Помнить или забыть?

Словно, человек, переболевший тяжёлой болезнью, который заново учится ходить, преодолевая ущербность нанесённую недугом, постепенно восстанавливая утраченные способности, упрямо выползая из безысходности, так  и я приспосабливался жить в  стране, давшей мне приют и покровительство.
Я переехал на новое местожительство из Таджикистана, республики бывшего СССР, в город Кёльн, где уже в это время жила моя тётя и племянницы, так же приехавшие из Таджикистана.
У меня здесь есть постоянная работа, квартира, родственники, так что считать себя одиноким и неустроенным нет никаких оснований. Однако к новой жизни я привыкал очень тяжело, и дело сосем не в том, что жизнь в Германии совершенно не похожа,  на ту в Средней Азии, где я провёл детство и юность. Меня никак не отпускает прошлое, я опутан им как паутиной, и, прорываясь сквозь эти путы, ощущаю нестерпимую боль.  Больше всего мучают воспоминания о трагических событиях предшествующих отъезду, и совесть тихим ядом травит душу.
Я не могу оправдаться перед собой, и так же не могу безоговорочно признать свою вину. До сих пор не пойму, что я был должен сделать тогда и не сделал? Что зависело от меня? Или я жертва роковых обстоятельств?
О том, что тогда происходило, я не рассказывал никому, даже тёте, хотя эти события некоторым образом коснулись и её.
Время лечит, но никогда не излечивает до конца. Да, по истечению времени воспоминания тускнеют, прячутся за наслоением новых фактов и случаев, затушёвываются за пеленой новых впечатлений, но стоит памяти зацепиться за, порой совершенно незначительную подсказку, как она с новой силой трясёт успокоенное сознание – вспомни, вспомни, вспомни...
***
Я родился и жил в городе Чкаловске, в Таджикистане, тогда ещё входящего в состав СССР.
Чкаловск, небольшой город  закрытого типа, стратегического значения, связанного с добычей и обогащением урановой руды, расположенный недалеко от более крупного Худжанда (бывший Ленинабад). Моя мать из сосланных поволжских немцев, а отец  сын военнопленного, воевавшего в войсках вермахта.( Тогда многих военнопленных, из Сибири, направили в Таджикистан для работы, на урановое производство).  Мои родители работали на печально известном «6-м химическом комбинате», на котором  перерабатывали урановую руду.
Отец умер рано от рака легких. Мама пережила его на пять лет и тоже умерла от рака.
Из родственников у меня остались мамина сестра – тётя Эмма и её дочки – непредсказуемая, смешливая Эрика и серьёзна педантичная Магдалена. Девочки были погодками, и хотя мне приходились двоюродными сёстрами, из-за разницы в возрасте, называли меня дядей (может просто подразнивали). Муж тёти Эммы, заводила и балагур, всегда был душою компании, не пропускал ни одной гулянки, и в один из угарных дней разбился на мотоцикле. С тех пор она не признавала ни одного мужчину и полностью посвятила свою жизнь дочерям, а после смерти мамы, считала своим долгом заботиться и обо мне.
Тётя Эмма – это всегда аккуратность в одежде, модные очки, назидательная улыбка и желание уехать жить в Германию. Я считал её очень красивой.
Город Чкаловск был по истину интернациональным. Сюда со всех краёв СССР были сосланы осуждённые, которые так и не поняли, за что их судили, а так же направленные на работу приказом руководства страны, люди различных национальностей. Основу населения города составляли – русские, украинцы, крымские татары, немцы, молдаване, местных таджиков и узбеков, относительно немного. Немцы были – поволжские, которые уже давно жили в Росси и пленённые во время войны, они сначала находились в лагерях Сибири. Кроме того были ещё – корейцы, башкиры, чеченцы и др., и это  всё в небольшом городе.
Народ жил мирно, между собой ладили, а дети вообще, не зная никаких различий по национальности, играли вместе. Конечно, случались драки, но как во всех дворовых обществах, дрались по строгим правилам – до первой крови и ногами не бить. В противном случае, нарушителю могло достаться от всей компании.
Я с раннего детства дружил с Каримом. Затем вместе учились в школе. Фарида присоединилась к нам уже в старших классах.
Мы образовали «тройственный союз» неразлучных друзей, и многие завидовали такой дружбе. Интересно, что мы трое разной национальности. Я – немец, Карим – узбек, а Фарида – татарка, это нисколько не мешало нашей дружбе. Один раз, только, Карим, в свойственной ему манере шутить, сказал: - Рудольф, если наши национальности в одну соединить, наверное, русский получится?
Треугольник дружбы, в отличие от любовного треугольника, оказался довольно крепкой геометрической фигурой. Мы друг друга отлично понимали, интересы и увлечения совпадали. Поддерживали дружеские отношения и с другими, но с ними до настоящей дружбы не доходило.

В нашем дворе жил таджичёнок Турсун, по кличке «Тюня». Парнишка хилого телосложения и необычно развитого самомнения. Он то же в детстве играл с нами, но никто с ним толком не дружил. Зря к нему не приставали, правда, за мелкие пакости получал часто. Убегал, грозился всех переловить по одному и надавать, как следует – его угроз не боялись даже девчонки.
В восьмом классе, раздуваясь от гордости, Турсун записался в боксёрскую секцию. Прозанимался год, попал на общегородские соревнования, где из-за легчайшего веса, ему просто не нашлось противника в данной категории, получил диплом, как победитель, не проведя ни одного боя. После чего таскал диплом всегда с собой и показывал при первом удобном случае, а тренировки забросил.
Не знаю почему, но Турсун, с маниакальным упорством, старался подружиться с нашей троицей. Ходил следом, как тень, кидался выполнять, изо всех сил пытался найти общее дело. Как только от него не отделывались, и откровенно гнали, и уже избегали как чумного. Кончилось тем, что он уехал жить в Душанбе, и мы о нём больше не вспоминали.
Шли времена Горбачёвской перестройки. Как говорил Карим: - видно, что поворот, а что за ним не видно.
Окончили школу и мы решили открыть своё дело (в советском режиме появились послабления для предпринимательской деятельности). Начинали вдвоём с Каримом, Фарида же, поступила в педагогический институт в Худжанде. Проучилась полгода, затем из-за амурных приставаний долбанутого декана, бросила учёбу и пришла к нам.
Получилось отлично, мы открыли что-то среднее между закусочной и магазином. Карим со своими восточными кулинарными талантами, Фарида – чёрта продаст самому дьяволу, я с технической стороны – холодильник, гриль, миксер и т.д. собрал из деталей, найденных на свалке и купленных по дешёвке вещей (тогда уезжало много русских в Россию и немцев в Германию, которые продавали многие вещи почти даром). Правда, по организации дела, устранять различные бюрократические препоны, помогал дядя Карима, начальник милиции в Чкаловске.
Личные отношения, нашего тройственного союза,  сохранялись, чисто, товарищескими. У меня постоянных подружек не было, Карим играл в любовь с рыжей Ленкой, у Фариды был милиционер, которого мы видели всего несколько раз.
В это время мы жили в разных местах. После землетрясения, дома нашего двора были разрушены, и мои родители получили квартиру в девятиэтажном доме, возле озера, Карим с родителями поселился в частном доме, а Фарида уехала в Худжанд, в квартиру  своей тёти. Тётя сильно болела, потому сразу переписала квартиру на Фариду. После смерти тёти, Фарида жила там одна.
Предпринимательством  занялись с интересом и серьёзно, и надо сказать получалось неплохо.
Мы за большими доходами не гнались, старались развиться, не влезая в долги. Постепенно окрепли, стали подумывать о расширении услуг и увеличении штата.
Всё шло своим чередом, только вот последнее время, я стал замечать за Каримом не свойственное ему повышенное внимание к Фариде. Стал более послушным её капризам и смотрел с обожанием. Она, заметив это, при случае, пользовалась слабиной моего друга в своих целях.
Мы трудились, развлекались, строили дальнейшие планы, а судьба приближала тот день, когда начались ужасные испытания.
Наступил день, точнее – день кончался, когда...
***
Когда раскалённое солнце закатилось за пыльную крону акаций, ветер стих и воздух, настоянный на парах разогретого асфальта, сделался тягучим и безвкусным. Улица опустела, ещё может быть, редкие прохожие и будут забегать за напитками, но основной клиент сейчас дома, потому что день будничный, а не праздничный.
Всё, пора закрываться и браться за уборку.
Роли у нас распределены. Я обычно подметаю, мою стойку и полы, выношу мусор, Карим -  убирает мангал и моет котёл, Фарида моет посуду и холодильник. Так что проблем никаких...
- Мальчики, пока! - из подсобки вылетает Фарида, уже одетая в джинсы и свободную маечку, с вышитым, ухмыляющимся орлом.
- Мне сегодня надо пораньше домой! Каримчик, миленький, моё дело сделаешь, ну пожалуйста!  Она чмокает его в щёку и тот расцветает. Готово, одного уговорила.
- Рудик не злись (это она мне), ну серьёзно, спешу -  и выпорхнула за дверь. На улице ещё обернулась, помахала сумкой и побежала на автобусную остановку.
Увидав, такой поворот дела, я сразу взял веник и стал сосредоточенно ковырять им в углах, всем видом показывая, что её работу делать не собираюсь.
- Вот девушка, как римлянин – пришёл, увидел, победил – восхищённо сказал Карим по поводу бегства напарницы.
Есть у Карима, просто замечательная способность, безбожно, переделывать, поговорки, пословицы, крылатые выражения всех времён и народов, и применять их, по моему заключению совершенно не к месту, но очень смешно.
Я молча продолжаю подметать, не вступая в разговор, и он, понимая предназначение манипуляций с веником, говорит:
- Рудька, холодильник уберёшь.
Я, молча, про себя, торжествую, что легко отделался – мыть посуду, просто ненавижу.
Карим тоже взялся за работу, запел песню, как всегда, перевирая слова, добавляя свои сочинённые куплеты, причём полнейшая импровизация.
Я набил пластиковый мешок мусором, собираясь оттащить его в мусорные баки (а это один квартал), взглянул в окно и увидел человека стоящего перед нашим заведением.
Он был одет в потёртые джинсы, чёрный помятый пиджак, и белую рубашку, и самое интересно, что это был Турсун.
- Карим, глянь сюда. Смотри, кто тут маячит!
Карим тоже глянул и засмеялся: - Вот это да! Тюня!
Открыл дверь.
- Эй, Турсун, заходи, чего стоишь?
Мне, честно говоря, приход давнего знакомого, никакой радости не добавило, я его не любил в детстве за противный характер, и сейчас не ждал ничего хорошего от этой встречи. Есть такие люди, от которых сразу исходят флюиды брезгливой опасности, а моё чутьё в этом отношении ещё не подводило, так вот Турсун был именно такой, ещё с детства.
Тюня вошёл.
-Салом! -  Карим пожал ему руку, как мне показалось, даже радостно.
Я тоже пожал ему руку, но, видно не смог скрыть насторожённости.
Тюня улыбнулся чуть с ехидством.
Внешне он изменился; на лице два шрамика, возле глаз собрались морщинки, небольшие усики трёхдневная небритость. Глаза, вроде бы умоляющие, и в тоже время злобные. Выглядит старо, а ведь совсем ещё молодой. В такую жару пиджак носить? – тяжко, однако. На шее скрученный мокрый носовой платок, на грязных ногах чёрные босоножки. Во всём чувствовалось совершенное безразличие к своему внешнему виду. Единственным шиком была кривая улыбка, скошенная в сторону золотого зуба. Как улыбается Тюня – такое надо видеть, от такой улыбки, так и хочется дать ему по шее. Прежней осталась только походка – вперевалочку, с шарканьем  по полу.
Турсун прошёлся вдоль стойки, потрогал стаканы, оглянулся.
- Неплохо устроились.
Пока Тюня ходил, осматривался, Карим быстренько разогрел шашлык на газе, сложил на тарелку, прихватил несколько банок пива и выставил на столик.
- Давай, Турсун, рассказывай, как здесь оказался, как живёшь, кого любишь? Садись за столик, чего стоять?
Тюня сел за столик и сосредоточенно взялся за мясо, запивая пивом. Что-то попытался сказать туго набитым ртом, но мы ничего не поняли, хотя, может быть, его слова предназначались вовсе не нам.
Карим похлопал его по плечу: - Ладно, кушай, разговаривать потом будем, сейчас чаю принесу.
Не знаю, чего Карим так веселится? Лично у меня этот человек, неприятно причмокивающий, с хищным упорством жующий мясо вызывал отвращение. В прочем в детстве, его выходки вызывали точно такие же эмоции. К общей неприязни у меня добавилось ощущение исходящей от неожиданного гостя, какой то тоскливой опасности.
Прожевав мясо, Турсун глянул на нас и неожиданно спросил:
- А Фарида уже ушла?
Карим удивился:
- Ты знаешь, что и она с нами?
- Да я всё про вас знаю, и пришёл не языком чесать, а...
Недоговорив, снова начал жевать злобно и тоскливо.
Мы переглянулись.
 У Карима сразу пропала улыбка.
- Я тебя Турсун что-то не понял, откуда всё знаешь? Ты в Чкаловске давно? Что не заходил? Где сейчас живёшь?
Тюня открыл ещё одну банку с пивом.
- Короче, есть люди, которым вы глаза мозолите, не нравитесь им. Плохого они вам не желают, но с прибыли будете отдавать мне двести баксов в неделю. Доходы ваши известны. Всё подсчитано...
Карим перехватил его руку, подносящею банку с пивом ко рту.
- Стой, хватит! Ты, по-моему, уже наелся! Хорошо кушаешь, но плохо говоришь. У нас крыша есть, даём сколько надо. Тоже мне рэкет? Катись от сюда по хорошему, не доводи нас до расстройства, себя до неприятностей!
Тюня встал из-за столика и той же разболтанной походкой направился к двери, продолжая жевать, и как мне показалось с большим облегчением.
Возле двери остановился:
- Вы подумайте, я ещё приду.
Я еле удержал Карима.
Вот так встреча! Настроение испортил окончательно.
Карим начал уборку, возмущаясь без умолку, я работал молча.
Ощущение опасности не покидало меня. Выйдя на улицу, пока нёс мешок с мусором, оглядывался по сторонам. Тюни нигде не было, прочих подозрительных людей тоже не обнаружил.
Может он по своей инициативе придумал или разыграл. Какой раньше придурок был -  запросто мог. Вот на нервы накапал, капитально!
Когда я вернулся, мой друг с весёлым видом напевал, постукивая ладошкой по котлу.
- Рудька, ты чего такой сердитый? Завтра выходной, давай на море поедим, немного развеемся. Я буду далеко-далеко заплывать, а ты возьмёшь маску и ласты, будешь в своей луже плавать, затем мне рассказывать какие чудеса там видел, а я как всегда тебе не поверю. А...?
- Нет, Карим, я завтра к тёте. Ты же знаешь, ей вызов пришёл, поговорить надо, вещи собирать, сестрёнок на озеро свожу. Пусть, побольше, нашей жизни запомнят.
- И ты скажешь – тётя присылай и мне вызов, пожалуйста, да?
- Ладно, тебе! Я же говорил, что никуда ехать не собираюсь. Обидно только, один совсем остаюсь. Ну, ничего, скоро разбогатеем, будем к ним в гости в Германию ездить. Карим -  хочешь в Германию?
- Э, подожди в Германию, давай сначала домой доедим, смотри, ещё, сколько дел, вот после Тюни тарелку надо помыть – с содой и хлоркой.
Мы принялись за дела и закончили позднее обычного.
Карим вывел из подсобки мотоцикл.
- Рудольф! Машина у подъезда, поехали!
Я вскочил на заднее сиденье уже на ходу.
Карим  подвёз меня к дому, махнул рукой и затарахтел дальше.
Надо же такой маленький мотоцикл, а столько шума. Я постоял перед домом ещё некоторое время, пока тарахтенье Карима совсем не стало слышно. Затем на лифте поднялся к себе в квартиру на шестой этаж.
Всё-таки неожиданное появление Тюни основательно разбередило душу. Когда открывал дверь, появилось ощущение, что кто-то смотрит в спину. Оглянулся, конечно же, никого сзади не было.
Прошёлся по квартире, включил телевизор, из холодильника вытащил банку пива, плюхнулся в кресло. Полчаса рассматривал телевизор, но что там показывают так и не уловил. Решил пораньше завалиться в постель.
Ночь, однако, не удалась. Сон улетучился, как только голова коснулась подушки. Вспомнились детские игры, шалости. Перед глазами предстали отец и мать, так ясно и близко, казалось, что до них можно было дотронуться, заговорить с ними.
 На глазах навернулись слёзы. Странное дело, я только в эту ночь почувствовал их необратимую потерю. Конечно, я и раньше оплакивал их и мучился, но где-то в глубине души оставалась убеждённость о временной разлуке – сейчас они стояли возле моей постели, что бы попрощаться и уйти в вечность.
