Ах, и славно же бывает в наших краях летним, самым ранним утром. Когда ночная прохлада уже отступает, туман, как одеялом укрывавший реку, потихоньку поднимается и начинает растворяться. Солнышко, с которого всё и начинается, берёт ещё только свой разбег. Но всё это ещё на тоненького. То недолгое время хрупкой, но осязаемой границы между этими вечными борцами – светом и тьмой, жизнью и покоем. Кажется, что сама природа ещё нежится в своей колыбели и как-будто тоже нехотя, как и большинство людей, высовывает нос из-под одеяла-тумана и некоторое время раздумывает – стоит ли вообще лишать себя великого блаженства? Но ничего не поделаешь, жизнь бежит, пора разгонять утро. В голове, как у доброй хозяйки, начинают крутиться мысли – куда сегодня нужно успеть, что нужно сделать? Это птички запели свои божественные песни. Хорошо... Странно, но никогда не наслушаешься этих песен, как не передумаешь всех мыслей и не переделаешь всех дел. Может потому не наслушаешься, что успеваешь сильно-сильно соскучиться по ним, по песням, длиннющей зимой? Или просто созданный самой природой живой звук – это всё таки не запись погремушек, созданных человеком? И самые лучшие песни птах – это вот в такую пору, утром. Дико орущий петух – это уже потом, это последний аккорд для самых засонь, чтобы уже наверняка, как обухом по голове, а птахи малые – они как предвестники, они ласково и нежно. И только для тех, кто пораньше встаёт. Вот для тех людей Бог и дарит такие песни.
Сидел как-то в одно такое утро на берегу родной реки Николай Иванович Малышев, мужчина лет сорока пяти, крепкого военного вида. Сидел, как водится, с удочкой. Думал думы всякие, слушал птах. Получал удовольствие от совместного пробуждения с природой. Снова сравнил природу с доброй хозяйкой – приятно всё таки пробуждаться вместе (и рядом) с любимой женщиной, которая чуть раньше тебя потягивается, зевает, открывает глаза, встаёт, идёт умываться и начинает хлопотать по хозяйству, а ты лежишь, наблюдаешь за ней сквозь веки и тихо радуешься, что вот, если бы не она, не было бы этого блаженства сегодня утром. Сейчас встанешь, а у неё уже всё готово, всё продумано и всё уже закрутилось вновь. И благодаришь Создателя за неё и за новый день. И просишь не за себя, за неё. Пусть бы у неё всё было хорошо и тогда и у тебя всё будет хорошо. А твоё дело на сегодня не сделать хуже, то есть со своей стороны дать ей уверенность в завтрашнем дне и тогда она счастливая, завтра снова подарит тебе миг блаженства. А может и не один миг. А про кого это я сейчас? – подумал Николай Иванович – Про хозяйку свою или про природу? Всё таки есть что-то общее у них. Если не всё! И природа – мать, и женщина любимая – мать всему живому. И не просто родившая, но и вскормившая. И молоком, и песнями своими ласковыми. Опять совпадение – поймал себя на мысли Николай Иванович, - как в природе лучшие песни от птиц, так и у людей лучшие песни – колыбельные песни матери. У матери тоже текста нет. И неважно на каком языке поются те песни, они поются сердцем, чувствами. И нет ничего сильнее материнских чувств, обращённых к младенцу, выношенному под сердцем. И даже если мама не поёт – не может, например, - она всё равно поёт, качая на руках ребёнка. Вот и природа меня сейчас качает, несёт в колыбели через космос, песнями одаривает, которые неповторимы и сейчас звучат только для меня – снова провёл параллель Николай Иванович...
Был он бывший военный, прошедший горячие точки, но после некоторых разногласий с руководством, сменить пение пуль на пение птиц. Но главное, решил поменять всё своё бытиё. Решил заняться детьми, вдруг почувствовав большую потребность не бросать детей на самотёк в этом разогнавшемся двадцать первом веке. Почувствовал такую ответственность, что решил не бросать не только своих детей, но и чужих. Заочно закончил педагогический и устроился в сельскую школу. Учителем истории. Хотя мучался выбором: кем быть – учителем литературы и русского языка или учителем истории? Выбрал историю. Хоть и болит душа за язык, но его худо-не бедно в семьях дадут, а вот с собственной историей совсем беда.
