Тёплый день начала мая. На небе курчавятся, бегут неторопливо серебристые облака, солнце посылает ласковые, не жаркие лучи, изумрудно зеленеет молодая травка, птицы разливают трели вверху, под облаками. Нечасто такие денёчки бывают весной. Не торопясь иду по парку, любуюсь умиротворяющей красотой весеннего дня.
На скамейке сидит однорукий дед, на груди у него один орден – “Орден Отечественной войны”. Почему нет ни одной медали? Один-единственный орден!
Любопытство, конечно, не порок!
Я присел рядом с бывшим фронтовиком.
Он оказался разговорчивым, хорошим собеседником – дома, видимо, не с кем поговорить, он обрадовался, что есть кому рассказать о своей фронтовой службе.
- Мой отец и старший брат с самого начала войны были призваны в Армию. Но обоих получили похоронки.
Начался 1944 год. Мне пришла повестка. Мать – в слёзы. Оно и понятно – война. В мирное время отправляя в армию, матери плачут, а здесь война!
Прощай, родная сторона! Увижу ли я тебя ещё когда, или косточки мои будут покоиться в чужой земле, чужие ветры проноситься будут над ними, может, и памятника никакого не будет. Кто знает!
Каждый, уходя на фронт, надеется, что пуля не заденет его, и я тоже надеялся, хотя и понимал, что могу не прийти домой.
Он вздохнул, взгляд его грустных, потерявших молодой блеск глаз устремился вдаль. О чём он думал? Может, вспоминал доставшуюся на трудные фронтовые годы молодость, товарищей, не пришедших с войны, оставшихся лежать далеко от родной земли?
Я не прерывал его молчания. Пусть вспомнит фронтовые будни.
Морщины на его лице проявились резче, лёгкий шалун-ветерок играл с его седыми редкими волосами. Натруженная рука с задубевшей, покрытой ссадинами и мозолями кожей чуть заметно дрожала. На его стареньком, выцветшем пиджаке сверкнул орден.
- Прошли мы школу молодого бойца. Тренировали нас как следует. По приказу “Подъём!” надо встать и успеть одеться, пока горит спичка в руках майора. Научили нас быстро обувать сапоги, метко стрелять, бросать гранату, рыть окопы. Всё это пригодилось на фронте. Многое, а иной раз и жизнь, зависела от скорости и сноровки.
Быстро пролетел месяц учебки. И вот трудяга паровоз тащит теплушки на запад, туда, где идут бои, откуда можешь никогда не вернуться домой. Многие в начале войны не доезжали до линии фронта – фашистские стервятники бомбили поезда.
Оказался я на “белорусском балконе”, правда, тогда никто не только из нас, рядовых, но и офицеры не знали ни этого названия, ни то, что командование Советской Армии готовит немцам сокрушительное поражение, блестяще осуществлённую операцию 'Багратион”.
Я оказался в 31 Армии 3-его Белорусского фронта, которым командовал И. Черняховский.
Мы шли на исходные позиции по ночам, запрещено было даже курить. Долгие томительные дни части располагались в лесах, тщательно маскировались. Из Белоруссии в тыл увозились целые эшелоны с макетами боевой техники. Мы всерьёз считали, что нам отводится второстепенный участок фронта.
23 июня 1944 года началось наше наступление. 26 июня мы окружили фашистские войска под Витебском. А 28 июня при окружении Лепеля я был ранен в руку. Упал я лицом в землю. Вокруг кипит жизнь, как будто и войны нет: кузнечик играет на своей скрипочке, деловито бегут, торопятся куда-то по своим делам работяги-муравьи, какие-то букашки несмотря на свист пуль разрывы снарядов снуют куда-то по одним им ведомым делам. Высоко в воздухе жаворонок-виртуоз выводит трели, а я лежу уткнувшись носом в землю, не могу встать… как я попал в прифронтовой госпиталь – не знаю. В госпитале отрезали мне левую руку, залечили рану на ноге – и давай, солдат, езжай домой! Кончилась для тебя войн, всего то и продолжалась шесть дней…
Мне ещё повезло. Были и такие, кто погиб в первом же бою.
А орден… орден дали уже в наше время, как бывшему фротовику.