Рассказ 1. Девочка, которая поздоровалась со Смертью.
При моей работе носиться по миру – обычное дело. И если ты побывал в Париже миллионы миллионов раз, он перестает удивлять своей красотой. Вообще, весь мир перестает удивлять, если ты его уже весь обошел. Да, наверное, не осталось ни клочка земли, где бы не ступала моя нога. Я даже на дно океанов нырял. Везде, где ступала нога человека, я был. Везде, где человек умирал, я был. Почему люди? Потому что они – моя работа. Точнее их души. Я их поезд и билет в тот мир, куда им предстоит отправиться после смерти. Я Жнец, я Смерть. Да, именно так, с большой буквы, люди любят так писать. Это же мое имя, верно? Его придумали люди, у меня нет имени. Есть только я и моя работа. А еще есть люди, которые так часто умирают, заваливая меня этой самой работой по самое горло. Думаете, мне нравиться скитаться по миру, сгребая в свои руки единственное, что представляет для меня хоть какую-то ценность? Но при моей работе не просят отставки или отпуска. И снова, и снова я стою там, тут и здесь, и как всегда в моих руках теплются души, которые ждут, когда поезд, то бишь я, отвезу их в рай или в ад. Рай и ад? Думаете, Смерть знает, как они выглядят? Правда? По правде сказать, я понятия не имею, есть ли рай с адом. Я собираю души, некоторые, только коснувшись моих рук, тут же исчезают, а кто-то еще цепляется за меня некоторое время. Я просто касаюсь людских душ, а куда они потом отправляются, не мое, знаете ли, дело. И даже если бы мне было интересно, что с ними происходит, я вряд ли получил бы ответ. От кого? Знаете, ведь я действительно не знаю, есть ли Бог. Я знаю лишь, что есть я – Жнец, Смерть с большой буквы, а большего, увы, мне не узнать. Меня еще не было, когда родился первый человек, но я появился, только он умер. Кому-то нужно было дотронуться до его души, чтобы отправить ее куда-то… С тех пор прошло столько времени, что я, если честно, уже не помню, истлела ли она в моих руках или еще долго цеплялась за них – такая бледная и испуганная. Они все испуганы, когда понимают, что им уже пора. Первый человек умер, но оставил потомков. И их всех я должен буду отправить за их праотцом.
У меня нет косы, как любят фантазировать люди. Ни ножа, ни пистолета. Ничего такого. Я не люблю оружие. Зачем оно мне нужно, если мои руки – самое смертельное оружие? Я не ношу балахона и капюшона, но да, я люблю черное. Если у меня есть душа (в чем я сам очень и очень сомневаюсь), то она тоже, наверное, черная. Я не выгляжу, как скелет, я понятия не имею, есть ли у меня кости и череп. Есть ли на них мясо, а на мясе кожа. Если я смотрю в зеркало, я ничего не вижу. Даже водная гладь не показывает мне мое истинное лицо. Я уже привык думать, что его у меня просто нет. Но я знаю, что у меня есть руки. Бледные руки, с длинными ладонями и тонкими пальцами, со взбухшими венами и твердой, словно сухой пергамент, кожей. Я так часто глядел на свои руки, что могу представить себе свое лицо. Такое же бледное, с прямой каплей носа посередине, с двумя черными провалами по бокам, рядом с которыми собралась целая сеть морщин, и с обескровленными тонкими губами. Это мой портрет, но это не мое лицо.
Некоторые говорят, что видели меня. Да, бывает и такое. Мои руки смертельны, но еще ни разу я не пытался дотронуться до души живого человека. Зачем? Я Смерть, а не смерть. Я так загублен своей работой, что прибавлять себе проблем не желаю. Но бывают люди, которые вырываются из моих объятий, пока я еще не успел сделать непоправимое. Я люблю таких людей. Правда. Люблю, когда мне дают отпор. Они могут победить один, очень редко два раза, но, в конце концов, их души все равно цепляются к моим рукам. Они никогда так просто не исчезают. Они висят на мне долго, порою по нескольку часов и не желают оцепляться. Они, вырвавшись, начинают рассказывать истории о черном силуэте, протянувшим к ним бледные руки. Они начинают меня бояться и ненавидеть. За что? Я просто делаю свою работу. Но никто из них не видит моего лица.
Есть и те, которые видят меня не в борьбе, не в смерти, но еще при жизни. Стоя у кровати умирающих, или сидя рядом в луже, или в снегу, или, или, или… Я вижу их взгляд, устремленный на меня. Прямо на меня, в мои глаза. Я не знаю, что они видят, кто-то улыбается, а кто-то просто закрывает глаза и готовиться. И когда я подхожу, смотрят на меня. Смотрят своими человеческими глазами, и в моем сердце начинает что-то скрестись, колыхаться и кричать. О, не удивляетесь, при всей моей работе, за все то время, что я ее выполняю, я все-таки еще могу чувствовать. Пожалуй, даже, чувствовать так же, как люди. Но все же мне приходиться делать то, что нужно. Я стараюсь, чтобы все было правильно. При моей загруженности, мне, впрочем, некуда торопиться.
