"Как бомбили город Горький"
Автор - Нина Осокина
http://www.proza.ru/2014/02/13/22
Мой отец случайно оказался свидетелем первого немецкого авианалёта на город Горький.
В то время ему было 19 лет.
Вот как он пишет об этом в своих воспоминаниях:
…После окончания курсов – в соответствии с запретом наркома просвещения о роспуске студентов по домам – нас отправили на работу в совхоз, в 50 км от города.
Но в начале июля вызвали опять в город – в призывную комиссию.
Меня, с еще одним моим товарищем, зачислили в Ташкентское авиационное училище.
Приехавший оттуда лётчик-лейтенант, проводивший мандатную комиссию, сказал, что отправляться в училище будем 1 октября.
Обучать будут на бомбардировщиков, штурманов и стрелков-радистов. Даже сообщил такие подробности, сколько времени проедем до Ташкента, какое звание получим после окончания училища, какую будем получать стипендию и сколько будем получать, когда станем лётчиками.
Лётчик! – Гордая и заманчивая мечта! И эта мечта у нас скоро исполнится… Ну самое долгое - через год… Будем летать, бомбить немецкие города, станции, эшелоны, заводы, штурмовать немецкую пехоту… Будем носить лётную форму – комбинезоны, большие сапоги и рукавицы, будем вызывать зависть у своих односельчан…
Но этим честолюбивым мыслям видно было не суждено сбыться…
Когда мы прибыли 1 октября для отправки в училище, нам сказали, что мы оставлены до 1 февраля для прохождения всеобуча.
Отсрочка на 4 месяца! Если тратить по 200 рублей в месяц на питание, то чтобы прожить 4 месяца, нужно 800 рублей! И потом ещё нужны деньги на ботинки, осеннюю одежду, квартиру…
Оставаться в городе было невыгодно. На заводскую или фабричную работу не принимали. («Какие же вы будете работники, когда будете по 5 часов в сутки учиться! А потом, по уходе в армию – что в скором времени не замедлиться – вам надо платить двухнедельное пособие…», - так отвечали нам на нашу просьбу устроиться на работу.) Оставалась - как выход из положения – работа грузчика. Но грузить было без привычки тяжело, трудно…
Решили сняться с военного учёта и уехать домой.
Это было еще труднее: наши документы были уже в Москве, на просмотре у какого-то генерала. Несмотря на это, мы стали настойчиво каждый день теребить военное начальство, чтобы нас сняли с учёта.
Денег у нас не оставалось уже почти ни копейки, приходилось кушать один раз в сутки на занятые у квартирных хозяек деньги. Хлеба в это время давали по продовольственным карточкам иждивенцам и неработающим только по 400г в день. Оставаться в городе было, по нашему мнению, невозможно…
Наконец, после продолжительного нежелания со стороны военкома и упорной периодической просьбы со стороны нас, военком поставил на наших приписных свидетельствах штампы о снятии с учета в этом ОВК и вычеркнул из списка допризывников.
Заняв еще на дорогу денег у хозяек и купив в магазине по коммерческим ценам по две буханки хлеба, мы с другом 5 ноября отправились на трамвае на станцию Мыза.
В 4 часа вечера мы были уже на нужной трамвайной остановке. Выходя из трамвая, мы вдруг услышали частую стрельбу из зениток. Высоко в воздухе, на большом участке были видны чёрные клубки дыма от разрывающихся снарядов. И там, где эти клубки дыма были плотнее и чаще, медленно, переваливаясь с боку на бок, лавировал между разрывающимися снарядами немецкий бомбардировщик.
Через некоторое время тревожно завыла сирена.
Видя и ощущая в первый раз настоящую воздушную тревогу, народ в некоторой панике начал разбегаться по укрытиям. Но через какие-нибудь 5 минут опять наступило затишье, самолётов уже стало не видно, и зенитки прекратили бесцельную в это время стрельбу.
Не ожидая ещё повторной тревоги, мы спокойно направились по железнодорожной насыпи к станции, расположенной в километре от трамвайной остановки. Не прошли ещё и половины пути, как друг мой увидел справа на небольшой высоте летящий немецкий самолёт, от которого вдруг отделилась и быстро пошла вниз бомба.