По берегу послышались осторожные шаги. Николай Иванович уловил их сразу. Даже не услышал, а почувствовал натренированной на войне интуицией, что в его мире появился другой человек. А тут проблем может быть в разы больше, чем даже от медведя, если бы таковой решил появиться на берегу. Бородатый мужчина лет тридцати приблизился к Николаю Ивановичу.
- Утро доброе – поздоровался.
- Доброе – ответил Николай Иванович.
- Не помешаю? – улыбнулся просто и искренне - Понимаю, что берег длинный, но вот люблю это самое место на излучине. Видится далеко и думается легко, а сзади, в лесочке, птицы поют.
- Это да, место тут чудесное – сказал, подивившись совпадению мыслей, Николай Иванович, а вслух предложил, - располагайтесь, место не куплено. Пока ещё – добавил с горькой иронией.
- Да вы не переживайте, я не рыбак, рыбу не отниму у вас. Просто люблю с удочкой посидеть, подумать вот в такой ранний час. Будет клёв – хорошо, не будет – ну и Бог с ним.
- Да я сам такой – улыбнулся Николай Васильевич, - кошке если перепадёт пару рыбёшек, то и пусть радуется, а нет, дак я сам тут порадоваться.
Мужчина меж тем пододвинул чурочку, сел, размотал свою простенькую удочку, наживил червя и забросил в воду.
- Что-то мне лицо ваше знакомо – спросил Николай Иванович, - Вы не с церкви будете?
- Точно – бодро ответил мужчина, - со Спасской церкви, новый ваш настоятель, отец Павел. Несколько месяцев уже как.
- О как! Что называется – сам пришёл. – шутейно сказал Николай Иванович, обрадовавшись чему-то своему.
- А что такое?
- Да всё вот хотелось поговорить с представителем церкви в мирной жизни.
- Что значит в мирной жизни?
- Ну вот тут, в мирной. На войне-то я наобщались, там, как говорится, «В окопах неверующих нет». Был там у нас и батюшка. Это когда РПЦ решила полевые церкви разводить.
- Это называется ...
-Да-да, я знаю. Просто на войне-то всё более-менее просто, поэтому и верить проще, как мне кажется. А в мирной жизни совсем не так.
- И что же вас смущает?
- Смущает, батюшка, что вы слабенько как-то помогаете нам в жизни.
- Разве слабо? – отец Павел даже развернулся, оторвавши взгляд от поплавка.
- Конечно, слабо.
- Ну вы же сами сказали, что и в армии служим, и церкви вот восстанавливаем... А вы, простите, кем работаете?
- Учитель я.
- Вот. И в школах пытаемся православие преподавать.
- Да не в преподавании православия дело.
- А в чём?
- Поясню. Вот смотрите, я, как учитель, стараюсь детишкам не только свой предмет преподать, но и вырастить их гражданами. Я в общем-то из-за этого и в педагогику ушёл. Мне не нужно делать из учеников учёных. У нас профессоров истории и всяких других наук хватает, даже с перебором. У нас с гражданами беда! И, соответственно, в таком ключе я стараюсь выстраивать свои уроки, часто отклоняюсь от прописанной министерством образования темы, часто дискутируем с учениками на разные темы, но часто оказывается, что я остаюсь с ними один на один.
- Что-то я пока не пойму, при чём тут слабая помощь церкви?
- И я, и вы – все мы – должны воспитывать души, верно?
- Верно. Простите, а как вас зовут?
- Ах, да. Простите, я не представился. Капитан в отставке Николай Иванович Малышев.
- Очень приятно. Итак, Николай Иванович, нам нужно воспитывать души.
- Да. Душа – это понятие божественное, а стало быть воспитывать их надо на духовности, на основах писания.
- Иначе никак, это верно.
- Вот я и пытаюсь воспитывать их на основе писания, но вы посмотрите, что получается – я им со своей стороны говорю одно, а вы со своей стороны молчите. Про государство я уже молчу. Нет, вы, конечно, много говорите сейчас, но вы молчите в главном.
- И что же для вас главное?
- Давайте лучше на примере, а то так можно долго воду лить.
- Согласен, а то всё как-то пока вокруг да около.
- У вас клюёт.
- Мм?
- Клюёт у вас, говорю. Подсекайте!
