Как-то неожиданно осень вступает в свои права.
Хотя ждёшь её... И даже торопишь. А она всё жеманится. Стеснительная такая барышня... ресничками хлопает... Губки ладошкой прикрывает...
И оглянуться не успеешь -- обдаст холодом, изморозью покроет. Одним движением обдерёт листву, оставив голые изломанные ветви в дряблой наготе стареющего тела.
Ещё вчера красочный наряд украшал деревья, золотом и багрянцем заливая округу, и вот уже жалкие лохмотья былого великолепия устилают землю.Только-только спешила по дороге статная молодица, дородная да румяная... Ан, глядь, еле тащится жалкая старушонка, изуродованная временем да тяжким трудом.
Последние стаи уплывают в великом небесном море туда, где тепло.
Последняя осенняя охота.
Утренники всё дольше держат иней на траве. Со дня на день ляжет снег, и худо тому у кого нет ни норы, ни берлоги. Ни перьев, ни шерсти. У кого две ноги босые да драный плащишко на худых плечах.
Сколько времени удавалось ей избегать людских троп? Волчьи стаи, словно эстафету, передавали её одна другой, словно она сама стала волчицей. Словно кровь Серого не только обмыла её с головы до ног, но и влилась в её жилы, став частью её тела и души. Даже мёртвый он защищал её. Вот и сейчас, выискивая место для ночлега, она чувствует сторОжу: матёрый самец и два двухлетка кружились поодаль.
Лес жил своей жизнью. Она не боялась его. С тех пор, как Серый увёл её в стаю, лес стал ей родным домом. Серый был волком-одиночкой. Но его боялись, и временами ей казалось, даже уважали. Так на человеческом языке звучало то, что она видела в отношениях зверей.
Привычные звуки родного дома.
Вспорхнула птица, прошелестела, взбираясь на дерево, белка -- мелькнул рыжиной пушистый хвост, где-то пискнула мышь. Но неясное чувство тревоги задело её, словно ветерок от взмаха крыльев мотылька. И звук, тихо прозвучавший в шорохах леса, был понятен и Матёрому, и двухлеткам: -- Уводи стаю. Охота, -- вот что услышали волки от человеческой самки, жившей рядом со стаей. Она снова рыкнула, заметив, что Матёрый не поверил.
И только тогда, когда стая уже ушла за пределы лога, только тогда Матёрый услышал собак.
Собаки бесновались. Волчий дух ещё не исчез, не выветрился, но стаи не было. Ни одного зверя на весь лог. Стая ушла, не оставив ни молодых, ни старых. Растворилась в окрестных лесах. Затаилась в буреломах и буераках, выжидая, когда уйдёт человек, и можно будет поискать новую лёжку для семьи.
Матёрый никогда не приводил стаю на однажды покинутое место.
--------------------------
-- Снова ушёл, будь он неладен! -- Старший егерь, казалось, готов был расплакаться от досады. Ему эта игра с Матёрым начинала надоедать. Уже не первый раз пытались взять стаю врасплох, Но всегда старый волк выводил всех, до последнего щенка, из казалось бы захлопнувшейся ловушки.Иногда среди волчьих следов находили следы человеческие, но они пропадали, словно их обладатель растворялся в воздухе. Сначала полагали, что волки загрызли какого-нибудь бедолагу. Но следов кровавой расправы так и не нашлось, и решили, что следы человека и волков случайно пересеклись.
Подтягивались охотники, не меньше старшОго раздосадованные неудачей и всё же восхищённые умом вожака. Кажется, собрались все. Не было только двух ловчих, княжОго сына и его собак. Остальные собаки, всё ещё разгорячённые бегом, понемногу успокаивались.
Хозяин охоты, боярин Векша, досадливо огрызался на смешки гостей и сам, ответно, обещал прогнать Матёрого на их земли. Посмотрим-де, как у вас получится, умнее ли вы старого Векши, что и на медведя хаживал в одиночку, и с волком схватывался. Припомнилось, как одновА, зим пять назад, вышел на лёжку волка-одиночки, как смахнул его серый великан с коня и унёсся в чащу на глазах дружины, охнуть не успевшей. Не принял боя волк, унося на себе добычу -- лёгонькую девчонку лет десяти. Где теперь её косточки?.. А хорош был зверь. В холке чуть ли не с годовалого телёнка, с сединой на загривке. Девчонка на нём словно лебяжья пушинка смотрелась. Так и сгинули оба. До сих пор иногда Векше казалось, что не было этого. Померещилось... И ему, и гридням, и дружине. А ведь было их три десятка, и все видели как волк прыгал. Как боярин, которого и разом втрое не сшибёшь с коня, кувыркнулся наземь, и как уходил волк огромными прыжками, что чуть ли не втрое были против обыкновенных.