Отец всегда был немного отстранён от меня. Не то, что бы чурался. Словно хороший добрый человек больной инфекционной болезнью, сторонится других, боясь заразить. Мама, в отличие от него, наоборот, была подвижная, жизнерадостная. Она подбадривала меня в трудностях, умела приласкать в нужный момент и проявить достаточно твёрдости в ответ на мой необоснованный каприз.
В одном мои родители были одинаковые – в том, что неназойливо подталкивали к полной самостоятельности, предоставляя полную свободу действий. Не знаю, насколько сознательно это делалось, или они предчувствовали, как рано мне придётся жить одному.
Вспомнилось. Как однажды рассматривал журнал «Мода», ко мне подсела мама и тоже смотрела фотографии манекенщиц и спрашивала, какая девушка мне нравится. Мы, смеясь, выбирали какую ни будь, из общей вереницы представленных моделей, обсуждали. Даже немного спорили. Может быть, она тогда пыталась узнать, как будет выглядеть будущая невестка, понимая, что никогда её не увидит.
Последний год перед смертью, мама сидела тихо, улыбаясь, скрывая от меня мучительные боли, а я...  носился с мальчишками по улицам, и ведь уже пятнадцать лет было.
Отец стоит чуть поодаль, а мать близко, по-прежнему, по-доброму улыбаясь, даже руку протягивает.
- Мама, пойдём, покажу, какой магазин у нас. Здесь, почти всё я сам сделал, конечно, с Каримом вместе, но главная мысль моя. К тёте Эмме зайдём, она будет рада...
***
Меня будит шум утреннего ветра, пузырём надувавшего шторы и шурша газетой на журнальном столике. Чувство чего-то мучительного, родного, хорошего и горестного уступило реалиям нынешнего дня.
Никогда не залёживаюсь в постели. Мысленная команда – подъём! – вскакиваю, убираю подушку и простыни в шкаф.
Сначала у меня зарядка. Разминаюсь, делаю удары руками и ногами, приседаю, качаю пресс, затем кувырок через голову в сторону холодильника и обратно с банкой пива.
С наслаждением выпиваю сидя на полу. Теперь купаться.
В Чкаловске рукотворное озеро прямо в городе, от моего дома отделено только дорогой.
Закрываю дверь на ключ, кидаю его под резиновый коврик. Вниз – на лифте.
Бегом к озеру. На ходу снимаю майку, кидаю её и с бетонного берега, прямо в шортах валюсь в прохладную воду.
Прекрасно! Переплываю на другую сторону, не останавливаясь, не выходя на берег, плыву обратно.
Скорее домой, переодеваться и к любимой тёте, к  её стоящему кофе, специально испечённым булочкам, к её обалденно вкусным и красиво оформленным бутербродам...
Я никогда не завтракаю дома, это происходит или на работе или у тёти. Хотя тётей я её никогда не называл – не дай Бог! Обидится смертельно, только – Эмма.
Эмма встаёт рано и своим девочкам никаких поблажек. 7-30 – завтрак, и не минутой позже (и не раньше). Вот к этому времени надо поспеть.
Надо сказать, что после острых блюд Карима, завтрак у тёти – просто сказка!
***
Утро с прохладным ветерком, который прохладный совсем не надолго, через пару часов здесь будет пекло.
Я бодро шагаю вдоль бетонного забора воинской части, и повстречал нашего общего знакомого лейтенанта Володю.
Он такой  симпатичный, спортивно сложенный, настоящий военный, доброй души человек. Карим про него смеясь, говорил: - красивый шибко, ненавижу! Это шутка – объясняю потому что каримовские шутки, как мне кажется, только мы с Фаридой понимаем. Володя часто бывал в нашем заведении, точнее насколько позволяла служба и жена.
Он в одно время, со своими ребятами сильно помог найти компромисс с одними « духами», которые пытались на нас наезжать. Так же пребывал обучать нас рукопашному бою. Попытка не удачная – я лентяй в этом отношении, а Карим вечно занят,  помогая своим бесчисленным родственникам.
- Здравствуй Володя!
Привет, Рудольф, куда направился?
- К тёте, культуры набираться и помогать собирать вещи – в «Фатерланд» уезжает.
- Ты сам чего думаешь?
- А, что мне думать, я никуда не собираюсь.
- Зря! Ты лучше подумай – хотя твоё дело. А я вот собираюсь, нашу часть в Омск переводят. Представляешь! - со Средней Азии в Сибирь, да я без винограда пропаду, а так же в шапке ходить девять месяцев в году! Жена тоже в трансе. Но и здесь оставаться, по-моему, неразумно – времена нынче неопределённые. Ладно, будь счастлив!
Мы разошлись.
Опять появилось нехорошее предчувствие. Все разъезжаются. Ощущение, словно смотришь на уходящий поезд, на который чуть-чуть опоздал, и это чуть-чуть стремительно растягивается на более значительную величину безысходности...
***
Тётя жила в одноэтажном корпусе, напротив  летнего кинотеатра «Искра». Окна, выходящие на улицу, завешены шторами из жёлтой бамбуковой соломки, с нарисованными на них зелёными драконами.  В этом так же проявлялась её оригинальность, непонятная мне её любовь к китайским вещам кустарного производства; и ещё она любила классические индийские танцы, притом считая себя истинной немкой.
Быстрым шагом прохожу мимо этих штор, подхожу к двери.
Мой приход не был неожиданностью, наверное, девчата, всё-таки, видели меня в окно. Двери распахнулись, мои кузины, взявшись за руки, хором продекламировали:
- Гутен морген, гер Рудольф! – и  с визгом убежали в свою комнату.
- Гутен морген Рудольф. Здравствуй Рудя! - это уже говорит тётя.
Здравствуй, Эмма – чмокаю её в щёчку.
- Мыть руки и к столу – говорит тётя мне и уже в комнату к дочкам – Магда, Эрика, ком цу мир, помогите накрыть стол!
Хочу отметить одну особенность Эммы – она при разговоре со мной и с дочками говорила по-немецки, и то же самое повторяла на русском языке, так что я тоже неплохо стал понимать её «хох дойч».
Тётя Эмма не просто подаёт завтрак – она священнодействует, как бы среднее между приёмом у английского лорда и японской чайной церемонией.
Стол богато заставляется едой. Здесь холодное отварное мясо, колбаски собственного изготовления, сыр, мёд, и обязательно горячие бутерброды. Сама ела всегда мало, придерживаясь  самой же придуманной диеты.
Обычно за завтраком Эмма пресекала посторонние разговоры, только то, что связано с едой и не более. Но когда стали пить кофе тётя разговорилась, доказывая мне необходимость ехать в Германию, и закончила:
-Я всё равно сделаю вызов, а ты сам решай, как поступить.
После завтрака  тётя ещё раз удивила меня. Она остановилась посередине комнаты, потеребила носик и выдала такое предложение:
- Рудольф, своди, моих девочек, на озеро. Скоро лето кончится, а ты всё время занят, когда ещё такой случай будет. Пусть порезвятся без присмотра строгой мамы – и как то виновато улыбнулась.
Надо знать мою тётю, что бы понять неординарность её просьбы. Это я хотел упрашивать отпустить девчат со мной, и то с малой надеждой на успех.
В её словах я услышал ностальгию по сегодняшнему дню.
Магдалена и Эрика с восторгом поддержали такую идею. Моментальные сборы закончились, тем, что я поддерживаемый с двух сторон одинаковыми соломенными шляпками и солнечными очками шагал по той же дороге что и пришёл.
Эмма напоследок сказала:
- В воду входить постепенно, после купания, заведёшь к себе домой и напоишь водой, повторяю – водой, а не пивом.
***
В первой половине дня вода более прохладная, зато намного чище. Эмма грязную воду не любит, зато к прохладной относится вполне спокойно. Она излишне чистоплотная, но детей не изнежила, закаляла, потому, не в пример другим, они почти не болели.
Купаться мы ходим на другую сторону, где официальный пляж. Там берег пологий и засыпан песком
Народу на пляже не смотря на утренние часы уже много. Мы расстелили покрывало, вытащили надувные круги и мячик.
Купание начали с того, что я медленно заходил в прохладную воду. С начало по колено, постоял, затем по пояс, а маленькие разбойницы, с размаху прыгнули с двух сторон, обдав меня веером холодных брызг. Мня аж передёрнуло, а две смеющиеся мордашки, торчащие из воды вполне довольны произведённым эффектом. Ладно, сейчас я вас напугаю, (я могу надолго задерживать дыхание), падаю в воду и лежу вниз головой, изображая утопленника. Магда и Эрика, отлично зная мои фокусы, начинают щекотать и щипать со всех сторон, и ничего не остается, как спасаться от них на берегу.
Надули круги и мячик и веселились вовсю! Особенно задавала тон Эрика – прямо совсем сдурела. Даже Магдалена тыкнула в её сторону пальцем – во, даёт! – и сказала длинную фразу по-немецки. На что Эрика ответила:
- Да, пошла ты на фиг!
Тётя Эмма точно упала бы в обморок.
Мне тоже было хорошо, и я подумал – надо свозить их на море (Таджикское море – это Кайраккумское водохранилище на Сыр - Дарье).
Жаль всё-таки, что они уезжают.
Мы ещё  долго купались и играли в мячик.
Решили собираться домой, и последний раз залезли в воду. Тут я заметил идущих по пляжу двух мужчин. Один в чёрном пиджаке и белой рубашке, даже не разглядев лица, я понял, что это Тюня, другой высокий, с длинными волосами, узколицый, похожий на цыгана парень, мне совершенно не знакомый.
Я погрузился в воду, прикрываясь надувным мячом. Они медленно прошли мимо, разговаривая между собой и меня не заметили.
Не знаю почему, но я боялся Тюню, и виноваты в этом не его угрозы, а глаза – тоскливо-безжалостные.
                2
Прошла неделя, в прежнем ритме, без приключений и непрошенных гостей. Фариде о Тюни, мы с Каримом ничего не говорили, не захотели лишний раз тревожить человека, да и сами за повседневными делами стали забывать о дурацком визите старого знакомого.
Сегодня день был напряжённым и подходил к концу. Карим заканчивал дела с пловом и шашлыком, я заканчивал свои, а Фарида продолжала торговлю, люди шли и шли.
Она психует, наверное, хотела и сегодня смыться пораньше, да не вышло, работу бросать нельзя  - это у нас железно, если клиент идёт.
В это время к нам зашёл, то самый парень, которого я видел на озере вместе с Тюней. Улыбнулся, показав редкие зубы. Заказал пиво и палочку шашлыка.
- Карим я его видел вместе с Тюней – шепнул я другу.
- Ну и что? Не так страшен  чёрт, как его малютка – смеётся Карим, и всё-таки вытаскивает увесистый, металлический скребок, длинной около полуметра и кладёт перед собой.
Дверь резко распахивается -  на пороге стоит Тюня.
Фарида удивлённо смотрит на него.
- Турсун, это ты?
Тюня, криво улыбаясь, подходит к стойке.
- Привет Фарида!
Она поворачивается к нам:
- Рудя, Карим, это же Турсун, узнаёте?
- Узнаём, ещё как узнаём.
Фарида, слыша в нашем ответе неприкрытую издёвку, непонимающе переводит взгляд, то на Тюню, то на нас.
Пауза затягивается.
Тюня усмехается:
- Они тебе ничего не сказали? Это плохо. Значит, как я понимаю, денег не будет? Нехорошо, придётся учить. Фарида, я тебе объясняю, я каждую неделю буду приходить, и брать у вас двести баксов. Поняла?
Карим – сама доброжелательность, подходит к стойке и спокойно говорит:
- Турсун, иди сюда, я тебе на ухо, одному скажу.
Тюня, недоверчево подошёл и немного наклонился, и тут Карим схватил его за волосы и носом ткнул его в алюминиевый поддон, в  котором скопилась вода от вымытых стаканов.
Турсун закрутил головой, но выкрутиться не смог, с шумом и всхлипом втянул воду носом, задёргался, невпопад шлёпая руками. Карим, резко толкнул его в темечко, и тот упал на пол и закашлялся.
К Тюне подскочил его длинный, сопровождающий товарищ, помог ему подняться.
 Карим схватив скребок, перескочил через стойку, но длинный выхватил нож:
- Не подходи, завалю, как барана!
- Ты вот что – забирай своего друга и вали отсюда, а то я вот этой штукой все руки пообломаю!
Длинный кривится, держа нож наготове, хрипит:
- Понял, всё понял, но близко не подходи!
Он выволок Тюню на улицу и они ушли.
Фарида стукнула кулаком по стойке:
- Теперь рассказывайте по порядку, что здесь происходит, а то я выгляжу дура-дурой.
Я изложил ситуацию более-менее подробно. Карим посмеивается, но Фарида восприняла обстановку серьёзно:
- Что будем делать?
- А что? Да ничего! Два придурка захотели, на халяву «капусту» срубить – получили и ещё получат!
- Нет, Каримчик, давай, сообщай своему дяде и Володе, лейтенанту, тоже скажем.
Не смотря на иронию Карима, я разделял тревогу Фариды и считал, что надо принимать незамедлительные меры, не оставляя без внимания появившуюся угрозу.
Основной нашей защитой был дядя Карима – начальник милиции города Чкаловска. Лейтенант, со своими ребятами, хорошо обученными и крепкими физически, тоже очень хорошее подспорье.
Решили так – завтра не работаем, а занимаемся проблемами конфликта, вечером встречаемся и делимся результатами. М ы с Каримом едем к его дяде, Фарида звонит Володе, на том и порешили. Быстро убрали помещение и разъехались по домам.
***
Утром ко мне пришёл Карим, и мы отправились, к его дяде пешком.
- Ты чего без мотоцикла? – любопытствую я – хотел же приехать?
- Да, брат уехал в Костогоз, говорит - очень нужно.
- Поедем на автобусе, если пешком не хочешь.
- Да мне пешком ещё лучше!
Мы пошли, болтая о всяких пустяках, не касаясь темы вчерашних проблем. Возле магазина «Стрела» посидели, поели мороженного и не спеша продолжили путь.
Дядя Карима – начальник милиции Аскарджон Хаитов жил далековато от нас, на окраине города, на въезде со стороны трасс Худжанд - Канибадам.
Частный дом, ранее принадлежавший двум, другим хозяевам, Аскарджон выкупил для своего многочисленного семейства и разделил на женскую и мужскую половину.
Не смотря на однозначность советских законов, запрещающих многожёнство, он имел двух жён и от них восьмерых детей.
Семья жила придерживаясь традиционного узбекского уклада жизни и соблюдая правила шариата. Между тем, Аскарджон был человеком начитанным, свободно говорившим на русском, таджикском, татарском языках, и даже немного знал немецкий, не из школьной программы, а бытовой, разговорный. Его набожность мне всегда казалась показной, он больше выставлял себя рьяным мусульманином, чем был на самом деле.
Как начальник милиции – это человек на своём месте, держал порядок в городе, хотя для себя лично сглаживал угловатость законов, с подчинённых требовал строго по правилам. Хорошо знал законодательство и виртуозно находил нужные для себя лазейки.
Неплохо освоил боевое искусство, но и здесь был по-своему оригинален. Изучая как основу карате-сётокан, соединил в общую технику милицейское самбо и некоторые приемы национальной борьбы. Я сам видел его владение борьбой, и надо отдать должное  – в свои сорок четыре года, он был просто неутомим. Хорошо стрелял из пистолета, и умело мог применить любой подручный предмет в оружие. Кое-что показывал, чего я не видел ни в каком фильме, ни в книгах по боевому искусству – например, ведение боя ножницами или метание копья ногой.
Я как-то спросил, откуда ему известны такие приёмы. Карим по секрету рассказал:
- Есть у дяди учитель, зовут его Усто Икром. Он обучает всяким приёмам и уловкам, которые знает и умеет применять, как настоящий мастер. И ещё – тут Карим даже понизил голос – Усто Икром даже не гражданин СССР, у него вообще нет никакого гражданства. Он живёт, то в одной стране, то в другой. Свободно переходит границы, причём всегда нелегально. Его знают в Афганистане, Пакистане, Индии, Китае – он вольный охотник, вроде как ниндзя или самурай. Когда перебирается в Таджикистан, живёт в горах у друзей или у Аскарджона.
С дядей Карима, мы общались по свойски, называли просто, по имени – Аскарджон. Но ходить я к нему не любил, при всех его достоинствах, у него было много черт, которые мне совершенно не симпатизировали.
У него сильно развито самолюбие и даже самолюбование. Юмор тонкий, с пониманием, но слишком, по-моему, ёрнический. Кстати, Аскарджон так про себя и говорил:
- У меня юмор «ёрнический» - (игра слов – ёр по-узбекски – прекрасно). И ещё, всё-таки был скрытым националистом, не в пример Кариму.
- ... дядя он мне или кто? Пусть меры принимает – до меня, наконец-то доходит голос Карима. Оказывается, я задумался, и не слышал, что говорил друг.
Да, да – киваю я ему.
