Космос

Борис Мильштейн
               

     У каждого порядочного и уважающего себя еврея по этому поводу есть свои тёплые воспоминания мало, чем отличающиеся от моих. Я не буду рассказывать Вам, как меня «дальше порога» не пускали в организации под загадочным, интригующим названием «П/я».
Я имею в виду пороги отделов кадров, которые в этих учреждениях были намного круче профиля моего носа, и перебросить своё тщедушное тело через эту искусственную, но с неземной любовью возведённую преграду, я не мог, тем более без посторонней помощи, то есть волосатой руки и членства в партии. 
Не стоит рассказывать, потому что услышу в ответ не менее омерзительные истории, как нас было велено в такие конторы не пущать. Это интересно послушать под хорошую закуску, когда мы друг другу изливаем свои уже почти остывшие души, потому что наша прежняя жизнь была перенасыщена такими моментами.
А вот то, какими мы оставались при этом патриотами нашей родины-мачехи – этим интересно поделиться. Помню, произошло это осенне-зимним днём, когда серое небо, серые мысли и просто погано и серо на душе. Бывает такое.
Вот в такой день у метро «Калужская», подходит ко мне гражданин и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, где здесь находится институт космической медицины?»
Вот вы спросите у меня: «Какое отношение имел ты к этому институту?» Да никакого. Ответ смотри выше.
Я только интуитивно догадывался, где этот институт находится, потому что в том районе работал.
Но я же Патриот. Допустимо ли мне, Патриоту Своей Родины, первому встречному поперечному сразу же разглашать строжайшую государственную тайну. Тем более о происках многочисленных врагов нас постоянно информировали. А тут с бухты-барахты, среди бела дня, хоть и мрачного, вынь да положь.
И я посмотрел на того гражданина так, как на меня сейчас смотрят пограничники, когда я пересекаю границу в районе города Бреста. Он весь скукожился под моим взглядом – рентгеном и, защищаясь, от мощного потока излучения, непроизвольно выставил вперед футляр, который держал в руках, то ли с виолончелью, то ли с контрабасом, я в этих футлярах плохо разбираюсь.
«Я артист. У меня там концерт», - дрогнувшим фальцетом взмолился он.
То, что он был евреем, я это понял сразу. Поборов,  воспитанную подозрительность даже к самому себе я, в итоге, смилостивился над ним, указав правильный путь.
Возможно, он где-нибудь сейчас рядом со мной играет.