ТРИЛОГИЯ.
ТРИ КРАСАВИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ – ИМПЕРАТРИЦЫ И ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ.
ЧАСТЬ 1. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСЕЕВНА.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
Глава 1. Принцесса Луиза Мария Августа
Глава 2. Великая княгиня Елизавета Алексеевна
Глава 3. Императрица Российского государства.
Глава 4. Трагедия любви.
Глава 5. Опора императора во внешнеполитических вопросах.
Глава 6. Елизавета Алексеевна – любимица российских интеллектуалов.
Глава 7. Императрица и поэт.
Глава 8. Александр решает вопрос о наследнике.
Глава 9. Последние дни Елизаветы Алексеевны.
Глава 10. Версия о старце Федоре Кузьмиче.
Глава 11. Вера Молчальница – не Елизавета Алексеевна
Глава 1. Принцесса Луиза Мария Августа.
Царица кроткая, краса земных царей,
Божественный твой лик достоин алтарей,
Достоин он блистать в великолепном храме
В сияньи золота и радужных огней
И благовонном фимиаме.
Но дивной благостью осмелены твоей,
Для Россов образ твой и милой, и священной
Мы ставим в хижине смиренной,
И только ... только лишь тобой
Как добрым ангелом хранимой.
О, милосердная! Здесь все тобой одной
Живет, и чувствует и дышит —
И часто, в тишине ночной
Создатель о тебе сердец моленья слышит.
Ф.Н. Глинка
Все императрицы России были по-своему красивы, но титул самой, самой красивой историками присужден Елизавете Алексеевне. Слава о ее красоте гремела по всей Европе, живописцы со всех стран съезжались в Петербург и умоляли ее уделить им время, чтобы они могли увековечить эту красоту у себя на холсте. Поэты ею восхищались и воспевали ее одухотворенную небесную красоту. Покоренные мужчины преклонялись и толпились рядом с надеждой встретить ее благословенный взгляд, увидеть ее чарующую улыбку.
Великая княгиня Елизавета Алексеевна. Виже-Лебрен Э.-Л. 1798 (Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург)
«Ей казалось не более 17 лет, черты лица ее были тонки и правильны, а самый склад его восхитительный; прекрасный цвет лица не был оживлен румянцем, но по белизне своей соответствовал его ангельски кроткому выражению. Пепельно-белокурые волосы ниспадали на шею и лоб. Она была в белой тунике, небрежно перевязанной поясом на талии, тонкой и гибкой, как у нимфы, Вся фигура этой молодой особы, облик которой я только что набросала, таким чарующим образом выделялся из глубины комнаты с колоннами, обитой розовым газом с серебром, что я воскликнула: "Да это Психея!" То была великая княгиня Елизавета, супруга великого князя Александра». Художница Виже-Лебрен Э.-Л.
Будущая императрица России, принцесса Луиза Мария Августа родилась в Карлсруэ 13 января 1779 г. в семье Карла Людвига Баденского и Амалии Гессенской-Дармштадской. Девочка была настолько мала и слаба, что врачи всерьез опасались за жизнь дочери наследного принца. Ее мать, принцесса Амалия в 1773 г. приезжала в Россию, в Гатчину по приглашению Екатерины Великой вместе со своими младшими сестрами Вильгельминой и Луизой. Она рассматривалась российской императрицей Екатериной II в качестве невесты для своего сына наследника великого князя Павла. Выбор цесаревича остановился на принцессе Вильгельмине, Императрица писала: «Мой сын с первой же минуты полюбил принцессу Вильгельмину. Я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он. И так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестер - старшая очень кроткая, младшая, кажется, очень умная. В средней есть все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна. Я ею очень довольна, и сын мой влюблен». Амалия, не вызвавшая симпатии у цесаревича, получила от императрицы орден Святой Екатерины и приданое в 50 тысяч рублей.
Принцесса Вилгельмина стала первой супругой великого князя Павла и при миропомазании приняла имя Натальи Алексеевны с титулом великой княжны. Во время родов ее ребенок погиб в утробе и инфицировал организм матери. Через пять дней великая княгиня Наталья Алексеевна скончалась. В тот же вечер Екатерина II приказала принести ей шкатулку с бумагами и записками покойной. Кроме любовной переписки с графом Разумовским, среди писем обнаружились договора о денежных займах, сделанных великой княгиней у французского и испанского посла. Екатерина немедленно вызвала сына и показала ему любовные записки его умершей жены, исключавшие все вопросы о том, кто был истинным отцом народившегося ребенка. Жена наследника русского престола вопреки обычаю была похоронена в Александро-Невской лавре. Разгневанный великий князь Павел не счел возможным для себя присутствовать на траурной церемонии, вместо него, как писал французский посланник маркиз Корберон, на могиле Натальи Алексеевны рыдал граф Разумовский. На следующий день по распоряжению императрицы граф был выслан из Петербурга сначала в Ревель, а затем в малороссийское имение отца, Батурин.
Ее сестра, принцесса Амалия Гессен-Дармштадская вернулась домой и вышла замуж за своего двоюродного брата Карла Людвига Баденского в 1775 г, а 3 января 1779 г. Амалия родила третью девочку, Луизу Марию Августу. Первая, старшая была названа в честь матери Амалией, вторая - Каролиной. В честь столь важного события российская императрица Екатерина II написала поздравительное письмо графу Карлу-Фридриху, деду Луизы Марии Августы:
Светлейший Марк Граф!
Сообщенное нам от вашей Светлости и любви известие от 24-го происшедшего Генваря месяца о разрешении от бремени ея любви Светлейшей принцессы супруги вашего сына и наследного принца, подает нам новый случай изъявить Вам приемлемое нами искреннее участие во всем том, что вам благополучного не случится. Мы сорадуемся вашей светлости и любви о сем щекотливом происшествии и желаем новорожденной принцессе постоянного здравия. Пребывая навсегда к вашей любви и всем вашем доме с особливым благоволением.
Вашей любви доброжелательная Екатерина.
В Санкт-Петербурге Марта 19-го дня 1779-го года
Нравы, язык, культура Франции XVIII века распространялись по Европе. «Век Просвещения» во многом определил правила поведения светского общества всех европейских стран на столетие. Принцесса небольшого немецкого княжества Амалия была горячая поклонница всего французского, и она старательно прививала детям новые модные представления о красоте. Ее дочь Луиза вместе со своими сестрами с детства говорила прекрасно по-французски. Кроме основных европейских языков приглашенные лучшие учителя преподавали детям историю, географию, философию, немецкую и всемирную литературу.
В 1791 г. российская императрица решила, что пора решать вопрос о будущем престолонаследнике. Ее любимому внуку Александру исполнилось шестнадцать лет, и она, настроенная против своего сына Павла, была намерена создать все условия, чтобы после ее кончины на престол взошел именно внук, а не сын. По русским обычаям совершеннолетним, а значит, быть ответственным за себя, за свои поступки, становился молодой человек после женитьбы. Поэтому, в первую очередь на пути к престолу внука следовало женить и чем раньше, тем лучше (императрица понимала, что ее жизнь в руках Божьих и не бесконечна). Среди множества возможных вариантов невест, о которых сообщали посланники из разных европейских стран, выбор императрицы остановился на баденских принцессах.
Невеста великого князя должна была отвечать массе выдвигаемых требований: она должна была быть здоровой, (способной родить многочисленное потомство), красивой, воспитанной и благоразумной. Эти качества она должна была передать своим детям. Кроме того, при заключении брака с русскими князьями особо ставилось требование о принятии невестой православия. Немецкие принцессы, протестантского исповедования, принимали православие без особых проблем.
В ноябре 1790 г. императрица поручила русскому посланнику во Франкфурте на Майне графу Николаю Петровичу Румянцеву задание:: «Граф Николай Петрович, под предлогом одного из ваших визитов к немецким принцам, на которые вы уполномочены, поезжайте в Карлсруэ, и постарайтесь увидеть дочерей наследного принца - Луизу-Августу, 11 лет, и Фредерику, 9 лет. Кроме красоты и других внешних преимуществ, необходимо, чтобы вы получили совершенно точные сведения на предмет их образования, характера, манер и нравственных качеств принцесс, для предоставления мне детального отчета».
Пробыв в гостях у наследного принца несколько дней, пообщавшись с родителями и детьми, граф написал докладную: «Принцесса Луиза несколько полнее и развитее, чем обыкновенно бывает в ее летах. Хотя ее нельзя признать вполне красавицей, тем не менее, она очень миловидна. По-видимому, она кротка, вежлива и приветлива; сама природа наделила ее необыкновенной грацией, которая придает особенную прелесть всем ее речам и движениям. Общий голос отдает ей предпочтение пред всеми ее сестрами: хвалят ее характер, а лучшею гарантией ее здоровья служат ее телосложение и свежесть. Принцесса Фредерика, со своими большими прекрасными глазами, имеет вид более важный и серьезный, между тем как в принцессе Луизе заметно более резвости и довольства, что указывает на веселость, но веселость скорее тихую, чем шумную».
Определившись с выбором, императрица решила пригласить баденских принцесс, Луизу и Федерику, в Россию, чтобы они немного пожили в Царском Селе. «Я решила предписать вам, - писала императрица графу Румянцеву 4 июня 1792 года, - чтобы вы просили у наследной принцессы баденской согласия на отъезд обеих ее дочерей Луизы и Фредерики. Вы скажите, что я охотно принимаю на себя окончание их воспитания и устройство участи обеих. Склонность моего внука Александра будет руководить его выбором; ту, которая за выбором останется, я своевременно пристрою.< > По прибытии в Петербург обе принцессы будут жить в моем дворце, из которого одна, как я надеюсь, не выйдет никогда, а другая лишь затем, чтобы ей пристойным образом выйти замуж. Считаю излишним сказать вам, что они будут всем снабжены и содержаны на мой счет: это само собою разумеется и для вас несомненно».
Принцессы прибыли в Петербург 2 ноября 1792 г. О своих первых впечатления Луиза сразу написала матери: «На третий день после нашего приезда, вечером нас должны были представить великому князю отцу и великой княгине. Весь день прошел в том, что нас причесывали по придворной моде и одевали в русские платья. Я в первый раз в жизни была в фижмах [каркас из пластин китового уса для придания пышности женской юбке] и с напудренными волосами. Вечером, в шесть или семь часов, нас отвели к великому князю отцу, который нас принял очень хорошо. Великая княгиня осыпала меня ласками; она говорила со мной о моей матери, о тех сожалениях, которые я должна была испытать, покидая их. Такое обращение расположило меня к ней. Все сели; великий князь послал за молодыми великими князьями. Я как сейчас вижу, как они вошли. Я смотрела на великого князя Александра так внимательно, насколько это позволяло приличие. Он мне очень понравился, но не показался мне таким красивым, как мне его описывали. Он не подходил ко мне и поглядывал довольно неприязненно».
Луиза своим внешним видом и поведением очаровала весь императорский двор. По словам статс-секретаря императрицы А.В. Храповицкого: «Никто при виде ее не мог устоять перед ее обаянием». Графиня Варвара Головина, ставшая в дальнейшем фрейлиной принцессы Луизы, писала в своих воспоминаниях: «Принцессе было тринадцать с половиной лет. Прелесть и грация принцессы Луизы бросались в глаза. Именно такое впечатление она произвела и на всех, кто ее видел». Понравилась она и Александру, и уже через несколько дней за столом они обменялись записками: «Мой милый друг – написал Александр принцессе. - Я буду Вас любить всю жизнь». В ответ Луиза призналась в вечной любви к избранному жениху: «Я Вас люблю всем сердцем, мой милый друг, и буду любить Вас всю мою жизнь. Вы составите счастье моей жизни, если будете меня любить всегда. Я не могу жить без Вас и Вашей дружбы».
Образование и воспитание девочек принцесс продолжалось во дворце. Большая часть времени, свободного от участия в торжественных приемах, посвящалось изучению русского языка и основ православия. С премудростями русской грамматики и словесности их знакомил переводчик и драматург Михаил Астафьевич Лобанов, а новгородский архимандрит Иннокентий преподавал закон Божий. Не менее важными для девочек были уроки танцев и светских манер.
«Вы спрашиваете меня, нравится ли мне по-настоящему великий князь, - делилась она сокровенными мыслями в письме к матери в январе 1793 г. - Да, он мне нравится. Когда-то он мне нравился до безумия, но сейчас, когда я начинаю ближе узнавать его (не то, чтобы он терял что-нибудь от знакомства, совсем напротив), но когда узнают друг друга лучше, замечают ничтожные мелочи, о которых можно говорить сообразно вкусам, и есть у него кое-какие из этих мелочей, которые мне не по вкусу и которые умерили мою безграничную любовь к нему. Эти мелочи не в его характере – с этой стороны он безупречен, не в его манерах, а в чем-то внешнем». Что это внешнее? Можно только гадать.
Глава 2. Великая княгиня Елизавета Алексеевна.
В январе 1793 г. из Бадена пришло официальное согласие родителей Луизы на ее брак с великим князем Александром Павловичем, с этого момента началась подготовка апартаментов в Зимнем дворце для молодых. 9 мая 1793 г. в большой церкви Зимнего дворца состоялось миропомазание Луизы, принцессу нарекли великой княжной Елизаветой Алексеевной. По своему титулу она сравнялась с женихом - таков был непреложный закон русского самодержавия: великие князья могли взять в невесты только равную себе по положению и вероисповеданию. На следующий день после принятия православия прошла торжественная церемония обручения.
По отзывам современников, шестнадцатилетний Александр был образцом юношеской красоты. Высокий, стройный, прекрасно сложенный, он отличался изяществом манер. Елизаветой восхищались все. «Она имеет величественную приятность, рост большой; все ее движения и привычки имеют нечто особо привлекательное, - записал А.Я. Протасов, - она не только ходит, но и бегает - как я при играх приметил - весьма приятно. В ней виден разум, скромность и пристойность во всем ее поведении. Доброта души ее написана в глазах равно и честность. Я не ошибусь наперед предузнать, что через несколько лет, когда черты ее лица придут в совершенство, она будет красавица». По мнению ценителей красоты, ее «тонкие черты лица, греческий профиль, огромные голубые глаза и белокурые волосы, изящная грация делали Елизавету похожей на чудесную нимфу». Ее мягкий, приятный голос, который вкрадывался в душу собеседника, дал повод императрице Екатерине называть девушку «очаровательной сиреной».
Для великого князя Александра Павловича был учрежден особый штат придворных. Гофмаршалом был назначен полковник граф Николай Головин. Елизавету охраняли и обслуживали шесть камергеров и камер-юнкеров, а также три фрейлины.
Дата свадьбы откладывалась из-за отсутствия у невесты месячных циклов, она оставалась все еще девочкой, а значит, была все еще несовершеннолетней. По правилам царской семьи к свадьбе невесты-девочки не допускались. Весь двор уже приготовился к свадьбе и с нетерпением каждый день ждал сообщений о начале менструации у невесты. Прошло несколько месяцев, пока придворный лейб-медик объявил о возможности свершения таинства брака. Время ожидания императрица Екатерина II решила не терять и поручила камер-фрау Екатерине Торсуковой преподнести сыну практические уроки любви, чтобы дать шестнадцатилетнему юноше представления, как должен вести себя жених, оставшись с невестой наедине.
Свадьба состоялась 28 сентября 1793 г, После службы и торжественного «молебствия с коленопреклонением», процессия, под звуки салюта и звон колоколов всех столичных храмов, двинулась в парадные залы, где последовал обед на 750 персон, а вечером был дан большой бал.
Дальше историки считают, что у молодых происходило все, как у всех: «Положили молодых и оставили одних», а через девять месяцев девочка-невеста должна была родить. Таков закон природы. Но почему-то летописцы не обратили внимания, что ребенок у молодой пары не рождался ни через год, ни через два, ни через три, ни через четыре, ни через пять. Игры, развлечения, веселая беготня – все говорило, что эти подростки не желали начинать взрослую жизнь, к которой они не были готовы, и которая им не приносила никакого удовольствия. Скажут историки: «И такое бывало, но потом все налаживалось, и дети рождались».
Молодожены не уединялись, как обычно поступают все в медовый месяц, а наоборот предпочитали выезжать в окрестности столицы на веселые пикники под присмотром горничной мадемуазель Гербель и ее кавалера. Чаще всего они заезжали в деревню немецких колонистов, где в местном трактире вместе с местными молодыми ребята с девушками они танцевали рейнские вальсы. Такая веселая праздная жизнь оказалась по душе Александру, и он, воспользовавшись ситуацией, как подобает еще незрелому шестнадцатилетнему юноше, отказался от продолжения обучения.
Елизавета напротив продолжала старательно изучать русский язык, знакомилась с обычаями и традициями, постепенно привыкая к новой родине, к окружающим, к быту русского двора. Княгиня Е.Р. Дашкова не могла не отметить успехи немецкой принцессы: «Красота составляла малейшее ее украшение. Меня привлекали в ней ум, образование, скромность, приветливость и такт, соединенный с редкой для такой молодой женщины осторожностью. Она уже правильно говорила по-русски, без малейшего иностранного акцента»
С первых дней жизни в России, Елизавета регулярно писала длинные послания родным. Ее переписка с матерью, включающая несколько сотен писем, была издана великим князем Николаем Михайловичем и заняла восемь увесистых томов. «Позавчера был прелестный любительский концерт в Эрмитаже, - сообщила Елизавета свои новости матери. - Было лишь три настоящих музыканта, кроме моего учителя, который был за капельмейстера; весь оркестр подобрался из любителей. Я много пела, сначала трио с мадемуазель Шуваловой и венским послом графом Кобенцелем. После большой передышки я спела арию соло и потом дуэт с графиней Головиной. Некоторые играли на скрипке, были дуэты, квартеты и все было так хорошо, что хотелось бы, чтобы концерт не кончался».
C наступлением промозглой осени Елизавета простудилась и надолго слегла в постель. Александр у постели больной не сидел, у него были свои увлечения. Он много времени уделял военным учениям, охотился, а в начале 1794 г. с головой погрузился в строительство небольшого кукольного театра, забывая о существовании своей супруги.
После замужества Елизавета заметно похорошела. Ее прекрасное лицо, грациозная походка, улыбка очаровывали окружающих. Но внимательные наблюдателя вскоре стали замечать, что отношения между супругами носят излишне платонический характер. «Великий князь любил свою жену, как брат, но она хотела быть любимой так, как бы она его любила», - замечала В.Н. Головина, одна из близких свидетельниц семейной жизни Елизаветы и Александра. «Александр воспринимал больше свою жену-девочку скорее в качестве товарища по развлечениям, чем как любимую женщину. Подросток, оказавшийся супругом, едва ли достигший полноценной половой зрелости, он, очевидно, не умел понять и оценить сложности своего нового положения. Александр нередко вел себя по отношению к собственной жене по-детски жестоко и бездумно, тем самым, ставя Елизавету в отчаянно неловкое положение.
Не замечают летописцы записки статс-секретаря императрицы Марии Федоровны действительного тайного советника Григория Ивановича Вилламова, которому вдовствующая императрица во всех подробностях поведала в 1810 г. о поведении ее невестки после брака: «С самого начала она была настроена против него, когда он подходил к ней, чтобы обнять или поцеловать, она грубила ему; <. >Если бы императрица Елизавета вышла замуж не раньше 20-ти лет от роду, а то и позже, то они были бы оба бесконечно счастливы. В конце концов, они оба полностью виноваты, но, что император был вынужден искать связи на стороне, Елизавета могла бы этому помешать, а император все ей рассказал, рассказал о своих детях, и она все знает».
Почему-то не принимают во внимание откровение императора Александра графине Р.С. Эдлинг о его отношениях с супругой: «Я виноват, но не до такой степени, как можно подумать. Когда домашнее мое благополучие помутилось от несчастных обстоятельств, я привязался к другой женщине, вообразив себя (разумеется, ошибочно, что теперь сознаю ясно), что, так как наш союз заключен в силу внешних соображений, без нашего взаимного участия, то мы соединены лишь в глазах людей, а перед Богом оба свободны. Сан мой заставлял меня уважать эти внешние условия, но я считал себя вправе располагать своим сердцем, которое в течение пятнадцати лет отдано Нарышкиной».
Постараемся разобраться в том, что поведали самые близкие люди Елизаветы, и какую тайну в отношениях молодоженов они раскрыли:
1. С самого начала она была настроена против него.
2. Когда он подходил к ней, чтобы обнять или поцеловать, она грубила ему.
3. Александр нередко вел себя по отношению к собственной жене по-детски жестоко и бездумно.
4. Если бы императрица Елизавета вышла замуж не раньше 20-ти лет от роду, а то и позже, то они были бы оба бесконечно счастливы.
5. Когда домашнее мое благополучие помутилось от несчастных обстоятельств, я привязался к другой женщине.
6. Наш союз заключен в силу внешних соображений, без нашего взаимного участия, то мы соединены лишь в глазах людей, а перед Богом оба свободны.
В первую брачную ночь Александр, обученный камер-фрау Торсуковой, проявил свои мужские способности так, что Елизавета вообще стала избегать каких-либо контактов c ним, даже поцелуев и объятий. Физическая, а еще более душевная боль стали незаживающей раной, приносившей ей мучения при малейшем случайном упоминании или ассоциации с тем, что тогда произошло. Такие случаи происходят и в современной жизни, но после случившегося молодые люди могут развестись, а вот царские дети не могли, они должны были оставаться супругами для общества и скрывать их действительные отношения. Они стали близкими друзьями. В таких случаях это редко происходит, обычно ненависть одного, переходят в обвинения другого, и еще недавно любившие друг друга до гроба после первой брачной ночи расходятся врагами до конца жизни. Особенности характеров Елизаветы и Александра позволили им сохранить добрые отношения друг к другу, и она стала верным помощникам и советчиком Александра во всех сложных ситуациях: «император все ей рассказал о своих детях, и она все знает».
После этой злополучной ночи состоялось между молодыми объяснение. И на первых порах Елизавета смогла только сказать, что она никогда больше не подпустит его к себе. Жизнь заставила им прийти к какому-то взаимному соглашению. Как ни странно, но эта тайна каким-то образом просочилась в общество, и поползли слухи.
Французский посол Барант записал петербургскую сплетню: «Император Александр еще в бытность великим князем тяготился своей женой, хотя и очень красивой. Не считая справедливым обрекать ее на верность, которой сам он не хотел соблюдать, он предложил ей возвратить друг другу свободу. Эта сделка супругов была оформлена на бумаге. Они подписали соглашение, относительно этого освобождения, причем царственный супруг сохранил за собой контроль за тем, кого именно выберет в любовники его августейшая супруга, и даже, оговорил себе право veto».
Естественно, об истинных причинах этого соглашения никто не догадывался, а мать Александра что-то предполагала: «Если бы императрица Елизавета вышла замуж не раньше 20-ти лет от роду, а то и позже, то они были бы оба бесконечно счастливы».
