Было мне лет шесть, ещё до школы. За год-два до того, как были выданы паспорта ссыльным (“военно-пойманным”, как они сами над собой шутили) и они получили возможность вернуться на свои малые родины – кто куда. Стало быть дед мой, Николай Алексеевич, ещё жил с нами. Бабушка умерла лет пять назад и дедушка совсем затосковал - больше его ничего не держало на Севере. Дети выросли, стали самостоятельными и он всё больше мечтал вернуться на Украину, в родовое село, к ещё живой своей матери, то есть к моей прабабке...
- Сын, надо дедушке ужин отнести, - говорила обычно мама.
- Мам, я тогда там и поужинаю, ладно?
- Хорошо.
Я быстро собирался, оставляя всё, даже хоккей по телевизору, хватал „сидор“ и шёл на Нефтебазу, на которой дедушка подрабатывал к пенсии сторожем. Я любил там бывать. Там у дедушки была сторожка – по тем временам для меня целый собственный дом, и я чувствовал себя приобщённым к какой-то взрослой тайне, потому что мог находиться там не как маленький и посторонний, а как свой. Особенно на выходные или вечерами, когда можно было даже залезть на огромную, до небес, цистерну и, практически с высоты птичьего полёта смотреть на свой посёлок и за реку, на райцентр. И, если в своём рабочем посёлке особо ничего и не видно было, кроме аэропорта, то в райцентре, на холме, прекрасно была видна, чудом сохранившаяся в советское лихолетье, красавица-церковь. Правда, с очень повреждённой (пытались взрывами свалить) колокольней, но всё же уцелевшей, умели строить. И место умели выбирать – по какой дороге не подъезжай к райцентру, отовсюду её было видно. Но то с земли, а вот так, с высоченной цистерны, мог её видеть только я! И дух захватывало как от высоты, так и от чувства гордости. Жаль только, что нельзя было этим похвастаться в садике – деда не велел никому говорить, потому что по правилам мне нельзя было там находиться.
Вот туда-то я и шагал с ужином.
Стоял август, в школу меня, как ноябрьского, не взяли, отчего я очень страдал – все друзья отвязались от этого садика с её тихими часами, а мне ближайший год предстояло ещё маяться и в школу светило идти великовозрастным детиной. Забот, в общем, никаких и я спокойно догуливал лето. На улице потихоньку начинало смеркаться и уже становилось достаточно прохладно вечерами. Это меня радовало особенно. Но об этом позже...
Проходил по главной улице, заворачивал за клуб, мимо леспромхоза, через берёзовую рощицу, которую ещё мой прадед посадил (батька рассказывал, как дед Толстов ходил c лейкой её поливать)- тут ещё центр, тут ещё всё знакомо и спокойно для меня. Дальше путь лежал в сторону складов и вот там уже начинались окраины, хоть и знакомые, но всё же не родные, отчего вызывали детские страхи, особенно вечером. Пролетал их всегда на одном дыхании, мимо общественной бани, мимо водокачки, мимо наваленных связок берёз, когда-то приготовленных для сплава, но почему-то не сплавленных и оставленных догнивать на берегу. А вот и она – Нефтебаза. Заскочишь в сторожку, переведёшь дух – всё, теперь я в безопасности.
Теперь мы будем топить печечку - поэтому и радовали меня прохладные вечера, - налучим щепочек, я буду складывать их треугольничком, подкладывать бересту и потом дедушка позволит мне самому почиркать спичками и запалить то, что я там насооружал. С ним я всегда чувствовал себя не ребёнком и очень старался соответствовать. Наверное потому, что дедушка никогда не играл со мной, как с маленьким. Он всегда разговаривал нормально, как со взрослым, а не как воспиталки в садике. Он учил чему-то без скидок на возраст – пилить ли ножовкой, молотком ли гвозди гнуть, печку ли растапливать.
Потом ставили чайничек на печку, заваривали чай, усаживались за стол, обитый клеёнкой в синюю клеточку, и ужинали. Дедушка всегда делился со мной ужином и всё это обыкновенное, крестьянское снадобье было особенно вкусно в рабочей обстановке. Дома совсем не так.
Мы кушали, разговаривали всякие разговоры, пили чай. Было просто, хорошо, потому что деда был очень добрый, хотя я точно знал, что он мог быть и строгим! И вот как-то я, особенно проникся этой атмосферой и тем, что могу вот так дружить с дедушкой, а стало быть могу говорить с ним на самые сокровенные темы. Ну и выдал.
- Деда, а зачем мы живём? - спросил вдруг я.
- То есть? - спросил он в свою очередь.
- Ну люди, они зачем живут?
- Ну как? Живём – он призадумался, - чтобы учиться, работать, детей растить. Жить!
- А потом?
- Что потом?
- Ну потом что? Ну пожили, ну поработали. А потом?
- Потом умирать. Такова жизнь. А что?
- Да я вот думаю, а важно, кем ты работаешь в жизни?
- Конечно, важно.
- А почему?
- Ну потому что если ты хорошо учился и стал начальником, то и жить полегче.
- Ну хорошо, жить лучше, телевизор можно цветной купить – это я понимаю. А дальше?
Кто-то шофёр, кто-то повар, кто-то лётчик, кто-то начальник. А смысл? Ведь умирать всем одинаково.
Деда задумался, и у меня должен был прозвонить первый звоночек опасности. Он-то прозвонил, но так тихо и так далеко, что я его не услышал. Не услышал, наверно, потому, что меня уже понесло, и я продолжал: „А вот скажи, деда, а кочегар разве плохо живёт? Если он не начальник, разве его жизнь не может быть счастливой? Разве он зря живёт? Но ведь кто-то должен давать нам тепло зимой... И всё же я не понимаю – а зачем всё? Всё равно все умрут, и все труды вроде как зря...“
Я замолчал, сам испугавшись своих мыслей.. Дедушка тоже молчал, загадочно смотря на меня. Я очень испугался, что разочаровал дедушку своими детскими, дурацкими мыслями и он уже не будет ко мне относиться, как к нормальному человеку. Надо же было залезть в такие дебри. Сердечко запрыгало воробышком и чуть не упорхнуло от такой моей глупости... Что делать? Как быть? Нельзя мне дедушку расстраивать, никак нельзя.
Погружённые каждый в свои мысли, доужинали и я залёг на дедушкин лежак, источавший какой-то сладкий, волнующий запах рабочей обстановки и овчины. Всё ещё не знал, как бы так вырулить ситуацию, чтобы снова стало, как было. Как-будто и не спрашивал я никаких глупостей. Как-будто и не было никаких разговоров... Но ведь они были! Вот дурак-то – ругал я себя. И уже ничего не вернёшь.
Печка начала смаривать своим теплом, наваливая на меня такую большую ватную глыбу, из под которой уже не выбраться... Последнее выныривание сознания зафиксировало в памяти, как дедушка укрыл меня тулупом и погладил по голове, а у меня скользнула мысль - Нет, не разочаровал дедушку, - которая согрела меня ещё больше и, немного успокоенного, провалила в бездну сна...