Вован рос добрым мальчиком.
Очень людей любил.
А они очень любили ему на жизнь жаловаться.
И ведь всегда помогало!
Бывало, возьмёт старушка какая-нибудь сельская, из глухой деревни, до которой лесной дорогой и на тракторе-то не доедешь, и телегой не доберёшься, возьмёт она фотографию путинскую драгоценную, что глава района ей с оказией перед прошлыми выборами прислал.
Возьмёт икону, в глаза присвятые Вовочкины глянет, да и попросит:
«Вовик ты мой дорогой, родной ты мой, помог бы ты мне? Корова у меня не доится, кормов нет, пенсию Людка-почтальонша второй месяц не приносит…»
И – давай перечислять! Бывало, до полуночи всё рассказывает.
А потом икону под подушку положит. И спать.
А наутро просыпается, идёт по делам своим хозяйственным, в сарай-то заходит, а там…
Батюшки светы!
Мешки с фуражным зерном стоят. Сено вдоволь наготовлено.
Корова сыта и весела.
Стоит, понимаете ли, корова - и доится.
Причём сама!
Старушка в дом, бежать скорей. А у дома, на крыльце, Людка-почтальонша сидит.
Злая, не выспавшаяся.
«Что» кричит «нажаловалась, дура старая, начальству кремлёвскому? А я из-за тебя всю ночь не спала!»
И конверт с пенсией за полгода – хлоп на крыльцо.
И плачет от досады, что не удалось старушкиной пенсией поживиться.
А старушка в дом входит, икону Вована достаёт, да смотрит на неё, любуется.
И Пресвятой в ответ ей улыбается.
Вот какие чудеса-то любовь делает!
Вочка ещё в детстве справедливость полюбил.
Всей душой.
Бывало, увидит, что сильные мальчишки слабого пацана бьют, так подбежит, налетит, растолкает всех, понимаете ли, да так пацана отхерячит!
Врежет, понимаете ли, от всей души!
И скажет слабому-то пацанёнку:
«Потому тебя бьют, что слабых всегда бьют. Это, брат, так природа устроена, даже если ты прав все равно ты лох. Иди-ка ты лучше спортом займись. Дзюдо, к примеру. Тогда сам бить будешь! Уж так, брат, справедливо природа устроена. Баланс, надо понимать…»
А слабый-то пацан слушает его, и уже не плачет.
Понимает – бесполезно.
Справедливость – она слёз не любит. Ей силу подавай!
Вовика народ очень любил.
Народу, правда, поначалу любовь эта не нравилась. Пугала она его.
С непривычки.
Уж очень сильно Вовик народ любил.
Никто ещё так народ не любил, как он.
Бывало, увидит народ – и давай любить!
Народ уж и по кустам от него прятался, и в подъезд забегал, и милицию пытался на помощь звать.
Без толку.
Догонит Вовик народ, поймает – и давай любить его повсюду!
Народ терпел поначалу, иногда кричать пытался.
А потом понял – криком не поможешь.
Любовь – она ведь сила страшная.
Так что втянулся народ со временем, привязался к Вовику..
Чистая да светлая любовь, она ведь никогда без ответа не останется.
Так-то вот.
Вован, когда был маленький, очень любил на трубе сидеть.
Бывало, найдёт где-нибудь обрезок трубы, сядет на него – и сидит.
Час сидит, два сидит. Не слезает.
А прохожие мимо идут да кричат ему:
- Володька, слазь с трубы! Яйца простудишь ! Лучше бы делом каким занялся…
А он не отвечает. Губы надул – и сидит.
И правильно!
Труба – дело очень серьёзное.
Когда Вован вырос в Смольном работал, то очень любил ходоков принимать.
Ходоки к нему отовсюду шли: из Финляндии, из Швеции, из Германии.
Помогали ему, чем могли – деньгами, продуктами.
Потому как понимали: трудится человек, работает, о народе думает. Некогда ему о себе позаботиться. Вот ходоки о нём и заботились.
И ведь как помогали! Бескорыстно, за одно только доброе слово работали.
Один раз даже помогли металлолом со свалок убрать и за море вывезти.
Вот какие добрые люди были!
.
Вован вертикали любил все присоединять.
Бывало играют детишки в соседней песочнице, а он их всех ногами лупит, да приговаривает:
-Итить вашу мать! Это моя песочница, я ее еще в прошлом году обосцал!
Бывало, играет он в песочнице сам, куличики всякие лепит. Горки из песка. Колобки из какашек.
А стоит родителям отвернуться – так вот оно, пожалуйста!
Смотрят – Вован вертикаль выстроил.
И какую здоровущую!
Стоит себе, понимаешь, да на ветру качается.
Ходят люди вокруг, смотрят, ахают.
Удивляются.
А Вован в сторонке стоит, да руки испачканные о рубашку вытирает.
«Хорошую вертикаль я сделал?» родителей спрашивает.
Ничего родители ему, бывало, не ответят.
Только украдкой слезу смахнут, да перекрестятся.