Публикация очередной главы из готовящейся к изданию книги
«Охотничьими тропами Красноярья».
Трагически погиб мой друг Вениамин Перфильев. Боль потери близкого мне человека толкнула написать рассказ о последних проведенных вместе во время отпуска днях жизни. Я выбрал дни года, которые охватывали период нашей осенне–зимней охоты на просторах Красноярья, в таежных хребтах Западного Саяна, по–соседству с Тувой. Там, в гористой местности, в урочище Черемухового ключа, много лет назад, охотился его покойный отец Виталий Николаевич, построив маленькую избушку. Так что место, где можно забазироваться для охоты, имелось. Здесь можно удачно поохотиться на белку, соболя и глухаря.
В середине сентября Вениамин приезжал ко мне в гости в Красноярск, и мы долго, до полуночи, обговорили все детали нашего выезда на охоту в Черемуховый ключ (Вениамин жил в суперсекретном городе Красноярск – 45, ныне известном как Зеленогорск). Определили, что наш путь на охоту начнется на юге Красноярья, в Минусинском районе, в деревне Знаменке, там находится родительский дом Вениамина.
Я свято чту память о моем друге, никогда его не забываю. В одной из комнат моей квартиры висит снимок, на котором он сфотографирован в охотничьей амуниции, с ружьем через плечо. А в домашнем рабочем кабинете, в котором я занимаюсь литературным творчеством, на стенке висит нож с рукояткой из рога сохатого, сделанный самим Вениамином.
...Прошло уже два часа, как я ехал на поезде по маршруту Красноярск –Абакан. И все это время думал о встрече с Вениамином, который должен сесть в этот же поезд на станции Саянская и о предстоящей охоте, таившей всегда много неожиданностей. Около одиннадцати часов вечера поезд остановился на станции, и я увидел на перроне Вениамина, стоявшего с большим охотничьим рюкзаком. Среди общей массы людей он выделялся русыми волосами на голове и светлым лицом, как бы внешне напоминал скандинава–финна. Однажды, как он рассказывал, находился в поездке по Финляндии, и там его принимали за своего. Да и в личных качествах Вениамин был человеком не ординарным. Горячо любивший всех своих родственников, он отличался спокойствием и уавновешенностью, стремлением все выяснить до уровня понятного. Долго бы еще проговорили в теплом вагоне быстро идущего поезда, да надо было ложиться спать, в Абакан прибываем ранним утром.
Столица Хакасии, город Абакан, встретила нас пасмурной прохладой. До деревни Знаменки, в которой живут мать Вениамина, старшие брат Леонид и сестра Валерия, поехали на такси. На всем пути дорога асфальтированная, и таксист быстро нас довез до деревни.
В Знаменке я впервые, но по рассказам Вениамина хорошо ее представлял. Знаменка – старинная сибирская деревня, ей лет триста, расположена в Минусинской котловине. Жирные земли, жаркое лето дают в этих местах хорошие урожаи хлеба, картофеля и овощей. Особенно богаты на урожай знаменитые, мясистые минусинские помидоры. Крестьяне Знаменки в прошлые времена жили зажиточно.
Из уст в уста, из поколения в поколение, передается, что деревня Знаменка стала знаменитой после того, как о ней узнала Екатерина Вторая. Она рапорядилась, чтбы здесь построили Знаменский спиртовой завод с медными чанами, в которых варили из минусинской пшеницы и родниковой воды хороший спирт, перерабатывая его в водку, которая славилась не только в России, но была известна и во всем мире. И это не было случайностью. В Минусинской котловине выращивалось хлебное зерно, которое по своим
качествам превосходило многие сорта пшеницы Австралии, Канады и Америки. Дважды, в конце XIX и начале XX веков, минусинская пшеница, и сваренная из нее водка, получали золотые медали на международных выставках в Париже и Америке.
При входе в большой просторный двор нас радостно встретила его мать–старушка. Всплеснув руками, она по–матерински обняла нас и поцеловала. Я знал мать Вениамина, хотя видел ее последний раз более двадцати пяти лет тому назад, когда и я и они жили на прииске Центральном.
Вечером собрались гости. Наш приезд совпал с поминальным днем отца Вениамина Виталия Николаевича. Среди гостей были и те, которых я знал, когда вместе с ними жил в детстве на золотом прииске Центральном, на Удерее. Сразу после войны некоторые из пришедших в гости переселились с Удерейских приисков на жительство в Знаменку. За разговорами о прошлом всплыли в памяти детские годы жизни в Удерейской тайге, вспомнили и тех, кого хорошо знали.
Следующие два дня были хлопотными. Закупали продукты, побывали в селе Ермаковское у егеря, с которым заключили договор на право охоты в урочище Черемухового ключа и речки Чап.
Проверяли собак Стрелку и Урана. Стрелка сибирская лайка, привезенная из Ханты–Мансийска, мать Урана, маленькая, пушистая собачонка, очень умная, ее главная страсть - поиск дичи в тайге. Уран - сын Стрелки. Кобель крупный, с широкой грудью, с серыми подпалинами по бокам, на высоких ногах. Мы тщательно проверили у собак лапы, ноги, паха, животы, зубы и уши. У них не было обнаружено, каких–либо повреждений, собаки были крепки и здоровы. Стрелка жила здесь, в деревне, у матери Вениамина. Уран, принадлежавший брату Леониду, жил в его дворе. Леонид и Петр, муж старшей сестры Леонида, прибудут к нам на охоту немного позднее.
2 октября вечером я и Вениамин выехали на автобусе по маршруту Абакан–Кызыл, по Усинскому тракту, соединяющему Хакасию и Туву, до той точки, которая близко соприкасается с рекой Ус. Мы уютно уселись на задних мягких креслах, под низ одного из них забралась Стрелка и сразу уснула.
