Бич - божий человек

                БИЧ – БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК.
                Роман
               
                В душевном мире человека есть, видимо,
                крохотная, но цельная Галактика, усеянная
                звездно- мерцающими болями. С каждой новой,
                необратимой бедой нарождается здесь
                звездочка. И чем длиннее человеческая  жизнь,               
                тем звезднее  Галактика Печали.
               
                Оскар  Уальд.               
               

               
                ЧАСТЬ 1

                Глава 1 

                НЕОЖИДАННОЕ  ЗНАКОМСТВО.


Она сидела на старой лавке с давно облупившейся краской и, обхватив го¬лову ладонями, тихо покачивалась из стороны в сторону. Во всей ее малень¬кой фигурке чувствовалось неподдель¬ное отчаяние и безнадежность. Рядом лежала небольшая полуоткрытая до¬рожная сумка.
Я медленно брел по усыпанной грязно-желтой листовой привокзаль¬ной аллее и, несмотря на сгущающиеся сумерки, заметил, что женщина была лет тридцати и не лишенная той зрелой привлекательности, которая почти все¬гда сопутствует этому возрасту.
Для меня, начинающего бича, это была хоть какая-то зацепка, маленький повод заговорить с незнакомой женщи¬ной. Правда, было опасение напугать ее своим неожиданным появлением на этой пустынной и холодной аллее, по¬этому, не доходя до скамейки несколь¬ко шагов, я тихо и деликатно покашлял в замерзший кулак.
Конечно, я мог бы пройти мимо, но что-то подсказало мне, что этой женщи¬не, как и мне, отнюдь не сладко сейчас под неуютным заполярным небом. Жизнь научила чувствовать людей из¬далека.
Незнакомка на мгновение подняла голову, бросила на меня мимолетный взгляд и, достав из кармана плаща носо¬вой платок, вытерла заплаканные глаза.
— Что я вижу? — тихо сказал я и уселся на скамью на расстоянии, сни-               
мающем с меня подозрение в навязчивости. Так мне, по крайней мере, казалось... Хотя она могла тут же встать и удалиться. Мало ли тут шляется всяких типов наподобие меня и даже хуже... А я что! Я просто временно выброшенный за борт жизни бывший во¬енный моряк, поношенную форму которого скрывало коротень¬кое, не по размеру, демисезонное пальтишко в серую с белым клетку. На голове моей торчала короткополая коричневая шляпа. Конечно, этот винегрет был далек от того, чтобы вызвать у кого- либо почтение к моей персоне, но внушить опасение и тем паче страх, тоже, мне кажется, не мог. Об этом свидетельствовал тот факт, что женщина не встала и даже не отстранилась а, спрятав в кармане платок, спокойно сказала:-
— Не обращайте внимания, просто я попала в неприятную историю и теперь не знаю, как мне быть...
— Да, — говорю, — вот так и бывает в жизни — не знаешь, где потеряешь, где найдешь... А что случилось, если не секрет?
Женщина посмотрела на меня долгим взглядом, явно спраши¬вающим саму себя:-
— А стоит ли раскрывать душу перед первым встречным?..
И, видимо, узрев во мне живую заинтересованность и сочу-
ствие, решила, что стоит!
— Я в первый раз в этом городе, понимаете? Приехала сюда тетку похоронить и вот теперь не могу домой уехать.
Она подняла со скамьи сумку из кожзаменителя:
— Вот, полюбуйтесь...
В нижней части сумочки я увидел длинный разрез — явный след бритвы. Чертыхнувшись и сокрушенно покачав головой, я провел пальцем вдоль разреза.
— Понимаете, все вытащили — паспорт, деньги, билеты... Что мне теперь делать?.. Под поезд?
Женщина бросила изуродованную сумку на скамью и с доса¬дой отвернулась.
— Да, приключение грустное, но ведь кроме тетки здесь, вер¬но, еще кто-нибудь из родичей есть? Вот и помогут вам, чем мо¬гут, домой добраться.
— В том и беда вся, — женщина взглянула в мои глаза, и поче¬му-то взгляд этот показался мне несколько странным. Было в нем нечто необычайное. Но из-за сгустившейся темноты разглядеть черты ее лица в подробностях уже не представлялось возможным.
Незнакомка опустила взгляд и с горечью проговорила:
— Никого кроме тети у меня в Мурманске нет. А вызвали меня ее соседи.
— Ну что ж, давайте вместе думать, что делать дальше. Хотя у меня у самого положение не легче вашего... Кстати, — спохватил¬ся я, — мы так и не познакомились.
— Галя, — охотно отозвалась она.
— Сергей, - я протянул руку, в которую она не замедлила су¬нуть свою узкую, холодную ладошку.
— Что, и вас тоже?..
— Нет, никто меня не грабил, со мной совсем другая история. Когда-нибудь, если нам доведется встретиться еще, я расскажу вам. Хотя особо интересного в ней мало. Давайте, Галя, о вас сей¬час думать... Откуда вы сюда приехали?
— Из Свердловска я, Сережа.
— Мда-а, путь неблизкий... А там семья, наверное, дети...
— Семья?.. Да, только без мужа. В прошлом году разошлись. Есть две дочери, мама давно на пенсии, и, пожалуй, все!
— Ну, вот что решим... — тут я замялся, ибо то, что собираюсь ей предложить, вряд ли ее устроит, но ведь что-то делать надо... — Могу вам порекомендовать временное проживание в бич-отеле. Извините, это пока все, на что мы способны и чем можем распо¬лагать.
Галина резко повернула голову:-
— Что это за отель? Да и денег, как я понимаю, у обоих нет.
Я встал и молча протянул ей руку. Галина нерешительно под¬нялась и вопросительно посмотрела на меня.
— Пошли! Покажу на месте, а насчет денег беспокоиться не надо. Они там не нужны.
                Глава 2
 
                Бич-отель.
Полярная ночь уже давно обосновалась в городе. Мы пере¬секли площадь Пяти Углов и углубились в лабиринт улочек и пе¬реулков. Желтые пятна окон едва освещали наш путь, дул про¬низывающий ветер, черное беззвездное небо, затянутое низко плывущими тучами, грозило вот-вот разверзнуться и пролиться холодным и противным дождем. И уже первые его капли ороси¬ли заблестевший асфальт, когда мы остановились у одного из подъездов.
— Ну вот, мы на месте, — сказал я и, взяв Галину за руку, ти¬хонько потянул ее в черную дыру подъезда.
Видя нерешительность женщины, которую почувствовал по слегка дрогнувшей руке, я постарался придать своему голосу спо¬койную уверенность:-
— Только не бойтесь, пока вы со мной, ничего плохого не слу¬чится. Мы сейчас спустимся в довольно обжитый подвал. Это и есть наш бич-отель. Временное пристанище для таких, как мы. По крайней мере, там тепло и над головой не капает.
Осторожно спустившись по грязным выщербленным ступе¬ням, мы очутились перед грязной металлической дверью. Я отыс¬кал в кармане монету и трижды постучал условным сигналом. Минуту спустя послышался скрип отодвигаемого запора, и мы очутились в просторном подвале. В нос ударил привычный запах сырости и табачного дыма.
Подвал тянулся под всем пятиподъездным домом. Три блед¬ных электролампочки располагались так далеко друг от друга, что назвать их освещением можно было с большой натяжкой. Все углы "отеля" были погружены в таинственный сумрак.
Открывший нам дверь мужчина был высоким худощавым ти¬пом. Из спутанных, полуседых его волос торчали соломинки и какие-то перья. Он с удивлением уставился на незнакомую женщи¬ну и озадаченно поскреб пятерней небритую щеку.
— О, да у нас пополнение, — возгласил он пропитым, сиплым голосом, и уже громче:-
— Братва, глянь, кого Серега приволок!
— Ты можешь заткнуться? — прошипел я и отстранил его ре¬шительным движением руки.
— Пошли, Галя! Не обращайте на него внимания. И вообще ни на кого и ни на что... Договорились?
Я взял ее под руку и уверенно повел в дальний конец подвала, где с недавнего времени у меня было оборудовано отшельничье гнездо. Справа и слева от нас зияли черные провалы. Видимо, ког¬да-то здесь располагались чуланы жильцов. Теперь это были кро¬хотные помещения без дверей. Кое-где в них тускло мерцали све¬чи и слышались приглушенные мужские голоса.
Мы продолжали движение, обходя по пути то разбросанные ящики, то ржавые сантехнические задвижки. Внезапно где-то в даль¬нем конце раздался истерический женский хохот, но как-то быстро оборвался, словно наткнулся на жесткую преграду. Может быть, этой преградой оказалась мужская ладонь, а может быть, и рот.
Галина недоуменно посмотрела на меня. Я усмехнулся:-
— Вот видите, вы не одиноки в своей беде. Потом я вас позна¬комлю со всеми обитателями отеля.
— Ну, вот мы и на месте! Здесь мой номер, — и я указал на черный провал, зияющий у торцовой стены дома.
Весь вид Галины выражал отчаяние и нерешительность. Ее женский инстинкт явно протестовал. О, женщины... Казалось, еще миг — и она сорвется и закричит, пытаясь в панике вырваться и убежать. Но я уже загремел спичечным коробком, и вот уже жел¬тое, неверное пламя осветило крохотную каморку с широким до¬щатым топчаном. Рядом на перевернутом ведре стояла полусго¬ревшая оплавленная свеча, к которой я не замедлил поднести на¬чинающую догорать спичку.
— Прошу к нашему шалашу, — и я сделал приглашающий жест обеими руками.
Галина нерешительно вошла и прислонилась к шершавой ка¬менной стене:-
— Бог мой! Как можно здесь жить? Ужас какой-то!
— Ну, это еще ничего... Бывает и похуже! В нашем положении выбирать не приходится. Сейчас я приготовлю постель и... да помо¬жет нам Бог! —и я принялся разбирать сваленное в углу тряпье. Здесь были моя форменная шинель, пара изорванных телогреек и про¬жженное в нескольких местах старое цветастое покрывало. Тряпье досталось мне по наследству от бывшего жильца этого номера. Пре¬жний хозяин несколько дней назад решил свести счеты с жизнью и вскрыл себе вены. Случилось это, видимо, во время очередного за¬поя. Пил он всякую гадость — от одеколона, до сапожного крема.
Я расстелил свою шинель, в головах положил свернутые те¬логрейки, поверх всего этого набросил покрывало. Мое пальтиш¬ко и Галин плащ должны послужить, по моему замыслу, одеяла¬ми. Где-то нам обоим надо спать, и моей новой знакомой волей- неволей придется делить со мной эту постель. Не скажу, чтобы мной владело желание... Сами понимаете, какое! Естественная реакция здорового мужика. Но не мог же я воспользоваться без¬выходным положением женщины... Да и многолетнее флотское воспитание не позволяет.
Я сел на топчан и вопросительно посмотрел на Галину:-
— Иного выхода нет, и... — я выставил перед собой раскры¬тую ладонь, — выбросьте из головы все опасения, приставать я к вам не собираюсь.
Галина вздохнула и, махнув рукой, присела рядом на краешек топчана. Наверное, все это время во мне было какое-то напряже¬ние. Оно возникло в первые минуты нашего знакомства еще там, на аллее. Теперь, когда эта женщина сидит рядышком в этом сы¬ром и затхлом подвале, напряжение вдруг, отпустило, и его место заняла невесть откуда взявшаяся апатия и грусть. Мои плечи опу¬стились, глаза смотрели куда-то в пол, а в голове царила звенящая пустота. Через какое-то время я поймал себя на мысли, что совер¬шенно забыл о Галине, о ее присутствии. Она также неподвижно сидела рядом и молча, не отрываясь, смотрела на чуть колеблюще¬еся пламя свечи.
— Вы, наверное, здорово проголодались?
Галина чуть заметно пожала плечами:-
— Знаете, я как-то не думала об этом. Не до того было.
— Ну что ж, сытного ужина не обещаю, но заглушить на вре¬мя чувство голода мы попытаемся.
Я пошарил под топчаном и извлек оттуда небольшой потер¬тый чемодан:-
— Та-ак, что мы имеем?
На постели рядом с Галиной легли полбуханки ржаного хле¬ба, граммов триста ливерной колбасы, луковица и спичечный ко¬робок с солью.
— Давайте, Галя, чем Бог послал... А чая я потом у соседей по¬прошу- Есть тут один мужичок, бывший тралмейстер с Рыбхолодфлота. Он прародитель этого отеля! Так у него даже керосинка имеется, представляете?
— Сережа, а вы давно здесь живете?
— Всего месяц... Пока были деньги, жил по гостиницам. Те¬перь вот здесь... На работу устроиться пока не могу. За несколько лет службы на атомных подлодках мои зубы в какой-то степени пришли в негодность. Несколько штук надо удалять, несколько пломбировать. Потом вставлять, опять же... Иначе меня ни одна медкомиссия не пропустит. А в поликлинику без прописки не попадешь. Вот и получается замкнутый круг. Конечно, я мог бы написать матери и попросить денег на дорогу домой. Но не хочу пока уезжать. Есть у меня желание устроиться куда-нибудь на рыболовецкое судно и заработать немного денег. А то неудобно — с севера, да без гроша в кармане приехать.
— Так у вас, получается, безвыходная ситуация — зубы выле¬чить вы не можете, на работу устроиться тоже. Что же делать со¬бираетесь?
— Не знаю, Галя, пока не знаю. Есть тут в Мурманске один человек... Когда-то служили вместе, в одной газете печатались. Я ведь стихи пишу... Так он тут в какой-то редакции работает. Попытаюсь его найти. Какие-то связи у него должны быть, я ду¬маю.
— Ой, первый раз вижу живого поэта, да еще в подвале...
— Ну, поэт — это громко сказано, — я улыбнулся, — это так... Время убить, да от тоски…
Пока мы ужинали и пили густой, как смола, чай, я обдумывал свой план на завтра. Во-первых, надо отправить матери телеграм¬му, потом посетить редакцию газеты "Полярная Правда", там дол¬жны знать моего сослуживца. Эх, жизнь-житуха! За что ж ты меня так «прокатываешь»?
Спать мы легли уже далеко за полночь. Галина укрылась сво¬им плащом.
— Смотри, — говорю, — ночью промерзнешь, теплее будет под одним одеялом... То бишь, если соединить мое пальто и ваш плащ и таким образом накрыться.
Но женщина только улыбнулась смущенно и сделала по-сво¬ему. Только потом, под утро, поняла свою ошибку, и вот, уже тес¬но прижавшись друг к другу, мы тихо и умиротворенно заснули снова.

                Глава 3

                Начало дороги.

Мне девятнадцать лет! Осень 1964 года. Холодный ветер го¬нит по орским улицам золотую бахрому листвы. Радио где-то про¬сигналило двеннацать часов ночи, когда мы с Надей вошли в полу¬темный подъезд ее дома. Надя-Надюша, моя первая девочка, пер¬вая юношеская любовь. Путеводная звездочка и свет в окошке среди непроглядной ночи.
— Сереженька, как же мы теперь друг без друга? Я так при¬выкла к тебе за эти пять лет — и вот ты уезжаешь, мой милый! На четыре года! С ума сойти можно!
— Ничего, моя маленькая, мы будем все время переписывать¬ся. Я тебе каждый день писать буду!
Надя всхлипнула и прижалась лицом к моей груди. У меня у са¬мого где-то в горле застрял ком жалости и отчаяния. И еще острое, жгучее чувство любви к этому ласковому и нежному созданию.
— Ну почему, почему именно на флот, Сережа? Ты завтра уедешь, а мне здесь жить и думать, думать... Ведь корабли там то¬нут, я знаю...
— Не надо, Наденька, не горюй, — я шептал ей много утеши¬тельных слов, мысли мои путались, я уже видел себя сидящим в плац¬картном вагоне и пишущим свое первое письмо моей любимой. И не заметил, как слезы сами по себе потекли по моим щекам...
Я всегда был сентиментален и чувствителен. Наверное, боль¬шинство моих бед случается именно по этой причине. Не знаю... Может, стоило быть холоднее и зубастее. Но попробуй тут быть жестким и равнодушным, когда самый любимый на земле чело¬век плачет на твоей груди. Когда она зажимает твое сердце в тис¬ки такой нежности и самоотречения, что эту боль ощущаешь по¬чти физически.
Сегодня были проводы. Завтра отправка. Сбывается моя меч¬та о флоте. И ни где-нибудь, а на подводных лодках.
— Ну что, Сереженька, завтра в пять?
— В семнадцать отправка, милая. Ты приходи ко мне часа на два пораньше.
Надя снова уткнулась лицом в мою куртку и всхлипнула.
Перрон орского вокзала шумел сотнями голосов, женским плачем, криками потерявшихся в толпе.
— Пятая команда, внимание! Держаться всем вместе рядом с кассами. Внимание! Не расходиться, посадка через десять минут!
Пятая команда — это моя. Я стою в толпе таких же острижен¬ных пацанов в окружении своих родных. Под левую руку меня держит Надя, рядом стоит мама. Ее тревожные и печальные глаза осматривают меня как-то торопливо и пристально, словно выис¬-
кивая в моей одежде какие-то неполадки. Отец! В форме подпол¬ковника он стоит чуть в стороне и делает вид, что все это его инте¬ресует постольку-поскольку.
Наверное, его холодной рассудочности мне и не хватает. А с другой стороны, не привыкать ему провожать призывников. Пос¬ледние годы служит он в военкомате, и именно его отдел и отправ¬ляет меня сегодня на четырехлетнюю службу.
— Сынок, ты там будь внимательней и слушайся своих коман¬диров, не подводи своего отца. И пиши почаще.
— Ладно, ладно, мама, не волнуйся! Я отправлю тебе письмо из Москвы, там у нас пересадка будет.
— Правильно, сынок, напиши из Москвы!
Я обнял мать и неловко поцеловал ее сначала в одну, потом в другую щеку.
— Сереженька, отец не велел, но я тебе потихоньку... Вот, по¬ложи в карман, — и сунула мне в руку несколько купюр. Купишь себе в дороге что-нибудь вкусненькое.
Я поцеловал мать еще раз:-
— Спасибо, мама, ты меня всегда выручаешь...
Я обернулся к Наде и крепко прижал ее к себе обеими руками.
— Ты пиши мне, Надюша! Пиши и обязательно дождись. Дож¬дешься?  И я поцеловал ее в прохладные шелковистые губы.
— Сереженька, о чем ты говоришь? Я буду тебя ждать и четы¬ре, и пять, и сколько угодно лет. Ты сам меня не забывай. А то най¬дешь там себе морячку какую-нибудь...
Она сделала попытку улыбнуться, но вместо улыбки получи¬лась гримасса отчаяния, и слезы крупными каплями потекли по ее пухленьким румяным щекам.
— Ну-ну, будет тебе, будет, не надо...
Успокаиваю ее, а сам едва сдерживаю подступивший к горлу комок.
— Пятый отряд, становись! — зычный, громкий голос как-то отрезвил взбудораженные головы призывников. Толпа засуети¬лась, задвигалась. Крики и женский плач стайкой испуганных птиц взвились над перроном и всполошено заметались над огромной людской толпой.
— Ну что, попрощались? - отец подошел и хлопнул меня по пле¬чу, — давай, Сережа, в строй! С тобой мы в вагоне еще увидимся.
В купе плацкартного вагона мне досталась нижняя полка. По¬везло, так как я ворвался туда первый, и сразу же бросил свой вещ¬мешок в головах. Уселся у окна, пытаясь отыскать в толпе Надю с мамой.
Они шли вдоль вагона и тревожно вглядывались в окна. Заме¬тил я их как-то неожиданно, когда они уже стояли у моего окна и смотрели на меня. Улыбнулся и помахал им обеими руками. Мама
улыбалась и вытирала платочком заплаканные глаза. Надя зябко поводила плечами, ее носик покраснел от холода, и смотрела она пристально и серьезно.
Отец подошел за три минуты до отхода поезда.
— Ну что, готов, моряк? — он крепко пожал мне руку, — на¬деюсь, служба тебя кое-чему научит. Последнее время ты мне крепко нервы потрепал своими выходками!
Отец все это говорил с едва заметной улыбкой на жестких, тонких губах. В глазах его я читал:-
— Наконец-то я тебя отправил!
Но, тем не менее, в последний момент мы все же обнялись и, к моему удивлению, отец, подняв полу шинели и достав из брючно¬го кармана несколько купюр, вручил их мне:-
— Возьми, пригодятся. Только смотри, в дороге не пейте... За вами будут наблюдать.
— Спасибо, папа, все будет хорошо! Я потом напишу, как дое¬хали. Ты мне тоже пиши.
Кстати сказать, я так и не дождался от него ни одного письма за десять лет службы!
Поезд уже тронулся и медленно шел вдоль перрона, вдоль кри¬чащей и махающей руками толпы.  Я же смотрел, как отец на про¬щание еще раз махнул мне рукой и остался где-то позади, а мама с Надей еще шли какое-то время рядом с вагоном, потом две женс¬кие фигурки стали все быстрее удаляться, пока не растворились в моем прошлом, в моей суматошной юности.

                Глава 4.

                Бич-отель.

Первым проснулся я. Галя спала, сложив руки на груди и при¬жавшись ко мне всем телом. Достав спички и запалив свечу,  не¬которое время лежал молча, глядя на серый потолок. Кто-то из обитателей надрывно кашлял, и уже слышались приглушенные голоса. Хотелось есть и привычно ныли зубы.
И черт меня дернул прервать контракт и демобилизоваться. Служил бы себе потихоньку... А через три года — уже пенсионер! Выслуга — год за два! Но что-то стали сдавать нервы. Два после¬дних года авария за аварией. И то ли предчувствие чего-то непо¬правимого и страшного, то ли участившиеся конфликты в мичман¬ской среде, но в результате рапорт о продлении контракта подан не был. Ушел с флота, решив поработать на рыболовецких судах в Мурманске. Дернул черт... Ни жилья, ни родственников... На что только рассчитывал? Думать надо, товарищ мичман в запасе! Баш¬кой! Конечно, при удачном стечении обстоятельств все могло быть иначе.
 Быстренько оформился на судно — вот тебе и работа, и жилье. Зубы, зубы надо лечить, а то так и будешь болтаться, как дерьмо в проруби. Кому ты здесь нужен?
А теперь вот и Галя еще... Ей надо как-то помочь. Сегодня же дам телеграмму матери, попрошу рублей сорок денег. На телеграм¬му-то я наскребу.
...Ладно, пора вставать. Выпростав руку из-под импровизированного одеяла, я легонько провел ладонью по Галиным волосам.
— Сколько времени? — пробормотала она, не открывая глаз.
— Девять доходит. Мы сейчас попьем чая и пойдем. Надо что-то предпринимать...
Галина сладко потянулась и села:-
— Не возьму в толк, что делать, куда идти? Вот влипла, так влип¬ла! А вам спасибо, Сережа...
Она благодарно посмотрела на меня. И опять что-то необъяс¬нимо странное показалось мне в ее взгляде.
— Бросьте вы, за что же спасибо?
— Честно признаться, я опасалась вас, думала что вы...
— Домогаться буду? — я улыбнулся и покачал головой. Гали¬на тоже улыбнулась и утвердительно кивнула.
— Вы попали в беду, неужели я способен воспользоваться этим, разве я похож на такого человека?
— Теперь вижу, что не похожи, Сережа.
— Ладно, сидите тут, я пойду насчет чая соображу.
Выйдя из своей коморки, решаю идти к старейшему обитате¬лю отеля дяде Коле. Кстати, ни один из жильцов не знает ни его фамилии, ни единой странички биографии. Дядя Коля — и все тут! В общем, сплошная черная дыра!
Вот и чулан дяди Коли. Номер "люкс" нашего отеля освещала подвешенная к потолку слабая электрическая лампочка, которую хозяин провел, присоединив два провода к центральной электро¬проводке. Сам жилец «номера» полулежал на кем-то брошенном потрепанном диване. В головах лежала настоящая, правда, без на¬волочки подушка.
Дядя Коля был хмурым, худощавым типом с незапоминающимся серым лицом, о котором говорят: «Без особых примет». Лет ему было под пятьдесят, длинные, до плеч, но аккуратно приче¬санные волосы поблескивали редкой сединой. На длинном с гор¬бинкой носу его красовались очки, скрепленные на переносице металлической пластинкой. И если бы не живописные потертос¬ти и пятна на его одежде, состоящей из некогда белой рубашки и бурого костюма, дядю Колю можно было принять -за почтенного учителя рисования в средней школе.
На краешке дивана в ногах хозяина сидел Пашка по кличке Татарин и курил длинную козью ножку, немилосердно чадя какой-
то крепкой, режущей глаза дрянью. Не знаю, почему ему дали имен¬но такую кликуху? На татарина он был похож в такой же мере, как я на китайца. У него было одутловатое, небритое лицо и необычай¬но большие круглые глаза, подернутые мутной пеленой давно не просыхающего от спиртного человека. В свои двадцать восемь лет выглядел он на все сорок. По бич-отелям подобного рода кочует уже шестой год. Знаю, что приехал он откуда-то из Сибири на заработ¬ки. За какой-то проступок списан с большого морозильного трау¬лера, и с того момента дорожка его неуклонно поползла вниз, пока не привела Пашку на самое дно жизни. Не дай Боже повторить его путь... Да ведь Пути Господни, говорят, неисповедимы.
В другом конце каморки на сваленных у стены досках сидело еще трое мужчин, мало чем отличавшихся друг от друга. Пример¬но одного возраста, под тридцать пять лет, они походили на вели¬ковозрастную шпану с блатными манерами. То, что это была шпа¬на, я уже знал. Промышляли они мелкими кражами на вокзалах, и все трое никогда не расставались с ножами. Опасная троица! Даже для обитателей отеля...
Посреди каморки стояла керосинка с дымящимся солдатским котелком. По цвету содержимого котелка и густому запаху уга¬дывался фирменный напиток бич-отеля "чифир". Сам я его не употребляю — тошнит.
— Привет честной компании, — сказал я, останавливаясь в дверях.
Дядя Коля молча кивнул, Пашка приветственно махнул рукой, троица на досках угрюмо оглядела меня с ног до головы, и только один из них, которого звали Костылем за его хромоту, как-то странно усмехнулся, обнажив желтые от никотина и чифира зубы.
— Дядя Коля, чайком не угостишь новенькую?
— Где ты ее подцепил? Пусть сюда шлепает, — проговорил тип с прокуренными зубами.
— Ладно, закрой клюв, — посоветовал ему хозяин номера, — а ты не забыл, что должен мне пачку чая? — поинтересовался у меня дядя Коля. Я приложил руку к груди: -
— Со дня на день жду перевод от матери, — заверил я.
— Ты же нашим пойлом не балуешься... Вон там кипяток в бан¬ке, стаканы... — дядя Коля достал из-под подушки помятую пачку "Памира", выбрал самую плотную сигарету и, наклонившись над керосинкой, неторопливо прикурил: -
— Кто она, откуда?
Я вкратце поведал ему историю Галины. Хозяин нахмурился и бросил долгий, выразительный взгляд на Костыля.
— Дядя Коля, бля буду... — развел тот руками.
— Так пойди и поищи... Ты же всех вокзальных знаешь!
Костыль кивнул и вновь одарил меня своей прочифиренной
усмешкой.
-Чего скалишься как родной? — не выдержал я.
-А ты как пойдешь в город, оставь ее здесь, — посоветовал
мне сосед Костыля — надо же поближе познакомиться...
И вся троица громко захохотала.
В ответ я сделал им выразительный жест руками:-
— А этого не хотите?
- Оскорбляешь, Серый, — угрожающе выдавил Костыль.
- Ну, вы... — хлопнул ладонью по колену дядя Коля, —кончай
травить... А ты, — он посмотрел на меня, — иди кормить свою квар¬тирантку... Потом разберемся.

                Глава 5.

                Учебка.

Поезд прибыл в Ленинград уже поздно ночью. Из вагонов сра¬зу же высыпала толпа новобранцев. На перроне нас встретил хо¬лодный, осенний ветер. Вдоль эшелона стояли встречающие нас военные моряки.
Поеживаясь от пронизывающего влажного ветра, я с завис¬тью смотрел на ладные фигуры моряков и уже мысленно приме¬рял на себя эту элегантную черную форму. И уже представлял мать, получившую от меня письмо с вложенной фотографией. И вот она уже бежит к своим друзьям и знакомым и с гордостью по¬казывает им фотографию.
— В шеренгу по четыре становись! — раздается команда. Ее подхватывают на другом конце перрона, и мы начинаем, толкаясь и перебраниваясь, неумело выстраиваются. Рядом прохаживают¬ся матросы и старшины, и где окриком, а где и толчком в спину помогают нам занять свои места. И вот уже длинная шеренга кое-как выстроенных парней, топчется на месте.
— Отставить разговоры в строю! Подравняться! Каждый дол¬жен видеть грудь четвертого от себя человека. Р-равняйсь! Смир¬но! Равнение направо!
Высокий черноусый старшина 1 статьи молодцевато повернул¬ся направо и сделал несколько четких шагов в сторону идущего к нему офицера:-
— Товарищ капитан-лейтенант, призывники для отправки в учебную часть построены!
— Вольно! — офицер козырнул и повернулся лицом к строю.
-Внимание, товарищи! Вы прибыли в город-герой Ленинград
для прохождения службы в Краснознаменном учебном отряде подводного плавания имени Сергея Мироновича Кирова! Сей¬час мы строем, без лишнего шума проследуем на привокзальную площадь, где нас ожидают автобусы. В строю соблюдать интер-¬
вал и дистанцию, не курить и не разговаривать. Нале-во! Шагом марш!
Колонна, как большая серая гусеница, двинулась к площади.
Автобусы остановились перед большими металлическими во¬ротами, которые тут же бесшумно раздвинулись. Нас опять пост¬роили в колонну, и мы очутились на огромном плацу, окружен¬ном мрачными красного кирпича четырехэтажными зданиями, об¬разующими собой замкнутый четырехугольник.
Честно признаться, место это с первого взгляда мне не понра¬вилось. Я никогда не был в тюрьме, но почему-то именно такой я ее себе представлял. И именно здесь мне предстоит прослужить долгих восемь месяцев, пока мы не выучимся, и нас не распределят по флотам и кораблям.
Нас снова выстроили на плацу, быстренько пересчитали и раз¬вели по казармам. Перед этим было объявлено, что отдыха нам предоставляется до обеда следующего дня. Это понятно — народ с дороги!
Попал я в роту боцманов, рулевых-сигнальщиков. Старшина нашего учебного подразделения оказался здоровенным рыжим хохлом. С этих пор он наш "отец родной", как он сам выразился при знакомстве с нами. Доложу вам честно — с той поры и до кон¬ца службы я по возможности избегал попадать под хохляцкое на¬чало. До того скрупулезный и въедливый этот народ, что упаси вас Боже иметь хохла своим начальником! Ну, сложилось у меня та¬кое мнение... И ничего тут уже не поделаешь!
Первый рабочий день в учебке начался с шумного и беспоря¬дочного подъема. Наш "отец родной" Ковальчук с ироничной ус¬мешкой неторопливо прохаживался вдоль двухъярусных коек, и молча пощипывал кончики рыжих обвислых усов.
Мне достался второй ярус, я всполошенно вскочил и, почти не глядя, спрыгнул вниз, задев ногой голову своего соседа снизу. Подо мной спал здоровенный русоволосый латыш Виго Бушкевитс. Подпрыгивая на одной ноге, пытаясь второй попасть в шта¬нину, он досадливо крякнул и оттолкнул меня к тумбочке. Поте¬ряв равновесие, я повалился, тумбочка подо мной рухнула. Но гро¬хота ее падения, казалось, никто не слышал — такой вокруг был гвалт, состоящий из выкриков, смеха и обоюдных подзуживаний. Ковальчук продолжал также молча расхаживать вдоль спального ряда и терпеливо ждать, когда будущие доблестные военные мо¬ряки соблаговолят одеться и встать в строй.
Наконец мы оделись и как могли, построились. Старшина встал перед строем — каблуки вместе, руки по швам, лицо строго-сосредоточенное. Его темно-синяя корабельная роба с синеполосатым матросским воротничком (гюйсом) была тщательно подогна¬на и отутюжена.
-Для начала, — сказал он, — вы должны научиться быстро
вставать и одеваться. Быстрота, четкость и дисциплина — вот все, ЧТО от вас потребуется на первых порах. Вы будете проходить учеб¬ную подготовку здесь, в этом отряде. По всем дисциплинам у вас будут отдельные преподаватели, которым вы будете подчиняться непосредственно во время учебного процесса. Во все остальное время — ваш быт, прием пищи, соблюдение формы одежды, дис¬циплина, отдых и прочее — вы подчиняетесь непосредственно мне, а через меня и командиру роты. Увольнение в город будет зависеть от вас самих. От того, как скоро мы с вами найдем об¬щий язык, будет зависеть вся ваша служба здесь, вплоть до оправ¬ки вас на флоты и корабли. С командиром роты вы познакоми¬тесь чуть позже, когда вас обмундируют. Сейчас мы дружно, стро¬ем проследуем в столовую, где вы сможете оценить ваш первый матросский обед. После обеда каждый получит полный комплект обмундирования. Вам дается время до ужина подогнать форму по росту и отутюжить. С завтрашнего дня вы станете курсантами, а мы здесь постараемся помочь вам стать настоящим военными моряками! Равняйсь! Смирно! Напра-во! В столовую шагом марш!
...Интересно, какое оно, море? Скорее бы!

                Глава 6

                В поисках...

Необычайно мрачное и промозглое утро. С Кольского зали¬ва колючий норд-вест несет мокрую крупу — снег вперемежку с дождем.
Опять разболелись зубы. Черт бы их побрал... Сколько себя по¬мню, всегда страдаю этой достающей до печенок болью. Начались мои мучения еще на флоте. И с тех пор, не иначе как злой рок меня преследует. Вот и теперь, вместо того чтобы нормально жить и рабо¬тать, я бичую, слоняясь по подворотням и всяческим притонам.
Подняв воротники, мы с Галиной медленно брели к центру города, к главному почтамту.
Поскребли мы с ней по сусекам, набрали кое-какой мелочи. На телеграмму должно хватить. Придется просить денег у матери...
Я уже заполнил бланк, расплатился, выложив кучку мелочи перед пожилой седовласой телеграфисткой, когда обернулся и впервые при ярком свете взглянул на свою спутницу. Взглянул и на мгновение замер. Так вот почему тогда, на привокзальной алее, ее взгляд показался мне несколько странным. Глаза! Необыкно¬венно красивые глаза! Но странность эта заключалась в ее зрач¬ках. Они были треугольной формы с легким зеленоватым оттен¬ком. Таких глаз я ни до, ни после того уже не встречал.
Галина усмехнулась:-
— Удивлены? Ничего, привыкнете...
Я спрятал квитанцию в карман и, взяв Галю под руку, отвел ее к огромному окну главпочтамта, где имелся ряд длинных полужест¬ких сидений. Не открывая взгляда от ее лица, я усадил ее на скамью.
— Знаете, — очнувшись произнес я, — мне так и хочется спро¬сить сейчас: -Кто вы? И первое, что приходит в голову, — вы пре¬красная инопланетянка!
Галина, запрокинув голову, звонко рассмеялась.
— Сознавайтесь с какой вы планеты?
— В нашей семье, Сережа, такие же глаза были у сестры моей матери.
— Жаль! — я хлопнул себя ладонью по колену, — что денег нет, а то я повел бы вас в самый лучший ресторан! Чтобы все смотрели и завидовали мне — с какой необыкновенной женщиной я сюда пришел!
Галина усмехнулась:
— Это вам с непривычки так кажется. Люди ко всему привы¬кают. А глаза что? Не это ведь главное...
— Вы правы, но я, наверное, никогда не смогу забыть эти гла¬за. Есть в них что-то такое... потустороннее, что ли...
В общем, так, возможно к вечеру получу деньги из дома, а пока надо пройтись по редакциям местных газет. Где-то здесь работает один поэт, с которым я служил на одной подлодке. Если найдем его, он обяза¬тельно нас выручит!
— Неподходящая для прогулок погода, — Галина поежилась, глядя в темное окно, — но куда деваться, пошли!
В редакции газеты "Полярная правда" нам повезло. Вахтер в фойе окинул нас равнодушным взглядом:-
— Говорите, вам Леня Кирсанов нужен? Да, он у нас работа¬ет. Литконсультантом. Только нет его сейчас, в командировке он, в Полярном. Не сегодна-завтра будет, так что... извиняйте! —вах¬тер пожал плечами и, поправив очки на крупном мясистом носу, перелистнул страницу какого-то журнала, лежащего перед ним на большом письменном столе.
Галина вопросительно посмотрела на меня.
— Ладно, пошли пока.
Но я не знал, куда сейчас идти. Хотелось есть. Пустота в же¬лудке вызывала апатию и нежелание что-либо делать. Там, в пус¬тоте, были темень и холод. Зубная боль острым гвоздем долбила прямо в мозг. По осунувшемуся Галину лицу я видел, что и ей не легче. А может, и труднее. Все-таки женщина... Сейчас бы по беляшику под горячий чаек...
На улице немного просветлело. Перестал падать снег, но хо¬лодный ветер с моря пронизывал до костей. Мы в легком осеннем
одеянии были беззащитны, словно дети, и словно дети же, взяв¬шись за руки и отворачивая лица от ветра, брели к площади «Пяти Углов». Я решил идти на морвокзал. Там к полудню должен прича¬лить теплоход "Вацлав Воровский" из Гремихи. Есть шанс встре¬тить кого-то из знакомых или даже сослуживцев. Небось, выру¬чат! Моряки отличались широтой души и некой русской разуха¬бистостью.
— Куда, Сережа?
— На морвокзал. Чувствую, что там нам сегодня повезет. По¬том там тепло, светло и сухо. Спокойно все обсудим и дождемся теплохода с моей базы.
Гостеприимно распахнулись двери морвокзала, и на нас пах¬нуло теплом и дразнящим запахом выпечки. Несколько посетите¬лей стояли у буфетной стойки, и десятка два пассажиров сидели в зале ожидания. А здесь и не бывает слишком много людей. В ос¬новном едут моряки из отпусков или промысловые рыбаки.
Мы устало уселись в дальнем конце зала. Галина сняла с голо¬вы платок, и на ее плечи обрушилась каштановая волна густых волос. Сейчас она показалась мне еще милей и красивей. А в со¬четании с необыкновенными глазами это было воплощение чуда. И стало еще досадней, что ничем существенным я не могу помочь этой женщине. Даже накормить ее.
Очень хочется есть. Запахи из буфета вызывают слюну и го¬ловокружение. Черт знает что...
— Галя, а почему бы вам не дать телеграмму своей маме?
— О, только не это! Мама перенесла два инфаркта, сейчас малейшее волнение может ее просто убить.
Мы молчали, думая каждый о своем, а может быть, и об одном и том же. Но о себе я в этот момент как-то не думал. Все мои мыс¬ли сосредоточились на этой женщине. Даже зубная боль как-то притупилась.
— Остается лишь одно. Надо заявить в милицию о хищении паспорта и написать заявление на получение нового. Понимаю, что на это уйдет много времени. Пока здешняя милиция свяжется со Свердловском, пока получат ответ да выпишут новый паспорт...
— А здесь не могут мне выдать справку о том, что паспорт уте¬рян?
— Наверное, могут, но они все равно запросят твои паспорт¬ные данные. А это — тоже время!.. Через два часа теплоход! Мы его встретим и сразу же в городской отдел милиции...
Галина глубоко вздохнула и согласно кивнула головой.
Теплоход подошел точно по расписанию. Галина осталась в зале ожидания, я же с несколькими встречающими вышел к при¬чалу. Вниз по сходням потянулись пассажиры. Это были военные моряки с женами и детьми и несколько морских пехотинцев.
— Так-так... кто там на голову выше всех? — сердце у меня радостно забилось... — Ба! Да это же Дима Пименов, наш кора¬бельный снабженец. Верно, прибыл в Мурманск получать для эки¬пажа вещевое довольствие. Мне, можно сказать, крупно повезло! Этот хоть и прижимист, но в беде не оставит.
Дима был, как положено, в мичманской форме. Его багаж со¬ставлял большой кожаный портфель — неизменный спутник на¬шего снабженца.
Меня он заметил сразу же, еще будучи на трапе, и приветли¬во помахал рукой.
— Здравия желаю, товарищ мичман! — я шутливо козырнул и прищелкнул каблуками.
— Серега! Ни хрена себе, а ты что здесь делаешь? Мы уж там думали, что ты давно на каком-нибудь сейнере по морям болта¬ешься...
Мы крепко пожали друг другу руки.
— Пошли, Димуля, в зал ожидания, там все расскажу.
По моей грустной улыбке он, видимо, понял, что со мной да¬леко не все в порядке.
— Ну, пошли, давай рассказывай, какие проблемы. А мы толь¬ко что вернулись с ракетных стрельб. Сам командующий флотом ходил с нами! Отстрелялись на отлично. Теперь вот к автономке приказано готовиться. А ты зря ушел с флота. Ввели новое звание — старший мичман! Оклад соответственно подняли. На твоем ме¬сте пока командир отделения рулевых... Ну, этот... Самсонов! К автономке ждем мичмана из Североморска.
— А как Алена моя? — решился спросить я.
Пименов как-то замялся, похлопал рукой по карману шинели:-
— Вот, черт, сигареты в каюте оставил... У тебя есть закурить?
— Держи... — я достал из кармана помятую пачку, где у меня хранилось несколько окурков.
Дима рассеянно взял пачку и, взглянув, поднял на меня изум¬ленные глаза.
— Кури, кури, не стесняйся — остатки сладки!
Пименов отшвырнул коробку в сторону:-
— Все понятно, Серега! Пошли быстрей под крышу, ветер что- то усилился.
Галина сидела там же, в углу зала и перелистывала какой-то блокнот. Мы с Димой устроились в противоположном конце зала, и я, не торопясь, поведал ему о своих злоключениях.
Дима задумчиво слушал, пощипывая подбородок, и когда я закончил свой рассказ, он, глядя себе под ноги, сказал:-
— Дурак ты, Сережка! Просили же тебя подумать как следу¬ет. На гражданку всегда успеешь, а вот назад на корабль, уже на¬вряд ли попадешь.
Дима умолк, потер лоб и, вздохнув, полез во внутренний кар¬ман шинели:-
Много выделить не могу, а вот пятьдесят рублей  держи!
Отдашь, когда сможешь.
— Димуля! Да этого мне теперь надолго хватит! Вот выручил, так выручил! Спасибо тебе!
— Да ладно, брось... Столько автономок вместе прошли... Не чужие, чай! Давай лечи свои зубы и устраивайся.
С другого конца зала на нас смотрела Галя. Она была вся ожи¬дание и тревога. Дима поймал наши взгляды:-
— Кто это?
Я вкратце рассказал ему историю нашего знакомства.
—А ты все такой же доверчивый и простой, Серега. Мало тебе своих проблем... Или понравилась девка? Да ладно, ладно, —видя мое замешательство, проговорил он, — это я так, к слову... Иди, покорми подружку.
Мы встали, и я пошел проводить Диму к выходу из зала ожида¬ния. На прощание мы обнялись и похлопали друг друга по спи¬нам. И уже открыв дверь, Дима обернулся и, неловко переступив с ноги на ногу, выдавил:-
— А ты знаешь, Аленка твоя с каким-то тыловым лейтенан¬том связалась. Живет у него... — и, махнув рукой, вышел на ули¬цу. А я стоял на месте как вкопанный, и долго смотрел на захлоп¬нувшуюся дверь, пока чья-то рука не коснулась моего плеча.

                Глава 7.

                Учебка.

— Подъем! Быстрей, быстрей, — голос нашего старшины про¬звучал резко, как выстрел. Мы вскакиваем, торопливо одеваемся и бежим в строй.
— Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Плохо, очень плохо, товари¬щи курсанты! Спичка в моей руке давно погасла, а в строй встали еще не все. А посему — внимание... Отбой!
Мы быстренько раздеваемся, аккуратно складываем свои робы на "баночки" у коек и ложимся. Время — пятнадцать часов! Разгар дня, а мы играем в отбои и подъемы. С этого начинается наша учеба. Первое, что обязан уметь делать военный человек, это в считанные секунды проснуться, одеться и встать в строй. С этого, собственно, начинается дисциплина и боевая подготовка.
Это сейчас хорошо об этом говорить, когда все позади. А тог¬да это были унизительные и нудные тренировки. По десять-пятнадцать раз заставлял нас подниматься и укладываться старшина Ковальчук. О, как мы все ненавидели его в эти моменты! Нам ка¬-
залось, что вот дорвался человек до власти и теперь наслаждает¬ся, изгаляясь над нами.
Уже потом, много позже, в море, я с благодарностью вспоми¬нал своего первого старшину, его науку! Нет, это не высокопар¬ные слова, это правда и мудрость жизни. Ибо не раз по боевой, или аварийной тревоге от того, как ты быстро поднимешься и при¬будешь на боевой пост, зависела не только сохранность корабля, но и твоя собственная жизнь.
Первые занятия в аудиториях. Все в новинку и страшно инте¬ресно! Мы изучаем устройство подводной лодки, международный свод сигналов — мы же будущие рулевые-сигнальщики, боцма¬ны. Постигаем свою специализацию, то есть рулевое управление подлодкой, тренируемся принимать и передавать тексты при по¬мощи сигнальных флажков и световых сигналов прожектором и клотиком.
Прошло всего три месяца, а море уже зовет, манит к себе ро¬мантикой дальних странствий, боевых походов. Впереди маячила интересная, полная приключений жизнь. Кто из мальчишек не мечтает о дальних островах, экзотических странах, северном по¬люсе? И вот сбывается моя давняя мечта. Я стою на пороге чего- то нового и необычного. Что принесет мне моя новая жизнь? Ах, знать бы тогда, что меня ожидает в будущем...
— Товарищи курсанты! — замполит роты капитан-лейтенант Воронин встал из-за преподавательского стола, — вы должны чет¬ко уяснить себе, кто вы и зачем пришли на флот.
Мы сидим в новеньких темно-синих робах за своими столами и, затаив дыхание, слушаем преподавателя. Умел он обычные по¬литзанятия превратить в интересный предмет.
— Вы призваны в элитный род войск Советского Союза. В ваших руках будет управление самой мощной техникой и воору¬жением. Еще много потенциальных врагов окружают нашу Роди¬ну! Международная напряженная обстановка заставляет нас быть начеку и держать порох сухим. Представьте себе подводный ра¬кетоносец, несущий на себе несколько мощных, межконтинен¬тальных ракет, каждая из которых способна стереть с лица земли целый город! Заряд такой ракеты в несколько раз превышает мощ¬ность бомбы, сброшенной на Хиросиму. Вы должны прочувство¬вать всю ответственность, которая скоро ляжет на ваши плечи! Но для этого вы должны выйти отсюда уже подготовленными спе¬циалистами! Сейчас каждый из вас думает о романтике своей бу¬дущей службы. Но ждет вас впереди тяжелая повседневная служ¬ба, будни, полные тревог и лишений, дальние походы и учения, где вы будете мечтать о возвращении на родную землю. А о ро¬мантике легко мечтать, не будучи внутри ее, поверьте моему опы¬ту. Зачем я все это вам говорю? Я хочу, чтобы вы учились реально
смотреть на вещи, а не расслабляться в предвкушении захватыва¬ющих приключений.
Тогда мы мало задумывались над его словами. Молодые серд¬ца горячие головы, и... море по колено!
Прошло еще два дня. Сегодня занятия в башне. Тренировки по выходу из затопленной подводной лодки через торпедные ап¬параты. Именно здесь я впервые ощутил привкус, так называемой
романтики.
Башня — это сейчас... Раньше здесь был большой православ¬ный храм. Здесь имеются в натуральную величину макеты отсеков подводной лодки, где мы имеем возможность отрабатывать дей¬ствия при заделке пробоин, тушении пожаров, поступлении газов и прочих неожиданных ситуациях. Стоят здесь и настоящие тор¬педные аппараты. Их входные люки находятся в импровизирован¬ном отсеке, а противоположные концы аппаратов выходят в баш¬ню, заполненную водой. Таким образом, моделируется натураль¬ный выход из затопленной подводной лодки в открытое море.
Для сегодняшних занятий нас отобрали пятнадцать человек. Мы в огромном сферическом помещении-отсеке. Только вместо шести торпедных аппаратов здесь только два. Но этого вполне достаточно для занятий. На одной из переборок висит наше водо¬лазное снаряжение — гидрокостюмы и дыхательные аппараты. Их устройство и правила пользования мы изучили на предыдущих занятиях в аудиториях. По команде мы одеваемся, помогая друг другу влезть в гидрокостюмы и одеть дыхательные аппараты. Ин¬структор по легководолазной подготовке обходит нас, самолично проверяя каждую мелочь и открывая вентили баллонов с дыха¬тельной смесью. Затем обходит нас, уже одетых, снова и вручает каждому по тяжелому металлическому кольцу.
— Надеюсь, все инструкции вы запомнили. В торпедный аппа¬рат заходить по трое. Кольца вам даны для подачи звуковых сигна¬лов. Один удар — как себя чувствуете? Каждый отвечает одним ударом, если все благополучно. Два удара — открыта передняя крыш¬ка и можно начинать движение к выходу. В случае непредвиден¬ной ситуации, как то — не поступает дыхательная смесь, или по¬врежден гидрокостюм, подается сигнал тревоги — частые удары кольцом о стенку аппарата. В этом случае вода будет немедленно откачана для выяснения причины тревоги. Всем все понятно?
Мы молча киваем
— Понятно, мол...
— Первая тройка, пошел!
Я в тройке первый. Наклоняюсь и неуклюже заползаю в тру¬бу аппарата. Впереди темный стальной тоннель. Страшновато по первому-то разу... Проползаю чуть больше половины расстояния и останавливаюсь. Позади чья-то рука хлопнула по моей ноге. Это
значит, вошли все. Внезапно нас поглотила кромешная темень. Это захлопнулся входной люк. Честно признаться, стало по-настоящЕМму жутко, когда послышался шум устремившейся в аппарат воды Показалось, что затруднилось дыхание, хотя воздух поступает исправно. Понимаю, что надо успокоиться и взять себя в руки. Мои ноги, грудь уже в воде. Голову я стараюсь тянуть выше, слов¬но этим смогу избежать полного погружения. Уже все мое тело в воде. Она коснулась подбородка, лица... Все! Вода уже плотно за¬хватила меня в свои объятия, обжала гидрокостюм, надавила на барабанные перепонки. И вдруг — дробный стук металла о ме¬талл. Кто-то из моих товарищей забил тревогу. Вода тут же начала убывать, ее объятия — слабеть, и вот уже в аппарате не осталось ни капли. Забрезжил свет — это открыли входной люк, и мы по¬ползли назад, в отсек.
— Ну, в чем дело? — встревоженный инструктор ощупывает и проверяет наше снаряжение.
Миша Самсонов, он заходил в аппарат последним, тычет  себе пальцем в маску и что-то мычит.
— Что у вас, товарищ курсант? Какие проблемы?
Приглушенный маской Мишин голос объясняет инструктору,
что воздух для дыхания не поступает, и он задыхается.
Инструктор отсоединяет гофрированный шланг от его маски и, прильнув к нему губами, делает несколько пробных вдохов и выдохов. Пожимает плечами:-
— Дыхательный аппарат у вас в норме... Так в чем дело?
Самсонов молчит и разводит руками.
— Во-первых, успокойтесь и ничего не надо бояться. Не вы первый, не вы последний. От страха бывает и не такое. Во-вто¬рых, не забывайте, что вы военный моряк, и если у вас кишка тон¬ка, идите служить в стройбат. Я понятно изъясняюсь? Так вот, ваши аппараты десятки раз проверены и испытаны. Постарайтесь расслабиться и думать о чем-то приятном. Спокойно дождитесь, когда откроется передняя крышка, и выходите в башню. На выхо¬де вас ожидает инструктор-аквалангист. Каждого из вас он под¬страхует. ...Напра-во! Пошел!
Мы снова заползаем в стальной тоннель и ждем поступления воды. Новую встречу с ней воспринимаю уже спокойней. Но что ты будешь делать... Снова оглушительная стальная дробь. Отка¬чивают воду, мы выползаем и стоим как балбесы, оглядываясь друг на друга.
— Ну что, опять? — инструктор подбегает к Мише и откручи¬вает шланг.
Не выдерживает Вася Шмальков, что заходит в аппарат вторым:
— Ну, ты чмо! Еще раз дернешься, будешь вечером в толчок нырять, пока не привыкнешь!
-Я  не могу дышать, — кричит тот, — что я, виноват?
Инструктор вскипел:-
-Ох, салажня! Раздевайся... — Он подзывает к себе одного
из курсантов, ожидающих своей очереди. — Русланов, поможете ему снять снаряжение и одевайтесь сами.
Миша раздевается, и все видят его бледное лицо и испуган¬ный, блуждающий взгляд.
Русланов облачился как положено, и мы снова лежим в тон¬неле торпедного аппарата. Вода рванулась внутрь и, словно раду¬ясь, заключила нас в свои объятия. Одиночный металлический СТуК — инструктор запрашивает о нашем самочувствии. Каждый из нас отвечает тем же сигналом. Слава Богу, у всех всё в порядке. Впереди чуть засветлело. Это открылась передняя крышка. Я мед¬ленно ползу к выходу, с тревогой прислушиваясь к шипению по¬ступающего в маску воздуха. Высота башни десять метров. Жер¬ла аппаратов у самого дна. Вода здесь зеленоватого цвета, какой-то фонарь едва освещает глубину. Выползаю, вижу аквалангиста. Он тронув меня за плечо, показывает на трос буйрепа, протяну¬тый от дна к поверхности. Отсоединяю от пояса стальной кара¬бин, прицепляюсь им к тросу и начинаю подъем. Но всплытие нуж¬но делать не сразу, а с остановками на определенных узлах буй¬репа. Остановки нужны для того, чтобы научиться делать воздуш¬ную промывку дыхательной системы и не получить кессонную бо¬лезнь, которой можно заболеть при быстром всплытии. Конечно, на десяти метрах опасность эта нам не угрожает. Но потрениро¬ваться мы должны.
Выныриваю на поверхность, и двое матросов помогают мне выбраться на стальную площадку башни.
 
                глава 8.

                Просветы.

Прямо с морвокзала мы с Галей отправились в редакцию. Тот же вахтер нас обрадовал. Мой бывший сослуживец, известный в городе поэт Леонид Кирсанов оказался на месте. Мы поднялись на второй этаж и нос к носу столкнулись с Леней.
— Сережа! Какими судьбами? Вот не ожидал, так не ожидал... Здравствуй, здравствуй! — он с нескрываемым интересом посмот¬рел на мою спутницу и заключил меня в объятия. При этом стоп¬ка чьих-то рукописей, которую он держал, упала и рассыпалась.
— Ленька, привет, браток! Я так рад тебя видеть. А похудел-то как! Или здоровьишко пошатнулось?
На корабле Леонид был плотным румяным крепышем. Я все¬гда завидовал его исключительной энергии и жизнерадостности.
Теперь же это был осунувшийся, с бледным лицом человек. Вдо¬бавок ко всему углубившиеся спереди залысины делали его стар¬ше, чем он есть на самом деле.
— Да нет, я здоров как и прежде, Сережа. Просто работа та¬кая... Все время на ногах, на бегу. Иногда и поесть толком време¬ни нет. Даже писать стал меньше. Не до творчества как-то... Ты подожди тут, я сейчас занесу редактору материалы, и пойдем ко мне в кабинет, там поговорим.
Мы собрали рассеянные по полу бумаги, и Леонид скрылся в дверях главного редактора. Ждать пришлось целых двадцать ми¬нут. Леонид вышел, довольно потирая руки:-
— Ну рассказывай, как у тебя? Пишешь что-нибудь? Что-то давно я тебя ни в одной газете не вижу. Небось, сам захандрил?
Мы шли вдоль длинного коридора. Из дверей в двери сновали сотрудники, с интересом оглядывали Галину, здоровались с Ле¬ней, о чем-то спрашивали его... А я напряженно думал, сможет ли Леонид помочь мне? И если сможет, то чем? И еще я думал, как преподнести ему свою историю, чтобы он не разочаровался во мне, не счел неудачником и понял все как надо. Понять-то он дол¬жен, все-таки две автономки вместе прошли! А это порой весо¬мей, чем прожить полжизни вместе в обычных условиях.
Кабинет Леонида, по всему, принадлежал трем хозяевам, так как здесь располагались три письменных стола.
Леня включил чайник, стоящий на подоконнике, поставил на стол вазочку с конфетами и баночку растворимого кофе.
— Извините, друзья, сахара сегодня нет. Пить будем по-русски — с конфетами. Ну, рассказывай, с чем пришел, где обита¬ешь, что делаешь? — и снова с интересом посмотрел на Галину.
Мы пили кофе, и я неторопясь рассказывал ему о своих по¬хождениях. То хмурясь, то улыбаясь, Леонид слушал, часто кивал головой — понимаю, мол...
— Да, влип ты, Серега, капитально! Даже не знаю, что сказать тебе, — он снова посмотрел на Галину, отхлебывавшую кофе:-
— Интересные глаза у вас, в первый раз такие вижу... Красивые и необычайные! — он улыбнулся и зачем-то потер ладошкой о ла¬дошку, потом обернулся ко мне:-
— Я мог бы предложить тебе, Сережа, пожить у меня, но по¬веришь, совершенно нет места. У нас с женой одна комната в ком¬муналке. И потом, ждем пополнения. Понимаешь? — он снова улыбнулся, — чем же помочь тебе? Ты можешь в ближайшее вре¬мя дать мне подборку новых стихов о флоте?
Я пожал плечами:-
— Есть у меня кое-что в черновиках, а что?
— Вот что, наверное, сделаем... Я сейчас пойду к редактору и попрошу у него выдать тебе авансом небольшую сумму в счет будущего гонорара, а ты мне завтра-послезавтра на стол подборку стихов! Годится?
-Что ж, конечно годится! Сегодня же подберу что-нибудь!
Ты, Леня, как мессия для меня, — и я облегченно рассмеялся.
-А насчет Галины вот что скажу... У меня есть знакомый че¬ловек в милиции. Как-то писал материал о их работе. Свяжусь с ним, попробуем что-нибудь сделать, — он с улыбкой посмотрел на Галю: — Для таких глаз можно и постараться!
Галина покраснела:-
— Да бросьте вы... Глаза как глаза.
Но, видно, что комплимент ей пришелся по душе.
— Ну, сидите тут, пейте кофе, а я к редактору.
Через несколько минут мы с Галей уже шагали к главпочтамту. Редактор выдал восемнадцать рублей, на душе повеселело, ноги шли легко и быстро. Только чувство голода в предвкушении еды обострилось, но ничего — теперь жить можно. Сегодня же посе¬люсь в гостиницу. Галю проведу как гостью, а там посмотрим... Главное, появились какие-то просветы. Ладно, если черные и бе¬лые полосы в жизни как-то чередуются. Не так обидно. А если все время черные? А если все время по больному месту? Что прика¬жете делать, как жить? Хотя жить можно и нужно при любых об¬стоятельствах!.. Что я и делаю. Наверное, меня спасает чувство врожденного оптимизма. Будь я пессимистом, давно бы... Но, вид¬но, Бог бережет!
Ну, нет, что ни говори, а мне сегодня определенно везет! При¬шел перевод из дома. Аж, сто рублей! Мама как чувствовала, в ка¬ком я положении. А если б увидела, в обморок бы упала. Но ник¬то, кроме моего дневника, обо мне ничего не знает и не видит, за редким исключением. А дневнику я привык доверять самое со¬кровенное.
Итак, мы сегодня богачи! Найдем крышу, отоспимся как сле¬дует...
— А как же я, Сережа? Я ж без паспорта.
— Ничего! Бог не выдаст, свинья не съест — так, кажется, говорят? Вы — моя гостья! А там что-нибудь придумаем. Знаю тут одну гостиницу, там расценки пониже и правила попроще. Назы¬вается она "Шахтер". Строилась специально для островных шах¬теров. Со Шпицбергена, например. Вот туда и пошли... Это совсем недалеко от центра.
Через пятнадцать минут мы были уже на месте. Места, к сча¬стью, были, и мне предоставили двухместный номер, где я ока¬зался пока единственным жильцом.
— А это кто с вами? — молодая строгая служащая гостиницы критически оглядела Галину.
— Это моя гостья, мы вместе поужинаем.
— Хорошо, только у нас правило — гостям разрешено пребы¬вание до двадцати трех!
— Мы об этом знаем, спасибо, девушка, вы очень добры!
Мы поднялись на третий этаж. Номер 313. Тьфу ты — чертова
дюжина. Но мне все равно — я не суеверен.
Номер оказался теплым и уютным. Две кровати с деревянны¬ми спинками аккуратно застелены. Посредине, у окна, журналь¬ный столик с графином и двумя стаканами. На полу красивая ков¬ровая дорожка. На стенах незатейливые, но чистые коврики. Име¬ется санузел и душ, к нашей великой радости.
Я помог Галине снять плащ:-
— Ну, располагайтесь и будьте как дома! Сейчас примем душ и спустимся в ресторан.
Галина достала из сумочки расческу и привела свои волосы в порядок, затем села в кресло и сладко потянулась:-
— Ноги гудят, будто целый день мешки таскала. Даже есть не так хочется.
— Я сейчас быстренько сполоснусь, и пока вы моетесь, спу¬щусь вниз на разведку.
Галина кивнула:-
— Как погонят меня отсюда, Сережа! Что тогда делать будем?
— Ничего, это я как-нибудь утрясу.
О, какое это наслаждение — стоять под хлесткими струями горячо бьющей воды! Райское ощущение покоя и блаженства! Чувствую, как по моему уставшему, измученному телу сбегают горячие, живительные струи воды. Аж мурашки по коже... Мед¬ленно отступает усталость. Я закрываю горячую воду, и вот уже ледяной дождь обрушивается на разгоряченное тело. На миг пе¬рехватывает дыхание, но я стою, сжав зубы, и жду, пока бодрость и ясность мысли мною полностью не овладеют. Потом растира¬юсь докрасна свежим махровым полотенцем. Выхожу в комнату в одних плавках и маечке.
— Давайте, Галочка, поскорее примите душ. Вы не представ¬ляете, какое это блаженство!
Галина встала, сняла кофточку и вопросительно посмотрела на меня.
— Да-да, я сейчас выйду. Вот только оденусь...
Она стояла передо мной в кремовой тонкой блузке, заправлен¬ной в длинную, плиссированную юбку. Узкие плечи, небольшие, но плотные груди образовали два очаровательных холмика. Тонкая, перехваченная широкой резинкой юбки, талия плавно переходила в широкие очертания бедер. Вся она была очаровательна и мила. Что- то давно забытое и волнующее защемило сердце и теплой волной прошло по всему телу. С усилием подавив в себе минутную слабость, быстро оделся и вышел. В дверях ощутил на себе ее долгий, испыты¬-
вающий взгляд. Я спустился вниз, мимоходом улыбнулся строгой де¬вушке за стойкой и, не получив ответной улыбки, прошел в ресто¬ран, располагавшийся здесь же, на первом этаже. Негромко звучала музыка, несколько пар медленно кружились в незатейливом вальсе, ресторан был заполнен почти наполовину. Так что, свободных сто¬ликов было много. Взяв меню с одного из столов, пробежал глазами написанное. Ох цены, цены... Наметил для себя более или менее не¬дорогие блюда и прошел к бару. Выбрал небольшую, но красивую коробку конфет и прямиком к дежурному администратору... Вообщем, коробка конфет, пара комплиментов, более чем убедительные доводы и... моя Галина уже законный жилец этой гостиницы! Бегу наверх с приятной новостью. Галя уже приняла душ и теперь стояла перед зеркалом аккуратно одетая, приводя в порядок свою причес¬ку. Лицо ее разрумянилось, глаза излучали мягкий зеленоватый свет. Она умиротворенно улыбнулась мне:-
— Ну, как ваша разведка?
Я подошел, взял ее за плечи двумя руками:-
— Все отлично, моя хорошая! Я договорился, вам разрешили остаться.
Галя обернулась:
— Ой, правда? Да вы, Сережа, волшебник! Как вам удалось?
— Галочка, милая, да ваши глаза кого угодно заставят сделать невозможное! — наверное, я слишком близко притянул ее к себе, потому что Галина вдруг смутилась и потупила взгляд.
— Ну, пошли ужинать, — я отпустил ее плечи и быстренько отвернулся, делая вид, что ищу чего-то в комнате.
В ресторане мы выбрали столик подальше от оркестра, чтобы грохот музыки не мешал разговору. Подошла молодая рыжая офи¬циантка, смахнула салфеткой несуществующие крошки со стола и протянула мне меню:
— Что будете заказывать?
Не глядя в меню, я отбарабанил:-
— Два цыпленка табака, два палтуса, два салата "Полярный", одну шоколадку, бутылку шампанского и триста граммов водки.
—А откуда вы знаете, что у них есть? — удивилась Галина, — вы даже в меню не заглянули!
Я улыбнулся:-
— Мне ваши глаза подсказали, там все как в волшебном зер¬кале!
— Да оставьте вы в покое мои глаза, — сделав лицо нарочито сердитым, сказала Галина, хотя было видно, что она не досадует и не сердится.
Вскоре на столе появилось шампанское, водка и салат. Я открыл бутылку, налил Галине в большой, на тонкой ножке бокал пенящий¬ся золотистый напиток. Свою рюмку наполнил до краев водкой.
— Свой первый тост, Галочка, я хочу поднять за наше знаком¬ство! Я считаю, мне очень повезло, что встретил вас. Представля¬ете, нас двоих, совершенно незнакомых раньше людей, занесла судьба на край света. Разве мы могли себе недавно представить, что фортуна распорядится именно таким образом?
— Что вы, Сережа, это я должна благодарить судьбу, что встре¬тила вас. Что бы я сейчас делала... — Галина говорила, глядя мне прямо в глаза, и нежная благодарная улыбка трогала ее губы, щеки, а глаза на этот раз излучали золотисто-шоколадный свет.
Нет, я, наверное, сойду с ума от нее, от ее глаз, от этой колдов¬ской, притягательной улыбки.
— В общем, за нас и за нашу встречу! — я тронул ее бокал своей рюмкой, и мы выпили. Оркестр заиграл блюз, я встал и, га¬лантно поклонившись, пригласил Галю на танец. Я держал свою левую руку на ее талии и чувствовал в себе какие-то вибрации, похожие на легкую дрожь, где-то в районе сердца. Так себя я не ощущал еще ни с одной женщиной, могу поклясться в этом! Дру¬гой рукой я держал узкую и теплую Галину ладошку.
— Сережа, вы почитаете мне свои стихи?
— Обязательно, Галя! И почитаю с удовольствием! Правда, стихи мои грустные, боюсь, что вы заразитесь моей грустью. А мне так хочется видеть вас веселой и задорной!
— А мне хочется погрустить, Сереженька. И есть о чем... Рас¬скажите мне о своей семье, я ведь ничего о вас не знаю.