***
Аскарджон, одетый  по домашнему, в белой рубашке подпоясанный платком встретил нас у калитки.
 -Ассалам аллейкум!
Ваалейкум ассалам!
Здороваемся по-восточному, а разговариваем на русском языке.
- Заходите, заходите, как дела, как здоровье?
Аскарджон заводит во двор, и уже мне лично:
- Как тётя, здорова? Всё учит тебя немецкому? (Без шпильки в мой адрес не обходится, он считает, что у меня с немецким туговато).
Провёл нас в комнату. Мы сели на одеяла, постеленные на полу. Аскарджон принёс чайник с зелёным чаем и наломал лепёшек.
- Пейте чай, сейчас и плов поспеет. Серьёзные разговоры после еды.
Через некоторое время, его жена принесла плов на блюде.
Вот это я люблю! Отсутствие ложек меня нисколько не смущает, я, как и узбеки, неплохо умел, есть руками.
Аскарджон принёс ещё один заварной чайник и сам разлил в пиалы.
Я сразу понял, что это не чай, хотя такого же цвета. Понюхал, оказалось коньяк.
А как же Аллах, он же знает, что это не чай, а спиртное?
- Э, Рудик, Аллаха никто не собирается обманывать, это невозможно, но он видит, как мы прячемся, значит, боимся и достойны прощения. Угощайтесь.
Мы выпили и принялись за еду.
Карим ел молча. Поглядывая то на меня, то на дядю, но Аскарджон не вёл  разговор, пока с пловом не было покончено.
- Ну, теперь говорите, с чем пожаловали?
Карим кивнул мне:
- Давай Рудька ты, а то я не так образно рассказываю.
Я подробно описал первое посещение Тюни, и второе с подельником, перечислил все их угрозы.
- Почему с первого раза ничего не сказали? – Аскарджон воспринял сказанное вполне серьёзно.
- Сразу ничего не скажу, но не всё так просто. Они вас знают, значит, знают и меня и всё рано лезут напролом – не логично. Давай сделаем так – вы им заплатите один раз, что бы потянуть время, а я их выслежу и посмотрю как с ними разобраться. Турсун, естественно, так себе подставка, кто-то командует крупный. Ты Карим, не кипятись, немного сдерживайся. То, что ему по голове настучал, не так страшно. Турсун шестёрка, его хозяевам не больно, они для этого его и посылали. Короче я понял – будем работать.
После мы разговаривали о разном, не затрагивая темы рэкета.
- Ну что, Майер, в шахматы сыграем – предложил мне Аскарджон.
Отказываться как-то неудобно, хотя знаю я его игры, он если проиграет – злится ужасно, если выиграет, то издевается, своими, дурацкими шутками.
Спас дело Карим:
- Нет, не пойдёт, вы играть будете, а смотреть на вас? Мы лучше с Рудольфом в магазин сходим.
Аскарджон - не возражал:
 - Какие изменения произойдут, кого увидите – сразу сообщайте. Хоть приходите, хоть звоните, но немедленно! Запомнили – немедленно! Это я к тебе Рудольф, в основном обращаюсь. Карим анархист, всё равно по-своему будет делать, а вы немцы приказы чётко выполняете. (И снова едко улыбается).
***
Оставшись один, начальник милиции задумался:
В этом деле есть что-то другое, не просто рэкет. Может быть, даже копают под меня лично, может быть раздел влияния или политика. Наезд на Карима – одна из точек соприкосновения какой-то операции.
Он прошёлся по двору. Самодельное тренировочное копьё лежало на позиции. Аскарджон снял галошу, ногой завёл копьё в замок, произвёл бросок.
Траектория получилась отличной – копьё с сухим стуком воткнулось в тренировочный столб.
- Всё будет хорошо – начальник милиции вновь обрёл душевное спокойствие.
***
Мы с Каримом пошли в магазин и провозились там  до вечера.
Приехала Фарида, выслушала нас и поделилась своими новостями:
- Я дозвонилась до Володи. Он говорит, что усиленно помогать не может, так как их часть переводят в Россию и много подготовительной работы и времени нет. Но если что, говорит, трубите сбор, в момент явимся на помощь. А вот мой дружок совсем скис, ни да, ни нет...
Фарида остановилась, явно недоговаривая – её проблемы, скорее всего - личное...
Побыли ещё немного, подготавливаясь к завтрашнему дню.
Закончив дела, проводили Фариду на автобус, и пошли домой.
На развилке, где пути наши расходились, Карим неожиданно предложил:
- Может тебя до дома проводить?
- Если есть настроение, зайдём ко мне. Пиво попьём, в шахматы поиграем.
- Ой, с тобой играть неинтересно. Ты играешь как электронная машина, ни одной человеческой мысли, сплошная математика. А я лирик, мне нравятся стихи, и я люблю жёлтый цвет.
- Ладно, Карим, пойдём по домам, а то потом мне тебя провожать придётся, так и будем всю ночь ходить.
Пожали друг другу руки на прощание и разошлись.
Пройдя немного, я оглянулся, Карим стоял освещённый уличным фонарём и глядел мне в след.
Только теперь я заметил, какой у него уставший вид.
Он помахал мне рукой и ушёл в темноту.
Я вдруг понял, очень неожиданно для себя, что всё равно уеду отсюда, придётся уехать, и это было не решение, какая то догадка, роковой неизбежности жизни. Стало немного грустно, вспомнились детские годы, родители...
С такими мыслями я подходил к дому.
Вечерний сильный ветер раскачал волны на озере. Они с шумом плескали в бетонный берег, поднимая брызги. В свете фонарей, картина достойная написанию... Постоял у воды, потом пошёл к дому, не обращая внимания на трёх парней, куривших в тени сирени.
Удар сзади, с боку в челюсть, высвечивается в голове яркой сеткой. Задаёт другую траекторию моему движению... ещё удар в рёбра и в лицо... я с размаху боднул асфальт, проваливаясь в темноту...
Очнулся на ступеньках нашего подъезда. Возле меня хлопотала старушка-лифтёрша. Брызгая водой и причитая как над покойником.
Голова моя ухала, словно по ней продолжали бить. Первым делом пощупал языком зубы – вроде целы. Приподнялся, сплюнул кровью, попытался улыбнуться, но тем, что изобразил на лице, окончательно перепугал бедную старушку. Пробормотав слова благодарности, поплёлся к лифту и нажал кнопку шестого этажа. Зашёл в квартиру, напрямую направился в ванную. Около часа промывал лицо холодной водой, вымывая изо рта и носа спёкшуюся кровь и песок с ободранной половины лица. Затем лёг на диван, постелив на подушку махровое банное полотенце.
- Кто это сделал? За что?
Под утро кое-как уснул.
Проснулся поздно. На работу не пошёл, просто лежал, иногда подходя к зеркалу, оценивая, на какое время мне ходить с испорченной физиономией и главное – как сделать, чтобы ничего не узнала тётя Эмма.
Невесёлые раздумья прерывает длинный звонок в дверь. Заглядываю с опаской в глазок. На лестничной площадке нетерпеливо переминается Карим. Открываю дверь. Карим оглядывает меня тревожно и сочувственно:
- Так, понимаю. Я ещё вчера предчувствовал, как-бы чего плохого не случилось, а когда ты на работу не пришёл, догадался – беда. Ты выглядишь ещё более-менее. Зайти можно?
***
Мы пьём принесённое Каримом пиво, Он говорит, а я слушаю в пол уха, мысли сбиваются на отвлечённые темы...
... Это не Тюня – точно! Он вчера ехал в одном автобусе с Фаридой -  она мне рассказала. Не знаю преднамеренно, или случайно так вышло, так что у него алиби. С ней не разговаривал, делал вид, словно, не замечает. Понятно, что это подонки из одной банды...
Я опять теряю нить разговора и думаю, как же объясняться с тётей Эммой.
Карим говорит, затем заметив мою невнимательность, трогает за плечо:
- Как себя чувствуешь? Голова болит? Может в больницу, проверить – есть сотрясение или нет.
- Нет, нет, всё нормально.
Карим встаёт.
- Сегодня сиди дома, завтра за тобой заеду, будешь потихоньку болеть на работе, под присмотром, не самых лучших, но всё-таки друзей.
- Карим, а может мне нянечку?
Он удивлённо смотрит на меня.
- Ну, такую, весёлую в мини-юбке!
-Шутишь? Да? Хорошо – значит, жить будешь!
***
На следующий день я чувствовал себя намного лучше, и страдания касались, больше, косметического плана. Появилась уверенность и желание самому пройтись кулаками по вражеским мордам. Конечно я облажался, позволив напасть на себя сзади. Будь хоть немного повнимательней, я смог бы попросту убежать – ничего, теперь буду умнее.
В раскрытое окно слышится тарахтенье мотоцикла. Так противно, с присвистом, тарахтит только мотоцикл Карима, не спутаешь ни с одной техникой.
Выглядываю в окно. Карим увидав меня, машет рукой, но не кричит, это он думает, что таким образом сохраняет утренний сон жильцов дома, хотя от треска мотоцикла, наверное, проснулись все, кто в это время спал.
На ходу ополоснув лицо, я поспешил к другу.
***
В магазине уже находилась Фарида.
- Ой, Рудька, как тебя отделали!- Фарида еле сдерживает смех. – Прости, но ты такой смешной! Садись за стойкой и при виде клиентов лицо прячь, а то всех распугаешь.
День выдался  торговый. Меня к клиентам не выпускали и не поручали заданий. Я для вида хорохорился, сердился, но в душе забота друзей была приятной.
Непрошенные гости не появлялись, подозрительных личностей, в обозримом пространстве не наблюдалось.
Забежал лейтенант Володя:
 - Как дела?
- Дела идут отлично – говорит Карим – Рудольф -  подтверди!
Я высовываю лицо из подсобки.
- Опаньки, что я вижу! Кто! За что! Это те, которые угрожали? Чем могу помочь? – закипятился лейтенант.
- Успокойся Володя, сами разберёмся. Пиво будешь? – Карим протягивает банку.
- Нет, нет, мне ехать сейчас! Бутылку пепси-колы возьму с собой.
Фарида достаёт из холодильника запотевшую бутылку, отстраняет деньги, которые Володя пытался ей всучить, и стала обслуживать двух девчонок заказавших мороженое.   
- Ладно, ребята я побежал.
Действительно побежал, а не быстрым шагом.
Настоящий воин, видишь, как бежит Родину защищать! – смеётся Карим.
К вечеру быстро убрались. И Карим говорит:
- Рудик поедим к Аскарджону, я ему уже звонил.
Я хотел возразить, мотивируя отказ внешним видом.
- Да он всё знает. Тебя видеть хочет. Фарида помоги мне человека подкосметить.
Фарида мажет мне лицо тональным кремом, а Карим вытаскивает из кармана солнцезащитные очки:
- На, маскируйся.
Фарида ушла на остановку, а мы поехали к начальнику милиции домой.
Когда приехали к дяде, от стола сразу отказались.
Аскарджон принёс чаю и фруктов, накрыв низкий столик во дворе.
Не знаю, зачем хотел видеть меня начальник милиции - он всё время разговаривал только с Каримом, правда, на русском языке, чтобы я понимал, о чём речь.
... Дело против вас затеяли какие-то приезжие. Нигде не прописаны, никто их не знает. Кое, какие зацепки я, конечно, нашёл, перемелем, сломаем зверя, просто хотелось ускорить бы развязку.
Затем Аскарджон выдал длинную фразу на узбекском языке, на что Карим сказал – йёк.
Я пытался рассказать о том, как мне досталось, но дядя Карима оборвал меня.
- Без тебя знаю, ничего нового не скажешь. Кто тебя бил не помнишь, лиц не видел. Остальное по тебе вижу. Вот что скажу – по ночам не шляться! Карим тебе дам рацию, как кто появится у вас, сразу вызовешь меня, и без самодеятельности, пожалуйста. Ты немец, если увидишь или узнаешь своих обидчиков, в драку не бросайся, постарайся сообщить мне. Игра не простая -  есть сложности. Пока, ребята, пусть сопутствует нам удача...
В это время из комнаты вышел незнакомый мне мужчина неопределённых лет. Выглядит моложаво, но седой коротко постриженный волос и белая бородка, по национальности или узбек или таджик.
Подошёл, поздоровался с нами и сел на ковёр, чуть в отдалении.
Аскарджон налил ему чаю, и продолжал беседовать с нами.
Седой незнакомец, был очень благороден лицом, - такими изображают святых в зарубежных фильмах. Но больше всего меня удивили его движения – плавные и очень точные; они проявлялись во всём – как он шёл, садился, как принимал пиалу из рук Аскарджона.  И взгляд пронзительный, быстрый, наблюдательный...
От него исходила внутренняя сила, какого-то доброго порядка.
 Когда Аскарджон проводил нас, и мы вышли на улицу, Карим опережая мои мысли сказал:
- Видал? Это и есть Усто Икром! Интересно, сам пришёл к Аскарджону или тот его вызвал?
Когда появляется свободный охотник, решаются серьёзные дела!
Мы сели на мотоцикл и затарахтели по улицам города.
***

Утром встал пораньше, решил сделать пробежку.
До первого сентября осталось шесть дней. Пробегая через школьный двор, подумал – ну вот, мои двоюродные сёстры уже не будут учиться в этой школе, а познавать науку придётся в Германии – не представляю.
Бег ободрил и разогрел меня. Вернулся домой, сменил майку, и отправился на работу.
Не смотря, на такую рань, я явился в магазин не первый. Там уже были открыты ставни, разгорались дрова в мангале.
- Карим, ты, что с ума сошёл, так рано шашлыки жарить?
- Да я решил, подзакусим основательно,  вместе, пока никто не мешает. Как думаешь?
- Сам знаешь, от хорошего завтрака я никогда не отказывался. Фарида, конечно тоже не будет против.
Я ещё не закончил говорить, как распахивается дверь.
- Салют бомбимо!
- Фарида!  Карим расцветает как горный тюльпан.
Меня передёргивает, по-моему, мой друг всё более не равнодушен к ней. Этого ещё не хватало.
Фарида по-мужски подаёт нам  руку. Идёт в подсобку переодеваться.
Карим сыплет в пиалу маринованный лук, заваривает чай, над мангалом, подогревает лепёшки...
Мы отлично позавтракали, жареным мясом, запили горячим зелёным чаем, и принялись за работу.
Аппетитные запахи привлекли ранних прохожих. Я бегал на подхвате, Фарида гремела кассовым аппаратом, Карим подавал всё новые и новые палочки с золотистым мясом.
Часа через два наступило некоторое затишье. Мы уселись на табуретки, попить минералки. И тут в помещение входят шестеро парней – четверо азиатов и двое европейской наружности. Их угрюмые взгляды не предвещали ничего хорошего.
Сразу наступила тишина. Карим вытирая руки, подошёл к стойке, Фарида щёлкнула ключом, закрывая кассу.
 Стоим, молчим. В тишине с надрывном скрипом открылась дверь, и вошёл Турсун.
Первое что я подумал – почему так скрипит дверь, раньше такого за ней не замечал.
Тюня, замызганный, ещё более прежнего, пошаркал стоптанными босоножками ближе к стойке и, обращаясь только к Кариму, словно нас с Фаридой тут и не было, зашипел как змея:
- Слушай, ты в конец оборзел, нормального базара не понимаешь, тебе всё объяснять надо? Короче, мы люди добрые, нам ваши копейки на хрен не упёрлись. Хочешь, разойдёмся по- хорошему! Ты нам Фариду даёшь на три дня, мы её оттрахаем и больше никаких разговоров. Соглашайся, дело выгодное, ей проститутке, только удовольствие будет...
Я успел подумать, что нужно затянуть время и вызвать милицию  - где же рация, которую дал Кариму дядя?
Однако события пошли по другому сценарию. Карим, стоявший неподвижно, молча выслушивающий подонка, всё-таки потерял самообладание – вдруг резко, без замаха ударил Тюню в лицо. Тот не успел увернуться и каримовский кулак врезался в нос. Нос хрустнул, хлынула кровь. Тюня от боли закрутился на месте, держась за лицо.
Бандиты перепрыгнули через стойку и накинулись на нас.
Мне под руку ничего не попалось, чем можно было бы более-менее отмахиваться. На меня напали двое, от которых вначале успешно отбивался руками и ногами.
Нападающие повытаскивали обрезки труб, свалили на меня ящики с пивом, ударили по голове. В глазах всё закувыркалось, я попытался сделать шаг, но новый удар вырубил сознание...
Через некоторое время, словно, сквозь вату, заложенную в уши и зелёный туман, слышу голос Карима:
- Рудька, сволочь, вставай! Быстро к Аскарджону! – я с трудом разлепляю глаза. Карим весь в крови, всё побито, Фариды нет.
Карим выталкивает из подсобки мотоцикл. Взревел мотор.
- К Аскарджону, быстрее, пусть всех поднимает! Они Фариду увезли! На чёрной «Волге» они! – прокричал Карим, и уехал.