В эти годы великая княгиня Елизавета находилась в расцвете своей юной красоты и неизменно пользовалась большим вниманием со стороны мужчин. «Трудно передать всю прелесть императрицы: черты лица ее чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и прелестнейшие белокурые волосы, - писал в ту пору один саксонский дипломат. - Фигура ее изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире. Характер ее должен соответствовать этой приятной наружности. По общему отзыву, она обладает весьма ровным и кротким характером; при внимательном наблюдении в выражении ее лица заметна некоторая меланхолия». Свое внимание и откровенное проявление своих чувств и желаний стал проявлять фаворит стареющей императрицы Платон Зубов - генерал от инфантерии, генерал-адъютант, кавалер высших российских орденов, начальник Черноморского флота. Он влюбился в юную великую княгиню, демонстрировал свои чувства на публике и всюду ее преследовал. Князь Адам Чарторыйский записал в своих мемуарах: «Передавали друг другу на ухо, что в то время как императрица осыпала Платона Зубова своими милостями, его желания устремились к великой княгине Елизавете, которой тогда было всего шестнадцать лет. Это заносчивое и химерическое притязание делало графа смешным, и все удивлялись, что он имеет смелость строить такие планы на глазах Екатерины. Что касается молодой великой княгини, то она не обращала на него никакого внимания». Ухаживания Платона Зубова за Елизаветой Алексеевной продолжались почти два года. По Петербургу пошли толки, что императрица, отчаявшись дождаться детей от Александра, сама поощряет поведение Зубова, желая, чтобы у внука скорее появилось потомство, могущее закрепить его династический статус. Слух о симпатиях Зубова к молоденькой жене великого князя Александра дошел и до апартаментов Екатерины. Императрица вызвала своего фаворита в кабинет. Разговор шел при закрытых дверях, о чем говорили – неизвестно, но его результат был ошеломляющим - больше о своей любви к Елизавете пылкий Платон никому не говорил.
После смерти Екатерины новый император Павел I требовал, чтобы Александр с женой чаще бывали в его дворце в Гатчине: «На этот раз все исходит от императрицы, именно она хочет, чтобы мы все вечера проводили с детьми и их двором, наконец, чтобы и днем мы носили туалеты и драгоценности, как если мы были в присутствии императора и придворного общества, чтобы был "Дух Двора" - это ее собственное выражение». Отношения Елизаветы со свекровью никак не складывались. В глаза ей бросался разительный контраст между величественным достоинством императрицы Екатерины II и грубостью Марии Федоровны. Елизавета Алексеевна не всегда могла скрыть свое удивление дурными манерами и непомерным честолюбием свекрови. Взаимная неприязнь двух женщин выливалась в громкие скандалы. Один из них произошел во время коронации в Москве. Перед торжественным выходом Елизавета Алексеевна приколола рядом с бриллиантовой брошью несколько свежих роз, которые удивительно подходили к ее белому платью. Когда она подошла со словами поздравления к императрице, та грубо сорвала букет с платья и швырнула на землю. Елизавету возмутило бесцеремонное поведение свекрови.
Отношения между императрицей и Елизаветой начали портиться после расстройства брака 13-летней дочери Марии Федоровны, великой княжны Александры Павловны, со шведским королем Густавом IV в 1796 г. Вопрос о браке казался решенным. Был назначен день обручения. Когда намеривались подписать брачный договор, то обнаружилось, что король исключил из него статью о свободе вероисповедания великой княжны. Уговоры русских посланников ни к чему не привели. Мария Федоровна обвинила в интригах Елизавету Алексеевну и Баденский дом, а Павел Петрович - «позволял себе по этому поводу резкие и колкие выходки против невестки». В 1799 г. 16- летняя Александра Павловна вышла замуж за австрийского эрцгерцога Иосифа-Антона. Во время родов Александры ее ребенок умер в утробе, и 17-летняя Александра Павловна скончалась на девятый день от послеродовой горячки. На ее могиле в Офене Александр I построил православную церковь.
Еще до своей коронации Павел I в 1797 г издал «Закон о престолонаследии». В России была введена австрийская система. По закону право на престол сохранялось за каждым членом этого дома Романовых, независимо от его пола, за исключением тех, кто добровольно отказался от своих прав на него, но в строго определенной очередности. Императору наследовал старший сын, затем сыновья старшего сына (по старшинству) и их потомство. Если их линия прерывалась, то престол переходил к потомству следующего сына императора и его потомству и так далее. Если же мужская линия династии угасала, то престол передавался ближайшей родственнице по женской линии. Дополнительно было установлено, что монарх в обязательном порядке должен быть православного вероисповедания. Ставя закон о престолонаследии выше воли монарха, Павел ввел в основу управления самодержавного государства закон, которому должны были подчиняться все. После своего коронования в Успенском соборе, 5 апр. 1797 г. Павел тут же присягнул сам изданному «Акту», который и был положен на хранение в Успенском Соборе.
Согласно «Акту» от 5 апр. 1797 г к императорской семье относились те ее члены, которые происходили от императора через браки, удовлетворявшие определенным условиям. Статья 134 особо подчеркивала, что «дети, рожденные от брака, на который не было соизволения царствующего государя, не пользуются никакими преимуществами, членам Императорского дома принадлежащими». Статья 188 разъясняла положение, касающегося статуса членов Императорского дома, вступивших в неравнородные браки. «Лицо императорской фамилии, вступившее в брачный союз с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному Дому, не может сообщить ни оному, ни потомству, от брака сего произойти могущему, прав, принадлежащих членам императорской фамилии».
На законодательном уровне Павел I определил фиксированное содержание для каждого из членов семьи, и положил начало традиции формирования личных состояний российских монархов. Павел I четко разделил членов императорской семьи на две основные категории. К первой были отнесены те члены императорской фамилии, кто имел «по первородству право к заступлению места наследника престола». Ко второй категории – все те, кто не имел прав на престол «по отдаленности их первородства, пока не пресечется поколение старших». Первым личное содержание выплачивалось из государственных сумм, вторым - из удельных сумм (от доходов с выделенных уделов).
Уровень содержания великих князей «от мужского поколения крови императорской» разделялся на несколько возрастных категорий. Во-первых, это жалованье от рождения и до совершеннолетия и, во-вторых, это жалованье от совершеннолетия и до самой смерти. Таким образом, великие князья и их близкие содержались на удельные средства и средства Государственного казначейства «всю их жизнь».
Содержание великих княжон выплачивалось только до замужества, а при заключении брака выдавалось четко оговоренная сумма «приданого капитала», «с тем, чтоб после уже ничего не требовать». Девушки кроме «приданого капитала», выплачиваемого из Государственного казначейства, обеспечивались родителями «по возможности своей вещами, платьем и прочим, что в приданое обыкновенно дается».
Овдовевшие великие княгини, если после смерти мужа они оставались в России, то за ними оставался и «денежный пенсион полным назначением». Если же они покидали Россию, то за ними оставалась только третья часть от их содержания в России.
Нормы денежного содержания, определенные Павлом I в 1797 г., были следующими:
• Императору и царствующей императрице выделялось по 600 000 руб. в год и еще суммы на содержание двора.
• На содержание каждого из детей царя до совершеннолетия выделялось по 100 000 руб. в год. При этом наследнику-цесаревичу выделялось 300 000 руб. в год. Супруге наследника во время замужества – по 150 000 руб. в год. При возможном вдовстве – пенсия в 300 000 руб. и содержание ее двора. В случае выезда на жительство за границу вдовствующей цесаревне выплачивался «пенсион» в 15 000 руб. в год. Каждому из детей наследника до совершеннолетия выплачивалось по 50 000 руб. в год.
• Каждый из сыновей императора, кроме наследника, после совершеннолетия получал «содержание» в 50 000 руб. в год деньгами. Жены великих князей «во время жизни мужей» получали по 60 000 руб. в год.
• Каждый из внуков императора «до совершеннолетия или до брака императором позволенного» получал «на воспитание и содержание» по 50 000 руб. в год. Это норма распространялась как на внуков, так и на внучек в одинаковой степени. Но внучки могли рассчитывать на «свои» ежегодные 50 000 руб. только до замужества.
• Каждый из внуков императора после наступления совершеннолетия получал «удел деревнями на 500 000 руб. доходу и каждый год 150 000 руб. пенсиону». Их жены «во время жизни мужей» получали по 60 000 руб. «годового пенсиону». При наступлении вдовства эта сумма за ними полностью сохранялась.
• Каждый из правнуков императора до совершеннолетия или до брака «государем позволенного» «на воспитание и содержание» получал по 30 000 руб. в год. После наступления совершеннолетия каждый из правнуков получал «удел деревнями на 300 000 руб. доходу и каждый год 150 000 руб. пенсиону». Их жены «со дня замужества во всю их жизнь» получали «пенсиону» по 30 000 руб. в год.
Особым параграфом уточнялось, что все эти многочисленные градации «пенсионов» выплачиваются только законнорожденным членам Императорской фамилии.
Таким образом, Павел I заложил прочный и детально регламентированный юридический фундамент ежегодного финансирования всех поколений и ветвей рода Романовых. «Учреждение об Императорской фамилии» с незначительными корректировками просуществовало до 1885 г., когда император Александр III после почти 100-летнего действия подписанного Павлом I «Учреждения» решил внести в него ряд существенных изменений.
20-летний Александр по всем правилам Императорского дома после смерти Екатерины II стал наследником. Хотя и выглядел он еще юношей, но мужское начало над ним уже довлело. Он не проходил мимо хорошеньких женщин, все они, по его мнению, должны были быть его и становились. Накопленные знания во время учебы камер-фрау теперь он мог применить на практике. По мнению многих современников, число этих девиц и женщин не поддавалось подсчету. Он наслаждался свободой и той легкостью, с которой женщины забирались в его постель. «Александр, - по замечанию А.И. Герцена, - любил всех женщин, кроме своей жены». О своих триумфах он рассказывал с подробностями своей супруге. Она не испытывала никаких чувств ревности, обиды. По его лицу, сбивчивым рассказам и самолюбованию она понимала, что он все еще юноша, и с ней он делится своими успехами как с ближайшим другом. Он как бы исповедовался, получал благословение и отправлялся счастливый к новым подвигам. Полученная информация от супруга заставила Елизавету посмотреть на многих женщин светского общества по-иному. Когда какая-либо из них в салонах рассуждала о нравах, о порядочности, супружеской верности, она знала насколько можно доверять этим словам. Эти факты позволили ей подняться над этой толпой женщин, пекущихся о соблюдении христианской морали.
Великая княгиня Елизавета Алексеевна. Клабер. 1798 г.
В качестве главного аргумента защитников нормальных супружеских отношений в семье великого князя Александра служил им факт рождения в их семье девочки в мае 1799 г., которую назвали в честь императрицы Марией. И при этом упускается из виду, что у родителей блондинов родилась девочка брюнетка через шесть лет после заключения брака. При дворе распространился слух, что отцом девочки является князь Адам Чарторыйский. Через три месяца после рождения ребенка, императрица Мария Федоровна взяла внучку и прошла в кабинет к Павлу. У родителей Александра сомнений не было, - император срочно издал приказ о ссылке Чарторыйского в Сибирский полк. Свое раздражение Павел продемонстрировал и невестке. Он вошел в ее кабинет, молча уставился на нее, скрестив руки на груди, затем, резко повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Три долгих месяца он словно не замечал ее присутствия.
Общественное мнение постоянно давило на Александра и Елизавету, в конце концов, оно заставило супругов пойти на сговор – Елизавета должна родить. Если она не может физически переносить прикосновения Александра, то родить наследника надо от молодого человека из окружения. По обоюдному согласию был выбран Адам Чарторыйский, красивый мужчина, он был на семь лет старше Александра. Выполняя намеченный план, Александр предложил Адаму вместе с братом переехать жить в Царское Село, чтобы друзья могли чаще и ближе общаться. С этого момента Адам стал принимать участие в прогулках, играх вместе с Александром и Елизаветой, обедал с ними и стал ближайшим другом Александра. Красота Елизаветы его покорила, и он без памяти влюбился в жену своего августейшего друга. «Великий князь сказал мне, что его жена была поверенной его мыслей, что она одна знала и разделяла его чувства, но, что, кроме нее я был первым и единственным лицом, с кем он получает возможность говорить откровенно, с полным доверием», - писал о тех днях сам князь Чарторыйский. Александр, Елизавета и Адам виделись ежедневно и, скоро общественное мнение прочно связало их имена.
«Наши отношения с великим князем могли только привязывать нас друг к другу и возбуждать самый живой интерес: это было нечто вроде франкмасонского союза, которого не чуждалась и великая княгиня, - впоследствии писал князь в мемуарах. - Интимность наших отношений, столь для нас новая и дававшая повод к горячим обсуждениям, вызывала бесконечные разговоры, которые постоянно возобновлялись». Александр создавал условия, чтобы Адам мог выразить свои чувства наедине с Елизаветой, а она, проявляя сдержанность, шла навстречу неизвестному (ей было уже двадцать лет). Его речи, улыбки, восхищение - ее околдовали, сердце ее медленно таяло, рождались еще никогда не бередившие ее женские чувства. А соглашение с супругом позволяло ей свободно распоряжаться ими. Она была любима мужчиной, и ее тянуло к нему: его прикосновения, ласки, поцелуи вызывали бурю эмоций, и она это наслаждение уже решила не останавливать. И она забеременела. Приступы дурноты стали мучить ее постоянно, однако положение супруги наследника престола обязывало ее присутствовать на бесконечных официальных церемониях.
Отцовство девочки было раскрыто моментально, двор обвинил ее в измене супругу, в прелюбодеянии. Рождение девочки расстроило Александра, весь смысл их плана потерялся, и в переживаниях, что сам разрешил жене завести любовника, не общался с супругой долгое время. Елизавета замкнулась в пределах детской комнаты и своих апартаментов, стараясь как можно меньше принимать участия в делах двора и большого света. Она чувствовала себя одинокой, никому не нужной в царской семье, по словам современников, «печать ранней грусти легла на ее образ». Все ее интересы отныне заключались в маленькой девочке: «Моя малышка Мари, - писала она матери - наконец, имеет зуб, одни утверждают, что глазной, другие - что это один из первых резцов. Все, что знаю я - это то, что дети начинают обычно не с передних зубов. Однако она почти не болела. Это такая славная девочка: даже если ей нездоровится, об этом нельзя догадаться по ее настроению. Только бы она сохранила этот характер!». Но счастье Елизаветы длилось недолго, через 14 месяцев, 27 июля 1800 г., великая княжна Мария умерла. Елизавета тяжело переживала потерю, замкнулась, не выходила в свет. С Адамом Чарторыйским она встретилась вновь только через четырнадцать лет в Вене на конгрессе стран-победителей. Он продолжал ее любить, а она была благодарна ему за то, что он разбудил в ней женщину. А чувства к нему давно уже улетучились, их сменили другие.
Ночью 11 марта 1801 г в Михайловский замок проникли заговорщики. Император был убит. Английский врач Грив обнаружил на теле императора «широкий кровоподтек вокруг шеи; сильный ушиб виска; красное пятно на боку; два красных пятна на бедрах, происходивших, по-видимому, от сильного надавливания; кровоподтеки на коленях, и на всем теле следы ударов, нанесенных, вероятно, уже после смерти. Он не обнаружил ни одной колотой раны».
По общему мнению, из всех членов императорской фамилии среди ужасного беспорядка и смятения, царивших в эту ночь во дворце, только одна молодая императрица Елизавета сохраняла присутствие духа. В том, что удалось предотвратить еще большие жертвы, была немалая заслуга Елизаветы Алексеевны. «Она явилась – как записал князь Чарторыйский - посредницей между мужем, свекровью и заговорщиками и старалась примирить одних и утешить других». Спустя два дня она написала большое письмо матери о произошедшей трагедии: «Случилось то, что можно было давно ожидать: произведен переворот, руководимый гвардией, а вернее, офицерами гвардии. В полночь они проникли к государю в Михайловский дворец, а когда толпа вышла из его покоев, его уже не было в живых. Уверяют, будто от испуга с ним сделался апоплексический удар; но есть признаки преступления, от которого все мало-мальски чувствительные души содрогаются; в моей же душе это никогда не изгладится<>.Великий князь Александр Павлович, ныне государь, был совершенно подавлен смертью своего отца, то есть обстоятельствами его смерти: чувствительная душа его будет этим навсегда растерзана.. Императрица сошла ко мне, с помутившимся разумом, и мы провели с нею всю ночь следующим образом: она - перед закрытой дверью, ведущей на потайную лестницу, разглагольствуя с солдатами, не пропускавшими ее к телу Государя, осыпая ругательствами офицеров, нас, прибежавшего доктора, словом всех, кто к ней подходил (она была как в бреду, и это понятно). Мы с Анной умоляли офицеров пропустить ее, по крайней мере, к детям, на что они возражали нам то, будто бы полученными приказами. Никогда не забуду этой ночи!»
В Вене в это время скончалась сестра Александра, 17-летняя Александра Павловна, после родов. От подобного стечения трагедий императрица Мария Федоровна, мать и вдова, должна была впасть в отчаяние, но она вместо этого распоряжалась деталями церемониала похорон Павла; требовала, чтобы Александр издал указ, касательно ее личного двора. На всех торжествах Мария Федоровна стала появляться под руку с сыном, а за ними поодаль шла императрица Елизавета Алексеевна.
Глава 3. Императрица Российского государства.
Весной 1801 г. в Петербург приехали родители Елизаветы Алексеевны и ее старшая сестра принцесса Амалия. Они несколько лет не виделись друг с другом. После коронации из Петербурга маркграф Карл-Людвиг Баденский и его супруга отправились в Стокгольм, навестить вторую дочь, ставшую королевой Швеции. В дороге экипаж маркграфа перевернулся, и он погиб. Известие о гибели отца вскоре пришло в Петербург. Для Елизаветы радость за супруга, взошедшего на престол, сменилось глубокой душевной травмой.
Коронация проходила 15 сентября 1801 г. в Москве. Службу вел митрополит Платон. В государственные дела Елизавета Алексеевна не вмешивалась, хотя и внимательно следила за происходившими событиями. Когда в 1807 г. Александр, вопреки общественному мнению и позиции Марии Федоровны, пошел на сближение с Наполеоном и заключил Тильзитский мир, в числе немногих людей, поддержавших императора, была Елизавета Алексеевна. В августе 1807 г. она писала матери: «Императрица, которая как мать должна была бы поддерживать, защищать своего сына, по непоследовательности, в следствии самолюбия дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых очень велико, сплачиваются вокруг нее, прославляют ее до небес, и никогда еще она не привлекала столько народа в Павловск как в этом году»
Елизавета, хотя и стала императрицей, но продолжала жить просто, «никогда не требовала даже самых пустячных вещей – как вспоминала фрейлина императрицы княгиня Софья Мадатова - для убранства своих комнат, даже не приказывала никогда приносить цветы и растения. Однако надобно заметить, что это делалось ею отнюдь не из равнодушия к этим предметам, а единственно из желания никого не беспокоить. Любимейшими ее удовольствиями были морские купания и верховая езда, и тогда получала полное удовлетворение». «Только одна лишь императрица-мать старалась поддерживать прежние обычаи и блеск при дворе, - записал князь Чарторыйский. - Молодой двор, напротив, отличался даже преувеличенной простотой, полным отсутствием этикета и принимал у себя только интимное общество, где не было никаких стеснений. Император и его семья являлись в парадных платьях только по выходным и праздничным дням, по возвращению от обедни. Обеды и вечера давались большей частью во внутренних покоях и ни в чем не походили на то, чем были в предыдущие царствования»
Императрицу можно было встретить гуляющей по набережным и улицам столицы в сопровождении всего лишь одной дамы и лакея. Император разделял скромные вкусы супруги: ранний подъем, работа с документами, письмами, общение с узким кругом людей, ровное и вежливое отношение со слугами, долгие пешие или верховые прогулки.
Елизавета Алексеевна продолжала оставаться одной из самых обворожительных женщин Европы. «Трудно передать всю прелесть императрицы: черты лица ее чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и прелестнейшие белокурые волосы, - писал в ту пору один саксонский дипломат. - Фигура ее изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире. Характер ее должен соответствовать этой приятной наружности. По общему отзыву, она обладает весьма ровным и кротким характером; при внимательном наблюдении в выражении ее лица заметна некоторая меланхолия. Общественная жизнь императрицы так же проста, как и жизнь ее августейшего супруга. Чтение, прогулки и занятия искусствами наполняет ее досуг».
В 1801 г. начинался роман императора Александра с Марией Антоновной Нарышкиной, так же как и множество других, а продлился он четырнадцать лет. Мария Нарышкина, урожденная княжна Святополк-Четвертинская, была ровесницей императрицы Елизаветы. Во время польского восстания 1794 г. ее отец князь Антоний-Станислав Святополк-Четвертинский – сторонник русской партии, был повешен бунтарями. В пятнадцать лет девушка была пожалована во фрейлины Екатерины II, а спустя год она вышла замуж за Дмитрия Львовича Нарышкина, одного из богатейших людей России. Мария Нарышкина стала одной из первых красавиц русского двора. Графиня Роксандра Эдлинг записала в дневнике о Нарышкиной: «Среди ослепительных нарядов являлась Нарышкина, украшенная лишь собственными прелестями и ничем иным не отделявшаяся от толпы... Немногие подходили к ней, и она держала себя особняком, ни с кем почти не говоря и опустив прекрасные глаза свои, как будто для того, чтобы под длинными ресницами скрывать от любопытства зрителей то, что было у нее на сердце. С умыслом или просто это делалось, но от этого она была еще прелестнее и заманчивее, и такой прием действовал сильнее всякого кокетства». Ф.Ф. Вигель вспоминал, как юношей он впервые увидел Марию Нарышкину: «Я помню, как, в первый год пребывания моего в Петербурге, разиня рот, стоял я перед ее ложей и преглупым образом дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною; скажу только одно: в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех»
Во время Масленицы в 1801 г. Александр стал ухаживать за Марией. Муж царской фаворитки Дмитрий Львович Нарышкин спокойно относился к связи жены с императором, как говорили, умел совмещать две непростые должности: «явную – обер-егермейстера и тайную – снисходительного мужа». Разговоры о новой любовнице императора обрастали подробностями и анекдотами. По одному из них: «в один прекрасный день, когда император был в отличном расположении духа, он назначил Нарышкина обер-егермейстером со словами, обращенными к супруге обманутого мужа: “Так как я поставил ему рога, то пусть он теперь заведует моими оленями”».
Мария Антоновна Нарышкина. 1807. Грасси
Мария Нарышкина оказалась не одной из множества любовниц, а женщиной, которая его приласкала, а после того как стали рождаться девочки, создала семейный уют, и он почувствовал себя отцом. Из дома Нарышкиной он писал своей сестре Екатерине: «Я нахожусь «дома» и пищу вам, а моя подруга и мой ребенок вам кланяются и благодарят вас за память… Счастье, которое, я испытываю в этом гнездышке, и ваша привязанность, - это все, что украшает мое существование». У Александра с Марией были четверо детей: трое, которые умерли в младенчестве - Елизавета (ум.1803), Елизавета (ум.1804) и Зинаида (ум.1810), а также дочь Софья (1808-1824), которая часто болела, с детства страдая туберкулезом. Ее единственный сын Эммануил (1813) считается рожденным от связи ее с князем Григорием Ивановичем Гагариным.