                Глава 9.

                Учебка.

Прошло уже три месяца нашего обучения в отряде подводно¬го плавания. Вчера был лыжный кросс с полной выкладкой. С од¬ной стороны, зачем моряку-подводнику лыжи? А лыжи тут ни причем! Необходима нормальная физическая подготовка. Кое-кто из нас вообще в первый раз на лыжи встал. Начали кросс сорок че¬ловек. К финишу подошли пятнадцать. Остальные рассыпались по дороге. Я дошел! Не в первых рядах, но дошел! Так-то вот!
А сегодня с утра всему учебному отряду был преподнесен сюр¬приз. После завтрака мы были построены, и командир роты объя¬вил, что к семнадцати часам наша рота в составе всего отряда от¬правляется в киностудию "Ленфильм" для принятия участия в съемках фильма "Залп Авроры".
— Вот это да! Это мы, что ж, артистами заделались?
Уже позже выяснилось, что мы — массовка. Уже к полудню в отряд было доставлено необходимое снаряжение и экипировка. Это трехлинейные винтовки с примкнутыми штыками, пулемет¬-
ные ленты, макеты гранат, с соответствующими надписями лен¬ты к бескозыркам. Мне досталась лента с надписью "Гремящий", две пулеметные ленты на грудь и старенькая, с потертым прикла¬дом винтовка. «Человек с ружьем» да и только.
К четырнадцати часам к воротам учебки подъехали несколь¬ко открытых грузовиков, и была объявлена посадка. Борта машин были украшены транспарантами типа: "Вся власть Советам!" и прочее.
Колонна грузовиков неспешно ехала по Ленинграду, поблес¬кивали штыки, крест-накрест одетые пулеметные ленты... Мы же во всю глотку горланили морские песни:-
«Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!
Пощады никто не желает!»
Прохожие останавливались и с удивлением провожали взгля¬дами нашу революционную колонну. Потеха!
В павильоне киностудии, моделирующем зал Смольного, нас усадили на наспех сколоченные скамьи и перво-наперво выдали махорку. Мы должны курить самокрутки и нещадно дымить, дабы создать соответствующую обстановку того времени. На сцене перед нами длинный стол, покрытый красным кумачом. Словно шум прибоя, в зале стоял неумолчный гомон, смех и подначки. Какие-то люди суетливо бегали в различных направлениях, тяну¬ли кабели, провода, другие что-то кричали, отчаянно жестикули¬руя. Искали какого-то Кузнецова, выкрикивая в разных концах здания его фамилию.
Я курил свою козью ножку, пуская густые едкие облака дыма. Он уже в несколько слоев висел над рядами сидящих моряков. На¬дымили так, что щипало глаза и першило в горле. Потом вдруг вклю¬чили прожектора и юпитеры. Сразу стало жарко, и от яркого света люди жмурились и закрывали свои лица кто чем мог. Потом на сце¬ну поднялся человек с микрофоном в руках, впоследствии он ока¬зался главным режиссером этого фильма, и громко объявил:
— Товарищи моряки! Сейчас будет сниматься сцена, в кото¬рой Владимир Ильич Ленин провозгласит, что революция свер¬шилась. От вас требуется дисциплина и революционный порядок. Среди вас в различных местах зала сидят наши статисты. По их примеру вы будете или аплодировать или кричать "ура!" Для на¬чала проведем небольшую репетицию. Сейчас на сцену поднимет¬ся революционное правительство во главе с Лениным, и мы по¬пробуем воспроизвести это важное событие нашей истории...
Внезапно на сцену выбежал... нет, не выбежал, а выкатился маленький и толстый человечек, похожий на колобка, и что-то про¬шептал режиссеру на ухо. Тот положил микрофон на красную ткань стола и быстро удалился. Минут через пять, взволнованный, возвращается:-
— Товарищи, обращаюсь к вам как режиссер будущей карти¬ны. Случилась неприятная вещь... Из гримерной пропали усы и бородка Владимира Ильича!
В павильоне прошелестели смешки, кто-то громко захохотал. А какой-то остряк крикнул:-
— А вы ему нарисуйте...
— Товарищи, каждая минута нашего простоя стоит больших денег. Пока изготовят новые парики, уйдет масса времени. Если кто-то из вас решил взять их в качестве сувенира, мы убедитель¬но просим вернуть на место или незаметно подбросить эти вещи. Иначе съемки будут сорваны.
В павильоне люди задвигались, зашептались, заговорили, что сделало его похожим на воскресную ярмарку. Объявили перерыв на двадцать минут и разрешили морякам побродить по террито¬рии студии. Наверное, надеялись, что этим дадут похитителю воз¬можность подбросить уникальные сувениры.
Усы и бородка вскоре нашлись. Как и ожидалось, их подбро¬сили. И не куда-нибудь, а в урну на студийном дворе. То ли неиз¬вестный проказник одумался, и ему стало мучительно стыдно, то ли подобным актом он выразил свое отношение к вождю мирово¬го пролетариата, но факт остается фактом — мы избавлены от дальнейших унизительных расспросов или, может быть, и поху¬же. Вполне могли лишить увольнения весь учебный отряд. А это¬го виновнику не простили бы его же товарищи.
На сцену чинно выходят Свердлов, Орджоникидзе, Дзержин¬ский и Ленин. Владимир Ильич быстро приближается к краю сце¬ны, срывает с головы кепку и, вздымая вверх руку, замирает, при¬зывая к тишине:-
— Товарищи! Рабоче-крестьянская революция, о необходи¬мости которой все время говорили большевики, свершилась!
Зал грянул оглушительным "ура!", затем все шумно встали, и стены студии сотряс «Интернационал», подхваченный сотнями молодых глоток.
Странно, но я на миг забыл время, в котором живу. Вполне достоверно я ощутил себя революционным матросом с "Гремя¬щего". Я вижу живых Дзержинского и Ленина. Меня так же, как, наверное, и моих давних пращуров, охватило волнующее возбуж¬дение и чувство непобедимости. Вот что значат соответствующие настрой и обстановка. Вообще-то все было здорово!
Потом были съемки. Ленина заставляли говорить свои слова дублей шесть, пока удовлетворенный режиссер не крикнул:-
— Стоп! Снято!
Все повскакивали со своих мест и ринулись к сцене. Каждому хотелось постоять рядом с главными героями и даже потрогать их. А мне повезло еще больше. Удалось сфотографироваться рядом с
Лениным и Дзержинским. Представляете — я, матрос Балтийско¬го флота, с пулеметными лентами на груди, с винтовкой в руках, стою между двумя историческими личностями и стараюсь состро¬ить суровую гримасу. Конечно, это было смешно с моим по-деви¬чьи гладким и юным лицом. Но тогда мне показалось, что я частич¬ка этой истории, которую сейчас стараются опошлить и извратить.
После съемок знаменательного эпизода нас выстроили во дво¬ре студии и объяснили следующую задачу. Мы должны участво¬вать в шествии по ночному революционному Петрограду.
Быстро стемнело, и мы колоннами двинулись по городу, про¬ходя улицы и мосты. Корабли на Неве беспрестанно гудели, небо прорезали лучи мощных прожекторов. В их свете зловеще поблес¬кивали наши штыки. Мы шли в сторону Зимнего дворца.

                Глава 10.

                Ах, гостиница моя...

— Не могу больше... — Галина засмеялась и прикрыла ладош¬кой бокал, — выпейте сами.
— Галочка, подождите, я возьму что-нибудь с собой в номер, и продолжим ужин там, правильно?
— Ах, Сережа, поберегите деньги, они еще пригодятся...
— Знаете, Галя, один раз живем... Что с того — на три дня боль¬ше мы будем здесь, или на три дня меньше... Все одно — в ближай¬шее время никаких перспектив не предвидится.
Я заказал две бутылки вина, несколько бутербродов с колба¬сой, рассчитался, и мы отправились к себе. В номере я открыл вино, сложил бутерброды на тарелку и сел на кровать рядом с Галей.
— Галочка, я предлагаю перейти на ты. Мне кажется, мы дос¬таточно знакомы для этого.
— А вы знаете, Сережа, я еще там, в подвале хотела предло¬жить вам это.
Я улыбнулся:-
— Ну, тогда не вам, а тебе...
Галина рассмеялась:-
-Привыкла уже, извини! Сережа, ты очень добрый и поря¬дочный человек. В наше время не часто такие встречаются.
-Ну что ты! Порядочных людей много. Другое дело, что мы не умеем их замечать. Или не хотим...
Галина вдруг положила голову мне на плечо и, прикрыв ладош¬кой рот, сладко зевнула:-
-Ты спать не хочешь, Сережа?
Мы сегодня обязательно хорошо выспимся. Завтра утром спешить нам некуда, будем спать столько, сколько захотим.
Левой рукой я обнял Галю за плечи и прижал ее к себе. Она подняла голову, посмотрела на меня теплым долгим взглядом и вдруг поцеловала в щеку.
— Ну, все, лед тронулся, — подумал я и, повернувшись, обнял ее обеими руками. Галина лукаво улыбнулась, а глаза ее говорили:-
— Ну, смелее же, парень, видишь, я в твоих руках...
Я жадно прильнул к ее горячим, сочным губам, и мы застыли в долгом поцелуе. Наши руки, наши языки нежно и лихорадочно ласкали друг друга. Я чувствовал ее талию, бедра, ноги и слышал, как сердце стучит, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Яростное, рвущееся возбуждение искало выхода. Внезапно Гали¬на отстранилась. Раскрасневшаяся, горячая, она встала и потяну¬ла меня за руку. Я поднялся, и она начала быстро разбирать кро¬вать. Сняла и отбросила на соседнюю койку покрывало, откинула одеяло, взбила подушки и обернулась ко мне, молчаливая и пре¬красная. Ее грудь высоко вздымалась, полуоткрытый рот поры¬вался что-то сказать, но к чему теперь слова, когда есть взгляды, прикосновения, трепет наших истосковавшихся по ласке тел? Подспудно меня тревожила мысль, а вдруг не получится? Долгое воздержание еще никому не приносило пользы. Ведь позора не оберешься! Будь она неладна, жизнь моя бичевская и убогая!
Стараясь не спешить, я расстегнул пуговки на ее блузке и лег¬ким, гладящим движением снял ее с хрупких и по-девичьи нежных плеч. Затем я опустился на колени и медленно-медленно потянул вниз ее юбку, пока она бесшумной волной не опала складками к ее ногам.
На ней были капроновые чулки, пристегнутые к узкому шел¬ковому поясу и белые, отороченные кружевами трусики-бикини. Во мне что-то взорвалось, закружило хмельную голову, и я прижал¬ся к ней пылающей огнем щекой. Галина гладила меня по волосам, ее руки чуть подрагивали, и было слышно, как она быстро и преры¬висто дышит. От нее исходил тонкий, едва уловимый запах чистого тела и еще чего-то поистине райского и заоблачного... Боже мой, где я и что со мной происходит? Я был вне времени и вне самого себя. И я не могу припомнить в себе такого состояния. Нет, подоб¬ного никогда не было. Это случилось сейчас, когда мне исполни¬лось уже тридцать три года и я считал себя повидавшим виды...
Галя опустилась на колени рядом со мной и стала расстеги¬вать мою форменную рубашку, брючный ремень.
— Я сам... Я быстрее, — бормотал я и лихорадочно раздевал¬ся, разбрасывая одежду куда и как попало.
Так, обнявшись, мы и упали на прохладные простыни. Не по¬мню, что было потом. Невозможно воспроизвести в точности те чувства, что овладевали нами. Мы предавались любви так, словно это был последний день в нашей жизни. Я целовал ее всю, от кон¬-
чиков пальцев на ногах до головы, что-то бессвязно бормотал, как в горячечном бреду.
...Боже мой, наваждение какое-то! Галина ни на минуту не оставалась спокойной. Она трепетала под моими ласками, словно один большой оголенный нерв.
Мы делали все, что только могут делать мужчина и женщина. Какие там комплексы, какие рамки... Мы как две души, вырвав¬шиеся на волю и мечущиеся в облаках, в райских облаках иного, запредельного мира, для других недоступного. Это было настоя¬щее счастье, о котором раньше я читал лишь в любовных рома¬нах. И все опасения мои оказались напрасными, и я мысленно по¬здравлял себя!
Мы стояли под душем, крепко обнявшись и ловя ртом бьющие струи теплой воды и не догадывались, что уже завтрашний день железным клином разлуки отбросит нас далеко друг от друга.
Мы позавтракали остатками вчерашнего пиршества и теперь раздумывали над тем, что же нам предпринять сегодня?
Я сидел в кресле, потягивая оставшееся вино, Галя пристрои¬лась на подлокотнике и задумчиво теребила ворот моей рубашки.
— Может, сходим к твоему другу в редакцию?  Интересно, го¬ворил он со своими знакомым милиционером?
— Сначала мы должны зайти в наш бич-отель. Купим пачку чая, харчей каких-нибудь и отнесем их дяде Коле. Он частенько меня выручал. А потом можно и в редакцию. Отдам Кирсанову обещан¬ную подборку стихов. Ты, кажется, прочитала их... Как они тебе?
—Хорошие стихи, Сережа, хотя я не специалист в таких вопросах.
— Ну что ж, одеваемся и пошли.
На улице безветренно и не очень холодно. Мы зашли в продмагазин недалеко от гостиницы, сложили покупки в пакет и через пол¬часа были уже у дверей нашего подвала. Дверь нам открыл Костыль. Он посторонился и, взглянув на Галину, плотоядно оскалился:-
— А, нарисовались... Мы уже думали, что не увидим вас. Ну, заходите, заходите... Дядя Коля давно вас дожидается.
— Соскучился, что ли? — бросил я, пропуская Галину вперед и с опаской косясь на Костыля.
— Топайте, топайте...
В номере хозяина было два человека. Сам дядя Коля и Татарин.
— Где ж вас носило до сих пор? Присаживайтесь. — Дядя Коля подвинулся на своем диванчике, освобождая нам место.
— Рассказывайте, какие новости, дела как идут?
Я достал из пакета большую пачку чая, две банки консервов, кило ливерки, буханку хлеба и в заключение торжественно вод¬рузил на тумбочку две бутылки вина.
— Та-ак, разбогатели, значит, — дядя Коля взял бутылку и при¬нялся изучать этикетку.
Татарин радостно потер ладонями и придвинул ящик из-под пива, на котором сидел, ближе к столу. Вошел Костыль и, увидев снедь, хлопнул меня рукой по плечу:-
— А вот это кстати сейчас, молодцы, догадались!
— Ну что, нашла свой паспорт? — дядя Коля взглянул на Га¬лину и улыбнулся.
Галя покачала головой и промолчала. Я махнул рукой:
— Да где же его теперь найдешь?
Хозяин "люкса" сунул руку под подушку и вытянул какой-то паспорт, потом близоруко приблизил его к глазам и прочитал:-
— Лучинина Галина Федоровна. Родилась в городе Свердлов¬ске 14 июля в 1955 году! Правильно я говорю ? — дядя Коля лукаво взглянул на мою спутницу.
Галина радостно ойкнула и встала, сложила руки у подбородка:-
— Дядя Коля, миленький, как вы его нашли? Боже мой, я уже не надеялась его увидеть.
— А это его благодарите, — хозяин кивнул на Костыля.
— Да ладно, чего уж там... Дело пустяковое, — Костыль усмех¬нулся и потянулся за бутылкой, — я ж говорил, что все это кстати. Маловат, конечно, магарыч за такое дело, да что с вас взять?
Галина подошла к нему и быстро чмокнула в щеку:-
— Вы скажите хотя бы, как вас зовут, а то все Костыль да Костыль.
Мужик смутился и неловко повертел бутылку в руках, синих
от татуировки:-
— Если так интересно, то Мишкой обзывают.
— Спасибо вам, Миша, большущее спасибо! Не знаю, как и благодарить вас.
Дядя Коля тронул Галину за рукав:-
— А сколько у вас денег было в сумочке-то?
Галина махнула рукой:-
— Да около четырехсот.
Дядя Коля снова сунул руку под подушку и вытянул оттуда пачку купюр:-
— Ну, четырехсот тут нет, успели потратить, а вот двести во¬семьдесят, держите, — и протянул деньги Галине.
— Ребята, да вы просто волшебники, — просияла она, — ни¬когда не думала, что так бывает в жизни!
— У нас и не такое бывает, — улыбнулся Миша и наполнил стаканы вином. Дядя Коля взял свой:-
— Что ж, выпьем за разрешение ваших проблем и, как гово¬рится, пишите письма, шлите деньги...
— А я выпью за то, чтобы у вас, ребята, проблем никогда не было, — оглядела каморку Галина.
Мы осушили свои стаканы, пожевали ливерки и поспешили распрощаться с этими добрыми и милыми людьми.

                Глава 11.
               
                Грустная.

Мы молча шли по тротуару, когда Галя вдруг тронула меня за рукав:-
— Ты что-то загрустил, Сережа?
— Теперь ты уедешь, и я опять останусь один.
— Надо ехать, Сереженька! Маму нельзя надолго оставлять. Да и дети, сам понимаешь...
— Я думаю, что ничего с ними не случится, если ты еще на одну ночь здесь останешься, — я вопросительно посмотрел на нее и глубоко вздохнул. Мне по-настоящему стало грустно. Иногда мне казалось, что так и будем мы всегда рядом. И делить будем наши радости и беды поровну. Иначе сплошная тьма и безнадега.
— Пошли, Сережа, на вокзал, и я возьму билет на завтра. А ты мне так и не рассказал о своей семье. Мне же интересно знать...
— Ладно, пошли за твоим билетом, — я обреченно махнул ру¬кой, — а о себе расскажу, хотя рассказывать, собственно, нечего, да и мало приятного будет в моем рассказе.
Галя молча взяла меня под руку.
Отстояв небольшую очередь, мы купили билет в купейный вагон и, посмотрев с грустью на полоску бумаги, Галина задумчи¬во проговорила: — -А ты знаешь, мне тоже не хочется оставлять тебя здесь одного. Может быть, это прозвучит странно, но я уже ревную тебя к тем женщинам, которые у тебя будут потом. Как же это несправедливо, Сереженька!
— А ты мне пиши! На главпочтамт, до востребования. Я буду отвечать на твои письма. И, кто знает, может, судьба еще сведет нас... Ведь никогда нельзя знать, что тебя ждет завтра...
— Обязательно напишу, Сережа, и помогу по возможности. А приехать можно во время отпуска.
— Ладно, пошли, пообедаем куда-нибудь.
— Только на этот раз угощать буду я, договорились?
Обедать мы пошли в то же ресторан при "Шахтере". Галя не
скупилась и заказала самые хорошие блюда. Шампанское и бу¬тылка коньяка завершили сервировку нашего стола. Была суббо¬та, и народу в ресторане скопилось больше обычного. Гремел ор¬кестр, танцевали многочисленные пары, но нам было грустно от сознания завтрашней разлуки.
— Ты спрашивала о семье, Галя. Там, в Гремихе, где я служил, осталась моя жена, Ольга. Это мой второй брак. Взял я ее с ребен¬ком. И прожили мы там всего ничего... Год где-то. По-всякому было... А вот теперь я узнал через Диму Пименова — помнишь, на морвокзале? — что после моего отъезда спуталась она с тыловым офицером и даже перебралась на его квартиру. Она не могла не
знать, что мне рано или поздно расскажут об этом. Поэтому на ее возвращение и, естественно, мое согласие на это, рассчитывать не приходится. Сама понимаешь... Мы ведь как с ней решили... Я здесь устроюсь, сниму комнату и вызову ее в Мурманск. Она даже плакала, когда я уезжал! И что теперь прикажете думать?
— Ох, и стерва же    твоя Ольга! Страшные вещи ты мне рассказы¬ваешь!  А что с твоей первой женой?
— С первой, с Александрой, дело посложнее. Прожили мы с ней семь лет, родился у нас сын. И все было бы хорошо, если б не флот. Пока я ходил в автономки, она уезжала на это время в Орск. Там у нас комната была забронирована. Гуляла там, как хотела... Так вот, со своим соседом она и развлекалась. Потом сама же и призна¬лась. Естественно, в результате — развод! Я как раз в отпуске был. Тут же от отчаяния женился на Ольге и увез с собой сюда, на север. Видишь, как все складывается у меня... Куда ни кинь — везде клин!
— Выходит, у тебя были две жены и с обеими тебя разлучил флот, море?
— Выходит так, Галочка! И, видит Бог, не я был тому виной.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Может, ты не любил их или любил не в достаточной мере... Если женщину любят по-настоящему, готовы для нее на все, и если твои чувства искренни и неподдельны, разве можно изменить та¬кому человеку? Ты не пробовал, Сережа, заглянуть в себя поглуб¬же, покопаться там как следует? А вдруг и наткнешься на причи¬ну своих неудач... Со многими так бывает!
— Может быть, ты и права, не знаю. Хотя порой казалось, что люблю по-настоящему. А вот ни с одной из них мне, к примеру, не было так хорошо, как с тобой! Ни разу не было...
Галина посмеялась и погрозила мне пальчиком:-
— Наверное, всем так говорил, а?
— Галочка, ну как ты... — и я сделал обиженное лицо.
— Шучу, Сережа, шучу... Это я так... Если честно, я еще ни с кем не получала такого наслаждения. Спасибо тебе! Ты знаешь, — она кивнула на стол, — все это заберем в номер. Не хочу я си¬деть тут. И музыка мешает говорить, и вообще я устала от всей этой кутерьмы.
Я согласно кивнул:-
— Надо попросить официанта, чтобы разрешил забрать на время пару тарелок вот с этими блюдами, — и я указал на пре¬красно приготовленный лангет с жареным картофелем и блюдо с семгой.
Официант спросил, в каком номере мы остановились, запи¬сал в блокнот и спросил, не надо ли еще чего?
— Нет, спасибо, хотя, — я поднял палец вверх, — пару буты¬лок лимонада и сигарет.
Мы забрали снедь и поднялись к себе в номер. Вторая и пос¬ледняя ночь в гостинице была такой же безумной и насыщенной. Разве что еще жарче были Галины ласки и слова, которые мы шеп¬тали друг другу. Потом вдруг она заплакала. Я ощущал слезы сво¬ими губами, щеками и мне самому хотелось плакать. Но не от пред¬стоящей разлуки, а от всего, что было накоплено в душе за после¬днее время. Я не пытался утешить ее, а молча целовал  ее пре¬красные глаза, губы, шею.
Наконец Галина успокоилась и заснула, положив голову на мое
плечо.
Через несколько минут я сам провалился в полусон, в полуза¬бытье.
На следующий день в полдень мы были уже на вокзале. Сто¬яли на перроне, держа друг друга за руки, и молчали. Я чувство¬вал, что потерял что-то важное в жизни. Потерял снова, как это не раз уже было. И снова буду жить с горьким чувством утраты. И только вспоминать, вспоминать...
— Да, чуть не забыла, вот возьми — они тебе здесь больше пригодятся, — и сунула в карман моего пальто несколько купюр, — А мне на дорогу вполне хватит. Я тебе потом еще пришлю.
— Спасибо, милая! Мне будет одиноко без тебя. Одиноко и холодно.
— Желаю тебе поскорее вылечить зубы и устроиться. Но я бы посоветовала все бросить и уехать домой.
— Жизнь покажет, как поступить. В моем положении ничего нельзя планировать. Но я не пропаду, будь спокойна. Я мужик жизнестойкий, и меня так просто не сломать.
— Я верю в тебя, Сереженька! Верю, что все у тебя, в конце концов, сложится.
— Галочка! — я обнял ее и поцеловал в губы, — спасибо, что ты была у меня, за эти минуты радости и забвения, что ты мне по¬дарила.
Она уткнулась лицом мне в плечо, и когда подняла голову, я увидел ее слезы.
Мы стояли у ее вагона, заходили пассажиры, и проводница в черном строгом костюме уже поторапливала людей занимать свои места.
Я долго смотрел в хвост уходящему поезду, и неясная тревога бередила мое сердце. А я все стоял и продолжал прощаться с Га¬лей. Что ж, всему когда-нибудь приходит конец... Прощай, моя ко¬ротенькая, но такая яркая любовь! Ты словно комета чиркнула по небосводу моей души, оставила глубокий след и исчезла!


                ЧАСТЬ 2

                Глава 1.
               
                ФЛОТ.
               

Сегодня выпуск. Окончились восемь месяцев подготовки в учебном отряде. Еще со вчерашнего вечера мы подшили новень¬кие матросские погоны. Курсантские мы оставили себе в качестве сувениров. Незаметно пролетело время. Мы изучили устройство подводной лодки, получили водолазные удостоверения. Научились сигналопроизводству. На тренажерах нас обучали управляться с горизонтальными рулями лодки.
Мы отрабатывали действия по тушению пожара в отсеке, по заделке пробоин. Научились управлять шестивесельным ялом и ставить паруса. Теперь мы умеем читать морские карты и даже оп¬ределять местонахождение корабля по звездам с помощью древ¬него как мир прибора секстана. В общем, все, что положено знать штурманской службе и боцманам. Не знали мы тогда, что на кораб¬лях, в море придется нам, практически, все переучивать. Потому что теория — это одно, а практика — совсем другое! В открытом море, на глубине все гораздо сложнее. Да и психологически мы еще не были готовы к длительным походам подводой. Моряки изучают свой корабль и познают море всю свою жизнь, и опыт приходит только с годами и порой через суровые испытания.
А пока, пока мы, преисполненные гордости за возложенную на нас миссию, собирались к отправке на флоты. Кого куда... Кому- то придется служить на Черноморском флоте, кому-то на Балти¬ке. Иным предстоял долгий переезд на Дальний Восток. Мне же выпала честь служить на Краснознаменном Северном Флоте! Я уже знал, что по распределению отправляюсь в поселок Видяево, в одну из баз подводных лодок. А что это за поселок, понятия не имею! Деревня, что ли? Уже завтра к вечеру буду на месте. Со мной едут еще пять человек.
Нас построили на плацу, и начальник отряда капитан 1 ранга Минков, махина под два метра ростом, широкоплечий, встал перед строем и густым, громоподобным басом поздравил нас с окон¬чанием учебы. Потом он говорил о чести, которой мы удостоены, о долге перед Родиной, о защите морских рубежей...
После торжественной части нас построили уже по флотам, флоты, в свою очередь — по базам. И уже через два часа в сопро¬вождении встречающих нас представителей воинских частей, еще их называют покупателями, мы отправились на пассажирские «Кометы», что на подводных крыльях.
Наша «Комета» промчалась несколько миль по Кольскому за¬ливу и вошла в узкий фиорд, обрамленный высокими обрывис¬тыми скалами, без единого намека на какую-либо растительность и покрытые кристальной белизны снегом. Дикие, пустынные ме¬ста! В войну здесь все фиорды и проливы были сплошь заминиро¬ваны. Секретные фарватеры оберегали мины, расставленные на различной глубине, чтобы немецкие подводные лодки не могли пробраться к базам.
По одному из таких фарватеров, сбавив ход, и шла теперь наша «Комета». Свинцовая гладь воды ясно отражала в себе скалы и плывущие облака, пронзительно кричали чайки. Мы стояли в кор¬ме, на открытой палубе и с удовольствием вдыхали морозный и чуть сладковатый запах моря, наполненный озоном воздух. У нас, привыкших к городской сутолоке, с непривычки кружились го¬ловы. Стоял май, и полярная ночь еще не отступила под едва про¬бивающимися из-за горизонта лучами солнца. Едва-едва похожее на зачатки рассвета, витало в пространстве, слегка высвечивая краешки облаков да вершины граненых скал. В это время года сол¬нце лишь на четверть показывается над горизонтом, затем скры¬вается снова. Благодаря безветрию нам было не холодно и ухо¬дить в духоту пассажирского салона не хотелось.
Да, именно в этих местах мне придется провести долгих четы¬ре года!
Какими они будут? Что меня ожидает здесь и там, за дымча¬тым горизонтом Ледовитого океана? В груди таились волнение и тревога, любопытство и даже страх. Но тяга к неизведанному, и врожденный авантюризм побеждали все другие чувства. Влекла романтика, героика морских будней. Я представлял себя то спаса¬ющим корабль от покушений диверсантов, то заслоняющим ко¬мандира от неминуемой смерти! А иногда, проводящим подводную лод¬ку вслепую между круглых рогатых мин, когда один неверный поворот руля и... Но я провожу лодку, и весь экипаж с восхище¬нием и завистью смотрит на меня, и сам командующий флотом перед строем прикручивает к моей груди орден... Размечтался, да? А что вы хотели от парня в девятнадцать лет, начитавшегося ро¬мантических книг и с детства грезившего морем? Но тогда-то я не знал истинного лица романтики. Так что, простительно!
Мы миновали боновые заграждения и очутились в широкой круглой лагуне. База представляла собой небольшой залив, с трех сторон окруженный скалистыми горами. Десятка три причалов занимали пришвартованные подводные лодки, плавбаза и плав- мастерские. На берегу расположилось несколько зданий и про¬чих построек, видимо, хозяйственного назначения.
«Комета» ошвартовалась у крайнего свободного причала, и мы, с любопытством оглядываясь, ступили на гулкий стальной причал.
— Смотрите-смотрите, — сопровождающий нас мичман по¬вел вокруг рукой, — и начинайте привыкать! Отныне это ваш дом родной... — он улыбнулся, — здесь даже в самоволку некуда бе¬гать. До ближайшего гражданского поселка с десяток километров по тундре. Ваши казармы вон там, — и он указал на виднеющиеся вдали у подножия большой сопки несколько трехэтажных зданий. Есть матросская чайная, дом офицеров, ну и... гауптвахта! Это дабы служба не показалась раем, — он снова широко улыбнулся, — комендант гарнизона — зверь! Ему на глаза лучше не попадать¬ся. Его даже старшие офицеры боятся! А вообще, ничего — при¬выкнете... Служить можно!
— Товарищ мичман, — спрашиваю, — а в море часто прихо¬дится ходить?
— Если не на ремонте, то хватит за глаза... Не беспокойтесь, на берегу не засидитесь, наморячитесь. — Кстати, — он посмот¬рел на меня, — вы на мою лодку попали. Я старшина команды тор¬педистов. Сочельников моя фамилия. Мы три дня как вернулись с торпедных стрельб.
Казарма, где жили подводники, мало чем отличалась от ленин¬градской — те же двухъярусные койки, только числом поменьше. У двери дневальный со штык-ножом у пояса. Посреди казармы большой бильярдный стол, вокруг несколько человек наблюдают за двумя соперниками.
— Привет салагам! — навстречу нам вышел высокий жили¬стый моряк. Он был в синих брюках от робы и тельняшке. На ногах черные кожаные тапочки с круглыми отверстиями. По¬дошел он вразвалочку, держа руки в карманах: — Откуда при¬зывались?
У двоих из нас нашлись земляки. У Коли Русланова — из Са¬мары и у меня — из Оренбурга.
— О, земеля, здорово, — он подбежал ко мне, крепко пожал руку, — Иван Банников, а тебя?
— Сергей... Семенов, — обрадовался и я встрече с земляком.
— Ну, ты после ужина подходи ко мне, потолкуем за жизнь.
— Никифоренко, — обратился мичман к высокому, в тельни¬ке, — помоги разместиться молодым, а потом проводите их в сто¬ловую. Там для них ужин оставили.
Есть, товарищ мичман! — и к нам: - «Ну, топайте, орелики,
за мной!»
Он повел нас в дальний конец казармы и указал каждому его койку:
— Пять минут на умывание и все прочее... Потом ждать меня у выхода.
Столовая личного состава располагалась в соседнем здании, предназначенном для бытовых целей. На первом этаже были все¬возможные кладовые и сапожная мастерская. На втором — сто¬ловая. Там уже было пусто, и дежурные по камбузу мыли палубу, посуду, драили котлы...
Нас шестерых усадили за длинный, на двенадцать человек, стол и такие же молодые матросики, как и мы, быстро принесли нам еду. Ах, что это был за ужин! По сравнению с учебным отря¬дом здесь кормили по высшему классу! Густой борщ с большими кусками мяса, гречневая каша с грибной подливой, салат из све¬жей капусты, компот, чай. В заключении нам принесли аккурат¬но нарезанное кубиками сливочное масло, печенье и целую бан¬ку сливового повидла.
— Кто захочет добавки, — объявил нам маленький стриже¬ный матросик, — подходите вон к тому окошку...
Мы переглянулись:
— Ну, коли так, — проговорил Пашка Виноградов, — в учебке он всегда отставал по сигналопроизводству, — тогда служить можно!
— Ну, — думаю, — это добрый знак — начинать службу со столовой. А там — время покажет...

                Глава 2.

               Гостиница — раз, гостиница — два...

После отъезда Галины я зашел в привокзальный буфет, взял несколько пирожков с мясом, стакан кофе и, утолив голод, дви¬нулся в редакцию.
Кирсанов был на месте. Склонив голову набок, он что-то быст¬ро и сосредоточенно писал. В комнате был еще один сотрудник. Тот стоял у книжного шкафа и перебирал многочисленные папки.
— А, Сережа, заходи!.. Кофе, чай?
— Привет, Лень! От кофе не откажусь, — я пожал протяну¬тую руку.
— Принес?
Я достал из внутреннего кармана плотную папку от руки ис¬писанных тетрадных листов и вручил их Леониду:-
— Посмотри и сам отбери что-нибудь.
— Ладно, ты пока пей свой кофе, а я посмотрю.
Леня внимательно читал, делая какие-то пометки карандашом, и аккуратно откладывал одни листки в одну сторону, другие — в другую.
Я отхлебывал крепкий свежепомолотый кофе и молча наблю¬дал за товарищем.
— Вот здесь, — он подал мне один листок, — концовочка у тебя не ахти... Вялая какая-то. Стих заканчивать надо ударными стро¬ками, подчеркивающими главную суть. Ты же можешь писать луч¬ше. А здесь будто кто подгонял тебя.
Я перечитал стихотворение и мысленно согласился с Леонидом.
— Ладно, я потом доработаю.
Из двадцати стихов Кирсанов отобрал одиннадцать, скрепил их металлической скрепкой и положил в папку:-
— На этой неделе напечатаем. А вот эти, — он протянул мне оставшиеся, — пока возьми. Я там пометил тебе... Есть штампики, рифмы устаревшие... Вроде по мелочи, но искушённому читате¬лю я бы не торопился их предлагать. Поработай, Сережа! Как у тебя дела идут, что с Галей?
— Все, проводил домой, сегодня уехала. Знаешь, мужички из бич-отеля помогли:  нашли ее паспорт и даже деньги. Чего не ожидал, того не ожидал!
— Э, Сережа, эти ребята, если надо, лучше любой милиции сработают! Старые бичи, как правило, тесно увязаны с криминаль¬ным миром и хорошо знают друг друга. Знаешь, что твой дядя Коля до работы на промысле два срока отсидел?
Я этого не знал и теперь понимаю, почему хозяин подвала та¬кой скрытный.
— Да нет, мне об этом никто не говорил.
— А я знаю эту братию. Приходилось не раз писать о них и встречаться кое с кем. Ну, а с тобой что?
— А со мной пока ничего... Живу в «Шахтере», пока денег не¬много есть. А к стоматологу без работы и без прописки — никак!
— Хреново, что и у меня знакомых врачей нет... Да-а, пропи¬сать бы тебя где... Леня помолчал, вертя в пальцах карандаш и глядя в окно. Потом, спохватившись будто, спросил:-
— Слушай, ты помнишь Васю Прошкина? Ну, секретчика на¬шего... Он два года назад в запас ушел. ...Так вот, он здесь живет, в Мурманске. Кажется, они вдвоем с сестрой занимают трехком¬натную квартиру. Сходи к нему, поговори. Может временно про¬пишут? Я тебе сейчас адресок найду.
Ну как же не помнить Васю... Как-то летом мы отправились в тундру за морошкой. Вчетвером пошли. Были с нами еще два мич¬мана с соседней лодки. Не скажу, что заблудились, но плутали в поисках нужной тропинки долго. Дело в том, что идти нужно имен¬но тропинкой, иначе рискуешь попасть в болото. Добродились до
того что солнце скрылось за набежавшими облаками и налетели комары. А комары на Кольской тундре до того злющие, что спасе¬ния от них не найдешь нигде. Налетело этих комаров такие пол¬чища, что друга мы уже не видели. Каждый из нас пред¬ставлял собой большую комариную тучу. Не стоит рассказывать, как мы бежали тогда. Ни одна армия в мире не бегала так от свое¬го противника, как мы бежали от этих тварей. Вернулись домой еле живы и опухшие от укусов. Долго я потом отмокал в ванне!
-Ну как же Васю не помнить! Помню, конечно, помню! А
где он живет?
— Женился на мурманчанке, здесь и остался. А через полгода разошлись они. Вот и вызвал сюда свою сестру. Тоже разведена. Так и живут вдвоем.
— Годится, давай адресок. В случае крайней нужды пойду на поклон, как говорится.
— Ладно, Сережа, мне пора. Редактор какое-то совещание собирает. А ты, если будет что новенькое, заходи, приноси.
Мы распрощались, и я отправился в свою гостиницу. Дело шло к вечеру, погода испортилась — ветер и мелкий мокрый снег хле¬щет мне в левую щеку. Поднимаю коротенький воротник своего пальтишка, задвигаю голову поглубже в шляпу и почти бегу. Боти¬нок на правой ноге давно прохудился и раскис. Носки мокрые, и ноги сразу же начинают коченеть. В гостинице быстро раздеваюсь — и под горячий душ. Долго стою под согревающими струями воды и словно наяву вижу рядышком Галю. Еще вчера стояли мы здесь обнявшись, я гладил ее спину, бедра... Она ласкала меня, и не суще¬ствовало в этот миг мира. Мы были одни во всей вселенной!
Искупавшись, я сел за стол, достал тетрадь, авторучку и на¬долго задумался. С чего начинать письмо, о чем писать и чем его закончить?
Ах, Ольга, Ольга, как же так? Почему?.. Если когда и думалось о разводе с ней... Но нет! Не так же... Неожиданно резко все по¬ставлено с ног на голову. Я, конечно, мог предполагать, что может случиться после моего отъезда из Гремихи. Закрадывались такие мысли... Она женщина ласковая, открытая, легко знакомится с муж¬чинами, держится с ними по-свойски, раскованно. Но чтобы так...
А написать надо! Написать и дождаться ответа, чтобы оконча¬тельно поставить точку в этом деле.
Письмо написал, но, перечитав его, порвал и бросил в корзи¬ну. Слишком уж жалостливым, чуть ли не слезливым оно получи¬лось. Разве что чернильных разводов от слез на бумаге не оста¬лось... Нет, с Ольгой надо по-другому разговаривать. Написал сно¬ва и опять порвал!
Ну, так тоже нельзя! Получилось грубо и ругательно. А вдруг все не так уж и плохо, и Пименов что-то напутал... В итоге меня
устроил лишь четвертый вариант. Пришлось покривить душой и написать, что все у меня теперь хорошо, устроился, мол, и даже получил комнату. Еще написал, что начал работать и заработки ожидаются хорошие. Еще написал, что, мол, доходят такие-то слу¬хи о ней. Но я, конечно, не верю им, а в конце письма предложил ей готовиться к переезду в Мурманск. Интересно, что она мне ответит? Как среагирует на мои «успехи»?
Утром меня разбудил настойчивый стук в дверь. Быстренько надел брюки и открыл. На пороге стояла дежурная по этажу:-
— Извините, товарищ, но вам придется сегодня до обеда но¬мер освободить, — дежурная виновато посмотрела на меня и по¬жала плечами.
— А в чем, собственно, дело? Я нарушил какие-то правила?
— Нет, что вы! Просто сегодня приезжает большая группа шахтеров со Шпицбергена. Это редко случается... Но в таких слу¬чаях вся гостиница освобождается. Извините... — дежурная по¬вернулась и отошла к следующему номеру.
Делать нечего, надо уматывать куда-нибудь. А вот куда? В «По¬лярные зори»? Там чуть не вдвое дороже... Да и черт с ним... Пойду!
В «Полярных зорях» мест не оказалось, но дежурный адми¬нистратор посоветовала посидеть в фойе и пару часов подождать. Где-то к обеду должны освободиться сразу два номера.
Я уселся в кресло перед журнальным столиком, на котором лежали несколько газет и журналов, взял один из них и принялся все подряд читать. Не мешало бы кофейку сейчас, но надо потер¬петь, пока не получу место.
В фойе с улицы зашла молодая с печальными глазами женщи¬на. Одета она было в отороченное мехом кожаное полупальто и меховую шляпку. Ее русые волосы аккуратными локонами возле¬гали на воротнике. На ногах коричневые полусапожки на широ¬ком каблуке. Своим опытным взглядом я определил, что в Мур¬манск она приехала только что и не издалека. Не знаю, что имен¬но мне это подсказало. Может быть, багаж, состоящий из неболь¬шой дорожной сумки и дамского ридикюля на длинном ремешке через плечо? Она подошла к администратору, недолго перегово¬рила с ней и, видимо, получив такой же ответ, как и я, огляделась в поисках места. Я за своим столиком сидел один, и она решила присесть рядышком. Я невольно залюбовался ее стройной фигур¬кой и не сразу заметил пристального взгляда этой женщины, уст¬ремленного на меня. Усевшись в соседнее кресло, она посмотре¬ла на меня своими печальными глазами и вдруг спросила:
— Простите, вы, случайно, не из Гремихи?
Я с удивлением уставился на нее:
— Да, из Гремихи, а вы откуда знаете, разве мы встречались?
— Да нет, мы не встречались, но вместе плыли на «Вацлаве
Воровском» в Гремиху. Это было в прошлом году. Вы ехали с та¬кой маленькой худенькой женщиной и еще с вами мальчик был. Как я понимаю — семья ваша?
— Да, верно, семья!
А запомнила я вас потому, что жена вас везде под руку дер¬жала, будто висела на ней. Вы даже в бар заходили так...
Я улыбнулся:
— У вас превосходная память! Как вас...
— Зоя!
— Сергей! А где же ваш муж?
Зоя молча отвела взгляд в сторону и неподдельной грустью был наполнен ее взгляд:
— Уехала я от него, не могу больше так...
—... ?
— Изменяет он мне. Уже год как на сторону ходит. Я все тер¬пела, пока не застала их вдвоем... Решила пожить пока в Мурман¬ске, подождать... А чего подождать, и сама не знаю.
— А кто он у вас?
— Старший помощник командира корабля, капитан второго ранга. Ситников... может, слышали?
Я отрицательно покачал головой:
— Гремиха большая, разве можно всех знать? А вы, Зоя, не отчаивайтесь, я верю, что он еще вернется к вам. Разве можно уйти от такой красивой женщины? А муж знает, что вы в Мурманске?
— Знает! И понимает, что не поеду я одна на Дальний Восток. Мы же с ним оттуда. А в этой гостинице мы часто вместе останав¬ливались.
— Помяните мое слово, прибежит сюда, за вами, как миленький!
Зоя медленно покачала головой:
— Вряд ли, Сережа! Он нечасто меняет свои решения.
Раздвинулись двери одного из лифтов, и в фойе вышли две
пары с чемоданами и сумками.
— Кажется, освободились номера, — сказал я и посмотрел на администратора. Та чуть кивнула нам и открыла один из своих журналов. Вышедшие из лифта подошли к стойке, сдали ключи и где-то расписались.
Вскоре мы с Зоей поднимались в свои номера на шестой этаж.


                Глава 3

                Чужие фиорды.


Лодка погрузилась у полуострова «Рыбачий». Предстоял много¬дневный тяжелый поход. Командование флотом поставило перед экипажем задачу, связанную со смертельным риском. В задачу
входило: обогнув Скандинавский полуостров, отыскать один из вражеских фиордов, где, по данным разведки, располагалась одна из засекреченных баз немецких подводных лодок. Субмарины, ба¬зирующиеся здесь, отличались особой дерзостью при атаках на¬ших торговых караванов и боевых кораблей. Трое суток лодка мед¬ленно курсировала вдоль берега. Через перископ был обследован буквально каждый метр береговых скал, но входа в предполагае¬мую базу так и не могли найти. Было решено продолжать патру¬лирование на перископной глубине. По ночам необходимо было выдвигать на поверхность шахту РДП (работа дизелей под водой), вентилировать подводную лодку и заряжать аккумуляторные ба¬тареи. Но эти важные для жизни экипажа операции были сопря¬жены с огромным риском. Самолеты противолодочной авиации постоянно патрулируют этот район, и была опасность быть обна¬руженным и уничтоженным. Несколько раз приходилось преры¬вать вентилирование, глушить дизели и срочно погружаться на предельные глубины. В лодке постоянно ощущалась нехватка воз¬духа. Люди страдали от кислородного голодания. Представьте на минуту, что вы уже неделю работаете в таких условиях, не забы¬вая при этом соблюдать режим тишины, когда даже случайно об¬роненная ложка или нож могли выдать местонахождение кораб¬ля. Неделя бесплодных поисков! Хотя достоверно было известно, что именно отсюда уходят немецкие подлодки. Частые боевые тревоги, подвсплытия, срочные погружения, бессонные ночи вы¬мотали людей окончательно!
Но вот однажды гидроакустики услышали тихий шум винтов подводной лодки. Была произведена классификация цели, и ко¬мандиру лодки, капитану третьего ранга Семенову было доложе¬но, что это немецкая субмарина. Но, странное дело, лодка шла прямо от берега, на глубине тридцати метров. Складывалось впе¬чатление, что вышла она прямо из скалы!
Семенов приказал сбавить ход до минимального, что делало лодку практически бесшумной и с удвоенным вниманием прослу¬шивать глубину. Противник, не заметив советский подводный ко¬рабль, спокойно повернул на норд-ост и удалился! Представляе¬те, какое было желание у моряков торпедировать ничего не подо¬зревающего противника?
Но было задание обнаружить секретную базу и уничтожить стоящие у причалов немецкие подлодки!
В конце концов оказалось, что пройти в эту базу можно лишь под водой, через огромный естественный грот, созданный самой природой.
Лодки просто проходили через подводный тоннель и всплы¬вали уже по ту сторону горного хребта, непосредственно в сво¬ей базе.
Не правда ли, хитро придумано?.. Долго совещались командир с гидроакустиком, и в конце концов, решились на дерзкий, не¬бывалый в истории нашего флота план. Пройти в акваторию чужой базы этим же путем! Акустик был опытным, с пятилетним стажем моряком, и не зря командир доверил ему провести под¬лодку, как тогда говорили, сквозь игольное ушко.
Между тем, наш корабль устремлялся вперед. Боцман на рулях весь взмок от напряжения! Малейший неверный поворот руля — и субмарина распорет свой корпус о жесткий гранит скалы. Люди в отсеках затаили дыхание, каждый слышал биение своего серд¬ца. В плохо провентилированном корабле не хватало кислорода, и эритроциты стучали в виски моряков. Но никто в этот момент не стонал и не жаловался. Все понимали необычность момента, огромный риск. И, наконец, акустик доложил:-
— Лодка вышла в чистую воду!
Вздох облегчения прошелестел по отсекам, и командир немед¬ленно приказал подвсплывать на перископную глубину.
Несколько причалов со стоящими кое-где подлодками плюс топливный причал и несколько низких строений на берегу — вот что представляла собой засекреченная база! Расстояние до нее было где-то около одной мили. Решение командира однозначно: —
-Тор¬педировать! Быстро произвели необходимые расчеты и четыре тор¬педы устремились к целям. Четыре почти одновременных взрыва глухо отозвались в отсеках нашей субмарины. В результате атаки был уничтожен и дымно горел топливный причал, а четыре подвод¬ных лодки больше никогда не выйдут в море. Субмарина немед¬ленно развернулась и скрылась в подводном каменном фиорде.
— Вот так, ребята, — старый боцман умолк, достал свою труб¬ку и принялся ковыряться в ней спичкой. — А одним из торпедис¬тов этой лодки был мой отец! Потом я вам расскажу еще несколь¬ко историй, а сейчас, — он взглянул на часы, — время очередной вахты. Так что давайте-ка по местам! Кстати, мы сейчас находим¬ся примерно в том же районе, где была подлодка Семенова и зада¬ча у нас приблизительно такая же. Только вместо торпедирова¬ния мы будем фотографировать кое-какие объекты, — и боцман заговорщицки приложил палец к губам.
Наш боцман, мичман Кирилл Дульщиков, был непосредствен¬ным начальником для нас, рулевых-сигнальщиков, и мы любили этого уже пожилого человека за его справедливость и спокойный нрав.
Для нас, молодых матросов, это был первый боевой выход в море. Попали мы служить на старую «дизелюху». Эта лодка была спущена со стапелей где-то сразу после войны, и за ее кормою остались уже многие тысячи пройденных миль. Небольшой, в семьдесят пять человек экипаж обслуживал нашу «старушку». Но тогда этот корабль казался нам чудом техники!
Моя смена предстояла только через четыре часа, и я отпра¬вился в свой отсек, где была моя койка, подвешенная на цепях вплотную к лежащей в специальных желобах торпеде. Так что во время сильной качки, чтобы не свалиться на палубу, приходилось лежать, обняв торпеду одной рукой, и ощущать ее жутковатый ме¬таллический холодок.
Я снял ботинки и забрался на свою постель, где под подушкой у меня хранились письма от Нади. О, какие это были письма! Сколько нежности и тепла, дружеского участия и печали! И я лю¬бил их перечитывать снова и снова. За эти две недели, пока мы в море, написал своей девочке уже шесть писем. Вернемся на базу, сразу же отправлю!
Не заметил, как меня сморил сон, и вдруг проснулся от звон¬ков громкого боя:-
— Боевая тревога!
Вскакиваю, больно ударившись локтем о металлическую стойку, одеваю, не зашнуровывая, ботинки и ныряю в перебо¬рочный люк. Пролетаю на одном дыхании дизельный отсек, сно¬ва люк, моторный отсек и опять люк, ведущий уже в отсек цент¬рального поста. Под ногами ребристые стальные паелы. Они бле¬стят, отшлифованные ногами не одного поколения моряков. Са¬жусь в кресло рядом с боцманом. От него узнаю, что сейчас бу¬дем заходить в чужой Фиорд. Мы нарушители государственной границы! В таких случаях даже в мирное время могут запросто потопить...
У перископа возится замполит, настраивает специально встро¬енный фотоаппарат.
— Боцман, всплывать на глубину семь метров! — голос коман¬дира прозвучал прямо за моей спиной.
Дульщиков перекладывает рули на всплытие. Лодка среаги¬ровала, слегка задрав свой форштевень.
— Поднять перископ! — командир прильнул к окулярам и стал всматриваться, поворачивая рукоятки перископа то вправо, то влево.
— Штурман, курс на вход в узкость...
Через несколько минут я по команде кладу субмарину на нуж¬ный курс. Мы, крадучись, скользим по незнакомому фарватеру. Что-то звонко и мелодично защелкало в динамиках громкой свя¬зи. Это заработал эхолот, определяя глубину под нами.
Фиорд оказался довольно узким и извилистым. В каждом та¬ком фиорде существует фарватер, зачастую охраняемый подвод¬ными минами. Только имея очень точную карту, можно пройти по нему, не рискуя подорваться. Естественно, такой карты у на¬шего штурмана не было. Одной из наших задач была именно раз¬ведка фарватера и нанесение его на карту. Задача более чем рис¬-
кованная, если учесть к тому же, что имеются береговые гидро- акустические посты, которые прослушивают фиорд.
Наша лодка шла медленно, экономичным ходом, когда рабо¬тают только малые электродвигатели, часто останавливаясь, про¬никала все глубже в незнакомый, чужой фарватер.
Товарищ командир! — взволнованный голос гидроакусти¬ка ворвался в центральный пост, — прямо по курсу, на глубине восемнадцати метров, магнитная мина!
— Право руля!...
Одно дело — управлять лодкой на тренажере, совсем по-друго¬му ты себя чувствуешь здесь, когда у тебя под боком затаилась смерть.
Весь мокрый от волнения, перекладываю руль. Корабль чуть отвернул, и первая мина осталась позади. Штурман аккуратно сде¬лал на карте соответствующую пометку. Благополучно миновали еще шесть мин, когда в динамиках что-то мелодично затренькало.
Стоп!... Это посылки берегового гидролокатора. Мы попали в об¬ласть его работы. Сейчас или нас обнаружат и надо ожидать при¬хода противолодочных кораблей, или мы все же проскочим. По¬грузиться глубже, увы, возможности нет! Глубина здесь всего око¬ло пятидесяти метров. Идем небольшими рывками. На какой-то момент включается электродвигатель, затем его останавливают, и лодка совершенно бесшумно, по инерции двигается вперед. По¬степенно гидроакустические посылки становятся все тише, пока не пропадают совсем. И снова по курсу мина...
Акустику хорошо ее слышно. Любое препятствие впереди субмарины отзывается определенным сигналом в его наушниках. Акустик в состоянии определить даже, металлический впереди предмет или каменная глыба.
Восемь часов напряженного продвижения вперед наконец окончились, и лодка оказалась в небольшом заливе. Здесь распо¬ложена одна из баз нашего вероятного противника. Все, что нахо¬дится в заливе, быстренько фотографируется, и мы поворачива¬ем назад. Обратный путь проходим уже быстрее. На штурманс¬кой карте четко проложен фарватер.
Благополучно миновали четыре береговых гидроакустических поста и оказались, к всеобщему облегчению, в открытом море!




                Глава 4.

                Зоя.


Уже четвертый день в «Полярных зорях». Завтра-послезавт¬ра должно быть письмо от Ольги. А пока пересчитываю свою на¬личность. Денег остается на неделю проживания при условии трех-четырех пирожков в день. Но ничего, бывало и похуже, ког¬-
да несколько дней подряд вообще нечего было есть. Если бы не мамины переводы...
Сегодня снова ходил в поликлинику. Уговаривал строгую регис¬траторшу дать талончик к зубному врачу. Не положено — и баста!
— Так что мне, — говорю ей в отчаянии, — под забором при¬кажете подыхать?
— Товарищ, у нас есть определенные правила и инструкции, и я не хочу из-за вас получать взыскания от начальства! — И сво¬ей подруге за соседним столом:
— Никакого покоя от этих бичей!
Нуты ей хоть кол на голове теши... Бюрократы чертовы! Уже вечер. Я лежу на своей кровати и бессмысленно гляжу в потолок. В голове абсолютная пустота и растущее безразличие. Опять раз¬нились зубы. Встал, подошел к умывальнику и подержал за ще¬кой теплой воды. Чуть отпустило.
Кровать моего соседа по номеру пуста. Куда-то ушел с утра по своим командировочным делам. Счастливчик!
Выхожу в просторное фойе, где перед телевизором несколь¬ко человек смотрят какой-то фильм. Держась за щеку, присажи¬ваюсь на свободный стул.
— Сережа, у вас что, зубы болят?
Занятый своей проблемой, я не заметил, что сижу рядышком с Зоей. Полуобернувшись ко мне, она смотрела с неподдельным участием и тревогой.
— А, Зоя, здравствуйте! Я и не заметил вас. А зубы меня муча¬ют уже давно! И все мои беды теперь из-за них.
— Вот как? Интересно, о каких бедах вы говорите?
— Даже не спрашивайте! Во-первых, это длинная история, во- вторых, вы мне все равно ничем не сможете помочь.
— Кстати, Сережа, вы уже поужинали? А то я собираюсь пой¬ти куда-нибудь...
Я замялся, не зная, что сказать:
— Да как вам сказать... По правде если, то не ужинал.
— Вот и прекрасно, пойдемте тогда вместе!
— Нет, извините, Зоя, я не смогу вам составить компанию.
— Странный вы человек, Сергей...
— Просто я немного стеснен в средствах. Как говорят, попал в цейтнот.
Зоя слегка нахмурилась и качнула головой:
— Теперь понимаю... А давайте вот что... Мне одной идти куда- то тоже не хочется. Давайте спустимся в город, пройдем по мага¬зинам, кое-чего купим и спокойно перекусим у меня в номере. Я ведь одна, без соседей тут живу.
Я украдкой взглянул на нее изучающе — а может, она хочет... Но пожал плечами и смущенно улыбнулся:-
- Ну, раз вы так решили...
-Решено! — Зоя встала. — Идите одеваться и ждите меня. Я
быстро!
— Ого, —думаю, — а бабенка властная! Решительный, непререкаемый тон... Если честно, не люблю властных женщин. Мне больше по вкусу мягкие, податливые и очень послушные. Но, Гос¬поди, в моем ли положении выбирать?
В магазине Зоя деловито отбирала покупки, денег не жалела. Ну, тут ясно — муж офицер и зарабатывает намного больше, чем мичмана! Она брала ветчину, сыр, семгу и хороший коньяк. Но при этом сохраняла печально-озабоченный вид. А может, она во¬обще такая всегда? А может, размолвка с мужем ее такой сделала и все ее нынешние действия происходят бессознательно, как бы в тумане? Тем не менее, рассматривая коньячную этикетку, Зоя коротко взглянула на меня и улыбнулась как-то быстро, словно вспышка фотоаппарата.
В номере она выложила покупки на стол:
— Вот незадача... Сережа, у вас случайно ножа нет?
Боцманский складной нож у меня всегда был при себе, и я взял¬ся помогать Зое сервировать стол. Получилось неплохо и даже изысканно.
Мы уселись в удобные кресла у журнального столика со стек¬лянной столешницей, я открыл коньяк, но Зоя прикрыла свой ста¬кан ладошкой:
— Нет, нет... Я пить не буду!
Я сделал удивленное лицо:
— Зоя, так не годится... Чуть-чуть даже врачи рекомендуют. Давайте за наше знакомство и наши временные неудачи...
— Сережа, извините, но выпейте сами, — она взглянула на меня своими печальными глазами.
—Та-ак,— думаю, — это что-то не то... Этак ничего у нас и не скле¬ится. Даже разговора толком не получится. Мы же почти не знакомы. Но я-то парень настойчивый, и у меня еще никто не отказывался:
— Давайте все же выпьем и расскажем друг другу свои жи¬тейские истории. Но если вы боитесь, что я приставать к вам буду, то это совершенно излишне. По вашему виду не скажешь, что с вами можно заводить дорожные романы.
Зоя вдруг вспыхнула:
— Что вы имеете в виду? Я что, такая страшная, что и влю¬биться в меня нельзя?.. Налейте мне! Только совсем немножко...
— Лёд тронулся, — подумал я, — не может быть, чтобы мы эту бутылку сегодня не прикончили.
Мы выпили. Хорошо-то как под семушку, да под беседу с кра¬сивой женщиной! Начал я ей рассказывать о своей службе, и, ког¬да речь зашла об Ольге, она вдруг спросила:-
— А ваша жена где-нибудь работает?
— Да, оператором на почте.
Зоя всплеснула руками:-
— Боже, я, кажется, знаю ее!
Я с удивлением посмотрел на Зою.
— Ну конечно, знаю! И, извините меня, не с самой хорошей стороны. Вы же знаете, Гремиха — поселок маленький, так там почти все женщины друг друга знают. В основном на почте да в магазинах встречаемся.
Я насторожился:
— А что же вы такое знаете, о чем я не могу догадываться?
— Гуляет она у вас, Сережа. С рядовыми матросами. А встре¬чается с ними на квартире своей подруги. Неужели вы ничего та¬кого не почувствовали?
И я ей рассказал о моем недавнем разговоре с Димой Пиме- новым.
— Во, дает бабенка — и с матросами, и с офицерами успевает! Что же вы будете теперь делать?
— А что делать? Подожду от нее письма, посмотрю, что напи¬шет и... развод, наверное. Тем более, сам я сейчас в таком поло¬жении, что даже самой распрекрасной жене не нужен. И я рас¬сказал ей все, что со мной теперь происходит. Зоя слушала, со¬крушенно качая головой, и, когда я закончил свою исповедь, тя¬жело вздохнула:
— А знаете, налейте мне еще! Хочу выпить за то, чтобы все ваши проблемы разрешились как можно скорей. Я никогда не ду¬мала, что военный моряк, столько лет прослуживший на атомных подводных лодках, может в итоге оказаться в таком положении. Сережа, это же несправедливо! Вы столько раз рисковали своей жизнью, прошли все моря и океаны, даже горели и вдруг вы — бич... Невероятно!
Мы выпили, долго и молча жевали закуску, я налил еще:-
— Вы знаете, я часто думаю об этом и пришел к выводу, что виноват во всем мой преждевременный уход с флота. Мне же го¬ворили ребята, чтобы не спешил. Представляете, еще один кон¬тракт на три года и я — пенсионер!
Я замолчал ненадолго, налил уже только себе коньяку и зал¬пом выпил.
— Даже не знаю, что и посоветовать вам, Сережа. Теперь, жалей не жалей, уже ничего не изменишь, но и в таком положе¬нии вам оставаться нельзя.
Внезапно я ощутил в себе какую-то апатию и безразличие. То ли это коньяк на меня подействовал, то ли разговоры, которые в последнее время все чаше и с разными людьми повторяются. Ищу ли я сочувствия в собеседнике? Сетую ли на собственную судьбу? Плачусь в жилетку? Наверное, все же нет! Просто желание высказаться о наболевшем и найти в собеседнике скорее друга, ЧЕМ помощника, или спасителя. Господи, да будь, что будет! Ниче¬го и ни от кого мне не нужно. Вот и от этой женщины с печальны¬ми глазами... Что мне от нее?
Даже переспать с ней не хочется. А как подумаю об этом, вспо¬минаю—   нет, не жену, а Галю. Она так и стоит перед глазами.
— О чем вы задумались? Давайте еще выпьем!
Я улыбнулся:
— Аппетит приходит во время еды, Зоя, — я плеснул коньяка ей, себе налил чуть больше:-
— Давайте выпьем за то, чтобы ваш муж непременно вернул¬ся! Представьте себе на минутку, что сейчас вдруг откроется дверь, и он войдет!
— Сережа, я вас прошу, не надо об этом. Вы, в конце концов, с женщиной! Так и ухаживайте за мной!
Я встал, снял свою форменную тужурку и сел на подлокотник ее кресла. Полуобнял ее за плечи и слегка притянул к себе, прове¬ряя ее реакцию на свой поступок. Она не отстранилась, а склони¬ла голову мне на грудь и тяжело вздохнула:
— Это что, Сергей, ваш очередной роман? — спросила этак равнодушно, будто роман у меня с какой-то другой женщиной.
— Зачем же вы так, Зоя? Если хотите, я могу уйти к себе...
— Идите! — она отстранилась и села прямо, поджав губы и не глядя на меня.
Я встал и направился к двери, по пути подхватив со спинки кровати свою тужурку.
— Сережа, — окликнула она негромко.
Я обернулся, на меня смотрели глаза, полные слез. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Вернувшись к ней, я опустился на колени и взял ее руки в свои. Молча смотрю, как крупные градины слез текут по ее щекам, и мне понятны эти слезы. У нее ведь тоже беда, а я ломаюсь тут...
Она вытерла щеки ладошкой:
— Эгоист вы, только о себе думаете, а что у другого человека творится на душе, вам неинтересно.
— Неправда, Зоя, — оправдываюсь я, — просто хотелось дать вам отдохнуть и на время оставить в покое.
— Да ничего вы не понимаете! — она провела рукой по моей щеке:
— Давайте лучше допьем ваш коньяк.
Вижу, что Зоя сильно захмелела, да и у меня голова кругом, то ли от выпитого, то ли от самой Зои. А может быть, от всего вместе. Мы выпили еще, я встал и, потянув Зою за руки, поднял ее с крес¬ла. Она покорно встала и обняла меня двумя руками за шею. Я
поцеловал ее в губы. Ответное движение ее губ как-то успокоило меня, я почувствовал себя более решительно. Опустил руки и раз¬вязал поясок на ее платье.
— Я сама, Сережа... — слегка отстранила меня и шутя погро¬зила пальчиком: — Вот все вы так...
Я принял душ и, когда вернулся в комнату, Зоя уже лежала, накрывшись одеялом до подбородка. Она смотрела на меня чуть прищурившись, с легкой иронической улыбкой на губах. Я отки¬нул одеяло. Она лежала совершенно голая, прикрыв рукой начи¬нающие увядать груди. Запрыгнув к ней под одеяло, я крепко об¬нял ее и... странное дело, не почувствовал никакого возбуждения. Внутренне напрягшись, я принялся безумно целовать ее в надеж¬де, что положение изменится.
Но мои старания оказались тщетными. Я запаниковал... За¬крыл глаза и сосредоточился. И тут в памяти, как наяву, возникла Галина. И рядом уже не Зоя вроде, а она, и... меня словно подме¬нили. Бог ты мой! Зоя отдавалась с каким-то отчаянным безуми¬ем. Она то что-то бормотала ласковое, то вдруг принималась безу¬держно рыдать и царапать мою спину ногтями. А я не открывал глаз, я боялся, что видение мое исчезнет и все кончится...
Откинувшись на подушки, мы лежали изможденные и мок¬рые, а крепкий сон уже опутывал нас своими тонкими сетями за¬бытья.