Пока еще было светло, мы с любопытством разглядывали местность, через которую проезжали. В середине ночи, когда кругом была непроглядная темнота, наш автобус долго поднимался по длинному подъему и, достигнув вершины Усинского перевала, неожиданно остановился. Мы вышли из автобуса, кругом со всех сторон сыпал густой, сырой снег и в двух шагах ничего не было видно. Повсюду на заснеженной дороге стояли тяжело груженые автомашины, путь которым преградила непогода.
Еще было совсем темно, около четырех часов утра, когда мы высадились у кромки Усинского тракта. С реки Ус тянуло сильным холодом, кругом зловещая непроглядная тьма и томящая душу тишина, и только слышалось в этой предутренней поре, как тихо журчал по камням горный ключ среди черемуховых кустов.
Предстоял изнурительный, многочасовой переход с тяжелыми рюкзаками по тропе, заваленной камнями и толстым валежником, прежде чем достигнем урочища Черемухового ключа. Но главная трудность заключалась в преодолении этажей высот горной местности. Верхняя точка будущего становья находится на много метров выше той, с которой начинался наш поход. Надо перейти из зоны низкогорья в зоны средне и высокогорья. И только сейчас, когда прошло много времени, начинаешь сознавать, каким тяжелым был этот переход.
Несмотря на висевшую над лесом темноту, Стрелка смело побежала
вперед по тропе. Тропа все время шла вдоль ключа, и это служило хорошим ориентиром нашего продвижения вперед. Чем выше поднималась тропа вверх, тем сумрачней становился лес. С одной стороны ручья росли ели, с другой – кедры. Это окружение и давило на нас со всех сторон. Крутые сопки, спускающиеся в ключ, спрятанные хвойным лесом, слабо просматривались. Вдоль тропы густой мох, зелень которого на фоне утреннего рассвета напоминала махровое покрывало. С каждым километром пути идти становилось все трудней. Сказывался разряженный горный воздух.
Уже через час ходьбы мы были мокрые от соленого пота, который выжимали из нас тяжелые рюкзаки, набитые продуктами питания, охотничьим провиантом и снаряжением, а также разной утварью. Рюкзаки приходилось часто снимать, особенно, когда на тропе встречался крупный валежник. Через три часа ходьбы сделали первый кратковременный привал. Вскипятили чай, накормили Стрелку, перебрали рюкзаки, подсушили у костра потное белье и отсыревшие от ходьбы резиновые сапоги. Усталость уже давала о себе знать, и не хотелось подниматься с насиженного места у жарко горевшего костра.
К избушке подошли, когда было еще раннее утро. Удачно построенная несколько лет назад покойным отцом Вениамина, она находилась на маленькой площадке, с которой начинался большой распадок. Мимо площадки, на которой стояла избушка, между завалами из упавших деревьев и вывороченных пней, обросших мхом, между камнями певуче журчала светлая, со сладковатым привкусом, холодная вода горного ключа. Стекая с высоты крутого косогора и огибая площадку, ключ устремлялся вниз, собирая по пути воду мелких ключиков, завершал свой путь у Усинского тракта, вливаясь в мощную горно–таежную реку. По ключу растет густой, одичавший черемушник, оттого он и называется Черемуховым.
Справа от площадки, наверх хребта, между двумя крутыми косогорами, поросшими развесистыми кедрами, тянется длинный, с несколькими террасами лог. Слева, пологий подъем, переходящий в косогор, представляющий собой огромный горный массив, объединяющий несколько сопок малой возвышенности.
По разбросанным у обгоревшего тагана сучьям, нарубленным тупым топором, определили, что в избушке кто–то живет. От нашего оживленного разговора и лая Стрелки, в избушке послышались голоса.
Отворилась дверь, и через высокий порожек вывалился мужчина крепкого телосложения, средних лет. Его бледно–желтое, мятое с глубокими ямками от оспы лицо выражало испуг и растерянность. Вениамин спросил, кто он такой и что здесь делает. Меня, на какое–то мгновение охватило беспокойство за нашу будущую охоту. Представившись Иваном Селиверстовым, человеком без определенных занятий, живущим случайными заработками по сбору ягод и орехов, он достал из кармана грязных полосатых брюк папиросу «Беломор–Канал» и чиркнув спичкой о сломанный коробок, закурил.
Мы вошли в избушку. Сырость и вонь ударили в нос. В избушке было затхло и холодно. На столе под окошком стояла недопитая бутылка водки. Здесь же вперемешку с табаком, спичками и солью лежала разломанная на куски булка хлеба, недоеденная рыбная консерва и стебли зеленого лука. На нарах лежали еще двое. Увидя нас они приподнялись. Один маленький, квадратный, с узкими сверлящими глазами. Второй, огромного роста, с продолговатым, лошадиным, обрюзглым от частых запоев лицом. Словом, в избушке проживали «бродячие таежники», возможно некоторые из них скрывались от правосудия.
Вениамин уверенно, не теряясь, назвал себя хозяином избушки и мы принялись за раскладку рюкзаков. Все время, пока мы разбирали рюкзаки, бродячие таежники» поглядывали на нас, попыхивая папиросами и разговаривая между собой. Обратившись к нам, Иван сказал, что завтра утром они уходят вниз на тракт и просит нас эту ночь переспать в избушке. Мы переглянулись с Вениамином и согласились.
Я не относился к числу трусливых людей, но все же тревожно провел эту ночь. За долгие годы охотничьих скитаний мне хорошо были известны всякие случаи встречи с «бродячими таежниками». И перед сном, определившись на нарах в правом углу избушки, я незаметно вогнал в стволы ружья два патрона. Утром, нагрузившись собранным кедровым орехом, да кое- какими кореньями, «бродячие таежники» покинули наш стан. Стрелка с громким лаем проводила их вниз.