Нарышкины жили зимой в своем доме на Фонтанке, а летом - на даче на Крестовском, с чрезвычайной роскошью, принимали у себя весь город и двор, давали блестящие праздники и балы. В театре возлюбленная императора занимала центральную ложу. У нее собиралось изысканное общество. Ее наряды служили образцом и были предметом зависти всех знатных дам Петербурга
Интимная связь царя и жены обер-егермейстера, длившаяся долгие годы и не скрывавшаяся при дворе, была главной темой всех бесед и сплетен в великосветском обществе. Столь открытые, нескрываемые отношения между императором и Нарышкиной выходили за рамки всех приличий. Нарышкина, считавшая себя победительницей, считала своим долгом уколоть свою соперницу, знающую, понимающую и не принимающую никаких мер императрицу. Как-то на балу Нарышкина поспешила поделиться новостью с государыней новостью о своей беременности. Об этом инциденте Елизавета рассказала матери: «Я говорила Вам, любезная Мама, что впервые она (госпожа Нарышкина) имела глупость сообщить мне первой о своей беременности, столь ранней, что я при всем желании ничего бы не заметила. Полагаю, что для такого поступка надо обладать бесстыдством, которого я и вообразить не могла. Это произошло на балу, тогда еще ее положение не было общеизвестным фактом, как ныне, я говорила с ней, как со всеми прочими, спросила о ее здоровье, она пожаловалась на недомогание: "По-моему, я беременна". Как вы находите, Мама, каким неслыханным бесстыдством надо обладать?! Она прекрасно знала, что мне небезызвестно, от кого она могла быть беременна. Не знаю, к чему это приведет и чем кончится, но знаю только, что я не стану убиваться из-за особы, которая того не стоит, ведь ежели я до сих пор не возненавидела людей и не превратилась в ипохондрика, то это просто везение».
В этой странной ситуации положение императрицы оказалось, лично для нее, двусмысленным. С одной стороны, ей было все равно с кем живет Александр и от кого имеет детей. Никаких чувств унижения по этому поводу она не испытывала. С другой стороны, положение супруги императора обязывало ее предпринимать какие-то шаги, чтобы прекратить эту связь, как-то реагировать, даже в письмах к матери выражать свое возмущение. Елизавета Алексеевна делала только вид для общества, что озабочена, переживает, но сделать в этой ситуации ничего не может и уповает только на Бога, который должен вразумить увлекшихся любовников. Общество в оценке действий любовников и их суженных раскололось на два лагеря: одни восхищались Александром, другие жалели Елизавету, считали ее жертвой. И чем дольше продолжалась связь императора с Нарышкиной, тем больше появлялось сторонников у Елизаветы, которые восхищались ее поведением и ее терпением.
Глава 4. Трагедия любви.
German born Princess Louise of Baden, also known as Elizaveta Alexeevna, wife of russian tsar Alexander I. 1807. Жан Лоран МОНЬЕ Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны
Любовь к императрице подкралась нежданно. Свои первые чувства к молодому кавалергарду она кратко описывала на страницах своего дневника:
«Воскресенье 15 марта 1803 г., в карауле, милый взгляд проходя, я смешалась, его голос взволновал меня до глубины души. Angebrannt, думала только о нем; весь день провела в мечтаниях о любви…
Четверг 23 апреля. В театре… проходя перед ним, забывши стыд, бросила на него fl;chtig (взгляд).
Понедельник 27. Мои неосторожные нежные взгляды.
Суббота 20 июня Пленительные мгновения! Взаимное влечение, неповторимая встреча глаз.
Четверг 30 июля. Чувство развилось за этот день больше, чем за год… angebrannt без видимой причины».
.И везде снова и снова «angebrannt» – «я горю», «я горю», «я горю». Записи в дневнике сделаны по-французски, но слово angebrannt Елизавета Алексеевна записывает на своем родном немецком языке.
Ее возлюбленный Алексей Охотников, по происхождению из семьи богатых воронежских помещиков. В мае 1801 г. Охотников поступил эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк. Через четыре месяца его произвели в корнеты, спустя два года - поручиком и полковым казначеем. Молодой кавалергард был хорош собой, неглуп и остроумен. Благодаря привилегированному положению Кавалергардского полка и своим связям, Охотников стал известен в свете, часто бывал на балах и приемах. На одном из них Алексей привлек внимание императрицы, их познакомили, она с ним станцевала. После этого вечера она думала только об этом вечере и о том танце, когда они были вместе. Такого чувства она ранее не испытывала, ей хотелось его видеть, слышать голос. И Алексея от этого танца голова пошла кругом – сама императрица – красавица обратила на него внимание. В свободную минуту он мчался туда, где мог хотя бы мимолетно увидеть ее. Когда она ехала на прогулку в коляске, он как будто случайно несколько раз попадался ей навстречу. Если гуляла в парке, то она вдруг обнаруживала вырезанные на стволе дерева слова: «Я был здесь, чтобы видеть вас».
9 сентября император Александр I выехал в армию, которая располагалась на австрийской границе. Хотя командующим являлся М.И. Кутузов, фактически главную роль в принятии решений стал играть Александр. Поручика Алексея Охотникова оставили в столице, назначили интендантом, он должен был закупать для полка провиант и амуницию и доставлять его в действующую армию. Вероятно, это назначение объясняется еще и тем, что Алексей страдал «грудной болезнью» – чахоткой.
Дневниковые записи Елизаветы Алексеевны Николай I до того, как их сжег, показал собственной супруге - императрице Александре Федоровне, переписавшей наиболее поразившие ее воображение любовные письма в свой дневник, сохранившийся для потомства в архивных фондах. Не будь этих записей - история любви императрицы Елизаветы Алексеевны канула бы в вечность, не оставив никакого следа в истории
«После обеда я случайно глянула из окна диванной комнаты на набережную – записала императрица,- когда он проезжал, он не мог меня видеть, я заметила только его плюмаж и узнала коляску. Но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце». Летом Елизавета Алексеевна пыталась бороться с этими чувствами, забыть его, не думать о нем, объясняя себе, что она императрица, супруга, что общество ее будет осуждать (оно же ничего не знает). Но, чувства не подавались логике, они бурлили и пытались вырваться наружу. Она знала, что Александр добрый, что он поймает, что ей тоже, как и ему, хочется своего счастья. Она была уверена, что он простит ее за скандал в обществе, который обязательно разразиться (и с каким удовольствием будут поливать ее грязью). Она убеждала себя, что имеет права любить, и что Бог послал ей этого молодого человека и эти чувства к нему. И она сдалась нахлынувшей на нее волне чувств: «Прелестен (подчеркнуто в дневнике), прощай борьба, продолжавшаяся 6 недель, один этот миг сделал напрасными все мои страдания».
С той поры началась тайные свидания. Чаще всего летом, когда императрица жила во дворце на Каменном острове или в Таврическом. Ночью Охотников забирался в окно императрицы, они проводили вместе несколько упоительных часов, а под утро Алексей спускался вниз. Только примятые цветы под окнами любимой могли бы выдать его. Когда свидания были невозможны, они засыпали друг друга нежными письмами.
Из дневника императрицы Александры Федоровны:
16 июля 1826.
Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елизавете, в которых он называет ее «моя маленькая женушка», мой друг, мой Бог, моя Элиза, я обожаю тебя», и т.д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2-3 часа. С письмами находился его портрет, и все это хранилось в тайнике, в том самом шкафу, где лежали портрет и памятные вещи ее маленькой Елизы, - вероятно, как знак того, что он был отцом этого ребенка. Мне кровь бросилась в голову от стыда, что подобное могло происходить в нашей семье, и, оглядываясь при этом на себя, я молила Бога, чтобы он уберег меня от такого, так как один легкомысленный шаг, одна поблажка, одна вольность - и все пойдет дальше и дальше, непостижимым для нас образом.
«Дорогая Элиза, позволь мне дать тебе один совет, а вернее, не откажи в небольшой просьбе: не меняй время твоей прогулки, это сможет показаться странным и встревожит императора. Вспомни, что он тебе говорил намедни».
В другом месте написано: «Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном», затем идут чудовищные любовные заверения: «Если я тебя чем-то обидел, прости - когда страсть увлекает тебя целиком, мечтаешь, что женщина уступила бы нашим желаниям, отдала все, что более ценно, чем сама жизнь» (перевод с французского). Чувствуется, что он испытывал настоящую страсть; он любил женщину, а не императрицу; он обращается к ней на «ты», называет ее своей женой, потому что уже привык к этому и не может смотреть на нее иначе. Он говорит о назначенном свидании, мечтает, чтобы ночь была безлунной, так как только в темноте он может отважиться забираться по стене. Однажды он заболел и был вне себя, что не придет к ней. По-видимому, передавала письма и была посредницей некая Мадам».
Когда он болел, Елизавета Алексеевна с грустью отмечала в дневнике, что он плохо выглядит, и ликовала, когда он имел здоровый вид. Она надеялась, что они с Алексеем будут жить вместе так же, как император с Нарышкиной, и у них будут дети, и они не будут скрываться, а тайные свидания закончатся. Пусть все считают, что он ее фаворит, ее любовник, ее возлюбленный.
Хроника военных действий коалиций европейских стран против Наполеона при участии России в 1805-1807 г позволяет нам определить, когда император Александр находился в Петербурге.
9 сентября император Александр I выехал в действующую армию и руководил ею во время сражения под Аустерлицем. Русской армии было нанесено жестокое поражение, убито 21 тысяча русских солдат. Императоры Александр и Франц бежали с поля боя. Раненый Кутузов едва спасся от плена. После разгромного поражения австрийско-русских войск было заключено перемирие 22 ноября 1805 г, по которому русские войска должны были покинуть австрийскую территорию. В Петербург император Александр вернулся 9-го декабря. Австрия подписала мир с Наполеоном. Россия продолжала оставаться в состоянии войны с Францией. 30 августа 1806 г. в России был обнародован манифест «О предстоящей войне с Францией» В сентябре 1806 г. европейские державы создали четвертую коалицию против Франции. В коалицию вошли: Англия, Россия, Швеция, Пруссия и ее союзница Саксония. 16 ноября 1806 г Александр объявил о выступлении Российской империи против Франции. Военные действия развернулись в Восточной Пруссии. Первое сражение под Прейсиш-Эйлау в январе 1807 г. оказалось кровопролитным, на снегу осталось лежать до 25 тысяч русских и 18 тысяч французов. Битва не принесла победу ни той, ни другой стороне. Предложенный Наполеоном мир был отвергнут Россией. 16 марта 1897 г. Александр выехал к армии через Ригу и Митаву и 5 апреля прибыл в штаб генерала Л.Л. Беннигсена. В этот раз Александр вмешивался в дела командующего меньше, чем в прошлую кампанию. 14 июня 1807 г. русские войска под командованием Л.Л. Беннигсена были разгромлены в сражении при Фридланде. Потери русских составили 15 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Почти треть русской гвардии была истреблена под Фридландом. Россия была вынуждена пойти на мирные переговоры. 25 июня 1807 г. в Тильзите по итогам личных переговоров императоров Александра I и Наполеона был заключен Тильзитский мир.
Хроника позволяет нам установить, что император находился за пределами Петербурга с 9 сентября по 9 декабря 1805, и затем с 16 марта по июль 1807 г.
Роман между императрицей Елизаветой и Алексеем развивался на глазах императора, и почему-то историки не хотят замечать его присутствие в Петербурге. Когда Елизавета поняла, что она беременна, у нее состоялся разговор с супругом. Естественно, что о неверности, измене не было между ними и речи. Пытаясь найти решение из столь запутанной для общественности ситуации, Елизавета предложила разойтись. Она хотела бы уехать со своим возлюбленном куда-то подальше, может быть и за границу, и воспитывать там своего ребенка. Александр на такой вариант не пошел, понимая, что развод для царствующей пары оформить невозможно, и предложил иной вариант - они остаются супругами, как и прежде, а ребенка Александр усыновит или удочерит, а со своим возлюбленным она может продолжать встречаться тайно. Если информация просочится в общество, то разговоры о фаворите императрицы подорвет его авторитет, а он в свою очередь должен будет принять меры. А ему не хотелось бы как-то реагировать. В глазах общества любовница у императора при наличии супруги - явление обычное, осуждаемое, но терпимое, наличие фаворита у императрицы при живом супруге – явление недопустимое и должно пресекаться императором, хотя бы ссылкой фаворита.
Поздно вечером 4 октября 1806 г., когда Охотников выходил из Большого театра, к нему приблизился неизвестный, нанес удар кинжалом и тотчас смешался с толпой. По слухам убийца был подослан великим князем Константином Павловичем. С. А. Панчулидзев записал: «Осенью 1806 года, при выходе из театра, Охотников был кем-то ранен кинжалом в бок.<> Подозрение его падало на брата мужа любимой женщины. Последнее время тот неустанно следил за своей невесткой и, как думал Охотников, преследовал ее своею любовью. Если убийство и было дело его рук, то навряд ли мотивом была любовь к невестке, а напротив - его любовь и преданность к брату; если он и следил за своей невесткой, то именно из-за боязни за честь брата». Доктор осмотрел рану, сделал перевязку, рана показалась ему неопасной. Ходили слухи, что Охотников был ранен на дуэли. Состояние больного ухудшалось, и штаб-ротмистр был вынужден в октябре подать прошение об отставке.
3 ноября 1806 г. у Елизаветы Алексеевны родилась вторая дочь. По просьбе Алексея ее назвали Лизой (Елизаветой), как мать. Был издан царский манифест, с Петропавловской крепости произведен пушечный салют.
В январе 1807 г. состояние Алексея стало резко ухудшаться, наступило общее заражение крови, врачи поняли, что дни его сочтены. О возможной развязке в ближайшие дни сообщили Елизавете Алексеевне. Через доктора императрица предупредила своего возлюбленного о том, что приедет к нему, и отправила в дом к Охотникову свою старшую сестру, принцессу Амалию - Кристину Баденскую, которая позже описала детали этой встречи. Перед приходом императрицы Охотникова одели в мундир, убрали комнату, где он лежал. Елизавета старалась быть спокойной и даже веселой. Когда она, прощаясь, поцеловала больного в губы, Охотников сказал: «Я умираю счастливым, но дайте мне что-нибудь, что я унесу с собою». Елизавета отстригла локон, положила его в золотой медальон и сняла с пальца кольцо. Утром Охотников причастился, исповедался, 30 января 1807 г. он умер. Узнав о смерти своего возлюбленного, она убежала из дворца и, приехав в дом Охотникова, долго стояла у его гроба на коленях, рыдая и молясь. Его похоронили в Александро-Невской лавре на Лазаревском кладбище. Спустя полгода на могиле возлюбленного Елизавета Алексеевна поставила мраморный памятник в виде плачущей женщины на скале с урной, а рядом - разбитое молнией дерево. На памятнике слова, сохранившиеся до наших дней: «Здесь погребено тело кавалергардского полку штабс-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшегося генваря 30 дня 1807 года, на 26 году от рождения». Никакого следствия по делу ранения офицера элитного полка заведено не было.
Графиня Головина в своих воспоминаниях подробно рассказала, что случилось с дочерью Елизаветы, Лизой. «Для императрицы ее дочь стала предметом обожания и постоянных забот.- Уединенная жизнь сделалась для нее счастьем: едва пробудившись, она отправлялась к своему ребенку и почти не расставалась с ним по целым дням. Когда ей приходилось проводить вечера вне дома, то по возвращению обязательно шла, чтобы поцеловать малютку. Но счастье продолжалось всего восемнадцать месяцев. У маленькой великой княжны тяжело прорезались зубки. Лейб-медик императрицы Франк не умел это лечить и давал ей укрепляющие средства, которые только увеличили воспаление. В апреле 1808 года с девочкой сделались конвульсии. Созваны были все врачи, но ничто уже не могло спасти ее. Несчастная мать не отходила от постели своего ребенка, вздрагивая при всяком его движении и исполняясь надежды, когда наступал покой. В этой же комнате собралась вся императорская семья. Стоя на коленях возле кроватки, императрица увидела, что девочка затихла. Глубокое молчание царило в комнате. Императрица взяла девочку на руки, наклонилась к ней и ощутила холод смерти» Девочка умерла 30 апреля 1808 г. В это же время пришло известие о смерти младшей сестры Елизаветы Алексеевны принцессы Марии Брауншвейгской.
Заказчиком убийства Алексея Охотникова даже современники считали цесаревича Константина Павловича. Но только причины, заставившие пойти великого князя на преступление, называли разные. Одни считали, что он вступился за честь брата-императора, который был чрезмерно добрым и прощал своей жене все, даже измену. Другие предполагали, что Константин Павлович был влюблен в Елизавету и поэтому ее всюду преследовал, а когда обнаружил, что у него есть серьезный соперник, устранил его. Третьи доказывали, что на самом деле он вступился за честь императрицы, которую обманывал ее кавалергард. Будто бы на самом деле Алексей был влюблен в 20-летнюю красавицу фрейлину Наталью Ивановну Загряжскую. Княгиня Е. А. Долгорукова вспоминала: «В молодости Наталья Ивановна являлась при дворе и по красоте своей была замешана в какую-то историю: в нее влюбился некто Охотников, в которого была влюблена императрица Елизавета Алексеевна, так что тут была ревность».
Но при этом забывают отметить, что ухаживал кавалергард за влюбленной в него Натальей Ивановной в те годы, когда его отношения с императрицей только стали развиваться. Влюбленная в кавалергарда императрица, приревновала своего героя к восемнадцатилетней фрейлине. На уцелевших от огня страницах дневника Елизаветы Алексеевны осталась запись: «1 января 1804… вечером большой бал, поначалу ничего, заметила после, когда танцевала полонез. Вскоре затем он тоже стал танцевать и разговаривал очень весело и увлеченно с маленькой Z.; рассердилась» Фрейлина Z. - Наталья Ивановна Загряжская, племянница графа Кирилла Разумовского, родственница князя Потемкина, признанная красавица - при нормальном течении событий могла рассчитывать на самую блестящую партию. Но ревность императрицы разрушила все ее планы и надежды. Ее выдали замуж за новоиспеченного дворянина Николая Афанасьевича Гончарова, которого тотчас отправили на секретарскую должность к московскому генерал-губернатору. По существу Елизавета Алексеевна сама проблему с соперницей решила и навсегда вычеркнула Наталью Ивановну из петербургской светской жизни.
Люди Константина следили за Елизаветой Алексеевной и определили, в кого влюблена императрица и от кого у нее будет ребенок. После разговора с Александром, когда она получила согласие на тайные встречи, на вершине счастья она могла на мгновение потерять осторожность. Ее могли увидеть сыщики целующейся с Алексеем, когда она его провожала или встречала. И Константин, который давно мечтал отомстить Елизавете за ее поддержку его жены, за презрительное отношение к нему, решил воспользоваться этой ситуации. Ни ссылка любовника, ни отправка его в действующую армию не устраивали великого князя, только его смерть должна была принести ему удовлетворение. Она, потеряв возлюбленного, будет страдать, а он будет наблюдать, как она мучается. Он лишит ее счастья. Жестокое наказание, по его мнению, она заслуживала. И чтобы понять, когда и почему великий князь Константин так невзлюбил свою невестку, надо вернуться в прошлое.
15 февраля 1796 г. весь придворный Петербург отмечал свадьбу семнадцатилетнего великого князя Константина и пятнадцатилетней великой княжны Анны Федоровны, дочери наследного принца Франца-Фридриха-Антона Саксен-Заальфельд-Кобургского, принадлежавшего к младшей ветви одной из древнейших династий в Германии. Страсть Константина Павловича ко всему военному и непредсказуемость его поведения раскрылись незамеченной ранее стороной сразу после свадьбы. Его объяснения в любви неожиданно сменялась грубостью и оскорбительным поведением в отношении юной супруги. Однажды он посадил Анну Федоровну в одну из огромных ваз в Мраморном дворце и начал по ней стрелять. Он мог прийти в спальню жены в шесть часов утра и заставить ее до завтрака играть на клавесине военные марши, аккомпанируя на барабане. Великий князь терроризировал супругу почти с садистской изощренностью, даже пребывая в благодушном настроении. Он любил пугать ее, стреляя в коридоре Мраморного дворца из пушки, заряженной живыми крысами.
Единственным другом для Анны Федоровны стала великая княгиня Елизавета Алексеевна. С ней она могла откровенно говорить о своих неприятностях, у нее находила поддержку и понимание. Елизавета служила опорой своей подруге и часто, благодаря ее вмешательству, удавалось восстановить относительный мир в отношениях Константина и Анны. Графиня В. Н. Головина вспоминала: «Анне Федоровне тяжело жилось от невозможного характера, которого никто не мог обуздать. Его грубые выходки, отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу, и скромная Анна Федоровна нуждалась в дружбе с Елизаветой, умевшей сглаживать частые нелады супругов».
Константин стал запрещать ей покидать Мраморный дворец, а, если она покидала его, то он находил ее и возвращал в дом. Князь Чарторыйский писал об отношениях этой пары: «Тяжелую картину представлял вид принцессы, такой прекрасной, приехавшей издалека для того, чтобы на чужой стороне принять чужую веру и чтобы быть отданной своенравному человеку, который, как это можно было хорошо видеть, никогда не будет заботиться о ее счастье. Эти мрачные предчувствия скоро подтвердились признаниями самого великого князя. То, что он рассказывал своим близким о своем медовом месяце, носило отпечаток ни с чем несравнимого неуважения к своей супруге и самых странных причуд».
Анна Фёдоровна Juliane von Sachsen-Coburg-Saalfeld
В 1802 г. среди петербургских красавиц ярко засверкала очаровательная жена состоятельного французского мецената месье Араужо. Константин Павлович, которому в ту пору шел двадцать третий год, обратил внимание на молодую женщину. Однако его настойчивое ухаживание ни к чему не приводили, красавица продолжала не реагировать на все пылкие знаки внимания. Константин отступать не хотел – еще не было такой женщины, которая перед ним не открыла двери в свою спальню. За мадам Араужо он организовал слежку. Сыщики доложили ему, что в определенные дни, утром мадам приезжала к вдовой баронессе Моренгейм, которая жила на Невском проспекте. Здесь она отпускала свою карету домой, а вскоре за ней приезжал наемный экипаж. Госпожа Араужо тотчас выходила от баронессы и отправлялась на тайное свидание. У вдовы Моренгейм она появлялась в сумерках и возвращалась домой на ожидавшей ее своей карете. И муж, и родственники пребывали в уверенности, что все это время она проводила в невинных беседах за рукоделием с подружкой.
10 марта 1802 г. люди Константина Павловича наняли того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский проспект. Мадам Араужо попрощалась с баронессой и села в карету. Но повезли ее в другую сторону, к резиденции великого князя. Придворные лакеи на руках отнесли сопротивляющуюся женщину в комнату, где ожидал ее великий князь Константин. Он был пьян, возбужден и нетерпелив. Дальнейшие события восстановить сложно. Мадам изнасиловали, принимали участие все и хозяин, и генерал, и адъютанты, и лакеи. Без чувств мадам доставили к баронессе. На следующий день несчастная скончалась. Весь Петербург был потрясен преступлением, в котором оказался замешан великий князь Константин Павлович. Подобного дикого происшествия никто не помнил. Молодой император был возмущен и обескуражен. Требовалось предпринять срочные меры и наказать виновных. Но огласка скандала неизбежно влекла серьезные политические последствия - Константин являлся прямым наследником престола и обвинения его в убийстве могли нарушить определенный их отцом Павлом порядок престолонаследия. Александр I был вынужден назначить строжайшее следствие. Всех участников преступления посадили в крепость, а великий князь Константин оказался под домашним арестом.