                Глава 5.

                Первая автономка.

Через три дня идем в автономное плавание. Мой первый даль¬ний поход! А пока я со шваброй в руках отрабатываю в гальюне свои первые три наряда вне очереди, полученные от штурмана за беспорядок в прикроватной тумбочке. Вся казарма уже почивает и видит свои первые сны, а я мою стены, драю раковины и унитазы — все, что положено делать в таких случаях. Выжимаю тряпку и думаю о Наде. Интересно, что она сейчас делает? В голову лезут почему-то не совсем приятные мысли. А что, она девочка красивая, парни на нее заглядываются, недолго и до беды. А что можно при¬думать хуже, если твоя девочка уже не твоя и ты об этом не знаешь.
Ты можешь только мучиться и предполагать все что угодно. Годки на лодке вон что рассказывают... Тех, кто уже по четверто¬му году служит, уже никто не дождался. Повыходили девки замуж. Все правильно, четыре года — это не шутки! Но только, я думаю, это моей Наденьки не касается. Она обязательно дождется!
Я обмакиваю тряпку в ведро с водой и принимаюсь мыть уни¬таз, и вдруг чуть не падаю, получив увесистый пинок под зад!
Позади меня стоят, ухмыляясь, трое моряков. Они уже дослу¬живают свои четыре года. Они уже годки! Они могут все!
Тебя что, салага, еще не научили, как приборку делать?
Почему воду в ведре не поменял?
Обозленный, мягко говоря, подобной бесцеремонностью, я молодым петушком выступил вперед:
— За что ты меня ударил? Не видишь, что вода в ведре почти чистая?
Один из них, что поменьше ростом, вдруг коротко размахнул¬ся и влепил мне такую затрещину, что в глазах на какое-то время померк свет:
— Ты смотри-ка, а он пререкается еще! За это еще три наряда вне очереди!
Держась за распухшую щеку я не выдержал:
— Сволочь, ты не имеешь права давать наряды!
— Ты, карась вонючий, будешь нам указывать, на что мы пра¬во имеем? И тут они принялись бить втроем! Удары сыпались од¬новременно со всех сторон, пока я не повалился на мокрый, еще не просохший пол.
— Ну ладно, хватит с него пока, — сказал кто-то из них и град ударов прекратился.
— Ну ты, салажонок, вставай, — я почувствовал пинок в бок и, держась за батарею отопления, поднялся.
— Неси сюда на рысях мыло и зубную щетку, только быстро, а то еще схлопочешь.
Уже ни слова не говоря, я побежал в кубрик и тут же вернул¬ся, держа в руках свою мыльницу и футляр с зубной щеткой... Что же они, гады, задумали?
— Молодец, быстро обернулся! А теперь намыливай щетку и драй унитаз. Ну, что пасть раззявил, действуй!
Я понял, что всякое мое сопротивление будет немедленно сломлено, да и себе дороже... Намылил щетку и, присев на кор¬точки, принялся оттирать замызганный объект. Но много ли на¬работаешь таким инструментом? Словно угадав мои мысли, один из них, рыжий, с наглыми смеющимися глазами, не торопясь за¬курил сигарету и процедил:
— Ничего, до утра управишься... А после подъема я проверю. Найду хоть пятнышко, вечером вся процедура повторится! Усвоил?
...Сегодня наконец выход в море! Сданы все задачи, загруже¬ны продовольствие, питьевая вода и торпеды. Я с боцманом на мостике. Он стоит у штурвала вертикального руля. Проход через узкость проходит по боевой тревоге, и именно он должен сейчас быть здесь.
Я же, как сигнальщик, у прожектора. Мы проходим створы, посты службы наблюдения, я обмениваюсь вспышками прожек¬-
тора, позывными и познавательными сигналами. На выходе в от¬крытое море лодку начинает сильно качать. Ледяные брызги зах¬лестывают всю надстройку, мостик. Здесь, не считая боцмана, так как он укрыт под козырьком, трое. Я, командир корабля и стар¬пом. Лодка прибавила ход — и вот уже волны перекатываются че¬рез корпус, и все мы на мостике уже мокрые с головы до ног. До точки погружения идти свыше четырех часов, и молодым моря¬кам предстоит испытание на качку.
Нас, молодых, пятеро. На Виго Бушкевитс качка отразилась в виде головной боли. Миша Самсонов, это тот, что боялся в учебке в торпедный аппарат влезать, потерял аппетит и ничего не хочет есть, мы же с Руслановым наоборот, набрасываемся на еду как голодные волки и через час-два хоть опять за стол... А вот с нашим пятым товарищем совсем беда! Блюёт через каждые пять минут и все тут. Наизнанку бедного выворачивает! А мимо камбуза вооб¬ще не может проходить.
Один запах пищи убивает его. Корабельный врач даже специ¬альные таблетки ему давал — ничего не помогает! За четыре часа совсем дошел парень. Аж, зеленый весь! Одна надежда на скорое погружение...
Погрузились в намеченной точке. Словно не в воду ушли, а в саму тишину. Ватными лапами она мягко обжала лодку, и мы сра¬зу почувствовали оторванность от окружающего мира. В автоном¬ном плавании подводная лодка — это маленькое суверенное госу¬дарство со своими законами и традициями. Мы постоянно учим¬ся! Правильно говорили, что учебка учебкой, а в море придется все познавать снова.
Я впервые не на тренажере, а за настоящими горизонтальны¬ми рулями сижу в центральном отсеке и почти физически ощу¬щаю обступившую меня глубину. Я и корабль уже не разные веши, а одно целое. Мозг отдает приказы рукам, руки легким поворо¬том штурвала заставляют корабль то погрузиться глубже, то по¬вернуть в сторону. С непривычки волнуюсь и, естественно, до¬пускаю ошибки. В какой-то миг неправильно среагировал на ко¬манду вахтенного офицера, и лодка моментально взбунтовалась таким дифферентом на корму, что все в отсеке послетало со сво¬их мест, заскрежетало, заматерилось и чьей-то ладонью шлепну¬ло меня по затылку:-
— Боцман, твою мать... уснул, что ли?
Вахтенный офицер склонился надо мной:
— Ты чего это большие горизонтальные рули задрал на всплы¬тие ? Тебе было приказано подвсплыть на пять метров, а вот-вот выс¬кочим на поверхность. Спокойно, не волнуйся и выравнивай лодку.
А я сижу багровый от напряжения и досады на свою нелов¬кость.
Даже командир по внутренней связи заинтересовался, что же
произошло?
А впереди целый месяц такого плавания! Ничего, научимся.
Страшно хочется курить. Говорят, что на атомных лодках есть даже курилки. Вот здорово! А у нас курить можно, лишь когда под РДП всплываем. Сегодня ночью будет подзарядка батарей. Тогда в дизельном отсеке можно будет покурить, пока идет вентиляция лодки.
Сейчас мы в Атлантическом океане. Курсируем туда и обрат¬но вдоль берегов Америки. Любое подвсплытие на сеанс связи или зарядку сопряжено с риском быть обнаруженными. Противоло¬дочные самолеты и корабли постоянно курсируют здесь, выслу¬шивают, бросают акустические буи... В общем, не дают спокойно жить! Частые тревоги здорово выматывают, и мы хронически не высыпаемся. Мичман Дулыциков только посмеивается:
— Ничего, ребята, крепче будете! Молите бога, чтобы аварий никаких не было, а опыт — дело наживное.
Наш боцман старый моряк, и это его двенадцатая автономка. В любой ситуации он себя чувствует как рыба в воде. Через два года ему на пенсию, но уходить с флота не желает.
— А что мне делать на гражданке? Помру я там от тоски... А здесь мой дом родной.
Интересно, станет ли и для меня корабль родным домом ког¬да-нибудь?

                Глава 6.         


                Здравствуй, дядя Коля!

Сегодня пришло письмо от
Ольги. До крайности возмущена моими подозрениями. Пишет, что, мол, зайти никуда нельзя, как тут же ползут сплетни по всему северному флоту. Да, была пару раз в гостях у одной семьи. Именно семьи, потому что офицер этот мне хорошо знаком и к нему, наконец, приехала жена. Ну и все в таком духе...
Что это, наглое лицемерие? Получается, что и Пименов мне соврал, и Зоя? Тут что-то не то...
Сразу сел и написал ответ. Решил не подавать вида, что были У меня какие-то подозрения, и просто пригласил ее в Мурманск хотя бы на один день. Приезжай, мол, соскучился страшно и ...все такое.
А на душе кошки скребут, не верю ни одному ее слову. Пиме¬нов мог и ошибиться, а вот Зоя навряд ли.
Скоро неделя, как мы живем в гостинице. Я на ее полном обеспечении. Даже за проживание она мне оплачивает. Мои
деньги давно кончились. И неизвестно, как долго продолжалась бы такая сладкая жизнь, но, в конце концов все закончилось так неожиданно...
Мы только что пообедали, и я вышел покурить на лестничную площадку. Стоял и размышлял о будущем. О самом ближайшем В любое время Зоя может уехать, и я окажусь на улице. А там сно¬ва бич-отель и голодуха. Снова скитания по вокзалам, на почту, в  редакцию. И еще неизвестно куда может занести меня бечевская жизнь.
Докурив сигарету, отправляюсь в номер к Зое. Открываю дверь и застываю на месте. Она стоит у окна, обнявшись с высо¬ким капитаном первого ранга. Зоя стояла лицом к дверям и, уви¬дев меня, махнула кистью руки — уходи, мол!
Я поспешно ретировался, тихонечко прикрыв дверь. Все, ба¬ста! Муж приехал! Зайдя в свой номер, плюхнулся на кровать и закрыл глаза.
До утра следующего дня я еще могу тут находиться. А завтра куда? Наверное, в подвал... Опять телеграфировать матери? Да ведь только недавно присылала. На морвокзал, «Воровский» встре¬чать, надеясь на удачу? Этак слух по всей Гремихе пойдет, что побирается Серега по вокзалам. К Кирсанову в редакцию? Еще эта подборка не опубликована... Встал, вышел в фойе и уселся пе¬ред телевизором, где шел документальный фильм о покорителях Арктики. Кроме меня здесь сидела, прижавшись друг к другу одна парочка. Они о чем-то тихонечко шептались, не обращая внима¬ния ни на меня, ни на телевизор.
В голове царила звенящая пустота. Кто-то неожиданно поло¬жил мне руку на плечо. Я вздрогнул и обернулся. Рядом стояла Зоя и счастливо улыбалась:
— А ведь вы были правы, Сережа, он приехал!
Налет былой печали в глазах бесследно исчез, и вся она све¬тилась от переполнявших ее чувств.
— Я очень рад, Зоя, поздравляю от души! Значит, вы простили его?
— Да что с вами, мужиками, поделаешь? Нам обоим нелегко в такой ситуации... Сейчас он побежал в магазин и за билетами на теплоход. Завтра мы уедем в Гремиху.
— Вам хорошо, — сказал я уныло.
— Ничего, Сережа, и у вас все постепенно наладится. Я верю в это! Знаю, что вы сейчас остались без денег, но я смогу вам дать только пятьдесят рублей. На первое время должно хватить.
— Большое спасибо, Зоинька, не откажусь, хотя очень неудоб¬но мне...
— Что ж тут неудобного? Любой может оказаться в подобной переделке... Подождите, я сейчас вернусь.!
- Да, свет не без добрых людей, — подумал я. В последнее время мне просто везет! Но это не что иное, как случайное стечение обстоятельств. Но все одно — задерживаться в этой гостинице  долго нельзя. Слишком дорогие номера! Вернусь в бич-отель, тогда больше денег на еду останется. Подошла Зоя и сунула день¬ги в карман моей тужурки:
Ну что ж, Сережа, я пойду. Мой вот-вот вернется. И... по¬верьте, мне было очень хорошо с вами!
-Может, на «ты» пора перейти?..
Зоя засмеялась:
-Хорошо! Будь счастлив, Сережа, и... прощай!
-Ты тоже будь счастлива! Я никогда тебя не забуду, и спаси¬бо за поддержку и понимание!
Зоя вдруг наклонилась и, поцеловав меня в губы, быстро ушла. Ну, вот и все! Поистине — недолговечно счастье. Каждый раз, по¬добно солнечному зайчику, ускользает оно из рук, оставляя доса¬ду и пустоту. Еще одну ночь проведу здесь, а завтра в подвал... Опять заныли зубы. Пока есть деньги, надо таблетками запастись.
Вернувшись в номер и одевшись, отправился в город. Зашел в первую попавшуюся аптеку, купил две упаковки анальгина, потом сел на автобус и, проехав две остановки, вышел у главпочтамта.
Наконец пришло письмо от мамы. Я сел на лавку у окна и рас¬печатал конверт:-

-«Здравствуй, сынок!
Очень обеспокоена твоей судьбой. Почему после демобилиза¬ции не поехал домой? Не понимаю, что ты делаешь в Мурманске?
Ты попросил в срочном порядке денег... Что же это такое тво¬рится?
Совершенно ни о чем нам не пишешь. Мы с отцом места себе не находим! Мы тут подумали и решили, что ты остался на севере, чтобы заработать денег. А ты хорошо подумал? У тебя же никого там нет. Была бы родня какая... Вначале, когда пришла телеграм¬ма, мы подумали, что тебе просто билеты не на что купить, потому я и выслала побольше. Но от тебя снова никакой весточки.
Сережа, пожалуйста, не мучай меня и опиши мне все, что с тобой происходит. А лучше приезжай! Если надо, денег мы выш¬лем. Твой брат запил. Недавно даже с работы уволили по статье. Совсем от рук отбился! Никого слушать не хочет. Чувствую, что он сам мучается, но остановиться уже не может. Прямо несчастье какое-то!
Ох дети, дети, что же вы с нами делаете ? Мы с отцом всю жизнь лелеяли вас, растили, а вы нам преподносите такие сюрпризы.
Я постоянно хожу с повышенным давлением. На работе с ног валюсь от усталости и головной боли, а тут вы еще со своими «по¬дарочками»...
Шура, хоть вы и разошлись, просила тебе привет передать. Юрик уже совсем большой мальчик, но тебя начинает забывать. Ох, нехорошо все это... Чует мое материнское сердце, что твои похождения добром не закончатся.
Но ты в любом случае держись и не падай духом. Если наду¬мал остаться и поработать, то поскорее устраивайся и не мотайся бог весть где.
Срочно напиши мне! Жду подробного письма.
Крепко обнимаю. Твоя мама!»

Ну что я могу ей ответить? Писать все как есть — расстроить ее. А этого делать нельзя. Решил обойтись полуправдой. Мол, из-за зубов не могу пока устроиться на работу, а живу временно у своего сослуживца. И все в таком духе... Не писать же ей о бич-отеле?
Сложив письмо, я вышел на улицу. Автобусом доехал до вок¬зала, накупил пирожков с картошкой и капустой, бутылку недо¬рогого вина и отправился в гостиницу.
У себя в номере, не торопясь, пообедал и сел за ответное пись¬мо матери. Написал, как задумал, и получилось вроде складно. Слишком переживать, по идее, не должна. Хотя знаю, что мате¬ринское сердце не обманешь и она заподозрит неладное. Но уже это я узнаю из ее письма.
В дверь постучали. Открываю и... вижу Зою. Она стоит, сму¬щенно улыбаясь:
— Сережа, я тебе тут кое-что припасла, — и подает мне боль¬шой тяжелый пакет.
— Что это?
— Да так, продуктов немного...
— Зоинька, хорошая моя, ну зачем ты...
— Бери, бери и не разговаривай. Я вообще не представляю, как ты здесь будешь один перебиваться? Ау нас теперь все будет!
— Может, зайдешь? — я распахнул дверь пошире.
— Нет, нет, спасибо! Ты что, Сережа, не понимаешь?
— Еще раз тебе спасибо, Зоюшка! Не знаю, как и отблагода¬рить тебя за все.
—- Ничего, Сережа, мир тесен. Может, и увидимся еще! — она с минуту помедлила, словно порываясь что-то сказать, — ну, лад¬но, я пошла!
Надо же, чужая женщина, а заботится, как мать... Ну кто я ей в конце концов? Так, случайный человек на перекрестке. А вот поди ж ты...
Несмотря на то, что пакет был полон отменной еды, где была заботливо уложена и бутылочка коньяка, я не передумал уходить в подвал. По моим подсчетам, денег теперь, при известной эконо¬мии, должно хватить недели на полторы, тогда как гостиница вы¬сосет у меня всю наличность дней за пять.
Теперь надо напоследок выспаться получше. Правда, время еще детское — и двадцати часов нет, а что мне еще делать? Допил перед сном грядущим бутылку своего вина, разделся и, немного поворочавшись, быстро уснул.
Утром поднялся рано, чуть ли не в пять часов и первым де¬лом привел в порядок свои дневниковые записи. Там ровными рядами выстроились все мои приключения и раздумья о жизни
бренной.
До сих пор нет четкого плана действий по упорядочению моей жизни.
Все расплывчато и шатко... В каждой строке явно прогляды¬вает сакраментальное «авось». Далеко же я так уйду...
К одиннадцати часам я уже был у входа в бич-отель. Дверь на этот раз оказалась открытой. Удивляясь подобной неосмотритель¬ности, когда в любое время может нагрянуть милиция, я осторож¬но продвигался в дальний конец подвала. Из каморки дяди Коли пробивался свет и слышались приглушенные голоса.
— Привет честной компании! — весело сказал я, входя. Дядя Коля лежал на своем диване, укрывшись до самого подбородка. Рядом сидел Татарин со стаканом горячего чая в руке. Увидев меня, он приложил палец губам:
— Не ори, видишь, человек болеет.
— Что с ним?
— Не знаю, наверное, воспаление легких. Хрипит все внутри, и температура под сорок. Всю ночь не спал, никак не мог согреться.
Я потрогал лоб больного. Он действительно был горячим и липким от пота.
— Так его срочно в больницу надо!
— Ишь ты, в больницу захотел! Да кто его там ждет? Ему бы лекарств каких... У тебя есть что-нибудь?
— Кроме анальгина пока ничего нет, да вот, — и я достал бу¬тылку Зоиного коньяка, — микстурочка! Ему будет на пользу!
— Это дело! Давай!
Дядя Коля открыл глаза:
— Как дела, Сергей?
— Здравствуй, дядя Коля! У меня все в норме, а вот ты что-то подводишь, выпей поскорее лекарство для души, а там посмотрим...
Больной сел и, медленно цедя, выпил:
— Хорошая вещь! Давненько не пробовал. А ты садись, в но¬гах правды нет. Слышал новость? — он надрывно закашлялся и, сморщившись, схватился рукой за грудь.
— Нет, а что...
Костыля замели, в КПЗ он сейчас. Года три светит, точняк!
Чемоданчик увести хотел у одного морячка, — проворчал атарин, — у офицера... А с ним были трое матросов. Так они за¬-
метили, поскольку; стороне стояли, догнали и с рук на руки «му- сорам»... Я сам все видел!
— Видно, не идет наука впрок, — махнул дядя Коля рукой, — так туда ему и дорога! Сам-то что не пьешь?
—Ладно, пейте сами, а я сейчас в аптеку за «колесами» сбегаю, да и на почту заглянуть надо. Дядя Коля откинулся на подушку:
— Ты сюда как, на минутку, или...
— Или! — ответил я и, махнув рукой, вышел из каморки.

                Глава 7.


                Посреди земли.


О как быстротечно время! Казалось, еще вчера, салажонком, драил гальюнные «толчки», а уже отшумели штормами и похода¬ми четыре матросских года и осталось до приказа всего лишь три месяца.
Неожиданно перестала писать Надя. Больше месяца ни одно¬го письма. Переписка, длившаяся четыре ода, прекратилась. Душа полна смятения и тревоги. Неужели она... Обидно, если каких-то трех месяцев не дождется и выйдет замуж! Нет, такого не может быть! Это моя первая и единственная девочка, с которой связаны лучшие годы юности.
А тут вызывает меня командир и огорошивает новостью. Мне и еще двоим морякам с других лодок, как лучшим в дивизии сиг¬нальщикам, надлежит с вещами явиться на плавбазу «Федор Видяев». Нас откомандировывают для похода в Средиземное море. Там мы должны заменить трех рулевых-сигнальщиков на одной из тамошних подводных лодок. И, самое интересное — предстоит несколько дружеских визитов наших кораблей в Египет, Югосла¬вию, Алжир.
Все это, конечно, хорошо, если бы... Служить-то осталось три месяца, а идем на полгода. Вот и думай, товарищ старшина I статьи...
Правда, перед самым отплытием нам сказали, что, возможно, нас демобилизуют там. Пересадят на попутный корабль до Сева¬стополя, а оттуда уже домой... Но мы понимали, что все это вила¬ми по воде писано.
Сигнал боевой тревоги поднял нас рано утром:
— По местам стоять, со швартовых сниматься!
Ну, естественно, мое место на мостике у сигнального прожек¬тора. Выбегаю из кубрика и поднимаюсь по многочисленным тра¬пам наверх. На пути сталкиваюсь с незнакомым старшим матро¬сом. Разбежаться бы миром — и, все тут... Так нет же, старший матрос развернулся и больно ударил меня кулаком в грудь... Ни хрена себе! Я на минуту опешил:
-Ну ты, салага х..., в ухо захотел?
— Это кто салага? Разучился годков различать? Так мы тебе здесь быстро напомним, козел!
— Тогда я такой же годок, как и ты...
— Понабрали вас с подводных лодок, но запомни, что нас здесь много и за салагу сегодня разберемся!
На мостике я попытался привести свои чувства в порядок. Мне не совсем была понятна позиция этого придурка. Или у надводни¬ков другие традиции и наших годков они не признают? Ну ладно, время покажет и все расставит по своим местам.
Выйдя из Кольского залива, мы сразу же попали в шторм. Октябрь не балует моряков тишиной и покоем. На подлодке была возможность спрятаться от выматывающей болтанки, здесь же беспрестанная качка даже меня, не страдающего мор¬ской болезнью, выбивает из колеи. Да просто надоедает до чер¬тиков! В столовой миски с едой норовят убежать от тебя, сколь¬зя по отполированному столу, и, если бы не специальные бор¬тики по краям столов, вся палуба давно была бы замызгана бор¬щами и кашами.
В помещениях находиться муторно и только на верхней палу¬бе, на свежем воздухе еще можно терпеть, да и то если не очень холодно.
Но человек привыкает ко всему. Привыкли и мы, всяк по-сво¬ему. Уже когда была пройдена не одна сотня миль и по правому борту показались берега Англии, болтанка воспринималась как само собой разумеющееся и внимания на нее никто не обращал.
Сегодня на сигнальном мостике мы втроем, прикомандирован¬ные с лодок собрались потолковать за жизнь и разработать общую линию поведения на, в общем-то, чужом корабле. Моих товари¬щей местные тоже пытались в чем-то ущемлять и качать свои пра¬ва. Естественно, это нам очень даже не понравилось. Дать достой¬ный отпор мы физически были не в состоянии. Экипаж плавбазы около трехсот человек. Нас просто раздавят и скажут, что так и было. Если же просто не обращать внимания — на шею могут сесть. А этого мы позволить не можем, поскольку моряки-подвод- ники и годки к тому же!
Для начала решили держаться по возможности вместе и, если что, драться, не показывая своей слабости. О том, чтобы кому-то жаловаться, никто даже не заикнулся. Последнее это дело...
В двенадцать часов я сменился с вахты. Гена Сурков, мой смен¬щик, подойдя совсем близко, тихо предупредил: .
— Серега, смотри, осторожнее! Местные интересовались, когда ты заступаешь, чем занимаешься в свободное время. Зате¬вают они что-то... Ты сейчас к Славе Белову иди и будь рядом с ним. Мало ли что...
— Ничего, Гена, не писай в чулок — прорвемся! Где наша не пропадала...
— Ну, смотри, я тебя предупредил!
Пообедав, я вышел покурить на верхнюю палубу. Стою, обло¬котившись о правый фальшборт, и смотрю на беснующиеся вол¬ны. Поверхность океана седая от белых барашков, венчающих верхушки волн.
Чьи-то голоса заставили выпрямиться и оглянуться. Быстро подошли четверо моряков. Одного из них я узнал сразу — мой давешний обидчик. Рядом с ним, повыше ростом и пошире в пле¬чах, указывая на меня пальцем, спросил:
— Этот, что ли?
Мой знакомец, ухмыляясь, кивнул. Высокий, ни слова не го¬воря, резко и сильно ударил меня в нос. Удар был неожиданным и, судя по всему, профессиональным. Нос в то время был моим слабым местом. Моментально хлынула кровь, в глазах потемне¬ло, и, если бы я вовремя не схватился за фальшборт, то непремен¬но свалился бы.
Четверка молча развернулась и быстро ушла. А я остался в вымазанной кровью робе, пуская красные пузыри и запоздало шаря руками в поисках чего-то тяжелого и желательно металли¬ческого. Спустился вниз, добрел до умывальника, привел в поря¬док свое лицо, снял робу. Идти в таком виде в кубрик не хотелось, но кровь не останавливалась, она продолжала течь, орошая грудь и даже брюки.
В кубрике повалился на кровать, отодвинув в сторону подушку.
Сразу же обступила ребята:
— Серега, кто тебя, за что?
Мотаю головой:
— Да нет, никто... Упал и об ступеньку ударился! Качка, мол...
Лежу и обдумываю план мести. Но ничего путного в голову не
приходит. Ладно, потом решим, что делать. Но так больше нельзя!
А наш поход еще только начинается...
Все-таки подкараулили мы со Славой Бедовым этого длинно¬го, что меня по носу съездил. Выследили и застали одного в умы¬вальнике. Сначала зашел Славка, пристроился рядом с верзилой и принялся мыть руки. Затем появился и я. Длинный взглянул и осклабился:
— Ну как твой пятак поживает?
Я ему с вызовом:
— С козлами не разговариваю!
— Что-о? Что ты сказал? —длинный резко повернулся.
Славик быстренько захватил в борцовский замок его шею и
надавил так, чти бедолага моментально побледнел и выкатил гла¬за. Я коротко и сильно ударил его в солнечное сплетение, а пра¬-
вой рукой нанес удар по носу. По сравнению со мной верзила ограничился лишь тонкой струйкой крови, но быстро обмяк и повалился на пол. Славик для убедительности поддал ему ногой под ребра, и мы поспешили унести свои ноги. Первым делом мы поднялись на мостик к Гене Суркову и рассказали ему о проис¬шедшем.
-Ну, мужики! То, что проучили, это хорошо! А вот что даль¬ше будет, не думали?
— А что будет? — я развел руками, — кодлу соберут? Я не ду¬маю! Решили мы ближайшие четыре часа находиться здесь, на
мостике, и ждать...
Но, как ни странно, последствий нашей акции мы так и не дож¬дались. Все было тихо,  и по наши души никто не приходил. Мо¬жет, не хотят лезть на мостик — близко командир, и все такое. Но и в кубрике нам никто никаких претензий не предъявил. И до кон¬ца перехода стычек больше не было. Выходит, правильную линию мы избрали! Ведь говорят: с волками жить — по-волчьи выть. А как по-другому?
«Федор Видяев» тем временем уже бороздил воды южной Атлантики. Постепенно становилось все теплее, и теперь, когда до входа в Гибралтарский пролив осталось пять дней пути, нам выда¬ли тропическую форму одежды. Она состояла из шорт, формен¬ки без рукавов и кожаных тапочек. Странно нам, северянам, пос¬ле меховых и шерстяных одеяний облачаться в такую легкую, не¬весомую одежду. На календаре конец октября, а над головой жаркое солнце в зените и спокойный, ласковый океан качает ко¬рабль невидимой зыбью.
А сегодня даже мираж видел! По правому борту вдруг какие- то строения, башни, минареты. Я долго изучал через бинокль не¬существующий берег, пока он не растаял в синеватой горячей дымке. Нас всю дорогу сопровождают дельфины. Играючи, они выпрыгивают на поверхность, ласточкой пролетают над водой и снова исчезают в глубине. Поистине зрелище заслуживает вос¬хищения. У нас на севере кроме касаток и не увидишь ничего.
Заходим в Гибралтарский пролив рано утром. Знаменитые Геркулесовы Столбы высятся на берегу обрывистыми скалами. Рядом небольшие строения. Это, видимо, всевозможные службы наблюдения и связи. А чуть дальше, в расщелине между скал, вид¬неется сам город Гибралтар, утопающий в зелени. Здесь уже круг¬лый год лето. Тропики!
Средиземное море встретило легким штормом. Там и тут по горизонту силуэты гражданских и военных кораблей. Ближе к вечеру проходил стоящий на якоре американский авианосец «Интерпрайз». Было видно, как с него взлетают самолеты. Один из них, развернувшись, пошел прямо на нас. И не просто в нашу
сторону, а лег на боевой курс. Он летел очень низко, зашел с носа в сторону кормы,и рев его двигателей заставил нас зажать уши и инстинктивно пригнуться. Это — явная провокация! По кораблю объявили боевую тревогу и расчеты заняли свои места у счетве¬ренных зенитных установок. Нам приказали даже каски одеть. Сделав три боевых захода, самолет улетел, но его место занял дру¬гой с этого же авианосца. Наши пулеметы хищно поводили ство¬лами вслед проносящемуся самолету. Время вроде мирное...
Но кто знает, что и от кого можно ожидать в следующую минуту?
Впервые так близко довелось увидеть нашего возможного противника.
И, скажу честно, повадки его мне не понравились! Непонят¬но, что американцы хотели нам внушить своим поведением. Да обыкновенная демонстрация силы! Они хорошо видят, что это боевая плавбаза, специально предназначенная для обслуживания подводных лодок, и решили подержать нас немного на мушке. Ну что ж...
А мы тем временем быстро шли к Египту. Первый пункт на¬значения — Александрия! И штурмана уже прокладывают курс к крупнейшему порту северной Африки. А тут прилетел американ¬ский вертолет и завис на высоте тридцати метров по правому бор¬ту. Отодвинулась дверь, и в широком проеме показался человек в оранжевом жилете с видеокамерой в руках. Было хорошо видно, как он улыбнулся и помахал нам рукой. Затем принялся снимать, поводя объективом из стороны в сторону.
Возмущенный вахтенный офицер хотел было выскочить на крыло мостика, но командир резко отдернул его назад:
— Отставить! Они этого только и ждут, чтобы заснять на плен¬ку офицерский состав. Ничем не прикрытая разведка...
Вертолет, повисев с правого борта, перелетел на левый, из его чрева снова появилась нагло улыбающаяся рожа американца.
Но ведь недаром говорят, что русские на выдумку хитры. Двое матросов вытащили на палубу ведро с картошкой и принялись методично закидывать ею вертолет, стараясь попасть в человека с камерой. Одна из картофелин, видимо, достигла своей цели, по¬тому что американец вдруг резко отпрянул, погрозил кулаком, и вертолет тут же улетел восвояси.
— Вот черти, придумали же... — покачал головой командир и весело рассмеялся.
Перед входом в Александрийский порт мы встали в дрейф в ожидании лоцмана. Через два часа на катере прибыл высокий смуглый человек и по-хозяйски поднялся на мостик. По его ука¬заниям наш корабль медленно двинулся по незнакомому фарва¬теру вглубь порта. По мере приближения к линии причалов вода становилась все грязнее, резко и неприятно пахло какой-то серой.
В воде плавал всевозможный мусор — пустые банки, ящики, бу¬маги... А у причала, к которому мы должны пристать, плавал дох- дый верблюд. Такой грязи мне не довелось видеть ни в одном на¬шем порту. Вдобавок ко всему в воздухе жужжали огромные зе¬леные мухи.
Слева от нас высилось одно из чудес света — знаменитый Алек¬сандрийский маяк. Порт буквально переполнен суденышками и кораблями всех размеров и назначений. Здесь можно встретить флаги множества стран. По соседству с нами ошвартован амери¬канский десантный корабль. Его моряки при виде нас высыпали на палубу и с интересом наблюдали нашу швартовку. При этом они что-то кричали и приветственно махали руками. Уже позже мы узнали, что прямо отсюда этот корабль отправится во Вьетнам, где в это время шли особо жаркие бои.
Как только мы ошвартовались, к нам со всех сторон устреми¬лись мелкие лодчонки, шлюпки и катера. Арабы наперебой пред¬лагали свои товары. Здесь были причудливые сувениры, баночки с пивом, кока-кола в запотевших витых бутылочках, одежда и вся¬кое такое... Торговцы наперебой что-то выкрикивали, мешая анг¬лийские и русские слова, и даже пытались взобраться на борт. Но командир приказал выставить вахтенных.и команде было строго- настрого запрещено что-либо покупать или обменивать.
— Вам будет выплачено денежное довольствие в арабских фунтах и организованы увольнения на берег. Там приобретете все, что вам надо!

                Глава 8.

                Стучитесь и откроют?

Денег, что у меня оставалось, хватило на десять дней, и я опять оказался на мели. Дядя Коля выздоровел, но выходил на улицу очень редко: у него совершенно отсутствовала верхняя одежда. Если припекало куда-то сходить, одалживал пальто у меня, или куртку у Татарина. В отеле обитало еще шесть человек, но с нами они старались близких знакомств не заводить. Спали они по три человека в каморке и почти все время проводили вместе за игрой в карты. Нас они тоже не очень интересовали. Живут и пусть себе живут...
А я что-то захандрил. Третий день повышенная температура и болит горло. Большую часть дневного времени провожу на мор- вокзале. На дворе зима, и я в своем пальтишке промерзаю до кос¬тей. Один из моих зубов расшатался и выпал. Ко всему, кровото¬чат десны. Если доводится поесть хлеба, то на куске остается кровь. Наверное, сказывается нехватка витаминов.
Сижу, скрючившись, в дальнем углу зала ожидания и от озно¬ба стучу зубами. Наблюдаю за людьми. Одни из них заходят в зал, другие, нагруженные сумками и чемоданами, спешат на прича¬лы. А третьи закусывают за буфетными столиками. Счастливцы!
Но еще я приметил трех типов, внимательно следящих за пас¬сажирами.
Любопытство их, по всему, было далеко не праздным. По их повадкам и взглядам я понял, что это вокзальные воры. Может быть, именно они и ограбили Галину? Вот в поле их зрения попа¬ла пожилая женщина с мальчиком лет шести. Они стояли в очере¬ди у кассы. Из багажа женщина имела чемодан и большую хозяй¬ственную сумку. Билеты пока не продавали. Видимо, ждали при¬хода пассажирского катера. Бывало, что катера не приходили из- за штормовой погоды.
Мальчик теребил рукав своей, видимо, бабушки и что-то на¬стойчиво просил у нее. Наконец, она решила удовлетворить его просьбу, наказала мальчишке смотреть за вещами и отправилась к буфету. Тройка стоящих в стороне типов быстро и многозначи¬тельно переглянулась, Один из них как бы нехотя направился к мальчику.
Тут я не выдержал и, встав со своего места, быстро пошел к ничего не подозревающей женщине. Та уже стояла у прилавка и что-то покупала. Тронув ее за рукав, я тихо, но внятно посовето¬вал ей получше смотреть за своим багажом. Женщина всполошен- но оглянулась и, увидев крутящегося рядом с мальчиком мужика, оставила покупки и бросилась к кассе.
Подозрительная троица о чем-то посовещалась и направилась в мою сторону. Один из них, рыжий тип довольно интеллигентно¬го вида, подошел ко мне вплотную:
— Надо бы отойти и переговорить, — он кивнул в сторону ту¬алета.
— А я, собственно, вас не знаю... Что вам нужно?
— Ну, вот и познакомимся! Боишься, что ли?
— А что мне вас бояться? Пошли! — я встал со скамьи, и мы вчетвером направились к туалету.
Когда мы вошли, товарищ рыжего, худощавый, с бегающими глазками тип, сразу же резко оттолкнул меня к подоконнику:
— Ты, фраер... Тебе что, жить надоело? Или ты «мусор»? — он размахнулся для удара, но я опередил его, резко ударив снизу в челюсть. Пол в туалете был мокрым и скользким, вор не удер¬жался и упал, ударившись головой о бетон. Его товарищи на мгно¬вение опешили. Третий, маленький и скуластый парень, сжав ку¬лаки, двинулся на меня, но рыжий интеллигент решительным дви¬жением руки отстранил его. Ухмыляясь, он вытащил из кармана нож и я услышал, как щелкнула пружина. Но на его руки я не
смотрел. Я знал, что надо следить в первую очередь за глазами про¬тивника.
Но тут распахнулась дверь и на пороге появился... Я не пове¬рял своим глазам — Татарин!
Редко когда его называли по имени. Сам я лишь недавно уз¬нал, что его зовут Мишкой.
Мишка быстро двинулся ко мне, оттолкнув по дороге скулас¬того типа. Сам Татарин был крепким жилистым парнем, и по его повадкам угадывался опытный в подобных переделках человек.
Мишка обошел интеллигента и встал рядом со мной. Даже под курткой было заметно, как напряглось в ожидании его тело:
— Валет, ты его не тронешь, — сказал он, глядя на противника исподлобья.
— А это мне решать, кого трогать, а кого нет. Я и на тебя не посмотрю... — рыжий сделал выпад в мою сторону, но Мишка су¬мел перехватить его руку так, что она оказалась у него под мыш¬кой. Но интеллигент оказался более ловким, и не успел я прийти к Мишке на помощь, как рыжий вдруг обвил его свободной рукой вокруг туловища и, перехватив ею нож, воткнул его в Мишкин бок. Тот сразу обмяк и с широко открытым ртом стал оседать на пол. Рыжий подхватил Татарина и, прислонив его к стене, выпря¬мился:
— Кто ты ему? — спросил он меня, пряча нож в карман.
— Никто! Живем вместе, в подвале...
— У дяди Коли?
Я кивнул. Рыжий с досадой сплюнул:-
— Козел, что ж ты молчал? Мог бы и сказать!
Мишка сидел, держась рукою за бок, его лоб покрыла холод¬ная испарина. Он силился что-то сказать, но спазмы, видимо, пе¬рехватили его горло, и он лишь открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Валет, надо сваливать, — угрюмо проговорил скуластый коротышка и тронул рыжего за рукав.
Рыжий приблизился ко мне вплотную:-
— Ты ничего не видел! Зашел, а этот уже был здесь... — ры¬жий показал на Мишку, — понял?
Я молча пожал плечами.
— Давай к телефону и вызывай «скорую»! Если вякнешь «му- сорам», мы везде тебя найдем!
Они повернулись и быстро вышли.
Скорая помощь и милиция приехали одновременно. Мишку положили на носилки и унесли, а старший лейтенант принялся расспрашивать меня о том, как я обнаружил пострадавшего. А что я мог объяснить? Вошел и увидел, что сидит раненый человек и тут же позвонил. Хотя меня так и подмывало рассказать правду.
Затем старший лейтенант потребовал мои документы. Поли¬став мой паспорт, он недоуменно вскинул брови:
— А где ваша прописка? Где живете?
Я рассказал ему о том, что демобилизовался и теперь не могу пройти медкомиссию для оформления на работу и... все такое прочее.
— Где проживаете?
Я замялся:
— А где придется... Знакомых нет в Мурманске. Когда мать деньги присылает, живу в гостинице.
Потом офицер изучил мой военный билет и на прощание посо¬ветовал как можно скорее проходить медкомиссию и устраиваться.
— Вот вы, товарищ старший лейтенант, и помогли бы мне взять талончик в поликлинике.
— Это не входит в мои обязанности! — офицер повернулся и направился к выходу, два сопровождающих его сержанта, окинув меня запоминающим взглядом, потопали следом.
От пережитого волнения у меня разболелась голова, а боле¬вые толчки в зубах вызывали желание кричать и лезть на стену. Денег на приобретение таблеток не было, и я решил обратиться в вокзальный медпункт. Дежурная медсестра с недовольным видом сунула мне в руку градусник и уткнулась в какой-то журнал. Че¬рез пять минут я уже знал, что у меня температура под тридцать восемь и что мне необходимо обратиться в поликлинику. Однако горсть каких-то таблеток я заполучил, поблагодарил за заботу и покинул здание морвокзала. Решил отлежаться в своем подвале и попросить у дяди Коли стакан горячего чая.
Меня ожидал неприятный сюрприз. Дверь в наше убежище оказалась запертой на огромный висячий замок и опечатана ми¬лицией. Ну все! Теперь даже этого прибежища не стало. И куда прикажете идти? Я вспомнил, что в редакции Кирсанов мне давал адресок Васи Прошкина, моего сослуживца. Но адрес вместе с ве¬щами и дневниками остался в подвале. Надо снова идти в редак¬цию. Перед Леней неудобно за свои постоянные неудачи, но идти надо.
— Ох, Серега, попадешь ты когда-нибудь в серьезный пере¬плет и уже не выберешься, — вздохнул Леонид, выслушав о моих очередных приключениях.
— Ладно, зато будет потом о чем вспомнить! Да и куда мне деваться? Против обстоятельств не попрешь...
— Все-таки тебе лучше домой уехать. Попроси денег у мате¬ри, мы здесь кое-что соберем тебе на дорогу, вот и обстоятельства изменятся.
— Нет, Лень, я себя перестану уважать, если домой нищим приеду. Вот ты сам уехал бы при данных обстоятельствах?
Вновь записав адрес Васи Прошкина, и напившись горячего чая, я отправился на автобусную остановку. Ехать надо было в другой конец города.
Зима в этом году в Заполярье выдалась не слишком мороз¬ная, но с частыми северо-западными ветрами. Леонид предлагал мне свои старые, но целые ботинки. Не подошел размер, и я ос¬тался в своих рваных и стоптанных офицерских ботинках. При ходьбе в теплом помещении они чавкали и хлюпали, зато на морозе превращались в несгибаемые деревянные колодки. Я брел к остановке, и меня колотил выбивающий зубную дробь озноб. В автобусе я сел на свободное место, постепенно согрелся и не¬заметно задремал. Мне снился Мишка. Он показывал на меня пальцем и громко хохотал. Из его груди торчал глубоко всажен¬ный нож.
Дом, где живет Прошкин, отыскал быстро. Дверь открыла взъерошенная и заспанная женщина лет тридцати. Наверное, Ва¬сина сестра.
Она недовольно взглянула:
— Что надо?
— Скажите, а Василий дома?
— Нет его! ... Ходят тут всякие! — и дверь перед моим носом захлопнулась. Я снова надавил на кнопку звонка. После третьего раза дверь открылась:
— Ну чего еще надо?
— Вы меня извините, мы служили вместе с вашим братом на одном корабле.
— В море он сейчас, — уже мягче ответила женщина, — при¬ходи дня через три.
Она снова захлопнула дверь, не дав мне возможности что-либо спросить. Делать нечего, надо ехать назад, в центр. Там хоть вок¬залы есть. Но меня охватывало все большее и большее безразли¬чие к своей судьбе. Забраться на какой-нибудь чердак и тихо уме¬реть. Именно такая мысль была у меня в этот момент. Ничего дру¬гого в голову просто не приходило. Я шел пошатываясь от темпе¬ратуры, зубной боли и усталости. Прилечь бы куда...
В городе уже зажглись фонари, когда я добрался до морвокэа- ла и устроился в дальнем конце зала ожидания, выбрав самый тем¬ный уголок. Все скамейки здесь были свободными, я вытянулся на одной из них и сразу же провалился в глубокое забытье. Сно¬видения мои были нестройными и путаными. Я видел Надю. Она стояла в купальнике на берегу реки и манила меня к себе. Потом картины сна обожгло пламенем пожара на подводной лодке, а в пламени — силуэты моряков с раскрытыми в крике ртами. Потом взлохмаченная, сонная женщина грубо схватила меня за плечи и принялась долго и яростно трясти...
Надо мной стоял старшина милиции и что-то спрашивал. Все мое тело было как чужое. Оно горело в адовом пламени, и я плохо в этот момент соображал, где я, и что со мной.
— Ваши документы! — наконец донеслось до меня. Я сел и по¬лез во внутренний карман пальто. Достав паспорт и военный би¬лет, подал их старшине.
Снова пришлось объяснять, почему нет прописки, почему но¬чую на вокзале...
— Здесь ночевать не положено, прошу освободить помещение!
Принялся объяснять ему, что я с высокой температурой и на
улице могу просто умереть. И еще я попросил у него совета: что мне в таком случае делать и как поступить?
Но старшина оказался непреклонным, и мне пришлось выйти на улицу. На железнодорожном вокзале история повторилась та же. После проверки документов и многочисленных расспросов я был вновь выдворен на улицу. Совершенно ни о чем не думая, побрел куда глаза глядят. Остановился, споткнувшись о ступень¬ку какого-то подъезда. Поднялся на площадку второго этажа и прилег на подоконник. Подъезд был теплым, но из окна сильно дуло. Пальто нисколько не согревало, и вскоре пришлось с подо¬конника слезть. Во рту все пересохло, в голове стучали горячие молоточки. Не задумываясь над тем, что я делаю, позвонил в пер¬вую попавшуюся дверь. Еще нет и двенадцати ночи, спать не дол¬жны. Открыла пожилая женщина в желтом мятом халате:-
— Вам кого?
— Извините, можно у вас попросить стакан воды?
Женщина посмотрела на меня недоуменно, с подозрением.
Повернула голову и крикнула кому-то:
— Коля, иди сюда скорей!
Появился здоровенный лысый мужик с глазами навыкате и вышел на площадку:-
— Чего нужно?
— У меня высокая температура, и очень хочется пить, — я с трудом проглотил слюну.
— А ты где, парень живешь, почему домой не идешь?
— На Южном Урале я живу и вот, застрял в Мурманске...
— Коля, да гони ты его! Бич — не видишь, что ли? — женщина потянула мужика в комнату.
— Принеси воды, — бросил ей хозяин.
Напившись, я протянул пустой стакан мужику.
— Не надо, — повел тот рукой, — выброси где-нибудь на улице.
Дверь перед моим носом захлопнулась. Я испытывал чувство
неловкости, стыда и злости на весь этот мир, для которого я со¬вершенно чужой человек. Спасибо хоть воды дали, куркули пога¬ные... Им бы так! Я бы с мужиком договорился, но баба-то како¬ва…
. Смотрит, как на прокаженного. Убивать таких мало! Отъела харю! А задницу за три дня на мотоцикле не объедешь. Ну да Бог им судья, а я пошел... Куда вот только?
Выйдя из подъезда, я начал методично обходить все дома в поисках открытого подвала. Выл уже третий час ночи, когда мне попался подвал вообще без двери. Ноги совсем уже не держали мое измученное тело, а униженная душа просила полного покоя и забвения.
Ступеньки в подвал оказались полуразрушенными, и мне при¬шлось спускаться туда, с риском поломать моги. На ощупь, часто натыкаясь на какие-то предметы, я пробирался вглубь. Под нога¬ми хлюпала вода, где-то капало, и шипел пар, но сейчас меня это волновало меньше всего. Наконец, я наткнулся на какие-то вет¬ки. Это был чилижник, сваленный в большую кучу и приготов¬ленный, видимо, для изготовления метел. Я взобрался на эту кучу и долго ворочался, укладываясь поудобнее. Потом лежал, вслуши¬ваясь в тишину. Можно смириться с тем, что беспрестанно капа¬ет вода, но к собачьему холоду, который здесь царил, прибавились крысы. Тут и там они громко пищали, топали и откуда-то прыга¬ли, мягко шлепаясь то о воду, то о бетонный пол.
Этого мне еще не хватало! Жутковатое соседство... Но хозяе¬ва здесь они, и мне придется мириться с их присутствием. Хоте¬лось уснуть. Я закрыл глаза и сразу же вспомнил о Галине, о том чудесном времени, которое мы провели с ней. Надо будет сходить на почту, может, письмецо от нее есть. Ольга, хоть и жена пока, и живет рядом, но писем больше от нее не было. Мои размышления прервал шорох недалеко от моей головы. Я невольно вскрикнул и забил руками по веткам. Крыса пронзительно заверещала и, ви¬димо, отпрыгнула, потому что шорохи послышались уже гораздо дальше. А может быть, это была другая крыса, а эта затаилась ря¬дышком. Я знаю случаи, когда эти твари нападали на людей и объе¬дали их до косточек.
Время до утра прошло в кошмарном бдении. Прозябший, не¬выспавшийся и больной, я выбрался на свет божий и побрел на морвокзал. Днем меня никто не выгонит и можно будет немного отдохнуть.

                Глава 9.

                Александрийские картинки.

А мы-то надеялись, что нам сразу же разрешат сход на берег. Как бы ни так... Объявили карантин на одну неделю для аклима¬тизации. За это время мы должны прослушать несколько лекций по международной обстановке и инструктажей по правилам по¬-
ведения в иностранном порту в различных ситуациях. Ну, между¬народную обстановку мы знали!
Как-никак, а политзанятия каждый понедельник... А правила поведения за границей нам были интересны. В первый же день пребывания в Александрии на борт прибыл представитель совет¬ского консульства в Египте и о чем-то посовещался с командиром и замполитом. Затем по трансляции командир долго объяснял лич¬ному составу, что в одиночку сходить на берег категорически зап¬рещается, а выход в город будет осуществляться группами по пять человек во главе с офицером. Мы узнали о том, что опасно поку¬пать у случайных людей парфюмерию и напитки — были случаи отравления наших моряков.
В каждой группе увольняющихся на берег будет опытный гид.
Уже три дня мы изнываем у причальной стенки. Жара стоит невыносимая! Плавбаза раскалилась, как гигантский самовар, и на верхней палубе голыми руками невозможно к чему-либо при¬коснуться. На корме — пожарный шланг, и мы поливаемся из него каждые полчаса. Многие уже успели обгореть до волдырей, и вско¬ре нам запретили снимать верхнюю одежду под убийственными солнечными лучами.
Пришла почта из Союза! Доставило ее наше гидрографичес¬кое судно. Мне вручили письмо от Надиной сестры Валентины. Странно, а почему не от самой Нади?
Волнуясь и чувствуя недоброе, вскрыл конверт с множеством штемпелей:-
-«Здравствуй, Сережа!
Ты, наверное, удивился, получив письмо от меня. Но так по¬рой складывается жизнь, что сам диву даешься!
Я хочу, что бы ты все правильно понял и не слишком пережи¬вал о случившемся. Неожиданно для всех для нас твоя Надя выш¬ла замуж. Я понимаю, как тебе будет тяжело читать эти строки. Четыре года вы с ней дружили и по-настоящему любили друг дру¬га. Потом четыре года переписывались. Надя до сих пор бережет и перечитывает твои письма.
Она не решилась тебе написать об этом. Для нее самой все произошедшее явилось сильным ударом. А я пишу тебе без ее ведома.
Тут собралась как-то молодежь на вечеринку. Сам знаешь — дело молодое. А за Надей давно увивался один парень, и она все¬гда отшивала его. На этой вечеринке он со своим дружком хоро¬шо подпоил ее и, когда она уснула, овладел ею. Конечно, потом был большой скандал, но дела уже не поправишь. Этот стервец ей заявил, что теперь она все равно будет его, поскольку уже не де¬вочка и ребеночек появится... И зачем ты такая нужна Сережке? В общем, предложил ей выходить за него.
Вот так вышла твоя Надя замуж. От свадьбы она отказалась. Скромно отметили в кругу семьи это не очень желанное для всех событие. Все ведь знают, как вы любили друг друга!
Сережа, если ты настоящий друг и действительно любишь мою сестру, не таи зла. Я верю, что ты поймешь ее и простишь. Поверь мне, что ей сейчас очень тяжело.
Валентина».

Я читал и чувствовал, как кровь отходит от моего лица и опус¬каются руки. Девочка, о которой я столько лет грезил, и которая снилась мне в тревожных глубинах Атлантики, вдруг уже не моя!
Столько лет я берег ее... И сберег для чужого дяди. Смехота, да и только! Представляю, как смеется сейчас надо мной этот про¬хвост!
У меня мелькнула мыслишка, что я прост, как русский вале¬нок, и не зря ребята смеялись, когда узнали, что мы с Надей рас¬стались девственниками. Может быть, действительно, я настоль¬ко глуп и наивен, что ожидал найти ее такой, как оставил? На¬верное, нет! А до того, что говорят люди, мне нет никакого дела! Только пусто стало вокруг и во мне самом. Только померкли крас¬ки этого мира и уже не хочется, чтобы служба вообще когда-ни¬будь закончилась. И пусть этот корабль бродит по океанам веч¬ным странником, «Летучим голландцем». Но, милая Надя, пред¬ставляю, как тебе сейчас живется с нелюбимым человеком... Бед¬ная, бедная!
Кто-то легонько хлопнул меня по плечу, я вздрогнул и обер¬нулся. Я даже не услышал, как подошел Гена Сурков:
— Чего загрустил, Серега? — он кивнул на раскрытое письмо в моей руке:
— Девчонка замуж вышла?
— Угадал, Гена!
— Не бери в голову! Моя краля еще в прошлом году «выскочила». Ред¬ко, кого сейчас дожидаются. Так что, ты не одинок...
— Скорее бы на берег разрешили... — я сделал вид что уже выбросил из головы свою проблему, снял форменку, подставляя тело жгучим солнечным лучам, и подмигнул Геннадию.
На причале тем временем шла будничная суетливая жизнь. Сновали чернокожие грузчики с мешками и ящиками, кричали торговцы кока-колой, предлагая свой холодный, со льда напиток. В порту гудели и двигались портальные краны, выгружая с судов всевозможный груз. На соседнем причале шла выгрузка коров. Высоко над палубой сухогруза повисла подцепленная под брюхо сетью корова. Несчастное животное испуганно вертело головой и отчаянно мычало.
Недалеко от места нашей швартовки стояли большие плас¬тиковые ящики для пищевых отходов. Вот два наших матроса по¬-
несли с камбуза ведра с остатками пищи. Не успели они выва¬лить содержимое ведер и отойти в сторону, как мусорные ящцки тут же облепили чернокожие дети и бродячие собаки. Оттал¬кивая друг друга, и переругиваясь, арабчата выхватывали из кучи   съедобные куски и складывали их в надетые на шею холщовые сумки.
Мы с Геной стояли на полубаке и с удивлением наблюдали за этими несчастными детьми.
— У нас в Союзе такого я что-то не примечал, — вздохнул мой товарищ.
— Слушай, Гена, давай попросим замполита, чтобы накорми¬ли этих ребятишек, — не выдержал я.
— А что, это мысль! Пошли!
Замполит, капитан-лейтенант Фурсов, с интересом выслушал нас и озадаченно почесал бородку:
—- Мысль-то она неплохая, только как кэп на это дело посмот¬рит?
— Товарищ капитан-лейтенант, командир обязательно разре¬шит, вы только поговорите с ним, — попросил я, — жалко ребяти¬шек-то!
— Хорошо, вы здесь посидите, а я схожу к нему, — кивнул офицер и вышел из каюты.
Через полчаса Фурсов вернулся:
— Так, ребята! Командир дал добро! Сейчас идите на причал и ведите этих ребят прямо в матросскую столовую.
Мы обрадовано козырнули и помчались выполнять задуман¬ное. У мусорных ящиков ребятни стало поменьше, но человек пят¬надцать мы насчитали. Улыбаясь, мы жестами стали подзывать детей. Ребята, переглядываясь, с опаской подходили и останавли¬вались шагах в пяти от нас. Их чумазые мордашки выражали удив¬ление и любопытство, мол, зачем мы понадобились русским мо¬рякам?
А русские моряки показывают им на свой корабль и пытают¬ся объяснить знаками, что надо идти и кушать. Наконец, один ма¬лец оказался более смышленым и что-то быстро стал говорить сво¬им товарищам. Те заулыбались и закивали головками:-
— Ес, ес, мистер...
Сопровождаемые толпой гаврошей мы поднялись на палубу. В столовой уже был накрыт стол. Не веря своим глазам, маль¬чишки расселись по своим местам. Их взору предстал богатый обед по полной норме матросского довольствия. Здесь были и на¬варистый рассольник с большими кусками мяса, и гречневая каша с котлетами, и аккуратно нарезанные кубики сливочного масла. В большой миске, стоящей посреди стола, высилась горка галет. Затем вошли вестовые и положили перед каждым мальчуганом
 по большому румяному яблоку. И завершал меню сладкий КОФЕ с молоком.
Дети ели молча, с серьезными лицами, только черные бусинки глаз сторожко посматривали то друг на друга, то на командира с замполитом, сидевших в сторонке. В двери столовой сгрудились любопытствующие моряки и с улыбками до ушей наблюдали за необычным для корабля пиршеством. Арабчата ели все, но хлеб, галеты и яблоки деловито складывали в свои котомочки на груди. У каждого есть какие-то родственники — будут им гос¬тинцы с матросского стола.
Как ни долго длился наш карантин, но и он подошел к концу. Сегодня были сформированы пятерки увольняющихся на берег и офицеры, старшие групп, провели с нами последний инструктаж.
Сегодня увольняются десять групп. Нас построили на верх¬ней палубе, и кэп выступил с краткой наставительной речью. За¬тем старпом обошел наши ряды, придирчиво осматривая форму одежды.
— Не забывайте, товарищи, вы здесь представляете наш ве¬ликий Советский Союз, — сказал он, — по вашей подтянутости и поведению на берегу будут судить о всей нашей стране, о ее лю¬дях. От группы никому не отрываться, вы постоянно должны быть в поле зрения вашего офицера. Спиртного не употреблять! Заме¬ченные в этом деле на берег увольняться не будут до конца наше¬го пребывания здесь. В Египте очень ценятся наши часы и фото¬аппараты. Вам разрешено их продавать или обменивать.
Это было как нельзя кстати! Матрос здесь получает всего де¬сять арабских фунтов, и на них не очень-то разгуляешься. Поэто¬му, заранее зная положение вещей, мы запаслись необходимыми вещами еще на родине.
На причале нас уже ждали несколько присланных консуль¬ством гидов, владеющих английским, арабским и русским языка¬ми. Теперь они наши проводники в экзотических  джунглях Алек¬сандрии.
Старшим нашей группы оказался молоденький выпускник Ленинградского военно-морского училища лейтенант Савельев. На корабле он слыл весельчаком, коллекционером анекдотов и тем, что не любит прогибаться перед начальством. Со старшим группы нам, можно сказать, повезло.
Гида нам дали тоже удачно. Еврей, бывший гражданин СССР. Однажды, он приехал в командировку в Югославию и назад воз¬вращаться больше не захотел. Сначала перебрался в Израиль, но волею судьбы оказался в Египте, где и пустил свои корни. О себе он нам рассказал по дороге из порта в город. Просил называть его
Григорием и оказался словоохотливым и веселым господином лет сорока от роду.
— Григорий, — попросил Костя Медведев, старшина I статьи,
отведи нас для начала на какой-нибудь базар или толкучку.
Гид широко улыбнулся:-
— В Александрии каждая улица — базар и каждый закоулок
— толкучка. Да вы сейчас сами убедитесь...
Действительно, как только мы покинули территорию порта, нас окружили торговцы всякой мелочью. Тут были сувениры из кожи, чеканного металла, дерева. К нам подбежал, толкая впере¬ди себя тележку, высокий худой араб. Тележка была доверху на¬полнена льдом, из которого торчали горлышки бутылок. Во весь рот улыбаясь, араб выхватил две красивые бутылочки:-
— Рашен, рашен, купить кола, отчень кароший кола!
Раньше о кока-коле мы могли только слышать. Впервые мы
пробовали показавшийся нам райским напиток. Не успели мы уто¬лить жажду, как нас обступили какие-то люди и стали что-то быс¬тро говорить и отчаянно жестикулировать.
— Что они хотят? — спросил я Григория.
— Они хотят купить у вас ваши часы и фотоаппараты. Толь¬ко здесь не продавайте, в центре вы это сделаете гораздо выгод¬нее.
Часы были у каждого, фотоаппараты только у меня и лейте¬нанта Савельева.
— Я свой продавать вообще не собираюсь, — Савельев навел объектив на торговцев и щелкнул затвором, — хочу сделать не¬сколько снимков на память.
— О лейтенант! Здесь вы сможете купить любые снимки с са¬мыми красивыми видами, и очень недорого. А фотоаппарат мож¬но продать с большой выгодой! Советую вам это сделать.
— Ну, хорошо! Там будет видно... Пошли дальше!
Мы шли по узким улочкам старого города и, если бы не гид, очень легко заблудились бы. У каждого подъезда, на каждом углу, перекрестке шла бойкая торговля. Свой товар арабы зачастую изготовляли здесь же, на глазах прохожих. Кузнецы делали ажур¬ные подсвечники, ковали ножи и мечи, гончары крутили свои кру¬ги и расписывали вазы цветным орнаментом, работали резчики по дереву и художники.
— Как в сказке — город ремесленников, — проговорил Воло¬дя Ведерников.
— Это точно! — отозвался Григорий, — здесь все население или торговцы, или ремесленники. Порт самый крупный на этом побережье, и люди свой бизнес делают успешно. Но живется им тяжело. Здесь разрешается иметь столько жен, сколько сможешь содержать, и детей обычно бывает очень много. Самые многодет¬ные в этих кварталах зачастую нищенствуют, а дети или побира¬ются, или собирают еду на помойках.
Измученный жарой и блужданием по городу, я принял душ и, даже не поужинав, повалился спать. Мне снилась Надя. Она сто¬яла по грудь в реке и весело смеялась, шлепая ладошками по воде. И почему-то шел дождь. Вода вокруг нее пузырилась от бьющих косых струй, но Надя не замечала дождя, а кого-то манила к себе обеими руками.
Через два дня мне снова дали увольнительную на берег. В со¬ставе той же группы мы бродили по городу, пили колу, ели моро¬женое, и лейтенант разрешил даже попробовать местного пива. Время нашего увольнения близилось уже к концу, когда мы услы¬шали на другой стороне улицы какой-то шум. Четыре военных американских моряка били старого негра. Моряки были здоро¬венными и крепкими амбалами. Негр не успевал уворачиваться, и амбалы играючи перебрасывали его друг другу, время от време¬ни награждая беднягу увесистыми тумаками. Прибежавшая на помощь негритянка, с криками бросилась на моряков, колотя их своими маленькими сухими кулачками. Но ее отшвырнули, как назойливую собачонку.
Конечно, мы не могли смотреть равнодушно на эту картину и бросились на помощь. Американцы были выше нас ростом и, по всему, физически сильнее. Но разве могли мы опозорить со¬ветский флот? Вояки не ожидали нападения, мы врезались в них жестким клином и пустили в ход свои руки и ноги. Помню, что от моего удара упал один из них, потом кто-то врезал мне по глазу и мое зрение на миг помутилось. Вокруг собралась толпа зевак и что-то подбадривающе кричала. Наш лейтенант с раз¬битым носом и измазанной кровью форменке отбивался сразу от двух человек и неизвестно, чем бы закончилась эта потасов¬ка, если бы не подоспевшая военная полиция. Всех нас быст¬ренько погрузили в большой автофургон и увезли в полицейс¬кий участок.
К счастью, происшествие окончилось для нас без серьезным последствий, хотя было опасение, что за эту драку нас отправят в Союз. И замполит на этом настаивал. Но командир был другого мнения и счел наши действия вполне достойными и правомерны¬ми. Такого же мнения придерживались и в консульстве.
Заканчивался третий месяц нашего пребывания в Александ¬рии и нас, прикомандированных, должны были скоро отправить для пополнения экипажей двух подводных лодок нашей средизем¬номорской эскадры.
Предстояли заходы в Алжир, Югославию, Италию и на ост¬ров Крит. Впереди нас ожидал обратный переход на север и дол¬гожданная демобилизация.