Первые два дня наслаждались свежейшим воздухом и всем тем, что окружало площадку, занимаясь хозяйскими делами на стану, приводили в порядок, как избушку, так и вокруг нее. Вырубили выросший вокруг избушку кустарник, соорудили жарник, обложив его большими камнями, на таган навесили проволочные крючки для котлов. Отремонтировали прохудевшую местами крышу избушки, в пазах подбили свежий мох, навесили новые полки под продукты. Словом, наш стан приобрел живой вид.
Избушка маленькая, всего–то два с половиной шага в длину и столько же в ширину. Построена из кедрача, с накидной, односкатной крышей, удобно стоявшая на маленькой площадке, к которой полого спускался кедровый косогор, откуда простирался большой распадок. У противоположной стены от входа в избушку - полати, в левой стене - окошко, под ним столик, справа, у самого порога, место под печку. Порог высокий, чтобы избушка не выстывала, дверь маленькая, пол земляной. Мы принесли с собой железную печку и установив ее, долго топили, просушивая избушку. Однако обнаружилось, что ночью избушка выстывает. Тогда мы насобирали в ключе толстый и широкий плитняк и обложили им углы печки. Получился хороший обогреватель. Нагреваясь, он всю ночь поддерживал в избушке тепло. После всего этого избушка приобрела уютный вид. Когда привели в порядок избушку, занялись заготовкой топлива. Вскоре у стены избушки появилась большая поленница сухих дров.
Стояла золотая теплая осень, но охотиться на белку и соболя еще было рано. Однако решили время зря не терять, а обойти окружающую нас местность. Утром с восходом солнца вышли со стана. На нас дохнуло утренним освежающим холодком. Засидевшаяся за последние дни Стрелка мигом выскочила со стана, и убежала по тропе вправо от избушки, предугадав замысел сегодняшнего маршрута.
Через час ходьбы тропа вывела нас на седловину хребта, на солнечной стороне которого раскинулся величественный кедрач. Пологость хребта покрыта сплошь зеленым и пушистым, как верблюжье одеяло, мхом, усеянным опавшей кедровой шишкой. Орех в шишках сухой и вкусный. На открытых местах красовалась еще сохранившаяся с лета ярко бурая брусника. Местами между каменистых россыпей росли густые кусты голубишника, на его стеблях провисала сочившаяся темнокрасным соком ягода голубика. С седловины видно вокруг на многие километры простирающееся таежное раздолье. Мы еще долго ходили по седловине, просматривая и запоминая слабо видимую тропу. При спуске к избушке Стрелка облаяла белку, сидевшую на кедре. Для пробы ее сбили, она была местами еще палевая, до конца «не вышедшая». Значит, промышлять белку еще рано.
Через три дня вышли со стана вниз по Черемуховому ключу, к Усинскому тракту встречать Леонида и Петра. Леонид старший брат Вениамина, а Петр муж их сестры. Они задержались в деревне при оформлении отпуска. Вершины сопок окутывала легкая туманная дымка. Однако лучи яркого утреннего солнца пробивали висевшую дымку, щедро разбрасывая свое тепло на тропу. Такая картина нас оживляла, и мы, одетые налегке, без рюкзаков, быстро спускались по промерзшей за ночь тропе вниз.
Стрелка, отдохнув за ночь, резво бежала впереди, то и дело, обнюхивая тропу, часто сворачивая то влево, то вправо. Собака несколько раз принимались облаивать загнанных на кедрачи белок, но мы строго ей это запрещали. Понимая, что еще не наступило время охоты, она легко с нами соглашались. Километра за три до тракта Черемуховый ключ плавно сворачивает вправо. Слева от ключа крутой подъем в сопку, а под ней сухое мелколесье. Утопая в густом брусничнике, тропа в этом месте усыпана красным плитняком, который высвечивали яркие лучи солнца. На повороте тропы слышался лай собаки и оживленные разговоры. У кромки тропы ярко пылал костерок. От него наверх вилась струйка голубоватого дыма. Пригревшись солнцем и костерком, уютно усевшись во мху и брусничнике, сидели Леонид и Петр, распивая горячий чай, напревший из разных кореньев.
Увидев нас, Леонид вскочил и выпалил, шутливо улыбаясь:
- Разрешите доложить, генерал-аншеф и его адьютант прибыли на указанное место. С этих пор и стали его звать генерал–аншефом.
Стрелка, узнав Леонида, пристроилась около него и, лукаво озираясь по сторонам, помахивала хвостом. Уран, сын Стрелки, которого с собой привез Леонид, крутился около Вениамина и меня ожидая, что от нас, может, что–то отломиться.
Вечером по случаю нашего общего сбора сварганили хороший ужин, перед началом которого получилась заминка. Перед тем, как сесть за столик, генерал–аншеф роясь в рюкзаке, что–то упорно искал.
- Придется приход в избушку отметить на сухую, - промолвил он.
- А что потерял? - спросил Петр.
- Да флягу со спиртом, - махнул рукой генерал-аншеф. Мы грохнули хохотать. Перед самой посадкой за ужин Вениамин незаметно вытащил флягу со спиртом из рюкзака и спрятал. Незаметно он ее поставил на стол.
- Ну, вот она, дорогая, а то я уж хотел обратно в Знаменку сгонять, - обрадовался Леонид, целуя флягу.
Его рассказы и воспоминания о былом по вечерам текли потоком, как вода Черемухового ключа. И чего только не пришлось услышать от него: про взятие Варшавы и о привлечении к суду за продажу колхозного бычка в угоду начальнику и о хитрой технологии похищения спирта со спиртзавода и о разном другом, чего мог повидать на своем веку бывалый человек.
