Геннадий Павлович Бумагин:
Родился я в 1929 году в Сталинграде. Когда началась война, жили на квартире в двухэтажном деревянном доме с матерью и младшей сестрой. Город немцы бомбили со страшной силой, я был мальчишкой, мне показалось, что за три часа Сталинград превратился в руины. В наш дом попала зажигательная бомба, он был засыпной – опилками, сразу сгорел. Помню, бежали в степь, где-то укрылись. Мама пошла за водой и её ранило осколками снаряда. Один попал под правую лопатку, другой в живот. Всю ночь я сидел возле мамы…. Она умерла, а мы с сестрёнкой оказались у какой-то старушки. Был ещё там соседский пацан, с которым мы ходили на элеватор. Так просто не пробраться туда, кругом собаки, но с земли можно было насобирать пшеницы. Однажды нам здорово повезло: в окопе, видно, кто-то припрятал полмешка пшеницы, мы его втроём еле привокли, поделили с соседским парнишкой пополам. А у нас с сестрёнкой нашу половину хозяйка отобрала. Так у меня в глазах и стоит: заходит она, в горсти у неё пшеница: «Вот вам, кашки сварите….» А больше ни зёрнышка так и не дала. Мы совсем ослабели. Но тогда ещё живых детей собирали и отправляли в эвакуацию. Надо было к пункту подниматься по высокой лестнице, тот район называли Сталинград-2. Я привалился к перилам лестницы, чтобы передохнуть, а сестру с потоком людей дальше унесло. Очнулся уже вечером, куда-то шёл, на бричке меня подвезли немного. А потом меня, как щенка, в поле подобрали наши солдаты. Так я попал в кавалерийский полк.
С этим, 17-м полком, и дошёл до Берлина. Моя работа была – смотреть за лошадьми. Постоянно мы были в трёх-пяти километрах от передовой. Днём наши в атаку идут, а мы лошадей в кустах или лесочке прячем. Потом всю ночь идём, иногда и по трое суток не спали. Помню, когда приходит пополнение, ребята, в основном, молодые горячие: «Ну, мы немцам дадим!». Старики охолаживают, капитан говорит: «Не лезьте под пули!». Только в бой вступили – половины нет, кто ранен, кто убит. Позже нам дали два танка, они впереди шли, в головном дозоре.
Страшно ли было? Ко всему привыкаешь…. Бывало, лежишь, снаряды кругом свистят. Если свистят – хорошо: мимо пролетит. А если смолк, значит – рядом упал или в тебя попадёт. «Катюши» наши сзади били, гром такой стоит, что уши закладывает. Когда подошли к Кенигсбергу, тяжело стало, болота кругом, техника не проходит. Помню разведку боем: в деревню «Катюши» загнали, а танков не было. Наш эскадрон в прикрытии был, а три в бой пошли. Тогда я получил медаль «За взятие Кенигсберга». Война для меня закончилась в шестидесяти километрах от Берлина. Немцы бежали, а наш корпус встречал уходящие разрозненные части. 1 мая мы прижали немцев к речке возле Дома отдыха, они бешено отстреливались, у нас тоже раненые были. 9 мая меня звали поехать в Берлин, но я тогда почему-то не захотел смотреть на это фашистское логово.
После войны вернулся в Сталинград, к счастью, нашёл свою сестру. Работал на Тракторном заводе, потом завербовался в Ленинградский Главэнергомонтаж, строил ТЭЦ в Перми, оттуда – в Чайковский. Длинная, долгая жизнь…. Сейчас вот смотрю в окно на старое дерево, ветви до земли склонились, весь свет мне загораживают. Два года хожу, прошу спилить, вот и сегодня снова пойду….