                Глава 10.

                Бич — божий человек.

Мое состояние трудно было назвать сном. Я лежал в полубре¬ду на жесткой лавке морвокзала, испытывая жажду, голод и фи¬зическую боль. Порою я полностью отключался от этого мира и тогда мне являлись обрывки неясных снов, от которых на душе становилось еще тягостней. В какой-то момент я почувствовал, что на этой скамье рядом со мной есть кто-то еще. Я заворочался, вы¬тянул ноги, и они уперлись во что-то мягкое. В ногах сидел и смот¬рел на меня дядя Коля:
— Проснулся, бродяга? — он похлопал меня по ноге, — вста¬вай, лечиться будем! Так и загнуться недолго.
С трудом сбросив ноги на пол, я сел:
— Здорово, дядя Коля! Какими судьбами?..
— Такими же, как и ты. Посиди здесь, я сейчас приду.
Через двадцать минут он вернулся и, усевшись рядышком,
вытащил из кармана сверток с бутербродами, бутылку водки и маленькую баночку с медом:
— Сейчас выпьешь водки с медом — это самое хорошее ле¬карство! И вот тебе аспирин, — он подал мне упаковку таблеток.
— Как подвал опечатали? — спросил я, прожевывая хлеб с сыром.
— Просто мусора делали рейд по чердакам и подвалам. Наткну¬лись на нас...
— У меня же там вещи остались, бумаги всякие... Дядя Коля, надо бы забрать там все.
— Немного оклемаешься и сходим, у меня есть отмычка. А печать... Да хрен с ней, с печатью! Ты наливай еще, пей и поешь хорошенько. Я сыт.
Бутылку водки я выпил почти один, но пьяным себя не чув¬ствовал. Зато прибавилось бодрости, и я ощутил себя способным куда-то идти. Через час мы были уже у нашего подвала. Недолго повозившись с замком, дядя Коля открыл-таки дверь, и мы вош¬ли. Мой чемодан оказался там, где я его и оставил — под топча¬ном. Дядя Коля забрал свой большой кожаный портфель, и мы быстро покинули бывший бич-отель.
Свои вещи мы решили оставить в автоматической камере хра¬нения на вокзале и дальше действовать по обстановке.
Придя на вокзал, я почувствовал внезапную слабость, пот гра¬дом стекал с моего лица и я мечтал поскорее добраться до своей скамейки.
— Дядя Коля, а ты сам-то где обосновался?
— Да так, пока у одного приятеля... Но он на «химии» и задержи¬ваться у него долго нельзя. А ты что думаешь делать со своими зубами ?
— Ищу подходы, дядя Коля! Никуда не сунешься, везде от во¬рот поворот.
— Пропадешь ты здесь, Серега! Собери деньги и уматывай домой — вот мой совет! Я вздохнул:
— Да что вы все, как сговорились — домой да домой... Если я сказал, что добьюсь своего, то так оно и будет! Я должен устро¬иться на рыболовный траулер, я же моряк в конце концов, и не надо меня агитировать. Дядя Коля, я тебя уважаю и хочу, чтобы ты и во мне человека увидел. Тебе это понятно?
— Понятно, понятно! То, что ты такой упрямый, это хорошо, но не верю, чтобы все у тебя получилось. Посмотри на себя, что с тобой стало, и подумай, что будет в дальнейшем. Я пожил на свете и всякого насмотрелся... Видел, как пропадают люди ни за грош. Ну ладно, подреми малость, а я постараюсь к ночи прийти. Вот тебе пятерка, перекусишь вечером.
— Спасибо, дядя Коля, я и правда валюсь с ног, и у меня снова поднимается жар. Я улегся на скамью и махнул товарищу рукой. Дядя Коля молча повернулся и быстро ушел.
Закрыв глаза и отвернувшись к стене, я сразу же вспомнил Галю. Надо будет завтра сходить на почту, может быть, пришло письмо. Или она начисто забыла обо мне, как только приехала до¬мой. Дорожные романы, как правило, недолговечны.
В час ночи меня разбудил наряд милиции. Дядя Коля так и не пришел.
Как и в прошлый раз, меня безжалостно выдворили на улицу. Борьба с бичами в Мурманске поставлена хорошо. Но помощи не дождешься... «Мусора» — что с них возьмешь?
Заплетающимися ногами, шатаясь от слабости и температу¬ры, добрел до медпункта железнодорожного вокзала. Там мне сме¬рили температуру и напичкали таблетками. Спасибо и на этом! Ночь выдалась безветренной, и я брел куда глаза глядят, с завис¬тью поглядывая на редкие светящиеся окна домов. Живут же люди в тепле и уюте, валяются на своих мягких диванах, смотрят теле¬визоры, переругиваются с домочадцами и наплевать им, что хо¬дит под их окнами бездомный и больной человек. «Бог подаст,» — так они обычно отвечают нашему брату. А что, может и подаст когда-нибудь... Одарит надеждой и здоровьем, которое порядком потрепалось за десять лет службы на подводных лодках. Подарит теплый угол под крышей и кусок хлеба на завтрак. «Господи, ук¬репи веру мою»— есть у верующих такая молитва. Но осознание Бога придет ко мне гораздо позже, после оценки и анализа пере¬житого опыта. А пока уповаю на Всевышнего без всякой надеж¬ды. И только чудо может прекратить мои страдания!
Вон, то окошко с ярко-оранжевыми шторами... Какой теп¬лый и уютный свет! И как в этой квартире, должно быть, хоро¬-
шо! Когда у меня будет квартира, обязательно куплю себе та¬кие же шторы.
Но уже погасли последние окна, и город погрузился в холодный мрак, только редкие уличные фонари бросают на снег круглые пят¬на света. Жар сменился ознобом, и я зашел в первый попавшийся подъезд. Прижался к радиатору отопления и долго стоял, обняв его обеими руками. Отчаяние? Нет, его не было! Было странное ощу¬щение, что все это так и должно быть. Некая предначертанность судьбы, от которой не уйдешь, и надо жить тем, что есть.
Я оторвался от батареи и поднялся на пятый этаж. Чердачный люк оказался открытым, и я поднялся по металлической лестнице наверх.
Лунный свет, пробивающийся через чердачное окно, позволил мне сориентироваться. Как и на всяком чердаке, здесь было полно всякого хлама, покрытого толстым слоем пыли. Побродив по чер¬даку и не найдя ничего подходящего, на что можно было прилечь, вернулся на лестничную площадку. Ноги больше не держали меня, и я уселся прямо на полу под батареей и вскоре задремал.
В восемь утра отправился на главпочтамт. Меня ждало пись¬мо от Гали. Не забыла, выходит! Устроился поудобнее в укром¬ном углу зала и распечатал конверт. Письмо коротенькое, на одну тетрадную страничку, но сколько в нем уместилось света и тепла. Пишет, что очень соскучилась и много бы дала, чтобы снова встре¬титься. Пишет, что не раз видела меня во сне. Интересуется, есте¬ственно, моими сегодняшними делами. Знала бы она... Просит обязательно написать ответ и, если нужны деньги, не стесняться и написать об этом прямо.
Даже не знаю, что и писать. Денег просить не буду! Больная мать, дети... Самой нелегко, а тут еще я со своими проблемами навяжусь. Положил письмо на стол, разгладил его ладонью и за¬думался. Ну, кто я ей? Да, нам было хорошо вместе! Да, обещали друг другу писать! Но все это в прошлом и никогда уже не повто¬рится. Так, может быть, пусть и остается в прошлом? Приятным воспоминанием, яркой вспышкой солнечного света! Поразмыслив таким образом, решил ответа не писать — нет меня! Уехал... Ушел в море... Умер... И прости меня, милая, добрая женщина. Я всегда буду с благодарностью вспоминать о тебе, как всю жизнь помню свою первую любовь, свою Надю. Вы обе в той или иной степени оставили в моей душе кусочек своей любви, частичку жиз¬ни. Спасибо вам, мои родные! А меня Бог не оставит, если Он есть. И принадлежу я сейчас только ему.
Покинув главпочтамт, решаю идти снова к Прошкину. Если он был в море, то уже должен вернуться.
Вася оказался дома и, открыв дверь, в первую минуту ошарашенно смотрел на меня, потом схватил за руку и втащил в коридор.
.— Ба, кого я вижу? Серега! —он крепко обнял меня и мы дол¬го стояли, хлопая друг друга по спинам, — Какими судьбами? Вот,  не ожидал, так не ожидал.
— Привет, Вася! Я уже тут заходил к тебе, а ты в море был. Где ты сейчас?..
— В траловом флоте, на БМРТ радистом, а ты? Да что мы тут стоим, пошли на кухню.
Мы уселись на тесной кухоньке:-
— Зоя, — позвал он, — иди сюда!
Вошла уже знакомая мне женщина:
— Ну, чего орешь?
— Познакомься, Зоя, это Сергей! Мы вместе на одной лодке служили.
— Мы уже виделись, — недовольно буркнула женщина, — ты чего звал?
— Будь человеком, сеструха, сходи за пузырем. Надо же встре¬чу отметить...
— Только вчера пил и опять? Так никаких денег не хватит.
— Ладно, не жмись, сегодня больше не попрошу.
Недовольно покосившись на меня, Зоя ушла, а я рассказал
Василию о своих приключениях.
—Мне бы только отлежаться где, поправиться...
— Ну, ты даешь, Серега! — Вася посмотрел на меня с сочув¬ствием. — Оставайся пока у нас — что мы, не люди ? Правда, квар¬тирка однокомнатная, но мы постелем тебе на полу, у батареи... Сойдет?
— Да мне сейчас любой теплый угол за праздник! Спасибо тебе... Вот только как твоя сестра на это посмотрит? Бабенка она, я смотрю, с характером.
— Ничего, ее мы уговорим! А ты и вправду выглядишь неваж¬но — круги под глазами, исхудал. Сейчас подкрепишься и ляжешь отдыхать. А с твоей медкомиссией попробую тебе помочь через тралфлот.
Вернулась Зоя и выложила на стол бутылку водки, хлеб и бан¬ку консервов. Потом мы сидели втроем и молча закусывали. Зоя была пренеприятной на вид женщиной — злое выражение лица, неаккуратная прическа, движения резкие.
Выслушав Василия, она стукнула ладонью по столу:
— Я так и думала, что здесь дело не чисто...
— Почему же нечисто, Зоя? С каждым может случиться по¬добное, и надо быть сволочью последней, чтобы не помочь чело¬веку.
— Ладно, пусть пока поживет, — она угрюмо'посмотрела на меня, — но с деньгами у нас тоже негусто, и я не знаю, как он бу¬дет питаться.
— Знаешь, Серега, я сам часто обедаю в столовой. Мы редко когда готовим дома — так получилось... Но я на первых порах и в этом тебе помогу.
— Ну, ты деловой, Васенька, — Зоя усмехнулась, — сам пита¬ешься раз в день, все жалуешься, что денег не хватает, а туда же...
Я слушал эти разговоры и чувствовал себя прескверно. Мне хотелось немедленно встать и бежать куда глаза глядят. Но я си¬дел, придавив стоптанным каблуком свою гордыню, и молчал, без¬думно ковыряясь вилкой в опустевшей консервной банке.
Зоя встала, обреченно махнула рукой и вышла. Проводив ее взглядом, Вася подмигнул мне:
— Никуда она не денется! Просто характер у нее паршивый. А все оттого, что мужика нет. Сколько ни пыталась познакомить¬ся, ничего не получается с личной жизнью. Слушай, Серега, ты бы трахнул ее. Может, подобреет...
Мы рассмеялись, Вася разлил остатки водки по стаканам:
— Ну, допиваем, и я тебе сейчас постелю где-нибудь, ты, я вижу, совсем раскис.
Я и вправду чувствовал себя неважно и мечтал быстрее до¬браться до постели.
— Да, мне надо прилечь. Несколько последних ночей почти не спал. И спасибо тебе, Вася!
В комнате у батареи уже лежал матрас, покрытый простыней, подушка и старое байковое одеяло. Я разделся, лег и моментально провалился в черную дыру долгожданного сна... А Бог все-таки есть!

                ЧАСТЬ 2
               
                Глава 1.
               
                ФЛОТ.

Сегодня выпуск. Окончились восемь месяцев подготовки в учебном отряде. Еще со вчерашнего вечера мы подшили новень¬кие матросские погоны. Курсантские мы оставили себе в качестве сувениров. Незаметно пролетело время. Мы изучили устройство подводной лодки, получили водолазные удостоверения. Научились сигналопроизводству. На тренажерах нас обучали управляться с горизонтальными рулями лодки.
Мы отрабатывали действия по тушению пожара в отсеке, по заделке пробоин. Научились управлять шестивесельным ялом и ставить паруса. Теперь мы умеем читать морские карты и даже оп¬ределять местонахождение корабля по звездам с помощью древ¬него как мир прибора секстана. В общем, все, что положено знать штурманской службе и боцманам. Не знали мы тогда, что на кораб¬лях, в море придется нам, практически, все переучивать. Потому что теория — это одно, а практика — совсем другое! В открытом море, на глубине все гораздо сложнее. Да и психологически мы еще не были готовы к длительным походам подводой. Моряки изучают свой корабль и познают море всю свою жизнь, и опыт приходит только с годами и порой через суровые испытания.
А пока, пока мы, преисполненные гордости за возложенную на нас миссию, собирались к отправке на флоты. Кого куда... Кому- то придется служить на Черноморском флоте, кому-то на Балти¬ке. Иным предстоял долгий переезд на Дальний Восток. Мне же выпала честь служить на Краснознаменном Северном Флоте! Я уже знал, что по распределению отправляюсь в поселок Видяево, в одну из баз подводных лодок. А что это за поселок, понятия не имею! Деревня, что ли? Уже завтра к вечеру буду на месте. Со мной едут еще пять человек.
Нас построили на плацу, и начальник отряда капитан 1 ранга Минков, махина под два метра ростом, широкоплечий, встал перед строем и густым, громоподобным басом поздравил нас с окон¬чанием учебы. Потом он говорил о чести, которой мы удостоены, о долге перед Родиной, о защите морских рубежей...
После торжественной части нас построили уже по флотам, флоты, в свою очередь — по базам. И уже через два часа в сопро¬вождении встречающих нас представителей воинских частей, еще их называют покупателями, мы отправились на пассажирские «Кометы», что на подводных крыльях.
Наша «Комета» промчалась несколько миль по Кольскому за¬ливу и вошла в узкий фиорд, обрамленный высокими обрывис¬тыми скалами, без единого намека на какую-либо растительность и покрытые кристальной белизны снегом. Дикие, пустынные ме¬ста! В войну здесь все фиорды и проливы были сплошь заминиро¬ваны. Секретные фарватеры оберегали мины, расставленные на различной глубине, чтобы немецкие подводные лодки не могли пробраться к базам.
По одному из таких фарватеров, сбавив ход, и шла теперь наша «Комета». Свинцовая гладь воды ясно отражала в себе скалы и плывущие облака, пронзительно кричали чайки. Мы стояли в кор¬ме, на открытой палубе и с удовольствием вдыхали морозный и чуть сладковатый запах моря, наполненный озоном воздух. У нас, привыкших к городской сутолоке, с непривычки кружились го¬ловы. Стоял май, и полярная ночь еще не отступила под едва про¬бивающимися из-за горизонта лучами солнца. Едва-едва похожее на зачатки рассвета, витало в пространстве, слегка высвечивая краешки облаков да вершины граненых скал. В это время года сол¬нце лишь на четверть показывается над горизонтом, затем скры¬вается снова. Благодаря безветрию нам было не холодно и ухо¬дить в духоту пассажирского салона не хотелось.
Да, именно в этих местах мне придется провести долгих четы¬ре года!
Какими они будут? Что меня ожидает здесь и там, за дымча¬тым горизонтом Ледовитого океана? В груди таились волнение и тревога, любопытство и даже страх. Но тяга к неизведанному и врожденный авантюризм побеждали все другие чувства. Влекла романтика, героика морских будней. Я представлял себя то спаса¬ющим корабль от покушений диверсантов, то заслоняющим ко¬мандира от неминуемой смерти. А то и проводящим подводную лод¬ку вслепую между круглых рогатых мин, когда один неверный поворот руля и... Но я провожу лодку, и весь экипаж с восхище¬нием и завистью смотрит на меня, и сам командующий флотом перед строем прикручивает к моей груди орден... Размечтался, да? А что вы хотели от парня в девятнадцать лет, начитавшегося ро¬мантических книг и с детства грезившего морем ? Но тогда-то я не знал истинного лица романтики. Так что простительно!
Мы миновали боновые заграждения и очутились в широкой круглой лагуне. База представляла собой небольшой залив, с трех сторон окруженный скалистыми горами. Десятка три причалов занимали пришвартованные подводные лодки, плавбаза и плав- мастерские. На берегу расположилось несколько зданий и про¬чих построек, видимо, хозяйственного назначения.
«Комета» ошвартовалась у крайнего свободного причала, и мы, с любопытством оглядываясь, ступили на гулкий стальной причал.
— Смотрите-смотрите, — сопровождающий нас мичман по¬вел вокруг рукой, — и начинайте привыкать! Отныне это ваш дом родной... — он улыбнулся, — здесь даже в самоволку некуда бе¬гать. До ближайшего гражданского поселка с десяток километров по тундре. Ваши казармы вон там, — и он указал на виднеющиеся вдали у подножия большой сопки несколько трехэтажных зданий. Есть матросская чайная, дом офицеров, ну и... гауптвахта! Это дабы служба не показалась раем, — он снова широко улыбнулся, - комендант гарнизона — зверь! Ему на глаза лучше не попадать¬ся. Его даже старшие офицеры боятся! А вообще, ничего — при¬выкнете... Служить можно!
— Товарищ мичман, — спрашиваю, — а в море часто прихо¬дится ходить?
— Если не на ремонте, то хватит за глаза... Не беспокойтесь, на берегу не засидитесь, наморячитесь. — Кстати, — он посмот¬рел на меня, — вы на мою лодку попали. Я старшина команды тор¬педистов. Сочельников моя фамилия. Мы три дня как вернулись с торпедных стрельб.
Казарма, где жили подводники, мало чем отличалась от ленин¬градской — те же двухъярусные койки, только числом поменьше. У двери дневальный со штык-ножом у пояса. Посреди казармы большой бильярдный стол, вокруг несколько человек наблюдают за двумя соперниками.
— Привет салагам! — навстречу нам вышел высокий жили¬стый моряк. Он был в синих брюках от робы и тельняшке. На ногах черные кожаные тапочки с круглыми отверстиями. По¬дошел он вразвалочку, держа руки в карманах: — Откуда при¬зывались?
У двоих из нас нашлись земляки. У Коли Русланова — из Са¬мары и у меня — из Оренбурга.
— О, земеля, здорово, — он подбежал ко мне, крепко пожал руку, — Иван Банников, а тебя?
— Сергей... Семенов, — обрадовался и я встрече с земляком.
— Ну ты после ужина подходи ко мне, потолкуем за жизнь.
— Никифоренко, — обратился мичман к высокому, в тельни¬ке, — помоги разместиться молодым, а потом проводите их в сто¬ловую. Там для них ужин оставили.
Есть, товарищ мичман! — и к нам: «Ну, топайте, орелики,
за мной!»
Он повел нас в дальний конец казармы и указал каждому его койку:
— Пять минут на умывание и все прочее... Потом ждать меня у выхода.
Столовая личного состава располагалась в соседнем здании, предназначенном для бытовых целей. На первом этаже были все¬возможные кладовые и сапожная мастерская. На втором — сто¬ловая. Там уже было пусто, и дежурные по камбузу мыли палубу, посуду, драили котлы...
Нас шестерых усадили за длинный, на двенадцать человек, стол и такие же молодые матросики, как и мы, быстро принесли нам еду. Ах, что это был за ужин! По сравнению с учебным отря¬дом здесь кормили по высшему классу! Густой борщ с большими кусками мяса, гречневая каша с грибной подливой, салат из све¬жей капусты, компот, чай. В заключении нам принесли аккурат¬но нарезанное кубиками сливочное масло, печенье и целую бан¬ку сливового повидла.
— Кто захочет добавки, — объявил нам маленький стриже¬ный матросик, — подходите вон к тому окошку...
Мы переглянулись:-
— Ну, коли так, — проговорил Пашка Виноградов, — в учебке он всегда отставал по сигналопроизводству, — тогда служить можно!
— Ну, — думаю, — это добрый знак — начинать службу со столовой. А там — время покажет...

                Глава 2

                Гостиница — раз, гостиница — два...

После отъезда Галины я зашел в привокзальный буфет, взял несколько пирожков с мясом, стакан кофе и, утолив голод, дви¬нулся в редакцию.
Кирсанов был на месте. Склонив голову набок, он что-то быст¬ро и сосредоточенно писал. В комнате был еще один сотрудник. Тот стоял у книжного шкафа и перебирал многочисленные папки.
— А, Сережа, заходи!.. Кофе, чай?
— Привет, Лень! От кофе не откажусь, — я пожал протяну¬тую руку.
— Принес?
Я достал из внутреннего кармана плотную панку от руки ис¬писанных тетрадных листов и вручил их Леониду:
— Посмотри и сам отбери что-нибудь.
— Ладно, ты пока пей свой кофе, а я посмотрю.
Леня внимательно читал, делая какие-то пометки карандашом, и аккуратно откладывал одни листки в одну сторону, другие — в другую.
Я отхлебывал крепкий свежепомолотый кофе, и молча наблю¬дал за товарищем.
— Вот здесь, — он подал мне один листок, — концовочка у тебя не ахти... Вялая какая-то. Стих заканчивать надо ударными стро¬ками, подчеркивающими главную суть. Ты же можешь писать луч¬ше. А здесь будто кто подгонял тебя.
Я перечитал стихотворение и мысленно согласился с Леонидом.
— Ладно, я потом доработаю.
Из двадцати стихов Кирсанов отобрал одиннадцать, скрепил их металлической скрепкой и положил в папку:
— На этой неделе напечатаем. А вот эти, — он протянул мне оставшиеся, — пока возьми. Я там пометил тебе... Есть штампики, рифмы устаревшие... Вроде по мелочи, но искушённому читате¬лю я бы не торопился их предлагать. Поработай, Сережа! Как у тебя дела идут, что с Галей?
— Все, проводил домой, сегодня уехала. Знаешь, мужички из бич-отеля помогли и нашли ее паспорт и даже деньги. Чего не ожидал, того не ожидал!
— Э, Сережа, эти ребята, если надо, лучше любой милиции сработают! Старые бичи, как правило, тесно увязаны с криминаль¬ным миром и хорошо знают друг друга. Знаешь, что твой дядя Коля до работы на промысле два срока отсидел?
Я этого не знал и теперь понимаю, почему хозяин подвала та¬кой скрытный.
— Да нет, мне об этом никто не говорил.
— А я знаю эту братию. Приходилось не раз писать о них и встречаться кое с кем. Ну, а с тобой что?
— А со мной пока ничего... Живу в «Шахтере», пока денег не¬много есть. А к стоматологу без работы и без прописки — никак!
— Хреново, что и у меня знакомых врачей нет... Да-а, пропи¬сать бы тебя где... -Леня помолчал, вертя в пальцах карандаш и глядя в окно. Потом, спохватившись будто, спросил:
— Слушай, ты помнишь Васю Прошкина? Ну, секретчика на¬шего... Он два года назад в запас ушел. ...Так вот, он здесь живет, в Мурманске. Кажется, они вдвоем с сестрой занимают трехком¬натную квартиру. Сходи к нему, поговори. Может временно про¬пишут? Я тебе сейчас адресок найду.
Ну как же не помнить Васю... Как-то летом мы отправились в тундру за морошкой. Вчетвером пошли. Были с нами еще два мич¬мана с соседней лодки. Не скажу, что заблудились, но плутали в поисках нужной тропинки долго. Дело в том, что идти нужно имен¬но тропинкой, иначе рискуешь попасть в болото. Добродились до
того что солнце скрылось за набежавшими облаками и налетели комары. А комары на Кольской тундре до того злющие, что спасе¬ния от них не найдешь нигде. Налетело этих комаров такие пол¬чища, ЧТО друга мы уже не видели. Каждый из нас пред¬ставлял собой большую комариную тучу. Не стоит рассказывать, как мы бежали тогда. Ни одна армия в мире не бегала так от свое¬го противника, как мы бежали от этих тварей. Вернулись домой еле живы и опухшие от укусов. Долго я потом отмокал в ванне!
-Ну как же Васю не помнить! Помню, конечно, помню! А
где он живет?
— Женился на мурманчанке, здесь и остался. А через полгода разошлись они. Вот и вызвал сюда свою сестру. Тоже разведена. Так и живут вдвоем.
— Годится, давай адресок. В случае крайней нужды пойду на поклон, как говорится.
— Ладно, Сережа, мне пора. Редактор какое-то совещание собирает. А ты, если будет что новенькое, заходи, приноси.
Мы распрощались, и я отправился в свою гостиницу. Дело шло к вечеру, погода испортилась — ветер и мелкий мокрый снег хле¬щет мне в левую щеку. Поднимаю коротенький воротник своего пальтишка, задвигаю голову поглубже в шляпу и почти бегу. Боти¬нок на правой ноге давно прохудился и раскис. Носки мокрые, и ноги сразу же начинают коченеть. В гостинице быстро раздеваюсь — и под горячий душ. Долго стою под согревающими струями воды и словно наяву вижу рядышком Галю. Еще вчера стояли мы здесь обнявшись, я гладил ее спину, бедра... Она ласкала меня, и не суще¬ствовало в этот миг мира. Мы были одни во всей вселенной!
Искупавшись, я сел за стол, достал тетрадь, авторучку и на¬долго задумался. С чего начинать письмо, о чем писать и чем его закончить?
Ах, Ольга, Ольга, как же так? Почему?.. Если когда и думалось о разводе с ней... Но нет! Не так же... Неожиданно резко все по¬ставлено с ног на голову. Я, конечно, мог предполагать, что может случиться после моего отъезда из Гремихи. Закрадывались такие мысли... Она женщина ласковая, открытая, легко знакомится с муж¬чинами, держится с ними по-свойски, раскованно. Но чтобы так...
А написать надо! Написать и дождаться ответа, чтобы оконча¬тельно поставить точку в этом деле.
Письмо написал, но, перечитав его, порвал и бросил в корзи¬ну. Слишком уж жалостливым, чуть ли не слезливым оно получи¬лось. Разве что чернильных разводов от слез на бумаге не оста¬лось... Нет, с Ольгой надо по-другому разговаривать. Написал сно¬ва и опять порвал!
Ну, так тоже нельзя! Получилось грубо и ругательно. А вдруг все не так уж и плохо, и Пименов что-то напутал... В итоге меня
устроил лишь четвертый вариант. Пришлось покривить душой и написать, что все у меня теперь хорошо, устроился, мол, и даже получил комнату. Еще написал, что начал работать и заработки ожидаются хорошие. Еще написал, что, мол, доходят такие-то слу¬хи о ней. Но я, конечно, не верю им, а в конце письма предложил ей готовиться к переезду в Мурманск. Интересно, что она мне ответит? Как среагирует на мои «успехи»?
Утром меня разбудил настойчивый стук в дверь. Быстренько надел брюки и открыл. На пороге стояла дежурная по этажу:
— Извините, товарищ, но вам придется сегодня до обеда но¬мер освободить, — дежурная виновато посмотрела на меня и по¬жала плечами.
— А в чем, собственно, дело? Я нарушил какие-то правила?
— Нет, что вы! Просто сегодня приезжает большая группа шахтеров со Шпицбергена. Это редко случается... Но в таких слу¬чаях вся гостиница освобождается. Извините... — дежурная по¬вернулась и отошла к следующему номеру.
Делать нечего, надо уматывать куда-нибудь. А вот куда? В «По¬лярные зори»? Там чуть не вдвое дороже... Да и черт с ним... Пойду!
В «Полярных зорях» мест не оказалось, но дежурный адми¬нистратор посоветовала посидеть в фойе и пару часов подождать. Где-то к обеду должны освободиться сразу два номера.
Я уселся в кресло перед журнальным столиком, на котором лежали несколько газет и журналов, взял один из них и принялся все подряд читать. Не мешало бы кофейку сейчас, но надо потер¬петь, пока не получу место.
В фойе с улицы зашла молодая с печальными глазами женщи¬на. Одета она было в отороченное мехом кожаное полупальто и меховую шляпку. Ее русые волосы аккуратными локонами возле¬гали на воротнике. На ногах коричневые полусапожки на широ¬ком каблуке. Своим опытным взглядом я определил, что в Мур¬манск она приехала только что и не издалека. Не знаю, что имен¬но мне это подсказало. Может быть, багаж, состоящий из неболь¬шой дорожной сумки и дамского ридикюля на длинном ремешке через плечо? Она подошла к администратору, недолго перегово¬рила с ней и, видимо, получив такой же ответ, как и я, огляделась в поисках места. Я за своим столиком сидел один, и она решила присесть рядышком. Я невольно залюбовался ее стройной фигур¬кой и не сразу заметил пристального взгляда этой женщины, уст¬ремленного на меня. Усевшись в соседнее кресло, она посмотре¬ла на меня своими печальными глазами и вдруг спросила:
— Простите, вы, случайно, не из Гремихи?
Я с удивлением уставился на нее:-
— Да, из Гремихи, а вы откуда знаете, разве мы встречались?
— Да нет, мы не встречались, но вместе плыли на «Вацлаве
Воровском» в Гремиху. Это было в прошлом году. Вы ехали с та¬кой маленькой худенькой женщиной и еще с вами мальчик был. Как я понимаю — семья ваша?
— Да, верно, семья!
А запомнила я вас потому, что жена вас везде под руку дер¬жала, будто висела на ней. Вы даже в бар заходили так...
Я улыбнулся:
— У вас превосходная память! Как вас...
— Зоя!
— Сергей! А где же ваш муж?
Зоя молча отвела взгляд в сторону и неподдельной грустью был наполнен ее взгляд:
— Уехала я от него, не могу больше так...
—... ?
— Изменяет он мне. Уже год как на сторону ходит. Я все тер¬пела, пока не застала их вдвоем... Решила пожить пока в Мурман¬ске, подождать... А чего подождать, и сама не знаю.
— А кто он у вас?
— Старший помощник командира корабля, капитан второго ранга. Ситников... может слышали?
Я отрицательно покачал головой:-
— Гремиха большая, разве можно всех знать? А вы, Зоя, не отчаивайтесь, я верю, что он еще вернется к вам. Разве можно уйти от такой красивой женщины? А муж знает, что вы в Мурманске?
— Знает! И понимает, что не поеду я одна на Дальний Восток. Мы же с ним оттуда. А в этой гостинице мы часто вместе останав¬ливались.
— Помяните мое слово, прибежит сюда, за вами, как миленький!
Зоя медленно покачала головой:
— Вряд ли, Сережа! Он нечасто меняет свои решения.
Раздвинулись двери одного из лифтов, и в фойе вышли две
пары с чемоданами и сумками.
— Кажется, освободились номера, — сказал я и посмотрел на администратора. Та чуть кивнула нам и открыла один из своих журналов. Вышедшие из лифта подошли к стойке, сдали ключи и где-то расписались.
Вскоре мы с Зоей поднимались в свои номера на шестой этаж.

               




                Глава 3

               
                Чужие фиорды.

Лодка погрузилась у полуострова Рыбачий. Предстоял много¬дневный тяжелый поход. Командование флотом поставило перед экипажем задачу, связанную со смертельным риском. В задачу
входило: обогнув Скандинавский полуостров, отыскать один из вражеских фиордов, где, по данным разведки, располагалась одна из засекреченных баз немецких подводных лодок. Субмарины, ба¬зирующиеся здесь, отличались особой дерзостью при атаках на¬ших торговых караванов и боевых кораблей. Трое суток лодка мед¬ленно курсировала вдоль берега. Через перископ был обследован буквально каждый метр береговых скал, но входа в предполагае¬мую базу так и не могли найти. Было решено продолжать патру¬лирование на перископной глубине. По ночам необходимо было выдвигать на поверхность шахту РДП (работа дизелей под водой), вентилировать подводную лодку и заряжать аккумуляторные ба¬тареи. Но эти важные для жизни экипажа операции были сопря¬жены с огромным риском. Самолеты противолодочной авиации постоянно патрулируют этот район, и была опасность быть обна¬руженным и уничтоженным. Несколько раз приходилось преры¬вать вентилирование, глушить дизели и срочно погружаться на предельные глубины. В лодке постоянно ощущалась нехватка воз¬духа. Люди страдали от кислородного голодания. Представьте на минуту, что вы уже неделю работаете в таких условиях, не забы¬вая при этом соблюдать режим тишины, когда даже случайно об¬роненная ложка или нож могли выдать местонахождение кораб¬ля. Неделя бесплодных поисков! Хотя достоверно было известно, что именно отсюда уходят немецкие подлодки. Частые боевые тревоги, подвсплытия, срочные погружения, бессонные ночи вы¬мотали людей окончательно!
Но вот однажды гидроакустики услышали тихий шум винтов подводной лодки. Была произведена классификация цели, и ко¬мандиру лодки, капитану третьего ранга Семенову было доложе¬но, что это немецкая субмарина. Но, странное дело, лодка шла прямо от берега, на глубине тридцати метров. Складывалось впе¬чатление, что вышла она прямо из скалы!
Семенов приказал сбавить ход до минимального, что делало лодку практически бесшумной и с удвоенным вниманием прослу¬шивать глубину. Противник, не заметив советский подводный ко¬рабль, спокойно повернул на норд-ост и удалился! Представляе¬те, какое было желание у моряков торпедировать ничего не подо¬зревающего противника?
Но было задание обнаружить секретную базу и уничтожить стоящие у причалов немецкие подлодки!
В конце концов оказалось, что пройти в эту базу можно лишь под водой, через огромный естественный грот, созданный самой природой.
Лодки просто проходили через подводный тоннель и всплы¬вали уже по ту сторону горного хребта, непосредственно в сво¬ей базе.
Не правда ли, хитро придумано?.. Долго совещались командир  С гидроакустиком, и в конце концов, решились на дерзкий, не¬бывалый в истории нашего флота план. Пройти в акваторию чужой базы этим же путем! Акустик был опытным, с пятилетним стажем моряком, и не зря командир доверил ему провести под¬лодку, как тогда говорили, сквозь игольное ушко.
Между тем, корабль медленно пробирлся вперед. Боцман на рулях весь взмок от напряжения! Малейший неверный поворот руля — и субмарина распорет свой корпус о жесткий гранит скалы. Люди в отсеках затаили дыхание, каждый слышал биение своего серд¬ца. В плохо провентилированном корабле не хватало кислорода, и эритроциты стучали в виски моряков. Но никто в этот момент не стонал и не жаловался. Все понимали необычность момента, огромный риск. И наконец акустик доложил:
— Лодка вышла в чистую воду!
Вздох облегчения прошелестел по отсекам, и командир немед¬ленно приказал подвсплывать на перископную глубину.
Несколько причалов со стоящими кое-где подлодками плюс топливный причал и несколько низких строений на берегу — вот что представляла собой засекреченная база! Расстояние до нее было где-то около одной мили. Решение командира однозначно! — тор¬педировать! Быстро произвели необходимые расчеты и четыре тор¬педы устремились к целям. Четыре почти одновременных взрыва глухо отозвались в отсеках нашей субмарины. В результате атаки был уничтожен и дымно горел топливный причал, а четыре подвод¬ных лодки больше никогда не выйдут в море. Субмарина немед¬ленно развернулась и скрылась в подводном каменном фиорде.
— Вот так, ребята, — старый боцман умолк, достал свою труб¬ку и принялся ковыряться в ней спичкой. — А одним из торпедис¬тов этой лодки был мой отец! Потом я вам расскажу еще несколь¬ко историй, а сейчас, — он взглянул на часы, — время очередной вахты. Так что давайте-ка по местам! Кстати, мы сейчас находим¬ся примерно в том же районе, где была подлодка Семенова и зада¬ча у нас приблизительно такая же. Только вместо торпедирова¬ния мы будем фотографировать кое-какие объекты, — и боцман заговорщицки приложил палец к губам.
Наш боцман, мичман Кирилл Дульщиков, был непосредствен¬ным начальником для нас, рулевых-сигналыпиков, и мы любили этого уже пожилого человека за его справедливость и спокойный нрав.
Для нас, молодых матросов, это был первый боевой выход в море. Попали мы служить на старую «дизелюху». Эта лодка была спущена со стапелей где-то сразу после войны, и за ее кормою остались уже многие тысячи пройденных миль. Небольшой, в семьдесят пять человек экипаж обслуживал нашу «старушку». Но тогда этот корабль казался нам чудом техники!
Моя смена предстояла только через четыре часа, и я отпра¬вился в свой отсек, где была моя койка, подвешенная на цепях вплотную к лежащей в специальных желобах торпеде. Так что во время сильной качки, чтобы не свалиться на палубу, приходилось лежать, обняв торпеду одной рукой, и ощущать ее жутковатый ме¬таллический холодок.
Я снял ботинки и забрался на свою постель, где под подушкой у меня хранились письма от Нади. О, какие это были письма! Сколько нежности и тепла, дружеского участия и печали! И я лю¬бил их перечитывать снова и снова. За эти две недели, пока мы в море, написал своей девочке уже шесть писем. Вернемся на базу, сразу же отправлю!
Не заметил, как меня сморил сон,и вдруг проснулся от звон¬ков громкого боя:-
— Боевая тревога!
Вскакиваю, больно ударившись локтем о металлическую стойку, одеваю, не зашнуровывая, ботинки и ныряю в перебо¬рочный люк. Пролетаю на одном дыхании дизельный отсек, сно¬ва люк, моторный отсек и опять люк, ведущий уже в отсек цент¬рального поста. Под ногами ребристые стальные паелы. Они бле¬стят, отшлифованные ногами не одного поколения моряков. Са¬жусь в кресло рядом с боцманом. От него узнаю, что сейчас бу¬дем заходить в чужой Фиорд. Мы нарушители государственной границы! В таких случаях даже в мирное время могут запросто потопить...
У перископа возится замполит, настраивает специально встро¬енный фотоаппарат.
— Боцман, всплывать на глубину семь метров! — голос коман¬дира прозвучал прямо за моей спиной.
Дульщиков перекладывает рули на всплытие. Лодка среаги¬ровала, слегка задрав свой форштевень.
— Поднять перископ! — командир прильнул к окулярам и стал всматриваться, поворачивая рукоятки перископа то вправо, то влево.
— Штурман, курс на вход в узкость...
Через несколько минут я по команде кладу субмарину на нуж¬ный курс. Мы, крадучись, скользим по незнакомому фарватеру. Что-то звонко и мелодично защелкало в динамиках громкой свя¬зи. Это заработал эхолот, определяя глубину под нами.
Фиорд оказался довольно узким и извилистым. В каждом та¬ком фиорде существует фарватер, зачастую охраняемый подвод¬ными минами. Только имея очень точную карту, можно пройти по нему, не рискуя подорваться. Естественно, такой карты у на¬шего штурмана не было. Одной из наших задач была именно раз¬ведка фарватера и нанесение его на карту. Задача более чем рис¬-
кованная, если учесть к тому же, что имеются береговые гидро-акустические посты, которые прослушивают фиорд.
Наша лодка шла медленно, экономичным ходом, когда рабо¬тают только малые электродвигатели, часто останавливаясь, про¬никала все глубже в незнакомый, чужой фарватер.
Товарищ командир! — взволнованный голос гидроакусти¬ка ворвался в центральный пост, — прямо по курсу, на глубине восемнадцати метров, магнитная мина!
— Право руля!...
Одно дело — управлять лодкой на тренажере, совсем по-друго¬му ты себя чувствуешь здесь, когда у тебя под боком затаилась смерть.
Весь мокрый от волнения, перекладываю руль. Корабль чуть отвернул, и первая мина осталась позади. Штурман аккуратно сде¬лал на карте соответствующую пометку. Благополучно миновали еще шесть мин, когда в динамиках что-то мелодично затренькало. Стоп!... Это посылки берегового гидролокатора. Мы попали в об¬ласть его работы. Сейчас или нас обнаружат и надо ожидать при¬хода противолодочных кораблей, или мы все же проскочим. По¬грузиться глубже, увы, возможности нет! Глубина здесь всего око¬ло пятидесяти метров. Идем небольшими рывками. На какой-то момент включается электродвигатель, затем его останавливают, и лодка совершенно бесшумно, по инерции двигается вперед. По¬степенно гидроакустические посылки становятся все тише, пока не пропадают совсем. И снова по курсу мина...
Акустику хорошо ее слышно. Любое препятствие впереди субмарины отзывается определенным сигналом в его наушниках. Акустик в состоянии определить даже, металлический впереди предмет или каменная глыба.
Восемь часов напряженного продвижения вперед наконец окончились, и лодка оказалась в небольшом заливе. Здесь распо¬ложена одна из баз нашего вероятного противника. Все, что нахо¬дится в заливе, быстренько фотографируется, и мы поворачива¬ем назад. Обратный путь проходим уже быстрее. На штурманс¬кой карте четко проложен фарватер.
Благополучно миновали четыре береговых гидроакустических поста и оказались, ко всеобщему облегчению, в открытом море!


               

                Глава 4.

                ЗОЯ.
   
Уже четвертый день в «Полярных зорях». Завтра-послезавт¬ра должно быть письмо от Ольги. А пока пересчитываю свою на¬личность. Денег остается на неделю проживания при условии трех-четырех пирожков в день. Но ничего, бывало и похуже, ког-¬
да несколько дней подряд вообще нечего было есть. Если бы не мамины переводы...
Сегодня снова ходил в поликлинику. Уговаривал строгую регис¬траторшу дать талончик к зубному врачу. Не положено — и баста!
— Так что мне, — говорю ей в отчаянии, — под забором при¬кажете подыхать?
— Товарищ, у нас есть определенные правила и инструкции, и я не хочу из-за вас получать взыскания от начальства! — И сво¬ей подруге за соседним столом:
— Никакого покоя от этих бичей!
Нуты ей хоть кол на голове теши... Бюрократы чертовы! Уже вечер. Я лежу на своей кровати и бессмысленно гляжу в потолок. В голове абсолютная пустота и растущее безразличие. Опять раз¬нились зубы. Встал, подошел к умывальнику и подержал за ще¬кой теплой воды. Чуть отпустило.
Кровать моего соседа по номеру пуста. Куда-то ушел с утра по своим командировочным делам. Счастливчик!
Выхожу в просторное фойе, где перед телевизором несколь¬ко человек смотрят какой-то фильм. Держась за щеку, присажи¬ваюсь на свободный стул.
— Сережа, у вас что, зубы болят?
Занятый своей проблемой, я не заметил, что сижу рядышком с Зоей. Полуобернувшись ко мне, она смотрела с неподдельным участием и тревогой.
— А, Зоя, здравствуйте! Я и не заметил вас. А зубы меня муча¬ют уже давно! И все мои беды теперь из-за них.
— Вот как? Интересно, о каких бедах вы говорите?
— Даже не спрашивайте! Во-первых, это длинная история, во- вторых, вы мне все равно ничем не сможете помочь.
— Кстати, Сережа, вы уже поужинали? А то я собираюсь пой¬ти куда-нибудь...
Я замялся, не зная, что сказать:
— Да как вам сказать... По правде если, то не ужинал.
— Вот и прекрасно, пойдемте тогда вместе!
— Нет, извините, Зоя, я не смогу вам составить компанию.
— Странный вы человек, Сергей...
— Просто я немного стеснен в средствах. Как говорят, попал в цейтнот.
Зоя слегка нахмурилась и качнула головой:
— Теперь понимаю... А давайте вот что... Мне одной идти куда- то тоже не хочется. Давайте спустимся в город, пройдем по мага¬зинам, кое-чего купим и спокойно перекусим у меня в номере. Я ведь одна, без соседей тут живу.
Я украдкой взглянул на нее изучающе — а может, она хочет... Но пожал плечами и смущенно улыбнулся:
-Ну, раз вы так решили...
-Решено! — Зоя встала. — Идите одеваться и ждите меня. Я быстро…
— Ого, —думаю, — а бабенка властная! Решительный, непре- оекаемый тон... Если честно, не люблю властных женщин. Мне больше по вкусу мягкие, податливые и очень послушные. Но, Гос¬поди, в моем ли положении выбирать?
В магазине Зоя деловито отбирала покупки, денег не жалела. Ну, тут ясно — муж офицер и зарабатывает намного больше, чем мичмана! Она брала ветчину, сыр, семгу и хороший коньяк. Но при этом сохраняла печально-озабоченный вид. А может, она во¬обще такая всегда? А может, размолвка с мужем ее такой сделала и все ее нынешние действия происходят бессознательно, как бы в тумане? Тем не менее, рассматривая коньячную этикетку, Зоя коротко взглянула на меня и улыбнулась как-то быстро, словно вспышка фотоаппарата.
В номере она выложила покупки на стол:
— Вот незадача... Сережа, у вас случайно ножа нет?
Боцманский складной нож у меня всегда был при себе, и я взял¬ся помогать Зое сервировать стол. Получилось неплохо и даже изысканно.
Мы уселись в удобные кресла у журнального столика со стек¬лянной столешницей, я открыл коньяк, но Зоя прикрыла свой ста¬кан ладошкой:
— Нет, нет... Я пить не буду!
Я сделал удивленное лицо:
— Зоя, так не годится... Чуть-чуть даже врачи рекомендуют. Давайте за наше знакомство и наши временные неудачи...
— Сережа, извините, но выпейте сами, — она взглянула на меня своими печальными глазами.
—Та-ак, думаю, — это что-то не то... Этак ничего у нас и не скле¬ится. Даже разговора толком не получится. Мы же почти не знакомы. Но я-то парень настойчивый, и у меня еще никто не отказывался:
— Давайте все же выпьем и расскажем друг другу свои жи¬тейские истории. Но если вы боитесь, что я приставать к вам буду, то это совершенно излишне. По вашему виду не скажешь, что с вами можно заводить дорожные романы.
Зоя вдруг вспыхнула:
— Что вы имеете в виду? Я что, такая страшная, что и влю¬биться в меня нельзя?.. Налейте мне! Только совсем немножко...
— Лёд тронулся, — подумал я, — не может быть, чтобы мы эту бутылку сегодня не прикончили.
Мы выпили. Хорошо-то как под семушку да под беседу с кра¬сивой женщиной! Началя ей рассказывать о своей службе, и, ког¬да речь зашла об Ольге, она вдруг спросила:-
— А ваша жена где-нибудь работает?
— Да, оператором на почте.
Зоя всплеснула руками:
— Боже, я, кажется, знаю ее!
Я с удивлением посмотрел на Зою.
— Ну конечно, знаю! И, извините меня, не с самой хорошей стороны. Вы же знаете, Гремиха — поселок маленький, так там почти все женщины друг друга знают. В основном на почте да в магазинах встречаемся.
Я насторожился:
— А что же вы такое знаете, о чем я не могу догадываться?
— Гуляет она у вас, Сережа. С рядовыми матросами. А встре¬чается с ними на квартире своей подруги. Неужели вы ничего та¬кого не почувствовали?
И я ей рассказал о моем недавнем разговоре с Димой Пиме- новым.
— Во дает бабенка — и с матросами, и с офицерами успевает! Что же вы будете теперь делать?
— А что делать? Подожду от нее письма, посмотрю, что напи¬шет и... развод, наверное. Тем более, сам я сейчас в таком поло¬жении, что даже самой распрекрасной жене не нужен. И я рас¬сказал ей все, что со мной теперь происходит. Зоя слушала, со¬крушенно качая головой, и, когда я закончил свою исповедь, тя¬жело вздохнула:
— А знаете, налейте мне еще! Хочу выпить за то, чтобы все ваши проблемы разрешились как можно скорей. Я никогда не ду¬мала, что военный моряк, столько лет прослуживший на атомных подводных лодках, может в итоге оказаться в таком положении. Сережа, это же несправедливо! Вы столько раз рисковали своей жизнью, прошли все моря и океаны, даже горели и вдруг вы — бич... Невероятно!
Мы выпили, долго и молча жевали закуску, я налил еще:
— Вы знаете, я часто думаю об этом и пришел к выводу, что виноват во всем мой преждевременный уход с флота. Мне же го¬ворили ребята, чтобы не спешил. Представляете, еще один кон¬тракт на три года и я — пенсионер!
Я замолчал ненадолго, налил уже только себе коньяку и зал¬пом выпил.
— Даже не знаю, что и посоветовать вам, Сережа. Теперь, жалей не жалей, уже ничего не изменишь, но и в таком положе¬нии вам оставаться нельзя.
Внезапно я ощутил в себе какую-то апатию и безразличие. То ли это коньяк на меня подействовал, то ли разговоры, которые в последнее время все чаше и с разными людьми повторяются. Ищу ли я сочувствия в собеседнике? Сетую ли на собственную судьбу? Плачусь в жилетку? Наверное, все же нет! Просто желание высказаться о наболевшем и найти в собеседнике скорее друга, ЧЕМ помощника или спасителя. Господи, да будь что будет! Ниче¬го и ни от кого мне не нужно. Вот и от этой женщины с печальны¬ми глазами... Что мне от нее?
Даже переспать с ней не хочется. А как подумаю об этом, вспо¬минаю— нет, не жену, а Галю. Она так и стоит перед глазами.
— О чем вы задумались? Давайте еще выпьем!
Я улыбнулся:
— Аппетит приходит во время еды, Зоя, — я плеснул коньяка ей, себе налил чуть побольше:
— Давайте выпьем за то, чтобы ваш муж непременно вернул¬ся ! Представьте себе на минутку, что сейчас вдруг откроется дверь и он войдет!
— Сережа, я вас прошу, не надо об этом. Вы в конце концов с женщиной! Так и ухаживайте за мной!
Я встал, снял свою форменную тужурку и сел на подлокотник ее кресла. Полуобнял ее за плечи и слегка притянул к себе, прове¬ряя ее реакцию на свой поступок. Она не отстранилась, а склони¬ла голову мне на грудь и тяжело вздохнула:
— Это что, Сергей, ваш очередной роман? — спросила этак равнодушно, будто роман у меня с какой-то другой женщиной.
— Зачем же вы так, Зоя? Если хотите, я могу уйти к себе...
— Идите! — она отстранилась и села прямо, поджав губы и не глядя на меня.
Я встал и направился к двери, по пути подхватив со спинки кровати свою тужурку.
— Сережа, — окликнула она негромко.
Я обернулся, на меня смотрели глаза, полные слез. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Вернувшись к ней, я опустился на колени и взял ее руки в свои. Молча смотрю, как крупные градины слез текут по ее щекам, и мне понятны эти слезы. У нее ведь тоже беда, а я ломаюсь тут...
Она вытерла щеки ладошкой:
— Эгоист вы, только о себе думаете, а что у другого человека творится на душе, вам неинтересно.
— Неправда, Зоя, — оправдываюсь я, — просто хотелось дать вам отдохнуть и на время оставить в покое.
— Да ничего вы не понимаете! — она провела рукой по моей щеке:
— Давайте лучше допьем ваш коньяк.
Вижу, что Зоя сильно захмелела, да и у меня голова кругом то ли от выпитого, то ли от самой Зои. А может быть, от всего вместе. Мы выпили еще, я встал и, потянув Зою за руки, поднял ее с крес¬ла. Она покорно встала и обняла меня двумя руками за шею. Я
поцеловал ее в губы. Ответное движение ее губ как-то успокоило меня, я почувствовал себя более решительно. Опустил руки и раз¬вязал поясок на ее платье.
— Я сама, Сережа... — слегка отстранила меня и шутя погро¬зила пальчиком: — Вот все вы так...
Я принял душ и, когда вернулся в комнату, Зоя уже лежала, накрывшись одеялом до подбородка. Она смотрела на меня чуть прищурившись, с легкой иронической улыбкой на губах. Я отки¬нул одеяло. Она лежала совершенно голая, прикрыв рукой начи¬нающие увядать груди. Запрыгнув к ней под одеяло, я крепко об¬нял ее и... странное дело, не почувствовал никакого возбуждения. Внутренне напрягшись, я принялся безумно целовать ее в надеж¬де, что положение изменится.
Но мои старания оказались тщетными. Я запаниковал... За¬крыл глаза и сосредоточился. И тут в памяти, как наяву, возникла Галина. И рядом уже не Зоя вроде, а она, и... меня словно подме¬нили. Бог ты мой! Зоя отдавалась с каким-то отчаянным безуми¬ем. Она то что-то бормотала ласковое, то вдруг принималась безу¬держно рыдать и царапать мою спину ногтями. А я не открывал глаз, я боялся, что видение мое исчезнет и все кончится...
Откинувшись на подушки, мы лежали изможденные и мок¬рые, а крепкий сон уже опутывал нас своими тонкими сетями за¬бытья.


                Глава 5


                Здравствуй, дядя Коля!

Сегодня пришло письмо от Ольги. До крайности возмущена моими подозрениями. Пишет, что, мол, зайти никуда нельзя, как тут же ползут сплетни по всему северному флоту. Да, была пару раз в гостях у одной семьи. Именно семьи, потому что офицер этот мне хорошо знаком и к нему наконец приехала жена. Ну и все в таком духе...
Что это, наглое лицемерие? Получается, что и Пименов мне соврал, и Зоя? Тут что-то не то...
Сразу сел и написал ответ. Решил не подавать вида, что были У меня какие-то подозрения, и просто пригласил ее в Мурманск хотя бы на один день. Приезжай, мол, соскучился страшно и ...все такое.
А на душе кошки скребут, не верю ни одному ее слову. Пиме¬нов мог и ошибиться, а вот Зоя навряд ли.
Скоро неделя, как мы живем в гостинице. Я на ее полном обеспечении. Даже за проживание она мне оплачивает. Мои
деньги давно кончились. И неизвестно, как долго продолжалась бы такая сладкая жизнь, но, в конце концов, все закончилось так неожиданно...
Мы только что пообедали, и я вышел покурить на лестничную площадку. Стоял и размышлял о будущем. О самом ближайшем В любое время Зоя может уехать, и я окажусь на улице. А там сно¬ва бич-отель и голодуха. Снова скитания по вокзалам, на почту, В редакцию. И еще неизвестно куда может занести меня бечевская жизнь.
Докурив сигарету, отправляюсь в номер к Зое. Открываю дверь и застываю на месте. Она стоит у окна, обнявшись с высо¬ким капитаном первого ранга. Зоя стояла лицом к дверям и, уви¬дев меня, махнула кистью руки — уходи, мол!
Я поспешно ретировался, тихонечко прикрыв дверь. Все, ба¬ста! Муж приехал! Зайдя в свой номер, плюхнулся на кровать и закрыл глаза.
До утра следующего дня я еще могу тут находиться. А завтра куда? Наверное, в подвал... Опять телеграфировать матери? Да ведь только недавно присылала. На морвокзал, «Воровский» встре¬чать, надеясь на удачу? Этак слух по всей Гремихе пойдет, что побирается Серега по вокзалам. К Кирсанову в редакцию? Еще эта подборка не опубликована... Встал, вышел в фойе и уселся пе¬ред телевизором, где шел документальный фильм о покорителях Арктики. Кроме меня здесь сидела, прижавшись друг к другу одна парочка. Они о чем-то тихонечко шептались, не обращая внима¬ния ни на меня, ни на телевизор.
В голове царила звенящая пустота. Кто-то неожиданно поло¬жил мне руку на плечо. Я вздрогнул и обернулся. Рядом стояла Зоя и счастливо улыбалась:
— А ведь вы были правы, Сережа, он приехал!
Налет былой печали в глазах бесследно исчез, и вся она све¬тилась от переполнявших ее чувств.
— Я очень рад, Зоя, поздравляю от души! Значит, вы простили его?
— Да что с вами, мужиками, поделаешь? Нам обоим нелегко в такой ситуации... Сейчас он побежал в магазин и за билетами на теплоход. Завтра мы уедем в Гремиху.
— Вам хорошо, — сказал я уныло.
— Ничего, Сережа, и у вас все постепенно наладится. Я верю в это! Знаю, что вы сейчас остались без денег, но я смогу вам дать только пятьдесят рублей. На первое время должно хватить.
— Большое спасибо, Зоинька, не откажусь, хотя очець неудоб¬но мне...
— Что ж тут неудобного? Любой может оказаться в подобной переделке... Подождите, я сейчас вернусь….
- Да, свет не без добрых людей, — подумал я. В последнее время мне просто везет! Но это не что иное, как случайное стечение обстоятельств. Но всё одно — задерживаться в этой гостинице  долго нельзя. Слишком дорогие номера! Вернусь в бич-отель, тогда больше денег на еду останется. Подошла Зоя и сунула день¬ги в карман моей тужурки:
-Ну что ж, Сережа, я пойду. Мой вот-вот вернется. И... по¬верьте, мне было очень хорошо с вами!
-Может, на ты пора перейти?..
Зоя засмеялась:-
-Хорошо! Будь счастлив, Сережа, и... прощай!
-Ты тоже будь счастлива! Я никогда тебя не забуду, и спаси¬бо за поддержку и понимание!
Зоя вдруг наклонилась и, поцеловав меня в губы, быстро ушла. Ну вот и все! Поистине — недолговечно счастье. Каждый раз, по¬добно солнечному зайчику, ускользает оно из рук, оставляя доса¬ду и пустоту. Еще одну ночь проведу здесь, а завтра в подвал... Опять заныли зубы. Пока есть деньги, надо таблетками запастись.
Вернувшись в номер и одевшись, отправился в город. Зашел в первую попавшуюся аптеку, купил две упаковки анальгина, потом сел на автобус и, проехав две остановки, вышел у главпочтамта.
Наконец пришло письмо от мамы. Я сел на лавку у окна и рас¬печатал конверт:-

«Здравствуй, сынок!
Очень обеспокоена твоей судьбой. Почему после демобилиза¬ции не поехал домой? Не понимаю, что ты делаешь в Мурманске?
Ты попросил в срочном порядке денег... Что же это такое тво¬рится?
Совершенно ни о чем нам не пишешь. Мы с отцом места себе не находим! Мы тут подумали и решили, что ты остался на севере, чтобы заработать денег. А ты хорошо подумал? У тебя же никого там нет. Была бы родня какая... Вначале, когда пришла телеграм¬ма, мы подумали, что тебе просто билеты не на что купить, потому я и выслала побольше. Но от тебя снова никакой весточки.
Сережа, пожалуйста, не мучай меня и опиши мне все, что с тобой происходит. А лучше приезжай! Если надо, денег мы выш¬лем. Твой брат запил. Недавно даже с работы уволили по статье. Совсем от рук отбился! Никого слушать не хочет. Чувствую, что он сам мучается, но остановиться уже не может. Прямо несчастье какое-то!
Ох дети, дети, что же вы с нами делаете ? Мы с отцом всю жизнь лелеяли вас, растили, а вы нам преподносите такие сюрпризы.
Я постоянно хожу с повышенным давлением. На работе с ног валюсь от усталости и головной боли, а тут вы еще со своими «по¬дарочками»...
Шура, хоть вы и разошлись, просила тебе привет передать. Юрик уже совсем большой мальчик, но тебя начинает забывать. Ох, нехорошо все это... Чует мое материнское сердце, что твои похождения добром не закончатся.
Но ты в любом случае держись и не падай духом. Если наду¬мал остаться и поработать, то поскорее устраивайся и не мотайся бог весть где.
Срочно напиши мне! Жду подробного письма.
Крепко обнимаю. Твоя мама!»

