В одном прекрасном далеко, где клубы дыма танцевали с роем облаков пушистых, а трава зеленая, извиваясь, пересекалась с черными каменными тропами, жила была одна очень красивая, но очень грустная девочка.
Чиста была душой, добра и жизнелюбива, но грусть оковами сжимала сердце юной девы. Она как и все вроде, гуляла, танцевала, улыбалась, однако, оставаясь в тишине вечернего одиночества, тонула в море горечи, копившейся годами.
Дни перетекали в недели, те, соответственно, перетекали в месяца, а их уже года сменяли, по свойственному времени естеству. Девочка будто отказывалась замечать, те удивительные и прекрасные вещи, происходящие вокруг. Все те мелочи, не замечая которых, мы и не живем по сути. Что-то, в глубинах сознания, подло, резко, отводило взор ее, ведя за собой вновь и вновь, в мир теней, в царствие мрака.
Так продолжалось бы и дальше, пока однажды, в один миг, не повстречался ей одинокий скиталец. Отшельник, баламут и пьяница. Жалкий бродячий-музыкант, которого простые люди, старались обходить стороной, пряча от него глаза. Той ночью, как обычно, затягивая сигарету, он выдавливал аккорды из своей старенькой гитары, под единственным рабочим на всей улицы фонарным столбом. Она, все также плененная тоской, плелась во тьме, взглядом безжизненным царапая асфальт. Вдруг, тишину разрядил легкий, незамысловатый мотив.
Девочка остановилась. Не поднимая головы сперва, стала вслушиваться, а после, искренне так, улыбнулась...
Она бросила взор в сторону, на ту одинокую скамью, пылающую светом в ночи. И на него, ее не замечающего, а по прежнему усердно цепляющего струны кончиками пальцев. В губах его дымилась сигарета, вокруг витал зловонный дух дешевого алкоголя. Глаза бродяги были закрыты и девочке казалось, что он ее не замечает в помине. Вдруг, не прекращая играть, он чуть привстал и пододвинулся в сторону, кивком пригласив ее присесть рядом. Она посомневалась было мгновение, но после, решилась, подошла и села.
Какое-то время они сидели молча, он играл, она воспитанно слушала. Спустя еще пару мгновений, гитара замолкла, Ни говоря ни слова, бродяга протянул руку под сиденье, достав оттуда закрытую бутылку вина. Зубами вытащив пробку, он сделал пару больших глотков, а после протянул бутылку девочке. Она не хотела пить, но почему-то, ничего не возразила. Mожет все тот-же этикет, а может она не хотела нарушать традиционное молчание. Черт его знает. Она просто прильнула к бутылке, затем откинулась и уставилась в усеянное звездами черное полотно.
- "Сколько времени ты здесь играешь?", все-таки решила спросить она.
Чуть помолчав, он жестом попросил обратно у нее бутылку, испил и произнес:
- "Счастливые часов не замечают!".
С загадочным видом, он взглянул на девушку, чуть нахмурил брови, а после резко потянулся за гитарой.
- "Что ты любишь больше всего на свете?", вдруг спросил бродяга.
Девушка обескураженно уставилась на него, потом задумалась и грустно так выдавила из себя:
- "Я не знаю".
- "Так не бывает!", чуть с насмешкой отвечал бродяга.
- "Я люблю музыку, люблю петь, люблю играть, люблю писать песни. И я счастлив, покуда музыка со мной, а все остальное, это пыль. Брызги. Все в моих руках, а ты, подумай и ответь на мой вопрос еще раз".
Девушка сперва решила оспорить утверждения столь несуразного оратора, но, чуть погодя, задумалась.
Ответить честно, ей казалось чем-то сложным, будто боясь осуждения, она бормотала что-то еле слышно, перебирая в голове варианты, хотя самый верный, давно уж плавал на поверхности.
- "Я....", начала было дело она отвечать, да только стало ясно ей, что бродячего-музыканта след простыл, остались только вина бутылка на скамье, да дотлевающая в тени сигарета. Счастье-правда, а правда на поверхности. И так всегда. Нужно лишь не боятся осуждений чьих-то, а громко сказать, твердо решить и делать. Иначе ломаются даже сильнейшие, потому-как не являлись таковыми, боясь самого дорогого и главного.