ЛЕСЯ ПОЛИЩУК - http://www.proza.ru/avtor/lesiapolishuk - ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "НЕМНОГО О ЖЕНЩИНЕ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
- Мама, расскажи еще, как ты была маленькой.
У Любы было три дочери, и долгими зимними вечерами они часто разговаривали о том, «что было раньше». Неизвестно, приятны ли ей были эти воспоминания, но она всегда охотно рассказывала девочкам о своём прошлом.
- Мама, ну, пожалуйста, расскажи ещё.
- Помню себя очень маленькой. Родилась я в 30-ом году, а это были трудные времена. Тогда после родов не давали отпуск. Через месяц надо было выходить на работу. Мама работала в полеводческой бригаде, а отец был кузнецом. В 1933 году настали смутные времена, был ужасный голод. Трудно жилось и нам. Мама перетирала какую-то траву, добавляла обдирную муку и пекла лепёшки. Время было смутное, не дай вам Бог узнать, что это такое - голод.
Прямо посреди комнаты висела деревянная люлька. Утром родители меня сажали в неё и давали в руки веник, что бы мышей отгоняла, а то были случаи, что мыши, или крысы, объедали ребёнку уши. Помню эту люльку, веник, я сижу, люлька качается, мыши бегают, я веником машу и пугаю мышей: «Кыш-кыш-кыш».
Окна в доме были заколочены с улицы деревянными нетёсаными досками огромными гвоздями. Боялись, что кто-нибудь окно разобьет, залезет и заберёт ребёнка, то есть меня, и съест. Детей тогда ели, голод, это страшная штука. Я привыкшая оставаться в доме одна, не боялась, наверное, не понимала. Помню, что сижу в люльке, мышей гоняю, и вдруг в окне напротив чьи-то глаза. Вот тогда было очень страшно, сама не знаю, чего я испугалась, только эти глаза и сейчас вижу, как тогда. Потом руки схватились за доску и стали тянуть со всей силы. Сколько это продолжалось, не могу сказать. Только тот человек так и остался у окна.
Когда пришли родители, то увидели мужчину. Он висел на окне, зацепившись руками за доску, которую ему не хватило сил оторвать. Так он и закоченел. Если бы он не умер от голода, и было бы у него немного больше сил, и он смог оторвать доску, забрался в дом, то нас с вами сейчас на свете не было бы.
Мужчину сняли с окна, собрались люди, никто его не узнал, не из нашего села оказался. Похоронили, вернее, закопали, не до церемоний было, за территорией кладбища, всё-таки ребёнка хотел съесть, не по-людски это, на кладбище его хоронить.
Прямо напротив нашего дома было колхозное поле. На поле росла пшеница, а мы с голоду пухли. Когда пшеницу скосили, мама и я, хоть и мала была, как стемнеет, переходили через дорогу и ползком собирали колоски. Мама шептала, чтобы я не вставала на ноги, а то заметят – расстреляют, были такие случаи в селе. Ползали мы по полю долго, пока холщёвые мешочки не наполнятся колосками. Колени и локти были разодраны стернёй до крови, саднили, но плакать нельзя, а я и не плакала, сама не знаю почему, больно же было. Дома пшеничные колоски потрошили, разминая между ладонями. Зерно мама толкла в ступе вместе с сушёной лебедой, и жарила на сковородке на керосине, что-то на подобии оладий.
После того случая с мужчиной стала мама брать меня с собой на работу в поле. Сначала женщинам воду подносила в кружке, потом помогала маме, что она делает, то и я. И прополка, и уборка урожая, и серпом жала, и снопы, что больше меня в несколько раз, таскала. Сколько себя помню, у меня частые головные боли. Поработаю в поле, на солнце, да ещё и понаклоняюсь, голова и разболится. Скажу маме, а она мне травинку сорвёт и велит в носу поковырять ею, пока кровь не пойдёт. И правда, легче становилось.
Пережили голод, только стала жизнь налаживаться, а тут и война. Перед войной брат родился, Володя. Отца на фронт не взяли, он был инвалид, у него горб, в детстве с печки упал. Так всю войну в кузнице и проработал. Никогда он не рассказывал про то, как в оккупации работал. Дом у нас был хороший, добротный на самом краю села. Как вошли немцы, сразу двоих на постой поставили. Немцы были спокойные, никогда никого не обижали. Когда планировался рейд по изъятию продуктов у населения, они говорили маме: «Матка, яйка, млеко хавай». Мама собирала курей, связывала им ноги, клала в мешок, и вместе с яйцами и другими продуктами прятала на берегу в камышах. Так называли нижнюю часть довольно большого огорода, где протекал ручей. В темноте куры сидели тихо, а может тоже понимали, шумнёшь, тут тебе и крышка. Однажды немцы не предупредили про облаву. В этот день один из немцев после дежурства отдыхал, куры ходили во дворе, паслись, а тут облава, стали курей хватать, те кричат, кудахчут, мать на крыльце платочком слёзы утирает, тут постоялец на шум вышел. Стал что-то по-немецки говорить. Что он сказал? Только ушли облавщики и курей не взяли, и обыск не сделали.