Меня болтает как пьяного, бегу в соседний универмаг. Девчата продавщицы шарахаются, словно от чумного, но я, не обращая на них внимания, добираюсь до телефона.
Голова немного проясняется, и когда в милиции берут трубку, я уже толково обрисовал обстановку.
Затем выхожу на улицу, сажусь на ступеньки, и меня начинает рвать...
Не знаю, сколько я просидел. Кто-то трясёт меня за плечи, поднимаю голову – передо мной стоит Аскарджон.
- Куда поехали? Где Карим?
Мотаю головой. От солнца и удушливого дыма проезжающих машин я совсем сплохел. Двое милиционеров берут меня под руки и ведут в машину.
Из милиции после допроса отвозят в больницу.
***
Вечером ко мне приходит тётя Эмма. Она принесла бутерброды в картонной коробке и термос с кофе.
Пытаюсь сесть на кровати.
- Карима и Фариду нашли?
- Лежи, найдут, обязательно найдут.
Эмма еле сдерживает слёзы, кривит губы, но бодрится.
Больше мы ни о чём не говорили, когда пришла медсестра делать укол - она ушла.
В пять часов утра приехал Аскарджон со следователем, который стал меня опрашивать снова.
Новых подробн6остей я не вспомнил, от напряжения разболелась голова. Пока следователь тщательно записывал мои показания, начальник милиции удалился.
- Опиши подробнее, как они выглядели? – следователь гнал мои воспоминания по второму кругу. Я уже совсем ошалевший от вопросов, на автомате, повторил сказанное. Тот невозмутимо записал всё повторно. Затем внимательно осмотрел мои раны и ушел, пожелав скорейшего выздоровления.
Весь день я не спал, есть не хотелось, через силу пожевал тёткиных бутербродов, совершенно не ощущая вкуса.
К вечеру стал приставать к врачам, отпустить домой. Их ответ был один – отпустим, когда надо.
Такой ответ навел на размышления и, не смотря на временную тупость, понял что они, скорее всего, получили конкретные указания от милиции.
Ночь началась с кошмарного сна. Я проснулся, и ещё не открывая глаз, понял, что по комнате кто-то ходит. Шаги не похожие на шарканье тапочек сиделок, а мягкие упругие шаги физически уверенного человека. Не шевелясь и не открывая глаз полностью, старался сквозь ресницы разглядеть ночного посетителя.
Комната освещена слабеньким светом ночной лампы и человека невидно. Только его тень и шорох бумаг. Через минуту шорох прекратился, мягкие шаги, тихий скрип двери. Я открываю глаза, оглядываю палату – никого нет. До утра заснуть не смог.
Утром пришёл врач осматривать меня, задал несколько вопросов о состоянии головы. В это время слышу громкие шаги по коридору группы людей – дверь резко распахивается, в палату входят два врача, два милиционера и следователь.
Мне подают одежду.
- Вставай, поедешь с нами – твёрдо сказал следователь. Врачи пытались возразить, но он категорическим жестом остановил их.
- Одевайся побыстрее – поторопили меня.
- Что случилось? Меня выписывают?
- Да, выписывают, но сейчас поедем в морг для опознания тела Карима.
- Что?!! Карим... умер?
Словно что-то железное прокатилось по внутренностям. Я оглядел каменные лица присутствующих, понимая, что они не врут и тем более не шутят.
Я начал торопливо одеваться, но получилось суетно и долго. Одевшись сильно устал. Сел на кровать. Следователь обратился к врачам:
- Помогите ему, пожалуйста.
- Нет, нет, я сам пойду – с усилием встал – я сам пойду.
Мы тут же на больничной территории, прошли к одноэтажному домику, выкрашенному тошнотворной жёлтой краской, возле которого стоял ещё один милиционер.
Навстречу вышел Аскарджон, растерянный, с мокрыми глазами. Посмотрел на меня, как-то зло махнул рукой и прошёл мимо.
У меня судорогой стало сводить щёку – испугался, что могут подумать, что я улыбаюсь и начал тереть лицо.
- Сюда, сюда, пожалуйста – следователь, поддерживая меня за локоть. Повёл по бетонным ступенькам вниз, в подвальное помещение. Тяжёлый запах хлорки и трупов заполнил лёгкие, я слегка поплыл в прострации.
Слабые лампочки освещали нары, обитые оцинкованным железом, на которых лежали трупы  - голые и страшные. Стараясь не смотреть на них, я шёл дальше со следователем, думая только о том, как не упасть в обморок.
Он подвёл меня к меня к оцинкованной лежанке, и я увидел своего друга, жёлтого, как и все лежащие трупы. На голове запеклась кровь на руках и шее тёмные полосы. Он был босиком, но в одежде, лежал лицом вверх и если бы не закрытые глаза, казалось, что он внимательно изучает потолок.
- Эх, Карим, как же так Карим?
Я взглянул прямо ему в лицо. Оно мало изменилось, только печать смерти явно просматривалась в знакомых чертах.
Следователь тронул меня за плечо:
- Майер, он был в этой одежде тогда или в другой?
Я утвердительно кивнул:
- Да, только туфлей нет -  и повалился набок.
Следователь успел подхватить меня, придерживая,  повёл наружу.
Поднявшись наверх, я никак не мог сообразить, где нахожусь, оглядывался, до конца не веря в происходящее.
- Можешь идти домой, если надо вызову, из города не уезжать.
Следователь в этот момент мне казался олицетворением безразличия и цинизма.
- Где Фарида? Что про неё известно? – спросил я у него.
-Всё узнаешь в своё время.
Я взглянул в его деловое, туповатое лицо, красные бегающие глаза и заорал:
- Где Фарида? Чурбан!
Сзади меня кто-то пристукнул по рёбрам, и я сразу успокоился. Навалилась полная апатия.
Я пошёл по длинной аллеи на территории больницы, избитый, с очень сильной, доводящей до тошноты головной болью. Не думал даже куда идти и оказался возле тёткиного дома.
Эмма очень удивилась моему приходу.
Тебя уже выписали из больницы? Уже вылечили?
Сразу же уложила на диван. Наголову водочный компресс, на раны, какие-то мази и повязки, таблетку валерьяны внутрь. Приказала не вставать:
- Что понадобится, скажи, я подам.
Так я провалялся два дня. Когда Эмма отсутствовала, за моё лечение брались Эрика и Магда. Они тащили все лекарства, что были в доме и пытались его на мне испытать, при этом ссорясь и отпихивая, друг друга. Я позволял им всё кроме приёма лекарств внутрь. Потому и вреда от их старания было не много.
***
Через два дня,  в отсутствие Эммы, я поднялся, кое-как побрился, залепил ранку на голове пластырем, одел бейсболку и отправился в Худжанд, на квартиру Фариды.
В автобусе толкотня. Каждый толчок отдаётся болью в теле. Мечтая только о том, что бы ненароком никто не въехал локтём в раненую голову, я доехал до остановки возле коврового комбината.
Предстояла ещё пытка – пробраться к выходу, среди не очень-то уступчивой публики, по стоящим прямо в проходе сумкам и узлам. Не обращая внимания на ворчание пассажиров, с тупой настойчивостью лунатика всё-таки выбрался наружу.
Выхожу из автобуса. Немного кружится голова – сажусь на лавочку, напортив магазина « Запчасти».
Посидел немного. Когда магазин, на который я смотрел, перестал качаться, встряхнулся и отправился дальше.
Вот дом Фариды. С короткими передышками поднимаюсь на третий этаж – вижу, дверь её квартиры приоткрыта.
Захожу в полутёмную прихожую, слышу, толи вздохи, толи стоны. Скорее в комнату – на полу, прислонившись к дивану, с растрёпанными волосами в грязной изорванной одежде сидит Фарида, уставившись в одну точку, страшным безумным взглядом, не по-человечески подвывая, не обращая на меня внимания.
- Фарида, Фарида!
Я тряс её за плечи, но её взор шёл мимо меня, в пустоту и продолжала выть.
Опустился на колени и в отчаянии ударил её по щеке.
- Фарида, что случилось?
Бесполезно.
Я сам расплакался возле неё.
- Что делать?
В это время, слышу шум в прихожей, и в комнату входит Аскарджон с милиционерами. Дядя Карима отодвинул меня, как ненужную вещь. Милиционеры взяли Фариду под руки, с силой подняли и увели.
- Ты тоже с нами – сказал Аскарджон, в его голосе слышалась неприкрытая ненависть.
- Меня, наверное, подозревают – мелькнула неприятная мысль.
Внизу нас рассадили по разным машинам, и мы поехали в Чкаловск. Единственный положительный момент – назад еду не на автобусе.
Привезли в милицию к уже знакомому следователю. В его кабинете, он и ещё один в штатском, снова опрашивали меня с момента появления Турсуна в магазине, до того как я оказался у Фариды.
Часа через два в кабинет зашёл Аскарджон, подошёл ко мне.
- Слушай, немец! Из морга пропало тело Карима. Кто мог его забрать? Куда могли забрать? – он уже переходил на крик.
Я зажал уши руками и опустил голову в колени. От бесконечных вопросов и крика уже ничего не соображая.
Следователь выпроводил Аскарджона, вызвал сотрудника милиции и с ним отправил меня домой, напоследок добавив:
- Находись дома, а не у тётки, никому не открывай, кроме милиции, вечером никуда не ходить, возможно, скоро понадобишься.
Меня отвезли домой и пока больше не беспокоили.
Через несколько дней, стало намного лучше, в смысле – физически, а в душе шёл полнейший разлад.
К нашему магазину боялся подходить. Если шёл к тёте, делал порядочный круг.
Я помогал Эмме с отъездом. Основные вещи уже отправили в Москву. Квартира опустела. Остался кухонный стол старая кровать и кое-какая посуда. Цветы в горшках раздали соседям.
До отъезда тётя Эмма будет жить у своей подруги. У меня жить категорически отказалась, боясь бандитов преследующих нас. В этом я с ней полностью согласен. Для собственного спокойствия, перед тем как лечь спать, баррикадирую дверь, сдвигая к ней диван и стол, ставлю рядом с собой телефон.
Два раза видел Фариду. Она узнаёт меня, кивает головой, приветствуя, но как только пытаюсь с ней заговорить, шарахается в сторону. За собой не следит, непричёсанная, с туповатым взглядом, повредившегося в уме человека.
Приходил Аскарджон, сказал, что бы я готовил документы для передачи магазина на его имя.
- Тебе немец мы твою долю выплатим, езжай в Германию, правда, тебя отпустят только после окончания следствия.
 Про Фариду сказал, что она под присмотром, под чьим присмотром, уточнять не стал.
***
От своей знакомой, в десять часов утра позвонила Эмма:
- Рудольф, у меня на завтра куплены билеты на самолёт, всё, улетаем. Как хочется забрать тебя сразу. Думаю, расстаёмся ненадолго. Приходи провожать.
Стало совсем горестно. Остаюсь один, ни родных, ни друзей, а враги где-то совсем рядом. Остаётся только ждать, когда окончится следствие и придёт вызов на местожительство в Германию – страну далёкую, мне неизвестную.
Днём никуда не ходил. Зато на следующий день поднялся рано. Что-то толкнуло сходить в магазин, посмотреть в каком он состоянии.
Оказалось, двери наружные и в подсобку, забиты стальной полосой. На окнах ставни опущены и опечатаны. Тоскливо.
Бесцельно прошёлся по парку, купил мороженое, посидел на лавочке, пошёл по дороге к магазину «Стрела».
К тротуару подъехал  «УАЗ» крытый брезентом. Из машины вышли два нерусских, идут навстречу. Поравнявшись со мной, один бьёт меня в солнечное сплетение, подхватывают под руки и заталкивают в машину. К горлу подставляют нож.
-Сиди не дёргайся. Будешь послушным, будешь жить.
Толи от Эмминых успокоительных средств, толи от того что мои измученные нервы уже не реагируют на опасность, я не испугался в полной мере. С тупым безразличием смотрел в окно, на мелькающие тени деревьев, словно данное происходило не со мной.
Выехали за город, в сторону песчаного карьера.
На насыпи возле крутого склона стоял мотоцикл и чёрная «Волга» - туда меня и доставили.
Из «Волги» вылезли - Тюня и здоровый, толстый таджик, с омерзительным, оплывшем лицом.
Мои конвоиры пинком подтолкнули меня к ним.
- Вот объясните придурку, что и как, а мы пока сваливаем. Сели в «Уазик» уехали.
Сегодняшний день  относительно прохладный – не было той изнуряющей летней жары.
Свежий ветерок приятно холодил лицо, возвращая способность более адекватно мыслить.
Я посмотрел на своих врагов.
Тюня, заросший, злой, сверкал затравленными глазами. Второй - полная ему противоположность – чуть не спал на ходу.
Сопротивляться, драться бесполезно;  я ещё не избавился от слабости в теле, в руках у Тюни заточка из арматуры, а жирного, наверное, и кулаком не свалишь.
Турсун, поигрывая железякой, говорит, словно сплёвывая слова:
- Вот что я скажу тебе немец. В банке снимешь все свои деньги, у тетки возьмёшь, сколько у неё есть и отдашь их мне. Больше мне от тебя ничего не надо. Если заартачишься – башку свернём, никто не заступится. Но сначала тёткиным дочкам будет плохо – не просто плохо, а очень плохо!
Меня трясло в бессильной злобе. Что делать я не знал, угроза действительно реальная, это же подонки, мразь, им мучения других только в удовольствие.
- Где Карим? – хриплю резко осевшим голосом.
- Как, где? – они недоумённо переглянулись.
Затем, Тюня скривился – сам знаешь где.
У меня неожиданно мелькнула мысль, что они действительно не знают где тело Карима. Возможно, их не было вообще в городе, прятались, выжидали момента. Навряд ли знают, что Эмма уезжает сегодня, и может даже не знают, где она сейчас живёт. Как меня нашли? Следили за магазином?
Тюня, заметив мою расстерянность, оценил положения, как свою победу. Презрительно добавил:
- Пока деньги не отдашь, тёткины шмакодявки побудут у меня.
Оттого что он сказал  - у меня – а не – у нас – появилась уверенность, что затея с деньгами личная инициатива Тюни. Я его хозяевам неинтересен, они отдали меня на откуп этим  двум подонкам.
Турсун подходит к мотоциклу, толстый кивает мне – садись в машину.
Тело вдруг наполняется силой и стремительностью. Голова работает чётко и быстро.
Тюня возле мотоцикла, каска лежит на сидении. Толстый, садится за руль, достаёт из кармана ключи, и уже не говорит, а рычит: - шинит, тез! И случайно роняет ключи на землю!
Вот, он – шанс! Тюня стоит ко мне спиной, жирный наклонился за ключами...
Я с силой толкаю Тюню в спину, и тот слетает, с крутого склона, кувыркаясь, летит вниз. Подпрыгиваю и ногами бью в дверь машины, которая в свою очередь стукает бандита по голове. Подхватываю каску и начинаю ею бить по голове жирного, потом ударил ещё ногой.
Ключи ногой откидываю в сторону. Срываю мотоцикл с подножек, скатываю под уклон, с разбега завожу и прибавляю газу...
Отъехал метров сто оглянулся – толстый, стоит на четвереньках возле «Волги», Тюни не было видно.
 Скорее к тёте - в город.
***
Мотоцикл я бросил за квартал до дома тётиной подруги. Добежал. Оттуда позвонил в милицию.
 Дежурный спросил адрес, откуда звоню, и обнадёжил, что скоро приедет наряд  во главе с Аскарджоном.
Я облегчённо вздохнул – теперь всё в порядке, вот где пригодиться волчья хватка дяди Карима.
Естественно, не желая пугать тётю,  ей ничего не сказал. Изображая беззаботность, как мне казалось, ходил по двору, поглядывая на дорогу.
Меня позвала Эмма.
- Рудольф, пора собираться, неси сумки в машину.
- Да ты что Эмма! До самолёта ещё три часа! Сейчас приедет Аскарджон, с ним поедем в сопровождении, как дипломаты.
- Рудольф, что за фантазии! Мы поедем вот на этой машине – она,  жестом римлянина, ткнула в оранжевый «Москвич» - и сейчас. В аэропорту надо быть за час до отлёта. Я уже договорилась, и не надо перечить, своей, умной, хорошей и красивой тёте – закончила уже улыбаясь.
Во дворе стоял «Москвич»,  возле которого копошился  пожилой дядька, постоянно протирая его, то открывая и закрывая капот.
Милиция не приезжала.
Я уже уложил багаж в машину. Эмма сидела на переднем сидении, а на заднем, шутливо дрались Магда с Эрикой.
Владелец «Москвича» завёл машину и, оставив прогреваться, пошёл мыть замасленные руки.
Я стоял, поглядывая на дорогу в ожидании милиции – ехать без неё, честно говоря, побаивался.
Тут я увидел, как по соседней улице проехала чёрная «Волга».
 Внутри похолодело, - та самая или другая?
Потихоньку вползаю в «Москвич», на место водителя.