Жалел Векша, что не пересеклись пути их больше. Отличная была бы потеха.
После-то разговоры пошли, что оборотень это, и девка видать из лесного народа, что волков вместо лошадей пользуют. Разговоры покружились-покружились, да и стихли. В лесу места много, Добычи хватит всем. И Матёрому, и боярину. Но есть граница. И кто её первый пересёк трудно сказать. То ли кто из щенков Матёровых, то ли кто из гридней Векшиных. Но вот уже две зимы подряд боярин пытается загнать старого волка, а тот с лёгкостью уходит от облавы, да и семью свою уводит до единой души. Теперь уже не просто потехи ради охотится Векша на Матёрого. Гордость задета. Что я -- глупее зверя лесного? Всё одно мой верх будет. Не уступлю... Потому как я -- человек. Богом выше зверья лесного да степного поставлен, А тут какой-то волчишка меня за нос водит?.. Не потерплю!..
----------------------
Толпа гомонила. От боярского подворья туда-сюда метались гридни, холопы, проскакивала и конная челядь. Хватало в толпе и доглядчиков. Здесь слово, там жест или взгляд -- глядишь кусочек правды и выскользнет.
-- У боярина дочь пропащая нашлась...
-- ДикАя...
-- А поживи-ко с волками, и ты дикОй станешь...
-- Не-а... Меня сразу сожрут.
Смех окружающих. Говоривший невысок, но широковат в талии. А, вернее, на колобок смахивает и упитан. Словно ветер в камышах прошелестел вопрос:
-- Знать не сгорела девчонка в порубе?
И тут же ответно:
-- А почём знаешь, что в порубе сгореть должна?
-- Баяли...
-- Кто?..Когда?..
Но вопрошавший уже исчез, словно растворился в толпе. Истаял, как кусок масла в горячем молоке... Только пенку домыслов оставил.
Про тот давний набег молчали -- и батогов боялись, и боярину душу тревожить лишний раз не хотели. Не повезло Векше с женой, Мало ли полонянок привозили из Степи, мало ли своих в Степь в полон отдавали?.. Но своими руками сжечь свой дом и чадо, собой рожёное, в полымя кинуть на глазах у мужа связанного, арканами словно младенца спелёнутого... До такого даже дикие лесные люди не додумывались.
Спас боярина князь, наезжавший к Векше поохотиться, да градские охотники-ополченцы -- мигом дружину собрали, как вестник примчался. Мало кому из степняков уйти удалось. Боярин самолично срубил голову подлой жене, да что с сего толку! Солнышко... Чадушку-Мирославушку не вернёшь. Из огня не вынешь.
Единый свет был для Векши, и тот померк...
И никто не видал, как серая тень нырнула в пламя и вылетела из него, унося в зубах маленькое безжизненное тельце. А если кто и заговаривал об этом, знать всё же кто-то видел, то на смех подымали: волк огня пуще смерти боится.
А случилось это годков десять тому... не мене...
-------------------------
-- Ну, княжич, по гроб жизни должник я твой. -- Векша мерил горницу своим широким шагом. -- Я ж тебе, неразумному, плетей хотел всыпать. Не подумал ты, что перед батюшкой твоим я ответчик за тебя, не ты. А ты в чащобу сунулся! Мало волки, на секача мог наскочить!
-- Не наскочил же! -- Княжич охнул: мамка Анея приложила, смоченную в настое, жгучую тряпицу к ране. -- А может лучше было бы на секача наскочить, нежели на дочь твою потерянную. -- Он опять охнул.
-- Ну чего разохался, как баба на сносях, -- прикрикнула мамка и гневно воззрилась на Векшу. -- А ты сядь, не мельтеши перед глазами! За Лесовиком послали?
-- Сразу, как сказала. Своим снадобьям не веришь?