Время нашей жизни на стану, у Черемухового ключа, протекало своим чередом. Погода заметно менялась, начал пробрасывать снег, намечался перелом и в нашей охотничьей жизни. Вечерами вели разговоры о выходе на разведку на речку Чап. По ночам уже выпадал пушистый снежок, припорашивая все вокруг белой пеленой. Словно серебряные блестки, по утрам плавно падали с ночи еле заметные снежинки. В то утро вдохнув свежего морозного воздуха, мы пошли по путику на левый от избушки косогор. Путик проложил и установил на нем беличий плашник еще покойный Виталий Николаевич, отец Вениамина.
Когда поднялись на середину косогора, собаки взяли след соболя, убегающего вдоль Черемухового ключа в заломы. Звонкий утренний лай собак все время удалялся от нас на вершину хребта. Пройдя по следу около двух километров, поднялись на вершину склона, по которому соболь изрядно напетляв, ушел в каменистые россыпи. Так состоялась наша первая встреча с «королем» Черемухового ключа. Потом мы будем выслеживать его много дней, прежде чем он будет нами пленен.
Еще с вечера приготовили ружья и рюкзаки, а рано утром я и Вениамин спустились к Усинскому тракту, сели на попутную машину и добрались до поселка Арадан, а оттуда и до устьев речки Буйба.
День выдался безветренным, осеннее солнце ласково пригревало, и это вселяло в нас надежду, что намеченный маршрут мы преодолеем за день и доберемся до речки Чап. Взвалив на спины тяжелые рюкзаки, мы двинулись на преодоление первого препятствия. Для начала предстояло перейти вброд по перекату шумевшую реку Ус, которую смело можно назвать каменной, гранитной рекой, ее русло загромождено огромными, серыми гранитными валунами, удивительно искусно отшлифованными за долгие тысячелетия солнцем, ветром и водой. На перекатах вода бурлит и пенится гребешками. Да и тропа вдоль Уса оказалась очень трудной, вся забитая серыми валунами, того и смотри, что нога застрянет между ними.
К вечеру пропитавшиеся насквозь соленым потом и сильно уставшие от длительного перехода, добрались до устьев речки Чап. До заката солнца оставалось около получаса, и мы, сбросив с плеч рюкзаки, пошли вдоль речки искать старую избушку. Речка в этом месте не очень широкая, всего метров десять, но быстрая и светлая, как все таежные речки. Дно речки усеяно серыми валунами. Журча и облизывая валуны, рассекая густой хвойный лес пополам, Чап стремительно стекает в Ус.
Перешли несколько раз речку вброд, полазили по ее берегам и поднялись по глубокой вымоине наверх еловой опушки. Оттуда спустились к большой зеленой лужайке, прикрытой с одной стороны грядой хвойного леса. Вениамин сказал, что предположительно, где–то здесь должна быть старая охотничья избушка. Осмотр лужайки не дал результатов. В северном углу, где лужайка клином сходится с опушкой леса, обнаружили, наконец, старые обуглившиеся и промытые дождями бревна. Здесь лежала вся прогоревшая, покрытая толстым налетом ржавчины, смятая в гармошку, железная печка. Стало ясно, избушка сгорела.
Усталость подтачивала сырое от пота, но еще теплое от долгой ходьбы тело, заставила нас сесть на обгоревшие бревна. По небу поползли рваные тучи, над лесом нависала темь. Надо было сосредоточиться и выбрать место ночевки. После недолгого осмотра местности определили место привала под горой на берегу Уса. Пока спускались к месту намеченной стоянки, зарешетил мелкий холодный дождь, быстро сменившийся снегопадом. Стало совсем темно, трудно было ориентироваться на местности. Резко изменившаяся погода ускорила устройство ночлега. Нарубили сушняку и свежих длинных березовых жердей, развели кострище, заготовили большую кучу пихтового лапника и уложили с одной стороны костра. Получилась большая лежанка.
С гольцов подул сильный и холодный ветер, посыпал липкий и колючий снег. Березовые жерди, лежавшие на прогоревшем сушняке, потрескивали и выбрасывали снопы искр, освещая мглу, нависшую над нами. Сильно продрогнув, мы достали из рюкзаков запасное белье, переоделись и просушили мокрое у костра. Стрелка, уставшая от длительной беготни за день, лежала на пихтаче и сочувственно наблюдала за нами.
После того, как приняли спирта, съели горячую мясную тушенку и выпили крепкого с костра чая, мы заметно оживились. Мы подбрасывали в костер свежие дрова, и они давали очередную порцию тепла. Обогревшись у костра, улеглись на лапник. Но уснуть не удалось. Всю ночь с Уса тянуло зловещим, ледяным холодом.
Едва забрезжил утренний рассвет, вскочили на ноги. За ночь снег покрыл все кругом, костер потускнел и еле теплился, в котле вместо воды лежала ледышка. Над гольцами проплывали снеговые тучи. Стрелка, лежавшая на пихтаче, была завалена белым снегом.
- Что будем делать? – спрашиваю Вениамина.
- Надо сходить в разведку в верховье Чапа, - отвечает он, - Там должна быть избушка.
- А сохранилась ли она?
- Не знаю, но убедиться в этом надо, попутно побываем и на горном перевале в верховьях Чапа, -заключает Вениамин.
Шли до верховий Чапа часов пять. Путь осложнялся тем, что на тропе было множество скользких корней, пней, валунов и остроконечных камней.
Первые часы, пока был еще сухой воздух, мы не испытывали напряжения в ходьбе. Но с каждым километром пути сгущалась туманная мгла, усиливался дождь вперемешку со снегом, и это сильно усложняло нашу ходьбу. Временами появлялась одышка, стучало в висках, ноги становились тяжелыми и ватными, наступало сонливое состояние. Обладая знаниями по физиологии, я знал – это признаки кислородной недостаточности. Ведь мы находились в условиях среднегорья. И чем выше мы поднимались верх по тропе, тем в большей степени нами овладевало это состояние.
