Общество неанонимных алкоголиков

Олег Макоша
           Алкоголик в период ремиссии, растянутом на всю оставшуюся жизнь, – раним и беззащитен перед провокациями. Подвержен депрессиям, легко теряет почву под ногами и срывается в мистику судьбы. Мой друг Александр Гераклитович Пастухов (папа грек, мама научный работник), например… но тут вы мне возразите: да ты и сам такой! И будете правы, – такой. Поэтому знаю проблему не понаслышке. Двадцать лет пил – десять не пью. Из одной депрессухи в другую, из омута в полымя. Веревка намыленная лежит в письменном столе последние три с половиной года, тока успевай перемыливать, старое-то высыхает и осыпается. Если заглянуть на дно ящика в тумбе письменного стола, то на дне обнаружиться мыльная крошка. Можно слепить здоровенный кусок, если смочить крошку и пожамкать в жмене. Потом можно вымыть им голову. Но проблема остается.
           У нас клуб, только мы об этом не знаем. Общество открытых поименных и даже поименованных алкоголиков. Александр Гераклитович лишен водительского удостоверения на три года за езду в пьяном виде, аварию и сопротивление властям (пнул милицейскую машину). Василий Фелицианович лишен прав за езду в нетрезвом виде и пассивное сопротивление властям (обозвал мента сволочью нетрадиционной сексуальной ориентации). Мне права и не выдавали никогда, я не прошел квалифицированную комиссию в дурдоме, будучи его, дурдома, почетным пациентом с тридцатилетним стажем (на сейчас). Мы костяк клуба. Так же к нам примыкают: Петруха Гюисманс из восьмого подъезда – потомственный в четвертом поколении алкаш, Омуль Константинович – слесарь наладчик с завода шанцевого инструмента, Гера Картошкин – грузчик из винного магазина.
           У нас проходят собрания, семинары и творческие встречи. Причем никто пить не бросил (кроме меня, но я не считаюсь, так как всегда являл собой пример празднования труса и отказа от чистых и истинных идей алкогольной аскезы). И это понятно, если бы бросили, какие тут семинары и вечера. А так, пожалуйста, каждую пятницу в семь часов вечера, в садике возле четвертой школы или в подвале РСУ номер три (пускает сторож Виталий Витальевич Шульгин (не родственник). Кто-нибудь выступает с кратким докладом, и группа переходит непосредственно к винопитию. В данном случае, – самогонновозлиянию. Но я о докладах. В последний раз выступал Омуль Константинович, прочел опус на тему «Как я встретил и проводил, чего и вам желаю».
           А до этого читал я. Не смотря на многолетнюю завязку, я у членов общества в авторитете. Потому что из всех возможных специальных заведений для алкашей нашего города, побывал в самом лютом. Угрюмо профилированной лечебнице для дураков, алкашей и косящих на шизу уголовников. Так называемом «Ляхово». А это как генерал-лейтенант с белым аксельбантом. На «Июльских днях», допустим, почти все лечились и не по разу (кроме Геры, окормлявшегося на «Маяковке»), а в «Ляхово» я один. Но и оттуда я сбежал, украв в ихнем библиотечном шкафу биографию Тулуз-Лотрека пера мсье Перрюшо. И «Историю советского джаза», которую тут же пропил. А Перрюшо сохранил. И доклад по ней сделал, о гениальном сифилитике, обожавшем проституток и абсент (да я и сам их уважаю – и то и другое). 
           Так вот, мой доклад был о борьбе с депрессиями и суицидальными настроениями в отдельно взятой голове. Особого успеха он не имел, у наших депрессия и суицидальные настроения держаться недолго – до первого глотка. Хотя в этот краткий период достигают ярчайшего накала, но… умеют бороться мои товарищи с временными трудностями, одеколоном ли, винно-водочной заначкой, мастыркой сплющенной, аутотренингом. Просто зарядкой на дворовом турнике. А я не умею. У меня постоянная депрессия, иногда скрашиваемая резкими стрессами на фоне вялотекущего расстройства всего организма полностью. Ребята меня, конечно, жалеют, советую запить по-черному или уж удавиться раз и навсегда и не мучить ни себя, ни окружающих. 
           Иногда устраивают веселый искрящийся розыгрыш. Например, Гера Картошкин просит: дай веревку посмотреть? Пожалуйста, отвечаю я, и вытаскиваю из стола кусок толстого шпагата. Не, слабовата, вот у меня канат так канат – слона выдержит, если его покрепче привязать, рассказывает Гера. Слона? Слона. А зачем? Ты что в запое никогда не был? То есть? Розовые слоны, знаешь? Знаю. Ну вот. А-а-а. Вот тебе и «а-а». Гера крутит пальцем у виска. В общем-то, он прав. У меня и справка была, да куда-то делась (мама нашла и спрятала). И вот я…