Владимир ГОЛДИН
Памяти великого поэта М. Вериго (1892-1994), посвящается.
МАГДАЛИНА ВЕРИГО
Первая мировая, гражданская войны, революции потрясли Россию. События всколыхнули народ и отправили в движение, вне куда. Но двигались по стране не только людские потоки, двигались целые учреждения.
Война подняла в движение с насиженного места Дерптский университет и определила место пребывания - Урал, Пермь. Вслед за научно-учебным заведением двинулся профессорско-преподавательский состав. Однако это было еще осознанное и управляемое движение, стихия неуправляемого движения была еще впереди.
В это переселение множества людей был втянут и Бронислав Фортунатович Вериго – профессор в области физиологии и микробиологии, человек известный всему просвещенному миру России и Европы.
Осенью 1917 года он прибыл из Одессы и принял кафедру физиологии в Пермском университете.
В ноябре к профессору присоединилась его семья, в составе которой была его дочь Магдалина Брониславовна со своим женихом и литератором Феликсом Петровичем Чудновским.
В Перми в период 1917-1919 годы выходило до пятнадцати периодических изданий: кратковременных газет и тонких журналов. Магдалина Вериго в ноябре-декабре 1917 года (по сохранившимся номерам и ставших доступными автору) в газете «Народная свобода» опубликовала шесть стихотворений: «Она смеется у пруда», «Ночью», «Гроза на площади», «Полдень», «Весна и дети», «Вниз». Стихи, как стихи – о любви и природе. Но своеобразный язык и стиль изложения какой-то напористый. В каждом произведении чувствовалась какая-то глубокая уверенность и сила автора, стремление быть собой, не похожей на других. Стихотворение «Ночью»:
По темной дороге (поле!)
Идти и петь.
Над злою рекою (ветер!)
Стоять, свистеть.
Спуститься потом (фиалки!)
В глубокий овраг.
И ждать за кустами (сердце!)
Тебя, мой враг.
Ружье и кинжал (безделки!)
Бросаю в ров.
Я горло твое (ни с места!)
Сожму без слов.
Стихи М. Вериго выделялись из общего потока многочисленных публикаций, было ощутимо, что новый автор в пермской периодике не новичок в этом деле.
Кто же она Магдалина Вериго?
Твердость и силу характера Магдалина Вериго проявила уже в одесской гимназии. За участие в общегородском ученическом комитете (1907), который выступил против погромов, она была исключена из учебного заведения и отсидела месяц в тюрьме. Гимназию М. Вериго окончила – экстерном.
Своенравная гимназистка пробовала свои силы не только на общественном поприще, но и в стихосложении, и в живописи.
При поддержке Н. К. Рериха М. Вериго поехала в Париж, где провела зимы 1912-1913 и 1913-1914 годов, ее преподавателями в Академии были: Валлатон, Боннар, Пюви де Шаван.
В Париже, в 1912 году выходит из печати ее первый, и, пожалуй, единственный сборник стихов «Каменья и металлы».
В 1913 г. Магдалина Брониславовна получила литературную премию на поэтическом конкурсе им. Надсона, на следующий год опубликовала цикл стихотворений в одесском альманахе «Полигамния», в 1915 г. – встречается с А. Блоком.
Интересные два упоминания поэта в «Записных книжках» за 1915 год. 31 октября Александр Блок пометил для себя: «Составить номер молодых для «Нового журнала для всех» (Минич, Ястребов, Вериго, Толмачев), но данный проект не был воплощен в жизнь. Однако поэта заинтересовали стихи начинающего автора, и уже через неделю 7 ноября они встретились.
В том же источнике читаем: «В 7 часов вечера – Магдалина Брониславовна Вериго (о стихах) до 1-го часу!». В феврале 1916 года М. Вериго и А. Блок обменялись письмами.
Как видим, молодая 25-тилетняя поэтесса, к 1917 году уже имела книгу стихов, публикацию в коллективном сборнике, литературную премию и попытку войти в признанный круг российских поэтов.
Поэтому М. Вериго и Ф. Чудновский не задерживаются долго в тихом губернском городе и спешат в столицу поближе к литературным кругам, знакомятся там с поэтом Михаилом Кузминым, художником и прозаиком Юрием Юркуном и другими известными деятелями культуры.
Ф. Чудновский в это время публикует стихи и рассказы в петроградских журналах. Но стремительное развитие революционных событий вытесняет Вериго и Чудновского из столицы, и они вновь в Перми.
По возвращению в Пермь Магдалина Брониславовна служит в университетском кабинете древностей, Феликс Петрович преподает на драматических курсах при том же университете.