- Все хорошо, - могу я тихо прошептать, но совершенно не уверен, что меня кто-то слышит. А потом теплое касание на пальцах. Душа цепляется за них, холодные, извлекаемая наружу, а потом растворяется или остается висеть. Кто как.
Но есть люди еще более уникальные и удивительные. Есть люди, которые могут не только бороться и видеть меня, они могут со мной поговорить. Иногда, продираясь сквозь толпу людей, я могу замечать на себе пристальный взгляд. Они смотрят на меня, провожают взглядом. Я тоже смотрю на них. Им еще рано умирать, хотя, несомненно, их черед тоже когда-нибудь придет. Но почему тогда они постоянно видят меня. Видят часто там, где должна случиться чья-то смерть. Почему они могут говорить со мной? Это первая история, которую я расскажу. Вы скажете, что у меня есть миллионы историй, которые я могу вам рассказать. Вы правы, я видел не мало, но с такой работой многое теряет смысл, многое просто не впечатляет. Я видел, как миллионы умирали сразу, и я должен был подойти к каждому и коснуться их душ. О, я тогда был просто увешен теми, кто еще не хотел уходить. Я ходил по колено в крови, я слышал самые страшные крики. Я дышал ядами и горел в огне. Я задыхался в толще воды и мерз на лютых морозах. Я так много повидал, что мне, несомненно, есть что рассказать. Но всей вашей жизни не хватит, чтобы все прочитать. А я вряд ли когда-нибудь смогу рассказать все. Знаете что, смерть меня не привлекает. Я бы с радостью отметил нечто другое. Жизнь. Про жизнь тех, кто должен умереть, я бы поговорил. Это действительно имеет значение. Но жизни бывают разные, а те, которые я запоминаю, очень и очень редки.
Ту, что говорила со Смертью, я встречал два раза. И оба раза мы перекинулись парой слов. Первый раз случился при весьма печальных обстоятельствах. Я шел по темной мостовой, слушая собственные шаги и шум дождя. Я шел с конкретной целью, что стояла на холме. В том доме были зажжены всего два окна. Во всем огромном и таком пустом особняке. Меня провожали фонари, кидающие на меня свои размытые дождем пятна света. Там, в особняке задыхался один человек. Я не спешил, я знал, что мне некуда спешить. Он пока еще был жив.
«Интересно, - думал я, - он будет бороться?»
Я начал свой подъем и огромная дубовая дверь с медным молотком–ручкой приближалась. За ней находились две души. Одна была еще совсем мала, другая гораздо, гораздо старше. Она-то и была мне нужна. Я остановился у двери, а потом вошел. Нет, я не просачиваюсь сквозь стены, я просто вхожу, как делают это все люди. Я берусь за ручку и толкаю, и дверь, на сколько бы замков она ни была закрыта, открывается. И никто этого не видит. Я не вхожу, распахнув дверь потоком холодного воздуха. Люди не чувствуют ужасающий холод при моем приближении.
Дверь щелкнула замком за моей спиной. В огромном холе было пусто, грязно, промозгло и сыро. Свет пробивался из соседней комнаты слева. Я направился прямиком туда. Не смотря на то, что в комнате горел камин и несколько свечей, в ней тоже было грязно, промозгло и сыро, но не пусто. Я остановился в дверях, разглядывая двоих людей. На диване, прикрытый несколькими одеялами, лежал и кашлял мужчина средних лет с серыми, словно небо в дождливый день, глазами. Он вряд ли уже осознавал где и что с ним. Я должен был вот-вот его забрать. Вторым человеком была девочка. Маленькая девочка лет пяти отроду. Она сидела в противоположном кресле, уткнувшись лбом в худые и грязные коленки. Я посмотрел на нее и отвернулся, направившись к мужчине. Еще минуту и он умрет, а я заберу его душу.
Я прошел мимо девочки, что неподвижно сидела в кресле, и встал над мужчиной, ожидая. Он кашлял, огонь трещал, шумел за окном дождь. Других звуков не было. Я не повернулся, когда за спиной раздался шорох, но ощутимо вздрогнул, когда услышал голос:
- Кто вы?
Повернувшись, я заметил пристальный взгляд серебряных глаз. Девочка смотрела прямо на меня. Люди часто смотрят на меня, но никто со мной не говорит.
- Кто вы? – повторила она, и у меня не осталось сомнений, что обращаются ко мне. Стоит ли говорить, что я не знал, что сказать. Я просто стоял и смотрел. Она боялась, несомненно, она боялась меня, но не кричала и не бежала. Она была мала, но понимала, что ей некуда бежать и некого звать. Мужчина закашлял. Я посмотрел на него. Оставалось совсем немного.
- Вы пришли к папе? – продолжила девочка. – Вы доктор?
- Нет, - ответил я. Я могу врать, но никогда не понимал, зачем мне это нужно. Я сделал шаг в сторону, встав так, чтобы видеть и его, и ее.
