Слоники на комоде

Дуглас-22
Словарь Даля (т. II) определяет слово мещанин еще в этом смысле: «Горожанин низшего разряда, состоящий в подушном окладе (обложении. — Ю.С.) и подлежащий солдатству; к числу М. принадлежат также ремесленники, не записанные в купечество».
Вторым значением слова мещанин тот же словарь указывает: «Человек с мелкими, ограниченными, собственническими интересами и узким идейным и общественным кругозором». Здесь же это определение иллюстрируется словами М. Горького: «Театр, обнажая перед зрителем гнуснейшую сущность мещанина, должен возбуждать презрение и отвращение к нему».
Сам Горький в своих взглядах на мещанство проделал сложнейшую эволюцию — от пьесы «Мещане», 1901 г., еще нейтрально-бытового характера, до болезненно двойственного отношения к мещанству: с одной стороны, предельно резкие, политические оценки, подобные вышеприведенной, с другой — осознание мещанства как мощной доминирующей, но тормозящей эволюцию среды жизни, воплощающейся в таких сложных личностях, как Клим Самгин (огромный неоконченный роман «Жизнь Клима Самгина»), с которым в значительной степени ассоциируется сам автор. Интересно отметить, что эта полностью негативная, политическая и этическая оценка мещанства — основного, стабилизирующего слоя общества — с трудом могла быть понята на Западе, и название пьесы Горького по-английски традиционно передается как «Smug Citizens» букв. «Самодовольные, ограниченные, чопорные граждане». Более поздние советские русско-английские словари дают для «мещанства» с отрицательным смыслом — Philistinism — «филистерство».

Это резко негативное отношение к мещанству в части русского общества революционной поры возникло в значительной мере под влиянием большевистской пропаганды, вследствие общей оппозиции мещанства революционному движению, как результат прямого антагонизма части русского мещанства, группировавшейся в консервативные охранительные союзы (см. черная сотня), к большевизму.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 679-683.
http://ec-dejavu.ru/m/Middle_classes.html

Я здесь специально привёл цитату, говорящую о влиянии большевистской пропаганды на формирование негативного образа мещанства и мещанина, зная о том, как модно сегодня в <определённой> среде винить большевиков во всех грехах.
Так что пост будет и о среде, и о большевиках, и о причинах такого отношения последних к этой среде.

Для начала заметим, что само понятие "большевики" возникло в 1903 году, на знаменитом 2-м (Брюссельском) съезде РСДРП., т.е. значительно позже появления и формирования российского мещанства, определённого как  «городовые обыватели», «среднего рода люди», мелкие торговцы и ремесленники ещё в Указе Екатерины 2-й от 1785 года, а сам словарь В.И Даля, дающий точную характеристику мещанству в социальном и психологоческом смысле, был выпущен в период с 1863 по 1865 годы, т.е. за 40 лет до появления большевиков. Этот момент нам пригодится в дальнейших рассуждениях.

А теперь немного "от себя".
Я даже не помню, когда и в связи с чем впервые услышал слово "мещанин". Понятно, что это было ещё во времена Советской власти. И понятно, что это слово носило тогда отчётливый негативный оттенок. Мещанами и мещанством в те времена называли что-то мелкое и недостойное, но вот что именно и почему тех или иных людей называли мещанами, а те или иные мысли - мещанскими,  я не понимал очень долго. Слишком расплывчатыми были критерии оценки.
Помню какие-то квартиры, где мне ребёнком иногда приходилось бывать, где на комодах стояли семь слоников на кружевной салфеточке, на подоконниках - герань в горшочках, а в комнатах на стенах висели ковры и переливался хрусталь в полированных сервантах.
Про этих людей мои взрослые знакомые говорили "мещане", вкладывая в это слово уничижительный смысл и и произнося его с непременной пренебрежительной усмешкой. А я не понимал, почему.
Меня там поили чаем и угощали конфетами. Правда, при этом, как-то нечаянно выспрашивали о моих родителях, об их работе и зарплате и о том, не ругаются ли дома папа с мамой. Мне эти вопросы не нравились, поэтому я начинал искать способ, как незаметно улизнуть из этого дома, такого красивого с виду и такого неприятного внутри, но почему те люди назывались мещанами, так и не понимал.
Ну не в слониках же дело! И не в герани! И не в коврах с хрусталём! А в чём? В Вопросах? Так ведь такие вопросы могут задать где угодно и кто угодно. Или все, кто об этом спрашивает - мещане? Или у них должны при этом быть семь слоников?  Вобщем, я тогда запутывался крепко в этих вопросах.

