I
Тишина комнаты сдавливала черепную коробку будто тисками, гнетущее, душное напряжение повисло в воздухе и не собиралось рассеиваться вот уже несколько дней. Задвинутые плотно шторы защищали его от дневного света, или блеклых отблесков ночных фонарей – он не следил за временем и не знал, который сейчас час.
Снова нахлынуло это мучительное, пожирающее изнутри едкой кислотой, чувство, липкое и объемное, будто невидимая прочная паутина, охватывающая его тело, его мысли. Желание. Может быть, сегодня… Сегодня удовлетворить его и раз и навсегда завершить этот кошмар вот что бы то ни стало… Плевать на последствия – пусть все это закончится, пусть наступят покой и облегчение. Вечный покой и вечное облегчение. Он готов заплатить любую цену в угоду своему желанию. Все, что угодно, лишь бы оно отступило, перестало терзать его. Все, что угодно…
Капли ледяной воды коснулись полыхающих щек, медленно впитываясь в бледную кожу. Лихорадка нарастала, однако, ртутный столбик на градуснике так и не поднялся выше отметки «36, 6». То желание вызывало жар, неумолимо сжигало его изнутри, он знал. Чувствовал.
Мозг будто жил отдельной жизнью, желание рождалось где – то во множестве частиц серого вещества и мгновенно передавалось импульсами поочередно всем частям тела. Оно тоже желало. С каждой секундой все сильнее и сильнее.
Метаясь по кровати в скомканных простынях, он задыхался. Желание стало давить на грудную клетку, а его сознание безостановочно крутило перед глазами вожделенные образы. На мгновение нервные окончания на руках иллюзорно ощутили стекающие капли чьей – то теплой крови… Слух будто уловил чужой предсмертный стон… Иллюзия… Пытка…
Желание издевалось над его телом, вызывая судороги наслаждения – оно провоцировало мозг создавать все новые образы и подталкивало любым способом избавиться от накопившегося напряжения. В полубреду его руки совершали движения, которые диктовало ему желание, но облегчение не наступало – это было лишь продлением безумной агонии. Мозг и тело готовы были взорваться от огненной, пожирающей жажды – она вывела его сознание за грань самоконтроля и полностью подчинила себе. Все вокруг перестало существовать. Осталась только жажда. Желание.
Постепенно все стало на свои места. Он лежал на кровати, вслушиваясь в лихорадочный стук собственного сердца. Образы становились все отчетливее, и он уже буквально физически ощущал запах свежей крови. Чувствовал мучительную агонию умирающего тела под своими руками. Как же хорошо… Судороги сладострастия вновь начали охватывать все его существо, на этот раз он знал, что нужно делать. Сегодня. Пусть это произойдет сегодня. Пусть все закончится.
Он поднялся с кровати, внезапно приободрившийся и наполненный энергией. Его сознание прояснилось, очистилось от панических, гнетущих переживаний и было готово продумывать каждый дальнейший шаг.
Второпях одевшись, захватив бумажник и ключи от автомобиля, он спустился в подвал своего дома. Осмотрелся, удовлетворенно представив, что здесь совсем скоро произойдет, вновь испытал прилив яркого сладострастия.
Сегодня. Совсем скоро.
Через минуту дом был покинут решительными шагами.
II
...Он с вожделением сжимал руками тонкое пульсирующее горло, судорожно пытаясь не пропустить момент, когда необходимо будет остановиться. Остановиться, чтобы все не закончилось слишком быстро. Как же хочется продлить это чувство запредельной эйфории, отдаваясь каждой клеточкой тела безграничному острейшему наслаждению, которое могли подарить только ее страдания... Страдания жертвы. Ее глаза выражали безумный, искрящийся тысячами частичками слез, ужас, постепенно переходивший в неизбежную неотвратимую обреченность. Лишенная возможности кричать и сопротивляться, она могла лишь едва - едва конвульсивно вздрагивать и издавать тихие мучительные стоны, чувствуя приближение агонистической волны.
Он, тяжело дыша от извращенного возбуждения, наклонился к жертве, внимательно всматриваясь в ее посиневшее лицо.
- Сейчас ты сдохнешь, тварь... Еще несколько минут и все... Мучительно сдохнешь... - его шепот дрожал, впитываясь в непроницаемую тишину темного подвала.