- А вы можете позвать доктора?
- Нет.
- Зачем вы пришли?
Я молчал. Нигде не было сказано, что я не могу никому о себе говорить, но еще никогда меня не спрашивали, кто я и зачем являюсь. Я осторожно опустился в соседнее кресло, внимательно глядя на девочку.
- Поздороваться, попрощаться и спросить, - сказал я.
- Тогда, наверное, поздороваться, спросить, получить ответ и попрощаться, - предположила девочка. Я кивнул. – Папа не может.
- Я хочу спросить у тебя.
- Вы еще не поздоровались, - напомнила девочка. Я усмехнулся. Знала бы она, с кем собирается поздороваться… Здороваться со Смертью, это действительно нечто новенькое.
- Привет, - не стал я спорить. Девочка оказалась весьма вежливой и поприветствовала меня. Я замолчал, мы так и молчали, пока мужчина на диване кашлял. Потом я все же спросил.
- Кто я, по-твоему?
Она пожала плечами, внимательно глядя на меня.
- Так не бывает, - сказал я. – Я должен быть кем-то. Незнакомцем, мужчиной, плохим или добрым человеком.
- Ты странный.
- Странный человек?
- Просто странный.
Мы помолчали. Она оказалась очень прозорливой, хотя еще слишком маленькой, чтобы понять все. Но она явно поняла, что я не простой человек. Точнее, она поняла, что я совершенно не человек. Девочка ежилась от холода, которого я не чувствовал, но дрожал вместе с ней. Огонь в камине трещал. Он будет гореть еще несколько часов до рассвета. Как только кончится дождь, он потухнет. На улице станет светло, сыро и тихо, в доме станет холодно, темно и очень, очень грустно. Просто отчаянно. Я не тот, кто мог бы это отчаяние скрасить. Я буду его зачинщиком. Я не хотел, но не мог никуда от этого деться.
- Вы ничем не можете помочь папе?
Я покачал головой. Девочка отвернулась, глядя на огонь. Оставались считанные секунды.
Я встал.
- Ты особенная, ты знаешь об этом?
Шаг к дивану. Чувствую на себе ее пристальный серебряный взгляд.
- Почему?
Встаю на колени рядом с диваном, заглядывая в глаза цвета пасмурного неба. Они смотрят сквозь меня. Он один из тех, кто не может меня увидеть. Однако его дочь…
- Со мной еще никто не заговаривал.
Касаюсь горячего и мокрого лба, убирая с него прядь волос. Три, две…
- С вами никто не хочет дружить?
Одна… Протягиваю руку под одеяло. Я уже чувствую тепло, которое тянется к моей холодной руке.
- Никто, - согласился я, чувствуя, что в руку вцепились острые коготки. Тяну назад.
- Со мной тоже никто не хочет, - признается девочка.
Она не знает, что я делаю, и не видит, что я сжимаю в руке. Эта душа не хочет уходить. Она еще цепляется.
Поднимаюсь, смотря на нее.
- Хочешь, я буду с тобой дружить?
Странное предположение для Смерти, не так ли? Кто-то пожелал дружить со мной? Подружиться со Смертью… Разве люди не мечтают об этом? Только вот вряд ли эта дружба способна кого-то спасти.
- Если ты хочешь дружить с такой маленькой, как я…
Резкий переход на «ты» мне нравиться. Мужчина не подает признаков жизни, но девочка этого еще не понимает, она очень увлечена разговором со мной. Я поворачиваюсь к ней.
- Я буду дружить с тобой. До самого конца.
Она улыбается. Она не знает. Она ничего еще не замечает и не поняла.
- Ты придешь снова?
- Непременно, - киваю я, чувствуя, как коготки на руке растворяются. – Еще раз мы точно увидимся, а сейчас мне пора попрощаться.
- Уже?
- У меня много работы.
- Как только папа поправиться, он тоже захочет с тобой дружить.
- Он не поправиться.
Я говорил, что не имею причин врать?
Она молчит после моего заявления.
- Ты должна лечь спать, - говорю я. – Ложись, а утром иди на улицу. Не оставайся тут.
Она смотрит на меня пристально и непонимающе.
- Посидишь со мной?
Вопрос меня обескуражил. Смерть не нянька, но… Почему-то я тогда сказал:
- Да, конечно.
Девочка устраивается поудобнее в кресле, укрываясь одеялом, я сажусь в соседнее кресло, туда, где сидел до этого.
- Папа тоже говорил мне, что однажды я должна буду уйти. Это тот самый момент?
Я кивнул.
- Я не хочу.
- Я знаю.
Я просидел с пол часа, пока она не уснула. Я медленно встал и ушел. Оставив в остывающей комнате один труп, горстку тепла, девочку, разговор и огромное отчаяние. Оно лежало одеялом на спящей в кресле. Я шел прочь и все думал, что не задал самый главный вопрос. Ничего, у меня будет еще один шанс задать его.