 По моему лицу, тётя видимо заметило неладное, и шёпотом спросила:
- Что-то случилось?
Я так же шёпотом:
- Кажется, бандиты...
Магда с Эрикой сразу притихли.
Самые худшие опасения подтвердились. Через некоторое время «Волга» проехала  мимо нашего двора. За рулём сидел жирный таджик, рядом маячило озверелое лицо Тюни, и кто-то ещё на заднем сидении. Проехала немного и остановилась.
Я мгновенно переключаю скорость и быстро выезжаю со двора, буквально в метре разъезжаемся  с ними, и потому как взревел мотор «Волги» стало ясно, что они тоже узнали нас.
Машину я вожу плоховато, слишком быстро ехать не получалось. Однако пока бандиты разворачивались на узкой улице, я успел выскочить из поля зрения преследователей.
Решил – сначала в милицию, затем в аэропорт. Включаю поворотник направо, и вижу проклятую «Волгу» с той стороны.
Резко выворачиваю руль, а обратную сторону, не обращая внимание, на сигналы и мигания фар других машин, несусь по дороге вдоль воинской части.
 Впереди ворота воинской части открыты, а дорогу перегораживает грузовик. Не раздумывая, чуть притормозив, въезжаю  в ворота.
 Прямо перед воротами колонна машин. Чуть не опрокидываясь, вильнув в сторону еду дальше вглубь.
На территории части необычный беспорядок - валяются койки, обрывки бумаг, железные бочки.
Последние солдаты садятся в машины, и колонна трогается.
На плацу стоит вертолёт. Рядом с ним группа офицеров стоят вокруг железной бочки, на которой лежат бумаги и что-то обсуждают.
Подъезжаю прямо к ним, глушу мотор, подхожу.
Стоят – генерал, майор и два лейтенанта, один из них, наш знакомый -  Володя.
Генерал, моргая как контуженный, уставился на меня, затем на машину и на офицеров.
- Что это? -  Показывает на нас.
Офицеры непонимающе переглянулись между собой.
Соблюдая некоторую субординацию, я сразу стал объяснять генералу.
- Товарищ генерал, помогите нам! За нами бандюки гонятся, хотят убить – вон, они в чёрной «Волге», (машина бандитов, пропустив колонну, тоже въехала в военный городок, но остановилась у ворот). Они нас точно убьют! Нам в аэропорт надо.
Володя уже вник в ситуацию, тоже сбивчиво стал объяснять генералу.
Генерал резко махнул рукой мне: - а ну-ка отойди!
Володя тоже добавил – Отойди Рудик, сейчас что-нибудь решим.
Я вернулся в машину и стал ждать. Эмма и её дочки сидели тихо, ничего не спрашивая.
О чём говорили офицеры не слышно. Вижу, Володя размахивает руками, генерал качает головой.
 Спор продолжается, а вертолёт начинает прокручивать винт.
Всё-таки до чего-то договорились. Володя подбегает к нам, суёт мне в руки замысловатый ключ.
- Рудольф, вот ключ, смотри, видишь железную дверь! Ключом дверь откроешь, там подземный ход, до самого аэропорта. Выход на лётное поле, на нашу военную площадку. В здание аэровокзала пройдёте с другой стороны. Прости, всё что могу! Мы уезжаем, прощай, может, уже никогда не увидимся!
Не теряя времени, вытаскиваю из машины сумки.
- Быстрее за мной! – гаркнул совсем обалдевшей тёте.
Бегу к железной двери, ключ в скважину, лёгкий щелчок, тяну тяжеленую дверь на себя.
Перепуганную Эмму и кузин пропускаю вперёд.
Ещё раз оглянулся. Военные сели в вертолёт, рёв двигателя принял пронзительный характер. Они ещё не взлетели, как с места рванула чёрная «Волга».
Юркнул внутрь, закрывая дверь. На ней, с другой стороны, стальная задвижка с завинчивающим колесом. Задвигаю задвижку, закручиваю – теперь снаружи не открыть, железо толстенное даже гранатой не взять.
Наваливается необычная тишина и темнота, только на металлическом ящике горит красная лампочка  и виднеется надпись – «освещение».
Нажимаю под ней кнопку, загорается свет по всему подземному ходу.
***
Мы находимся в небольшой комнате, от которой вниз уходят ступеньки. Далее виден туннель высотой метра три и шириной в два. Стены выложены гладким кирпичом, потолок закруглён.
По длине туннеля на высоте более двух метров установлены светильники, закрытые металлической решёткой.
Девчонки шёпотом с округлёнными глазами:
- Дядя Рудольф, а мы на самолёт попадём?
- Да, да, теперь на самолёт.
Тётя Эмма всплакнула, взяла у меня одну сумку и стала решительно спускаться по ступенькам, - за ней дети.
Мне стало, очень жаль, эту красивую, неунывающую, аристократичную женщину – милая тётя, тебе приносил столько неприятностей!
Наверху раздавались приглушённые звуки – наверное, ломились в дверь.
- Бейте, бейте, лучше всего головами – думаю про себя, а вслух подгоняю сестёр – вперёд красавицы, смелее, берите пример со своей героической мамы!
Я немного успокоился, - бандиты думают, что заперты в воинской части и будут пытаться нас достать. Про подземный ход они не знают, дверь сломать не смогут.
В подземелье прохладно и сыро, ни дуновения ветерка, однако воздух не затхлый.
Прикидываю расстояние до аэропорта, примерно с километр – к самолёту должны успеть, но всё-таки поспешим.
Особенности подземного хода, то, что он не прямой, а сделан небольшими зигзагами и от этого было немного жутковато. Идёшь, доходишь за поворот, впереди ограниченная видимость и сзади стена – чуть не так повернёшься и запросто можно ориентир потерять,– в какую сторону идти.
За каждым новым поворотом, словно конец пути, движешься, и открывается путь дальше...
От замкнутого пространства и бесконечных поворотов, чуть кружится голова. Это у меня, а представляю, что творится с женщинами. Но девчата бодрятся глядя на свою мамашу, шагающую впереди  - я замыкал шествие и всё время оглядывался назад.
 Мы идём, не разговаривая в тишине слышны только наши шаги, звук которых дробится эхом  ещё на множество других.
По стене сопровождая нас, ползут собственные тени. Они движутся от светильника к светильнику, сначала отставая, затем сравниваются  и постепенно обгоняют, бледнеют и исчезают перед следующим фонарём, а сзади приближается новая тень.
Я иду, наблюдая игру теней, с не покидающим меня чувством, упёртого взгляда в спину.
Проходим ещё один поворот, и меня пронизывает ледяным холодом  - на стене мелькнула лишняя тень – пятая.
Идём дальше. Я стал чаще оглядываться и прислушиваться, но ничего тревожного не обнаружил.
Может, показалось?  Внимательно смотрю за тенями; следующий поворот, и уже нет сомнений за моей тенью, следует ещё одна.
Над нами раздаётся гул и постукивание колёс – это значит над нами железная дорога, до аэропорта осталось метров сто.
Прошли ещё поворот. Я всё больше отстаю от тёти и племянниц, позволяя уйти, намного, вперёд. Кто-то движется за нами – не догоняя и не отставая, кажется один. С одним может и справлюсь, если же он без оружия.
- Боже, дай мне силы!
Немного странно появление ещё кого-то; дверь надёжная, подземный ход, вроде без ответвлений. Если бы это были бандиты, то они не таились, а наоборот постарались схватить нас здесь под землёй.
Я остановился, раскрыл сумку – где-то здесь были ножи. Есть, нашёл. Взял самый большой. Бегом догнал тётю.
Деревянным, приглушённым голосом говорю:
- Возьмите сумку, я сейчас вас догоню. Здесь совсем близко, если что, идите прямо в здание аэровокзала.
Эмма испуганно смотрит на меня, молча берёт сумку, и, ускоряя шаг, идёт к выходу. Прижимаюсь к стене, за поворотом, жду.
 Слышу приглушенный шаг, потом тишина, снова шаги.
- Ох, мама, мама, неужели они, всё-таки, открыли дверь? Лишь бы тётя с девочками, скорее дошла до выхода, а мы, мама, может быть, встретимся очень скоро...
Шаги совсем рядом. Слышу шорох одежды и поскрипывания, не как от обуви, а скорее как протеза что ли.
Я весь сжатый, как пружина, приготовился для удара.
Из-за угла показывается фигура, и я вонзаю нож!
Лезвие протыкает плотную ткань, вяло втыкаясь в тело – выдёргиваю, для нанесения, следующего удара...  но поражает вид человека.
Передо мной некто в сером брезентовом плаще, с полностью опущенным на лицо капюшоном.
Тишина и никакого действия. Обуянный страхом и волнением. В состоянии какого-то лунатизма, кончиком ножа приподнимаю  капюшон и кричу высохшим как бумага горлом.  Вижу лицо с прикрытыми глазами, жёлтое, в пятнах – лицо мёртвого Карима.
Я плохо помню, что было потом, я бежал, лампочки как при карусели мелькали в глазах, добавлялись вспышки боли при ударах об углы на поворотах. Мелькнули ступеньки вверх ... и всё кончилось.
Яркий солнечный свет, открытое бетонное поле, стоящие в ожидании, тётя Эмма, Магда и Эрика.
Я прикрыл дверь в подземелье, взял сумки. У меня были мысли только о том, - как можно быстрее посадить их на самолёт.
- Пойдёмте!
Тётя молча взяла девочек за руки, и мы пошли мимо двух стоящих военных вертолётов к зданию аэровокзала. Я с грузами за ними.
Мы не дошли до здания метров тридцать, как навстречу вышла женщина в синей униформе с повязкой – «дежурная»
- Как ви сюда ходиль? Кито разрешиль?
На русском языке, со страшным акцентом, затараторила дежурная.
- Мы с военного вертолёта, нам надо на рейс 2930, - вот билеты, вот документы, - нисколько не смущаясь, сказала Эмма, протягивая бумаги.
Не знаю, чем руководствовалась женщина с повязкой, но ответ тёти вполне её удовлетворил, она взяла документы. Без лишних расспросов, проводила в зал ожидания. Сама без очереди зарегистрировала билеты. Сдала вещи в багаж, сказала:
- Ждите объявлений на рейс.
Моё сознание интересным способом, отметало лишние мысли, которые могли помешать посадить в самолёт моих родных. Мозг отказывался воспринимать к осознанию того что произошло в подземелье, словно происшествие произошедшее несколько минут назад было давно и не со мной. Только безостановочно била лихорадочная дрожь.
Мы присели на кожаный диванчик, в уголке подальше от посторонних глаз. Сидели молча, просто глядя друг на друга.
- Граждане пассажиры происходит посадка на рейс 2930. Просим пройти на посадку! – прогремело прямо над ухом.
Мы встали. У тёти сморщилось лицо, она обняла меня и заплакала:
- Мальчик мой. Поехали с нами, я лётчиков упрошу, я им заплачу сколько надо! Поехали! Как ты будешь здесь один.
Дружно заревели и Эрика с Магдаленой, обнимая нас с двух сторон.
- Заканчивается посадка на рейс 2930. Опаздывающих пассажиров просим поторопиться...
Первой опомнилась тётя.
- Рудольф, будь мужчиной! Готовь документы и жди вызова. Пришлю его на адрес тёти Любы. На счёт «Москвича» звони начальнику милиции, я думаю, что он мирно  уладит данное недоразумение. Живи у тёти Любы, домой не ходи. Ауффидерзеен майн либе  Кнабе, думаю, скоро увидимся!
Уходя девочки, неистово махали руками, пока двери не закрылись за ними.
 Я выскочил из помещения, подбежал к сетчатому ограждению лётного поля и не отрываясь, смотрел, как они садились в самолёт, как «Ту-134» выезжал на взлётную полосу, как разгонялся и взлетал.
Когда он улетел, оставляя за собой тёмную полосу сгоревшего керосина, почувствовал огромное облегчение. По крайней мере, теперь, я отвечаю только за себя, а с чем ещё мне придётся столкнуться  только Богу известно.
Сначала сел на лавочку и стад думать - что же делать дальше?
«Москвич»,  ищут, дед, сосед тёти Любы, конечно же, сообщил в милицию, - а если нет что тогда? А если его бандиты от злости разбили?
Сейчас вернусь в воинскую часть. Зайду с другой стороны. Незаметно посмотрю через забор, - открыли отморозки дверь или нет. И тут меня как  в голову ударило – я же кого-то в подземелье ножом ударил, и нож там выронил, кажется, никак не вспомню, куда он делся.
Лицом тот человек был похож на Карима, каким я видел его в морге. Ясно, что это не он, скорее всего нервы подводят. И что теперь с этим типом? Мне кажется, я его не сильно повредил.
***
Приглядываясь к машинам, шарахаясь от любого автомобиля чёрного цвета, со стороны частных домов, я добрался до воинской части. Осторожно заглянул через бетонный забор.
Вижу, на том же месте где я оставил «Москвич», он там и стоит. Возле него находится милицейский «бобик». Рядом ходит дед, хозяин брошенной мною машины и Аскарджон с милиционерами.
Я обрадовался такому сочетанию собравшихся лиц – чем быстрее разрешится данная ситуация, тем лучше. Пусть меня задержат, пусть даже арестуют (конечно же, временно), мне кажется, сейчас будет только спокойнее.
Палкой, приподняв колючую проволоку над забором, перелезаю на территорию части, всё- таки, ободрав спину, направился к ним.
Аскарджон заметил меня и поспешил на встречу. Пожал руку.
- Салам Рудольф, быстро рассказывай, как всё случилось? Пока никто не слышит.
Я вкратце обрисовал обстановку, утаив о встречи в подземелье.
Начальник милиции удивился:
-Ты звонил дежурному в милицию? Мне никто ничего не сказал. У меня даже есть подозрение, что именно дежурный сообщил бандитам, где ты находишься – они же этого не знали.
Аскарджон прикинул  в уме расклад дела, кивнул мне:
- Ничего, уладим! Пошли, в разговор не вступай, говорить буду я.
Действительно дело было улажено без протокола, заявлений и других формальностей. Правда не совсем гладко, так как возмущался дед, - его расстроила небольшая вмятина на дверце машины, наверное, кто-нибудь и подонков её пнул. Мы его быстро успокоили  - начальник милиции немного пригрозил, я пообещал заплатить. Дед сел в машину и сразу уехал.
Один из милиционеров начал возражать.  Разговор шёл на таджикском языке, и я ничего не понял.
После разговора на серьёзных тонах, они договорились.
Мы с милицией доехали до отделения. Оттуда Аскарджон, лично, отвёз меня к тёте Любе.
По дороге, вполне доброжелательно, он мне сказал:
- Знаешь, Майер, уезжай  в свою Германию, как можно скорее. За бандитами стоят большие люди  здесь и политика ... – и возможно интересы других стран. Мне постоянно мешают и действуют за моей спиной. В милиции немного осталось людей, которым я могу доверять. Я буду притворяться, подстраиваться под них, но клянусь, найду убийц Карима - найду и отомщу! Я найду Карима и похороню достойно мусульманина...
Голос его дрогнул, и дальше мы ехали молча.
Он довёз меня до дома тёти Любы и на прощание сказал:
- Ко мне обращайся, когда уже совсем крах подходит. Постарайся без свидетелей – звони только домой, в милицию не надо.
***
Я пошёл к тёте Любе.
 Она встретила меня хорошо, стала расспрашивать, как  проводил Эмму. Я стал излагать свою версию...
- Не бреши, я тоже кое-что знаю – сосед рассказал. Слава Богу, Эмма улетела. Мы с мужем тоже переговорили и решили собираться в Россию

 - Любовь Николаевна, вы меня извините, но у вас я жить не буду, не хочу подвергать вас лишнему риску.
Тётя Люба  кивнула головой:
-Да, Рудольф, я  так же подумала, но ты звони, приходи узнавать про вызов. Эмма сюда будет писать. Сегодня тебя не отпущу.
Миша, постели Рудику на диване, - это она уже мужу.
Всю ночь не спал, перед глазами стояло помертвелое лицо Карима.
Меня мучили сомнения – правильно ли я сделал, не рассказав Аскарджону об инциденте в подземелье.
Кто поверит, когда я сам себе не верю. За такой рассказ  можно в психушку угодить.
А вдруг это правда - Карим? А вдруг я его убил? Нет если это Карим – почему подкрадывался? Почему молчал?
Куда скрываться от бандитов? Аскарджон тоже чувствует себя неуверенно.  От мыслей, опять начинает трясти.
- Да простит меня дядя Миша!
 Я встал, взял из холодильника бутылку водки и отпил граммов двести.

Под утро немного заснул.
Проснулся резко, с опаской огляделся, - в комнате никого.
Сон это был или не сон, наверное, продолжал размышлять во сне. Сути не запомнил, остались только чувства тоски и тревоги. У меня болела голова, тело – словно им играли в футбол.
Поднялся, оделся,  усиленно растёр виски и уши. Пошёл на кухню.
На кухне Тётя Люба уже что-то жарила на сковородке. Сипел закипающий чайник.