Одновременно начались тайные переговоры с родственниками Араужо, открытого скандала удалось избежать. Александр 30 марта 1802 г. повелел разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление «оставлено в сомнении», а великий князь и наследник престола Константин Павлович, вообще, к нему никакого касательства никогда не имел.
Супруга Константина, великая княгиня Анна Федоровна, была уверена в том, что вся эта затея была задумана Константином и им возглавлялась, и что он на самом деле главный виновник этой трагедии и должен был быть наказан по всей суровости закона. Единственным человеком, с которым могла посоветоваться была Елизавета, пораженная произошедшей трагедией. Елизавета, настроенная против Константина с первых дней ее появления в Зимнем дворце, заявляла, что, если была бы она на месте Анны, она бы не смогла находиться рядом с убийцей ни минуты, и что морально Анна имеет все права покинуть супруга и не возвращаться к нему никогда (такое не прощается).
Отношение Елизаветы и Анны к Константину резко изменилось, они избегали встреч с ним. В память по невинноубиенной женщине они объявили Константину бойкот – он перестал для них существовать. Анна спустя месяц после этой ужасной истории навсегда уехала из России, и в ее отъезде, а затем и разрыве отношений с ней, Константин винил не себя, а только Елизавету. Официально было заявлено, что она отлучилась от мужа «по неизлечимой болезни для жительства в уединении». Елизавета, по мнению великого князя Константина, лишила его права на престолонаследование, а он, пока у императора не родился сын, считался наследником престола.
Спустя несколько лет Константин Павлович пытался наладить отношения с Анной Федоровной. Великий князь все еще надеялся, что, восстановив даже чисто формально (фиктивно) супружеские отношения, он сможет претендовать на престол. Во время своих поездок в Европу великий князь неоднократно встречался с супругой. По словам историка Е.П. Карновича, возвращаясь в 1811 г. из Франции, он специально приехал к великой княгине, чтобы убедить ее вернуться в Россию, выражая надежду, что их потомство будет на престоле. Анна Федоровна решительно отвергла предложение мужа, сославшись на «обязанности, которые должны были удержать ее навсегда за границей».
Елизавета Алексеевна не могла скрывать своего брезгливого отношения к насильнику Константину, который в свою очередь стал просто ненавидеть свою невестку и вынашивал планы своей мести и отмстил ей.
Елизавета Алексеевна тяжело переносила потерю дочери от любимого мужчины, она уединилась. По воспоминаниям современников дворец на Каменном острове, где проводили лето Александр I и Елизавета Алексеевна «не имел в себе ничего царственного. Он выстроен и убран с отменной простотой. Единственное украшение его - прекрасная река, на берегу которой он стоит. Несколько красивых дач построено рядом с императорскою резиденцией. Лицевая сторона дворца окружена прекрасными, правильно рассаженными деревьями; садовые входы никогда не запирались, так что местные обыватели и гуляющие свободно ими пользовались. Вокруг царского жилища не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в комнаты государя и его супруги». Книги, музыка, одинокие прогулки стали ее любим времяпрепровождением. В круг чтения Елизаветы Алексеевны входят серьезные исторические сочинения, философские трактаты, книги по истории религии и юриспруденции.
Чем дальше Елизавета уходила от суеты придворной жизни, тем все настойчивее играла роль первой скрипки вдовствующая императрица. Отношение Марии Федоровны к невестке принимало все более оскорбительные формы. Особенно эта неприязнь становилась заметна во время частых поездок Александра в Европу. Со времен Петра I русский двор привык жить весело, шумно. Балы, праздники, маскарады, торжественные и малые приемы – составляли суть жизни светского общества. В эпоху Александра I центром придворной вселенной стала вдова Павла I. Подражая Екатерине Великой, Мария Федоровна стала присутствовать на парадах, облачившись в военный мундир, украшенный орденской лентой. Если сам император Александр обычно пользовался коляской, запряженной парой лошадей, то императрица-мать непременно выезжала в карете, запряженной шестеркой, в сопровождении конвоя гусар и пажей. Французский посол сообщал в Париж о порядках, царящих при русском дворе: «Придворный церемониал и этикет соблюдается императрицей-матерью... Я видел войска под ружьем и царя верхом, ожидающих прибытия его матери. За любое назначение, за каждую милость являются благодарить ее и поцеловать ей руку, хотя бы она не принимала в этом никакого участия; ни о чем подобном не докладывают императрице Елизавете - это не принято. Петербургская знать считает своим долгом показываться на приемах императрицы-матери по крайней мере раз в две недели. Елизавета почти там не бывает, а император обедает три раза в неделю и нередко остается там ночевать» По воскресениям в Павловске давали балы, а по четвергам в апартаментах Марии Федоровны представляли французские спектакли и водевили. По окончанию представления следовал обильный ужин. Елизавета Алексеевна время от времени была вынуждена приезжать в резиденцию вдовствующей императрицы Павловск, «но эти поездки почти всегда были неприятны, так как между обоими дворами господствовали крайне натянутые отношения и взаимная зависть», - признавалась одна из фрейлин графиня Р. Эдлинг.
В период своей славы и могущества вдовствующая императрица Мария Федоровна поведала своему статс-секретарю, тайному советнику Григорию Ивановичу Вилламову все тайны отношений императора Александра и Елизаветы Алексеевны, которые, судя по ее рассказам, открыл сам император после смерти дочери Луизы. Из записей Вилламова:
«Понедельник,26 сентября 1810.
После туманных рассуждений, о том, что Елизавета была неверна императору, поговорив о благородстве императора, который все ей простил, призналась, [Мария Федоровна] несмотря на мое сопротивление и нежелание слышать ничего плохого об императрице Елизавете, что двое детей императрицы Елизаветы были не от императора; что касается первого, были еще сомнения и она [Мария Федоровна] хотела этому верить, несмотря на черные волосы девочки, привлекшие внимание покойного императора, однако, что касается второго, она [Мария Федоровна] полностью ошибалась, она приняла его за ребенка императора, хотя последний признавался, что не был близок с императрицей. Она полагала, что из-за ложного стыда он не захотел сознаться. После смерти малышки она [Мария Федоровна] узнала из беседы с ним, что это был результат второй измены императрицы. Она [Мария Федоровна] призналась затем, что Елизавета была в интимной связи с офицером из кавалергардов Охотниковым, что этот человек, по слухам, очень красивый, умер во время родов императрицы и что именно из-за этого ей было так плохо; что поэтому ей [Марии Федоровне] никогда не было понятно поведение императора в отношении этого ребенка, его холодность к нему и его матери, которую она [Мария Федоровна] всегда ставила ему в упрек, но что он признался во всем лишь после смерти ребенка, что в свое время она [Мария Федоровна] не могла понять некоторых выражений, вырывавшихся из уст императора, в которых намекалось на истинное положение вещей: что он спросил у нее, как определить ребенка и что она [Мария Федоровна] ответила, что по традиции девочка стояла выше своих сестер, но после братьев, так как была признана его дочерью; что во время крещения император признавался, что чувствовал себя весьма двусмысленно; что поначалу он проявлял мало внимание к новорожденному ребенку, но обрадовался, что это была девочка; что императрица Елизавета, признавшись императору в своей беременности, решила уйти, что император проявил по отношению к ней максимум благородства; что еще после первой неверности он захотел близости с ней, но она не захотела, очевидно, полагая, что она не заслужила этого, что теперь она сама захотела этого, однако он передумал, что она твердо убеждена, что больше измен не будет, если судить по поведению императрицы Елизаветы; но что император очень несчастен, так как весь мир сваливает всю вину на него, не зная истинного положения вещей».
Император сказал матери не всю правду, но это и не надо было. В объяснении ему надо было донести до матери, чей был второй ребенок и какие у него сложились отношения с супругой. И как видно по заключению этого рассказа, Мария Федоровна убеждена, что подобных случаев измен супругу не будет. Александр добился сглаживания возникших противоречий между матерью и Елизаветой Алексеевной.
Глава 5. Опора императора во внешнеполитических вопросах.
В 1808 г. у Марии Антоновны Нарышкиной родилась дочь от императора, назвали ее Софией. Александр продолжал жить с Нарышкиной и с дочерью Софьей, которая стала его любимицей. Александра I в знак благодарности за удочерение Нарышкину пожаловал обширные земли в Тамбовской губернии. Дочь Софья отличалась слабым здоровьем. В 1811 г. по совету врачей Мария Антоновна провела лето с дочерью в Одессе по приглашению герцога Эммануила Осиповича Ришелье, а осенью того же года объехала Крым. 30 июля 1813 г. у Марии родился сын Эммануил (в переводе с древнееврейского – «с нами Бог»), который был крещен 3 сентября в Петербурге. В родословных росписях он числится законным сыном Дмитрия Львовича Нарышкина. Современники считали его сыном императора Александра I. Но более вероятно, его биологическим отцом был князь Григорий Иванович Гагарин, у него роман с ней развивался с 1812 г. Когда стали достоянием гласности близкие отношения Нарышкиной с князем Гагариным, его без лишнего шума отправили за границу. Эта связь послужила причиной разрыва отношений Нарышкиной с императором. «Красавице было приказано отправиться путешествовать, а государственный секретарь получил отставку». После рождения сына Мария Антоновна Нарышкина уехала с детьми за границу. Они жили во Франции, Швейцарии, Германии и Англии, где дети получили прекрасное воспитание и образование.
Свое состояние после произошедших трагедий Елизавета Алексеевна описала позже в письме из Вены своей сестре принцессе Амалии – Кристине Баденской, которая уехала из России в 1814 г и поселилась в замке у матери, маркграфини Амалии. «Я испытываю особое чувство удовлетворения, имея снова возможность побеседовать со своей подругой, с той, которую в течение четырнадцати лет [с 1801 по 1814 Амалия - сестра жила у Елизаветы] жизни я привыкла считать как самое себя. К сожалению, что я могу тебе сообщить о себе? За последнее время, что мы провели вместе, ты могла убедиться в тех страданиях, которыми объято все мое существо. Если я тебе скажу, что это состояние еще усугубилось, то и это будет слабым отражением действительности. С каждым днем чувство одиночества делается для меня тягостнее, но, несмотря на это, я не могу подобрать в моем воображении другую личность, которая могла бы заменить ту, которую я потеряла [Алексея Охотникова]. С каждым днем сильнее чувствую свою ужасную потерю. Состояние, в котором я теперь нахожусь, таково, что вторично я не могла бы перенести потерю, подобную первой. Все мне представляется в другом свете. Право, не знаю, что делать; все погружено во мрак, и я только могу подтвердить, что я во всех отношениях и в полной мере несчастна. Лишь бы мои душевные страдания не прогневали Господа Бога!».
Елизавета продолжала вести уединенный образ жизни, общалась с людьми из своего узкого круга. Значительную часть досуга Елизавета Алексеевна отдавала музыке и пению. Любимыми инструментами императрицы была арфа и клавесин, среди композиторов – М. Гальяно, П. Гаво, Н. Цингирелли, В. Мартин-и-Солег, Д.С. Бортнянский, одна из любимых опер Елизаветы - «Волшебная флейта» Моцарта. Нотная библиотека русской императрицы, составленная композитором О.А. Козловским, считалась самой полной в Европе. Переплетенные в кожаные переплеты тома с нотами занимали большой кабинет во дворце. В этой коллекции многие ноты с дарственными подписями композиторов и музыкантов. В творческой среде сложился своего рода культ почитания Елизаветы Алексеевны. Одна из масонских лож была основана с разрешения государя и названа в честь молодой императрицы «Елизавета к добродетели». «Елизаветинские масоны» носили звезду с вензелем императрицы, ложа славилась щедрой благотворительностью.
Князь Вяземский писал, что она «единственный мужчина в семье», и это внешне саркастическое выражение отражало по существу ситуацию в семье императора - внешне хрупкая женщина обладала завидным мужеством, которое позволяло ей выживать в непростых обстоятельствах и поддерживать мужа. Незадолго до нашествия Наполеона известный ученый Паррот, хорошо знавший семью императора, прислал Александру I секретную записку: он предлагал, в случае отъезда императора в армию, провозгласить Елизавету Алексеевну регентшей. «У нее высокий дух, верное видение вещей», – писал ученый.
Как императрица Елизавета Алексеевна имела право на пенсион в 600 тысяч рублей. Несмотря на неоднократные настояния Александра I, она свой бюджет ограничила суммой в 200 тысяч рублей. Из этих денег она на туалет и для себя собственно оставляла только 15 тысяч рублей в год, остальное передавала на благотворительные цели. 19 октября 1811 г она присутствовала при открытии Царскосельского лицея. После той осени Елизавета посетила лицей еще несколько раз. С тех пор долгое время в лицее отмечались день рождения Елизаветы Алексеевны и ее именины. В эти дни занятия отменялись, а лицеисты писали в честь императрицы стихи, ставили спектакли, устраивали торжества.
После Бородинской битвы вновь воскресла «партия мира», в которой оказались вдова - императрица Мария Федоровна, великий князь Константин, Аракчеев, Румянцев и многие другие. Им противостояли сам император Александр, его супруга Елизавета Алексеевна, великая княгиня Екатерина Павловна, Кочубей, Барклай, Семен Воронцов и отступающая, но не побежденная армия во главе с Кутузовым. 26 августа 1812 г. Елизавета Алексеевна писала матери: «Я уверена, что вы в Германии плохо осведомлены о том, что происходит у нас. Может быть, вас уверили, что мы бежали в Сибирь, тогда как мы не выезжали из Петербурга. Мы приготовились ко всему; поистине, только не к переговорам о мире. Чем дальше будет продвигаться Наполеон, тем менее должен он надеяться на возможность мира. Это единодушное желание Государя и всего народа во всех слоях, и, благодарение Богу, – по этому поводу царит полное согласие. Вот на это-то Наполеон и не рассчитывал; в этом он ошибся, как и во многом другом. Каждый шаг в этой гигантской России приближает его к бездне. Посмотрим, как проведет он в ней зиму».
В самом конце 1812 г. под покровительством Елизаветы Алексеевны было учреждено «Патриотическое женское общество», которое явилось одним из наиболее действенных благотворительных обществ для семей солдат и унтер-офицеров, находившихся в действующей армии. Каждая женщина, вошедшая в состав учредителей «Общества», вносила двести рублей, а почетные ее члены – свыше двухсот – без всякого ограничения. С конца 1812 г. и до середины 1823-го было собрано более двухсот тысяч рублей, которые пошли на помощь 2384 семьям, потерявшим кормильцев в результате войны 1812-1815гг. Кроме того, 1117 семей ополченцев получили более тридцати тысяч рублей.
Бегство великой армии Наполеона побудило Елизавету Алексеевну написать матери о необходимости выступления Германии против французов. «Откроют ли глаза государи, воспользуются ли они этими обстоятельствами, чтобы освободиться от постыдного ига, в котором их слишком долго держали... Если государи добровольно не вернутся на сторону дела справедливости, своего собственного дела, народ может попытаться освободить их вопреки им самим от французского ига, а вы знаете, как страшны бывают меры, принятые самим народом, так как трудно предвидеть, где он остановится. Я вас прошу очень серьезно, дорогая мама, если вы можете что-нибудь сделать и везде, где вы можете, содействовать тому, чтобы, если наступит подобный момент, государи предупредили своих подданных и покинули сторону французов».
Значительная часть русского общества разделяла мнение фельдмаршала Кутузова о том, что войну следует ограничить изгнанием наполеоновских армий за пределы России. Император колебался. Императрица же настаивала на преследовании Наполеона до Парижа. 1 января 1813 г. стотысячная русская армия под командованием Кутузова перешла Неман и вступила в пределы Польши. В самом начале заграничного похода Кутузов умер, и верховное командование взял на себя лично император Александр I. Елизавета Алексеевна просила супруга разрешить ей находиться рядом, понимая, что в трудные минуты ее поддержка может помочь успеху компании. Предвидя трудности военного быта и возможные непредвиденные ситуации во время похода и сражений, он отказал ей в просьбе. Только, когда завершилось великое сражение, «битва народов», в котором участвовало с обеих сторон более полумиллиона человек, разгромом французской армии под Лейпцигом, и когда союзники освободили всю территорию германских государств, Александр согласился на приезд супруги в Европу.
В предвкушении поездки императрица Елизавета написала матери:
«Император в секрете замыслил мой приезд - да благословит его Бог тысячу раз за это! Лишь бы мне иметь возможность доказать ему хоть как-нибудь мою нежную и глубокую привязанность!< > Радость приготовления к путешествию, так давно желаемому мною и так внезапно объявленному, и с просьбой ускорить его, - от всего этого, я теряю голову! Дорогая маменька, боюсь, как бы мне не умереть от восторга, чем больше я думаю, тем больше проникаюсь этим чувством».
В середине января 1814 г. императрица вместе с сестрой Амалией – Кристиной и свитой выехала из Берлина в Веймар и остановились в замке матери маркграфини Амалии Баденской. На обеде в замке присутствовали почти все съехавшиеся с Германии родственники русской императрицы, среди которых выделялись королевская чета из Баварии и королева шведская Фредерика, супруг которой Густав IV был вынужден отречься от престола после взятия Стокгольма русскими. Императора Александра вышли встречать все обитатели замка и округи. Навстречу ему вышла супруга. «Государь обнял ее с пленительною простотой и нежностью и спросил, узнает ли она его постаревшее лицо, - писала присутствовавшая на той встрече графиня Эдлинг. - Он был растроган тем, что она поспешила его встретить, обращался к ней с разными любезными вопросами, поцеловал невестку свою». Несколько дней были заняты официальными приемами, а затем государь вновь собрался в дорогу, в Россию. Они договорились встретиться в Вене, где должен был собраться конгресс стран-победителей для выработки соглашения по устройству послевоенной Европы. Спустя несколько месяцев Елизавета выехала в столицу Австрии
В столице Австрии к 1 октября 1814 г. собрались главы почти всех европейских государств. Здесь присутствовали два императора, четыре короля, два наследных принца, три великих герцогини и 215 глав княжеских домов. Каждого сопровождала свита и приближенные. Кроме того, в Вену приехали 450 дипломатов и многочисленный персонал посольств. Австрийский и российский монархи въезжали в Вену вместе в государственной карете, их жены сидели рядом, на пути следования кареты к императорскому дворцу был выстроен почетный караул. Тысячи венцев высыпали на улицы поприветствовать императорские семьи.
Elisabeth Alexeievna Tsarina of Russia by Vladimir Borovikovsky, 1814
Елизавета ощутила себя императрицей великой державы, одержавшей победу над грозным противником, она впервые за многие годы казалась веселой и оживленной. «К великому изумлению моему, императрица вовсе не тяготилась такою жизнью, - искренне удивлялась графиня Р. Эдлинг. - Благородное и трогательное впечатление, производимое ее наружностью, а также чрезвычайная простота в наряде (в чем выражался изящный вкус как ее, так и государя) пленяли иностранцев и удивляли венских жителей». Красота и обаяние русской императрицы вызывали самые восторженные отзывы. Один из участников конгресса, граф Огюст де ла Гард писал о ней: «Этот ангел, спустившийся с небес, соединяя в себе все прекрасные черты, олицетворяла собой все то, что касалось счастья и успеха ее мужа. Ее выражение лица было очаровательно, в ее глазах отражалась чистота ее души. Ее прекрасные пепельно-белокурые волосы свободно спадали ей на плечи. Ее фигура была элегантной, стройной, гибкой. Скользящая походка выдавала ее даже тогда, когда она на балу надевала маску. Было невозможно, увидев эту женщину не применить к ней строки Вергилия: “Incessu patuit Dea” (Казалось, она была богиней). Она покорила сердца всех присутствующих
Карнавал в Вене продолжался четыре месяца, всех охватила танцевальная лихорадка и любовное безумство. Александр, забыв о своей супруге, подался вакханалии чувств, которые его переполняли при виде красивых женщин, приехавших со всего света в австрийскую столицу. По Вене бродила шутка, сказанная каким-то острословом: «Король Дании пьет, король Вюртюмберга ест, король Пруссии думает, русский император любит, а император Австрии платит». Александр умудрился завладеть симпатией герцогини Доротеи Саган, любовницы Талейрана. На следующих раутах Александр был увлечен «добродетельной красавицей» Габриель д*Ауэрсперг, затем кокетничал с графиней Софи Зичи; беспрерывно танцевал с княгиней Эстергази, засыпал комплиментами принцессу Леопольдину Лихтенштейн и объяснялся с княгиней Е.П. Багратион.
Опьяненный вниманием красивых женщин, Александр забыл о присутствии собственной супруги. Поведение русского императора, который, по словам секретаря английского посольства Е. Гука, «танцевал бы и во время пожара Рима», было не исключением на этом дипломатическом маскараде. По данным венской полиции, терявшей голову от забот свалившейся на нее, высокопоставленные гости вели себя как студенты на каникулах. «Лорд Стюарт снова провел ночь у герцогини Саган», «связь Франсуа Пальффи и Ла Бигготини подходит к концу». Князь Волконский стал известен тем, что каждый вечер принимал у себя девиц, переодетых в мужские костюмы, а великая княгиня Екатерина Павловна не скрывала своей связи с принцем Вильгельмом Вюртембергским.
Во время войны Александр постоянно делился с Елизаветой своими соображениями о создавшейся ситуации и всегда выслушивал ее мнение. Их отношения после отъезда Нарышкиной стали вновь теплыми и добрыми. А когда император согласился на ее путешествие по Европе, она была на вершине счастья. Они снова были близкими друзьями как в те первые дни замужества. Но его увлечение женщинами на конгрессе и абсолютное невнимание к ней, вновь поставили все точки над «и», вновь она оказалась одинокой среди этого шумного карнавала. В письме к своей старшей сестре Амалии она высказала все, что у нее накопилось на душе.
«Что же касается моего удаления от известной тебе личности, [Александра] то оно не только не уменьшается, но растет, я ручаюсь, что нельзя найти более тяжелой обстановки, чем та, с которой я сталкиваюсь на каждом шагу. Я знаю, что воля Божия должна совершиться; сама себе я мысленно повторяю это, но, откровенно говоря, ценою какой борьбы дохожу я до такого убеждения и, право, прихожу в отчаяние. Какая-то китайская стена окружила меня со всех сторон, и выходы все заперты. Всякие помышления о личном моем счастье кончены – где мне искать такого счастья, когда существо, которое я люблю всей душой, [Алексей Охотников] отторгнуто от меня навеки. Я в состоянии исполнять еще свои общественные обязательства, но счастье домашнего очага далеко от меня, а это было когда-то прелестью моей частной жизни. Единственное утешение я нахожу в молитве, но сознаюсь, что вполне удовлетвориться такого рода утешением не могу. Я более не чувствую каких-либо физических вожделений, но душа жаждет иметь около себя подругу, близкого сердцу человека, это влечение излить свою горечь ежедневно растет. Вот, милая моя, то состояние духа, в котором я нахожусь с тех пор, как мы с тобой расстались. Но, увы, как будет грустно возвращение! Нет более мужа, нельзя найти подругу [Амалия осталась с матерью], которая была бы утешением моей жизни; вернусь я в Россию только для того, чтобы одинокой влачить дальше эту тяжелую лямку. Вот та приятная перспектива, которая ожидает меня в ближайшем будущем, и которая отравляет настоящие минуты. Я отлично понимаю, что нет средств выйти из этого состояния, и, чтобы я не предприняла, все только ухудшит положение, а отнюдь не поправит его. Если бы, дав волю своему воображению, я пустилась бы на какое-либо предприятие, то не только оно бы не облегчило меня душевно, но было бы противно всем моим принципам и религиозным убеждениям, и я бы не могла без отвращения оправиться от затеянного.