Ну что я могу ей ответить? Писать все как есть — расстроить ее. А этого делать нельзя. Решил обойтись полуправдой. Мол, из-за зубов не могу пока устроиться на работу, а живу временно у своего сослуживца. И все в таком духе... Не писать же ей о бич-отеле?
Сложив письмо, я вышел на улицу. Автобусом доехал до вок¬зала, накупил пирожков с картошкой и капустой, бутылку недо¬рогого вина и отправился в гостиницу.
У себя в номере, не торопясь, пообедал и сел за ответное пись¬мо матери. Написал, как задумал, и получилось вроде складно. Слишком переживать, по идее, не должна. Хотя знаю, что мате¬ринское сердце не обманешь и она заподозрит неладное. Но уже это я узнаю из ее письма.
В дверь постучали. Открываю и... вижу Зою. Она стоит, сму¬щенно улыбаясь:
— Сережа, я тебе тут кое-что припасла, — и подает мне боль¬шой тяжелый пакет.
— Что это?
— Да так, продуктов немного...
— Зоинька, хорошая моя, ну зачем ты...
— Бери, бери и не разговаривай. Я вообще не представляю, как ты здесь будешь один перебиваться? Ау нас теперь все будет!
— Может, зайдешь? — я распахнул дверь пошире.
— Нет, нет, спасибо! Ты что, Сережа, не понимаешь?
— Еще раз тебе спасибо, Зоюшка! Не знаю, как и отблагода¬рить тебя за все.
—- Ничего, Сережа, мир тесен. Может, и увидимся еще! — она с минуту помедлила, словно порываясь что-то сказать, — ну, лад¬но, я пошла!
Надо же, чужая женщина, а заботится, как мать... Ну кто я ей в конце концов? Так, случайный человек на перекрестке. А вот поди ж ты...
Несмотря на то, что пакет был полон отменной еды, где была заботливо уложена и бутылочка коньяка, я не передумал уходить в подвал. По моим подсчетам, денег теперь, при известной эконо¬мии, должно хватить недели на полторы, тогда как гостиница вы¬сосет у меня всю наличность дней за пять.
Теперь надо напоследок выспаться получше. Правда, время еще детское — и двадцати часов нет, а что мне еще делать? Допил перед сном грядущим бутылку своего вина, разделся и, немного поворочавшись, быстро уснул.
Утром поднялся рано, чуть ли не в пять часов и первым де¬лом привел в порядок свои дневниковые записи. Там ровными рядами выстроились все мои приключения и раздумья о жизни
бренной.
До сих пор нет четкого плана действий по упорядочению моей жизни.
Все расплывчато и шатко... В каждой строке явно прогляды¬вает сакраментальное «авось». Далеко же я так уйду...
К одиннадцати часам я уже был у входа в бич-отель. Дверь на этот раз оказалась открытой. Удивляясь подобной неосмотритель¬ности, когда в любое время может нагрянуть милиция, я осторож¬но продвигался в дальний конец подвала. Из каморки дяди Коли пробивался свет и слышались приглушенные голоса.
— Привет честной компании! — весело сказал я, входя. Дядя Коля лежал на своем диване, укрывшись до самого подбородка. Рядом сидел Татарин со стаканом горячего чая в руке. Увидев меня, он приложил палец губам:
— Не ори, видишь, человек болеет.
— Что с ним?
— Не знаю, наверное, воспаление легких. Хрипит все внутри, и температура под сорок. Всю ночь не спал, никак не мог согреться.
Я потрогал лоб больного. Он действительно был горячим и липким от пота.
— Так его срочно в больницу надо!
— Ишь ты, в больницу захотел! Да кто его там ждет? Ему бы лекарств каких... У тебя есть что-нибудь?
— Кроме анальгина пока ничего нет, да вот, — и я достал бу¬тылку Зоиного коньяка, — микстурочка! Ему будет на пользу!
— Это дело! Давай!
Дядя Коля открыл глаза:
— Как дела, Сергей?
— Здравствуй, дядя Коля! У меня все в норме, а вот ты что-то подводишь, выпей поскорее лекарство для души, а там посмотрим...
Больной сел и, медленно цедя, выпил:
— Хорошая вещь! Давненько не пробовал. А ты садись, в но¬гах правды нет. Слышал новость? — он надрывно закашлялся и, сморщившись, схватился рукой за грудь.
— Нет, а что...
Костыля замели, в КПЗ он сейчас. Года три светит, точняк!
Чемоданчик увести хотел у одного морячка, — проворчал атарин, — у офицера... А с ним были трое матросов. Так они за¬-
метили, поскольку; стороне стояли, догнали и с рук на руки «му- сорам»... Я сам все видел!
— Видно, не идет наука впрок, — махнул дядя Коля рукой, — так туда ему и дорога! Сам-то что не пьешь?
—Ладно, пейте сами, а я сейчас в аптеку за «колесами» сбегаю, да и на почту заглянуть надо. Дядя Коля откинулся на подушку:
— Ты сюда как, на минутку, или...
— Или! — ответил я и, махнув рукой, вышел из каморки.

               
                Глава 7

                Посреди земли.

О как быстротечно время! Казалось, еще вчера, салажонком, драил гальюнные «толчки», а уже отшумели штормами и похода¬ми четыре матросских года и осталось до приказа всего лишь три месяца.
Неожиданно перестала писать Надя. Больше месяца ни одно¬го письма. Переписка, длившаяся четыре ода, прекратилась. Душа полна смятения и тревоги. Неужели она... Обидно, если каких-то трех месяцев не дождется и выйдет замуж! Нет, такого не может быть! Это моя первая и единственная девочка, с которой связаны лучшие годы юности.
А тут вызывает меня командир и огорошивает новостью. Мне и еще двоим морякам с других лодок, как лучшим в дивизии сиг¬нальщикам, надлежит с вещами явиться на плавбазу «Федор Видяев». Нас откомандировывают для похода в Средиземное море. Там мы должны заменить трех рулевых-сигнальщиков на одной из тамошних подводных лодок. И самое интересное — предстоит несколько дружеских визитов наших кораблей в Египет, Югосла¬вию, Алжир.
Все это, конечно, хорошо, если бы... Служить-то осталось три месяца, а идем на полгода. Вот и думай, товарищ старшина I статьи...
Правда, перед самым отплытием нам сказали, что, возможно, нас демобилизуют там. Пересадят на попутный корабль до Сева¬стополя, а оттуда уже домой... Но мы понимали, что все это вила¬ми по воде писано.
Сигнал боевой тревоги поднял нас рано утром:
— По местам стоять, со швартовых сниматься!
Ну, естественно, мое место на мостике у сигнального прожек¬тора. Выбегаю из кубрика и поднимаюсь по многочисленным тра¬пам наверх. На пути сталкиваюсь с незнакомым старшим матро¬сом. Разбежаться бы миром — и, все тут... Так нет же, старший матрос развернулся и больно ударил меня кулаком в грудь... Ни хрена себе! Я на минуту опешил:
-Ну ты, салага , в ухо захотел?
— Это кто салага? Разучился годков различать? Так мы тебе здесь быстро напомним, козел!
— Тогда я такой же годок, как и ты...
— Понабрали вас с подводных лодок, но запомни, что нас здесь много и за салагу сегодня разберемся!
На мостике я попытался привести свои чувства в порядок. Мне не совсем была понятна позиция этого придурка. Или у надводни¬ков другие традиции и наших годков они не признают? Ну ладно, время покажет и все расставит по своим местам.
Выйдя из Кольского залива, мы сразу же попали в шторм. Октябрь не балует моряков тишиной и покоем. На подлодке была возможность спрятаться от выматывающей болтанки, здесь же беспрестанная качка даже меня, не страдающего мор¬ской болезнью, выбивает из колеи. Да просто надоедает до чер¬тиков! В столовой миски с едой норовят убежать от тебя, сколь¬зя по отполированному столу, и, если бы не специальные бор¬тики по краям столов, вся палуба давно была бы замызгана бор¬щами и кашами.
В помещениях находиться муторно и только на верхней палу¬бе, на свежем воздухе еще можно терпеть, да и то если не очень холодно.
Но человек привыкает ко всему. Привыкли и мы, всяк по-сво¬ему. Уже когда была пройдена не одна сотня миль и по правому борту показались берега Англии, болтанка воспринималась как само собой разумеющееся и внимания на нее никто не обращал.
Сегодня на сигнальном мостике мы втроем, прикомандирован¬ные с лодок собрались потолковать за жизнь и разработать общую линию поведения на, в общем-то, чужом корабле. Моих товари¬щей местные тоже пытались в чем-то ущемлять и качать свои пра¬ва. Естественно, это нам очень даже не понравилось. Дать достой¬ный отпор мы физически были не в состоянии. Экипаж плавбазы около трехсот человек. Нас просто раздавят и скажут, что так и было. Если же просто не обращать внимания — на шею могут сесть. А этого мы позволить не можем, поскольку моряки-подвод- ники и годки к тому же!
Для начала решили держаться по возможности вместе и, если что, драться, не показывая своей слабости. О том, чтобы кому-то жаловаться, никто даже не заикнулся. Последнее это дело...
В двенадцать часов я сменился с вахты. Гена Сурков, мой смен¬щик, подойдя совсем близко, тихо предупредил: .
— Серега, смотри, осторожнее! Местные интересовались, когда ты заступаешь, чем занимаешься в свободное время. Зате¬вают они что-то... Ты сейчас к Славе Белову иди и будь рядом с ним. Мало ли что...
— Ничего, Гена, не писай в чулок — прорвемся! Где наша не пропадала...
— Ну смотри, я тебя предупредил!
Пообедав, я вышел покурить на верхнюю палубу. Стою, обло¬котившись о правый фальшборт и смотрю на беснующиеся вол¬ны. Поверхность океана седая от белых барашков, венчающих верхушки волн.
Чьи-то голоса заставили выпрямиться и оглянуться. Быстро подошли четверо моряков. Одного из них я узнал сразу — мой давешний обидчик. Рядом с ним, повыше ростом и пошире в пле¬чах, указывая на меня пальцем, спросил:
— Этот, что ли?
Мой знакомец, ухмыляясь, кивнул. Высокий, ни слова не го¬воря, резко и сильно ударил меня в нос. Удар был неожиданным и, судя по всему, профессиональным. Нос в то время был моим слабым местом. Моментально хлынула кровь, в глазах потемне¬ло, и, если бы я вовремя не схватился за фальшборт, то непремен¬но свалился бы.
Четверка молча развернулась и быстро ушла. А я остался в вымазанной кровью робе, пуская красные пузыри и запоздало шаря руками в поисках чего-то тяжелого и желательно металли¬ческого. Спустился вниз, добрел до умывальника, привел в поря¬док свое лицо, снял робу. Идти в таком виде в кубрик не хотелось, но кровь не останавливалась, она продолжала течь, орошая грудь и даже брюки.
В кубрике повалился на кровать, отодвинув в сторону подушку.
Сразу же обступила ребята:
— Серега, кто тебя, за что?
Мотаю головой:
— Да нет, никто... Упал и об ступеньку ударился! Качка, мол...
Лежу и обдумываю план мести. Но ничего путного в голову не
приходит. Ладно, потом решим, что делать. Но так больше нельзя!
А наш поход еще только начинается...
Все-таки подкараулили мы со Славой Бедовым этого длинно¬го, что меня по носу съездил. Выследили и застали одного в умы¬вальнике. Сначала зашел Славка, пристроился рядом с верзилой и принялся мыть руки. Затем появился и я. Длинный взглянул и осклабился:
— Ну как твой пятак поживает?
Я ему с вызовом:
— С козлами не разговариваю!
— Что-о? Что ты сказал? —длинный резко повернулся.
Славик быстренько захватил в борцовский замок его шею и
надавил так, чти бедолага моментально побледнел и выкатил гла¬за. Я коротко и сильно ударил его в солнечное сплетение, а пра¬
вой рукой нанес удар по носу. По сравнению со мной верзила гоаничился лишь тонкой струйкой крови, но быстро обмяк и повалился на пол. Славик для убедительности поддал ему ногой под ребра, и мы поспешили унести свои ноги. Первым делом мы поднялись на мостик к Гене Суркову и рассказали ему о проис¬шедшем.
-Ну, мужики! То, что проучили, это хорошо! А вот что даль¬ше будет, не думали?
— А что будет? — я развел руками, — кодлу соберут? Я не ду¬маю! Решили мы ближайшие четыре часа находиться здесь, на
на мостике ждать...
Но, как ни странно, последствий нашей акции мы так и не дож¬дались. Все было тихо, и по наши души никто не приходил. Мо¬жет, не хотят лезть на мостик — близко командир, и все такое. Но и в кубрике нам никто никаких претензий не предъявил. И до кон¬ца перехода стычек больше не было. Выходит, правильную линию мы избрали! Ведь говорят: с волками жить — по-волчьи выть. А как по-другому?
«Федор Видяев» тем временем уже бороздил воды южной Атлантики. Постепенно становилось все теплее, и теперь, когда до входа в Гибралтарский пролив осталось пять дней пути, нам выда¬ли тропическую форму одежды. Она состояла из шорт, формен¬ки без рукавов и кожаных тапочек. Странно нам, северянам, пос¬ле меховых и шерстяных одеяний облачаться в такую легкую, не¬весомую одежду. На календаре конец октября, а над головой жаркое солнце в зените и спокойный, ласковый океан качает ко¬рабль невидимой зыбью.
А сегодня даже мираж видел! По правому борту вдруг какие- то строения, башни, минареты. Я долго изучал через бинокль не¬существующий берег, пока он не растаял в синеватой горячей дымке. Нас всю дорогу сопровождают дельфины. Играючи, они выпрыгивают на поверхность, ласточкой пролетают над водой и снова исчезают в глубине. Поистине зрелище заслуживает вос¬хищения. У нас на севере кроме касаток и не увидишь ничего.
Заходим в Гибралтарский пролив рано утром. Знаменитые Геркулесовы Столбы высятся на берегу обрывистыми скалами. Рядом небольшие строения. Это, видимо, всевозможные службы наблюдения и связи. А чуть дальше, в расщелине между скал, вид¬неется сам город Гибралтар, утопающий в зелени. Здесь уже круг¬лый год лето. Тропики!
Средиземное море встретило легким штормом. Там и тут по горизонту силуэты гражданских и военных кораблей. Ближе к вечеру проходил стоящий на якоре американский авианосец «Интерпрайз». Было видно, как с него взлетают самолеты. Один из них, развернувшись, пошел прямо на нас. И не просто в нашу
сторону, а лег на боевой курс. Он летел очень низко, зашел с носа в сторону кормы,и рев его двигателей заставил нас зажать уши и инстинктивно пригнуться. Это — явная провокация! По кораблю объявили боевую тревогу и расчеты заняли свои места у счетве¬ренных зенитных установок. Нам приказали даже каски одеть. Сделав три боевых захода, самолет улетел, но его место занял дру¬гой с этого же авианосца. Наши пулеметы хищно поводили ство¬лами вслед проносящемуся самолету. Время вроде мирное...
Но кто знает, что и от кого можно ожидать в следующую минуту?
Впервые так близко довелось увидеть нашего возможного противника.
И, скажу честно, повадки его мне не понравились! Непонят¬но, что американцы хотели нам внушить своим поведением. Да обыкновенная демонстрация силы! Они хорошо видят, что это боевая плавбаза, специально предназначенная для обслуживания подводных лодок, и решили подержать нас немного на мушке. Ну что ж...
А мы тем временем быстро шли к Египту. Первый пункт на¬значения — Александрия! И штурмана уже прокладывают курс к крупнейшему порту северной Африки. А тут прилетел американ¬ский вертолет и завис на высоте тридцати метров по правому бор¬ту. Отодвинулась дверь, и в широком проеме показался человек в оранжевом жилете с видеокамерой в руках. Было хорошо видно, как он улыбнулся и помахал нам рукой. Затем принялся снимать, поводя объективом из стороны в сторону.
Возмущенный вахтенный офицер хотел было выскочить на крыло мостика, но командир резко отдернул его назад:
— Отставить! Они этого только и ждут, чтобы заснять на плен¬ку офицерский состав. Ничем не прикрытая разведка...
Вертолет, повисев с правого борта, перелетел на левый, из его чрева снова появилась нагло улыбающаяся рожа американца.
Но ведь недаром говорят, что русские на выдумку хитры. Двое матросов вытащили на палубу ведро с картошкой и принялись методично закидывать ею вертолет, стараясь попасть в человека с камерой. Одна из картофелин, видимо, достигла своей цели, по¬тому что американец вдруг резко отпрянул, погрозил кулаком, и вертолет тут же улетел восвояси.
— Вот черти, придумали же... — покачал головой командир и весело рассмеялся.
Перед входом в Александрийский порт мы встали в дрейф в ожидании лоцмана. Через два часа на катере прибыл высокий смуглый человек и по-хозяйски поднялся на мостик. По его ука¬заниям наш корабль медленно двинулся по незнакомому фарва¬теру вглубь порта. По мере приближения к линии причалов вода становилась все грязнее, резко и неприятно пахло какой-то серой.
В воде плавал всевозможный мусор — пустые банки, ящики, бу¬маги... А у причала, к которому мы должны пристать, плавал дох- дый верблюд. Такой грязи мне не довелось видеть ни в одном на¬шем порту. Вдобавок ко всему в воздухе жужжали огромные зе¬леные мухи.
Слева от нас высилось одно из чудес света — знаменитый алек¬сандрийский маяк. Порт буквально переполнен суденышками и кораблями всех размеров и назначений. Здесь можно встретить флаги множества стран. По соседству с нами ошвартован амери¬канский десантный корабль. Его моряки при виде нас высыпали на палубу и с интересом наблюдали нашу швартовку. При этом они что-то кричали и приветственно махали руками. Уже позже мы узнали, что прямо отсюда этот корабль отправится во Вьетнам, где в это время шли особо жаркие бои.
Как только мы ошвартовались, к нам со всех сторон устреми¬лись мелкие лодчонки, шлюпки и катера. Арабы наперебой пред¬лагали свои товары. Здесь были причудливые сувениры, баночки с пивом, кока-кола в запотевших витых бутылочках, одежда и вся¬кое такое... Торговцы наперебой что-то выкрикивали, мешая анг¬лийские и русские слова, и даже пытались взобраться на борт. Но командир приказал выставить вахтенных.и команде было строго- настрого запрещено что-либо покупать или обменивать.
— Вам будет выплачено денежное довольствие в арабских фунтах и организованы увольнения на берег. Там приобретете все, что вам надо!

                Глава 8.

                Александрийские картинки.

А мы-то надеялись, что нам сразу же разрешат сход на берег. Как бы не так... Объявили карантин на одну неделю для акклима¬тизации. За это время мы должны прослушать несколько лекций по международной обстановке и инструктажей по правилам по¬-
ведения в иностранном порту в различных ситуациях. Ну, между¬народную обстановку мы знали!
Как-никак, а политзанятия каждый понедельник... А правила поведения за границей нам были интересны. В первый же день пребывания в Александрии на борт прибыл представитель совет¬ского консульства в Египте и о чем-то посовещался с командиром и замполитом. Затем по трансляции командир долго объяснял лич¬ному составу, что в одиночку сходить на берег категорически зап¬рещается, а выход в город будет осуществляться группами по пять человек во главе с офицером. Мы узнали о том, что опасно поку¬пать у случайных людей парфюмерию и напитки — были случаи отравления наших моряков.
В каждой группе увольняющихся на берег будет опытный гид.
Уже три дня мы изнываем у причальной стенки. Жара стоит невыносимая! Плавбаза раскалилась, как гигантский самовар, и на верхней палубе голыми руками невозможно к чему-либо при¬коснуться. На корме — пожарный шланг, и мы поливаемся из него каждые полчаса. Многие уже успели обгореть до волдырей, и вско¬ре нам запретили снимать верхнюю одежду под убийственными солнечными лучами.
Пришла почта из Союза! Доставило ее наше гидрографичес¬кое судно. Мне вручили письмо от Надиной сестры Валентины. Странно, а почему не от самой Нади?
Волнуясь и чувствуя недоброе, вскрыл конверт с множеством штемпелей:-

«Здравствуй, Сережа!
Ты, наверное, удивился, получив письмо от меня. Но так по¬рой складывается жизнь, что сам диву даешься!
Я хочу, что бы ты все правильно понял и не слишком пережи¬вал о случившемся. Неожиданно для всех для нас твоя Надя выш¬ла замуж. Я понимаю, как тебе будет тяжело читать эти строки. Четыре года вы с ней дружили и по-настоящему любили друг дру¬га. Потом четыре года переписывались. Надя до сих пор бережет и перечитывает твои письма.
Она не решилась тебе написать об этом. Для нее самой все произошедшее явилось сильным ударом. А я пишу тебе без ее ведома.
Тут собралась как-то молодежь на вечеринку. Сам знаешь — дело молодое. А за Надей давно увивался один парень, и она все¬гда отшивала его. На этой вечеринке он со своим дружком хоро¬шо подпоил ее и, когда она уснула, овладел ею. Конечно, потом был большой скандал, но дела уже не поправишь. Этот стервец ей заявил, что теперь она все равно будет его, поскольку уже не де¬вочка и ребеночек появится... И зачем ты такая нужна Сережке? В общем, предложил ей выходить за него.
Вот так вышла твоя Надя замуж. От свадьбы она отказалась. Скромно отметили в кругу семьи это не очень желанное для всех событие. Все ведь знают, как вы любили друг друга!
Сережа, если ты настоящий друг и действительно любишь мою сестру, не таи зла. Я верю, что ты поймешь ее и простишь. Поверь мне, что ей сейчас очень тяжело.
Валентина».

Я читал и чувствовал, как кровь отходит от моего лица и опус¬каются руки. Девочка, о которой я столько лет грезил, и которая снилась мне в тревожных глубинах Атлантики, вдруг уже не моя!
Столько лет я берег ее... И сберег для чужого дяди. Смехота да и только! Представляю, как смеется сейчас надо мной этот про¬хвост!
У меня мелькнула мыслишка, что я прост, как русский вале¬нок, и не зря ребята смеялись, когда узнали, что мы с Надей рас¬стались девственниками. Может быть, действительно, я настоль¬ко глуп и наивен, что ожидал найти ее такой, как оставил? На¬верное, нет! А до того, что говорят люди, мне нет никакого дела! Только пусто стало вокруг и во мне самом. Только померкли крас¬ки этого мира(и уже не хочется, чтобы служба вообще когда-ни¬будь закончилась. И пусть этот корабль бродит по океанам веч¬ным странником, «Летучим голландцем». Но, милая Надя, пред¬ставляю, как тебе сейчас живется с нелюбимым человеком... Бед¬ная, бедная!
Кто-то легонько хлопнул меня по плечу, я вздрогнул и обер¬нулся. Я даже не услышал как подошел Гена Сурков:-
— Чего загрустил, Серега? — он кивнул на раскрытое письмо в моей руке:
— Девчонка замуж вышла?
— Угадал, Гена!
— Не бери в голову! Моя краля еще в прошлом году выскочила. Ред¬ко, кого сейчас дожидаются. Так что ты не одинок...
— Скорее бы на берег разрешили... — я сделал вид что уже выбросил из головы свою проблему, снял форменку, подставляя тело жгучим солнечным лучам, и подмигнул Геннадию.
На причале тем временем шла будничная суетливая жизнь. Сновали чернокожие грузчики с мешками и ящиками, кричали торговцы кока-колой, предлагая свой холодный, со льда напиток. В порту гудели и двигались портальные краны, выгружая с судов всевозможный груз. На соседнем причале шла выгрузка коров. Высоко над палубой сухогруза повисла подцепленная под брюхо сетью корова. Несчастное животное испуганно вертело головой и отчаянно мычало.
Недалеко от места нашей швартовки стояли большие плас¬тиковые ящики для пищевых отходов. Вот два наших матроса по¬-
несли с камбуза ведра с остатками пищи. Не успели они выва¬лить содержимое ведер и отойти в сторону, как мусорные ящики тут же облепили чернокожие дети и бродячие собаки. Оттал¬кивая друг друга и переругиваясь, арабчата выхватывали из кучц съедобные куски и складывали их в надетые на шею холщовые сумки.
Мы с Геной стояли на полубаке и с удивлением наблюдали за этими несчастными детьми.
— У нас в Союзе такого я что-то не примечал, — вздохнул мой товарищ.
— Слушай, Гена, давай попросим замполита, чтобы накорми¬ли этих ребятишек, — не выдержал я.
— А что, это мысль! Пошли!
Замполит, капитан-лейтенант Фурсов, с интересом выслушал нас и озадаченно почесал бородку:
—- Мысль-то она неплохая, только как кэп на это дело посмот¬рит?
— Товарищ капитан-лейтенант, командир обязательно разре¬шит, вы только поговорите с ним, — попросил я, — жалко ребяти¬шек-то!
— Хорошо, вы здесь посидите, а я схожу к нему, — кивнул офицер и вышел из каюты.
Через полчаса Фурсов вернулся:
— Так, ребята! Командир дал добро! Сейчас идите на причал и ведите этих ребят прямо в матросскую столовую.
Мы обрадованно козырнули и помчались выполнять задуман¬ное. У мусорных ящиков ребятни стало поменьше, но человек пят¬надцать мы насчитали. Улыбаясь, мы жестами стали подзывать детей. Ребята, переглядываясь, с опаской подходили и останавли¬вались шагах в пяти от нас. Их чумазые мордашки выражали удив¬ление и любопытство, мол, зачем мы понадобились русским мо¬рякам?
А русские моряки показывают им на свой корабль и пытают¬ся объяснить знаками, что надо идти и кушать. Наконец, один ма¬лец оказался более смышленым и что-то быстро стал говорить сво¬им товарищам. Те заулыбались и закивали головками:
— Ее, ее, мистер...
Сопровождаемые толпой гаврошей мы поднялись на палубу. В столовой уже был накрыт стол. Не веря своим глазам, маль¬чишки расселись по своим местам. Их взору предстал богатый обед по полной норме матросского довольствия. Здесь были и на¬варистый рассольник с большими кусками мяса, и гречневая каша с котлетами, и аккуратно нарезанные кубики сливочного масла. В большой миске, стоящей посреди стола, высилась горка галет. Затем вошли вестовые и положили перед каждым гавро-
тем по большому румяному яблоку. И завершал меню сладкий КОФЕ с молоком.
Дети ели молча, с серьезными лицами, только черные бусин- иХ глаз сторожко посматривали то друг на друга, то на командира с  замполитом, сидевших в сторонке. В двери столовой сгрудились любопытствующие моряки и с улыбками до ушей наблюдали за необычным для корабля пиршеством. Арабчата ели все, но хлеб, галеты и яблоки деловито складывали в свои котомочки на груди- У каждого есть какие-то родственники — будут им гос¬тинцы с матросского стола.
Как ни долго длился наш карантин, но и он подошел к концу. Сегодня были сформированы пятерки увольняющихся на берег и офицеры, старшие групп, провели с нами последний инструктаж.
Сегодня увольняются десять групп. Нас построили на верх¬ней палубе, и кэп выступил с краткой наставительной речью. За¬тем старпом обошел наши ряды, придирчиво осматривая форму одежды.
— Не забывайте, товарищи, вы здесь представляете наш ве¬ликий Советский Союз, — сказал он, — по вашей подтянутости и поведению на берегу будут судить о всей нашей стране, о ее лю¬дях. От группы никому не отрываться, вы постоянно должны быть в поле зрения вашего офицера. Спиртного не употреблять! Заме¬ченные в этом деле на берег увольняться не будут до конца наше¬го пребывания здесь. В Египте очень ценятся наши часы и фото¬аппараты. Вам разрешено их продавать или обменивать.
Это было как нельзя кстати! Матрос здесь'получает всего де¬сять арабских фунтов и на них не очень-то разгуляешься. Поэто¬му, заранее зная положение вещей, мы запаслись необходимыми вещами еще на родине.
На причале нас уже ждали несколько присланных консуль¬ством гидов, владеющих английским, арабским и русским языка¬ми. Теперь они наши провод ники в экзотических джунглях Алек¬сандрии.
Старшим нашей группы оказался молоденький выпускник Ленинградского военно-морского училища лейтенант Савельев. На корабле он слыл весельчаком, коллекционером анекдотов и тем, что не любит прогибаться перед начальством. Со старшим группы нам, можно сказать, повезло.
Гида нам дали тоже удачно. Еврей, бывший гражданин СССР. Однажды, он приехал в командировку в Югославию и назад воз¬вращаться больше не захотел. Сначала перебрался в Израиль, но волею судьбы оказался в Египте, где и пустил свои корни. О себе он нам рассказал по дороге из порта в город. Просил называть его
ригорием и оказался словоохотливым и веселым господином лет сорока от роду.
— Григорий, — попросил Костя Медведев, старшина I статьи,
— отведи'нас для начала на какой-нибудь базар или толкучку.
Гид широко улыбнулся:
— В Александрии каждая улица — базар и каждый закоулок
— толкучка. Да вы сейчас сами убедитесь...
Действительно, как только мы покинули территорию порта, нас окружили торговцы всякой мелочью. Тут были сувениры из кожи, чеканного металла, дерева. К нам подбежал, толкая впере¬ди себя тележку, высокий худой араб. Тележка была доверху на¬полнена льдом, из которого торчали горлышки бутылок. Во весь рот улыбаясь, араб выхватил две красивые бутылочки:
— Рашен, рашен, купить кола, отчень кароший кола!
Раньше о кока-коле мы могли только слышать. Впервые мы
пробовали показавшийся нам райским напиток. Не успели мы уто¬лить жажду, как нас обступили какие-то люди и стали что-то быс¬тро говорить и отчаянно жестикулировать.
— Что они хотят? — спросил я Григория.
— Они хотят купить у вас ваши часы и фотоаппараты. Толь¬ко здесь не продавайте, в центре вы это сделаете гораздо выгод¬нее.
Часы были у каждого, фотоаппараты только у меня и лейте¬нанта Савельева.
— Я свой продавать вообще не собираюсь, — Савельев навел объектив на торговцев и щелкнул затвором, — хочу сделать не¬сколько снимков на память.
— О лейтенант! Здесь вы сможете купить любые снимки с са¬мыми красивыми видами, и очень недорого. А фотоаппарат мож¬но продать с большой выгодой! Советую вам это сделать.
— Ну хорошо! Там будет видно... Пошли дальше!
Мы шли по узким улочкам старого города и, если бы не гид, очень легко заблудились бы. У каждого подъезда, на каждом углу, перекрестке шла бойкая торговля. Свой товар арабы зачастую изготовляли здесь же, на глазах прохожих. Кузнецы делали ажур¬ные подсвечники, ковали ножи и мечи, гончары крутили свои кру¬ги и расписывали вазы цветным орнаментом, работали резчики по дереву и художники.
— Как в сказке — город ремесленников, — проговорил Воло¬дя Ведерников.
— Это точно! — отозвался Григорий, — здесь все население или торговцы, или ремесленники. Порт самый крупный на этом побережье, и люди свой бизнес делают успешно. Но живется им тяжело. Здесь разрешается иметь столько жен, сколько сможешь содержать, и детей обычно бывает очень много. Самые многодет¬ные в этих кварталах зачастую нищенствуют, а дети или побира¬ются, или собирают еду на помойках.
Измученный жарой и блужданием по городу, я принял душ и, даже не поужинав, повалился спать. Мне снилась Надя. Она сто¬яла по грудь в реке и весело смеялась, шлепая ладошками по воде. И почему-то шел дождь. Вода вокруг нее пузырилась от бьющих косых струй, но Надя не замечала дождя, а кого-то манила к себе обеими руками.
Через два дня мне снова дали увольнительную на берег. В со¬ставе той же группы мы бродили по городу, пили колу, ели моро¬женое, и лейтенант разрешил даже попробовать местного пива. Время нашего увольнения близилось уже к концу, когда мы услы¬шали на другой стороне улицы какой-то шум. Четыре военных американских моряка били старого негра. Моряки были здоро¬венными и крепкими амбалами. Негр не успевал уворачиваться и амбылы играючи перебрасывали его друг другу, время от време¬ни награждая беднягу увесистыми тумаками. Прибежавшая на помощь негритянка. с криками бросилась на моряков, колотя их своими маленькими сухими кулачками, но ее отшвырнули, как назойливую собачонку.
Конечно, мы не могли смотреть равнодушно на эту картину и бросились на помощь. Американцы были выше нас ростом и, по всему, физически сильнее. Но разве могли мы опозорить со¬ветский флот? Вояки не ожидали нападения, мы врезались в них жестким клином и пустили в ход свои руки и ноги. Помню, что от моего удара упал один из них, потом кто-то врезал мне по глазу и мое зрение на миг помутилось. Вокруг собралась толпа зевак и что-то подбадривающе кричала. Наш лейтенант с раз¬битым носом и измазанной кровью форменке отбивался сразу от двух человек и неизвестно, чем бы закончилась эта потасов¬ка, если бы не подоспевшая военная полиция. Всех нас быст¬ренько погрузили в большой автофургон и увезли в полицейс¬кий участок.
К счастью, происшествие окончилось для нас без серьезным последствий, хотя было опасение, что за эту драку нас отправят в Союз. И замполит на этом настаивал. Но командир был другого мнения и счел наши действия вполне достойными и правомерны¬ми. Такого же мнения придерживались и в консульстве.
Заканчивался третий месяц нашего пребывания в Александ¬рии и нас, прикомандированных, должны были скоро отправить для пополнения экипажей двух подводных лодок нашей средизем¬номорской эскадры.
Предстояли заходы в Алжир, Югославию, Италию и на ост¬ров Крит. Впереди нас ожидал обратный переход на север и дол¬гожданная демобилизация.

                Глава 9.

                Бич — божий человек.
 
Мое состояние трудно было назвать сном. Я лежал в полубре¬ду на жесткой лавке морвокзала, испытывая жажду, голод и фи¬зическую боль. Порою я полностью отключался от этого мира и тогда мне являлись обрывки неясных снов, от которых на душе становилось еще тягостней. В какой-то момент я почувствовал, что на этой скамье рядом со мной есть кто-то еще. Я заворочался, вы¬тянул ноги, и они уперлись во что-то мягкое. В ногах сидел и смот¬рел на меня дядя Коля:
— Проснулся, бродяга? — он похлопал меня по ноге, — вста¬вай, лечиться будем! Так и загнуться недолго.
С трудом сбросив ноги на пол, я сел:
— Здорово, дядя Коля! Какими судьбами?..
— Такими же, как и ты. Посиди здесь, я сейчас приду.
Через двадцать минут он вернулся и, усевшись рядышком,
вытащил из кармана сверток с бутербродами, бутылку водки и маленькую баночку с медом:
— Сейчас выпьешь водки с медом — это самое хорошее ле¬карство! И вот тебе аспирин, — он подал мне упаковку таблеток.
— Как. подвал опечатали? — спросил я, прожевывая хлеб с сыром.
— Просто мусора делали рейд по чердакам и подвалам. Наткну¬лись на нас...
— У меня же там вещи остались, бумаги всякие... Дядя Коля, надо бы забрать там все.
— Немного оклемаешься и сходим, у меня есть отмычка. А печать... Да хрен с ней, с печатью! Ты наливай еще, пей и поешь хорошенько. Я сыт.
Бутылку водки я выпил почти один, но пьяным себя не чув¬ствовал. Зато прибавилось бодрости, и я ощутил себя способным куда-то идти. Через час мы были уже у нашего подвала. Недолго повозившись с замком, дядя Коля открыл-таки дверь, и мы вош¬ли. Мой чемодан оказался там, где я его и оставил — под топча¬ном. Дядя Коля забрал свой большой кожаный портфель, и мы быстро покинули бывший бич-отель.
Свои веши мы решили оставить в автоматической камере хра¬нения на вокзале и дальше действовать по обстановке.
Придя на вокзал, я почувствовал внезапную слабость, пот гра¬дом стекал с моего лица и я мечтал поскорее добраться до своей скамейки.
— Дядя Коля, а ты сам-то где обосновался?
— Да так, пока у одного приятеля... Но он на «химии» и задержи¬ваться у него долго нельзя. А ты что думаешь делать со своими зубами ?
— Ищу подходы, дядя Коля! Никуда не сунешься, везде от во¬рот поворот.
— Пропадешь ты здесь, Серега! Собери деньги и уматывай домой — вот мой совет! Я вздохнул:
— Да что вы все, как сговорились — домой да домой... Если я сказал, что добьюсь своего, то так оно и будет! Я должен устро¬иться на рыболовный траулер, я же моряк в конце концов, и не надо меня агитировать. Дядя Коля, я тебя уважаю и хочу, чтобы ты и во мне человека увидел. Тебе это понятно?
— Понятно, понятно! То, что ты такой упрямый, это хорошо, но не верю, чтобы все у тебя получилось. Посмотри на себя, что с тобой стало, и подумай, что будет в дальнейшем. Я пожил на свете и всякого насмотрелся... Видел, как пропадают люди ни за грош. Ну ладно, подреми малость, а я постараюсь к ночи прийти. Вот тебе пятерка, перекусишь вечером.
— Спасибо, дядя Коля, я и правда валюсь с ног, и у меня снова поднимается жар. Я улегся на скамью и махнул товарищу рукой. Дядя Коля молча повернулся и быстро ушел.
Закрыв глаза и отвернувшись к стене, я сразу же вспомнил Галю. Надо будет завтра сходить на почту, может быть, пришло письмо. Или она начисто забыла обо мне, как только приехала до¬мой. Дорожные романы, как правило, недолговечны.
В час ночи меня разбудил наряд милиции. Дядя Коля так и не пришел.
Как и в прошлый раз, меня безжалостно выдворили на улицу. Борьба с бичами в Мурманске поставлена хорошо. Но помощи не дождешься... «Мусора» —что с них возьмешь?
Заплетающимися ногами, шатаясь от слабости и температу¬ры, добрел до медпункта железнодорожного вокзала. Там мне сме¬рили температуру и напичкали таблетками. Спасибо и на этом! Ночь выдалась безветренной, и я брел куда глаза глядят, с завис¬тью поглядывая на редкие светящиеся окна домов. Живут же люди в тепле и уюте, валяются на своих мягких диванах, смотрят теле¬визоры, переругиваются с домочадцами и наплевать им, что хо¬дит под их окнами бездомный и больной человек. «Бог подаст,» — так они обычно отвечают нашему брату. А что, может и подаст когда-нибудь... Одарит надеждой и здоровьем, которое порядком потрепалось за десять лет службы на подводных лодках. Подарит теплый угол под крышей и кусок хлеба на завтрак. «Господи, ук¬репи веру мою»— есть у верующих такая молитва. Но осознание Бога придет ко мне гораздо позже, после оценки и анализа пере¬житого опыта. А пока уповаю на Всевышнего без всякой надеж¬ды. И только чудо может прекратить мои страдания!
Вон. то окошко с ярко-оранжевыми шторами... Какой теп¬лый и уютный свет! И как в этой квартире, должно быть, хоро¬-
шо! Когда у меня будет квартира, обязательно куплю себе та¬кие же шторы.
Но уже погасли последние окна,и город погрузился в холодный мрак, только редкие уличные фонари бросают на снег круглые пят¬на света. Жар сменился ознобом, и я зашел в первый попавшийся подъезд. Прижался к радиатору отопления и долго стоял, обняв его обеими руками. Отчаяние? Нет, его не было! Было странное ощу¬щение, что все это так и должно быть. Некая предначертанность судьбы, от которой не уйдешь, и надо жить тем, что есть.
Я оторвался от батареи и поднялся на пятый этаж. Чердачный люк оказался открытым, и я поднялся по металлической лестнице наверх.
Лунный свет, пробивающийся через чердачное окно, позволил мне сориентироваться. Как и на всяком чердаке, здесь было полно всякого хлама, покрытого толстым слоем пыли. Побродив по чер¬даку и не найдя ничего подходящего, на что можно было прилечь, вернулся на лестничную площадку. Ноги больше не держали меня, и я уселся прямо на полу под батареей и вскоре задремал.
В восемь утра отправился на главпочтамт. Меня ждало пись¬мо от Гали. Не забыла, выходит! Устроился поудобнее в укром¬ном углу зала и распечатал конверт. Письмо коротенькое, на одну тетрадную страничку, но сколько в нем уместилось света и тепла. Пишет, что очень соскучилась и много бы дала, чтобы снова встре¬титься. Пишет, что не раз видела меня во сне. Интересуется, есте¬ственно, моими сегодняшними делами. Знала бы она... Просит обязательно написать ответ и, если нужны деньги, не стесняться и написать об этом прямо.
Даже не знаю, что и писать. Денег просить не буду! Больная мать, дети... Самой нелегко, а тут еще я со своими проблемами навяжусь. Положил письмо на стол, разгладил его ладонью и за¬думался. Ну кто я ей? Да, нам было хорошо вместе! Да, обещали друг другу писать! Но все это в прошлом и никогда уже не повто¬рится. Так, может быть, пусть и остается в прошлом? Приятным воспоминанием, яркой вспышкой солнечного света! Поразмыш¬ляв таким образом, решил ответа не писать — нет меня! Уехал... Ушел в море... Умер... И прости меня, милая, добрая женщина. Я всегда буду с благодарностью вспоминать о тебе, как всю жизнь помню свою первую любовь, свою Надю. Вы обе в той или иной степени оставили в моей душе кусочек своей любви, частичку жиз¬ни. Спасибо вам, мои родные! А меня Бог не оставит, если Он есть. И принадлежу я сейчас только ему.
Покинув главпочтамт, решаю идти снова к Прошкину. Если он был в море, то уже должен вернуться.
Вася оказался дома и, открыв дверь, в первую минуту ошара- шенно смотрел на меня, потом схватил за руку и втащил в коридор.
.— Ба, кого я вижу? Серега! —он крепко обнял меня и мы дол¬го стояли, хлопая друг друга по спинам, — Какими судьбами? Вот, не ожидал, так не ожидал.
— Привет, Вася! Я уже тут заходил к тебе, а ты в море был. Где ты сейчас?..
— В траловом флоте, на БМРТ радистом, а ты? Да что мы тут стоим, пошли на кухню.
Мы уселись на тесной кухоньке:
— Зоя, — позвал он, — иди сюда!
Вошла уже знакомая мне женщина:
— Ну, чего орешь?
— Познакомься, Зоя, это Сергей! Мы вместе на одной лодке служили.
— Мы уже виделись, — недовольно буркнула женщина, — ты чего звал?
— Будь человеком, сеструха, сходи за пузырем. Надо же встре¬чу отметить...
— Только вчера пил и опять? Так никаких денег не хватит.
— Ладно, не жмись, сегодня больше не попрошу.
Недовольно покосившись на меня, Зоя ушла, а я рассказал
Василию о своих приключениях.
—Мне бы только отлежаться где, поправиться...
— Ну ты даешь, Серега! — Вася посмотрел на меня с сочув¬ствием. — Оставайся пока у нас — что мы, не люди ? Правда, квар¬тирка однокомнатная, но мы постелим тебе на полу, у батареи... Сойдет?
— Да мне сейчас любой теплый угол за праздник! Спасибо тебе... Вот только как твоя сестра на это посмотрит? Бабенка она, я смотрю, с характером.
— Ничего, ее мы уговорим! А ты и вправду выглядишь неваж¬но — круги под глазами, исхудал. Сейчас подкрепишься и ляжешь отдыхать. А с твоей медкомиссией попробую тебе помочь через тралфлот.
Вернулась Зоя и выложила на стол бутылку водки, хлеб и бан¬ку консервов. Потом мы сидели втроем и молча закусывали. Зоя была пренеприятной на вид женщиной — злое выражение лица, неаккуратная прическа, движения резкие.
Выслушав Василия, она стукнула ладонью по столу:
— Я так и думала, что здесь дело не чисто...
— Почему же нечисто, Зоя? С каждым может случиться по¬добное, и надо быть сволочью последней, чтобы не помочь чело¬веку.
— Ладно, пусть пока поживет, — она угрюмо'посмотрела на меня, — но с деньгами у нас тоже негусто, и я не знаю, как он бу¬дет питаться.
— Знаешь, Серега, я сам часто обедаю в столовой. Мы редко когда готовим дома — так получилось... Но я на первых порах и в этом тебе помогу.
— Ну ты деловой, Васенька, — Зоя усмехнулась, — сам пита¬ешься раз в день, все жалуешься, что денег не хватает, а туда же...
Я слушал эти разговоры и чувствовал себя прескверно. Мне хотелось немедленно встать и бежать куда глаза глядят. Но я си¬дел, придавив стоптанным каблуком свою гордыню и молчал, без¬думно ковыряясь вилкой в опустевшей консервной банке.
Зоя встала, обреченно махнула рукой и вышла. Проводив ее взглядом, Вася подмигнул мне:
— Никуда она не денется! Просто характер у нее паршивый. А все оттого, что мужика нет. Сколько ни пыталась познакомить¬ся, ничего не получается с личной жизнью. Слушай, Серега, ты бы трахнул ее. Может, подобреет...
Мы рассмеялись, Вася разлил остатки водки по стаканам:
— Ну, допиваем, и я тебе сейчас постелю где-нибудь, ты, я вижу, совсем раскис.
Я и вправду чувствовал себя неважно и мечтал быстрее до¬браться до постели.
— Да, мне надо прилечь. Несколько последних ночей почти не спал. И спасибо тебе, Вася!
В комнате у батареи уже лежал матрас, покрытый простыней, подушка и старое байковое одеяло. Я разделся, лег и моментально провалился в черную дыру долгожданного сна... А Бог все-таки есть!



                ЧАСТЬ 3.
               
                Глава 1

                На гражданке.



Через час я уже буду дома. Поезд быстро идет, весело посту¬кивая колесами на стыках, я сижу в своем купе у окна м думаю о ток, кто как меня встретит в Орске. Позади долгих четыре года службы, поход в Средиземное море, Александрия, Алжир, Ита¬лия, Югославия, остров Крит. Потом был штормовой переход на север, в родное Заполярье. Демобилизация, прощальный «Марш славянки»... Какая-то моя частичка была еще там, на борту под¬лодки, другая уже дома, у родителей, и фантазия моя вырисовы¬вала самые радужные картины новой жизни.
Встретили меня отец с матерью. Я выходил из вагона, они улы¬бались, и мама уже бежала навстречу:
— Ну, здравствуй, сынок! Наконец-то, дождались!
Отец крепко пожал мою руку:
— Прибыл, моряк? Ну, докладывай, как отслужил...
Отец встречает в форме и все еще служит, но смотрит на меня уже по-другому, с некоторым оттенком уважения,
Я шучу:-
— Разрешите дома доложить, товарищ подполковник?
Мы усаживаемся в машину, мать продолжает счастливо улы¬баться, отец заводит двигатель, и мы едем по Орску, полузабыто¬му и здорово изменившемуся.
— Про свою Надю знаешь? — мама положила руку на мое плечо.
— Знаю, мама! В Александрии получил письмо от ее сестры.
— Недаром я всегда была против вашей дружбы и как чувство¬вала, что все закончится именно так.
— Нет, мама, здесь совсем другое... Ее вынудили это сделать, и сейчас она очень сожалеет об этом.
Отец засмеялся:-
— Какие ты глупости говоришь! Кто же в наше время выдает замуж насильно?
Вместо ответа я достал из кармана письмо и подал его матери-
— Вот, почитай и сама все узнаешь.
— Ладно, сынок, почитаю дома, а ты рассказывай, где был, что видел?
С Надей я встретился уже на другой день. Она вышла из дома, и мы устроились во дворовой беседке. Она краснела от смущения и неловкости, отвечала односложно и коротко.
— Наденька, ты не беспокойся, зла я не таю и все понимаю. Расскажи мне, как все произошло.
— Тебе же Валя написала обо всем, я ничего не могу добавить, Сережа. Так получилось...
— Ну и как тебе живется замужем? Ты счастлива?
Надя горько усмехнулась и покачала головой:
— Вся жизнь — сплошное недоразумение... И замужество мое тоже.
— Муж обижает тебя?
— Всякое бывает, Сережа. Пьет он часто и, когда пьяный, мо¬жет даже ударить. Я теперь знаю — без тебя не будет мне счас¬тья! — она вдруг уткнулась мне лицом в плечо и заплакала.
— Ничего не скажешь, трогательная сцена, — насмешливый голос, прозвучавший за нашими спинами, заставил нас вздрогнуть и резко обернуться. Надя ойкнула и прижала ладошку ко рту:
— Это он!
Парень был на голову выше меня, его по-борцовски покатые плечи обтягивала черная трикотажная футболка. Во всем его об¬лике чувствовался вызов и чувство превосходства.
— Ну что, морячок, отслужил, говоришь? — он одним махом перепрыгнул через ограждение и оказался лицом к лицу со мной.
Я отступил на шаг, моментально снял форменный ремень и захлестнул его на руке:-
— Иди пока, и дай нам договорить спокойно.
Своему голосу я постарался придать как можно больше уве¬ренности и силы.
Надя бросилась между нами:
— Толик, не надо, прошу тебя...
Муж отстранил ее и, усмехнувшись, бросил:
— Не бойся, пацан, драться с тобой я не собираюсь, но чтобы рядом с ней я тебя больше не видел! Давай-ка домой, — приказал он Наде и, не оглядываясь, пошел к подъезду.
— Ну, сын, отдохнул и будет... Две недели гуляешь, пора на работу определяться, — сказал отец, доедая борщ.
— Давно думаю об этом, только пока не знаю, куда пойти.
— Сходи на машиностроительный, на нефтеперерабатываю¬щий — люди сейчас везде нужны.
Мать провела ладонью по моим волосам:
-Жениться ему надо, Коля! Парню уже двадцать четыре года.
-Успеет! Сначала нужно самостоятельным стать, научиться
деньги зарабатывать. На что он семью кормить будет?
Мать вздохнула:
— На первых порах мы поможем...
— Конечно, если сам будет стараться, почему ж не помочь? — отец поглядел на меня и улыбнулся: — А невесту я тебе найду! Есть у меня на примете одна девочка.
— Уж не Роза ли из военкомата? Так она выше его ростом и вообще, с характером... — вскинулась мать.
Я не выдержал:
— Да что вы все за меня решаете? Придет время, все само со¬бой решится. И не собираюсь я пока жениться.
— Нет, не Роза, — покачал головой отец. Холодняка знаешь? Ну, наш начфин. У него дочка на четыре года моложе Сережки. Шурой зовут!
Мать задумалась:-
— Пусть познакомятся... Но я не думаю, что у них что-то получится.
Отец встал из-за стола и потянулся:-
— Пойду, прилягу, устал я сегодня за день.
Отец ушел, а мы с мамой остались вдвоем почаевничать. Мое любимое печенье горкой лежало в хрустальной вазочке. Я хоть и парень, а всегда завидовал умению матери делать такую необык¬новенную выпечку, что полгорода ходило к нам за рецептами.
— Мама, — есть у меня одна мысль... А что если мне вернуть¬ся на флот и продолжить службу?
— Бог с тобой, сынок! Хватит с нас и одного военного в семье. Сам знаешь, всю жизнь на колесах...
— Но ты знаешь, сколько сейчас зарабатывают мичманы и офицеры? На заводе такие заработки и не снились никому!
— Не знаю, Сережа. Я так думаю, что тебе надо сначала же¬ниться, а потом с женой будете решать... Скажу тебе по секрету, отец обещал к твоей свадьбе комнату достать.
— Неужели? Что-то на него не похоже... Расщедрился!
— Ну ладно, Сережа, мне надо еще посуду помыть и полить цветы, а ты чем займешься?
— Хочу по городу пройтись. Соскучился...
Определенной цели у моей прогулки не было и я, не торопясь,
шел по улицам, вдыхая прохладный осенний воздух. Золотая осень искрилась и с грустью шелестела под ногами. Я вспоминал наш с мамой разговор и не заметил, как очутился у Надиного дома. Ноги сами привели меня к подъезду, с которым связано столько свет¬лых воспоминаний. Сел на лавочку и закурил. Мне казалось, что сейчас Надя выбежит, легкая, смеющаяся и бросится в мои объя¬тия. В дом входили и выходили Надины соседи, приветливо здо-
ровались со мной, спрашивали о службе, о планах на будущее и смотрели на меня с тревогой и сочувствием. Соседка по лестнич¬ной площадке, полная пожилая женщина, тетя Вера, села рядыш¬ком со мной и, покачав головой, сказала:-
— Ох, Сережа, ты даже не представляешь, как переживает твоя Надюха. После вашей встречи у них крупный скандал полу¬чился и дело, мне кажется, до развода скоро дойдет. Ведь несчаст¬лива она с ним, обижает он ее шибко, пьет часто. А вы такой па¬рой были!.. Весь дом радовался за вас, думали, что вот отслужит Сергей, и такую свадьбу справим... А оно вот как все обернулось! Но ты не переживай, сынок. Ты молодой, симпатичный и столько девушек вокруг! Любая пойдет, только помани, — тетя Вера вздох¬нула и стряхнула с моего плеча невидимую соринку.
— Все вы правильно говорите, но не могу я рядом с собой пред¬ставить другую девушку, — я встал и отбросил сигарету в сторо¬ну, — спасибо вам, тетя Вера! Пойду я, пожалуй...
— Иди, сынок, и дай Бог тебе счастья!
На другой день я уже был в отделе кадров машиностроитель¬ного завода. Предложили пойти учеником сверловщика и выдали разовый пропуск для ознакомления с цехом.
Механический цех встретил грохотом и устоявшимся метал¬лическим запахом. Я покрутился среди всевозможных станков и остановился у большого сверлильного агрегата, похожего на ба¬шенный кран. Мужчина лет сорока ловко управлялся, перестав¬ляя и закрепляя детали для сверления. Стружки из-под сверла с шорохом и потрескиванием вились и падали вниз, рабочий спе¬циальным крючком отбрасывал их в сторону, при этом часто спле¬вывая и морщась. Наконец он обратил внимание на меня и пома¬нил к себе взмахом руки.
— Ты не из «Комсомольского прожектора»?
— Нет, на работу пришел оформляться... Учеником сверловщика.
— А-а... — рабочий на миг задумался. — А знаешь, давай ко мне, у меня никого нет, — он снова сплюнул и поморщился.
Я решил поинтересоваться:
— У вас не изжога, случайно?
— Она, проклятая! Вчера какой-то шадым пили, а сегодня во рту, как на помойке. Ну ты как, надумал? Из армии, наверное?
Я кивнул:-
— Можно и с вами. А как заработки?
— Три месяца, как ученик, будешь немного получать, так ты пока не женат, зачем тебе больше? А работа не нудная, заказы разные... Ты давай сейчас к начальнику цеха с заявлением. Про¬сись к Трофимову, а зовут меня Валентином.
Я протянул руку:-
— Сергей!
-Вот и отлично! Потом подойдешь, скажешь...
Начальник цеха взял мое заявление, прочитал его и поинте¬ресовался:
— Где служил?
— Четыре года на флоте.
— Ну, это хорошо! А вот к Трофимову идти не советую. Он большой любитель закладывать за воротник. Даже увольнять его собирались. Правда, мастер на все руки, на любом станке в цехе может работать, любая операция по плечу, но пьет и прогуливает.
— Ничего, Александр Михайлович, зато будет у кого поучиться...
— Хорошо, только смотри, не научись у него пьянствовать. Иди в отдел кадров и оформляйся.
Итак, я рабочий завода тяжелого машиностроения! Служба на подводной лодке, постоянная жизнь в тесном мужском обществе помогли мне быстро найти общий язык с коллективом и влиться в новую для себя семью. Но, признаться честно, эта работа не при¬несла желаемого удовлетворения. Служба — это одно, а обязалов¬ка на гражданке угнетает и, я бы сказал, порабощает человека. Ра¬бота в цеху от звонка до звонка отнюдь не настраивает на роман¬тический лад. И даже творчество, я чувствую, , чахнет в пыли и грохоте цеха. Душа требует чистоты, простора, воли. Невольно вспоминаются морские походы. И в душе в этот момент происхо¬дит невидимая, но до боли ощутимая борьба.
Не успел как следует привыкнуть к штатской одежде, а море — вот оно, снова зовет! Ложусь спать, закрываю глаза и слышу шум разбивающихся о борт корабля волн, свист ветра в надстрой¬ках, крики чаек. Так и засыпаю с чувством вернувшегося прошло¬го, куда входит море, корабли и... Надя. Она перед глазами посто¬янно. Хожу по улицам, вижу ее рядом с собой, стою у станка — и здесь ее хрупкая фигурка и нежное девичье лицо. Я засыпаю — она приходит в мой сон...
Тогда еще я не знал, что этот образ так и не покинет меня до самых преклонных лет.
Однако жизнь идет своим чередом. Почти год как я отслужил, но мысль о возвращении на флот не покидает мою бедовую голо¬ву. А сегодня мама сказала, что назавтра нас приглашают в гости. Идем мы к тому самому Холодняку, у которого дочка Шура. И, как я понял, завтрашний наш ужин посвящен моему знакомству с ней. Выходит, решили сосватать... А я и в глаза ее не видел и понятия не имею, с кем мне завтра предстоит познакомиться. Где-то в глу¬бине души я был против такого сватовства. Но, нечего таить гре¬ха, жениться мне хотелось. Надоело бесцельно шляться по ули¬цам. Да и возраст в двадцать пять лет не позволяет...
За столом наши родители оживленно болтали о работе, о садо¬вых делах, о том, какие нынче уродились грибы и о всяком прочем.
А мы с Шурой сидели, уткнувшись в свои тарелки, и боялись взгля¬нуть друг на друга. Я заметил, что на нас украдкой посматривают, а мама даже толкнула меня под столом ногой. Я вздохнул—надо дей¬ствовать... По правде сказать, от своей будущей невесты я был не в восторге. Конечно, она смазливенькая — ничего не скажешь... Но Александра была далека от женщины моей мечты и явно проигры¬вала перед Надей. Худенькая, светловолосая, черты лица тонкие, и вся она была воплощением серьезности и неприступности.
Я принялся задавать ей всевозможные вопросы, получал ко¬роткие однозначные ответы и что предпринимать дальше, толком не знал.
— Расскажите мне о флоте, Сергей. Это, должно быть, очень интересно!
Вмешалась Шурина мама:
— Вам, наверное, не интересно с нами, со стариками? На ули¬це тепло, идите, дети, погуляйте. Вот и познакомитесь поближе, расскажете друг о друге.
Мы бродили по вечернему Орску, с деревьев падала и с шур¬шанием ложилась под ноги осень. Дышалось легко и свободно. Говорили о чем придется, лишь бы не молчать. Когда я поворачи¬вал голову и смотрел на Александру, то видел почему-то Надю. Я рассказывал ей о службе на флоте, а в голове крутилась наша пос¬ледняя с Надеждой встреча. Усилием воли старался прогнать это наваждение — ничего не получилось.
— Вы все время о чем-то думаете, — догадалась Шура, — и даже не слышали, о чем я вас спросила.
— Да, я задумался, извините. Вспомнил о последнем походе в Александрию, — соврал я.
— Я спросила, была ли у вас девушка?
— Конечно, была! Только она не дождалась меня и вышла замуж.
Гуляли мы до двадцати трех часов и, когда пришли домой, ро¬дителей уже не было. Прощаясь, договорились встретиться завт¬ра вечером у ее дома.
Дни шли за днями. Каждый день мы встречались, то назначая свидание где-то в городе, то договариваясь о встрече у кого-то дома, пока не сыграли свадьбу. На свадьбе мой отец вручил нам ключи от комнаты, что располагалась в одном из семейных обще¬житий. На другой день мы отправились смотреть наше жилище. В комнате уже стояла кое-какая мебель, купленная нашими роди¬телями. Все самое необходимое на первых порах совместной жиз¬ни у нас было, и дальнейшее теперь зависело только от нас. Но мучило меня сознание того, что не было меж нами той любви, ко¬торая возносит человека к счастью. Александра была рассудитель¬на и холодна. Редко мне удавалось чем-либо удивить ее или при¬вести в восхищение. Отношения между нами сложились ровные,
без эмоциональных всплесков. Со стороны могло показаться, что прожили мы вместе не один десяток лет.
Сам я человек эмоциональный и неравнодушный ко всем про¬явлениям жизни, и меня зачастую раздражала ее прохладная мол¬чаливость. Даже в постели Шура казалась равнодушной и выпол¬няла супружеский долг с бесстрастностью манекена. Именно эти обстоятельства все чаще становились поводом к ссорам и досад¬ным недомолвкам.
Моя жена могла ни с того ни с чего, вдруг замолчать с обижен¬ным видом и не разговаривать по нескольку дней кряду. И как я ни допытывался о причинах этих обид, она хранила упорное молчание.
Тем не менее, жизнь наша продолжалась, и в один из сентябрь¬ских дней родился у нас сын. Имя ему выбрали жеребьевкой. Со¬брались мы в составе трех семей, каждый написал понравившее¬ся ему имя на бумажке и, свернутые в трубочку, они были водво¬рены в отцовскую шляпу.
Я написал имя Юрий, и когда мне предоставили право тянуть жребий, я вытянул именно свою трубочку.
Это случилось на втором году нашей совместной жизни, и я все чаще подумывал о возвращении на флот. Несмотря на моло¬дость, жизнь казалась мне однообразной и серой. Все делалось с неохотой. Рабочие будни мои протекали тоскливо и нудно. С нео¬хотой я шел на работу, с неохотой возвращался из цеха домой. Только с каким-то фанатичным упорством искал встреч с Надей. И когда эти встречи удавались, мы подолгу сидели на скамье, уеди¬нившись где-нибудь в дальнем углу парка машиностроителей. Мы просто говорили о всякой всячине, вспоминали годы нашей друж¬бы, своих друзей. Или просто молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга и шепоту кленовой листвы.
Наверное, для нас обоих это были минуты отдохновения и тихого счастья. Тогда нам казалось, что мы и не разлучались ни¬когда и наша юность продолжается. Не было разлуки, не было моей службы, как не было ее нелепого замужества и моей поспеш¬ной женитьбы.
Иногда Надя плакала, уткнувшись в мое плечо, и тогда я, сам готовый расплакаться, утешал ее, целуя и поглаживая по распу¬шенным темным волосам.