- Ах, ты... Я и забыл уже про неё – засмеялся отец Павел и выдернул окушка. Снял с крючка, спокойно бросил его в брезентовую сумку, предварительно положив в неё свежей травы. Николай Иванович наблюдал за неторопливыми, чинными действиями батюшки и удивлялся снова: «Вот, сидим вроде два разных человека, рыбку ловим. Хотя, не такие мы и разные. Такой же мужик»
- Ну так что у нас с примерами? – спросил повеселевший отец Павел, снова забрасывая удочку.
- Пример... – Николай Иванович смотрел на свой поплавок, ждал. Потом встрепенулся, перевёл взгляд на собеседника - Я поэтому, собственно, и хотел всегда поговорить с кем-нибудь из ваших. Спрошу прямо, мужеложство - грех?
- Конечно. Сказано в писании: «Если кто ляжет с мужчиною как с женщиной, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них»
- Вот именно. Сказано в писании чётко и ясно. И я на этом основываюсь. Но что мы имеем в современной жизни? Я детишкам объясняю одно, а они видят, как этих... – Николай Иванович запнулся, - министрами назначают спокойно, мэрами городов. В интернете такого сейчас можно найти!.. Мои детишки приходят, смотрят на меня и пытаются для себя понять – это я им вру или это мир сошёл с ума? Я, кстати, тоже пытаюсь это понять. Но я-то взрослый дядька, я уже смертей повидал и писанием проникся, а они? У них же перекос в мозгах от всех этих наших несоответствий. Им-то по какому закону жить? Пыхтишь-пыхтишь, авторитет зарабатываешь, чтобы сказать им что-то главное, что-то самое важное, на чём они будут строить своё мировоззрение и всю свою жизнь. А выходит, что то, что ты говоришь, не подкрепляется даже церковью.
- Ну почему же не подкрепляется. Я же вам процитировал святое писание. Позиция церкви в этом вопросе более чем чёткая.
- Да так-то оно так, только кто её слышит, эту позицию? Я ж вам и говорю – именно вам кричать надо на весь мир, а вы молчите, вы мне не помогаете. Я то простой учитель, моё учение основывается на принципах веры, а выходит, что я снова один бьюсь.
- Ну по мере сил говорим...
- А почему я, который имеет уши и огромное желание слышать, не слышу? Кричать уже надо, а не говорить, батюшка. Дак нет же, все толерантные донельзя. Вы посмотрите, что вокруг происходит! Сегодня же слова нельзя сказать в обществе с осуждением тех же ... этих. Тьфу на них, прости меня, Господи. Сразу же налетят. Ты ещё и виноватым останешься за нетолерантное отношение к ним. Из тебя же ещё и врага всего прогрессивного человечества сделают. Разве это правильно?
- Нет, не правильно.
- Неправильно, но так есть. Ну и зачем мы вообще нужны, если имея знания божьи, сдаём позиции и помалкиваем в тряпочку, хотя должны обличать во грехах смертных? Мне-то всё равно, я боевой офицер, я правду всегда говорил. Мне из-за этого и из армии пришлось уйти, фальши штабной не мог уже выносить. И детишкам правду говорю, но и тут оказывается, что никому она не нужна, такая моя правда. В министерстве образования как в министерстве обороны, в кабинетах сидят интересные люди, мягко говоря. И давят, и давят тех, кто внизу выполняет главную работу, ради которого и существует министерство. Но детишки! Им врать нельзя, они ещё в процессе становления. Знаний жизненных маловато, но фальш чувствуют, как никто. Может поэтому и говорят в народе «устами младенца», а?
- Да, поэтому и говорят – улыбнулся отец Павел.
- А получается, что я всё вру детям. Государство только разжигает, вы всё молчите. Прочитал, что оказывается их уже венчают где-то! А? Батюшка, как вам такое?
- Очень плохо, Николай. Очень плохо.
- Да что уж хорошего. И детишки мои это читают. Эх, никогда мы, наверно, не найдём золотой середины. То миллионами истребляем за то, что волосы чёрные и вьются, а то мужеложей этих в церкви венчаем, прикрываясь толерантностью. Дожили, мать их растак – ругнулся, не удержавшись, Николай Иванович.
- Странно всё таки... – отец Павел задумчиво смотрел на свой поплавок.
- Что странно, батюшка?