Увидав меня, она удивилась:
- Ты чего так рано поднялся? Спи хоть до обеда, куда тебе торопиться?
- Домой схожу, посмотрю, чего там творится.
- Сначала позавтракаем.
На кухню в обвислой майке, сонный, зашёл дядя Миша.
- Рудик, давай по маленькой, похмелимся? Я слышал, как ты ночью посудой гремел. Небось, тяжеловато?
Тётя Люба шутливо замахнулась на него полотенцем:
- Иди, иди отсюда! Тебе бы только похмеляться! Не слушай его Рудольф – с утра пить так и спиться можно.
- Кашу будешь или только яичницу с колбасой?
Я от каши отказался. Поел колбасы с яичницей, попил чаю (эх, где ты Эммин кофе?)
Взял документы – последнее время я их ношу с собой постоянно, отправился домой.
Выходя на улицу, я заметил за собой, что боюсь выходить, боюсь людей, машин, резких звуков. К тому же было довольно прохладно и меня начала бить мелкая дрожь.
Однако до дома дошёл благополучно и немного успокоился.
Дверь квартиры оказалась приоткрытой.
 Я постоял, прислушался, осторожно заглянул внутрь. Тишина, никого нет.
Прошёлся по квартире, заглянул во все потайные уголки – никого нет.
Заглянул в холодильник. Особенного ничего не тронули, но пять банок пива исчезли.
Первым делом пересчитал наличность. Денег немного, да, на сегодня хватит, а завтра сниму в банке.
Из кладовки вытащил инструмент, который, так же оказался не тронут. Начал ремонтировать и укреплять дверь.
Дрелью просверлил в бетонной панели и установил металлический уголок. Прикрепил к нему задвижку.  Благо, у меня в запасе, всегда хранилось, множество железок – всё, что можно, пустил на укрепления.
Ближе к обеду сходил в магазин, закупил продуктов и новый замок.

На ночь забаррикадировал дверь. Свет ни вечером, ни ночью не зажигал, правда, спал с перерывами, просыпаясь от любого шума.
Утреннее солнце воспринял как божий дар, действительно, как дурак, радуясь тёплому оранжевому шару, чуть ли не повизгивая от восторга.
Мне казалось, что я дошёл до самой крайности терпения психики и понимал – испытания ждут своего рокового продолжения.
Из дома не выходил весь день, и снова спал,  не включая света.
Утром услышал под окном резкий сигнал машины. Осторожно, с края оконной рамы выглядываю на улицу. Вижу милицейский «бобик» и стоящего возле него Аскарджона, который смотрел вверх на мои окна.
Тогда я уже открыто посмотрел вниз. Начальник милиции, заметив меня, замахал руками приглашая спуститься.
Пока я одевался и разбирал заваленную дверь, он уже нетерпеливо позванивал дверным звонком.
Аскарджон не стал входить.
- Майер поехали со мной на опознание.
- Какое ещё опознание? Я не хочу!
- Простое, посмотришь и скажешь  кто такой. И никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь!
Я набросил куртку, закрыл, дверь, подёргал, проверяя закрыто или нет, и двинулся за начальником милиции к лифту.

Поехали не в морг, а к зданию милиции.
На земле, возле живой изгороди лежит человек, а возле него стоят милиционеры, двое в штатском, здесь же фотограф проводит снимки тела.
Аскарджон подвёл меня к трупу.
С перекошенного лица, на меня уставились остекленелые глаза Тюни. Недоумённо смотрю на начальника милиции.
- Это Тюня, то есть Турсун Ахмедов. Кто его так?
Аскарджон мнёт подбородок.
- Незнаем пока, его ночью сюда подбросили.
Ко мне подходит знакомый уже следователь:
- Рудольф Карлович Майер, пройдёмте со мной, в кабинет подпишите протокол опознания и можете быть свободным, и с ехидной расстановочкой добавил – пока.
Он не стал задавать много вопросов, пододвинул уже написанный протокол, ткнул пальцем, где подписывать.
Я, медленно и внимательно прочитал, и, не заметив никакого подвоха – подписал.
Следователь смотрит на меня и молчит. Я - тоже. Пауза затягивается – никаких действий, хотя мне кажется, что происходит, напряжённый, конфликтный диалог, от которого исходит опасность.
Наконец следователь захлопнул папку. Улыбнулся,  откинулся на спинку кресла:
- Вы сейчас живёте у себя в квартире?
- Нет, то у знакомых, то у друзей. Но если меня надо найти, начальник милиции знает, как это сделать.
Почему то я интуитивно решил не говорить ему всей правды.
- Хорошо, вы свободны.

Аскарджона я не встретил и пошёл домой пешком, раздумывая, об убитым Тюне и молчаливом намёке следователя.
- Тюня, сдох – уже неплохо. Интересно кто его так – свои, или нарвался на кого крутого? Аскарджон говорит, что труп подбросили – значит, был умысел – для чего?
Следователь, что-то темнит, не он ли копает под начальника милиции...
Куда теперь идти? Домой или к тёте Любе? Друзей Близких у меня сейчас нет – это я следователю соврал. К Фариде? Не знаю где она – в больнице, в психушке, или у друзей Аскарджона? Кстати, ключ от её квартиры есть у меня.
Противная история с этим ключом. Оно время у меня была подружки -  потянуло на женщину, и появилась такая подлая мысль закрутить любовь с Фаридой. ( Неприятно вспоминать и сейчас).
Ночью приехал в Худжанд, пришёл к ней на квартиру, приврал ей что опоздал на последний автобус и теперь не могу доехать до Чкаловска.
Она приняла очень радушно, не смотря на поздний час, согрела чаю, достала из холодильника тортик.
Сидя на кухне, я видел, как она расстелила свою кровать – раскладушку не вытащила.
Потом заставила меня вымыться в душе и сказала: -  ложись.
Я лёг на единственную расстеленную кровать в предвкушении волшебной ночи.
В комнату зашла Фарида, бросила ключ на одеяло и говорит:
- Я пошла к подружке, ночевать. Как проснешься, поешь что-нибудь из холодильника. Дверь закроешь на ключ – он запасной. Спокойной ночи, Рудик! – и ушла.
Я как дурак, сел на кровати, почесал глупую голову, посмеялся над собой и лёг на обидно широкую кровать.
Уехал утром рано, с первым автобусом.
На работе было стыдно посмотреть в глаза Фариде, да и Кариму тоже, но она женщина с понятием и настоящий друг - ничем не напоминала о том ночном визите.
Мне так хотелось забыть этот случай, делал вид, что ничего не было. По этой причине, даже боялся отдать ключ, а она не спрашивала, так он у меня и остался.
Может всё-таки съездить к ней, или у Аскарджона узнать, где она? Не хочется лишний раз тревожить начальника милиции, он и так задёрганный и смотрит на меня недоброжелательно, словно я виноват, в  наших бедах.
Правда в глубине души, ползает, корчится, ворчит, отравляя ядом, чувство неосознанной вины.

Я иду, размышляю, постоянно оглядываясь, присматриваюсь по сторонам. Подхожу к дому, замечаю троих - не европейской наружности.
Я остановился, спрятался за угол.
Незнакомцы стоят, мирно разговаривая между собой. Настораживает то, что они молодые и то, что они стоят недалеко от моего подъезда.
Подождал. Они стоят.
Решил обойти с другой стороны - может, удастся пройти мимо их, не пересекаясь.
Прохожу между домами. Подхожу с другой стороны и за углом, лицом к лицу сталкиваюсь, с тем жирным таджиком, которого бил каской по голове в песчаном карьере!
Я бросился бежать в сторону своего подъезда, в надежде заскочить в квартиру, забаррикадироваться и звонить в милицию.
Трое продолжают спокойно болтать. Жирный орёт на таджикском языке, и они спохватываются  - кинулись мне на встречу.
Я, прибавляя скорости, ухожу в сторону. С разгона перепрыгиваю живую изгородь – у преследователей такое не получилось, и мне было подарено несколько секунд форы.
Пробежал через двор школы, стараясь между домами пробраться как можно ближе к милицейскому управлению. Если они на машине, то здесь не проедут...
Преследователей осталось двое, да и те отставали, видно со спортом не дружили – анашисты проклятые!
Бандиты, однако, тоже поняли, что я побегу в милицию и когда я выскочил к дороге, там стояла чёрная «Волга» и в ней двое.
Я не убавляя бега, перебегаю дорогу вправо по направлению парка, сторону нашего магазина.
«Волга» рванула за мной, немного обогнала меня и тормознула. Я сзади её перебегаю улицу и бегу в сторону химического комбината.
Они опять отстали. Но я попал не в очень выгодное положение – с двух сторон бетонный забор, высотой в два с половиной метра, с густо накрученной, наверху, колючей проволокой. Дорога прямая открытая и на машине догнать могут запросто.
Впереди закрытый шлагбаум, через железную дорогу и стоящие перед ним четыре грузовые машины.
Только бы успеть добежать до них – там «Волга» не проедет!
Сил осталось мало, еле шлёпаю ногами. Добегаю до машин, а на дорогу выезжают бандиты.
Вот где взяло отчаяние! Шофера, понятно, честные люди, но никто не заступятся, не будут спорить с таджиками, тем более бандитами.
Последняя машина, ЗИЛ-130, с металлическим кузовом, стоит с не заглушённым мотором, дверь открытая, сам шофёр  в стороне поласкает пластмассовую бутылку.
А, теперь уже всё равно! – Заскакиваю в кабину, скидываю ручной тормоз, включаю скорость. Выворачиваю руль влево, объезжаю машины.
Водитель кричит, мотор ревёт, незакрытая дверь болтается, визжат тормоза подъехавшей «Волги», чуть не попавшей под колёса грузовика...
Про себя краем мысли отмечаю – опять машина, опять погоня.
Между забором и шлагбаумом  проскакиваю на рельсы, С трудом, с заносом и проскальзыванием, преодолеваю рельсы, выезжаю на трассу. Здесь развилка дорог – в  Худжанд, Кайраккум и другая сторона в Канибодам.
Почти не думая еду прямо в Кайраккум. Там у меня есть один знакомый, который, наверное, не откажет приютить на пару суток.
Только сейчас увидел, что еду как попало, встречные автомобили шарахаются как от чумного, то есть правильно – от чумного.
Немного успокаиваюсь, принимаю, правея, переключаю скорость, немного путаюсь, но нахожу нужную, включаю, прибавляя скорость и газу.
Вперёд, да поможет нам Бог – думаю на русском, а вслух говорю – Gott mit uns!
На дороге встречных машин немного. Обогнало несколько легковых, но ничего примечательного не замечаю.
Главное -  еду.
Проезжаю мелькомбинат  - город близко.
Но нет покоя в этом мире! В обозрении зеркала заднего вида появляется, проклятая, чёрная «Волга».
Въехал в город, немного сбавляя скорость. «Волга» следует за мной в метрах тридцати, не обгоняя и не отставая. Нигде не вижу подходящего места для остановки и не могу оторваться от преследователей. Не останавливаясь на светофорах, проезжаю городок по главной улице. Бандиты, прикрываясь мной, так же не останавливаются.
Впереди уже видно Кайракумское море. Там на плотине ГЭС есть милицейский пост, обычно стоит милиционер с автоматом.
Мои надежды не оправдались, на посту никого не было.
Как только проехали плотину бандиты попытались меня обогнать слева. Я их прижал так, что они чуть не вылетели с дороги – отстали немного.
В этом месте начинается длительный  подъём, и я съезжаю с асфальта на просёлочную дорогу, вдоль реки Сыр - Дарья.
Теперь решил уйти от преследования  при переезде через речку, впадающую в Сыр-Дарью.
Она неглубокая для грузовой машины, а вот для «Волги» скорее всего непреодолимая. Дно каменистое, течение быстрое – я проеду -  они нет. Обогнать не дам, лишь бы огнестрельного оружия не было.
Пыль, поднятая моей машиной, густой пеленой скрывало, то, что творилось сзади.
Вот и речка! Чуть сбавляю скорость, врезаюсь в воду. ЗИЛ-130 ревёт, пробуксовывает, зигзагами пробирается по широко разлитому устью. На пониженной скорости преодолеваю подъём на берег, поднимаюсь наверх и только тогда оглядываюсь.
Сзади никого нет.
Когда они отстали? Куда делись? Наверное, поняли мой замысел и едут в обход?
Снова набираю скорость.
Выбираюсь на шоссейную дорогу – никого. Спокойно проезжаю мимо посёлка Палас, но понимаю – если они поехали в обход, то скоро меня догонят.
За посёлком снова сворачиваю к Сыр - Дарье. Уже по бездорожью  напрямую,  по крутому склону, спускаюсь с берега въезжаю прямо в воду.
Мотор глохнет. Открываю дверь. Вода по самый пол кабины, тихонько плещет и больше ни звука.
Осматриваю кабину, нахожу целлофановый пакет с тряпьём – подойдёт! Выкидываю тряпки, быстренько снимаю одежду, укладываю в пакет. Более тщательно укрыл документы, подумал, и ключ от квартиры Фариды положил в паспорт.
На другом берегу реки находится посёлок Унджи, который примыкает к городу Худжанду. В чём моя задумка – переплыть на другой берег. Там по обстановке – или добираться домой или на квартиру к Фариде. Если её не будет дома,  - не беда у меня есть ключ.
Вода довольно прохладная, не беда, я привыкший, перетерплю, хотя ширина реки здесь, метров семьдесят будет.
Но тянуть время некогда. Плюхаюсь в воду по пояс.
-Ух, - вода обжигает ноги.
Хотел зайти в воду потихоньку, но берег крутой и пришлось сразу же плыть.
Впрочем, к холодной воде быстро привык, и я поплыл, придерживая целлофановый мешок. 
Меня  сильно сносило течением и эти семьдесят метров превратились, в более чем полукилометр.
Плыл, всё время, оглядываясь, но никого на оставленном мной берегу не увидал.
Солнце уже пряталось за деревья.
- Ещё один день прошёл – подумалось мне. От холода ломило виски...
Когда добрался до берега пришлось проплыть ещё, пока не нашёл небольшую заводь.
Оделся. С одной стороны брюки немного подмокли – ерунда – главное документы сухие.
От заводи шла тропинка, по ней я и отправился в посёлок.
Посёлок растянулся по всей центральной дороге до самого Худжанда, и идти можно только по ней, отходящие улочки в основном заканчивались тупиком.
Начала побаливать нога, видно, сказался долгий бег и холодная вода, к тому же быстро темнело.
Перспектива оказаться в ночном посёлке, не очень приятная. Попадись ночью человек с европейской наружностью, хулиганистым таджикам, обязательно изобьют или даже убьют.
Машины ехали с зажжёнными фарами, от которых я хоронился за деревья. Людей на улице не было. Луна сквозь дымку тускло освещала землю.
Сзади блеснул свет, приближалась следующая машина. Я встал за ствол старого тутового дерева. Она проехала и осветила идущих мне на встречу трёх мужчин.
Опыт последних часов подсказывал – лучше вообще ни с кем не встречаться, особенно в столь позднее время.
Отступая назад, я свернул в  переулок. Переулок был пуст и страшен и так же как большинство был не прямой, а извилист. С двух сторон высились дувалы – заборы, выложенные и кирпича-сырца, с одной стороны освещаемые луной, с другой скрытые в темноте. За дувалами не видно строений – дворы угадывались по высоким сплошным деревянным воротам, запертыми  на крепкие засовы до самого утра.
Судьба продолжала смеяться надо мной!
Троица шла медленно,  и сворачивает именно в переулок, где находился я.
Двое поддерживали третьего с двух сторон. Разговаривали на русском языке, с сильным восточным акцентом  - точнее, говорили двое, третий мычал что-то неопределённое, видно был сильно выпивший.
Сопровождающие поддакивали пьяному и говорили - ... уже близко, сейчас придем, плов кушать будем, чай пить...
Я продолжаю отступать по теневой стороне. Дальше следовал поворот, и весь переулок освещался луной. Думаю - как поступить – продолжать прятаться или пойти навстречу и пройти мимо, но последующее событие, сразу поставило точку над моими раздумьями.
Они остановились прямо на освещённом месте. Один отошёл на шаг в сторону, в его руке при свете луны блеснуло лезвие ножа. Схватив пьяного за волосы, запрокинув ему голову, старательно перерезал горло. Сопровождающие отскочили от своей жертвы, дабы не испачкаться кровью, стали ждать, когда тот перестанет дёргаться.
Упавший хрипел с бульканьем, дёргаясь ещё минуты две, прежде чем затих.
Теперь двое говорили на таджикском языке. Они присели на корточки и стали обыскивать труп, точнее, просто грабить. Звякнуло железо и звуки монет. По голосам чувствуется радость. Зажгли маленький светодиодный фонарик, тут же на месте деля добычу. Я подумал отойти подальше назад.
Незаметно - не получилось. Подвела сухая ветка попавшаяся под ноги.