Привязаться к кому-либо другому было бы нарушением всего законного, именно того, чем я пожертвовала лучшими годами жизни и чем так дорожила.
А теперь он отшатнулся от меня после четырнадцати лет, [1793-1807] четырнадцати лет счастья. Впрочем, кто может заменить тебя после тех лет счастья, подаренных мне тобой! Все эти грустные соображения не покидают меня и навевают глубокую меланхолию, которую не могут стереть все венские увеселения, и эта грусть навсегда останется моим уделом. Бывают дни такого маразма, что я скрываюсь от всех и запираюсь в свою комнату; там, наедине, я горько плачу и в этих слезах нахожу каплю утешения в своей житейской горечи»
Письмо длинное, но очень интересное, в нем вся Елизавета Алексеевна, ее переживания, горечь, ее не покидающие чувства любви к единственному человеку, ушедшему из жизни так рано, ее грустные мысли о будущем, ее страдания и мучения бесконечно одинокого человека.
Елизавета Алексеевна была восторженной поклонницей таланта Бетховена. 29 ноября 1814 г. она присутствовала на бетховенском концерте в Академии. При личной встрече русской императрицы и великого композитора, которая состоялась в покоях эрцгерцога Рудольфа, Елизавета сказала Бетховену много восторженных слов. Еще одна встреча Бетховена и Елизаветы Алексеевны произошла в первые дни 1815 г. Бетховен передал Елизавете при аудиенции полонез (опус) № 89. За свое произведение композитор был щедро вознагражден: он получил 50 дукатов от императрицы и еще 100 дукатов – за признание посвящения сонаты для виолончели, опуса № 30, написанного еще в 1803 г. для императора Александра I.
Глава 6. Елизавета Алексеевна – любимица российских интеллектуалов.
9 марта 1815 г. Елизавета Алексеевна покинула Вену. По дороге заехала к матери в Баден. На родине она провела все лето и часть осени. «Вот уже четыре недели я нахожусь в одном из красивейших мест на земле. Я рада жить в старом замке, все этажи которого украшены семейными портретами. Это настоящая колыбель моей семьи, окруженная скалами и древними дубами!». В последние дни пребывания в Брухзале императрица заболела. У нее было сильное воспаление горла. В Петербург она выехала лишь 1 ноября, в дороге вновь заболела и вынуждена была из-за этого задержаться еще на две недели в Веймаре. И только после этой двухнедельной задержки вновь отправилась в путь. В первый день зимы 1815 г. императрица прибыла в Петербург, где не была два года – с 19 декабря 1813 г.
После битвы при Ватерлоо 18 июня 1815 г. Александр I вновь оказался в Париже. Во время переговоров о мире, Александр I устроил военный парад. В Шампани, на знаменитых Каталунских полях стояло в строю 150 тыс. русских воинов. На этом параде присутствовали император Австрии, король Пруссии, герцог Веллингтон и австрийский главнокомандующий князь Шварценберг. Государь лично предводительствовал войсками. 30 августа в день памяти святого Александра Невского был совершен торжественный молебен. «Это был самый лучший день в моей жизни, - говорил впоследствии Александр I, - никогда его не забуду». Победа над Наполеоном усилила авторитет Александра I , он стал одним из могущественнейших правителей Европы. В основании будущего мира государь видел союз европейских государств, объединенных на истинно христианских началах. В качестве гаранта соблюдения решений Венского конгресса император Александр I инициировал создание Священного союза. Императоры России и Австрии и прусский король подписали «Акт Священного союза» в Париже. Вскоре к Союзу присоединились Франция, Швеция, Норвегия, Испания, Сардиния, Сицилия, Дания, Нидерланды, Саксония, Бавария, Вюртемберг и Португалия. Позднее в него вошли Швейцария и малые германские государства. Священный союз отныне стал главной заботой Александра I. Именно царь созывал конгрессы Союза, предлагал вопросы к повестке дня и во многом определял их решения. Александр I непосредственно участвовал в деятельности конгрессов «Священного союза» в Аахене (сентябрь-ноябрь 1818), Троппау и Лайбахе (октябрь-декабрь 1820 - январь 1821), Вероне (октябрь-декабрь 1822).
После Вены Александр был поглощен европейскими делами, находился месяцами за пределами России. С супругой отношения долгое время оставались больше официальными, чем дружеским, у каждого была своя жизнь, у каждого был свой круг лиц, с кем он общался, у каждого был свой род деятельности и свои порядки. Императрица вставала рано, завтракала, работала, совершала пешком прогулки, около полудня возвращалась к себе, а в пять часов обедала вместе с приглашенными людьми, с которыми беседовала до позднего вечера. По вечерам часто с кем-то из гостей императрица каталась в экипаже по округе.
Французский посол Савари с некоторым удивлением замечал: «Она много занимается серьезными вещами, много читает, много рассуждает о наших выдающихся писателях, мало говорит и в общем производит впечатление обладательницы крайне холодного ума. За 14 лет пребывания царствующей императрицей здесь ее характер остался неизвестен даже тем, кто ее обычно видит... Она воспламеняет воображение чтением наших трагиков: это женщина, которую было бы легче покорить умом, чем сердцем. Никогда не было политических интриг при ее дворе, являющемся обиталищем обыкновенного частного лица. Я считаю императрицу Елизавету Алексеевну женщиной очень тонкой, с изощренным умом».
В круг чтения Елизаветы Алексеевны входят серьезные исторические сочинения, философские трактаты, книги по истории религии и юриспруденции. Сохранился экземпляр книги английского историка Э. Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи», испещренный ее пометками. Комментируя слова Гиббона: «Варварам присуще желание вести войны; свободным народам - долг и любовь к Родине; монархии - чувство чести», - Елизавета Алексеевна добавляет: «Деспотическому государству – принуждение».
Вокруг Елизаветы Алексеевны сформировался узкий кружок интеллектуалов. Мнением императрицы дорожили, к ее оценкам прислушивались. «Ее ум имел свойство созерцания, позволяющий ей видеть во всем окружающем серьезную сторону; но вместе с тем пылкое и богатое воображение придавало этому строгому уму прелесть и грацию простоты, - писал современник. – Императрица почерпала из всех источников умственной жизни богатство мысли и зрелое мышление, придававшее ее беседе замечательный характер. Императрица поражала с первого впечатления своим здравым смыслом, умом строгим и просвещенным и совершенной простотой». Мадам де Сталь описала свое впечатление от встречи с Елизаветой Алексеевной: «Сначала я была представлена императрице Елизавете, и она показалась ангелом-хранителем России. Ее обращение крайне сдержанно, но то, что она говорит, полно жизни, и ее чувства и мнения почерпнули силы и пылкости у самого источника великодушных мыслей. Слушая ее, я была взволнована чем-то невыразимым, совершенно не зависящим от ее высокого положения, но обусловленным гармонией ее жизни; давно уже я не встречала такого сочетания мощи и добродетели».
Вскоре после приезда из Вены императрица попросила писателя и историографа Николая Михайловича Карамзина прочитать ей новые главы его своего труда «История государства Российского». «Государыня Елизавета Алексеевна изъявила намерение принять меня без чинов на сих днях слушать мою Историю», - писал Карамзин жене 14 января 1816 г.
В одном из писем Карамзин воспроизводит подробности первой встречи с Елизаветой Алексеевной: «Вчера, в 7 часов вечера, приехал я с Уваровым к императрице Елизавете Алексеевне. Мы нашли ее совершенно одну, в большом кабинете. Она еще очень хороша лицом, миловидна, стройна, имеет серебряный голос и взор прелестный. Читали долго, но в глубоком молчании, следственно холодно. К сожалению, уткнув глаза в книгу, я не мог часто взглядывать на императрицу; а на нее приятно смотреть. В ее глазах есть нечто красноречивое. Она казалась довольною. После мы говорили с час, ловко и свободно, о войне Французской, о пожаре Московском и проч. В начале одиннадцатого она изъявила мне благодарность, мы расстались, и я вышел с приятным воспоминанием. Надобно видеть эту интересную женщину одну, в прекрасном белом платье, среди большой, слабо освещенной комнаты: в ней было что-то магическое и воздушное. Она будет говеть и сказала мне, что не имеет надежды видеть меня в другой раз до моего отъезда».
Беседы государыни с Н.М. Карамзиным стали обычным явлением. Часто для практики в русском языке императрица сама читала вслух произведения историка. В историографе императрица нашла интересного собеседника, который открывал ей неизвестные стороны не только в истории, но и в обычной российской жизни. Карамзин общался с государыней, как с близким другом, обменивался мнением, чему-то учил и иногда позволял себе вставить шутку или русскую поговорку, прибаутку. Она их прекрасно воспринимала, разговор получался оживленным и душевным. Елизавета стала доверять Карамзину настолько, что она начала ему читать свои дневники. Бывали моменты, когда императрица не решалась ему читать вслух некоторые отрывки слишком интимного свойства, тогда она передавала тетрадь Николаю Михайловичу, и он молча прочитывал означенные строки. На одном из приемов один из иностранных послов, расслышав столь непринужденный разговор императрицы с историографом, удивленно спросил: «Почему допускается такое поведение историографа?» На что получил ответ: «Карамзину можно!». Их дружба продолжалась до последних дней жизни Елизаветы Алексеевны. Карамзин пережил свою августейшую подругу и покровительницу всего две с половиной недели
С именем Елизаветы Алексеевны связывались надежды на либеральные перемены. На собраниях тайных обществ, когда обсуждался вопрос о будущем России - быть ей республикой или оставаться монархией. Некоторые члены соглашались на монархию, при условии, что на трон будет возведена Елизавета Алексеевна. Незадолго до восстания декабрист барон Владимир Штейнгель убеждал руководителей, «что в России республика невозможна, и революция с этим намерением будет гибельна.<> Если же непременно хотят перемены порядка, то лучше признать царствующею императрицей Елизавету Алексеевну». Утром накануне восстания он принес подготовленный им манифест, который оканчивался такими словами: «Нам осталась мать в Елизавете. Виват – Елизавета Вторая и Отечество!» Штейнгеля поддержали Сергей Трубецкой и Гавриил Батеньков, но переубедить остальных они не смогли.
Глава 7. Императрица и поэт.
Одухотворенная красота государыни вдохновляла поэтов, скульпторов и художников. Особую роль она сыграла в жизни и в творчестве Александра Пушкина. Впервые он ее увидел на открытии Царскосельского Лицея в ореоле царственного величия. «Императрица Елизавета Алексеевна тогда же нас, юных, пленила непринужденной своею приветливостию ко всем» — вспоминал Пущин в «Записках о Пушкине». - Она как-то умела и успела каждому из профессоров сказать приятное слово. Тут, может быть, зародилась у Пушкина мысль стихов к ней: «На лире скромной, благородной...»
Осенью 1830 г, Пушкин в стихотворении «Величавая жена», которое принято считать загадочным, вспомнил некую таинственную даму:
В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
Таинственного в стихотворении ничего нет – с первых строчек ясно, что речь идет о лицейских годах Пушкина и об императрице Елизавете Алексеевне, которая оказывала покровительство Царскосельскому лицею. Лицеисты вспоминали, что встречи с императрицей носили больше неформальный характер. С первого взгляда двенадцатилетний Александр Пушкин влюбился в Елизавету. Она поразила его красотой, изяществом, благородством, своим царским ореолом и простотой в обращении с лицеистами. Он грезил ей, обожал ее, ревновал к императору Александру I и даже в фантазиях представлял себя на месте царя:
«Недавно обольщен прелестным сновиденьем.
В венце сияющем царем я мнил себя:
Мечталось, я любил тебя —
И сердце билось наслажденьем».
Мотив любви юноши к женщине, недоступной и высокопоставленной, возникнет потом не раз. Елизавета Алексеевна гуляла с фрейлиной по саду Царского Села, и Пушкин иногда сталкивался с ними. Редкие встречи с императрицей производили на него неизгладимые впечатление. Он был по-мальчишески влюблен в свою королеву, и ее образ постоянно мелькает в его лицейских стихотворениях 1815-1817 гг.
Как мало я любовь и сердце знал!
Часы идут, за ними дни проходят,
Но горестям отрады не приводят
И не несут забвения фиал.
О милая, повсюду ты со мною,
Но я уныл и втайне я грущу.
Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною —
Я все тебя, прелестный друг, ищу,
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю.
Одну тебя в неверном вижу сне,
Задумаюсь - невольно призываю,
Заслушаюсь - твой голос слышен мне.
Рассеянный сижу между друзьями,
Невнятен мне их шумный разговор,
Гляжу на них недвижными глазами,
Не узнает уж их мой хладный взор.
1816
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый;
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
1816
А когда осенью Елизавета Алексеевна покинула Царское Село, родилось
стихотворение «Осеннее утро»:
Уж нет ее... я был у берегов,
Где милая ходила в вечер ясный.
Уже нигде не встретил я прекрасной,
Я не нашел нигде ее следов.
Задумчиво бродя в глуши лесов,
Произносил я имя незабвенной;
Я звал ее - лишь глас уединенный
Пустых долин откликнулся вдали.
К ручью пришел, мечтами привлеченный,
Его струи медлительно текли,
Не трепетал в них образ несравненной.
Уж нет ее... до сладостной весны
Простился я с блаженством и с душою
1816.
Твоя заря — заря весны прекрасной;
Моя ж, мой друг, — осенняя заря.
Я знал любовь, но не знавал надежды,
Страдал один, в безмолвии любил.
Безумный сон покинул томны вежды,
Но мрачные я грезы не забыл,
Душа полна невольной, грустной думой;
Мне кажется: на жизненном пиру
Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый.
Явлюсь на час — и одинок умру.
И не придет друг сердца незабвенный
В последний миг мой томный взор сомкнуть,
И не придет на холм уединенный
В последний раз с любовию вздохнуть!
Ужель моя пройдет пустынно младость?
Иль мне чужда счастливая любовь?
Ужель умру, не ведая, что; радость?
Зачем же жизнь дана мне от богов?
Чего мне ждать? В рядах забытый воин,
Среди толпы затерянный певец,
Каких наград я в будущем достоин
И счастия какой возьму венец?
1817
Пушкин был замечен императрицей Елизаветой Алексеевной, возможно, на поэта обратил внимание государыни Карамзин. От нее через Н.Я. Плюскову поступил вызов (заказ), чтобы поэт написал поздравительные стихи императрице. Стихотворение опубликовали в январе - феврале 1819 г под названием «К Н. Я. Плюсковой» 12 марта 1819 г. А. И. Тургенев писал в Варшаву кн. П. А. Вяземскому: «Пушкин, которого вчера видел у княгини Голицыной, написал несколько прекрасных стихов о Елизавете Алексеевне, императриц».
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновленный Аполлоном,
Елизавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветливой красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
1819
Пушкин противопоставил Елизавету Алексеевну всем прочим земным владыкам, недостойным хвалы. В его стихотворении благородный и неподкупный певец, не рожденный «царей забавить», тайно воспевал Елизавету, воплощающую «добродетель на троне», и его голос, являясь эхом русского народа, и от его имени признавался ей в любви:
Я пел на троне добродетель
С ее приветливой красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой
Получив поэтическое послание Пушкина, Елизавета Алексеевна просила Карамзина отблагодарить его и передала обязательный в таких случаях подарок – как правило, это были часы или перстень с вензелем августейшей персоны.
Императрица следила за творчеством талантливого поэта. В 1820 г. над головой Пушкина стали собираться тучи, особенно напряженной стала ситуация после того, как Александру I доложили о новом пушкинском творении – оде «Вольность», где прямо говорилось о запретной в то время теме – убийстве Павла I. Пушкина вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга М.А. Милорадовичу для дачи объяснений, на квартире поэта был произведен обыск. Н.М. Карамзин обратился с просьбой к Елизавете Алексеевне заступиться за поэта. Поэт оказался не в сибирских снегах, а у брегов Тавриды. Пушкин прекрасно знал, кому он обязан своим спасением.
Одно из самых известных стихотворений Александра Пушкина «Я помню чудное мгновенье» считается посвящено красавице Анне Керн (в девичестве Полторацкой). За два столетия, прошедшие с момента написания этого стихотворения, литературоведы и историки успели провести множество изысканий по поводу отношений великого поэта с Анной. Установлено, что поэт впервые увидел ее в 1819 г. в салоне Олениных, где собиралась творческая элита того времени: Карл и Александр Брюлловы, Орест Кипренский, Николай Гнедич, Василий Жуковский, Николай Карамзин, Иван Крылов и др. Поэт, тогда еще малоизвестный, не произвел на Анну никакого впечатления. Об этом вечере сама Анна Керн вспоминала: «За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как, например: “Можно ли быть такой хорошенькой!”. Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: “Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела ли бы она попасть в ад?”. Я отвечала очень серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. “Ну, как же ты теперь, Пушкин?” – спросил брат. “Я раздумал, – ответил поэт, – я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины”».
Вторая встреча произошла через шесть лет, в конце июня 1825 г., в Тригорском. Об этом А. П. Керн в своих воспоминаниях рассказывала: «Мы сидели за обедом и смеялись... вдруг вошел Пушкин с большой, толстой палкой в руках... Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила. Он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его движениях. Я тоже не нашлась ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении, - то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту». А вот цитата из письма Пушкина сестре Керн - Анне Вульф - на другой день после этой встречи: «Если хотите, все это похоже на любовь. Но клянусь, что это совсем не то. Будь я влюблен, в воскресенье со мной бы случились судороги от бешенства и ревности. Между тем было только досадно» (вполне возможно, он узнал о свиданиях Анны со своим двоюродным братом Алексеем Вульфом).
Прошло четыре недели, влюбленный поэт не спешил с объяснениями. В августе, через полтора месяца Пушкин написал письмо Анне из Михайловского. Оно очень интересное для наших исследований, поэтому приведем его главную часть. «Перечитываю Ваше письмо вдоль и поперек и говорю: милая! прелесть! божественная! а потом, ах, мерзкая! Простите, прекрасная и нежная, но это так! Нет никакого сомнения в том, что Вы божественны, но иногда в Вас решительно нет здравого смысла; еще раз простите и утешьтесь, ибо от этого Вы еще прелестнее< >.. Вы говорите, что я не знаю Вашего характера. А какое мне до него дело? Очень я о нем думаю! Разве у хорошеньких женщин должен быть характер? Самое главное - глаза, зубы, ручки и ножки (прибавил бы: и сердце, но ваша кузина очень уж затаскала это слово). Вы говорите, что Вас легко узнать, - Вы хотели сказать, полюбить. С этим я весьма согласен и даже сам служу тому доказательством: я вел себя с Вами, как 14-летний мальчик - это не достойно, но с тех пор, что я более не вижу Вас, понемногу возвращаю себе утраченное превосходство над Вами и пользуюсь этим, чтобы побранить Вас. Если мы когда-нибудь снова увидимся, обещайте мне. Нет, не хочу я Ваших обещаний; да кроме того, письма - нечто такое холодное: в просьбе, переданной по почте, нет ни силы, ни волнения, а в отказе - ни грации, ни сладострастия. И так, до свидания, и поговорим о другом. Что подагра Вашего супруга? Надеюсь, что у него был славный припадок на другой день после Вашего приезда. Поделом ему! Если бы Вы знали, какое отвращение, смешанное с почтением, чувствую я к этому человеку! Божественная, ради бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты, и чтобы у него была подагра! В этом моя единственная надежда! - Перечитывая еще раз Ваше письмо, я нахожу в нем ужасное если, которого сначала я не заметил: если моя кузина останется, то этой осенью я приеду и проч. Ради бога, пусть же она останется! Постарайтесь развлекать ее, - ведь ничего нет легче: прикажите какому-нибудь офицеру Вашего гарнизона влюбиться в нее и, когда придет время ей ехать, досадите ей, отбив у нее вздыхателя: это еще того легче. Только не показывайте ей этого, - а то она из упрямства способна сделать противоположное тому, что нужно. Что делаете Вы с Вашим кузеном? Отвечайте мне, но откровенно. Отошлите-ка его поскорее в его университет; не знаю почему, но я этих студентов люблю не больше, чем любит их г-н Керн. Достойнейший человек этот г. Керн, степенный, благоразумный и т. д., - один только в нем недостаток, - это, что он Ваш муж. Как можно быть Вашим мужем? Об этом я не могу составить себе представления, точно так же, как о рае»
Сама передача шедевра «Я помню чудное мгновенье», а Пушкин осознавал, что он создал что-то на века, произошла странным образом. Анна Керн вспоминала: «На другой день я должна была ехать вместе с сестрой Анной Вульф. Пушкин пришел утром и принес мне экземпляр главы «Онегина». В неразрезанных листах я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами “Я помню чудное мгновенье”. Когда я собралась спрятать поэтический подарок в шкатулку, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил его и не хотел отдавать, насилу выпросила». Почему Пушкин решил вернуть себе листок? Он был явно не предназначен Анне. Если бы действительно он посвящал эти стих ей, то эта драгоценность была бы передана в торжественной обстановке, сопровождаемой очень важными для влюбленного человека словами. А получилось скомкано, Анна забрала по сути дела то, что ей не принадлежало и благодаря этому, к удивлению, стала знаменитой на столетие. Вот этот шедевр держала она в руках и не понимала, какой он цены:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
При наличии подобной информации об отношениях между поэтом и Анной Керн нас убеждают, что именно они способствовали созданию поэзии о божественной любви. При первой встречи Пушкин не проявлял никаких признаков взволнованности от встречи с предполагаемым «гением чистой красоты», а продолжал балагурить. Не почувствовалось душевных пробуждений при встрече после многих лет. Влюбленность была, но не вдохновение, даже объяснение между ними не состоялось. К приезду в Тригорское об Анне Керн говорили как о женщине с подмоченной репутацией «от нее уже тогда исходил изысканный аромат скандала». Хотя Пушкин в письме называет Анну божественной, но тут же - мерзкой. Он восхищался ее красотой и не более. Зачем красавице нужен характер, важно, чтобы были «глаза, зубы, ручки и ножки». Не трудно удостоверится, что стихи и проза жизни резко отличаются по своей возвышенности и своей чистоте. Невозможно поверить, что свое божество Пушкин мог назвать «вавилонской блудницей» и «дурой». Позже вообще, не стесняясь в выражениях, он сообщил Соболевскому в подробностях о своих близких отношениях с ней. В любом случае не может даже через годы «гений чистой красоты» стать «вавилонской блудницей». В Риге, куда Анна Керн уехала после Михайловского, развивался у Анны бурный роман с Алексеем Вульфом, не смотря на то, что рядом был законный супруг. Хотя вполне возможно, что роман с Вульфом мог начаться и в Тригорском, рядом с влюбленным в нее поэтом.
Сомнения, что эта жемчужина мировой поэзии была посвящена не Анне Керн, а кому-то другому, были у пушкинистов и даже были предположения кому они предназначены и о ком идет речь, но убедительных доказательств, видимо, они не смогли предъявить, поэтому первая версия продолжает существовать и рядом с шедевром витает имя Анны Керн.