- Дак вроде я вам должен по должности всё это говорить, а получается – сижу и выслушиваю. А ещё странно, что и возразить вам ничего не могу. Нет, не так. Могу, конечно. И цитатами из Писания завалить, но вы же не атеист, чтобы вас цитатами уговаривать. Я мог бы вам сказать, что всё идёт по плану, все пророчества сбываются, но разве вам от этого станет легче? Или детишкам вашим. Перед нами всеми стоит конкретная задача – спасать души наших детей. Как? Ни телевидение, ни интернет мы запретить не в состоянии. Силком в церковь тоже никого тащить не получится. Как быть?
- Вот и я спрашиваю - как!?
- Я для себя решил делать, что могу, по совести своей делать, а дальше уж как Бог даст. На всё его воля.
- Интересно получается.
- Что?
- Странный вы какой-то батюшка. Я был готов к другому, как раз к заваливанию цитатами, а вы как простой рыбак.
- Дак я сейчас и есть простой рыбак – улыбнулся отец Павел.
- Батюшка, а хотите сон свой расскажу? Приснилось недавно чудо дивное, три дня в шоке ходил, осмысливал.
- Расскажите – с этими словами отец Павел выдернул ещё одного карасика.
- Везёт вам сегодня на христианские символы, батюшка – странно, но Николай Иванович как-то по привычке начал называть отца Павла батюшкой, даже не смущаясь, что тот младше его. Батюшка и всё.
- Да я сам удивлён, обычно посидишь-посидишь, воздухом подышишь, помолишься и домой, а тут вон какой, с ладонь. Так что там с вашим сном?
- Так вот приснился мне значит сон – обстоятельно, как на уроке, начал рассказывать Николай Иванович, - будто случилось значит второе пришествие Христа. Ну и как-будто использует он телевидение и выступает значит перед землянами с обращением. Ну на манер нашего президента, когда к федеральному собранию обращается. И говорит такие вещи. Я своими словами, ладно? А то я так всё равно не смогу, там-то у него всё складно было. Я только суть смогу передать.
- Давайте своими словами.
- Так вот, говорит он значит, что раньше я говорил вам быть нетерпимыми к тому-то и к тому-то, а теперь истинно говорю вам, будьте терпимыми ко всем людям, какими бы они не были. Все мы мол перед Богом одинаковые. Без исключений. О как! – Николай Иванович сделал паузу, помолчал немного, потом продолжил, - Сказал про этих тоже ещё, что мол, если они хотят венчаться в церквях, разрешите им венчаться, мол «не препятствуйте им тоже приходить ко мне».
Ну и проснулся я в холодном поту. И вот в связи с этим у меня к вам вопрос – а что если придёт Христос снова и принесёт теперь уже новейший завет, а? И как бы узаконит то, что мы сейчас уже делаем. А что? Всех же любить надо, чего уж там. А?
- Уверен, что такого не будет! – уверенно сказал отец Павел, - А вы, друг мой сейчас богохульствуете.
- Я не богохульствую, я сон рассказываю. Был же Ветхий завет, где было разрешено око за око и зуб за зуб. Потом Христос принёс Новый завет, по которому и блудницу камнями не побили и обязали всех любить. Вот мы и любим, как можем. Я понимаю, что я утрирую, я понимаю, что основных положений Христос не отменял, но что мешает придти и принести Новейший завет, в котором снова подкорректируют, несколько узаконят весь тот бедлам, который сейчас творится. Как с новейшей историей ВКПб было или с новейшей историей России. Всё что-то корректируют, всё что-то подгоняют в угоду времени. Что делать-то будем, святой отец? Мы ведь обязаны будем идти за Христом.
- Не сравнивайте эти вещи, прошу вас.
- Почему? – искренне удивился Николай Иванович – Мне кажется аллегории напрашиваются сами собой. Слушал тут в записи одного батюшку. Он рассказывал, что русский рок – понятие многородное, что те вон плохие, а вот эти - они православные, поэтому они хорошие. Ну хорошие и хорошие, я сам их слушаю, но удивило просто – совсем недавно церковь была против рока, как такового. А ещё раньше против твиста и рок-н-ролла. Но прошло немножко времени и к этому уже начали относится спокойнее, а ещё чуть и уже некоторые группы даже рекламируют. А сегодня мир развивается ещё стремительнее и где гарантия, что всё тоже самое не будет происходить с теми вещами, про которые мы тут говорим?