Пальцы сжимали шею жертвы все сильнее, он чувствовал, что уже не может сдерживаться и продлевать собственную садистскую жажду, высшая точка наслаждения становилась ближе с каждой секундой, тело и мозг готовы были взорваться на миллионы нервных частиц в безумном сводящем с ума наслаждении; он предвкушал кульминацию каждый раз как первый - в безудержном нетерпении и страстном желании сделать ее как можно острее.
Рука сама собой потянулась к заранее приготовленному ножу, глаза жертвы широко распахнулись во всепоглощающем ужасе, когда он нарочито осторожно прикоснулся холодным лезвием к ее вздрагивающей шее. Их взгляды невольно встретились, и созерцание глубочайшего страха в ее широко распахнутых глазах накрыло все его существо новым приступом удовольствия.
Медленно, едва касаясь кожи под разорванной одеждой, он переместил лезвие по ее телу, остановившись на подреберной области. Слегка надавил острием, стараясь без остатка впитать в себя болезненную реакцию жертвы... Как же это восхитительно! Он терял голову от опьяняющей эйфории, вызываемой безграничной властью над этим поверженным беззащитным телом, рука нажимала на рукоять все сильнее и сильнее... Лезвие медленно проникло в плоть до самого основания, разрывая внутренности, еще немного и... Кляп не смог заглушить мучительный, протяжный стон жертвы, ее тело выгнулось будто под электрическим импульсом, сотрясаемое дрожью и конвульсиями. Его рука плавно проворачивала нож внутри поврежденной печени, и теперь уже его тело приступообразно вздрагивало в судорогах. Судорогах извращенного кайфа. Он вновь склонился над агонизирующей жертвой, удовлетворенно наблюдая за медленно вытекающими струйками крови у нее изо рта.
- Сдыхай, ничтожество... Еще совсем чуть - чуть помучиться осталось... Совсем чуть - чуть...
III
Это было великолепно. Он лежал рядом с только что убитой жертвой, стараясь продлить последние минуты сладостного послевкусия. Напряжение смягчилось, а тело получило долгожданную разрядку. Как же хорошо… Ах, если бы это состояние могло длиться вечно…
Он не знал, сколько времени прошло, но чувствовал, что пора переходить к дальнейшему шагу. Последнему. Решающему.
Желание было удовлетворено, но ненадолго, пройдет день или два, да что там дни, уже буквально через несколько часов оно начнет просыпаться и мучить его с новой силой, съедая изнутри безжалостным пламенем.
Пусть все закончится… Пусть сегодня наступит покой…
Веревку долго искать не пришлось – он еще давно положил ее на видное место, зная, что рано или поздно придется ею воспользоваться. Быстрыми движениями соорудил петлю, не зря же он тренировался столько раз, чтобы в нужный момент сделать это без промедления… Крюк и табуретка – классика жанра. Конечно же, и то, и другое были у него в наличии.
Когда петля плавно обвила шею, он, не отрываясь смотрел на все так же лежавшее неподалеку окровавленное тело жертвы, ее застывшие, открытые глаза едва заметно поблескивали мертвым холодным стеклом в полутьме, а в воздухе все еще звучали отголоски ее предсмертных стонов. Желание вновь начало просыпаться…
Он хотел, чтобы все закончилось именно на этом моменте – моменте появления желания, на мгновение его охватил панический страх и ноги, сотрясаемые безудержной дрожью, сами собой пошатнули табуретку. Но он не хотел случайной смерти – только осознанной, чтобы прочувствовать каждую секунду приближения покоя. Долгожданного и бесценного. Сделав несколько глубоких вдохов, он немного пришел в себя. Чтобы прогнать страх, максимально сконцентрировался на желании: образы только что совершенного убийства один за другим начали появляться перед глазами. Он вновь и вновь переживал сильнейшее наслаждение, чувствуя, как оно всецело охватывает тело, накрывает волнами глубокого удовольствия. Да… Вот оно…
Веревка оказалась недостаточно длинной для мгновенного повреждения шейных позвонков, когда он сошел с табуретки на пике извращенного наслаждения – смерть начала постепенно приближаться через асфиксию, он задыхался, дергался и хрипел в самопроизвольных мучительных конвульсиях – перед глазами темнело, медленно поблекли, растворились вожделенные привычные образы…
Сейчас все закончится… Еще совсем чуть - чуть помучиться осталось... Совсем чуть – чуть…
Эпилог.
На рассвете город проснется таким же, каким проснулся и вчера. Такие же улицы, такие же проезжающие автомобили, такие же люди, вечно спешащие и вечно куда - то опаздывающие, ничего не изменилось. Кроме двух жизней, прерванных жаждой. Прерванных желанием.