Иван Степанович шел, прихрамывая, свежепроделанной дорожкой в снегу к дальнему улью пасеки, где его поджидал сын Василий. Пока отец ходил в дом за ветошью, сын успел проделать не только этот проход, но и отгрести снег еще от нескольких ульев. Василий уверен был, что успеет сделать больше, зная, что его жена для ветоши долго будет отбирать, осматривать каждую вещицу. Разворачивая и встряхивая все, как она это делала и раньше, чтобы оставить пригодное для хозяйства. Иван Степанович, видя каждый раз усердие невестки, не торопил ее, понимая, что семейный бюджет у них сегодня далеко не роскошный. А когда оставался наедине с сыном, говорил: «Хорошая хозяйка Клава. Тебе, сынок, повезло».
Теперь, подойдя к сыну, лицо которого освежил румянец, отец поставил сумку близко к улью – так, что потертые ее ручки упали на его дощатый выступ.
-Вишь, раскрасила тебе щеки работа, - хрипловато засмеялся он. – И Клава хлопочет – за блины взялась. Масленица же.
-Подожди, - призадумался Василий и, кивнув головой, прибавил: - Гляди, март бежит. Уже масленица. Мама всегда пекла блины.
-Пекла, было, - все также с хрипотцой в голосе отозвался Иван Степанович. – Бежит времечко… Раскрывай, сынок, улей, будем утепляться.
Василий снял с улья крышку, и они с отцом стали с обеих сторон подрывать матерчатый слой, чтобы взглянуть на рамки. Запахло воском и медом.
-О, сынок, пчела показалась, ах ты, моя красавица, жива семья, - заговорил взволнованно Иван Степанович. – Подбери теперь из ветоши что покрупнее. Не ошибся я, сынок, этот улей мы тогда с осени недоутеплили. И вспомнил я, когда в омшаник ульи занесли. Думал, думал – точно недоукрыли. А другой раз перебивал себя – чего, мол, придумываю. Вишь, память стала дырявая.
Слушая отца, Василий явно различал в его голосе бодрость и удовольствие, чего давненько за ним не замечал. С той поры, как умерла мать, отец как-то затих, другой раз вроде и бодрился, но тут же принимался жаловаться на боли в ногах. Ходить, мол, стало труднее, просил купить трость. Загоревал он, и когда уволили Василия с работы по сокращению, благо, что он вскоре устроился на другое место, к предпринимателю, но и там сперва платили неплохо, а потом пошло хуже.
-Давай, сынок, берись за пчел, - настоятельно посоветовал он тогда. – Я тебе еще подмогну. Правда, с хромого меня уже и толк, никудышный, - махнул отец рукой, но все же с надеждой заключил: - А копейка лишняя от пчел не помешает.
Сейчас возле улья Иван Степанович словно распрямился, и когда Василий, задумавшись было, помедлил с ветошью, он его поторопил:
-Побыстрее, сынок, мороз крепчает.
Василий несколько неуклюже подхватил сумку, она перевернулась у него в руках, и на снег выпали вещи, образовав разноцветную горку. Его взгляд упал на светло-голубой край кофты с пуговицей, которую Василий узнал бы и в сотне других пуговиц. Он привез матери эту кофту в подарок, ей она очень понравилась. Огорчило Василия только то, что не доглядел он, когда делал покупку – на кофте не оказалось нижней пуговицы. С матерью они долго выбирали похожую в своем станичном магазине и нашли, но она чуть-чуть отличалась от других, хотя это можно было заметить только при тщательном рассмотрении.
-А, ничего, сыночек, - ободрила его мать. – Зато по этой насечке, - она пощупала пальцем углубление на пуговице, - свою кофту я не спутаю ни с какой другой. - После ее слов они тогда еще долго смеялись.
Василий высвободил кофту из других вещей, встряхнул ее и подал отцу. Она была с сильно подношенными рукавами.
-Мамин подарок нам на масленицу, - сказал Василий и, чувствуя, что запершило в горле, усилием воли не выдал этого и добавил: - Везучий день…
Иван Степанович укладывал кофту в улей осмотрительно, расправил ее по краям, а поверх добавил еще кое-что из ветоши и, придавливая ладонями все это, вздохнул, но так ничего и не сказал. Вместе с Василием они закрыли улей, а когда сделали это, Василий, подражая отцовской привычке, обошел пчелиный домик, пощупал в нескольких местах крышку снизу.
-Плотно села, - заключил он.
По дороге в дом отец говорил:
-Марточек с характером. Снега намел, морозца напустил. Не беда, теперь всем нашим пчелам тепло.
И, тронув сына за плечо, воскликнул:
-Гляди, весна поднимается.
Глянув в небо, куда показывал рукой отец, Василий увидел косяк диких гусей.
-Однако, батя, глазастый ты, - довольный, улыбнулся он.
-Дал бог – глаз у меня еще острый, - ответил Иван Степанович. – Правда, на ухо туговат да и с ногами, знаешь, никуда.
Он остановился, вздохнул глубоко вкусный морозный воздух и добавил:
-Благо, что в родных местах мы, сынок, так оно легче.