Homo cosmarus

        АЛЕКСАНДР  ПУШИН


 





HOMO COSMARUS
                ТРИЛОГИЯ


            

1. SOS -  2 стр.
2. Возвращение блудного сына –  89 стр.
3. Хомо Кашмарус – 170 стр.




               



Вместо предисловия или краткое содержание

HOMO COSMARUS - это роман - эпопея о гениальном инженере, оказавшемся в политической коллее. Жанр? Возможно, что фэнтастика. Один мой друг, который перечитал почти всё, что было издано в мире, прочитав самиздатовский вариант этого романа, назвал его каким-то окололитературным жизоидом. Поспорили и согласились только в том, что это жизоид! События  начинаются развиваться как-будто  в России. Вот-вот в стране должны произойти большие перемены, одним из авторов которых является герой романа. Но события развиваются так, что… Герой покидает Россию(можно сказать, что бежит навсегда), возвращается через некоторое достаточно продолжительное и возможно очень страшное время и находит её в состоянии для него совершенно непонятном. Что произошло с Россией? И не только с Россией. Кто? Что? И зачем? И что дальше?
 Другой мой друг – доктор физмат наук, прочитав самиздат, спросил: Неужели всё в мире так грустно? – Задумались, усмехаясь и глядя другу в глаза…
И только События на Украине 2013-2014 годов сподвигнули опубликовать «HOMO…» в «ПРОЗЕ ТОЧКА РУ». Показалось, что Эти События как бы ответ на вопрос друга: хаос и базар (историческая грусть. то есть) это только для простых людей, а для тех, кто правит миром, это и есть самый мировой порядок.












I. S   0   S



1. ГНЕВОВ

…Ничего, ничего, - начал успокаивать себя Гневов, сидя в кресле и обхватив лоб ладонью. – Рыбалка прочистит мозги. Два часа и чисто…Собственно, всё решено, а детальки между окуньками…Боже! Всё так неожиданно. – Он вдруг начал хохотать, встал с кресла, прошёлся по кабинету. – И подумать стыдно! Всё видно. Всё! – Он упал в кресло и некоторое время сидел с закрытыми глазами. – Лишь бы Федька наладил клёв. Хоть немного оттянуться. Феодор! И немножко водочки. Золотой ручей. Там всегда клёво, и никто не знает. Абсолютно никто! Там всегда посещает муза мудрости, как там её?..Федька – единственный, кто, в которого, кому!.. Вот бред, с лимонами будет посложней. И Марокко  может не согласиться. Тогда Алжир. А Греция? Греция!! Мечта-а! О чём эт ты? Суета! Суета! Гнусность?- Гневов вздохнул. – И зачем я только выдал им план «Крысы». Для красного словца? Ладно, посидим немного, посмотрим, куда они пойдут и что у них получится, а потом…Кто знает! А этот парень пусть попробует смыться. Денег ему отвалено куча. Да-а. – Гневов ещё раз вздохнул, но глубже и почесал лоб.
- Вот так, дорогой, - сказал он вслух, – из учёного я превратился в какого-то жалкого олигарха. Из даже очень неплохого молодого учёного. Говорят даже, что гениального. Мне только этой осенью тридцать будет. Эт для информации. Совет Олигархов – это алкоголики, нефтяники, электрики, блатные, табачники, игровики, коноплисты, авторитеты, мусорщики и ещё там разные при деньгах и власти.…И я с ними. – Гневов рассмеялся. - Кстати, появилась новая сила – снайперы-киллеры, в их руках тысячи стволов. Это члены тайного общества «За честь и достоинство народа»,  молодые люди до тридцати пяти лет, в основном прошедшие сражения за так называемые интересы Родины, отчаявшиеся во всём, и их переполняет ненависть ко всему. – Гневов прошёлся по кабинету. – И как я, учёный такого уровня, втянулся в этот околополитический маразм. Чудеса чудес! Ну, проворачивал я им идеи, пусть гениальные, ну придумал план «Цербер»…Всё по пьяни выдавал. И вот!.. Все наши беды от водки. Чушь! Так–то. Платили, правда, прилично. На две, да что там! на три! четыре! далеко безбедной жизни. – Гневов подошёл к окну и вдохнул ночного воздуха. – Сейчас, - он сел за стол, - ко мне приедет один человек, после разговора с ним мы с тобой расстаёмся навсегда. Я уйду сразу, а ты с умным видом посидишь здесь до вечера и потом огородами, по воздуху, лесом – как хочешь- делаешь отсюда ноги. Сменишь облик, причёску.  И всё будет окей. Будешь жить припеваючи! Это твоё последнее задание. Ты славно поработал и славно отдохнёшь. Денег у тебя предостаточно. Это всё, чем я могу тебе помочь. А я…
Монолог Гневова прервала красная лампочка под потолком, она мигнула два раза, потом ещё один.
- Я уже не сплю, - кашлянул Гневов, нажав на красную кнопку на столе, и подумал: Всю ночь не сплю…Вам нельзя пить кофе! Хэ, курить нельзя! Да я только жить начинаю!..
- Матрёшкин! - долетел откуда-то приятный женский голос. Гневов растерялся, прищурил один глаз и, привстав, осмотрел стол. Нажал на красную кнопку.
-Пусть войдёт, - сказал он после паузы и, взяв со стола пустую коньячную бутылку и рюмку, подбежал к окну. Оглянувшись, он замер. Было тихо. Он забросил бутылку и рюмку далеко в кусты и выглянул в окно. Утро ещё только-только начиналось, в серых сумерках моросил дождик. Дождь, это хорошо, - подумал Гневов. – Дождь сосредотачивает, проясняет, решает…Метеорологический фетишизм? Ну и что? – Он рассмеялся и с удовольствием на мгновение представил себе, как  насаживает на крючок червя, как забрасывает и ждёт. «Клюё-о-от!» – кричит Федька. Почему я называю его Федькой? – подумал Гневов. – Фёдор Афанасиевич! Но он сам умолял: Никакой я не Федор Афанасиевич, а Федька, и всё тут.
- Да-а-а, - Гневов озабоченно почесал лоб и, отойдя от  окна, вздрогнул: в дверях стоял Матрёшкин.
-Разрешите войти, Емельян Тимофеевич? – сказал Матрёшкин.
-Как ты сюда вошёл? – хрипло крикнул Гневов и кашлянул, как выстрелил из пушки. Подойдя к Матрёшкину, он посмотрел на него снизу вверх. – Как?
- Через дверь, - испуганно ответил Матрёшкин и поправил очки.
-Через какую еще дверь?! – прокашлял Гневов и ударил ногой по двери. – Видишь, она заперта.
-Вижу, Емельян Тимофеевич, - растерялся Матрёшкин. – Через дверь…Не понимаю, не…
-Не понима-а-а-ю, - пропел Гневов. – Пролез сквозь замочную скважину и « не понимаю». – Он обошёл Матрёшкина  и остановился за его спиной. – Надо же, пролезть сквозь замочную скважину и «не понимаю», надо же пролезть сквозь замочную скважину…- всё тише и тише говорил Гневов. Матрёшкин молчал. Надо бы к врачу сходить, - подумал Гневов. Он прошёлся по кабинету, остановился у окна и посмотрел на Матрёшкина, вытянувшегося у входа в кабинет.
- Я пошутил, - сказал он. – Садись! – Он показал рукой на диван и тут же спохватился: - Нет, лучше сюда.  – Он кивнул на кресло около себя и, подойдя к столу, закурил свою любимую Приму. – Как это называется, когда и подумать страшно?
-Конец света? – робко сказал Матрёшкин.
Затянувшись, Гневов задумчиво посмотрел на кончик сигареты и закрыл глаза. Что-то с психикой, - подумал он. – Снова курить хочется. Насмотрелся на малолеток что-ли? Нервы. Успокойся!
- Как у тебя с женой? – спросил он вдруг.
- Хххорошо. – испуганно сказал Матрёшкин.
- Хорошо! – Гневов затянулся и выпустил дым в потолок. Потом он некоторое время смотрел куда-то вдаль. А время шло. В кабинете было тихо. Сигарета в руке Гневова тлела, пепел сыпался на пол. Матрёшкин несколько испуганно перевёл взгляд с Гневова на кончик сигареты, скрипнул креслом и нерешительно кашлянул. Гневов открыл глаза и затянулся. Задрав подбородок, он посмотрел поверх Матрёшкина, и в глазах его промелькнуло что-то похожее на улыбку. Матрёшкин незаметно под столом вытер о брюки вспотевшие ладони и угодливо улыбнулся.
- Та-ак. – Гневов усмехнулся. – Начинается самое интересное?
- Начинается, Емельян Тимофеевич, - поддакнул Матрёшкин.
- Изложи в самых общих обстановку в стране. – Гневов прошёлся по кабинету и остановился за спиной Матрёшкина, глядя ему в затылок. Матрёшкин шевельнулся, намереваясь повернуться к Гневову лицом, но тот его остановил: - Не беспокойся, говори так.
-Обстановка в стране, Емельян Тимофеевич, по сведениям наших церберов сложна и…- Матрёшкин вдруг растерялся, лицо его от напряжения сморщилось, и он, помогая себе жестами, продолжил: - Не смотря на повышенный интерес к нам наших противников, Емельян Тимофеевич, есть предположение, что...
-Что? Уже? – перебил Матрёшкина Гневов.
-Емельян Тимофеевич, я… – Матрёшкин попытался встать.
-Сидеть! – прохрипел Гневов. –Я! Что я? Ты даже не понимаешь того, что в наше время  гиперурбанизации в пространстве и времени интерес к пустому месту особый и будет всегда…- Гневов вдруг запнулся, прошёлся по кабинету и сел напротив Матрёшкина.
- Я где-то или читал или слышал, - Матрёшкин вытер рукой вспотевший лоб, - что гиперурбанизация времени – это блеф, и наша страна это …
- Это моё открытие, - шепнул Гневов. – Пятый курс. Курсовая работа. Вы и этого не знали?!
- Знал, но…- Матрёшкин не договорил.
  – Ответь мне лучше, - Гневов махнул рукой, -  куда бегут женщины?
- Не понял? – Матрёшкин три раза моргнул. – Жеский пол что-ли?
- Где бабы? – крикнул Гневов. – Которых я очень люблю…Ты и этого  не знал?
- Знал! Знаю! И буду знать! Но это загадка, Емельян Тимофеевич, - дрожащим голосом сказал Матрёшкин. – Мы полагаем, что ответ...
- А вот я полагаю, что женщины... – Гневов сунул в рот сигарету. - Не решила Россия демографический криз…- Гневов, затянувшись, затрясся в кашле. Он подбежал к окну, сплюнул и, вытерев занавеской набежавшие слёзы, посмотрел на Матрёшкина. – Это ты понимаешь, башка свиная? – Гневов шмыгнул носом и сделал глотательное движение, потом ещё, ещё.
-Так точно, Емельян Тимофеевич! – почти крикнул Матрёшкин. – Демографический кризис – это проблема всех стран, но, Емельян Тимофеевич…Но…надо было плюнуть…
- Что плюнуть? Кого плюнуть? Куда плюнуть? – Гневов улыбнулся.
- Ну, - Матрёшкин что-то показал на пальцах, - эти… сопли, Емельян Тимофеевич.
- А-а-а, сопли. – Гневов задумался. – Ты видишь, простыл я. Не к стати.
- Это, Емельян Тимофеевич…
- Да что ты прицепился к этому « Емельян Тимофеевич»? – остановил Матрёшкина Гневов. Ужас, - подумал он. – Предки мои! какой я Емельян да ещё Тимофеевич?! Скорее Кулибин или…Тихо, не нервничай. - Он потёр лоб ладонью, посмотрел на испуганное лицо Матрёшкина и сказал: - Мне, если честно, не нравится вся фантасмагоричность этой политической кампании…
-Ка или ко? – дрожащим голос спросил Матрёшкин.
-Хороший вопрос. – Гневов усмехнулся. – Я не ошибся в твоих умственных способностях. На первый взгляд всё мистика: Россия, Москва, женщины, хомы там разные. Хотя уже доказано или почти доказано, что Новая эра привнесла в мир совершенно новые качества, пусть ещё малоизученные. Все способы мышления трещат. Только ли? Трещит само мышление в самой своей сущности. Обидно за мышление. Мышление! – Мечтательный взгляд Гневова устремился куда-то вдаль. Он откинулся на спинку кресла, закурил, затянулся, выпустил дым в потолок и закрыл глаза. – Были греки. Я б назвал это состояние человечества утробным. Потом началась эта чёртова Наша эра. И поразительно то, что идеи этой Нашей эры обрели силу, авторитет и действенность лишь спустя несколько веков, пролив для этого реки крови. И до и после. А? – Гневов посмотрел на Матрёшкина.
- Можно вопрос, Ем..Тим…Извините…Можно вопрос? – пролепетал Матрёшкин. Гневов кивнул. – Я не расслышал, вы сказали «действенность» или «девственность»?
Гневов задумался, затянулся два раза, посмотрел куда-то вдаль.
- Я всё-таки закончу свою мысль, - сказал он. – Может у тебя появятся ещё гениальные вопросы. Так вот, обрати внимание на то, что происходит сейчас. Реки крови? Нет. А если текут они, эти реки, текут как-то тихо, незаметно, равнинно почти. Вспять! Поэтому пока вопрос, текут ли они вообще. Но идеи, рождённые несколько веков назад, подросли, окрепли,  и теперь уже всем видно, что Новая эра – это крепкий красивый и умный юноша. Авторы этих идей – это прорицатели, предсказатели, философы, политики, шарлатаны, народ, это коллективное творчество. Это я, наконец. Бардак, наконец-то, стал системой! – Гневов улыбнулся, зевнул -  Но старые идеи, как известно, не уходят просто так. Они будут цепляться даже за соломинку, и сейчас это может быть Россия. Как говорит история, мой дорогой Матрёшкин Афанасий Никитич, нет более жестокой войны, чем война идейная. Это и религия тоже. Идеи – это власть над всем. Это… - Гневов махнул рукой, - А! Всё это бред пьяной собаки.
-Диогена что-ли? – улыбнулся Матрёшкин.
-Пьяной собаки, - повторил Гневов. – Идейная война и стихийные бедствия! Вот два источника наших страданий и …прогресса! – с пафосом закончил Гневов. Он посмотрел на Матрёшкина.
Матрёшкин был крупно и красиво сложен, его огромный лоб сразу обращал на себя внимание. Многие завидовали Матрёшкину, некоторые же сослуживцы, поглядывая на его лоб, посмеивались. Глаза Матрёшкина были глубоко провалены, и из-за массивных очков их практически не было видно. Гневов не любил эти глаза, так как не всегда угадывал, куда они смотрят и о чём думают. У него всегда появлялось болезненное желание подавить волю Матрёшкина, заставить его изменить самому себе, и в случае удачи Гневов торжествовал. А потом ругал себя за эти низменные удовольствия: -  Научился всякому там  у этих олигархов…
Посмотрев на Матрёшкина, Гневов усмехнулся: был как раз тот случай, когда Матрёшкин сломался; он, испуганно и часто моргая, смотрел на Гневова и всё время вытирал о брюки потные ладони.
- Вообще-то я Никкитий Иванович, - сказал вдруг Матрёшкин.
- Как это вы такой солидный …сколько вам, пятьдесят? – Гневов посмотрел в окно.
- Один, - сказал Матрёшкин. – Пятьдесят один.
- Согласились быть моим …этим, ну, работать со мной?
- Я политический работник, - ответил Матрёшкин. – Профи.
- То есть, всё равно с кем работать? – Гневов рассмеялся. – Хорошо, а если на этот раз мне не удастся протащить олигархов с их баблом. - Он прошёлся по кабинету.
- Безвыходных ситуаций не бывает. – Матрёшкин усмехнулся. – Не ваш ли метод? В крайнем случае – отставка, пуля.
– Хо-ро-шо. – Гневов посмотрел куда-то вдаль. - Итак, подразмялись, приступим к делу. Записывай.
Матрёшкин достал из кармана пиджака блокнот и приготовился записывать.
- Идиот! – вырвалось у Гневова. – На сером веществе! На сером!
- Простите…Извините…пардон, - залепетал Матрёшкин, пряча блокнот обратно в карман.
- Я буду говорить быстро. – Гневов подошёл к Матрёшкину вплотную. – Начнём с рассветом. Ровно в шесть все информационные каналы должны сообщить, что ровно в десять президент выступит с обращением к народу. И эти четыре часа все теле и прочие каналы анализируют существенные положительные изменения в нашей стране за последние шесть лет. В десять президент объявляет о своей отставке по состоянию здоровья. Далее...
- Всё как прошлый раз? – Матрёшкин улыбнулся.
- Почти. – Гневов тоже улыбнулся. – Комментарии, интервью, обсуждение кандидатов. Короче: вода, вода, вода. И чтоб ни у кого даже и мысли не возникло, что ещё один огромный кусок евро уходит в Евро. Всё понятно?
- Никак нет, Е..Ти, - громко сказал Матрёшкин.
- Е! Ти!Почти как йоб твою, - усмехнулся Гневов. – И что же «никак нет?»
- Зачем мне всё это?
-А-а-а, - пропел Гневов. – Логичный вопрос. Отвечу чуть позже. А сейчас я напомню про роль наших хакеров…
- Наши хакеры лучшие в мире! - выкрикнул Матрёшкин.
- Да, этот исторический факт и ёжику понятен. – Гневов почесал лоб. – Я сказал «с рассветом» в том смысле, что хакеры начинают ровно в полдень: то есть, в полдень на мониторах всего мира появляется изображение восходящего солнца. Нестираемого изображения. Гелисус-вирусус. Длится это по полчаса через каждый час. Но с двенадцати! Это ясно? В полдень! Но никак не раньше. Ни в коем…
-Так точно! – крикнул Матрёшкин, на его лице мелькнула радость.
-Твоему лицу, - Гневов остановился около лица Матрёшкина, - не хватает одухотворённости, пахнет то ли картошкой, то ли салом, - шептал Гневов. – Сколько раз я учил, что мы прежде всего люди, а не роботы. Люди, а не роботы. И ещё: найди часок поспать.
Матрёшкин вздрогнул и вопросительно посмотрел на Гневова.
- Ссс кем? – еле выговорил он.
- Ссс сссобой, - просвистел Гневов.  – Вот сейчас поедешь и по дороге поспишь. Ты плохо смотришься, и можно подумать, что ты только этим, - он кивнул  на глобус на столе, - и занимаешься. Это аполитично и по нынешним временам не только провокационно, но и аморально. Я ж эстет. – Гневов кокетливо улыбнулся.
Матрёшкин сник.
- Ничего, ничего, - Гневов похлопал Матрёшкина по плечу. – Я сейчас отвечу на твой вопрос. – Честно говоря, Никкитий Иванович, я восхищаюсь тобой. В таком возрасте и такие вершины. Пятьдесят один! Говорят, что у тебя по дайвингу чёрная маска! Это правда?
- Правда. – Матрёшкин засмущался. – Но только синяя.
- Сто пятьдесят метров на выдохе! – Гневов покачал головой.
- Да и вы, я слышал, тоже неплохо ныряете, - сказал Матрёшкин.
- Мне то всего тридцать, до акмэ ещё ого-го, но я то гений. У меня один генофонд только о-го-го! А ты! Ты! И такие вершины. Один «Глобус» чего стоит, который мы с тобой так состряпали…Я считаю это гениально. Верно говорят, что герои, не взирая на возраст, раскрываются тогда, когда их Родине грозит опасность. Так! Родине. – Гневов улыбнулся, прокашлялся и прошёлся по кабинету. – А теперь ответ на твой вопрос:  я простыл, несколько устал и хочу немного часов отдохнуть. – Он перестал ходить и сел в кресло. Матрёшкин удивлённо посмотрел на него. – Дебют просчитан до самых мелочей, вот ты его и разыграешь... вместо меня.
- Емельян Тимофеевич! – с ужасом прошептал Матрёшкин.
- Всего немного, - сказал задумчиво Гневов. – Надо отдохнуть. Я так устал, что могу наделать всякого, например, если начнётся базар, то за Маскву я готов уже спалить всю Россию. Я так люблю её…Чтоб только она…Надо отдохнуть. Надо.
- Емельян  Тимофеевич!
- Да, да, мне надо отдохнуть, - уверенно проговорил Гневов. – Портфель поносишь ты…пока. Да всё будет, как прошлый раз.
- Емельян Тимофеевич! – Матрёшкин встал.
- Сядь! – приказал Гневов. – Чтобы не упасть. Я хочу задать тебе два вопроса. Первый: мне сказали, что ты для политика очень мнителен. Это так?
Матрёшкин на мгновение задумался.
- Я брезглив, Емельян Тимофеевич, - сказал он. – Когда моя первая жена принимала любовников в моей постели…
- Проехали, - перебил Гневов. – Все мы в юности чудили. Так что, дерьмо есть не будешь?
- Ну-у-у, - замялся Матрёшкин, - если очень надо…
- У меня тоже жена, как ни странно. – Гневов скривил лицо. – Скажу по секрету, я б смылся от неё куда подалее…- А что у тебя с Тютюнниным?
- Всё хорошо, Емельян Тимофеевич.
- Не обижай его, он к тому же ещё не только бабник, но и табачник – Гневов прошёлся по кабинету. – Мы начинали с ним в одной братской стране. Тогда это был начинающий очень важный стратегический регион. Я копал их науку и технику…
- Закапывали, - съязвил Матрёшкин.
- Он занимался…- Гневов сделал вид, что не услышал реплики Матрёшкина. – Короче: сильный мужик. Спокойствие в самых трудных ситуациях бешенное! - Он вдруг рассмеялся. И смеялся долго. - Кошмар! – сказал он наконец. – Если б я послушал десять лет назад то, о чём мы сейчас говорим! Какой-то бред школьников недоумок.
- А лепет политиков и есть бред школьников, - сказал Матрёшкин. – Детский бред. Дебилов.
- Гениально! Никкитий Иванович! Гениально!– Гневов закурил. - Сидит три десятка козлов и дурит всё человечество, водит их с умным видом по лабиринтам  субстанции виртуальной.
- Может мудрецов? – спросил Матрёшкин. – И где сидит?
- Ты прав, они нигде не сидят, никогда не сидели и не будут…- Гневов вдруг зевнул и посмотрел на часы. – Итак, мы уже всё обсудили. Правила игры тебе известны. – Он затянулся и задумчиво посмотрел куда-то вверх. – В дебюте этой игре нужен тонкий политик и крепкий кулак, и я, кажется, в тебе не ошибся. Так?
-Так точно! – крикнул Матрёшкин. – Будем мочить весь мир?
Гневов усмехнулся, прошёлся по кабинету и остановился рядом с Матрёшкиным.
- Да.- Он смехнулся. – Будет поднят такой электромагнитный бум!..- и покачал головой. – О темпоре о море! А потом я подскажу, что сказать толпе.
- Можно спросить не по теме? – Матрёшкин как-то хитро улыбнулся.
- Попробуй.
- Вы сказали вначале, что женщины бегут. Как понять «бегут»?
- Вы, кажется, кончали Академию философии? Преподавали.
- Да, Академию, но военной философии, и не кончал, а заканчивал.
- Вопрос может быть и по теме. – Гневов задумался. – Они бегут в одну страну... в одну страну. Всеобщий мрак. Развал. Страна! – Он усмехнулся.
- Вы президент этой страны? – очень тихо произнёс Матрёшкин.
- Я? – Гневов рассмеялся. – Я всего лишь очень гениальный человек. Так простенько и скромненько. Это я сказал: как только люди научились программировать сперму и яйцеклетку, для человеческого бреда границ не стало. Можно создавать любых людей: китайцев, негров, русских и, главное, - умных и дураков…Я спросил олигархов по пьяни: - А зачем вам это? Зачем создавать умных и дураков? Дураков итак полным полно, потому и существуют олигархи. И они согласились. Поэтому все эти программы и всех этих умников, их создавших надо…Короче, - Гневов вздохнул, - ты знал, что делать, ты знаешь, зачем. Вот коротенько и несколько сумбурно. Удовлетворён? – Гневов затянулся.
- Так точно! Желаю вам хорошо отдохнуть. Я не подведу. Вот только зря вы курите…- пролепетал Матрёшкин.
- Я курю? – Гневов рассмеялся. – А сейчас я покажу тебе имя, код и пароль, после ввода которого ты всё и начнёшь.
- Вот об этом я и хотел спросить.
- Смотри! – Гневов затянулся и начал выпускать дым кольцами. – Вот смотри, - промычал он и выпустил дым тонкими струйками, которые превратились в три буквы и образовали у потолка слово «SOS».
- Вы волшебник! – с восхищением произнёс Матрёшкин.
- Это одно слово и есть имя, код и пароль, – сказал Гневов.
- Вы считает, что?..- Матрёшкин с ужасом посмотрел на то место у потолка, где было слово «SOS».
- Пожалуй... не уверен. Предчувствие?– Гневов бросил окурок в окно. – Вы знаете, что кричит корабль, когда идёт ко дну?
- Неужели конец? – прошептал Матрёшкин.
- Ты понимаешь? - Гневов плюнул в окно и повернулся к Матрёшкину. – Что вам ещё сказать…Чёрт! то тебе «вы», то вам «ты». Крыша совсем поехала. Но не знаю, говорить, не говорить.
- Если душа болит, говорите. – Матрёшкин выдавил из себя улыбку.
- Этот пароль, - Гневов кивнул на потолок,  - это не совсем то, что сразу возникает у всех в головах. Это.. это…- Гневов задумался. – Тут мне один алкаш-старик сказал как-то, и я интуитивно поверил.
- У вас же интуиция ого-го! – сказал Матрёшкин.
- Если б ты знал, что он сказал. – Гневов почесал ухо. – Это посерьёзней, чем эти буквы. Это…это… Хомо Кошмарус! Не знаю, как там по латыни, но вот что он сказал: «Homo cosmarus – новый вид  Homo Sapiens». - И больше ничего не сказал, только ткнул несколько раз указательным пальцем в воздух.
- Четыре, – сказал Матрёшкин. – И в небо.
Гневов взглянул на Матрёшкина. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза.
- Я и без него знал, что кто-то, что-то, какая-то сила вертится вокруг да около. – Гневов вздохнул.- Она всегда была, но только вот в это Новое время…Ну! – Он хлопнул Матрёшкина по плечу. – С богом!
- С солнцем, - улыбнулся Матрёшкин.
- Возможно. Но Хомо Кошмарус витает в воздухе. – Гневов прошёлся по кабинету. - Мне отец ещё говорил. Это или новая идея, или новая воля. А может просто женщины? Загадка? А может ещё проще: крыша поехала! Будем надеяться, что это во мне всего лишь бурлит молодость и…- Гневов посмотрел по сторонам. - В портфеле ещё два дела. – Он зевнул, поднял с пола портфель и бросил его на стол. – По красной папке с кинодокументами отвечают академики Попов и Берштейн. Второй умнейший аналитик, специалист по научному миру. Когда-то мы вместе пили: я был тогда всего лишь студент, но гениальный, они уже академики. Ты пошерши этих монстров науки. – Он усмехнулся. – Пусть покопаются в этом интеллектуальном навозе. Там цифра немного потёрлась, нужна будет хорошая аппаратура. Средств не жалей.  Под этот базар всё будет списано. Академики будут у тебя уже через час. Можешь и их для смеха в эфир пустить. А по голубой папке дело посложней.
- Боже, сколько ж их!?
- А сколько надо для полного хаоса!? – Гневов засмеялся. – По голубой папке начнёшь работать с Годуновым, и вперёд по ситуации. Вот всё-о-о. Легко и просто! Как всё гениальное. – Гневов закрыл глаза. – Да, вот ещё, я уже упоминал, опять объявился этот самозванец Хомо…Видишь, везде Хомы.
- Против Хомов есть приёмы. – Матрёшкин попытался улыбнуться. - На стыке эр всегда появляются разные Хомы. Их создают, придумывают и ими пользуются.
- Если бы так. – Гневов закурил и посмотрел на кончик сигареты. – Эта последняя. Всё! Бросаю. – Он подошёл к двери, прислушался, отошёл. – Да, ещё, чуть было не забыл. Сибирь! – Он покачал головой. - Иногда, как во страшном сне, мне кажется, что именно этот регион является источником всеобщей дестабилизации. В технике они нас обошли, в науке…Одни желтолицые во что обходятся. Что ты об этом скажешь?
- Пустяк, Емельян Тимофеевич, - улыбнулся Матрёшкин. – С живым золотом мира мы разберёмся лёгко, а все  прелести Сибири  по нашим подсчётам скоро кончатся…
- Кроме науки, - трагически произнёс Гневов, он как-то вдруг погрустнел.
- У вас просто приступ ностальгии по науке, - сказал Матрёшкин.
- Не-е-ет, - Гневов покачал головой. – Только две стоящие сферы деятельности в этом мире, это изучение природы и производство жратвы. Остальное всё – суета и … - Гневов вздохнул. - Наука! Москва! Ты не представляешь, как я люблю Москву. Повторяюсь, но я бы всю Россию продал за неё одну.
- Сколько там той России! – усмехнулся Матрёшкин.
- Да, возможно, что ты прав. Ну, это мы уже залезли далеко вперёд. Я рад за тебя. – Гневов похлопал Матрёшкина по плечу. – Десять минут назад ты выглядел ужасно. Теперь вот уже наглеешь, хамишь. Хорош! То, что надо. Ты свободен. Иди, не теряй времени. А я немного отдохну. – Он подошёл к окну и повернулся к Матрёшкину спиной. Рассвет едва забрезжил. На подоконник сел воробей и, увидев Гневова, тут же улетел.
Матрёшкин некоторое время постоял, взял со стола портфель и, пятясь задом и улыбаясь Гневову в спину, вышел из комнаты…Нет, не успел.
- За что ты отсидел пять лет, Афанасий Никкитич? – спросил вдруг Гневов и оглянулся на Матрёшкина.
Матрёшкин замер у двери, медленно повернулся, и их взгляды встретились. Они  долго молча смотрели друг на друга.
- Вы уже один раз оговорились. – Матрёшкин усмехнулся. – Я Никкитий Иванович.
- Так вот, Никкитий Иванович, - Гневов подошёл к Матрёшкину, - в красной папке фильмы одного моего ныне покойного друга Ни-ки-ты-на. Я кое-что смотрел когда-то будучи в Сибири. Как вспомню, до сир пор блевать хочется.
 – Вы переутомились. Могу сказать только одно: отдыхайте спокойно. – Матрёшкие резко повернулся и...
- Ещё одну минутку, - сказал Гневов. – Последние годы после тесного общения с олигархами я занимался выводом формулы падения человечества. Это система уравнений. Неизвестных столько, что мне не хватает одного уравнения.
- Вы сказали о падении человечества. В пространстве или во времени?
- Это некая отдельная субстанция. И не пространство и не время. Возможно, - Гневов прошёлся по кабинету, подошёл к Матрёшкину и шепнул на ухо: - Возможно, что это женщины.
- Вам надо отдохнуть, - шепнул Матрёшкин, улыбнулся и поспешно вышел из кабинета.
Гневов слышал, как Матрёшкин вышел из домика, потом заворчал мотор автомобиля…Гневов закрыл глаза. Напрасно я его об этом спросил, - подумал он. – А впрочем…Теперь Федька! Он уже наверняка всех подкормил, наладил клёв…Интересно, как он заставляет  их клевать!? В любую погоду, в любое время дня и ночи. Неужели только подкормка? Чтоб я без него делал!.. Интересно, где сейчас Варька? Что с ней? Родила ли она тогда? Прошло столько лет! Кто-то сказал, Тютюннин, кажется, что видел её в театре. Варечка. С этими женщины так всё странно, непонятно. Чего они хотят? Наверно и сами не знают. Женщины! - Гневов сморщил лицо: опять началась головная боль. – Ты потому бросил науку, что по натуре своей сволочь. Трудно быть чистым учёным, когда вокруг все одни сволочи, и эти их заповеди – заповеди Нового времени. -  Он плюнул в окно и подошёл к шкафу.
- Ну, всё слыхал? – улыбнулся он шкафу. – Выходи!
Дверца шкафа скрипнула, открылась, и из шкафа вышел человек…точная копия Гневова.
- Хорошо, но, когда пришёл этот твой Никкитий Иванович, стало душновато, он не только интенсивно потел, но и смердил задним проходом, - сказал Гневов Второй.
- Да, это черта его характера. – Гневов задумался на мгновение. – Я буду предельно краток. Сейчас, я уже говорил,  мы с тобой расстанемся и навсегда. Времени маловато, надо спешить. – Он подошёл к столу, выдвинул ящик и достал два маленьких чемоданчика. Синий и красный. – Это твой последний гонорар. Твой и моей охраны. Твой синий, её красный. Смотри не перепутай, это очень важно. Пока я тут болтал с этим Матрёшкиным, я многое передумал. Делаем так: я прячусь в шкаф на всякий случай, ты зовёшь охрану, отдаёшь красный чемоданчик, синий – твой, и вы уезжаете. Сразу же!
- Она ничего не заподозрит? – спросил Гневов Второй.
-  Инга?! – Гневов усмехнулся. – Это супер агент. Потрясающая фигура, ноги, глаза – это её главное оружие. Стоит только кому-то в те редкие опасные ситуации отвлечься взглядом на её фигуру, всего на какое-то мгновение, и он труп: она в совершенстве владеет метанием ножей, огнестрельным оружием, я не говорю уже о карате. Она никогда на меня не смотрит, только вокруг, на меня лишь боковым зрением. В постели мы не были ни разу. Хотя я иногда так хотел её!.. Так что, мой дорогой, вблизи она меня не знает и ничего не заподозрит. Ты даже можешь трахнуть её на последок. – Гневов улыбнулся. – Короче, я полез. Вы берёте Джип синий, чёрный оставляете мне. – Он залез в шкаф. -  А здесь уютно и даже удобно.
- Да, там удобно, - сказал Гневов Второй. – Там даже можно жить. – Он усмехнулся.
- И слышимость отличная, - сказал Гневов. – Поехали. Времени в обрез. Зови охрану. И разбегаемся.
- Можно, конечно, и трахнуть её, - задумчиво произнёс Гневов Второй. – Но сначала, - он достал из кармана пистолет, - ах, Емельян Тимофеевич! Емельян Тимофеевич! Гений! ..Я вас очень прошу сидеть там тихо и не двигаться. – Он снял пистолет с предохранителя. – Слышимость в ящике хорошая. Но и пулепробиваемость неплохая. – Он хихикнул. – Короче! Я тоже много передумал, пока вы болтали с этим вашим Матрёшкиным. – Он грустно вздохнул. - Я ходил вместо вас на вечеринки, пил шикарные водку, вина, иногда делал вместо вас смертельно опасные визиты и так далее и тому подобное, но ни разу я не замещал вас на переговорах с президентом, с министрами, с олигархами…А ведь и у меня есть некоторые амбиции.
- Ты, дурик, надо бежать и чем быстрее, - Гневов не договорил.
- Тихо! – зло прошипел Гневов Второй и продолжил: – Ни разу! А  ведь у меня два верхних образования и три года тюрьмы. Почти как у этого твоего Матрёшкина. А ведь я не так уж и глуп…
- Что ты лепишь! – простонал Гневов. - Я главный идеолог по отмыванию денег крупных политических компаний и теде. Раз я отмыл и президента…Ты не...
- Молодой полугениальный физик, который имеет талант к политическим махинациям! – Гневов Второй рассмеялся. – Знаем. Всё знаем. Ты может быть хороший учёный, но дохлый политик, - зло прошептал Гневов Второй. – Поэтому, туда тебе и дорога. – Он, держа пистолет в направлении шкафа, спиной отошёл к столу и раскрыл синий чемоданчик. – Деньги это хорошо…Но что они по сравнению с властью над людьми, над временем. Ты даже не поинтересуешься, за что я отсидел три года и…Интересно, а что в красном чемоданчике. – Он открыл красный чемоданчик. – О-о-о! Ты я вижу…- Гневов Второй не договорил: раздался хлопок, похожий на выстрел пистолета с глушителем. Гневов Второй как-то неестественно дёрнулся, и его тело медленно сползло на пол. Через некоторое время дверь скрипнула, и в комнату вошла молодая женщина. Она подошла к трупу, движением ноги повернула голову Гневова Второго лбом вверх.
- Сам с собой не может наговориться. Гений! Нет, чтоб и со мной поболтать. – Она вздохнула и произвела контрольный выстрел в лоб. - Вот и всё, Емельян Тимофеевич, - сказала она и присела около трупа. – Я никогда бы этого не сделала, если бы ты хоть раз трахнул меня. Но, ты же видел во мне только охрану. Ты даже ни разу не взглянул в мою сторону. Ты даже не делал вида, что не хочешь смотреть в мою сторону. А ведь я по уставу снайперов должна была  отстрелить тебя давно. Я ж, дура, всё надеялась. Надеялась до сегодняшнего дня, пока не увидела этого придурка Матрёшкина. Откуда я его знаю? – Женщина рассмеялась. – Ох уж эти мужики! Они думают, что они самые умные, самые сильные, самые-самые, - сказала она, глядя куда-то вверх. - Прощай, мой любимый. Честь и достоинство женщин дороже любви. – Она, закрыв, взяла оба чемоданчика, провела взглядом по стенам, по потолку, подошла к трупу и некоторое время очень внимательно смотрела на его лицо. – А ты очень изменился за эти дни. Очень. Я как-то не обратила внимания. – Она резко поднялась и стремительно вышла из комнаты.
Только после её ухода Гневов почувствовал, как от неподвижности затекло всё его тело. Но от страха он ещё некоторое время старался не двигаться. Прислушивался. Было тихо. Потом он услышал, как заворчал двигатель автомобиля, потом автомобиль медленно проехал где-то за окном, шум движущегося автомобиля становился всё тише, тише…Стало очень тихо. Гневов сидел в шкафу еще несколько минут. Потом он вылез из шкафа, подёргал затёкшими руками, ногами, глядя на труп на полу.
- Ну и дела-а-а, - прошептал он. – Как же так, Емельян Тимофеевич, ты такой гений во всём, что касается Хомо сапиенс, и так провалился. Один прокол и тут же второй! – Он посмотрел по сторонам. Надел куртку, проверил карманы: во внутренних карманах лежали пачки денег и документы. – Итак, Гневов мёртв? – Он задумался. - Пусть будет так. – Он достал из куртки ключик, открыл ящичек стола и достал пакет. Из пакета он достал пышные седые усы и седой парик. Нацепив усы и парик, он посмотрел на себя в зеркало. – Хорош, нечего сказать. Хорош. Ну что, Стас Круз, сценарий сожжён, и теперь ты можешь  выехать только на импровизации. Импровизация – это тот запасной вариант.
Он выглянул в окно и прислушался. Было тихо. Он залез на  подоконник и …Сзади вдруг кто-то что-то сказал. Стас Круз оглянулся. Никого. Он спрыгнул с подоконника назад в комнату и склонился над трупом Гневова Второго.
- Ты что-то сказал? – спросил он у трупа. Труп не ответил, глаза его  безжизненно смотрели куда-то вверх. Стасу Крузу  только теперь  вдруг стало очень страшно. Вот так, - подумал он, - впервые за десять лет без тебя изменили сценарий спектакля. Просто сожгли. Ты больше никому не нужен. Кому ты не нужен? Архив! Хорошо, что весь архив у тебя в голове…Вот его-то и уничтожили. А кто знал, что архив весь только у тебя в голове?! Так-так! Кое-что проясняется…Исчезнуть! Быстро! Ещё быстрее! - Прощай, Емельян Тимофеевич, - шепнул он и рукой прикрыл веки Гневова Второго.
Стас Круз спрыгнул с подоконника и на четвереньках пролез в кусты. Пахло мятыми розами. Также на четвереньках он добрался до забора. В заборе был потайной лаз. Оказавшись за забором, Стас Круз быстро, пригнувшись, перебежал грунтовую дорогу и углубился в лесок молодых берёзок. Молоденькие тоненькие светлые берёзки. Джип! – вспомнил он. – Нет, сейчас джип – это конец. Лесом и незаметно. Тихо. И быстро! - Он отошёл от дороги на некоторое расстояние так, чтобы между деревьями было видно дорогу, как ориентир, и побежал. Бежал долго. Пошёл пешком, опять побежал. Неожиданный грохот мотора  бросил его на землю. Лёжа, Стас Круз посмотрел в сторону дороги. Мимо в обратную сторону на огромной скорости промчался мотоцикл. Мотоцикл? – задумался Стас Круз. – Больше забавно, чем интересно…Постой, постой. – Он обнял берёзку и  посмотрел вверх. Верхушки берёзок горели золотом в первых солнечных лучах. Как жену чужую обнимал берёзку, - пропел тихо Стас Круз и снова побежал. Через некоторое время его обогнал мотоцикл. Ну, вот теперь через несколько минут все будут точно знать, что Гневов труп, - подумал Стас Круз.
А ещё через некоторое время вспотевший и уставший Стас Круз достиг щоссе. Залег в кустах. Мимо проносились редкие грузовики, фургоны, легковые автомобили. Вроде тихо, - подумал Стас Круз. – Но! Все едут только вправо. А куда свернул мотоцикл? Интересно. Ладно. - Стас  Круз вытащил мобильник и набрал номер. – Мне, пожалуйста, ближайший рейс в Европу…Что, что, что? – Он сунул мобильник в карман. – Компьютеры у низ зависли. Козлы! – В некотором раздумье он лежал на траве. Мимо  продолжали проноситься редкие автомобили.  Какое лето пропадает, - подумал вдруг Стас Круз . – Какое лето! И все вправо. Вправо! Вот это уже неинтересно. - Он снова достал мобильник. - Человек?.. Прости меня, но я в жопе. Покупай рысака и на Чистые. Ждём! – После этого он встал, вышел на шоссе и начал голосовать. Сначала промчались два фургона, не остановились. Остановился рефрижератор.
- Садись, чудик, - сказал водитель. – Что-то одному вдруг стало страшно ехать. – Он посмотрел на Стаса Круза. – А с тобой может еще страшнее будет. – Он рассмеялся.
- Есть проблемы? – спросил Стас Круз, он поёрзал, уселся поудобней и осмотрел кабину.
 - А то как же! – Водитель вздохнул. – Немного постоим.
- А может сразу рванём? – попросил Стас Круз.
- Да чего ты спешишь? – Водитель начал есть огурец. – Перекушу…
- Да тут такое дело. – Стас Круз посмотрел в окно. – Я тут к любовнице на дачу заскочил, а тут муж вдруг. – Он посмотрел на водителя. – Полковник ФБР.
- ФСБ, - поправил водитель.
- Этот – ФБР, - сказал Стас Круз. – Сам понимаешь. Если он что заподозрит, спустит своих собак, они след берут лёгко. И мне хана. – Он выглянул в окно. – Вот только я там что-то забыл. Но что?
- Ладно. – Водитель открыл дверцу, выбросил огурец и высунулся из кабины. – Никого. – Он поудобней сел за руль  и они поехали. – Пусть догоняют!
- А что за проблемы, что страшно ехать? – спросил Стас Курз.
– Да не то слово. – Водитель протянул руку куда-то вверх и повернул монитор экраном к Стасу Крузу. Над синим океаном восходило солнце: оно быстро поднималось к верху экрана, падало вниз и снова восходило. Одна и та же картина. – А? – спросил водитель.
- Красиво, - сказал Стас Круз.
- Я уже и перезагружал и что только ни делал, и новый диск поставил, картина не меняется. – Водитель выругался.
- Стас Круз, - представился Стас Круз. Водитель посмотрел на Стаса Круза и сказал, усмехнувшись:
- Тогда я Альберт. Альберт Эйнштейн. – Водитель расхохотался.
- Гони к Хвойным Ёлкам, Альберт, - сказал Стас Круз и добавил, – Эйнштейн.
- А какие ещё ёлки бывают? – удивился водитель.
- Разные, - сказал Стас Круз.- Берёзовая роща, например. Дубрава. Куст ракиты над рекой. Ёлки зелёные. Ёлки – палки. Ёлки –моталки. Сосновый бор…Ну и наконец, ёлки про твою мать.
- С последним я соглашусь. – Водитель  закурил. – Ну и где эти твои Хвойные Ёлки?
- На юг километров сто…
- Да ты что?
- А ты куда едешь?
- В Москву. Вон телятины сколько. – Водитель кивнул головой куда-то назад.
- В Москву? – Стас Круз рассмеялся. – Так надо ж ехать в обратную сторону.
- Как в обратную?!
- А так, развернуться и ехать.
- Что? И навигатор сбился? – Водитель посмотрел на какой-то приборчик напротив Стаса Круза. Стрелка приборчика  бешено крутилась. – Какого чёрта она крутится. Счас тормознём, разберёмся.
- Не тормози, браток, - сказал Стас Круз. – Посмотри, навстречу никого.
Водитель задумался.
- Да, никого… А телятина классная…
- Это, - Стас Круз посмотрел на монитор, - вирус Папирус. Гелисус. Это конец. Можешь выкинуть этот ящик. Завис навсегда. Метастазы во всём его теле. Вирус Гелисус Папирус, - вздохнул Стас Круз и посмотрел на часы. – Жаль. Я так люблю Москву! Пол России б спалил за неё..
- Ты чё прёшь?! – возмутился водитель.
- Извини, я видел,  у тебя уральские номера…
- Ты чё извини. – Водитель нажал на тормоза. – Вы, козлы, вы должны понимать, что каждая избушка в деревне, что каждый человек…нищий, бомж, ханыга, зек, особенно – зек и чиновник – это Россия! А ты со своей сукой Москвой…Я б первый сбросил на неё атомную бомбу…- Автомобиль остановился. – Приехали!
- Браток, - виновато сказал Стас Круз, - я знаю, что мы, москвичи, мудаки. Простите нас, люди! – крикнул Стас Круз и три раза ударился головой о дверцу кабины. - Поехали. А?
Водитель некоторое время сидел неподвижно и с обиженным лицом смотрел куда-то вдаль вдоль шоссе. Его обогнало несколько фур.
- Да, навстречу никого. – Он повернул ключ, мотор заворчал, и автомобиль  медленно тронулся. – И куда ж мне деть телятину?
- Браток, - Стас Круз достал из кармана пачку денег, - пожалуйста, гони на юг, до Палок Ёлок. Менты будут тормозить, не останавливайся.
- На хрена мне твой юг? – Водитель посмотрел на деньги, взял и положил в бардачок.
- Не веришь, послушай радио. Вижу, у тебя присутствует этот рудимент эпохи…
- Радио? Да, к стати, радио. – Водитель включил радио. Радио молчало. Он попытался настроиться хоть на какую-то волну, но радио молчало. – Бред какой-то. Ведь только…Сегодня ж финал чемпионата мира…
- Да-а, а кто в финале?
- ЮАР и Украина.
- Ну и дела! Не посмотрим.
- Жаль.
- Кстати, об атомной бомбардировке Москвы. – Стас Круз горестно усмехнулся. – Я совсем забыл. Сегодня ж американцы уничтожают свои последние атомные запасы. Не будет больше ни ядерного, ни термо. Так что, нечем будет бомбить Москву.
- Да знаю. Атомная эпоха кончилась. - Водитель вздохнул.
- И не только атомная. – Стас Круз тоже вздохнул. Некоторое время они ехали молча. Через полчаса езды он сказал: - Всё, браток, вот они, Ёлки-Палки, приехали. – Стас Круз пожал руку водителя и вылез из кабины. – Спасибо. Телятину вези обратно на Урал. Она ещё пригодится.
Он сразу свернул на грунтовую дорогу и углубился в лес. В кустах стоял зелёный джип. Мужчина с огромной чёрной бородой сделал навстречу ему шаг. Они пожали друг другу руки. Мужчина с чёрной бородой потрогал седую бородку Стаса Круза, посмотрел на его седую голову, покачал головой и тяжело вздохнул.
- Федька, я не виноват, - сказал Стас Круз. – Прости.
- Сколько у нас времени?
- У нас нет больше времени. – Стас Круз лёг на траву и посмотрел в небо. – Такого лета я не помню. Всю ночь моросил дождь, а сейчас, посмотри, какое небо!
- Что делать?
- Одну минуту…На сколько у тебя горючего?
- Километров на двести бензина. – Федька задумался. – Ну и твоего тыщи на две.
- Ну что ж. – Стас Круз вскочил на ноги. – Гоним на юг, а там…
Они сели в джип.
- Ты понимаешь? - Стас Круз потёр лоб. – Чтобы отвлечь всех и всё от олигархов олигархи предложили мне …
- Знаю, уже слыхал. Проходили, - сказал Федька. –А про то, что верхи уже не могут, а низы уже не хотят, ты им не рассказал случайно?
- Да и про это рассказал. – Стас Круз пожал плечами. – Я последнее время и сегодня тоже совсем разболтался…Болтун я. Я только забыл им сказать, что низам теперь и всегда всё равно, а верхам всегда всего будет жалко. Смех. Эх, страна моя, - вздохнул Стас Круз.
- Ты какую страну имеешь?…- Федька не договорил.
- Теперь у меня нет никакой страны, – перебил его Стас Круз и грустно посмотрел куда-то вдаль и вверх.  – Заработал план «Крысы». – Он усмехнулся  и горько  добавил: - Боже мой, под водочку, для красного словца, чтоб показать свой интеллект, игру ума и разума, что я ого-го, я надиктовал им план «Крысы». И вот! Рыбалка отменяется. Займёмся немного дайвингом. Аппараты в порядке?
- Как обычно,
.. На юг, Федька, на ю-у-у-г!



