из текста "Эфесские мужи" http://www.stihi.ru/2011/07/06/3593
Своему тайному агенту аттильский властелин верил как себе. Но надо отдать должное и царедворцу – он никогда не применял доверие своего господина в разрез с интересами властелина. Геле хватало и тех возможностей для собственного достойного образа жизни, которые ему открыло собственное положение и образ жизни.
На данный час царь был томим именно ожиданием встречи со своим подданным, со своим ближайшим верноподданным, незаменимым добытчиком сведений и слухов. Где-то по миру гуляли сейчас его глаза и уши, подмечая все, что царь мог и хотел знать.
Нетерпение Кодру росло сообразно щемившему его душу осуждению богов, затаивших свои намерения под высоким бездонно-чистым небосводом – но как не был прозрачен и невинно–прекрасен купол небес над дворцом, Кодру чувствовал обман. Тень немилости скользит по его полям, оливковым рощам, виноградникам. Вино этого года обещает быть горьким. Как ни теплы и ласковы лучи солнца над его домом. Как ни наливают ягоды и фрукты нежнейшими ароматами и соками жизни земля и небо. Как ни стараются неутомимые дикие пчёлы подсластить своим мёдом и молочком пищу народа - тень скользит по полям его родины. Внезапно Кодру замер. Доверившись свои думам, он пропустил момент появления на дороге всадника. И вот по белой мраморной лестнице, только сейчас замеченный, к нему торопился спешившийся посланец.
Гела приметив, что царь остановил на себе его взгляд, склонился в поклоне и приветствовал своего господина.
Царь, как ни жарко было в помещении, почёл за лучшее покинуть открытое пространство - боясь, что сведения им полученные попадут ещё кому-то в уши. Тайный советник прошёл вслед.
Как ни пропитана была кожа гонца пылью, как ни отдавала запахом уставшего тела его одежда – слуге пришлось подчиниться и скрыться в душных стенах дворца, хотя наипервешим желанием Гелы была прохлада и свежий ветер, обдувающий слипшиеся от долгой дороги волосы и грудь.
Царь занял место на одной из белых мраморных плит, установленной в глубине зала между скульптурами Деметры и Посейдона. Когда Гела почтенно во второй раз склонил свою светлую голову перед владыкой, то заметил в руках царя веер, несколько более нервно теребимый владельцем, чем можно было бы думать, глядя на обманчиво спокойную позу. Гела поправил съехавшую на бок при поклоне пряжку на груди, и всем своим видом показал, что готов отвечать на вопросы царя.
Казалось, последний не очень-то уверен, хочется ли ему узнать правду о положении в его государстве.
Царь взмахнул пару-тройку раз перьями, резко захлопнул веер и приказал:
- Говори.
- О, царь. Поручение твоё исполнено, несмотря на трудности, вставшие на пути выполнения, - как и всякий знающий себе цену человек, Гела не преминул напомнить о своих талантах и способностях в достижении цели, а так же истраченных усилиях.
Речь советника не порадовала. Последствия вторжения обещали быть ужасными. Ни аттильское войско, ни народ не были готовы к такой вооружённой компании. Враг захватил северные земли врасплох. Уже во всю шли грабежи, насилие, кровопролитие. Отряд посланий на перехват врагу оказался столь малочисленным и слабым, что никто не выжил при столкновении, как не пытались местные крестьяне помочь своим солдатам. Сейчас неприятель стал лагерем, уже прибрав к рукам пятую часть земель. Перекрыв пути сообщения с северными и западными дружественными странами - соседками. Поддержки просить было не у кого: так как не представлялось возможным начать переговоры о военной помощи из-за отрезанности территорий Аттики от возможных союзников.
Кроме того – враг направил достаточно большой отряд на юг на захват серебряных рудников. А это грозило серьезным кризисом и недовольством знати, что резко ослабило бы поддержку царю в ведении военных действий. Прекрасно понимая, что такого рода недовольства поспособствовали бы усилению враждебно настроенных Кодру местных его недругов, царь чувствовал шаткость своего положения. Внутренние беспорядки и внешнее вторжение - это такое испытание, которое совершенно не готовая к подобным неурядицам страна, выдержать однозначно не могла. На карте стояли будущее царя, его детей, его народа. В глубине души Кодру был немало возмущен – он, по своему, много сделал для укрепления, как страны, так и созданию безбедного существования народа. И все ж таки целиком положиться ни на кого не мог. Велика была вероятность измены со стороны ближайшего окружения. Ослабленная его правлением тирания все ж таки существовала в умах местных самых крупных владельцев и не давала им покоя. Их доходы и жизнь могли бы быть еще более обеспеченными и значительными. И зная алчность и непримиримость своих неприятелей, что в самой Аттике, что за её пределами Кодру не мог не понимать: эти две реки непременно сольются и половодье смоет и его лично и его сыновей. Такого не могло допустить ни его сердце, ни его разум. Столько лет – и всё напрасно. Никогда.