В Перми в 1919 году можно было встретить многих известных и стремящихся к признанию литераторов: Юрия Никоноровича Верховского - профессора университета, поэта, историка литературы, друга М. Кузмина; Всеволода Никоноровича Иванова - ассистента университета, поэта и будущего известного эмигранта и советского романиста, а в 1919 офицера 107 пехотного полка и редактора газеты «Сибирские стрелки»; Профессоров университета, публиковавших стихи, В. В. Вейдле и Павла Степановича Богословского. Георгия Андреевича Вяткина – популярного сибирского поэта. Здесь много публиковались поэты с такими громкими псевдонимами, как: Рустэний, Риголли, Александр Аштук, Виталий Вячеславский, Владимир Министрель.
В пермских газетах сотрудничали офицеры: поручик Яковлев, штабс-капитан Макаров и просто гражданские - Александр Малинин, Иосиф Чернышов…
Муж М. Вериго - Феликс Чудновский, сотрудничает в иллюстрированном журнале «Русское приволье», Магдалина Брониславовна - еще и в газете «Освобождение России». В журнале «Русское приволье» № 3, 4 были опубликованы ее стихи: «Ах, сегодня в Париже…», «Там, над истоком наших дней…», «В горько-смолистые туи…», «Буйная весна». Поэзия супружеской пары далека от войны и политики, они полностью поглощены своим восприятием мира, Ф. Чудновский в стихотворении «На звонких струнах» практически изложил свою творческую программу:
Я хочу воспеть былинку,
Каждый кустик, каждый лес,
И весеннюю тропинку
Для мечтательных повес…
М. Вериго витиевато философствует:
В горько-смолистые туи
Льют благовония розы.
Каплют медвяные слезы
В горько-смолистые туи.
Льют свой бальзам поцелуи
В темное пламя угрозы.
В горько-смолистые туи
Вьют благородные розы.
Но реальная жизнь расставляет все на свои места. В сентябре 1919 года умирает от «испанки» Феликс Чудновский, а брат поэтессы Сергей - от тифа.
Профессура пермского университета эвакуируется в Томск. Магдалина Брониславовна с разбитой семьей и чувствами едет в Сибирь. Ей, интеллигентной женщине, воспитанной в обеспеченной профессорской семье пришлось испытать все «прелести» жизни беженки и эмигрантки в собственной стране.
В ее «Мемуарной книге» находим такие строчки:
Столица снега. Город мора.
На первый лист заглавным словом
Я ставлю Смерть.
Перед порогом Жизни Новой –
С косою Смерть.
Поэтесса не сетует на свои личные и семейные беды, она пишет об эпохе пережитой русским народом, она раскрывает чувства людей оказавшихся не по своей воле в чужом городе, о страхе перед тифозной смертью и о потере этого страха перед тысячными штабелями не преданными земле погибших соотечественников:
«Мертвых было так много, они как-то медлили уходить, казалось, продолжали участвовать в жизни, существовали бок о бок с живыми, и те не чувствовали себя отгороженными от них. Бывало, жесткая рука мертвеца, высунувшись из-под одеяла с носилок, хватала за рукав или шарф проходившего мимо пешехода на тесной улице».
Так повествовать может только человек сильной воли и характера.
В феврале 1920 года М. Вериго вступила в Всерабис и была избрана председателем Томского губернского отдела народного образования. За годы жизни в Томске Магдалина Брониславовна больше уделяла внимания живописи и выполнила около ста живописных полотен.
Но когда она снова собралась возвращаться на Урал в декабре 1921 года, при посадке в поезд на нее было совершено нападение местных воров, при этом были потеряны живописные полотна, рукописи ее и Чудновского.
С 1922 года М. Вериго вновь в Перми, где в течение трех с половиной лет преподавала рисунок и читала лекции по истории живописи в художественном техникуме и средней школе. Принимала посильное участие в культурной жизни Перми. В клубе им. Горького Магдалина Брониславовна поставила пьесу Лопе де Вега «Собака на снеге», делала декорации к спектаклю «Куранты любви» по пьесе М. Кузмина.
После смерти отца, Бронислава Фортунатовича 13 июня 1925 года, М. Вериго, вместе со вторым мужем (с 1923 г.) биологом Б. В. Властовым переехала на жительство в Москву.
В советское время М. Б. Вериго не могла оставить ни живописи, ни поэзии, но работала, как бы сказали в наше время, «в стол». Ее живописные полотна ценили профессионалы, но не допускали до выставок, а значит и до зрителей, поскольку ее работы не отвечали требованиям социалистического реализма.