                Глава 2.
                ЖИЗНЬ-ЖИТУХА.

Несмотря на тепло и мягкую постель, спал прескверно. Ко все¬му прочему разболелось горло. Вся моя гортань покрылась гной¬ным налетом. Дыхание было затруднено и даже теплую воду при-
ходилось пить, морщась от боли. Говорят, что беда не приходит одна... Так и болезни сваливаются на меня одна за другой и, ка¬жется, ни конца им мет, ни края. Температура была постоянно вы¬сокая. Уже вторую ночь я беспокойно ворочаюсь, то обливаясь потом от жара, то коченея от холода. Вася где-то достал перетер¬той малины, и я пью мелкими глотками горячий ароматный чай. Потом засыпаю, и мне снятся кошмарные сны, от которых я ус¬таю еще больше, чем от самой болезни.
Зоя оказалась действительно противной бабой. Ее косые, не¬довольные взгляды в мою сторону не оставляли сомнения о жела¬тельности моего пребывания здесь.
Газ в квартире по каким-то причинам был отключен, и пользо¬вались здесь электрическим чайником. Но, оставляя меня одного в квартире, хозяйка прятала чайник под замок.
— Телевизор и свет без меня не включать, — безапелляционно заявила она мне, — нечего зря свет жечь — мы не миллионеры.
— Послушай, — вступился за меня Василий, — он же болен... А если чайку попить захочет?
— Перебьется без чая! А не нравится — вот Бог, а вот — порог...
Первым моим побуждением было встать и уйти, послав всех
куда подальше. Но, представив себя в таком состоянии на улице, пришлось смирить свою гордыню и покорно промолчать.
Зойка оделась и ушла по своим делам, а Василий присел ря¬дом со иной на пол:-
— Видишь, Серега, с какой мегерой мне приходится жить? Я уж с ней и так, и сяк... Не докажешь ей ничего. Ты тут лежи пока, а я сейчас схожу в столовую за обедом. Газа нет, приходится хо¬дить с кастрюлями в столовку. Потом придет сосед с пузырем, и вместе пообедаем. А на Зойку не обращай внимания. Я уже при¬вык к ее выходкам, привыкнешь и ты.
— Мне бы скорее выздороветь, и я сразу уйду, а то лежу тут как собака на сене.
— Ничего, потерпи, скоро поправишься, и что-нибудь приду¬маем. Мой сосед, кстати, в траловом флоте работает механиком. Поговорим сегодня с ним, может быть, он чем-то помочь сможет?
Васиным соседом оказался здоровенный мужик моих лет, только виски его щедро припорошила ранняя седина. Он вошел на кухню, моментально заполнив собой все пространство.
— Привет честной компании, — пророкотал басовитый, с хри¬потцой голос. На нем была черная майка и спортивные брюки. Грудь его и руки украшала густая татуировка с изображениями парусников, русалок и якорей. Весь вид его выдавал в нем старо¬го морского волка, много лет бороздившего моря и океаны.
— Знакомьтесь, — представил нас Вася, — это Федор, а это Серега.
Я пожал Феде протянутую руку, рука оказалась крепкой и мозолистой. Федор вынул из внутреннего кармана бутылку конь¬яка и водрузил ее на стол, из кармана брюк он достал лимон:
— Ну, что Бог послал...
— Подождите, — Василий снял с подоконника кастрюлю и открыл крышку. — Мы ведь еще не обедали сегодня.
В кастрюле оказалось картофельное пюре и несколько кот¬лет. У меня сразу засосало под ложечкой, и захотелось есть, хотя перед этим было полное отсутствие аппетита.
Федор внимательно посмотрел на меня:
— А ты чего квелый такой сидишь? Небось с похмелья?
— Здесь ты ошибаешься, — вступился Василий, — он уже мно¬го дней болен. А познакомились мы на службе. Были вместе на одной подводной лодке.
И Василий вкратце рассказал Федору о моих проблемах.
— Насчет медкомиссии и работы я могу кое в чем помочь, тут проблем не будет, — сказал Федор, раскупоривая бутылку и раз¬ливая коньяк по стаканам, — ты давай выздоравливай, и мы вмес¬те сходим в одну интересную контору.
— Что за контора? — поинтересовался я.
— Ну, это потом... Ты сначала поправься. А то, что на флоте служил — это хорошо! Не растеряешься... Единственное отли¬чие состоит в том, что у нас пахать надо. И пахать тяжело! На военке что — вахту отстоял и отдыхай! А здесь после вахты на первых порах руки терять будешь — не чувствовать их. Суть по¬нятна?
— Понятно, — говорю, — но все привыкают, и я привыкну. Сила есть, боцманское дело знаю... Мне бы зацепиться поскорей. Надоело бичевать до чертиков!
Мы уже допивали бутылку, когда вернулась Зоя и прямо с по¬рога набросилась на нас:
— А ну-ка, быстренько сваливайте! Устроили здесь пивнуш¬ку... Я же тебя предупреждала, Васька, чтобы никаких собутыль¬ников здесь не было.
— Зой, да ладно тебе, — мягко пророкотал Федор, — встрети¬лись, о деле поговорили...
— Знаю я ваши дела, кобели чертовы! Да если бы не я, Васька давно бы по миру пошел. Как вернулся со службы, так и не про¬сыхает. Как с рейса, так и за бутылку... Давайте, давайте, топайте, мне дела делать надо.
— Ну вот что, мужики, пошли ко мне. Моя Светка как раз ва¬реники крутит... Посидим, потолкуем за жизнь.
В отличие от моей хозяйки жена Федора встретила нашу ком¬панию тепло и радушно. В первую очередь Светлана нагрела в алю¬миниевой кружке водку и размешала в ней мед:-
— Вот, Сережа, лучшее для вас лекарство! Только пейте мел¬кими, частыми глотками. Напиток горячий, не обожгитесь... И, видя мое замешательство, уверенно проговорила:
— Знаю, как это противно, но вы же не хотите долго болеть? Пейте и закусывайте вот этими огурчиками. Селедочкой угощай¬тесь. А вареники с картошкой сейчас будут.
Я не выпил и половины кружки, а захмелел так, будто целую бутылку употребил. Сидел и чувствовал, как по моему телу ручья¬ми стекает пот. Федор хлопнул меня по спине:
— Завтра встанешь как огурчик! Пей еще, я на себе это ле¬карство испытал.
— Спасибо, — говорю, — это все хорошо... Меня мучает, как я со своими зубами медкомиссию пройду?
— Я тебя в такое место отведу, где с зубами тебя торопить не будут. Будешь работать и между рейсами лечиться.
Неужели скоро закончатся мои скитания? Даже не верится. Скорее всего, мне так и придется ходить по кругу, словно лошадь, и вечно крутить никому не нужное колесо. Однако на другой день я почувствовал себя намного лучше. Только еще болело горло и ныли проклятые зубы. Я оделся и отправился на главпочтамт.
Меня ждало долгожданное письмо от Гали. Сгорая от нетер¬пения, я здесь же вскрыл конверт. Письмо на удивление было ко¬ротким и лаконичным.
«Здравствуй, милый Сереженька!
Очень беспокоюсь о тебе. Ты так и не написал ни одного пись¬ма. Может быть, дорожные романы стали для тебя привычными и я просто очередное твое приключение. Я же после нашего проща¬ния не знаю покоя ни днем, ни ночью. Ты так и стоишь перед гла¬зами. А у меня даже твоей фотографии нет.
Сереженька, я тебя прошу — приезжай ко мне! Приезжай совсем. Бросай свой север, и мы будем вместе навсегда.
Умерла моя мама, и мне не хочется жить одной в такой боль¬шой квартире. А на других мужчин я даже смотреть не хочу.
Если у тебя нет денег на дорогу, я вышлю, сколько надо, и буду тебя ждать. Мне кажется, мы подходим друг другу и будем счаст¬ливы вместе.
Жду твоего письма или телеграммы. И помни, что я люблю тебя и всегда жду!
Целую. Твоя Галина.»
Признаться, я так и думал, что Галя просто случайный дорож¬ный роман. Но женщина с неземными глазами думает по-друго¬му. Вот это да...
Ее чувства оказались крепче моих! О сладкое мгновение сча¬стья! И не все еще потеряно, и тебя кто-то любит на этой грешной земле!
Ликует душа! Ликует удовлетворенное самолюбие, черт бы его побрал--- И это в моем-то положении, когда ни кола ни двора! Не¬ужели я еще кому-то нужен? Да быть этого не может! Это, верно, лукавая ухмылка судьбы. Шутка... А если серьезно? Тогда надо немедл.енно садиться за ответное письмо. Таких признаний нор¬мальные люди без ответа не оставляют. Первым моим порывом было все бросить и ехать в Свердловск. Я сел за стол и задумал¬ся Искушение велико — начать новую семейную жизнь. Со сво¬ей Олей-Аленой развестись недолго...
Я сидел в зале главпочтамта, и мысли мои путались и переска¬кивали с одного на другое. Наконец, решившись, взял лист бума¬ги и начал писать:

«Здравствуй, милая Галочка!
Получил твое письмо. Прости, что не писал тебе все это вре¬мя. Главная причина в том, что пока нечем тебя порадовать. Жизнь протекает все так же, в маете и болезнях. Черная полоса моей судь¬бы тянется до бесконечности. Порой мне кажется, что я болен некой хронической болезнью. А первыми синдромами этого за¬болевания является острая недостаточность счастья с патологи¬ческой неустроенностью. Но не это самое страшное! Главное в том, что я научился воспринимать такую жизнь совершенно спо¬койно, ни на что не жалуясь и никому особенно не завидуя. Как будто омертвели во мне какие-то нервные окончания и я сейчас не живой человек, а зомби, которому совершенно все равно, что с ним делается.
Сейчас меня приютил на время один из моих сослуживцев. Но чувствую, что со дня на день мне укажут на дверь. Сестра у него настоящая мегера! Она уже намекает на то, чтобы я убирал¬ся. А куда мне идти? Наш бич-отель опечатала милиция. Так что положение мое сейчас хуже прежнего. Но стараюсь не панико¬вать и смотреть на все философски. Правда, сосед моего сослу¬живца пообещал помочь с медкомиссией и трудоустройством. В ближайшее время есть шанс все устроить так, как надо.
Галочка, я ведь тоже люблю тебя и постоянно вспоминаю о времени, которое мы провели вместе! Поверь, ты оставила в моей жизни неизгладимый след и твои волшебные глаза всюду меня преследуют. Уже несколько раз видел тебя во сне. И вот теперь, когда ты предлагаешь мне все бросить и приехать, я растерялся. Не знаю, что и ответить тебе... Сейчас я не смогу на это решиться. Не хочу садиться на твою шею. Тебе самой нелегко с детьми жи¬вется и зарплаты едва хватает... А тут еще я свалюсь на голову. Ты, наверное, скажешь, что я там устроюсь на работу и все нала¬дится. Но ведь пока устроюсь, пока заработаю... Не забывай, что я еЩе алименты должен платить своей первой жене. Сейчас, пока я не работаю, растет задолженность, и с меня на первых порах бу-¬
дут удерживать пятьдесят процентов. Мое самолюбие не позво¬лит взваливать эту обузу на тебя.
Видишь, как все складывается, моя хорошая! Предлагаю под¬держивать переписку. Я тут устроюсь, заработаю какие-то день¬ги, и тогда мы решим, что делать дальше. Ведь еще какая-то сила меня здесь держит...
Это море! Лучшие годы моей юности прошли здесь, и я по- настоящему полюбил эти места. Мне кажется, что уеду, я и обо¬рвется жизнь, и останутся только воспоминания. Пусть сейчас тя¬жело, но лиши меня этого соленого воздуха, уведи подальше от причалов — и я потеряю все!
Не хочу, чтобы эти годы оставались за спиной. Пока я здесь, вроде бы и юность продолжается и море так же шумит. И сейчас моя голубая мечта — снова ступить на палубу корабля. И я не ус¬покоюсь, пока не добьюсь своего. Я еще никогда не сворачивал с намеченной дороги. А ты, миленькая, предлагаешь мне все бро¬сить, изменить самому себе. Но через годик могу приехать, толь¬ко ведь ты не дождешься и обязательно выйдешь замуж. Такая кра¬сивая женщина не может оставаться одна. Согласна? Но в любом случае ты мне пиши. Твоя моральная поддержка мне будет очень кстати. Ты знаешь, что я совершенно один в чужом городе. И еще хочу попросить тебя выслать свою фотографию. Я буду хранить ее у самого сердца.
Целую тебя тысячу раз. Твой Сергей!»

Я вышел из здания почтамта и, не торопясь, побрел по холод¬ным, насквозь продуваемым улицам. Глубоко задумался и не за¬метил, как очутился на морвокзале, прямо у причала, где одиноко стояла «Комета». Пройдя по стальному гулкому настилу, остано¬вился на самом краю. Кольский залив лениво катил свои темные маслянистые волны. Они шлепались о причал и, вспенившись, опадали вниз. Остро пахло мазутом и водорослями. Мелькнула шальная мысль — оттолкнуться и броситься в эту ледяную воду. И поплыть! Неважно куда. Плыть слепо и бездумно, пока очерта¬ния берегов не пропадут за горизонтом.
Внезапно из глубин памяти всплыл образ Нади. С мужем она развелась, и с тех пор я все чаще задумываюсь о возможности на¬шей встречи. Но судьба так далеко раскидала нас друг от друга, и так много утекло воды... Та ли это девочка, которую я когда-то знал? Да и я уже другой человек, и жизнь меня основательно пе¬рековала, и на многие вещи заставила смотреть по-другому. Но представляю я свою Надю именно такой, как много лет назад.
Да, многое изменилось и вокруг меня, и во мне самом. Вот уже и женат был дважды, а любовь к ней не ослабла а, казалось, стала более основательной и нежной. И это, теперь я уже знаю, на всю жизнь!
А что же сейчас со мной происходит? Чередование черных и белых полос в судьбе закончилось, и теперь, как по дорожке, ша¬гаю по сплошной черной полосе. Надолго ли это? И словно ответ на этот вопрос мозг пронзила острая боль в зубах. Правая щека давно уясе онемела и казалась чужой. Держалась температура, и я едва стоял на ногах из-за слабости. Я закурил и набрал в рот побольше дыма. Боль не отступила, она из острой сделалась тупой и ноющей. Куда сейчас? К Васе идти не хочется. Как представлю брюзгливую физиономию его сеструхи, так передернет всего. Есть ведь люди, которые вызывают такую неприязнь... Но идти больше некуда. А может, в поликлинику? Попытаю счастья еще раз.
В поликлинике рыбного порта народа было на удивление мало. У окошка регистратуры стояли две женщины, но подходить сюда я не решился. Не хочу нарываться на грубость и пренебрежитель¬ные взгляды. Поднялся наверх, где располагалось несколько те¬рапевтических кабинетов. У одного из них не было никого, и я ре¬шительно толкнул дверь.
За столом врач — белокурая женщина приблизительно моих лет — встретила меня спокойным изучающим взглядом.
— Вашу карточку, пожалуйста, — коснулся моих ушей мяг¬кий, грудной голос.
Не дожидаясь приглашения, я уселся на стул напротив док¬торши и смущенно улыбнулся:
— Нет у меня карточки, и талончика тоже нет. В регистратуре мне отказали!
Она удивленно подняла брови:
— Как это отказали, почему?
Я вкратце рассказал ей о своих недугах и мытарствах...
— Так что, — говорю, — вы можете меня или прогнать, или принять — я в ваших руках!
— Ну, что ж, — женщина вздохнула, — раздевайтесь по пояс. Она меня долго слушала, заставляя то дышать, то не дышать, по¬том осмотрела горло и наконец, проговорила:-
— Вам, молодой человек, надо лежать в больнице, а не разгу¬ливать по городу. Могу вас обрадовать — у вас все признаки пра¬восторонней пневмонии и обложная ангина, а так же сердечная аритмия.
— Что же мне делать? Нет ни прописки, ни жилья...
— Не знаю, что и сказать вам, — в ее взгляде мелькнуло со¬чувствие, — в больницу вас не возьмут и оставаться на улице нельзя.
Я пожал плечами и обречено махнул рукой:  -
— Потому и пришел к вам, что деваться мне некуда.
— У вас есть какие-нибудь документы?
Вместо ответа я достал паспорт и положил его на стол:-
— Может быть, — говорю, — у вас есть на примете какая-ни¬будь сердобольная старушка, чтобы на время приютить меня?
—Да что вы, Сергей Николаевич, таких старушек сейчас днем с огнем поискать. Все они стараются три шкуры с тебя содрать — по опыту знаю... Она надолго задумалась.
— Знаете, я могла бы вас к себе пригласить, но со дня надень должен муж из рейса вернуться. Представляете, какова будет его реакция?
Я усмехнулся:-
— Да уж, представляю! Да вы не беспокойтесь, я не пропаду. Мне бы лекарств каких...
— Что ж, с лекарствами я вам помогу. Вы посидите здесь не¬сколько минут, я скоро вернусь, — докторша поднялась и быстро вышла из кабинета.
А ведь хочет, я чувствую, помочь. Есть еще понимающие люди... Но порою у таких людей есть желание помогать другим, но нет возможности. И никто в этом не виноват.
Уже теперь, много лет спустя, когда пишу эти строки, я пони¬маю, что во всех своих неудачах и болезнях мы виноваты сами. Своими неисчислимыми грехами — невоздержанием, завистью, равнодушием и даже гордынею. И это — моя карма! Накопления всего отрицательного и порочного. Они непосильным грузом да¬вят на плечи, мозг, сознание. Мы порою сами того не сознавая, отталкиваем от себя свет и добро. Том самым ослабляем себя и падаем духовно. А к ослабленному человеку, словно к магниту, прилипает всякая нечисть, приносящая страдания и болезни.
Но тогда я не думал об этом. Грешил на судьбу... О человек, как ты слеп, и в слепоте своей неприкаянно блуждаешь во тьме невежества. И жизненный опыт только тогда хорош, когда его не ленятся с умом применять. Грош цена тому опыту, который мы отбрасываем, словно ореховую скорлупу, нисколько не потрудясь проанализировать его и сделать выводы.
А у меня подрастает сын, и я не хочу, что бы он повторял мои ошибки.
— Заждались, наверное? — в кабинет зашла моя докторша и протянула целлофановый пакетик, набитый всевозможными пу¬зырьками и таблетками.
— Ничего, я у вас отогрелся и отдохнул.
Я принял из ее рук лекарство:-
— Спасибо вам большое, теперь я обязательно поправлюсь!
Врач подробно объяснила, какие и в каких дозах принимать
лекарства и, вздохнув, сказала:-
— Поверьте, я бы очень хотела вам помочь! Вам надо лежать и пить чай с медом... А вы не пробовали устроиться на железнодо¬рожном вокзале в комнате отдыха? Трех дней вполне хватило бы.
— Нет, не пробовал, но там, наверное, принимают только с билетами на поезд...
— Не обязательно, Сергей Николаевич. Здесь не такой уж оживленный перекресток дорог, и часто места бывают свободны¬ми. И самое главное, там не очень дорого.
— Спасибо, обязательно попытаюсь!
Я поднялся:-
— Простите, как вас зовут?
— Евгения Семеновна.
— Спасибо еще раз, Евгения Семеновна. Я взял ее руку и с благодарностью поцеловал тонкое запястье.
Решаю идти снова к Васе. Если там совсем невмоготу станет, попытаюсь поселиться на вокзале. И... где наша не пропадала! А если по большому счету, то не все еще потеряно — живу ведь...
Дверь мне открыла Зоя:-
— Заявился?
Она презрительно поджала губы. Даже глубокие складки в уг¬лах рта выражали недовольство и презрение. Все те же неухожен¬ные волосы и кофта в масляных пятнах.
Хозяйка нехотя посторонилась, пропуская меня в квартиру: — Нет твоего Васьки, ушел с каким-то хлыщом водку пьянство¬вать, — грубо скаламбурила она.
Я разделся в прихожей и прошел на кухню, где, отыскав чис¬тый стакан, наполнил его водой.
Зоя встала в дверях и недовольно наблюдала, как я принимаю свои таблетки:-
— Устроили здесь госпиталь. Или больниц в городе нет?
— Так кто же меня в больницу без прописки примет? — как можно мягче ответил я. — Мне бы три дня еще и ... поправлюсь.
— А если участковый заявится с проверкой, тогда что я ему скажу? Не хочу я неприятностей из-за тебя!
— Да ладно, ладно, уйду, вот только Васю дождусь, — не вы¬держал я, и голос мой уже не звучал просяще, как раньше. И до того противной и мерзкой показалась мне в этот момент эта жен¬щина…  Да и женщина ли это? А ведь была когда-то молоденькой и привлекательной, наверное... Сейчас это черный сгусток желчи и мироненавистничества.
Да и сам себе я стал противен, что приходится унижаться. Да лучше под забором подохнуть от голода и холода или в подвале сгнить...
— Ну, жди своего Ваську, — Зоя повернулась и уже через пле¬чо бросила: — Чайник только не включай — не напасешься тут на вас...
Крепко сжав зубы, что бы не нагрубить, я отвернулся к окош¬ку и сделал вид, что наслаждаюсь открывающимся пейзажем.
Хотя до вечера было еще далеко, очень хотелось спать и, не¬взирая на настроение хозяйки, захожу в комнату и падаю на свой матрас у батареи под окном. Зоя сидела на диване и што¬пала носки. Исподлобья взглянула и нечленораздельно что-то проворчала.
Зубная боль от выпитых таблеток утихла, глотать тоже стало легче, и, не успев коснуться головой подушки, я провалился в глу¬бокий сон.

                Глава 3.
                В ПРЕДВЕРИИ  НОВОГО. 
               
Пребываю в  ожидании чего-то волнующего и долгожданного. Уж так устроены мы, люди!
Уже четвертый год как отслужил срочную, а душа пребывает во всё большем смятении. После четырехлетних морских стран¬ствий не сидится мне на месте. Душа рвется куда-то вдаль... По¬пробуй, останови ее!
Семейная жизнь успела наскучить. Работа на заводе не при¬носит желаемого удовлетворения. Ссоры и недомолвки в семье... Откуда они? Да все от того же душевного состояния.
— Да что у тебя, Сережа, иголки в одном месте понатыканы, что не сидится на месте? Все куда-то бежишь, суетишься, мечта¬ешь, — говорит мама, с беспокойством поглядывая на меня. — Выбрось ты этот флот из головы! Отслужил свое — и будет тебе...
— Мама, отец всю жизнь служит и... ничего! Неплохо ведь...
— А что ж тут хорошего? Сам знаешь, всю жизнь мы на коле¬сах. Мотаемся всей семьей по городам и весям. Вы с Сашей моло¬дые, вам что... А я уже давно устала от бесконечных переездов, контейнеров, жизни на ящиках и сундуках. А теперь и ты туда же. Уймись ради Бога!
— Не могу я здесь, мама! Там будет лучше! Мне нравятся ко¬рабли, море... И зарплата приличная! С Шурой я говорил — она не против. Мне надо туда поехать, устроиться, получить кварти¬ру, а потом вызвать семью. Мам, а отец что говорит? Как он отно¬сится к моей идее?
— Отец намекает, что стоит попробовать, но ты пойми меня, сынок... — мать провела ладонью по седеющим волосам, — как я тут без тебя буду жить?  Испереживаюсь вся. Да и здоровье у меня уже не то... Гипертония совсем доконала! Умру, ты и знать не бу¬дешь в своем море.
— Ну, ты это брось, мам! Выглядишь ты на все сто, и такая же красивая... А я послужу лет пять и вернусь.
— Ну ладно, Сережа, ты уже вполне взрослый человек и дол¬жен сам знать, что для тебя лучше. Но сердце мое материнское ох как тревожится! Нехорошие у меня предчувствия...
Тем не менее, через несколько дней я уже был в военкомате, где меня охотно приняли, быстро нашли личное дело и пообеща¬ли послать запрос в отдел кадров Северного Флота. Если там тре¬буются специалисты моего профиля, мне вышлют повестку и за¬тем направят в школу мичманов в Североморск.
Ждать ответа с флота придется не меньше трех месяцев. Но неужели моя мечта сбудется, и я вернусь к дорогим моему сердцу подводным лодкам и снова вдохну соленый морской воздух ? Даже не верится!
До чертиков надоел этот цех! Побродил по заводу и зашел в цех металлоконструкций. Долго ходил по пролетам, присматри¬вался, останавливался у станков. Понравился плавильный. Пого¬ворил с ребятами, объяснили мне, что здесь к чему, потолковали о заработках. Решил перевестись сюда. И вот через три дня я уже правильщик. Работа несложная, хотя и трудоемкая. Единственный минус — пыль. Мельчайшие металлические частицы клубятся над станком, с щелканьем летит окалина. В конце смены все черные, как шахтеры. «Нет, — как говаривал О.Бендер, — это не Рио-де- Жанейро!» По сравнению с прозрачным и звонким океанским воздухом любой цех здесь крупно проигрывает. Но я работаю, тер¬пеливо дожидаясь вызова на флот. Работаю ровно, и особо не вы¬совываюсь. Тем не менее, доработался до звания «Ударник ком¬мунистического труда»!
Господи, да что со мной? Когда я удачно проводил лодку по чужим фарватерам, испытывал куда большее удовлетворение, чем теперь.
Дома жена встретила молчанием. Губки надуты, брови насуп¬лены, глаза опущены... Сидит, что-то вяжет. А я, уставший как черт, захожу в нашу комнату и здороваюсь:
— Привет, Саня!
В ответ молчание, даже глаз не поднимает.
— И почему же ты молчишь, интересно? — спрашиваю, и мое серое вещество начинает усиленно шевелиться, пытаясь выдать на-гора информацию о моей возможной провинности. Ничего не находится! А моя половина продолжает молчать, слегка дернув плечиком.
— Ты мне можешь объяснить, в чем дело? Может, обидел чем, так ты прямо скажи,
— Ничего я тебе не скажу! — не поднимая глаз, буркнула Шура.
— Ну, смотри, дело твое! Дуйся, сколько влезет.
Чувствую себя как в безвоздушном пространстве, подвешен¬ным, без почвы под ногами. Считай, весь вечер испорчен. Ничего
не могу делать, ужинаю без всякого аппетита и смотрю телеви¬зор, ничего не видя и не слыша. То же серое вещество не дает по¬коя ни на минуту. Оно ворочается в коробке, стучит в виски... И все это в поисках своей собственной вины.
Искоса поглядываю на жену — все без изменений. Внутри меня постепенно нарастает раздражение, и я решаю, что не усну сам и не дам спать ей, пока не выясню причину ее обиды или еще чего там...
Несколько раз порываюсь заговорить — тщетно! Наконец, в безмолвии ложимся спать.
— Может, все-таки, скажешь, в чем дело? Я же уснуть не смогу.
— Отстань, ничего я тебе не скажу!
Через некоторое время вижу, что задремала моя ненаглядная. Беру ее за плечи и сажаю:-
— Извини, дорогая, но спать мы сегодня не будем, пока не выскажешь свои претензии.
О, разве стал бы я сейчас докапываться вот так до истины!.. А тогда я решил, что ее упрямство нисколько не круче моего. Так и просидели до утра. А ведь обоим на работу надо собираться. Пой¬ми тут женщин...
Вечером, после рабочего дня Шура как ни в чем не бывало разговаривала, мы мирно ужинали, смотрели телевизор и обсуж¬дали будущие изменения в нашей жизни. Вчерашнюю историю я умышленно не вспоминал, опасаясь, что снова замкнется и замол¬чит. Но подобных бессонных ночей было немало за нашу совмес¬тную семилетнюю жизнь.
Юрик подрастает живым и смышленым малым. Скоро и ему придется уехать в дальние края. Хочу показать ему море и кораб¬ли. Мальчишкам это всегда интересно!
Лето в разгаре. В городе душно и пыльно. С нетерпением до¬жидаюсь субботы, чтобы уехать на природу, в зауральную рощу. Лето для меня самое нелюбимое время года. Ненавижу жару! Осень с ее прохладой и дождями — моя стихия. В Заполярье я себя чувствую намного лучше.
А здесь только у реки нахожу отдохновение, запасаюсь про¬хладой и чистым воздухом на всю следующую неделю. Стараюсь идти без Шуры. В одиночестве чувствую себя комфортнее. Ни¬кто не мешает предаваться размышлениям.
Трамвай, идущий в старый город переполнен. Протискиваюсь на заднюю площадку последнего вагона и, зажатый со всех сторон потными телами, с нетерпением отсчитываю остановки. Кто-то тро¬нул сзади мой затылок. Подумал, что задели случайно, и не обра¬щаю внимания. Тронули еще раз, явно с намерением обратить на себя внимание. Оборачиваюсь — на меня с улыбкой смотрит Надя. Она стоит вплотную к моей спине. Как же я ее раньше не заметил?
— О, привет, Надюша! — пошевелив в толпе плечами, развора¬чиваюсь, и мы оказываемся лицом к лицу, плотно прижатые друг к другу. С удовольствием ощущаю ее горячее, упругое тело под лег¬ким ситцевым платьицем. Охватило давно забытое чувство перво¬зданной нежности и горячей волной охватило сердце. Положил руки на ее талию и поцеловал в знакомую ямочку на правой щеке.
— Сережка, ты сумасшедший! Люди же кругом...
Но я уже никого вокруг себя не замечал. Как это было всегда, Надя заполнила меня всего, овладела всем существом. Я забыл, что женат, забыл, зачем и куда еду в этом трамвае. А что людям до нас ? Я еще раз поцеловал Надю.
— Ты куда?
— К сестре надо съездить. Просила помочь в огороде... А ты?
— Да вот, решил искупаться да на песочке поваляться. Может к сестре, в другой раз, а сейчас поехали вместе?
— Нет, Сережа, я ведь обещала... — Надя посмотрела на меня этак лукаво:-
— Ты скажи, где будешь отдыхать, а я побыстрее освобожусь и приеду к тебе.
— Вот и отлично! Приходи обязательно, я тебя буду ждать. Меня найдешь на нашем месте. Помнишь, где мы всегда купались?
Надя кивнула и с грустью улыбнулась:-
— Сережа, я помню все, что связано с тобой! Каждую мелочь! Ну, пока... Тебе, кстати, выходить.
Трамвай остановился у моста через Урал, и я вышел вместе с толпой таких же жаждущих прохлады молодых людей.
Давно облюбованное место оказалось свободным. Оно распо¬лагается очень удобно у двух раскидистых кленов так, что есть возможность и на солнышке полежать, и в тени, когда надо спря¬таться. Вдобавок местечко скрыто от любопытствующих случай¬ных взглядов. Надо пройти совсем рядом, чтобы увидеть отдыха¬ющих здесь людей.
С удовольствием погрузил распаренное на солнце тело в про¬хладные воды реки, несколько метров проплыл под водой, на мгно¬вение ощутив себя в колышущемся мире полутеней.
На берегу расстелил припасенное покрывало и с блаженством растянулся, подставляя себя уже ласковым солнечным лучам. Хо¬рошо! Хорошо бы вот так отрешиться от этого суматошного и душ¬ного мира и ни о чем не думать. Но нет, так не бывает! Минуты блаженства закончатся, и опять надо уходить туда, где по пятам преследуют неприятности и проблемы, маленькие радости и боль¬шая грусть... Что же со мной происходит? Жизнь казалась про¬стой и безоблачной. Годы службы, к счастью, были, наверное, са¬мыми светлыми и благотворными. И не жаль этих лет, лучших лет юности. Они многое дали, они заставили смотреть на жизнь бо¬-
лее пристально. Любовь к Наде освещала весь пройденный путь теплом и надеждой. А почему я говорю в прошедшем времени? Она и сейчас освещает, несмотря на то, что не сбылись наши меч¬ты, не претворились в жизнь радужные планы. В конце концов начались мои да и ее тоже неудачи. Надин нелепый брак закон¬чился крахом, после которого остались разочарование и боль. Мой брак тоже нельзя назвать идеальным... Любовь? Да нет, ее не было! Поспешил я... Шура далека от идеала, к которому я стремился. На¬верное, после Нади своего идеала мне уже на встретить. Хотя кто знает... Ехать надо! Непременно! Туда, где море, подводные лод¬ки, шторма и тревоги. Там моя стихия, там — настоящая жизнь!
Не понимаю тех, кто «косит» от службы, увиливает любыми путями. Не знаю, как в других родах войск, а спросить любого, кто отслужил на флоте, и не услышишь недовольных и разочаро¬ванных. Мы с гордостью говорим о флоте, о своих кораблях. А тем, кто там не служил, крупно не повезло.
Через три дня день Военно-Морского Флота. По обычаю, все бывшие моряки в последнее воскресенье июля собираются вмес¬те, чтобы отметить свой праздник. Целый год я с нетерпением жду этого дня, чтобы встретиться с ребятами, поговорить, вспомнить о службе и, естественно, хорошо погулять. Есть у нас на озере го¬родского парка заветное местечко, где мы собираемся и подни¬маем корабельный флаг. Это — наша гордость и наша юность!
Так я лежал, закрыв глаза, и, не торопясь размышляя, пока не по¬чувствовал на своем лице тень. Кто-то стоял, заслонив от меня солнце.
Это была Надя. Она стояла, покачивая в руке объемистый па¬кет, и тепло улыбалась.
— Быстро ты обернулась, — удивился я, — только разок ус¬пел окунуться.
— Пришлось немного схитрить, а иначе до вечера от нее не уйдешь.
Надя поставила на землю пакет и быстро скинула с себя пла¬тье. На ней был голубой, в белую полоску купальник. Красивый, ровный загар матово блестел на солнце.
Я хлопнул ладонью рядом с собой:-
— Садись, немного остынь и пойдем поплаваем. А это что у тебя? — я кивнул на пакет.
Надя легла на спину и закрыла глаза:-
— Я подумала, что мы здесь можем проголодаться, вот и взяла кое-что... Если хочешь, давай перекусим. Я сама еще не обедала.
— Наденька, ты молодец — попала в самую точку, подкрепить¬ся не помешает. Но сначала все-таки мы искупаемся. Вперед?
Мы вошли в воду, и я сразу же нырнул в глубину. Развернув¬шись под водой, я подплыл к стоящей по грудь в воде Наде и обнял ее за ноги. Было слышно, как она громко вскрикнула, но быстро успо¬-
коилась и, взяв меня руками за голову, вытянула из-под воды. Мы снова оказались лицом к лицу. Я поднял ее, невесомую в воде, на руки и закружился на месте. Нет и не было в жизни более приятной ноши, чем это неповторимое и дорогое существо. Но почему судьба так жестоко и несправедливо распорядилась с нами? Почему мы не мо¬жем принадлежать друг другу? Вся жизнь могла сложиться по-дру¬гому. Любая судьба, как и любая история, складывается по кирпичи¬ку. Если вынуть один камушек из стены мироздания или заменить его на больший или меньший - все строение рухнет, или примет иной облик. Не так ли складываются наши жизни? И не сами ли мы скла¬дываем эти кирпичики, не сами ли их перетасовываем? То-то!
Надя вдруг крепко обхватила меня рукой за шею и прижалась головой к плечу. Из ее глаз сами по себе потекли слезы, и она по-детски жалобно всхлипнула:-
— Сереженька, милый ты мой мальчик, что же нам теперь делать, как жить дальше?
От такого неожиданного проявления чувств я растерялся и первое мгновение не нашел, что ответить, лишь молча прижимал Надю к себе.
— Я ведь так хотела быть твоей, Сережа! Какая же я дура! Боже мой, какая я дура!
— Успокойся, Наденька, не надо так убиваться. Я же знаю, что ты ни в чем не виновата. Ну, будет тебе, будет...
Я опустил руки, и она встала, все еще прижимаясь ко мне и дрожа всем телом.
— Пошли на берег, ты замерзла совсем, — взял ее за руку и мы вышли на пышущий солнцем песок.
Надя достала из сумки косметичку, привела в порядок воло¬сы, погляделась в крохотное круглое зеркальце и со смущенной улыбкой проговорила:  — Глупая я, правда?
Я сел на покрывало и снизу вверх смотрел на эту молодую, но уже несчастную женщину:
— А ты знаешь, у меня тоже случаются такие моменты. Осо¬бенно, когда стихи пишу. Иногда слезы сами по себе наворачива¬ются, и ничего тут не поделаешь. Сердцу не прикажешь замол¬чать, и душу в клетку не запрешь.
— Знаешь, Сережа, я тебя часто во сне вижу и просыпаюсь всегда в слезах.
Надя села рядом со мной и глубоко вздохнула.
— Ну, — я потер ладонями, — что тут у нас насчет пожевать имеется?
Она выложила из сумки жареную треску, несколько вареных яиц, колбасу, редиску, лук и в заключение протянула мне бутыл¬ку марочного портвейна:—
-Сможешь открыть?
— Это запросто! — я взял вино и несколько раз ударил кула¬ком по донышку бутылки. Пробка наполовину вылезла, и я уже пальцами легко ее вытянул совсем.
— Ни разу не видела, чтобы так открывали, — она засмеялась: — На флоте научился?
— Всякое случалось... — ответил я уклончиво и налил вино в пластиковые стаканчики.
— Надюша, а какие у тебя планы на будущее, что делать бу¬дешь?
— Планы? А никаких планов пока нет. Работаю, вот и все... А замуж, если это тебя интересует, больше не собираюсь. Мне и этого теперь на всю жизнь хватит. Ах, Сереженька, как бы мы жили, обернись все по-другому, — она посмотрела на меня дол¬гим изучающим взглядом.
— Я все время об этом думаю, Наденька. Мне сейчас нисколь¬ко не легче, чем тебе. Поторопился я с женитьбой. Между нами нет и сотой доли того, что было с тобой. И самое страшное — люб¬ви нет! И сына поспешили народить. Чувствую, что в одно пре¬красное время он останется без отца. А это очень грустно... И сей¬час я намерен изменить всю свою жизнь. Собираюсь снова на флот. Теперь жду вызова из Североморска.
— Ты так и не оставил этой идеи? Я думала, что это у тебя блажь, которая скоро пройдет.
— Нет, моя хорошая, это очень серьезно! После таких про¬сторов город кажется тесным и неуютным. Мечтаю попасть на атомные подлодки и я, поверь мне, не отступлюсь и не сдамся!
— Сережа, мы ведь тогда больше не встретимся с тобой. Сей¬час есть надежда хотя бы изредка видеться, а уедешь...
— Не будем загадывать, милая. Человеку не дано знать, что его ожидает завтра. День уже угасал, и солнце все глубже прята¬лось в ветвях деревьев. Людей на пляже становилось все меньше, а мы все сидели, обнявшись и замерев, словно в предчувствии чего-то долгожданного. Мы друг для друга оставались девствен¬никами, когда я уходил на службу, но по наивности считал, что встречу через четыре года ту же самую девочку. И это для меня было свято! Но и сейчас, по прошествии почти восьми лет, Надень¬ка оставалась для меня такой же. Наивно, да? Может быть! Носамо время усилило мою любовь, она стала непререкаемой и боже¬ственной. И я знал, что она для меня будет такой на всю оставшу¬юся жизнь.
На небосклоне уже проступали первые звезды, когда мы по¬кинули пляж. Шли молча, взявшись за руки, к трамвайной оста¬новке, и было удивительно легко от того, что провидение не подвигнуло меня разрушить то неприкосновенное, что было между
нами. Наверное, мы оба боялись все испортить. Опасались, что в наших отношениях образуется некая брешь, через которую хлы¬нет духота и пыль этого мира. Да, только так и должно все остать¬ся! Каждый из нас жил своей сумбурной и грешной жизнью, но между нами сохранялась хрустальная чистота юности. И мы должны сберечь ее на всю жизнь. Должна же быть у человека хотя бы крохотная частичка святого в этом захламленном и порочном мире. Может быть, эта частичка самого Бога?
Именно сегодня, на пляже, я дал себе клятву беречь и лелеять это золотое зернышко.

                Глава 4

                Через тернии...

Зойка, будь она неладна, совсем озверела! Конечно, Вася на моей стороне. Да и не может быть иначе по неписаным законам военно-морского братства. Вася никогда не пасовал в самых опас¬ных ситуациях. Особенно во время последней автономки. Но здесь, перед лицом своей сестры, в общем-то, грубой и неотесан¬ной бабы, морской волчище вынужден сдаться и поднять лапки кверху.
Моего присутствия хозяйка уже нисколько не стесняется. Демонстративно при мне переодевается, выходит голой из ван¬ны, нисколько не интересуясь, смотрю ли я на нее. Но, честное слово, назначь мне приличную зарплату только за то, чтобы со¬зерцать Зойкины прелести, я бы немедленно уволился. Представь¬те себе запущенное, обрюзгшее тело с тяжелыми жировыми складками на животе и по бокам, рыхлые руки и ноги, низко ви¬сящие, словно на вытянутом мочале груди, а также толстые, ни¬когда не стриженные ногти на ногах и козлиные бородки волос под мышками, тогда вы все поймете и войдете в мое положение.
— Смотрю на тебя, — говорю я Васе, — и не могу поверить, что совсем недавно ты предлагал мне переспать со своей сестрой. Ты не обижайся, Вася, но как бы мне сейчас тяжело не было, ро¬дом я не из помойной ямы... А если ты пошутил, то согласись — шутка твоя неудачная.
Василий рассмеялся и хлопнул меня по плечу:-
— Ладно тебе, Серега... Хотелось как лучше. Только я знаю, что многие, даже самые некрасивые бабы, меняются в лучшую сто¬рону, если ими как следует заняться.
— Ну, уж нет, дружище! У меня просто не хватит мужества решиться на этот шаг. Для подобных экспериментов я не гожусь. Кстати, как там Федя поживает? Он обещал мне с медициной и работой помочь.
— Раз обещал — сделает! Ты, я вижу, на поправку пошел?
— Да, мне намного лучше, только зубы донимают по-прежнему.
Василий посмотрел на часы:
— Сейчас — восемнадцать... В двадцать Федор должен вер¬нуться с работы, а пока давай, чаи погоняем. Зойка придет не ско¬ро, так что расслабься и чувствуй себя спокойно.
— Ничего себе, спокойно, — отстранился я, — ты не слышал, что она тут сегодня утром мне выговаривала?
— Чего она опять отмочила?
— Орала, что мне лучше подобру отсюда сваливать, иначе мы с тобой оба будем иметь бледный вид. Я сидел вот тут и пил чай, так она у меня из рук чашку выхватила и вылила в раковину, пред¬ставляешь? Твоей сестре лечится надо, а она до сих пор на сво¬боде.
— А ты не обращай внимания, Серега. Это она на язык такая, а на деле вполне безобидная. Я же ее лучше тебя знаю. Хотя и твое настроение понять можно...
Мы сидели на кухне, и пили густой ароматный чай с душицей, вспоминали о службе.
— Ты жалеешь, что ушел со службы? — спросил я.
— Если честно, то не очень... А по кораблю нашему скучаю. Да и по ребятам тоже.
— А я все никак не могу забыть тех, кто в девятом остался. И вспоминаю о них, как о живых. Так и стоят перед глазами. Осо¬бенно мои рулевые. Хорошие были пацаны, Вася!
— Всех жалко, Сережа! Все молодыми были и все хотели жить.
— Ты знаешь, иногда думаю, что, может быть, было бы лучше остаться там, с ними, чем вот так...
Вася резко замахнулся:-
— А по роже не хочешь за такие слова? Смотри-ка, разгово¬рился тут! Завидовать мертвым — последнее дело. Не по-христи¬ански это! Чтобы я больше не слышал...
— Да я так, к слову пришлось, не кипятись. Просто я устал мыкаться и болеть устал. Знаю, что все это в конце концов прой¬дет и все наладится.
Не для этого мы с тобой прошли через такое, что бы сейчас сдаться на милость судьбы, браток! Надо терпеть и драться за себя, иначе — грош нам цена.
— Я сейчас только и делаю, что дерусь за себя, за свое выжи¬вание. Вот тебе спасибо — выручил, приютил, так сказать. Потом Федор поможет с устройством. Свет, Вася, не без добрых людей.
— Ты от Ольги давно писем не получал?
— Нет! Не пишет она мне. Думаю, ей сейчас не до меня. Сам понимаешь — холостяков в Гремихе полно, а она бабенка смазли¬вая и молодая. Чего ей терять?
— И ты так спокойно об этом рассуждаешь?
— А что ты хотел, чтобы я начал тут разоряться или тебе в ясилетку плакаться? Будь туда свободный въезд, давно бы там был -. Знаешь, Вася, я на это дело смотрю теперь по-другому. Я смеюсь над собой. Не узнал бабу как следует и привез ее себе на беду. Она будто всю жизнь ждала, чтобы оказаться в такой мали¬не. Нуда Бог с ней, пусть потешится!
— А ты молодец, что не отчаиваешься — дольше проживешь. И еще хорошо, что ребенок у вас не общий. Ты же ее с прицепом взял и потому ничего не теряешь...
— Да, если не считать моих нервов. Ты не смотри, что я такой спокойный. Не заглянешь же мне в душу... Атак — все нормально!
Мы налили еще по одной чашке чая и надолго замолчали. За окном царила холодная полярная ночь, редкие снежинки секли оконное стекло, и мне подумалось, что оказаться сейчас на улице было бы весьма некстати.... Интересно, где сейчас дядя Коля? Чем и как живет? Сидит ли в тюрьме или разделил участь Татарина и погиб от ножа? Хороший мужик, душевный, но несчастный по жизни. Сколько таких вот мужичков живет по чердакам и подва¬лам... Разве этим интересуются те, кто обитает за толстыми сте¬нами горкомов? А ведь кричат о бесправии и бедных безработ¬ных за океаном, в далекой Америке. А у себя под носом что они видят? И хотят ли видеть, что где-то гибнут бичи — изгои обще¬ства, граждане великого Советского Союза, порожденные равно¬душием чинушей. А почему бы не устроить по примеру империа¬листов некие гетто, или поселения для тех, кто волей или неволей брошен на самое дно жизни? У каждого из них своя судьба, но никто не стремился к участи бездомных собак. Кто-то остался без семьи и крыши над головой, кого-то списали с судна, кто-то болен и ему не к кому прийти в трудную минуту. Ведь кто попадает в разряд бичей? Конечно, не мурманчане. Я не видел ни одного бича из коренных северян. Со всего Союза люди едут сюда в поисках заработков, в надежде на безбедную жизнь. Но иные в одно пре¬красное время оказываются за бортом без гроша в кармане. До¬мой уехать не на что, жилья нет, друзей и тем паче, родных тоже. Что же делать? Мне, к примеру? Господи, да не плачусь я, потому как терпеливый. Видимо, христианское смирение заложено в меня от рождения. Просто все это неприятно, черт побери! Вот уж по¬истине, — из князи да в грязи. Из элитных частей ВМФ да в под¬вал! Из парадной формы военного моряка при кортике и золотых погонах — в дырявые башмаки и поношенное пальтишко с чужо¬го плеча. Как вам это нравится? А мои бабы? ... Второй брак тоже оказался неудачным. Хотя и не склонен я называть его браком. Прожили неполный год, и теперь нас разъединяет несколько ки¬лометров непроходимой тундры и пограничный пост. Но ведь не¬-
приятно, когда тебя предпочли другому мужику... И не одному, по слухам. Во как! Но, ничего, я не так много потерял, и то, что напи¬сано на роду, не изменить. Слаб человек!
Разговор с Федором состоялся уже около полуночи. Догово¬рились на завтрашнее утро отправиться в рыбный порт. Мыслен¬но поблагодарив Бога за участие в моей судьбе, лег спать, прижав¬шись спиной к радиатору отопления.
В девять часов утра мы уже были в отделе кадров тралового флота. Я остался в коридоре, а Федор зашел в кабинет начальни¬ка. Но через пять минут он вышел и, судя по выражению его лица здесь нам делать больше было нечего.
— Пошли в рыбхолодфлот, — буркнул он, — здесь начальник не в настроении.
Но и там нас ждало разочарование. И это несмотря на то, что Федю здесь все знают и нам казалось, что не составит большого труда устроиться. Когда мы уже выходили из здания управления, нас догнала какая-то женщина из служащих:
— Простите, вы не по поводу работы приходили?
Мы дружно подтвердили ее предположение.
— Зайдите в семнадцатую комнату к Полежаеву, — женщина улыбнулась и быстро пошла по коридору в дальний его конец.
В восемнадцатом кабинете было несколько столов. За одним из них восседал грузный и совершенно лысый человек в роговых очках. Он-то и подозвал нас к себе. Мы подошли, мужчина молча указал нам на два стула, стоящие перед столом. Мы уселись в ожидании вопросов. Толстяк некоторое время внимательно нас рас¬сматривал, затем заговорил:
— Я слышал, вы работу ищете?
Федор кивнул на меня:-
— Это он работу ищет, я сам в траловом...
Мужчина кивнул и представился:-
— Меня зовут Алексей Дмитриевич! Я представитель отдела кадров рыболовецких колхозов. Знаете, что это такое? — он по¬смотрел на меня.
Я пожал плечами — откуда мне было знать?
— Кроме государственных рыболовецких организаций, у нас существуют еще колхозные. Сейчас нам нужны моряки на два средних траулера. Вы до этого работали на судах?
Я ответил, что только что с флота, и служил на подводных лодках.
— По специальности?
— Боцман я!
— Боцман? Так это хорошо, значит, боцманское дело вы знае¬те. Но кроме этого, вы должны еще в составе команды работать на палубе при выборке снастей, а так же, при обработке рыбы. Спра¬витесь? Как у вас со здоровьем?
— Вот здесь, — вмешался Федор, — вся загвоздка. Сергей не может пройти медкомиссию из-за проблем с зубами. А сейчас кочует по подвалам без всяких средств.
— Ну, это дело поправимое. У нас в колхозах с этим проще. Мы сами себе хозяева. Пройдете медкомиссию и — милости про¬щу в колхоз «Ударник» — он протянул мне направление, — ваш товарищ, объяснит вам, как туда добраться. Поезжайте прямо се¬годня, — добавил он. — -Зайдите к председателю, а все остальное узнаете на месте.
Мы попрощались и вышли на улицу. Густые хлопья снега мед¬ленно падали на землю, ветра не было и потому было совсем не холодно. А если понять мое настроение в этот момент, то и вовсе было тепло.
Федор объяснил, как добираться до «Ударника» и отправился на свое судно, я же немедленно пошел на морвокзал, откуда на ка¬тере мне надо было перебраться на противоположный берег Коль¬ского залива, откуда рейсовый автобус довезет меня до места.
Катер быстро и весело разрезал форштевнем свинцовую воду залива, и мне не хотелось заходить в пассажирский салон. И, на¬слаждаясь запахом моря, водорослей, рыбы, я подставлял лицо встречному ветру. Как же я соскучился по морю! Как приятно ощущать себя частичкой той силы, которая исходила от воды, вет¬ра и прибрежных сопок! Мне хотелось поскорей ступить на палу¬бу корабля. Эх, да сейчас бы снова на подводную лодку... Но об¬ратная дорога, увы, для меня уже закрыта. Теперь попробуем, ка¬ков на вкус рыбацкий хлеб.
Рыболовецкий колхоз представлял из себя небольшой посе¬лок с прилегающими к нему фермами и причальной линией со стоящими у стенки двумя траулерами. Председатель колхоза встретил меня радушно и сразу же спросил, где я остановился в Мурманске.
— Нигде не остановился, ночую, где придется, — и я расска¬зал ему о своих проблемах.
— Та-ак... — председатель задумался, — а почему же сразу сюда не приехал?
— Так откуда же мне было знать, что существуют такие кол¬хозы? Был в тралфлоте, в рыбхолодфлоте, и везде на дверь указы¬вают.
— Правильно указывают — порядок есть порядок! У нас тоже положено медкомиссию проходить, но сейчас не хватает людей, и мы делаем кое-какие исключения. Значит так, сейчас получишь справку о том, что уже принят на работу, поезжай в Мурманск и проходи всех врачей, кроме зубного. Я позвоню в поликлинику, договорюсь с заведующей, чтобы тебе подписали обходной. Зубы будешь лечить между рейсами. Ты военный моряк и, думаю, здо¬-
ровье в остальном у тебя в норме. А боцман нам очень нужен! На СРТ «Коршун». Он сейчас как раз у причала стоит. Так что давай, не теряй времени и ... вперед! Зайди к инструктору по кадрам — он тебе справку выдаст.
Много ли человеку надо для счастья? А это кому как... Вот я не иду в поликлинику, а лечу! Лечу, потому что не чую ни ног, ни до¬роги. Весь переполнен радостью, что закончились мои мытарства, и маяк надежды замерцал на горизонте! Дай-то Бог, что бы не со¬рвалось что-то в последний момент, не испортилось. Иначе не выдержу и сойду с ума! Застрелюсь, утоплюсь, повешусь! ... Да нет, все должно получиться. Не может же судьба все время за глот¬ку держать...
К вечеру обошел всех врачей, кроме зубного, постучался в дверь кабинета заведующей. Худощавая, седовласая женщина со строгими глазами просмотрела мой лист:
— А, знаю, товарищ Семенов! Мне уже звонили... Что у вас с зубами?
Я рассказал, как мог, о качестве и количестве того, что разме¬щается в моем рту и спросил, что делать дальше?
Заведующая расписалась в моем «бегунке» и поставила две печати — круглую и треугольную.
— Пока идите и работайте. Только я вам не завидую, если у вас во время рейса начнутся острые боли. Но вернетесь с промыс¬ла — сразу же сюда, к стоматологу. Запустите, будет труднее и вам, и нам.
— Большое вам спасибо, — с чувством поблагодарил я и вы¬шел из кабинета. Что ж, теперь можно и к Васе. Переночую там в последний раз — ивколхоз... По пути решаю зайти напочту. Вдруг что-нибудь есть для меня...
Ах, мамочка ты моя милая, сколько ты выручала меня! Вот и сейчас получил перевод на тридцать рублей. И ведь не просил. Сама догадалась, что я на мели. А кто еще поможет, как не мама? Теперь я могу ей сообщить о своих успехах и успокоить. Сегодня же напишу письмо!
По дороге к Васе зашел в магазин, накупил всякой еды, взял вина. Надо устроить прощальный ужин, поблагодарить его и Фе¬дора за помощь и отметить мое трудоустройство.
Так, в приподнятом настроении я и постучался в уже знако¬мую дверь. Открыла мне Зойка. Я постарался опередить ее слово¬излияния и выпалил:
—Пришел прощаться, завтра утром ухожу!
— Интересно, куда это ты намылился? Или дуру какую-нибудь подыскал?
Я во весь свой щербатый рот улыбнулся:
— Не угадала! На работу оформился!
— Да ну? Что-то не верится, — проворчала Зоя, пропуская меня в квартиру.
— А, проходи, проходи, — Вася вышел мне навстречу и креп¬ко пожал руку: — Все уже знаю, Федя рассказал.
Я подал другу пакет с продуктами:
— Давай, накрывай на стол, отметить надо...
— О, да ты разбогател! Где, как?
— Мать прислала немного... Вот я и подумал...
— Правильно подумал, Серега.
Василий взял пакет и скрылся на кухне.
— Вася, ты бы Федора пригласил, — сказал я, вешая пальто на крючок.
—Да ладно уж сидите, я сама схожу, — к моему удивлению пред¬ложила Зойка. В ее голосе звучали нотки доброжелательности.
— Ого, — подумал я, — до чего ж рада моему уходу, что так подобрела...
Я зашел на кухню, где Вася выкладывал на стол принесенные мной харчи. Он кивнул в сторону комнаты и подмигнул:
— Видал, как засуетилась чертовка... — и вертя бутылку порт¬вейна в руках, сказал:
— Водочки бы надо...
— Надо значит надо, — ответил я, — будет мало, не откажешь¬ся сбегать?
— Это недолго, только магазины скоро закрываются... Надо бы сейчас...
Я протянул ему деньги:
— Тогда давай быстрей...
Василий оделся и ушел, а я занялся сервировкой стола. Открыл банки с консервами, нарезал колбасы и принялся разделывать селедку, когда появилась Зойка:
— А где Вася?
— В магазин побежал, водки бы надо... А Федор придет?
— Придет, куда он денется? — Зойка взяла из моих рук рыбу и принялась ее разделывать: — И куда же ты пристроился?
— В рыбколхоз, — коротко ответил я. Не хотелось мне с ней разговаривать и обсуждать свои дела. Неприязнь к ней утверди¬лась во мне основательно. Даже то, как она чистит селедку, мне не нравилось. Раздражало каждое ее движение. Во всем сквозила неаккуратность и брюзгливость. Не женщина, а ходячая пародия, честное слово. Но портить себе настроение не хотелось, и все, что я о ней думал, я думал, естественно, молча. Много чего мы думаем втайне от людей. Так мы устроены. Если бы все люди выражали свои мысли вслух, не знаю, что было бы... А с другой стороны, кто знает, может люди стали бы чище в своих поступках и мыслях.... Трудно сказать!
Вскоре вернулся Василий. Зоя к тому времени уже начистила картошки. Давненько я не едал ее, жареной. А Зойка прямо на гла¬зах добреет. Она улыбается и напевает вполголоса какую-то пе¬сенку. Черт знает что...
Вася выставил на стол бутылку водки:
— Ну и холодина на улице, ребята! Ветер поднялся. Видать, шторм будет, а нам завтра в рейс, на мойву выходить.
— Так шторм — это прекрасно, — я с завистью посмотрел на товарищей:
— Тебя ж, вроде, не укачивало.
— Не в этом дело, Серега. Просто штормовая погода может отразиться на заработке. Мойвенная путина часто совпадает со штормовыми днями, и экипаж нервничает от вынужденного без¬делья. Подожди, скоро сам будешь молить Бога о хорошей погоде. Это на подлодке все равно... Наконец, заявился Федор:-
— Здорово, мужики, по какому поводу сыр-бор?
Мы с Васей поднялись ему навстречу:
— Проходи, сосед, тебе почетное место, — Вася пожал руку Федору и кивнул на меня: — Спасибо, что Серегу выручил! Вот, собрались на прощальный ужин!
— Ну, ты как, прошел комиссию?
— Все нормально, Федя! Зубы разрешили лечить потом, меж¬ду рейсами. Завтра уезжаю в «Ударник».
— Ну вот, видишь, все обошлось! Столько ты промаялся за непонюх табаку, когда можно было давно все решить.
— Знать бы мне, что существуют такие колхозы... Да ведь бо¬лел я к тому же.
— Мальчики, к столу, — слащаво пропела Зойка.
— Надо же, как могут меняться люди, — подумалось мне сно¬ва. — Я выразительно посмотрел на Васю. Тот улыбнулся и пожал плечами.
Мы уселись за стол, и первым тост сказал Федор:-
— За тебя, Сережа! За окончание твоих мучений и начало но¬вой жизни.
Звякнули рюмки, мы выпили и с аппетитом принялись за еду.
— Ты на меня, Сергей, не обижайся, ежели, что не так. Просто я в последнее время на голых нервах живу. Тут не так ты виноват, как вся эта наша убогая жизнь.
— Я не обижаюсь, а тебе неплохо бы замуж выйти. Глядишь, покой и тишину в душе обретешь.
— Ну вас, мужиков, к дьяволу! От вас одни неприятности и лишние хлопоты.
— Да кому ты, дорогуша, нужна, — подумал я и в ответ на ее слова молча пожал плечами.
После третьей рюмки Федор положил руку на мое плечо и сказал:-
— Между нами, Серега, колхоз — это не совсем то, что тебе нужно. Во-первых, там заработки ниже, во-вторых, тебя могут в любое время, за любую провинность послать на ферму месяца на три-четыре выгребать из-под коров. Знаешь, какая текучесть кад¬ров там! Но тебе сейчас зацепиться надо, хоть где-то, а там, гля¬дишь, и к нам переведешься.
Засиделись мы далеко за полночь. Федор давно ушел к себе, Зойка тоже уже спала, а мы с Васей все сидели и вспоминали флот. Вспомнили и помянули ребят, что погибли в последнюю автономку, и нас с новой силой охватила горечь невосполнимой утраты.
Но все же, в первый раз за все это время я уснул спокойно и умиротворенно.
На другой день в колхозной конторе мне вручили направле¬ние на средний рыболовный траулер «Коршун». Полный нетер¬пения, любопытства и еще чего-то давно забытого, я поднялся по сходням на борт судна и постучался в каюту капитана.
В кресле, у небольшого стола, заваленного морскими карта¬ми, сидел среднего роста и плотного сложения седовласый муж¬чина. Подняв голову, он спросил:
— Боцман?
— Так точно! — так же коротко ответил я.
— Где служили?
Я вкратце рассказал, где и на каких кораблях довелось слу¬жить почти десять лет.
— Фамилия моя Кошинцев, зовут Матвей Ильич, — неожи¬данно представился он: — Это хорошо, что служили на флоте! Только работа у нас не совсем то, к чему вы привыкли. Работен¬ка, сразу скажу, очень тяжелая и справляется с ней не каждый. Главный критерий — желание работать и крепкое здоровье! Знаю, что у вас проблемы с зубами. Это уже хуже. Через два дня выходим в море на три месяца. Не представляю, что вы будете делать. Зубная боль — штука серьезная! Советую запастись бо¬леутоляющими.. .
Кошинцев задумался, изучающе оглядывая меня, и спросил:
— Жена, дети есть?
— Жена и пасынок остались пока в Гремихе... Плачу алимен¬ты сыну от первого брака.
— Жилье получите после рейса, а пока оставьте бухгалтеру адрес жены и назовите ему сумму, которую пожелаете перево¬дить на ее имя.
— Как же, деньги еще ей переводить... Перебьется! — поду¬мал я, но утвердительно кивнул головой. Не хотелось вмешивать капитана в свои семейные проблемы.
— А сейчас познакомитесь с помощником капитана, он вве¬дет вас в курс дела, ознакомит с хозяйством и фронтом работ.
Покажет вашу каюту. Ну, в общем все, что в таких случаях поло¬жено. Вопросы есть?
Вопросов у меня не оказалось.
— Запомните, вы — боцман судна и по всем вопросам, касаю¬щимся исполнения ваших обязанностей, можете обращаться пря¬мо ко мне. Идите, я сейчас позвоню помощнику.
Помощником капитана оказался крепко сбитый парень при¬мерно моих лет. Лицо его мне сразу не понравилось. Пренебре¬жение ко всему окружающему и высокомерие так и сквозило в нем. Даже знакомился со мной, гордо вскинув подбородок и по¬вернув голову так, что взгляд его казался взглядом искоса. Мельк¬нула мысль — сработаемся ли?
Я представился, он в ответ протянул руку:
— Киселев Дмитрий Петрович!
Рука его оказалась холодной и жесткой:-
— Пошли со мной, покажу твое хозяйство.
Мы поднялись на верхнюю палубу, осмотрели мое заведова¬ние на полубаке: шпиль, брашпиль, цепной ящик, форпик — по¬мещение в носу судна для хранения красок, растворителей и прочего хозяйства. На корме мы осмотрели буй-вьюшки, зачех¬ленные брезентом.
— Вот за этим я буду следить строго, — проговорил он. — Вьюшки должны быть всегда смазаны и зачехлены. Обе мачты и вся оснастка к ним должны быть под твоим постоянным контро¬лем. Также в твои обязанности входит порядок на судне. Не по¬терплю никакой ржавчины — все должно сверкать! Да ты ж во¬енный моряк — порядок знаешь! Покраска судна-тоже твоя обя¬занность. Кроме того, при использовании кошелькового невода твое место вот здесь, в неводном ящике. Вместе с другими моря¬ками будешь укладывать невод. Также участвуешь в сортировке и разделке рыбы. Более подробно все узнаешь в процессе рабо¬ты. Все ясно?
Я задал несколько вопросов о назначении тех или иных уст¬ройств, и мы отправились осматривать мою каюту. По сравнению с каютой на подводной лодке это было крохотное, размером два на два помещение. Койка, навесной шкафчик, встроенный шкаф для одежды, столик под иллюминатором, а также умывальник с небольшим овальным зеркалом. Но это ничего, что тесно и неуют¬но... Главное, я здесь буду один, и никто не помешает мне зани¬маться своими записями и чтением книг. Люблю одиночество, вернее, уединение, когда никто не лезет с разговорами и не ме¬шает размышлять.
На другой день я уже знал по именам весь небольшой экипаж. В основном ребята, хорошие, дружные. Но почти все недолюбли¬вали помощника капитана. Не зря он мне не понравился с перво¬-
ГО взгляда. С людьми груб и резок. Говорят, что частенько и кула¬ки в ход пускает.
— Месяц назад, — рассказывает мне матрос Витя Шураев, - он одного матроса так в лоб двинул, что тот упал без сознания. Потом его положили в больницу с сотрясением мозга. Представ¬ляешь, боцман, какой кулачище у мужика! И что ты думаешь, — продолжает Витя, — все ему сошло с рук! Оказывается, где-то на¬верху у него родственничек - большая шишка.
— Ну, это, — говорю, — до поры до времени. Если так будет продолжать, то долго здесь не продержится. Его или пристукнут потихоньку, или за решетку угодит.
Знал бы кто, насколько пророческими окажутся впоследствии мои слова.
После обеда я собрал на верхней палубе всех свободных мат¬росов и дал задание до ужина привести судно в надлежащий по¬рядок. Кое-где облупилась краска, где-то проступила ржавчина, форпик оказался захламленным. На палубу были выставлены краски, кисти, валики, металлические щетки. Каждый матрос по¬лучил задание, и работа закипела. Вышедший на мостик капитан коротко изрек:
— Военно-морской порядок!
А еще через день, рано утром прозвучала команда:
— Со швартовых сниматься!
Можно понять приподнятость моего настроения в этот мо¬мент. Я птицей летал по палубе, отдавал распоряжения, работал сам. Хотелось, чтобы этот аврал никогда не кончался. Боцманс¬кое дело — вещь знакомая, родная даже. Мне уже не верилось, что совсем недавно бродил по подвалам в поисках ночлега и еды и мне не давали уснуть холод и крысы. Все это воспринималось, как страшный сон.
— Интересно, как все это будет вспоминаться потом, через много лет? — думал я.
И еще мне подумалось, что было бы нелишне написать об этом книгу. Написать, чтобы на моих ошибках учились другие. Смогу ли? Но до этого надо еще дожить!
На выходе из Кольского залива судно закачало. Море штор¬мило, но синоптики через два дня обещали улучшение погоды. Как раз к этому сроку мы должны прибыть на место промысла в Нор¬вежское море. Начиналась мойвенная путина, и сейчас все сво¬бодные от вахты моряки были заняты починкой невода. Но про¬шли сутки перехода, а море успокаиваться и не думало. Шесть баллов швыряли наш траулер как щепку, и я невольно сравнивал это суденышко с подводной лодкой. В надводном положение нашу субмарину при таком шторме почти не качало. Сорок тысяч тонн водоизмещения — это вам не фунт изюма! Хорошо еще, что меня
не укачивает. Но передвигаться по палубе весьма затруднитель¬но. Приходится все время за что-то держаться. К ночи второго дня пути шторм усилился. Норд-ост дико свистел в мачтовом оснаще¬нии, завывал в надстройках и швырял на палубу многотонные гор¬сти воды. Надо было зачехлить буй-вьюшки, и я медленно проби¬рался в корму. В одно мгновение в борт ударила высоченная вол¬на, я не удержался и со страшной силой меня опрокинуло на па¬лубу. Словно последнего салагу меня поволокло к противополож¬ному борту и ударило боком о леерную стойку. В кромешной те¬мени ничего не было видно, и я запоздало подумал, что было бы страшно обидно оказаться сейчас за бортом. Но тут чья-то рука схватила меня за ворот прорезиненной куртки и рывком поста¬вила на ноги. Это был матрос Кеша Васечкин:
— Вставай, боцман, не время валяться на палубе. Наверное, на подлодке так не качает?
— Угадал, Кеша. Спасибо за помощь! Лучше помоги вон ту вьюшку зачехлить, хотя это надо было проделать раньше.
Подстраховывая друг друга, мы сделали нужную работу и спус¬тились в пахнувшее машинным теплом и камбузом чрево траулера.
— Врут наши синоптики, — я хлопнул Кешу по плечу.
— В это время трудно предугадать не только ветер, но и тече¬ния. Они меняются так часто и неожиданно...
— Пошли, Кеша, ко мне в каюту, угощу отменным кофе!
— Это на ночь-то?
— Не знаю, как ты, а я еще крепче после кофе сплю. А вот чай — другое дело...
— Ну, тогда пошли. Заодно я тебе расскажу кое-что интерес¬ное.
— Из рыбацкой жизни?
— Ага! И из своей тоже...
В каюте я достал старую, оставшуюся от моего предшествен¬ника, электрическую кофеварку и заварил крепкий кофе.
— У тебя можно курить?
— Валяй! Я ж тоже курю.
Кеша затянулся беломориной и весело посмотрел на меня:
— Сегодня с тобой могло получиться почти то-же, что и со мной в позапрошлом рейсе, только еще хуже...
— Ты, я вижу, всерьез взялся интриговать меня.
— В прошлый раз наш боцман серьезно приболел — возраст и все такое... Вот помощник и посылает меня кое-что доделать на палубе. На треску мы ходили. В разгар работы разразился силь¬ный шторм. Баллов под девять. Решили штормовать. Остановили дизеля и легли носом на волну. Совсем рядом с нами штормовал еще один траулер из соседнего колхоза. Темно было и ветрище такой, что с ног валило. Мне надо было для страховки еще кого-
нибудь позвать, да приустали мужики крепко. Решил идти один, тем более, не в первый раз... Вот так же, в корме, добрался до тра¬лового ящика, закрепил там кое-что, и только повернул назад, как меня накрыла такая волна, что я чуть было не захлебнулся. Эта же волна оторвала меня от палубы и куда-то понесла. Потом я почув¬ствовал сильный удар и потерял сознание. Не знаю, долго ли я так провалялся, но когда открыл глаза, не поверил своим глазам — я оказался в носу судна. Представляешь, перенесло с кормы на нос! Это мне так показалось... Слушай дальше. Я поднялся и, держась за фальшборт, добрел до двери. Надо было побыстрей переодеть¬ся в сухую одежду и согреться кружечкой горячего чая. Добрался до своего кубрика, где почему-то никого не оказалось, но над го¬ловой, на верхней палубе, слышались крики и топот ног.
— Странно, — подумал я, — ведь когда поднимался наверх, моряки лежали на своих койках. Что же заставило их покинуть теплый кубрик? Но я сильно продрог, потому разделся, кое-как отыскал сухую одежду и отправился на камбуз. Там тоже никого не было. Нашел на плите горячий чайник, налил себе кружечку и сижу, попивая и размышляя о превратностях бытия. Тут забегает какой-то незнакомый мне моряк. Он остановился и с удивлением уставился на меня:
— А ты что тут расселся? И... и кто ты, черт побери?
Я тоже растерялся:
— Я Кешка, а ты кто такой?
А тем временем на судне поднялась паника. Ну, сам понима¬ешь — меня потеряли... Подняли весь экипаж и обыскали все суд¬но. Но меня и след простыл. Объявили: «Человек за бортом!» За¬пустили дизеля и начали кружить вокруг, освещая море вокруг себя прожекторами. А тут с траулера, штормовавшего по сосед¬ству, вызвали по рации нашего капитана и спросили:
— У вас, коллеги, что, на борту лишние матросы?
А наш им в сердцах кричит:
— Так и так, мол, у нас недостает одного матроса, ищем теперь.
А на соседнем судне смеются:
— Если нет лишних, так зачем вы нам своего Васечкина отко¬мандировали?
Тут Кешка громко расхохотался:
— Вот уж комедия — лучше не придумаешь! Представляешь, Серега, это какое везение мне выпало — с коробки на коробку волной перебросило! Может, это ангел-хранитель, а?
Сегодня если б тебя так швырнуло, то пойди, найди потом... Такое, брат, раз в жизни бывает!
Через несколько минут, согретый кофе, я улегся спать. И, мысленно представляя себя на Кешкином месте, убаюканный ки¬левой качкой, крепко уснул.