2. НА РАБОТЕ

Выйдя от Гневова, Матрёшкин на мгновение оглянулся, посмотрел по сторонам, прислушался. Было тихо. Он вышел из здания. У двери сидела девушка в джинсах. Матрёшкин сразу разглядел под её одеждой потрясающую фигуру. Она улыбнулась Матрёшкину, он улыбнулся ей и сразу почувствовал, как по всему тела пробежала волна возбуждения.
Матрёшкин быстро прошёл мимо и вышел на узкую аллею. Мы ещё и с тобой разберёмся, красотка Гневова, - подумал он и зевнул. Не смотря на то, что предутренний воздух бодрил, очень хотелось спать. Но спать уже было некогда.
По обе стороны аллеи на узорных металлических столбах ещё горели фонари, росли красные розы. Белая кошка с чёрными пятнами  на боку  пересекала аллею и, увидев Матрёшкина, юркнула в кусты. Не есть хорошо, - подумал Матрёшкин.  В саду пахло цветами. Раньше Матрёшкин знал названия этих цветов, но сейчас было не до них. Он свернул с аллеи в кусты, вдруг резко нагнулся, поднял с земли окурок и, выпрямившись, аккуратно завернул его в носовой  платок. Находку он сунул в портфель. Посмотрев по сторонам, он сделал небольшой разбег и, подпрыгнув, повис на заборе на одной руке, перебросил через забор портфель, подтянулся на руках и спрыгнул с забора на другую сторону. По грунтовке к нему тихо подкатил легковой автомобиль самодельной конструкции.
- В Москву, Потапыч! – сказал он громко, чтобы разбудить водителя. – Опять спишь с открытыми глазами!?
- Что поделаешь, - прохрипел Потапыч, - когда надо быть одной ногой здесь, второй там.
- Гони быстро! – Матрёшкин уселся на заднем сидении и закрыл глаза. Сработало, - подумал он. – Карасик клюнул. Он поверил, что я поверил. Гений мне тоже…Мы сделаем всё именно по плану. Точь в точь. Только кое-кого отправим крабов кормить, Емельян Тимофеевич. План крыс не пройдёт. Да, да, он самый, Тютюннин, табачник. Хаос! - Матрёшкин рассмеялся. – Он думает, что я всё провалю, и все они чистенькие…Что ж, тем интересней игра…Боже! Какой разыгрывается спектакль! Какой базар!  Сколько персонажей! Какие актёры!.. - К горлу подкатился комок. Матрёшкина всегда тошнило, когда он предвкушал интересную игру и знал, что выйграет.
- Семёрка! - сказал Матрёшкин.
- Семёрка слушает, - ответили откуда-то.
- Тютюннина контролировать по всем показателям.
- Есть контролировать.
- Особенно бицепсы! Потапыч, ты уверен, что твоя коробка не прослушивается? – спросил Матрёшкин Потапыча.
- Самопальная конструкция. – Потапыч широко зевнул. – К тому же стоят все новинки Емельяна Тимофеевича.
- А «второй там» – это где? – спросил вдруг Матрёшкин. Потапыч вздохнул, но не ответил. - Гони вовсю, может вздремну, - сказал Матрёшкин и пропел речитативом: - Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, туз!
- Есть гнать. – Потапыч зевнул и сделал глоток  нарзана. – Вы думаете, что Театр ВД выбран правильно?
Матрёшкин вздохнул, но не ответил.
- Один один, - сказал Потапыч. - Сегодня весь день будет дождь. - Он посмотрел в зеркало. – Это хорошо. Жара уже надоела. Потом можно будет и грибочки пособирать…
- Я же просил объезжать камешки, - раздражённо пробурчал Матрёшкин. Он любил дремать под тихий немного хрипловатый голос Потапыча, но нервничал, когда тот начинал говорить о грибах. Потапыч ничего не понимал в грибах, никогда их не собирал и почему-то считал, что Матрёшкин заядлый грибник. Матрёшкин же ненавидел грибы, так как в детстве однажды отравился ими почти насмерть.
- Есть, – обиделся Потапыч. – Откуда они взялись, эти камешки, дорога почти ровная. Может кто орехи рассыпал…
Слушая Потапыча, Матрёшкин размышлял: Неужели это мой Рубикон?! Тютюннин? Нет, нет, в этой игре, как и в любой другой карточной игре, без козырей делать нечего. Возраст. Во всех дырах табак. Этого маловато… - Он чуть-чуть приоткрыл глаза, полагая, что так  уснёт быстрей, но голова продолжала работать. Он перевернулся на бок, прислонившись плечом к дверце, и закрыл глаза. Но сумбурные дремотные мысли не покидали его.
Виртуальная субстанция! - усмехнулся он мысленно. В  этот момент зазвучала старинная русская народная песня «Вернулся я на родину».
- Спасибо, - сказал Матрёшкин, открывая дверцу автомобиля. – Работа, Потапыч…
- Это вторая Родина, – сказал Потапыч.
- Это второй дом, - сказал Матрёшкин. – И когда ты, наконец, выучишь это?!
- Да задолбала меня ваша Родина, - рассмеялся Потапыч.
- Ты ещё не видел, когда «задолбала», - сказал Матрёшкин.
- Надеюсь, что скоро увижу? – Потапыч ехидно улыбнулся.
- Спасибо. - Матрёшкин тоже улыбнулся, хлопнул дверцей и скрылся в темноте здания. Войдя в свой кабинет и, бросив на стол портфель, он склонился над микрофоном: - Обстановка!
- Звонил президент.
- И что этому козлу надо? – На лице Матрёшкина появилась усмешка.
- Он спросил, что ему делать и где сидеть?
- Молчать и не рыпаться. – Матрёшкин рассмеялся. – А сидеть можно и на Форросе. Строго по инструкции…Он же знает. Как обстановка?
- Немного темновато, но, думаем, к восходу солнца посветлеет.
- Начинаем с первым соловьём, и как только кукушка кукнет, начинаем долбать все квадраты. Заряд должен уйти весь. Держать со мной связь каждые пять минут…Что там ещё? – раздражённо крикнул Матрёшкин вошедшему в кабинет майору.
- Попов и Берштейн по вашему приказанию доставлены, - отрапортовал майор.
-Попов и Берштейн, - задумчиво произнёс Матрёшкин, на его лице опять появилась усмешка. – Ну-ка, ну-ка. – Он кивнул майору. Тот распахнуд дверь и сказал:
- Входите.
Вошли двое мужчин.
- Почему так поздно? – спросил Матрёшкин.
- Во-первых, сегодня воскресенье, и я был на рыбалке, - сказал баском Попов. – А во-вторых, мы уже час здесь…
- Рыбку ловить! –  Матрёшкин почесал висок. – Один рыбак, второй рыбак. Что за вера такая!? А кто будет работать? Кто? От...- Красная лампочка, замигав, перебила его, - Да-а! – крикнул он.
- Соловьи запели, - прозвучало откуда-то.
- Ну! – Матрёшкин посмотрел вверх и закрыл глаза. – С чёртом…Прости меня господи. – Он упал в кресло, откинулся на спинку и облегчённо вздохнул. Усмешка, которая появилась ранее на его лице, превратилась в улыбку и становилась всё шире и шире, она уже не вписывалась в его очкастый череп. Контрастность его портрета особенно подчёркивалась абсолютной лысиной и огромными оттопыренными ушами.
- По какому вопросу? – обратился он к Попову
- Это я должен спросить вас об этом, - ответил Попов.
- А-а, - вспомнил Матрёшкин. Он достал из портфеля красную папку.- Вот почитайте и свои предложения изложите майору Мерзавцеву. Это его литературный псевдоним. – Матрёшкин вдруг рассмеялся. – А впрочем, - он посмотрел на часы, - через пару часиков я в вашем распоряжении. Майор, - на лице его сияла широкая улыбка, - проводи господ учёных в комнату на размышления.
Оставшись один, Матрёшкин побарабанил пальцами по столу, встал с кресла. Переносимые оскорбления и унижения, чего они стоят? – подумал он. - Конечной цели? Цель всё? Кому всё, кому только начало. Пустяк и только. Гневовские учения! Лучше б он пил, пил и пил! – Матрёшкин ходил по кабинету, останавливаясь то у кресла, то посредине кабинета, то у стола, и неуправляемые мысли распирали его – Когда тебе двадцать, охота подраться. Когда тридцать лет, под пистолет, когда тридцать пять, всё с сиськами – ****ь, а сорок когда же, то всё на продажу! – Он усмехнулся. – Талант погибает. Талант модерниста Матрёшкина…Хэ-хэ. Матрёшкин – диктатор. - Он снял трубку. – Тютюннин… Да, я б хотел его видеть…В любом виде под любым соусом. Мне некогда будет ужинать… Да, пожалуй, и обедать не придётся. И не только мне! – Он прошёлся по кабинету и сел в кресло. - Итак, началось…Началось!
Зажглась жёлтая лампочка и откуда-то долетело: Годунов в приёмной.
- Ждать, - сказал Матрёшкин. Зачем мне Годунов, - подумал он. – Боливар выдохся…- Он рассмеялся. – Майор, давай этих бродяг! – крикнул он. – Для начала. Для смеха.
Через некоторое время в кабинет вошли Попов и Берштейн.
- Давайте всё, только быстро, товарищи учёные, – Матрёшкин особенно подчеркнул слово «учёные». Он не любил учёных, считая, что, когда он мотается по свету может быть даже во благо человечества, постоянно не высыпается, решая самые сложные головоломки, которые могут придумать только люди, они – эти учёные – пьют коньяк, произносят словесные каламбуры, выдавая их за мысли, спят с его женой, короче: получают полное удовольствие от жизни. Но, не смотря на свою, ставшую почти болезненной,  неприязнь к учёным, он уважал в них интеллект, способность быстро вникнуть в суть любой проблемы. Работать с ними ему было легче, чем с некоторыми своими подчинёнными, чем с политиками…
- Доценты с кандидатами, - сказал Берштейн.
- Что-что? – Матрёшкин почесал за ухом.
- Товарищи учёные, доценты с кандидатами. – Берштейн улыбнулся.
- Так-так-так. – Матрёшкин усмехнулся и поковырял пальцем в ухе. -  Спасибо за классику. Спасибо. Зачем они мне? – подумал он, глядя, как учёные усаживаются в кресла. – Хотя с другой стороны, от всего этого можно с ума сойти…Так, для разнообразия. Это будет моя свита. Шуты?! Чем-нибудь да развлекут. - Ну, доценты с кандидами, я вас слушаю, - сказал Матрёшкин, после того, как учёные устроились в креслах.
- Можно я позвоню домой? – сказал Попов.
Матрёшкин изучающе посмотрел на Попова, потом, не отрывая от него взгляда, закурил, выпустил клуб дыма краем рта. Попов улыбался, почёсывая подбородок.
- Да, пожалуйста, - неожиданно оживился Матрёшкин, указывая сигаретой на зелёный аппарат. Человек Гневова? – подумал он о Попове. – Подкинул своих адептов для слежки! - Он снял белую трубку и спросил: - Годунов сидит?..Пусть подумает минут пять и заходит, а по «Темноте» не забудьте оформить заявку и обязательно включите в неё знаете кого. – Бросив трубку, он посмотрел на Попова; тот никак не мог набрать номер. – Что, занято? – спросил он как можно ехидней.
- Похоже, провода перерезали, - напряжённо улыбнулся Попов. – Как специалист говорю. Я начинал электриком в цирке…Нет-нет…Наконец-то…Это я…Что?..В городе…В Москве…Да, очень срочное дело. Обедать не буду. Отужинать хотел бы в Арагви у Кипиани, только приодеться, но, - он кинул взгляд на Берштейна, тот усмехался и мотал головой, - но может и отужинать не придётся. Всё. Целую.
- В Арагви? – Матрёшкин затянулся и выпустил дым. – Бывал. Бывал…Ко мне? – спросил он вошедшего майора. – Ах да, Годунов. – Матрёшкин разлёгся в кресле. – Жду.
В кабинет вошёл Годунов, невысокого роста широкоплечий брюнет. Стараясь показать себя независимым, никого не замечая, он подошёл к Матрёшкину и протянул обе руки.
- Я поздравляю вас, Афанасий Иванович, - начал говорить он, немного заискивая. – Именно в вас я верил и смотрел на вас, как на мессию…
- На мессию, - поправил его Матрёшкин, сделав ударение на втором слоге. – И Никкитий Ивныч! Ну, продолжайте свой бред.
- Да, да, конечно же, Никивныч… Извините за эту низменную риторику, но у меня нет других слов. – Годунов с подозрением посмотрел на учёных. – Да и времени нет тоже.
Матрёшкин, глядя испытывающе на Годунова, затянулся последний раз и медленно и долго гасил окурок в пепельнице в виде крейсера Авроры, из ствола одного орудия пошёл дымок. Некоторое время в кабинете стояло напряжённое молчание.
- Не надо так меня вычислять, - несколько развязано заговорил вдруг Годунов, хотя волнение и внутренняя напряженность его были очевидны. – Я предлагаю вам свои услуги и, – он снова посмотрел на учёных, потом перевёл взгляд на дымок из Авроры и, глубоко вздохнув, бросил на стол папку, – свои материалы.
- Могли б и на ящик скинуть, - сказал Матрёшкин.
- Ну-у не-ет, - пропел Годунов. – Дела я хочу иметь только с вами.
- Садитесь. – Матрёшкин указал на свободное кресло. Так-так, - задумался он, нарочито медленно убирая со стола портфель. – Как бы там ни было, до обеда он мой, и этим надо воспользоваться. - Подождите за дверью, - сказал он учёным.
- Мы-то подождём, - усмехнулся Берштейн, тяжело поднимаясь с кресла, - а вот время…
- Время относительно, если надо, мы его остановим, - грозно сказал Матрёшкин. – Я слушаю вас,- посмотрел он на Годунова после ухода учёных.
- Никкитий Иванович, - Годунов закинул ногу на ногу, - чтобы не было недоразумений, я, сами знаете, где был и чем занимался, так бегло ознакомился со сценарием, и у меня к вам всего один вопрос: с чего всё началось?
- А где вы были и чем вы занимались? – спросил Матрёшкин. – Боливар Годунов случайно не ваш дальний родич.
Годунов вдруг растерялся.
 – Хорошо, я отвечу на часть вашего вопроса…Э, частично на ваш вопрос. Так? – Матрёшкин снял очки, протёр стёкла носовым платком и нацепил снова.
- Это не существенно. – Годунов посмотрел по сторонам. – У вас есть чего-нибудь выпить? – Он улыбнулся.
- Как вы сказали? – Лицо Матрёшкина вытянулось вперёд.
 – Вы же знаете, что без горючего, я, как любой мотор, глохну. – Годунов продолжал улыбаться.
- Как бы вы и с горючим не заглохли. – Матрёшкин тоже улыбнулся и открыл ящик стола. – На работе не держим. – Он закрыл ящик стола.
- Жаль, - сказал Годунов. – Я, пожалуй, и тоже частично сам отвечу на свой вопрос. – Он сделал глотательное движение, видимо собираясь с мыслями. – Они затребовали 70 миллионов тонн мяса, столько же литров вина и четыреста миллиардов штук лимонов в год. Яиц не помню, сколько. Вы только вникните в эти числа! По элементарным подсчётам такой запас необходим для населения численностью в один миллиард человек! Но там-то всего 100 миллионов. Тут что-то не то. Даже, если всё это то, то где мы всё это возьмём. Извините за каламбурность фразы. Одно вино после введения очередного сухого закона…Лимоны! Хэ! – Годунов посмотрел по сторонам. – О! – воскликнул он, увидев графин с водой, и сделал глоток из графина. – Хорошо! Хорошо, что мы и те, там…
- Вы можете без «те», « эти» и прочих «тех» и «там». – Матрёшкин подтянул к себе папку Годунова. – Итак, всем всё ясно.
- И всем понятно, что если человека долго гладить по голове, - Годунов прищурил один глаз и посмотрел на Матрёшкина, - он рано или поздно укусит за руку. Древние!
- Не всё, что понятно древним ими придумано. -  Матрёшкин раскрыл папку Годунова, она была пуста. Он поднял на Годунова удивлённые глаза.
Годунов громко рассмеялся. Смех перешёл в хохот, и хохотал Годунов долго.
- Дело в том, - начал он говорить после смеха, - что вы, Никкитий Иванович, очень брезгливы, а я… - он достал из кармана пиджака маленькую коробочку, поставил её на стол и раскрыл. В коробочке сидела мышка. – Я - нет. – Он взял мышку, сунул себе в рот и начал жевать, потом проглотил и запил водой из графина. – Я знаю, что вам хочется поблевать, но вы ничем не показываете этого, держитесь. Мы с вами тот сплав, который ничем никогда никому не расплавить. А?
- Понятно. – Матрёшкин брезгливо сморщил лицо. – Не позволяйте себе такое в моём присутствии. Ни-ког-да! Вы не в цирке. Дерьмо собачее. Сдать ключи! – заорал вдруг Матрёшкин, лицо его налилось кровью. – Вы меня совсем не знаете!
- Тысяча и одно извинений, Никкитий Иванович. – Годунов сел в кресло и сделал глоток из графина. – Я должен был вас разозлить. Дела, - он посмотрел на часы, - уже пошли, скоро посыпятся сообщения. Скоро. Я с нетерпением жду социолога Клеща, он начнёт путать карты плана «Большой Нырок». Представьте, только вы и я. Президент с полными штанами будет всегда наш. Так было всегда с нашими богами и президентами. А вот цари наши… Ведь вся политика во всех странах сводится к отмыванию денег.  А? Гневов? Мы и с ним поделимся. Он останется советником, кем и был всегда. К стати, вы знаете, что он сегодня утром вылетает на Юг.
Матрёшкин вдруг громко рассмеялся.
- Да, да! Это же вернейшая чушь! – воскликнул Годунов и взмахнул рукой. – А известно ли вам что-нибудь о его социологическом кредо.
Матрёшкин отрицательно покачал головой.
- Он панславянист, - воскликнул Годунов. – Почти фашист!
- Что вы говорите!? – Матрёшкин улыбался. – А эти кто: Клещ, Тютюннин, Хомо, Краузе.
- Они первые на очереди. А Тютюннин вообще…
- Не хотите пообщаться с Тютюнниным?
- Одну секунду. – Годунов подошёл к Матрёшкину и шепнул на ухо: - После этого базара, когда все отмоют своё бабло, простите за блатник, мы посадим на стул монарха, и все будут рады. Олигархи станут аристократами, их огромные богатства будут узаконены. Я буду премьером при царе, вы министром обороны и тайной полиции, а ещё лучше – министром военной промышленности. В наш век, когда покончено с ядерным оружием…
- Ещё не покончено, - просвистел Матрёшкин и улыбнулся. – Я понял вас. А может и не понял. Я всё-таки скажу пару слов Тютюннину. – Он снял чёрную трубку.
- Тютюнннин слушает, - долетел откуда-то очень высокий голос, почти женский.
- Матрёшкин, - сухо сказал Матрёшкин.
- А-а! Никккитий Иванович,- обрадовался Тютюннин. – Я вот что хотел тебе сказать. Ты где отдыхаешь этим летом?
- Нигде…У нас это лето слишком жаркое, - сухо ответил Матрёшкин.
- Ивваныч! Это же хорошо! Когда ты боялся жары! – засмеялся Тютюннин. – А? Отвечай, Ивваныч, отвечай…А я вот думаю, взять жён и махнуть на Красные  Пески. Поработали мы неплохо…А-а? Сколько раз нас приглащали. Как-то неудобно, по-свински получается. Там есть местечко…
- Ты не забыл, я жду тебя, - перебил Матрёшкин.
- Да-да, Никккитий Иванович…Ну, не хочешь с жёнами, так там…
Матрёшкин бросил трубку и улыбнулся Годунову.
- Я восхищён этим табачником, - сказал Годунов. – Он просто прекрасно овладел вашим превентивным методом ведения неприятных телефонных разговоров. Вот только он немного переиграл…
- Где?
- С тремя «К» подряд.
- Ну вот. – Матрёшкин прошёлся по кабинету. – Не знаю…не уверен. Перспективы нашего сотрудничества? – Он посмотрел на Годунова из угла кабинета
- Классический вариант! – воскликнул Годунов. – Райская жизнь не для всех, всем хорошего  не хватит. А?
Матрёшкин промолчал.
- Я бы  сейчас не говорил об этом…на общечеловеческом уровне. Быдлу это не надо. – Годунов глотнул из графина и сморщился. – Никкитий Иванович, где вы взяли эту мочу?
- Это моча китайских проституток, - сказал Матрёшкин. – Помогает от нервов. Да и ко всему китайскому надо привыкать. Палочки. Иероглифы… вот моча.
- Я  так и подумал. – Годунов допил содержимое графина и поставил его на стол. – Искусство политика как раз и заключается в том, чтобы любому, даже самому простому общечеловеческому конфликту придать соответствующую политическую окраску…А я б не прочь поваляться с китайской проституткой.
- Какой вы гений! – воскликнул Матрёшкин. – А не наоборот ли: любому политическому конфликту, войне например, придать общечеловеческую окраску.
Они посмотрели друг на друга и задумались.
- Сейчас вы дадите эфир всем этим идиотам, - сказал Годунов. – Взять Хомо. Он считается антропологом, хотя он чистейший социолог, идейный вождь неорассизма « Хомо сапиенс». Понятно? Это уже политика. Поэтому он и прёт со своим пистолетом с одним патроном и главным своим мифом: Человек от человека может уйти, от себя – никогда.
- Это не его миф. Я не совсем всё понимаю. – Матрёшкин посмотрел на часы. Он долго смотрел на часы. Далеко копает, зверь, – подумал он. - Не будем торопиться раскрываться. Надо дождаться Клеща. Этому Годуну нельзя доверять. Гнев всё учёл, отдавая мне портфель, кроме того, что  персонажей намного больше и драться будут без перчаток и без судьи. И …
- Могу пояснить, - сказал Годунов.
- Увы, - Матрёшкин постучал по циферблату часов, - надо отпустить учёных. Зачем нам лишние свидетели и болтуны. Видел двух чудил? Учёные. Крупнейшие. Можете посидеть там в углу и послушать. – Он нажал кнопку, и через некоторое время в кабинет вошли учёные.
- Итак, товарищи учёные доценты с кандидатами, - сказал Матрёшкин и обратился к Попову. – Что там у вас?
- Мы там прочитали ещё раз, - тоненьким голосом вместо Попова ответил Берштейн. – Это интересно. – Он хитро улыбнулся.
- Конкретней, - грубо сказал Матрёшкин и, увидев, что загорелась жёлтая лампочка, снял жёлтую трубку. Он ничего не говорил, только слушал точки и тире; улыбка на его лице становилась всё шире, и, громко рассмеявшись, он бросил трубку на место, моргнул Годунову и посмотрел на Берштейна. – Я не понял: Берштейн или Бернштейн?
- С Берном ничего общего не имею. – Берштейн усмехнулся. – А вот это, - он кивнул на папку в руках Попова, - даже очень занятно. – Он, обхватив лоб ладонью, задумчиво прошёлся по кабинету.
- Занятно, занятно, - передразнил Берштейна Матрёшкин, продолжая улыбаться Годунову. – Конкретней.
- Да вы нас разыгрываете! – расслабился вдруг Берштейн. – Серьёзно, в чём дело. Нам, - он посмотрел на Попова, - дали премию за «Восход солнца»?!
Попов громко рассмеялся.
Матрёшкин таинственно улыбнулся, закурил и отошёл к окну. Затянувшись несколько раз, он снова подошёл к столу и несколько раз нажал на зелёную кнопку. Потом он с задумчивым видом прошёлся по кабинету и, остановившись около Попова, заглянул через его плечо. – Что вы пишите?
- Состав комиссии, - ответил Попов. – Нам для работы нужна комиссия.
- Что ещё за комиссия? Сорок человек! – Матрёшкин покачал головой. – И они все вам нужны?!
- Пока сорок,- ответил Попов. – Если уж работать на стыке, то надо начинать со всех. – Он многозначительно усмехнулся и протянул Матрёшкину список.
- Мама родная! – Матрёшкин вздохнул. – А не могли бы вы заняться этим где-нибудь в своих апартаментах.
- В общем-то да, - неуверенно ответил Попов. – Но только вы соберёте всех этих гадов и быстро.
Матрёшкин задумался.
- А почему гадов?
- Да как вам сказать, - Попов развёл руками и грустно сказал: - Гадов.
- Ладно. – Матрёшкин посмотрел по сторонам. – Куда б вас пристроить?..Хорошо, посидите пока здесь. Майор, собери всех этих. – Он передал подошедшему майору список. Майор шепнул ему что-то на ухо, и они оба улыбнулись.  – Хорошо, выполняй, - сказал он. – На список даю тебе, - он вопросительно посмотрел на Попова.
- Полдня,- сказал Попов.
- Два часа, - сказал Матрёшкин. – Списком пусть займётся группа оперативной информации, поиска и действий.
Майор ушёл.
- Можно предложение? – спросил Берштейн.
- Минуточку. – Матрёшкин посмотрел на часы и подумал: - Ещё немного можно потянуть в молчанку. У них начнут появляться вопросы, вот тут мы и поводим их за нос. - Он улыбнулся Берштейну: - Пожалуйста!
- Мысль немного сыровата, - задумчиво сказал Берштейн. – Но время ещё есть. Давайте покажем фильм Никитина какому-нибудь дураку, который ничего не понимает. – Он вопросительно посмотрел на Попова. Тот одобряюще кивнул головой.
- Стоп! Стоп! – хлопнул в ладоши Матрёшкин. – Так не пойдёт. Кто такой Никитин?
Берштейн видимо не ожидал такого вопроса и заметно растерялся.
- Разве вы не читали доклад Сибирской Академии Наук? – спросил Попов и протянул Матрёшкину красную папку.
- А-а-а, - пропел Матрёшкин, как-то неестественно тряся головой и не глядя на папку. – Да, да…конечно…Так что вам надо? – Он рассмеялся и, подойдя к Берштейну, похлопал его по плечу.
- Я не люблю это, - сказал Берштейн и, отдёрнув плечо, сделал шаг в сторону. – Этот фильм надо показать дурачку, для начала. Такой простенький, - он повертел пальцем у виска, - психологический эксперимент.
- Психологический? – переспросил Матрёшкин и тоже повертел пальцем у виска.
- Да, - кивнул Берштейн.
- А откуда у вас этот перстень? – Матрёшкин посмотрел на руку Берштейна.
- Перстень? – Берштейн поднял руку и посмотрел на перстень.
- Да, перстень. – Матрёшкин усмехнулся. – Точно такой же мне подарила жена. И он исчез!
- Это я подарил ему на день рождения, - сказал Попов. – За заслуги…
- Я думаю, что господин Берштейн в адвокатах, - Матрёшкин посмотрел сначала на Берштейна, потом на Попова, - как и в жертвоприношениях не нуждается. – Матрёшкин посмотрел в тёмный угол кабинета и игриво подмигнул. Да, да, - подумал он, - то, о чём сказал майор, говорит о правильности выбранного дебюта. Теперь только не зевать и не упустить инициативу. - От приподнятого настроения Матрёшкин перестал ходить по кабинету, он воспарил и уже летал над Поповым с Берштейном, над Годуновым, над всеми. В его мозгах стало тесно от мыслей, которые выливались в виде ироний, насмешок и приказаний. В груди также было тесно от переполнивших его чувств величия и уверенности в собственных силах. – Итак, психологический?
- Да, - кивнул Берштейн.
- А вы мне начинаете нравиться, - игриво сказал Матрёшкин и подмигнул в тёмный угол.
- Не надо так, - простонал вдруг Берштейн. – Ради бога, не надо так со мной разговаривать. Вы ведь не знаете, кто я и что я. Я ведь тоже могу укусить. – Берштейн хитровато улыбнулся и почесал под глазом.
- Нет, нет, - запротестовал Матрёшкин, продолжая улыбаться, - вы действительно мне нравитесь. А дурака мы сейчас сообразим. – Он нажал на зелёную кнопку и толкнул пачку сигарет в сторону Попова: - Курите!
- Полковник Ершов, - долетело откуда-то сбоку.
- Подберите самого лучшего из своей службы. Даю две минуты.
- Есть, подобрать самого лучшего1
- Вы думаете…- хотел что-то сказать Берштейн.
- Я уверен, - перебил его Матрёшкин и воскликнул: - Интуиция! Кажется, это и ваш самый надёжный метод, господа учёные. – Он закурил и, кашлянув, постучал кулаком по груди. – Почему не курите?
- Я вообще не курю, - сказал Попов.
- А я бросил, - сказал Берштейн.
- Давно?
- Лет пять уже.
- Я тоже бросал…несколько раз. – Матрёшкин затянулся, посмотрел на кончик сигареты и улыбнулся: – Но всё это…
Дверь кабинета открылась и вошёл полковник.
- Ваше приказание выполнено! – отрапортовал он, приложив руку к козырьку.
- Введите, - сказал Матрёшкин.
В кабинет вошёл солдат, щёлкнул каблуками сапог и вытянулся, как по команде «смирно». Матрёшкин подошёл к солдату вплотную и заглянул в его не моргающие глаза. Потом он очень внимательно осмотрел его голову от подбородка до макушки, от уха до уха, от носа до затылка. Солдат не моргал. Попов и Берштейн тоже подошли к солдату и принялись изучающее его рассматривать.
- Фамилия? – спросил солдата Матрёшкин. Солдат молчал. Матрёшкин посмотрел на Ершова, и тот понимающе кивнул:
- Вы без военной формы, он не реагирует. Он действует только по приказу. – Ершов подошёл к солдату. – Как тебя звать?
- Иван Юсупов! – мгновенно ответил солдат.
Ершов посмотрел на Матрёшкина.
- Стрелять умеет? – спросил Матрёшкин.
- Стрелять умеешь? – спросил солдата Ершов.
- Так точно!
- Исполнителен?- спросил Матрёшкин.
- Так точно, - ответил Ершов. – Скажи я ему сейчас, перестреляет вас всех, родную мать застрелит не моргнёт.
- И долго он может вот так не моргать, - восхищённо спросил Берштейн.
-  Сколько прикажут. – Ершов застенчиво улыбнулся. – Моя находка, моя гордость. Я нашёл его в одной из заброшенных деревень Черноземья.
Матрёшкин улыбнулся.
- Какая твоя задача, Юсупов? – спросил он солдата.
- Отвечай, Юсупов, -  приказал Ершов.
- Мой задач выполнят приказ, - ответил Юсупов.
- Должен ли солдат думать? – спросил Матрёшкин.
- Солдат думат не должен, - ответил Юсупов.
Матрёшкин посмотрел восхищённо на Ершова и задал следующий вопрос:
- Есть ли у тебя друзья, Юсупов?
- Мой друг – мой начальник.
- Читаешь ли ты книги, Юсупов?
Юсупов испуганно посмотрел на Ершова.
- Не читаешь, - подсказал ему Ершов.
- Не читаешь, - ответил Юсупов.
Все рассмеялись.
- Можно ли жить без женщин? – спросил Берштейн и всем телом подался вперёд. Все переглянулись. Юсупов посмотрел на Ершова.
- Юсупов, отвечай на все вопросы, которые тебе здесь задают, - сказал Ершов.
Юсупов повернулся к Матрёшкину и отрапортовал:
- Женщина враг солдата Юсупова. С ней можно только мало спать  после чая перед сном по пятницам.
Берштейн упал в кресло и закрыл лицо руками. Его старческие плечи задёргались, и было непонятно, то ли от смеха, то ли от рыдания. Попов отошёл к окну и простонал в изнеможении. Из абсолютно тёмного угла послышался смех и оттуда долетело:
- Никкитий Иванович, нам пора!
- Достаточно, - сказал Матрёшкин и, похлопав Юсупова по плечу, повернулся к Берштейну. – Что он должен делать?
- Ничего особенного, - ответил Берштейн, пытаясь сдержать смех. – Он должен смотреть фильм и всё запоминать…Но фильм должен смотреть только он. Один. Пока.
- Хорошо. – Матрёшкин вдруг заторопился. – Ершов, отведите  Юсупова в кинозал и действуйте согласно Берштейну…
- И где кинодокументы? – спросил Берштейн.
- Кино? Документы? – Матрёшкин посмотрел по сторонам.- Ах, да! – Он достал из портфеля диск и передал Берштейну. – Идите все.
После того, как все ушли, Матрёшкин кивнул Годунову на кресло напротив себя и сел сам. Но Годунов не воспользовался его предложением  присесть и, пройдясь по кабинету, раздражённо сказал:
- Никкитий Иванович, сейчас каждая секунда на вес золота, а мы забавляемся…
В этот момент в кабинет вошёл майор.
- Так-так. – Матрёшкин моргнул Годунову. Улыбнулся. – Без паники. Без паники. Я слушаю. – Он посмотрел на майора.
- Час назад на даче «У золотого ручья» обнаружен труп Гневова, - сказал майор.
- Что ты несёшь!? – Матрёшкин подпрыгнул в кресле. – Ты думаешь…
- Вот, - майор вышел из кабинета и вернулся, ведя под руку девочку в кожаном комбинезоне, со шлемом и очками мотоциклиста в руке. – Её задержали на  Можайском, шла со скоростью 200 км в час. Она всё рассказала. Проверили. Всё подтвердилось. Труп  принадлежит Гневову.
Матрёшкин откинулся на спинку кресла и сидел некоторое время неподвижно.
- Ты на кого работаешь? – спросил он вдруг девочку.
- Я никогда не работала, не работаю и работать не буду, - гордо ответила  девочка и добавила: - Тем более на кого-то.
- И как же ты оказалась на одной из самых засекреченных в мире дач? – вмешался в разговор Годунов.
- Это дача моего отца. – Девочка опустила голову и вдруг всхлипнул. – За что вы его убили?
Матрёшкин посмотрел на часы, было без пяти минут шесть.
- Отпусти девчонку, - как-то вяло сказал он.
- Ну, мужики! – с угрозой в голосе сказала девочка, она ещё что-то сказала, но только губами, и последовала за майором.
Матрёшкин как-то сразу помрачнел, поник. После того, как девочку увели, он нажал на белую кнопку. Противоположная стена кабинета превратилась в огромный экран. На экране над пустыней восходило солнце.
- А где Секеч? – спросил Матрёшкин.
- Вы знаете, что это? – спросил Годунов, кивнув  на экран.
- Не может быть, - с ужасом вдруг прошептал Матрёшкин. Он смотрел на экран, повторяя шёпотом: - Не может быть. Не может быть.
На экране солнце медленно поднималась над пустыней, хорошо были видны небольшие барханчики, тени от них, колючки. Чем выше поднималось солнце, тени становились короче, песок пустыни краснел. Солнце поднялось к верхнему краю экрана и стало медленно уползать за него; исчезнув, оно снова начало свой восход снизу экрана, и всё повторилось.
Матрёшкин отрешенно покачал головой и нажал красную кнопку, потом зелёную…он поочерёдно нажал на все кнопки.
- Ясно. – Он посмотрел на Годунова.
- Что ясно? – испуганно спросил Годунов.
- Всё. – Матрёшкин достал из ящика стола толстую папку, положил её на стол и толкнул в сторону Годунова. Папка скользнула по гладкой поверхности стола и остановилась на самом краю. – Вот, Борис Федорович, полистайте, там кое-что есть обо всём, - сделав особенное ударение на «Борис Фёдорович», сказал Матрёшкин и кивнул на экран. - И об этом тоже. А я…- Он брезгливо посмотрел по сторонам, встал с кресла, прошёлся по кабинету. – Не буду тебе мешать. Я скоро.
Матрёшкин вышел из кабинета и, пройдя через весь коридор, спустился по узкой винтовой лестнице в тир. Молоденький лейтенант подал ему пистолет и нажал на кнопку «Мишень». На противоположной стороне тоннеля появилась мишень:  два движущихся «человека». Матрёшкин резво подскочил к барьеру и, не поднимая руки, от живота сделал два выстрела. Мишень исчезла.
- Высокий класс, - улыбнулся лейтенант.
- Вот так-то. – На лице Матрёшкина появилась улыбка. Он дунул в ствол пистолета и подмигнул лейтенанту. – Заверни мне с собой.
Лейтенант достал из кармана две обоймы и протянул Матрёшкину. Матрёшкин, сунув пистолет и обоймы в карман, вышел из тира, взбежал по лестнице наверх и направился в сторону кинозала. Заглянул по пути в комнату 0001.
- Всё в порядке? – спросил он женщину в форме капитана.
- Сбои по всем каналам, - сказала озабочено капитанша. – Все куда-то исчезли, ни «Удава», ни…
- Всё правильно, - нервно улыбнулся Матрёшкин. – Без паники. Так прописано по плану…
- Что-то случилось, Никитий Иванович? - спросила капитанша, она бросила на Матрёшкина ласковый взгляд и отвела взгляд в сторону.
- Не надо на меня так смотреть, - грубовато сказал Матрёшкин. – У меня дома жена. Есть вопросы?
- Вопросов нет, - ответила капитанша.
- Без моих указаний ничего не предпринимать! И…- Матрёшкин провёл ладонью по щеке капитаншы и вышел комнаты.
В фойе кинозала, разговаривая, стояли Попов, Берштейн и Ершов. Вход в кинозал охранялся.
- Ершов, - сказал Матрёшкин, подойдя к Попову и перебив говорившего Ершова, - умнейшая голова. Я бы сказал гений. Он начальник моего караула. Психика сильнейшая. Через месяц он защищает докторскую…К стати, Сергей Львович, вы меня слышите?
- Да, конечно, - ответил Берштейн. – Вы запомнили моё имя?!
- «Психология караульного перед выстрелом»- эта тема его работы. – Матрёшкин сделал паузу. – Я хочу, чтобы вы были у него оппонентом.
- А почему я?
- Я так хочу. – Матрёшкин улыбнулся. – Для дела!
- Всегда готов. У него есть статьи?
- У него есть методика « Как думать караульному перед выстрелом». – Матрёшкин мечтательно посмотрел куда-то вверх. – Начнёте читать, не оторвётесь. Бестселлер новой психологии. И ещё у него есть несколько экспериментальных отчётов.
- Фю-ю-ю, - просвистел Берштейн. – Эксперименты, это по части Попова.
- И Попова  сделаем оппонентом. – Матрёшкин улыбнулся. – Правда, эти эксперимены чуть не стоили Ершову жизни…До сих пор одна пуля сидит в голове. Да? – Матрёшкин похлопал Ершова по плечу.
- Так точно, - улыбнулся Ершов и ткнул пальцем в правую скулу.
- Долго ещё? – Матрёшкин посмотрел на часы. – Почему сами не смотрите?
- Выдерживаем чистоту эксперимента, - сказал Попов.
Матрёшкин удивлённо пожал плечами и подозвал к себе майора:
- Сходи, помоги Годунову, может ему что непонятно. Посмотри на экран. Этот восход! Не может быть. Посмотри ещё раз картинку и... – Матрёшкин задумчиво посмотрел куда-то вдоль коридора.
К этому времени фильм кончился, и два рослых офицера ввели в фойе солдата Юсупова. Первое, что бросилось в глаза, это отвращение, с которым офицеры сопровождали Юсупова. Матрёшкин поправил очки, отстранил рукой майора, который ждал, что последует после «И…», и как загипнотизированный, влекомый совершенно непонятной силой, вытянув вперёд шею, подошёл к Юсупову. Солдат Юсупов стоял с закрытыми глазами и не двигался, его руки и искусанные губы были  в крови. По фойе распространился запах фекалий. Потом Юсупов открыл глаза и осмотрелся.
- Что с ним? – спросил Матрёшкин. – Может…- Он не успел отскочить.
Юсупов без приказа  сделал резкий выпад вперёд всем телом и нанёс ему сокрушительный удар в челюсть.
Попов, Берштейн и Ершов, обсуждая затронутую диссертационную тему, повернулись на звук удара и, не понимая, что произошло, удивлённо переглянулись.
Матрёшкин был намного тяжелее худощавого Юсупова, но, получив неожиданный встречный удар, отлетел на несколько шагов. Удар, видимо, был настолько сильный, что тело Матрёшкина завалилось назад, ноги взметнулись вверх, и он рухнул на пол спиной, ударившись затылком о стену и придавив телом руку. Сначала он хотел тут же подняться, но, несколько раз  дёрнувшись, замер и вытянулся на полу в полный рост.
Всё произошло настолько неожиданно, так не вписывалось в царившую в фойе деловую атмосферу, что все, находившиеся в фойе, настолько растерялись, никто даже не шелохнулся и ничего не предпринял для оказания помощи Матрёшкину. Более того, Попову всё случившееся показалось настолько комичным и абсурдным, что он начал вдруг громко смеяться. Даже офицеры только спустя несколько секунд очнулись от шока и попытались приподнять Матрёшкина. Кто-то подал разбитые очки. Матрёшкин вдруг ожил, открыл глаза, лицо его было искривлено болью, он подул на руку и посмотрел, куда бы её сунуть. Рука на глазах у всех стремительно распухала. Матрёшкин встал на ноги с помощью офицеров и с опаской посмотрел на Юсупова. Про Юсупова как-то на некоторое время все забыли.
- А откуда у вас появился тот перстень? – спросил вдруг Матрёшкин Попова.
- Какой  перстень? – Попов сделал удивлённый вид.
- А который вы подарили Берштейну – Матрёшкин подул на руку.
- Я ничего не дарил, - сказал Попов.
- Но вы же сами сказали, - настаивал Матрёшкин.
- Когда?..
Тем временем солдат Юсупов, озираясь по сторонам, делал глотательные движения и икал. Потом он закричал что-то на каком-то языке, сжал перед своим лицом кулаки, немного согнулся, исказил лицо страшной гримасой  и начал «стрелять»:
- Та-та-та-та! – кричал он громко, поворачивая свой «пулемёт» во все стороны, где стояли люди. Все, расступившись, с ужасом замерли. – Та-та-та-та…
Матрёшкин, ни на кого не глядя, прижав ушибленную руку к груди, другой рукой больно сжал руку Попова, который стоял к нему ближе всех, и потащил к выходу. Когда они захлопнули за собой двери фойе, там, за дверью ещё продолжалось «та-та-та-та…» Следом за ними выскочил Ершов, лицо его было бледным, глаза испуганно моргали.
- Никкитий Иванович…Никкитий Иванович, я просто... - лепетал он.
- Всех, кто там, - Матрёшкин нервно кивнул на двери, - расстрелять, закопать. Нннемедленно! Пшшли! – Он ткнул Попова в бок и пошёл вдоль коридора. Заглянув в комнату 0001, он крикнул: - Удав ещё не спрятался?
- Какой удав? – испугалась капитанша.
- И-ты-жен-щи-на, - продекламировал Матрёшкин и пошёл по коридору дальше. Помчался. – Быстрей! – кричал он Попову, едва успевающему за ним. Он натыкался на стены, проклинал темноту. Они стремительно, почти бегом, преодолели два узких полутёмных коридора, потом большой совершенно пустой зал, закрутились в узкой винтовой лестнице, и снова попали в тёмный, узкий и, казалось, бесконечно длинный коридор. Пройдя коридор, они спустились ещё на один этаж вниз и вошли в лифт. Матрёшкин нажал на кнопку «2 этаж». Лифт плавно тронулся с места и повис в темноте, только какие-то редкие толчки показывали, что лифт движется. Матрёшкин прислонился к стенке лифта и закрыл глаза.
- Сейчас, это быстро. Всего один этаж. – Он открыл глаза, посмотрел на Попова. – Сейчас, - и снова закрыл глаза…Вздрогнул он от испуганного крика Попова:
- Остановите лифт! Вы сказали, всего один этаж, а едем уже минут десять!
- Замолчите, - вяло сказал Матрёшкин. – Вы же учёный. Всё логично и технологично. Вся теория этого вашего дурака Альберта - это теория логичности и технологичности в природе. Вы ничего не понимаете, и не мешайте. Это ж время!
- Куда мы едем? – успокоившись, спросил Попов. – Я хочу знать. Прошло десять минут, а мы всё едем.
Матрёшкин очень внимательно, щурясь,  осмотрел стены лифта.
- Всё правильно. Лифт тот.
Через несколько минут лифт остановился, и они вышли на втором этаже. На стеклянных дверях ничего не было написано. Они вошли в полутёмный зал и сели за стол в дальнем полутёмном углу.
- Два стакана водки! – крикнул Матрёшкин. – Много осетрины и ещё чего-нибудь! Жрать будем.
Пока несли водку, они молчали. Потом толстая женщина, шлёпая тапочками, принесла на подносе два стакана водки и закуску.
- Осетрины сегодня нет, есть только селёдка, - сказала она. – Я подумала, что грибочку подойдут. У нас тут классные грибочки. И солёные и Васька тут поджарил их в своём стиле…
- Зззпасибо, - проскрипел Матрёшкин, и толстуху как ветром сдуло. Он немного отпил водки, но закусывать не стал, а посмотрел на Попова. – Где мы?
Попов нервно откусил кусочек хлеба, но промолчал.
- Ах! Да-да-да, - быстро проговорил Матрёшкин и протёр глаза. – Да-а-а. Когда я увидел его глаза, мне захотелось блевануть. – После паузы он заговорил скороговоркой: - Во-первых, в них ничего не было, кроме, кажется, белков – ни грусти, ни ужаса, ни страха, ни вообще ни…Ничего! Противно. Они были противно влажными, но не блестели. И ещё эти слюни на губах, на подбородке…Понимаешь?  Похоже к тому же, что он ещё и обделался…Понимаешь? А? Такая вонь!
Попов кивнул:
- Да, там что-то было.
- Нет-нет, я же говорю, там ничего не было. – Матрёшкин залпом допил водку и, прикрыв лицо рукой, замолчал.
Попов откусил кусочек сыра, пожевал, сделал глоток водки и сморщился.
- Допейте! – тихо сказал Матрёшкин, глядя на Попова сквозь пальцы.
Попов сделал ещё два глотка, сморщился, наколол вилкой кусочек селёдки, но есть не стал.
- Сначала я подумал, - заговорил он, грустно улыбнувшись, - что доклад Сибирской Академии сочинили вы…Ну-у, для того, что бы заставить нас учёных поработать на стыке наук и решить эту проблему с…- Голос Попова дрогнул. – Эту проблему Никитина…Никитина. – Попов допил водку, посмотрел в пустой стакан и покачал головой. – Ведь не секрет, что его труды в области космологии выдающиеся. – Он горько усмехнулся. - Конечно, многие его результаты необъяснимы, спорные и сырые, только повод для спекуляций в прессе и темы для горе-фантастов и мистиков. Но никто, кроме него, этим не занимался. – Попов долго смотрел в пустой стакан.
- Ещё? – спросил Матрёшкин.
- Пожалуй, - не сразу ответил Попов.
- Ещё водки! – крикнул Матрёшкин и посмотрел на Попова. – «Этим» это чем?
- Этим? – Попов посмотрел куда-то вдаль. – Последнее время Никитин работал, да-да, именно на  этом самом стыке наук. Космология, гравитация, антропология и, - он сделал паузу, -  социология.
- Немыслимо, шарлатанство, - перебил Матрёшик. Толстая женщина поставила на стол графин с водкой и сковородку жареной картошки.
- Приятного аппетита.
- Грибы убрать, - сказал Матрёшкин.
- Извините. – Толстая женщина убрала тарелку с грибами.
- Чушь. Чушь, - еле слышно сквозь пальцы сказал Матрёшкин.
- Чушь? Возможно. – Попов налил по полстакана водки. – Но именно его труды послужили толчком к разработке новых видов вооружения.
- Чушь. Чушь, – продолжал повторять Матрёшкин. – Какой сейчас пойдёт базар! Какой базар! А вы о каких-то толчках.
- Толчок. Повод. – Попов пожал плечами.
- А в чём суть его работ? – Матрёшкин раздвинул пальцы, взял стакан и понюхал водку.
- О, нет, нет! Об этом можно, но только не за водкой. – Попов тяжело вздохнул и упёрся взглядом в стол. – Сейчас…сегодня я представляю себе всё совсем по другому, совсем не так, как  месяц назад, совсем не так даже, как час назад…Говорили, что причиной самоубийства Никитина была неудачная любовь…Может, может, не знаю. Но после Юсупова всё перевернулось… Этот фильм! Если правда то, что при просмотре этого фильма погибли некоторые сибирские академики…Передрались просто. Чудовищный фильм. Чудовищный! – Попов от нахлынувшего на него волнения встал и, нервно пройдясь между столиками бара до стойки и обратно,  упал на стул. – Я…иногда работал с ним. Да, да. В чём-то наши интересы и взгляды переплетались, но…Я не понимал его. И ещё помню, помню, это точно, он очень сильно занимался человеком. Да! Да! А однажды, вот так после водки, он вдруг шепнул мне конфиденциально: «Саныч! Кино снимаю! На  Нобеля выхожу. Закачаетесь!» Это же важно! Очень важно! – Попов выпил полстакана водки. – Вы только вникните…- Дальнейшая речь Попова состояла из каких-то обрывков, он говорил не связано, мысли его часто перескакивали, создавалось впечатление, что он с каждой новой мыслью  приближался к разгадке чего-то непонятного. Сначала он удивлялся своим мыслям, точней – обрывкам своих мыслей, ставил их под сомнение, и, убедив себя, что мыслит правильно, пугался, втягивал голову в плечи и со страхом смотрел по сторонам. При всём этом слова его не предназначались Матрёшкину. Он говорил для себя, просто что-то невразумительно мямлил и лепетал, и к концу откровенного монолога улыбка, которая появилась на его лице в начале монолога, исчезла окончательно. Он стал хмур, озабочен, осторожен. – Это очень, очень серьёзно, - почти трагически сказал он. – Надо всё хорошо обдумать с самого начала. Никитий Иванович, вы меня слушаете?
- Да, хотя мне далеко не до вас с вашим Никитиным. – Матрёшкин подвигал челюстями. – Болит. – Он пошевелил ушибленной рукой.
- Что будем делать? – спросил Попов.
Матрёшкин не ответил, он продолжал сидеть, упершись лбом в ладонь, и молчал.
- Мы, - Попов наколол на вилку жареную картошку и поднёс её ко рту, - я и Берштейн, сразу поняли и прикинули два варианта действий. Первый: если это всё серьёзно, то фильм…
- Кстати, а где Берштейн? – спросил вдруг Матрёшкин.
- Берштейн? – переспросил Попов, и его рот застыл на половине жевательного движения. – Он там. – Он показал куда-то в сторону двери бара. – Вы…вы же приказали всех…а он был там среди всех. – Попов нервно дёрнул бровью  и, привстав, с ужасом посмотрел на Матрёшкина. Тот промолчал. Попов рухнул на стул и обхватил голову руками.
Они долго молчали. И складывалось такое впечатление, что и Матрёшкин и Попов существовали вне времени; они никуда не спешили, они ни о чём не говорили, они даже не двигались – их не существовало как будто; за столом сидели две статуи древнегреческих мастеров: одна – уткнувшись лбом в ладонь, другая – обхватив голову руками.
- Не надо раскисать, - нарушил молчание Матрёшкин. – Я поступил технологично. Я… Это интуиция. Было бы ещё трудней. Главный не ошибается. Логично?...Со-ба-ка! – простонал Матрёшкин и ударил по столу рукой.
- А если мммы всё-таки в чём-то ошиблись, - заикаясь, сказал Попов.
-Чтож! – Матрёшкин попытался развести руки; его лицо исказила гримаса боли. – Рука! – простонал он. – Если это какая-нибудь нелепость, то…- он нервно рассмеялся, приставив к виску указательный палец.
- Что будет со мной? – Попов улыбнулся.
- Мистик вы, Григорий Александрович, - сказал Матрёшкин и задумался.
- Не-ет, - дрожащим голосом произнёс Попов, - я знаю Никитина, если вы о нём. Он такое мог натворить!
Матрёшкин, мельком взглянув на Попова, закрыл глаза. Безвольный вид учёного задел его за больное место в интерпретации Новой Эры. Новая эра – это прежде всего активный волевой человек, особенно, если он учёный, - подумал он. - А этот хлюпик…
В это время в бар вошёл генерал Седов, посмотрел по сторонам и, увидев Матрёшкина, направился в их сторону.
- Товарищ Матрёшкин! – заорал он.
- В чём дело? – Матрёшкин вздрогнул.
- Ершов застрелился, - прошептал генерал, наклонившись к уху Матрёшкина.
- Что? – Матрёшкин схватил генерала за воротник кителя и подтянул к себе. – Что ты  сказал, мерзавец?!
Генерал сжался, как перед ударом кулака, и, порывшись в кармане, дрожащей рукой протянул Матрёшкину  очки.
- Спасибо. – Матрёшкин отпустил воротник генерала, налил в стакан водки и протянул ему.  – Подробности не нужны, итак тошно. Пейте! Надо. – Он повернулся к Попову. – Идёмте. А ты, генерал, арестуй себя на трое суток…
- А как быть с тем учёным? – Генерал залпом выпил водку и посмотрел на Матрёшкина. – Он там бегает по фойе, как псих, может даже обделался.
- Учёный, говоришь? – Матрёшкин взял под локоть Попова, и они пошли к выходу. – Привести его в порядок и ко мне, - крикнул он от двери. – Вот, а ты боялся, - сказал он ласково Попову. – Все живы. Ни с кем ничего не случилось. Ну, чуть-чуть обделался. С кем ни бывает.
Они вышли в коридор и, пошатываясь, направились к лифту.
- Я у лифту не поеду! – Попов упёрся.
- Никакого лифта, - Матрёшкин сделал попытку улыбнуться. – Тут всего несколько кабинетов проскочим и дома.
Они дошли до конца коридора и свернули налево.
- Вот мы и дома, - Матрёшкин взялся за ручку двери.
В этот момент в конце коридора появилась человеческая фигура в шляпе и с криком: «А-а-а-а!» - побежала в их сторону. Матрёшкин быстро засунул в карман, нащупывая пистолет, и отскочил к стенке, Попов последовал его примеру, но от неожиданности потерял равновесие и упал. Упав, он обхватил ногу Матрёшкина и подтянул своё тело к его ноге.
- Я всё видел! Я всё видел! – кричала фигура в шляпе, стремительно приближаясь.
- Стреляйте! Стреляйте! – шептал снизу Попов и дёргал Матрёшкина за штанину. Но Матрёшкин никак не мог вытащить из кармана пистолет. Некто в шляпе стремительно промчался мимо и, добежав до конца коридора, с тем же криком: « Я всё видел!» - помчался обратно.
- Это Клещ, - прошептал Матрёшкин, он освободил ногу от рук Попова и, достав всё-таки из кармана пистолет, повернулся лицом к приближающейся фигуре в шляпе.
- Надо же, Клещ, - шептал он.
           Некто в шляпе промчался мимо и устремился к противоположному концу коридора. Матрёшкин каблуком толкнул дверь и, пятясь задом, вошёл в кабинет.
В кабинете толпился народ. Стоял гул. Матрёшкин, стоя ко всем задом, замер. Подошёл Попов и удивлённо открыл рот, заглядывая в кабинет.
- Учёные? – спросил Матрёшин.
- И до хрена, - ответил Попов.
Матрёшкин обернулся. Мужчины в костюмах сидели кто на чём: кто на полу, кто на столе, кто в креслах…Матрёшкин вышел на середину кабинета. Учёные стихли. Встали.
- Господа учёные. – Матрёшкин задумался. – Вот только что, ну минуту назад, вы ничего не слышали?
- Нет, - ответили ему.
- Странно, странно, - сказал Матрёшкин, пройдясь по кабинету и пристально вглядываясь в лица учёных. – Если не ошибаюсь – и это умы нашего государства.. – Матрёшкин улыбнулся и поискал кого-то глазами. – Я правильно сказал, Попов? – Увидев Годунова, он направился к нему. – А, Попов?
Попов утвердительно кивнул головой.
- Я не слышу, Попов, - громче сказал Матрёшкин, подойдя к Годунову.
- Да, вы правильно сказали, - громче сказал Попов.
- Спасибо, спасибо, - ехидно сказал Матрёшкин. Сильно заныло в руке, вдруг загудела голова. Похоже, что Ерш учил этого козла ещё и боксу. Такой удар! – Он подошёл к Годунову и потряс головой. – Ты ещё жив?
- Никита, бросай это учёное быдло, - шепнул Годунов. – Труп Гневова уже опознали. Рассвет, - он кивнул на тёмный экран монитора, - я не смог отключить, пришлось перерезать…
- А напрасно, - сказал Матрёшкин. – Я как раз хотел им полюбоваться и этим показать. – Он кивнул на учёных.
- А им не надо показывать, - усмехнулся Годунов. – Они с этого и начали, пришли, раскрыли все свои буквари и показывали друг другу этот восход. Так что, - Годунов посмотрел на часы, - времени почти не осталось, пора делать ноги. Самолёт уже на парах.
- Что за самолёт?
- Мой спортивный. – Годунов посмотрел по сторонам и заговорил совсем тихо. – Я вызвал свой спортивный. Тихонечко взлетим и тихонечко пересидим в одном месте весь этот базар. Есть пожрать, выпить и бабы надёжные…
Матрёшкин хотел рассмеяться, но неудачно дёрнул рукой и скорчился от боли.
– Не пойму, перелом что ли? Может меня пристрелить? – Он умоляюще посмотрел на Годунова.
- Никита, пойми, пошёл другой сценарий, - яростно зашептал Годунов. – Нам обрубили информацию, и кто сейчас и где…
- Что-то в голове гудит. – Матрёшкин похлопал Годунова по плечу, вернулся к столу и сел в кресло. – Сейчас. Сейчас. Разберусь с бумагами. – Он начал перекладывать бумаги с одного места на другое и обратно. – Получается, - хихикнул он. – Потом он вдруг упёрся лбом в ладонь и просидел так несколько минут. Потом, подняв голову, он рассеянно осмотрел присутствующих и спросил?
- Вы поняли, что я сказал?
Все промолчали.
- Не слышу, - громче сказал Матрёшкин.
- Понятно, - ответили все почти в один голос, и по кабинету прокатился гул удивления и возмущения.
- А теперь сделаем перекличку. – Матрёшкин рассмеялся. – Как в институте. И только пусть кто-нибудь попробует встать и откликнуться за другого…как в школе.
- И что тогда? – спросил кто-то.
- Тогда всё. – Матрёшкин откинулся на спинку кресла. – И её, перекличку то есть,  будем делать  руками Попова. Прошу, Попов.
Попов, подойдя к столу, взял список и начал зачитывать фамилии. Многих из списка на было.
-Что ты возишься?!- крикнул вдруг Матрёшкин и выхватил из его рук список. – Проскуров!
Тишина.
-Академик Проскуров, - тихо сказал Матрёшкин и поднял голову.
-Он на симпозиуме в Вене, - сказал кто-то.
-У него нет больше ни Вены ни Родины, - сказал Матрёшкин и вычеркнул Проскурова из списка жирной линией. – Так и передайте ему в его Бразилию.
-Это же самодурство, - возмутился кто-то.
-Это логично, - не поднимая головы, Матрёшкин отпарировал реплику и зачитал следующую фамилию: - Академик Логинов.
-Я!
-Академик Плех…
-Я!
-Док…
-Я!
Матрёшкин не успевал произносить следующие по списку фамилии, так как кто-то, опережая его, уже кричал «Я». Это Попов, заглядывая в список через плечо Матрёшкина, жестом дирижёра  делал кому-то знак, и тот кричал «Я».
-Попов. – Матрёшкин оторвался от списка и поискал глазами Попова.
-Я, - виновато сказал Попов из-за его спины.
-Я знаю, что ты это ты. – Матрёшкин усмехнулся. – Пусти список по рукам, и пусть каждый против своей фамилии поставит крест.
-Подпись, господин Матрёшкин! – крикнул кто-то из глубины кабинета.
-Господа-а, - пропел Матрёшкин, блаженно улыбаясь. Он закрыл глаза и покачал головой. – Я не ошибся – всё-таки крест…Итак, – Матрёшкин встал, как подпрыгнул, - вы, господа, составляете комиссию по так называемому…по так называемому, - он задумчиво почесал лоб, потёр левый глаз, - делу Никитина. – Он подчёркнуто трогательно улыбнулся. – Я поздравляю вас. Мой дом – ваш дом. Пожалуйста! – Лицо Матрёшкина скривилось в насмешке.
-Я не понял. – Кто-то у двери поднял руку. – Как это понять: подчёркнуто трогательно улыбнулся?
Кривая насмешка на некоторое время застыла на лице Матрёшкина, потом её кривизна начала медленно выпрямляться, насмешка исчезла и превратилась в злую гримасу. Попов, стоя за спиной Матрёшкина, в ужасе сжался.
- Это как если б сказать, - попытался продолжить тот у двери.
- А вот так! – Матрёшкин посмотрел на Попова. – Раздевайтесь! Все раздевайтесь.
- Это ж глупо! – крикнул кто-то. Все зашумели.
- Я пошутил. Приступим, - крикнул Матрёшкин. – Попов, зачитай материал. Всё с самого начала и до Ершова. Короче, начиная от обезьян. – Матрёшкин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Клещ! Клещ! - простучало вдруг у него в висках. Он вздрогнул и открыл глаза.