Ее за несговорчивость и за неуступчивость исключили из общества Всекохудожника. «Поэтому я продолжала работать, идя своим путем», - с горечью констатировала художница.
В 1929 году издательство «Круг» приняло к изданию ее книгу стихов, но она отказалась, сочтя книгу не готовой к печати. В этом же году М. Вериго встретилась с Б. Пастернаком, который считал ее лучшим молодым московским поэтом.
Такая оценка больше огорчила поэтессу, чем обрадовала, т. к. к тому времени ее опыт стихосложения насчитывал более 15 лет.
Магдалина Брониславовна занималась переводом и наукой. Она перевела две книги Дж. Мильтона «Потерянный рай». В художественном научном мире известна ее статья «Тема и стиль. Опыт анализа памятника: Братское кладбище в Риге».
В архиве М. Б. Вериго хранятся пять стихотворных книг, прозаические повести, воспоминания, мемуарно-биографические очерки о Б. Ф. Вериго, Б. В. Властове; стихи и проза Ф. Чудновского.
Несколько ее картин находятся в запасниках музеев Перми и Томска.
В одном из стихотворений М. Вериго писала:
Борьба окончена и решена судьба
На многие года. Но полная луна
Глядит в окно ночами
И хочет память повторить стихами
Неповторимое…
Творчество Магдалины Брониславовны, как и многих ее соотечественников-ровестников, как это не горько констатировать, прошло мимо почитателей поэзии и любителей живописи, они по причине идеологической несовместимости с классовой политикой не сумели выразить себя в истории русской литературы и живописи.
«Повторить стихами неповторимое», а значит вернуть, пусть с запозданием, русской культуре то богатство слова и мысли, что было насильственно вычеркнуто и забыто, возможно, через публикацию сохранившихся архивных материалов.
Это посильно историкам и литературным критикам.
ПРИЛОЖЕНИЕ. СТИХИ М. ВЕРИГО (1892-1994)
* * *
Она смеется у пруда,
Так одиноко молода.
И дышит мутная вода
В лицо ей затхлостью столетий.
Вода, где долгие года,
Лежат чернеющие ветки,
А вкруг корявые стволы
Покрыты рясой и омелой,
Согнулись сонно-тяжелы
В истоме полдня онемелой.
В сырой и душной их тени
Висят недвижные стрекозы,
Гниют разрушенные пни,
Ползут искривленные лозы.
И ровный пламень синевы
Застыл над куполом листвы.
Она смеется у пруда,
Так бестревожно молода.
И наклоняется, смеясь,
Рассыпав бронзовые косы,
Ногою розовою в грязь
Ступает на берег откосый.
И ждет, склонившись так, на дне
Не замерцают ли камень,
И ловит в темной глубине
Своей улыбки отражение.
Тревожа полдня забытье,
Она смеется сиротливо,
И с безучастьем на нее
Взирают сумрачные ивы.
И блеском тенистой волны
Ее черты искажены.
Она смеется у пруда,
Так мимолетно молода.
Дробятся жаркие лучи
О листья, сдвинутые тесно,
И сыплют золото паря
Повсюду царственно чудесно.
Ее одежды бирюза
Горит над пыльною водою,
Блестят янтарные глаза.
Двойной прозрачною водою.
Но равнодушны небеса,
Ничьим не встречены приветом,
Ее короткая краса
Цветет на миг под знойным светом.
Так одиноко молода,
Она смеется у пруда.
«Народная свобода» 1917, 19 ноября.
НОЧЬЮ
По темной дороге (поле!)
Идти и петь
Над злою рекою (ветер!)
Стоять, свистеть,
Спуститься потом (фиалки!)
В глухой овраг.
И ждать за кустами (сердце!)
Тебя, мой враг.
Ружьё и кинжал (безделки!)
Бросаю в ров.
Я горло твое (ни с места!)
Сожму бес слов.
«Народная свобода», 1917. 21 ноября.
ГРОЗА НА ПЛОЩАДИ
В дождь расцвели предвечерние краски,
Над площадью шумной темнела гроза,
Из быстро промчавшейся мимо коляски
Сверкнули веселые злые глаза.
Каким беспримерным и дерзким удачам
Смеялся, охвачен грозою, Рокамболь?
Кому он свидание в тот вечер назначил?
Цветы дарит он или слёзы и боль?
Гремели на небе лиловые трубы,
Толпа рокотала шумливой волной…
Кусая от смеха жестокие губы,
Дрожал Рокамболь, опьяненный весной.
«Народная свобода», 1917, 26 ноября.
ПОЛДЕНЬ
Вот час, когда солнце встало
В зените немых небес, И пламя его упало
На сине-зеленый лес.