На исходе пятого часа подошли к подножию двух хребтов, между которыми простиралась причудливая седловина. С левой стороны она переходила в крутой косогор, поросший густым хвойным лесом, с правой, примыкала к остроконечным гольцам, по которым разбросаны кедры вперемешку с чахлыми елями. Было в этом виде, что–то, дикое, неживое. Центральная часть седловины представляла собой большую пологую луговину, по всему склону которой небольшими курнями четко выделялись на белом снегу ярко зеленые пихты. Луговину от гольцов отделял протекающий между ними Чап.
- По рассказам отца избушка должна быть на этом крутом косогоре, - сказал Вениамин, показывая в его сторону.
Мы облазили весь косогор, побывали у подножия гольцов, но избушки не обнаружили.
- Была ли здесь избушка? - не унимаясь, спрашивал я Вениамина.- Покойный отец не один раз говорил мне, что избушка в верховьях Чапа находится на крутом косогоре, - устало, отвечал Вениамин. – Может, еще и не дотянули до нужного места.
На вершине седловины виднелась гряда огромных, безлесых, покрытых синеватым снегом, гольцов. До них было далеко, километров десять. С гольцов подул холодный ветер. Над луговиной стал нависать густой снегопад, который усиливался с каждой минутой. Я посмотрел на Стрелку. Мокрая и уставшая, она стояла под кедром, и большими умоляющими глазами хотела сказать, что и сюда мы пришли зря. Температура воздуха заметно падала, становилось холодно. Липкий снегопад усиливался. В трех–четырех метрах уже трудно было различать предметы. Вымокшая от дождя и мокрого снега одежда стала твердеть, покрываясь ледком.
- Остановку сделаем вот там, под развесистой елью, на берегу
речки, надо скорее развести костер, а то задубеем, - решительно сказал Вениамин.
Подойдя к ели, Вениамин быстро содрал с нее сухой мох, а я разрубил стоявший рядом смолистый пень. Какое–то мгновение и костер запылал. Почуяв дым, Стрелка, это умное животное, приблизилась к костру. Навесив котел с водой над горевшим костром, устроились около него поудобней и обсушились. Я достал самшитовую трубку, привезенную из Болгарии, набил табаком и раскурил. Нагреваясь от прокурки, она грела пальцы моих рук. Осматриваясь вокруг, я пытался запечатлеть время, в котором мы сейчас находились и местность, окружающую нас.
Кругом, обступившие гольцы, заросшие хвойным лесом, густо падающий сырой снег, леденящий порывистый ветер удручающе действовали на нас. Весь в синевато–белых ледовых заберегах, дикий и юркий, облизывая каменистые валуны, с сильным шумом скатывался сверху Чап.
Глядя в леденящую воду Чапа, я представил, как когда–то давно древние тувинцы гоняли караваны скота по этой речке через перевал к альпийским полянам, раскинувшимся под остроконечными гольцами. Представляя картину давно происходивших здесь событий, мне невольно хотелось крикнуть, обращаясь к убегающей вниз реке:
- Седой, Чап, остановись, поведай о минувших временах!
Накормили Стрелку, распили котел горячего чая и сразу же двинулись в обратный путь. Сил на преодоление обратного пути уже не было, но над было спешить. Оставаться на ночь на речке с ледовыми заберегами не хотелось.
- Вениамин, судя по всему, нам не удалось найти бывшую стоянку отца, а следовательно, отпадает и сама необходимость охоты в верховьях Чапа, - сказал я, ожидая, чем ответит Вениамин.
- Ты абсолютно прав, поохотиться в этих местах не удастся и
нам надо возвращаться на стан в Черемуховый ключ.
Когда преодолели половину маршрута, остановились и, обмозговав обстановку, решили часть пути пройти по берегу речки. Для этого надо было перейти ключ, вытекающий со склона горы и впадающий в Чап. Ключ представлял глубокую, с каменистым дном, наполненную бурлящей водой рытвину, перейти которую можно было только по наваленным толстым стволам сосен. Первым прошел Вениамин, за ним проскочила Стрелка. От сырого снега и холодного ветра, лежавшие стволы покрылись тонким скользким льдом. Я пошел смело по следу. Пройдя половину перехода, поправляю рукой приклад ружья. Отвлекшись на секунду и занося высоко ногу над поперечным бревном, я поскользнулся. Мгновение, и я падаю на спину. Соскальзывая по наклонному бревну вниз, цепляюсь за огромный сук, но он ломается. От внезапной сильной боли в спине я вскрикиваю, Вениамин резко оборачивается.
Увидя, как я сползаю по скользкому бревну в пятиметровую рытвину, наполненную клокочущей ледяной водой, он бросается ко мне, достает на ходу из рюкзака веревку и бросает ее мне. Ухватившись за конец веревки, сжимая зубы и превозмогая боль в спине, со всей силой, какая у меня еще осталась, приостанавливаю свое падение в клокочущую воду.
Вернулись на вчерашнюю стоянку, когда над лесом уже опустилась ночная тьма. На перекатах журчал ледяной Ус, с гольцов сползал жуткий, холодный вперемешку со снежными хлопьями хиус. Нас сильно подтачивал голод, и неудержимо клонило в сон. Но спать не стали. В холодную, ветряную погоду спать у костра опасно, можно сонным сгореть. Подогреваясь костром, в чуткой дреме мы скоротали и эту холодную ночь.
Через два дня наших мытарств по отрогам таежных гольцов, на закате солнца, вернулись на стан в Черемуховый ключ, в избушку. Генерал- аншефа и Петра на стане не было, ушли собирать кедровую шишку. Стрелка сразу же по следу убежала на косогор и там, встретившись с Ураном, залаяли, известив Леонида и Петра о нашем возвращении, и они спустились с кедрового склона.
Сильно промерзнув за время похода на речки Ус и Чап, и соскучившись по теплу, мы жарко истопили печку. Леонид тем временем приготовил вкусную мясную похлебку, и мы ее аппетитно уплели. Завершали нашу трапезу питьем горячего чая, напревшего из разных кореньев на горевшем костре.