Попытаемся глубже вникнуть в смысл текста и увидеть в нем заложенную информацию, которую скрывают красота слов, их звучания и общий смысл. Очарованные и заколдованные строками поэзии мы не пытаемся вникнуть в их содержание.
Итак, в первой строке: «Я помню чудное мгновенье» - главным смысловым словом является – мгновение. Это не долгая беседа, не оживленный разговор, это – миг. Во второй и третьей строке – «передо мной явилась ты, как мимолетное видение». Идет расшифровка, в этот миг он увидел ее, и она как видение исчезла моментально. В четвертой строке – самое главное – «как гений чудной красоты». Очень странное сочетание слов: «гений красоты». Что это значит? Заглядываем в энциклопедию - в начале XIX века распространено разъяснение Шеллинга в «Философии искусства»: «Вечное понятие человека в Боге как непосредственная причина его человеческого творчества есть то, что называют гением, это как бы genius, обитающее в человеке божественное». Выражение «гений красоты» в понимании современников Пушкина означает: - «божественная красота».
Но еще присутствует в строке слово – «чистой». Можно было бы трактовать это слово как классической, но можно увидеть в нем часть фразы – «чистый как слеза», которую относят к бриллиантам, когда речь идет об их красоте, чистоте, видах огранки. В целом четвертую фразу надо понимать – «божественной, ничем не замутненной душевной (ее глубиной, как у бриллианта) и физической (ее огранкой) красоты». Поэт на миг увидел это великолепие, остолбенел пораженный, как ударом молнии, а запечатленный образ в сознании вызывал трепет и новые ранее не испытываемые чувства.
В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
И даже такой скромный анализ двух строф позволяет нам утверждать, что речь идет о случайной встрече поэта на аллеи Царского Села с государыней Елизаветой. Она его покорила всем своим видом, своей походкой, своим голосом. Елизавета Алексеевна стала его божеством, который будоражил его сон, находиться рядом, с которым одно мгновенье рядом считал за счастье. И в этих юношеских чувствах сплетались вместе и восхищение, и поклонение, и радость, (что может ее увидеть еще), и слезы (что не может даже к ней прикоснуться) и безмерная любовь. Но оказавшись в ссылке в Кишиневе, Одессе, в Михайловском, в период «бурь порыв мятежный», со временем ее образ стал тускнеть – «и я забыл твой голос нежный, твои небесные черты».
В заключительных двух строфах – пробуждение. Чем оно вызвано? Считается, что поэт снова увидел своего ангела. Опять вчитаемся в строки: «Душе настало пробужденье: и вот опять явилась ты, как мимолетное виденье.
Как гений чистой красоты».
И здесь главными словами являются: «явилась» и «виденье». Смотрим в «Толковый словарь»:
«явиться – возникать начинать существовать».
«видение - в древние времена Господу было благоугодно открывать и сообщать верующим Свою волю в так называемых видениях, бывших или во время ночи в обыкновенном сне или во время дня».
Нет, поэт не встретился вновь со своим божеством – из небытия во время сна или днем ассоциативно возникло ведение, но такое яркое, такое до боли знакомое, такое любимое, что в душе все перевернулось, и прежние чувства поднялись из глубины и заполнили душу.
Пушкина очаровывался красотой, она вызвала у него прилив новых сил, новых замыслов и новых творений. Много женщин вдохновило его на рождение шедевров (в составленном им списке женщин, которыми он увлекался, их оказалось 113). Все они были его Музами. Мадонна у него была одна до самых последних дней. А над всеми Музами и Мадонной парила Богиня – государыня Елизавета Алексеевна. И шедевр этот «Я помню чудное мгновенье» не о земной женщине, он – о божественной женщине, которая покорила его сердце с юношеских лет, и которой он был предан всю жизнь.
Глава 8. Александр решает вопрос о наследнике.
В сентябре 1817 г. за обедом в Киеве, как заявлял флигель-адъютант А.И. Михайловскийо-Данилевский, Александр произнес слова, которые поразили окружающих и многим врезались в память: «Когда кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого народа, как наш, он должен в минуту опасности первым идти ей навстречу. Он должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока его физические силы ему это позволяют. По прошествии этого срока он должен удалиться. Что касается меня — я пока чувствую себя хорошо, но через 10 или 15 лет, когда мне будет 50 лет, то?» Через месяц при закладке храма на Воробьевых горах он обмолвился архитектору К.Л. Витбергу, что не надеется «что-либо [этого храма] видеть при себе».
В 1818 г. после смотра под Красным селом 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, отобедав в палатке своего младшего брата Николая, Александр завел с ним разговор в присутствии его супруги, великой княгини Александры Федоровны, по поводу престолонаследия. Эту беседу впоследствии и записала супруга Николая. «Твое усердие и твоя добросовестность, любезный Николай, - сказал император, - радуют меня, тем паче что на тебя будут возложены впоследствии гораздо важнейшие обязанности и ответственность, нежели ты ожидаешь сам.< > Государю для исполнения лежащих на нем обязанностей необходимы сверх других качеств еще и отменное здоровье, и физические силы... А я чувствую постепенное их ослабление и предвижу, что вскоре не буду в состоянии исполнять эти обязанности так, как всегда их понимал, почему считаю за долг и непреложно решился отказаться от престола, лишь только замечу по упадку своих сил, что настало к тому время».
Александр отметил, что у его старшего брата Константина, как и у него самого, не было сыновей, между тем как у Николая недавно родился наследник. «И так вы должны знать, - закончил Александр, - что вас ожидает в будущем императорский сан.< > Минута к тому еще не наступила: быть может, до нее пройдет десять лет Я хотел только заблаговременно приучить вас к мысли о непреложно и неизбежно ожидающей вас будущности». Николай, третий сын Павла, никогда не помышлявший до этого о престоле, по его же собственному дневниковому признанию, вдруг увидел перед собой блистательную перспективу. Но она могла претвориться в жизнь лишь после смерти императора Александра.
В том же 1819 г. Александр посетил Варшаву, и долго разговаривал с братом, великим князем Константином о его намерении жениться на графине Иоанне Грудзинской. Александр предупредил брата, что, если брак будет зарегистрирован, то будет он морганатическим, и что он будет вынужден по закону их отца лишить его права на престол, и что он должен серьезно подумать прежде, чем предпринять такой шаг. Император заявил ему буквально следующее: «Я хочу абдикировать [отречься от престола]; я устал и не в силах сносить тягость правительства, я тебя предупреждаю для того, чтобы ты подумал, что тебе надобно будет делать в этом случае... Когда придет пора абдикировать, то я тебе дам знать, и ты мысли мои напиши к матушке».
Великий князь Константин заводил речь о разводе еще в 1803 г, когда его супруга Анна, покинула Россию. В это время Константин намеревался жениться на княжне Жанете Антоновне Четвертинской, сестре Марии Антоновны Нарышкиной. Императрица-мать решительно воспротивилась тогда не только этому браку, но и самой мысли о разводе. Она высказывала в письме к сыну, что ему необходимо не искать развода, а переменить образ жизни. Свое письмо она заключала заявлением, что могла бы согласиться на развод сына только в том случае, если бы он избрал себе супругу из какого-либо царственного дома. Среди многих женщин, пользовавшихся вниманием великого князя Константина, дольше всех оставалась рядом с ним французская актриса, Фридрихс. От нее у великого князя был сын Павел, который родился в 1808 г. Фридрихс сопровождала великого князя в заграничном походе в 1813-1814 гг. В самом же начале своего пребывания в Варшаве после взятия Парижа великий князь на одном балу встретил графиню Иоанну Грудзинскую. Он страстно влюбился в нее и постоянно оказывал ей знаки особого внимания. Молодая графиня, не отталкивая его от себя, держалась на расстоянии. Несмотря на полученный от брата-императора ультиматум, Константин решил жениться, понимая, что он и его дети при этом лишаются права на престол.
В одну из своих поездок в Петербург он получил согласие на этот брак от государя и от императрицы-матери. Синод, запрошенный по просьбе великого князя, нашел возможным, разрешить развод по силе 10 пункта Духовного Регламента. 20 марта 1820 г. был издан Высочайший манифест: «При сем, объемля мыслию различные случаи, которые могут встретиться при брачных союзах членов императорской фамилии и которых последствия, если не предусмотрены и не определены общим законом, сопряжены быть могут с затруднительными недоумениями, мы признаем за благо для непоколебимого сохранения достоинства и спокойствия императорской фамилии и самой империи нашей присовокупить к прежним постановлениям об императорской фамилии следующее дополнительное право: "если какое лицо из императорской фамилии вступит в брачный союз с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть, не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому, в таком случае лицо императорской фамилии не может сообщить другому прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и рождаемые от такового союза дети не имеют права на наследование престола"».
12 мая 1820 г. был заключен брак цесаревича с графиней Иоанной Грудзинской в Варшаве. Венчание происходило сначала по православному обряду в церкви Королевского замка, а затем по католическому, в каплице замка. В Высочайшем манифесте было продекларировано, что «супруге великого князя цесаревича и могущим родиться от их брака детям не может быть ни в коем случае придаваем титул, принадлежащий великому князю Константину Павловичу», и что «супругу возлюбленного брата нашего, великого князя Константина Павловича Иоанну Грудзинскую именовать княгиней Ловицкой»
Этот манифест, таким образом, еще более укрепил потенциальные права младшего брата Николая Павловича на престол. По свидетельству очевидцев, уже в октябре 1820 г. Николая Павловича и его супругу встречали во время поездки в Берлин возгласами: «Да здравствует великий князь, русский наследник!» И в Варшаве, куда позже прибыл Николай Павлович, Константин принял его с такими почестями, которые не соответствовали его сану. А 14 января 1822 г. Константин вручил императору Александру I официальное письмо с отказом от прав на российский престол, при этом объясняя, что не чувствует в себе «ни тех дарований, ни тех сил, ни того духа», которые бы соответствовали тому достоинству, «к которому по рождению моему могу иметь право».
Через две недели, посоветовавшись с матерью, Александр, ответил брату, что удовлетворяет просьбу Константина: «Нам обоим остается, уважив причины. Вами изъясненные, дать полную свободу Вам следовать непоколебимому решению Вашему, прося всемогущего Бога, дабы он благословил последствия столь чистейших намерений».
Императрица-вдова Мария Федоровна, особенно благоволившая Николаю, наверняка информировала сына о переписке между старшими братьями и об отказе Константина. По сути дела великий князь Николай Павлович после отказа Константина стал неофициальным цесаревичем.
В 1823 г. Александр решил официально сделать своим наследником Николая. Он дал поручение московскому митрополиту Филарету подготовить по этому поводу проект манифеста. Вскоре документ был написан и одобрен царем. В нем говорилось об отказе от власти Константина: «Вследствие того на точном основании акта о наследовании престола наследником быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу». Далее сказано, что манифест будет обнародован «в надлежащее время». После этого текст манифеста в глубокой тайне был положен в хранилище московского Успенского собора, а копии с него отосланы в Государственный совет, Синод и Сенат. Хранить оригинал полагалось «до востребования моего», как написал собственноручно на пакете Александр. В случае кончины императора пакет надлежало вскрыть «прежде всего, другого действия». Три близких и доверенных лица императора знали о содержании манифеста: сам Филарет, князь А.Н. Голицын и А. А. Аракчеев.
В январе 1824 г. в беседе с князем Васильчиковым Александр говорил: «Я не был бы недоволен сбросить с себя бремя короны, страшно тяготящей меня». Весной 1825 г. в Петербурге в разговоре с принцем Оранским он снова высказал мысль, что намерен отречься от престола и начать частную жизнь. Принц пытался его отговорить, но Александр стоял на своем.
Будучи в Крыму, он снова возвратился к своим мыслям об уходе в частную жизнь. Так, ознакомившись с Ореандой, Александр заметил, что хотел бы здесь жить постоянно. Обращаясь к П.М. Волконскому, он сказал: «Я скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку»
Глава 9. Последние дни Елизаветы Алексеевны.
Как посчитали историографы, в 1818 г. император проехал более 14 тысяч верст, путешествовал он в простой коляске, в сопровождении нескольких придворных и казаков. Он избегал шумных торжеств и карнавалов. В беседе с прусским королем Фридрихом Александр как-то признался, что чувствует приближение скорой смерти.
После каждого путешествия он возвращается в любимое им Царское Село. «Бог даровал мне это место для моего успокоения, - говорил он, - здесь я удален от шума столицы, неизбежного этикета фамильного, и здесь я успевать сделать в один день столько, сколько мне не удается сделать в городе во всю неделю». Здесь, в Царском Селе, он вместе с Елизаветой прогуливался по аллеям, их отношения вновь стали налаживаться, они стали дружескими и с каждым годом они становились ближе и роднее друг к другу. «Вниманию Александра к нервной, больной и впечатлительной Елизавете не было пределов; он всячески старался приласкать и утешить ее в различных печальных случаях, происшедших за последнее время в Баденской семье, и особенно, когда скончалась любимая сестра императрицы, принцесса Амалия, так долго прожившая при русском дворе. Елизавета была весьма чувствительна к таким проявлениям нежности своего супруга, которого она не переставала обожать и считать кумиром, - писал историк великий князь Николай Михайлович. – И в эти недели кратковременных пребываний государя в столице, на Каменном острове и особенно в Царском Селе, и Александр, и Елизавета снова сходились и привыкали друг к другу, изъясняясь с полной откровенностью о всех злобах дня и о давнишних воспоминаниях, откровенно говоря о всем том, что могло в былое время тревожить их чуткие сердца».
12 января 1824 г. император Александр I, возвратившись с прогулки, почувствовал резкую боль в левой ноге, которая была травмирована еще осенью во время маневров, когда, подъехавший к императору адъютант, не справился с лошадью, и она ударила копытом Александра. Рана ранее не слишком беспокоила, но, спустя несколько месяцев, она открылась, и началось рожистое воспаление, появился резкий озноб, слабость. Лейб-медики Д.К. Тарасов и Я В. Виллие были озабочены. «Когда я доложил все это баронету Виллие, - писал доктор Тарасов, - он крайне встревожился и сказал: «Боже сохрани, если это перейдет в антонов». Опасения его было справедливо, ибо рожа сосредоточилась на середине берца, в том самом месте, где нога в последний раз была ушиблена копытом лошади на маневрах в Брест-Литовском». Елизавета находилась рядом, стараясь помочь, читала ему вслух романы, часами могла молча сидеть возле задремавшего мужа. Она придумала специальное кресло, в котором больной чувствовал себя спокойнее, протянув ногу на подставку с мягким сафьяновым валиком. «Одной ногой в могиле», - грустно пошутил над собой император.
Больной пошел на поправку. Постепенно Александр начал ходить, силы стали возвращаться. В момент, когда все вздохнули с облечением – болезнь миновала – пришла трагическая весть - умерла от чахотки 23 июня 1824 г. его единственная дочь Софья (остальные умерли в младенчестве) от Нарышкиной. Это была хрупкая, милая девушка, очень похожая на юного Александра. «Ее детское, как бы прозрачное личико, большие голубые глаза, светло-белокурые вьющиеся кудри придавали ей отблеск неземной», - вспоминал граф В.А. Соллогуб Во время болезни дочери, Александр делился с Елизаветой Алексеевной своей тревогой за ее жизнь. Она давно полюбила эту девочку, дочь от Марии Антоновны, принимала большое участие в ее воспитании. После смерти девочки Елизавета в слезах подытожила свою полную трагедий и переживаний жизнь: «Стоит мне полюбить кого-нибудь, как Бог отнимает его у меня. Уж лучше бы никого не любила. Боюсь любить».
Елизавета Алексеевна с детства не отличалась крепким здоровьем. Приехав в ранней юности в Россию, она большую часть жизни провела в петербургском климате. Императрица подолгу болела, мучительно и надрывно кашляла, что не раз вызывало серьезную тревогу врачей. В конце 1824 г. состояние здоровья Елизавета Алексеевна значительно ухудшилось. «Мы здесь уже около недели и в беспокойстве о здоровье императрицы Елизаветы Алексеевны, которая от простуды имела сильный кашель и жар, - сообщал Н.М. Карамзин в письме к И.И. Дмитриеву. - Я видел государя в великом беспокойстве и в скорби трогательной: он любит ее нежно. Дай Бог, чтобы они еще долго пожили вместе в такой любви сердечной!». 6 декабря император написал Н.М. Карамзину: «Хотя есть некоторое улучшение в здоровье жены моей, но далеко еще до того, чтобы успокоить меня. Кашель не унялся и много ее беспокоит, но что еще важнее, мешает начать надлежащее врачевание, дабы уменьшить биение сердца и артерии». К лету 1825 г. состояние здоровья императрицы настолько ухудшилось, что лейб-медики Виллие и Штофреген настойчиво рекомендовали императрице не оставаться на осень и зиму в Петербурге, а отправиться на лечение в страны с более мягким и теплым климатом. Врачи единодушно высказывались за поездку в Италию или на юг Франции.
Однако, Александр I неожиданно предложил отправиться в провинциальный городок Таганрог на берегу Азовского моря. Елизавета Алексеевна писала матери 29 июля 1825 г. о прошедшем консилиуме: «Мною изрядно занимались на сих днях, к счастью, в секретном комитете, состоявшем из самого императора, Виллие и Штофрегена. Я тоже получила слово и, изъяснив свои мысли, сказала, что всецело полагаюсь на общее мнение. Было окончательно решено ни под каким видом не оставлять меня на зиму в Петербурге. Сначала речь шла об Италии. Но среди ста тысяч неудобств, с нею связанных, я указала и на то, что столь долгое пребывание в чужих краях, когда я не смогу уделять время ни вам, матушка, ни вообще всему нашему семейству, окажется для меня скорее испытанием, нежели отдыхом: придется, проведя всего несколько дней с вами, делать на всем пути утомительные остановки. Другое дело, если бы мне предложили юг Германии, вместо юга Франции, Пизы или Рима, но об этом совсем не говорилось. Остановились на юге России, сочтя, что в прекрасной Италии пришлось бы постоянно менять резиденцию из-за малярии, и к тому же возвращение оттуда для обитательницы севера может оказаться слишком опасным. Виллие вполне резонно сказал мне: «При итальянской жаре вы захлебнетесь от пота!» Наконец было предложено три места, и император остановился на самом отдаленном – Таганроге, портовом городке на Азовском море. Поскольку я не хотела предъявлять какое-либо свое желание, то не возражала на это предложение. В сущности, мне все равно, и у меня нет предпочтения для одного места перед другим, если не считать удобства сообщения с Петербургом и с вами, матушка»
Близкие к императору люди терялись в догадках, чем мог привлечь царя маленький уездный городок, в котором не только отсутствовали столь модные тогда минеральные воды, но не было даже сколько-нибудь приличных условий для жизни царской четы. «Признаюсь, не понимаю, - писал князь Волконский своему приятелю А.А. Закревскому, - как доктора могли избрать такое место, как бы в России других мест лучше сего нет». В Таганроге тогда проживало около восьми тысяч жителей, а располагался он всего на шестистах десятинах земли – площади владений южнорусского помещика средней руки.
Перед отъездом из Петербурга Александр посетил в Павловске мать, погулял в саду и зашел в Розовый павильон, где его в свое время торжественно чествовали после возвращения с победой из Парижа. На следующую ночь он побывал в Александро-Невской лавре около могил своих дочерей и оттуда без эскорта в одной коляске отправился на юг. Около заставы он приказал остановить коляску и, обернувшись назад, долго и задумчиво смотрел на город.
В Таганрог император прибыл 13 сентября. Началась размеренная степенная жизнь в теплом южном Таганроге. Император внимательно следил за приготовлением апартаментов для супруги. Одноэтажный домик, в котором предстояло перезимовать Елизавете Алексеевне, был выкрашен в желтый цвет. Половина дома императрицы состояла из восьми небольших комнат, из которых две предназначались для двух фрейлин. Потолки низкие, небольшие окошки, печи, как в купеческих домах, покрыты изразцами. В одной из комнат помещалась походная церковь. В средней части здания находился зал, служивший одновременно столовой и приемной. В противоположном крыле дома находились две комнаты для Александра. Одна служила императору кабинетом и спальней, вторая – туалетом. При доме был сад, который к приезду императрицы постарались привести в приличный вид.
Елизавета Алексеевна выехала из столицы 3 сентября. Ее сопровождали князь П.М. Волконский, статс-секретарь Лонгинов, камер-фрейлины княжна В.М. Волконская и Е.П. Валуева, две камер-юнгферы, доктора Штофреген, Добберт, Рейнгольд, придворный аптекарь Протт. Кортеж Елизаветы Алексеевны двигался с частыми остановками, и в Таганрог она прибыла только 23 сентября 1825 года. Александр встречал жену на подъезде к городу. Потом они заехали в греческий Александровский монастырь, где их ожидало духовенство и почти все местные жители города. Елизавета Алексеевна смогла самостоятельно, без посторонней помощи, выйти из кареты, и войти в церковь.
«Затем жизнь пошла совсем помещичья, без всякого церемониала и этикета, - записал историк великий князь Николай Михайлович. - Их Величества делали частые экскурсии в экипаже, вдвоем, по окрестностям, оба восхищались видом моря и наслаждались уединением. Государь совершал, кроме того, ежедневные прогулки пешком; трапезы тоже обыкновенно происходили без лиц свиты, словом, все время протекало так, что супруги оставались часами вместе и могли непринужденно беседовать между собой, так как это было им приятно. Казалось, наступила пора вторичного lune de miel (медового месяца), и все окружающие были поражены таким отношением между супругами, какого никому из лиц свиты, кроме старых врачей, Виллие и Штофрегену, и князя П.М. Волконского, не привелось раньше наблюдать. И Александр, и Елизавета наслаждались, таким образом, жизнью и только сожалели, что не приходилось им до этого так проводить время в загородных дворцах и дачах окрестностей Петербурга»
Здоровье Елизаветы Алексеевны с приездом в Таганрог начало быстро улучшаться, уже через несколько дней она окрепла и физически и морально. Елизавета не верила своему неожиданному счастью, она боялась загадывать и не хотела вспоминать прошедшие годы. «Недавно я спросила у императора, когда он собирается возвращаться в Петербург, потому что мне очень важно заранее это знать, чтобы приготовить себя к мысли о расставании, как к хирургической операции. Он ответил мне: «Думаю, по возможности позднее и, во всяком случае, не ранее Нового года». Она, как маленькая девочка, едва не захлопала в ладоши от этих слов.
Александр, уступая просьбам генерал-губернатора графа М..С. Воронцова, решил посетить южные губернии и Крым. Во время посещения Севастополя 27 октября 1825 г государь сильно простудился. Стоял теплый осенний день. Александр ехал верхом в одном мундире. Парило солнце, но вскоре погода резко изменилась, подул свежий ветер, и, приехав на ночлег, император почувствовал жар и озноб. В Таганрог император вернулся 5 ноября. «Я чувствую маленькую лихорадку, которую схватил в Крыму, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. Я более чем когда-либо уверен, что, избрав Таганрог местопребыванием для моей жены, мы поступили в высшей степени благоразумно», - отвечал он на вопросы приближенных, обеспокоенных его здоровьем. Однако ночью ему стало хуже. Впрочем, в письме Елизаветы Алексеевны от 8 ноября еще не чувствуется особой тревоги: «В четверг император воротился из Крыма, но моя радость от его возвращения была отравлена его простудой, каковую столь легко получить в жарком климате, где вечера отличаются изрядной свежестью. Даст Бог, пока мое письмо дойдет до вас, мы уже обо всем забудем. У врачей нет ни малейших опасений, но когда я вижу как ему плохо, то страдаю более чем он сам. Все эти дни у него был постоянный жар. Тем не менее, он и не думал ложиться в постель, а сегодня вечером отлично поспал. Надеюсь, это начало выздоровления». 8 ноября Виллие определился с диагнозом и записал в дневнике: «Эта лихорадка, очевидно febris gastrica biliosa, это гнилая отрыжка, это воспаление в стороне печени».