Отец Павел угрюмо смотрел на свой поплавок. Молчал.
- Вот и я не уверен – продолжил Николай Иванович, - вот и мне кажется, что придут ко мне мои детишки в глубокой старости и скажут: «Ничего-то вы в жизни не смыслите и всё вы нам врали!» Они и сегодня уже так думают отчасти. А завтра скажут, помяните моё слово...
Помолчали.
- Да так-то бы и плевать мне на них – снова заговорил Николай Иванович, - не собираюсь я никому крестовых походов объявлять. Дома я тоже могу хоть без трусов ходить, но на улицу-то я так не прусь. Понимаю – аморально! Дак чего ж они ко мне-то лезут? И заявляют и заявляют о себе отовсюду. Скоро мы себя ущербными начнём чувствовать, что как дураки старомодные, с женщинами живём. Тьфу! Такое утро такими мыслями испортили. Простите вы меня великодушно. Что называется, накипело.
Николай Иванович замолчал, глядя вдаль. Как-то враз выключился и погрузился в свои думы, как-будто снова остался один. Пытался собрать мысли в кучу, стало как-то неловко за всё, что наговорил. Вроде и не про то хотел поговорить со священиком. Как-то так само всё вырвалось. Наверно, и правда долго в себе носил, вот и выплеснулось. И снова заболела душа, как бывало в молодости после гулянки, на которой, бывало, так закусывался с кем-нибудь на счёт правды и справедливости, что дымило всё вокруг. Потом очень болел душой, как-будто обидел человека ни за что, как-будто тот, с кем заспорил, виноват, что вот такая жизнь несправедливая. Не виноват, конечно. Никто не виноват. А жизнь вот такая... Вот и сейчас, зачем так с батюшкой? Нормальный мужик. «Эх-х! Успокаиваться надо, Коля!» - сам себе подумал Николай Иванович.
Сидели так молча минут пять.
- А теперь у тебя клюёт, Коль! Подсекай – радостно сообщил отец Павел, как-то запросто перейдя на «ты».
Николай Иванович дёрнул от неожиданности слишком сильно, над водой показалась красноглазка, но сорвалась с крючка, перевернулась в воздухе и сверкнув чешуёй в лучах восходящего солнца, нагло нырнула в воду. И исчезла. «Вот так тебе, Коля! – подумал Николай Иванович - Не будешь людей обижать».
А вслух сказал:
- Однако собираться пора, заболтал я вас. Простите ещё раз.
- Да ничего – улыбнулся отец Павол, - и вот что, давай-ка на «ты», друг мой.
- Можно и на «ты». Это если можно. Это если по чину имею право.
- Имеешь, Коль. Заходи в церковь-то – предложил, - душу успокоить.
- Да не уверен я. Так-то крещённый, на войне ещё крещение принял, но что-то всё... злюсь вот, людей обижаю. Не знаю, может зайду.
- Ну или домой ко мне заходи на рюмку чая. Я там рядом пока поселился, в двухэтажке. Да найдёшь. Не побрезгуешь посидеть со старлеем запаса, а? По чину это тебе будет, капитан? – сказал отец Павел и засмеялся.
Николай Иванович только теперь посмотрел внимательно на руки отца Павла. «Нда – подумал, - этот не по штабам сидел». Потом поднял глаза на батюшку и сказал:
- Ну тогда зайду как-нибудь.
- Заходи-заходи, всё нормально. Я-то тут пока мало кого знаю, так что и поговорить пока не с кем. Будем вместе думать, как детишек спасать. И себя, грешных, заодно.
Николай Иваныч молча пожал руку, кивнул, взял удочку и пошёл по тропинке прочь. Казалось, что взгляд батюшки буравит его спину и выжигает там надпись «Эх, Коля, Коля!». Но батюшка смотрел на поплавок и улыбался. Потом поднял глаза на лес, вздохнул глубоко и сказал: «А что, Русь-матушка, может повоюем ещё, а?»
19.01.2012.
P.S. Летом 2013 года в России приняли закон «О запрете пропаганды среди несовершеннолетних» и рассказ перестал быть (для России) актуальным. Хочется надеяться, что навсегда. Выходит, включились в борьбу и государство и церковь.
Ну и слава Богу.
Хорошо, что мой крик (как и многих других) не ушёл в пустоту.