Я навсегда запомнил ту ночь и ту девочку. После этого происшествия я, замечая на себе взгляды других, подходил и говорил с ними. Их взгляды плыли по мне, но не останавливались полностью. Они не слышали меня, да и видели-то не постоянно. Наверное, я был просто каким-то пятном в поле их зрения. Никто больше не хотел говорить со смертью. Я не видел ту девочку и не знаю, что с ней случилось. Я мог бы найти ее, но… зачем? Вопрос, который мучает меня до сих пор: нужны ли Смерти друзья? Я не мог дать ответа. Никто не мог, но могла та девочка. Пожалуй, единственная во всем мире, кто мог со мной поговорить. Наша встреча произошла двенадцать лет спустя.
Вы просто не поверите, узнав, как сильно колотилось мое сердце, пока я, проваливаясь в снег по колено, шел по следам глубоко в лес. Лютый мороз и ветер хватали меня, но я шел по следам той, которая могла бы дать ответ на один мой важный вопрос. Я торопился, хотя торопиться не хотел. Я желал ее увидеть, но впервые мне не хотелось забирать чью-то душу. Нужны ли Смерти друзья?.. Весьма рискованный вопрос. Небо, занесенное холодными серыми, как глаза того человека, ее отца, тучами, темнело. Повалил небольшой снежок, но я знал, что вскоре он превратиться в пургу, которая занесет остывшее тепло, похоронит его в гробнице из снега. Следы петляли и сворачивали. Она бежала. Бежала долго и отчаянно. Бежала, пытаясь убежать от кары, которая должна была настигнуть ее. Я не знал, что случилось с ней, и не знал, что именно за кара привела ее в этот холодный зимний вечер в глубь леса. Я только знал, что если буду идти по ее следам, то мы встретимся еще раз.
Следы кончались внезапно. Оборвались и замерли, прислонившись спиной к черному стволу дерева. Запрокинутая вверх голова жадно хватала синими губами морозный, обжигающий легкие, воздух. Серебряные глаза были закрыты. Светлые пряди волос прилипли к испачканному бледному лицу. Мое яркое замечание – еще более бледному, чем мои руки. Пожалуй, бледнее был только снег вокруг, что так ярко контрастировал с черными стволами деревьев. На ней было так мало одежды… Разве эта жалкая курточка может спасти от такого мороза? Я знаю, она уже давно тут сидела. Ей оставалось совсем мало. Я мог бы придти раньше, тогда у нас было бы больше времени. Почему я это не сделал? Я никогда не прихожу слишком рано.
Когда она услышала скрип снега под моими ногами, она вздрогнула и повернула голову. У нее не оставалось сил бежать дальше. Она могла только смотреть на меня своими серебряными глазами, которые уже подернулись дымкой. Я остановился в нескольких метрах. Сначала мы просто смотрели друг на друга.
- Помутнения рассудка… - услышал я шепот. Они часто так говорят, я уже не обижаюсь на то, что меня называют бредом, видением и глюком.
- Нет, - сказал я. – Я пришел поговорить начистоту. Рассказать то, что не мог сказать тогда.
Она молчала, сжимая себя в холодных посиневших руках.
- Пожалуйста, - прошептала она. – Мне так холодно…
Я подошел и сел рядом с ней. Она смотрела на меня, но глаза ее то и дело закрывались, на светлых ресницах не таял снег. Он не таял даже на ее коже. Она была уже очень холодна.
- Пожалуйста, - взмолилась она еще раз. Она попыталась податься вперед, но только чуть не упала лицом в снег. Тогда я сделал то, что не делал никогда в жизни: я подхватил ее и прижал к себе. Я не знаю, смог ли ее хоть немного согреть. Она дрожала.
- Вы не унесете меня.
- Нет, - сказал я. – Я не доктор, и я ничем никому не могу помочь. Я буду тут, с тобой, до конца. Как был с твоим отцом.
Она подняла голову, уставившись на меня. Ее серебряные великолепные глаза выцветали.
- Ты? – узнавание промелькнула в ее голосе. – Старый друг…
Друг… Нужны ли Смерти друзья?
- Или убийца, - продолжила она. – Почему ты не убил и меня?
- Я не убийца, - сказал я. – Я никогда не убиваю. Убивают люди, животные и болезни. Я просто всегда там, где смерть. Потому что я и есть Смерть.
Я услышал, как она усмехается, прижимаясь крепче. Вряд ли ей стало теплее.
- За мной пришла Смерть…
- Да. Я буду с тобой до конца, а потом провожу тебя в путь. Я же говорил, что мы еще раз встретимся.
- Один несчастный раз…
Я молчал, она дрожала, ветер щипал и жег, снег ссыпал и ссыпал. Было тихо и очень холодно. А еще было темно. Так темно, что ни она, ни я не могли различить что-то в паре метрах от нас.
- Я пришел задать вопрос, - сказал я.
- Опять, странный? – спросила она. – Какой же ты странный…
- Я все еще твой друг? Скажи, Смерти нужны друзья?