-- Её зубам да ножу не верю, Не со зверьём она жила, с лесными людьми. А их снадобий и чар я не знаю. Не охай, не дЕвица, -- опять прикрикнула она на княжича.
-- Да надо мной вся дружина хохотать будет. И моя, и отцова. Скажут: совсем дитё, коли девка так уработала...
-- Не скажут...-- От двери в горницу к скамьям шёл волхв. Невысокий, седобородый, одногодок боярину, может старее зим на пять. -- Ты ведь, отрок, не абы кого взял -- саму Хозяйку.
В горнице стало тихо.
А волхв тем временем приблизился к скамье, на которой лежал княжич, и слушал старую мамку, что отчитывалась о сделанном.
---------------------------
ВечЕряли в той же горнице, где пользовали княжича. Он и лежал на лавке, укутанный в одеяла да шкуры, запеленатый, как младенец, в холсты. Анея опасалась не зря. Нож оказался чистый, а вот рваные раны от зубов вызывали опаску. Девка-то и сырым мясом не брезговала. Но пока тревожиться не было повода. И волхв с боярином сидели у стола в красном углу и тихо беседовали.
Анея приказала подать мёду, заедков, пирогов. От горячего волхв отказался и наказал Анее идти почивать как и остальным. Он уже побывал в светёлке у пленницы и сумел напоить её сонным зельем. Приказал наглухо закрыть оконца ставнями и, без надобности, в светёлку не входить. Девушка пострадала много меньше княжича, синяки да царапины не в счёт. Её, сонную, обмыли, мазями намазали, в постель уложили. Хотя знала ли дикАя, что такое чистая постель?
И вот теперь двое из тех, кому была ведома старая беда приподняли покровы времени.
-- Лесовик, почему ты её Хозяйкой назвал?
Волхв молчал. Боярин не торопил, вспоминая всё, что говорилось о Хозяйке Волков, жившей у лесных людей. Говорили, что молода, но самые старые и мудрые волки на поклон к ней ходят. И не одну стаю от охотников сберегла -- чует охоту, когда та только на след встаёт. Лесные люди волков почитают за родню, дары им дают. За это волки лесной народ от чужаков берегут, своих щенят на воспитание приводят. И эти волки уже не боятся огня и спят у очага. А Хозяйка с ними на их волчьем языке разговаривает. Волки ей о всех делах лесных докладывают и приказы её слушают. Но и по человечьи Хозяйка говорит. Хотя сам Векша не слышал от неё ничего, кроме коротких взрыкиваний. Ну так и видел он её всего-то как до кремля добрались. А там скорым скоком повезли княжью полонянку в град, на подворье, а княжича сначала обиходили лекари сторОжи, а потом в град повезли с опаской, уж больно нехороши были раны.
Лесовик, наконец, заговорил:
-- Помнишь байки, что когда твоя жена ребёнка в горящий поруб бросила, волк в огонь кинулся?
-- Если и кинулся, не иначе -- оборотень.
-- Ну, может, и оборотень, -- вдруг легко согласился волхв. -- Только всем вам не до того было. И князь и твоя дружина уже степняков в оборот взяли. Те уходить, вы -- за ними... Так Серый с добычей и ушёл. Ушёл к тем у кого вырос в лесу. У лесных людей иные волки в няньках ходят, детей стерегут. К тому времени Серый волчицу себе нашёл. Вот её-то, степняки твоей женой приведённые, и порешили. Волк за ними шёл чтоб поквитаться. А тут ребёнок в огне, Вспомнил чему учили, месть отодвинул. Ребёнка спасал.
-- А тебе откуда ведомо, -- перебил волхва Векша. -- Будто тебе сам волк всё рассказал?
-- У тебя доглядчики есть? -- не обидевшись, усмехнулся Лесовик. -- Там словечко, тут два, а дале и третье -- вот и замысел угадывается. А кроме -- и лесные люди ко мне бывают... Много не скажут, но мысли покажут. А волхвы их с волками и говорить могут. Они же роднятся, а какие тайны у родни? Вот Серый и принёс дитя туда, где сам рос. И снова ушёл на охоту. Далеко в степь забрёл, но обидчиков своих всех достал, кого вы не догнали. Говорили мне будто он из Степи дорогой пояс с ножом приволок. И этот пояс положил к ногам спасённой девочки. Только мнится мне, что это уже сказка.