Уже несколько дней над урочищем Черемухового ключа во всю властвовала зима. Третий день, не переставая, сплошной стеной сыпал густой снег. Собаки, чувствуя непогоду, не вылезали из–под нар. На четвертый день снегопад кончился. Собаки, вырвавшись на волю, сразу же устремились на северный склон. Не прошло и полчаса, послышался их звонкий лай. Быстро собравшись, мы вышли по следу собак. Они взяли след соболя. Он хорошо был виден на свежем снегу. Попетляв, соболь снова ушел наверх склона. Мы были уверены, что в этот раз собаки загонят его в кедрачи. Но в этот день, как и в прошлые, соболь успел заскочить в каменистую расщелину и там залег. По яростному лаю собак, по их страстному повизгиванию, нам было ясно, что они все время находят след одного и того же соболя. Но «король» Черемухового ключа был очень опытным соболем и каждый раз, покружив по склону, уходил на лежку в каменистые россыпи.
В то утро мы вышли на обход плашникового путика. Однако сразу же пришлось изменить направление. Собаки взяли свежий след соболя. По следу было видно, что соболь снова пытался уйти на вершину Черемухового ключа, чтобы там залечь в каменистых россыпях. Но, уже хорошо зная повадки соболя, собаки отсекли ему путь к россыпям, и погнали в горы на правый перевал от избушки.
Вскоре лай собак стих. Посыпал густой снег, заслонив видимую впереди местность, и мы, было, хотели вернуться в избушку, но передумали. Когда взобрались на седловину, то опять услышали лай собак, а потом увидели и потрясающую картину. В небольшой гари, под высокой, сухой, с растреснутой вершиной елью, собаки рыли ее корни. Было ясно: соболь через корни ушел в дупло ели. Вениамин постучал по ели топором, соболь, видимо зашевелился. Почувствовав запах соболя, собаки еще яростнее залаяли. Охрипшие от неугомонного лая, они грызли корни и землю вокруг ели.
Вениамин вырубил отверстие в стволе ели на высоте своего роста и выстрелил два раза в корни зарядом с дымным порохом. Через вырубку пошел голубоватый дымок. И тут же в вырубленное отверстие высунулась мордочка соболя. Вениамин снова выстрелил в корни. И вдруг, соболь стремглав выскакивает из–под комля ели, и молнией метнулся в заломы. Собаки с отчаянным визгом и лаем бросились за ним. На выстрел Вениамина соболь отреагировал прыжком на лиственницу, стоявшую шагах в двадцати от меня. Вскинув молниеносно ружье, я выстрелил из верхнего ствола, и соболь плашмя рухнул на белый снег.
Со страшным лаем и визгом собаки бросились его трепать. Это была отчаянная расплата собак с «королем» Черемухового ключа. Вениамин прыгнул к собакам и вырвал соболя. Им оказался старый, крупный самец. Вениамин положил соболя в рюкзак, крепко его завязал, и бросил собакам. С воем и визгом они принялись катать рюкзак по снегу.
Весь путь, пока спускались с перевала к избушке, собаки ни на шаг не отступали от Вениамина, и с лаем следовали за ним, за спиной которого в рюкзаке лежал смертельно плененный «король» Черемухового ключа. В принципе мы не ставили задачу охоты на соболей. Хотя имели разрешение на их отстрел. Мы ведь не промысловики. Наш интерес к «королю» Черемухового ключа заключалась не в том, чтобы пленить его. Нам хотелось узнать, каково его поведение, как он перемещается по территории, на которой обитал.
Уже месяц как мы находились в горах Западного Саяна, проживая в избушке урочища Черемухового ключ. Проводили к Усинскому тракту Леонида и Петра. У них заканчивался отпуск. А мы в последний день нашей охоты решили побывать на вершине дальнего хребта, в надежде взять глухаря.
На вершину хребта мы долго поднимались по осенней извилистой тропе, утонувшей в глубоком, рыхлом снегу. Когда достигли его вершины, перед нами открылась величественная панорама окружающей нас природы.
- Вот, они, бескрайние просторы Красноярья», - крикнули мы, глядя впереди себя. Стоял ясный, солнечный день и с вершины хребта на десятки километров были видны большие и малые, соединенные единой цепью, покрытые бело–синим снегом, высвеченные солнцем, гольцы. В бескрайней синей, дали, виделись крутые и пологие, остроконечные и полукруглые гольцы, поросшие у подножия темным, хвойным лесом и они представляли огромную гряду взаимосвязанных между собой гор. Мы вглядывались в дымчатую даль, и у нас захватывало от увиденного дух. Мы находились на высоте более 2000 метров над уровнем моря, а это уже высокогорье. Я хорошо представлял, что в данный момент происходит с нашим организмом на этой высоте. Я имел опыт не только теоретического понимания в этом вопросе, но и практический. В жизни мне приходилось бывать в подобных условиях, в грузинском местечке «Бакуриани», которое тоже находится на такой же высоте. При подготовке диссертации я проводил специальные физиологические исследования, изучая динамику насыщения крови кислородом при моделируемой гипоксии, то есть недостатка кислорода в организме. Мне было понятно, что здесь, на этой высоте, происходящие в организме процессы вызывают изменения в гемоглобине, а это создает тяжелое напряжение организму, возникает кислородное голодание. Но мы за истекший месяц хорошо адаптировались к этим горным условиям и не испытывали никакой тяжести в организме.
Вершина хребта, большое круглое и ровное как ладонь плато. С левой стороны по ходу маршрута оно окружено развесистыми кедрачами вперемешку с соснами, местами и стоячим еловым сушняком. А с правой стороны плато плавно переходит в покатые сопки, поросшие сосной и лиственницей. Центр плато – необозримая глазом равнина, засыпанная глубоким снегом, на котором круглыми островками раскинулся густой голубишник. Над островками голубишника – развесистые сосны и высоченные костлявые лиственницы.