-Никкитий Иванович! Нельзя медлить, - шептал откуда-то снизу из-под стола Годунов. – Это же гибель. Там уже базар на полную катушку.
-Сейчас, сейчас, - ответил Матрёшкин и беззвучно рассмеялся. – Сейчас, сейчас. – Он закрыл глаза и в висках снова застучало: Клещ! Клещ!
Годунов поднялся, растерянно оглянулся, осторожно приподняв ладонь Матрёшкина, вытянул свою папку и, пятясь задом, вышел в коридор. Вслед за этим послышался звук убегающих шагов. Клещ! Клещ! Клещ! - продолжало стучать в висках Матрёшкина. Он сжал кулаки и прислушался. Говорил Попов:
-Поэтому, господа, я прошу вас включить всю силу вашего абстрактного мышления, прошу отвлечься от нашего мелочного существования и помнить, что все мы хотя по роду своей деятельности и материалисты и вооружены передовыми совершенными методами и средствами мышлений и размышлений, ничто религиозное, каким бы воинствующим и назойливым оно ни было, и на первый взгляд обывательски-мистическое…
-О-о-о! боже-е-е! – простонал Матрёшкин и постучал костяшками пальцев по столу. – А нельзя ли хоть на десятую этой вашей «це» побыстрее и чуть-чуть технологичней  и …- Матрёшкин не договорил: всё как - будто пошатнулось и перед ним ясно предстал Юсупов, до него можно было даже дотронуться. Матрёшкин, не контролируя свои действия, выскочил в коридор и, забежав в соседний кабинет, сел за стол и надел на голову каску. Закрыв глаза, он успокаивал себя и сосредотачивался:  Юсупов? Причём тут этот кретин. Нет…нет. Что же тогда? Что? Витька? О-о!
Матрёшкин не знал, сколько времени ушло на тягостные размышления, время вообще ушло на второстепенный план. Вернувшись в свой кабинет, он не сел, как обычно в кресло, а остался у двери и прислушался.
-…вот таким образом, - говорил Попов трагическим голосом, - я понял, что идут съёмки нашей цивилизации. Странные, надо сказать, съёмки. Никитин сделал всё, чтобы исключить из этой работы всё живое. Шутка ли…- В этот момент Попов увидел Матрёшкина в каске и неожиданно растерялся. – Нет, нет, забыл…Я всё забыл. Или просто человека там не было. Что-то не то, не то. У меня всё. Не получается. Ничего не получается.
-Ни мышлений ни размышлений, - хихикнул кто-то.
Матрёшкин улыбнулся, прошёлся по кабинету и сел в своё кресло. Снял каску, положил её на стол.
-В этой каске мы будем выводить птиц. Каких-нибудь дактилей. – Его взгляд пробежался по лицам учёных и упёрся куда-то вверх. – Ваши предложения, тарищи учёные.
Попов нерешительно поднялся со стула и после некоторого замешательства сказал:
-Мы тут ещё посоветовещались и решили устроить ещё один пробный просмотр фильма Никитина…
-Да-а-а, - запел неожиданно Матрёшкин. – Ещё один хук с левой и тут же прямой с правой. А? – Матрёшкин обхватил ладонью подбородок и подвигал челюстью. – И кто же этот новый зритель?
-Фильм будет смотреть попугай Комикс. Хозяин – Штейн Илья Моисеевич. – Попов достал из кармана пиджака клочок бумаги и, пробежав по нему глазами, кивнул головой: - Или- и-ия Моисеевич.
-И-и-и дальше, - сказал Матрёшкин.
-В качестве преамбулы ко всему этому… - Попов вопросительно посмотрел на Матрёшкина, решительно махнул рукой и тут же испуганно оглянулся и заговорил робко-робко: – Мне кажется, что в свете всего этого  и вообще, что мы, люди, вот уже несколько тысячелетий мчавшиеся по дорогам нашей прекрасной земли, разогнались настолько, что не можем теперь справиться с этой современной скоростью. Но поймите меня неправильно, погибнем мы или не погибнем сегодня или завтра мы – это вопрос…
-Он перешёл на гекзаметр, но дактиль его дух сломил. – Кто-то у двери рассмеялся.
-Вы считаете, что война неизбежна? – спросил кто-то.
-Какая война, - простонал Попов. – Какая война!
-Что ты крутишь вокруг да около!? – крикнул Матрёшкин. – Ясней! Логичней! Попов!
-Я протестую против вашего ударения на первом слоге, - крикнул в ответ Попов. – Извинитесь.
-У тебя сегодня лирическое настроение, Попов? – усмехнулся Матрёшкин, ударяя на первый слог. Что-то это всё не то. Зачем всё это? - пронеслось в голове Матрёшкина, потом пошёл сплошной гул. – Сотрясение мозгов? Как не во время этот Юсупов! - Гул  начал стихать, настроение вдруг превратилось в торжественное. Случай с Юсуповым начал казаться мрачным сном за рабочим столом, как следствие последних бессонных дней и ночей: не более двух часов сна за последние две недели! Матрёшкин улыбнулся и посмотрел на Попова. – Попов, - ударил он опять на первый слог и пожал плечами, - по -моему, нормально. В любом случае помочь тебе ничем не могу. Но ты не огорчайся, ты проинтегрируй свою фамилию, и всё станет нормально.
-Вы кончали народный университет? – ехидно спросил Попов и подмигнул кому-то в толпе учёных.
-Я кончал в народный университет. – Матрёшкин изменился в лице, лицо его побагровело…
-Ох, накурррили! – раздался неожиданно чей-то голос. Матрёшкин вздрогнул. – Разрешите предстафиться, - кричал попугай, он сидел на плече мужчины в штормовке и в соломенной шляпе. – Комикс я. Самое тупое сущестфо ф мире. Коньяк! О-о-о! Фсе академики. Одни академики! Я фас прифетстфую, тофарищи. Ах, как хочется шеншин. А фодки я не пью, ну просто ф рот не беру, ну, фы поняли.Се-су-ик! Не матерись, гофорил мне учитель. Дурак такой подо мной. А я диффектифный…
Комикс болтал. Все, переглядываясь, улыбались.
-Прифетстфую тебя, Мартышкин, друг ты мой господи там, - сказал театрально Комикс. Матрёшкин наконец-то улыбнулся. Попугай ему нравился.
-Но коньяк я не пью, - продолжал Комикс. – И тфою жену я знаю. Фсе знают. Фсё! Только что у неё был этот…как его? Ну, этот! Склероз…
-Помолчика лучше, - сказал Матрёшкин.
-А чё молчать,об этом фсе гофорят. Фоды мне, со льдом. Где мой хозяин, я люблю его.
-Замолчи Комикс! – строго сказал Матрёшкин и погрозил пальцем.
-Замолчи, Комикс, - повторил Комикс. – Я тебе сейчас замолчу, шалафа! Ша-ла-фа!
-Комикс, тебе сейчас покажут фильм, - сказал Попов.
-Не тебе, а фам. - Комикс издал какой-то скрипучий звук. – Фам сейчас покажут фильм. Шалафа! Ах, как хочется пить! Фильм. Корреспонденция! Корреляция! Аккаррдеон! Крррупье! Коррупция! Жррратфа! Лишнее убрать! Дафайте смотреть фильм. Ша-ла-фа!..
Матрёшкин нашёл взглядом майора, тому на ухо один из учёных что-то шептал, и майор хихикал в кулак. Встретившись взглядом с Матрёшкиным, майор встал. Матрёшкин показал на попугая и сделал знал рукой: неси! Началась суматоха. Хозяин Комикса сначала было возмутился, что значит «неси», но несколько человек во главе с Поповым начали ему что-то объяснять. Надо немного разрядиться, - подумал Матрёшкин  и направился к выходу. – Надо восстановиться, и в этом, как всегда, поможет меткий выстрел. - Выйдя из кабинета, он направился в тир. В тире было почти темно. На стуле около оружейного сейфа с пистолетом во рту дремал лейтенант. Матрёшкин кашлянул, лейтенант нажал на курок, но пистолет только щёлкнул. Лейтенант открыл глаза и громко рассмеялся.
-Он не заряжен. – Он показал Матрёшкину пистолет. – Шутка такая. – Он зарядил пистолет и протянул его Матрёшкину.
-У меня свой, лейтенант, и всегда заряженный. – Матрёшкин усмехнулся и достал из кармана свой пистолет.
Лейтенант нажал кнопку «Мишень», и на противоположной стороне тоннеля появился «человек» и с криком «Убью-у-у» побежал в сторону Матрёшкина. Глаза Матрёшкина блеснули, он спокойно подошёл к барьеру и выстрелил, но «человек» продолжал бежать. Матрёшкин выстрелил ещё раз, ещё, но «человек» продолжал бежать. Матрёшкин разрядил всю обойму, но «человек» нет останавливался. Матрёшкин отскочил от барьера, испуганно осмотрелся, быстро дрожащими руками перезарядил пистолет и выстрелил ещё несколько раз подряд, но не попал. Всё это происходило очень быстро.
-Проклятье, - прохрипел он. – Это…
В это время за его спиной прозвучал выстрел, «человек» сделал ещё несколько шагов и упал лицом вперёд. Матрёшкин оглянулся. Лейтенант, смущённо улыбнувшись, дунул в ствол пистолета и спрятал его в сейф.
-Спасибо, браток, - шепнул Матрёшкин. – Если можно, - он кивнул на «человека», - выясните личность…
-Сегодня вообще какой-то странный день, - вздохнул лейтенант. – Я уже раз восемь или семь в туалет бегал. Кто-то говорил, что на солнце…
-Спасибо, браток. – Матрёшкин выдавил из себя улыбку и, выругавшись, вышел из тира. Размышляя о причинах плохой стрельбы, он зашёл в фойе кинозала. Все, кто находился в фойе, стихли. Он прошёлся по фойе и остановился у двери. Что же происходит? – подумал он. - Гнев мёртв. Я в нокдауне, а может и в нокауте. Что там за стенами? Надо… - Открывшаяся дверь прервала его размышления. Вынесли попугая и посадили на пол.
-Комикс, - обратился к попугаю Матрёшкин и присел перед ним на корточки, – скажи нам что-нибудь, а то ведь на душе…
Но Комикс остановил его известной на весь мир фразой:
-Пошёл на …, .. твою мать!
Матрёшкин застыл в позе на корточках с протянутой к попугаю рукой: в фразе Комикса прозвучали вдруг одновременно человеческие искренние удивление и разочарование в чём-то самом дорогом. Глаза попугая выкатились из своих орбит и слились в один, сам попугай был в какой-то густой зелёной жиже.
-А не обделался ли он? – спросил кто-то из учёных. Вдруг стало страшно. Паника и растерянность охватили учёных.
-Комикс, - Матрёшкин сморщил лицо, - вы человек?
-.. вашу мать! Пошли все на …! – истерически закричал попугай. – Вы все пошли на …Вы-вы-вы-вы…
Матрёшкин, глядя на попугая, отошёл в угол фойе, его вдруг стошнило. Опять ты подлез первым, естествоиспытатель хренов. – Матрёшкин достал из кармана пистолет. – Уже получил в челюсть раз и… - Он подошёл к попугаю, который продолжал ругаться, и несколько раз выстрелил в него в упор. Комикс свистнул и рухнул на бок. Матрёшкин сделал ещё несколько контрольных выстрелов, расстреляв всю обойму. Голова Комикса дёрнулась, приподнялась и, прошипев: «Во бля-а-а…»-  уткнулась в пол. Матрёшкин с пистолетом в руке отошёл от попугая и прислонился к стене лбом. Он потерял чувство времени. Сколько и чего прошло и прошло ли. Когда он подумал, что пришёл в себя, он осмотрелся. Не сразу понял, что происходит. Учёные молча толпой стояли в фойе как и стояли. Ждут? – подумал Матрёшкин. – Чего? Как на поминках, не хватает только гроба с покойником, заплаканной родни… - Он, бодрясь, изобразил на лице улыбку и пошёл по коридору.
- За мной! – скомандовал он.
Возвратившись в свой кабинет, Матрёшкин сел в своё кресло и предложил учёным располагаться, кто на чём. После того, как все расселись, стало тихо-тихо. Матрёшкин обхватил голову рукой. Опять в голове гудело, везде было больно. Матрёшкин хотел что-то сказать, но заныла и челюсть. Потрогав челюсть рукой, он впал в полусон. Забылся. Потом, вдруг очнувшись, он посмотрел на часы и, пробурчав  «Работайте! Я мигом!» - он выскочил из кабинета и побежал по коридору. Ворвавшись в комнату 001, он резко остановился и замер. В комнате никого не было. На столе лежал лист бумаги, на нём было написано: «Не волнуйтесь. Всё идёт как надо. Победа будет за нами. Успехов в науке!» Матрёшкин в бешенстве разорвал записку и бросил обрывки на пол. Опоздал? – пронеслось у него в голове. – Победа будет за нами. Ещё б расписались – Братья Карамазовы! Эх, капитанша, капитанша!
Матрёшкин вышел в коридор и прислушался. Тишина. Постояв некоторое время, он нерешительно пошёл в сторону своего кабинета. Лицо Юсупова проплыло мимо, потом над головой чуть впереди повис Комикс, и Матрёшкина начало тошнить. Он подбежал к туалету и дёрнул ручку. Туалет был занят. Он дёрнул ещё раз посильней и от досады ударил по двери ногой.
-Кто там? – спросил из-за двери чей-то знакомый голос.
-Это я. Открой, - ответил Матрёшкин.
-Кто там? – повторился вопрос.
-Это я, Матрёшкин. – Матрёшкин безнадёжно подёргал ручку двери. Растерянно посмотрев по сторонам и с трудом сдерживая рвоту, он вернулся немного назад и зашёл в женский туалет. Включив свет, он вскрикнул и отпрянул от унитаза. На унитазе совершенно голая сидела капитанша. Она, щурясь от света, посмотрела на Матрёшкина и улыбнулась.
-А-а-а, Никкитий Ив…- она икнула, - заходите. – Она раздвинула ноги.
-Что ты здесь делаешь? – прошептал Матрёшкин.
-Не видите что-ли? Кайфую…Ну не хотите, не надо…А который час? – спросила она вдруг. – Не пора ли собираться домой. – Она беззвучно рассмеялась. – Сейчас приду домой, залягу…
-Что ты такое?..- Матрёшкин хотел погладить её по щеке, но в это время за его спиной где-то в коридоре скрипнула дверь, и послышались частые удаляющиеся шаги.
-Это он, - выдохнула капитанша.
Матрёшкин выскочил в коридор, но никого уже не было.  Постояв в нерешительности некоторое время, Матрёшкин вернулся в свой кабинет, упал в кресло и прислушался к разговору.
-Это пахнет мистикой…
-Нет, нет, никакой мистики. Здесь другая собака…
-Никитин был хорошим парнем…
-Всё это лирика, а вот как у него было с психикой?
-Физики все лирики. Это аксиома…
-Да нормальный он человек…
-Мы уклоняемся, господа. Один факт нам известен точно: фильм Никитина способен уничтожать всё живое…
-Почему же тогда, Александрович, этот фильм не погубил самого автора с его столь блестящим умом?
-Вопрос не принимается…
-Почему не погубил? А самоубийство! Разница только в том, что он принимал свой фильм по частям, а эти сразу. Результат один…
- Какого чёрта мы тут сидим. Слыхали, сегодня по всему западу прокатились забастовки!
- Что такое?
- Народы там не хотят работать. Все. Всем не работать…
- Не работать? А что они будут делать?
- Не работать, вот что делать! У каждого будет своё дело, не работать!
- Бред какой-то!
- А забастовка безработных под лозунгом « Мы не хотим работать!», « За жизнь без работы!»
- Наш век – это век безработной революции!
- Бред какой-то!
- Спроси любого, хочет ли он работать. Пятьдесят процентов скажут, что не хотят, а остальные пятьдесят постесняются об этом сказать.
- Бред какой-то! А кто же будет делать еду?
- Рабы! Мы ж по спирали Маркса вернулись к рабству, но более высокого уровня. Рабы будут только нажимать кнопки…
- Утопия…А впрочем, работать до тридцати, а потом ничего не делать…
Слова. Слова. Слова. Вот в чём беда. – Матрёшкин открыл глаза и посмотрел куда-то под стол. – Что там, за стеной? - Он вдруг ударил по столу ладонью и крикнул:
-Молча-а-ать! Давольна!
Разговор учёных прекратился  мгновенно.
-Где этот Штейн, хозяин попугая? – Матрёшкин закурил и посмотрел на учёных. К столу подошёл мужчина в штормовке и соломенной шляпе. – Ваш петух умел материться? – спросил Матрёшкин.
-Матегиться? – Штейн пожал плечами. – Это был самый тупой попугай ф миге.
-А таблицу умножения? – спросил Матрёшкин.
-Он был абсолютно туп. – Штейн вздохнул. – Я очень гогдился им.
- На каком диалекте вы говорите? – спросил Матрёшкин.
- На будущем, - ответил Штейн.
- Так – так. Абсолютно туп, говорите. – Матрёшкин посмотрел на кончик сигареты. – Я не курил уже лет сто. Абсолютно туп и такой мат. Как-то  нет вяжется.
-Фяжется. Фсё фяжется. – Штейн протянул дрожащую руку к руке Матрёшкина, вытянул из его пальцев сигарету и зятянулся. Выпустив дым в потолок, он улыбнулся и поискал взглядом кого-то в толпе учёных. – Это фсё Добгофольский. Пгофессог! Мегзавец! И это фсё не смотгя на то, что я газгешил ему спать с моей женой фсего за штуку. Фсего за штуку! Попугай ему, фидите ли помешал. Это он мне должен был мешать. Фы знаете, что гофогил мне Комикс после это Добгофольского? А? Комикс гофогил: «А тфою жену ту-ту. Ту-ту!» - и сопгофождал это изфестными жестами. Это Добгофольский научил его этому. Я ненафидел Комикса. Потому я сделал его самым тупым ф миге. У него есть дипломы самого тупого…
-Штейн, Илья Леонидович? – спросил вдруг Матрёшкин.
-Да. – Штейн насторожился.
-Фы сфободны. Майог, - Матрёшкин поманил к себе майора пальцем. – Пгофодите, господина. – И, когда Штейн в сопровождении майора уже дошёл до двери, Матрёшкин крикнул: - Да! Илья Леонидович! А как же у вас получился прокол с «гэ-э»?
-Это долгая и ггустная истогия. – Штейн почесал лоб и вышел из кабинета.
-Не уныфать, товагищи учёные, - сказал Матрёшкин. – Кто хочет фыступить?
-Я вот думаю, - заговорил Попов.
-Я имею ф фиду спеть, сплясать. – Матрёшкин дотянулся до сигареты, оставленной Штейном на краю стола и зятянулся. – Анекдотик  гассказать. А?!
Стало тихо. Матрёшкин переводил взгляд с одного учёного на другого и зевал. Дверь кабинета неожиданно с шумом распахнулась, и ввалился очень толстый мужчина. Пот катился по его лбу, заливал глаза и капал на пол и с подбородка и с носа.
-Седунов, - сказал он с отдышкой.
-Что с фами? – удивлённо спросил Матрёшкин. Какой кошмар, - подумал он. – Ещё недавно он был стройным и мускулистым мужчиной, каждый день играл в теннис…
-Ничего, - грубовато ответил Седунов. – С этим вашим Никитиным может ещё и не так разнести. А эти ваши коридоры! Кто их проектировал? И вот ещё! – Он бросил на стол телеграмму. Матрёшкин вытянул голову и прочитал вслух:
-ДЕГЕФНЯ ФАЛЕНКИ ПОЯФИЛСЯ НЕИЗФЕСТНЫЙ ЧЕЛОФЕК ФСГЕЧЕ  НИМ ФСЕ УЖАСОМ ГАЗБЕГАЮТСЯ Ф ГАСНЫЕ СТОГОНЫ ТЧК НЕИЗФЕСТНЫЙ ЗАШЁЛ ШКОЛУ ПОСЛЕ ЧЕГО УЧИТЕЛЬ МАТЕМАТИКИ НАЧАЛ СМЕЯТЬСЯ БЕЗ ОСТАНОВКИ НА ОБЕД ТЧК МИЛИЦИЯ АГЕСТОФАЛА НЕИЗФЕСТНОГО  ПОТОМ ОТПУСТИЛА И СПГЯТАЛАСЬ В МЕДВЫТГЕЗФИТЕЛЕ ТЧК НЕИЗФЕСТНЫЙ СКГЫЛСЯ ЛЕСУ ТЧК ДЕГЕФНЯ ПАНИКЕ ПГЯЧИТСЯ ТЧК ПГОШУ ПГИНЯТЬ МЕГЫ УГЮМОФ ТЧК
-По всем приметам, - Седунов, всё это время удивлённо разглядывающий Матрёшкина, достал из кармана замызганный коржик и откусил кусочек, - это киномеханик.
-Какой ещё киномеханик?
-Он крутил этот чёртов фильм нашим академикам. – Седунов посмотрел на огрызок коржика. – Они, как вы знаете, накрылись, а он сбежал.
-И зачем фы мне это гофогите. – Матрёшкин погасил сигарету о стол. – Зачесать фсю тайгу. Даю сутки, десять часов. Жифым, мегтфым, пьяным, любым…- Он перешёл на крик. В голове загудело: Не надо, не надо было браться за политику…Причём тут эта политика…Эти Комиксы, Юсуповы…Клещ! Кошмар! - Чья была идея с попугаем? Чья? – Матрёшкин простонал.
-Моя. – Из толпы вышел очень худой мужчина, почти дистрофик.
-Если не ошибаюсь, тот самый Добгофольский Абгам Иосифофич? – улыбнулся Матрёшкин.
-Тот. – Добровольский опустил голову.
-Что фы пгиуныли. – Матрёшкин продолжал улыбаться. -  Тепег каждый месяц у фас будет остафаться лишняя штука.
-Копейки. - Добровольский улыбнулся.
-Согласен, - сказал Матрёшкин. – Но фы поступили цинично, и я понял фашу идею. Понял и гешил, что вгемени у нас больше нет на психологические экспегименты с негазумной матегией. Пегейдём к хомо сапиенс! Я пгиказываю фам, Добговольский Абгам Иосифович, пгосмотгеть фильм, - Матрёшкин сделал паузу, улыбнулся и добавил, -этого фашего Никитина.
-Это…это, - Добровольский часто задышал. – Ну почему я? Почему…
-Это логично. – Матрёшкин улыбнулся. Добровольский тяжело вздохнул. В этот момент в кабинет вошёл майор.
-Если это вас заинтересует, - сказал он, подойдя к столу.
-Что-то от Скальпеля? - обрадовался Матрёшкин.
-Если б. – Майор усмехнулся. – Только что поймали по приёмнику: полчаса назад в Парижском отеле Саранча в ванной с водкой захлебнулся некий Дитрих.
По кабинету  пошёл гул.
-Тихо! – крикнул Матрёшкин. – Кто такой Дитгих?
-Дитрих, - поправил его майор.
-Я и говорю: Дитгих. – Матрёшкин вдруг задумался и повторил: - Дитгих. Дитгих... Дитлих…Неважно. Кто он такой?
-Это коллега Никитина, - трагически произнёс Добровольский.
-А если точно, то его оппонент, - сказал Попов.
-Ну и что? – Матрёшкин задумчиво посмотрел на Добровольского. – Смотгим кино?
-Завещание можно написать? – По лицу Добровольского пробежала нервная улыбка.
-Почему же нет. – Матрёшкин достал из ящика стола лист бумаги. – Даю тги…нет, - он посмотрел на часы, - одну стгочку.
Добровольский, порывшись в карманах, достал карандаш, взял лист бумаги и начал писать.
-Фсё? – спросил Матрёшкин. Добровольский вытянул в его сторону руку и постучал пальцем по стеклу циферблата часов.
-Фсё? – крикнул Матрёшкин.
-Всё, - мгновенно ответил Добровольский, что-то чиркнул и толкнул лист в сторону Матрёшкина.
Матрёшкин прочитал написанное, улыбнулся и посмотрел куда-то в потолок.
-Ах, и за что я люблю фас учёных, - медленно произнёс он и встал. – Фпегёд? Ф кино? Фот так, как сидим, фстали и пошли смотгеть…Доб-го-фоль-ско-го. – Матрёшкин неожиданно энергично подбежал к Попову. – Я понял, ты понимаешь? Я понял, почему мне тогда стало страшно и гадко.
Попов отшатнулся от Матрёшкина.
-У него не было зрачков, - прошептал на весь кабинет Матрёшкин.
-Как бы он тогда видел? – шёпотом спросил Попов.
-Это вторично. – Матрёшкин с ужасом посмотрел по сторонам. – Они могли расшириться до…-Он вдруг стремительно направился к выходу. – За мной!
Все, поспешно покинув кабинет, направились к кинозалу. Впереди всех быстрыми шагами шли Матрёшкин, Добровольский и майор. Вдруг Добровольский, оттолкнув майора, побежал по коридору.
-Не стрелять! – закричал Матрёшкин, перехватывая руку майора. – Не стрелять! – Он улыбнулся. – Там некуда бежать. Там тупик.
Добровольский, добежав почти до конца коридора, сделал короткое, но на пределе сил, ускорение и с разбега бросился виском на дверную ручку. Первым к нему подбежал Матрёшкин. Он нагнулся над Добровольским и перевернул его тело лицом вверх. Дверная ручка  не только пробила висок, но и порвала щеку. Матрёшкин брезгливо сморщил лицо, отвернулся и посмотрел себе под ноги. Образовалась лужа крови. Матрёшкин отошёл в сторону, открыв общему обозрению окровавленную голову Добровольского с застывшей на лице блаженной улыбкой. Майор, пощупав пульс и осмотрев голову Добровольского, сказал:
-Он уже два часа, как мёртв.
-Я знаю, - тихо произнёс Матрёшкин.
-Как два часа? – спросил кто-то из учёных.
-Дайте яркий свет! – крикнул Матрёшкин. Вспыхнул настолько яркий свет, что на некоторое время ослепил всех.
-Я знаю, - трагически повторил Матрёшкин. – Теперь. Теперь. – Он посмотрел на часы. – Теперь перерыв на двадцать минут. И я жду вас у себя. – Он медленно пошёл по коридору, спустился по нескольким лестницам вниз и вышел из здания. На скамейках в тени огромного дуба сидели солдаты и играли в карты. Повсюду было очень много солдат. Откуда их столько? – подумал Матрёшкин. – Ах, да, базар. – Во что играем? – спросил он, подойдя к играющим в карты.
-В очко.
-Сдавай и на меня.
Рыжий солдат сдал ему две карты и улыбнулся:
-В тёмную, генерал?
-Откуда ты знаешь, что я генерал?
-Теперь тебя все знают, - сказал другой солдат.
-Да? – Матрёшкин посмотрел на карты. Две дамы – бубновая и червовая. И почему к тебе в постель всегда лезет блондинка. То одна, то другая… - Ещё, - сказал он. Пришли два валета. Это уже каламбур. – Матрёшкин почесал висок и посмотрел вверх. Высоко в небе треугольником летели самолёты.
-Это президент прилетает, - сказал майор.
-Ещё, -сказал Матрёшкин. Пришли два короля. Матрёшкин покачал головой, усмехнулся.
-Рискуй, генерал, - сказал сдающий. – У меня руки трясутся, тебе повезёт.
Матрёшкин посмотрел на майора.
-Рискните, - кивнул майор. – Терять уже нечего.
- Ну-у-у, ещё. – Матрёшкин улыбнулся. Солдат протянул ему карту, Матрёшкин долго смотрел на рубашку карты. Ну, - торопили его. Матрёшкин перевернул карту и хлопнул себя по ляжке. – Я так и знал, что это будет дама треф. – Он бросил карты сдающему. – Очко!
-Я проиграл, - сказал солдат и начал расстёгивать ремень. – У нас всё по честному. Самая честная игра «Очко». – Он стянул брюки и бросил на Матрёшкина вопросительный  взгляд: - Прямо здесь или в будке?
-Деньгами и на мой счёт, - сказал Матрёшкин, брезгливо скривив лицо. -  Через майора.
После карт Матрёшкин вернулся в свой кабинет и упал в кресло. Вот тебе и Добровольский, - думал он. -  Да он просто струсил, и попка Комикс тут не причём. Что же такое Никитин? - Он достал из ящика стола красную папку, раскрыл её и начал читать. Но не читалось. – Почему Гневов именно сегодня вытащил всё это на свет? - Он рассеянно полистал содержимое папки, достал откуда-то из-под стола бутылку коньяка и сделал под столом несколько глоточков. Захлопнул папку и закурил. Вот она цепочка: Никитин, сибиряки, Юсупов…Это дурацкое курево. – Он посмотрел на кончик сигареты. – А Витька? У них у всех что-то общее. Что? Какая-то обида. Может всё дело только в том, что Витька плюнул мне в лицо и ушёл? Родному отцу. И эти его слова «не ищи меня, я ненавижу тебя за Васильева, за то, какой ты человек».  И ты дал ему пощёчину! Идиот! И вот тогда его взгляд был…вот сегодня у кого-то был точно такой же взгляд. Нет, Витька не понял бы меня, даже если б я пустил тогда себе пулю в лоб. Этого не можно понять. Чем я мог помочь Васильеву? А всё люди сами творцы всего своего царства. Всё! Всего! Своего... Нет, нет, эту ипохондрию надо как-то прекратить. Может радио работает. - Он выдвинул нижний ящик стола и щёлкнул тумблером «Голос цивилизации». Закурив, он на мгновение задумался и тут же вскинул голову: показалось, что кто-то вошёл. Никого. Где-то в коридоре что-то упало, похоже на спички. Чувство неопределённости продолжало владеть Матрёшкиным. Его взгляд случайно упал на сумку с кинодокументами Никитина, он протянул к ней руку, но замер, прислушался. «Голос цивилизации» передавал доклад Попова с первого заседания. Матрёшкин растерянно посмотрел на часы и нервно откинулся на спинку кресла. Слушая новости, он не заметил, как его кабинет заполнялся учёными, они молча рассредотачивались по кабинету  и прислушивались к передаче «Голоса цивилизации». Доклад Попова закончился и выступали  по очереди астролог Никольсон и социолог Краузе. Астролог отметил три выдающиеся на его взгляд достижения человечества: теорию Эйнштейна, генную теорию и …парадоксы Никитина. Не вдаваясь в подробности парадоксов Никитина, он призвал учёных всего мира сосредоточить своё внимание именно на этом учении, считая, что его развитие поможет решить многие проблемы текущего мирового момента. Социолог  Краузе  сказал, что после сегодняшних событий в России парадоксы Никитина уже не парадоксы, а может быть ключ к разгадке: как выжить человечеству. «Это насущный вопрос цивилизации, - неслось из приёмника. – Необходимы всеобщие усилия учёных, а не волюнтаристические потуги генерала Матрёшкина…» Матрёшкин переключил приёмник на радиостанцию « Свободы совести». Диктор говорил: «В Мюнхене прошла демонстрация студентов, демонстранты несли плакаты «Свободу Никитину», они выкрикивали…» - Матрёшкин переключился на «Хомо сапиенс» . «Два года назад Никитин почти получил Нобелевскую премию за ничто, и…» - Матрёшкин выключил приёмник и посмотрел на сумку с кинодокументами. Поздно, - пронеслось в его голове. – Надо было бросить её в лесу. – Он нервно рассмеялся – Сжечь, порвать, утопить. И что это за сегодняшние события в России? - Он взял сумку и встал. – А какая теперь разница.
- Ну, что притихли? – Он посмотрел на учёных. – Как дважды два решать, так вы все гении. – Он подошёл к сейфу и, открыв дверцу, бросил в него сумку. Злость на мгновение затмила глаза, но он тут же выжал из себя улыбку: Достойней, Никкитий Иванович, достойней! - Он прошёлся по кабинету и сел в кресло. – Дело, как уже наверно убедились, приняло политический характер, а это почти всегда скандально и нетехнологично. Логично?
- Нам надо разбиться на группы, - сказал кто-то.
-Фракционизм?! - закричал вдруг Матрёшкин и затрясся. – Попов, я прошу тебя, работай технологично. Времени у нас нет. Ну, ведь ты же можешь, родненький. – Матрёшкин махнул рукой.
Попов посмотрел на носки своих старых туфель, в которых он ходил на рыбалку, сдул с брюк пылинку и вопросительно скривил лицо. Лицо его было бледным.
Матрёшкин впал в состояние прострации.
-Можно мне пару слов, - подошёл к столу хирург Асланов.
-Да, пожалуйста, Рафик Ёгуртович.
-Рафик Ёхтурович, - поправил Асланов.
-Да, кончно. – После первых слов Асланова Матрёшкин задремал. Очнувшись через полчаса, он прислушался. «Мне кажется, что всё это блед, мистика, - говорил физик Говорун. – Подумайте только, товалищи, никто ничего нигде никогда не замечал, и вдлуг! Ка-та-клизм? Нет, не может быть! Я могу и выкладки пливести. В этом что-то длугое. Весь секлет в том…» По кабинету Матрёшкина поплыли универсальные физические постоянные, скелет австралопитека, какие-то клетки, уши заложило симметричностью и чётностью, гуманизм всплыл. «Может наша земля оазис вселенной?!.Интеллектуальное затишье!..Гены. Кварки.Это всё не то. Нужен всплеск человеческой мысли о самом человеке!» - И вдруг он услышал шёпот так ясно и чётко, как-будто кто-то шептал на ухо: «Не тот ли это Матрёшкин, который кормил пчёл дерьмом? – Не-ет, этот изобрёл бензин с запахом жареной картощки с луком и с мясом. – Ну-у, дела-а-а. А мне говорили, что он украл эту идею...»
Открыв один глаз и раздвинув пальцы, Матрёшкин выглянул из своей засады.
- Ах, - вздохнул академик Петров, - вы вспомните, что говорил Никитин за коньяком в кулуарах. Человек, когда он не двигается, ничто, его невозможно определить. Но стоит ему только пройтись, пробежаться, как он начинает излучать гравитационные волны, которые распространяются по всей вселенной практически без затухания, отражаясь, преломляясь, и их можно даже зарегистрировать…Вы понимаете безумство этого открытия, если так можно сказать, и, собственно, величие. Это Бетховен!
- Это Ленардо да Винчи! – крикнул кто-то. – Загадки! Загадки! Загадки!
-А вам не кажется, что мы не обеспечили свой фронт работ мыслями? – По кабинету прошёлся академик Холмогоров.
В это время в кабинете неприятно запахло. Матрёшкин с шумом потянул носом и нахмурил брови. Он вспомнил вдруг, что академик Холмогоров, пребывая в нервном состоянии, не потеет, как многие, а пукает.
-Мы только и делаем, что…потеем, откуда же взяться мыслям, - усмехнулся Петров.
-Теперь то мы знаем, откуда у вас берутся мысли, - крикнул Холмогорову академик Лейн. По кабинету пошёл смешок.
-Ничего вы не знаете. – Холмогоров махнул рукой. – Вы забыли, что весь толк в техническом прогрессе.
-А интеллект?
-Технический прогресс и интеллект связаны одной неразрывной цепочкой конечной длины, они не должны отрываться друг от друга, впереди или сзади может быть то то, то это, но они всегда рядом. Поэтому весь наш спор бессмыслен, - неожиданно заключил оратор.
-Неразрывная! – кто-то рассмеялся. - Повиснет на цепочке толпа учёных и порвёт её.
-Вот мы тут базарим. – Попов потёр глаза. – А вы знаете, что сейчас творится за этими стенами? Что там, в Москве? Что там везде?
-А что там? – Матрёшкин закурил, подошёл к  огромному монитору на стене. – Там ничего. Сегодня утром я был…Кем я был сегодня утром! – подумал Матрёшкин. – А теперь все тычут тебе: генерал!.. Как болит рука! Как гудит голова! Ершов, сукин сын.- Он отошёл от монитора. – Майор! Что будем делать?
Откуда-то вынырнул майор и подошёл к Матрёшкину.
-Ноги, Никкитий Иванович, - шепнул он на ухо Матрёшкину. – Можно я уйду?
-И ты, майор. –  Матрёшкин покачал головой. – Ну, прощай. А вы, - он отвернулся от майора, - господа учёные, завтра к утру мне на стол пре-дло-же-ни…Что?
-Я? - сказал Попов.
Послышались возгласы:
- К какому ещё утру!?
-Я протестую. Пусть эти вопросы решают физики и лирики и прочие детективы!
-Или биологи…
Кто-то расхохотался.
-А можно мне парочку слов? – сквозь толпу пробился мальчик.
-Ты кто такой? – обалдел Матрёшкин.
-Я редактор журнала «Философская бред», - ответил мальчик. – И не « такой», а «такая».
-Не-ет, нет! – зарычал академик Седунов.
-Подожди, дед, - сказал мальчик. – Вы-ж понимаете, что если каждой парадигме соответствует своё «плохо-хорошо», то какие же это категории?
-Как ты сказала? –  Матрёшкин протёр кулаками глаза.
-Если каждой парадигме…
-Нет-нет. Ты девочка? – спросил Матрёшкин.
-И ещё какая!
Матрёшкин улыбнулся, и его голова беспомощно упала на грудь.
- Попов, сидишь и спишь? - толкнул он Попова, направляясь к столу. – Сказал бы что-нибудь.
-Я могу только добавить, - улыбнулся Попов. – Человек – это самое универсальное животное на земле.
Девочка рассмеялась.
-Да! Да! – Попов поднял руку. – Назовите мне такое животное, которое так же свободно могло бы сидеть на стуле за столом. И что может животное и не может человек?
- Ходить голым по морозу.
- Я могу, - возразил Попов. – И вы сможете, если перед вами пустить эту девочку…
- Она же ещё девочка…
- Да, но…
- Какой кошмар. – Матрёшкин сел за стол и обхватил голову рукой. Голова опять разболелась. Надо найти Витьку, - подумал он. – Тут что-то не то. А надо ли? - Его размышления перебило чьё-то перешёптывание: «Я помню его издалека. Когда-то он был Мартышкиным. Потом он захотел с помощью нескольких последовательно обоснованных лингвистических операций - Мартышкин – Мартынин – Матрёнин – Матрёшкин - стать…»
От злости в голове Матрёшкина загудело невыносимо сильно. Он встал и прошёлся по кабинету. Все притихли и молча наблюдали за его перемещениями по кабинету.
-Умники! – усмехнулся Матрёшкин. – И всё-то они знают! Ну, - он подошёл к Попову, - что такое лингвистика?
-Это, - Попов почесал затылок.
-Правильно, - сказал Мартышкин. – Это наука о языковых фактах, как о данностях в их причинной обусловленности! Это раньше так было!
-Можно поспорить и с этой формулировкой и с другой, - сказал кто-то сзади.
-Вам лишь бы спорить! Поздно! – Матрёшкин вдруг рассмеялся. – Вы знаете, с чего я начинал? Я начинал с квартирных краж.
-Как с квартирных краж?!
-А так. – Матрёшкин задрал подбородок и мечтательно посмотрел куда-то вдаль. – Произошла кража. Приезжаю я, хожу по месту преступления, выслушиваю свидетелей, изучаю ситуацию, и через час мы едем прямо к автору кражи. Причём тот не успевает даже ничего спрятать. Сидит расслабленно, потягивает водочку, а тут мы! И так несколько раз. Генерал Захаров, если помните такого, спрашивает, что да как. А у меня социальный нюх. Мистика? Отнюдь! Мне кидают майора и перебрасывают на политику. Помните скандальный шум из-за убийство Беннета?
-Вы и Беннета?..
-И Беннета.  – Матрёшкин закурил. Что-то ты  сегодня раскурился, - подумал он. - Вроде с утра ты занимался чем-то другим... Да расскажи им всё, чтоб знали. – Он посмотрел на кончик сигареты и продолжил. – Повар его отравился супом, который сам приготовил. А О’ Килли прыгнул со своего небоскрёба. Сам прыгнул.  Но не об этом речь. – Он затянулся, продолжая рассматривать кончик сигареты.
-А вы знаете, что в нашей стране курят почти все девочки? – спросила вдруг девочка – редактор журнала «Философская бред».
-Это был апогей ситуации. – Матрёшкин выпустил клуб дыма. – Я мог бы сделать блестящую карьеру ещё тогда, но…- Он задумался: если бы не неудачная женитьба. Эта «бэ» откинула меня на несколько лет…почти в каменный век…
-И если бы? – спросил кто-то из толпы.
-Помните, - Матрёшкин блаженно улыбнулся, закрыл глаза, - историю с катастрофой с генералами? Я стоял среди обломков самолёта рядом с Грузинским, моей правой рукой. – Матрёшкин посмотрел на свою правую руку с окурком. - Нет, вы ничего не помните. – Он кашлянул, посмотрел куда бы бросить окурок, поплевал на него и бросил вверх: окурок прилип к потолку. – Всё это напоминает мне бунт учеников нашего «М» класса, с одной только разницей, что…- Матрёшкин широко зевнул. – Короче, спасибо, господа учёные. Всё было лирично, академично, демагогично, но только не технологично. Логично? – Он вздохнул. – Это же мировая проблема! А вы кушаете мой дорогой коньяк, болтаете о мелочах, смеётесь… Боже мой! Из ста учёных может быть только десяток на что-то годны. А остальные? Вешать? Нельзя, а вдруг ошибка. Попробуй разберись, где кто. Понимаете? Вот она работка!
-Вы заставляете нас решать беспредметную задачу! – возразил кто-то. -  Пойди туда, не знаю, куда; принеси то, не знаю, что. Это уже было.
По кабинету пронёсся гул одобрения.
-Который час? – спросил вдруг Матрёшкин.
-Поздно уже, - ответили ему.
-Поздно. – Он поискал кого-то глазами. – Попов, завтра в восемь утра на моём столе должны лежать конкретные предложения. Делайте, что хотите, смотрите фильм…
-Нет! – крикнул Попов и очень бодро подбежал к столу. – Я хотел сказать…
-Что с вами? – спросил Матрёшкин, мельком взглянув на сейф.
-Ничего, ничего, - очень тихо ответил Попов и сел на пол. Матрёшкин впился в Попова взглядом. Попов, стараясь не смотреть в его сторону, вертел головой; когда же их взгляды встречались, Попов резко опускал глаза и делал вид, что очень занят своими туфлями.
-Что с вами? – повторил свой вопрос Матрёшкин и, взглянув на сейф, улыбнулся. – Вам страшно?
-Ничего, ничего, - ответил Попов и удивлённо посмотрел на Матрёшкина.
-Так уж и ничего. – Матрёшкин кивнул на сейф.
-Ничего, ничего, - кашлянув, Попов прикрыл рот рукой и посмотрел на сейф.
-Значит, ничего, - улыбнулся Матрёшкин.
-Ничего. -  Попов улыбнулся.
-Это хорошо, - сказал Матрёшкин.
-Неплохо. – Попов пожал плечами.
-Но причём здесь…- Матрёшкин не договорил, в кабинет вошёл майор.
- Невеста Никитина! – громко объявил  майор.
-Что-о-о? – Матрёшкин нервно рассмеялся. – В этом деле нам ещё баб не хватало! – Он посмотрел на тёмный экран монитора. Возьми себя в руки, дорогой. Где утренняя уверенность? Где… А что происходит? Ты просто не хочешь признать, что проиграл и крупно. Да пусть введут эту бабу…Хоть повеселимся напоследок. Развлечёмся! -  Он сказал толпе: - Пожалуйста, выйдите все в соседнюю комнату.
- Но слушать нам можно будет? – спросил кто-то. Матрёшкин не ответил.
-А ты, - обратился он к Попову, - будешь сидеть вон в том  тёмном углу и наблюдать, как я с мадам Никитиной буду развлекаться. Побыстрей, побыстрей, - поторопил он учёных.
Все вдруг поспешили в соседнюю комнату, и образовалась очередь.
-Смотрите, - обратился к Матрёшкину академик Седунов, - чтоб вас не постигла участь попки Комикса.
-Быстрей! Некогда! – поторопил Матрёшкин. – Попка! – Он усмехнулся. Попка.  Да-а, именно после попки всё и поехало. - Подумав, он прошёлся по кабинету и посмотрел на застывшего у двери майора. – Просите, - сказал он и поправил галстук.
В кабинет вошла женщина невысокого роста. Матрёшкин пригласил её сесть. Она села. Взглянув на неё, Матрёшкин подумал: Какая она седая и старая! А ведь Никитину в день гибели было чуть более тридцати. Важно ли это? – он посмотрел в угол, где сидел Попов, в углу был только виден огонёк сигареты. – И этот закурил! Ну и погуляли мы сегодня…
- Вот и рассвет по всей стране, - нарушила молчание женщина, она горько усмехнулась, глядя на монитор, потом медленно перевела взгляд на пачку сигарет на столе. – Вы, как и все, ошибаетесь. Мне всего двадцать два. Ещё совсем недавно я была яркой брюнеткой. Я только лицом старая, а телом…- Она поставила на стол ногу. Красивая стройная нога, туфли на высоченном каблуке. – Потрогайте. Чистый китайский шёлк. Молодость. Упругость. Так и хочется…А? – Она опустила ногу на пол. – А пупок, а грудь, - и начала стаскивать с себя блузку.
- Стоп, - Матрёшкин остановил её жестом. – Не надо. Верю. – Он виновато улыбнулся и подумал: Пусть поговорит, пусть выговорится, потом поспрашиваем. Но женщина замолчала. Он протянул ей сигарету, но она, немного подумав, отказалась.
-Лучше чашку очень крепкого кофе и грамм пятьдесят…- Она моргнула Матрёшкину. – У вас есть коньяк?
-Конечно. – Матрёшкин оживился и достал из ящика стола  начатую бутылку, стакан. – Хотя на работе мы...
-Немного, грамм пятьдесят. – Женщина усмехнулась. – Это для храбрости.
-А вам нечего бояться, - сказал Матрёшкин. Наливая коньяк в стакан, он крикнул: - Майор, кофе! Большую крепкого!
  -И немного согреться. Мёрзну я без мужика. – Женщина усмехнулась.
-Нечего бояться, - приветливо сказал Матрёшкин.  – И мёрзнуть мы вам не дадим.
-Себе, - сказала женщина.
-Что себе? – спросил Матрёшкин.
-Коньячку плесните, - сказала женщина. – Тоже для храбрости.
-А-а, коньячку. – Матрёшкин немного смутился. – Ничего не беспокойтесь. Я из горла, если что…
-А эта седина, - женщина провела рукой по волосам, - это любимый  цвет моего любовника. – Ну, - она протянула стакан, - за знакомство!
Матрёшкин протянул бутылку, они чёкнулись, женщина выпила коньяк залпом, Матрёшкин сделал глоточек.
-Никита, - сказал он. – А как вас зовут?
-Неважно, - усмехнулась женщина, обнаружив на лице множество морщин. – Мне так страшно, я так боюсь пережить всё заново. Ведь мы любили друг друга. Но он любил ещё и свою науку.
-И вы ревновали его к науке.
-Да идите вы к чёрту, - крикнула женщина. – Он о славе мечтал! И она пришла к нему. – Женщина покачала головой.
-Так вы к славе ревновали, - улыбнулся Матрёшкин.
-Я? – Женщина посмотрела по сторонам. – Что это за чудо там в углу?
-Там никого нет, - сказал Матрёшкин. – Мы одни.
Ну-ну, - сказала женщина. – Как-то он спросил меня, знаю ли я что такое новая галактика? Конечно, - ответила я. Галактика! Он производил съёмки этой новой галактики с крыши своего дома почти в центре города…Можно прикрыть дверь вон в ту комнату, чем-то воняет.
Матрёшкин долго смотрел на женщину, она смотрела куда-то вверх; потом он чему-то усмехнулся, пошёл и прикрыл дверь.
-Дым, копоть, почти ничего не видно, к тому же днём…
Неожиданно громко в углу закашлял Попов и шмыгнул носом. Матрёшкин гневно посмотрел в угол, но промолчал
  Женщина кивнула Матрёшкину, чтобы он ещё налил. Матрёшкин налил полстакана.
 – Люблю, когда мужчины наливают чего-нибудь покрепче. – Она сделала глоток. – Эх, мужички! Кстати, а как продвигаются ваши гениальные разработки экологически чистого бензина? – спросила она вдруг.
- Ну-у-у, они не мои. – Матрёшкин улыбнулся. – Разработки принадлежат ныне покойному Гневову.  – Он тут же спохватился и подумал: - Зачем он это сказал.
- Покойному? – Женщина насторожилась.
- Это раз. – Матрёшкин сделал вид, что не расслышал её вопрос. – И два, с нефтью покончено
- Нефть. – Женщина простонала. – Бог с ней с этим чёрным золотом. О Юре…Так, на чём это я? Да! А потом он стал таким странным. А хмурым он стал в один день. Вы знаете, - она рассмеялась, -  не знаю, как в школе. А может не в школе.  Я тогда сидела в кресле, а он сидел на полу, он целовал мои колени и что-то шептал. И вдруг!..- Женщина сделала движение рукой, Матрёшкин понял её и протянул ей сигарету, поднёс зажигалку. Она закурила и, выпустив клуб дыма, продолжила: - И вдруг он отскочил от меня. Его лицо вытянулось по диагонали…Вам этого не понять, это надо видеть. – Она несколько раз жадно затянулась.
Матрёшкин сразу вспомнил лицо Юсупова, в нём тоже было что-то диагональное: -  Именно, диагональное и омерзительное! – воскликнул он мысленно. -  Это же он сегодня видел ещё у кого-то. У кого?! У кого!? – Матрёшкин напряг свою память.
-А вы не посещали случайно дурдом? – спросил он вдруг.
-Ираида Петровна, кстати. – Женщина улыбнулась. – Хорошо, что напомнили. – Она поднесла стакан ко рту, но вместо того, чтобы выпить, плеснула в лицо Матрёшкину. – Козёл! Вам никогда не разгадать хомо кашмарус! Никогда! Ну, убейте меня! Почему вы меня не убиваете? – Она начала рвать на себе волосы, одежду, топать ногами и при этом пыталась удариться виском об угол стола. Матрёшкин мешал ей. На шум прибежали два рослых офицера, схватили её в охапку и потащили к выходу.
- Убрать? – спросил майор.
Матрёшкин вопросительно посмотрел в угол кабинета.
-В том то всё и дело, - долетело оттуда, - что его телескоп в кавычках  самый мощный в мире стоял на крыше его дома и работал только днём.
-Отпустите её, - сказал Матрёшкин. – Ты знаешь, Попов,  её интермедия, как ещё один удар по челюсти. С меня довольно. Майор, - обратился он к майору, -  и ещё, проводи всю эту учёную свору в мою комнату для размышлений. Проводи Попова и этих, - он кивнул куда-то вбок. – Еды и питья дай им сколько влезет. Попов старший. Выполняй!
-Есть! – шепнул майор.
-Почему шёпотом?
-Не знаю, - шепнул майор.
-Попов, только ты имеешь право выходить из этой комнаты. – Матрёшкин зевнул. – Завтра в семь я жду.
-Чего? – Попов вышел из угла и подошёл Матрёшкину.
-В семь,- сказал Матрёшкин.
-В восемь, - сказал Попов.
Матрёшкин посмотрел на часы. Как поздно уже. Засиделся я на работе. Может… - Его размышления прервал гул из соседней комнаты. В кабинет вошёл один учёный, второй.
- И ещё, – сказал Попов. – Вы не учли очень важного момента. Чтоб придать нашему сборищу законный вид, необходимо в нашу компанию добавить священников высокого ранга. Всех верований! – выделил Попов.
Матрёшкин задумчиво посмотрел на маойра и кивнул головой: сделай!
- Как вы думаете, господин Матрёшкин, умственный труд достоин человека? – спросил кто-то из вошедших.
-Да что вы прицепились к этому Руссо!? Боже! – Матрёшкин обхватил голову рукой и нервно рассмеялся. – Сколько вопросов. Новая эра это не наша эра…
- Фантасты, учёные, предсказатели, - долетело откуда-то от двери, - столько всего напредсказывали, но никто даже близко не угадал сегодняшний день...
- Да что вы прицепились к сегодняшнему дню! – крикнул Матрёшкин.
-А может нам доказать существование бога и всем уйти в монастырь? – спросил  кто-то за его спиной.
-Этого уже не надо доказывать. Майор, - Матрёшкин кивнул майору, - всех в комнату для размышлений. – Он посмотрел на часы. – Даю вам всем время до…восьми утра. Как решите, так и будет.
-Вы будете всё время здесь? – спросил Попов.
-Нет. – Матрёшкин почесал ухо. – Я, пожалуй, посплю. Всем спокойной ночи.
-Все за мной, - сказал майор и вышел из кабинета, все – за ним. Майор вернулся сразу, как только все вышли.
-Вопросы есть? - Матрёшкин сделал глоток коньяка.
-Можно, - майор переступил с ноги на ногу, - я их сейчас отведу в комнату и смоюсь…Можно я смоюсь?! – взмолил он.
Матрёшкин опустил голову.
-Там целый взвод охраны. – Майор умоляюще посмотрел на Матрёшкина.
-Понимаю. – Матрёшкин улыбнулся. – Прощай, старина. Ты был мне, как  брат. Это я виноват…
-Никто не виноват, - сказал майор.
Они обнялись. Потом майор ушёл. Матрёшкин прислушался. Как тихо!- Он закрыл глаза, зевнул, окунулся в дремоту.  Спать! Спать! - командовал кто-то изнутри. Он провёл рукой по глазам, и его взгляд упёрся в сейф. Что там в этой сумке? Открыть сейф и покончить со всем этим бредом одним движением? Всех распустить, а самому... - Несколько минут он боролся с собой, потом решительно вышел из кабинета.
Вдохнув июньского неба, он сел в автомобиль.
-А теперь, Потапыч, ты не поверишь – спать!
Потапыч включил зажигание, зевнул, и автомобиль тронулся. Ночная Москва поблескивала витринами, на которые Матрёшкин не обращал внимание.
-Пустынно, - сказал Матрёшкин. – А куда делись дневные солдаты?
-Пришли двое, отстегнули им, и они пошли пить, - неохотно ответил Потапыч.
-Пошли пить. – Матрёшкин зевнул. – Пустынно как-то. А где все? Тоже пьют что ли ?
-Спят или ждут.
- Чего ждут?
- Трансляция футбольного финала. Сегодня ж наши братья украинцы играю с ЮАР. Финал…
-А-а-а. - Матрёшкин вздохнул.
-А вон парочка целуется.
-Где? – Матрёшкин открыл дверцу автомобиля и высунулся на половину.
-Это пямятник Адаму и Еве. – Потапыч зевнул. – Сейчас их по Москве с сотню. Эти целуются, а вон там за мостом,– он показал большим пальцем куда-то назад, - Адам ест  яблоко из рук Евы. Есть ещё памятник с Маяковским…Около сотни, короче.
-А живые люди есть?
-Сегодня все спят… Вы уже спрашивали. В Кремль заезжать?..
-Кремль, - усмехнулся Матрёшкин.
-Да-а, Ник. – Потапыч впервые за последние годы назвал Матрёшкина по имени. – Профукали мы жизнь. Вот этот чёртов Кутузовский я только и помню. Туда! Обратно! Туда! Обратно! Неужели это жизнь? И кто такой этот Кутузов, что бы я только и мыкался по нему?
-Фельдмарщал Кутузов. – Матрёшкин покачал головой. – Друг некоего Наполеона. Столько лет прошло. – После этих слов они замолчали.
Ночная Москва поблёскивала цветными витринами, на которые Матрёшкин не обращал внимания. Его внимание привлекали только огни светофоров, цвета красные, жёлтые, зелёные. Как хороша эта светофорная иллюминация, - думал он. – Зелёный! Жёлтый! Красный! Иди! Внимание! Стой! Стой! Внимание! Иди! Или: Внимание! Внимание! Внимание!.. А он ещё спрашивает, достоин ли человек умственного труда. А что по радио? - Он щёлкнул по клавише и прислушался. « Некоторые страны, - неслось из приёмника, - неверно представляют факты, связанные с так называемым этими же странами делом Никитина. В частности, сообщается, что месяц назад Никитин был арестован по неизвестным причинам, и находится сейчас в тюрьме в Новосибирске. Мировое сообщество протестует и считает нужным напомнить тем, кто не помнит, суть дела Никитина. Как известно, Юрий Никитин достиг выдающихся успехов в теории гравитационных волн, за что и был почти удостоен Нобелевской Премии. К чести Никитина его труд был самопожертвованием во имя науки, во имя истины. К сожалению, этот труд потребовал от него невозможных для человека физических и душевных усилий, и Никитин покончил с собой. Труды его переданы не в Сибирскую Академию Наук, а в Московскую Академию Наук. И вот господин Матрёшкин Никккитий Иванович…» - Матрёшкин выключил приёмник и крикнул Потапычу:
-Стой! – Подумав, он спросил: - Ты знаешь, куда я еду?
Потапыч промолчал.
-Я тоже не знаю. Тогда давай назад и только быстро.
-Это мы мгновенно. – Потапыч резво развернулся. – Тем более, что сегодня ни одного мента.
-Кстати, куда они подевались?
-Может тоже пьют, - ответил Потапыч, и дальше они ехали молча.
- А ты больше ничего не заметил? – спросил Матрёшкин.
- Заметил.
- Что?
- Стемнело раньше обычного.
- Именно. – После этих слов Матрёшкин надолго задумался и молчал всю дорогу.
Вернувшись по тёмному коридору в свой кабинет, Матрёшкин, не включая свет, осторожно бесшумно подошёл к сейфу, опустил руку в карман. Чёрт, где ключ! – Он вытащил руку из кармана, в другой карман залезть этой рукой было неудобно, а вторая рука распухла и начала побаливать. Он ощупал второй карман снаружи. –Похоже, ключа нет и здесь. – Он в нерешительности замер. На лбу выступил холодный пот. -Ну! - крикнул он на себя и присел на колено. Вытер о пиджак потную руку и прислушался. Было тихо. Некоторое время он сидел у сейфа не двигаясь. Ну же, Ник, Ну… - В этот момент где-то что-то скрипнуло, ещё раз. Матрёшкин осторожно повернул голову в сторону предполагаемого скрипа и прислушался. Показалось, - подумал он после затянувшейся тишины и улыбнулся в темноту. – Галюники. Этого с тобой не было с самого детства. - Послышался звук закрываемой двери. - Закрылась дверь в кабинет! – подумал Матрёшкин, бесшумно сделал вдох носом и явно почувствовал, что в кабинете есть человек. Матрёшкин сунул руку в карман и нащупал тёплую рукоятку пистолета. - Я успею снять с предохранителя и выстрелить! - Сердце его яростно застучало и сбило дыхание, и он, чтобы не обнаружить себя, начал делать медленные и глубокие вдохи. Рука ещё крепче сжала пистолет, по спине покатилась крупная капля пота, докатилась до пояса и там растворилась в трусах. Кто-то стоял рядом. Матрёшкин так напрягся, чтобы не издать ни одного звука, что ноги заныли. - Я чувствую человека. Это могут не только животные. Это прерогатива…– Он погладил указательным пальцем курок, но осязание курка не успокоило его. Голова начала раздуваться, выдавливая глаза, закладывая уши, нос, рот. С каждым новым редким вдохом напряжение становилось невыносимей…Он вдруг почувствовал, что что-то коснулось его лба. Он растерялся настолько, что забыл про пистолет в кармане. Это что-то погладило его по лбу, притронулось к глазам, ущипнуло за нос и прошлось по губам. Матрёшкин почувствовал запах пота и туалета, ему стало противно: - Хоть бы руки помыл…- Потный предмет тем временем ощупывал его подбородок… И в голове Матрёшкина помутилось, он резким движением головы по собачьи схватил ртом предмет и намертво сжал челюсти.
-Это вы, Никкитий Иванович, - захрипел кто-то над ухом Матрёшкина. – Больно! Отпустите! Очень больно…
Матрёшкин, продолжая сжимать челюсти, вытащил руку из кармана, дотянулся до боковой стенки сейфа и включил свет. Щурясь от яркого света, он скосил глаза и посмотрел наверх… Это был Попов. Матрёшкин разжал челюсти. Сердце сразу начало возвращаться к нормальному режиму работы. Он сделал несколько глубоких вздохов, поднялся с пола, сел в своё кресло и закурил. Попов продолжал стоять у сейфа, вытирая окровавленную руку о пиджак. Матрёшкин закрыл глаза, опустил свою руку под стол и вытер с неё пот о брюки. Как это ты обходился весь день одной рукой? - Он затянулся и услышал беззвучный смех Попова.
-Чуть не обделался, - шептал Попов. – Чуть не обделался. Боже мой! Хе-хе-хе, - катился смех Попова.
Матрёшкин улыбнулся и почесал лоб, он впервые видел Попова смеющимся. Попов, пытаясь остановить свой смех, прикрывал рот рукой, но щёки его раздувались, и он разряжался новым взрывом смеха.
-Чуть не обделались? – спросил Матрёшкин  и вдруг сам взорвался смехом.
-Чуть, - сквозь смех выдавил Попов.
-Меня не проведёте, - смеялся Матрёшкин.
-Убедился! Убедился! – простонал Попов.
-Ключик! Ключик! – Матрёшкин подождал, пока пройдёт очередной приступ смеха, и добавил: - Ключик от сейфа придётся вернуть, а то ведь…- Новый приступ смеха не дал договорить.
-Пожалуйста. – Попов бросил на стол ключ, вытер набежавшие от смеха слёзы и задрожал в новом приступе смеха.
-И когда же вы его у меня стащили? – спросил Матрёшкин.
-Это, - не сразу начал говорить Попов, он ещё вздрагивал от смеха, - профессиональная тайна.
- А-а-а. – Матрёшкин погасил окурок о стол. За этим столом тебе уже не придётся сидеть, - подумал он. – Можете идти и продолжить работу. – Он пристально посмотрел на Попова. Их взгляды встретились. Попов перестал смеяться.
-Я понимаю, что смешного здесь мало, - грустно сказал Попов через некоторое время. Он встал и пошел к выходу.
-Здесь, - кинул вслед Матрёшкин, Попов остановился у самой двери, - всё только и смешное. И ещё: серёжки моей всё-таки  тоже вы?
Попов рассмеялся и ушёл. Его смех ещё долго звучал в коридоре.
Матрёшкин, немного успокоившись, откинулся  на спинку кресла и закрыл глаза: - Найдите часик поспать! Вы плохо смотритесь! Да! Конечно! Это всё от бессонниц! – Он встал. – Домой! Домой!