Не помню, в каком году случилась беда, снаряд попал в нашу хату, а чей, никто не знает. Хорошо в доме никого не было. Мама натаскала с хаты, что успела. Стали мы жить в погребе. В 1943 году родилась сестра, а тут в погребе – холодно, сыро, голодно. Снова через дорогу в поле, из мёрзлой земли выцарапывать мёрзлую полусгнившую картошку, свёклу, тем и жили. При немцах тоже всё сажали, а как же, только для немцев уже. Снова родители на работу, а мне – нянчить детей. Сестра маленькая, щуплая. Где мама брала хлеб, я не знаю. Уходила на работу, давала кусочек хлеба размером с половину спичечного коробка, и тряпочку, и велела, как сестра заплачет, хлеб разжевать, в тряпочку завернуть, и в рот ей положить. Да за краешек держать, что бы та не подавилась, и называлось это «куколкой». А знаете, что трудней всего было, когда хлеб разжёвывала? Самое трудное - не проглотить его. Боже, как же хотелось его проглотить, положишь хлеб в рот, пожуёшь, и вынимать надо, а нет сил, до спазмов в горле. Но я ни разу не глотнула, всегда давала сестре «куколку». Сестра и не плакала никогда, наверное, сил не было плакать. Не понимаю, как она вообще выжила.
Закончилась война, а мне без малого 15 лет. Подалась я в город работу искать, поступила в вечернюю школу, училась хорошо, очень мне нравилось книги читать. Устроилась на швейную фабрику, ученицей. Дали место в общежитии. Жили бедно, но дружно. В получку покупали хлеб, солёную кильку и устраивали пир на весь мир. В общежитии все девушки жили бедно, в основном все из села, городские дома жили. Одеться не во что, кто в чём. Если у кого заводилось новое платье, то в нём все по очереди ходили на свидание, или на танцы.
Окончила вечернюю школу, и поступила в училище, учиться на швею. Стала страна от войны отходить, восстанавливаться, но всё равно жили очень бедно и часто впроголодь. До самых валенок бегала в парусиновых туфельках, форсила. В воскресенье был выходной, в субботу работали, так вот в воскресенье я покупала буханку хлеба, садилась на рабочий поезд и ехала в село. Дорога долгая, целых три часа, это 80 километров. На пассажирском быстрее, да на него денег не было. Пока доеду, выщиплю весь мякиш из хлеба, довозила только корку.
В селе тоже не сладко, но посадили огород, и был какой-никакой урожай. Ездила не часто, денег не хватало на дорогу, а маме помогать надо, так я стала брать с собой девочек из общежития, из тех, кому было некуда ехать, они помогут в огороде, а мама за это их накормит тем, что уже выросло. В основном картошкой, да луком, да квашеной капустой с подсолнечным маслом. А то ещё с собой нам даст сколько сможет.
Жили в общежитии дружно, всем делились, не припомню, чтобы кто от кого что-нибудь утаил, всё делили поровну. И хоть получали получку, но денег не хватало, всё время хотелось есть, сколько помню, мы всегда голодные. Если у кого заводился кавалер, ему не сладко приходилось. Когда идёт в общежитие – должен принести угощение для всей комнаты, мы там жили вчетвером, и в смежной - шесть. Вот на всех и приносили. А угощения, знаете какие в те времена были? Селёдка, картошка, сахар-рафинад ломаными кусками, а если принесут булочек, или конфет «подушечек», так это настоящий праздник. С одной «подушечкой» можно целых три стакана кипятка выпить.
Когда познакомилась с вашим отцом, так он сразу всему общежитию понравился. Отец его был заведующим лавки, маленького магазина, по-теперешнему если сказать. Потому они не голодали, и вообще жили не бедно. Никогда он не приходил с пустыми руками, и щедро угощал моих подруг. Да хитрый такой был, всегда говорил, что это мать передала, или батя передал. А родители понятия не имели обо мне.
Вот такое у меня было детство, да и юность не на много лучше. С отцам поженились, тоже, пока на ноги встали – хлебнули. Жизнь мы трудную прожили, поэтому и стараемся, чтобы вы всегда были сытые. Всегда в доме есть хлеб, крупа, картошка. Живите счастливо, не дай Бог никому испытать голод.
- Мама, расскажи ещё, как вы с папой поженились.
- Хватит на сегодня, да и рассказывала уже много раз. Не шумите, ложитесь спать, отцу рано на работу вставать. Разбудите, будет нам, что полуночничаем. Идите, ложитесь.
- Спокойной ночи, мама.
Девочки поцеловали мать, они всегда целовали её перед сном, и отправились в постель. А Люба долго лежала с открытыми глазами. Сон не шёл, всколыхнулись воспоминания, будоражили, не давали сомкнуть глаза.
- Господи, спаси и сохрани, и отведи беду всякую от детей моих, не дай им испытать никаких бед.