Больного с трудом уговорили принять восемь слабительных пилюль, после которых он почувствовал некоторое облегчение. Весь следующий день Александр был весел и любезен с окружающими.
Но уже утром 8 ноября последовал новый приступ. Елизавета Алексеевна была близка к панике. В письме к матери чувствуется полная обреченность перед новым ударом судьбы: «Где же убежище в этой жизни? Когда думаешь, что все устроилось к лучшему и можешь насладиться им, является неожиданное испытание, лишающее возможности воспользоваться тем добром, которое окружает нас. Это не ропот - Бог читает в моем сердце - это лишь наблюдение, тысячу раз сделанное и теперь в тысячный раз подтверждаемое событиями» 11 ноября Елизавета Алексеевна с надеждой записала: «Около пяти часов я послала за Виллие и спросила его, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что у него жар, но что я должна войти, что он не в таком состоянии, как накануне».
13 ноября у Александра появилась резкая заторможенность. На следующий день он попробовал встать, но силы оставили его, и царь потерял сознание. Придя в себя, государь твердым голосом сообщил: «Я хочу исповедоваться и приобщиться Святых Тайн. Прошу исповедовать меня не как императора, но как простого мирянина, Извольте начинать, я готов приступить к Святому Таинству». После свершения Таинства, Александр взял руку императрицы и, поцеловав, сказал: «Я никогда не испытывал большего наслаждения и очень благодарен вам за него» В дневнике Виллие 18 ноября записано: «Ни малейшей надежды спасти моего обожаемого повелителя. Я предупредил императрицу и князя Волконского и Дибича, которые находились - первый у себя, а последний у камердинеров». В четверг
19 ноября 1825 г. началась агония, дыхание становилось все короче. В три четверти одиннадцатого император Александр I скончался. Ему было всего 47 лет.
Елизавета Алексеевна опустилась на колени и долго молилась. Потом перекрестила императора, поцеловала его и закрыла ему глаза... При вскрытии врачи констатировали, что император «был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие, к отделению желчи служащие, органы. Болезнь сия в продолжении своем перешла в жестокую горячку с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга и была, наконец, причиною самой смерти его императорского величества».
В библиотеке дома Романовых сохранились копии двух писем о последних днях Александра одного из членов семейства Шахматовых, в дом которых императрица переехала сразу же после кончины супруга. Императрицу просили переехать в дом Шахматовых еще во время болезни государя, однако она ответила: «”Я вас прошу не разлучать меня с ним до тех пор, покуда есть возможность”, после чего никто не смел ее просить, и она оставалась целый день одна в своих комнатах и ходила беспрестанно к нему без свидетелей, и когда он скончался, то она сама подвязала ему платком щеки, закрыла глаза, перекрестила, поцеловала, заплакала, потом встала, взглянула на образ и сказала: “Господи, прости мое согрешение, тебе было угодно меня его лишить”. Все это происходило уже в присутствии врачей и Волконского».
По завещанию императора Елизавете Алексеевне достались два дворца -Ораниенбургский и Каменноостровский. Елизавета сразу отказалась от них, подарив их великому князю Михаилу Павловичу и его жене Елене Павловне.
«Что касается меня, то скажу истинную правду: мне ничего не нужно, ничто меня не интересует, у меня нет никаких желаний, - писала императрица 7 декабря 1825 г. – Не знаю, что буду делать и куда поеду, но только не в Петербург, это было бы для меня просто немыслимо! Если бы только я могла остаться здесь, возле его дорогого праха, но его увезут, и тогда мне тоже надобно в путь. Он еще в доме, в двух шагах от меня, но скоро его перенесут в церковь, и я опасаюсь этого». Два раза в день, она стояла на панихиде в зале около гроба Александра, где совсем еще недавно они вместе обедали. «Всякий раз выходила из своих комнат императрица, совершенно одна, никем не поддерживаемая, всходила на ступени трона и начинала целовать тело и молиться», - писал один из офицеров, находившийся в те дни в Таганроге. Николай Павлович передал через П.М. Волконского Елизавете Алексеевне свой ответ на ее отказ на наследство 23 декабря 1825 г.: «Я все оставляю на прежнем положении и все уже разрешил и приказал указами. Лонгинов [ее статс-секретарь] для нее вместо 250 000 миллион получать будет; сверх того Ораниенбаум и Каменный остров суть наследственная собственность Императрицы, а Царское Село остается по жизнь ея в ея распоряжении; об этом ей не пишу, ибо не знаю и не умею как»
Беспорядки в Петербурге, вызванные восстанием декабристов, привели к тому, что гроб с телом покойного монарха оставался в Таганроге до конца декабря. Только 29 декабря 1825 г. траурный кортеж отправился в Петербург. 31 декабря Елизавета Алексеевна написала матери: «Все земные узы порваны между нами! Те, которые образуются в вечности, будут уже другие, конечно, еще более приятные, но, пока я еще ношу эту грустную, бренную оболочку, больно говорить самой себе, что он уже не будет более причастен моей жизни здесь, на земле. Друзья с детства, мы шли вместе в течение тридцати двух лет. Мы вместе пережили все эпохи жизни. Часто отчужденные друг от друга, мы тем или другим образом снова сходились; очутившись, наконец, на истинном пути, мы испытывали лишь одну сладость нашего союза. В это-то время она была отнята от меня! Конечно, я заслуживала это, я недостаточно сознавала благодеяние Бога, быть может, еще слишком чувствовала маленькие шероховатости. Наконец, как бы то ни было, так было угодно Богу. Пусть он соблаговолит позволить, чтобы я не утратила плодов этого скорбного креста - он был ниспослан мне не без цели. Когда я думаю о своей судьбе, то во всем ходе ее я узнаю руку Божию».
Здоровье императрицы после смерти супруга стало быстро ухудшаться.
Генерал-адъютант князь Петр Михайлович Волконский 12 апреля 1826 г. сообщал новому императору Николаю I из Таганрога: «слабость здоровья вдовствующей государыни императрицы Елизаветы Алексеевны вновь увеличивается. Сверх того ее императорское величество чувствует в груди иногда сильное удушение, которое препятствует даже говорить, и сама изъявила г. Штофрегену опасение водяной болезни в груди. Хотя г. Штофреген не уверен, что таковая болезнь существует, но начинает однако сильно беспокоиться, предложил ее величеству лекарства для предупреждения оной и надеется. что предполагаемое путешествие может предотвратить сию болезнь».
Весенняя распутица и ежедневные дожди, как сообщал в Петербург Н.М. Лонгинов, заставляли ожидать, «когда погода исправится и устоится дорога». К середине апреля почва обсохла, воздух прогрелся до 18 градусов, и решено было выехать 22 апреля. Состояние здоровья императрицы не позволяло надеяться, что она сможет добраться до Петербурга благополучно. Поэтому был намечен маршрут пока до Калуги, куда предполагалось прибыть утром 3 мая. К этому времени там должна была быть и Мария Федоровна, спешившая из Москвы навстречу невестке. Весна в тот год выдалась дождливой, все дороги оказались размыты дождем, и поездка оказалась чрезвычайно утомительной и тяжелой для больной императрицы. «Не могу описать всех беспокойств моих насчет здоровья ее императорского величества во время путешествия и беспрестанно молю Бога, чтобы сподобил благополучно доехать до Калуги», - сообщал князь Волконский 2 мая 1826 г. В 8 часов вечера 3 мая они остановились за 90 верст перед Калугой – в Белеве, в доме купцов Дорофеевых. С трудом Елизавета Алексеевна поднялась на второй этаж в приготовленные для нее комнаты. «Слабость ее величества дошла до такой степени, что она, ложась в постель, не могла поднять на кровать ноги. Он умирала, как и жила – в одиночестве, спокойная, она не произносила никаких жалоб». Ночью Елизавета Алексеевна скончалась. Мария Федоровна прибыла в Белев на следующий день.
Через день, 5 мая в семь часов вечера, состоялось вскрытие тела умершей императрицы. Сохранился протокол вскрытия тела императрицы, составленный ее личным медиком Конрадом фон Штофрегеном. В нем говорится, что «После тщательного обследования стало очевидно, что долгие и мучительные страдания Её Величества имели источником патологическое устроение сердца, из-за чего полностью нарушено было равновесие циркуляции крови. Та часть этого благородного органа, которая предназначается для принятия венозной крови, была до такой степени растянута и ослаблена, что не могла уже выполнять свою функцию, а именно проталкивать далее полученную кровь посредством сокращений. Деструкция стенок сделала, в конце концов, эту функцию невыполнимой. Полное прекращение циркуляции крови должно было стать непосредственным следствием этого факта и одновременно послужить причиной внезапной смерти».
Из Белева тело Елизаветы Алексеевны направили в Петербург через Торжок, Вышний Волочек, Тосно и Чудово. Без остановки в Царском Селе траурный кортеж подошел прямо к Чесменскому дворцу 13 мая. Похоронили Елизавету Алексеевну в Петропавловском соборе, рядом с могилой ее мужа, императора Александра I.
Елизавета Алексеевна не оставила никакого завещания: она всегда говорила, что не привезла с собой в Россию ничего и потому ничем распоряжаться не может. Только после ее смерти узнали о многих негласных пенсиях и пособиях, которые выдавались из ее средств. Бриллианты императрицы были обращены в деньги и вся сумма в 150 тысяч рублей передана на учреждение Патриотического института и дома трудолюбия, получившего название Елизаветинского института в Санкт-Петербурге. В Белеве в доме, где скончалась императрица Елизавета Алексеевна, стала функционировать богадельня для 24 вдовых женщин из всех сословий, которая просуществовала до революции 1917 г. на средства, причитавшиеся императрице по наследству.
Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Дж. Доу. 1828
В 1829 г. по дороге на Кавказ Пушкин заехал в городок Белев, где посетил могилу Елизавета Алексеевна, поговорил с людьми, кто с ней был в ее последние часы. А через год в память о ней родилось стихотворение «Прощание»:
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать
Бегут, меняясь, наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для страстного поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальняя подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
Глава 10. Версия о старце Федоре Кузьмиче.
Официальная информация о ходе болезни и причинах смерти царствующих лиц всегда вызывали сомнения, подозрения у общественности, выдвигались версии, которые в основном строились на предположениях и догадках. Не обошли стороной всевозможные домыслы и слухи смерть Александра I. В настоящее время остается самой живучей версия, которая стала предметом дискуссии историков на протяжении века – предположение, что Александр I закончил свою жизнь вовсе не так, как об этом было принято считать в официальной историографии.
В соответствии с этой версии Александр I не умер 19 ноября 1826 г. На самом деле по сговору с ближайшем окружением император сфальсифицировал свою смерть, в гроб было положено тело фельдъегеря Маскова. Император скрылся, похоронили в Петропавловской крепости тело Маскова (для справки, фельдъегерь Максов умер в начале сентября, а Александр 19 ноября).
4 сентября 1836 г. кузнец одной из деревень Пермской губернии доложил полиции, что к нему заезжал подозрительный старец на телеге с просьбой подковать лошадь. Старца задержали. Никаких документов при нем не было, Себя старец назвал Федором Кузьмичом Кузьминым (Феодором Козьмичем Козьминым), неграмотным и не помнящим своего происхождения. За бродяжничество он получил двадцать ударов кнутом и был сослан в Сибирь. 26 марта 1837 г. вместе с партией ссыльных Федор Кузьмич прибыл в Томск. Распределили его в Боготольскую волость на Краснореченский винокуренный завод. Из-за возраста старца к принудительным работам на заводе не привлекали, прожил он в тех краях пять лет. Когда старцу срок запрета на передвижение по губернии истек, он отправился странствовать по селам, добывая пропитание обучением ребятишек грамоте, истории и Священному Писанию. Плату он брал только пищей, от денег отказывался. В глазах местных жителей он превратился из ссыльного старика в праведного странника, который скрывает от всех свое прошлое.
По описаниям Федор был человек выше среднего роста, с голубыми глазами, с необыкновенно чистым и белым лицом, вьющейся седой бородой и в опрятной одежде. Постоянно перемещаясь, он останавливался в селах: Белый Яр, затем Зерцалы, а спустя несколько лет - в Краснореченском. Там ему построил келью крестьянин Иван Латышев. У него, в келье побывал иркутский епископ Афанасий, с которым «неграмотный» старец вел долгую беседу на французском языке. В 1850-е годы келью старца на пасеке Латышева посетил писатель Л.Н. Толстой, который целый день беседовал с Федором Кузьмичом.
Все, кто общался с ним, отмечали обширные познания старца, говорили, что с посетителями он общался на разных языках. Старец отличался большой добротой, отзывчивостью, помогал людям, учил детей грамоте, покорял взрослых своими рассказами о военных событиях 1812 г., о жизни Петербурга. Записана одна из историй, которую рассказывал Федор Кузьмич: «Когда французы подходили к Москве, император Александр припал к мощам Сергия Родонежского и долго со слезами молился этому угоднику. В это время он услышал, как будто бы внутренний голос сказал ему: «Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы французов! Как Фараон погряз в Чермном море, так и французы на Березовой реке (Березине)». Историки отметили, что последняя фраза это - цитата из письма, посланного Александру московским митрополитом Платоном 14 июля 1812 г. С этим письмом мог быть знаком только очень ограниченный круг людей.
Живя на пасеке крестьянина Латышева, он привязался к его маленькой дочке Феоктисте. На Красной речке воспитывал сироту Сашеньку с 12 лет, ставшую его любимицей.
По поручению великого князя Николая Михайловича в имение Аракчеева Грузино, а затем в Сибирь, в Томскую губернию был направлен в конце XIX века чиновник особых поручений Н.А. Лашков для поиска и сбора сведений о старце Федоре Кузьмиче. Результаты поездок обобщил князь: «В 1859 г., по приглашению томского купца Семена Феофановича Хромова, старец Федор Кузьмич перебрался к нему на жительство, имея отдельную скромную келью, где он и скончался 20 января 1864 года в глубокой старости. Старшая дочь Хромова, Анна Семеновна Оконишникова, живущая в Томске и любимица старца Федора, рассказывала Лашкову следующее: “Однажды летом (мы жили в Томске, а старец у нас на заимке, в четырех верстах от города) мы с матерью (Хромовой) поехали на заимку к Федору Кузьмичу; был солнечный чудный день. Подъехав к заимке, мы увидели Федора Кузьмича гуляющим по полю по-военному руки назад и марширующим. Когда мы с ним поздоровались, то он нам сказал: «Паннушки, был такой же прекрасный солнечный день, когда я отстал от общества. Где был и кто был, а очутился у вас на полянке”». Еще говорила Анна Семеновна и о таком случае: “Подождите меня здесь, у меня гости”. Мы отошли немного в сторону от кельи и подождали у лесочка. Прошло около двух часов времени; наконец из кельи, в сопровождении Федора Кузьмича, выходят молодая барыня и офицер в гусарской форме, высокого роста, очень красивый и похожий на покойного наследника Александра Николаевича. Старец проводил их довольно далеко, и, когда они прощались, мне показалось, что гусар поцеловал ему руку, чего он никому не позволял. Пока они не исчезли друг у друга из виду, они все время друг другу кланялись. Проводивши гостей, Федор Кузьмич вернулся к нам с сияющим лицом и сказал моему отцу: “Деды-то как меня знали, отцы-то как меня знали, дети, как знали, а внуки и правнуки вот каким видят”. Словам Анны Семеновны можно доверять, потому что она почти всегда была с Федором Кузьмичом, в год смерти которого (1864) она имела уже 25 лет от роду».
С.Ф. Хромов, на заимке которого в последние годы своей жизни жил Федор Кузьмич, дважды бывал в Петербурге - при Александре II и Александре III и передавал во дворец какие-то бумаги, оставшиеся от Федора Кузьмича.
Сторонники версии обращали внимание на тот факт, что в жилище Федора Кузьмича в Зерцалах в углу его кельи над изголовьем постели рядом с иконами висел маленький образок с изображением Александра Невского. (Александра I был назван в честь своего великого предка). Уходя из Зерцал на новое место жительства, Федор Кузьмич поставил в местной часовне за иконой Богоматери раскрашенный вензель, изображающий букву «А» с короной над нею и летящим голубем. «По большим праздникам, после обедни, - как записал историк Г. Василич - Федор Кузьмич заходил обыкновенно к двум старушкам, Анне и Марфе, и пил у них чай. Старушки эти жили ранее около Печерского монастыря Новгородской губернии, между Изборском и Псковом, занимаясь огородничеством. Сосланные в Сибирь своими господами за какую-то провинность, пришли со старцем в одной партии. В день Александра Невского в этом доме приготовлялись для него пироги и другие деревенские яства. Старец проводил у них все послеобеденное время, и вообще, по сообщениям знавших его, весь этот день был необыкновенно весел, вспоминал о Петербурге, и в этих воспоминаниях проглядывало нечто для него родное и задушевное. “Какие торжества были в этот день в Петербурге, — рассказывал он, — стреляли из пушек, развешивали ковры, вечером по всему городу было освещение, и общая радость наполняла сердца человеческие”». Бывал он на исповеди у будущего томского епископа Парфения и томских иеромонахов Рафаила и Германа. Они утверждали, что знают, кто он, но отказывались разгласить тайну исповеди.
20 января 1864 г. старец Федор Кузьмич скончался в своей келье на лесной заимке в нескольких верстах от Томска и был похоронен на кладбище томского Богородице-Алексеевского мужского монастыря.
Памятник Федору Кузьмичу на месте его кельи на заимке купца Семена Хромова В 1904 г. над могилой построили часовню. В годы советской власти ее снесли, а захоронение превратили в выгребную яму. В 1984 г. Русская православная церковь причислила Федора Кузьмича к лику святых. Его мощи были обретены вновь спустя одиннадцать лет, во время раскопок на месте погребения.
В качестве аргументов в пользу версии приводятся факты странного поведения Александра, родственников и его окружения:
1. Александр неоднократно говорил о своем отречении и о желании начать иную жизнь, необремененную заботами о государстве. Супруга Николая I, Александра Федоровна, перед коронацией в Москве 15 августа 1826 г. вспомнила поразившее ее высказывание Александра: «Наверное, при виде народа я буду думать о том, как покойный император, говоря нам однажды о своем отречении, сказал: “Как я буду радоваться, когда увижу вас проезжающими мимо меня, и я, потерянный в толпе, буду кричать вам “ура! “»
2. При отъезде из Петербурга Александр попрощался с матерью, зашел на кладбище к дочерям, на выезде из города остановился, как будто смотрел на столицу в последний раз.
3. О начале болезни государя записали в свои дневники в один день, 5 ноября, три близких к Александру I человека, (императрица Елизавета Алексеевна, князь Волконский и лейб-медик баронет Виллие), когда заболевание еще не вызывало никаких опасений. Объяснить такое странное стечение обстоятельств можно лишь желанием создать единую версию течения болезни, нужную Александру.
4. Дневниковые записи Волконского и Виллие закончились 19 ноября 1825 г., в день смерти Александра I., а записи Елизаветы Алексеевны - 11 ноября.
5. Акт о смерти императора подписали Волконский, Виллие, генерал-адъютант барон Дибич и врач императрицы Стофреген. Протокол о вскрытии подписали врачи Виллие, Стофреген, Тарасов, местные врачи и генерал-адъютант Чернышев. Все эти лица были из окружения Александра. Круг лиц, которые могли быть причастны к фальсификации узкий, в него входили кроме императрицы Елизаветы Алексеевны - Волконский, Виллие, Чернышев, Дибич, Стофреген и Тарасов.
6. Непохожесть внешнего облика умершего Александра в Петербурге.
7. Императрица и сподвижник Александра князь Петр Михайлович Волконский не сопровождали траурную процессию в Петербург.
8. Мать Александра, императрица Мария Федоровна, когда открыли гроб в Петербурге, не признала сына.
9. Николай II в качестве наследника престола побывал на могиле старца в 1891 г. Его могилу посетил великий князь Алексей Александрович в 1873 г.
10. Скончался старец Федор Кузьмич 20 января 1864 г. в возрасте около 87 лет (то есть родился он в 1777 г. - в год рождения Александра I).
11. В семьях доктора Тарасова панихиду по усопшему Александру I в 1825 г. не служили. Первая панихида по Александру в этой семье была отслужена лишь в 1864 г., т.е. после смерти старца Федора Кузьмича.
Против версии совершенно определенно говорят такие объективные факты, как болезнь императора в Таганроге, акт о его смерти, протокол о вскрытии тела, дневниковые записи о ходе болезни Александра и его последних минутах, отчеты о препровождении тела из Таганрога в Петербург, похороны в Петропавловском соборе. На все подмеченные сторонниками аргументы в пользу версии у ее противников имеются четкие и определенные ответы.
1. Император хотел отречься от престола, но в истории Московии и Российского государства таких случаев не было. Государь служил своему народу до последних дней своей жизни. В законах не был прописан случай об отречении, и юридически обосновать такой шаг императору не было возможности. Престол переходил только после смерти государя.
2. Травмирование ноги на маневрах осенью 1823 г и последовавшее осложнение в виде рожистого воспаления привело к росту температуры, появлению резкого озноба, слабости. Состояние больного было настолько серьезным и критическим, что медики не исключали летальный исход. Болезнь лечили долго – шесть месяцев. После пережитых дней в бреду мысль о смерти не оставляла Александра. Он мог чувствовать, что выздоровел не окончательно. Сегодня медики констатируют, что «рожистое воспаление в большинстве случаев протекает с другими заболеваниями, которые ослабляют иммунитет, способствуя развитию инфекций». Он был уверен, что умрет в ближайшее время. Поэтому был выбран для лечения супруги Таганрог, а не Италия, чтобы было легче везти его тело в Петербург. Поэтому прощался он с матерью, с детьми на кладбище, поэтому был такой внимательный, заботливый. Он хотел, чтобы Елизавета запомнила его добрым, вновь в нее влюбленным. Обычная простуда в Крыму из-за потери иммунитета привела к смертельному исходу.
3. 5 ноября три близких человека начали записи в своих дневниках о болезни государя. Видимо, состояние государя встревожило их настолько, что они решили начать записи не для общественности, а для себя.
4. По свидетельству Волконского именно 11 ноября утром император приказал позвать к себе Елизавету Алексеевну, и она оставалась у него до самого обеда. Александр, видимо, сообщил ей, что скоро умрет. Они прощались. Он давал ей указания, как поступать дальше, как ей жить без него. После этого она посчитала, что вести дневник дальше не имеет смысла.