3. ДОМА

Дома в прихожей Матрёшкин по старинному русскому обычаю разулся. Прислушался. Было тихо. Неужели никого? - подумал он и подошёл к зеркалу. - На тебе лица нет, - сказал он себе. – Ну и денё-о-ок…
- Это ты? – долетел откуда-то сверху женский голос.
Матрёшкин улыбнулся, прошёл по коридору, поднялся на второй этаж и открыл дверь. Наталья, держа на коленях книгу, сидела в кресле. Он подошёл к ней и поцеловал её в шею.
-Что читаем?
Она показала ему обложку. Он взял книгу и пробежал глазами по странице.
-Интеллигентский бред. – Он бросил книгу на стол, скривил лицо и провёл ребром ладони по шее. – Вот здесь уже.
-Ну почему же? Юра молодец, мне кажется. – Наталья пожала плечами. -  На любителя, конечно.
-На любовника. – Он улыбнулся. – Мне это слово больше нравится. Я приму душ, а ты сделай кофейку, самого крепкого. Моего. Хорошо?
-Хорошо, Никт.
-Мне немедленно надо поспать, но сначала душ. Надо смыть грязь сегодняшнего дня. – Он зашёл в ванную, включил свет, с трудом с помощью только одной руки разделся и стал под душ. Ледяная вода приятно сжимала голову. Он крякнул и посмотрел на себя в зеркало. Он любил своё тело, особенно две точки около пупка. Откуда они качают такую ледяную воду?– подумал он.
-Коньяк будешь? – спросила Наталья, приоткрыв дверь.
-Может. Я сейчас. – Он фыркнул.
-А ты знаешь, мне понравилась ваша шиза с восходом солнца, - сказала Наталья.
-С каким восходом? – спросил он.
-Весь день по экрану показывали восход солнца. Поднимается до верха экрана и начинается снова…
-А-а, это не восход и не шиза.
-А что?
-Это, - Матрёшкин провёл ладонью по лицу, - это, пожалуй, конец.
- Какой ещё конец? – Наталья удивлённо пожала плечами и закрыла дверь.
Побрившись, Матрёшкин подставил  лицо под струйки воды. Тонкие струйки массировали лицо и били по глазам. Он хотел растереться полотенцем, но одной рукой у него не получилось. Сильные редкие удары сердца сначала сбили дыхание, потом… Он достал из кармана пиджака пистолет и долго смотрел в зеркало на себя с пистолетом. Не могу, - выдохнул он. -  Это старость. – Он положил пистолет обратно в карман пиджака, накинул халат и вышел из ванной.
Наталья сидела в постели. На столике стояли чашка кофе, бутылка коньяка и рюмка. Он сделал два маленьких глоточка кофе,  налил в рюмку коньяк и подал рюмку Наталье.
-Спасибо. – Она взяла рюмку и бросила на него вопросительный взгляд.- А ты?
-Не знаю. – Он достал из бара начатую бутылку портвейна, сделал глоток из горла и подсел к Наталье. Обняв её, он поцеловал её в губы, в плечо. Она поставила рюмку на столик и, прильнув к нему, провела по его лицу рукой. – Настоящий коньяк как перевёлся, так уже и не появился, - сказал он. – Необратимый процесс.
-Что у тебя с рукой? – спросила она.
Он прижал её к себе сильней. Она просунула руку под его халат и погладила его по груди.
-Я сейчас, - сказал он. – Ужасный день, я только раз о тебе подумал. Только раз!– Пытаясь скинуть халат, он лёг на спину. Но халат не снимался. Он дёрнул. Безрезультатно. Он дёрнул ещё раз. Что за чёрт! Помоги же! – крикнул он и увидел вдруг перед собой странное существо, которое, медленно раскачиваясь, приближалось к нему. У существа было две головы. Но так показалось сначала. Потом, когда оно приблизилось вплотную, оказалось, что голова была одна, вторая голова была животом. Он обратил внимание на голову: сильно развитая челюсть, бесцветные невыразительные глаза и огромный лоб. Плечи узкие. Одежды никакой. Не было и привычных половых органов. Чем же они размножаются? – подумал он и вздрогнул: существо было человекоподобным. Оно вытянуло руку, показывая на что-то пальцем. В том направлении стоял красивый молодой парень с великолепным телосложением и очень приятной улыбкой. Неизвестно откуда вдруг выскочила толпа существ подобных первому, она налетела на парня и в одно мгновение съела его голову и половые органы. На их лицах появились самодовольные улыбки. Они улыбаются! – подумал он. Толпа же смеялась. Она становилась всё больше и больше. Где же их женщины? Почему у них нет женщин? – задумался он. Неожиданно вокруг разлилась серая краска, и что-то изменилось. Эти же странные существа, но уже приодетые, сидели на стульях перед огромными экранами и быстро-быстро щёлкали по клавишам… Конструкторское бюро, может. Они иногда переглядывались и смеялись, но стоило только кому-нибудь из них привстать, попить воды, например, как неизвестно откуда вылетало новое подобное существо и занимало место привставшего, которого тут же забрасывали чем-то гадким. Какая гнусность, - подумал он и от вновь увиденного вдруг вздрогнул: чтобы лучше разглядеть того, за крайним экраном; он приподнялся на локтях и …узнал себя. Не может этого быть, - закричал он. Но это был действительно он: высокий лоб, впавшие глаза, очки в платиновой оправе. Он постоянно дёргался и нервно оглядывался. Уронив какой-то предмет, он нагнулся за ним. Неожиданно из-за кучи мусора, это были разбитые мониторы, автомобили, выскочил Попов с портфелем в руке, он был почему-то в одних трусах. Ударом портфеля Попов сбил его со стула и начал топтать его, лежащего, ногами и бить по голове. Не промажь! – кричали Попову со всех сторон. И Попов продолжал неистовое избиение. Он посмотрел на Попова в профиль и ужаснулся: профиля не было, Попов был плоским. Потом Попов запрыгнул ему на грудь и начал подпрыгивать. Возьми что-нибудь потяжелее! – командовали Поповым бесполые существа. Попов взвалил на плечи кубик с надписью « 1 тонна» и подпрыгнул. Изо рта полилась кровь. Это всё, - подумал он. Потом он увидел в окно гриб атомного взрыва. Бесполые существа подбежали к окну и, взглянув на гриб, расхохотались. Попов скользнул в щель, за ним ринулась вся толпа, и все разбрелись по щелям…
Матрёшкин открыл глаза. Кисть левой руки болела так, что отдавала в плечо и в голову. Он хотел приподнять руку, но не смог. Наталья, прижавшись к нему, целовала его седую грудь. Он обнял её правой рукой и прислушался: за окном внизу уже стоял Потапыч. Работа вечна, а жизнь коротка, - подумал Матрёшкин.
-Извини, дорогая, я столько дней не спал. – Он поцеловал её в шею и, неудачно шевельнув левой рукой, скривил в лицо. – Мне пора. Потапыч ждёт.
-К чёрту твоего Потапыча. – Наталья  провела ладонью по его груди, губам, носу. – Не уходи. Я полечу твою руку. Ты так стонал и кричал во сне.
- Я спал? – Матрёшкин зевнул. - Я не принадлежу ни себе ни…- он не договорил.  Сел на кровати. Сон потряс его, и он неопределённо смотрел куда-то мимом Натальи и никак не реагировал на её ласки. Кисть распухла так сильно, что все пальцы слились во что-то одно целое. – Ты можешь толковать сны? – спросил он вдруг.
-Какая цыганка этого не умеет. – Наталья отстранилась от него. – Но после того, как я ошиблась в тебе, я бросила этим заниматься.
-Не понял, - сказал Матрёшкин.
-Не понял. – Наталья усмехнулась. – Уже поздно что-либо понимать. – Она закурила. – Помнишь, я предсказала тебе приличное будущее? И оно уже почти сбылось, но я тогда не правильно интерпретировала одну линию на твоей ладони.
-Чушь. – Матрёшкин усмехнулся. – Ты думаешь, я верю в какие-то там предсказания? Сон проинтерпретировать, это я ещё могу понять. Линия!
-И всё-таки. – Наталья пристально посмотрела на него, затянулась и перевела взгляд куда-то в сторону. – Та линия, в которой я ошиблась, оказалась не линией, а всего лишь складкой кожи…
-Все линии на коже – складки, - сказал Матрёшкин.
-Не все. – Наталья посмотрела на свою ладонь. – Не все. Не буду ничего объяснять. Вот только…
-Об этом после, - перебил её Матрёшкин. – Я тебе сейчас расскажу сон, а ты… Ну, - он задумался.
-Не надо мне рассказывать свой сон. – Наталья улыбнулась. – Я видела его. Ты спал, а я видела твой сон. Я его по твоему лицу видела.
- Ты видела только его аллегорическую часть, - сказал Матрёшкин.
- Мне этого достаточно. – Наталья усмехнулась.
-Допустим. – Матрёшкин тоже усмехнулся. – И?
-И ничего хорошего. – Лицо Натальи помрачнело. – Да ты и сам это знаешь. Без сна. Лучшее, что тебе осталось… Извини. – Она отвернулась.
-Ну-ну, я слушаю.
-Пистолет с одним патроном. Извини. – Наталья повернулась к нему, на её глазах были слёзы. – Я поняла это, когда выглянула сегодня днём в окно и ничего не увидела.
-Та-а-ак. – Матрёшкин опустил ноги с кровати и упёрся взглядом в пол.
-Откуда у тебя синяк на подбородке? – спросила Наталья.
-Один тип врезал, - ответил Матрёшкин. Взглянув на руку, он ясно представил искажённое лицо Юсупова и короткий встречный удар справа. От одного вида лица Юсупова Матрёшкина  стошнило, он вырвал.
-Что с тобой? – Наталья отпрыгнула в сторону.
-Извини. – Матрёшкин вытер рот краем простыни. – Я сейчас уберу это… Это всё Юсупов.
-Нет-нет, дорогой. – Наталья замотала подушку в простыню и бросила всё в угол спальни. – Я счастлива с тобой, Никт.  Я тут тебе наговорила всего. Ты не слушай меня…
-Сколько я спал? – Матрёшкин набрал в рот остывшего кофе и, прополоскав рот, выплюнул его обратно в чашечку.
-Совсем немного. – Наталья прижалась к нему, но он отстранил её.
 Теперь ясно, почему так плохо стрелялось в тире, - подумал он вдруг. – Стрелять с одной рукой в кармане – это трюкачество. – Он посмотрел на Наталью. - Подумай, тебе только двадцать пять, мне почти пятьдесят, - сказал он.
-И что?
-Тебе нужен…
-Никто мне не нужен.
-Сколько раз ты переспала со всеми? – спросил он вдруг.
-Если б я тебя не знала, обиделась бы. – Она подошла к бару, достала бутылку портвейна. – Может своего любимого ещё выпьешь?
-Кто у тебя был сегодня? – спросил Матрёшкин.
-Никого.
-Ха-ха-ха, - произнёс Матрёшкин. – Совсем не смешно. Этот? – Он взял со столика книгу.
-Никого.
-А ну смотри мне в глаза!
-Никого.
-Ты отвечаешь, как литературная партизанка. Молодец. – Матрёшкин взял в руку бутылку. – Ты знаешь, почему я ушёл от первой жены? Я брезглив. И ничего с собой поделать не могу, когда на моей постели…
-Глупый ты. Все вы, мужики, глупые. Именно поэтому мы, женщины, и любим вас. Были б вы поумней, такая была б тоска. Никт, давай…
-Мне пора, - перебил её Матрёшкин. - Слышишь, Потапыч уже пыхтит.
-Я сделаю тебе ещё кофе.
-Моего самого  крепкого. И ещё рюмочку водки, чтоб наверняка,  и…
-И? – Наталья улыбнулась. – Ты когда последний раз был дома, как человек?
-Дома? – произнёс Матрёшкин, с блаженством закрыв глаза. - Как человек? – Матрёшкин задумался.
-Я пошла варить кофе. – Наталья улыбнулась и ушла.
-Глупый? – Матрёшкин посмотрел на себя в зеркало. – Конечно, я самый глупый. – Он быстро оделся, с трудом просунув распухшую руку в рукав пиджака, чуть-чуть приоткрыл дверь в кухню, грустно посмотрел, как Наталья варит ему кофе, и, как всегда бесшумно и не попрощавшись, ушёл.
 


4. ПОТАПЫЧ

Матрёшкин давно подчинил свои чувства разуму. Иногда он задумывался о необходимости преобладания чувственности над разумом и всегда при этом приходил к одному и тому же решению своей задачи: всё это мелочный иррационализм, в цивилизованном обществе чувства всегда более обманчивы, чем разум; может потому женщины и не достигают вершин, что более доверяются чувствам, инстинктам то есть… А кто сказал, что они белее доверяются чувствам? Может им не нужны эти вершины. Может у них свои понятия о вершинах... - Обо всём этом Матрёшкин вдруг задумался выходя из дома. Выйдя из дома, он подумал о Наталье: Она, конечно, найдёт себе любовника, если ещё не нашла; ну а мы! - Он остановился около автомобиля и незаметно посмотрел на свои окна. У окна стояла женщина и махала рукой. Это была Наталья.
Потапыч, вечный шофёр Матрёшкина, проснулся сразу, как только тот прикоснулся к дверце автомобиля.
-Помедленней? – спросил Потапыч.
Матрёшкин кивнул. Они ехали по предрассветной Москве. Москва ещё спала, и только светофоры моргали жёлтыми глазами. Там у дома номер девять как всегда стоял молодой человек в плаще и в шляпе. Он всегда выходил на средину улицы и грозил Матрёшкину кулаком левой руки. На этот раз он сделал резкое движение и что-то бросил. Ни Потапыч ни Матрёшкин даже не вздрогнули. Кирпич, ударившись о ветровое стекло, рассыпался.
-Я люблю молодёжь, - сказал Потапыч. – Как им ничего не нравится! Как они рвутся совершать те же ошибки своих отцов! И так далее и тому подобное, но этого я б не потерпел.
Матрёшкин промолчал. Что ты понимаешь в этом. – подумал он.
-Почему мы ездим без охраны? – спросил Потапыч и посмотрел на Матрёшкина в зеркало.
-Если суждено, - Матрёшкин усмехнулся. – У меня есть одна линия на ладони…
-Это фатализм, Ник, - сказал Потапыч и посмотрел направо. – От латинского  fatalis – роковой. Философская концепция женщин, согласно которой мировой процесс, включая жизнь человека и мужчин, предопределён высшей волей, то есть роком или судьбой. Исторически фатализм играл да и, пожалуй, играет в целом реакционную роль на пути развития нормальной жизни народа и народов и служит в основном на благо горстке сильных и богатых, держа остальных в заблуждении. Тут и религии…
-Спасибо, Потапыч. – Матрёшкин вздохнул. Это точно Витька, - подумал он. – Как он размахнулся левой рукой, чуть-чуть наклонив корпус влево и правую руку согнув на груди…Так он бросал камешки в Эгейское море, когда маленьким был…Кирпич, конечно, тяжелее камешка, но…- Он посмотрел в затылок Потапыча. – Он ещё мальчишка, - сказал он в затылок.
-Мальчишка! – Потапыч усмехнулся. – Лет тридцать уже!
-Бывают мальчишки и в пятьдесят.
-Быва-ают, но этот скоро начнёт из пушки палить.
-Потапыч, а сколько раз ты переспал с моей женой? – спросил вдруг Матрёшкин.
Потапыч оглянулся.
-На дорогу! – крикнул Матрёшкин. – Смотри на дорогу!
-Я не такой слепой, как некоторые.
-Так сколько?
-Надо чаще спать дома? – ответил Потапыч.
-И что было бы тогда?
-Тогда б ты знал, кто, сколько и чего.
Некоторое время они ехали молча. Потапыч смотрел на дорогу вперёд, Матрёшкин тоже смотрел на дорогу и тоже вперёд.
- А что ты думаешь о женщинах?
- В смысле?
- Смогут ли они прекратить всё это?
- Что это?
- Не знаю. – Матрёшкин вздохнул. - Почему так пустынно на улицах? Футбол уже, наверно, закончился. А как сыграли.
-Никак. Рано ещё, - ответил Потапыч. – Там несколько китов выбросилось на берег. Так матч вроде как немного перенесли.
-Нет, не рано. – Матрёшкин прильнул лбом к стеклу. – Я чувствую, что все сидят в домах и никто не спит.
-Это бывает в тех случаях, когда страшно.
-Очень страшно.
-Очень страшно.
-Как сейчас? – спросил Матрёшкин. Потапыч не ответил. Потом он сказал:
-Думаю, что линия на твоей ладони уже ответила на твой вопрос.
-Потому мне никто не звонит. Ни президент, ни этот.
-Они звонят, но уже не тебе.
-А тебе, Потапыч, не страшно?
-Мне? – Потапыч посмотрел по сторонам. – Страшно. Мне давно страшно.
- Я знаю, что ты что-то знаешь, чего я не знаю. Это так? – спросил Матрёшкин.
- Так, - ответил Потапыч.
- Скажи и мне.
- Тебе лучше не знать. Я могу рассказать о многом другом, но не об этом…
-Скажи хоть, куда мы сейчас едем?
-На работу. – Потапыч вдруг рассмеялся. – Мы все, как идиоты, ходим каждый день на работы и думаем, что так надо…
-А как надо?
-Надо жить, - сказал Потапыч и усмехнулся. – Бред какой-то. Извини.
-«Надо» и «жить» - это два одинаковых слова, - грустно  сказал Матрёшкин. Потапыч резко затормозил. – Ты чего? – крикнул Матрёшкин.
-Надо записать, - сказал Потапыч и что-то быстро написал на боковом стекле. Они поехали снова. – Хочешь, я расскажу тебе сказку о Кутузовском Проспекте.
-Поехали, - согласился Матрёшкин. – Только помедленней. Я очень прошу.
-Жил да был такой полководец Кутузов, - начал Потапыч. – И был у него всего один глаз…
Матрёшкин закрыл глаза и под мелодичный голос Потапыча заснул.



5. ПОПОВ

Потапыч не включил русскую народную песню « Вернулся я на Родину», что он обычно делал при приезде на работу. Он тормознул у ворот и сказал:
-Кажется, приехали.
Матрёшкин мгновенно проснулся. Он сладко зевнул и потянулся.
-Отлично поспал, - улыбнулся он, открыл дверцу и вышел из автомобиля. Осмотрелся. Где-то играла музыка. Вдали на углу стоял тентованный автомобиль, видимо, оттуда и доносилась музыка; в противоположном конце улочки стоял маленький мотоцикл, кто-то возился с колесом, у ворот во двор стояли два солдата с автоматами. Направляясь к воротам и гладя на солдат, Матрёшкин почему-то подумал: Вот автомат! Вечное оружие. Во все времена. На автомате человеческая мысль остановилась. Он может быть большим, его можно будет засунуть в карман, в дамскую сумочку, но он всегда останется  автоматом…
-Ваши документы, генерал Матрёшкин! – Один солдат подошёл к Матрёшкину и отдал честь левой рукой.
-Не по уставу. – Матрёшкин полез в карман брюк.
-Я левша, - сказал солдат. Просмотрев пропуск Матрёшкина, он снова отдал честь левой рукой и отошёл в сторону.
Матрёшкин прошёл ворота и оказался во дворе. Что-то изменилось, - подумал он. – Что? – Он постоял, посмотрел по сторонам, задрал голову и посмотрел на окна верхних этажей, прислушался. – Как-то странно он потребовал у меня документы? Да и вообще, кто он такой? Левша! И почему такая исключительно гробовая тишина? – Он вошёл в здание и поднялся на свой этаж. – По всем правилам уже давно должны были остановить и сказать, – подумал он. Где-то пробило пять утра. Синий рассвет забрезжил в окнах коридора. Удивившись синеве рассвета, Матрёшкин остановился у окна. Далеко за городом на востоке  вдоль всего горизонта протянулась ярко синяя узкая полоска рассвета. – И посветлело вовремя, - удивился Матрёшкин. Откуда-то долетали приглушённые мужские голоса. Дверь рядом с окном была слегка приоткрыта, и именно из неё доносились звуки. Матрёшкин заглянул сквозь узкую щель в «Комнату для научных размышлений». Академик Седунов выпустил клуб дыма и тихо сказал:
-Я играю вторичные.
-У меня третичные, - сказал Снитко и, сложив карты маленькой колодой, бросил их на стол.- Мне до сих пор кажется, что нас разыгрывают.
-Что-то у меня мизерично, - сказал игрок, сидящий спиной к Матрёшкину. Где я мог его видеть? – подумал о нём Матрёшкин и привстал и наклонился чуть влево; лица разглядеть не удалось, но он заметил две длинные масти с семёрками, одну карту закрывало плечо. Почти не ловится, - подумал Матрёшкин. – Что там за карта?
-Так-так-так, - доктор философии Симагин, скорчил лицо, - это уже как-то и неприлично, ну…берите. – Он бросил играющему мизер прикуп. – А Добровольский Игорь Семенович?  На ваших глазах. Он что подстава? Или это был каскадёр? Дублёр?
-Добровольский? – переспросил Снитко. – Он всю жизнь паниковал. Посмотрите, нас собрали и что-то происходит. А Штейн? У них какие-то свои счёты и…
-Попались, попались, Игорь Семенович, - хлопнул в ладоши игрок, сидящий спиной к  Матрёшкину. – Червонец на столично и отлично!
-Хорошо, хорошо. – Снитко обиженно улыбнулся. – Но там всё тактично.
-Логично или тактично?
-Технологично.
Четвёрка играющих рассмеялась. Сидящий спиной к Матрёшкину бросил карты на стол и поднял руки:
-Неловично!
Матрёшкин скрипнул зубами и отошёл от двери. Хотел бы я знать, что это за умник, - думал он по пути в свой кабинет. – Все демагоги. Все…
У его кабинета стояли солдаты. Матрёшкин растерялся, оглянулся. Сзади никого не было. Открылась дверь в его кабинет, и вышел майор. Увидев Матрёшкина, он на некоторое время задержал на нём взгляд, виновато опустил голову и, приложив руку к растрёпанным волосам, тихо сказал:
-Вот. Задержан при попытке взломать сейф.
-Майор? – удивился Матрёшкин. – Ты же собирался смыться? – Он вошёл в кабинет. За его столом сидел человек со связанными за спиной руками. Матрёшкин сразу посмотрел на сейф и нахмурился. Около сейфа лежали плоскогубцы, молоток и зубило. Он подошёл к связанному человеку и увидел на его руках кровь. Кровь капала прямо на ковёр. – Позовите кого-нибудь, пусть перевяжут. Весь ковёр испортил. – Он подошёл к сейфу. Номер не вышел, - подумал он. – Фаталист хренов. И этот человек – твоя фатальная помеха. – Он посмотрел на морщинистый затылок связанного человека и, пройдясь по кабинету, сел в своё кресло. Некоторое время молча смотрел куда-то вниз  себе под ноги. Как он постарел за эти несколько часов, - думал он. – Неужели это всё звенья одной цепи.
-Ну, и что вы хотели найти в моём сейфе? – спросил он.
Попов поднял голову, посмотрел на Матрёшкина и усмехнулся.
-Наверно то же, что хотели и вы.
-Точней Попов, - сказал Матрёшкин и подумал: Ему сейчас лет сто. А эти мешки под глазами…
Попов тяжело дышал, улыбался и смотрел прямо в глаза Матрёшкина.
-Точней можно? - повторил Матрёшкин.
-Куда ещё точней. – Попов пошевелил связанными за спиной руками. – Для чего вы приехали в такую рань? Что, не спится? Да, конечно, как можно с такой женой спать?! Я знал, что вы припрётесь в такую рань и хотел опередить вас. Так?
Матрёшкин улыбнулся.
-Так? – настойчиво спросил Попов.
Матрёшкин задумался. Может ты и прав, - подумал он. – Может. Но почему я должен тебе отвечать? Тем более сейчас, когда всё уже, пожалуй, не имеет никакого  смысла.
-Так? – спросил Попов.
-Ты сейчас похож на того попку, - улыбнулся Матрёшкин. – Как его звали?.. Ладно, неважно. Расскажи лучше, как вы там поработали, к чему пришли, откуда у вас взялись карты и как ты оказался здесь в такую рань. – Матрёшкин демонстративно зевнул.
-Зеваете, - усмехнулся Попов. – А как же суд совести?
Матрёшкин думал о своём: Зачем я её обидел? Глупо. Не то, не то всё это…
-Извините за лирическое отступление. – Попов шмыгнул носом.
-Ничего, ничего. – Матрёшкин поискал что-то на столе, но не нашёл. – Дело в том, что в отличие от всех вас за всё то, что сейчас происходит и не происходит…
-А что сейчас не происходит? – ехидно спросил Попов.
-Что? – Матрёшкин посмотрел на часы и откинулся на спинку кресла. – У нас осталось время только на то, чтоб пофилософствовать.
-Да, я наслышан о вашем курсе философии. – Попов скорчил лицо.
-Это вы, учёные, придумали атом, порох и гены, – сказал Матрёшкин.
-Человек придумал…
-Сизифов труд, - сказал Матрёшкин.
-Человек придумал, а вы сделали всё остальное, - закончил свою фразу Попов.
-Мы? Да если бы! – Матрёшкин  лёг на стол и посмотрел на Попова с близкого расстояния. – Бог мой! Кто это вас так? Вас били?
Лицо Попова было всё в мелких свежих царапинах, как будто его тащили за ноги по траве.
-Кстати, - Попов пожал плечами, - мне так и не сделали прививку от вашего укуса. Я кричал, я умолял, но…Увы.
-Майор! – Матрёшкин поискал взглядом майора. – Развяжите ему руки! Сколько можно повторять?!
Майор разрезал ножом верёвки. Попов облегчённо вздохнул.
-Хорошо. Хорошо. Верёвки! И наручников то не нашлось! – Он показал Матрёшкину руку с засохшей кровью. – Очень больно. У вас не только социальный нюх, но и собачья хватка. Вот только не то хватаете.
-Поехали. – Матрёшкин выпрямился. – Поменьше эмоций и всё по порядку.
-Итак, - Попов посмотрел по сторонам. – Вас никто тут не смущает? – спросил он как-то таинственно.
-Никто, никогда,- резко сказал Матрёшкин.
-Я помню одну вашу фразу. – Попов посмотрел куда-то мимо Матрёшкина. – Никто никогда нигде ничего не знает! Сильно! Почти, как у древних.
- Увы, это не моя фраза, - сказал Матрёшкин. – Я передрал её у Гневова, а он, наверно, еще у кого-нибудь. Круговорот воровства в природе! – Матрёшкин ехидно улыбнулся.
- Это плагиатом называется, - усмехнулся Попов. – Гневов, к стати, почтим память…
-Почтим.
-Итак, - продолжил Попов, - после того, как мы расстались, я прошёл …
-Короче! – перебил Попова Матрёшкин.
-И мне приснился сон, - сказал Попов.
-Стоп. – Матрёшкин почесал лоб. – Надо пригласить сонника. Это психолог Сахаров?
-Где вы сейчас кого найдёте? – Попов рассмеялся. – Все сразу наелись и спят теперь пьянющим сном.
-Свиньющим, - сказал Матрёшкин.
-Нет, сон я вам рассказывать не буду. – Попов зевнул. – Тоска то какая!  - Он кашлянул. – Хотите, я расскажу одну любопытную историю, которая произошла однажды со мной.
-Просто вечер рассказанных историй, - усмехнулся Матрёшкин, безразлично пожал плечами и отошёл к окну.
-По плечам вижу, что хотите. – Попов оживился. – А история поучительная и даже психофизическая…
-И даже психофизическая! – Матрёшкин склонил голову на бок и гавкнул.
- Даже психофизическая. – Попов посмотрел куда-то мимо Матрёшкина. – Можете пригласить даже этого знаменитого придурка от психологов Сахарова. Так вот, пока он будет идти, я, пожалуй, начну. История поучительная и произошла она с одним моим приятелем по лестничной клетке.
-По какой - какой клетке?
-По профессии он и сам был психом. Не то, чтобы доктор, корифей! – Попов пристально посмотрел на Матрёшкина. – Кстати, великолепный практик…Так вот, в один прекрасный дождливый день, когда он сидел дома и занимался…- Попов засмеялся в кулак.
-Вам не идёт смех в кулак, - язвительно сказал Матрёшкин.
-Идёт и ещё как, - уверенно сказал Попов. – Так вот, к нему пришёл интересный гость, который представился сутенёром. Мой приятель работал с разными клиентами, и он не удивился. И что же с вами? – спросил он. Сутенёр моргнул одним глазом, потом ещё раз и сказал: - Видите? – Приятель спросил: Что «видите»? Сутенёр сделал паузу, потом моргнул ещё три раза подряд и сказал: -  Видите? А ведь я не хочу этого делать. - А-а-а, - догадался приятель и моргнул левым глазом. Вылечите, я больше не могу, - взмолил сутенёр. Это будет стоить очень дорого, - сказал приятель. Деньги есть, - сутенёр похлопал по карману. Они сторговались. Приятель рассказал мне об этом, и я через несколько дней уехал в длительную командировку за рубеж, на Сахалин, кажется. У меня и сейчас там друг один японец. Или китаец. Так вот, не было меня около года. Мы там с япошками пили саке и одно научное дельце раскапывали. Когда я приехал, на следующий день мой тот самый приятель пригласил меня на пиво. К себе. Он жил рядом, я уже говорил. Я согласился. Я соскучился по нашим. Было о чём полялякать. Налили. Выпили. Ещё налили. Выпили. Он пьёт пиво и молчит. Я тоже молчу. И чувствую какую-то неловкость от этого молчания. И задаю ему так просто из приличия вопрос: Ну, вылечили того клиента? – Спросил и почему-то смеюсь. Сам не знаю, чему я смеялся. Он посмотрел на меня, допил стакан пива, моргнул левым глазом и спросил: - Какого? – Я хотел сказать, что того, который сутенёр, но сказал просто: - Ну, того. – Кого? – он моргнул левым глазом. Как я замял этот дурацкий вопрос и не помню, но помню, что он потом вдруг сам разговорился, он моргал левым глазом и спрашивал меня обо всём: холодно ли в Париже? а не сыро ли в Лондоне? А что, правда, что Токио похорошел? И так далее. И я на все вопросы давал адекватные ответы…
-К чему вы? – перебил Матрёшкин. – И чем это всё кончилось?
-Э-пи-лог! – Попов потёр ладонями. – Ничем это не кончилось. Просто, он предложил мне пару девочек. Я согласился и ушёл. А сейчас он пенсионер и, знаете, чем он сейчас занимается?
-К чему вы всё это? – Матрёшкин пожал плечами.
-Любопытная и очень даже поучительная история, - ответил Попов. – Это я к тому. Вы когда-нибудь общались с Никитиным? Вы знаете, в какой обстановке ему вручали Нобеля? Все, кто был на той церемонии, были в противогазах. Не в смокингах. А сам он так и не сказал ни одного слова в своей речи. Только ужимки, кивки в разные стороны, глубокомысленные позы, неприличные жесты, почёсывания то уха, то за ухом, то лба и тэпэ и тэпэ… Что-то я уже подустал болтать. Так во-о-от, Никкитий…Никитий Иванович, вы чувствуете куда клонит солнце? – Попов посмотрел на экран. – Кстати, его уже можно и включить, и ещё раз, к стати, Никитин очень похож на вас. Те же ужимки, та же фатальная преданность плохому коньяку и ненависть к женщинам. Короче: та же, те же, то же.
-Боже, - Матрёшкин помотал головой, – какой филолог пропадает, какой гигант русской словесности.
-Да-а, уж это точно. Кстати, опять уже в который раз, когда этот ваш Гневов, вручал вам дело Никитина, он ничего не сказал? Даже не намекнул? – Попов усмехнулся. – Ну и субчик, этот ваш Афоня Гневов…Господи, царство ему небесное. А он не зря выбрал Попова и Берштейна…Господи, и ему царство небесное. Почтим их память вставанием…Хорошо! Не хотите, не почтим не вставанием. Почтим не вставанием.
-Поехали дальше, - сказал Матрёшкин.
  -Хорошо. – Попов вздохнул. - И ещё один раз, может последний, к стати: вы знаете, как по-настоящему звучит фамилия Никитин? А? Ни-ки-тын! Через «ы»!
-Это бред! – крикнул Матрёшкин.
-Я знал, что вы крикните в этом месте. – Попов улыбнулся. - И не покончил он с собой. И невеста его не называла вас папой только…
-Довольно! – Матрёшкин улыбнулся. – Скажете тоже, в противогазах! Может они ещё и без штанов были и в презервативах?! А?
-Презерватив надо было надеть его отцу в ту чёрнющую ночь, когда его зачинали. – Попов заглянул в пустую коньячную бутылку. -  А рука-то болит. – Он сморщился.   – И у вас рука болит. Ну и денёк!
-Попов, а как это получилось, что вы попались? – спросил вдруг Матрёшкин и подошёл к сейфу. - Майора я отпустил смыться, кабинет не закрыл. И вообще никому ничего, а вы попались.
-Вот и я так же думал. – Попов вдруг начал смеяться и смеялся долго. – Я спокойно зашёл в кабинет, допил коньяк, который стоял тут на столе, сел прямо на полу у сейфа, разложил плоскогубцы, зубило, молоток…
-Зубило! Молоток! – простонал Матрёшкин. – Ой, не могу. Этот сейф снарядом не прошибёшь, в огне…
-Вот и я же так думал. – Попов расхохотался, слёзы побежали из его глаз. – И всё было бы хорошо и я никогда не попался бы, если бы не вон тот козёл, - и он показал рукой в тёмный угол.
Матрёшкин посмотрел в сторону тёмного угла. Ничего, конечно, не было видно, но из тёмного угла начал растекаться тоненький хихикающий смешок, потом там что-то задвигалось, и оттуда вышел невысокий квадратного телосложения мужчина. Он, держа в руке огромное надкусанное яблоко, хихикая продефилировал через весь кабинет, сел в кресло Матрёшкина и с громким хрустом откусил огромный кусок яблока.
-Тю-тю-тю…- Матрёшкин, заикаясь, подошёл к столу на полусогнутых ногах.
-Тютюннин Глеб Варфаломеевич, - сказал мужчина за столом и посмотрел на Попова. – Эй, учёный, оставьте нас на чуть-чуть.
Попов вышел.
-Глеб! Как? Какими судьбами? – залепетал Матрёшкин.
-Всё в руках!.. – Тютюннин поднял ладони вверх. – Неужели кто-то мог подумать, что мы, тридцатипятилетние мужики, так просто отдадим всё каким-то сынкам и с мешком денег уедем на пески?! Не-е-ет! Этот закон был с самого начала нереален. Человек жаден с самого своего сотворения. И как это у них только могла заговорить эта самая совесть. Хэ, совесть им не позволяет грабить так долго, давайте до тридцати пяти, а потом пусть другие грабят. Ну-у, не-ет. Плохой это тон.
-Короче, Тю-тю, - Матрёшкин заглянул в пустую коньячную бутылку. – Пусто. – Он вздохнул.
-Короче некуда, – сказал Тютюннин. – Мы сделали всё по-другому плану этого  гада Гневова. Мы будем грабить, пока нам не надоест, то есть до гробовой доски.
-Грабить? – Матрёшкин втянул голову в плечи.
- Да, грабить – это сладкое слово. Будем называть вещи своими именами. – Тютюннин с хрустом откусил яблоко.
-И что сынки? Вы их?..
-Ну, нет. – Тютюннин цикнул зубом. – Мы же не циники какие! Пусть живут, их очень много, а мы не идём против большинства, это ж главный принцип демократии. Демос! Вспомни свои лекции о демократическом обществе. Но демос, то есть народ, это мы. - Тютюннин пригнулся и пригладил волосы, как-будто глядя в зеркало. – Мы, а все остальные это быдло. Помнишь, был такой Советский Союз, почти как империя Македонского, так вот народу там уже начинало нравиться быть быдлом, а у нас он просто быдло,  это как аксиома! Адекватное отображение природы. Эй, учёный, заходи! – крикнул вдруг Тютюннин. – Я, сидя там в углу, получил истинное наслаждение от вашего словарного поноса, - продолжил он, когда вошёл Попов. -  Вы наговорились на всю оставшуюся, - Тютюннин посмотрел на часы, - да, уже оставшуюся жизнь. И прилично ещё осталось! Да что я всё о грустном да о суете всякой. Может господин Попов всё-таки расскажет нам свой сон? А?
-Сон? – Попов сморщил лицо. – Да как-то не актуально и общеизвестно.
-Ну не водку же глушить в такую рань, - сказал Тютюнннин.
-Эт верно. – Попов поискал что-то глазами. – Хотя я б от стаканчика не отказался.
-Да это просто. - Тютюннин потёр ладонями и крикнул: - Майор, водки и закуски! Начинайте, - сказал он Попову.
Попов прошёлся по кабинету и мечтательно посмотрел куда-то вверх.
-Не то муравьи, не то жучки, не то мошка какая-то, - начал он. – Насекомые какие-то. Броуновское движение.
-Какое - какое движение? – спросил Тютюннин.
-Это когда кто - куда,- сказал Попов.
В этот момент Матрёшкин демонстративно подошёл к столу, снял зелёную трубку, мысленно набрал восьмизначный номер и сказал:
-Извини. Я был не прав, но я должен был уйти не попрощавшись. Я ещё перезвоню. – Он положил трубку и посмотрел на Тютюннина.
-Ну, во-первых, надо было спросить разрешения на звонок, - сказал Тютюннин. – А во-вторых, я на вашем месте не был бы столь самоуверен: «Я ещё перезвоню».  - Он тонко захихикал.
Зашёл майор с подносом: две бутылки водки, три стакана, куски жареного мяса с картошкой. Он поставил поднос на стол.
-Это как последнее желание, - сказал Попов и налил себе полный стакан водки. – Каждый ухаживает сам за собой. – Он маленькими глотками выпил весь стакан.
-В такую рань, - начал Матрёшкин.
-Такую дрянь, - продолжил Тютюннин. – Ах, хороша классика. Хороша!
- Помню. А как же, как вы с ныне покойным Берштейном по классике... – Попов не договорил.
- Покойным? – удивился Тютюннин. – Берштейном? Да я его ночью видел. Тоже пьян. А я думал, эт ты для храбрости хватанул?
-Храбрые только дураки, - сказал Попов, он запихнул в рот кусок мяса. – А я …- Он начал жевать.
-А ещё: С утра не выпил – день пропал. Народная! – Тютюннин рассмеялся. – Народ не ошибается.
-Давайте лучше вас послушаем, - предложил Матрёшкин Тютюннину.
-Да, да, давайте, - подхватил идею Попов. – Может быстрей разойдёмся.
-Продолжайте, - с угрозой в голосе сказал Попову Тютюннин.
-С радостью! – Попов налил ещё один полный стакан и, никто даже не успел сдвинуться с места, выпил его. – Хорошо!
-Заедай хоть, придурок, - сказал Тютюннин.
Попов вдруг разразился истерическим смехом.
-Нет, нет, дураки это все вы, а Никитин… - Он мечтательно посмотрел куда-то вдаль. – Никитин наблюдал не небо, это удел богомолов и …Он наблюдал людей. И телескоп его стоял на его крыше его дома, и  не телескоп, а телекамера того самого Дитриха. Камера Дитриха – это же фирмак. Миллиард этих маленьких пиксилей. Какие там пиксели!?
-Ппппов, - еле выговорил Матрёшкин, - давай без этих своих фантасмагорий и гротесков. Вот где всё это, - Матрёшкин провёл по горлу ребром ладони.
-Хорошо. – Попов сунул в рот кусок мяса. – А вкусно…Так во-от, когда-то я строил себе дачу…
-Да, Попов!  - воскликнул Тютюннин. – Кажется ваша жизненная карьера начиналась с каменщика.
-Да! У вас плохая память. – Попов прищурил один глаз. – Но не с каменщика, а с каменного карьера. Разницу чувствуете?
-Никакой, - мгновенно ответил Тютюннин. – Ни-ка-кой. А что это у вас с рукой? – спросил он Попова. – Ни этот ли укусил? – Он показал на Матрёшкина. – Мама моя! – Он почти упал на колени перед Матрёшкиным. – А у вас что с рукой? Как опухла! Как опухла! Просто сказка. Не болит? – Он дёрнул за руку Матрёшкина. Матрёшкин скорчился от боли. – Больно? – Тютюннин скорчил страдальческое лицо. – Больно. Говорят, что это был первоклассный апперкот.
-Хек с левой, - поправил Попов. - С неудобной для него руки.
-Хук с левой, наверно. – Тютюннин ехидно улыбнулся.
-Хук! Хек! Какая разница? – Попов пожал плечами.
-Не успел выставить защиту, - сочувственно сказал Тютюннин.
-Куда там, - сказал Попов.
-Попов хренов, - сказал Матрёшкин, разглядывая свою руку. – Скажи, ты смотрел фильм Никитина? Только честно.
Попов улыбнулся улыбкой, настолько сильно исказившей его лицо, на что Тютюннин  тут же отреагировал репликой:
-Всё, нажрался.
-Засунь свою геростратовскую улыбку в одно место, - сказал Попову Матрёшкин.
-О-о, вы видели улыбку Герострата?!
-У меня на неё социальный нюх, - сказал Матртёшкин. – Так, видели?
Попов улыбнулся грустной улыбкой и неуверенно покачал головой: нет!
-Можно я посплю часок? - попросил он жалобно и, не дожидаясь ответа, медленно плетясь, вышел из кабинета.
-Вот такие дела, Никитий Иванович, - сказал Тютюннин. – Не надо забывать своего места в жизни. Надо помнить, что  всё течёт и…не помню, что делает дальше, но помню, что в реку, как любил поговаривать этот ваш Гневов, нельзя даже войти. – Он сел в кресло за столом и откинулся на спинку. – Портфель твой я уже освободил и даже бросил туда кое-что своё. – Он включил компьютер, и на стене засиял огромный монитор. – Это уже настоящий восход. Прямая трансляция с Чёрного моря. Солнце доберётся до самого верха и не упадёт. Здорово? А? – Он кашлянул в кулак и переложил портфель на другое место, потом, подумав, вернул его обратно.
-Может я чем-нибудь помогу? – пролепетал Матрёшкин.
-Увы, - Тютюннин развёл руками. – Самим делать нечего. А ты доведи дело Никитина до конца. Только работай, пожалуйста, технологично…- В этот момент зажглась красная лампочка, Тютюннин снял трубку, прислушался и передал её Матрёшкину.- Это тебя.
-Я слушаю, - очень тихо сказал Матрёшкин в трубку. Положив трубку на место, он спросил майора: - Майор, кто такой Фергюссен?
-Фергюссен?! – Тютюннин беззвучно рассмеялся. – Это же монах-ритор. - Он закрыл лицо руками и затрясся от смеха. – Не могу…не могу…Идите, - он махнул рукой. – Идите же.
И Матрёшкин пошёл к выходу.
-Господин Матрёшкин, - остановил Матрёшкина Тютюннин, - а это правда, что вы хотели установить монархию?
Матрёшкин замер в дверях, оглянулся, посмотрел на Тютюннина и их взгляды встретились.
-И кого ж вы метили в монархи? – Тютюннин поднялся с кресла, открыл дверцу стола, за которым сидел, и отошёл в сторону. – Ни этого ль? – Он кивнул Матрёшкину в сторону стола.
Матрёшкин подошёл к столу и заглянул. Из ящика стола на него смотрела голова Годунова. Матрёшкин отпрянул, и его стошнило.
-Я знал, что вы очень чувствительны, но не настолько же. – Тютюннин подошёл к Матрёшкину и протянул ему свой носовой платок.
-Спасибо, - отказался Матрёшкин и вытер рот занавеской.
-Годунов Борис Фёдорович, - усмехнулся Тютюннин. – А не плохо звучало б. Может мы когда-нибудь и придём к этому. – Он обнял Матрёшкина. – Мне жаль, Никита, как мне жаль. Мы столько вместе выпили! Но дела есть дела. – Он поднял с пола окурок. – Я вижу, ты опустился и сник за этот день. Закурил. Позор. Единственное, что я могу для тебя сделать,  - он посмотрел на часы, - бери свои бабки и тикай куда подальше и где потеплее. Через пару часиков последний самолёт. Причём, спасая тебя, я рискую не только бабками. Я вижу, вижу, твой вопрос: ну как же так, по плану все олигархи, кому за тридцать пять, заворачивают своё бабло и в тёплые края. Награбил ты, дай другим! Логично? Логично! Более того, как ты любишь говорить, технологично. – Тютюннин громко рассмеялся и обнял Матрёшкина. –  Но! – лицо Тютюннина стало злым, - мы не захотели этого. Нам мало. Понимаешь ты, яйцеголовое создание? Денег много не бывает! Вот и пошёл план «Крысы». Кстати, автор тот же. Жаль его, конечно, но…- Тютюннин обнял Матрёшкина. – Тут некоторые учёные умники к тому же захотели изменить конституцию: президентом может быть только евнух. Сам понимаешь, для чего. Нет, нам олигархам евнухи не нужны. У президента должны быть вожделения, чтоб к нему можно было…Ладно, ладно. – Тютюннин обнял Матрёшкина. - Ну а то, что тебя подставили, это только для твоей же пользы. Может выживешь. Иначе, уже кормил бы крабов в лучшем случае, а так – раков в какой-нибудь нашей экологически чистой речюшке. Ну, - Тютюннин крепко обнял Матрёшкина.
- Не понял. – Матрёшкин отстранился от него. – Уж не хочешь ли ты меня?..
- Да ты что, Никт! – Тютюннин рассмеялся.
- Никт? – Матрёшкин побледнел. – Кто тебе сказал, что я Никт?
- Ну, - Тютюннин сделал вид, что не расслышал вопрос Матрёшкина, - прощай.
- И куда же мне? – шепнул Матрёшкин.
- Шарик большой, земля здорова - усмехнулся Тютюннин. – И ещё, ну, чтоб у кое кого не возникло дурных подозрений, можешь ещё с часок пораскручивать дело Никитина, а сам…Ты понимаешь. И Попов. Опасный тип. Ты знаешь, кто он по национальности?