Понимание пришло гораздо позже.
Оказалось, что всё гораздо проще, чем думалось.
Разумеется, мещане - это не те, у кого слоники на салфеточке, хрусталь в серванте, машина в гараже или "фирменная аппаратура" на столике в углу. И не те, кто задаёт такие вопросы.
Оказалось, что мещане - это те, кто готов на всё, лишь бы у них никто не мог отнять эти семь слоников и этот хрусталь! Кто задаёт ребёнку вопросы о папе и маме с единственной целью - убедиться, что у папы и мамы нет таких слоников и такого хрусталя. И после этого почувствовать себя хозяином положения.

Когда я это понял, то стал избегать любых контактов с этой публикой, чем немало облегчил жизнь и себе и ей.
Ну ясно, что дрянные люди. Ясно, что скучно с ними до зевоты. Но почему же этот социальный слой подвергался такому остракизму со стороны государственной идеологии?
Ну не из-за слоников же!  Должна же была быть какая-то другая, гораздо более серьёзная причина для такой нелюбви!
Точно  так же, как наркотики, о которых мы и слыхом не слыхивали тогда, мещане в полной мере проявились после распада страны.
Точно так же, как с наркотиков, с них был снят "запрет на свободное хождение".
Более того - точно так же, как наркотики, они стали исподволь и планомерно поощряемным компонентом нашей жизни.
И как наркотики, они стали агрессивно внедряться в жизнь.
Вот тогда  стало ясно, за что суровая Власть Советов не жаловала эту публику.
Те, кто жил в ненавистное время, видимо, вспомнят сейчас, что славных держателей слоников и ковров не наблюдалось ни в стройотрядах, ни на бесчисленных шабашках, ни в геологоразведочных партиях, ни на космодромах, ни в Олимпиийcких сборных, ни в цехах или КБ. Их не  было там, где строилась страна. А ещё раньше их не было на передовой. Их просто не могло там быть.
Потому что там не было слоников. И некуда было бы их поставить, даже если бы они и были. А самое главное - даже если бы и были слоники, и был подходящий комод, - оценить и позавидовать было некому!
В полном соответствии с убийственно точной характеристикой императрицы, эти "среднего рода люди", не обременённые излишним образованием, но наделённые звериным чутьём на дармовщину, группировались в те годы в среде таких же, как они сами, стараясь по возможности не привлекать к себе внимания.
Официанты и швейцары, портные и мясники, туповатые полуграмотные конторские служащие, продавцы, зав. складами, и прочая торговая сволочь, они тихо висели чугунным балластом на шее общества и тянули из него жилы, не забывая при этом проклинать и оплёвывать это общество, в котором им нельзя было открыто заявить о себе.

Время пришло, и они заявили о себе. Во весь голос.
И что изменилось от того, что вместо вожделенных слоников в комиссионках, эта публика скупает тряпки в бутиках, компьютеры и телевизоры,  автомобили и яхты, а вместо комодов - витиеватую мебель с завитушками и вензелями?

Ничего!

Говоря сегодня о многочисленных проблемах, порождённых полностью некомпетентным и насквозь коррумпированным руководством, мы нет-нет, да и скажем с тоской:
- Да не идёт народ на баррикады! Всех всё устраивает! Не хотят люди перемен! Лидера нет! Партии нет! Программы нет! Ничего нет и никого нет!

Так кто именно не идёт и почему? Поспешно и дальновидно выпестованные новой властью мещане? А когда они шли?
В начале XX-го века русское общество, пережившее позор поражения в японской войне, крестьянские войны, кровопролитие 9-го Января и Ленский расстрел, ещё более нетерпеливо ожидало перемен. И возмущалось пассивностью толпы, её нежеланием и неспособностью видеть очевидное.
Той самой толпы, которая, как и сегодня, состояла из мещан и вместо любых активных действий угощала себя Шустовским коньяком и пирожными от Вольфа в то самое время, когда рядом, за углом, матросы, не пившие коньяк с пирожными, арестовывали Временное правительство.
Зато, поев пирожных и оглянувшись вокруг, вчерашняя толпа быстро поняла, что И Шустову и Вольфу пришёл конец, как и всему дореволюционному благолепию!
И начала тихонько поскуливать хором с осуждением проклятых кровожадных матросов.
Вам это ничего не напоминает?
Не тут ли причина такого резко негативного отношения к мещанству со стороны передовой интеллигенции тех лет? Не это ли причина для медленного, но верного прозрения Горького, который сам вышел из низов общества и более многих понимал необходимость перемен?
И не это ли имел в виду мудрый В. И. Даль за 50 лет до этого горького прозрения? И не на его ли мыслях учился сам Горький?

И не потомки ли той толпы, пёстрые и крикливые, как попугаи на ярмарке, яростно кричат вам  всё теми же полуграмотными голосами, что любые перемены - зло и что
худой комод со слониками лучше завтрашнего благополучия, в котором опять не будет слоников на комоде?
И не эти ли голоса клянут на все лады режим, при котором они сидели в подполе?
Узнаёте эти голоса, полные "неиллюзорного" страха за слоников на комоде?
Это и есть ответ на вопрос о причинах "народного терпения и непротивления".