5. Если предположить, что был сговор, то должен был быть и сценарий, и каждый участник как актер должен был без репетиции сыграть блестяще свою роль. Самая жуткая роль по этому сценарию была у Елизаветы. Она должна была проливать слезы над телом неизвестного человека и ночами молиться рядом с ним. (Это что-то похлеще «Вия»). И если, следуя сценарию, государь получал свободу, то какова судьба ожидала других участников, какие испытания выпали бы на их долю, если бы подлог был обнаружен. Это же дело подсудное. Ни императрица, ни князь Волконский никогда свое имя после такого суда отмыть не смогли бы.
6. Непохожесть на смертном одре внешнего облика умершего Александра еще современники объясняли плохими условиями бальзамирования в Таганроге, тряской в пути, действием жары, стоявшей в ту пору на юге. Князь Волконский написал в столицу: «Хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо всё почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились... почему и думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроба не нужно». Врач Тарасов, бальзамировавший тело, так обильно напитал тело специальным составом, что пожелтели даже белые перчатки.
7. Самочувствие Елизаветы Алексеевны после смерти супруга настолько ухудшилось, что она не смогла сопровождать тело супруга в Петербург. Князь Волконский не мог оставить вдову, - рядом с ней других высокопоставленных лиц не было, а в любом случае надо было организовывать ее переезд в столицу.
8. Гроб был доставлен в Петербург через два месяца после смерти Александра. Его открывали один раз для членов императорской семьи. Мать государя Мария Федоровна воскликнула: «Я его хорошо узнаю: это мой сын, мой дорогой Александр!», но все же нашла, что лицо сына сильно похудело. Похороны состоялись 13 марта 1826 г.
9. Скончался Федор Кузьмич 20 января 1864 г., согласно метрической записи 80-ти лет от роду, а не в возрасте 87 лет.
10. Великие князья посещали могилу Федора, чтобы удостоверится в справедливости дошедшего до Петербурга слуха о его сходстве с Александром I и подробнее узнать о его бытие и деяниях. Факты встречи великого князя Александра Николаевича с Федором Кузьмичом и посещения великими князьями его могилы ничего не говорят в пользу версии.
В начале XX века эксперты по указанию князя Николая Михайловича провели сравнительный анализ почерков императора и старца. Если бумаг, написанных рукою Александра, сохранилось много, то из бумаг, написанных Федором Кузьмичом, остался только конверт с надписью: «Милостивому Государю Симиону Феофановичу Хромову. От Федора Кузьмича». Эксперты признали, что не имеется ни малейшего сходства, как в почерке, так и в отдельных буквах. Вопреки мнению великого князя Николая Михайловича тождество почерков признал занимавшийся этим вопросом известный юрист А.Ф. Кони, не графологический эксперт, заявляя: «письма императора и записки странника писаны рукой одного и того же человека».
Исследователи обращали внимание и на то, что Федор Кузьмич в своих разговорах, беседах часто употреблял южнорусские и малороссийские слова вроде «панок», что было совершенно несвойственно Александру I. При этом в речи мелькали специфические звуки, характерные для малороссов. Историки, поддерживавшие версию, объясняли, что вкрапления в речь южнорусского говора были вызваны долгим пребыванием старца на юге, в Малороссии.
Попытки разгадать эту тайну предпринимали крупные ученые историки К.В. Кудряшов, Н. Кноринг и великий князь Николай Михайлович. Опираясь на сведения о старце, Кудряшов, а затем Кноринг высказали предположение, что Федор Кузьмич это - исчезнувший из Петербурга в конце 20-х годов при невыясненных обстоятельствах блестящий кавалергард, герой военных кампаний против Наполеона Федор Александрович Уваров Второй. Великий князь Николай Михайлович, апеллируя к тем же данным, а также к некоторому внешнему сходству Федора Кузьмича с Александром I, высказал мысль, что в Сибири скрывался внебрачный сын Павла I от Софьи Степановны Ушаковой, дочери сначала новгородского, а затем петербургского губернатора С.Ф. Ушакова, некто Симеон Великий
Во время голода в 1921 г. был издан советской властью декрет об изъятии церковных драгоценностей, в котором был секретный пункт, предписывавший «вскрывать могилы царской знати и вельмож на предмет изъятия из захоронений ценностей в фонд помощи голодающим». Были вскрыты императорские гробницы в Петропавловском соборе. Из гробов изъяли драгоценности, с императорских мундиров - ордена, а с пальцев – перстни. Были вскрыты гробницы Александра III, затем Александра II, Николая I, а когда дошли до гробницы Александра I, то обнаружили, что гроб пустой.
Записи со слов свидетелей.
1. Доктор технических наук, профессор Е. В. Болдаков (Москва):
«В 1921 году мне в Москве твердо говорили, что вскрытие было произведено. Огромное впечатление на присутствующих произвел Петр Великий. Гробница Александра I оказалась пустой»
2. Д. Адамович (Москва):
«Со слов ныне покойного профессора истории Н. М. Коробова… мне известно следующее, Член Академии художеств Граббе, присутствовавший при вскрытии царских могил в Петрограде в 1921 году, сообщил ему, что Петр I очень хорошо сохранился и лежал в гробу как живой. Красноармеец, который помогал при вскрытии, в ужасе отшатнулся. Гробница Александра I оказалась пустой».
3. Профессор А. Н. Савинов:
«Определенные сведения сообщал А. А. Сиверс, — записываю точно со слов его дочери:
„Александр Александрович Сивере не видел никаких документов о вскрытии гробницы Александра I в Петропавловском соборе. Но он, будучи в дружеских отношениях с Владиславом Крескентьевичем Лукомским, слышал от него рассказ об осмотре гробниц в первые годы революции *. В. К. Лукомский присутствовал при вскрытии всех гробниц, во всех были обнаружены останки — кости, одежда. Но гробница Александра I была пуста“.
Александр Александрович Сиверс, Владислав Крескентьевич Лукомский — видные специалисты по нумизматике, генеалогии и другим историческим дисциплинам
4. Врач Б. А. Корона:
«Считаю своим долгом поделиться с Вами имеющимися у меня заслуживающими внимания свидетельствами бывшего архиепископа Ленинградского Николая (в миру Владимира Михайловича Муравьева-Уральского), ныне умершего и похороненного в городе Угличе. Архиепископ Николай, получив образование в Военно-медицинской академии, недолго работал врачом-отоларингологом и, приняв монашество, поступил в Ленинградскую духовную академию. В 1921 году… он по занимаемому сану был приглашен в комиссию, которой было поручено вскрытие склепов в императорской усыпальнице Петропавловского собора. Вскрытие могил фиксировалось в акте, который был подписан всеми уполномоченными по окончании работы. Труп Петра Великого сохранился в отличном состоянии, < > одет в зеленый суконный мундир и кожаные ботфорты. Архиепископ Николай объяснил хорошую сохранность трупа голландским методом бальзамирования». По словам архиепископа, тело Павла I не было бальзамировано, череп «разбит на многие куски», - гроб же Александра I совершенно пуст, лишь на дне «немного пыли».
Кто, когда, зачем забрал тело императора Александра I из гробницы? На эти вопросы, наверное, никогда ответа не будет. А предполагать можно что угодно.
Глава 11. Вера Молчальница это – не Елизавета Алексеевна.
Вскоре после смерти императрицы по Петербургу распространился слух, что будто бы сопровождавшая Елизавету Алексеевну княжна Волконская, страдавшая бессонницей, видела, как некие люди вынесли императрицу в сад и утопили в пруду. Фрейлина подняла тревогу, разбудила слуг, но вернуть императрицу к жизни не удалось. Исследовательница Л. Васильева, пытаясь найти доказательства этой версии, утверждала, что императрица Елизавета якобы представляла опасность для Николая и его матери, и потому от нее поспешили избавиться. Дополнительные подтверждения, что Елизавета представляла опасность для Николая, Васильева видела в том, что Николай и его мать поспешили уничтожить дневник и другие личные бумаги Елизаветы. Подозрительной показалась исследовательнице поспешная поездка Марии Федоровны навстречу невестке. Не вдаваясь в подробности, главным аргументом против этой версии является тот факт, что все свидетели этого предполагаемого убийства не подверглись опале, более того, личный секретарь императрицы Н. М. Логвинов стал сенатором, которому поручались многочисленные ответственные поручения.
А потом стали распространяться обычные для царствующих лиц слухи, что императрица Елизавета Алексеевна в действительности не умерла. Версий было много. По легенде, которая до сих пор еще вызывает споры исследователей, императрица в Белеве, ссылаясь на усталость, попросила оставить ее одну в комнате. Хозяйку дома подняли в полночь и сообщили, что императрица скончалась. Когда она приблизилась к ней, чтобы поцеловать руку покойной, то обнаружила, что перед ней находится другая женщина. В дом был приглашен священник, который исповедовал и причастил закутанную женщину. Запаянный гроб увезли в Петербург, а в доме местного священника Донецкого появилась некая странница. Ее отличали хорошие манеры и высокая образованность. После этого в городе заговорили, что эта странница - императрица Елизавета Алексеевна.
Затем следы страницы, по легенде, теряются, и она появляется только через 8 лет в 1834 г. в Тихвине. Там она назвалась Верой Александровной. Она остановилась в доме помещицы Веры Михайловны Харламовой. О своем прошлом она никогда не рассказывала, также не называла своей фамилии. Ее часто видели в Тихвинском Богородичном монастыре, совершала она паломничества в другие местные монастыри. К ней приходили местные прихожане, жители соседних сел, вели духовные беседы, отправляли к ней детей для обучения молитвам и закону Божию.
В 1838 г. Вера Александровна была арестована из-за отсутствия паспорта. Отправили ее в Валдайскую тюрьму, где на вопрос о ее фамилии и происхождении она ответила следователю: «Если судить по небесному, то я -прах земли, а если по земному, то я - выше тебя». Следователь продолжал настаивать, но добился того, что Вера Александровна окончательно перестала отвечать на вопросы. После этого в течение 23 лет до самой смерти она молчала, лишь иногда отвечая на вопросы посредством записок. После полутора лет заключения в Новгородской тюрьме ее отправили в Коломовский дом для умалишенных, где она провела еще полтора года. Оттуда написала она письмо к графине А. А. Орловой-Чесменской, жившей тогда на своей даче близ Юрьева монастыря. Прочитав письмо и переговорив с неизвестной арестанткой, которая на все вопросы отвечала письменно, графиня поспешила в Петербург и передала ее письмо лично императору Николаю Павловичу. Вскоре последовало повеление предложить Вере Александровне пребывание в одном из Новгородских женских монастырей, по ее выбору, Постановлением от 11 апреля 1841 г. она была переведена в Сырков монастырь:
«По Указу Его И. В. и пр. Новгородская духовная консистория слушала отношения: Новгородского Сыркова Девичьего монастыря игуменьи Маркеллины и Господина гражданского и военного губернатора следующего содержания: Графиня Орлова-Чесменская просит Его превосходительство содержащуюся за неимением письменного вида в Новгородском Колмовском заведении девицу Веру Александровну, лишенную дара слова, отдать для помещения на ее счет, впредь до окончания о ней дела, в Сырков монастырь, в ведение тамошней игуменьи, которая на принятие ее изъявила, с тем, что в случае востребования девицы этой она в то же время будет представлена и без разрешения из монастыря никуда не отпускается. Губернское правление согласно изъявленному графиней Орловой желанию в 14 число сего марта месяца заключило: Девицу Веру Александровну отдать на попечение Ея Сиятельства помещением в Сырков монастырь, о чем уведомить Новгородский приказ общественного призрения, в заведении которого находится ныне Вера Александровна...
Свято-духовского монастыря протоирей Гаков Лавров. Секретарь Шабловский».
С этого времени Вера Александровна поселилась в монастыре Сыркова «в шести верстах к северу от Новгорода» и получала ежегодное пособие от государя. Веру Александровну взяла на попечение местная благотворительница – графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская (дочь графа Алексея Орлова). Вера жила в отдельной келье-избушке, внутри которой была единственная выбеленная комната и ведущие в нее маленькие сени. Из мебели в келье был шкаф с книгами, медный самовар, два деревянных стула, кровать и часы с кукушкой. Спала Вера на кровати, покрытой тонким войлоком.
В монастыре Вера Александровна до самой смерти вела весьма аскетический образ жизни, ограничивая свое нахождение в монастыре кельей и церковью. Слух о ее подвижничестве сделал ее предметом особого почитания, как в монастыре, так и за его стенами. К ней приходили толпы богомольцев, прося ее благословения. Одних она наделяла сухариками, которые сама сушила из монастырского хлеба, другим давала собственноручные записочки с изречениями из священного писания. Большую часть пищи, которую приносили ей богомольцы, она отдавала нищим или скармливала птицам. Сохранилось предание, что в 1848 г. «молчальницу» посетил император Николай I. Несколько часов они проговорили за закрытыми дверями. На его вопросы монахиня отвечала письменно, и ее ответы заняли несколько листов бумаги. Уходя, император вежливо поцеловал руку монахине и сжег ее записи в пламени лампады. В числе других посетителей Веры были митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский, граф и писатель Михаил Толстой.
6 мая 1861 г. Вера Молчальница умерла. Погребение совершили на пятый день после ее смерти в могиле, вырытой на месте, которое Вера перед своей кончиной обозначила прутиками. На могиле Веры был поставлен памятник на средства петербургского купца. Долгие годы над ее могилой служили панихиды, а богомольцы находили возле нее утешение своим духовным и физическим страданиям. «Людей она любила, жалела их и помогала каждому, чем могла, от души помогала. Вот народ и помнит».
Сторонники легенды об уходе Елизаветы Алексеевны из светской жизни в мир странницы и о ее появлении в образе затворницы Веры Молчальницы находят подтверждение сходства Веры с императрицей в следующих ее словах и действиях
• «Если судить по небесному, то я - прах земли, а если по земному, то я - выше тебя» (сказано в Валдайской тюрьме в 1838 г.).
• «Я прах, земля; но родители мои были так богаты, что я горстью выносила золото для раздачи бедным; крещена я на Белых Берегах» (сказано во время приступа горячки в первый год пребывания в монастыре).
• «Имя «Вера Александровна» содержит в зашифрованной форме её подлинное происхождение и означает на самом деле «вера (религиозная) в царя Александра».
• На сохранившихся после неё выписках из Священного в большом количестве присутствуют монограммы с буквами А, П и Е в различных сочетаниях (например, АП, ЕА), что некоторые исследователи считают монограммами императора Александра Павловича и его жены Елизаветы. Монограммы всегда старательно написаны, а нередко рядом с буквами АП содержится приписка «Царь (Отец) и Бог мой еси ты».
• Одна из фраз в записках Веры воспринимается как намек на ее бегство через мнимую смерть: «Чудесы являеши, с мертвыми во гроб мя вселяеши».
Основным источником всех биографических сведений о Вере Молчальнице является статья священника Сыркова монастыря Иоанна Лебедева, бывшего 15 лет ее духовником. Статья была опубликована в июльском номере журнала «Странник» за 1868 г., то есть через 7 лет после ее смерти. Записки Веры Молчальницы хранились в архивах Сыркова монастыря. С ними в начале XX века работал монастырский священник Н. Грузинский. К. В. Кудряшев, исследовавший архивы, пришел к заключению, что под именем «молчальницы» скрывалась Вера Александровна Буткевич, дочь генерал-майора Александра Дмитриевича Буткевича и Анны Ивановны фон Меллер, его второй жены.
Генерал Буткевич служил под начальством А.В. Суворова, в 1794 г. принимал участие в битве за Варшаву во время подавления восстания Тадеуша Костюшко. Рано женившись, он вскоре овдовел. От этого брака у него осталась дочь Варвара, вышедшая впоследствии замуж за своего дальнего родственника, майора Александра Ивановича Татищева, ставшего много лет спустя военным министром, графом и председателем Верховного суда над декабристами в 1826 г.
Около 1784 г. Александр Дмитриевич женился вторично на одной из столичных красавиц того времени - Анне Ивановне фон Меллер: «на эту парочку молодых весь тогдашний Петербург любовался. У них родилось трое детей: сын Алексей и две дочери - Софья и Вера». Александр Дмитриевич обвинил супругу в измене. Как говорил сам супруг: «он застал в спальне жены своей одного из своих товарищей - весьма впоследствии известного генерала, но кого именно, не упомню, а потому и называть не смею,- и выкинул его за окошко», а с ней разошелся. При этом отец отрекся от обеих дочерей, признавая своим только сына. Положение Анны Ивановны с тремя детьми и без всяких средств к существованию было плачевным; - своего у нее ничего не было. Вскоре вступил на престол император Павел, который пожаловал Анне Ивановне небольшое имение в Лужском уезде. Не получив развода, в 1796 г. Александр Иванович женился на пятнадцатилетней девочке. После смерти сына Алексея в 1812 г генерал прекратил все отношения с семьей второй жены.
Анна Ивановна Фон-Меллер умерла в 1816-1817 гг., Александр Дмитриевич отобрал у дочерей пожалованное императором Павлом имение, и выгнал дочерей из дома. Софья Александровна закончила жизнь в одном из местных монастырей и погребена в имении своей сводной сестры, Стройновской-Зуровой, Налючи. Судьба младшей дочери Веры Александровны официально считается неизвестной.
От третьего брака с Марией Семеновной Бинкевич, у Александра Дмитриевича было четверо детей. Сын Николай, самый младший, и три дочери: старшая Екатерина, в замужестве Стройновская, вторично вышла замуж за генерала Зурова в 1836 г., вторая - Любовь Маевская и третья - Татьяна. Внук от его средней дочери, Любови Александровны, Николай Сергеевич Маевский написал семейную хронику, опубликовав ее в 1881 г.
То, что Анна Ивановна Буткевич - Меллер не была целомудренной женщиной и не блюла верность своему супругу известно из книги «Жизнь Александра Семеновича Пищевича, им самим писанная. 1764 - 1805 годы». Ее автор - сын сербского помещика . познакомился с гусарским подполковником Александром Дмитриевичем Буткевичем и его очаровательной супругой в 1788 г, будучи. молодым кавалерийским поручиком. Спустя четыре года они снова встретились в Саратове, где стоял полк под командой Александра Дмитриевича, который уговорил Пищевича пойти к нему командиром эскадрона. Здесь же, в Саратове, продолжилось знакомство Пищевича с супругой полковника, которое вызвало бурную ревность Буткевича, избавившегося от молодого поручика со скандалом. В 1796 г., когда Александр Дмитриевич находился в Польше, Пищевич приехал в Петербург за новым назначением и временно поселился в доме генерал-лейтенанта Турчанинова, находившегося рядом с домом Буткевичей. Свои встречи с Анной Ивановной он красочно описал в книге:
«Я ничего еще не сказал о продолжении моего знакомства с госпожою Буткевичевою, которую я в сем городе нашел; удовольствие ее было велико меня увидеть, и прежняя наша приязнь возобновилась; муж ее тогда находился в Польше. Вот женщина, с которою в другой раз при сем случае начинались мои изъяснения в чувствуемой мною к ней любви; и при сем разе она повела меня по всем степеням волокитных правил, дабы тем более дать цену удовольствию мне приготовляемому. Наконец, в один вечер возвратились мы из театра, в котором играна была прекрасная итальянская опера: Утешенные любовники. Имея преисполненные воображения и всяко-разной чувственности сердца наши; зрение и слух наш были насыщены, но в желаниях наших оставалась некая пустота, которую итальянская пиеса лишь привела в вящщее волнование; вкусный ужин и приятные напитки придали и более огня к чувствам нашим. По окончании стола госпожа Буткевичева вошла в прекрасно отделанный боскет, освещенный искусственным огнем, который, казалось, только ради того горел, чтобы стыдливость женскую скрыть, она прилегла на софу, я сидел возле ея; мы говорили о многом, до нашей взаимной склонности касающемся, и наконец, истощив все слова, проводили несколько минут в забытии, причем госпожа Буткевичева принимала мои поцелуи с горячностью распаленной женщины. После сего дня мы провождали время самым приятным образом: прогулки, театр, концерты нас занимали попеременно, а впрочем, возвращаясь домой, госпожа Буткевичева находила свое удовольствие, имея меня безотлучно при себе< > Она мне нередко признавалась, что такого рода жизни еще никогда не испытывала и потому, положив пользоваться оною во всем пространстве, редко очень посещала своих знакомых, а если и делала это, то единственно дабы только соблюдать благопристойность< > Простившись с госпожою Буткевичевой, с которой я проводил целый день и часть ночи, я оставил Петербург».
Для ревности у Александра Дмитриевича были весомые причины, и то, что дочери София и Веры не его, он, надо полагать, был уверен, так как вел себя по отношению к ним жестоко, не оказывая никакой помощи. Его сын Алексей родился в 1785, время рождения Софьи и Веры с большой долей вероятности может быть отнесено к 1786-1788 годам. Кого считал Александр Дмитриевич их отцом? Кого выбрасывал он в окошко, чье имя он, как бы, не помнил?
Небольшое расследование позволит нам дать ответ на вопрос.
Екатерина II умерла 6 ноября 1796 года, менее чем через месяц, 4 декабря, Павел I в числе первых своих указов подписал именной указ Сенату о пожаловании Анне Ивановне Буткевич 300 душ мужского пола крестьян в Лужском уезде, с землею и угодьями. Через некоторое время император Павел произвел Александра Дмитриевича в генерал-майоры и назначил шефом Белозерского пехотного полка. Незадолго до смерти он успел произвести его в генерал-лейтенанты. Почему император оказывал такие милости семье Буткевич?
Чаще всего государи таким образом выражали свою благодарность лицам за оказанную услугу или блестяще выполненное задание. Есть все основания подозревать, что любовником Анны Ивановны, которого выбросил в окошко Буткевич, и отцом ее дочерей был цесаревич, Павел Петрович, которому было тогда 32-33 года.
Сведения о Вере Александровне Буткевич обрываются в 1818 г., а Вера Молчальница появилась в Валдайском уезде в 1834 г бездомной странницей. Если «молчальница» это - Буткевич, то ей должно было быть около 45 - 46 лет, и все зрелые годы своей жизни, целых 16 лет, она провела в скитаниях, а родительский дом покинула в 20 лет.
Вера Молчальница открыла графу Михаилу В. Толстому, посетившему ее в 1860 г., свою тайну, заявив, что родителей ее звали Павел и Анна, а крестными – Александр и Мария. «За грехи мои и моих родителей,- сказала Вера - я, грешная, наложила на себя обет странничества и молчания». Наши рассуждения привели нас к мысли, что родители ее были император Павел и Анна Ивановна Буткевич - Меллер, а крестные - великий князь Александр Павлович и императрица Мария Федоровна. Грехов у Павла I и у Анны Ивановны было достаточно. Отношения Павла и Марии Федоровны были в это время натянутыми, ей приходилось мириться со всеми выходками, причудами, любовницами цесаревича. С его главной любовницей Екатериной Нелидовой ей пришлось даже подружиться «настоящий дружественный союз для блага любимого обеими человека». Не исключен вариант, что на крестины своих внебрачных девочек царевич пригласил свою супругу и десятилетнего сына. Мария Федоровна не могла отказать мужу в его просьбе стать крестной матерью его дочерей от другой женщины. Становится понятной причина визита императора Николая I к Вере Молчальнице. Николай был сводным братом Веры и как человек рационального мышления, решил с ней познакомиться. А его продолжительная беседа с ней и почтительный поцелуй руки, значат многое.