Попугал попугай попугая.
Попугай я тебя попугаю!
Отвечает ему попугай:
Попугай, попугай, попугай!
Ура! «Кубинский» рейс. Думаю, следует пояснить, почему моряки нашего северного пароходства с таким воодушевлением относятся к данному «вояжу». Дело в том, что рейс этот, как правило, случается поздней осенью-зимой. Своего рода оплачиваемый отпуск на Карибах. Поди плохо? Эконом ходом до Кубы с заходом на Канарские острова для пополнения запаса воды и дозаправки топливом – семнадцать суток. В северной Атлантике в это время года может покачать, но после «Канар» переход, как правило, более напоминает беззаботный круиз, нежели тяжкую морскую рутину.
Длинные ленивые океанские волны мягко поднимают судно, какое-то время несут его на своих покатых спинах, а затем плавно опускают к основанию следующих волн. Подъём, спуск. Подъём, спуск. Правда для страдающих морской болезнью такие взлёты и падения сущая мука. Среди профессиональных моряков подобный недуг как правило не встречается, но бывают и исключения. Например, наш старпом Василич. За глаза в команде его называли Нельсоном. Старпом конечно же знал об этом но не обижался. Глаза, руки-ноги у него, слава Богу, были на месте, а вот амбиций и талантов, как у адмирала у него не было. Зато непреодолимая тяга «потравить козла» при качке, при этом должно исполняя свои обязанности, роднила и заслуженно ставила его на одну ступень с прославленным флотоводцем. В такие дни он редко посещал кают-компанию, злой тенью ходил он по пароходу с бледно-зелёным лицом и тёмными кругами под глазами. «У Нельсона опять месячные!» - беззлобно шутила команда.
Случался и штиль. Тогда солнце превращало гладь океана в слепящие брызги расплавленного серебра, так что больно было смотреть. Иногда на горизонте появлялось маленькое безобидное облачко, которое через некоторое время приносило кратковременный тропический шторм, со сплошным, как из ведра ливнем. Через пару часов мокрый насквозь лесовоз, струясь паром как утюг, высыхал. Толчея волн после так и не набравшего силу шторма скоро сходила на нет и снова бескрайний водный мир, под нещадно палящим солнцем.
На мостик поднялся капитан, что на моей вахте случалось довольно часто. Я тогда ходил «трёхой» (третий помощник капитана).
- Что это у нас по курсу на два часа по правому борту «кипит»? – вместо приветствия спросил он.
Я взял бинокль, вышел на «крыло» и посмотрел в названном направлении.
Действительно, на гладкой, как зеркало поверхности моря в радиусе примерно метров ста в диаметре вода словно кипела. В бурунящейся белой пене появлялись и вновь исчезали десятки чёрно-белых точек.
- А-а, – понимающе протянул вышедший за мной капитан. – Это дельфины обедают.
- Что? – Не понял я, продолжая таращиться в бинокль.
- Дельфины говорю. На косяк рыбы наверное напали, – просветил он меня.
Мы подошли достаточно близко, уже можно было рассмотреть мокрые чёрные, со слегка изогнутыми плавниками спины, матово поблескивающие на солнце и белые бока погружающихся в воду и снова выныривающих на поверхность животных.
На палубе у правого борта начали собираться свободные от вахты члены экипажа чтобы «вживую» полюбоваться зрелищем, которое большая часть народонаселения может увидеть разве что по телевизору.
Небольшая группа дельфинов, по-видимому, предпочитавших чревоугодию познание окружающего мира заметив судно, отделилась от стаи и наперерез направилась в нашу сторону, стремительно сокращая разделяющее нас расстояние. Дельфины, их было пять, разделились и поплыли по сторонам форштевня. Народ потянулся на бак. Моряки перевешивались через борт, чтобы получше рассмотреть этих действительно красивых и сильных животных. Дельфины заметив людей устроили целое представление.
Девчонки, повариха и буфетчица с дневальной даже захлопали в ладоши, как в цирке. Сначала дельфины начали одновременно выпрыгивать из воды и пролетев по воздуху нырять в глубину, чтобы через некоторое время вновь выскочить на поверхность. Потом двое из них перевернувшись в воде кверху брюхом встали на хвосты, повернув в сторону людей свои словно улыбающиеся физиономии, приоткрыв пасти со множеством мелких острых зубов. К двум присоединился третий, и вот уже вся группа часто-часто ударяя хвостами по воде, как бы отступала перед надвигающейся на них громадой лесовоза. Впечатляющее зрелище! Девицы даже завизжали от восторга.
