Оленьке было пять лет, и она считала себя уже совсем взрослой девочкой. Если ей нездоровилось, ее не отводили на один-два дня в садик и оставляли одну дома. Но в этот вечер девочка совсем заскучала. Дома было тихо и пусто, родителей надо ждать, а уже хотелось кушать. Олюшка посмотрела на часы: большая стрелочка уперлась вверх, а маленькая еще не опустилась своим остреньким носиком к полу. Чтобы время не тянулось так медленно, девочка вытянула из-под старого серванта большую картонную , обклеенную глянцевыми картинками из журнала "Огонек", коробку и стала доставать из нее игрушки.
- Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет последний раз маршрут, - тонкий голосок напевал папину песню, а ручки смело орудовали внутри большой коробки.
Первым появился деревянный стол, затем такие же светлые, клееные из фанеры табуреточки. Стол был поставлен сбоку у серванта, а три табуреточки вокруг него. На них сели кукла Зоя, бельчонок и медвежонок. Чтобы найти посудку, пришлось вывалить все игрушки на ковер. Пара машинок покатилась под диван, пакет с диафильмами порвался, и алюминиевые баночки с желтыми и белыми этикетками раскатились кто куда. Чтобы залезть под стол, пришлось забираться под стул, цепкие пальчики выудили аж три баночки, все без крышек. Пленки кудрявым серпантином выползли наружу и цеплялись за бесконечные ножки стола и стула. Стул двигался вместе с девочкой, потому, что Олюшка была крепенькой, а стул – небольшим. В конце концов спинка стула стукнулась о столешню, и со стола упала банка с карандашами.
Олюшка хорошо считала до двадцати, а вот дальше путалась. Особенно ее удивляла цифра сорок. Она была особенной и по названию и по тому, как звучала, откуда взялась – было не понятно. Карандашей сорок не набралось, значит позакатились куда-то…. Что ж, это горе не беда, Олюшка всегда так себе говорила, она знала, что так надо говорить, когда что-то не получалось.
Девочка расставила кукольную кухню и начала готовить. В алюминиевую кастрюльку была налита вода, для этого в ванной комнате пришлось повозиться с кранами. Но дело было сделано, и теперь на детской плите варился кукольный борщ. Оленька хорошо знала, что щи - не красные, а борщ должен быть красным. Для этого надо было как-то закрасить воду. Как? На память пришла картинка: Оленька сидит в ванной, а вода в ней розовая – мама добавила темный раствор из флакончика. Зачем? Наверно, для красоты. Флакончик стоял на полочке в кладовке, Оленька не раз видела, как его туда ставили. Идти в кладовку не очень хотелось, там темно и тесно. Но борщ должен быть красным!
Для смелости было включено радио на кухне. Чтобы его было хорошо слышно и в кладовке - звук был закручен на полную громкость.
- Как же нам не веселиться, не грустить от разных бед? В нашем доме поселился… - песня была веселой и, значит, надо скорее идти в кладовку. А то кончится эта песня, и кто его знает, что дальше запоют? А вдруг: «Эти глаза напротив»? Под эти слова не пошаришься в темноте.
Щеколда кладовки была для взрослых, а значит, высоко и тугая, так что пришлось тащить табурет с кухни. Он был тяжелым, его сделал своими руками дедушка тогда, когда еще не было Оленьки. Мама говорила, что из каких-то ящиков дедушка после войны мастерил и продавал нехитрую мебель, вот и маме на свадьбу такую подарил. Щеколда с трудом поддалась, Олюшка пропихнула табурет в густую темноту. Он был еще нужен, ведь до полки с флаконом самой было не достать.
Веселая песенка не кончилась, а флакон уже найден. Тут же, стоя на табурете, девочка открыла флакон, но потемки мешали разглядеть,полон он или пуст. Повернувшись к выходу, все еще стоя на табурете, Олюшка протянула вперед руку, чтобы на просвет посмотреть, есть ли что-нибудь внутри. Шаткое равновесие куда-то пропало, Оленьку качнуло, и она спрыгнула. Раствор во флаконе был – ура! – но он немного пролился и попал на кудрявую серую мамину шубу. Ничего, осталось еще много, должно хватить!