Веер, теребимый в руках, резко был переломлен надвое.
Гела вздрогнул от неожиданного поступка царя. В полном молчании царь поднялся и прошел ближе к колоннам – ближе к свежему ветру с полей своей страны. Не оборачиваясь, спросил:
- Есть что-то ещё.
Пред этим советник ещё колебался: стоит ли говорить с царем о столь щекотливом вопросе, но брошенный в угол испорченный веер, придал решимости:
- Да, царь. На обратной дороге я тайно ночью проник к Евклии.
Спина царя напряглась. Это имя уже давно было под запретом. Евклия – долгое время была возлюбленной Кодра, столь же долго она верой и правдой блюла его интересы, помогала советами, была его опорой в конфликтах с местной знатью, но царь был царь, и когда у него возникло желание к юной нежной обаятельной Сафо, то Евклия была отвергнута. Правда из круга придворных бывшая сподвижница исключена не была, но, разумеется бывшие враги Кодра и самой Евклии отыгрались на беззащитной опальной брошенной женщине на всю катушку. Ирония, презрение, пренебрежение – довели бедняжку до полного изнеможения. Немилость легла тягчайшим грузом на ещё вчера прекрасное и гордое личико. Кто ты – когда ты никто. И можешь быть мишенью для всех врагов бывших и всех врагов будущих. О, царь. Кто ты пред богом, и кто простые смертные пред тобой.
Евклия покинула дворец униженной и одинокой, совершенно нищей, с израненной невзгодами душой.
На выезде из города, как доносили соглядатаи, Евклия воздела руки к богам и прокляла и Кодру и его дворец.
С этого момента её имя ничего кроме ненависти в сердце царя не вызывало.
И вот он слышит:
- Евклия.
Его проклятье, его наваждение, его самые тяжелые сны, немилость богов, неудачи в жизни – все теперь слилось для царя в этом слове. Слава в бесславии. Так он понимал сейчас этот рок, рок нелюбимой женщины.
Но наши враги знают и видят о нас больше чем наши друзья. Они ждут возмездия и расплаты. Они надеются и верят, иногда только и живут этой надеждой на этот день, этот час, этот миг. Я отмщен – боги на моей стороне. Евклия, найдя своё последнее пристанище на этой земле, не смирилась, она собирала все слухи, все знаки, которые могли дать ей утешение на расплату за погубленную жизнь. Этим то и воспользовался смышлёный Гела. Большая часть самых точных и проверенных сведений была им получена у отторгнутой царской возлюбленной. Сейчас она подсказала дорийцам имена местных врагов царя. Она же надоумила их пройти на юг и отрезать серебряные рудники от доступа. Помни меня царь. Я была в твоей жизни. Помни, нежась в постели с Сафо, помни, принимая военный совет, помни, проклинаемый недругами, помни о своем предательстве и вероломстве.
- Можешь идти, - глухо ответил господин, отпуская советника.
Оставшись наедине, царь вышел на балкон. Ветер был всё ещё сух и неприятен. Итак, война. Неожиданная, незапланированная, ненужная. Война, смявшая как ненужный листок, его планы, его желания, угрожающая его потомкам, всему чего он добивался в столь тяжкой борьбе за власть и богатство. Итак……
- Итак, о, боги, вы не на моей стороне.
Несколько дней царь не покидал дворец. Советоваться было не с кем, война не сулила ничего хорошего. Одиноко бродя между неприступных и, видимо, непримиримых в своем решении отнять у него власть, а возможно и жизнь белых великанов, Кодру наконец решил получить совет жрецов.
Хотя со жрецами у него были натянутые, как тетива лука, отношения – выбора не было. Только жрецы могли теперь быть ему полезными.
Царь переоделся, что бы меньше привлекать к себе внимание, и, взяв в спутники одного из воинов, выехал в сторону Дельф.
- Я имел всё – и это под угрозой. Я прогневил вас, о, боги.
Однако на всем протяжении дороги боги не давали царю никаких знаков своего присутствия. Молоко у встречных крестьян было все таким же приятным на вкус, вино таким же хмельным, виноград сладким. Только в победу над врагом люди не верили. Ходили слухи один не вероятнее другого. Коварство и кровь сеялись в землю Аттики.
Подобное рождает подобное. Кровь должна была родить кровь. Кому как не ему об этом знать.