Забытая ярость полдня
Воскреснет опять для нас,
Сердца до края наполняя
Собой в этот знойный час.
Вот тополи, желто-ржавы,
Стремлением крутых стволов
Возносят в сияние славы
Бесстрастный блеск листов.
Недвижно застыли ивы
Под ливнем златых лучей,
Лиловых ветвей извивы
В прозрачный склонив ручей.
Вот звезды больших ромашек
На твердых встают стеблях
Над миром надменных кашек;
И злаки цветут в полях.
Вот белый морковник поднял
В лазурь сребро-тканный щит,
И древняя яркость полдня
Опять нам глаза слепит!
«Народная свобода», 1917, 26 ноября.
ВЕСНА И ДИТЯ
Тебя, подняв на царственные плечи,
Несет торжественно прекрасная весна
Навстречу летним дням, что где-то недалече, -
И нас приветствует цветущая страна.
Овеяно янтарными кудрями
Твое широкое, бездумное чело,
Овито зеленью, обласкано ветрами,
И, как лазурь над ним, безоблачно светло.
Обняв рукой могучею и гибкой,
Несет тебя весна просторами полей;
Ты улыбаешься спокойною улыбкой
Великолепью, ликующему дней.
Она идет шумящею дубравой
Под арками ветвей с прозрачною листвой,
И ты качаешь в лад походке величавой
Своей увенчанной тяжелой головой.
И белокурого надменного ребенка,
Весной несомого в триумфе на плечах,
Хоралы пестрых птиц восторженно и звонко
Встречают всюду в солнечных лучах.
«Народная свобода», 1917, 3 декабря.
ВНИЗ
Падало небо свысока,
К чужому равнодушно горю;
Дорога, шаткая слегка,
Змеёю уползала к морю.
И ветки колкие азалий,
Благоухая – вкруг меня,
Из рук упорно ускользали,
Цветами желтыми звеня.
Жужжали яростные осы,
Слепило солнце мне глаза,
И красно-бурые утесы
Вдали синели, как гроза.
Противно было все мне это:
И птичий писк, и треск цикад,
Обилие солнечного света,
И этот душный аромат.
И вот когда студеным лоном
Блеснуло море предо мной,
Я с легким криком, с кратким стоном
Упал на камни головой.
Знакомой ласкою лизнула
Мне губы горькая вода,
И в рокоте знакомом гула
Я вспомнил все и навсегда.
«Народная свобода», 1917, 3 декабря.
БУЙНАЯ ВЕСНА
Свирепая зелень дремучих дубрав
Врывается в двери и щели окна,
И, вспенясь потоком бушующих трав,
Крыльцо заливает и тонет она.
Задавит в жестоком победном пути,
Задушит зеленою тяжкой пятой
Того, кто теперь не способен цвести,
Того, кто дрожит перед буйной весной!
Деревья, впивая хмельные дожди,
Хватают объятия лазурь облаков,
Качают на липкой мохнатой груди,
Лепечут обрывки неистовых слов.
От смол и от меда все пламенней пир,
И птицы забыли свои голоса,
Охриплый, нестройный, их яростный клир
Забвением разгула наполнил леса.
Свивается в кольца, вздымается ввысь,
Спускается вниз и ползет по земле
Могучая зелень, и море листвы
Сверкает, вздыхает, трепещет во мгле
И липнет блаженно в горячей смоле.
«Русское приволье», 1919, № 4.
* * *
Ах, сегодня в Париже
Солнце словно в Китае!
Белокрылые лодки,
Будто птичья стая,
В золотистом тумане
Проплывают по Сене
И скользят под мостами
В голубой полутени.
А мосты голубые,
На изогнутых арках,
Расцветают толпою
Легких зонтиков ярких,
И под пестрой их тенью
Улыбаются лица,
Улыбаются нежно
Проплывающим птицам.
«Русское приволье»
* * *
Там, над истоком наших дней,
Склонялись ласковые ивы.
Цвели борвинки у обрыва.
Там, над истоком наших дней.
Там ветер веющих полей
Качал лазоревые сливы.
Там, над истоком наших дней,
Склонялись ласковые ивы.
«Русское богатство», 1919, № 3.
* * *
В горько-смолисты туи
Льют благовония розы.
Каплют медвяные слезы
В горько-смолистые туи.
Льют свой бальзам поцелуи
В темное пламя угрозы.
В горько-смолистые туи
Вьют благородные розы.
«Русское приволье», 1919, № 3.
Из киги: В. Голдин. Елизавета Гадмер плюс сто одна поэтесса Урала конца Х1Х - начала ХХ веков.- Екатеринбург, 2005, с. 192-198.