Поразвлекшись и «прокурлыкав» нам что-то на прощанье, дельфины легли на обратный курс. Мы опять один на один остались с бескрайностью океана.
Наутро навстречу нам стали попадаться пучки рыжеватых водорослей - впереди Саргасово море. По мнению А. Беляева где-то там затерялся Остров погибших кораблей.
Вот он, выносящий мозги у которого поколения специалистов и просто любителей, Бермудский треугольник. Скоро Куба.
Ночью бросили якорь на рейде Пуэрто-Падре. Утром встали под разгрузку. Выгрузка мешков дело не скорое.
Говоря о том, что рейс на Кубу сродни отпуску, я был не далёк от истины. Это в Европе наши моряки высунув языки носятся по барахолкам и распродажам в поисках дешёвой «отоварки». Здесь, на Кубе, отовариваться нечем, да и климат к беготне не располагает. Днём на солнце бывает за 50;С, да и ночью не замёрзнешь. А посему экипаж втихаря от замполита, официального судового стукача, накачивался пивом и дешёвым кубинским ромом, в свободное от работ и вахты время парясь на пляже и купаясь в океане, тёплом, как расслабляющая ванна.
У местных за четыре куска хозяйственного мыла можно было выменять большую перламутровую раковину. Одна из таких раковин до сих пор украшает моё жилище.
Интересно, как аборигены «выселяют» законных хозяев раковин.
Из прочной лески делается петля. Претендующий на жильё моллюска рейдер прежде всего должен обладать не малой долей терпения. Когда ещё хозяин захочет выглянуть на улицу? Хорошая реакция тоже не помешает. Когда ответственный квартиросъёмщик всё-таки отважится выглянуть из раковины, нужно быстро накинуть ему на шею, или что там у него, петлю и затянуть.
Важно не дать моллюску вывернуться из петли и спрятаться, но важнее всего не повредить его, а тем более оторвать его часть и дать остальной части уползти в раковину. Тогда пиши пропало. Раненый моллюск больше не покажется, а вытащить его другим способом не представляется никакой возможности. Очень скоро раковина начнёт распространять такое «амбре», что о её сувенирной ценности не может идти и речи. Затем нужно придерживая раковину и одновременно аккуратно, но сильно затягивая леску, подвесить раковину примерно в полутора метрах над землёй. Прямо под раковиной желательно поставить ведро с водой. Остальное дело времени. Раковина влекомая земным притяжением медленно сползает с подвешенного моллюска и падает в ведро. «Американизированный» способ извлечения жильца менее трудоёмок. В раковине сверлят два маленьких отверстия, вставляют в них провода и подают напряжение. Моллюск потревоженный изнутри в недоумении моментально освобождает жилплощадь.
Помимо мыла у кубинцев в то время очень ценился одеколон «Шипр», привлекавший их видимо редкостно ядовитым зелёным цветом и убойной стойкости запахом.
Моряки, отправляясь на Кубу, запасались вышеуказанными товарами для последующего обмена оных (в целях сохранения валюты) на пиво, ром и прочие сувениры.
Некоторые из них, не стойкие духом и лишённые возможности в «перестроечное» время прикупить в судовой «артелке» вожделенный алкоголь ещё до прихода в порт выпивали запасы «Шипра» (хорошо хоть мылом не закусывали), но тару, т. е. флаконы не выбрасывали. Не желая оставаться внакладе в следствии своих контпродуктивных поступков они выпрашивали у судового врача пузырёк зеленки и подкрашивали ей воду залитую в опорожненные флакончики…
С тех пор наученные горьким опытом аборигены перед совершением сделки капали содержимым флакона на тыльную сторону ладони и втирали в кожу жидкость ,проверяя, не красится ли она.
У меня в команде был закадычный друг Вадим, судовой плотник. Подружились мы с ним ещё в мою бытность курсантом-заочником. Он был на несколько лет старше меня, и уже тогда состоял в должности плотника, а я ходил старшим рулевым. Когда я оканчивал пятый курс училища, Вадима перевели на другое судно боцманом. С тех пор наши пути разошлись. Несколько раз виделись в пароходстве, да пару раз «оттопырились» в ресторане.