- Кому они вообще нужны? – спросила она. – Они все умирают. Как я. Что может расстроить Смерть?
- Я не хочу твоей смерти, - признался я. – Я не хочу ничей смерти. Я не в восторге от своей работы.
- Знаешь, - сказала она, еле шевеля посиневшими губами, - мне куда лучше, чем тебе… Бедный мой друг…
Она задрожала и замолкла. Я молчал. У меня… У нас еще было несколько минут.
- Я ждала, что ты придешь, - сказала она. – Я думала, что проснусь, а ты будешь рядом, но тебя не было, и папы тоже не было. Я ушла. Я каждый день ждала тебя, а ты не приходил. Я так была зла…
Я молчал, отсчитывая секунды.
- Тебе не нужны друзья, - сказало замерзающее тело в моих руках. – С друзьями надо быть постоянно, а не лишь на их похоронах.
Вот так и разбилось мое сердце, но я понял. Она была права. Нужны ли Смерти друзья? Ответ вполне прост и логичен: Нет.
Мы больше не говорили. Я сжимал ее в объятьях, боясь спросить, получается ли у меня греть ее, она дрожала и цеплялась за меня руками, пытаясь просунуть их под мою куртку, чтобы хоть как-то согреть. И только когда наступил момент, я тихо прошептал:
- А теперь пора прощаться…
Она слышала это, я знаю, и поняла, но в следующее мгновение ее уже не было. Я осторожно опустил тело на снег и убрал с ее лица волосы. Ее душа была не просто теплой, она была ужасающе обжигающей. Я хотел бы, чтобы она держалась за меня так долго, как никто другой, но она растаяла, как только я извлек ее. Эта девочка ушла. Ушла еще совсем молодой. Я оставил тело и отправился восвояси. Увы, у меня было еще очень много работы.
22.09.2013 год.
Рассказ 2. О добрых и злых псах.
Я не часто задумывался над понятием добра и зла. Несомненно, в моей работе нет ничего доброго и ничего плохого. Люди вешают ярлыки на хороших и плохих людей по их поступкам. Я не делал ни плохих, ни хороших дел. Я та серость, которая действительно держится посередине в столь богатом спектре оттенков. И естественно, это очень запечатлелось в моей голове… О добре и зле мне поведали два ребенка.
Там, где я появляюсь, всегда есть смерть, я забрал с собой много детей и младенцев, их души никогда не цеплялись за мои руки дольше, чем было нужно. Конечно, я не был их матерью. Даже детские души это хорошо чувствуют. Но не думайте обо мне сразу плохо. Я уже говорил, я не добрый, но я и не плохой. Это был тот случай, когда смерть была направлена не на тех, о ком пойдет рассказ. Дети не пострадали от моих рук, не пострадали от чьих-то зубов, но трупов было много. Они шли со мной рядом. Шли и оставляли за собой кровавый след.
Наша первая встреча, а всего их было четыре (вообще-то больше, но я не стану упоминать, как забрал и их), состоялась совершенно случайно. Я встретил их на улице, когда шел на работу. В небольшом бедном доме (а времена сейчас в этой стране шли не очень хорошо. Я далек от людских бед, мне хватало того, что нет войны, хотя все велось к ней) умирал человек. Я должен был забрать его. Я шел, направляясь к нему, но одна фраза, брошенная тринадцатилетним мальчишкой, почему-то заставила меня приостановиться. Кажется, я уже упоминал о том, что, не смотря на всю мою загруженность работой, мне некуда было торопиться? Да, это было действительно так. Как, спросите вы? Вы не заметите этого, вы уже столько времени этого не замечаете. Есть ли смысл говорить? Время останавливается там, где меня нет, но продолжает течь там, где я нахожусь. Другими словами, я могу быть везде и сразу, иначе, как бы вы думали, я успевал делать свою работу? Людей на этой планете больше четырех миллиардов, и в каждую секунду кто-то умирает, и кто-то рождается. Я мог бы задержаться на той улице на какое-то время, но не навсегда. Даже у меня нет спасения от времени. Даже если могу, я никогда не задерживаюсь надолго, у меня и так слишком много работы, с ней не получишь выходных. У меня было минут десять, и этого мне тогда хватило.
Нет, я не убийца и не спаситель. Я Смерть. Я не могу продлить чью-то жизнь, задержавшись, выпить кофе, и облегчить чти-то страдания, придя слишком рано. Я всего лишь поезд для их душ, тот, кто указывает им дорогу из мертвого тела. Представьте себе, если бы меня не было? Я не могу вынуть душу из живого человека, это все равно, что погружать руки в кипящую лаву, а опоздать хоть на пару мгновений и попытаться спасти душу уже мертвого – все равно, что прыгать голышом в мировой океан, пробивая собой километры и километры льда. Есть лишь краткий миг после смерти, когда души можно коснуться.
Один миг.
И он принадлежит мне.
Я задержался тогда потому, что даже мне свойственно любопытство.