Не проследив до конца за её полётом, мы вдруг увидели то, что заставило наши сердца похолодеть. Прямо на нас, в 50 м над железнодорожной насыпью, прерывисто и глухо завывая, летел второй вражеский стервятник. Мы невольно залегли в канаву. С беспокойством за свои белые сумки, висевшие у нас за спиной и могущие нас демаскировать, смотрели на чёрную жуткую свастику немецкого самолёта, как вдруг позади раздался резкий оглушительный взрыв, потрясший землю. Мы оглянулись. В 200 метрах от нас к небу поднялся большой чёрный куст. На сердце стало как-то тревожно и жутко, было жаль себя, жаль разрушающихся зданий и заводов…
А еще было жаль то, что сегодня, пожалуй, не придётся уехать домой…
По всему городу оглушительно и неприятно затявкали зенитки. Из-за одного большого здания стремительно поднялся в воздух наш истребитель, а в небе образовалось большое зарево…
- Вот так уехали домой! - вдруг промолвил мой приятель. - Это нас так провожают, лётчиков-то будущих… Смотри, учись, может быть и мы будем когда-нибудь так бомбить и пугать вот таких (как мы сейчас) двух немцев…
- Учиться сейчас нечего,- ответил я. – Учатся не здесь, здесь только закалиться немного надо, чтобы в недалёком будущем, когда будем на фронте, хладнокровно относиться к вражеским устрашениям, к их пугающей технике. А если уж нам придется бомбить, то будем бомбить еще хлеще. Наша цель – не мирный народ пугать, не жилые здания разбивать, а заводы врага, готовящие ему военную технику, и штурмовать его пехоту.
На вокзале по разным сторонам металась небольшая кучка красноармейцев с винтовками, несколько мужчин, а также женщины с детьми – все искали укрытия. (Опасались осколков от своих снарядов, с жужжанием падающих сверху.) В маленьком вокзальном помещении остались только не могущие находиться на холоде женщины с грудными ребятишками. От близко стреляющих зениток, от дрожащих оконных стёкол дети плакали.
Мы протолкались в середину зала и легли на полку.
Через некоторое время на вокзал прибежали впопыхах несколько испачканных известью молодых рабочих и работниц. Они рассказали, что в их завод попала бомба. А мастер, никого не выпускавший из цеха во время воздушной тревоги, испуганно бросился под стол, когда ударила бомба…
На вокзале было радио. Когда затихала зенитная стрельба, когда не слышно было близкого завывания бомбящих самолётов, когда передавались несколько раз по радио слова: «Граждане, воздушная тревога миновала, отбой!», - люди облегченно вздыхали, успокаивались, делались весёлыми и начинали рассказывать всем уже известные незначительные случаи, происшедшие во время миновавшей воздушной тревоги.
Но спокойное время продолжалось недолго: нарушая тишину, вдруг неожиданно опять начинали бахать зенитки.
По радио опять объявляли: «Внимание, воздушная тревога!», и люди опять начинали беспокойно и напряжённо прислушиваться к стрельбе, к жужжащим осколкам и самолётному гулу.
Во время третьей начавшейся воздушной тревоги станционное начальство решило выделить маленький товарный вагон, прицепить его к отправляющемуся в скором времени пассажирскому поезду и отправить на нём всех находящихся на станции пассажиров.
Во время сильной зенитной пальбы, когда всё небо было почти в огне, началась пассажирская погрузка. Сначала грузили женщин с ребятишками, кидали в вагон на разнотоварные лёгкие и тяжёлые мешки. Потом посадили мужчин.
В поезде было невыносимо тесно и темно. Из-за тесноты и только что пережитого волнения люди нервничали и ругались, ребятишки плакали.
Наконец вагон прицеплен, и поезд, покачиваясь и стуча колёсами, начал отъезжать от неспокойного в это время города.
На утро мы уже были за 60 км от города, но в ушах ещё раздавались хлопающие выстрелы зениток…
© Copyright: Нина Осокина, 2014
Свидетельство о публикации №214021300022