На фото 1962 года: Урочище Бартагой. М.Д.Зверев, А.Лухтанов
Змей Горыныч с песчаного бархана
Рассвет 31 мая 1978 года застал нас в степи севернее Или. Эта ночь прошла совершенно без сна. Вчера вечером вернулись из очередной поездки, а в 12 ночи вместе со Сладковым, приехавшим неделю назад, отправились в алматинский аэропорт встречать его дочь Женю.
Самолет прилетел в 2 часа, и мы тут же, еще в сиреневой тьме помчались на Бархан. С того памятного восхождения, когда в 1966 году штурмовали Поющую гору вместе с Гвоздевым и Зверевым, прошло 9 лет. За это время я побывал на макушке песчаной горы вместе со своими сыновьями дважды, а Николай Иванович ни разу, и вот мы едем туда снова.
Еще не занялась бледно-оранжевая заря, а невидимые в темно-сиреневом небе птицы уже встречали утро. Поднимаясь с еще черной земли, тысячи жаворонков и полевых коньков заливались взахлеб, и, казалось, звенела вся пустыня.
Первая остановка в Сары-Озеке. Тот же базарчик с шашлычным дымом, запахами лагмана и дунганской лапши, пряного перца и зеленого лука. Здесь все так же, но уже не кружат, как тогда над поселком, десятки стервятников, не видно и коршунов и вообще никаких хищных птиц.
- Вымерли, как птеродактили", - прокомментировал Сладков. - Вот они, издержки цивилизации.
За Алтын-Эмельским перевалом последний населенный пункт аул Басши, издали видный по зеленой роще, хорошо выделяющейся на фоне желтой степи. Моя старая "Победа" прожорлива, и опасно отправляться в дальнее путешествие без полного бака да еще и запасной канистры. На заправке бензина нет, но чуть в стороне от дороги стоит грузовой "ЗИЛ". Чумазые парни в драной одежде копаются, разбирая железное нутро машины.
- Ребята, как бы насчет бензинчика?
- Что бензин, нам бы эту колымагу собрать, - с досадой отвечал шофер. - Сидим третий день, а тут еще штаны расползлись, - парень показал на свои грязные брюки, распоровшиеся по шву.
- Так можно ведь зашить!
- Чем, когда у нас и иголки нет.
- Вот беда, я вам дам и иголку, и нитки.
Я вытащил из своего запаса эту мелочь, а взамен мне дали 15 литров бензина. Горючее тогда ничего не стоило!
Знакомая степная дорога на этот раз размыта весенними потоками, а во многих местах превратилась в пересохшие русла, усеянные камнями и канавами. Ехать по ним было одно мучение.
По сторонам, сидя на макушках чахлых кустов, на нас взирали агамы. Вдали у кромки горизонта замаячило белое пятнышко. Даже не одно, а два. Это джейраны! Они убегают стремительным галопом, делая вертикальные прыжки высоко вверх. Они как будто забавлялись с нами, играя в догонялки. Пересекли дорогу перед самым носом машины и умчались, растворившись в знойном мареве пустыни.
За саксаульниками показалась знакомая роща. Еще немного, и мы остановились под "своими" турангами у родника.
- Уф-ф! - отдуваясь, из машины вылез Николай Иванович. - Наконец-то приехали туда, где поет Гора! Привет тебе, “пустынный уголок! Приют спокойствия, трудов и вдохновенья”. Знаете, у себя в Ерзовке я вхожу в лес, как из будней в праздник. А здесь и тем более, праздник вдвойне, редкостный праздник для души.
- А все же где лучше?
- Что за вопрос! Хорошо везде, где незаплеванная природа. Хоть пески в пустыне, хоть северный лес, хоть даже голая тундра. У природы нет не только плохой погоды, но и плохих мест. Они везде хороши, не надо только ее преобразовывать и улучшать. А местный патриотизм - это от узости мысли.
- А у меня пока еще есть места любимые и не очень.
- Согласен, есть разные уголки на земле. Есть, где лес рубят, где руду копают. А есть такие, что надо только смотреть и радоваться. Они и есть самое ценное, их трогать нельзя. Их надо заповедать и беречь.