День был серый, но достаточно теплый. Кажется, была весна. Кроме меня там было лишь четверо, да собака. Никто из них не обратил на Смерть внимание, даже когда я прошел мимо, но собака заволновалась. Вот что действительно иногда удивляет меня – животные не могут говорить, но видят гораздо больше, чем люди. Они всегда чувствуют меня. Ужасаюсь, когда думаю о том, если мне приходилось бы собирать души животных. Но, похоже, у животных нет души, или этой работой занимается кто-то другой. А может, их души сами знают дорогу. Птицы всегда знают, как вернуться домой, мыши, крысы, все они знают. Пожалуй, это их инстинкты. У людей таких полезных инстинктов очень мало.
Собака была большая и клыкастая. На собаке был ошейник с шипами, и собаке не нравился мой запах. Я бы очень хотел бы знать, чем пахнет Смерть. Собака смотрела на меня, и ее верхняя губа то и дело поднималась, обнажая клыки. Это, несомненно, был очень опасный зверь. Мне приходилось забирать души людей, которых убили зубы и пострашнее. Собаку я не боялся, но знал, что она боится меня.
Пса за поводок держал молодой человек, на вид ему было не больше двадцати лет. Ни роскоши, ни пижонства, но было видно, что ему есть, чем зарабатывать себе на жизнь, и вряд ли острые клыки его четвероного друга помогали ему в этом. Рядом с молодым человеком стояла маленькая девушка и, улыбаясь, говорила что-то своему спутнику, то и дело поглаживая животное по голове. Я находился на другом конце улицы и не мог слышать их разговора, но я смог понять, что требует хозяин от собаки, которая тревожно внюхивается в воздух и то и дело рычит.
Я упомянул тринадцатилетнего мальчика. Я прошел бы мимо этой собаки, не будь на этой улице еще двоих участников – мальчика и девочки. Любопытные маленькие дети, день и ночь слоняющиеся по улицам в поисках игр. Они стояли прямо передо мной, и когда я проходил мимо, я услышал слова мальчугана:
- Смотри, какая шавка. Боишься?
И что такого в этой фразе, спросите меня вы? И правда, ничего, но я остановился. Остановился, просто потому, что явно прочитал в голосе этого ребенка неплохо скрываемый страх. Дети, они никогда ничего не бояться – факт, который я понял уже очень давно. И все-таки этот мальчик опасался собаки. Теперь, когда я стоял рядом с ними, собака смотрела в их сторону. И рычала тоже туда же. Девочка хлопнула своего друга по испачканному плечу и заявила:
- Да ты сам первый побежишь, если она на тебя тявкнет.
Она тоже боялась, и тоже не хотела показывать свой страх. Дети… Они никогда не будут показывать друг перед другом, что чего-то бояться. Сейчас, и я прекрасно это знал, между ними возникнет спор.
- Я ничего не боюсь. Да она на привязи сидит, - фыркнул мальчуган, ероша свои короткие светлые волосы.
- Тогда подойди и погладь ее, - сказала девочка. – Ты не пойдешь.
- А вот и пойду, - я знал, что он так скажет. – А ты можешь стоять тут, трусиха и смотреть с безопасного расстояния.
- Думаешь, я боюсь пойти с тобой?
- Конечно. Девчонки – трусихи!
- Пойдем!
И оба решительно направились на другой конец улицы. Я постоял какое-то время, но потом, рассудив, что ничего не услышу, если останусь на месте, пошел за ними. Собака рычала.
- Замолчи, - одернул ее хозяин.
- Нервный он что-то… Смотри, к нам идут. На них он, что ли, рычит? – переспросила девушка, заметив направляющихся в их сторону детей.
Меня никто не видел.
- Привет, - улыбнулась девушка подошедшим. Ее спутник и хозяин собаки счел за нужным перехватить поводок поближе к ошейнику. Пес обратил на детей мимолетное внимание, а потом устремил свой взор снова на меня. От него не укрылось это.
- Она кусается? – сразу перешел к делу мальчик, кивая на огромного пса, сидящего совсем рядом с ним.
- О, нет, конечно!
- Только руки к нему не протягивайте, откусит, - мрачно пошутил молодой человек и хмыкнул, заметив на себе уничтожающий взгляд своей спутницы.
- Он шутит. Можете погладить, если хотите. Он вас не укусит.
Мальчик смело вышел вперед, с какой-то гордостью поглядев в глаза девочке. Псу пришлось оторваться от созерцания меня и перевести свое внимание. Он сосредоточено обнюхал протянутую к нему руку и, убедившись, что она не пахнет тем, чем, возможно, пах я, позволила себя погладить и даже завилять хвостом. Но ее обеспокоенный взгляд то и дело обращался ко мне. У меня оставалось совсем немного времени, но я услышал тогда то, что заставила меня при нашей следующей встрече, остановиться снова:
- Это добрый пес, - улыбалась девушка, тоже трепля собаку по шерсти на спине. Девочка тоже уже подошла и чесала его за ухом.
Да, это был очень добрый пес.