                Глава 5

                Возвращение на круги...

Вот и наступил мой час! Долгожданную повестку принесли из военкомата уже под вечер. Завтра мне надлежит явиться в комис¬сариат к пятнадцати часам с паспортом и военным билетом.
— Дождался-таки! — Шура взяла из моих рук повестку, про¬чла ее и бросила на стол: — Делать тебе нечего, выдумываешь вся¬кие глупости!
— Ты ж, вроде, не против была!
— До последнего момента я думала, что это все несерьезно. Сколько раз было — увлечешься чем-то, потом бросаешь и начи¬наешь заниматься другим делом.
— Это, Саня, совсем не то, что было раньше, и я намерен из¬менить всю нашу жизнь. Неужели тебе самой не надоело сидеть на одном месте?
Что ты здесь видишь? За всю свою жизнь ты нигде не побыва¬ла. А теперь перед тобой откроются новые горизонты, новые го¬рода, люди. Жизнь должна кипеть вокруг тебя, меняться. Иначе, это не жизнь, а существование.
— Ну, развел свою демагогию! Лучше помоги ужин пригото¬вить. Картошки почисть, что ли...
— Завтра схожу в военкомат и буду срочно увольняться с ра¬боты. Я так думаю, что через неделю уже уеду. А месяца через три- четыре, если получится, приеду за вами. Юрику тоже будет инте¬ресно на новом месте. Вы с ним даже моря никогда не видели и не знаете, что такое чистый морской воздух. Ему это особенно будет полезно!
На другой день в назначенный час я был в военкомате. Моло¬дой майор взял из моих рук повестку:
—Так, товарищ старшина первой статьи, снова на флот потянуло ?
— Так точно, на флот!
— Хорошо подумали? Закончите школу мичманов, подпише¬те на пять лет контракт и отступать будет уже поздно!
— Товарищ майор, я все обдумал, и отступать не собираюсь!
— А то, что вам придется служить на атомных подводных лод¬ках, вас не смущает?
— Почему это меня должно смущать? Я еще на срочной меч¬тал на атомоход попасть!
— Мечтать — это одно, а длительные разлуки с семьей, а ра¬диация?..
— Я ко всему готов! Служат же другие...
— Не удивляйтесь, я обязан задать вам эти вопросы, и мне нра¬вятся ваши упорство и решимость! Идите на завод, рассчитывай¬тесь и ... сразу сюда. Пройдете медкомисссию и ... в путь-дорогу!
С телефона-автомата я позвонил Наде и предложил ей сегод- нЯ же встретиться. Надя, видимо, была дома одна, потому что го¬ворила громко и свободно: — Что-то случилось, Сережа?
— Случилось то, о чем мы с тобой говорили!
— Флот?
— Угадала! Так когда?
— Жди меня в парке машиностроителей, я сейчас буду. Встре¬тились мы уже через полчаса. Царила золотая осень. Пустынные аллеи парка радужно искрились всеми цветами радуги и листья приятно шуршали под ногами. Мы с Надей медленно шли навстре¬чу друг другу. На ней было темно-синее демисезонное пальто и коричневые полусапожки на низком каблуке. В руке у нее был платок, который по причине теплой безветренной погоды она с головы сняла. Лицо ее выражало грусть и даже тревогу. Подойдя ко мне, она чуть улыбнулась и на мгновение прижалась щекой к моей груди. Мы молча стояли посреди этого до боли знакомого осеннего парка и оба думали о времени, уже ушедшем, когда мы впервые познакомились на этих аллеях, и о времени, ожидающем нас обоих. Впереди была загадочная, неясная даль. Что она угото¬вила для нас? Какие испытания, тревоги, или радости? Сам я смут¬но представлял свое будущее. А если быть точнее, видел его сквозь розовые очки оптимизма. Так и назовет меня позднее один из кол¬лег по перу: розовый оптимист.
А жизнь, она всегда непредсказуема, и не мог я знать, какие больные удары припасла для меня судьба.
— Все-таки уезжаешь, Сереженька?
— Да, милая, уезжаю, и очень рад, что все у меня получилось!
— Сереженька, родной мой, мы больше никогда не увидимся. Я знаю, я чувствую...
Я промолчал, не найдя, что сказать в ответ. А Надя продолжала:
— Я тоже здесь не хочу оставаться! Я тоже скоро уеду.
— Боже мой, а ты куда?
— В Архангельской области у меня тетя живет, уеду к ней. Я не могу оставаться здесь, где каждая улица напоминает о тебе, о наших встречах.
Надя на минуту задумалась, потом неожиданно спросила:
— Сережа, а ты любишь свою жену?
— Так, как тебя, уже никого не смогу полюбить!
Кто знает, какой ангел нашептал мне эти слова, но они оказа¬лись, увы, пророческими.
— Не говори так, Сереженька, все еще впереди. Ты мужчина, тебе легче. А у меня уже ничего хорошего не будет!. Я это навер¬няка знаю!
Мы побродили по аллеям, потом уселись на скамью под раз¬весистым кленом, и я, обняв Надю за плечи, прижал ее к себе. Чув¬-
ствовал, что должен сказать ей что-то важное, без чего мы не мо¬жем расстаться, но слов не находилось. А может быть, они были и не нужны? Мы чувствовали друг друга так, что понимали все по едва заметным движениям глаз, бровей, губ. Мы просто знали, что мы хотим, о чем мечтаем. Мы знали друг о друге такое, чего не знали сами о себе в отдельности. Мы — одно существо! Мы — полная гармония! И такое бывает у каждого человека лишь один раз в жизни. Только не каждый способен уловить момент истин¬ного счастья и часто проживает свою жизнь, не подозревая о нем.
— Странно получается, Сереженька... Мы с тобой уже две¬надцать лет дружим, а вместе нам не довелось побывать... — Надя смущенно замялась, щеки ее вспыхнули румянцем: — Ну, ты по¬нимаешь, о чем я...
— Ну что ты, милая! Я не нахожу это странным и, если бы хо¬тел, это давно бы случилось. Пусть все останется по-прежнему. Ты была моей первой девочкой, и я хочу, что бы ты такой и оста¬валась на всю жизнь. Понимаешь? Пусть у нас не будет, как у всех. Мы с тобой — совершенно другой мир. Этот мир не похож на дру¬гие. Он лучше, светлее и счастливее!
Надя вдруг сползла со скамьи на землю и, стоя на коленях, ут¬кнулась мне лицом в колени. Ее плечи сотрясали приглушенные рыдания, пальцы больно впились мне в ноги и я, ошарашенный, не в силах что-либо сказать, лишь смотрел с опаской по сторонам и гладил ее волосы:
— Наденька, родная, милая девочка, не надо, прошу тебя... Люди же... Вставай, пожалуйста!
Вечерело, и народа в парке видно не было. Надя, казалось, не слышала меня, и продолжала отчаянно плакать:
— Сереженька, родной ты мой, не уезжай, я не переживу это¬го! Боже мой, что же мне делать-то? Все, все закончится... Вся жизнь... Ни одной души вокруг... Не уезжай!
Столько горя и отчаяния было в ее голосе, что сердце мое не выдержало, и я заплакал сам. Уже не помню, как оказался на ко¬ленях рядом с любимой, и мы стояли так, обнявшись, и не замечая ничего вокруг.
Стемнело совсем, мы снова сидели на скамье и молчали. За¬тем Надя вдруг сказала:
— Я тебе очень благодарна за то, что ты был в моей жизни! Все хорошее и теплое связано у меня только с тобой. И лучшие годы нашей юности прошли в любви.
— Да, любимая! И пусть они останутся в наших воспоминани¬ях. Я знаю, что эта память еще не раз согреет нас в самые трудные минуты жизни.
Это была наша последняя встреча. Мы не знали тогда, что в следующий раз встретимся только через двадцать лет!
Рассчитали меня быстро, и уже через три дня я распрощался с заводом. Я помню день, когда, отслужив четыре года срочной, про¬щался с кораблем. Я стоял у надстройки боевой рубки своей субмари-
и слезы сами собой наворачивались на глаза. Нас было четверо, «ходивших в запас, и все четверо плакали и не скрывали своих чувств.
Есть в кораблях некая сила, привораживающая тебя на всю ясизнь. А если с этим кораблем связаны многие месяцы походов, когда его прочный корпус надежно хранил тебя от агрессивной сре¬ды океана, когда каждый член экипажа стал для тебя ближе самого родного человека, ты сойдешь по трапу на причал с сжимающимся от боли сердцем. Сойдешь под громкие волнующие аккорды мар¬ша «Прощание славянки»! Сойдешь, в последний раз четко козыр¬нув военно-морскому флагу на корме подводной лодки. Ни один завод ни одно предприятие не вызывает в человеке таких чувств.
Я с радостью и легким сердцем покидал место своей работы и уже слышал крики чаек и грохот волны, разбивающейся о пока¬тый борт корабля.
Сборы много времени не заняли. Через четыре дня три чело¬века провожали меня в дальний путь. Это были отец с матерью и Шура. Батя как обычно холоден и собран, мама время от времени горестно вздыхает и с тревогою глядит на меня. Шура молча и рав¬нодушно наблюдает за снующими по перрону пассажирами и зяб¬ко ежится под колючим осенним ветром. По ее виду можно было предположить, что она давно привыкла к моим отъездам и все это ей порядком надоело. Гляжу на нее, а из головы не выходит На¬денька. Разве так бы она провожала меня? А Шура — лед! Она такой и оставалась все семь лет нашей совместной жизни. Да и Бог с ней, с золотой рыбкой...
Уехал я! Колеса бодро и весело стучали на стыках, я сидел у окна и прощался взглядом с родным Орском. Теперь я буду здесь гостем во время отпусков.
Время в пути пролетело незаметно, и вот я уже в Североморс- ке, столице Северного Флота! Здесь все знакомо — каждая ули¬ца, каждое здание. Вот монумент воину-матросу, отстоявшему За¬полярье в годы войны, а вот и огромное здание штаба флота!
В школе мичманов я представился начальнику школы, пожило¬му капитану второго ранга, и был направлен в подразделение боц¬манов — рулевых-сигнальщиков. Наша группа была еще не укомп¬лектована, и люди каждый день прибывали из всех уголков страны.
Одели меня в матросскую форму с курсантскими погонами, и через неделю начались занятия. Мы изучали делопроизводство, психологию, штурманское дело, закрепляли полученные на сроч¬ной службе знания по боцманской специальности, ходили на ше¬стивесельных ялах, учились управлять парусом. Готовили нас се¬рьезно и профессионально.
Написал письмо Наде, и через полмесяца получил ответ. Пи¬шет, что живет одна с родителями и уже по переписке договори¬лась с тетей, что та ее примет и даже устроит на работу. Местечко это под Архангельском называется Усть-Луга. Еще пишет, что не находит теперь смысла оставаться в Орске. Тем более, бывший муж даже после развода не оставляет ее в покое. Приходит пья¬ный, устраивает скандалы и грозится, что будет еще хуже. Судя по тону письма, Надя в полном отчаянии и тоске. Как я ее пони¬маю... Бедная, несчастная Наденька! Разве такой участи она зас¬луживает? Даже сейчас, когда мы снова далеко друг от друга, я чувствую между нами неразрывную духовную связь. Это незри¬мое и божественное давно сроднило нас как мать и сына, как сес¬тру и брата, как два поистине любящих сердца! И дай Бог тебе, любимая, удачи и счастья, где бы ты ни была!
Пять месяцев учебы в школе мичманов пролетели как один день. Настал долгожданный момент, и нам торжественно вручили мичманские погоны и кортики. Завтра, десятого апреля, я по рас¬пределению отправляюсь на место своей службы. Место это назы¬вается Гремиха. Туда можно добраться только морским путем, и вот уже я пассажир теплохода «Вацлав Воровский». Сутки перехода — и моему взору предстала скрытая тремя островками бухта. Вокруг голая пустыня непроходимой тундры с редкими прутиками кустар¬ника и торчащими кое-где карликовыми березками. Сама бухта оснащены длинной причальной линией. У некоторых причалов при¬швартованы гигантских размеров подводные лодки. Это — атом¬ные ракетоносцы! Бог мой, неужели мне посчастливилось, и я буду служить на одной из этих черных красавиц? Даже не верится! Если поставить рядом с такой субмариной подлодку, на которой я слу¬жил срочную, то она будет выглядеть крохотной шлюпкой.
В штабе флотилии мне вручили предписание, и я отправился представляться командиру корабля. Кэп оказался молодым, с му¬жественным лицом мужчиной. Его форму украшали, к моему удив¬лению, контр-адмиральские погоны. Чуть позже я узнал, что на лодках подобного типа должность командира адмиральская. По сути, это плавучий ракетный полигон, одного залпа всеми шахта¬ми которого достаточно, чтобы стереть с лица земли небольшое государство или несколько крупных городов.
Толоконников Анатолий Михайлович, так звали кэпа, подроб¬но расспросил меня о срочной службе, о семье, об увлечениях. Мы сидели в его кабинете, расположенном в здании береговой базы, я отвечал на вопросы, и мы внимательно рассматривали друг дру¬га, будто изучая. Оно и правильно! Предстоит несколько лет служ¬бы на одном корабле, ходить на учения, в дальние походы. Глаза командира как бы спрашивали, можно ли довериться тебе, боц¬ман, не подведешь ли?
— Можно! Не сомневайтесь, — отвечали мои глаза, и коман¬дир, словно услышав мой ответ, вдруг кивнул и проговорил:
— Добро, боцман! Мне кажется, что у вас все получится и вы не заставите меня разочароваться... Сейчас идите в казарму, от¬дыхайте, знакомьтесь с ребятами, а завтра я вас представлю эки¬пажу и... на корабль! Как я понимаю, вам еще не приходилось бывать на атомных лодках?
— Никак нет, товарищ командир! Только дизельные...
— Ну, вам будет, с чем сравнивать. Кстати, когда думаете се¬мью привезти?
— Жилье нужно, товарищ командир!
— Через неделю получите квартиру. Можете идти.
Казарма, где во время нахождения подлодки в базе жили под¬водники, располагалась у подножия каменистой сопки и являла собой четырехэтажное красного кирпича здание. Экипаж моей лодки расположен на третьем этаже. Поднявшись, я открыл дверь и вошел. Дневальный у двери козырнул мне и поинтересовался:
— Вам кого, товарищ мичман?
— К вам, товарищ старший матрос! Я — ваш главный боцман. Рот дневального растянулся в широкой улыбке:
— Вот здорово! Получается, что я ваш подчиненный. Моя фа¬милия Проворников. Я — рулевой-сигнальщик.
— Сколько лет служите?
— Скоро два года, товарищ мичман!
— Хорошо! Вызовите мне дежурного по казарме.
Вскоре ко мне быстрым шагом подошел мичман с бело-голу- бой повязкой на рукаве и вопросительно посмотрел на меня. Я протянул ему руку и представился. Дежурный улыбнулся:
— Давно тебя дожидаемся! Пошли за мной!
Мы прошли через казарму вдоль двухъярусного ряда коек и оказались в коридоре с множеством дверей. Открыв одну из них, мичман пропустил меня вперед, и я оказался в просторной комна¬те с четырьмя койками, письменным столом и платяным шкафом. На одной из коек сидело три человека в тельняшках.
— Знакомьтесь, мужики, — представил меня дежурный, — наш новый боцман, Сергей Семенов!
Ребята поднялись:
— Петр Павлов, — пожал мне руку коренастый с веснушча¬тым лицом моряк.
— Николай, — коротко представился второй, худощавый, но, судя по выпирающей мускулатуре, физически сильный парень.
— Акустик я, — добавил он и указал мне на одну из коек у двери:
— Твое место, боцман... Располагайся!
Я поставил чемодан у своей тумбочки и снял китель. Теперь все мы выглядели одинаково, в тельняшках. Разговорились. Я уз¬-
нал, что лодка четыре дня как пришла с торпедных стрельб и сей¬час экипаж готовится к ракетным стрельбам и автономке. Авто¬номное плавание предполагает стосуточное плавание в Атланти¬ческом океане без всплытия на поверхность. Я подробно расспро¬сил о порядках на корабле, о командире, о других офицерах. Те¬перь я знаю, с кем и как себя держать. На корабле два старпома. Со старшим помощником командира по боевой подготовке сле¬дует держать ухо востро. Мужик он крутой и своенравный. Пять суток ареста схлопотать у него — запросто!
Это уже не говоря об особисте — сотруднике особого отдела КГБ, непременно присутствующем на лодке в автономном плавании.
— Так что смотри, — говорит Петр, — не брякни ненароком что-то такое о партии или о ком-то из верхов — сразу в черный список попадешь. Кстати, — обернулся он к товарищам, — обмыть положено боцмана-то нового.
— Вот ты и сбегай, поскольку помоложе будешь, — весело сказал Николай. — Ты как, Сережа, употребляешь?
Я, естественно, употребляю, и вскоре мы сидели за столом, сервированном подводницким пайком. В центре красовались две бутылки шампанского и большая плоская фляга с «шилом».
— «Шильцом», балуетесь? — подмигнув, спросил я.
— А что, спирт — первейший напиток подводников! Разве на дизельных лодках по-другому?
— На дизелюхах я был рядовым и почти ничего не перепадало.
— Семья-то есть у тебя, боцман? — спросил Петр.
— Есть, конечно! А с квартирами здесь как?
— Жилье тебе дадут, но не рассчитывай на нормальную квар¬тиру. В них офицеры живут. А нас вселяют в спаренные комнаты бывшей семейной общаги. Жить-то, конечно, можно... Ты, Серега, не тяни с этим. Завтра же иди к помощнику командира и требуй хату. Пока привезешь семью, пока суть да дело, и... автономка, вот она! Ну, мужики, давайте за боцмана, чтоб рули не заваливал!
Мы чокнулись гранеными стаканами и выпили.
Засиделись мы далеко за полночь, и уснуля, довольный собой, этой жизнью и своими новыми друзьями. Все встало на свои мес¬та, и началась новая веха моей жизни.

                Глава 6.
                ПУТИНА.

Постепенно шторм стал утихать. Траулер еще порядком кача¬ло, когда капитан приказал сниматься с дрейфа. Заработали дизе¬ля, и мы тронулись на поиски рыбных косяков. Специальные при¬боры в рулевой рубке чутко прослушивают глубины. Каждая рыба
издаёт только ей присущие звуки. Мы ищем мойву. Кошельковый невод  уже наготове, и палубная команда одевается в прорезинен¬ные костюмы. Я в первый раз выхожу на рабочую вахту и поряд¬ком волнуюсь. Смогу ли, сдюжу ли?
Наконец, дана команда:
— Невод за борт!
Гигантская пятикилометровая сеть быстро поползла в море. Траулер начал циркуляцию, то есть пошел по большому кругу, за¬мыкая в кольцо рыбный косяк. Кольцо замкнулось, заработала ле¬бедка, стягивая низ невода. Мойвенная масса оказалась как бы в огромном кошеле. Снова заработали мощные лебедки, подтяги¬вая невод к борту. Почуяв добычу, чайки с пронзительными кри¬ками кружатся над судном. Подтянули невод, и вода у борта заки¬пела и засверкала рыбной чешуей. Тут же в рыбную массу опус¬тили толстый шланг и включили насос. Рыбу качали из-за борта прямо в трюм. Рыбная струя метрового диаметра хлынула сереб¬ристой щедрой рекой. Такого количества рыбы мне не доводилось еще видеть. Я подставил руки под тяжелую холодную струю и по¬думал о несметном богатстве этого моря, о своей причастности ко всему этому...
Наконец, вся рыба была перекачана. Улов оказался солидным
— Около ста пятидесяти тонн за один заход! Вот это я понимаю, рыбалочка!
— Что, боцман, — с усмешкой обратился ко мне тралмейстер.
— Нравится?
В ответ я показал большой палец руки, мол, здорово!
— Ну, я посмотрю, что ты скажешь после укладки невода... Началась укладка. Это, скажу я вам, была работенка! Мы стояли вшестером в большом стальном бункере, сверху опускался тол¬стенный жгут невода, а мы должны были растаскивать сеть рав¬номерно по дну ящика. Но представьте себе тяжеленную от воды капроновую снасть в обхват толщиной, вы ее берете обеими ру¬ками и, пятясь, тащите в угол бункера. Через двадцать минут ра¬боты я уже не чувствовал рук. Они онемели от напряжения. Боль в плечах, спине, ногах... В голове звон от прилива крови, сердце вот-вот выскочит из груди. А конца невода еще не видать. Он бес¬конечно долго опускается в ящик и, кажется, сейчас похоронит тебя под своей тяжестью. Уже автоматически, ничего не чувствуя, волоку свою ношу, укладываю ее как попало и бреду за новой. Ре¬бята, давно привыкшие к такой работе, действуют, не спеша, и, кажется, без излишнего напряга. Они иронически поглядывают на меня, а мне почему-то стало обидно, что ни хрена у меня не получается!
— Ничего, боцман, привыкнешь! Все так начинают, — спокой¬но проговорил тралмейстер.
Наконец, невод уложен и мы выбираемся из бункера. Бреду пошатываясь, по палубе, а радужные круги плывут и мерцают в моих глазах. В каюте, едва раздевшись, без сил рухнул на койку и мгновенно уснул.
А траулер тем временем не спеша прослушивал глубину в по¬исках нового косяка. С минуту на минуту могут объявить новый аврал, и снова надо будет бежать на палубу. Ничего, немного при¬выкну — потом легче будет.
Проснулся я часа через два, судно медленно кружило в поис¬ке. Видимо, сам бог морей Нептун дает мне передышку. Я поднял¬ся и заварил крепкий кофе. Вспомнилась Галина с ее красивыми и странными глазами. Но, удивительное дело, прежней востор¬женности к этой женщине уже не было. Было просто воспомина¬ние. Размеренное и спокойное. Ее место в моей душе властно и нежно снова занимает Надя. А сколько лет прошло... И, почему-то вспоминается она в самые трудные минуты жизни. На флоте ее образ спас мне жизнь, и теперь она словно помочь пытается пре¬одолеть усталость и слабость.
Потом вспомнился дядя Коля. Несчастный мужик! Не повез¬ло ему в жизни. Где он сейчас? Приду с рейса, надо будет найти его и попытаться устроить на работу. Сюда, в колхоз. Мне-то те¬перь в любом случае легче.
Через два дня оказией пришла на траулер почта. Получил пись¬мо от Ольги. В другое время порадовался бы весточке. А теперь, что... Где она была раньше, поинтересовалась бы хоть раз, где я и как?.. А теперь пишет, как ни в чем не бывало, да еще узнав, что я, наконец, устроился, просит денег. Печально мне и грустно стало, когда дочитал до конца письмо моей Оли. Эх, дурочка ты, дуроч¬ка, не отвечу я тебе уже никогда. Ни хорошо, ни плохо. Но я все¬гда благодарен любой женщине за то, что делила со мной кров и хлеб. Да, я и ей благодарен! И да пребудет с ней Бог!
Мои размышления прервал какой-то шум в коридоре. Кто-то с кем-то спорил, предлагали позвать капитана. Не успел я встать из- за стола, как дверь распахнулась и в каюту вошли двое моряков. Оба мотористы и удивительно похожи друг на друга. Кто не знает их, принимает за братьев. Одного звали Геной, другого Юрой.
— Боцман, слышал новость? — взволнованно выдохнул Ген¬надий.
— Что случилось, мужики?
— Помощник-козел Мишку, моториста нашего, вырубил!
— Гад, все время в лоб норовит ударить, — добавил Юрий.
— А Мишка сейчас без сознания в столовой лежит.
— А где помощник-то сам? -спросил я.
— Да у себя в каюте он. — Юрий подошел и сел рядом со мной на койку. — Пошли, Сережа, разбираться будем.
— Мужики, а что я могу сделать? Он все-таки помощник ка¬питана!
Иван возмутился:
— Боцман ты или хрен собачий? К кому еще нам идти?
Мы вышли в коридор и поднялись на палубу, где располага¬юсь каюты комсостава. Постучавшись, я открыл дверь, и мы втро¬ем вошли в обитель корабельного драчуна. Заложив руки за голо¬ву, Киселев лежал на койке и с удивлением взглянул на нас, дерз¬нувших побеспокоить его после сытного завтрака.
— Дмитрий Петрович, — начал я, — поговорить бы надо...
Помощник встал и пересел на стул у заваленного бумагами
стола. Его взгляд скользнул где-то поверх наших голов:
— Ну, в чем дело?
— Дмитрий Петрович, за что вы моториста ударили? — спро¬сил я.
— А ты что, его адвокат, чтобы задавать мне вопросы ?
— Как боцман, я обязан знать все, что происходит с матросами.
— Для непонятливых я повторяю, что не потерплю, когда мои указания не выполняются.
— Да, но вас же не бьет капитан за невыполнение его указаний.
Киселев резко поднялся и шагнул ко мне:
— В любом случае ты мне тут не указ и... вон из моей каюты!
Кулаки помощника сжались, и на щеках вздулись желваки. Ре¬бята за моей спиной встали плотнее ко мне. Сознавая свою пра¬воту и решив, что терять нечего, я окончательно осмелел:
— Мы сейчас выйдем, но вы больше никого на этом судне не тронете!
Помощник коротко размахнулся и нанес удар, намереваясь попасть в голову, но я инстинктивно уклонился влево, и кулак Ки¬селева врезался в обшитый металлическим уголком угол платяного шкафа. Удар оказался вполне серьезным, потому что рука помощ¬ника моментально окрасилась кровью, он скривился от боли и шаг¬нул к умывальнику. Дожидаться, пока он приведет в порядок свою руку, мы не стали и покинули сие гостеприимное жилище.
— Давайте, ребята, в кубрик, а я к капитану...
Кошинцева на месте не оказалось, и я поднялся в рулевую руб¬ку. Кэп стоял, склонившись над экраном гидролокатора, и делал какие-то пометки в судовом журнале. Я подошел к рулевому и от¬туда наблюдал за капитаном. Мне нравятся вот такие спокойные и основательные мужики. За кажущейся неторопливостью угады¬валась уверенность и отвага. Капитан вдруг выпрямился и корот¬ко бросил:
— Аврал!
Это значит, что обнаружен очередной косяк и мне надо бе¬жать одеваться.
— Что случилось, боцман? — заметив меня, спросил капитан.
— Я зайду к вам после аврала, -уже от двери ответил я и побе¬жал в свою каюту.
— Еще один такой косячок и надо будет подходить к плавбазе сдавать улов, — подумал я на бегу. — Ас помощником надо что-то решать.
Нам снова повезло, и мы напали на такое же богатое скопле¬ние мойвы. На этот раз мне было несколько легче, и из ящика я вылез уже менее замученным, чем в прошлый раз. Сил хватило даже на то, что бы обойти свое заведование, все тщательно осмот¬реть и смазать. Из головы не выходил разговор с помощником. Мужик явно чувствует свою безнаказанность и все больше нагле¬ет. Сегодня после ужина обязательно переговорю с капитаном. За такие дела надо под суд отдавать.
Спустя некоторое время, мы ошвартовались у плавбазы и та¬ким же способом, через шланг перекачали рыбу в необъятные трюма плавучего рыбного завода.
— Я догадываюсь, с чем вы пришли, боцман, — сказал капи¬тан, предварительно пригласив меня сесть. — Небось, по поводу Дмитрия Петровича?
— Все правильно, Матвей Ильич, из-за него. Я знаю, что это не первый случай рукоприкладства с его стороны. Он и меня се¬годня чуть не ударил... Успел увернуться.
— Даже так? М-да, зарвался мой помощничек... И что вы кон¬кретно предлагаете?
— Придем на берег, пусть Михаил в суд подает...
— А захочет ли он ?
— Захочет! — Это я беру на себя...
Кошинцев нахмурился:
— Понимаете, как специалист, он незаменим. Свое дело зна¬ет, но с людьми работать не может... Ладно, Сергей, вернемся до¬мой, там видно будет...
После отхода от плавбазы мы, было направились на поиски рыбы, но небо как-то быстро потемнело, подул резкий северный ветер, море мгновенно покрылось иссиня-белой пеной и облег¬ченный траулер как щепку зашвыряло по волнам. Это значит, что снова надвигался шторм.
Отойдя подальше от плавбазы, мы легли носом на волну и ка¬питан приказал остановить дизеля. Ветер все яростнее срывал верхушки волн и швырял их на судно. Температура воздуха быст¬ро поползла вниз, и вода, окатывая наши снасти, мгновенно пре¬вращалась в лед. Ветер заметно набирал силу, и вот уже огром¬ные волны легко перекатываются через палубу, и передвижение по верхней палубе становится все более затруднительным. Штор¬мовой ветер незаметно перешел в шквальный, и море, словно взбе-
сившись, накрывало траулер ледяными волнами до верхушек на- „доих мачт. Началось обледенение. Леера, тросы, фалы, сами мач¬ты покрылись толстым ледяным панцирем и, казалось, что тонкая капроновая снасть сейчас не выдержит и лопнет под нарастаю¬щей тяжестью.
Капитан объявил аврал, и вся команда, без исключения, одев¬шись по-штормовому в непромокаемые костюмы, вышла наверх скалывать лед. Он уже толстым слоем облепил надстройки и ме¬ханизмы. В подобных случаях судно может потерять центр тяже¬сти и перевернуться.
Позже мы узнали, что в эту путину погибли сразу два трауле¬ра и всего два человека чудом остались живы, спасшись на ава¬рийном плоту.

               




                Глава 7

               
                Служба.

— Все, я устала, больше не могу, — Шура говорит с нескрыва¬емой досадой и негодованием. — Уже два года как ты привез меня в эту дыру, где кроме голых сопок и комаров я ничего не вижу. Да еще эти твои друзья — мичмана...
— А что тебе мои друзья ?
— Как с моря приходите, только и соображаете по стаканчику.
— Саня, давай не будем море трогать. Ты не знаешь, каково там ребятам, и на что мы идем порой. И зарабатываю я неплохо. Хватает ведь тебе ?
— Не нужны мне твои деньги, когда я постоянно одна.
— Другие жены моряков почему-то могут терпеливо ждать, а ты чем лучше ? Вы с Юриком уже два года подряд ездите со мной в лучшие санатории, потом ты уезжаешь в Орск, когда я в авто- номки ухожу. Не так уж подолгу тебе приходится быть одной, если не считать наших небольших выходов в море. Так чего же тебе не хватает? Поверь, я уже устал от твоей вечной воркотни, твоего недовольства судьбой. Дико сказать, но мне даже не хо¬чется порой из похода возвращаться. Другие ждут-не дождутся, когда лодка ошвартуется, домой рвутся. В какое положение ты меня ставишь?
— Другие жены, может быть, привыкли, а я не могу!
— Ладно, потерпи немного, месяца через полтора в автономку ухожу, поезжай в Орск, расслабься, отдохни... Денег я тебе оставлю предостаточно...
Боже мой, как не люблю я понедельники! Самые тягомотные Ани на службе! С утра строевая подготовка, а после обеда полит¬занятия.
Вот и сегодня замполит, капитан первого ранга Дубовицкий завел длинную и нудную речь о международной обстановке.
— Товарищи, мичманы! Вы хорошо знаете, какое напряжение царит в мире. Американский империализм, НАТО по всему свету раскинуло свои хищные сети. Советский Союз окружен врагами со всех сторон. Ракетные базы наземного базирования атомные субмарины в мировом океане нацелены на нашу Роди¬ну, наших детей, отцов и матерей. Вот почему сейчас так остро стоит вопрос о нашей постоянной боевой готовности. Наша под¬водная лодка — одна из основных ударных сил флота! Ядерный шит, а если надо, то и меч страны...
Замполит еще долго рассуждал, втолковывая нам прописные истины, а я сидел, подперев голову кулаком, и вспоминал после¬дний разговор с Шурой. Неужели всю жизнь нам доведется вот так, как кошка с собакой... В конце концов должна наступить какая-то развязка, логический конец. Тут же вспомнилась Надя, и я в который раз посетовал на судьбу, что не она сейчас дожидается меня дома, и не она скоро проводит наш корабль в дальнее плава¬ние. Лодка почти готова к автономке. Осталось лишь загрузить ракеты, да небольшой профилактический ремонт произвести. Шура с сыном уедут, по обычаю, в Орск с тем, чтобы к нашему возвращению через сто суток быть уже здесь. Так поступают се¬мьи всех моряков. А у Шуры в Орске родители...
Через три дня лодка вышла в море на ракетные стрельбы. Весь поход займет не больше недели.
Все-таки чудесный у нас корабль! Каждый раз, спускаясь в проч¬ный корпус лодки, удивляюсь, насколько здесь все отлажено и ком¬фортно. Куда там капитану Немо с его «Наутилусом»... По крайней мере, в части бытовых удобств не хуже, чем на пассажирском лай¬нере. Все проходы, каюты, столовая и кают-компания отделаны под красное дерево. Освещение — неоновое, ровное, все окрашено в спокойные тона слоновой кости. Есть душевые, сауна, небольшой плавательный бассейн и тренажерный зал. В столовой по вечерам каждый день крутят кинофильмы. Что касается техники и вооруже¬ния, об этом лучше не говорить. Один такой корабль по огневой мощи равен целой ракетно-артиллерийской дивизии! Вот и суди тут...
Отстрелялись на отлично! Погрузились в Баренцевом море, и произвели пятиракетный залп. Ракеты должны были, выйдя в стра¬тосферу, пролететь над всем евроазиатским континентом и пора¬зить учебную цель на одном из островов Японского моря. Попа¬ли, как у нас говорят, в шляпку гвоздя! Главком наградил экипаж переходящим вымпелом генерального штаба, и мы с чувством вы¬полненного долга вернулись на базу. Любой, успех принято по-праздничному отметить. Мичманы собрались вместе, накупили снеди и устроили отменный мальчишник!
- Братишки! — с бокалом в руке поднялся Володя Качан. — не ради пьянки, а для дела мы сегодня собрались здесь. Я поднимаю первый тост за наших доблестных ракетчиков! Среди нас Тавлов. Он единственный ракетчик из мичманов. Петр, — обернулся к Павлову, — этот тост воспринимай как аванс. Молодец! Желаем тебе и дальше точных попаданий! И найти, наконец, хорошую бабу и жениться! Все рассмеялись, и бокалы сдвинулись над столом. Второй тост, по обычаю, был за прекрасных дам! После третьего бокала оживле¬ния за столом заметно прибавилось.
-Боцман, — обратился ко мне сидевший неподалеку Николай.- Он наш главный гидроакустик, — ты что ж, чертяга, так рули заваливаешь? Я со своего кресла слетел и коленку расшиб.
А у меня на посту тоже все послетало, — вставил радист  Слава. — Ты кончай, Серега, так шутить! - Мужики, вы что, не понимаете? — выкрикнул кто-то с другого конца стола. — Просто боцману приснилось, как он на бабе барахтается!
Все расхохотались!
Да нет, мужики, все не то... — возразил я. — Просто случилась заклинка больших рулей.... Это случилось сразу после старта ракет, а, причину нашли быстро, и лодку удалось выровнять без особых последствий. Но перепугался я порядком. Испариной весь покрылся от страха. Сколько вот так погибло подлодок... Любая  маленькая неполадка, или сбой могут привести к гибели экипажа. Вот почему командир, принимая в команду нового человека, внимательно присматривается к нему, изучает. Вот почему так сплочённы здесь между собой люди. Каждый зависит от каждого, и от каждого зависит все! Ни в одном роде войск нет такой сплоченности и доверия друг к другу. Даже такой беспредельной дедовщины, или годковщины по-флотски, здесь не встретишь. Беречь надо каждого, потому что нервной напряженности в дальних походах  и так хватает за глаза.

* * *

Не могу понять, то ли это сон, то ли я в самом деле среди высоких стволов незнакомого леса... Какие-то люди, бегущие, казалось, в никуда. Вот женщина с расплывчатым лицом... Она что-то на¬стойчиво говорит и время от времени потряхивает темной ру¬кою мое плечо. В уши царапается то ли скрип, то ли звон. - Сережа, да проснись же ты наконец!
Кто-то в дверь звонит. До моего сознания доходит, что это все сон и надо вставать. Тревога, наверное... И за дверью стоит рас¬сыльный матрос. Ч-черт, не вовремя... С трудом поднявшись,  прошел к умывальнику, и плеснул в лицо пригоршню холодной воды. Вытираясь большим махровым полотенцем, я открыл дверь. Действительно, это был рассыльный матрос Гена Веревкин.
— Товарищ мичман, — переводя дух, выпалил он: — Боевая тревога! Всем явиться на корабль!
— Что случилось, Веревкин?
— Не знаю... Кажется, выход в море.
Мой дорожный портфель на такие случаи всегда был нагото¬ве. Проверив запас сигарет, я сокрушенно вздохнул. Осталось лишь четыре пачки, а неизвестно, на сколько уходим. Быстрень¬ко уложив в портфель непременный набор записных книжек и дневников, я был готов отправиться в путь.
— Надолго?  — поеживаясь в накинутом на плечи халате, спро¬сила Александра.
— Не знаю, Саня, может дня на три, может чуть больше... А вообще-то мы никуда не собирались так скоро. Все станет извест¬но на лодке.
Чмокнув жену в щеку и не дождавшись ответного поцелуя, торопливо спустился вниз и побежал по извилистой зимней доро¬ге к бухте. Серое неприветливое небо низко висит над поселком подводников. С моря дует влажный холодный бриз. То тут, то там, в сумеречном свете фонарей виднеются одиночные фигурки бе¬гущих людей. ,
«М-да, судя по всему, тревога объявлена двум или трем кораб¬лям. Наверное, какие-нибудь стрельбы или обеспечение сил ПЛО, — подумал я. — А что, — поправляя на ходу шапку, продолжаю размышлять, — учебные боеприпасы загружены, продукты пита¬ния тоже. Но почему такая спешка? Проверка боеготовности? Ну, да не все ли равно... Лишь бы не война! Вон американские субма¬рины так и шныряют вдоль нейтральных вод! Черт бы их побрал совсем! Спал бы сейчас да спал спокойненько...»
Снег по дороге к бухте был плотным, утоптанным, дорога шла чуть под уклон, и поэтому бежалось легко. Впереди колыхалось черное пятно бегущих строем моряков какой-то лодки. Может, даже моей.
Дорога плавно обогнула небольшую каменистую сопку, и взо¬ру предстал узкий залив с извилистой причальной линией. Чер¬ные, тяжелые сигары атомоходов неподвижно стояли, прижав¬шись обрезиненными бортами к пирсам.
Мне нравятся эти места, хотя многие сослуживцы проклинают и это Заполярье, и бескрайнюю тундру, летом богатую не только грибами и морошкой, но и кишащую полчищами злющих комаров.
|Зимой же это бескрайняя заснеженная пустыня с жесткой щетиной редкого кустарника. Но мне по сердцу и пустынность, и дикость этих мест. Наша бухта, каменистые берега с вкрапленными в них створными знаками, с редкими корявыми стволами кар¬повых березок. Нравятся гулкие стальные причалы со стоящими у них подводными лодками.
А вот и наша красавица! Причал номер три! Мощный, черный корпус гигантской субмарины зловеще стоит, поблескивая инеем опавшим на нее за ночь. Мне припомнился мой первый день службы на атомоходе. С первого взгляда трудно было предположить, что такая махина способна развивать под водой скорость курьерского поезда, и так легко одним движением кисти руки быть управляемой.
Да не осудят меня за излишнюю сентиментальность, но я влюблен в нашу красотку-подводную лодку — как поется в известной песне. Влюблен как в женщину, хотя по сути женщина — настоящий монстр в десятки тысяч лошадиных сил с адским вооружением, способным превратить в пепел целое государство. Ну да Бог с ним, с государством. Что только люди придумают для уничтожения себе подобных... Ужас! В предбаннике центрального поста тепло и чисто, как может быть чисто в доме у заботливой хозяйки. В центральном мигание многочисленных лампочек на приборах и тихий убаюкивающий гуд работающей электроники. Сажусь в удобное кресло у своего «шпата» — главного пульта рулевого управления — и вопросительно смотрю на вахтенного офицера. Сегодня дежурит командир БЧ-3, капитан-лейтенант Шувалов. Поймав мой взгляд, Шу- валов лишь пожал плечами. Через открытую дверь штурманской рубки доносятся приглушенные голоса штурманов. Слева, за широким пультом ракетных пусковых установок восседает командир БЧ-2, капитан первого ранга Вишняков. Он сосредоточенно щелкает клавиатурой ЭВМ, проверяет параметры установки. В центре огромного зала ЦП большое кресло и рабочий стол командира корабля. Под ногами, на нижней палубе, расположились радисты, шифровальщики и прочие элитные службы подлодки.
— Товарищи офицеры! — скомандовал Шувалов. Все встали в приветствии.
— Сидите, сидите... — командир корабля контр-адмирал Са¬буров появился в ЦП.
Наш кэп — самый молодой адмирал на Северном Флоте. Кра¬сивый, стройный, темноволосый мужчина тридцать пяти лет.
Войдя в центральный пост, и быстро оглядев посты, коротко бросил:-
— Боевая тревога! Корабль к бою, походу и погружению из¬готовить!
Во все отсеки лодки, во все ее уголки обрушился долгий, басо¬витый рев сигнала тревоги.
Не знаю, как у других, а у меня при этом по телу пробегают мурашки.
Из отсеков корабля коротко отвечали:
— Есть, корабль к бою, походу и погружению изготовить!
По той сосредоточенности, с которой командир прислушивал¬ся к докладам, по необычной, напряженной атмосфере, царящей вокруг, я понял, что выход в море предстоит не рядовой. Интерес¬но, что бы все это значило? Вижу, как люди в ЦП непонимающе оглядываются друг на друга, на командира. Обычно любому вы¬ходу в море предшествует тщательная подготовка и времени для приготовления дается предостаточно. Наши сомнения разрешил спокойный и решительный голос контр-адмирала:
— Товарищи офицеры! Получен приказ штаба флота. Идем на загрузку специзделий!
Кэп на минуту замолчал, потер лоб и, вздохнув, бросил:
—Автономное плавание!
— Ух, ты! — это восклицание вырвалось у меня как-то непро¬извольно. Все, кто был в ЦП, в первые минуты от неожиданности опешили и вопросительно посмотрели на командира.
Адмирал вздохнул и снова потер лоб:-
— В Атлантическом океане на одной из наших лодок вышел из строя реактор. Наша задача заменить эту лодку на боевой служ¬бе. Уходим на сто суток! Командирам боевых частей тщательно осмотреть материальную часть. Докладывать о малейших неисп¬равностях. Обнаруженные неполадки будем устранять во время загрузки изделий.
— Вот тебе раз! Обычно готовишься заранее, планируешь свои служебные и семейные дела, отправляешь семью на большую зем¬лю. Что им здесь одним больше трех месяцев делать? .. А теперь что? Примерно о том же подумал, наверное, каждый из присут¬ствующих. Нуда ладно! Куревом запасемся на загрузке. В городке женам сообщат и без нас... Вот ведь службишка, будь она не¬ладна! Приучаешь себя, приучаешь ко всяким неожиданностям, и каждый раз они тебя захватывают врасплох.
По громкоговорящей связи слышу, как из отсеков поступают доклады о годности. Наконец, команда:
— По местам стоять, со швартовых сниматься!
— Ну, вот и тронулись, — с грустью подумалось мне. — Ну и Бог с ним... Ну и будь что будет! Переключаю управление рулем на мостик и поднимаюсь наверх.
Швартовые команды уже выстроились на своих местах. За¬нимаю пост у рулевого манипулятора, оглядываюсь на сигнальный мостик. Матрос Киселев уже на месте. Молодой еще. Первый год на лодке,
 но сигнальщик неплохой. Расчехлил прожектор и теперь старательно протирает ветошью стекло прожектора.
 — Как настроение? — спрашиваю, — работает техника?
— Так точно, товарищ мичман, работает! — и для наглядности щелкнул тумблером. За металлическими жалюзи ярко сверкнул и свет.
- Ну, смотри там внимательнее... Хорошенько запомни обстановку вокруг, и не забывай, что ты должен первым заметить любую цель, не дай Бог командир заметит раньше тебя. Тогда и тебе, и мне втык  будет…
-Ясно, товарищ мичман!
 — Ну как, — спрашиваю, — не боишься в автономку ? Все-таки в первый раз...
— Не то, чтобы боюсь, товарищ мичман, только вот здесь, — приложил руку к груди, — холодок какой-то...
 —Ничего, — говорю, — привыкнешь! Главное, делай свое дело четко,как учили! Не ты первый, не ты последний...
 Вскоре лодка медленно, при помощи буксиров, двинулась к выходу из базы.
— На буксирах, стоп! Спасибо за работу, возвращайтесь на стоянку!
Буксиры отошли, лодка дала «средний вперед» и за кормой вмиг закипели буруны.
Полярная беззвездная ночь закручивала над заливом снежные вихри. Огромное, высокое тело баллистической ракеты висело над лодкой на стальных тросах и матово- зловеще поблескивало в лучах базовых прожекторов.
Погрузка заканчивалась. Стрела гидравлического крана опус¬кала в шахту последнюю ракету. Я на своем посту, на мостике. За три часа погрузки основательно промерз. Меховая куртка и толстый водолазный костюм под ней все меньше сохраняли тепло. Но это не мешало течению мыслей. А подумать всегда есть о чем. Например, о собственной жене. Странная она! И в первую очередь ее странность заключается в неженской холодности и манере злиться без всякого повода. Женщина без каких-либо эмоций. Даже в постели. Может думать в самый трогательный момент о чем-то постороннем или задумчиво водить пальцем по стене. Ссоры в семье — штука неприятная. Ссоры с Александрой — не¬выносимая! Выяснять отношения нам приходится частенько. И чаше неизвестно из-за чего. Ну, взбредет ей в голову вдруг надуть¬ся и замолчать. Ни с того ни с чего. И бесполезно выпытывать у нее причину. Ни под какими пытками не скажет! А ты сидишь, как дурак, и ломаешь голову: в чем же я провинился?
Вскоре снялись со швартовых, и лодка покинула базу заг¬рузки.
Ну вот и все,' поехали! Начинается моя седьмая автономка. Даст бог, обойдется без особых приключений. Интересно, как там моя Шура сейчас? Если в дороге, то что делает? Может, спят с Юриком, а может, сидит и молча смотрит в окно. И, может быть, в данную минуту одновременно со мной думает? Обо мне? .. Ско¬рее всего, едва села в поезд, как меня из сердца вон! Из памяти тоже. Обидно!
Далее вполне целесообразно, мне кажется, привести выдер¬жки из дневниковых записей главного героя романа, каковые, к счастью, сохранились:-

« 22 сентября. Баренцево море. Кольский залив.
Сегодня во время загрузки годки сильно избили молодого мат¬роса из трюмной команды, Федорова. Тот или не выполнил како¬го-то их требования, то ли нагрубил кому...
Ходил разбираться. В четырехместной матросской каюте си¬дело пятеро моряков, служивших на флоте по последнему году. На мои вопросы — что да как? — один из них, Крупнин, усмех¬нулся:
— Так этот салажонок к вам жаловаться прибегал?
— Да нет, — говорю, — мне другие молодые сказали. Не пора ли, мужики, кончать этот беспредел? Это автономка, и неизвест¬но, что завтра со всеми нами может случиться...
— Товарищ мичман, мы ближе всех к молодым, и нам здесь видно, что к чему... Вы же прекрасно понимаете, что дисциплина в основном держится на годках!
— Вы нам не мешайте, — вставил другой, — а то мы опустим руки — они совсем разболтаются... И вас начнут посылать... куда подальше!
— Так нельзя же, — говорю, — вот так жестоко, по-бандитс¬ки! Подай он на вас рапорт командиру — и все... Трибуналом же пахнет...
— Не в первый раз, товарищ мичман! Жаловаться он не по¬смеет. А показать, что к чему, некоторым, которые не понимают слов, очень даже нужно! Да вы же сами срочную служили и знае¬те традиции»...
И я вспомнил свою молодость. Как пришел в первый раз на лодку девятнадцатилетним пацаном. И ох как крепко доставалось поначалу от годков. И били, и заставляли зубной щеткой толчки драить. Всякое бывало... Но сейчас я главный боцман корабля и за порядком следить обязан.
Снегопад уже прекратился, но чувствовалось, что ветер уси¬ливается. Остался позади погрузочный причал, получено добро на выход из залива, и лодка быстро шла вдоль диких, пустынных бе¬регов, Верхушки волн все гуще покрывали белоснежные гребеш¬ки. Началась килевая качка. Нос субмарины то высоко поднимался,
обнажая черный корпус, то опускается в кипящую воду.
Поступила команда:-
- Самый полный вперед. За кормой лодки вскипела вода, и  резко увеличилась скорость. Нос лодки почти полностью за¬рылся в воду, белоснежные усы волн отходят от форштевня в  стороны и красиво обрамляют весь корпус. За кормой обозначился светлый кильватерный след. Картина, я вам доложу, изумительной красоты, когда атомоход полным ходом идет в надводном положении!
Из переговоров Кэпа со штурманом я понял, что до точки по¬гружения ровно три часа.
Невольно вглядываюсь в небо над головой, вслушиваюсь в гул в надстройке. Невольно начинаю глубоко и часто дышать. Скоро ничего  этого не станет. Ни неба, ни ветра, ни чаек, как всегда сопровождающих корабль. Весь мир изменится. Замкнутое пространство, неоновое освещение и неумолчный приборный гуд. Больше полутора сотен человек составят маленькое автономное государство со своими законами, укладом, традициями, с полной оторванностью от внешнего мира. Единственная наша привилегия — радиоэфир.
Объявили боевую готовность номер 2, и меня на руле сменил матрос Рязанов. Через час обед. Жаль, чти обедать придется в надводном положении. Чем дальше мы отходим от залива, тем ощутимее становится качка. Спускаюсь вниз, иду в свою каюту, широко расставив ноги и держась за переборки. Сосет под ложечкой и слегка кружится голова. Каждый моряк переносит морскую болезнь по-своему. Я отношусь к тем, кто испытывает во время качки приступы страшного голода. В это время я готов поглощать все подряд в огромных количествах, тогда как других просто мутит от одного запаха еды.

ИЗ ДНЕВНИКА: Тот же день. 15 часов. Баренцево море.
«С этого момента начинается отсчет времени автономки. На¬виться нам отныне не на кого. Продуктов у нас достаточно, кислород  вырабатываем сами, пресную воду тоже. На борту имеется кинопроектор. Фильмами запаслись. И вот долгожданная команда: — -Срочное погружение!
Меня эта команда застала на послеобеденном отдыхе. Я ле¬жал, не раздеваясь, в каюте, и думал о предстоящей автономке, о Наде, о Шуре, о Юрике...
В центральном посту деловая напряженная атмосфера. За вер¬тикальным рулем уже сидит старшина первой статьи Проворников. Он, почему-то, хмурый, видимо, чем-то расстроен. Потом надо будет расспросить, в чем дело?
Наверху послышался приглушенный удар. Это захлопнулся верхний рубочный люк. В ЦП вошли Кэп и старпом:-
— Заполнить среднюю группу!
Слышно, как вода с шумом ворвалась в балластные цистерны По команде перекладываю рули на погружение, и лодка с диффЕрентом на нос пошла вниз. На глубине триста метров командир приказал осмотреться в отсеках.
Дали полный вперед, и я почувствовал, как моя спина слегка вжа¬лась в кресло. Атомоход помчался через черную океанскую глубь»

                Глава 8

                Рыбаки ловили рыбку...

Шторм, казалось, все больше и больше набирает силу. Почти двенадцать часов мы выматывались из последних сил, окалывая и сбрасывая за борт лед. В один прекрасный момент грот-мачта вдруг издала скребущий по сердцу звук. Так начинает ломаться дерево под воздействием ураганного ветра. Вся оснастка мачты до самого клотика была покрыта толстенным слоем махрового на вид льда. Лопнули и хлестнули по палубе два стальных ванта. Люди, работающие на палубе, вначале не обратили особого внимания на сие обстоятельство, как вдруг наше внимание привлек чей-то при¬глушенный вскрик. Один из матросов лежал, скрючившись на палубе, и громко стонал. Я первый оказался возле него. У него было белое, как мел, лицо. Обеими руками он держался за правую ногу. Вокруг столпились моряки, и кто-то уже пытался оторвать от ноги его руки, но матрос, а это был Витя Смагин, закричал еще громче, и крупные капли пота выступили на его белом лбу. Подбежавший капитан раздвинул толпу и склонился над моряком:
— Смагин, что случилось?
— Ногу... Тросом, — сжав зубы, выдавил Витька.
Оказалось, что один из лопнувших тросов угодил бедняге пря¬мо по ноге. Обе кости были сломаны и из прорванной ткани про¬резиненного костюма остро белели Витькины кости.
Раненого осторожно перенесли в лазарет, где судовой врач, попросив всех удалиться, принялся раздевать и осматривать боль¬ного. Вскоре все узнали, что спасти ногу никак было нельзя, и ее пришлось ампутировать. Двадцать три года человеку...
Люди продолжали работать, молча, с остервенением рубя ле¬довый панцирь. И, казалось, что ни конца, ни края этой работе не предвидится. Капитан радировал на плавбазу о несчастном слу¬чае, и сейчас все ждали прибытия вертолета, чтобы снять больно¬го с траулера. В такой шторм передать моряка на другое судно не представлялось возможным.
Помощник, как ни в чем не бывало, работал вместе со всеми. Он окалывал лед на мостике, неподалеку от меня. Время от времени
бросал в мою сторону косые взгляды. В них я читал затаенную угрозу. Этого еще не хватало — нажить себе здесь врагов. Да еще в лице своего начальника. Надо держать ухо востро...
Несмотря на старания людей, мачта не выдержала и треснула прямо у основания, как раз на сварочном стыке. Не упала она только благодаря стальным растяжкам. Она повисла на них, опасно раскачиваясь из стороны в сторону. Решено было при помощи  лебедок осторожно опустить ее на палубу, что и было сделано со всеми мерами предосторожности. Продолжать промысел уже не имело смысла, и капитан взял курс на базу.
Переход, естественно, оказался тяжелым. Маленький траулер безжалостно качало. Баренцево море, казалось, обрушило все ледяные баллы именно на нас. Доконать, искорежить, сломить . — вот задача, которую поставил перед собой Бог морей!
 Двое суток экипаж не смыкает глаз. Принимаем пищу по очереди. Едва перекусив,  снова вгрызаемся в ледяной панцмрь, но накатывающиеся волны оставляют новые ледяные наросты. Временами кажется, что вот еще один крен — и судно потеряет центр тяжести. Тогда нас уже ничто не спасет. Я живо представил себе несчастных моряков с двух уже перевернувшихся траулеров, и жутковатый холодок пробежал по моей коже. «Спаси нас и сохрани, Господи!»
В Кольский залив вошли с порядочным креном на правый борт. Здесь уже не так штормило, хотя ветер продолжал неистово гудеть в снастях и опасно раскачивать сломаную мачту. Почти у самого входа в залив, нас встретили два портовых буксира и, тесно зажав нас с обоих бортов, помогли наконец добраться до места стоянки. Теперь предстояла постановка в док.
На другой день из конторы принесли почту. Я получил сразу и письма. От мамы, от Ольги и, к моему удивлению, от Галины! Оказывается, она меня искала, писала во все рыболовецкие предприятия, пока не получила положительного ответа. Думаю, имеет смысл привести здесь содержание ее письма полностью, так как повествование об этой удивительной женщине придется продолжить:

«Милый мой Сереженька, здравствуй!
Наконец-то я нашла тебя, хотя это было непросто. Писала не¬сколько писем на главпочтамт «до востребования», но ответа не получила. Я поняла, что ты все же устроился на работу.
Сережа, ты, верно, уже решил, что между нами потеряны все связи и давно уже выбросил пеня из головы? Нет, я не хочу в это верить! О чем мы говорили с тобой, о чем мечтали, какие строили планы... Неужели, все это были только слова, сказанные в мину¬ты страсти? Не верю! Ты не такой, Сереженька. Я достаточно уз¬нала тебя, пока мы были вместе.
Жизнь моя протекает так себе... Наверное, ты думаешь, что я уже и замуж вышла, и другое прочее ? Нет, живу, как прежде, одна хотя многие мужчины просили моей руки. Знаешь, не могу и не хочу никого знать так, как знала тебя. Я однолюбка и, полюбив по-настоящему человека, ни на кого другого не посмотрю, будь он хоть семи пядей во лбу.
Теперь о главном — на днях собираюсь приехать к тебе. Все¬го на несколько дней. Не могу я сидеть здесь и чего-то ждать... Если ты не против повидаться со мной, дай телеграмму, и я тут же выле¬чу самолетом. Если у тебя еще нет своего жилья, мы можем эти дни пожить в гостинице. Недавно я продала свой сад-огород и день¬ги имеются. Как ты, Сереженька?.. Привезу тебе чего-нибудь вкусненького. У нас сейчас всякие деликатесы только по талонам дают, но есть у меня хорошая подруга в универсаме — всегда го¬това помочь.
Я, наверное, уже надоела тебе своими признаниями в любви и заканчиваю это письмо.
С нетерпением жду телеграмму.
Целую тебя крепко и нежно тысячу раз. Твоя Галя!»