И вот снова, после стольких лет, встретились. На наше судно Вадим пришёл на подмену – он вернулся из отпуска, а его лесовоз, на котором он «боцманил», раньше оговоренного срока ушёл в рейс. Вадька, поиздержавшись в отпуске, что бы не «бичевать» на берегу был согласен на любой рейс хоть матросом.
Стоит ли говорить, что всё свободное время мы проводили вместе. Зануда замполит попытался было что-то вякнуть о недопустимости панибратства, на что я обвинил его в волюнтаризме (точного значения этого слова я не знаю даже теперь), и пригрозил выйти из кандидатов в члены «прям сщас». Это было в конце восьмидесятых. Замполит сразу «отвял».
Я отбывал последнюю стояночную вахту перед утренним отходом. Трюмы с сахаром-сырцом уже задраили. Экипаж дружно стирал липкие после «штивки» робы.
В каюту с видом заговорщика заглянул Вадим, молча поманил рукой. Заинтригованный, я спустился за ним на главную палубу, на которой располагались каюты команды. Буквально затолкав меня в свою каюту, он закрыл дверь на защёлку.
- Вот! – он похлопал широченной, как лопата ладонью по крышке стола.
- Что вот? Опять ром? – уныло спросил я.
- Да нет! – Вадька нетерпеливо махнул рукой, – хотя ром тоже, но не это главное! – он заметно нервничал. Выключил верхнее освещение. На светильник над зеркалом зачем -то набросил полотенце, - так не заорёт.
- Кто не заорёт? Что главное? – почему-то шёпотом спросил я.
- Вот что! – Вадим открыл дверцу стола.
Вместо положеных трёх ящиков в образовавшейся ёмкости недовольно нахохлившись сидел большой попугай.
- Это Тумба-Йоханссон! – с нотками какого-то даже вызова отчеканил Вадька.
- Какая на хрен тумба?! Ты что совсем от жары сдурел! С «загранки» слететь хочешь? Или в местной тюрьме чалиться собрался? Это ж их национальное достояние!
– зашипел я.
-Да не ори ты! Разорался тут!- окрысился Вадим, – я его дочке подарю.
-Как ты его провозить-то думаешь? – конь педальный, – не унимался я.
- Молча.
Я опустился на койку напротив индифферентно копошащегося в перьях попугая, – может его это. За борт, в смысле отпустить, а?
- Я тебя самого сейчас за борт, без смысла! – набычился Вадька.
«Не отступится», - обречённо, зная своего друга, подумалось мне. Придётся соучаствовать.
- Тебя никто не видел?
- Нет. – Тут же отозвался он, поняв, что я созрел для конструктивного диалога.
- Ладно. Завтра «кубачи» вряд ли сюда спустятся. Как-никак пока ещё друз… А ты вообще где его взял-то? – прервал я свои мысли вслух внезапно всплывшим первоочерёдным, но не озвученным в своё время вопросом.
- Купил… В смысле обменял.
-У кого?
- Не знаю, – пожал широченными плечами Вадим, потом усмехнулся, – «у барыги какого-то».
- Не заложит?
-Да зачем ему? Себе дороже.
Открыв шкаф, он достал две стопки, выудил из-под связки бананов бутылку рома. Выпили. Повторили.
- Почему Тумба… Как там дальше? Самка что ли? – спросил я, прислушиваясь, как по телу разливается умиротворяющее тепло.
- Сам ты самка, – беззлобно огрызнулся Вадька, – Тумба-Йоханссон знаменитый шведский попу… хоккеист! Не знаешь что ли?
- Не-а. Я хоккеем не интересуюсь, футболом впрочем тоже. А попугай-то здесь причём?
- Да ты на окраску его посмотри! Цвета шведской сборной. Жёлтый и синий. Смотри! – он ткнул в попугая пальцем, за который тот тут же его укусил.
- Больно! – радостно поделился со мной ощущениями Вадим, в целях санации засовывая палец в рот.
Я посмотрел на него как на бредящего в следствии солнечного удара:
- Ну а в Питере как?