Я развернулся и зашагал прочь, зная, что собака продолжает за мной следить до тех пор, пока я не скроюсь за углом. Я вошел в нужную мне дверь, сел на пол перед кроватью больного старика и, дождавшись нужного мига, извлек его душу.
Была ли доброй та собака? Наверное. Я ничего о ней не знаю. Если бы она кого-то покалечила, то стала бы злой и опасной, но если бы при этом спасла чью-то другую жизнь, то стала бы доброй и хорошей. Добрая собака может убить. Но плохой пес не может спасать. Как-то уж все это запутано у людей. Я стараюсь меньше думать о таких вещах. Я люблю собак, признаюсь честно. Как люблю и всех других животных. Если тебя кто-то замечает, а с людьми это редкое явление, понимаешь, что ты действительно существуешь. Я бы хотел встретить ту собаку снова и, может быть, почесать ее за ухом.
Когда я встретил тех мальчика и девочку, собаки, ровно как и ее хозяина, поблизости не было, но была та девушка. По воле случая мне опять пришлось навестить этот город, тот же бедный район. И, наверное, судьба снова вывела меня на ту улицу. Там было слишком много смертей для столь малого отрезка времени, но скоро их должно было стать непоправимо больше.
Я стоял на месте уже около минуты, когда мои маленькие знакомые заметили девушку, которая несколько дней назад так приветливо им улыбалась. Сейчас она не была столь весела и беспечна, как в тот день. Куда-то спешила, постоянно оглядываясь. Не пришлось долго ждать объяснений ее нервозности, вскоре из-за угла вышли несколько человек в коричневой форме. Ох, этих коричневорубашчатых мне приходилось собирать горстями по всей стране. Обычно такие люди носят имя «армия». В данный момент «армия» разделилась на два лагеря, и дело неминуемо шло к войне. Ох, я бы действительно хотел предотвратить это, не хотелось загружать себя новой работой.
Я стоял в тени, откидываемой большим зданием какого-то общественного назначения, и следил за тем, как коричневорубашчатые подходят к знакомой мне девушке. Им хватило пары слов, чтобы в чем-то ее обвинить и арестовать. Даже детишки, играющие в футбол чуть поодаль не были сильно удивлены случившемуся. В связи с неспокойной обстановки в стране подобные «аресты» происходили через чур часто. Да, арестантов я тоже часто собирал…
Единственное, что я знал на тот момент, это то, что этой девушке не суждено умереть сегодня ночью или в кокой-то ближайший день. Я проследил за тем, как пара «армий» уводят вяло сопротивляющегося арестанта, а мои маленькие знакомые провожают ее взглядом, о чем-то перешептываясь, а после двинулся в ту сторону, где ждал меня следующий претендент. Не стоило опаздывать. Я еще никогда не опаздывал. Последнее, что я услышал, были слова мальчика:
- Мы же знаем, где он живет. Пойдем!
Люди так часто спорят и дерутся между собой. Если бы они перестали этого делать, мне стало бы легче в несколько миллионов раз. Если бы люди перестали вести войны, если бы перестали убивать из-за ревности ли, из-за сумасшествия или просто жажды наживы, я бы действительно мог сказать, что люблю человечество. Но скажите, разве можно, спустя столько времени, продолжать любить тех, кто не дает тебе ни секунды покоя? Или вы думаете, что Смерть не устает? Вы считаете, что я не хочу хотя бы раз в столетие лечь и закрыть глаза? Но представьте себе, что бы случилось, сделай я так.
В стране, куда мне приходилось частенько заглядывать, и в которой происходили описываемые мной события, дела шли не очень хорошо. Можно сказать, люди этой страны были моим начальником, который заваливал, заваливал и заваливал меня работой по самое горло, и от которого, признаюсь я вам, я очень устал. К слову сказать, что не все люди были таковыми «начальниками». Иногда я задумываюсь над тем, что из-за прихоти нескольких людей, может страдать целое население не маленькой страны. Люди называют таких людей наделенными властью. А мне иногда кажется, что их руки – руки пострашнее моих. Вот им бы мою работу, и я уверен, больше войн они никогда бы не развязывали.
Тех людей, которых я собирал в одиноких холодных домах; тех коричневорубашчатых «армий», погибших от рук друг друга и тех людей, которых они арестовывали, убивали вовсе не голод и беднота, вовсе не пули и теракты и даже не пытки с целью выбивания нужной информации… Их убивали те, кто стоял выше. Но есть один неоспоримый факт, и он греет мне то, что я мог бы назвать душой, не знай я, что ее у меня нет - я сою выше их. Придет время, и я заберу всех.
Вернемся в вышеупомянутый город (я бывал во стольких городах и странах, что не пытался даже запоминать их название и месторасположение) и вспомним об истории, о которой я веду рассказ. Наша третья встреча. К счастью, в нее не были замешаны мальчик и девочка, но поступки, совершенные собакой и ее хозяином были действительно ужасны. Или нет?