А Векша вдруг подумал, что он так и не нашёл любимого пояса жены, что носила она по праздникам.
-- После того, как волк вернулся, девочка начала говорить с людьми. До этого она всё время проводила с волчатами и училась их языку. Избегала людей и огня.
-- Не мудрено...-- Коротко вздохнул боярин.
-- Вернувшийся волк приручал ребёнка к людям и огню. Девчушка ни на шаг не отходила от своего спасителя, и волк жил рядом с людьми, пока она была слишком мала. Серый остался одиночкой. Это был не просто волк. Это был Волчище. Твой Матёрый перед ним просто щенок.
-- Знаю... Если бы я знал тогда!.. -- почти простонал Векша.
-- Всё равно не взял бы ребёнка. Этот волк не одну лихую ватагу разметал, защищая своего щенка. Потому и стала она Хозяйкой. Видно так Чуры порешили. И не нам оспорять. -- Волхв замолк. И вдруг весело ухмыльнулся: -- А ты, боярин, жди Матёрого в гости.
Горница погрузилась в тишину. Лишь постанывал во сне княжой сын, да потрескивали в печи поленья. Векша ничего не ответил волхву.Он не удивится, если так и будет, после того, что услышал.
-------------------------
Два двухлетка униженно ползали на брюхе перед Матёрым.
Кто знает, как и о чём думают волки. Мы не можем перевести их мысли на человеческий язык. Но известно: Волк предан своей Волчице и отвечает за её детей. Серый одиночка однажды привёл ребёнка в стаю, и, хотя от него пахло людьми и огнём, Волчица облизала детёныша и недолго говорила с ним. Видимо детёныш пришёлся Волчице по душе, потому что она подтолкнула его в стайку щенят. С тех пор Серый стал ходить рядом со стаей Матёрого. Однажды Серый не пришёл к стае. Не было и его щенка. След привёл Матёрого на лесную поляну, где Серый-одиночка принял свою последнюю битву. Брезгливо отряхивая лапы, Матёрый обошёл поляну, обнюхивая трупы вонючих двуногих, и подошёл к Серому. Одинокий собрат не расцепил зубов на горле разбойника, пронзившего его коротким мечом, закрыв телом своего щенка. Тихий скулёж встряхнул Матёрого, и он лапами столкнул Серого с детёныша. Щенок был весь в крови. Но это была кровь Серого. И, когда Матёрый вылизал щенка, от него всё так же пахло волком, точно со смертью Серого вся его суть и кровь перешли к человеческому детёнышу, уничтожив последние человеческие запахи. Так щенок Серого-одиночки остался в семье Матёрого. У щенка было удивительное свойство: он чуял охоту, едва та брала след. С тех пор стая Матёрого уходила из любой ловушки.
Иногда щенок Серого уходил, Возвращаясь, он приносил запахи людей и огня. Но это были чистые лесные люди, от них пахло лесом и волками, позволявшими людям жить рядом. Опаснее были другие, те, что распахивали пустоши. Эти люди охотились на стаю. Эти люди пришли на угодья Матёрого, и эти люди увели Хозяйку, что лечила и спасала стаю. Именно это сказали Матёрому волки, которых он отправил за щенком Серого. Там была свора собак изрядно потрепавшая двухлеток, потому милостиво и позволил Матёрый остаться щенкам безнаказанными. Сам же пошёл за Хозяйкой, человеческим детёнышем.
Щенком серого собрата.
-------------------------------
Звериным взглядом зыркнула пленница на вошедшую. Ещё в тумане от сонного питья, спелёнутая в холсты -- ни рук, ни ног не шевельнёшь, только зубы и остались, но всё одно -- до последнего драться готова.
Анея горестно вздохнула, опуская поднос со снедью на столешницу. Её ли это чадушко? Её ли Мирославушка, коию с младенчества молоком своим вскормила? Мать Мирославы отказалась кормить дитя. Уж тогда бы боярину помыслить о жене... Но нет... Да и кто же подумать мог о худе?..