6. ФЕРГЮССЕН

Матрёшкин остановился у двери, постоял некоторое время с опущенной головой, оглянулся.
-Не понял, - удивился Тютюнннин. – Вы что-то забыли?
-Да! Он просит аудиенции в моём…то есть теперь в вашем кабинете, -сказал Матрёшкин. – И похоже, что он уже …
- Кто он? – Тютюннин сел за стол и улыбнулся. – Кто? Что ему надо?
- Этот Фергюссен или как там его…
-Мало ли что он просит, - усмехнулся Тютюннин. – Может он попросит ещё переспать со мной?! Фергюссен, это опасный субчик. Я его знавал. Если с ним что не так, то он такое тут…- Тютюннин посмотрел по сторонам. – Я не вижу своего портфеля!?
-Он на столе, - сказал Матрёшкин.
-Ну, хорошо. – Тютюннин взял со стола портфель, обнял его и широко зевнул. – Принимайте его здесь, а я вздремну вон там. – Он сел в кресло, зевнул ещё раз.
В коридоре послышались громкие голоса, какая-то возня, дверь с шумом распахнулась, и в кабинет вошёл невысокий мужчина с длинными волосами. Никого не приветствуя, он упал в кресло напротив Тютюннина и, прищурив глаза, осмотрел кабинет.
-Такое впечатление, что я уже сидел здесь, - сказал он и остановил свой взгляд на Тютюннине. – Ладно, проехали. Фергюссен! – Он протянул через стол руку к Тютюннину.
-Граф Монте Кристо, - сказал Тютюннин  и ещё крепче обнял портфель.
Фергюссен на мгновение задумался, потом на его лице появилась уничтожающая улыбка.
-Ладно, проехали. - Он повертел головой, поправляя галстук. – Я знаю, здесь много говорили и спорили. В основном физики и они же лирики. Как прекрасно это старое сочетание! Философы, криминалисты, психологи даже. Дело мутное. Всё пусто. Говорить надо о нас. Пожалуй, я соглашусь с Поповым. Факт гибели налицо. SOS! Кто преступник? В мозгах что-то есть, но ничего в руках, ни женской ножки, ни куриной. И надо быть абсолютно объективным, то есть богом. Вы не удивляйтесь моему прекрасному русскому. Сейчас во всем мире нездоровый интерес к русскому. Китайский. Русский. Кому? Зачем? Модно! Как когда-то  серьга на пупке.
-Что ты гнёшь тут? – Матрёшкин подошёл к Фергюссену вплотную, взял его за галстук, подтянул к себе и посмотрел на Тютюннина. – Это же Берштейн! Ты выжил? – спросил он Фергюсссена.
-Как ты выжил, как ты спасся, каждый лез и приставал, - продекламировал Тютюннин и захихикал. – Никуда без классики! Ни-ку-да!
– И зачем я сюда мчался?! – Фергюссен вскочил с кресла, прошёлся по кабинету и снова упал в кресло. - Если мне, Фергюссену! задают такие детские вопросы. Я люблю ваших интеллектуалов. Мне нравится это слово. Я влюбился в ваш язык. Кстати, я католик во всех поколениях. По поручению самого Папы!
-Когда-то и у меня был пахан. – Тютюннин рассмеялся.
-У меня есть небольшая слабость не любить мусульман, евреев, славян, так называемых коммунистов и демократов и тому подобных. – Фергюссен на мгновение задумался. - Короче, всех! А кто такой Матрёшкин? В нашей энциклопедии так написано: Матрёшкин – политический деятель, сторонник ньюмарксизма волюнтаристического толка. Чушь какая-то. Запомните, дураки, что ньюмарксизм главный враг церкви: зачем новый марксизм, когда уже есть христианство. Я…- Оратора перебил громкий храп Тютюннина.
-Лев Давидович, ты напрасно разоряешься,- улыбнулся Матрёшкин. – Никого. А этот, - он показал на Тютюннина и махнул рукой.
-Я Тю-тю знаю, - сказал Фергюссен.
-Давай хоть Попова позову, - сказал Матрёшкин.
-А я здесь. – Из абсолютно тёмного угла вышел Попов. – Между прочим, этот угол придумал никто иной, как Лев Давидович.
-Идите вы к чёрту, - возмутился Фергюссен. – Я вёз с собой доклад Ватикана. Какой был доклад! Но на этой вашей Тверской имени Горького меня обокрали. – Он провёл рукой по боковому карману пиджака. – Полицейский! Попросил показать документы. Тут рванул порыв ветра, сдул с меня шляпу и, пока я путался в сутане и поднимал шляпу, он одним всего движением стащил доклад. И паспорт ему тут же уже не понадобился…
-Ты зачем сюда приволокся? – шёпотом спросил Попов. – Ты что, ничего не видишь?
Фергюссен  надолго задумался, никто не решался нарушить молчание.
-Продолжим. – Фергюссен вдруг оживился. – Матрёшкин, ваша физиономия только за один вчера обошла все телеэкраны всего мира и пестрела во всех газетах. Вы сейчас главное зло. Вас цитируют. «Мне наплевать на ваших Эйнштейнов, Макаровых, Никитиных и прочих прихвостней крупного капитала!» Да! Да! Да! – Фергюссен трижды проткнул указательным пальцем воздух, - это ваши слова. И вы еще за них ответите. Эйнштейн прихвостень! Современные да, но не Эйнштейн. А я вот что скажу: надо жить веселей….
Матрёшкин тяжело вздохнул, его беспомощный взгляд пробежал по стенам кабинета и остановился на Попове. Попов грыз ноготь указательного пальца левой руки и чему-то улыбался. Матрёшкин посмотрел на свои ногти. Маникюр был выполнен безупречно.
-Хорошо. – Фергюссен заглянул в пустую коньячную бутылку. – О политике больше ни слова. Я, хотя и не физик, но прекрасно понял этот мысленный эксперимент Никитина. Я думаю, что он…- Фергюссен закрыл глаза и посмотрел на Попова. – Я, пожалуй, больше ничего не скажу. Я ещё не видел таких пьяных.
-Ты зачем сюда вернулся? – спросил Попов. – Всё о человеке уже давно изучено, и тот, кто знает эту науку на пять балов, управляет миром.
-Я, то есть Ватикан, полагает, что гений Никитина дал шанс шагнуть чуть дальше этого тупого, может слепого  познания, - сказал Фергюссен. -  Он шагнул дальше в понимании нашего бытия, и если мы покопаемся ещё в себе, то потрясём себя.
-Мы увидим бога? – съехидничал Попов.
- Это будет выше веры. Путь познания себя - это прямой путь к нашей гибели, потому что сущность наша не стоит той жизни, которой мы пользуемся. – Фергюссен посмотрел на Попова.
-За что ты меня так ненавидишь? – спросил вдруг его Попов. – Что Никитин пил водку со мной, а не с тобой?…
-Мы обыватели! – Фергюссен ударил по столу кулаком.
-Что ты к нему прицепился? – очнулся Матрёшкин. – Может это и не Лев Давидович.
-Какой ужас, – Фергюссен потряс головой, - мы – обыватели. Да, конечно, это следствие закона сохранения мыслей, закона сохранения смеха…И кто всё это понаоткрывал?!
-Да-а-а, по смеху у нас ещё огромный запас, - сказал Попов. – Настоящий смех - это только дикий смех, которым мы уже не пользуемся с тех самых пор, как американцы научили нас говорить слово «сыр». Мой отец как-то вспоминал…
-Чем больше нас, тем меньше смеха. – Фергюссен похлопал себя по карманам пиджака. – Зачем я сюда припёрся? Доклад украли…Да, есть ещё одна точка зрения со стороны, с точки зрения клопа…Ну, конечно же, не собаки. Матрёшкин, вы меня слышите?
-К чёрту ваших клопов, - ответил Матрёшкин. – Буди этого типа, - он кивнул на Тютюннина.
-Я ещё чуть-чуть и, - Фергюссен посмотрел на сейф. – Клоп, это…это… Человечишко склонно к вере, к мистике, любит всё непонятное, темноту. Мы уже неоднократно были свидетелями величайшей разрушительной силы демагогии.
-Сказать это поручил вам Ватикан? – улыбнулся Попов.
-Но есть бог, которого мы не понимаем, - продолжил Фергюссен. – Мы навязываемся ему, а должны отдаваться. Бог!
-Лев Давидович! – воскликнул Попов. – От кого я слышу про бога?! Сексуальная версия христианства!
- Ни в коем случае, это всего лишь мои последние выкладки. Так, игра разума. – Фергюссен в поисках чего-то посмотрел по сторонам. - Мы согласны, что религия достигла своего кризисного состояния, но экстремального. Да, мы несём за всё ответственность, так как принцип «не убий»…
-К чёрту, - выкрикнул Матрёшкин.
-Вперёд, к чёрту! – подхватил Попов и рассмеялся.
-Вам ли не знать, что человечество развивается по окружности. – Фергюссен пальцем описал в воздухе окружность. – Не по спирали, как учат мудрецы, не по прямой, как учит этот…как его. И к чему это ведёт? Да ни к чему!
-Хоть и по окружности, как говаривал покойный ныне Гневов, а к гибели, - сказал Матрёшкин.
-Да, гибель- это звучит грустно. – Фергюссен погрустнел. – Особенно, когда гибнет такая цивилизация.
-Да чего уж там грустного? – Попов прошёлся по кабинету. – Гибнет главный мутант природы – человек. Тем более, что наш генофонд резиновый, гибели не будет.
-Вот вы вывели формулу любви. – Фергюссен посмотрел на Попова. – Сколько там было у вас интегралов?
-Много, - ответил Попов. – Любовь очень сложная штука. Я о любви, а не о сексе.
-А сколько в сексе?
-В сексе? – Попов посмотрел на Матрёшкина. – Всего лишь одна формула возвратно-поступательного движения с тысячами начальных условий. Причём икс любой, кроме нуля. У Гневова было всё подробно расписано. А я что?
-Это ж грустно, - сказал Фергюссен. – Говорят, что ему не хватало одного уравнения.
- Да, - вздохнул Попов. – Слишком много неизвестных. Грустно.
- Все уравнения - это загадки бога, и прикасаться нежелательно ни к… - Фергюссен не договорил.
-К чёрту, - простонал Мартышкин.
-Устали? Да? – Фергюссен посмотрел на сейф. – Отдайте мне фильм Никитина!..
-Стоп! Стоп! – сонно пробормотал вдруг Тютюннин. Открыв глаза и зевая, он сказал: - Не надо ничего предлагать. Как говорил покойный Гневов, предложение есть средство сокрытия излишков лени. Поэтому сейчас вы все берёте этот фильм и смотрите его вдоль и поперёк.
-Прекрасно, – как-то грустно и без энтузиазма сказал Фергюссен. – Итак, господа, я призываю обратиться к богу. Я уверен, что Никитин посредством своего телескопа наблюдал небо, вселенную и…увидел бога. А зрелище это тяжкое, к нему надо долго готовиться, может даже для начала ни есть, лишь пить. Папа  Мыкола  Второй говорил, что если долго смотреть в небо, то  можна увидеть бога. Ге-ни-аль-но!
-Если б вы только знали, господа учёные, как приятно спать под ваше нытьё, - сказал Тютюннин. – Как-то в одной стране меня приговорили к электрическому стулу, и, смею вас уверить, у меня тогда было совсем другое настроение нежели у вас сейчас. Сначала я обделался…Да что там перечислять все печали, если буквально перед пуском пришла кассация. Я ещё  получил и за моральный и за физический ущербы. Может я потому такой веселый иногда, - грустно сказал Тютюннин. – Но фильм вы будете смотреть не здесь.
-А где же ещё? – спросил Фергюссен.
-Да где хотите, - крикнул Тютюннин. – У меня через полчаса здесь встреча с президентом, а потом сразу этот шкипер припрётся задницу лизать.
-Слушайте, Глеб Панфилович, - улыбнулся Попов, - а может и мы вам полижем, да разойдёмся по домам? А?
-Хитрец какой! – улыбнулся Тютюннин. – Вы давно были в нашем Большом? – спросил он Фергюссена.
-Я вообще не театрал, - ответил Фергюссен. – Фу-у-у. – Он скорчил гримасу.
-А я там не был с тех самых пор, как его выкупил КВН, - сказал Попов.
-Вот там и посмотрите, - обрадовался Тютюннин. – Аппаратура там высший класс. Я всё устрою. Майор! – крикнул он. – Стоит мне только позвонить. Ведь я когда-то там пел. – Тютюннин кашлянул, сложил руки на груди и запел тенором: - Паду-у-у ли я стрелой пронзё-о-онный, иль ми-и-имо пролетит она…
Фергюссен захлопал, слёзы выступили у него на глазах.
-Не надо, не надо, -  засмущался Тютюннин.
Пришёл майор, открыл сейф, достал сумку с фильмом Никитина и вопросительно посмотрел на Тютюннина.
-Вон тому. – Тютюннин показал рукой на Фергюссена.
 Попов тихо выматерился. Майор передал сумку с кинодокументами Фергюссену, тот поблагодарил всех за доверие, и они – Фергюссен, Попов и Матрёшкин - направились к выходу.
-Господин Матрёшкин, останьтесь на секундочку! – Тютюннин кашлянул два раза. Матрёшкин остановился. Тютюннин подождал, пока все выйдут, и заговорил: – Напоминаю, что через два часа из  Шерематьего отчаливает последний корабль на Юг. – Он посмотрел на часы. – Я забил вам одно местечко. Думаю, вам надо отдохнуть на море, пока, - он сморщил лицо, - эта страна несколько не успокоится. Пройдёт лет двадцать, вам будет под семьдесят, и вы в расцвете сил и …Мне очень жаль, - добавил он. – Это единственное, что я могу для вас сделать без риска для себя, да и то только, как любимому в прошлом, конечно, пе-да-го-гу. Ну, - на его лице заиграла  наглая улыбка, – с богом!
Матрёшкин догнал Попова и Фергюссена уже у автомобиля.



7. МАТРЁШКИН

Матрёшкин никогда не был в Большом Театре.
Давным – давно, будучи студентом одного очень престижного физико-философского университета, Матрёшкин довольно часто приходил к Большому Театру и толкался в толпе, надеясь раздобыть лишний билетик. Но ему это не удавалось. Природная застенчивость мешала ему подбежать к владельцу лишнего билетика и вырвать его из десятка других рук. Потом билеты в Большой  распространялись только людям состоятельным, а  если и пробиралась в Театр беднота, то её просто культурно и вежливо выводили из Театра, возвращая стоимость билета даже по спекулятивной цене; потом через несколько лет просто давали пинок под зад. Когда же Матрёшкин уже имел вес в обществе и ему уже предлагали сходить в Большой Театр, у него не было времени, так как настоящая работа у него начиналась уже только после работы. В данный момент проблемы попасть в Большой Театр для Матрёшкина не существовала  вообще: он ненавидел этот театр и не желал даже его видеть, особенно после того, как его выкупил для Клуба Весёлых и Находчивых какой-то американский миллиардер российского происхождения.
Майор по просьбе Попова высадил их в самом центре Красной Площади. Моросил дождь.
-Со вчерашнего утра моросит, - сказал майор. – Зонты дать?
-Не надо, - ответил за всех Матрёшкин. Когда все вылезли из автомобиля, он спросил: - Как пойдём, прямо, направо и налево, или сразу направо, потом налево и прямо?
-Прямо, - сказал Попов. Он взял Фергюссена за руку и они пошли «под ручку». – Лев Давидович, что за интермедию ты устроил?
-А что? Весело? – Фергюссен оглянулся на Матрёшкина. – Вы знаете, что здесь? – Он похлопал по сумке.
-Ты свободен, - сказал Матрёшкин майору.
-Прощайте, - сказал майор, резко со скрежетом развернулся и уехал.
Матрёшкин догнал Попова и Фергюссена.
-Никитин снимал всех нас, - сказал Фергюссен. – И не столько дело в гигапикселях, сколько в ракурсе. Ракурс, видимо, очень доступен, если взять в расчёт историю с Юсуповым…
-Ох, и классный был удар. – Попов рассмеялся.
-Нас прихлопнули сразу там же в фойе, как только вы вышли, - сказал Фергюссен. – Я сразу всё понял, - он улыбнулся. - Как только мне позвонили от Гневова, я взглянул на небо, надел бронежилет и накладной бронезатылок, чтоб контрольный не достал. Производство германское, фирмак, не то, что ваша Индия, - он посмотрел на Матрёшкина. - Короче, контрольный делал сам Ёрш, руки его тряслись, он находился в сильнейшем нервном срыве после того, как покончил с Юсуповым. А после меня он просто сунул себе ствол в рот. Нас бросили в тот тентованный грузовик и нах науз цурук кере. Вот так, - он хлопнул Попопа по плечу, - я стал Фергюссеном, которого не пустили в эту страну из-за его самых крайних религиозных убеждений. Так-так, о чём это я? О ракурсе! Я думаю, что видеть это никому… - он вдруг остановился и посмотрел на Матрёшкина. – Всё-таки, как правильно, Никитин или Никитын?
- Если Никитын, то только с ударением на третьем слоге, - зло ответил Матрёшкин. Дальше они шли молча.
Они приближались к Большому. Фергюссен, размахивая сумкой,  шагал с улыбкой. Сзади него в двух шагах шёл Попов. Матрёшкин плёлся последним, отстав шагов на десять. Он думал, что делать. Хотя Фергюссен и Попов улыбались, чувствовалось  некое напряжения в их взглядах. Они часто смотрели друг на друга, стараясь не упускать друг друга из вида. Матрёшкин же был задумчив и безучастен.
На улицах было немноголюдно. Сегодня людей побольше, чем вчера, - думал Матрёшкин. – Но в основном менты, а в штатском вообще одни контры. Куда мы прёмся?!
Они спустились в подземный переход и!.. Попов, поймав момент, когда Фергюссен отвлёкся на афишу « Что там у нас сегодня?»,  чуть ускорил шаг и, поравнявшись с Фергюссеном, выхватил у него сумку и побежал. Фергюссен не растерялся, мгновенно рванувшись, он успел схватить Попова за пиджак. Попова занесло, и он начал падать, увлекая за собой Фергюссена; одной рукой он прижимал к груди сумочку, другой пытался схватить Фергюссена за нос.
-Вор…вор, - хрипел Фергюссен.
-Это ты вор, - отбивался Попов.
Подошёл Матрёшкин. Сначала он некоторое время смотрел на дерущихся равнодушно, потом вдруг вздрогнул, испуганно посмотрел по сторонам и спросил:
-Что вы делаете?
-Он вор, - прохрипел Фергюссен.
-Нет, это он вор, - простонал Попов.
-Григорий Александрович, – жалобно сказал Матрёшкин, - отдайте фильм.
-Никогда, я лучше его съем, - простонал Попов.
Матрёшкин неожиданно взбесился: Мразь! Свинья! Вредитель! – Он забегал вокруг дерущихся и, выбрав момент, сильно ударил Попова ногой по голове. Попов сразу обмяк и выпустил сумку из рук.
-Что? Что? Ты убил его!? – Фергюссен поднялся и с ужасом посмотрел на лежащего Попова.
-Что, что, - передразнил его Матрёшкин, поднимая сумочку. – Быстрей отсюда, пока менты не появились.
Они вышли из перехода и направились в сторону Большого. Подойдя ко входу в театр, они остановились. Фергюссен толкнул дверь ногой, и было видно, что он получил от этого огромное удовольствие. Он уже отошёл, видимо, от случая в переходе. В проёме дверей обозначился офицер в звании полковника.
-Просмотр фильма? – спросил он.
-Да, - ответил Матрёшкин.
-А где третий? – Полковник высунул голову и посмотрел по сторонам.
-Он сейчас подойдёт, - сказал Матрёшкин. – За сигаретами  отошёл. Начинайте, а я его здесь подожду.
-Ну, пойдём, - сказал полковник, бросив на Фергюссена брезгливый взгляд. – Пока включим, пока настроим…
Полковник и Фергюссен скрылись за дверью. Матрёшкин посмотрел по сторонам. Сейчас его найдут, и нам крышка, - подумал он. – И скрыться некуда. – Он отошёл в сторону и сел на ступеньки. Посмотрел на часы. – А время тик-так…
Вдруг дверь театра с шумом распахнулась, и из театра выскочил Фергюссен. Он шевелил губами и смотрел по сторонам. Матрёшкин встал со ступенек. Увидев Матрёшкина, Фергюссен бросился на него и попытался вцепиться зубами в горло. Не успев разглядеть лица Фергюссена, Матрёшкин отскочил в сторону и на отскоке, не смотря на уже немолодые годы, нанёс Фергюссену резкий удар ногой в область паха. Фергюссен, согнувшись, взвыл. Матрёшкин ударил его по затылку и сбил с ног.  Упав на асфальт, Фергюссен неожиданно заплакал как ребёнок.
-Сумка пуста-а-ая. Фильм укра-а-али.
-Как? Я сам положил её в сумку. – Матрёшкин оглянулся, посмотрел по сторонам, перешагнул  через Фергюссена и быстро зашагал от театра в сторону проспекта. У перехода уже собралась толпа. Матрёшкин свернул в сторону, миновал  цветничок и вышел к тротуару. Сел в стоявший автомобиль, откинулся  на спинку и тяжело вздохнул.
-Куда? – спросил Потапыч.
-Шерематьего, - ответил Матрёшкин.
-У меня в багажнике Натали, - сказал Потапыч.
-Пусть выйдет, - сказал Матрёшкин. – Если всё будет нормально, я её найду.
Было слышно, как крышка багажника открылась и захлопнулась. Автомобиль тронулся, медленно проехал мимо перехода. Матрёшкин посмотрел в зеркальце заднего вида: Наталья махала платком.
-Толпа собралась, - сказал Потапыч. – К чему бы это?
-Делать им нечего, - сказал Матрёшкин.
Они выехали на проспект. Проехав немного, они увидели впереди фигуру в плаще и в шляпе. Потапыч немного притормозил. Когда они подъехали поближе, фигура вскинула к плечу винтовку и выстрелила. Взрывная пуля ударила в стекло против Матрёшкина, но оставила лишь небольшую вмятину и лучи трещин, радиально расходящиеся от вмятины.
-Что делать? – спросил Потапыч.
-Дави, - прошептал Матрёшкин.
Автомобиль резко рванулся вперёд, фигура не успела отскочить, и ещё метров сто болталась на капоте. Маневром влево Потапыч сбросил фигуру и облегчённо вздохнул.
-Знаешь, кто это был? – спросил Матрёшкин.
-Знаю, - ответил Потапыч. – Сколько их у тебя? – спросил он с дрожью в голосе.
- Было двое. – Матрёшкин шмыгнул носом. – Теперь никого.
- Хрень какая-то, - сказал Потапыч. – Как он узнавал, каким проспектом мы поедем?
- Одни загадки, - сказал Матрёшкин. – Мне пора в Сочи. Отдохну недельку. А ты тем временем смени мою постель…Противно!
- Напрасно ты так, - сказал Потапыч. – Твоя подруга…
- Наша подруга. – Матрёшкин посмотрел на Потапыча и улыбнулся.
- Напрасно ты так, - сказал Потапыч. И после его слов они ехали молча.
В аэропорту Матрёшкина встретил майор. Рассчитавшись с Потапычем, Матрёшкин грустно похлопал майора по плечу и с трудом улыбнулся:
-Мне пора в Сочи. Отдохну недельку.
-Напрасно ты так.  – Потапыч вышел из автомобиля и подошёл к майору. – Я уже давно живу с ним. – Он обнял майора. – Скучно стало. Тоскливо. Этот твой Кутузовский проспект…А мы сядем, выпьем, постреляем…
-Вернусь из отпуска,  мы переименуем проспект. – Матрёшкин выдавил из себя улыбку.
-Нельзя, - сказал майор. – История!
Матрёшкин ещё раз похлопал майора по плечу и пошёл на посадку.
- Совсем забыл. – Майор догнал его. – Тютюннин готов…
- Что-что? – Матрёшкин остановился.
- Обширный инсульт, - сказал майор. – Он так и остался сидеть за вашим столом. С улыбкой до ушей…
- Ты уверен?
- Ещё как! Сколько я их перевидел! Обширный…
- Да-да, я понял. – Матрёшкин задумался, потоптался на месте и пошёл к самолёту.
  На посадке никого не было. Дождь из мелкого моросящего превратился в ливень. Когда взлетели, Матрёшкин спросил стюардессу:
-Почему никого нет?
-А разве вы не знаете? – Стюардесса посмотрела на Матрёшкина с удивлением, улыбнулась. – А Тютюн разве не говорил? На всём Юге холера. Карантин…- Она ещё что говорила, но Матрёшкин не дослушал её. Он закрыл глаза и подумал: - Напрасно я оставил пистолет в столе. – Потом он под гул моторов задремал. – Господи, - пронеслось у него в голове, - наконец-то я хоть пару часов посплю. Смех! впереди то вечный сон…
Когда он открыл глаза, сияло яркое солнце, под самолётом  синело море. Мимо прошла стюардесса. На ней был синий купальник, сумочка через плечо…
Приземлились мягко. В аэропорту было немноголюдно. Матрёшкин, не задерживаясь, вышел на привокзальную площадь. Он открыл дверцу и сел рядом с таксистом.
-Куда? – спросил Потапыч.
-Куда-нибудь вдоль моря, - устало ответил Матрёшкин.
-Я так и думал, - сказал Потапыч. – Море очищает…
-Море успокаивает, - сказал Матрёшкин. – Иногда навсегда. А как же майор?
-Майор застрелился прямо в аэропорту, - сказал Потапыч. – А я только проститься с тобой.
-Хвост не привёл? – спросил Матрёшкин.
-Обижаешь, - ответил Потапыч. – Что же так грустно!?
- Весело, - сказал Матрёшкин.
Они ехали вдоль моря. Было тихо и спокойно.
-Непривычно пустынно для этого времени года, - сказал Матрёшкин.
-Да. – Потапыч посмотрел в зеркало заднего вида. – Сегодня обращение к народу.
-К чёрту. – Матрёшкин посмотрел на море. – Ты помнишь, где надо остановиться?
-Да, - ответил Потапыч. – Как можна забыть!
Они ехали около получаса. Потапыч остановился. Минут пять они сидели в салоне молча.
-Пора, - выдохнул Матрёшкин. – Прощай.
-Даст бог, - сказал Потапыч.
Матрёшкин вылез из автомобиля и побежал с шоссе вниз. На берегу никого не было. Матрёшкин пошёл по гальке. Галька скрипела и выворачивала ноги. Подойдя к воде, он  разулся, разделся и зашёл в воду.
-Тёплая! – воскликнул он и помахал рукой. Проплыв несколько метров, он лёг на спину и закрыл глаза. Ни один звук не нарушал тишины в его внутреннем мире. Тренированными движениями рук и дыханием он поддерживал себя на поверхности воды. Море было спокойным, ни ветерка. Не поспать ли, - подумал Матрёшкин. Рядом проплыла медуза и задела его своим телом. Он фыркнул и поплыл к берегу. На берегу Матрёшкин сразу обратил внимание, что  одежды его нет. Сколько ж я пробыл в воде? – подумал он. Он посмотрел по сторонам, удивлённо пожал плечами и пошёл вдоль берега. Пройдя несколько метров, он остановился около огромного валуна и выглянул, подумав: - Осторожность не помешает. – И тут же мысленно расхохотался.
Метрах в двадцати от него сидело несколько человек, но Матрёшкин не успел их разглядеть, так как сзади его кто-то подтолкнул. Он оглянулся и увидел двух молодых людей в трусах и с большими пакетами в руках. Они улыбались.
-Проходи, - сказал один из них. – Эт мы с одеждой пошутили, - и показал Матрёшкину его вещи.
-Проходи, - сказал второй. – Выпьем красненького. У нас там весело.
Матрёшкин улыбнулся и присоединился к компании. Несколько мужчин и женщин почти голые сидели на песке между камнями. Те двое, которых Матрёшкин увидел первыми, выложили из пакетов бутылки с вином, овощи, фрукты, сыр, колбасу.
-Господи! – воскликнул мужчина лет тридцати с татуировкой на всю грудь, - сегодня у меня уже был б вышак. Эт праздник! Я буду стараться больше никогда ничего ни за что. – Он поднял высоко стакан с вином и выпил.
-Я слышал в магазине, что амнистия стопроцентная. Всех до одного выпустили в один день.
-Сегодня будет обращение к народу.
-Странная амнистия, обычно о ней долго говорят, потом долго принимают, потом долго ждёшь. – Мужчина с оторванным ухом поднял свой стакан вина. – Ну, теперь начнутся дела-а. А я и не знаю, что я буду и что я не буду. Но - я за – сво-бо- ду. За-а Рос-си-ю, - пропел он и выпил.
-Хорошо, что мы догадались сразу сюда рвануть.
-Тут говорят, что вчера и сегодня утром такая паника была. Кто на чём, кто как. Даже через перевал сиганули.
-А эти двое сегодня! С моторчиками между ног, с рюкзачками, в море и в Турцию…
-Как говорите? – спросил Матрёшкин. – Двое? С моторчиками?
-Да! И куда смотрят наши доблестные пограничники?
-Наверно, хорошо заплатили.
- Да-а. – Матрёшкин вздохнул. – Греция! Греция!..
В это время из-за валуна вышли трое в пиджаках и при галстуках. Матрёшкин увидел их первым, так как сидел лицом к валуну. Эти трое стояли и молча наблюдали за пьющими.  Потом ещё двое появились наверху.
-Не понял, - сказал мужчина с татуировкой, вертя головой. – Обложили что ль? Я их вижу…
-Спокойно, - сказал Матрёшкин. – Это за мной.
- Что значит за тобой! - возмутилась одна из женщин. – Амнистия стопроцентная! Для всех!
- Тихо детка. – Матрёшкин улыбнулся. Он налил себе стакан красного вина. – За свободу! – Он выпил, встал, оделся. – Спасибо за компанию. Ещё один можно? – Он налил ещё один стакан и выпил. – Я покупаюсь немного.
Матрёшкин зашёл в воду и нырнул.








































II.ВОЗВРАЩЕНИЕ
БЛУДНОГО
СЫНА




1. ГРЕЦИЯ. АФИНЫ.