Мое чутье подсказывало, что это – глухариное место. Не прошли и двухсот метров по рыхлому снегу, как набрели на тропу глухарей. Она соединяла восточную и западную части плато. Это было настоящее место кормежки глухарей. Ведь голубика – лакомство для глухарей. Еще в детстве, когда лазил по Удерейской тайге в поисках дичи, то находил места кормежки глухарей на голубишниках, которых там изобилие.
Тропа огибала кусты голубишника, под которыми видна была свеже оброненная глухарями ягода. Осмотрев ягодные кусты и определив направление глухариной тропы, мы двинулись по ней в сторону малых сопок. Продвигаясь, шаг за шагом по плато между яодными кустами, не было сомнения, под снегом лежит глубокий мягкий мох. Стрелка, ткнувшись носом в пушистый снег и покружив вокруг кустов голубишника, бросилась вперед по глухариной тропе. Через несколько минут послышался ее напористый лай.
- Держит глухаря, - оживленно бросил Вениамин на ходу. - Я захожу на лай Стрелки слева, ты - справа, - добавил он. Словно предчувствуя сегодняшнюю развязку охоты с глухарем, я не пошел дальше, а остановился, спрятавшись в густом, молодом сосняке.
Мягкий снег приглушал продвижение на лай Стрелки, и Вениамин уверенно шел к огромной лиственнице со скасобочившейся вершиной, на длинном суку которой сидел глухарь. Стрелка, задрав морду кверху, неугомонно лаяла, не позволяя глухарю взлететь. Вениамин медленно, шаг за шагом подходил все ближе к лиственнице. Силуэтно было видно, что глухарь на редкость огромный мошник, темно–серый, упруго опустив толстую шею вниз, зорко, но боязливо смотрел за Стрелкой. Стараясь как бы податься вперед, глухарь пытался сделать крыльями взмах. Но угрожающий лай Стрелки не позволял ему решиться на это.
Вдруг выстрел Вениамина … но он промахнулся. Глухарь мгновенным толчком срывается с лиственничного сука. Вытянув до предела свою шею, сверкая темно–серой спиной и белыми подмышечными перьями, мощно, почти незаметно взмахивая крыльями, глухарь стремительно прорывался в ту сторону опушки, леса, где на его пути стоял я, прикрытый густым, молодым сосняком. Услышав резкое хлопанье крыльев, Стрелка громко взвизгнула, прыгнула в сторону от лиственницы и на какое–то мгновение замерла. Задрав морду вверх, она старалась по запахам улетающего глухаря предугадать направление его полета.
Мишень боковая, лучше не бывает, в стволе патроны с крупной дробью. Расстояние между летевшим глухарем и мной молниеносно сокращалось. Мгновенно вскинув ружье, и натренированно накрыв петуха стволами, я резко дернул по ходу полета глухаря упреждение на три тушки и выстрелил. Глухарь по инерции еще протянул метров тридцать и комом рухнул в рыхлый снег, пробив в нем большую лунку. Темный цвет спины с палевым оттенком по бокам, резко контрастировали с ослепительно белым пушистым снегом. Стрелка, заметив место падения подстреленного глухаря, стремительными прыжками ринулась туда, оставляя за собой снежные завихрени. Вцепившись зубами в толстую шею петуха, мотая его из стороны в сторону, она пыталась приподнять его над снегом. Но справиться с тяжелым глухарем было не так–то просто. Таская его по рыхлому снегу и взвизгивая, она то и дело бросала свой искрометный взгляд на нас, как бы вопрошая разрешить погрысть петуха. Вениамин отобрал глухаря у Стрелки и уложил его в рюкзак. Ей это не понравилось, и она еще долго цеплялась зубами за рюкзак, в котором лежал мошник.
Время было уже далеко за полдень, но мы еще продолжали бродить по занесенному снегом плато, бесшумно обходя лиственницы, надеясь встретить здесь еще глухаря. Однако тусклое солнце уже нависало над горизонтом. Еще немного и опустится вечер. Определив направление, и чтобы сократить обратный путь к избушке, мы пошли по центру плато, считая, что это самый короткий путь к нашей избушке. Спешно преодолев по снежному целику вершину плато, мы пошли на спуск еловой гари, которая простиралась длинной полосой, представляющей собой мертвый лес. Пройдя гарь, свернули в кедрачи, на крутой склон хребта. Мы рассчитывали быстро спуститься со склона, но ошиблись. Склон хребта уже был покрыт глубоким снегом, идти по которому стало тяжелей.
Близился вечер. По верху несколько раз прошелся внезапно налетевший ветер, сметая с деревьев большие комья снега. Чем дальше спускались в глубь склона, тем чаще и сильнее усиливались порывы ветра. Через несколько минут со всех сторон нас окружила снежная мгла. С вершины хребта подул сплошняком сильный, леденящий ветер. Снежные завихрени беспрепятственно прорывались через редкую гарь в кедрачи. Налетевший сильный ветер превращал снег, лежавший толстым слоем на деревьях, в снежную пыль, и она яростно обрушивалась на нас. В непроглядном, снежном буране мы стали терять ориентир нашего пути.
Стрелка, по бегу которой мы не раз определяли направление к избушке, ни на шаг не отступала от нас, чувствуя возникшие трудности. Темнота с густым снежным вихрем надвигалась на нас, стало сильно холодно. Снежный буран по–прежнему властвовал над нами. Утопая в глубоком снегу по пояс, мы, однако не стояли на месте, а упорно продвигались вперед. От сильной усталости под ложечкой сосал голод, хотелось пить, в ногах иссякала сила.