Качая головой, Анея взяла с подноса кусок мяса и подошла к девушке. Пленница оскалилась, готовая вцепиться в протянутую руку, сверкали яростью глаза, раздулись ноздри... И вдруг затрепетали, уловив неясный, но давно знакомый, чуть забытый запах. Ярость утекала из глаз, сменяясь недоумением. Откуда? Откуда она знает этот запах: такой родной, дарящий покой и блаженство безопасности?.. Так покойно было с этим запахом, пока не запахло гарью, конским потом и навозом.
Огонь...
Огонь!
Пленница метнулась с постели, закричала диким, надрывным, от ужаса и боли, голосом...
Она вспомнила!
Вспомнила заполыхавшие соломенные крыши избёнок, где жили холопы. Панику и беготню, отца, выскочившего на крыльцо хозяйской избы без кольчуги и щита, с одним мечом в руке.
Не помог меч...
Ловко набросила аркан на мужа жена-степнячка. Подскочили соплеменники её, спутали Векшу. Подожгли степняки усадьбу, людей повязали, скот согнали со двора. Анея спряталась с девочкой сразу же, как увидала чей аркан боярина свалил. Да, видать, плохо пряталась. Вытащили их из поруба. Поруб огнём запалили.
Нехотя загорался поруб, да вдруг взялся огнём... Смолистый сосновый, высушенный жарким летним солнцем.
Стояла Анея перед конной боярыней и страха не было, только злость на изменницу, да одна мысль билась в голове -- Мирославу уберечь.
-- Дай ребёнка, -- приказала боярыня.
Анея не шелОхнулась, а дитятко ещё крепче прижалось к кормилице. Кивнула степнякам боярыня. Те вырвали девочку из рук няньки и подали матери. Кинулась Анея на боярыню -- вырвать из рук злобных чадушку... Да ожёг удар плетью хозяйской... Да сабля степняка по голове ударила.
Последнее, что увидала кормилица -- дитятко в горящий поруб летящее.
Промахнулась сабля степняка, и подмога тут подоспела. Не добили вороги кормилицу, да и полон погнать не успели -- себя впору спасти. Видно кто-то из холопов до посада добежать успел, а может и сами дым увидали. Только, когда поруб затушили, даже косточек детских не нашли. Много ли им надо сгореть? -- Тонюсенькие... Как соломка...
Правда, уже тогда кто-то говаривал, что видел волка в огонь скакнувшего, в полёте ребёнка перехватившего. Да кто говорившему поверил -- мало ли что со страху померещится? Анея чуть с ума не сошла, когда, придя в себя, об этом узнала.
Огонь...
Сильные зубы, сомкнувшиеся на тоненькой шейке...
... И -- беспамятство...
Очнулась Мирослава от того, что большая серая собака лизала её лицо, руки, тело. И там, где шершавый язык касался кожи, боль вспыхивала и затихала.
-- Няня...
Анея подхватила спелёнутое тело, готовое скатиться с постели, прижала к груди. Слёзы покатились из глаз -- непрошенные, незванные. Пленница высунула язык, лизнула слезинку...
-- Няня...
-- Узнала, дитятко... Узнала. Вспомнила, чадушко... Мирушка моя... Значит, правду баяли, что волк тебя спас. А мы и не верили...
Анея качала вновь обретённую дочку, плакала в голос, а волчья воспитанница, словно утешая, слизывала со щёк кормилицы слёзы.
Челядинцы послали за боярином да волхвом, а сами, робея, в приоткрытую дверь дивились. Готовы были к тому, что полонянка Анею грызть будет. А оно -- вон оно как вышло.
Стремительно вошёл боярин, но, следовавший за ним, Лесовик остановил Векшу и вошёл в горенку первым.
-- Анеюшка, тебе травки не дать? -- ласково спросил он.
Анея повернула к волхву залитое слезами, но уже улыбающееся лицо.
-- Узнала она меня, Лесовик. Узнала...
-- Ну может и меня узнаешь, Хозяйка?
Мирослава внимательно смотрела на волхва. Настороженность, извечная спутница волка, снова сквозила из глубины её глаз. Волхв задал свой вопрос на языке лесных людей.
-- Да... Я узнала тебя. Ты приходил к Старому Волку, когда он провожал моего отца к предкам.
Векша, тоже понимавший речь лесных людей, дёрнулся было, но повелительный знак волхва остановил его.
-- И ты теперь носишь его шкуру? -- последовал новый вопрос.
-- Да. Я отвечаю за племя.