Он сидел за столиком. Откуда-то  доносился звук гитары, на сцене танцевала девушка в одной красной коротенькой юбочке. Он сделал небольшой глоток сока и повернул голову в сторону сцены. Огромные чёрные глаза танцовщицы смотрели в его сторону. Он зевнул. Во время зевка в зал вошёл седой мужчина, который некоторое время смотрел на сцену, потом подсел за столик. Их взгляды встретились. Подошёл официант, поставил на столик бутылку яблочного сока и стакан. Они продолжали смотреть друг другу  в глаза. Седой улыбнулся и налил в стакан сок, потом улыбнулся первый мужчина. Они чёкнулись и выпили.
- Гневс, - обратился седой к перовому мужчине и бросил на столик две бумажки, - первых рядов партера уже не было, и я взял ложу. Самый лучший. Места Ватикана.
- Федр, я ж просил, - Гневс скривил лицо, разглядывая билеты, - лажу не брать.
- Но мадам уже ушла за причёской, - сказал Федр.
Гневс зевнул и его взгляд лениво побежал по залу. Федр тоже осмотрел зал. Потом они перевели свои взгляды на сцену и долго смотрели на танец девушки.
- Она не плохо танцует, когда выпьет. - Федр засмеялся. – Надо было ей чего-нибудь налить.
Гневс перевёл взгляд на Федра и задумчиво и покачал головой.
- Надоели женщины. – Гневс сделал глоток сока. - Вот сказал, а сам испугался. Что без них!?
- Может займёмся всё-таки греческим?
- Греческим? – Гневс сморщил лицо и посмотрел на сцену. – Надоело говорить. Может и правда налить ей водки? – усмехнулся он и вздохнул: - Но она не пьёт.
- Она не пьёт?! – Федр рассмеялся. – А впрочем…- Он задумчиво почесал лоб.
- Ясно. – Гневс разлил сок по стаканам. – Ну! – он поднял стакан, - за коммунизм во всём мире, но только чтоб одновременно?
Они выпили, Гневс чуть-чуть отпил, Федр до дна.
- Что эт тебя понесло? – спросил Федр. – Хотя, пожалуй, ты прав. – Он похлопал ладонью по губам, и его взгляд застыл на Гневсе. – А-а, пардон, пардон. Вы, конечно же, вы! Вы правы: если бы теоретики или практики…да-да, практики коммунизма сначала утвердили бы во всём мире водку, то тогда можно было бы и одновременно. А ты знаешь, как только мы оттуда дёрнули, они и развалились к чёртовой матери…Ну-у, у тебя и интуиция!
- У неё худые бёдра, - сказал Гневс.
- Она здесь случайно, - сказал Федр. – Её только просматривают. Да, и не рожать же ей. Сколько их уже у тебя? В первый год только штук пятьдесят.
- Обидно, что все только девочки.
- Обидно? – Федр рассмеялся. – Настораживает!
- Может я мало плачу? – Гневс задумался. – Десять тысяч.
- Это нормально, за такие деньги там и рожать и жить можно.
- Одни девочки. Тоска-а-а. - Гневс звучно зевнул. – Самолёт, вот это вещь. Всего какой-то миг, и ты уже в Риме и сидишь и слушаешь оперу.
- Домой?
- Домой!
- Её берём с собой?
- Русская?
- Где я тебе вот так сразу возьму русскую?!
- Да хотя бы и русская. – Гневс посмотрел по сторонам. – Где-то этот взгляд я уже встречал. – Он задумался. – Столько я их перевидел, но этот особенный. И почему именно  в моём молчальнике? Последнее время что-то…
- У их у всех взгляд одинаковый, - сказал  Федр. – Пешком?
- Нет. - Гневс сморщил лицо, покачал головой, встал и направился к выходу. Федр зевнул и последовал за ним. Они вышли на улицу. Шум автомобилей, голоса людей, смех, крик…
-Ну? – Федр посмотрел куда-то вверх. – Намолчался?
Гневс не ответил, прищурил глаза и посмотрел на солнце.
- Давно ты не посещал свой молчальник. – Федр тоже посмотрел на солнце. - Намолчался, спрашиваю?
- Я вчера получил письмо, - сказал Гневс, продолжая рассматривать солнце.
- Опять философия, женщины?
- Хуже.
- Ещё хуже?
- Письмо из Москвы. Я уже основательно забыл это слово, и вдруг письмо.
- Опасно, - Федр перестал улыбаться. – Может доченька какая то там отыскалась, - съехидничал он. – И что пишут?
- Я сжёг, не читая.
- Мужественно. Очень мужественно. – Федр вздохнул. -  Да-а, вот уже месяц ни одного посетителя в твоём молчальнике. Кризис!
- Нормально, - сказал Гневс, продолжая смотреть на солнце. – Не хотят молчать, потому и не приходят. Всем хочется говорить. Выговориться. После последнего базара в Европе.
Они  подошли к автомобилю типа джип, Федр сел за руль, Гневс рядом. В раскрытое окно вдруг заглянула танцовщица.
- Вы хорошо подумали? – Она улыбалась.
- Что? – Гневс вдруг растерялся. – Трогай, Федр.
- Секундочку! – танцовщица умоляюще посмотрела на Федора. – Вы, - она перевела взгляд на Гневса, - не хотите дореставрировать Парфенон?
-Что-что? – вырвалось у Гневоса. – Федр, трогай отсюда!
Федр рванул с места, они вылетели на пустынную улочку и помчались вверх.
- Дела! Весёлые дела у меня, - пропел Гневос. – Чёрт. Бред. Чушь. Сто лет…Ты её знаешь? Откуда у неё русский? Этот взгляд… Наглость!
- Впервые вижу.
- А откуда она знает, что я Парфенон… Домой! Быстро!
- Тебе не надоело всё это?
- А тебе не надоело спрашивать меня об этом каждый день?
- Нет. Тоска. Просто тоска.
- Руки чешутся, а разум правит.
- Последний раз было «управляет».
- Растём над собой. «Правит» философичней.
- А разум правит! И?
- Я, дорогой, доверяюсь только разуму.
- Ох, уж этот разум!
После этой фразы Федра, которую он произнёс осуждающе, они ехали молча. Въехали в огромный двор и остановились у ступенек.
- Интуиция - это вещь, я понимаю, - сказал Федр.
- Только разуму! – мгновенно поставил точку в диалоге Гневс.
Они вышли из автомобиля. Гневс поднялся на последний этаж, зашёл в просторный кабинет и упал в кресло напротив огромного окна. Вдали в лучах яркого солнца белел Парфенон. Федр зашёл через минуту и некоторое время стоял  рядом.
Что это?- спросил себя Гневс. Он сморщил лицо, глядя на Парфенон. – Ностальгия? По чему? Нет…нет, конечно. За двадцать пять лет это вот только второй день…
-А может водочки, Гневс? – спросил Федр.
-Нет. – Гневс вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Вот уже почти двадцать пять лет ты пытаешься совратить меня этой гадостью. Здесь водка не та. Здесь вообще не водка. Водка, покидая пределы той дикой страны, перестаёт быть водкой. Я говорил тебе тысячу раз, что водка – это состояние души. Не ностальгия, а состояние души. Это…Постой! Что я только что сказал? «Дикой страны?» Дикая страна.
- Мистика какая – то, – сказал Федр. – Водка она и в Африке водка. И в Греции.  Ты только взгляни на мои виноградные плантации. Греки дураки. Это факт. Вино – это бред, а вот чача! Настоять чачу на том же сушёном винограде и…Вино тут и рядом не течёт. Короче: ты только посмотри, со всего мира, со всего мира! ко мне приезжают, чтоб только хлебнуть моих чачных настоек на тмине, на арбузных корках, на всём, что только способна рожать земля. Алкогольный эксклюзив для богатых и бедных.
- Здесь ты прав, - задумчиво произнёс Гневс. – Потому и парадокс, что и я прав и ты.
- На счёт тебя не знаю…Примука я  лучше душик. – Сказав, Федр ушёл.
Гневс встал, подошёл к окну и, устремив свой взгляд куда-то себе под ноги, долго стоял, покачивая головой. Из этого состояния его вывел вернувшийся Федр.
- Хорош спать! – сказал он бодрым голосом, жёлтый халат был  распахнут до пояса,  обнажив волосатую грудь. – Водочки?
- Это уже не оригинально. – Гневс вздохнул, сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. – Мне приятно, что вот уже почти двадцать пять лет…
- Опять это « Вот уже почти двадцать пять лет», - спародировал его Федр. – Пока я стоял под душем, я подумал: эти твои слова про водку, та же самая что ни есть Сократовская аксиома. Водка, да с большой буквы.– это не что-то материальное, это состояние души, и пересекая границы России, она перестаёт быть водкой и превращается… Помнишь, Сократ, выпив…
- Да-а-а, - Гневс расплылся в сладостной улыбке и продекламировал гекзаметром: - И пересекая границы той дикой страны, слезами залилась она и сказала…
-… Я больше не водка, я стала водою, душа же моя! кем же ты стала? - продолжил и закончил Федр.
- Федр, почитай мне Гомера, - жалобно вдруг попросил Гневс. – Особенно то место…- Он не договорил:  в комнату вошла девушка в коротенькой полупрозрачной юбочке.
- К вам какой-то странный мужчина, - сказала она.
- Он вооружён? – Гневс засмеялся.
- В глазок не видно.
- Напрягаешь ты меня, Аглая. Тогда почему странный?
- Он в шубе.
- В шубе? – Гневс поднял брови и посмотрел на Федра, тот удивлённо пожал плечами. Некоторое время они молча напряжённо смотрели  друг друга в глаза, потом Гневс встал, прошёлся по комнате, посмотрел в окно, подошёл к девушке.
- Что ты с собой делаешь, что меня тянет к тебе? – спросил он её.
- С собой или с вами? – Девушка пожала плечами. - Ничего. – Она вдруг сделала вид, что испугалась. – Просто, я всегда почти голая.
- Нет-нет-нет, что-то ты сделала – это точно. – Он обошёл её вокруг, прикоснулся к груди, заглянул под юбку, заглянул в глаза, поцеловал в губы. – Не пойму. – Он сел в кресло и, глядя куда-то вдаль, произнёс: - Никогда в жизни не заглядывал под юбки, и вот…вдруг…Иди…нет, постой.
  - Во сколько она тебе обходится? – Федр кивнул на девушку и улыбнулся. – Да, конечно, не моё собачье дело…- Он налил в стакан немного водки, сказал: - После душика немного полагается, -  и выпил. – Послезавтра мадам стукнет тридцать и …
- Нет, это не Аглая, - быстро проговорил Гневс.
- И всё-таки, сколько ты ей платишь?
- Копейки. Через полгода её сменит другая, а за это время она подыщет себе  работёнку. – Гневс вздохнул. – Только еда и самая простая одежда.
- Почти никакой, - усмехнулся Федр.
  - И тепло, которое я излучаю, - улыбнулся Гневс. - Я не могу без служанки. Ты же знаешь.
- Ты  помнишь, что погубило Рим!?
- Рим или мир? – усмехнулся Гневс. – Впрочем, всё это одно, ты же знаешь. Тащи шубу, только обыщи. Огнестрельного я не боюсь, а ножей… А ты,– он посмотрел на Аглаю, –  согрей чайку и, я очень  прошу, не тряси в моём присутствии сиськами, это так отвлекает от главного.
Аглая вышла из комнаты с обиженным видом.
- Ты видел, как она сделала вид, что обиделась? – Гневс рассмеялся.
- Я вот что тебе скажу. - Федр задержался у двери. - Можешь обидеться. Двадцать пять лет мы торчим в этих долбаных Афинах. Да! Афины! Да! Греция! А что ты видел? Кафе молчальников? Хэ! Не побывать ни на одном острове! Ни моря, ни солнца настоящего, ни вина…
- Ты волнуешься перед приездом моей новой жены? – улыбнулся Гневс.
- И ещё эти твои новые жёны! - Федр ткнул пальцем в Гневса: - Нет, это ты боишься её приезда. Это  будет ещё та баба, и ты боишься.
- Я? – Гневс затрясся в беззвучном смехе. – Мне с моим…с моим…и бояться какую-то бабу.
- А боишься, потому что по Людке скучаешь. – Федр ухмыльнулся. – Запрещённый приём? - Он отошёл к окну. – Извини. Меня тоже эти таинственные перестановки вещей и предметов в комнатах, в кухне, в ванной наводят на чёрти что.
- Я вот недавно подумал. – Гневс тоже подошёл к окну, и они оба посмотрели в сторону Парфенона. - Я поел столько оливок, это…- Гневос задумался.
- Оливки! – это здорово! – как-то с грустинкой сказал Федр. – Но я б посидел денёк за самым обычным деревенским столом, чтоб на нём стоял самогон, варёная картошка, грибочки, сальце…
- А у меня каждый год новая жена. – Гневс вздохнул. - Мёд, оливки. А козлятина! Травы, соки. Да и ты не холостяк. – Он приобнял Федра.
-Этот твой долбаный Парфенон!..
- И Парфенон. И весь Акрополь. Ты так и не понял. Я хожу по этим камням, я подхожу к Платону и спрашиваю…
- А он отвечает: у-у-у. – Федр нервно рассмеялся. – Хотя б разик в Париж съездили. Ладно с деревней. В Рим! Не в Римскую оперу, а в Рим с большой буквы из трёх букв.
- Съездим, Федр, съездим. Извини. – Гневс возбуждённо прошёлся по комнате, выпил из бутылки воды.
- Да что с тобой всё-таки? – спросил Федр.
-Не знаю, но что-то происходит. В мире что-то творится. Чувство у меня. Интуиция. Один мой друг…- Сказав, Гневс на долго задумался, глядя куда-то в сторону Парфенона. – Он сказал как-то, что жизнь - это фильм, в котором нет ни хороших, ни плохих, ни каких там образов. Все равны. Я сказал ему тогда, что это слова дьявола. А он мне сказал, что дьявол и есть самый человечный человек.
-Это всё твой писатель авангардист, которого ты бросил?
- Никого я не бросал. Просто, какое-то странное предчувствие.
- В мире всегда что-то творится. – Федр улыбнулся и похлопал Гневса по плечу. – На то он и мир. Не твои ль слова?
 - Ладно.  – Гневс тоже улыбнулся. – Тащи это чучело в шубе.
Федр ушёл.
Отвлекает от главного! - Гневс усмехнулся. – Что есть главное? Не бери пример с Софокла. Ох уж эти греки древние, и кто только их придумал…
            В комнату вошёл огромный мужчина с квадратной бородой, в шляпе, в шубе.
- Марат Маратов, - представился он.
- Можете снять свою шубейку и присаживайтесь, - сказал Гневс.
- Я, если можно, в шубейке, - сказал Маратов и сел в кресло напротив Гневса.
- Еврей? – спросил вдруг Гневс. Маратов опустил глаза, но промолчал. – Неважно. Я пошутил. Итак, я вас слушаю, - сказал Гневс.
-У меня всё исключительно конфиденциально. - Маратов посмотрел на Федра.
- Этот со мной, - сказал Гневс.
- Ну-у-у, - Маратов тянул, разглядывая Федра, - ваши проблемы.
- Если проблемы, то лучше сразу до свидания, - резко сказал Гневс.
Маратов усмехнулся и перевёл взгляд на Гневса.
- Я из Москвы, - сказал он загадочно и, достав непонятно откуда, поставил на стол огромную четырёхгранную бутылки водки.
Гневс и Федр переглянулись и громко рассмеялись. У Федра даже побежали слёзы.
- Аглая! Три стакана! – крикнул Гневс и ткнул в Федра указательным пальцем: - Я же просил, обыскать это чучело!
- Он обыскивал, бля буду, ничего не было, - сказал Маратов.
- Повтори, что ты сказал, - сказал Гневс.
-Обыскивал, бля бу…
- Хорошо! А хо-ро-шо-о-о! – Гневс застонал, на лице его появилась блаженая улыбка. Пришла Аглая, поставила на стол три стакана и ушла.
- Дело очень важное, - начал говорить Маратов, как только Аглая вышла.
- Сейчас мы посмотрим из какой ты там Москвы. – Гневс  разлил водку по полному стакану. – Пьём! – Он поднял свой стакан и кивнул Маратову.
- Да, - усмехнулся Маратов, - одичали вы тут совсем…
- То есть?
- Да в Москве вот уже несколько лет, как не пьют.
- Да что ты такое говоришь, голубок!? – Гневс медленно с выражением с расстановкой посмотрел на стакан с водкой, закрыл от удовольствия глаза, поставил стакан на стол и посмотрел на Маратова. Маратов только пригубил стакан и, сморщив лицо, отставил его в сторону. – Да-а-а, очень даже может быть. – Гневс перевёл взгляд на Федра. – Эт то, о чём мы с тобой говорили.
- О духовной субстанции водки?
- Именно. – Гневс повертел в руках четырёхгранник водки. – Водкой сейчас и не докажешь, что ты из Москвы. Да-а-а, а раньше все пили: и евреи, и хохлы, и пацаны, и чурки, и татары – все и даже русские. – После этих слов он долго смеялся, потом, стряхнув с глаз слёзы смеха, с ухмылкой посмотрел на Маратова. – Значит, не пьют? Совсем не пьют? Может вы ещё и девок не имеете? А?
- Женщины? – Маратов посмотрел по сторонам. – Женщины, - повторил он с тоской. – У меня к вам важное дело. Я здесь по поручению вашего лучшего друга. Дайте что-нибудь острое. – Он скинул шубу на пол. Федр подал ему скальпель.  – Откуда у вас скальпель? – спросил Маратов.
Федр и Гневс удивлённо переглянулись.
- Неважно. – Маратов ловко вспорол подкладку шубы, запустил в дырку руку и достал конверт. – Вот. Это вам от вашего лучшего друга.
Гневс откинулся на спинку кресла, закинул голову и закрыл глаза.
- У меня там не осталось друзей. Ни одного дружочка. Даже самого маленького. – Он показал Маратову ноготь мизинца. - Самого мизерного, никакого. – Он выпрямился и посмотрел на Маратова. – Кого-то я предал. Кто-то – меня, кто-то – нас всех, кто-то помер, а кто-то ещё хуже.  Такая мы нация.
- Тем не менее. – Маратов подтолкнул конверт в сторону Гневса.
- И тем не менее любопытно. – Гневс осторожно взял конверт, рассмотрел его со всех сторон, не спеша вскрыл, достал сложенный  в двое лист, развернул и начал читать. В письме было всего две строки. Читал долго. Лицо его при чтении не выражало ничего. Прочитав, он долго смотрел куда-то вдаль мимо всех. – А вы кто ему? – спросил он Маратова.
- Жена, - ответил Маратов.
Гневс выронил письмо, и его взгляд застыл на Маратове.
- Жена-а-а? – Он встал, подошёл к Маратову и обнюхал его. – Я б поверил вам, но я видел, как вы посмотрели на мою горничную, как…
- И всё-таки, жена.
-Он что, совсем рехнулся, - Гневс помахал конвертом и зло бросил его на пол. – А эта его стерва, Светка…Светлана Георгиевна, кажется…Боже! – Он хлопнул себя по лбу ладонью и упал в кресло. – Сто лет прошло, и в прямом и во всех других смыслах. Стоп, стоп, стоп! И водку вы не пьёте. – Гневс поднял с пола конверт и с ужасом в глазах посмотрел на Федра. – Меня в Москву зовут.
Федр неожиданно рассмеялся:
- Опять олигархов отлавливают.
- Скажу от себя, - сказал Маратов. – Не знаю, что там в письме, но вами там очень интересуются. Никто ничего не понимает…
- Ничего это чего? - спросил Федр.
- Ничего, - сказал Маратов. – Уже и американцев нанимали и китайцем. – Он шмыгнул носом. – Но никто ничего. А Российская Конфедерация тем временем рассыпается и…
- Какая какая конфедерация? – спросил Гневс.
- Вы не знаете, что…- Маратов вдруг испуганно заморгал глазами. - Я китаец, - вдруг жалобно произнёс он и пнул шубу ногой. – В Москву я не вернусь. Двадцать пять лет тому я дёрнул из Китая, если помните, какой тогда базар пошёл в вашей чёкнутой стране, и толпы китайцев хлынули к вам чтобы что-нибудь поймать в вашей мутной воде.
- Стоп! – крикнул Гневс. – О базаре ни слова. Ни слова. Ностальгия по смерти? И да и нет. Уже двадцать лет. Но только, умоляю, не верьте!
- Хрен с ним с базаром. – Маратов вдруг взял со стола стакан с водкой и выпил. – Я китаец, - он ударил себя в грудь кулаком. – Я не могу больше. Я хочу к себе домой. Пусть моя Дзю поёт всякую фигню, но это мои ценности. Мои! – Он вдруг умолк, виновато посмотрел на Гневса, потом на Федра. – Простите. Это сейчас пройдёт. Я жил на окраине Парижа…простите – Пекина. Дворик был такой грязный, по нему ходили куры и всё клевали. И мне он самый родной. Простите мя.
- Вот, - Федр кивнул на Маратова, - чудак пожил в России, и крыша поехала.
- Он домой хочет, - грустно сказал Гневс. – Хорошо, чем вы докажете, что это письмо именно от этого моего друга?
- Он просил меня напомнить вам, если вы не поверите, что вытащил вас из духовной проруби, - сказал Маратов, пристально глядя на Гневса. – Глухая тайга – пароль.
Гневс задумался, отошёл к окну и долго смотрел в сторону Парфенона.
- Прорубь, - тихо произнёс он. – Вечная прорубь бытия. А с чего вы взяли, что вы китаец?
-Я? – Маратов улыбнулся, глаза его как-то сузились, скулы раздвинулись.
- Достаточно, - прошептал Гневс. Он сел в кресло. – Надо ехать, - сказал он Федру.
- Куда? В Москву? – Федр изобразил страшное удивление. – У вас, мистер, что-то с мозгами?
- И всё-таки. – Гневс вздохнул и посмотрел на Маратова. – Когда едем?
- Летим, - поправил Маратов, достал из кармана пиджака свёрток и бросил на стол. – Это билет на самолёт и документы. Вылет через два часа.
- Нет, это нереально. Какие два часа!? – Гневс вдруг взбесился, потом рассмеялся и похлопал Маратова по плечу. – У меня сегодня вечером в Римской опере Севильский цирюльник.
- Боюсь сегодня в Риме петь будут  без вас. Вашему другу вы нужны завтра, последний срок – послезавтра.
- Не понял?
- И, если уж вы такой ценитель оперного искусства…
- Любитель, - поправил Гневс. – Ценитель может и прожить без оперы, но любитель!..
- На этот счёт, кстати, сегодня вечером в Москве премьера. – Маратов мельком посмотрел на часы. – Как раз поспеете ко второму самому акту. Послушаете оперу и к другу.
- И что же сегодня дают в Москве? – с насмешкой спросил Гневс.
- Я не театрал, - Маратов задумался, - но, если не ошибаюсь, сегодня премьера. Поёт Игнат Ершов, почти Шаляпин. И, - Маратов грустно посмотрел на Гневса, - оркестр – вот ещё один феномен сегодняшней премьеры. – Он улыбнулся, поймав на себе удивлённый взгляд Гневса. – Одни балалайки. Оркестр состоит только из одних балалаек. Опера называется то ли Грусть, то ли Тоска…
- Тоска! – воскликнул Гневс, сделав ударение на первом слоге.
- Нет, - грустно усмехнулся Маратов. – Именно, Тоска с ударением на втором слоге. Все билеты уже давно распроданы.
- И кто же автор этого бессмертного творения? – насмешливо спросил Гневс.
- И вот здесь самый сильный феномен сегодняшней премьеры. – Маратов налил в стакан водки и протянул его Гневсу. – Может сначала выпьете?
- Нет-нет, - запротестовал Гневс. – И что же за ещё такой феномен?
- Фамилии не помню, я не театрал. – Маратов сделал глоток водки. – Но автор какая-то баба.
- Что? Что? – Гневс начал хохотать. – В Москве бабы уже оперы пишут!..
- Тихо! – вдруг прошептал Маратов, приложив палец к губам. Он испуганно посмотрел по сторонам, развернул свёрток. – Бабы там сейчас делают всё. А вот это ваш паспорт…
- У меня есть свой…
- Да вы что?! – Маратов замахал руками. – Какой там свой?! Вот, по этому паспорту вы там Псов Лев Тигранович.
- Какой ещё Лев, да к тому же ещё Тигранович?
- Время, – сказал Маратов. – Там теперь у всех другие фамилии и имена. Всего не расскажешь. Возьмите с собой деньжат с запасом, на недельку…
- Гневс, а как же женитьба через неделю? – спросил  Федр.
- Он к тому времени уже вернётся…   Да, к стати, ваша жена в курсе? - Маратов задумался. – Вы должны исчезнуть тихо, незаметно и не известно куда. Где ваша жена в настоящее время?
- Подбирает наряд на сегодняшнюю оперу.
- Пусть подбирает. А горничную надо напоить, чтоб она ничего… Я займусь ей. – Маратов сел в кресло. – Не теряйте времени. Время уже пошло. Я подожду вас здесь, и, как только вы вернётесь из Москвы, я, - он задумчиво и мечтательно посмотрел куда-то вдаль, - улечу в Пекин. К своей Дзю. Я уже договорился, в самолёте вам выдадут тёплую одежду.
- Что ты скажешь? – Гневс посмотрел на Федра.
- Если он вытащил тебя из проруби, вопрос излишен. – Федр налил в стакан водки и протянул стакан Гневсу.
- Он прав, - сказал Маратов. – Надо немного расслабиться. Приоденетесь в самолёте. В Москве вас встретит один таксист. Он спросит: Куда везти? – А вы ответите: - Прямо. Только не перепутайте. Пря – мо!
Гневс взял стакан и посмотрел через его содержимое на Парфенон. Закрыл глаза.
- Теперь ты понял, что тебя волновало последние дни? – спросил Федр.
- Судьба? – спросил Гневс.
- Возможно. – Федр пожал плечами. – И ты её проинтуичил.
- Теперь вообще полнейший туман. – Гневс не выпил водку и сморщил лицо гармошкой. – Хочется сказать, что это конец, а интуиция подсказывает, что еще не совсем, что всё ещё только…- Он посмотрел на Маратова. – Такая форма одежды сойдёт.
- Пиджак? - сказал Маратов. – Ладно. Мелочи. И делаем так: вы вызываете горничную, даёте ей задание подготовить мне комнату где-нибудь подальше, я иду с ней, чтобы поруководить, а вы тем временем с вашим дружком как-будто едете поиграть в бильярд. А?
- Слабовато, но мне всё равно, - как-то безразлично сказал Гневс и крикнул: - Агла-а-а-я. Аглая!
- Никто не должен знать, что вы летите в Москву, - шепнул Маратов. – Никто!
Через некоторое время в комнату вошла Аглая.
- Подготовь эту господину комнату. Он скажет, что и как. А мы пока поедем в бильярд сыграем.
- Если мадам спросит, где вас искать? – спросила Аглая.
Гневс растерянно посмотрел на Маратова, задумался.
- Пока она будет думать спросить, я уже вернусь. – Гневс кивнул Маратову. – Следуйте за ней. Она сделает всё, как вы скажете.
Маратов подошёл к Гневсу и шепнул:
- Вы Псов Лев Тигранович! Повторите!
- Я Псов Лев Тигранович, - очень тихо шепнул Гневс.
- Отлично, - шепнул Маратов. – И ещё: будьте очень внимательны. Там, - он кивнул куда-то в сторону окна, - для вас мелочей нет. Внимательны!
Маратов и Аглая ушли.
- Какой-то бред! – Федр вдруг нервно рассмеялся. – Какая Москва?! – Он потряс головой. – Снится мне всё это? Ущипнуть что-ли себя…
- Ты понимаешь, о духовной проруби знали только мы  в двоём. – Гневс рассовал по карманам пиджака паспорт и билет на самолёт. – А виза? А …- Он пожал плечами и махнул рукой.
- Доедем до аэропорта, сунемся, а там посмотрим, - сказал Федр.
- Ты понимаешь, он вытащил меня из такой проруби. Как-нибудь наберусь смелости и расскажу тебе об этом. – Гневс сел в кресло, закрыл глаза и, обхватив лоб ладонью, сидел некоторое время неподвижно. – Надо ехать, - выдохнул он и встал. – Я поеду сам, а ты соври что-нибудь мадам. – Он выдвинул ящичек секретера и достал пачку денег. – Думаю, этого хватит.
- Не ехал бы я туда, - сказал Федр. – И у меня теперь интуиция. Задницей чувствую. – Он улыбнулся, и они рассмеялись.
- Ладно, так и быть. – Гневс махнул рукой. – Мне недавно приснилась Варвара Дмитриевна…
- Да ты что?!
- Ты знаешь, при всём при том не могу назвать себя бабником…
- Конечно, особенно, если учесть по два-три ребёнка в год. – Федр ехидно улыбнулся.
- Это философия жизни, - усмехнулся Гневс. – И сколько всего?
- Семьдесят шесть.
- Ну-у, до шахов и эмиров мне ещё далеко.
 – Ой, не ехал бы я туда! – Федр схватился за голову. – Ой, не ехал бы!
- Не могу не ехать. – Гневс подошёл к окну и посмотрел на Парфенон. – Вот ты здесь и никогда меня не бросишь только лишь потому, что я когда-то тоже вытащил тебя из проруби. А он, он вытащил меня из такой проруби. Хорошо. Расскажу. Мы в пятнадцать катили по футболу по юношам так!.. Особенно я. Вдобавок ещё выигрывали все физические олимпиады почти везде. И вдруг я подсел на иглу. Как? Сам не пойму. Я никогда никому ничего об этом не рассказывал. Так вот, что он сделал. Он нанял каких-то корешей, они выкрали меня и вывезли в тайгу. Я пытался бежать, но то была такая глушь. Первое время мы дрались, потом, чтоб как-то выжить, приутихли. Год мы прожили с ним вдвоём в глухой тайге. Боролись за жизнь. Выжили. Там-то я и познал Варвару. Ей было шестнадцать. Она была… Вот такая история. Вернулся я в Москву другим, но здоровым человеком. Понял?
-Хорошо. – Федр посмотрел куда-то вдаль мимо Гневса. – Мне только одно жаль...
-Жаль? – Гневс достал из ящика стола несколько пачек денег и начал раскладывать их по карманам. – Что же?
- Ты ж уже взял денег, - сказал Федр.
- Мёрзну я что-то, - усмехнулся Гневс. – А они согревают. Так что тебе жаль?
- Что ты так и не успел вычислить Хомо Кашмарус, - сказал Федр.
- А-а-а. – Гневс задумчиво посмотрел куда-то в окно, поправил на себе костюм. – Как о покойнике говоришь, - усмехнулся он. – Одного уравнения не хватило. Ну! – он улыбнулся, - присядем на дорожку.
Они присели на стол.
- Повтори, кто ты теперь, - сказал, вставая, Федр.
- Я Псов Лев Тигранович, - сказал Гневс. – Я Псов Лев Тигранович.
 - Что ж, Лев Тигранович Псов, - усмехнулся Федр, - я провожу тебя до аэропорта.
- Нет-нет. – Псов положил руку на плечо Федра. – Мне до самолёта надо собраться с мыслями. Я сам…я позвоню…из Москвы. – Он некоторое время постоял посреди комнаты, потом нерешительно вышел, спустился на первый этаж и покинул здание. Пройдя несколько кварталов, он остановил такси. – В аэропорт!
- В аэропорт? – усмехнулся таксист.
Псов удивлённо посмотрел на таксиста и кивнул: да.
- Сегодня все кому не лень едут в аэропорт. – Таксист посмотрел в боковое зеркало, и автомобиль резко дёрнулся с места.
- Вы говорите по-русски?
- Да, немного говорите по-русски…Задолбал этот долбанный русский. Мой отец, - Таксист повертел головой в разные стороны, пропустил пешеходов, - но особенно дед хорошо говорил по-русски
- Кто вам рассказал про «задолбал»? Это ж сленг…
- А! – Таксист безнадёжно махнул рукой. – Тут везде столько русских… Во всём мире, куда ни плюнь – русский. Как евреи. И откуда их столько?! В самой стране и ста миллионов нет, а во всём мире!..Женщины у них красивые. Почти, как наши…
Надо было выпить, - подумал Псов. – Страшновато всё-таки. Ни хрена не понимаю. Что за долбанный русский. Не могу сосредоточиться. Или кофе… Куда ты едешь? Какой-то Маратов. Китаец хренов…Духовная прорубь… - Псов всю дорогу до аэропорта ехал молча, глядя вперёд.
 Расплатившись с таксистом у здания аэропорта, он вышел. Осмотрелся. Ничего особенного, - подумал он. – Одни отлетают, другие прилетают. - Он прошёл к таможне. Предъявил паспорт, билет. Девушка раскрыла паспорт, проверила билет, улыбнулась ему и кивнула: проходите.
Всё так просто?! – Псов прошёл через досмотр, получил паспорт. Раскрыл его. – Итак, Псов Лев Тигранович. Гоу то Москау!
В автобус, подвозящий пассажиров к самолёту, Псов садился уже почти на ходу. Куда ты едешь, старик? -  Он с тоской посмотрел на холмы, на облака над ними, на небо.  – Ты уже так привык к своей размеренной жизни: сон, утренние пробежки, завтрак, прогулки по Акрополю в сопровождении Диогена, обед, «Кафе молчальников». – Он вздохнул. - Да, это верно, сначала в кафе приходило много посетителей, и все с удовольствием молчали, но после последнего Европейского Базара их количество резко пошло на убыль – всем вдруг захотелось говорить, говорить, говорить. Что произошло? А тебе это надо? Что тебе надо? После обеда, как правило, не сон, а молодая жена, русская красавица Машка или Мария двадцатая; иногда ты изменял жене с первой встреченной  на улице на вкус Федра. Довольны и счастливы были все: и случайно встреченная, и Федр, и ты сам, хотя до секса дело как правило не доходило, просто так для смеха. Вечером разного рода недорогие развлечения: покер, шашлычок. В целом, ты тратишь свои богатства довольно скромно и рассчётливо. Тихо и спокойно. Не зарываешься. Никому дорогу не перебегаешь. Так беззаботно можно прожить ещё ого-го, а «там посмотрим», как говорил Федр. - Псов оглянулся, посмотрел на город. Вздохнул. – Что ты приуныл?! День, другой, и ты снова будешь здесь! Будешь. Хорошо бы. Да, постарел ты. С места сорваться уже в тягость. Походишь  по театрам! Отпуск, считай!..



2. ВОЗВРАЩЕНИЕ

По трапу Псов поднимался последним. Поднявшись, он оглянулся. Зачем тебе эти Диоген и Сократ? - застучало вдруг у него в голове. – Издержки молодости. Увлечение древними. Чушь. Бред какой-то. Нет, Федр прав! Вернусь, разведусь со всеми, съеду на остров какой-нибудь. И этот чёртов Парфенон. Напрасно турки его не…
- Helloy, - сказала стюардесса и приветливо улыбнулась.
Псов тоже улыбнулся.
 – О-о! Рассея!? – Стюардесса удивлённо вскинула брови, о чём-то задумалась. – Ваше место в хвосте. – Она махнула рукой куда-то вдоль салона самолёта.
Какого чёрта «Рассея», - подумал Псов, посмотрев в направлении её руки. – Откуда это видно? Даже если и видно. – Он пошёл по проходу между креслами. Чем дальше он шёл в хвост самолёта, тем медленней. Дойдя до последнего ряда кресел, он оглянулся, потом посмотрел налево: у иллюминатора сидела старушка, она с застывшей улыбкой смотрела куда-то вперёд, рядом с ней сидела женщина средних лет, на её лице тоже застыла улыбка. Справа сидели три девицы во всём одинаковом. Они бурно о чём-то спорили. Итальянки? - Псов нерешительно сел в свободное кресло. По внутреннему радио объявили, что рейс выполняет Московский отряд, первый пилот – пилот первого класса Штопорова …Псов недослушал сообщение.
- Штопорова, это как понимать? – спросил он у соседки слева. – От слова «штопор», которым вытаскивают пробки, или от слова « штопор», когда самолёт…
- Словами пробки не вытаскивают, - назидательно сказала соседка. – Пробки разгоняют, растаскивают и теде. Понятно?
- Понятно, - пролепетал Псов. И эта знает русский, - удивился он. – Вот дела!
По салону самолёта шла стюардесса и просила всех пристегнуть ремни.
- Кэт, - обратился к ней Псов и придержал её за локоть, – я не ошибся, или мне показалось: в самолёте только женщины.
- Да, показалось, - улыбнулась Кэт. – Это специальный женский самолёт. Во-первых, уикенд; во-вторых, сегодня в Большом премьера и, в-третьих, в Маскву на выходные едут женщины культурно провести время. Отдохнуть от мужиков. А так в другие дни летают одни грязные мужики со всей матушки Европы. – Она улыбнулась ещё приятней.
- А почему всё-таки одни женщины? - спросил Псов.
- Так ведь культурно ж! - Стюардесса бросила на Псова удивлённый взгляд.
- А у вас нет какой-нибудь таблетки, чтоб я заснул? – спросил Псов. – Я ужасно переношу самолёты. – Он выдавил из себя улыбку. Что ты врёшь, - сказал он себе.
- Таблетку? – спросила стюардесса. – Это можно. – Она высвободила руку, прошептав: - Мне больно, - и пошла в нос самолета.
Грязные мужики, - подумал Псов. Он попытался заговорить со старушкой соседкой, но та только брезгливо отстранилась от него. Потом вернулась стюардесса и протянула Псову меховую шубу.
- Это вам. – Сказав, она также оставила на столике две таблетки и стакан воды.
- Шуба? Ах, да…
- Там зима, - сказал кто-то. – Шуба не помешает.
Псов закинул шубу на верхнюю полку, проглотил таблетки, запил водой и вскоре заснул.
Очнулся он от небольшого толчка. Самолёт коснулся земли и побежал по полосе. В иллюминаторе мелькали снег, низкорослый лесок, за ним вдалеке высотные здания. Псов вдруг почувствовал волнение, которого он не испытывал вот уже много-много лет. Может даже никогда. Он перевёл взгляд на салон самолёта. Пассажирки спокойно расстёгивали привязные ремни, переговаривались. В салоне царило оживление. Стюардесса попросила всех не вставать со своих мест до полной остановки самолёта. Всё то, но что-то не то, – подумал Псов. – Ты со своей интуицией и до белой горячки дойдёшь…
Вскоре все начали выходить. Псов с шубой в руках выходил последним. У трапа стоял пограничник и проверял документы. Он улыбался женщинам, козырял и пропускал на трап. Подошла очередь Псова. Он надел шубу и подошёл к трапу. В лицо ударил морозный воздух. Сердце вдруг забилось часто-часто: вокруг поля лежали огромные сугробы снега. Бросилось в глаза огромное количество такси прямо на взлётной полосе и людей в военной форме. Такси подъезжали к трапу, пассажирки по одной, по две и по три усаживались, и такси уезжали. Псов немного занервничал, когда начали проверять его документы.
-В Москве  впервые? – строго спросил пограничник, раскрывая паспорт Псова и разглядывая Псова.
-Да-а-а…- Псов нерешительно посмотрел по сторонам, на пограничника и увидел вдруг в своём паспорте несколько крупных Еврокупюр.
- Шуба кстати. – Пограничник погладил мех. - Мы сделаем обыск потщятельней. Тут одна одного парня встречает. – Пограничник полистал паспорт. – Волнуетесь? – Он сунул купюры в карман брюк.
- Есть немного. – Псов выдавил из себя улыбку.
- Вон та. – Пограничник едва заметно кивнул подбородком куда-то в сторону хвоста самолёта. Псов посмотрел в ту сторону и увидел розовый джип, рядом  у открытой дверци стояла блондинка в короткой шубке. 
- Понял, - сказал Псов. – Это хорошо.
-Все первый раз сильно волнуются, - улыбнулся пограничник. – Вел кам ту Москоу. С такой фамилией ты здесь далеко пойдёшь. Современно! - Пограничник козырнул Псову и разрешил спускаться по трапу.
 Псов ступил на трап. В лицо ударил морозный ветер. Мороз! – Псов улыбнулся. – Мороз! - Когда он спустился по трапу вниз, в потоке такси произошла заминка: двое таксистов о чём-то покричали друг другу. К трапу подъехал розовый джип. Псов сел рядом с блондинкой и откинулся на спинку сидения.
-Куда? – спросила блондинка.
-Вперёд! – Псов выкинул руку вперёд и с трудом уселся поудобней. Шуба мешала.
-Вперёд? Ничего не понимаю. А мне показали на тебя. И деньги тебе в паспорт вложили. Бред какой-то. – Блондинка почесала затылок, открыла дверцу и крикнула: - Эй ты в чёрном! Это всё-таки твой пассажир. – Она повернулась к Псову. – Извини, тебе придётся пересесть.
-А мы что, уже пили вместе? – взволнованно сказал Псов. – Виделись секунду, а уже тыкает…
Рядом тут же остановился  красный  джип.
-Прошу! – Таксист, видимо тот самый «Эй ты в чёрном», бойко выбежал из своего джипа, выпустил Псова из розового джипа. Псов пересел. Тем временем блондинка кричала пограничнику:
- Эй ты там посмотри, должен быть ещё один мужик...
- Куда? – спросил таксист, он посмотрел на Псова и улыбнулся.
-Прямо! – Псов показал рукой  вперёд.
-Так вперёд или прямо? – Таксист вдруг растерялся, приоткрывая дверцу.
-Вперёд, - сказал Псов. – Вперёд! - Он вдруг чего-то испугался. – Извините, вперёд, конечно.
-Это другое дело! - Джип сделал резкий разворот и помчался по взлётной полосе. – Эт другое дело! Вперёд – это наш путь.
-А если сейчас самолёт…ну на посадку? – спросил Псов.
-Самолёт? – Таксист посмотрел на часы. – Только через сорок пять секунд! Мы в это время уже будем ого-го где. – Он заложил крутой вираж, джип свернул на широкую дорогу и помчался, стремительно набирая скорость.
-Вы б так не гнали, - сказал Псов, глядя с тревогой по сторонам.
-Сейчас наберём сотни три, перейдём на крейсерский режим и поедем  спокойно. – Таксист перевёл взгляд на Псова и долго смотрел на него. – А шубейка уже не кстати.
- На дорогу, пожалуйста, -  сказал Псов.
- Конечно. – Таксист мельком взглянул на дорогу и опять перевёл свой взгляд на Псова. – Да-а-а, морозец. Тут вчера такой снежище валил! Но через полчаса максимум мороза уже не будет. В Шэрэмэ уже плюс двадцать. Снег ручьями…
– На дорогу!
- Вот медведи и подсуетились. – Таксист рассмеялся. – Они сейчас по улицам ходят. Видел, сколько баб из-за моря понаехало? А всё медведи… В театр, думаешь?
- На дорогу, я вас очень прошу, - взмолил Псов.
-Ты знаешь, дорогу мы подошвами чувствуем. - Таксист перевёл взгляд на дорогу. - А вот ты «выкай» поосторожней!
-Что-то не так? – спросил Псов.
-Да как тебе сказать…-Таксист оглянулся. – Из Афин рейс?
-Да.
-И сколько ты не был в этой стране?
-Двадцать пять лет… Да, лет двадцать пять.
- Я так и подумал. – Таксист вздохнул и чему-то улыбнулся. - Да-а-а, это целая вечность для этой страны. – Таксист потёр лоб рукой. – Выпить хочешь?
-Нет. Так что на счёт «выканья»?
-Тебе повезло, что ты мне это сказал. Мне. – Таксист улыбнулся. – Я тихий и спокойно переношу обиды и оскорбления. А дело всё в том, что вот уже десять лет или девять, не помню, как обращение на «вы» считается оскорблением. Дело дошло по стране до криминала, и Дума этой страны приняла решение отменить слово «вы», как обращение к одном улицу. Теперь слово «вы» имеет смысл только для множественного числа. Но, мой совет, лучше его  не применять вообще. На всякий случай.
-Да что вы говорите?
-Ты говоришь! Ты ! - поправил таксист. – Только некоторые женщины из крутых и кому терять уже нечего, ну старые девы, например, позволяют себе обратиться к кому-нибудь на «вы», да и то только исключительно к особям мужского пола.
-Спасибо за совет, - сказал Псов и задумался, глядя сквозь  стекло по сторонам.
-Есть ещё одна категория баб. – Таксист оглянулся. – Кажется оторвались. – Он вздохнул. – Эта блондинка в розовом джипе чуть не поубивала всех из-за тебя. Оторвались. Так те бабы вообще ни с того ни с сего переходят «на вы». – Таксист включил тяжёлый рок. Музыка загремела со всех сторон. - Это новый рок, - сказал таксист. – Супер.
-Это уже не моя музыка, - сказал Псов. – А когда-то…
              - Попсу сейчас слушают только столетние старики, да и то, когда перепьют, - сказал таксист.
-Причём тут попса. – Псов посмотрел в одно окно,  в другое. – Москва! Когда-то я так её любил, что мог спалить всю Россию, чтоб только была она.
- Скоро уже и палить нечего будет. – Таксист закурил. - В этом году японцам в домино проиграли все Курилы.
- Да ты что?
- Да, и так обидно, в нашу родную кровную игру. Проиграли. А в прошлом Китаю в шахматы проиграли пол Хабаровского края.
- Да ты что?
- Да, опустились вообще. Теперь намечен матч реванш. Если не выйграем, то не только Курил не вернём, но ещё и Сахалин проиграем. А там уже и до Камчатки рукой подать. Сейчас все засели за домино. Они несколько модифицированы, восемь цифирь играют. Америкашек в товарищеском матче дёрнули, они нам тыщу негров теперь должны…
- Негров?.. А куда ты меня везёшь? – перебил вдруг таксиста Псов. – Он посмотрел по сторонам в окно. – Это Масква? Это Масква?
- Нет, дарагой, это уже не. – Таксист улыбнулся. – Здесь о сваей бесканечной любви к Маскве лучше памалчать. Как отменили Кальцевую Дорогу, так тепер не паймёшь, где Масква, где Рассия. – Таксист рассмеялся. – Но Масква за эти годы отхватила!
- Я не шучу. – Псов начал освобождаться от шубы. - Мне обещали сегодня премьеру в Большом…
- Что?! – вскрикнул таксист и резко затормозил. – Так тебе куда надо было? Вперёд или прямо?
-Прямо, - сказал Псов. – Да, вспомнил, прямо.
-Так какого ты показал рукой «Вперёд»? – закричал таксист. – Ты знаешь, сколько мы уже отскакали? Это ж трасса на Харьков, по ней мы летаем. Мы уже такие бабки накрутили! И назад я уже не могу. В это время направление  на Москву уже не моё, я могу только высадить тебя, а ты пересядешь на любую тачку в обратном направлении.
-Бред какой-то,- сказал Псов. – Поехали обратно. Я заплачу.
-Мы уже и новую границу с Подмосковьем проскочили. Москва! Она ж ого-го, и Россия, и и и. – Таксист нервно рассмеялся. – Обратно он захотел!  У нас всё поделено. Я даже сейчас остановиться не могу. Все земли на километр от трассы скуплены, только остановись, штрафы такие, что… Я могу остановиться только у какого-нибудь кабака…Тут через пять минут будет один, хорошо кормят и ночлег неплохой. Да!- таксист усмехнулся и покачал головой. – Ну, ты и дал! Так ошибиться! – И эту фразу, покачивая головой, он продолжал произносить до самого кабака. – Приехали. – Он подогнал джип к ступенькам и развернулся. На стоянке стояла длиннющая фура красного цвета и две легковушки. – Я, пожалуй, тоже что-нибудь съем.
В кабаке было немноголюдно. Только два столика были заняты.
-Я всегда сажусь с видом на стоянку. – Таксист показал Псову рукой, куда идти, они прошли через зал и сели за столик у окна. – Люблю смотреть в окно.
Подошёл мальчик с прилизанной причёской. Он положил на стол картонку и собрался уйти.
-Одну секунду, - сказал таксист и взял картонку. – Один телячий суп, - он пробежал взглядом по картонке, - можно побольше. – Он посмотрел на Псова. – Рекомендую тебе для начала супчик телячий.
-Какая разница, - махнул рукой Псов.
-Два супа. – Таксист улыбнулся мальчику.
-И тебе побольше? – Мальчик посмотрел на Псова.
-Да…пожалуй…- Псов вдруг растерялся.
 Мальчик ушёл выполнять заказ.
 – Для начала я рекомендую тебе есть простую еду типа вот этого супчика, который нам сейчас подадут.
-Да я всего на неделю, максимум, - сказал Псов. – Я и привыкать не стану.
-А-а-а, на неделю, - таксист почесал затылок. – Неделя – это сильно. После супчика можешь заказать такси в обратную сторону, можешь отдохнуть наверху.
-Я вот думаю, куда мне теперь? – Псов посмотрел по сторонам. – У меня очень сильно развит нюх, не нравится мне здесь.
-Да брось ты. – Таксист тоже посмотрел по сторонам. – Всё нормально и…
Мальчик принёс два супа: две огромные тарелки с кусками мяса, обилием зелени и жёлтой жидкости.
-Может сразу к другу? - Псов опустил в суп ложку, - Или к Большому? Меня может там ждут.
-Ну-у-у, - Таксисит помешал ложкой суп, - во-первых, - он посмотрел на часы, - начало там всего через  пару часов. До Москвы то ты долетишь быстро, а вот там. – Он начал есть. – И ещё: у Большого, как правило, собирается толпа тысяч на пятьдесят…
-И все хотят лишний билетик? – Псов рассмеялся.
-Да ты что?! – Таксист тоже рассмеялся. – На фронтоне театра вывесили экран с диагональю, если мне изменяет память, метров на пятьдесят, и идёт прямая трансляция всего, что происходит внутри. А внутри часто многое происходит, - многозначительно закончил таксист. – Так что, встретить там кого надо практически невозможно.
Некоторое время они ели молча.
-Нормальный суп, - сказал Псов.
-Да-а, - таксист хотел что-то сказать, но, взглянув в окно, быстро отложил ложку. – Я сейчас. – Он встал и вышел.
Псов тоже посмотрел в окно. За окном было пустынно. Он продолжил есть суп. Таксист вернулся и сел молча за стол. На нём, как говорится, лица не было.
-Ну, - Псов улыбнулся и взглянул на таксиста. – Что-то случилось?
-Значит так, - тихо сказал таксист, кладя на стол деньги. – Сейчас мы тихо встаём, благодарим по пути мальчика за отличный суп, спокойно без суеты в движениях садимся и уезжаем.
-Что-то случилось? – спросил Псов.
-Все вопросы, когда сядем в джип, - сказал таксист, вставая. – Ну, живей! Только спокойно, без суеты.
Они медленно прошли через зал, улыбнулись мальчикам у стойки, прошли по узкому коридору и вышли из кабака. Сели в джип.
-Та-а-ак, - таксист задумался. – Ладно, надо рвать когти. Ещё тыщу накинешь? – он посмотрел на Псова. – Всего ничего.
-Поехали, - согласился Псов.
-Ну и дела-а-а, - пропел таксист, когда они отъехали.
-А что случилось? – спросил Псов.
-Да если б ты остался, - таксист рассмеялся, - тебя б изнасиловали.
-Кто? Эти мальчишки? – Псов тоже рассмеялся.
-Если б! Эх, добавим газку. – Таксист посмотрел в зеркало заднего вида. – Там пригнали взвод солдаток. Им такие, как ты, нравятся.
-Взвод солдаток?
-Да! Эти ж придурки ввели обязательную воинскую службу для девушек  до двадцати пяти. – Таксисит тяжело вздохнул. – Вот они и отыгрываются. Мужиков то нет. Служить некому. Уроды. Пьянь.Трупы.
-Не понял.
-Да я и сам ничего не понимаю. Но тебя б поимел взвод солдаток – это точно. – Таксист прищурил глаза, глядя на дорогу. – Так-так-так. – Он задумался. – Так-так-так. Добавь ещё полтыщи, и мы поедем немного другой дорогой. Вон видишь…- Таксист не договорил, так как сзади замигали фарами и он мгновенно посмотрел в зеркало заднего вида. – Так-так-так. И что? Будем тормозить? – Он резко затормозил и остановился.
Мимо, тормозя, проехал автомобиль и остановился метрах в десяти. Было видно, как из него вышла женщина в шляпе. Таксист джипа тоже вышел. Они встретились по средине между машинами и минут пять о чём-то говорили. Потом таксист джипа вернулся. Он открыл дверцу джипа.
-Если тебе срочно надо в Москву, - он посмотрел на другой автомобиль, - тебе надо пересесть вон в ту тачку. Итак, с тебя так и быть две тысячи. – Он потёр глаза, вид его был усталым. – И ещё полтыщи за два обращения на «вы». – На его лице застыла улыбка.
Не спорь с ним, - сказал себе Псов. Он отсчитал требуемую сумму и бросил на сидение.
-Я думаю, что тебе-то нечего бояться солдаток, - сказал он и вылез из джипа.
-А я их не боюсь, - сказал таксист. – Я о тебе подумал.
-И им от тебя ничего не взять, - добавил Псов и направился к другому автомобилю.
Второй таксист в отличие от первого сначала оказался молчаливым; эта была таксистка. Ехали молча. Вокруг мелькали высотные здания, изредка поля. Снег таял быстро, и на полях уже были только его белые островки на зелёном фоне.
-В Москве куда? – спросила через некоторое время таксистка.
-В Москве? – Псов задумался. – Боже, я всё забыл. – Он порылся во внутреннем кармане пиджака, достал письмо и прочитал. – Это его старый адрес. Его дом напротив Мосфильма. Знаете?
-Кто эту богодельню не знает, - кивнула таксистка. – Бывший порноцентр…
-А может лучше через Большой? – произнёс Псов.
-Через Большой? – спросила таксистка.
-Это я сам с собой разговариваю, - ответил Псов. – Он сказал, что билеты мне будут по первому требованию. Но кто мне их даст?
- Мне тот таксист сказал, что ты не был у нас много лет. – Таксистка мельком взглянула на Псова. – Большой сейчас читается через апостроф: Б Ольшой, и понимай букву «Б» как хочешь.
Псов посмотрел в окно автомобиля. Нет, надо на Мосфильмовскую, - подумал Псов. – Чёрт с ним с этим оперным Б…или всё ж послушать, а после оперы к нему. А может он в своей резиденции?
-Думайте быстрее, - перебила его размышления таксистка. – Через пять минут мне надо будет сворачивать либо на эту твою Мосфильмовскую, либо к этому твоему Б Ольшому. Большой Театр что ли?  - спросила она вдруг.-
-К Большому Театру, - мгновенно ответил Псов. - Потом он подумал: - Несколько часов ничего не решают. Ну, появлюсь у него, - он взглянул на автомобильные часы, - не в семь, а в двенадцать ночи, сто процентов он будет дома. – Да, к Большому…Театру, - решительно сказал он.
-Москва! – объявила таксистка. – Теперь главное – это не попасть в пробку.
Скорость движения резко снизилась. Езда стала нудной последовательностью ускорений и торможений. «Ехали» долго молча.
-Когда-то лет сто назад я изобрёл схему городского движения без пробок, - сказал Псов. – «ПРОБКИ ГОРОДСКОГО ДВИЖЕНИЯ» называлась. Я ещё тогда подумал…
-Большой! Приехали, - сказала таксистка. – С тебя три тысячи. По Москве тариф отдельный. Б. тариф.







3. БОЛЬШОЙ ТЕАТР

У Театра действительно собралась огромная толпа. Псов попытался протиснуться поближе ко входу, но толпа была очень плотной. Он озабоченно посмотрел по сторонам.
-Что, во внутрь хочется? – улыбнулся молодой мужчина с длинной тоненькой бородкой.
-Да-а-а, - тянул Псов, не зная, что сказать.
-Хочешь, - улыбнулся мужчина. – Иностранец? – спросил он вдруг и захихикал. – Да что это я спрашиваю! За версту видно, что иностранец. И всем им, придуркам, хочется туда, - он кивнул в сторону театра. – Особенно бабам. А это очень легко. Вон, видишь подземный переход. – Он показал рукой. – Спускаешься. Там никого, почти никого. Стоит девка в розовом, может в красном, я не разбираюсь в бабских цветах, подходишь и говоришь, что иностранец и очень хочешь в театр.
-Сколько я тебе должен? – спросил Псов.
-Пустяк, - отмахнулся мужчина. – Когда меня будут продавать, купи меня. А? – Он рассмеялся.
- А ты почему…
- Нет, там тоска вообще и одни бабы. – Мужчина улыбнулся. – Поторопись, - он взглянул на часы на руке, - скоро начнут. – А может тебе баба нужна? Так здесь дешевле!
Псов растерялся, попятился, развернулся и начал пробираться к указанному переходу.
В переходе было пустынно. Стены обклеены афишами, кругом стеклянные двери и всякие магазинчики, кофейни и прочие заведения подобных мест. Ничего не изменилось, - подумал Псов. – Совсем ничего не изменилось. Да, всё-таки древние не правы: жизнь меняется, но не улучшается. Нет, жизнь не меняется. - У небольшого памятника стояли три девушки во всём сиреневом. Наверно они, - решил Псов и подошёл к девушкам.
-Иностранец и хочешь в театр? – сразу по-деловому спросила одна из них с короткими рыжими волосами.
-О есс! – сказал Псов.
-Тогда вперёд! – сказала девушка и показала рукой в сторону металлической двери.
Псов посмотрел в указанном направлении, но взгляд его  случайно остановился на памятнике.
-Кто это? – самопроизвольно вырвался у него вопрос.
-Это? – девушка, задумавшись, сморщила лоб. – Там что-то написано. – Она прочитала надпись: - «Физику Попову от придурков». Да тут по Москве много таких.
- Памятников? – спросил Псов.
- И придурков тоже, - ответила девушка. -  Ну, идём что ли?
-Сейчас, сейчас. – Псов подошел к памятнику поближе и посмотрел на него. Да, - вздохнул он, чему-то усмехнулся и пошёл за девушкой, оглядываясь на памятник.
Они прошли металлические двери, зашагали по широкому с низкими потолками переходу и через некоторое время  оказались в огромном переполненном людьми фойе.
-Вот твоё место, - сказал девушка, протягивая розовый билет. – Дальше сам. – Она приятно улыбнулась.
-Сколько с меня? – Псов тоже улыбнулся.
-А сколько тебе лет? – спросила она.
-Пятьдесят пять. – Псов смутился.
-Нормально. Когда мы встретимся следующий раз, а Москва город маленький, обязательно встретимся, и у меня может будет одно маленькое желание, и ты его выполнишь. Хорошо? Да ты не бойся. Желание очень маленькое. – Девушка улыбнулась. – А теперь наслаждайся искусством. Кайфанёшь, это я тебе гарантирую. – Она ушла.
Псов растерянно смотрел ей в след, пока она не скрылась в толпе. Ну, - он посмотрел по сторонам. Публика прохаживалась, беседовала, смеялась, за столиками   пила кофе, коньяк, шампанское. – Надо что-то выпить. И руки трясутся. – Он подошёл к стойке, перед ним стояла пара, она заказала бутылку коньяка и шоколадку.
-Мне, - Псов посмотрел на бутылки, - грамм пятьдесят коньяка, хорошего…
-Сколько? – Бармен изобразил на лице бесконечное удивление.
-Грамм пятьдесят, - сказал Псов. – И маленькую шоколадку.
Бармен поставил передним ним открытую бутылку коньяка и положил плитку шоколадки.
-Грамм пятьдесят, - усмехнулся он. – Ты это кому-нибудь другому…Хорошо?
Псов уселся тут же у стойки, налил в бокал коньяк и, сделав глоток, начал разглядывать публику. Какого чёрта тебя понесло в этот театр, - подумал он вдруг. – На оперу надо настроиться, фрак, побриться, с дамой…стоп! Стоп! Стоп! – Он быстро пробежал взглядом по толпе слева направо, сделал глоток, поставил бокал на стол и протёр глаза и ещё раз пробежал взглядом по толпе, но в обратном направлении. – Ни одного мужика! – прошептал он, и ему стало страшновато. – Тот чудак был прав.
-Вы-и что-то сказал? – спросила женщина слева и энергично улыбнулась, лицо её при этом сморщилось в гармошку.
-Одни женщины! - прошептал Псов с ужасом.
-О-о, женщины бьютифул играй на балалайке. – Женщина захлопала в ладоши. В это время прозвенело подряд три звонка, и она, прихватив с собой бутылку коньяка, ушла. Псов достал из кармана билет. Место его было в партере в пятом ряду. Он посмотрел на бармена.
-Брат, я сейчас, присмотри за бутылкой.  – Сказав, Псов пошёл за женщиной. Дойдя до входа в партер, он остановился. Проходя мимо и натыкаясь на него, женщины улыбались ему, подталкивали его в зал, он вежливо улыбался, но почему-то упирался и в зал не входил. Где я видел вон тех брюнеток? – подумал он, провожая взглядом трёх женщин в более, чем открытых туалетах. – Не может быть?! – Псов сделал шаг назад. – Я летел с ними в самолёте. Это те итальянки, которые так громко о чём-то спорили. Даже чуть не подрались. – Он вошёл в зал, но на своё место не пошёл, а устроился стоя сразу у входа чуть сбоку. – Просто интересно, чем всё это кончится.
Свет в зале начал гаснуть, погас полностью, стало темно. Боже! Большой Театр! – Псову стало хорошо, и он пожалел, что оставил на стойке коньяк. – Как хорошо! Темнота в зале затянулась. Темнота и абсолютная тишина. И из темноты тихо-тихо начала вытекать музыка: балалайка исполняла какой-то старинный русский вальс. Через некоторое время к солисту подключились ещё несколько балалаек, и медленно начала вырисовываться сцена. На сцене стоял мужчина в строгом чёрном костюме при галстуке, но в соломенной шляпе. Что-то здесь не то, - сразу подумал Псов, и какая-то вдруг тревога охватила его. Мужчина запел густым басом: Т-и-хо-в-ра-ю-ю, все на виду…
Зал взорвался аплодисментами, криками и свистом.
…Где-то вдали этой забытой страны
Спят все подряд. Тишь на воде и гладь…
Бред собачий, - подумал Псов. – Пойду-ка я лучше допью свой коньяк. – Он осторожно, стараясь остаться незамеченным, вышел из зала, пересёк фойе. К его удивлению, в фойе было многолюдно, из зала прекрасно долетало пение. Дамы, девушки и вообще маленькие девочки прохаживались, стояли группками и слушали пение. На их лицах было блаженство. Некоторые женщины, отрывая на мгновение своё внимание от оперы, бросали на Псова удивлённые взгляды и снова отдавались искусству. Псов почувствовал себя вдруг неуютно. Он подошёл к стойке и застыл с открытым ртом: на его месте сидел абсолютно седой мужчина, может даже старик, и, закрыв глаза, с блаженой улыбкой на лице потягивал из его бокала его коньяк.
-Эй, - самопроизвольно вырвалось у Псова.
Седой вздрогнул, открыл глаза и посмотрел на Псова.
-Это мой коньяк, – сказал Псов.
-Садись, угощайся, - сказал седой и крикнул бармену: - Ещё стакан!
Бармен поставил на стойку ещё один бокал, улыбнулся Псову и неопределённо пожал плечами. Седой разлил коньяк по бокалам и показал бармену большой палец.
-Ну, - седой подал бокал Псову, - за премьеру! – Он сделал долгий глоток, но похоже, что только пригубил бокал. - Ершошов здорово поёт. Такого густого баса в мире нет.
- Ершошов. – Псов усмехнулся. – Интересная фамилия. А почему в театре одни женщины? – спросил Псов.
-Ну почему одни. – Седой сделал ещё один глоток. – Я не отношу себя к бабам.
-Я хотел сказать…
-Да, многовато. – Седой сморщил лицо и пробежал взглядом по залу. – Почему так много женщин? – Он тяжело вздохнул и усмехнулся. – Когда-то в России было два главных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Теперь, - седой заглянул в бокал с коньяком, - вот ещё один добавился. Это ж Большой! – Он широко улыбнулся.
- И очень много иностранцев, - сказал Псов.
- Иностранцев? – Седой рассмеялся. – В Москве такого понятия, как иностранец, не существует уже…- Он задумался. – Ну-у…ну-у…
- А как слушают! – Псов кивнул в одну сторону, в другую.
- Да, слушают они хорошо, - согласился Седой. – Этого у них не отнять. Поотстал ты, дорогой.
- Вон древние старухи. – Псов ткнул бокалом в сторону очень нарядно одетой группы. – А вон почти грудные дети. Вон то проститутки, точно, а вон…
- Ты поосторожней тыкай своей рукой. – Седой сделал глоток. – Я б тебе сказал. – Он задумался. – Тут уже один тыкал.