Спускаясь по глубокому снегу в котловину, мы начали уставать. Снежная пурга, нахлынувший холод и надвигающаяся ночь ничего путного не сулили. Разбушевавшийся холодный снежный буран цепко держал нас в своем плену. Густой снег, словно залп за залпом, с силой пушечного удара, обрушивался на нас с верху, застилая нам и без того трудный путь. Завывая, ветер со свистом кружил над нами. В сумраке обступившей нас темноты и в порывах густого снега не было видно лица Вениамина, но всем своим существом я чувствовал, как на его лице двигались желваки. Он, как и я, стоял весь засыпанный снегом и лишь только общий контур его фигуры, полоска рта, да обледеневшая сосульками борода, выделялись на фоне снежной пыли.
- Вырубай посохи, будем спускаться вниз наугад, используя
направление ветра, - устало, но решительно крикнул Вениамин, и его голос унес завывающий ветер.
Я выхватил из–за пояса топор, срубил стоявшие рядом две елушки и заострил нижние концы. Натыкаясь на деревья, цепляясь за сучья, мы наугад двигались в непроглядной тьме по заснеженному склону котловины. Сколько времени мы шли час, два или больше, трудно было определить, но, преодолев крутость котловины, оказались в низине. Остановились и осмотрелись вокруг. Снежный, леденящий буран по–прежнему кружил над нами, наш поединок с ним продолжался.
Вдруг я почувствовал, что стою на чем–то твердом. Топнул ногой. Подо мной определенно было, что–то твердое. Наклоняюсь и быстро разгребаю озябшими пальцами снег. Чувству, что подо мной камень. Смахиваю с лица колючий снег, напрягаю зрение, стараюсь в непроглядной ночной снежной тьме определить наше местонахождение. Волнение перехватывает горло. Хочу крикнуть, но не могу. Наконец, собравшись с силой, кричу:
- Тропа!
Вениамин, услышав мой вскрик, оборачивается ко мне, резко наклоняется вниз, нащупывает руками камень, на котором стоял я. Да, это была знакомая нам каменная плита, лежащая на тропе, проходившей вдоль Черемухового ключа. Мы находились в километре от нашей избушки.
Стрелка, почувствовав, что в нашем настроении происходит, что – то заметное, сначала залаяла, и, обнюхав знакомую плиту, протяжно завыла.
- «Скорей, скорей, в избушку»! - сверлила мою голову мысль. Но
ноги больше не слушались. Собрав в кулак оставшиеся силы, преодолевая последний участок, мы побрели к избушке, но вместо ее увидели огромную кучу снега.
Вениамин растапливает печку, я, засветив свечу, смотрю на часы, висевшие под маленьким окошком. Они показывали половину двенадцатого ночи. Не снимая рюкзака и верхнюю, задубевшую от снега и мороза куртку, я как сноп рухнул на нары. Быстро нагреваясь, печка стала разбрасывать тепло по избушке. Я лежал на нарах с закрытыми глазами, и мне казалось, что наш поединок со снежным бураном все еще продолжается. Идущее от потрескивающей печки тепло привело меня в чувственное состояние, я поднялся с нар, снял со спины рюкзак, верхнюю одежду и сапоги.
Вениамин тем временем подогрел на печке похлебку для Стрелки, налил в чашку, она тут же принялась ее лакать. Зная, что Стрелка так же, как и мы сильно проголодалась, подбросили ей дополнительно кусок мяса.
Вениамин уже подогрел мясную тушенку, разлил по кружкам большую порцию спирта. Залпом опустошаем кружки, запиваем холодной, сладковатой водой из ключа, и, закусив чесноком, еще долго не можем притронуться к горячей пище.
Мы все еще находились в состоянии изнурительной физической усталости, возникшей от многочасовой борьбы с леденящим, снежным бураном в кромешной темноте. Буран все еще держал нас в своем плену. Выпиваем еще порцию спирта. Появилось, желание есть, напряжение стало спадать. После съеденой горячей мясной тушеннки и выпитого котла крепкого чая, стали приходить в себя. Всю оставшуюся ночь снежный буран истошно завывал, гудели и верхушки деревьев. Мы долго не могли уснуть и всю ночь топили печку, наслаждаясь ее теплом. Разомлев от скопившегося в избушке тепла, мы только под утро погрузились в крепкий сон.
Проснулись утром рано, но долго не могли подняться с теплых палатей. От вчерашнего блуждания по горам, в потемках, по холодному снежному бурану, наши разбитые тела сильно изнывали. Прибегли к испытанному способу, размялись с помощью физических упражнений и быстро пришли в обычное состояние.
Сытно подкрепившись, последний раз почаевничали в избушке и, взвалив на плечи рюкзаки, вышли на тропу, утонувшую в белом, глубоком снегу. Вениамин остановился, низко поклонился и громко произнес:
- Прощай урочище Черемухового ключа, прощай Западный Саян.
Мы навсегда покинули наше охотничье становье. И словно на прощание, с вершины хребта потянуло резким морозом, освежая наши теплые тела. Занесенный густым снегом хвойный лес на крутых косогорах казался безлюдным и суровым, но вместе с тем и нарядным, не похожим на тот, который нам виделся в обычные дни перед прошумевшим накануне снежным бураном.
Вдыхая свежий морозный воздух и приминая скрипучий снег на тропе, мы двинулись вниз, к Усинскому тракту, где нам предстояло сесть на попутную машину и добраться до нашего конечного пункта – деревни Знаменки, что находится рядом с Минусинском. Как только вышли на тропу, Стрелка, это умное животное, ткнула носом в глубокий снег и почувствовала, что он ей не под силу. Она пропустила нас на тропу и уже до самого тракта не порывалась вперед.
При выходе на тракт, все складывалось удачно, и к вечеру мы были в Знаменке.
Фоторабота Светланы Якимовой «Саяны».
http://www.photoforum.ru/photo/694900/index.ru.html
Россия – Сибирь – Красноярск – Новосибирск - Знаменка. Апрель 2014 г.