Теперь борщ стал красным, ему осталось совсем не долго вариться. Флакон уверенно стоял на столе. На светлой полированной столешне под донышком флакона расползалось бурое пятно.
Из тумбочки в коридоре были добыты ножницы, они были "сердитые": тяжелые и могли кусаться. Мама всегда делала круглые глаза, когда щелкала ими и говорила: "Кушу-кушу-кушу!" А Олюшка никогда не боялась, потому, что папа ей не разрешал быть трусихой и будил ее по утрам в садик песней: "Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов..." Олюшка улыбнулась, вспомнив эти странные слова, и смело отчикала бахрому от скатерти - на второе будут ярко-желтые макароны по-флотски. Можно будет накормить всех: и Зою, и бельчонка, и мишку, а если что-то останется, то завтра с папой отнести голодным и рабам. Папа знает, где это.
Легкая тень сомнений промелькнула в ясных глазах девочки. Виноватой в этой смене настроения была образовавшаяся брешь в бахроме. Да, это не очень красиво, но все обрезать "сердитыми" ножницами было чересчур утомительно. "Ты останешься на прозапас," - погрозил тонкий пальчик оставшейся висеть бахроме.
- Зоя, а ты руки мыла? – ответное молчание куклы было красноречиво. Девочка крепко взяла её за подол клетчатого платья и потащила волоком в ванную. Незакрытый кран с горячей водой, когда из него набирали воду для борща, наполнил ванную комнату паром, а барашек с красным кружочком нагрелся. Малышка вздохнула и закрыла дверь."Следующий раз поиграю в пиратов в тумане. Не все сразу. Хорошего помаленьку," - иногда Оленька была по-взрослому рассудительна и серьезна.
- Если у тебя теперь заболит живот, я стану твоим доктором. Оленька знала, что на кухне на верхней полке в буфете стоит коробка из-под зефира, а там – лекарства. Так что кукла Зоя будет спасена, не стоит волноваться.
Кушать хотелось не понарошку. Холодильник «Ока» хранил за закрытой дверкой кое-что съедобное. Надо было идти на разведку. Вместе с Оленькой на это дело отправился мишка. Вместе они на нижней полке нашли яблоки. Мишка остался в холодильнике сторожить запасы, а одно яблоко было зажато в детской ручке и обещало замечательный перекус.
Борщ наконец-то был сварен и разлит по тарелочкам. Кукла Зоя и бельчонок кушали. Их мама-Оля могла быть спокойна, если бы не последняя мелочь: у нее было яблоко, а у ее «детей» - нет. Но для Оленьки не было преград, детская фантазия быстро подсказывала выходы, казалось бы, из безвыходных ситуаций. Ножницы были пущены в ход еще раз и послушно выполнили свое дело - яблочки с подола Оленькиного голубого фланелькового платьица аккуратно легли на оранжевые пластмассовые тарелочки. Три тарелочки, в каждой по три яблочка. Оленька умела считать! Не забыт был и мишка, он ведь потом вернется со своей "работы" и ему тоже должно быть оставлено угощение!
Девочка легла на диван, разглядывая между ножек стола в другом углу комнаты своих мирно ужинавших «деток». Немытое яблоко, зажатое в ручке, вкусно пахло и желтело надкусанным боком. Глаза слипались, но малышка еще прислушивалась к звукам на лестничной клетке подъезда, которые заглушало радио, орущее на кухне. Скоро после заводской смены должны были прийти родители. У Олюшки заканчивался трудный вечер, она устала и соскучилась по ласке. Все это время она хлопотала и заботилась о своей игрушечной семье, искренне считая, что придут родители и обрадуются, какая она хорошая "мама". Девочка сопела и старалась не уснуть, дожидаясь их возвращения.
И разруха и мир - все в головах. Детская белокурая головенка дремала, детство ждало прихода взрослых.