 
4. ЧЕЛОВЕКОВ С.З. и К

Псов посмотрел на часы на руке седого. Пора сматываться, - подумал он.
- Как ты поживажишь, бражишка? – спросил вдруг седой.
- Не очень понял. – Псов внимательно посмотрел на седого.
- А понимать нечего. – Седой улыбнулся Псову. – Я тебя сразу узнал. Если нацепить чёрный паричок на твои залысины, то ты это он.
- Кто он?
- Бражишка, - ответил седой. – Ну бросил пить и давно, ну постарел не очень, всё равно глаза самого порядочного человека в поднебесной. Вспомнил? Я, кстати, если вспомнишь, физиономист.
-Губоглазов! – вырвалось вдруг у Псова. Он сам испугался своего громкого голоса, так как седой вздрогнул, да так, что сбил фужер за соседней стойкой.
-Тихо! – Седой широко, но как-то неестественно улыбнулся и посмотрел по сторонам, оглянулся на бармена и, чуть успокоившись, остановил свой взгляд на Псове. – Тихо. – Лицо его стало красным. – Тихо, - шепнул он.
Наступило долгое молчание. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Первым пришёл в себя седой.
-Человеков, - сказал он. – Стервь Захарович. – Он выжидательно посмотрел на Псова. – Теперь я Че-ло-ве-ков Стервь За-ха-ро-вич. Стой! Стой! – Он приложил ладонь к губам. – Лоб и уши. Но главное – это глаза. Глаза инопланетянина. Значит не обманули. Ты вернулся! Афана…
-Псов Лев Тигранович, - перебил Человекова Псов. – Теперь я Псов Лев Ти-гра-но-вич! А?! – Псов с опаской посмотрел по сторонам. – А почему «тихо»?
После этих слов они ещё дольше смотрели друг на друга и молчали, улыбаясь. Покачивали головами, удивлённо пожимали плечами.
- Не могу поверить. Ты что-ли? – спросил Человеков.
-Я, - ответил Псов.
-Значит, я правильно тебя вычислил. Ты не мог пропустить премьеру в Б Ольшом. Кошмар  какой-то. Столько лет! – Человеков помотал головой. – А нам сказали, что тебя убили. Из тебя даже сделали чуть ли ни преступника, потом забыли, ещё потом - народного героя.
-Я и правда герой. И меня убивали, тоже правда.
-Поехали в институт. Меня как раз за тобой и послали. – Человеков посмотрел по сторонам. – Тут делать нечего, одни бабы, мужики на сцене орут. А у нас сейчас рабочий день в самом разгаре. Сиеста. Днём отдыхаем, делаем свои дела, а по ночам работа. Поехали. Все будут бесконечно рады. Ты никого не узнаешь. Да и некого узнавать, - грустно добавил он.
-Я как-то не готов вот так сразу…- мялся Псов. Надо смываться, – говорил кто-то внутри Псова.
-Что значит не готов. – Человеков допил свой коньяк. – Допей и поехали.
-Допить? – Псов поставил бокал на стойку. – Нет, я уже разучился так пить.
-Научим снова! – Человеков допил коньяк Псова и подтолкнул его. – Идём!
Они вышли из театра тем же путём, каким Псов попал в него. На улице гудел бас под аккомпанемент балалаек. Толпа тихо слушала.
- Придурки, - сказал Человеков. – У меня тут своя тачка. Мы быстро доедем. – Они пробрались сквозь толпу, прошли несколько кварталов и остановились у стоянки. Тачкой Человекова был автомобиль в стили ретро, Москвич начала двадцатого века. – Вот мой волкодав. – Человеков открыл дверцу. Псов уселся впереди рядом с местом водителя, потом уселся Человеков, и они поехали. –  Я не спрашиваю, где ты пропадал столько лет, это сейчас не принято и даже опасно. Времена сильно изменились. С того большого базара стало даже как-то модно выйти на минуту и вернуться через несколько лет. А Дядя Сэм Два нам сейчас платит очень прилично. Не то, что раньше.
-За что же платит Дядя Сэм Два? – Псов усмехнулся.
-О-о! Работа очень трудная. – Человеков повертел головой, вылетел на встречную полосу, обогнал кавалькаду грузовиков с коровами и вернулся на свою полосу. – Откуда здесь грузовики? Да, так во-от, он платит нам за то, чтоб мы ничего не делали. Ну а самых умных из тех, кто хочет, забирают к себе.
- Ничего нового. И вы ничего не делаете?
-Аб-со-лют-но! И, ты знаешь, что-нибудь интересней  этой работы себе даже представить трудно. К тому же, кому в этой стране нужна наука? Президенту? Олигархам? Народу? Может только народу. - Он задумался и махнул рукой. – Не будем об этой многовековой традиции. Тут лет несколько назад обмен паспортов был, очередной, ну и нам намекнули, что неплохо было бы изменить фамилии. Вот тут и разыгрались фантазии. Почти как у Стругацких. Помнишь таких классиков фантастики второй половины двадцатого. Кстати, один из них до сих пор жив. Что ест, что пьёт, никому не говорит, скотина. Фамилия его сейчас толи Гадский, толи Адский, толи вообще Ский Брат Братович. А тебя многие ещё помнят. Мы ведь сохранили почти весь штат. Конечно, за эти сотни лет столько воды вытекло: кто сдох, кто спился, кто куда-то уехал, но вот тот кулак, который ты тогда собрал, почти весь. Ве-е-есь! Конечно те твои секретарши постарели, кто-то вообще сильно постарел. А я вот не пропускаю ни одной… премьеры в Б Ольшом. Правда, теперь я только прихожу, устраиваюсь у стойки  и потягиваю портвейн. А сегодня пришёл, смотрю, чей то коньячишко простаивает. Ну, думаю, что-то будет. И вот: ты!
Они остановились у небольшого двухэтажного здания. Припарковаться было трудно, всё пространство у здания было занято автомобилями, похожими на автомобиль Человекова. Они пристроились прямо у входа, вышли из автомобиля.
-Вон сколько нас, - сказал Человеков, показав рукой на автомобили. – А ты знаешь, кто сейчас у нас директор института?
-Ты?
-Что ты! – Человеков рассмеялся. – Мы с него и начнём. Вот это будет встреча! Но надо пройти незаметно…а впрочем, тебя едва кто узнает, а раскроемся потом.
Они зашли в здание. На входе сидел вахтёр с автоматом.
-Этот со мной, - сказал Человеков, показав на Псова. Вахтёр пропустил, но Псов услышав сзади его слова, произнесенные с обидой:
-Прошлый раз тоже было «этот со мной», а нажрались, как свиньи.
-Не обращай внимания, - сказал Человеков. Они поднимались по лестнице на второй этаж. Было тихо и пустынно, только внизу вахтёр кому-то что-то говорил. Они свернули направо и, сделав несколько шагов, Человеков приоткрыл дверь с табличкой « Директор там разный» и заглянул во внутрь: - Можно?.. Заходи! – кивнул он Псову.
Они зашли в небольшой кабинет. За столом сбоку сидел абсолютно лысый мужчина. Он листал журнал «Семейная жизнь Этой Страны». На стене за его спиной висел портрет молодого мужчины.
-Ты только посмотри, кого я тебе привёл? – восторженно сказал Человеков и подтолкнул Псова вперёд.
Мужчина за столом отложил журнал в сторону и впился взглядом в Псова; его пристальный взгляд сменился равнодушным и перешёл в безразличный.
-Да ты что?! – взревел Человеков и, подбежав к двери, запер её на ключ. – Ты только присмотрись, Бронх!
-Какого чёрта ты привёл сюда этого мудака, - хрипло сказал Бронх.
-Бронх, ты о-о-озверел, - метался Человеков. – Ты присмотрись! А? Ну! кто у тебя за спиной висит?
Бронх оглянулся, посмотрел на портрет за спиной, потом перевёл свой взгляд на Псова.
-Ну, если так убрать залысины, чёрный паричок, - подсказал Человеков.
-Ну, если, - Бронх почесал лысину и вдруг забегал вокруг Псова, – чёрный паричок прикинуть. Не может быть! Быть этого не может. Никогда. Чур-чур. Значит правильные слухи! Неужели Гне…
-Псов Лев Тигранович, - выпалил Человеков. – Теперь он, как и все мы, Псов Лев Тигранович!
-И всё с большой буквы? – восхищённо сказал Бронх.
-Да, да, с большой, - крикнул Человеков.
-Да-а-а-а, - протянул Бронх и вдруг стал каким-то вялым. – Ты теперь займёшь моё место.
- Я только на пару дней, - сказал Псов.
- Кто ж тебя так быстро отпустит, - сказал Человеков.
 –После того базара, кстати, автором которого ты был, мы все поменялись, - сказал Бронх. – Все! Тебя прибили! Всех прибили. Остальные свихнулись, и нам ничего не оставалось, как поменяться!
-Постой, Бронх, - перебил его Человеков, - вы даже не обнимитесь?!
- А что обниматься. – Бронх вдруг уронил голову на грудь, свет люстры отразился от его лысины и на мгновение ослепил Псова, который всё это время, не смотря на «такую» встречу, несколько равнодушно и спокойно смотрел то на Бронха, то на Человекова.
Прошло несколько минут молчания. Псов и Человеков задумчиво смотрели на Бронха, который вдруг дёрнулся, поднял голову и посмотрел сначала на Человекова, потом на Псова.
-Я двадцать лет не был в отпуске, шефь, - сказал он. – Это грустно, тускло и устало.
А я вообще никогда не был в отпуске, - хотел сказать Псов, но только сочувственно вздохнул и улыбнулся. Бронх закрыл глаза и пропел:
-По-чти- че-етверть- ве-ка. Надо отдохнуть. Надо. А то ведь последнее время со мной чёрти что делается. Вот недавно чуть гирей не убило.
- Сейчас гири в большой моде, - засмеялся Человеков. – Их поднимают, перетаскивают, ими убивают, даже спят с ними.
Загадка двухпудовых гирь! – воскликнул мысленно Псов. – И здесь тоже! – Он огорчённо подумал: Надо было всё Федру рассказать, тогда бы…
-Пансионат Бриз! Не слыхал? – спросил Бронх. Псов отрицательно покачал головой. – Жена достала путёвочку. Говорит, что это очень заманчиво.
-Заманчиво или замечательно? – спросил Человеков ехидным тоном.
- Да! Да! Ты не изменился. Неважно. – Бронх поднялся с кресла и трусцой пробежался по кабинету от окна к двери и обратно. – Больше недельки я, конечно, не выдержу. А, впрочем, ты знаешь…- Он посмотрел в окно. – Вопрос только в том…
-Что за вопрос! – перебил его Человеков. – Вот Лев Тигранович посидит за тебя. Может какая свежая струя задымит.
-Какое там посидеть, - вмешался в разговор Псов. – Я ж говорю, что всего на несколько дней, ну максимум дней на пять. Струя! – Он усмехнулся.
-Максимум! Минимум! – Человеков похлопал Псова по плечу. – Всё это суета сует, - и перешёл на шёпот. - Ты даже не представляешь, какую тут идею недавно зачали! Соединённые Штаты Земного Шара! А? И ты знаешь…
- А почему шёпотком? – перебил Человекова Бронх. - Посидишь недельку, ничего с тобой не случится. – Бронх тоже похлопал Псова по плечу.- Этой роли ты ещё не играл, но пора. Гонорарчик стоит того. Шеф, я очень прошу, - жалобно закончил он и протянул Псову руку для рукопожатия, которое длилось минут пять, и всё это время Бронх повторял разными интонациями: - Я так устал. Ах, как я устал!
-Я только…мне только, - залепетал вдруг Псов.
-Понимаю, понимаю, - Бронх моргнул Псову. – Денёк у тебя есть, шефь, посети своих шалаф, дружков. Понимаю. Если старые уже старые, мы найдём новых! – Он проводил Псова к двери и вытолкнул его из кабинета со словами: - За тобой заедут.
-Бред какой-то, - сказал Псов, оказавшись в коридоре и разглядывая табличку на двери «Директор там разный. Начальник. Бронх Полиэтиленович Всёхов». Дверь распахнулась, и вышел, сияя улыбкой, Человеков.
-Всё окекей. – Он обхватил Псова за талию. – Сейчас тебя отвезут куда надо. Отдохнёшь и…- Он сделал рукой какой-то головокружительный жест. – Дядя Сэм Два закачается.
Псов, глядя через плечо Человекова куда-то вдаль, вдруг подумал: Куда я попал! – Скупая слеза вдруг побежала по его левой щеке. – Не только «на ты», но как-то грубо, как-то безисходно. Вечно. Как они все? Что они все? – Он вдруг почувствовал себя совершенно бессильным. Его беспомощно блуждающий взгляд остановился на мужчине в сером костюме. Ещё один типаж, - подумал Псов и хотел сказать что-то, но язык его не послушался. Псов только промычал что-то. Человеков тоже заметил мужчину в сером костюме и нервно засмеялся.
- Оля-ля-ля-ля…ба-ба-ба, кого я вижу, лицезрею, ощущаю! Лев Тигранович, - обратился он к Псову, - тебе говорит что-нибудь фамилия Тяготеньев?
- Пошёл ты со своим тяготеньем, - вдруг грубо ответил Псов.
- Э-э, нет, - возразил Человеков. – Бойтесь его.
- Пошёл он, - сказал Псов.
- Он в прошлом был неплохим учёным, но потом он занялся другой наукой, – продолжил Человеков.
- Какой же? – усмехнулся Псов.
- Он делает открытия в общественной жизни, - сказал Человеков. – Он приоткрывал и открывал частные жизни некоторых государственных, общественных и деловых личностей. Кардиналы. Президенты. В тебе поковырялся. Теперь он вот перед тобой. Сам Тяготеньев!
- Ну ты и загнул, Стервь Захарович, - заговорил Тяготеньев. – Ну ты и запрятался, Лев Тигранович. Еле нашёл тебя. Да и то дочка проговорилась. На беду нашу общую.
- Слушайте, вы все! - возмутился Псов. – Вы все мне абсолютно безразличны. Да я вас…
- Я и сам себе безразличен, - сказал Тяготеньев. – Я! – воскликнул он, - изучал законы природы и дошёл до а-ка-де-ми-ка! Но скажу всем, законы развития человеческого общества интереснее. Сила власти! Закон подавления одного другим! Закон накопления! Закон благополучия! Закон безобразия! – Тяготеньев говорил всё громче и громче. – И так далее и тому подобное и наконец главные законы – закон злоупотреблений стулом и связанный с ним закон наслаждений. На-слаж-де-ний! И апогей – закон всеобщего и полного безразличия! – пропел он в упоении и ткнул пальцем в грудь Псова.
- Банан сушёный! – Псов откинул его руку.
- Вот ты. Например, - Тяготеньев приблизился к Псову вплотную, - вспомни, где ты был шестого июля тридцать лет назад.
- Ты, овощ…- Псов не договорил.
- А я скажу, - перебил его Тяготеньев. – Ты ровно тридцать лет назад изнасиловал тринадцатилетнюю девочку. Вспомнил?
-Что они все себе позволяют? – возмутился Псов.
-Мы не позволим им! – вдруг заорал Человеков и тут же, трусливо посмотрев по сторонам, добавил шёпотом: - Думают, что самые красивые, так им всё можно. Да мы и без них можем… - И он перешёл на такой тихий шёпот, что последующих слов не было слышно.
- Не надо перешёптываться, - заорал Тяготеньев. – Да, да, - он ехидно улыбнулся Псову, - именно о ней я и говорю. – Она была такая маленькая, - он всхлипнул, - а ты сразу сделал её большой.
- О чём он? – Псов посмотрел на Человекова.
- Раньше это была Юлия, Юлечка. Юлия Борисовна. Ну, вспомнил? – Тяготеньев поправил костюм. – Я, Тяготеньев Ньют Саакович, её отец. – Он поднял высоко над головой портфель. – Здесь есть всё, чтобы засадить тебя. Я могу также засадить нашего президента, нашего министра обороны, президента Франции...
- Что он хочет? – Псов посмотрел на Человекова.
- У тебя есть тысяч пять? – спросил Человеков.
- Ну, есть. – Псов начал рыться в карманах. Достав деньги, он протянул их Тяготеньеву.
- Да не ему! – Человеков выхватил деньги из рук Псова. – Пшёл вон! – крикнул он Тяготеньеву. Тот виновато опустил голову и поставил портфель у ног.
-Поздравляю, Лев Тигранович! – налетел вдруг откуда-то очень короткий мужчина с абсолютно круглой головой, он схватил руку Псова и начал яростно трясти. – Поздравляю! Поздравляю! Ну! великолепно! Ну! класс!
-Тучкин что ли? – спросил Псов, и на его лице появилась улыбка. Он отвернулся от Тяготеньева.
-Гней Помпей тебе Тучкин, - засмеялся Человеков. – Бери выше! А? А  Козловатого не хотел, Петуха Куриновича! А! – Человеков посмотрел на Козловатого с восхищением.
-Теперь мы им покажем, - многозначительно сказал Козловатый. -У! – Он отпустил руку Псова, перебросил огромный портфель в правую руку и пропустил Псова вперёд. – Думаю, что часок в чайной «Староя Европа» нам никто не помешает. А? По такому случаю! И вообще неплохо б как в старые времена. А? А-а-а…
- Я только в одно место и скоро буду, - перебил Козловатого Человеков и побежал вниз по ступенькам.
-Лев-Тиг-ра-но-вич! – пропел кто-то сбоку, и появился старичок чуть согнутого вида в огромном на всю грудь ярко-красном галстуке. – Что и требовалось доказать, Юпитер? А? Помним! Помним! – Он долго тряс руку Псова, повторяя в упоении с разными интонациями: - Лев Тигранович! Лев Тигранович? А? Лев Тигранович?! Слыхалис! Слыхалис!
-Ничего особенного, ничего особенного, - бормотал Псов, увлекаемый за руку Козловатым, но «Лев Тигранович» ещё летело им вслед. Они, оставив старичка в ярко-красном галстуке, быстро сбежали по ступенькам на первый этаж.
-Мраморные! – Псов нагнулся и провёл рукой по ступенькам.
-Да! Это подарок Дяди Сэма Два в благодарность, - сказал Козловатый.
-О-о-о! – навстречу им с вытянутыми вперёд руками шаркающими коротенькими шажочками тяжело дыша со свистом шёл очень толстый старичок. – Сегодня такой день! – хрипел он и долго тряс руку Псова, повторяя: - Сегодня такой день! Сегодня такой день!..
-Что у вас с глазом? – спросил Псов.
-Это? – Старичок провёл рукой по огромному синяку под глазом. – Пустячок. Всего лишь молоток. Мо-ло-то-чек, - он рукой в воздухе изобразил молоточек. – Сегодня такой день, Лев Тигранович! – он продолжил трясти руку Псова.
-Это не ты ли вчера в пивном креветочном зале?! – Козловатый захихикал.
-Не я, - прохрипел старичок с синяком под глазом. – Не я. Клянусь Родиной, не я. Не я, Лев Тиграновичю Боже, ты всё видишь…
-Не я, не я, не я. - Козловатый схватил Псова под руку и потащил за собой.
-А кто это? – спрашивал Псов, оглядываясь.
-Какая-то дрянь. – Козловатый тоже оглянулся. – Ты знаешь, в «Белой акации» такие девочки. – Он перекинул портфель в левую руку и, приложив пальцы правой к губам, причмокнул: - Закачаешься!
-Я не пью, - сказал Псов.
-Лев Тигранович! - долетел женский бас откуда-то со стороны обнажённой статуи мужчины. К Псову быстрой походкой подошла пышногрудая женщина. – Уже и не узнаёшь, - кокетливо произнесла она и протянула руку для поцелуя.
-Почему же, почему. - Псов выдавил из себя улыбку. – Красивых женщин мы узнаём всегда. – Руку он не поцеловал.
-Не замечаешь, не замечаешь, Лев Тигранович, - кокетливо сказала женщина, покачивая головой. – Уже не замечаешь. Вот так всегда. Ну просто какая-то философия жизни…
-Лев Тигранович очень спешит, - перебил женщину Козловатый. Он встал между женщиной и Псовым. – Ты бы, Леопардина Львовна… - Он схватил Псов за локоть и потащил к выходу.
-Я б, Лев Тигранович,  на твоём месте подумала прежде, чем тащиться Козловатым, - крикнула вслед женщина.
-Как ты сказала?! – Козловатый остановился и оглянулся.
-Лев Тигранович, между прочим, вас уже кое где кое кто ждёт. – Она покашляла и сказала: - А там, то есть кое где, ждать не любят…
 – Ну за «вы» ты ещё ответишь. – Козловатый яростно потащил Псова к выходу. – Кожа да кости, а туда же, - сказал он, когда они вышли из здания. – Если она тебе уже не понравилась, то мы её заменим. Ну, разумеется, ты заменишь. По  своему стилю. А в борделе «Москва» нас встретят вообще превосходно. Там такая превосходная кухня! Какие там говяжьи головы! А ножки! Я очень люблю с хренком. Можно и без водки.
-Куда мы идём? – спросил вдруг Псов, глядя по сторонам. Они шли между автомобилями. Было темно, фонари лишь тускло освещали большую стоянку около здания. – А где Стервь Захарович?
-Куда? Где? – Козловатый повертел головой. – Да вон же мой лимузин икс.
-Мне надо к моему другу, - сказал Псов. – Очень надо.
-Какой там друг, - возразил Козловатый. Он приобнял Псова и начал подталкивать в сторону своего лимузина. – Друг подождёт.
-Мне надоел этот идиотизм, - крикнул вдруг Псов. – Зачем меня сюда вообще притащили? Где всё-таки этот Человеков? Человеков! Набили себе мозги. Ты же Тучкин? Зачем…
-Да ты что? – Козловатый закрыл рот Псова рукой. – Обалдел что ли? – Он с ужасом в глазах посмотрел по сторонам, достал из кармана ключ и начал открывать дверцу лимузина, повторяя: – Ты что?!.
В этот момент…



5.КОРИФЕЙ КОРИФАНОВИЧ

Маленький двухместный автомобиль замигал всеми своими фарами, два раза посигналил. Дверца его открылась, и из неё на половину высунулась человеческая фигура: спина, затылок…
-Гони их всех в Африку, - прохрипел из автомобиля старческий голос, голова повернулась  и посмотрела на Псова.
-Ты-и-и?! – ужаснулся Козловатый.
-Лимузин Икс! - усмехнулась голова. – Тебе катафалк Люкс нужен, а не лимузин.
Козловатый хотел что-то сказать, но только сделал выдох и застыл с открытым ртом.
-Садись, - голова кивнула Псову, и дверца с другой стороны автомобиля открылась. Псов обошёл автомобиль и вдруг на мгновение растерялся и посмотрел на Козловатого.
-Лев Тигранович! – Козловатый бросил на автомобиль незнакомца испуганный взгляд, подошёл к Псову и шепнул: - Вы же не знаете, кто это!
Псов вдруг поймал себя на мысли, что долго решается: садиться или не садиться. Это мгновение показалось ему вечностью, но в голову ничего не шло, чтоб отказаться.
-Садись, не измажешься, - сказала голова. – Могу и домой подбросить.
-Отлично,- сказал Псов и повернулся к Козловатому. – Ну-у, твоё время, наверно, истекло. А? – Он сел рядом с местом водителя. Снаружи автомобиль выглядел очень маленьким, а изнутри был просто огромным.
Незнакомец протянул Козловатому красную купюру:
-Купи себе, дорогой, двухпудовую гирю и начинай работать. – Он сел в автомобиль. – Кажущийся и реальный простор внутри салона - это эффект двухместности. – Новый знакомый хлопнул дверцей, и автомобиль сразу тронулся с места. – Корифей Корифанович, - сказал он. – Фамилию я удалил. Просто- Корифей Корифанович, а для близких и друзей скромно и просто и со вкусом - Кориньф, с ударением на первом слоге. Тебе это о чём-то говорит?
- Да-а, э -э – э, – начал тянуть Псов.
- Это очень важно – на первом, - сказал Кориньф.
-Очень приятно, - выдавил из себя Псов, взглянув на Кориньфа. Его внешность бросалась в глаза огромным носом с двуглавой бородавкой на конце. – Лев Тигранович, - тихо добавил Псов. – Мы были знакомы Раньше?
-Нет, не были, - ответил Кориньф. – Но я тебя знал, мы даже… А почему Раньше у тебя с большой буквы? – спросил он вдруг. – Извини, у нас сейчас тут мода читать чужие мысли, полумысли. У кого как получается. У меня, говорят, не плохо. Так почему?
-А это так всегда…- Псов задумался. – А с какой ещё?
-Хм, - усмехнулся Кориньф. – Просто и со вкусом, как всё гениальное. Я знаю, что ты Лев Тигранович. Ты ещё из самолёта не вышел…ты даже только сел в него, а слухи об этом со скоростью света и местами чуть быстрее уже долетели до нас. Забыл?
-Что забыл?
-Распространение слухов со скоростью света, - сказал Кориньф. – Разве не твоя идея?
-Да у меня этих идей! - Псов махнул рукой. – Я помню только, что речь шла о распространении шлюхов.
-Да! Конечно! - Кориньф рассмеялся. – Нам так и не удалось переименовать «слухи» в «шлюхи». Консерватизм взыграл. А вот идея твоя оформилась в моём инженерном творении. Мы ещё об этом поговорим…
-А-а-а, ты тот инженер-изобретатель, - улыбнулся Псов. – Припоминаю…
-Да, тот самый, которого,  тогда ещё ВЫ всегда презирали.
-Да-а-а.
-Давненько всё это было. – Кориньф вёл автомобиль на малом ходу. Некоторое время молчали. На светофоре Кориньф закурил и разразился яростным сухим трескучим кашлем. – Это последний светофор в Москве. Времена хоть и меняются, но ничего не меняется. Сначала нам понадобились зачем-то варяги, потом моголы с татарами,  потом начали преклоняться перед голландцами и немцами, французы… А как достали американцы! И церковь зачем-то понадобилась, и она влезла во все дыры… Из каждой подворотни попик.
-Я никогда не осуждал историю, - перебил Кориньфа Псов. – Меня всё это уже не интересует. Куда мы едем?
-Мы едем просто, - мгновенно ответил Кориньф. – А что, куда-то надо? Тебе тут уже наверно такого наговорили. Я могу показать Москву во всей её монстральности. Метро. МКААД. Но времени нет. - Он вздохнул. – Нет времени. – Посмотрел на часы. – Скоро уже и утро, да вон уже солнце за поворотом. А сказать надо очень много, пока… Как ты ушёл от нас в аэропорту? – спросил он вдруг.
- Как ушёл? – Псов пожал плечами. – Никак. Никуда я не уходил.
- Пограничник должен был придраться к чему-нибудь и провести тебя к нам. Мы ему немного отвалили. – Кориньф прокашлялся. – И откуда в твоём паспорте взялась та чёртова купюра?! Это ж пропуск почти во все двери!
- Какая купюра? – спросил Псов. –А! точно! Была купюра. Но я её туда не…
- Вот в том-то всё и дело. – Кориньф мельком взглянул на Псова. – Ты на такого не похож. Ну, ладно. Так вот, я не договорил: После того Базара, конструктором которого ты и был, мы все сильно поменялись. А как же иначе. Тебя прибили, сделали врагом и тут же героем. Все остальные свихнулись, и нам ничего не оставалось, как поменяться.
-Я никогда Базарами не занимался, - сказал Псов.
-Я понимаю тебя, - Кориньф усмехнулся. – Тут ещё одно дельце есть. Как хорошо, что ты вдруг объявился, и я тебя всё-таки нашёл и оторвал от этой дряни. – Он кивнул затылком. - Ты думаешь, что всё случайно?! Нет. О тебе часто вспоминали, некоторые даже договорились до того, что вернёшься новым мессией.
-А кто предыдущий?
-В Этой стране его не было никогда. Ни в какой форме, ни в форме веры, духа или генеральской. Его вообще нигде не было.
-И не будет никогда, - сказал Псов.
-Вот это ты и должен им сказать. Только тебе они и поверят, потому что это и есть истина.
-Да! Но всё, что говорит человек – сплошная ложь.
-А вот это надо разъяснить и доказать. В настоящее время ложь достигла невероятных размеров. Это не только правило хорошего тона, это… Это уже и не ложь вообще. - Кориньф задумался.  – Но я тебе скажу честно и откровенно, ты не обольщайся на счёт своих каких-то там личностных качеств. Ты такое же ничто, как я, например, и всё вокруг, короче: дерьмо, дрянь и всё, что на «д». А? – Он бросил на Псова вопросительный взгляд. Псов промолчал. – Ты всего лишь продолжение печального триумфа объективной реальности, - продолжил Кориньф. – Не ты, так другой. Я прав?
-Прав, - ответил Псов.
-Спасибо, только гений может ответить так просто и ёмко: Прав! - Кориньф рассмеялся, и смех его перешёл в трескучий кашель. – Хотя этот твой бензин с запахом жареной картошки с луком сыграл важную роль в топливной политике. Некоторые нефтяники такие деньги нагрели на этом. Но Человекова ты бойсь! – Кориньф пристально посмотрел на Псова. – Ты думаешь, никто  ничего не знает? А эти твои электромагнитные бочки…  Чёрт! – Кориньф выругался и показал рукой вперёд на дорогу. – Когда уберут отсюда эту чернь! – Он остановился на переходе. Пешеходов было много. Шли они быстро, поглядывая на остановившиеся автомобили. – Строим, строим, а этой черни всё не убывает. Как тараканы! – Кориньф выругался. – Извини, за чернь. Эта древняя традиция Этой Страны, считать народ быдлом и чернью и не пить с ней из одного блюдца. А? Сильно сказано? Ты, наверно, уже отвык от таких шедевров. Тут есть у нас один творец. Такие вещи выдаёт! Мы все его цитируем. Да ты его, наверно, знаешь… Знаешь?
Псов посмотрел на Кориньфа, кивнул головой и промолчал.
-Переходчики дорожные, - продолжил Кориньф. – Давил бы я их, если б платили. – Он раскашлялся, и потом они ехали молча. – Да-а, - многозначительно произнёс Кориньф, посмотрев влево на шоссе,  – тебе будет тяжело, столько лет прошло. Весь нынешний…
-Бывший, - вставил Псов. – Ты хотел сказать «бывший».
-Да, конечно, - проскрипел Кориньф. – Молодая метла, как говорил один всё тот же твой лучший друг, сначала метёт слишком жёстко, но, – он сделал паузу, ожидая, видимо, реакции Псова, - но не всё сметает. Кое-что просачивается.
-Надеетесь просочиться? – спросил Псов.
-Речь не обо мне. - Кориньф рассмеялся трескучим смехом. – Надежда дрянь ужин, но пусть будет так.
-Кстати, о друге, - сказал Псов. – Кого ты имеешь в виду? – Спросив, Псов подумал: - Кого он имеет в виду? Откуда он знает моих друзей, ведь их никто никогда не знал и не видел.
-Я никого не имею. – Кориньф рассмеялся и тут же раскашлялся. – Хотя, впрочем, в свои восемьдесят я ещё посещаю «Белую акацию» и не всегда в качестве зрителя. Уйду на пенсию и ещё лет десять потяну пивка в нашей «Раковине». Но я не об этом.
-Как раз, это и есть единственное, что тебе осталось, - улыбнулся Псов.
-Нет, не единственное. Уважающие себя люди в моем возрасте после всего моего пускают себе пулю в лоб из вашей винтовки. – Кориньф расхохотался в перемешку с трескучим кашлем. – «Ваша винтовка» - это такое название твоей той самой винтовки.
-А-а-а, - задумался Псов. – Нет, не помню уже.
-Такой маршрут, что надо смотреть в оба, - сказал Кориньф и выплюнул сигарету в окно. Некоторое время они ехали молча, Кориньф вертел рулём  и смотрел во все стороны. – Я хочу тебя предостеречь, предупредить, понимай, как хочешь. – Он закурил. – Помнишь похороны Чечеве? – Он бросил на Псова беглый взгляд. – Это его нынешняя фамилия, а тогда… Ну, это когда ты с нескрываемым удовольствием притоптывал шейк под похоронный марш.
-Не понял, какой шейк? – Псов удивлённо посмотрел на Кориньфа. – Если этот кто-то умер тогда, то откуда у него новая фамилия.
-Одарённым давали новые фамилии посмертно. – Кориньф посмотрел влево, вправо. – Так вот, ту твою выходку могут вспомнить. Вокруг все в чёрном, при галстуках и тут ты!
-У меня музыкальный характер, - усмехнулся  Псов и подумал: Пора бежать.
-Мы все музыканты, - сказал Кориньф и, выплюнув сигарету, пропел: - Паду-у-у-ли-я-стрелой-сра-зён-ный. Помнишь?
-Но у меня абсолютный слух, - сказал Псов, проследив за полётом окурка за окном автомобиля. Откуда он их вытаскивает? – подумал он.
-Да, но ты ещё при этом кайфово улыбался.
-То была не улыбка, а запредельная скорбь.
-А твой неуместный хохот!
-Нервы. – Псов прильнул к стеклу щекой и посмотрел куда-то назад. О чём он говорит? – пронеслось у него в голове. – Куда я попал?
-Мы все нервны, но я хочу тебя предостеречь, предупредить, понимай… - Кориньф широко зевнул, потом закурил и губами несколько раз перегнал сигарету слева направо, справа налево. – Москва это уже нечто такое! За последние годы столько тысяч баб понаехало! И одна тысяча страшней другой. Очень много оттуда. – Он кивнул затылком. - Они что там совсем озверели? А Человекова тебе не сбросить никуда. Он только внешне такой.
- Я никого не собираюсь сбрасывать…
- Никогда! Понимаешь? – Кориньф задумался. – Или никуда? Что я тебе говорил?
- Человеков сам меня поставил…- Псов не договорил.
- Раком! – крикнул Кориньф и захохотал.
-Кто ты? – спросил вдруг Псов. – Откуда ты всё знаешь? И ходишь всё вокруг да около. Кто ты? Может ты ещё и Зверева знаешь? А?
-Убит. Вдверь Стук Стукович убит, - сказал Кориньф.
-Какая дверь? – рассмеялся Псов.
-Его последняя новая фамилия Вдверь Стук Стукович, - сказал Кориньф. – Так вот, он самый твой Зверев, - последнее слово Кориньф  произнес шёпотом, -  убит ударом гири по голове.
-Ударом гири?! – Псов пожал плечами и усмехнулся. – Ещё и двухпудовой.
-Да, кажется, двухпудовой. – Кориньф свернул влево. – Не помню, врать не буду. Неважно. Чёрти что! – Кориньф грубо выругался, резко тормозя.
Впереди у обочины была драка. Псов присмотрелся. Несколько старичков били двух молодых парней. Били чёрными тросточками. Били яростно. Избивали.
-Безобразие, -  сказал Псов.
-Это старчелы, - сказал Кориньф, открывая дверцу автомобиля. – Я сейчас  разберусь с ними. – Он достал из-под сидения чёрную тросточку, вылез из автомобиля и направился к дерущимся. С криками «Полундра, бос!» старички начали разбегаться. Некоторым из них не везло, и они попадали под удары тросточки Кориньфа. Не смотря на свой возраст он проявлял удивительную быстроту, его тросточка мелькала в толпе старичков, нанося чувствительные удары. Досталось от него и молодым парням, один из них после его удара упал лицом вниз и остался без движения.
Псов наблюдал за этой сценой с открытым ртом. Он вдруг заметил, что тросточка Кориньфа больше мелькала над головами молодых парней, чем над бьющей толпой. Пора, - подумал он. Он осторожно приоткрыл дверцу автомобиля, выполз на тротуар, отполз до ближайшего угла, вскочил и побежал. Бежал долго и вдруг поймал себя на мысли « Я бегу! Бегу!». Он остановился и посмотрел по сторонам. Вокруг было тихо и спокойно. Кориньф остался где-то далеко. Псов неторопливой походкой пошёл вдоль длинного здания. Где-то далеко впереди появились первые лучи солнца. Потом он встал в огромную бесформенную очередь и стоял долго, даже не поинтересовавшись, зачем очередь. В такую рань, - единственное, о чём подумал он. В очереди были только мужчины. Он не достоял чуть-чуть и ушёл. Потом он помог молоденькой красивой женщине поднять сумку в автобус.
-Ну и сумочка, - сказал он женщине. – Гири что ли там? - пошутил он.
-Нет, нет. – Женщина вдруг испуганно оглянулась, выхватила из рук Псова  свою сумку, и автобус уехал.



6. БЫВШАЯ ЖЕНА ПСОВА

Псов долго задумчиво смотрел вслед уехавшему автобусу.  Аглая! – вспомнил он почему-то. – Аглая проговорилась, что мадам купила где-то двухпудовую гирю и… И что? Почему гиря? Почему двухпудовая? Два пуда! – Размышляя, Псов забрёл на базар. Вдоль тротуара стояли лотки, и, не смотря на раннее утро, торговля шла полным ходом. А который час? – спросил он вдруг себя. – Ночь же должна ещё быть! Театр. Человеков… – Он посмотрел по сторонам. – А солнце вон уже где. И автобусы уже пошли. Поесть бы чуть-чуть.
Псов купил грушу и начал жадно есть, думая о женщине с тяжёлой сумкой. Театр, Человеков и все остальные. – Он усмехнулся. - А эти шальные таксисты! Неужто произошло то, что ты нарисовал когда-то этим дуракам? Накаркал! - Он вдруг увидел, что груша, которую он ел, не груша, а некая липкая жёлтая масса, она текла по его ладоням, капала на землю. Псов бросил грушу и начал плеваться, гневно глядя по сторонам и думая, обо что бы вытереть руки.
-Эй! – крикнул он никому, - у кого я купил эту грушу?
Все продавщицы были на одно лицо, смотрели на него и улыбались.
-У какого-то мужика, - ответили ему.
-Да вы чо, - возмутился Псов. – Это баба была. Тётка! Да и вообще!.. – Он вдруг замер и осторожно, не поворачивая головы, посмотрел слева направо. Женщины! – пронеслось у него в голове. – Ни одного мужика.
Торговали одни женщины.
-Дядя, иди отсюдава, - сказали ему.
Псов перешёл на другую сторону улицы, дошёл до перекрёстка, свернул. У газетного киоска мужчины пили пиво. Псов понаблюдал за ними. Под ногами у них валялись пустые водочные бутылки. Мужчина беседовали тихо и спокойно, покачивая головами. Ну! – мысленно воскликнул Псов. – Нормальная картина! – На душе у него стало как-то спокойно.
К мужчинам подошли два милиционера, отдали честь.
- Пьём! Не положено, - долетел до Псова голос одного милиционера.
- Пьём! Пили! И будем пить! – с гордостью ответил один из пьющих
- Штраф на месте или пройдём? – спросил милиционер.
- Конечно, пройдём, - ответили ему хором.
- Вам бы всем в опере петь. – Милиционеры рассмеялись…
Глядя на них, Псов немного успокоился и подошёл к газетному киоску.
-Что-нибудь про спорт есть? – спросил он, подумав: А зачем мне спорт?
Киоскёрша долго смотрела на него, потом спросила:
- Про спорт? – Она посмотрела по сторонам. – Да всё про спорт. - Она протянула  Псову журнал с голыми мужчинами на обложке.  – Это новый вид спорта, называется…
- А может у вас есть?..  - Псов задумался.
-Э-э. - Киоскёрша покачала головой. – А я, вот видишь, в киоске работаю. А ты мне «вы»! Обидно…
Псов не дослушал киоскёршу, её обиды. Он посмотрел во след группе из милиционеров и мужиков, которые пили пиво. Он вдруг захотел помахать им рукой. Какая идиллия! – Он всё-таки махнул им рукой. – И всё-таки тоска какая-то. Ничего, это скоро пройдёт, - сказал он себе. – Это. А что это? Такого с тобой никогда не было. И вот уже всю ночь и целый кусок утра. Давно! Ох, как давно ты не общался с самим собой! А зачем? - Он вдруг обратил внимание на свои липкие от груши руки, к которым уже прилипло много разного мусора: пыль, какие-то крошки, кусочек груши. – Зато какая-то лёгкость! Свобода! – Он рассмеялся. - Эти две наркотические штучки! Ещё скажешь, что пусть всё хоть немного потечёт по своим законам. Да-а-а, – Псов посмотрел по сторонам. - Последнее время ты только делал, что поучал и нёс при этом разную чушь. – Он усмехнулся.
 – В метро! – крикнул он вдруг и бодро побежал по ступенькам метро.
Пассажиров в метро было много. Псов зашёл в переполненный вагон. Стоял, прижавшись к двери, и рассматривал себя в стекле. Глаза впали, нос пикой, где щёки, - подумал он. – Это от перелёта и от новой страны. Новой! Эта глупая ночь! Давненько ты так не куралесил… В грушу точно что-то подмешали. Глючок небольшой. – Он рассмеялся и посмотрел по сторонам. Вздрогнул от неожиданности: рядом с собой, очень близко, он увидел лицо мужчины, искажённое глубокими морщинами и ужасной кривой улыбкой, один глаз мужчины был слегка приоткрыт и смотрел на Псова. Этот мужчина вдруг, ни к кому не обращаясь, но глядя в глаза Псова, решительно сказал:
- Я сейчас приеду домой, тресну стакан водки, только тихо, тсы-и-и, в постель, и гори оно всё синим инеем…
- Пламенем, - поправила его женщина сбоку.
- Вот видишь, – эти слова уже предназначались Псову, - всё секут. Деться некуда! От их всеслышащего взгляда от их всевидящих ушей, - пропел мужчина вдруг и с помощью рук придвинул  своё морщинистое лицо к лицу Псова. – Перегар Перегарович Перегаров с собственной мордой, - дыхнул он в лицо Псова какой-то страшной смесью запахов. Псов сморщил лицо. – Это перегар, - улыбнулся мужчина. – Утренний аромат настоящего мужчины. – Настоящий мужчина покосился на соседку слева. - Не рекомендую пренебрегать знакомством со мной. Перегар Перегарович Перегаров был моим дедом по бабке Блю Блюевне  Блюдьевой. Это было ещё в прошлом году или веке, не помню уже, но когда мы все ещё ходили в ботинках и когда в метро не разрешалось мочиться. - Перегаров вдруг закрыл глаза и засопел.
Псов, с трудом переварив перегар Перегарова, вдруг обратил внимание на то, что  после того, как поезд притормозил, он поехал в обратную сторону. Что они делают, - подумал он. – Или это груша выходит? – Но поезд явно начал движение в обратную сторону и уже набирал скорость. – А как же следующий за нами? - подумал Псов. Он почувствовал толчок, и его со всей толпой куда-то понесло. Псов попытался за что-нибудь ухватиться, но кто-то сзади опередил его, схватил его за шею и потянул к себе. Псов попытался освободиться от чужих рук. Женские, - подумал он, - маникюр…- В ухо вдруг шепнул мужской хриплый голос: - От гравитации и инерции не отвертеться! – Псова ещё сильней потянули назад. Он всё-таки оглянулся, и его внимание сразу привлёк огромный предмет, приближающийся с огромной скоростью. Это же платформа! – мелькнуло в голове Псова. – Очень похоже на платформу…
О! эти величайшие силы инерции, - прошептал мужской голос, и дальше всё произошло почти мгновенно. Удар края платформы пришёлся чуть ниже шеи. Боли не было, только вдруг стало легко, и голова Псова повернулась вверх подбородком, левый глаз увидел свой правый глаз, но на некотором удалении. В чём дело? – спросили они друг друга и рассмеялись. Псов понял, что это сон.
В комнате было светло. На груди его лежала женская голова. Губы ее лихорадочно шевелились. Она увидела, что Псов открыл глаза.
- Божесколькожмыневиделись, - прострочила она. – Когда мне сказали, чтовиделимужчинупохожегонатебяянеповерилаяужегодкакповерила, что я всётакитогдаприбилиаведьятогдаговорила…
- Не тараторь, - грубовато сказал Псов, и его взгляд упёрся в потолок. Где я? Жив ли? – Он подёргал ногами. – Жив. В чём я?
- Где же ты столько пропадал? – спросила женская голова. – Я так по тебе соскучилась. У нас ещё столько дел.
- Кто пропадал? Где пропадал? – Псов сморщил лицо, как от зубной боли и осмотрел стены, потолок.
- Я видела бывшую Тупову, теперь она Дрянь Этова. – Женщина села на кровати. – Дрянь Этова, - повторила она и исказила лицо гримасой, видимо изображая Дрянь Этову. – Она аж побелела, увидев меня. Но потомзаикнувшисьпоздороваласьоченьважно. О тебе такое говорят тут! – Женщина бросила  на Псова восхищённый взгляд. – Ябоюсьзатебятыпони…
- Не тараторь. – Псов встал с постели, с задумчивым видом прошёлся по комнатам и оказался в кухне. Поставил на плиту чайник с водой и…Стоп! – пронеслось у него в голове. Он осмотрел кухню, ящички, полочки, занавески. – Где я? Всё точно так, как в Афинах! Не может быть! – Он достал из правого навесного шкафчика металлическую коробочку. Открыл её. Чай!? А должен быть кофе! Проделки Мадам. Точь в точь. Чашечки. Рюмочки. Да я дома! Какой сон… – Он подошёл к окну, отодвинул шторы и рассмеялся. Потом лицо его помрачнело. – А ты думал и Парфенон здесь,  – грустно сказал он. - Не-е -ет, - и покачал головой, рассматривая маленький дворик с огромной высоткой напротив. – Как ты сюда попал? – Он с ужасом осмотрел кухню. - А зачем ты сюда ехал? – спросил он себя. – Куда ты ехал? День, два, сколько уже прошло, как ты здесь? Надо сматываться отсюда. Надо. Надо. Надо.– Он вернулся в спальню. – Особенно, если всё так, как ты накаркал.
- Что с тобой? – спросила женщина.
- А что со мной? – спросил Псов. – Ты кто такая?
- Я? – Женщина вдруг обиделась. – Я ж твоя жена.
- Бывшая, - сказал Псов. – Людмила Прекрасная. – Он усмехнулся. – Ну и что, что прошло тыща лет. Нет повода радоваться. Я вообще не женат, и никогда больше… - Он вдруг поймал себя на том, что нервничает.
- Ты так задумчив, - сказал бывшая жена.
- Меня, кажется, ударили головой о платформу, - сказал Псов.
- Какой ещё головой о какую ещё платформу?
- Не знаю. – Псов лег на кровать. – Сходи купи самого дешёвого портвейна.
- Вообще-то я сейчас зовусь Лю Лю Лю, - сказала бывшая жена. – Тебе можно просто Лю Лю.
- Лю, - Псов улыбнулся, - сходи, купи самого дешёвого…
- Зачем это тебе. Лев… кстати, - Лю Лю улыбнулась, - ты сам выбрал себе это имя, Лев?
- А откуда ты знаешь, что я Лев.
- Знаю. Я всё знаю. Ты переутомился. Тебе надо отдохнуть. И мы поедем к морю. Пансионат Бриз!
- Это вы все тут переутомились на этом Бризе, - сказал Псов и снова подумал, что надо сматываться. – Ты хоть знаешь, что означает слово «Бриз»?
- Ну хорошо, я принесу тебе самого дешевого портвейна, - сказала Лю Лю и вышла из спальни. Вернулась она через минуту с бутылкой вина. – Самый дешёвый. Я всегда держу его в холодильнике. Этой бутылке уже лет двадцать. – Она протянула бутылку Псову.
Псов заглянул в бутылку.
- Чувствуется. Передержанный. – Он сделал один глоток. – Гадость редкая. – Он поставил бутылку на пол, лег на кровати и повернулся лицом к стене. Надо как-то незаметно смыться, - подумал он, закрыл глаза и заснул. Проснулся он от громкого свистящего шёпота. Из всех слов он только расслышал два « он спит». Псов повернул голову и увидел Козловатого. Тот сидел на кровати у его ног и шептал что-то Лю Лю.
- Какого черта здесь этот козёл? – спросил Псов.
- Я подумала, может так лучше, - сказала ЛюЛю. – Может Жеге пригласить? А? Он, правда,  как и все уже не Жеге.
- Жеге? – Псов задумался: Я ж к нему и ехал. – Ты, - обратился он к Козловатому, - давай, одна нога здесь другая там, и чтоб через минуту здесь был самый дешёвый, но настоящий…
- Понял, Лев Тигранович, понял! - взвизгнул Козловатый. – Одна ещё здесь, другая уже там, - неслось уже откуда-то издалека. – Ну! пошла! пошла!..
- Ты понимаешь, эти твои обострения провалов в памяти дешёвым портвейном не истребить. Это…- Лю Лю присела рядом с Псовым и обняла его. – Боже столько лет. Я тебя сначала и не узнала. Если б не милиция…
- Какая милиция! – Псов отстранился от Лю Лю. – Прости, но с такими старыми я уже давно не вожусь.
- Обидно. – Лю Лю обиделась.
- А мы что, так и не успели развестись? – Псов посмотрел куда-то под потолок.
- Нет, дорогой, - грустно сказала Лю Лю.
- А козёл этот здесь зачем?
- Он, Лев Тигранович, здесь по зову сердца, - сказал Лю Лю. – Душа у него такова. Он так сильно за всех переживает, что так лезет в душу, что не отвяжешься.
- Мне дали рецепт от  провалов в памяти.
- Кто дал?
- Неважно.
- Не этот ли твой Перегар Перегарович?! – съязвила Лю Лю. – Твой новый лучший друг, как ты его представил.
- Перегар Перегарович? – Псов задумался.
- Да, да, этот неслыханный хам. – Лю Лю вдруг густо покраснела.
Вернулся Козловатый с бутылкой марочного портвейна.
-Я ж просил самого дешёвого.  - Псов простонал.
- Лев Тигранович, Лев Тигранович, - испуганно залепетал Козловатый. – Очень хороший вино. Я только чуть попробовал, чтоб не ошибиться. – Он упал в кресло и засопел, закрыв глаза. – Только чтоб не ошибиться. Не ошибиться чтоб…- Он захрапел.
-Ладно. – Псов взял бутылку, посмотрел на этикетку и начал лить вино на голову Козловатого.
- Один преданный стоит двух проданных, - сказала Лю Лю. – Как любил говорить твой Жеге.
- Какой дождь! Какой Дождь! – Козловатый вдруг очнулся.
- Идика ты отсюдава, - сказал Псов.
- Всегда с радостью! – подскочил Козловатый. – Всегда с радостью, Лев Тигранович.
Козловатый исчез.
- Напрасно ты истратил на него такой коньяк, - грустно сказала Лю Лю. – Лучше б я на него помочилась.
Псов бросил на неё вопросительный взгляд.
-Теперь так модно?
- Посмотри, - она показала ему бутылку. – Это был коньяк. Неплохой. – Она пристально посмотрела на Псова. – Ну, что будем делать?
От того, каким тоном она спросила, у Псова мурашки побежали по спине. Ему вдруг стало страшно.
- Ннне знаю, - заикаясь сказал он. – Как скажешь. Но, - он посмотрел по сторонам. – Мне надо сходить в одно место.
- Сходи, - сурово произнесла Лю Лю. – Только без дураков. Не забыл ещё, мы завтра едем на море. Санаторий «Бриз». – В её голосе появилась суровость, улыбка с лица исчезла.
- Я мгновенно, - сказал Псов и запел: - Рас-ки-ну-лось мо-ре ши-ро-ко…
- Ух ты что вспомнил. – Лю Лю усмехнулась и хлопнула два раза в ладоши.-  Сейчас её переиначили несколько: рас-ки-ну-ли-ись но-ги ши-ро-ко…
 – Я сейчас, я даже обуваться не буду. – Псов послал Лю Лю воздушный поцелуй,  сунул ноги в шлёпанцы и вышел из комнаты. Мозг бешено заработал: Зачем мне эта бывшая? Рвать когти! Быстрее!
Псов открыл дверь ванной, включил душ, вышел, заглянул в комнату – Лю Лю  сидела в кресле лицом к окну. Псов осторожно вышел в прихожую, открыл дверь, она оказалась не запертой, и, сняв шлёпанцы, босиком помчался вниз по лестнице. Оказавшись на улице, он быстро преодолел несколько кварталов и остановился, чтобы отдышаться.
Всё-о-о! – вздохнул он облегчённо, и широкая счастливая улыбка появилась на его лице. Его взгляд вдруг остановился на пальме. Да! Да! На тротуаре у дороги росла самая настоящая кокосовая пальма. Дед! - пронеслось в голове Псова. – Это ж его пальма. Всё-таки выросла. Всё-таки кокосы! Эх, кокосовый мой дед. Жив ли ты ещё со своими великими провалами в памяти?..
- Гражданин, - обратился вдруг к нему человек в военной форме: синие брюки и фуражка, розовый китель. – Милиция города  Москва. Старший милиционер Дебиллович. – представился человек, приложив два пальца к правому глазу. – Ты забыл нацепить тапочки, гражданин.
- Я? Тапочки? – Псов посмотрел на тапочки, которые держал в руках, посмотрел на свои босые ноги. – Чёрт! – вырвалось у него.
- Да я понимаю, - сказал милиционер. – Самого из дома гонит сам не знаю что. Может жена. Да?
- Да, - мгновенно ответил Псов.
- Но порядок есть порядок. Босиком не положено.
- Да ты понимаешь, - вдруг жалобно заговорил Псов. – Приехал к другу, а они то туда повезут, то туда. И этот Большой мне сто лет снился. То этот Большой то тот. А? Понимаешь, зачем оно мне? Я уже так запутался, что и не знаю, как друга то найти. Когда летел, всё было до предела ясно. А сейчас… - Псов пожал плечами и с надеждой посмотрел на милиционера, который слушал подчёркнуто внимательно, кивая головой почти на каждое слово.
- Ничем помочь не могу, - улыбнулся милиционер. – Штраф он для всех один. Сто единиц.
- Ладно, ладно. – Псов бросил тапочки на асфальт, засунул в них босые ноги, достал из кармана деньги и протянул милиционеру.
- Нам чужого не надо. - Милиционер начал рыться в купюрах. – А вот, что положено для родины, - он извлёк из рук Псова купюру в сто единиц, показал Псову и сунул её в верхний боковой карман кителя, на кармане которого было написано «Штрафы», - это положено. Ни справок, ни квитанций мы не даём. – Он взглянул на тапочки Псова. – К тапочкам тоже могут придраться: от кого да с кем. Понимаешь? Любой милиционер на любом углу. Статья сто! Называется «Перманентный штраф»…
- А может ты его и знаешь. Ж.Г. Известный в прошлом… - заговорил Псов.