В эту ночь я шел за ними не просто так. Собака рычала, чувствуя, что я иду по пятам, но молодой человек даже не пытался реагировать на это. У него было дело, которое он должен был закончить. Вскоре они доберутся до нужного здания, и я уже пойду не по следам, оставленные на грязной земле, размытой дождем, а по лужам крови.
Я уверен, вы уже догадались, куда и зачем он направлялся. Он понимал, что исчезновение его подруги – дело не случайное. Я никогда ничего не знаю о людях, за которыми прихожу. Я не слежу за ними каждые моменты их жизни, мне никто не рассказывает о них и мне негде прочитать об этом, но сейчас я понимал, что оба – молодой человек и его подруга – замешаны в деле двух «армий». Я не знал как, но знал, что сейчас они на вражеской территории. Молодой человек и собака шли на помощь, и этой ночью в одном большом правительственном доме с обширными подвалами я соберу богатый урожай.
Вы любите ужасы? Вы можете представить себе, как всего лишь один молодой человек, пусть и в отличной физической форме и с поддержкой в виде огромной и явно опасной собаки, способен пробраться так далеко, минуя охрану, которой было в избытке? Я бы тоже не поверил. Я побывал много где, и много чего видел. Я могу сказать с уверенностью, тут было что-то не чисто. Это были не просто человек и не просто собака. Рядом с кем-то я останавливался, мимо кого-то проходил, зная, что смогу «подобрать» их на выходе. Я ходил по крови, но не оставлял за собой кровавых следов.
Когда собака, молодой человек и освобожденная пленница ушли, я все еще оставался в том здании, ходил, собирал и думал. Нет, я не первый раз видел нечто подобное. Пожалуй, подобный сюжет, один из самых распространенных сюжетов у людей. При всей своей агрессии, желании власти, желания убивать, они очень умеют любить… И иногда ради этой любви готовы на все.
На следующий день весь город гудел о том, что случилось. Приехали другие коричневорубашчатые, начались обыски и новые аресты. Люди негодовали и ругались, плакали и оплакивали. Я ходил по городу, и у меня было чертовски много работы.
Последняя, четвертая встреча. Девушку, молодого человека и собаку, которая осталась со своим хозяином до конца, я виделся всего один раз, но это произошло много лет спустя, когда настал их час. Четвертая встреча в этом городе была назначена мне и тем мальчику с девочкой. Вы думаете, при чем тут они? Но как же я расскажу о всем смысле этого рассказа, если не скажу о них? Как говорится у людей, устами младенца глаголит истина. О добре и зле мне поведали именно эти дети. Они играли на улице, на которой минутами спустя должна была разбиться машина с привезенными откуда-то боеприпасами. Я был там только ради нее, но я слышал слова. Дети обсуждали происшедшее, как и взрослые, как и коричневорубашчатые.
- Но ты же не видел, откуда ты знаешь? – спрашивала девочка, толкая своего друга острым локтем в бок.
- Я знаю, потому что больше некому.
- Но она же была такой хорошей… - девочка обернулась, смотря на то место, где в нашу первую встречу стояли люди с собакой.
- А папа мне говорит, что они и есть хорошие, - оборвал ее мальчик, надменно подняв свою голову. – Он говорил, что давно пора было приструнить армию. Теперь они больше никого не заберут.
- Ты глупый, - продолжала толкать его в бок девочка. – Приехали же другие. Дядю Томми из соседнего дома уже забрали, потому что он работает в лавке неподалеку от ратуши.
- Они были плохие и получили по заслугам! – настаивал на своем мальчик.
- Помнишь, как мы гладили собаку? – спросила девочка. – Она была такой доброй, даже облизала мне руку…
- Ну и что?
- Это она загрызла людей в армии, я слышала, как мама с папой об этом говорили. Папа сказал, что на нас всех навлекли беду.
Дальше я уже не слышал. Мальчик с девочкой уходили с оживленной в это время суток улицы, оставляя там играть других детей, ходить другим людям. Они оставили там умирать других. Машина появилась внезапно. Я закрыл глаза, потом двинулся в пламя и крики. Нельзя было опаздывать. У меня есть лишь одно мгновение.
Я никогда не задумывался над понятием добра и зла до этого случая, но даже сейчас, когда мне дали ответ, я не уверен, что понял. Какой же доброй была собака в ту первую встречу и сколько же зла она совершила в третью ночь. Злая собака с добрыми намерениями? Но это было всего лишь животное. Она же подчинялась всего лишь приказам. Что касается других… Я понял лишь одно, они были замешаны в деле двух «армий», а значит, что над их головами стоят тот самый «имеющий власть». Но девушка и молодой человек были плохими в том городе. Их поступок был плохим. Люди вешают ярлыки на людей по их поступкам. Они навлекли беду на город, они были плохими… А, впрочем, мнения все равно разделились. Как разделилась и некогда единая страна. Разделилась на две «армии».
Последнее, что я хочу сказать: вскоре началась война, и мальчика с девочкой я забрал спустя всего лишь пару лет.
23.09.2013 – 24.09.2013 год.