-- Лесные Люди тоже слушают тебя?
-- Конечно. Но подчиняются вожаку стаи.
---------------------------
На капище звучали мерные удары в бубен. Шаман племени приглашал прародителей на торжество: Хозяйка Волков выбрала отца своих детей. Уже принесены все положенные жертвы и великолепный дар-выкуп избранника -- могучий лесной бык -- готовится на огромном костре, нашпигованный мясом такого же могучего секача, что принёс в дар предкам отец невесты. Пряные травы и корешки отдают свой аромат ветерку, который здесь, на священной поляне, чуть колышет ветви.
Родовичи начинают священную пляску под ритмы бубна. В священный круг впрыгивает молодой охотник -- самый удачливый и добычливый. В эту зиму и лето его ловушки были полны. И он уже собрал нужное для сватовства количество шкур. Теперь ему доверено рассказать предкам о своём выборе и просить у них благословения. Словно одинокий волк мечется он по кругу. О-о-о!.. Он удачлив и смел. В его норе всегда есть еда. Ни куропатка, ни заяц не скроются от его быстрых ног. Пришло время исполнить завет предков, но нет рядом с ним быстрой и смелой волчицы, ради которой он может сразиться с любым.
Короткие взлаивания, взрыкивания, вой вплетались в ритм шаманского бубна и завораживали. В священном кругу уже разворачивалось действо: к молодому охотнику присоединились другие. Они -- то кружились вокруг него, то отступали, то словно набрасывались на смельчака, бросающего им вызов.
Гости, заворожённые диким ритмом, покачивались и притоптывали в такт. И внезапно в эти человеческие подражания вплёлся истинный волчий вой.
Среди танцующих сидел настоящий волк.
Шаман распростёрся ниц перед явившимся предком, за ним последовали танцоры. вскоре остались стоять только княжьи да Векшины люди. А волк продолжал свою песню. И что-то знакомое привиделось Векше в этом звере. Видно Серый-одиночка всё же оставил след в этом мире. И человеческий вожак, в знак уважения, преклонил колено перед предком лесных людей.
А за ним и остальные.
А в песню предка вплетались новые звуки. Снова заговорил бубен шамана и ответный вой доносился из леса.
Кто? Или что? подсказало княжичу пойти навстречу этому вою? Из лесу на священную поляну выходил Матёрый. В своих зубах волк держал длинные рукава охабня надетого на Мирославу. Девушка шла мелкими шажками, стараясь не запутаться в подолах сарафана и рубахи, тогда как волк ступал степенно и размеренно, словно лесной боярин, ведущий своё дитя к брачному ложу. Статные щенки Матёрого пели песню, которой подпевали лесные люди. Будет время свадеб, и разбегутся они за своими ладами и будут сами водить своих щенков. А пока Матёрый исполнил волю предков -- вернул Хозяйку в её стаю, к её избраннику.
Опустился на колено княжич.
Приблизился Матёрый, расцепил зубы, и шитые жемчугами да золотными нитями зарукавья упали в ладони избранника Хозяйки.
Выпростав ладони из роскошных рукавов, протянула Мирослава руки княжичу. Принял в свои ладони тот ладу свою. Земным поклоном кланялись они волчьей стае, лесным людям, капищу предков и, особо, Матёрому.
Говорила Мирослава и человечьим словом и волчьим. Благодарила старого волка за жизнь в стае, словно отца родного, Лесных людей и предков их за то, что не прогнали и спасли от лютой смерти, растили и учили своим урокам.
До заката длился священный пир.
---------------------------
У того самого лога, на ровной вершине холма вырос кремль с княжьим теремом. Наезжает туда, седой как лунь, боярин Векша, отец княгини. Горохом сыплются с переходов ребятишки, среди которых пятеро внучат Векшиных: встретить желанного гостя и умолить сказок. Тяжело поднимается от подклети старый седой волк, приветственно взрыкивает, и вновь ложится. Рядом с ним стоит единственная внучка боярина, едва достающая ростом до холки старому волку. Княгиня намедни снова родила сына.
А Векша смотрит на девочку и видит далёкое время, когда он ещё не знал Серого и Матёрого. Когда волки для него были просто волками. А милая чадушка -- радостью души.
И не ведали они оба о бедах и невзгодах, поджидающих их.