После полудня не менее трех часов мы лежали, отдыхая в тени туранг. Выйти в это время из-под их сени, значило подвергнуть себя риску изжариться заживо. Занимались тем, что кипятили чай и тут же чайник за чайником выпивали.
- Сидим, пьем чай. Стучат, - говорит Николай Иванович со свойственной ему иронической интонацией голоса.
- Николай Иванович, это вы о чем? - не понимаю я.
- Это же из фильма, - подсказывает Женя, а писатель, не отвлекаясь, продолжает цитировать известный диалог:
- Белые приходят - грабят, красные приходят - грабят. Куда бедному крестьянину податься...
- Ну, нас-то никто не грабит.
- Как не грабит! А охотники, браконьеры разве не ограбили природу и нас! Вот геологи свинорой устроили, чиновники, что отправили их сюда. Сейчас бы архары вокруг бродили, а так одни фаланги.
Кажется, не только мы, все живое попряталось кто где. Змеи и ящерицы зарылись на глубину, в прохладный песок, жабы, фаланги и скорпионы - в щели под камнями, птицы в тень кустарников и даже трав. И лишь жукам-златкам жара нипочем: с сердитым гулом перелетают с дерева на дерево, с саксаулины на саксаулину. Да еще мухи одолевают. Хотя и не кусачие, но очень уж липучие и надоедливые - не прогонишь.
И вот еще клещи. Очень необычные - пустынные, на длиннющих ногах. Чтобы не обжечься, бегают по раскаленной земле, как гончие псы.
С вечера поднялся довольно сильный ветер, он беспокойно рвал и трепал палатки, то надувая тент парусом, то сжимая бока. Сердито и глухо вдали ревела Гора. Прислушиваясь к ее гулу, я пытался понять, на что больше похож этот шум: на звук, издаваемый при дутье в пустой металлический сосуд или на далекий гул реактивного самолета. Из палатки Сладковых слышалось, как Николай Иванович ворчит, ругая фаланг и скорпионов, по его словам так и норовящих забраться к нему в постель. Утром он вместе с Женей отправился исследовать горы Малый Калкан, а я поехал к Бархану.
Пока ехал, во все стороны прыгали джейраны. Высоконогие, стройные газели с высоко поднятыми ушами и черным хвостом были сама стремительность и грациозность. Казалось бы, излишняя трата энергии и сил, на самом деле, подпрыгивая, быстроходные антилопы вели за моей машиной наблюдение, решая важную для себя задачу: насколько велика опасность и стоит ли прибавить в скорости или, наоборот, поумерить свой пыл.
Наш родничок продолжается в виде ручейка, бегущего среди зарослей тростника, тамариска и джиды, и джейраны под покровом ночи пробираются сюда на водопой. Но не только поэтому они встречаются нам каждый день, ясно, что их здесь стало больше, и это нас очень радует.
А рядом с дорогой зыбучая, неровная земля, усеянная ямами, норами и кучами глины и песка: то ли взрыхленная пашня, то ли военный полигон после артобстрела. Эти участки с мягкой, податливой и засолонцованной почвой облюбовали под свое общежитие песчанки - светло-рыжие зверьки, похожие на крыс, а еще на маленьких, очень любопытных человечков. Привстав на задних лапках и молитвенно сложив передние на груди, они провожали меня тревожными взглядами больших черных глаз, издавая при этом отрывистые, тревожные звуки, будто кто нажимал на резиновую игрушку-свистульку.
Ночной ветер кончился еще до рассвета, и сейчас ничто не напоминало о нем. Тишина и полный покой.
Изящные тонкие ящурки с длинными розовыми хвостами "стреляя" из стороны в сторону, сновали по белому, растрескавшемуся от жары такыру. По мелкому, будто просеянному песку бегали жуки-чернотелки, ползла одинокая мохнатая гусеничка черного цвета.
Мое внимание привлек валяющийся на песке необычный предмет, показавшийся мне то ли свертком тряпок, то ли скомканным и выцветшим старым чулком. Подошел ближе и обомлел: змея заглатывает зайчонка! По тому, как она кольцами обвила жертву, я сразу догадался, что это удавчик, почти настоящий удав толщиной с детскую ручонку. Трижды обернулся вокруг тушки, кончик хвоста от напряжения судорожно вибрирует. Кое-как разобрался что к чему, в центре клубка безобразно толстый мешок, это раздувшиеся голова и грудь, как чулок, натягивается на тушку зверька.
