В одном из интервью Иосиф Бродский утверждает, что человек изначально плох, ничтожен – «radically bad», и только в таком ключе его нужно рассматривать. По Бродскому концепция ничтожества человека, его первородного греха есть (цитата) «предпосылка нашей цивилизации, в том смысле, что у литератора имеется возможность создать гораздо более правдоподобную картину мира, когда он считает, что человек никуда не годится. Иначе неизбежно заблуждение, неизбежны иллюзии».
В качестве деятеля культуры, придерживающегося противоположной позиции, Бродский называет Александра Солженицына, творчество которого, по мнению поэта, «не содержит никакого свидетельства знакомства писателя с первородным грехом» (спорное утверждение пусть останется на совести автора) и потому не достигает вершины, не обеспечивает «прорыва». Солженицын по Бродскому (цитата) «является типичным представителем русской литературы или русской культуры, в том смысле, что это культура утешительная, что ее, эту культуру, не интересует правда — то, как это есть на самом деле. Ее интересует именно утешение».
Последнее замечание безусловно тонкое, но не бесспорное.
Во-первых, Бродский вольно или невольно ограничивает сказанное христианской цивилизацией, или, точнее, цивилизациями, культурный код которых основывается на авраамических религиях.
Во-вторых в русской культуре и, в частности, в литературе существует богатая традиция «пессимистического» отношения к человеку (например, Лев Толстой, Иван Бунин).
Сам по себе посыл Иосифа Бродского и вообще пессимистический взгляд на человека - интересен и достоин подробного рассмотрения. В основе такого взгляда лежит убеждение, что все хорошее в человеке суть неправда, призванная прикрыть нагую правду, свидетельствующую о его ничтожности, правду «первородного греха».
Цель и задачи искусства при пессимистическом подходе к человеку состоят в снятии покровов (или, говоря словами Ленина про Толстого, «в срывании всех и всяческих масок»), налагаемых человеком и обществом с целью скрыть истинную человеческую суть, приукрасить его низменную природу. Предметом художественного анализа в этом случае являются скрытые мотивы человеческих мыслей и поступков, копание в которых воспринимается читателем как «постижение глубины человеческой природы».
Цель и задачи искусства при противоположном (оптимистическом) подходе состоят в раскрытии того, как человек борется с низменными инстинктами («первородным грехом»), как пытается возвыситься над собственной ничтожностью (успешно ли, не успешно – не суть), и именно в этом видится ценность человека как объекта эстетического анализа.
Лев Толстой, будучи на мой взгляд «писателем-пессимистом», использовал в своем творчестве следующий интересный и безотказный прием. Описывая героя, писатель строит два плана: на первом плане герой поступает гуманно, честно, благочестиво, так, как требуют нормы морали и т.д. На втором плане показано, что на самом деле мысли и источники его гуманных, честных, благочестивых поступков не так чисты, как кажется, а наоборот в конечном итоге вызваны эгоистическими, а то и просто низменными чувствами и потребностями (Андрей Болконский, Пьер Безухов, Анна Каренина, Вронский, Иван Ильич и т.д.) То есть: личина человека может быть и даже чаще всего бывает самая лучшая, но истинная его суть, за редкими исключениями, низменна и противна. Здесь ключевое слово – истинная суть, так как все хорошее – по Толстому и по Бродскому - это лишь внешнее, навязанное обществом с целью прикрыть эту истинную низменную суть. Любимые герои Льва Толстого в тяжелой борьбе загоняют свою истинную суть поглубже, ограждая ее частоколом из собственных и навязанных обществом табу (Пьер Безухов, Левин). Но мы-то знаем (Толстой гениально умеет убеждать), что эта суть существует и что она истинная. Есть у Толстого и сокровенные герои без двойного дна (Платон Каратаев, Алеша Горшок). Но эти герои носят в себе даже не христианское, а, скорее, квазибуддистское начало (буддизм Лев Толстой изучал, обдумывал и знал).
Мастерство Толстого в использовании описанного приема непревзойденно. Как он подробно и доказательно, раскрывая мучительную и неизбежную последовательность умирания («Смерть Ивана Ильича»), убеждает нас: человеком ты можешь быть самым духовным и положительным, но умирать ты всё равно будешь так, как умирает Иван Ильич: с отчаянием, обидой, страхом и трясучкой, плюнув на чувство собственного достоинства и в конечном итоге сосредоточившись только на собственном бренном теле, готовый отдать любую плату за его сохранение чуть дольше, чем предназначено ему болезнью. И именно в этом - весь ты, а не в оболочке гуманности и духовности. Перечитайте этот шедевр, убедитесь.
У «писателей-пессимистов», которые считают, что человек изначально и по своему существу – плохой, имеется некоторое преимущество, небольшая фора перед «писателями оптимистами». Может быть, потому, что среди читателей тоже преобладают пессимисты, которым интереснее, когда человек делает выбор в пользу греха, а не рая. Отсюда объективная трудность создания убедительного положительного героя. Берем навскидку Дон Кихота и князя Мышкина – оба "идиоты".
Для себя я выделил несколько типов «писателей пессимистов»:
Объективный пессимист (Лев Толстой), подводящий под свой пессимизм теоретическую и этическую основу, владеющий приемами и силой «художественного доказательства».
Субъективный пессимист (Иван Бунин), корни пессимизма которого лежат, скорее, в психических особенностях и специфике взгляда на окружающее.
Равнодушный пессимист (Иосиф Бродский) – вполне себе европейский тип художника – эстета и формалиста.
Есть ещё пытливый пессимист, - проверяющий «на зуб» все истины, ни в одну при этом не веря и ни одной не принимая, но не щадя их последователей.
Наверное, есть и другие типы.
Сам же я отношу себя к оптимистам. Интересующий меня конфликт человеческой природы заключается не в том, что человек вынужден фиговыми листами прикрывать собственную ничтожность, а в том, что он как носитель гена совершенствования свободен в выборе: быть плохим или хорошим (не только в христианской традиции, но и в других социально-культурных контекстах). Свобода, которая дана человеку, и то, как он её реализует, - вот главный интерес и драйвер моего творчества. Мера свободы у каждого человека разная, разное и отмеренное ему количество добродетели – в этом источник человеческой драмы и трагедии. А потому давать человеку художественную и моральную оценку нужно не по результатам, а по затраченным усилиям.