Не знаю, как бы они прореагировали, но я бросился бежать.  Те разом взвизгнули и кинулись за мной.
Зная, что переулок заканчивается тупиком, забежав за следующий поворот, с разбегу прыгнув на дувал, перелез через него, стараясь меньше шуметь, лёг на землю и затаился.
Слышу, как протопали бегущие.
Испытания, однако,  не кончаются. Загремела цепь, со стороны ног, подошёл огромный пёс, глухо ворча, постоял, сделал звук, словно зевает и отошёл.
Слышу за забором снова голоса. Негодяи возвращаются, тоже залезая на дувалы и заглядывая во все дворы, понимая, что я никуда не мог убежать.
 - Что я ещё мог? – пополз мимо пса в его будку.
В это время один из убийц влез на забор и стал светить во двор фонариком. Пёс вскочил и глухо залаял.
Ушли.
Пёс походил, поворчал и улёгся на прежнее место.
В грязной, пропахшей псиной  будке, было тепло и безопасно. Мне даже удалось немного вздремнуть.
Просидел я в ней до утра. Стало светать, пока я решился выбираться с этих мест.
Вылез из будки, с трудом разминая затёкшее тело. Сделал несколько шагов к забору. Пёс поднял угрюмую морду, смотрит, не спуская глаз, но не вставал и не издавал ни звука.
Я залез на дувал, глянул последний раз на собаку. Пёс, уже опустив голову на лапы, закрыл глаза приготовившись спать.
Быстро пробежался по пустому переулку до места убийства, но там трупа не было, только впитавшиеся в землю кровь. Вышел на широкую проезжую улицу и двинулся в сторону города.
Теперь я был как на ладони! Появись сейчас бандиты мне не убежать. Шёл, уповая на Бога, на счастливый случай, на ангела хранителя...
Единственное место, где я мог найти, хотя бы временного отдыха, это квартира Фариды.
Теперь я боялся всего – меня могли искать бандиты, меня могла искать милиция – за угон машины.
 Если найдут труп, который убийцы могли забросить кому-нибудь во двор, тоже могут подумать на меня. К этому есть предпосылки – навстречу попадаются редкие прохожие, с удивлением поглядывая на меня, грязного, измученного, европейца в таджикском посёлке.
Одного подозрения, достаточно,  для проведения местными жителями самосуда, со смертельным исходом.
Единственно на кого я мог надеяться, оставался Аскарджон – но, захочет ли мне помогать? У него видать неприятности на работе, если станет возиться со мной – добавятся ещё, если сдаст меня – получит более уверенную позицию.
Надо обязательно переговорить с Фаридой.  Недомолвки, чаще приводят к недоразумениям и бедам, чем тяжёлый, но откровенный разговор. Тем более, Тюню прикончили, новость, имеющая право попасть в разряд приятных. (Давно ли,  я так мог подумать вообще?)
Я хожу в город. На улицах много народа, потому продвигался обходными путями, дворами, избегая центральных улиц.
Наконец-то я добрался до дома Фариды.
Вконец уставший физически, почти моральный труп, с трудом преодолел лестничные пролёты, встал возле двери, прислонившись лбом к косяку. Отдыхаю.
Электрический звонок разломан, дверь заперта. Боясь привлечь внимание соседей, открываю дверь своим ключом и тихонько проскальзываю в квартиру.
Ещё не прикрыв полностью дверь, замечаю в прихожей, на вешалке, серый плащ с капюшоном.
Я, замер.
Оставив дверь приоткрытой, для освещения полутёмной прихожей, я осматриваю плащ, провожу пальцем по грубой ткани, и палец проваливается в дырку, прорезанной на уровне, чуть, ниже груди.
Сомнений нет – это тот самый плащ, - человека с подземного хода – Карим?
Надежда, горе, страх, радость, ужас – горячей волной плеснуло в лицо.

Но испытания не кончались. Через несколько секунд стало ещё хуже.
Из-за закрытой спальни, слышались глухие стоны. Тихонько подхожу. Приоткрыв дверь, заглядываю в образовавшуюся щель и вижу...
На кушетки лежит Карим. Тёмно-желтое безжизненное лицо,  с закрытыми глазами, жёлтое обнажённое тело, а на нём голая Фарида бьётся в конвульсиях, постанывая в экстазе!!!
Меня трясёт, а смотрю, и смотрю...
Где пределы стойкости психики? Где границы возможности сохранения личности? Сколько несчастий может выдержать человек? Или всё-таки, как сказал философ – если знаешь ради чего, то сможешь всё! Или, просто, молодость сохранила тогда мой разум от помутнения.
Сверх усилием воли, отодвигаюсь в прихожую, в состоянии лунатизма выхожу из квартиры, спускаюсь вниз, и срываюсь на бег.
- Безумная женщина занимается сексом с трупом? Или он жив? Но запах! Тошнотворный запах разлагающегося тела.
Я выбежал на центральную улицу, дошёл до остановки автобуса, сел на лавочку.
В глазах потемнело, тихий пронзительный звук, болью засверлил висок...
Упасть не дали – сильные руки подхватили меня, подняли...
Сознание не отключилось полностью – помню, как меня вели, усадили в машину, как ехали.
Через какое время - не знаю, открыл глаза, осмотрелся.
Я сидел на заднем сидении «Волги», с двух сторон подпёртый парнями азиатской наружности – за рулём сидел, тот самый жирный таджик... - я проваливаюсь в темноту...
Очнулся, когда въезжали в Чкаловск.
Машина повернула направо, заехала во двор, бывшего крытого рынка. ( Там, впоследствии, было несколько магазинов под общей крышей, в то время считалось, какой-то базой промышленных товаров).
Меня выволокли из машины. Жирный водитель пытался пнуть меня, но двое его подельников, не позволили.
Между собой они постоянно разговаривали на таджикском языке.
Из помещения вышел высокий, осанистый таджик. По тому, как притихли бандиты и замерли в ожидании приказания, можно было предположить, о более высокой значимости в бандитской среде, новоявленного субъекта.
Он подошёл ко мне, удерживаемого с двух сторон, посмотрел в глаза и не с того, не с сего, ударил костяшкой большого пальца по голове. Резкая боль, словно, стала стягивать поверхность черепа к месту, куда был произведён удар.
Дёрнулся вырваться – но где там!
Высокий ещё раз ударил меня согнутым указательным пальцем, наотмашь, из носа потекла кровь.
Что-то отрывисто сказал по-таджикски, и меня потащили в подвальное помещение, на каждом повороте разворачивая пинком ноги.
Затащили в какую-то комнату, бросили на пол, с лязгом закрыли дверь.
В комнате стоял полумрак. Свет проникал в помещение через узенькое окошко под самым потолком, заделанное стальной решёткой.
Очень сильно хотелось пить.
На моё счастье, в углу, находился пожарный гидрант. Попытался его открыть, но не смог.
Поискал какое-нибудь приспособление – ничего подходящего. Зато обнаружил кучу тряпок.
Намотав на вертушку крана, с усилием, слегка приоткрыл и напился, тёплой с привкусом ржавчины воды. Затем лёг на тряпки и забылся сном.
Проснулся. Хотелось, есть до боли в животе, хотя отдохнул и чувствовал себя намного бодрее.
Никак не мог сообразить, сколько времени, и какое время суток. В окошке темнота, а в помещении горит светильник – значит вечер или ночь. Хотя не исключается и начало утра.
Детальный осмотр помещения ничего нового не дал – удрать нельзя, вооружиться нечем. Вверху проходит труба.
- Вот – с сарказмом думаю я – повеситься можно, свить верёвку из тряпок ... и все мучения кончились!
Снова улёгся на тряпки и попытался уснуть.
За дверью послышалась возня, шумное дыхание и хрипы. Снова тишина. Лязг запора и дверь открывается.
Я сжался на полу, приготавливаясь к самому худшему. В помещение моей тюрьмы входит... – Карим!
Вскакиваю, с изумлением разглядывая его, и душа наполняется горечью и страхом.
Карим в том же сером брезентовом плаще, с дыркой от ножа. Лицо, в свете фонаря, бледное с темными пятнами, тусклые глаза, и не стойкий, но, всё же, запах трупа.
Преодолевая ужас и отвращение, подаю ему руку:
Здравствуй Карим. Я рад, что ты жив!
Он подал свою, и раздался незнакомый, утробный голос:
- Нет, Карим умер, только рано ему в могилу, есть ещё неоплаченные долги.
Коснувшись его руки, я отдёрнул свою – ладонь была липкая, холодная, неживая.
- Карим! Это ты был, там, в подземелье? Прости, я не знал, я очень боялся за Эмму и её дочек. Я же не знал, как же так – Карим?
- Что ты мог сделать своей железякой?
В этом ответе послышались, те, знакомые нотки своеобразного,  каримовского юмора.
Карим, тем же утробным голосом, усиливая внутренним скрипом сказал:
- Пойдём, пришло время для нас и для них!
- Пойдём!
У меня вдруг появилась решительность, хотя я даже представить не мог, как мы будем противостоять многочисленной банде. Но Карим пришёл же сюда, и он знает больше чем я, да, и чего мне бояться, если у меня друг – «зомби»!
В коридоре подвального помещения перед моей дверью лежал мёртвый бандит с затянутой верёвкой на шее. Синюшнее лицо, рука неестественно вывернута, мокрые штаны от мочи.
Видимо это мой охранник. Кто его так – я не сомневался.
Мы поднялись по ступенькам вверх.
Карим шел, уверенно ориентируясь во множестве дверей.
Неожиданно из бокового помещения выходит сонный, угрюмый тип.
Он, остолбенев, расширенными глазами, таращится на Карима, мелко-мелко теребя пальцами рубашку.
Карим, как бы проходя мимо, вдруг резко взмахнул рукой. Движение быстрое, непредсказуемое, в кулаке блеснуло лезвие, толи бритвы, толи обломка ножа. Горло разверзлось, и хлынула кровь.
Бандит сделал несколько шагов убегая, упал, продолжая скрести ногами.
Когда он падал, звякнуло железо на кафельном полу. Ухватив его за руку, переворачиваю, ощупываю пояс, где был слышен звук, вытаскиваю пистолет.
Никогда не держал настоящий пистолет в руках. Не знаю даже как проверить его – заряжен или нет.
Карим, молча, поманил меня рукой – за мной.
Мы двинулись дальше.
Мой друг шёл очень тяжело, и его начинало немного трясти.
- Карим! Что с тобой – я могу помочь!
Но он покачал головой. Подвёл к какой-то двери, показал рукой – заходи – пропуская меня вперёд.
Я захожу, и за мной закрывается дверь.
- Карим, ты что? Открой – я кричу шёпотом.  Карим открой, я пойду с тобой!
- Прощай Рудик! Тебя скоро освободят, сиди тихо.
- Карим, останься! Подождём вместе, тебе так нельзя, тебе в больницу надо! Карим...!
Больше за дверью не раздавалось ни звука.
***
(То чего я тогда не знал).
Аскарджон  объявил тревожный сбор.
У него на столе лежал развёрнутый план города и подробный чертёж крытого рынка во всех уровнях.
Начальник милиции сидел за столом и мучительно размышлял. План операции разгрома банды – «сырой», без тщательной проработки деталей, что никак не соответствовало его натуре. Но нет времени, нет возможности на решение всех тонкостей, предстоящего дела.
Сегодня единственный день, когда банда в полном составе находиться в городе. Конечно самые главные заказчики, находятся в Душанбе, в тёмных коридорах власти, но после разгрома банды навряд ли они сразу подымут шум, или вообще затаятся – по крайней мере, будет время принять контрмеры.
Если упустить время, вот тогда действительно, тёмные покровители,  применив власть, помешают расправиться с преступниками, а с ними, на их беду, у Аскарджона оказались личные счёты.
Он уже знал, почти всех бандитов, знал их главарей, знал специфику и назначение банды.
 На основании переработанных документов, опросов осведомителей, собственных наблюдений выяснялась общая картина деятельности преступной группировки. Здесь пересекались дороги многих интересов: - раздел сферы влияний, начало противостояния узбеков и таджиков, подготовка к «тихому» замену политических фигур, контроль за движение опиума и Афганистана в Россию и Европу.
Возня с магазином и племянником, часть плана дискредитация начальника милиции, его служебного или физического устранения.
Ещё, очень сильные, сомнение, вызывало обстоятельство, то что во многом ему помогал неизвестный помощник. Он присылал  записки, звонил, изменённым, утробным голосом, с подробными сведениями о передвижения, бандитов,  их численности, местах базирования, номера транспортных средств. Подсказал имена работников милиции настроенных на помощь преступникам.
Неизвестный уже сообщал,  что, на днях, в здании крытого рынка будет сбор группировки, в котором будут находиться около четырёх дней.
 И вот сегодня раздался звонок: – Аскарджон, захвачен ваш друг Рудольф Майер, они хотят использовать его, во вред тебе. Каким способом точно не знаю, но брать их надо сейчас, пока они не разъехались. Помоги - Майеру! Он находится в комнате, на двери которой, мелом, нарисован круг.
Аскарджон глянул на часы, проверил пистолет и пошёл на квартиру сбора.
Представляя специфику предстоящей операции, он, сбор отряда по ликвидации банды, назначил на частной квартире, своего друга.
Здесь были только верные ему сотрудники милиции, несколько его лучших друзей и двое родственников. Здесь же находился, незаменимый в таких делах, свободный охотник – Усто Икром.
Обговорены действия, распределены роли, проверено оружие.
- Главных из бандитов, -  в живых не оставлять! Мелочь повяжем, которые сами будут сдаваться – в который раз повторил Аскарджон.
Никто толком не понимал, почему на этом делал упор начальник милиции, но знали, что Аскарджон никогда просто так не говорит, значить надо и так будет сделано.
Отряд разделён на две группы. Милиционерами командовал Аскарджон, гражданскими – Усто Икром.
Свободный охотник был вооружён неизменным укороченным карабином и длинным ножом.  На руках людей из его группы – автоматы «Калашникова» и два охотничьих ружья.
- Ружья применять в исключительных случаях, надо постараться вообще не применять их ... – тихим голосом наставляет своих Усто Икром.
- Аллах бисмиллях рахмони рахим... Алга! – поднимаясь, говорит Аскарджон.
Все выходят во двор и рассаживаются по машинам.
***
Проехали в окружную, за квартал оставили машины и пошли пешком.
Подкрались к зданию. Сняли охранника, связали и отправили в машину. Другого охранника нашли задушенным – таинственный помощник, видно провёл подготовку для вторжения.
Действуя по плану, Аскарджон повёл группу к складской двери, ведущей в подвал. Обычно она закрытая изнутри на засов, сейчас была открыта.
Хотя аноним всё указал точно, именно здесь начальник милиции опасался подвоха.
Проверить безопасность послали Усто Икрома и одного с автоматом.
Проникнув за дверь,  они вернулись через пять минут.
- Всё спокойно, там ещё один убитый.
Теперь Аскарджон действовал смелее.
Оставив Усто Икрома со своими людьми наружи, поручил  ему взять под обстрел выходы.
Группе милиционеров приказал:
- Собой не рисковать, вперёд не забегать, стрелять на поражение, выбивать главных. Не трогать только высокого Ахмеда. Его доставить ко мне, если меня убьют – убить и его! В подсобные помещения, где на двери нарисован круг и в холодильное помещение входить после окончания операции. Кто бы там не был – не стрелять.
Спустились в складское помещение. Проход подвала был освещён и никого, кроме двух трупов.
Прошли подвал и по бетонной лестнице поднялись на уровень первого этажа...
***
Прошло некоторое время. Я уже сидел на полу и просто ждал, чем всё закончится.
Где-то через час я услышал тихие шаги по коридору. Снова тишина.
Затем раздались крики и выстрелы – одиночные и автоматные очереди.
Дверь моей новой тюрьмы деревянная и только, как я заметил, снаружи обита жестью. Отошёл от неё, опасаясь, как бы, её не пробили пулями, спрятался за железную бочку наполненную песком.
Там шёл натуральный бой – выстрелы беготня треск ломаемых предметов...
После взрыва, наверное, гранаты, возня пошла на убыль. Слышались одиночные выстрелы и ходьба шагом. Затем наступила тишина.
Я ждал, что будет дальше.
Прошло ещё, наверное, полчаса.
Возле двери послышались шаги нескольких человек. Загремел сброшенный засов, дверь открылась. Входят – Аскарджон, с ним лейтенант милиции и ещё один в гражданской национальной одежде.
Я поднялся навстречу.
- Рудольф это ты? Салом!
- Здравствуй Аскарджон ага!
- Вот что Майер, сейчас, поедешь с ним домой. Не бойся, со сволочами покончено, которые тебя знали, убиты. Запомни, тебя здесь не было, ты был у себя дома, и кто бы ни спрашивал, говори – был дома. Все вопросы потом!
Я пытался спросить про Карима, но Аскарджон пресёк попытки заговорить. Наверное, он не хотел вопросов, при посторонних и я замолчал.
Мой сопровождавший потянул меня за рукав.