- Не с…! Я всё продумал, – он наполнил стопки, – за моего Тумбу-Йоханссона! – нажал он на «моего». – Я под полубаком схорон устроил. Из ящиков, – показал подбородком на стол Вадька.
Потом, перед тем как почать вторую бутылку рома, он в подробностях изложил мне свой в общем-то незамысловатый план.
Отход прошёл предсказуемо безпроблемно. Представители кубинской таможни, преимущественно упитанные дядьки, с вороватыми глазами – потомки гордых испанских конкистадоров, манкируя своими обязанностями, лениво пробормотали стандартный набор вопросов о наличии контрабанды, закрыли визы и отвалили.
Потянулись похожие один на другой дни «суровых морских будней». Команда втихаря оттягивалась контрабандным, выменянным на мыло и одеколон, ромом.
Часов с шести вечера до вахты я, как правило, торчал у Вадима в каюте. Частенько по-свойски к нему, как к равному захаживал боцман Архипыч – настоящий старый морской волк, орденоносец, гордость нашего пароходства. Он ходил на Кубу ещё во времена Карибского кризиса. Старой закалки, Архипыч в сердцах мог завернуть такой текст, что даже привыкшая казалось бы ко всему женская часть экипажа заслышав его гневный монолог, замирала в пред обморочном состоянии.
Ещё К. М. Станюкович в своём рассказе «Смотр» (из далёкого прошлого) затрагивал тему «морских терминов» (мт): «…любезностью прогнусавил: «Я слышал, милый адмирал, что на кораблях в ходу такой морской жаргон, что женщина сконфузится… Так не лучше ли не брать графиню?».
Пока мы оставались с Вадимом наедине, он взахлёб, с лихорадочным блеском в глазах, доводил до моего сведения что «Тумбочка» поел, как пос… и т.
- Ты со своим попугаем сам опопугаился! Талдычишь каждый день одно и то же, – отмахивался я от подробностей быта его питомца.
Приходил «со своим» Архипыч. Под ром и дозревшие в шкафу бананы, боцман, пользуясь исключительно «морскими терминами» экономно разбавляя их обычными словами, делился с нами своим богатым разными приключениями опытом.
В восемь вечера я заступал на «детскую» вахту. О чём говорили, и какие термины применяли под очередную бутылку рома два боцманюги, не трудно было догадаться.
До Питера дошли без приключений.
К точке приёма лоцмана должны были подойти часам к четырём. Согласно плану Вадима я, дождавшись пока вахтенный матрос спустится с моста на приборку, поднимусь наверх и чем-нибудь отвлеку «второго». В это время Вадим с Тумбой должен незамеченным преодолеть расстояние от надстройки до полубака спрятать попугая и вернуться назад.
Всё прошло на удивление гладко. Всё-таки Вадим «фартовый» мужик. Я бы точно на чём-нибудь попался.
Таможня не получив никакой наводки особо не парилась. Судно растоможили, сняли с поста погранцов.
Мы с Вадькой зашли в его каюту, тот запер дверь.
-Ну!... – шумно выдохнув, Вадим распахнул дверцу стола.
При полном освещении Тумба выглядел шикарно.
Из ступора вызванного созерцанием тропической яркости оперения попугая, вызывающе контрастирующей с питерским сереньким днём, нас вывел скрипучий, очень напоминающий боцманский голос:
- Мт; мт; мт! Мы(мт)в Питер (мт;мт) приедем наконец (мт; мт; мт; мт)! Как на-доело это сладкое пойло (мт; мт; мт)! Водки хочу (мт; мт; мт)!
- Ну и что ты ещё скажешь? – Вадим сидевший перед попугаем на корточках переместился на пятую точку.
- Мт; мт; мт; мт! – Не заставил себя упрашивать Тумба. Потом немного помолчал, будто припоминая что-то и добавил:
- Мт; мт; мт; мт! Архипыч. Мт!
На этот раз голос был подозрительно похожим на Вадимов.
- Да. Клим Чугункин, – подытожил я.
- Да пошёл ты! – Вадька чуть не плакал.
При его габаритах это выглядело бы комично, если б не «драматизьм» ситуации. Крушение мечты.
Вадька улетел в отпуск, в Архангельск, без попугая. Матершинника продали на барахолке, какому-то барыге. Se; la vi!