Вот так Змей Горыныч, дракончик с Поющего бархана!
Зайчонок совсем крохотный, возможно, новорожденный, но добыча явно не по зубам: задавил, проглотить не может, а бросить жадность не позволяет.
Хвост, как сосиска, тупая башка, с пустыми, ничего не выражающими глазками. Удавчик шевелился, переворачивался, силясь пытаясь глотать, дергал кончиком хвоста. Голова зайчонка ушла, а ноги встали поперек и ни в какую. Меня удав явно не замечал, но стоило мне до него дотронуться, как он сразу же забеспокоился и стал отрыгивать свою добычу. Задвигал нижней челюстью, будто пережевывая жвачку, и зайчонок стал быстро высовываться наружу. Через несколько секунд Змей Горыныч освободился, выплюнув свою жертву и уполз в куст саксаула.
Восточный удавчик здесь обычен. Это одна из немногих змей, которая не вызывает ни отвращения, ни страха, а наоборот, также как и стрелка, даже умиляет. Например, я, брезгуя жабами, удавчика с удовольствием беру в руки. Это кроткое, на вид малоподвижное существо, напоминающее небольшой резиновый шланг серого цвета с розоватыми пятнами на спине и с тупыми закругленными концами с обеих сторон. С какой стороны голова, бывает не просто отличить, и выдают ее лишь крохотные глазки, маковками прилепленные с одного конца "шланга".
Погода портилась. С востока надвигались тучи, и даже погромыхивало. Рванул порыв ветра и, будто живые, по песку побежали соринки, сухие плоды джузгуна, сучки, обломки веток и прочий мусор. Заметая следы, по склонам промчалась песчаная поземка, и склоны Бархана вмиг стали чисты, как белый лист бумаги. Будто зимой, загудела, завыла барханная вьюга. Торчащие из песка кустики и стебельки трав тряслись и колыхались, чертя вокруг себя круги и полукружья. Гора натужно гудела, маленькие лавинки песка, срываясь со склонов, струились мелкой рябью, извиваясь змейкой, бежали по гребням. А по склонам, оголяясь, проявились темно-коричневые полосы. Это обнажились влажные слои песка. Помутнел чистый и прозрачный до этого воздух, как занавеской, дали задернулись непроницаемой мглой, вершина Бархана расплылась, потеряв четкие очертания.
Ветер дул то в одну, то в другую сторону, а то и кружил, вращаясь вихрем. Может быть, потому и Бархан живет, не исчезая и не увеличиваясь в размерах, а как бы топчется на одном месте.
Тучи придвинулись к самому Бархану, даже упало несколько капель, но на этом непогода и закончилась. Пустыня осталась пустыней.
Когда я вернулся в лагерь, Сладковы были уже на месте.
- Бродили с Женей по горам, где живет Кощей Бессмертный, - рассказывал Николай Иванович. - Шли по мертвому отщелку, заросшему редкими кустиками засохшего саксаула, чахлой караганой и верблюжьей колючкой. Всюду один камень и песок. Ноздреватые, рассыпающиеся скалы грязного цвета с норами и щелями. В одной из таких расщелин нашли столовую сыча. Там лежала масса погадок и помета, а также следы трапез: хвост тушканчика и лапки песчанок. Прямо-таки, ухоронка Кощея Бессмертного.
Всюду следы архаров, есть даже тропы, выбитые в скалах, но самих зверей не видели.
Нашли жилую нору барсука и много гнезд скалистых поползней, слепленных из глины, погадок сычей, филина и помета лис. Вспугнули выводок кекликов и одного птенца даже поймали, чтобы сфотографировать.
- А как ветер, не донимал?
- Встречный ветер был такой, что не давал идти. Шли, как репинские бурлаки, ущелье, что труба, по ней гонит и и свищет. Все нервы вымотал.
Услышав мой рассказ об удавчике, Николай Иванович удивился:
- Такое и в Африке не каждый день увидишь. Вам повезло. Просто уму непостижимо, это ж надо, злодей, на кого покусился.
Николай Иванович говорит, а у самого теплота в голосе. Даже тогда, когда про сыча-кощея и про удавчика.