Я всё-таки обернулся  и крикнул: - Он здесь, вы его нашли?
- Я знаю, найдём! - ответил начальник милиции.
- Ако, джур ба рафтем (брат, пойдем) – продолжает тянуть за рукав гражданский.
Я его понял и кивнул соглашаясь.
Мы пошли по подвалу и никого, не встретив вышли на улицу.
Ещё было темно, но уже утренний ветер нагонял прохладу.
Прислонившись к стволу акации, опёршись на карабин, подрёмывал Усто Икром, однако как напряглась его рука, я догадался, что осторожность не покидала свободного охотника, и скорее всего он зорко следит за нами из-под прикрытых век.
Мы пешком прошли два квартала и только тогда подошли к стареньким «Жигулям».
- Вот он тебя довезёт куда надо – вполне сносно на русском, сказал сопровождающий.
За рулём сидел подросток лет четырнадцати, с серьёзным выражением лица.
- Куда ехать?
- К озеру, к девятиэтажкам.
Машина завелась не сразу. Парнишка раза три крутил стартёром. Наконец-то поехали.
Приехали. Старушка вахтёрша уже открыла двери подъезда, но лифт почему-то не работал.
Пришлось подниматься пешим порядком.
На четвёртом этаже я совсем обессилил, навалилась невыносимая усталость и страх. Чуть не плача с невыразимым усилием, цепляясь за перила, с трудом переставлял ноги, двигался вверх – садился. Вставал и опять шёл еле-еле...
Поднялся до своей квартиры. Теперь не отсутствие сил, а страх не позволял открыть дверь.
Поискал ключ и никак не мог найти. Документы на месте, ключ от квартиры Фариды, тоже есть – моего ключа небыли.
Потянул дверь на себя. Оказалось не заперто, а с другой стороны в замке торчал ключ.
Заглядываю, прислушиваюсь – тишина.
Осторожно вхожу, оглядываю комнаты, ванную, кладовку, балкон. Закрываю дверь на ключ и с последним усилием добираюсь до дивана.

Кошмарный сон прерывается мыслями, опять сон на несколько минут,  раздумья и очередное забытье...
Поднялся к полудню, с  трудом сообразив, что звонит телефон.
Поднимаю трубку – да, слушаю!
Звонил  брат Карима:
- Рудольф, Аскарджон нашёл Карима,  у бандитов в холодильнике, на крытом рынке, в подвале. Приходи проститься с другом. Поторопись, похороны сегодня.
- Стой! Заорал я. Какие похороны, он же живой!
- Нет, Рудольф, он мёртвый.
Трубка загудела короткими гудками.
Я стал моментально собираться.
- Как это мёртвый? Он живой, они ошибаются и тогда в морге ошиблись. Они ничего не понимают... сейчас я приеду... сейчас...
***
Схватив на кухне горсть конфет и засохшую булочку, я побежал к дому Карима.
 Сил, правда, хватило ненадолго – пришлось сесть на скамейку от сильного головокружения. Трясущимися руками разворачивал обёртки конфет, и ел их, не ощущая вкуса. Догрыз булочку  - стало намного легче.
Бежать, конечно, не смог, но добрался  не останавливаясь.
Возле дома Карима было много народу. На лавочке возле калитки сидело несколько стариков. Во дворе тоже стояли и сидели мужчины. На открытой террасе женской половины, вопили женщины.
Ко мне, навстречу, вышел Аскарджон, одетый в национальный костюм, бледный, с воспалёнными глазами.
Он приобнял меня.
- Нет Карима! Ушёл от нас Карим! Иди, посмотри на него в последний раз.
Я зашёл в комнату, где на возвышении покрытой ковром лежал Карим.  Он немного изменился,  сошла ужасная  желтизна, выражение лица спокойное, умиротворённое. Мне казалось, что он сейчас живее чем тогда.
Я подошёл близко и хотел тронуть его рукой, но меня остановили.
Я кинулся к Аскарджону.
- Он же живой!
Аскаржджон крепко сжав мою руку, отвёл меня в одну из комнат, в которой никого не было.
- Майер, не дури! Мне вчера один из бандитов, тоже говорил, что Карим жив. Я сам, когда нашёл его, видел, как у него шевельнулись губы.
Карима проверяли врачи и подтвердили смерть. Может быть, они ошиблись в первый раз, я чувствовал, что мне помогает человек, хорошо знающий меня... эх, если бы я знал раньше...
Аскарджон закрыл глаза руками.
Что я мог ему ответить, даже сегодняшней ночью я не был, уверен – жив Карим или нет, когда шёл с ним по полутёмному подвалу.
Тронув его за рукав спросил:
- Как вы меня нашли – случайно или кто подсказал?
Аскарджон протёр глаза, успокоился.
- Мне помогал один неизвестный. Он навёл на бандитов, он позвонил, что тебя поймали, и ты находишься в комнате, на двери которой нарисован круг. Так оно и было.
Я теперь о многом догадываюсь, но прошу тебя об одном – забудь все, что было с Каримом и никому об этом не говори. Здесь много стариков и есть недалёкие люди, могут не понять. Скажут нечистая сила и всё такое...  и не надо, что бы знали в милиции.
Я промолчал.
Аскарджон встал.
- Я пойду. Будут ещё приходить люди – надо встречать.
Я тоже вышел во двор, но среди незнакомых людей чувствовал себя неловко.
Мимо меня прошёл брат Карима, посмотрев отчуждённо, не заговорив.
Чувствуя чужим среди этих людей, я  вышел на улицу и столкнулся с Фаридой. Она шла поддерживаемая сестрой Карима – обе заплаканные.
Фарида сильно изменилась, словно добавила себе возраста лет на десять, немного пополнела, чуть сгорбилась. Куда делась прежняя, искромётная, неунывающая Фарида, не было так же и видимого на лице помешательства.
Она посмотрела прямо в глаза, чуть-чуть уголки губ тронула улыбка:
- Здравствуй, Рудик.
Но потом опустила голову, и они пошли в дом.
Я пробормотал приветствие как можно выразительней, яснее не получилось – меня душили слёзы...
Мне было нехорошо, но уйти я не мог, это были похороны, не только моего друга. Это хоронили мою молодость, мою прежнею жизнь и мою родину...
Громко заголосили женщины, с надрывным криком и напевными причитаниями. Заговорили мужчины и через минуту вопли вылились во двор.
На деревянных носилках, покрытых коврами, мужчины вынесли тело Карима. Процессия прошла мимо меня и двинулась на мусульманское кладбище, быстрым шагом.
Я не пошёл.
Сзади подошла Фарида.
- Рудик, куда они его несут?
- Фарида! Карим умер, его хоронят, это навсегда, понимаешь?
- Карим больше не придёт?
- Нет, не придёт – я замолкаю, глотая солёную влагу.
- А как же теперь я?
Фарида печально вздыхает и падает в обморок.
Я еле успеваю подхватить.
Подбегают женщины усаживают  её на скамейку, принесли воды – брызгают, хлопочут...
Как хочется, обнять, прижать к себе, нашу подругу, милую Фариду, как хочется расплакаться вместе с ней и только дурацкое стеснение, мысль о мнении окружающих, сдерживает, такой естественный порыв...
Я ухожу.
Сначала добрался до своей квартиры, собрал сумку и отправился к тёте Любе.
Рассказал им сочинённую легенду об уничтожении банды, о том, как нашли тело Карима и похоронах.
Остался пока жить у них, боясь признаться, даже самому себе, что просто боюсь оставаться один.
***

И потом я заболел. Поднялась сильная температура, и начались головные боли. Видно сложилось воедино – переживания, холодная вода, переутомление...
Я лежал, не вставая  с постели, почти неделю. Спал урывками, совершенно запутавшись, где явь, а где бред или сон.
Тётя Люба приводила врача, но узнав, что серьёзной болезни нет, от больницы отказалась и решила лечить меня сама. Тем более что врач в основном посоветовал – покой и хорошее питание.
Правда первую неделю я почти не мог, есть, зато стаканами пил заваренный пустырник и мятный чай с мёдом.
Потом дело пошло на поправку.
Два месяца я большей частью, пролёживал на диване, бесцельно, просматривая потолок.
Дядя Миша и тётя Люба, понимающе не трогали меня и с вопросами не приставали.
Страхи немного устранились, но когда два раза вызывали на допрос в милицию, появился страх темноты, и от резкого звука начинала болеть голова.
Особенно вопросов о разгроме банды не задавали, видимо Аскарджон сумел сохранить в тайне моё непосредственное участие в этом деле. Я же говорил только о магазине и как меня избили возле дома.
На счёт угнанного «ЗИЛа» не знал даже Аскарджон. Может быть, завели в милиции отдельное дело. Больше всего боялся, случайной встречи, с кем ни будь из тех шофёров, что находились перед закрытым шлагбаумом
В Чкаловске установилась холодная ветреная погода. Небо затянутая дымкой, деревья с облетевшими листьями, серая земля, серые волны городского озера усиливали чувство тоски и одиночества.
Пришёл вызов на переезд в Германию. Аскарджон помог оформить документы на выезд, и заодно оформить мою квартиру, на какого-то своего родственника.
Я собрал вещи – получилась одна сумка. Мелочь  выкинул на свалку, мебель вся осталась новым хозяевам.
Я прошёлся по комнатам и двинулся на выход. Глянул на зеркало в прихожей – на меня в отражение смотрел незнакомый мужчина, с глубоко проваленными глазами с заострившимся  носом, вваленными щеками и затравленным взглядом.
Зеркало у нас было с незапамятных времён. В него смотрелись мои родители. И ещё меня маленького мама подводила к зеркалу, что бы показать самого неряшливого мальчика во дворе.
Зеркало излучало память, и я не мог его оставить чужим людям.
Я вернулся в комнату, вытащил из-под тумбочки гантелью, подошёл к зеркалу и ударил в середину...
С грохотом упали тяжёлые обломки толстого стекла... и стало немного легче.
Я повернулся и увидел стоящего в дверях Аскарджона.
- Попрощался с домом? – чуть насмешливо сказал он.
Я кивнул в ответ.
- Майер. Ты с отъездом не задерживайся, скажу больше – поторопись! У тебя есть возможность начать новую жизнь – не каждому выпадает такое счастье. Я сделал всё что мог и помогать уже не смогу. Прощай!
Крепко обнял меня, повернулся и ушёл.
Я постоял некоторое время, затем закрыл дверь на ключ, бросил его под резиновый коврик  и пошёл вниз по ступенькам.
Сразу же поехал в аэропорт, взял билет на самолёт на завтрашнее утро.
Оттуда поехал в Худжанд к Фариде.
Дома её не застал, зато удалось поговорить с соседкой, которая сказало, что Фариду неделю назад отправили в больницу, и дала номер телефона.
Поехал в Чкаловск к Ивановым. Тётя Люба по поводу моего отъезда не скрывала радости.
Конечно, я понимаю, как я им надоел, тем более с моим талантом притягивать беды.

Вечером перебирал вещи, пролистал ещё раз семейный альбом с фотографиями. Тётя Люба тоже смотрела, вспоминала моих родителей и Эмму, немного всплакнула.
Ночь я не спал. Ивановы, видимо тоже – дядя Миша, раза четыре, выходил на улицу курить.

Утром я попрощался с ними, оставил денег, отказывались, но уговорил.
Вышел пораньше, избрав кривой маршрут – мимо моего дома, мимо озера, вернулся, двинулся вдоль бетонного забора бывшей воинской части, вдоль невидимого под землёй подземного хода, через железную дорогу в аэропорт.
Навстречу мне попался лейтенант милиции Исмаил, заместитель Аскарджона.
Я поздоровался и хотел пройти мимо, но он меня остановил.
- Здравствуй, тебя, кажется, Рудольф зовут? Так вот, если есть возможность, немедленно уезжай!
Немного помедлил, думая говорить или нет.
- Понимаешь, сегодня ночью арестовали Аскарджона, тебя тоже могут вызвать.
Я сказал:
 - Постараюсь.
Умолчав о том, что через два часа я уже буду в самолёте.
Мы разошлись.
- Дядя Карима арестован. За что? Впрочем,  я догадываюсь за что. Ну, ничего, Аскарджон вывернется, не такие дела обделывал! Однако известие чрезвычайно неприятное.
Опять возвращался  холодящий страх  и зашагал быстрее к зданию аэровокзала.
Зарегистрировал билет, сдал сумку в багаж, вышел из здания. Прошёлся вдоль сетчатого ограждения отделяющее лётное поле, на котором стоял Ту-134.
Я ещё раз посмотрел на город.
В легкой дымке виднелись девятиэтажные дома с теперь уже не моей квартирой.
Неожиданно ко мне подходят трое молодых таджиков.
- Ну, чё? Куда летим? – скалится один.
Другой, сплёвывая насвай (жевательный табак) бесцеремонно лезет ко мне в карман.
Я хотел  бежать, но третий таджик, опережая мои мысли, приставил к моему боку нож.
Я оглянулся в надежде на помощь и совсем упал духом, увидав, что к нам подходит ещё группа таджиков.
Впереди этой группы, находился невысокий чуть сгорбленный мужчина или парень, толком не понять из-за коротко подстриженной бородки.
Подошли и остановились в метрах трёх, стоят, смотрят.
Мои грабители замерли, стоят, насупились.
Сгорбленный, выждав паузу, с кривой улыбкой, на русском языке произнёс:
Эй, руки опустили! Я же просил, не попадаться мне на глаза или не понимаете сразу, учить будем! Если что взяли – вернуть! И быстренько слиняли отсюда.
Тот, который шарил по карманам, поднял обе руки:
- Нет, нет, ничего не брал!
Налётчики скрылись так же неожиданно, как и появились.
На меня навалилась слабость, и, не смотря на холод, сделалось жарко. Нервы, нервы стали не к чёрту!
Сгорбленный, приветливо мне улыбнулся:
- Ты не бойся, тебя больше никто не тронет. Скажешь, Олёша Горбун твой лучший кент.
Группа неожиданных спасителей двинулась дальше, ничего не сказав, не объяснив.
Я точно знаю, что никогда их раньше не видел и даже представить не могу, почему они за меня заступились и кто они такие.
Я побрёл к аэровокзалу, с намерением оттуда уже не выходить.
На стене висел телефон. Я посмотрел на него и уже почти прошёл мимо, остановился, вытащил записную книжку, где был записан номер телефона больницы, в которую положили Фариду.
Мучительно размышляю и всё-таки набираю номер больницы.
Больница? Здравствуйте! Скажите, пожалуйста,  к  вам поступала Галиева Фарида, - неделю назад. Как её состояние и что с ней?
Строгий женский голос спрашивает.
- А кто это говорит?
- Это её брат.
- Послушайте, брат, могли бы позаботиться о сестре, создать маломальские условия. Ей, беременной женщине, нужен покой, прогулки на свежем воздухе. Она говорила, что мужа у неё убили, но вы же должны помочь...
Я роняю трубку, и она повисает,  болтаясь и стукаясь об стенку.
Иду туда, где пассажиры уже проходят на посадку. Это бегство, но другого выхода я не вижу. Прощайте все! Прощай Фарида с дитём от «зомби», прощай Карим – человек вернувшийся с того света и снова ушедший в небытие. Прощайте, добрые, тётя Люба и дядя Миша. Прощай город, в котором я родился, вырос и из которого бегу в ужасе. Я еще раз посмотрю на вас сверху...
***
Я спускаюсь по трапу на бетонку аэродрома другого города, другой страны.
Вечер, гул самолётов, и море огней. Слышится немецкая речь
Сквозь ярко освещённый проход попадаю в зал ожидания. Ко мне кидаются – тётя Эмма, Магдалена и Эрика.
Обнимаемся, стоим, плачем. Я боюсь разжать руки, боюсь их потерять – какое счастье, мы вместе...
Эмма сквозь слёзы радости добавляет:
- Рудольф, ты знаешь? Здесь мужчины такие же пьяницы, как и там.
Да тётя Эмма, это там, в прошлом, но не знаю, как это прошлое даст жить в этом настоящем...
***
Я сам придумал эти бесконечные прогулки по городу, потому что оставаться наедине  с горестными мыслями нет никакой возможности.
Никакого, определённого, маршрута нет, только обязательно, постою перед кёльнском собором, и в конце прогулки, посещаю кладбище.
Сначала я не понимал, почему так меня волнует  эта морщинистая готика собора. И только, впоследствии, осознал, что он просто напоминает, те, замки из песка которые мы строили с Каримом,  на берегу Таджикского моря. Это когда приснился сон, как капая мокрым песком, выстроили огромный замок, который и напоминал собор ставший символом Кёльна.
На кладбище мне нравится рассматривать скульптуры – мне кажется, что именно они понимают мои переживания. Их молчаливая выразительность мне вполне заменяет длительные и зачастую необязательную беседу с людьми. Но более всего тянет мысленно поговорить  с изваянием  «Смерть», самой впечатляющей фигурой, в печально-красивом месте Кёльна – кладбища «Мелатен».