А ведь действительно я начал уже потихоньку забывать о ней. Как и прежде,  я бы ни на минуту  не выбросил её из памяти. А теперь, когда по горло занят, и размышлять о чем-то некогда...
Милая, милая моя Галочка... Как же быть? А ведь мы  в доке будем стоять, и времени свободного будет предостаточно. А деньги те¬перь у меня и у самого есть. Прежний пыл к ней, конечно, приугас... Но я знаю, стоит только увидеть ее, взглянуть в странные зеленые глаза, и все вернется... Да! Завтра же дам телеграмму и буду встречать.
Мама написала коротенькое письмо. Досадует, что давно нет писем. Жалуется на частые головные боли. Гипертония у нее... И вправду, я не написал ей, что в рейс ухожу. Тоже надо телеграмму послать, чтобы не волновалась.
Письмо от Ольги я открыл с чувством досады. Теперь-то за¬чем писать, когда все уже решено... Ольга, однако, пишет, что со¬скучилась и все, мол, надоело ей до чертиков и через три дня со¬бирается приехать ко мне для серьезного разговора... Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Гляди-ка, чего надумала! Ничего не буду ей отвечать, пусть делает, что хочет. Но вот отыскать меня ей на¬вряд ли удастся теперь. В порт ее не пропустят, а по вечерам я буду с Галиной в какой-нибудь гостинице. Ничего... Офицеров в Гре- михе полно — скучать не дадут. А то черт ее знает, чего она при¬везет. .. Бегай потом...
Миша все же решился и подал на помощника в суд. Его реше¬ние поддержали все члены команды траулера. Никто не любил этого заносчивого и самоуверенного человека. И почти весь экипаж присутствовал на судебном заседании. Впаяли молодчику два года. Но даже во время вынесения приговора он сохранял то же небрежительное ко всем выражение лица. Его глаза нагло смотрели
 в зал, как бы говоря: —Погодите, доберусь я еще кое до кого...
 Ну, этого, как говорят, только могила исправит...
 Галя приехала через неделю после получения моей телеграммы. Я встречал ее на холодном, продуваемом всеми ветрами, перроне. Долго стоял у вагона номер шесть, из которого она должна выйти, но видел только незнакомые мне лица. Может быть, не при- ехала? Совсем было отчаявшись, я повернулся, чтобы уйти, как лицом к лицу столкнулся с ней. Она стояла, смущенно улыбаясь и придерживая правой рукой плескающиеся на ветру полы каракулевой шубки. Через плечо у нее висела дамская сумочка, рядом стоял небольшой кожаный чемодан.
— Вот я и приехала! — проговорила она, пряча лицо от ветра. Она нисколько не изменилась, только этих едва заметных горь-
ких складочек в уголках рта раньше не было. Я обнял ее и крепко прижал к себе:
— Здравствуй, моя хорошая! Ты молодец, что решилась при¬ехать!
Я слышу, как давно забытое чувство нежности и любви к этой женщине возвращается ко мне, заливая теплом продрогшее сердце.
— Сережа, мы что, так и будем здесь стоять? — рассмеявшись, спросила она.
— Действительно, пошли скорее, а то тебя здесь быстро про¬дует, — я поднял с перрона ее чемодан. — Ого, у тебя тут кирпи¬чи, наверное...
Галя снова рассмеялась:
— Нет, здесь как раз то, о чем я тебе писала.
Мы быстро прошли через перрон и направились к автобус¬ной остановке.
— Тебе еще не дали квартиру?
— Квартиру не квартиру, а комнату скоро получу.
— Тогда поехали в нашу гостиницу, — посмотрела на меня лукаво, и глаза ее блеснули своим неземным зеленоватым светом.
Свободные места, к счастью, имелись, и лифт поднял нас на седьмой этаж самой фешенебельной гостиницы в городе. Мы вош¬ли в шикарный люкс, застеленный большим пурпурным ковром. В гостиной стоял обитый бархатом диван, два кресла и телевизор. На журнальном столике телефон, хрустальный графин и четыре стаканчика. Лежала кипа дорогих журналов.
— Галочка, ты пока располагайся здесь, а я быстренько в ма¬газин сбегаю.
— А ничего не надо, Сережа! У меня тут, — она кивнула на чемодан, — все есть!
Мы разделись, и я снова прижал к себе ее сильную и строй¬ную фигурку. Во мне мгновенно проснулось непреодолимое же¬лание обладать женщиной, которую я уже считал навсегда поте¬рянной для себя.
— Это просто чудо какое-то, что ты здесь, милая. Нет, я не верю в это... Все, что сейчас происходит, только сон.
— Я сама как в тумане, Сереженька. Пока сюда ехала, боялась не найти тебя, не встретить. Ведь всякое может быть... Вдруг выв море бы ушли или еще чего...
— К нашему счастью, мы сейчас стоим на ремонте в доке. В последний раз потрепало здорово!
Галина принялась распаковывать чемодан, выкладывая на сто¬лик всевозможные продукты и бутылки с незнакомыми красивы¬ми этикетками.
Я подошел и взял ее сзади за плечи:
— Может, сначала в душ?
Она повернула голову.
— Знаешь, я порядком проголодалась, но в душ тоже надо. Что- то знобит меня.
— Тогда пошли греться...
Мы разделись и вскоре стояли под горячими водяными струями.
— Давненько я такой вкуснятины не пробовал, — сказал я, с удовольствием разделывая запеченную целиком утку.
Галя сидела на диване раскрасневшаяся, с завязанным вокруг головы полотенцем. Она смотрела на меня долгим серьезным взглядом. По ее глазам вижу, что собирается сказать мне что-то очень важное.
— У тебя такой серьезный взгляд сейчас...
— Правда? — она заправила выбившуюся из-под полотенца прядь, — Это я так... Думаю все...
Я налил в хрустальные стаканчики армянский коньяк, и мы чокнулись:
— За твой приезд, Галочка!
— За нашу встречу, — улыбнулась она.
Мы ели утку, горбушу, свежие огурцы, запивая все это время от времени белым сухим вином. Мы не отрываясь смотрели друг на друга, и я чувствовал себя на вершине блаженства и отдохно¬вения. О цели своего приезда Галя пока молчала, хотя догадаться было нетрудно. И предстоящий разговор я уже прокручивал в сво¬ей захмелевшей голове. И я не знал, что ей сказать. Еще ничего не услышав, я был в некой растерянности и говорил на различные темы, лишь бы оттянуть тот момент, когда придется давать конк¬ретный ответ. Но момент наступил:
- Сереженька, а ведь я за тобой приехала. Она снова посмотрела испытывающе и серьезно. Я молчал и  смотрел в ее зеленые треугольные зрачки. У меня сейчас большая, трехкомнатная квартира, дочери — две милые,  послушные девочки. Я даже работу для тебя подыскала..
- Галочка, милая моя, я с таким трудом устроился на работу... мечтал попасть на рыболовецкое судно и вот теперь, когда дело наладилось, ты предлагаешь все бросить и уехать. Нет, ты подожди, не перебивай меня... Я бы многое отдал, чтобы жить с такой женщиной, как ты!  Но мне ' здесь поработать хотя бы с год.
— Я понимаю тебя, милый, но и ты пойми меня. Не могу я больше так жить, когда день и ночь только о тебе и думаю. Ведь так с ума  сойти можно. У тебя же здесь кроме моря и траулера ничего и никого нет. Или уже есть кто-то?
— А ты меня спроси, было ли у меня время заниматься этим? С пор, как начал работать, с корабля вообще не сходил. Посуди
сама, куда мне идти, когда жилья  нет? А ездить сюда, в Мурманск — только лишние траты. Я тебе предлагаю переждать с годик... Да нет, уже меньше — месяцев семь. А за это время мы хорошо обдумаем и решим, как все сделать лучше... Пойми, девочка моя, я же не отказываюсь от тебя, просто надо еще немного потерпеть. Мы теперь будем часто переписываться и не дадим  друг другу скучать.
Галина вздохнула и положила свою голову мне на колени. Мы некоторое время помолчали. Потом она, стукнув кулачком по моему колену, сказала:-
— Ну что ж, Сережа, так тому и быть. Только я не верю, что ты потом приедешь ко мне. Я чувствую это. Чувствую, Сереженька!

                глава 9.

                АВТОНОМКА. 
Я всегда ощущаю нечто таинственное и волнительное. В любом случае это меняет не только настроение, но и весь уклад жизни. Наверное, то же происходит и с космонав¬тами во время выхода ракеты на орбиту.

ИЗ ДНЕВНИКА: 22 сентября. Норвежское море. 23 часа.
«Уже несколько часов идем на рабочей глубине. Кэп поздра¬вил экипаж с началом выполнения боевой задачи. Где-то в глуби¬нах нас ожидают такие же парни, как и мы. Точно в заданном рай¬оне мы незримо встретимся, и поход для той лодки можно счи¬тать законченным. Счастливчики!
Мы же продолжим боевое патрулирование с севера до тропи¬ческих широт и обратно. Но впереди главное испытание — пре¬одоление первой линии противолодочной обороны. Акустики хо¬рошо слышат две сопровождающие нас лодки и постоянно докла¬дывают о контакте. Внезапно заболел матрос Рязанов, мой подчи¬ненный. Положили в лазарет. Ходил к корабельному врачу, капи¬тану Николаеву. Оказывается, у Рязанова нервный срыв. Ведь это его первое погружение. Сильно переволновался... Доктор говорит, что ничего страшного нет. Сутки отлежится и... на вахту!
Говорил с Проворниковым. Оказывается, перед выходом в море он получил письмо с неприятным известием. Его девушка вышла замуж. Не дождалась моряка. Как могу, успокаиваю его. Говорю:
—Плюнь! Недостойна она тебя! Подумай, кто ты и кто она... И во¬обще, будь мужчиной! Вернешься домой, все девчонки твоими будут!»

ИЗ ДНЕВНИКА:
«По кораблю объявлен режим тишины. Приближаемся к ли¬нии противолодочной обороны нашего вероятного противника. Скорость хода снизили до минимальной.
Мы по отсекам
В мягких сланцах.
И ... тишина, и чуток сон...
Мы — тень «Летучего Голландца»!
Мы — затаенный вздох времен!
Глубину погружения увеличили до максимальной. Небо над этим районом систематически бороздят противолодочные само¬леты. Шныряют противолодочные же корабли. Прорваться через такое заграждение — задачка не из легких.
Рязанов оклемался быстро и сегодня заступил на вахту. Си¬дит за вертикальным рулем. Но бледность с его лица так и не схо¬дит. Малейший перепад давления в отсеках воспринимает насто¬роженно, с внутренним напряжением. Я сижу рядом, гляжу на него и бодро улыбаюсь:
— Да ты расслабься, Костя! Подумай, если весь экипаж будет вот так бледнеть и напрягаться, то далеко мы не уйдем!..
— Не знаю, товарищ мичман. Но мучает меня то ли предчув¬ствие чего-то хренового, то ли еще что...
— Ничего, по первому разу так бывает иногда.
Матрос поинтересовался, а было ли у меня самого так...
— Немного волнения было, но в обморок не падал. А ты пря¬мо как красная девица-
Матрос только покраснел и крепче вцепился в манипулятор.
— Ну что ты так схватился, сломаешь еще... Поставь на авто¬пилот и расслабься... Вот так! Молодец!
- Центральный! — резкий, громкий голос акустика  взорвал тишину отсека, — акустический буй слева сто, дистанция —десять!
— Боевая тревога! Обе турбины самый полный вперед! Право руля!
Ну, все, мы на крючке! Нас засекла аппаратура буя, и теперь о контакте с нами узнает противолодочная авиация. Будут задействованы военно-морские силы США в этом районе. Лодка резко увеличила скорость, я получил приказ погружаться на максимальную глубину и отжимаю манипулятор от себя. Вскоре не замедлила себя ждать новая неприятность. Сигнал  приняла американская подводная лодка. Это уже совсем плохо . Из разговоров в ЦП понимаю, что контакт мощный и сели нам хвост капитально. В отсеке повисло тревожное молчание. И вдруг:
— Первый и третий торпедные аппараты к выстрелу приготовить!
Напряжение передалось на весь корабль, и мне подумалось, излишняя предосторожность в данной ситуации не помешает. Никто ведь не знает, что там у них на уме. Если надумают атаковать, мы должны немедленно среагировать. На полном ходу делаем полную циркуляцию, проверяя свое положение. Затем противолодочный зигзаг... Обе сопровождающие нас лодки выполняют свою задачу, стараясь отвлечь противника на себя. На какое-то  время нас потеряли из виду. Но радоваться долго не пришлось. Контакт возобновился. Матрос Рязанов побледнел еще больше и рукоятку манипулятора так сдавил в ладони, что даже пот на лбу выступил!
Сильно толкаю его кулаком в плечо:
— А ну, расслабься, — шепчу, — или заменить тебя? Но ему на смену уже явился старшина I статьи Проворников.
Во время торпедной атаки его место именно здесь. Рязанов глубо¬ко вздохнул, передал управление и быстро исчез».

ИЗ ДНЕВНИКА:
«Ура! Нас потеряли! Кэп выбрал самый удачный момент и дал приказ остановить обе турбины, Лодка неподвижно повисла в пу¬чине.
«Запрет на шум — так, значит, надо! На громкий разговор запрет... И лишь акустика доклады: — Все хорошо — контактов нет!»
Чужая субмарина пронеслась над нами и несколько в сторо¬не. Затем вернулась и совсем рядом сделала полную циркуляцию.
В центральном все сидели с каменными лицами, невольно сдерживая даже дыхание. Пронесло... Мы медленно, очень мед¬ленно и тихо двинулись по своему маршруту. Фу-у ты...»

ИЗ ДНЕВНИКА:
«На лодке тишина, если не считать вгоняющего в сон гуда при¬боров. Мы сейчас в нейтральных водах где-то у берегов Север¬ной Америки. В наших шахтах напружинены ракеты с ядерными боеголовками.
Мы — отточенный нож в ножнах корпуса подводной лодки. Час назад подвсплывали на сеанс связи. Кроме обычного обмена служебной информацией получили последние новости с матери¬ка. Американцы, как всегда, кричат о советской ядерной угрозе. Мы тоже в долгу не остаемся. Их подлодки также патрулируют вдоль наших берегов. Напряженность витает в пространстве. Осо¬бенно остро она ощущается здесь, в океане. Холодная война, будь она неладна...»



29 сентября. 4 часа утра.
«Только что сменился с вахты. Отстоял «собаку», т. е. с 24. 00 до 4. 00. Сегодня на посту видел чудо. Раньше я только слышать мог о подобных явлениях. Вроде сна наяву... Рули, по обыкнове¬нию, на автопилоте. Есть возможность поразмышлять какое-то время. Смотрю в угол центрального поста. Вижу — стоит Надя. До того ясно и отчетливо было это видение, что от неожиданнос¬ти я опешил. Она стояла в голубой блузочке, черной расклешен¬ной юбке и смотрела прямо на меня. Во всей ее фигуре было стрем¬ление шагнуть ко мне. Даже улыбалась она как-то напряженно, но не могла сделать ни шага. Тряхнул головой — видение не ис¬чезло. Я даже привстал в своем кресле. Фантом моей Нади слегка покачнулся. Зыбко, словно туман. Отвел глаза, осмотрел прибо¬ры на пульте и, когда снова посмотрел в угол. Нади уже не было. Вот и попробуй после этого не верить в астральный мир...
Иначе не может человек в полном бодрствовании и здравом уме увидеть такое... Может быть, она в это время думала обо мне ?
На всю жизнь мне запомнился этот случай. Тем более, виде¬ние являлось ко мне снова и даже спасло мне жизнь. Но об этом позже...»

ИЗ ДНЕВНИКА: 15 октября. 13. 00. Атлантика.
«У нас на траверзе Южная Америка. Вода за бортом как пар¬ное молоко. Это, конечно, если сравнить с водой Ледовитого оке¬ана.
Моряки устроили для себя своеобразный бассейн. Выбрали самый большой и просторный трюм. Натянули огромный водонеп¬роницаемый брезент так, что он образовал довольно обширный и глубо-
кий водоем. Наполнили его забортной водой и купаемся. Наш бассейн пять метров в длину и три в ширину. Можно даже немного поплавать. Вы не подумайте — мы и загораем в походах. В кают-компании наш корабельный доктор устанавливает кварцевую лампу и мы  в защитных очках дозированными порциями получаем необходимый нам кусочек солнца,

ИЗ ДНЕВНИКА: 26 октября. 2 часа ночи.
«Акустики услышали шумы винтов нескольких кораблей, Объявлен режим тишины. Лодка погрузилась на продельную глубину. Оказалось — американский авианосец в сопровождении  эскадры боевых кораблей. Армада медленно двигалась с юга на север. Разбудили командира. Кэп втиснулся в рубку акустиков и пребывал там, пока опасность быть обнаруженными не миновала. Кэп, сладко позевывая, обошел ЦП и удалился досматривать свои земные сны. Дали средний ход, и лодка помчалась к Индийскому океану!
 Вспомнил жену с сыном. Как они там? Интересно, беспоко¬ится ли за меня Александра? Навряд ли... А что, деньги имеются, Юрика есть кому поручить. Гуляй — не хочу!
Что-то нехорошее зашевелилось на сердце, заскребли кошки, мрачные мысли полезли в голову... Говорить о них не хочется. Они промелькнули и исчезли. Это я их сам прогнал. Да какое я имею право думать нехорошо о женщине, о жене? Черт побери, чего только не взбредет в голову с тоски!
Разболелась голова. После вечернего чая сижу в своей каюте и думаю. Обо всем понемногу. До моей вахты добрых два с половиной часа. В ноль-ноль мне заступать. Лег, уставившись в пото¬лок. Нет, наверное, отслужу свой пятилетний контракт — и на ДМБ, домой! Хватит! А с другой стороны, что на гражданке де¬лать? Здесь хоть зарплата приличная и с питанием порядок.
Не заметил, как провалился в вязкую массу полусна. И вдруг, словно разрядом электричества:
— Сереженька...
Открываю глаза. В каюте около двери стоит моя Надя. Да-да, опять она! Наваждение? Может быть! Но приятное, черт побери... Она стоит, безвольно опустив руки, и печально улыбается. Я по¬нимаю, что не могу встать и подойти — она тут же исчезнет. Зата¬ив дыхание, боюсь пошевелиться, смотрю на этот нежный деви¬чий образ. Готов поклясться, губы у нее не шевелились, а в моей голове явственно прозвучал ее голос:
— Мальчик мой... Мальчик мой...
Эхом пронизало все мое существо. Глаза наполнились неволь¬ными слезами, и вот уже соленые капельки текут по щекам, об¬жигают так, что даже сердцу горячо стало. Фигура девушки кач¬-
нулась неверной-дымкой и стала пропадать. «Береги себя, милый», — коснулось моего мозга теплой волной, и мираж исчез. Лежу ошарашенный и плачу как мальчишка. Боже ж ты мой, что же это такое? Все ли со мной в порядке, не спятил ли? Являются ли дру¬гим подобные чудеса? Только намного позже я узнал, что иногда и с другими это происходит. Синдром замкнутого пространства. В центральный пост я шел слегка одурманенным».
Давно миновали экватор, и подлодка продолжала свое патру¬лирование. Справа по траверзу Бермудские острова. Знаменитое местечко! Сколько кораблей и самолетов сгинуло здесь бесслед¬но! Океанское дно в этих местах, наверное, усеяно обломками цивилизации. А может быть, все это досужие домыслы, легенды времен капитана Флинта? Вот мы идем, и все у нас нормально. Приборы не зашкаливают, аппетит у всех отменный, никто не болеет и с ума не сходит. Ну хоть что-нибудь для разнообразия произошло бы... Не смертельное, конечно... Типун мне на язык! А встряска какая-то нужна. Все надоедает: вахты, обеды, занятия, тренировки, фильмы, книги. Всем и все обрыдло! А уж друг другу на¬доели — ужас! Одни и те же лица мелькают изо дня в день. Глаза бы не смотрели! Кое-кто начинает психовать, срываться по пус¬тякам. Понимаю, что это издержки подводного быта. И давно бы пора привыкнуть — сколько уже автономок пройдено... Ан, нет, к этому привыкнуть, наверное, невозможно. На что наш КЭП чело¬век выдержанный и спокойный, и тот время от времени стано¬вится нетерпимым, и тогда на глаза ему лучше не попадаться. На¬чинает строжничать, придираться ко всяким мелочам, недоволь¬но ворчать. Жизнь!



ИЗ ДНЕВНИКА: 10 ноября. Район Бермудских островов.

«Наступила ночь и мне как обычно с ноля заступать. После вечернего чая лег вздремнуть перед ночным бдением. Немного почитал, пока не почувствовал, что глаза слипаются. Проснулся словно от толчка в плечо. У двери стояла Надя и тянула ко мне руки. Я улыбнулся уже привычному миражу и посмотрел на часы. Было половина двенадцатого. Несколько минут мог бы еще поспать. Надя тянула руки и звала за собой. Ее голос звучал в голове умо¬ляюще настойчиво:
— Сереженька, вставай же, иди на вахту.
Девушка сделала приглашающий жест рукой. Один раз, дру¬гой... Но каким-то зыбким и неверным было на этот раз видение. Словно дрожь пробегала по нему. Потом вся нижняя часть тела исчезла, осталась голова и протянутые в мольбе руки. От моего сна не осталось и следа. Я встал и шагнул к двери. Видение исчез¬ло! Как в тумане подошел к умывальнику и плеснул в лицо холод¬ной водой. Голова прояснилась. Я неторопливо оделся и вышел.
Надо бы сменить Рязанова пораньше. Со мной ничего не случится, а молодому моряку лишние минуты отдыха за праздник. Конечно, Рязанов удивился моему раннему приходу: -
-Что, товарищ мичман, не спится?
 -Иди, иди, отдыхай! Довольный Рязанов сдал пост, мы доложили, как положено,  вахтенному офицеру, и матрос выбежал из центрального . Сейчас покурит и... спать! И тут:-
-Центральный пост, пожар в девятом отсеке! — загремели динамики.
-Аварийная тревога! —
- тут же среагировал центральный. Сигналы громкого боя тут же всполошили весь корабль. У меня внутри все похолодело. Я ж только что ушел оттуда!.. Жилой отсек! Там же народа полно... Что ж там могло загореться?
 - Центральный! — голос вахтенного из девятого снова про¬гремел в ЦП. —
-Горят химические фильтры! Дым... Я ничего не вижу…
 Сквозь треск и шум в динамике прослушивались встревоженные голоса моряков. Командир, оба старпома, замполит, особист появились в ЦП почти одновременно. Вслед за ними вбежал старший механик. Командир подошел к микрофону:-
— Девятый! Всем надеть изолирующие дыхательные аппараты, приступить к тушению пожара. Отсек никому не покидать. Это приказ!
- Вы меня поняли?
В ответ динамик что-то то-ли пробурчал, то ли пробулькал...
— Старпом, выставить часовых у выходов из аварийного отсека! Никого не впускать и не выпускать. Боцман, всплывать на перископную глубину!
Перекладываю рули на всплытие. Лодка медленно поползла вверх.

***
«Черт побери, а ведь действительно девятый открывать нельзя, подумал я, напряженно следя за приборами, — соседние отсеки мгновенно заполнятся дымом. Еще больше людей пострадает».
— Девятый, девятый, — кричит КЭП, — сколько у вас людей? доложите обстановку!
— Центральный! — голос вахтенного был приглушен — моряк кричал через маску аппарата:-
 — В отсеке двадцать восемь человек. Пытаемся тушить пожар, есть опасность загорания регенеративного вещества... Сильный дым — ничего не видно...
— Иванов, ты — молодец! — голос КЭПа был спокоен, но вид¬но, как побледнело и вмиг осунулось его лицо, — Главное, без па¬ники, — продолжал командир, — постарайтесь развернуть систе¬му ВПЛ. У вас полные баллоны смеси! Ты меня слышишь? Будь на связи, Иванов. Докладывай обо всем мне, что у вас делается!
— Понял! Слышу, товарищ командир!
Вахтенный в девятом на время замолчал. Динамик доносит грохот падающих предметов, крики людей.
— Центральный, десять человек лежат в каютах... Задохнулись — не успели надеть аппараты!
В ЦП на миг повисла напряженная, гнетущая тишина. Коман¬дир посмотрел на часы. Дыхательной смеси у них в баллонах на два часа. Еще час люди продержатся... А потом?
Лодку сильно закачало — всплыли на перископ. На поверхно¬сти шторм, баллов шесть или семь.
Кэп вызвал радиста и набросал на бланке текст радиограммы:
— К шифровальщикам и в эфир, в штаб...
Радист убежал. Через две — три минуты о ЧП на подлодке бу¬дут знать в Москве, в Генштабе. В аварийном отсеке люди дрались за жизнь. Иванов доложил еще о пяти погибших, там вспыхнуло сильное пламя. Видимо, регенерация все же загорелась. Доступ к очагу пожара недоступен из-за сильного жара. Резиновые маски аппаратов нагревались и жгли кожу моряков.
— Центральный, докладывает восьмой! В девятом стучат в люк, просят выпустить. Им дышать нечем. Переборка накалилась, на ней пузырит краска... — голос часового из восьмого перешел на крик: — Товарищ командир, там у них настоящий ад, что же делать?
Я знаю, что там, на люках в восьмом и десятом, массивные зам¬ки и часовые с автоматами. Уже потом я узнал, что они плакали, как дети, от своего бессилия что-либо сделать, помочь своим дру¬зьям. Вижу, как побелели виски командира. Он седел на глазах. Будто кто невидимый мазал его серебряной краской.
— Восьмой! Десятый! Говорит командир корабля! Ребята, хлопцы, потерпите. Открывать запрещаю! Иначе и в ваших отсе¬ках будет то же самое...
Через динамик доносятся отчаянные удары металла о металл. Погибающие моряки стучат чем-то металлическим в закрытые намертво люки. Изменили курс, началась килевая качка. Держать лодку на перископе стало намного труднее. Головка перископа то ныряет в воду, то показывается на поверхности.
— Боцман, твою мать, держать глубину точнее!
Это старпом. Он приник глазами к окулярам и обозревает го¬ризонт. От напряжения у меня разболелась голова. Боль толчка¬ми бьет в виски и глаза. По телу струйками стекает пот. В обыч¬ной обстановке удерживать лодку на перископе большого труда не составляет. Сейчас же всеобщее напряжение усложняет лю¬бую работу.
Вбежал мичман Селезнев — радист. С растерянным видом протянул Кэпу радиограмму. Пришел ответ из штаба флота. Ко¬мандир обвел запавшими глазами ЦП и прочитал вслух:
- «Патрулирование продолжать! Бороться за живучесть корабля. В шесть ноль-ноль доложить обстановку!»
Все застыли с каменными серыми лицами. Если и была у всех надежда на всплытие и спасение, то теперь эту надежду у экипажа отняли. Лодка на боевой службе. Экипаж на военном положении. Стратегия, черт бы ее побрал! Скрытность!.
 - Девятый! Иванов, что у вас? — закричал командир в микрофон.
-Центральный! Иванов погиб, расплавилась маска... Докладывает старшина первой статьи Сохнин! Пять человек еще держатся, остальные... — говоривший крепко выругался, — потушить пожар... — голос осекся и умолк. В динамике что-то громко щелкнуло , и воцарилась тишина. Проводка «Каштана» или порвалась,или сгорела. Мозг обожгло словно молнией: Боже мой, там же мои ребята, Проворников там! Голова похолодела, кровь отхлынула от лица. Хорошо, Рязанов не успел добраться до своей каюты. Начало пожара застало его в курилке. Вдвоем мы с ним остались из |рулевых-сигналыциков. Вдвоем...»



ИЗ ДНЕВНИКА: 11 ноября. Юг Атлантики.
«Легли на обратный курс. Путь теперь лежит в сторону дома, к северным морям. Но никого уже не радует возвращение. Тоска, отчаяние и безысходность сдавили подлодку жестче океанскиx глубин. Погибли все двадцать восемь. Погибли, так и не по¬тушив пожара. Когда стало ясно, что в живых там никого не оста¬юсь, командир дал приказ — отсек затопить! Это было последней, точкой в нашей трагедии. Отяжелевшая лодка плохо держала глубину. Вскоре воду откачали за борт. Можно было входить в аварийный отсек. Но рука не поднимается описывать картину, представшую перед нашим глазами. Это не для слабонервных. А те, у кого нервы покрепче, отворачивались, потрясенные.
Все корабельные холодильники были забиты телами наших ребят. Впереди нас ожидал переход к родным берегам длиною почти в месяц».

***
Лязгнув буферами, поезд «Москва-Орск» отошел от Казанско¬го вокзала. Я с нетерпением дождался отправки поезда, и вот те¬перь еду в свой очередной отпуск. Позади автономка, дом отдыха и теперь... домой! Впереди два месяца свободного времени! И Новый год буду дома встречать. Поезд постепенно набирает ход» Сижу в купе, дожидаюсь, когда откроют вагон-ресторан. Привожу в поря¬док свои записи, черновики и... вспоминаю. Хотя, стараюсь на воз¬-
вращаться памятью назад. Насильно увожу себя от некоторых моих дум. Лучше подумать о доме, о семье — ждут ли, о родителях, ц еще о Наде. Как давно мы не виделись... А в общем, как сказать.. Ах, Надя, Наденька, знаешь ли, ведаешь ли, что приходила ко мне туда, в прочный корпус субмарины? Ты ведь спасла мне жизнь, моя первая девочка. Смогу ли я когда-нибудь рассказать тебе об этом? Да ты просто не поверишь. Посмеешься и скажешь, что все это плОд  моего больного воображения. Ну и что? Может быть, и так! Хоть что-то доброе и светлое должно быть в жизни у человека? Пусть даже это мираж или колдовство... Какая разница? Лишь бы потеп¬лело в душе, задело сердце мягким крылышком, обожгло горячей слезой, коснулось сознания светлой печалью ушедшей юности. Иначе невозможно жить — нет смысла! Нельзя же, чтобы всегда до боли, всегда на пределе, с бесконечными разочарованиями и утратами. Напряженкой будней и риском...
Надо пойти поужинать. Шагаю через грохочущие тамбуры вагонов. Ресторан уже открылся, и первые посетители нетороп¬ливо занимают столики. Сажусь на свободное место, к окну. Здесь уютнее и легче думается. Заказываю бутылку коньяка, закуску, кофе, сигареты и отодвигаю занавеску. За окном под вечереющим небом мелькают сплошные березняки. Мне нравится Подмоско¬вье за его березовую теплоту и негу. Даже сейчас, когда вокруг лежит снег и царствует холодный ветер, чувствуется это тепло. Будто незримые энергетические волны исходят от пестрых бере¬зовых стволов.
В Карелии совсем другое. Да, тамошние леса поражают своей красотой, но суровой и неприхотливой. Можно даже сказать — мужской! А здесь чувствуется женская, теплая красота и каприз.
Заказ принесла полноватая, не первой молодости официант¬ка в застиранном переднике. Угрюмо поставив передо мной ко¬ньяк и закуску, удалилась, перекатывая бедрами и на ходу смахи¬вая со столов невидимые крошки. Наливаю полный фужер и вы¬пиваю. Но обычной горечи не чувствую. Так себе... Закусил лом¬тиком лимона, подождал, пока градусы не ударят в голову, и толь¬ко тогда принялся за еду. Насытившись, отодвинул на край стола тарелки и закурил. Теперь можно неторопливо посидеть, дотяги¬вая коньяк и кофе. Посидеть и подумать. Скорее бы доехать до дома. Там можно расслабиться. Будем ходить с Шурой в кино, те¬атр, гости. Сами пригласим к себе кого-нибудь. Два месяца про¬летят незаметно. Господи, лишь бы не ссориться. Теперь мне это совершенно ни к чему!
Вон, до сих пор руки трясутся... И нервы ни к черту становятся.
Потом соберемся и поедем вместе в Заполярье, в мой второй дом. Хорошо, что семья есть. Там без семьи не прожить по-челове- чески. Пропадешь! Да и спиться можно запросто. После походов
хочется расслабиться, забыться на время... М-да...
Штурманенка жалко, молоденький совсем лейтенантик. Только училище    закончил. Это была у него первая автономка,… Бывало, как-нибудь на переходе заберется ко мне на мостик спрашивает обо всем, что касается правил вождения корабля , сигналов, опознавательных огней. И мне нравилось ему объяснять. Это понимать надо! Он — офицер, а я мичман!
Спрашиваю: - «Товарищ лейтенант, а что такое пеленг и что является курсовым углом?»
Улыбается этак смущенно и морщит лоб, стараясь вспомнить. Потом начинает рассказывать о недавней своей курсантской жизни, о том, как познакомился с девушкой и как перед самым выпуском они поженились. Не каждый офицер так откровенничать станет перед младшим по званию.
Хороший парень был, душевный. Я видел его потом. Маска на половине лица совсем расплавилась, припеклась к коже. Пустые глазницы, судорожно, словно в крике, распахнутый рот...
Боже, да что ж это я... Ведь дал себе зарок не думать обо всем этом. Похоронил в себе, на самое донышко души,
 Не заметил, как допил кофе. Заказал еще чашечку, смотрю в окно, в сгущающиеся сумерки.
На вокзале в Орске меня никто не встречал. Телеграмму я решил не давать. Приеду сюрпризом, так сказать... Сначала домой, потом навещу родителей...
 За год отвыкаешь от города. Все тебе незнакомо, и в то же время ново и необычно. Сижу у трамвайного окна и с интересом наблюдаю за изменениями, происшедшими в городе. Хотя, изменилось не так уж много, если не считать нескольких новых девятиэтажек на месте старых бараков,
вознесшихся там и тут среди хрущевских коробок. Шагаю по морозцу к семейной общаге, и от волнения сердце чуть не выскакивает из груди. Сейчас моя удивится, всплеснет руками, бросится на шею... М-да! Если бы так... Подобные проявления чувств моей женушке незнакомы. Слегка поднимет брови, изображая удивление, чмокнет наскоро разочек-другой в щеку и примется изображать что-нибудь на столе... Или нет... Скорее всего она сейчас спит. Время уже довольно позднее. А она любит лечь пораньше. Я потихоньку зайду и тихо-тихо поцелую ее в губы. Шура проснется и радостно обхватит меня за шею! Со сна такая "Теплая и расслабленная. А может быть, ее вообще нет дома. Тогда надо продумать новый вариант встречи и подготовить все самому — сбегать в ресторан за спиртным, накрыть стол и с волнением ожидать ее прихода. А вдруг она сегодня ночует у матери?
Не заметил, как ноги принесли меня к дому. Наша комната на третьем этаже. Вот и полутемный длинный коридор. Те же горш¬ки и мусорные ведра у дверей. У нашей двери тоже ведро, и Шурины шлепанцы. Наверное, дома!
Достаю ключ и тихонько поворачиваю его в скважине. ПрЕдательский щелчок в замке... Попробуй тут зайти тихонько... Но делать нечего — открываю. Посреди комнаты с электрической плой¬кой в руках стоит моя Александра и смотрит широко открытыми испуганными глазами:-
— Сумасшедший, ты же меня напугал до смерти... Слышу, кто- то в замке ковыряется... Ну разве можно так?
Шура положила плойку на стол и шагнула ко мне.
— Вот теперь как мужей встречают, — смеясь, говорю ей и принимаю в свои объятия.
— Сережка, да ну тебя... Смотри, до сих пор руки трясутся... — и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую.
— Это еще что за поцелуйчики, — укоризненно говорю я и впиваюсь в ее губы. Господи, никакого ответного движения. Про¬сто подставила их и... все! И такими показались они мне жестки¬ми и холодными! Неужели долгая разлука не сделала ее теплее и сердечнее? Но ничего этого я вслух говорить не стал. Не стоит... Не надо прямо с порога обострять отношения.
— А где Юрик?
— Да к бабушке увела, чтоб не мешал. Целый день стиркой занималась... — Александра принялась хлопотать, убирая со сто¬ла ненужные вещи. — Ты сильно проголодался? А то у меня суп стоит. Если хочешь, замори червячка, пока я картошку почищу.
— Да нет, — говорю, — я немного в поезде перекусил. Подож¬ду. Может, в магазин надо сбегать?
— Так магазины закрыты уже. Ты что хотел?
— Надо же к столу что-нибудь...
— Ты знаешь, Сереж, у меня вчера подруги были... — Шура открыла холодильник и достала две початые бутылки с шампанс¬ким и коньяком, — может, хватит нам?
— Ну уж нет, — говорю, — мы так долго не виделись, а ты мне остатки предлагаешь. Я сейчас быстренько на такси до ресторана и обратно...
Александра пожала плечами, мол, как хочешь.
Мотор я поймал быстро и уже через полчаса был снова дома. Выставил на стол шампанское, коньяк, копченую колбасу, короб¬ку конфет — гулять, так гулять...
— Ты так и разъезжаешь в форме? Надо бы в гражданское переодеться.
— Чем же тебе моя форма не нравится? — отвечаю я шутя, — красивая и идет мне... сама знаешь!
— Я же говорила тебе, Сережа, терпеть не могу, когда вот так ходят, красуются... Все пялятся на тебя!
«Ну вот, начинается...» — досадливо подумал я.
— Ну ладно, ладно тебе, давай помогу. Что надо делать? За ужином разговаривали мало. Чувствовалось какое-то напряжение. Оно витало в воздухе между нами. Мысли Шуры, видимо, были где-то далеко. Она смотрела вокруг как-то отсутствующе, и на мои реплики лишь изредка кивала. Я налил в рюмки и мы выпили...В каких же мирах она сейчас обитает, о чем думает? Вроде я не на три дня куда-то уходил, а на четыре с лишним месяца...
-Ты здорова, милая? У тебя все хорошо? И тут огорошила меня жена:-
- Ты знаешь, Сережа, я изменила тебе! Скрывать этого я не могу.   Тем более, ты и сам узнал бы об этом...
 Выпала у меня вилка из рук, захолонуло сердце:-
-Подожди, как это изменила, с кем?..
Я ведь не знаю, что говорить в подобных случаях, как вести себя... Александра смотрела, не мигая, в какую-то точку на стене и молчала.
- Ну, рассказывай, коли так, — удивляясь своему относительному спокойствию, говорю я.
На ее глазах навернулись слезы: -Что же тут рассказывать... Соседа нашего знаешь? Ну, Генка с   двадцать первой комнаты?
- Н-ну? — выдавил я.
Вот, с ним. У него день рождения был. Пригласил соседей, тоже.
— Постой, а жена его где?
-Уехала в отпуск... Посидели мы, выпили, песни пели. Все нормально было. А когда все стали расходиться, он попросил меня остаться. Не хотела я, Сережа, прости меня! Как затмение какое нашло...
Александра уронила голову на руки и громко расплакалась. Я налил себе коньяка, выпил, но никакого вкуса не почувствовал. Выпил еще. Мысли в голове перемешались. Ни о чем конкретно не думалось — так, Номешанина какая-то. Погладил жену голове:-
- Ладно, — говорю, — успокойся, чего теперь убиваться? С кем не бывает... — Говорю эти слова, и будто не я говорю, а кто-то за моей спиной — может, ангел, а может, дьявол... В душе стало холодно и пусто.  Но в сердце моем  было жаль Александру. Удивительно, но злости совершенно никакой. Лишь комок недоумения и досады стоял где-то между желудком и горлом.
— Давай постараемся забыть все это и спокойно жить дальше.
 Шура удивленно вскинула голову и посмотрела на меня мокрыми от слез глазами. Я смотрел на нее пристально и серьезно, и она снова расплакалась:
— Прости меня, Сереженька... Дура я! Ох, какая же я дура!
Спать мы легли уже под утро. До самого рассвета никто из нас так и сомкнул глаз. О случившимся между нами совсем не дума¬лось. Такими мелкими, нестоящими внимания казались мне и ча¬стые разлуки, и ее измена. «Бог с ней, — думаю... Случилось, ну и случилось. Не стреляться же из-за этого, в конце концов?»
Непослушная и строптивая моя мысль-лошадка снова уноси¬ла меня туда, в отсеки подводной лодки.

                Глава 10

                Снова перемены...

Так получилось, что живу у родителей. До отъезда на север осталось две недели. Говорят, что беда не приходит одна. Не лю¬бит она ходить в одиночестве.
Заговорили мы как-то о скором отъезде, о чемоданном настро¬ении и т.д. И тут снова постигло меня разочарование:-
— Зачем я, Сережа, туда поеду? Дослужи свой контракт, по¬живи без меня. Будешь в отпуск приезжать. Мне ведь тяжело с ребенком туда-сюда мотаться.
Не понимает она, что нельзя мне сейчас там одному, наедине со своими мыслями и... с фляжкой «шила» на столе... Мне тыл ну¬жен! Теплый и надежный!
Уговоры не помогли, и это переполнило мою чашу терпения... Да нет, скорей, отчаяния и безнадеги!
— Если не поедешь, — говорю, — подам на развод!
 А сам думаю:-  «С соседом своим не хочет расставаться...»
Пожала она плечами, усмехнулась этак, с недоверием:
— Ну и подавай, — говорит.
А когда принес я ей повестку в суд, опешила. Думала, шутил я, запугивал...
А я в тот же день перебрался к родителям. Удивительно, но как-то спокойно и равнодушно расстались мы. Юрика только жаль! А что же делать прикажете?
Вся возня, связанная с разводом, заняла четыре дня — я ж в отпуске. На вопрос судьи, согласна ли она на развод, ответила от¬рицательно. Но я настаивал. И предполагал, что потом, возможно, буду жалеть об этом. Но будущее меня нисколько не занимало. Впереди был флот, новые походы и старые воспоминания.
Из кабинета судьи мы шли уже порознь. Я впереди, она мет¬ров сто позади...
Я стоял на задней площадке трамвая и с грустью наблюдал, как Александра, стоя на остановке, провожает взглядом мой уходя¬щий трамвай, свое теперь уже прошлое. Мое же прошлое осталось
позади и становилось все меньше и меньше, пока не пропало совсем в равнодушной людской толпе.
Мать, сокрушенно вздохнув, постелила мне на диване. Перед тем я очень долго бродил по городу и спать лег, когда стрелка часов миновала цифру три. Окна секли злые ночные снежинки. Я ворочался, пока постель моя не согрелась. И оглушенный  всем пережитым за последние месяцы, провалился в тревожную полынью небытия. И мне что-то снилось...
***
Новый год — это всегда предчувствие чего-то нового, недаром он вселюбимый праздник. Но на этот раз настроение омрачало чувство одиночества. Вот так и встречу новогоднюю ночь один? Да уже было такое, помнится…. Не привыкать!
Но вот решение, кажется, найдено. Просто надо пойти в дом культуры машиностроителей. А там — новогодний бал! Много людей, много музыки, столики... Надеваю парадную форму,  проверяю наличность и... вперед!
В фойе меня встретила предновогодняя радостная суета. Не торопясь, прошел сразу в буфет, чтобы снять чувство некой скованности. Замечаю на себе взгляды прекрасных дам. Я выгодно выделяюсь среди молодых мужчин своим парадным великолепием, сам посматриваю на проходящих мимо красоток. А что, человек я теперь свободный, и скучать в одиночестве я, естественно, не намерен!
Так-то оно так... Но развод с женой после семи лет жизни из седла все же выбил. В моей душе за последнее время скопилось столько негативного... Не каждому человеку выпадает за такой короткий срок испытать столько потрясений. Одна только ава¬рия на подлодке чего стоит! Может, именно поэтому развод с  женой воспринялся мной как что-то малозначительное. Это все равно, если сравнить взрыв детской хлопушки с разрывом тя¬желого фугаса. Да, неприятный эпизод в жизни но... не более того. Один мой литературный критик из Оренбурга упрекнул меня: «Удивительно спокойно воспринял главный герой романа развал семьи».
Да что вообще понимают эти критики-писаки в людях? Хотя числятся инженерами человеческих душ... Они выращены в теп¬личных городских условиях и многого понять им, видимо, не дано. Ну да Бог им судья!
Я медленно пробирался через фойе к буфету и уже не заме¬чал ни взглядов, ни снующих людей. В глазах стоял туман воспо¬минаний. И еще угнетала неопределенность будущего. Но меня
всегда выручал врожденный оптимизм и стойкость перед любы¬ми житейскими бурями.
« Не показывай людям, что тебе больно и никогда не жалуйся» — учила меня одна старая орская писательница. Поистине, муд¬рая женщина!
А ведь любил я перед знакомыми и даже незнакомыми людь¬ми посетовать на свою житуху, сочувствия искал, жалости... Бог мой, каким же глупым я был!.. Все правильно: люди тебя выслу¬шают, сочувственно покивают головой, а потом, за спиной, осу¬дят, все косточки перемелют. Ты ждал от них понимания, предло¬жения чего-то существенного, а в итоге получил пренебрежение и новые сплетни о себе...
Все это научило меня никому не доверяться и носить маску преуспевания и довольства жизнью.
Но не будем копаться в глубинах души главного героя и с жад¬ностью выискивать его болевые точки, а посмотрим на него со стороны.
В буфете было по-праздничному шумно и весело. Подвыпив¬шие парни деловито сновали от буфетной стойки к столикам, на¬рядные девушки смеялись и безумолчно щебетали между собой. Время от времени слышались хлопки шампанского.
Я занял очередь, прикидывая, чем можно порадовать свою плоть, когда почувствовал на себе чьи-то настойчивые взгляды.
Это была молодая хрупкая женщина. С ее лица не сходила обворожительная улыбка, которой она щедро одаривала мою осо¬бу. Рядом с ней, держась под локоток, стояли две светловолосые девушки и что-то нашептывали друг другу, при этом не забывая окидывать меня с ног до головы лукавыми взглядами.
— Очень интересно?- спросил я худенькую незнакомку. Она смущенно улыбнулась, вся как-то покраснела и без обиняков спро¬сила:-
— Мы уже долго наблюдаем за вами... Вы все один да один... Наверное, скучно?
— Я вижу, что у вас тоже нет сопровождающих...
Женщина весело кивнула головой, две подружки за ее спи¬ной снова пошептались и захихикали.
Женщина с первого взгляда мне откровенно понравилась. Да если бы это было и не совсем так, я бы все равно сделал предло¬жение...
— Раз уж мы оба без пары, предлагаю объединить усилия и по-человечески встретить Новый год!
— Ой, как здорово! — всплеснула она руками и, счастливая, обернулась к своим подругам.
Дождавшись своей очереди, я накупил всяческой снеди,  шампанского, и мы вчетвером расположились здесь же,
за одним из столиков. Незнакомка, продолжая отчаянно краснеть, и во все глаза смотрела на меня. 
— Сергей! — я, спохватившись, привстал и галантно наклонил голову.
- Ольга! — улыбнулась моя новая знакомая, — но друзья меня почему-то Аленкой зовут.
- И они правы, — подхватил я, — вам это имя действительно более всего подходит.
Маленькая хрупкая женщина, и в самом деле, походила на персонаж известной картины. Довольно миловидная и, когда обраща¬ется ко мне, непременно густо краснеет.
Новый год, вопреки моим опасениям, удался на славу. Мы пили много шампанского и танцевали. Ольга доверительно прижима¬лась ко мне и, улыбаясь, снизу вверх смотрела в мои глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то непонятное ей. К концу вечера, уже в два часа ночи Аленка предложила пойти вместе с компанией своих подруг к ней домой, на что я с охотой согласился. Гуляли до самого утра. Она была необыкновенно весела и предугадывала все мои желания. Уставший и одурманенный всем происходящим, я не заметил, как оказался в ее спальне уже раздетым в объятиях этой удивительной для меня женщины. Но, бог мой, с какой яростью и исступлением предавалась она любви! Невольно сравнил ее с Александрой, и последняя крупно проиграла перед этой крошкой, начиненной таким зарядом энер¬гии, что ее с избытком хватило бы на пяток таких, как моя Шура!
С этой ночи мы больше не расставались, а через неделю уже были в загсе, где строгая и торжественная женщина с лентой че¬рез грудь вручила нам брачное свидетельство.

***
- Сынок, да я же хорошо знаю эту Ольгу, — мама всплеснула руками. И как тебя угораздило связаться с ней? Ну ладно, погуляли
 Новый год встретили... Так ты ее в загс потащил! Услышав наш разговор, отец зашел на кухню:-
— А я говорю, что это она его туда потащила! Это бестия еще та, Сергей! Я хорошо знаю ее семью. Твоя Ольга ни одного мужи¬ка не пропускает, чтобы не переспать с ним.
— Да ладно вам, — вздохнул я, — что же мне теперь делать? Там, на севере, одному никак нельзя. А Ольга... она ласковая, доб¬рая и меня любит!
Отец бросил в мою сторону сердитый взгляд:-
— Да она всех вот так любит! Не веришь, спроси любого в этом районе... Тут все ее знают!
— И не с лучшей стороны, сынок, — вздохнула мама.
— Ладно, поживем — увидим...
Вскоре мы втроем: Я, Ольга и ее шестилетний сынишка Але¬ша уже сидели в купе поезда Орск — Москва. Пришлось предва¬-
рительно запрашивать свою часть о разрешении на въезд в по¬граничную зону моей новой семьи. Квартира там у меня уже была, контейнер с вещами мы уже отправили и вскоре по приезде дол¬жны его получить. Наш поселок подводников Аленке сразу же по¬нравился.
— Ах, сколько же здесь интересных мужчин! — сразу же при¬зналась она мне.
Я сделал обиженный вид:-
— Ты же не за этим сюда приехала?
Она усмехнулась:-
— Да не ревнуешь ли ты меня?
— А если даже и так?
— Милый, за меня будь спокоен, я никогда тебе не изменю!
Новая жена сразу же очаровала всех моих друзей. По вече¬рам наша квартира всегда была полна гостей. Ребята приходили с шампанским, коньяком, закуской.
 Через некоторое время наша лодка уходила в море, на учения. Я отсутствовал дома и по двад¬цать дней, и по месяцу. Настала пора новой автономки. Расстава¬лись мы с Олей, как и положено жене и мужу, с грустью и с бур¬ными всплесками страсти. Потом она меня провожала до самого причала. И когда на лодке отдали швартовые, я долго наблюдал на высокой сопке ее одинокую хрупкую фигурку, машущую нам вслед платочком. И снова вспомнилась Александра. Она ни разу вот так не провожала меня в дальний поход. И сердце мое преис¬полнилось бесконечной нежности к моей Аленке.
Не правы, выходит, были мои родители...
А тем временем заканчивался мой пятилетний контракт, и я подумывал о его продлении. Еще пять лет службы — и я... на за¬конной пенсии!
Итак, это моя восьмая автономка! Тогда я не знал, что она пос¬ледняя в моей флотской эпопее. Поход проходил ровно, без ка¬ких-либо ЧП. Обычная боевая служба, однообразная и рутинная работа. Это если не считать праздника Нептуна при пересечении экватора. Праздник внес оживление в нашу подводную жизнь. Но именно в этот момент я поссорился с особистом, прикомандиро¬ванным к нам на время похода. Подвела меня многолетняя при¬вычка вести дневник. В самый разгар торжества вызывает меня к себе особист, капитан-лейтенант Треногов:
— Сергей Николаевич, — едва я появился на пороге, спросил Треногов, — как вам служится?
Я удивился вопросу:
— Нормально служится...
— Вы же еще стихи пишете, судя по газетам?
— Так точно! Пишу!
— А что вы еще пишете ?
Чего пишу?.. Да вроде ничего больше...
 - А ваш дневник?
 Конечно, я вел дневник, но откуда об этом узнал КГБ? ... Делать нечего, надо сознаваться.
-Да. я веду дневник, а что в этом плохого?
Плохого ничего нет. Только вы принесите мне ваши записи я должен просмотреть их.
-Товарищ капитан-лейтенант, вообще-то дневник всегда был  чем-то личным, интимным и показывать его кому-либо...
 -А я, Сергей Николаевич, не кто-либо... И по долгу службы обязан знать то, чего другим не положено!
-Хорошо, я принесу его вам...
 Через несколько минут я положил на стол перед особистом тетрадь в твердой обложке.
-Хорошо, можете идти. И зайдите ко мне после ужина. Тем временем подводная лодка миновала экватор, шумная ватага морских чертей во главе с царем морей и океанов прошествовала через все отсеки, по традиции окрестив всех морской водой и соответствующими благословениями. Праздник прошел весело и непринужденно, на короткое время украсив нашу жизнь. Настало время ужина. Но на душе у меня было неспокойно. Вроде бы никаких военных секретов в своих записях я не раскрыл. Просто неудобно показывать чужому человеку записи, где я так откровенен в своих интимных чувствах.
Особист встретил неприветливо и даже не предложил сесть: 
-Так-так, боцман... Что же это такое вы понаписали тут? — он кивнул на раскрытую тетрадь.
— И что же вы нашли недозволенного?
- Во-первых, по вашим записям можно проследить весь распорядок дня экипажа и даже обязанности некоторых его членов. Вы пишете, где и в какое время мы проходим. По этим записям заинтересованный человек может очень просто составить маршрут нашего похода. И к чему описывать расположение некоторых механизмов? Ваш дневник, товарищ мичман, просто находка для шпиона. А корабль у нас стратегический...
— Записывал я, товарищ капитан-лейтенант, для того, чтобы в будущем
написать книгу. А без подробностей это будет сделать затруднительно.
— Вы это мне бросьте, — нахмурился особист, — описывайте подробности взаимоотношений между людьми, ваши впечатления, характеры… Но зачем же раскрывать сведения, содержащие военную тайну? Я вот здесь подчеркнул кое-что... Возьмите тушь и замажьте эти строки. Потом снова мне покажете. И обязательно пронумеруйте листы! Ясно?
— Ясно! — с неохотой ответил я, — разрешите идти?
Ох, как жаль было затушевывать некоторые места... В надеж¬де на то, что он запомнил не все, что подчеркнул, я замарал от¬дельные строки, но самые ценные для себя трогать не стал.
— Ну вот, видите, какой вы недисциплинированный... А поче¬му вот здесь не затушевали... и вот здесь? Хотел я с вами по-хоро¬шему, а теперь вижу, что разговора с вами не получилось. Я вы¬нужден доложить об этом командиру, и вынести вопрос на партий¬ное собрание. И очень сомневаюсь, что вам после этого продлят контракт. Все, можете идти!
Конечно, настроение до конца автономки было основательно испорчено. Закатали строгача и предупредили о неполном служеб¬ном соответствии. ДА и поделом мне! Сам виноват. Чтоб им пусто было, этим записям...
А на берегу меня ждала новая неприятность... Не встретила Ольга. Загуляла где-то в компании и пропустила наш приход?
В самом скверном расположении духа пришел домой, бросил в угол портфель и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Не по¬мню, сколько времени вот так пролежал, но очнулся от настойчи¬вого стука в дверь.
-Наверное, Ольга пришла, — подумалось мне. Но это были ребята с лодки. Их было пятеро. Шестым был Тюльпанов Миша со второго экипажа.
— Боцман, чего это ты уединился, как затворник? Давай, на¬крывай на стол — гулять будем!
Мужики выставили выпивку, банки с закуской и включили принесенный с собой магнитофон.
— А где же Аленка твоя? — спросил Мишка.
— Откуда мне знать? — пожал я плечами.
Мишка как-то странно усмехнулся и сам принялся хлопотать, вскрывая банки и раскладывая содержимое по тарелкам.
— Серега, да не пропадет твоя Аленка! Она вот-вот должна появиться, — успокаивали меня друзья. Только Миша сидел и мол¬ча, время от времени поглядывал в мою сторону. Затем, выбрав подходящий момент, встал и, кивнув в сторону кухни, позвал:
— Пошли, боцман, покурим...
Мы уединились на кухне, не торопясь закурили.
— Я вот что хотел сказать тебе, Серега.
— Ольга, конечно, придет... Но она здесь изменяет тебе на всю катушку. Пока ты в море был, к ней все один матросик заг¬лядывал ..
— Постой, Миша, ты кому-нибудь еще говорил об этом?
— Лично я никому не говорил, но весь поселок знает об этом. Сам знаешь, здесь как в деревне — все обо всех знают. Только ты вот что... Она заявится, ты пока не устраивай скандала. Не порть мужикам праздник. Все-таки с автономки вернулись!
Я крепко сдавил рукою его плечо и промолчал. Мы вернулись в комнату, и я постарался придать своему лицу беззаботное выражение. Через пару часов появилась Аленка. Она с порога бросилась мне на шею и прильнула к моим губам:-
- Извини, милый, не смогла встретить — выполняла поручение по работе... Ну, наконец-то вернулись! А я за это время домой успела съездить, и Алешку оставила пока у матери. Поход прошел нормально? Все живы-здоровы?
- Все хорошо, Аленка! Ты давай раздевайся и поухаживай за нами.
Веселье наше продолжалось до поздней ночи, но и потом выяснять отношения я не стал. Она, видимо, чувствовала мое внутреннее напряжение, и тогда по моему лицу пробегал ее изучающий взгляд.
 После долгих раздумий я решил не подавать рапорта о продлении контракта и демобилизовался. Тем более, я был не одинок в своем решении. Еще четыре мичмана с нашей лодки решили расстаться с флотом.
— Ну, ты даешь, Серега, — уговаривали меня ребята. Ты только подумай — еще пять лет,  и ты на пенсии. А так будешь до
шестидесяти пахать.
— Ребята, я уже решил после увольнения остаться в Мурман¬ске и устроиться на рыболовецкое судно. Платят там хорошо, так что,
не пропаду!
Говорю им это, а на душе кошки скребут. Жаль расставаться с флотом, с кораблем... Привык я уже здесь. И занят именно своим делом! Но раз принятое решение отменять не привык, что бы по¬том не случилось! И... будь, что будет... И, вообще, мне кажется, что я нигде не пропаду. С моим-то оптимизмом и зарядом энергии...
Это потом, через определенное время, могу пожалеть о совер¬шенном. Но всегда уверен, что все стерплю и преодолею! И хоть ты на куски меня режь!..
А флоту спасибо на всю жизнь. Он закалил, дал уверенность в силах и он научил любить людей.
Ольга спокойно и буднично зашивает наволочку. Видимо, ее мало трогают скорые перемены в моей жизни, которые я сам в полной мере не мог предугадать. Мы оба не могли сейчас знать, что нас ожидает в ближайшем будущем. Но я чувствовал, что те¬ряю и эту жену. Навсегда теряю! Что происходит со мной? И что произойдет потом, когда я сойду с трапа пассажирского теплохода? Смутно на душе, неуютно в сердце... Но этого никто не увидит. Я постараюсь! Со стороны я беззаботный, напевающий себе
под нос песенки. А голова полна воспоминаний о всех моих автономках, о Наде, Александре. А Ольга пока рядом. Вот она сидит в кресле и чинит наволочку. Я перебираю свои дневники, черновые наброски стихов, время от времени поглядываю на жену.
— Я чувствую, тебе, Сережа, не хочется уезжать, да?
— Почему ж не хочется?.. Я сам это решил. Только боюсь, что больше не увидимся с тобой...
Ольга отложила шитье в сторону:
— Ну, Сереженька, ты опять за свое... Мы же договорились, что как только ты устроишься на работу, я сразу приеду к тебе.
Но у меня были другие предчувствия. Я видел, как в последнее время изменилась моя Аленка. Стала надолго куда-то уходить и возвращалась порою навеселе, объясняя это просто девичника¬ми, на которые не приходить невежливо. Докапываться до исти¬ны мне не хотелось — не то было настроение... В любом случае от судьбы не уйдешь. Самые ревнивые супруги еще никогда не убе¬гали от предназначения свыше. Так зачем же излишняя суета, метания из стороны в сторону? Зачем пытки душевного самотерзания? Нет уж! Пусть все идет так, как идет. А жизни радоваться можно при любых обстоятельствах. Всегда можно найти крупицы счастья. Надо только уметь ими пользоваться. Тогда и жизнь не покажется столь суровой. Даже тяжкие испытания, выпадаю¬щие на нашу долю, приносят определенную пользу. После них любая, самая маленькая радость представляется уже огромным счастьем! Не правда ли?
— Оленька, ты не ходи меня провожать, хорошо? Мне так легче будет уезжать. Из Мурманска я тебе сразу же напишу. Толь¬ко ты с ответным письмом не задерживайся...
Я поцеловал жену, подхватил чемодан, окинул прощальным взглядом нашу маленькую квартирку и вышел на лестничную пло¬щадку. Через полтора часа я уже сидел в уютной каюте теплохода и смотрел, как в иллюминаторе проплывают уже ставшие родны¬ми пустынные, суровые берега. Прощай, моя Гремиха, прощайте мои, может быть, самые лучшие годы жизни! Я благодарен вам и за горечь потерь и за редкие мгновения счастья! Благодарен вам за мою любовь и за мои воспоминания!
Утром следующего дня теплоход «Вацлав Воровский» при¬швартовался у причала мурманского морского вокзала.
Теперь в гостиницу, а завтра предстоит нелегкий день. Служба закончена, и надо устраивать свою новую жизнь в холодном и чужом заполярном городе.