7. ШЛЯПКИС

- Тихо! – милиционер пригнулся. – Ты что, сдурел?! – Он оглянулся и посмотрел по сторонам. – Давай отойдём немного в сторону. – Они отошли на край тротуара. – Псов что ли? – шепнул милиционер.
- Да. А как вы… ты? – Псов вдруг растерялся.
- Тихо же. – Милиционер оглянулся. – Слухи. Кругом слухи. Да и морда твоя на всех столбах висит. А надежды только на тебя да ещё…
- А в чём дело?..
- Тихо! В том то и дело, что никто не знает, в чём дело. Что-то. Да ладно. Ну, зайди к Жеге. Зайди. Только будь поосторожней. И, если что, я тебя не видел, ты меня не видел. А сейчас, - милиционер посмотрел за угол, - дойдёшь до вон той башенки, и стой там. Увидишь синее такси с номером сто на крыше, голосуй и проси довезти до причала.
- Какого причала? Он же на Мосфильмовской… А-а-а…
- Какая Мосфильмовская?! – Лицо милиционера сморщилось.
- Что, зубы болят? – спросил Псов.
- Какие зубы?! – Милиционер махнул рукой. – Пойми: до Причала. При-ча-ла! Таксист с номером сто на крыше знает. На Причале очень много домов, все высокие, но только один с чёрными дверями. Понял? Последний этаж. Там только одна квартира. И он там один. Но, чтобы ни случилось, ты меня не видел, ты просто гуляешь, ты турист. Ну, - милиционер посмотрел на Псова  и продолжил с мольбой в голосе, - помоги нам. Помоги! А? Спаси…
- От кого?
- Да кто ж его знает, от кого? – Милиционер задумчиво посмотрел куда-то вдаль, махнул рукой и пошёл через дорогу. Потом вдруг резко рванул назад к Псову. – Забыл, - простонал он. – Совсем забыл. Дай тыщу! – сказал он. – Все дерут, а я… Ну не прав я. Взятку надо взять… Взятку сносишь без взятки остаёшься. А?
- За что? – удивился Псов.
- Вообще-то я должен был тебя сдать. – Милиционер покачал головой. - А я нет, да ещё наводку тебе дал. Сколько с тебя в аэропорту сняли?
- А-а-а, - Псов задумался, доставая из кармана деньги.
 Получив деньги, милиционер поблагодарил Псова и исчез.
Какого чёрта, - подумал Псов. – Как я сюда попал? – Он медленно двинулся в сторону башенки. – Если б он не вытащил меня из той проруби! Сейчас бы сидел в своём кафе. Ох, Жеге…
- Садись, чёрт лысый. – Рядом остановилось синее такси с номером сто на кузове. Таксист в клетчатой  кепочке улыбался. – Мне по пути, почти даром довезу.
Псов, помедлив, сел.
- На Причал, – сказал он.
- Знаю, – сказал таксист. – Знакомо. Притчал. Так правильней, но все ленятся произносить эту «т». Такие практичные стали. - Он посмотрел на Псова. -  А так посмотришь на тебя и не поверишь.
- Давай помолчим, – сказал Псов.
- Давай, -  согласился таксист. – Уже домочились, дальше некуда.
- Дальше всегда есть куда, - сказал Псов. – Было б чем.
- А ведь верно…
- Давай помолчим.
До Причала они ехали молча. Остановились посреди площади.
- Ничего не изменилось, - сказал Псов, разглядывая площадь.
- Изменилось всё, - возразил таксист.
- Сколько тебе лет? – спросил  Псов.
- Двадцать.
- Откуда тебе знать, что изменилось, а что нет.
Таксист посмотрел на Псова и усмехнулся.
- Не знаю. А ты знаешь, что щука перестала клевать на блесну? – спросил он вдруг.
- Нет. – Псов удивлённо посмотрел на таксиста. – Что, вообще не клюёт? И на малька?
- На малька идёт. Но только на малька. Мы тут каких только блёсен понапридумывали! Шведы понаприезжали к нам, канадцы, японцы. Все. Со своими блёснами. Институты понаподключали. Но нет! На малька, пожалуйста, а на блесну нет. И только щуки. Все остальные…
- Что ты говоришь? – Псов почесал затылок. – Это проблема. Это серьёзно. А может ты шутишь?! А?
- Какие шутки? – обиделся таксист. - А может и ты не тот, за кого тебя тут все…
- Кто все? Где тут?– Псов вопросительно посмотрел на таксиста, потом его взгляд побежал дальше за таксиста. – Стой! Стой! Стой! - Он открыл дверцу такси и выглянул. – Не может быть! Ничего не пойму. – Он вышел из такси. – Вроде ничего не изменилось, и… что за запах?
- Это чеснок. Выходи, да я поеду, - поторопил таксист. – Дышать нечем.
- Чеснок – это не оригинально, - сказал Псов.
- А идиот – это оригинально?! – крикнул таксист.
- Сколько с меня?
- Потом рассчитаемся. Выходи, да я поеду. – Таксист зевнул. – Идиот идиотом, а все его только и цитируют!
Псов вышел и пошёл к зданию с чёрной дверью. Как пахнет чесноком, - подумал он, подойдя к зданию. Здание было огромным, широким, одних ступенек до двери около сотни. На двери висел огромный портрет. Откуда они его взяли? – удивился Псов. – Это ж  мой портрет из «Кафе молчальников»! - Псов оглянулся и вошёл в здание. Поднялся на верхний третий этаж. На этаже была только одна дверь. К запаху чеснока примешался ещё какой-то запах. Что-то ты разволновался, - подумал Псов. – Надо успокоиться. – Он остановился у двери и некоторое время стоял неподвижно и прислушиваясь, что там за дверью. Но в здании была абсолютная тишина. Псов легонько толкнул дверь, дверь открылась. Не было ни прихожей, ничего, сразу  за дверью начинался огромный зал. В самом центре сидел мужчина в шляпе. Псов подошёл поближе к мужчине, кашлянул. Мужчина никак не отреагировал. Псов остановился напротив мужчины и улыбнулся:
- Жеге,  привет! Я тебя сразу узнал.
Мужчина в шляпе открыл ящик стола и начал жадно есть: варёная картошка, сало, лук - всё  порезано на мелкие кусочки и много-много чеснока. Огромный жёлтый огурец он кусал с хрустом. Иногда он вдруг поворачивался к красному монитору и стучал по клавишам клавиатуры. Потом он вдруг, как опомнившись, открыл левую дверцу своего письменного стола; там в самом низу стояли бутылка водки и три стакана. Он разлил водку по стаканам, взял один стакан и сказал другому стакану:
- Твоё здоровье.
- А мне? - сказал Псов и взял третий стакан.
Мужчина в шляпе никак не реагировал на него. Он выпил, с чувством высморкался и начал яростно закусывать. Огромный жёлтый огурец хрустел на весь зал. Где-то заиграл похоронный марш двадцатого века. Мужчина в шляпе вздрогнул и начал яростно рыться в карманах пиджака. Потом он замер, посмотрел на телефонный аппарат древнего образца и, сняв с головы шляпу, накинул её на трубку аппарата.
- Жо-ри-ку привет! – крикнул Псов.
Мужчина в шляпе вздрогнул, надел шляпу и снял трубку.
- Аллё-о-о!.. Уволен по собжелу!.. Уволен по собжелу!... НТР! Все уволены!.. Ты посмотри на календарь, в каком веке живёшь! – Он бросил трубку, хрустнул огурцом и подмигнул Псову.
- Здравствуй, Жора, - тихо сказал Псов.
Мужчина в шляпе оглянулся, задвинул все ящики стола и посмотрел на Псова:
- Повтори!
- Здравствуй, Жорик Георгиевич! – Псов улыбнулся.
Мужчина в шляпе долго всматривался в лицо Псова. На глазах у него появились слёзы, губы задвигались, но он ничего не говорил, потом на его лице появилась улыбка.
- Ты? Как? Откуда? Не может быть! – Он быстро открыл ящик стола, взял один стакан с водкой и протянул его Псову. – Ну, пока никто не видит.
- За встречу! - сказал Псов.
- За какую там к чёрту встречу?! – Мужчина в шляпе, выпив, вытер рот рукавом. – Да-а-а! Вот, послушай. – Он закрыл глаза. - Человек – это сволочь. Нет, не то. Брат моего брата… тоже не то. – Он открыл глаза и долго думал, глядя в потолок. Потом вдруг начал жадно есть.
- Чушь. Так опуститься! – Псов взял со стола авторучку и повертел перед глазами. – Я всё-таки предлагаю выпить…
- Диалектика! – воскликнул мужчина в шляпе, продолжая есть. – Самиздат!..
- Я предлагаю выпить, - повторил Псов. – За встречу.
- Да? – Мужчина в шляпе задержал у рта крупный зубок чеснока. – То, что вы предлагаете,  - он описал зубком чеснока окружность в воздухе, - я опубликовать не смогу. – Сказав, он громко рассмеялся. – А я подумал, что опять просители пришли. Все что-то пишут! Как пошёл чёрти когда этот бабский писательский бумс…
- Жора, я ничего не пишу. – Псов щёлкнул ручкой. – Я предлагаю выпить.
- А как правильно: выпить или впить? – Мужчина в шляпе впился взглядом в Псова.
- Ты всё чудишь. – Псов сел на край стола. – Боже, я только сейчас успокоился, увидев тебя. Какой-то бред со всех сторон. Я оказался не готов к нему.
 Зазвонил телефон. Мужчина в шляпе схватил трубку.
- Ну! – крикнул он в трубку. – Я же уже говорил, уволен по собжелу… Тоже уволен… Тоже по…
Псов, тяжело вздохнув, прошёлся по залу. На книжных полках повсюду был развешен чеснок. Между книг стояли банки с чесноком: «Чеснок маринованный», «Чеснок в водочном соусе», «Водка, настоенная на чесночных бульбочках», «Чеснок, фаршированный сёмгой»… Весь зал был пропитан чесноком.
- Все уволены! – крикнул мужчина в шляпе, положил трубку и расхохотался.
- Я предлагаю впить, - сказал Псов, подойдя к нему и приблизив своё лицо вплотную к его лицу.
- Как это не знаю. – Мужчина в шляпе заёрзал в кресле. – Вы что? О-бал-де-ли? Эй там, в богодельне! Короче, господин, товарищ, эй там или ёщё как-то, Дребезгович, нам больше не о чем говорить…Соединённые Штаты Земного Шара! Надо ж додуматься! Россия матушка замахнулась! А? А мусульман куда деть? Их побольше, чем пол…
- Я Псов, понимаешь, Псов, - сказал Псов. – Псссовф. Это моя новая фишка…
- Что-что-что?! – Мужчина в шляпе, глядя на Псова, прищурил глаза. – Не может быть! А ну-ка поближе! – он упёрся взглядом в Псова. – А-а-а, Еме… Емтим… А я тебя с этим презервативом спутал. Извини.  Ну, ты даёшь! Ну, ты даёшь! Псов, говоришь, новая фишка?– Он положил трубку и перешёл на шёпот. - Я рад тебя видеть! Ну, откуда? когда? зачем? И…- он оглянулся, - почему Псов? Этот Псов объявлен здесь персоной нон грата. За тебя столько отвалят… Нет, не могу поверить.
- Что я им сделал? - усмехнулся Псов и вздохнул.
- Ты извини за эту маску. – Мужчина в шляпе показал на себя большим пальцем. – Так надо. Сейчас. Но ты напрасно пришёл ко мне. Я под наблюдением со всех сторон. – Он рассмеялся. – Тебя, если поймают, как минимум пожизненно. За что? Да за тот базар с зеками, что ты устроил. И мне пожизненно!
- Я уже подумал, что у тебя крыша съехала,- сказал Псов. – Какой базар? С какими зеками?
- Как не съехать. – Мужчина в шляпе снял шляпу, почесал лысину и бросил шляпу под стол. – Теперь я Шляпкис Кепк Соломонович. Я всю жизнь мечтал о таком имени. А базар, это когда все зоны были открыты в один день. В тот день, когда тебя прибили… Стой!.. Боже! Это не сон… Да я никогда и не верил, чтоб тебя могли прикончить… Какая встреча! Крыша совсем поехала. Как ты добрался? Зачем приехал? Откуда?
- Зачем? – Псов рассмеялся. - Зачем так много чеснока?
- Зачем? – Шляпкис задумался. Лицо его приняло отрешенный вид. Он усмехнулся. – Зачем? – и пожал плечами. – Зачем? – он посмотрел на Псова. – А затем, чтобы они меня не любили, чтобы…- Он вдруг заплакал. Псов растерялся. – Ничего, ничего. Чеснок – это единственный достойный порядочный способ отпугнуть их. Но ты то зачем приехал сюда?
- Отпугнуть их? Кого их?
- Их. – Шляпкис кивнул на окно и насторожился. – Посмотри, окно зашторено или нет.
- Нет.
- Тогда подойди и посмотри в окно.
Псов встал, подошёл к окну и посмотрел.
- Никакого вида, - сказал он. – А раньше от тебя всю Москву можно было…
- Именно, но не в этом дело. Что ты видишь?
- Да ничего. – Псов зевнул. – Дома… Зачем они их так налепили?..
- А в доме напротив? – спросил Шляпкис.
- Что в доме напротив?.. Стой! Что-что? – Псов присмотрелся. Окна напротив были раскрыты, и была видна комната, класс скорее всего, на двух партах лежали голые девушки в соблазнительных позах. Увидев, что Псов смотрит в их сторону, они замахали руками.
- Ну и что? – спросил Псов и улыбнулся. – Обычные девки. Может проститутки.
- Обычные да необычные. Вот и живи после такого увиденного! – Шляпкис подошёл к окну и задёрнул шторы. – Иногда они там такое вытворяют. А ведь это какой-то элитный колледж! - Он обнял Псова за плечи, и они прошлись по залу. Они ходили по полутёмному залу, их шаги звучали гулко. Свет, пробивающийся кое-где сквозь шторы, отражался от паркета и играл кое-где на люстрах. Шляпкис всё время о чём-то думал и улыбался, иногда вдруг начинал нервно смеяться. – Невозможно не только работать, но и жить.
- Не понимаю, - говорил Псов. – Обычные девки. Нам ли бояться девок!
- Тише, – зашипел Шляпкис. - Необычные. - Ты б видел сколько им лет!  По рюмочке коньяка? – предложил он вдруг. – Как в старые добрые времена.
- Пожалуй, - Псов задумался, – по рюмочке.
- А то мысли вязнут в гуще серого вещества.
- Давно мы с тобой не разбавляли серое вещество.
- Давно. – Шляпкис достал бутылку коньяка и разлил коньяк по полному стакану. – Чтобы не мелочиться… Боже, от этого сухого закона у меня везде лежат бутылки. – Он улыбнулся. – Помнишь?…- и рассмеялся. – Стервь  Захарович!.. Моего бывшего?.. Теперь он Стервь Захарович! Большой человек! Дерьмо настоящее. Высший сорт. У-у, пальчики оближешь…
- С каких это пор ты стал критиканам!? Ты ж был всегда выше их.
- Да вот с таких, - Шляпкис опустил руку к полу. – Я, конечно, понимаю, что он еврей и его надо уважать, но… Ах, как я хотел бы быть евреем, ну хоть на мизинец.
- Мы все хотим быть еврем. – Псов задумался. – Но об этом некогда. Я тут всего на пару дней.
- Ты понимаешь, что и Шляпкис, и Кепк, и Соломонович это не просто так. – Шляпкис прищурил глаз и посмотрел на Псова.
- Диоген сидел в бочке и был самым счастливым человеком, - сказал Псов. – Ничего не писал. Сидел, смотрел и балдел. А Аристотель…
- Ну, дорогой, тут этот твой параллелизм неуместен. – Шляпкис поднёс стакан с коньяком к глазам, но посмотрел куда-то мимо. – Параллелизм не лучшая формула  счастья. Давай поговорим…
- Только не о счастье. Я тут всего пару дней, а ты…
- Ты предлагаешь напиться что-ли? – Шляпкис оживился.
- Ты против? - Псов посмотрел на часы.
- Кстати, о часах. – Шляпкис вздохнул и кашлянул. – Ну, как ты то поживаешь. – Он отпил из стакана. – У нас тут сухой закон. Ограниченный несколько: нельзя пить вне помещения, нельзя держать дома больше, не помню точно, чекушки водки, поллитра… Не помню. И это уже не блаж главарей этого государства, а суровая историческая необходимость. И пошла уже вера, что если на этот раз сухой закон пройдёт, то эта страна станет великой. Вот они там, - Шляпкис кивнул куда-то вверх, - и забеспокоились. Вот, - он показал Псову бутылку коньяка, - контрабанда из Франции… Ну, ты то как?
Псов пожал плечами.
- Молчишь. – Шляпкис разлил коньяк. – Да-а, и сказать то нечего. – Он задумался о чём-то и долго молчал - Но тебе я, пожалуй, скажу. – Он сделал небольшой глоточек - Да! – воскликнул он вдруг, - вспомнил, я попрежнему занимаюсь издательством псих-шизы. Талантов нет, но кое-что попадается. Позже покажу. Так во-от. – Шляпкис снова задумался. – Жену мою ты, конечно, не помнишь. Тогда была такая молодая девица. Я тебе никогда её не показывал, ты так здорово уводил чужих… Знаю, знаю, - он улыбнулся и махнул рукой. – Сами уходили с тобой. Сами. Так-так. Ты, наверно, - Шляпкис заглянул в стакан и чему-то усмехнулся, - помнишь, что дома у меня всё знает своё место: кофе там, чай вон там, водка здесь и так далее. И вот... вот уже несколько дней подхожу я к шкафчику, достаю баночку, завариваю, а это не бразильский, а арабийский. Пью, что-то не то. Ты понимаешь? И это уже не первый раз такие рокировки. По привычке тяну руку влево, там портвейн, делаю не глядя глоток из бутылки, а это дамский мускат. Фу-у-у! Кошмар! Ты улавливаешь?
- Интересно. Очень интересно, но кто-то мне уже об этом рассказывал. – Псов сделал глоток коньяка. – Это называется  «Эффект психологического дискомфорта». Так?
- Именно! – Шляпкис допил свой коньяк и налил снова. – Вот он, дедективчик. Но это ещё цветочки. Каждое утро ровно в семь я пью кофе, стоя в лоджии и глядя на город. Ну, такой ритуал. Я так сосредотачиваюсь и настраиваюсь на встречу с солнцем, настраиваюсь на всех этих бездарей, на всю эту погань, на эту чернь…Ты меня слушаешь? – спросил он вдруг.
- Да, и очень внимательно. – Псов сделал глоточек. – Давненько я ничего не пил.
- Ерунда.  – Шляпкис махнул рукой. - Но вчера утром после всех этих катаклизмов, о них потом расскажу, я пил кофе, сидя в кресле. Устал. Думаю, хрен с ними с обычаями, ритуалами и со всем. И вот, - Шляпкис кашлянул, оглянулся и подался чуть в сторону Псова и заговорил шёпотом, - ровно в семь нуль-нуль, только отстукали часы, на то самое место, где я должен стоять, падает что-то огромное. Треск, грохот! Я в шоке. Прихожу чуть-чуть в себя и вижу: на полу лежит двухпудовая гиря…
- Что-что? – Псов нервно рассмеялся. – Золотые гири что-ли?
- Я серьёзно. – Шляпкис сказал с таким выражением ужаса на лице, что улыбка с лица Псова исчезла мгновенно. Некоторое время они молчали. – И я вспомнил, - продолжил Шляпкис, губы его дрожали, - что неделю назад один наш самый главный талант вдруг утопился. На груди у него была записка « В моей смерти прошу винить!». Всё, больше ничего, восклицательный знак в конце. Его нашли на дне реки с… двухпудовой гирей на шее.
- Да ты что?! – Псов насторожился. Он вдруг вспомнил, что его мадам в Афинах решила вдруг заняться гиревым спортом.
- Самое печальное то в том, - Шляпкис нервно рассмеялся, – если кто хочет меня шлёпнуть, то самый захудалый снайпёр… вон сколько высоток напротив, я как на ладони. – Шляпкис ткнул рукой в сторону окна. – Ты зашторивал окна?
- Зашторивал.
- И как же ты их зашторивал? – Шляпкис нервно рассмеялся. – Посмотри, окна не зашторены.
Псов посмотрел на окна.
- Я точно помню, что зашторивал. – Он подошёл к окну. Хорошо было видно, как голые девушки в доме напротив сидели на столе и играли в карты. Увидев Псова, они замахали руками.
- Мистика! – Шляпкис налил коньяк и сделал глоток. – Кто отдёргивает шторы? Что? Не сами ж они двигаются…
- И часто такое?
- Да каждый день.
- Давно?
- Давно. Галюники? Да и ты вот убедился. В этом мире, в людском потоке этой жёлтой реки что-то происходит с жёлтой рекой. Мы не просто течём… Сначала я думал, что я сам незаметно для себя отдёргиваю шторы, чтобы подсмотреть, чем они там занимаются; ну, ты же знаешь, что подсматривать одна из основных сущностей человека, этого самого хомо…
- Мы просто переутомились. – Псов рассмеялся, прошёлся по залу и посмотрел в окно. – Следствие гиперперенапряжения. – Он помахал в окно рукой.
- И самому смешно. – Шляпкис тоже рассмеялся. – Это потоньше, чем двухпудовая гиря. Двухпудовая!
- Да, бред какой-то. – Псов задумался и отошёл от окна. – У меня есть один друг, почти как ты. Он держит сигареты в левом нагрудном кармане рубашки и правой рукой автоматически достаёт их. И вот недавно…
-…он суёт туда руку, а сигареты не там, - продолжил Шляпкис.
- Именно! Они вообще оказались в брюках. Когда такое произошло третий или четвёртый раз, он пошёл к врачу и тот…
- И что тот?
- Тот сказал, чтоб он пришёл на следующий день, а сам в этот же день уехал в отпуск.
-Да-а-а, - Шляпкис скорчил рожу. – Всё эти мелочи, но как тесная обувь. Что ты думаешь на этот счёт?
- Я? – Псов прошёлся по залу и снова подошёл к окну, помахал рукой голым девушкам и задёрнул шторы. – Что я думаю? Если ты помнишь, я всегда пользовался твоими набросками идей, обрабатывал, придавал им популистский вид и продавал, а все считали…
- Не принижайся, - остановил Псова Шляпкис. – Я тебе вот что скажу, - перешёл на шёпот Шляпкис. – Возможно, тут поговаривают, что произойдёт очередной передел мира. Кто их знает, что они там, мол, надумают в небесной канцелярии. А я думаю, - трагически заговорил он, - что никакого передела уже не произойдёт.
- Да, ты прав, уже ничего не произойдёт, сказал Псов.
- Произойдёт. – Шляпкис затрясся.
- Что? Что с тобой?
- Не знаю. – Губы Шляпкиса дрожали. – Но произойдёт. Я последнее время стал таким сентиментальным. Особенно, когда один. Постоянно плачу. И это я, который нашёл Атлантиду, который написал «Бунт разума», « Бунт чувств», который открыл, закрыл и снова открыл, но уже навсегда Платона… Как там Платон, кстати?
- А спрашиваешь, откуда я приехал!
- По глазам догадался. – Шляпкис улыбнулся. - Ты ж всегда мечтал с ним побазарить. И вдруг исчез. Куда? Ну, ясно, куда!
- Тот друг из истории с сигаретами в левом нагрудном кармане – грек, - сказал Псов. – Извини, что перебил. И что же произойдёт?
- Не знаю.  – Шляпкис всхлипнул. – Помнишь, ко мне приходили разные там люди, в основном олигархи, политики, они задавали разные вопросы и мы с тобой довольно удачно и смело отвечали. Помнишь?
- Было дело. – Псов усмехнулся.
- И только на один вопрос мы с тобой не ответили. О женщинах. – Шляпкис рассмеялся и прошёлся по кабинету. – А теперь вон все твои деятели и прочие, кто капусту сажает, кто пчёл разводит, кто червей кормит, но никто уже у руля…
- А есть чем править? – Псов усмехнулся.
- Есть. – Шляпкис приставил свой рот к уху Псова и шепнул: - Женщинами. – Он оглянулся. – Помнишь, они спросили после того, как мы ответили им на их сотни самых разных вопросов, они спросили: как управлять женщинами?
- Так ты меня за этим звал? – спросил Псов.
- Я? – Шляпкис изобразил на лице удивление. – Звал? Я никогда никого не зову. Я даже не звал тогда в тайге, когда попал в трясину…А разве ты не случайно здесь? Не проездом?
- Я получил от тебя письмо, в котором ты писал, что нужна помощь, приезжай немедленно, - сказал Псов.
- Я, - Шляпкис усмехнулся и помотал головой, - тебе ничего не писал. Разве я стал бы тебя впутывать в это дело? Как тебя вообще не отловили ещё…- Он рассмеялся. - Письмо при тебе?
- Нет, я оставил его на столе.
- Напрасно…
- А впрочем, стой, - Псов порылся в карманах, достал сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Шляпкису. – Я всё-таки в последний момент незаметно сунул его в карман.
- Незаметно? – спросил Шляпкис, разворачивая письмо. - А кто тебе его вручил?
- Китаец какой-то.
- И это моё письмо? – Шляпкис рассмеялся. – Почерк мой. Похож. Не спорю. Но! – он пристально посмотрел на Псова. – Ты что, стареешь?
- А что? – растерялся Псов.
- Ты помнишь, чтоб я когда-нибудь ставил точки? – Шляпкис рассмеялся.
- Что, что? – Псов вырвал у Шляпкиса письмо и пробежал взглядом по строчкам. – Да-а-а…
- Вот тебе и да-а-а, - улыбнулся Шляпкис. – Вместо точек я всегда писал слово «бля», за что меня…
- Точно. – Псов сокрушённо покачал головой. – Как же я не обратил на это внимание.
- Китаец! – Шляпкис зевнул. – Как они надоели эти китайцы. Ни выпить ни закусить не могут, и вообще… И ты вот так спокойно без маскировки добрался до меня и никто нигде?..
- Да насмотрелся я уже здесь у вас предостаточно, - сказал Псов.
- Насмотрелся! – Шляпкис усмехнулся. – И медведей на улицах видел?
- Каких медведей? Не видел.
- Насмотрелся! – Шляпкис ещё раз усмехнулся. - Каким временем ты располагаешь?
- Ну, если ты не звал меня, - Псов посмотрел на часы, - учитывая, что письмо липа, прямо сейчас бы и дёрнул отсюда. – Псов с опаской посмотрел по сторонам. - Причём, чем быстрей, тем лучше. Лучше вообще мгновенно исчезнуть. Ты можешь это устроить?
- Дёрнул бы. Успеешь. – Шляпкис задумался. – Ну, коль ты здесь, что ты думаешь о том, что я тебе рассказал?
- Да ты и сам…- Псов посмотрел в сторону окна и застыл с открытым ртом: шторы были раздвинуты. Потом он перевёл взгляд на Шляпкиса. Шляпкис смотрел в стакан с коньяком и качал головой. – Ты разыгрываешь меня! – нервно рассмеялся Псов. – Кто тут у тебя в комнате?
- Увы. –Шляпкис сделал глоток. – Если бы. Итак, твои мысли. Можем обговорить всё на пути в аэропорт.
- Да тут всё ясней ясного. – Псов взял бутылку коньяка и сделал затяжной глоток. – Неплохой коньячишко в вашей сухой стране. А ответ такой: женщины.
- Что? Женщины? Что женщины? – насторожился Шляпкис. – Ах, да, женщины. Как я об этом не подумал! Но у нас здесь кроме них ещё столько уродов…
- Вот даже как! – воскликнул Псов. – Ты так не говори. Надо поосторожничать. Давай собирайся, проводишь меня, по дороге всё обговорим. Если получится.
- Да, хоть ты и персона нон, но мы легко тебя отправим. – Шляпкис вдруг захихикал. – А знаешь, почему? Его величество – взятка! Взяточничество у нас достигло галактических размеров. Сейчас это называется деловой сделкой. Это правило хорошего тона. Ни один закон не работает, кроме закона о взятках. Абсолютный рекорд. Абсолютная демократия! Красота! Сказка! Я балдею. Если б ты на недельку задержался, я б тебе такую экскурсию устроил. Серое вещество достигло своего оргазма. Пошловато, но только так я могу адекватно выразиться. У нас в Этой Стране столько партий, что ого-го. – Шляпкис почесал затылок. – Народная игра, выборы называются. Разные группы людей, но чтоб не меньше трёх, это классика, объединяются в группы по интересам, образуют партию и вперёд на выборы! Сотни тысяч партий! А?! Я не слишком умничаю?
- Нет. – Псов снова посмотрел на часы.
- И ещё: наши умельцы, а мы на Кулибиных всегда богаты, научились делать яйца без курицы…
- Да ты что?!
- И теперь уже факт, что первые люди на земле мяса вообще не ели…
- Да ты что?!
- Да! Да! – Шляпкис улыбнулся. – Жизнь кипит, как черти в раю. А русские?
- Да ну их к чёрту… А что русские?
- Русский, то есть, местный мужик перевёлся. Теперь русский это и еврей, и татарин и теде.
– Так было всегда, - сказал Псов. - Может я не прав. Я не хочу ни о чём думать. Я уже так устал. Да! - Псов вдруг задумался. – Об этом я как-то не подумал. Вообще никакого значения не придал. – Со стаканом в руке он отошёл к окну и заглянул в щелочку между шторой и стеной. – Это уже закономерность. Казалось бы мелочь, - заговорил он задумчиво. – Кипит чайник, ты берёшь его правой рукой, левой берёшь чайничек для заварки, ополаскиваешь его кипятком…
- Зачем так подробно, я же уже, - заговорил Шляпкис. – Я понимаю, о чём ты сейчас…
-…потом с полочки над тобой, также не глядя, достаёшь баночку с твоим любимым чаем, насыпаешь, завариваешь. Здесь нет мелочей, понимаешь, всё в подсознании. Давай ещё раз прогоним ситуацию. Баночка с чаем вдруг оказывается не над головой, а в метре влево или вправо. Ты нашёл её, поставил на место, а она потом опять. - Псов посмотрел на Шляпкиса. – Как?
- Да я ж тебе только что об этом рассказал. Или почти об этом. Не знаю.
- То, что ты рассказал, это начало происходить и со мной с месяц назад.
-Да ты что! – На лице Шляпкиса появился ужас. – Может мы сами автоматически. Ну, старые уже и того. А?
- Нет. – Псов покачал головой. – Эта бомба дважды в одно место не попадает. – Это всё очень тонко. На такое способно только мерзкая сущность мужчин. Но! – Псов рассмеялся.
- Женщины?! – шёпотом спросил Шляпкис. – Ведь мерзкая сущность мужчин – это женщины.
- У меня только прислуга, одна девочка, моя преданная мадам и мой старый друг, которого я из проруби когда-то вытащил. Всё! – Псов пожал плечами. – И не надо так о женщинах. Там каждые полгода у меня новая жена. Я расстаюсь с ней, только когда уверен, что она беременна. Возвращаю её в вашу страну и выплачиваю ей вознаграждение только в том случае, если она рожает. По подсчётам у меня уже семьдесят шесть детей. А куда ещё девать деньги?
- Слушай, как тебя сейчас зовут? – Шляпкис рассмеялся.
- Лев я. Лев Тигранович! Ну и закончики у вас. – Псов рассмеялся. - Будем до конца жить по законам этой страны.
- Да-а-а, - задумчиво протянул Шляпкис, - наша Эта Страна, с большых букв, действительно великая. А ты знаешь, вот таких психологических штучек я могу привести тебе с тысячу. А? Поковыряешься?
- Не-е-ет. – Псов покачал головой. – Я, пожалуй, поеду назад.
- Это правильно. – Шляпкис сделал глоток из пустого стакана. – Трансцедентальное бытие – это не бытие. – Он подошёл к окну и пощупал материал штор. – Что там стена, какой смысл в стене, если ты знаешь, что за ней… Это уже проходили. Я, кстати, переиначил одну твою мысль: самое ужасное в жизни – это её смысл!
В это время зазвонил телефон. Шляпкис снял трубку и прислушался. Держа трубку у уха, он обошёл стол и сел в кресло, на лице его появилась загадочная улыбка, было заметно, что изнутри его что-то разрывает радостное, но он напряжением всех мышц лица сдерживает эту радость. Положив трубку, он упёрся взглядом в Псова. Долго смотрел, видимо, преодолевая удовольствие от непроизнесенной ошеломляющей новости и созерцания того, как Псов с нетерпением смотрел на него. - Сапожище помер, - тихо спокойно сказал Шляпкис.
- Сапогов что-ли? – спросил Псов.
- Теперь он был Сапожищем. – Шляпкис заглянул в пустой стакан. – Тяжёлая судьба. Так писать, как он… Ну обошёл его талант…
- А чем он известен-то?
- Собственно, - Шляпкис почесал в ухе, - литературного портрета у него и нет. Писал, что говорили, не замысловато, просто, стилистически выдержано, словарный запас велик и всё! Пожалуй, всё.
- Этого и достаточно. Уже сто лет, как это и есть главное.
- Так, да не совсем.
- Ремесленник?
- Все хорошие писатели пишут всё, что хотят, потом в законченную вещь вставляют то, что требует время, но так, чтобы этого не было видно…
 -То есть, одну и ту же вещь можно издавать в разные времена под разными соусами?
- Именно! Времена меняются, и в следующем издании можно изменить редакцию. Есть тысяча способов, как сохранить литературную значимость вещи. Но Сапожище! Пятк Пяткович! – Шляпкис обвёл чёрным цветом фотографию, лежащую на его столе слева. – Он не владел ни одним способом. Он…- Шляпкис задумался. – Теперь мне будет нелегко. Он был моей опорой. На его фоне я смотрелся. Он…- Шляпкис вдруг перешёл на шёпот. – Я тебе сейчас кое-что покажу. – Он хитровато подмигнул и достал из сейфа пачку бумаги с напечатанным текстом. – Это на, - он сделал многозначительную паузу, - на премию «Мировой шедевр столетия» потянет. Бестселлер! Шляпнул в свободное от работы время. Сначала я хотел в стихах изложить, но Сапожище сказал, что перевод в стихах не будет читаться так, как в прозе. И я…
- Так-так, - Псов подтянул к себе талмуд и прочитал наугад: «Он снял трубку и сказал: Алло, - и улыбнулся. Потом икнул, потом его лицо побагровело, из носа и ушей потекли кровь…» - Старо как мир, - улыбнулся Псов. – И не «потекли кровь», а…
- Можно было, конечно, написать «Потекли тонкие струйки крови», но именно «Потекли кровь»!
- Эхреализм. – Псов улыбнулся.
- Главное, Лев, что это первый раз на белый лист легло всё, что я хотел выложить, весь мой жизненный блеф, не испачкав белизну листа.
- Это интересно, но…
- Там тысячи «но». – Шляпкис покачал головой. – Это бесконечно, как хлеб и вино. А всё начинается…
- Кепк Соломо-о-онович! – перебил Шляпкиса нежный женский голос, в комнату просунулась  лысая голова, сказав, она бросила косой взгляд на Псова. – Там к тебе какой-то старичок. Впустить? – сказала голова, продолжая глядеть на Псова.
- Старичок? – Шляпкис почесал подбородок и кивнул Псову: – Я ж тебе говорил, счас попрут.
- Пусть войдёт, - сказал Псов.
В кабинет вошёл горбатый седой мужчина. Он долго смотрел на Псова, потом протянул руку Шляпкису и представился:
- Ский. – Он перевёл взгляд на Шляпкиса. – А-а-а,  Ккович! – Он долго тряс руку Шляпкиса. Потом он долго шарил по кабинету взглядом  и, не ответив на вопрос « Что тебе надо?», воскликнул: - Вот оно! – и упал в кресло. – Эх, старость не радость. Вот и пришёл последний ддррр, - прошептал он блаженно. – Читал, читал. Можно даже сказать, что листал. Прекрасный двадцатый и дрррр. – Он покачал головой, и наступила долгая пауза. Шляпкис вздохнул, Псов отошёл к окну. Шторы были отодвинуты. – Прекрасный этот да-а, - прошептал старичок. – Романа больше нет, как вы, как … Эй там у окна, ты согласен со мной? – крикнул он Псову.
- Во всём, - сказал Псов, глядя в окно.
- Ах, - старичок вытер слезу. – Особенно то, когда тормоз. Вы помните. Как секр и без ноги…
- Что тебе надо? – не выдержал Шляпкис.
- Столько лет прошло! – старичок сокрушительно покачал головой. – Но как сейчас. Реализм! Фриреализм.
- Короче, - сказал Шляпкис. – Наверно опять чушь принесли. Лев, - Шляпкис посмотрел на Псова, - ты представляешь, каждый день десятка два вот таких калек на правах старчелов…
- Ну зачем ты так, - простонал старичок. – Моя фамилия Ле Тун, через чёрточку. Ле-Тун.
Шляпкис вскочил, но тут же сел.
- Ле-Тун, - пропел старичок, - герой первой антиводочной эрве…. Вижу, что узнали, вижу. – Он захихикал. – Столько лет, и вот я вас…
- Покороче нельзя? – спросил Шляпкис.
- Можно. – Старичок открыл широко рот, вздохнул и, закрыв глаза, продекламировал:
Вот и ушёл Сапожище!
Глупо, нелепо, умно.
Кто же остался почище?
Ушла хоть подошва в говно.
- А? – Старичок посмотрел на Шляпкиса, потом на Псова. – А? – повторил он свой вопрос, потом двумя руками снизу закинул правую ногу на левую, закатал левую штанину. Левой ноги не было до самого пояса, алюминиевый протез. – А теперь, пьеса «На смерть Спожищи». Первая акта.
- Тише,  не надо, - прошептал с мольбой в голосе Шляпкис и подошёл к старичку.
- Ах ты, гад! – заорал старичок, и его удар алюминиевой ногой пришёлся вскользь по лицу Шляпкиса. Псов мгновенно накинулся на старичка, свалил его на пол и прижал его головой к полу. – Сволочи, сволочи, - стонал старичок.
-Что будем делать? – спросил Псов.
- Отпусти его, - великодушно сказал Шляпкис.
-Думаю, он сам не уйдёт, - сказал Псов.
- Вышвырни его, - сказал Шляпкис.
- Сволочи. Сволочи, - стонал старичок. – Мы вас! Да мы!
- Драма Лир! – крикнул Шляпкис.
В комнату вошла лысая женщина.
- Драма Лир, помоги нам. Вышвырни этого бестселлера куда подалее, - сказал Шляпкис.
Драма Лир подняла старичка и под его крики «Сволочи! Сволочи!» вынесла его за дверь.
- Тяжело тебе, - сказал Псов. – Ну, ты знаешь, с меня уже довольно. Как часто у вас рейсы в Европу?
- Не суетись, - сказал Шляпкис, взяв со стола пустую коньячную бутылку. – Этот ещё тихоня. Ерунда. Все люди сволочи – вечная тема, вечный тезис, вечная пища для всех. Да-а-а, - Шляпкис растянулся в кресле, - ты помнишь первую антиводочную революцию?
- Смутно. Я ещё в школу ходил.
- Одновременно было уничтожено миллиард сто миллионов бутылок водки. Я, тогда ещё совсем юный, но уже бесконечно талантливый поэт, это ещё до футбола было, написал серию блестящих антиалкогольных поэм. Тогда то я и сделал свою карьеру и загнал молодёжь в чистейшую речку Добродетель. Через очень короткое время эта речка, - Шляпкис рассмеялся и смеялся очень долго, - превратилась в грязное болото. Ты представляешь, миллиард сто миллионов! Каков ущерб! А как мораль пострадала! – Он схватился за голову. – Сколько умнейших людей полегло тогда за водку. Революция никого не спасла, лишь погубила. И вот тогда то я впервые увидел  людей. Вышел из редакции, это уже после тайги было, иду и вдруг в одно мгновение вижу – люди! Я тут недавно раскопал в словаре Даля слово «Люди»…Нет, не «человек» во множественном лице, а…
- Может всё-таки сходим к этим школьницам, - улыбнулся Псов. – А потом я на самолёт и ту-ту-у-у.
- Что ты меня всё время перебиваешь? – возмутился Шляпкис.
- Не хочу говорить о людях, - сказал Псов.  – Надоело.
- Хорошо. Об этом ты не хочешь. – Шляпкис задумался. - Подожди. Не хотел говорить, но не могу. Ты знаешь. – Шляпкис загадочно посмотрел в сторону окна. – Ты знаешь, что сейчас в литературе самое востребованное?
- Ну?
- Детский бестселлер!
- То есть?
- То есть: пишет ребёнок, ему семь, десять лет. Писун ещё, короче. Он пишет, как они, дети, какают, писают, как корчат морды и так далее. И всё это выходит миллионными тиражами и всё это расхватывается и зачитывается. А? Муси-пуси, писи-кака!
Псов с задумчивым видом прошёлся по кабинету и остановился у окна. Пожал плечами.
- А почему бы и нет, - сказал он через некоторое время. – Я хотел тебе ещё сказать, что как-то странно добрался до тебя… Я ж сбежал от моей бывшей…
- Лю Лю Лю! – Шляпкис рассмеялся. – Да я уже заметил на тебе следы её прикосновения.
- Именно. Но и к ней я попал более, чем странно. – Псов тяжело вздохнул. – Съел на базаре грушу. Сочная такая…
- Знаю, знаю. – Шляпкис рассмеялся. – Ох, уж эти грушки!
 – О времена! Так что, сходим к этим школьницам? – Псов подошёл к окну.
- А почему бы и нет, мне просто интересно, что всё это значит. Лев, чтоб я без тебя делал?! – Шляпкис спрятал свой бестселлер в сейф. – Но сначала аля фуршетик по поводу встречи?! Я весь в чесноке. Я иногда его просто жую и выплёвываю. Женщин это отпугивает хорошо. Тут есть одно местечко. Я там давно уже не был. Драма Лир! – крикнул он вдруг. В комнату вошла лысая женщина.  – Драма Лир, мы тут отлучимся… кстати,- он показал на Псова, - мой старый лучший друг, Лев. Таких великих и необычных нет ни везде.
- Везде нет, - поправил Псов и посмотрел на Драму Лир. Лысая, рыжая и толстоватая, - подумал он. – Будь осторожен. Где – то  ты её видел.
- Нет нигде. -  Драма Лир улыбнулась Псову, чуть приоткрыв рот. Но Псов сумел разглядеть абсолютно белый оскал.
- Может Драма Лир составит нам компанию, - сказал Псов, а в голове пронеслось: - Зачем ты это сказал? Охрана. Преданная охрана. Вспомни! – В голове зашевелились  воспоминания.
- Да, конечно, как это я сам не догадался, - залепетал Шляпкис. – Это кстати, тем более, что Драма Лир не только секретарша, но ещё психиатр, друг и тедедеде.
- Я и не знаю, - замялась Драма Лир. – Удобно ли? Ведь вам наверняка есть о чём поговорить… наедине.
- Нам не о чём говорить, - сказал Шляпкис. – Тем более, у нас темы разговора абсолютные, ничего личностного, и умный третий нам только в радость. Крепкие напитки надо разбавлять. Нас должны слышать все! – Он рассмеялся.
- Ну-ну. – Драма Лир покачала головой и улыбнулась краем рта. – Хорошо, но не надолго. У меня ещё очень много, - она посмотрела на Псова, - дел.
- Хорошего понемножку. – Шляпкис рассмеялся. – Ты знаешь мой последний афоризм? – спросил он Псова. – Чем сильнее пресс, тем мы сплочённей.
- Я слышал это от одного грузина лет двести назад, - сказал Псов.
- Новое это хорошо забытое, - рассмеялся Шляпкис.



8. ПИВБАР  « НА РЕПИНА»

Они втроём вышли на Площадь. Гул автомобилей, свет фар и тьма. На Площадь выходило пять улиц, автомобили въезжали на Площадь, двигались по круговой дороге и разъезжались. Стоянка на Площади была запрещена. У дома Шляпкиса стоял автомобиль аля старая Волга. Шляпкис усадил Псова и Драму Лир на заднее сидение, сам сел за руль.
- Я думаю, что бар «На Репина» будет кстати, - сказал он.
- «На Репина»? – спросил Псов.
- Да-а, - Шляпкис направил автомобиль вдоль тротуара. – Там меня уже основательно забыли и думаю, - он посмотрел по сторонам и, резко развернувшись, направил автомобиль против движения.
- Что ты делаешь? – воскликнул Псов.
Драма Лир захихикала.
- Немного адреналинчику не помешает, сейчас так модно, - сказал Шляпкис. Его автомобиль описал круг и влился в общий поток. – Надо побыть в неизвестности, хотя бы одну ночь.
- Кепк Соломонович, сделай музон, можно старую попсу, - сказала Драма Лир.
- Есть, - сказал Шляпкис,  включил музыку, и дальше они ехали молча. 
На одном из перекрёстков образовалась пробка.
- Что может быть лучше полуночной пробки, - сказал Шляпкис. - Надо было через мост Шаляпину поехать. - Он выругался.
- Да там не лучше, - сказала Драма Лир. – Я ехала там вчера.
- Да уж. – Шляпкис сплюнул в окно.
- А что, уже полночь? – Псов посмотрел на часы. – Я совсем потерял чувство времени. Полночь!
В это время из впереди стоящего  автобуса вывалился молодой человек, он неудачно упал на спину и ударился головой об асфальт, но не успел он даже сделать попытку подняться, как из автобуса выскочил худой как щепка старик и ударил его ногой в голову. Молодой человек дёрнулся и через мгновение приподнялся. Из автобуса тем временем выскочило еще несколько пассажиров – стариков и старух безнадёжно старых, и все они били молодого человека по голове кто чем. Каждый вкладывал такую силу, чтобы, видимо, его удар для молодого человека стал последним, решающим. А одна старушка с крючковатым носом – самая антикварь – старалась между ударами в голову вставить удар ниже пояса. Чем дольше держался молодой человек, тем яростней и многочисленней становилась толпа стариков, они уже стекались со всех сторон. Били молча, лишь покряхтывали.
- Не повезло бедняге, - сказала Драма Лир.
- Надо прекратить это безобразие, - сказал Псов и взялся за ручку дверцы.
- Сиди на месте, - скомандовал Шляпкис. – Тоже мне рыцарь. С тобой рядом дама сидит, лучше б её колено погладил. – Шляпкис улыбнулся Псову в зеркало.
- Дикость, - сказал Псов. – За это короткое время, что я здесь, это уже вторая картина.
- Безобразие, - сказала Драма Лир. – Куда стражи порядка смотрят.
Молодого человека тем временем начали раздевать.
- Я не могу на это смотреть, - простонала вдруг Драма Лир.
- Это мы сейчас. – Шляпкис, вертя головой в разные стороны, сумел вырулить на тротуар и медленно объехал толпу, которая, приветливо улыбаясь, уступила ему проезд.  – Сидите и молчите, - нервно сказал он, когда они объезжали толпу. После толпы он притормозил, быстро сделал в блокноте несколько записей. Вздохнул. – Ему мы уже не помогли б ничем. Знаешь, что это за толпа?
- Кто-то мне уже говорил. – Псов задумался. – Старикашки?
Шляпкис почесал лоб, задумался, взглянул в зеркальце на удаляющуюся толпу, несколько раз вздохнул.
- Ну хорошо, - сказал он и перешёл на шёпот, - это старчелы. Старые человеки. За ними будущее. Вершина демократизации Этой Страны.
Псов вдруг рассмеялся.
- Это не смешно, – оборвал его Шляпкис.
- У него нервы, - сказала Драма Лир.
- Так успокой его, - крикнул Шляпкис. – Можно прямо здесь.
- Я спокоен, - сказал Псов, вытирая глаза. – Старость – это не смешно.
- Я не о старости, - сказал Шляпкис. – Это не старость. Это…- Он задумался.
- Кепк Соломонович, а куда стражи…- Драма Лир не договорила, Шляпкис перебил её:
- Там, где развлекаются старчелы, никаких стражей не бывает. – Шляпкис съехал на дорогу. Медленно, но продвигались вперёд. – Это такие люди…Ничего плохого сказать о них не могу. Ну, бьют! Ну и что? Опасаться их, конечно, надо, как любую организованную какой-то идеей толпу. – Он оглянулся на Псова. – Особенно тебе, Лев. Они не любят молодящихся будущих стариков. – Он перевёл взгляд на Драму Лир. – И тебе.
- Смотри вперёд, - сказал Псов.
- Смерть в автокатастрофе – это самый последний писк! – Шляпкис прибавил газу и в притирку с огромными фурами помчался вперёд.
- Ты подействовал на него, - шепнула Драма Лир, наклонившись к Псову. – Он помолодел на сто лет.
- И мне тоже, - крикнул Шляпкис. – Все преуспевы у них на крючке.
- Что за преуспевы?
- Это их жаргон. Преуспевающие. Как я, как ты. Хотя…Ты то кто сейчас?
- Поговорим в баре. – сказал Псов.
- В баре так в баре. – Шляпкис кинул на Псова вопросительный взгляд. – Все думали, что мир бурно покатится по пути развития, а он замер.
- Затаился.
- Затаился. Технологический рост достиг своего насыщения. Именно!..  Вот мы и приехали.
В баре «На Репина» было многолюдно. Шляпкис показал лысому официанту ладонь, на ней было что-то изображено, и официант провёл их в самую полутёмную кабинку. Из кабинки хорошо был виден весь зал. Все столики были заняты.
-Хорошо! – Шляпкис упал на стул и сказал официанту: – Всего понемногу и печёных крылышек в соусе этих сволочей.
- И все щупальцы дохлого осьминога, - сказала Драма Лир. Она села напротив Псова.
Сидели некоторое время молча. Псов задумчиво смотрел куда-то мимо Шляпкиса в зал. Драма Лир смотрела то на Шляпкиса, то на Псова.
- Пьяный это процессуально философское понятие, - сказал вдруг Шляпкис.
- Что, что? – Псов улыбнулся.
- Это последнее открытие практической психологии. – Шляпкис посмотрел на Драму Лир и чему-то улыбнулся. – Пьяная особь это особь, поведение которой не адекватно по отношению к окружающей обстановке. Окружающая обстановка это всё, что движется и не движется, всё, что думает. Адекватность это…
- Сейчас он перечислит сотни три признаков адекватности, - сказала Драма Лир. – Скучно, мальчики.
- Есть и количественное определение пьяного человека, оно рассчитано на среднего. Средний человек может выпить сорок грамм водки, стакан портвейна и не быть пьяным. Есть прибор, который определяет, сколько и чего особь выпила. Ты, кстати, его и изобрёл.
- Было дело.
- Скучно, мальчики.
Официант принёс бутылку водки и три стакана.
- Ну, наконец-то, - оживился Шляпкис. – И самое последнее достижение человеческой мысли: пьяный - это национальность.
- А как же сухой закон? – Псов кивнул на бутылку.
- Это уже почти расизм. Это отдельная тема, - сказал Шляпкис. – Ну, нечего киснуть. Сегодня такой день. – Он разлил водку по стаканам. – За тебя Лев.
Шляпкис и Псов чёкнулись и поставили стаканы на стол. Драма Лир подержала стакан в руке, усмехнулась и тоже поставила на стол. Официант принёс три огромных жареных окорочка и мандарины.
- Слыхал, - обратился он к Шляпкису, - Сапожище помер.
Шляпкис покачал головой. Официант загадочно улыбнулся, посмотрел куда-то вверх и удалился.
- Знаешь что? - сказал Псов, посмотрев по сторонам.
- Что? – улыбнулся Шляпкис. – Драма, ты хоть знаешь, кто перед тобой сидит?
Драма Лир отрицательно покачала головой и начала чистить мандарин.
- Ну, как бы тебе сказать…- Шляпкис задумался, сморщив лицо. – Сапожище? Нет, не то…
- Я только вижу, что он какой-то таинственный. – Драма Лир улыбнулась Псову и начала есть мандарин.
- Если она твоя секретарша, - Псов посмотрел на Драму Лир, - то почему она зашла к тебе с улицы?
- То есть? – удивился Шляпкис. – Когда? Что?
- Когда этого психа представляла.
- Какого психа?
- Ского.
- А-а-а. – Шляпкис рассмеялся. – Все три этажа чёрной двери мои. Я выкупил их. Я один на этаже. Мог бы и больше выкупить, но я не глобалист.
- Такое впечатление, мне показалось, что, когда она появилась, ты увидел её первый раз, - шепнул Псов на ухо Шляпкиса.
- Да? – шепнул Шляпкис и взглянул на Драму Лир. – Ты понимаешь, Сапожище помер, - сказал он громко.
- Ты всегда подбираешь брошенных кошек, - громко сказал Псов. – Помню твой кошачник, помню.
- Ты не справедлив, - обиделся вдруг Шляпкис.
- Несправедливость это когда бьют слабого, а он кричит, что это несправедливо. Не ты ль писал? – Псов рассмеялся.
- Сейчас у меня это справедливость.
- Ты всегда такой таинственный? – спросила вдруг Псова Драма Лир.
- Я? Таинственный? – Псов пожал плечами. – Наверно работа такая. – Он посмотрел в бар. Там было многолюдно. И вдруг ему стало страшно. Стоп, - пронеслось у него в голове. – Почему так много женщин? – Он присмотрелся повнимательней: ни одного мужчины. – Это, случайно, не женский бар? – спросил он.
- Нет, – мгновенно ответил Шляпкис. – Ты же знаешь, как я не люблю толпу женщин. Женщина красива, когда она одна, ну две. А когда толпа… - За женщин! – Он поднял стакан, они чёкнулись с Псовым и, не отпив, поставили стаканы на стол.
- Что-то не, - сказал Псов.
Шляпкис почесал нос, потом лоб.
- Да-а-а, - протянул он.
В кабинку вдруг вошла старенькая женщина, она была ярко накрашена, в ушах огромные серьги, на руках браслеты и кольца.
- Рухлядь-пресса, - представилась она, сверкнув белыми зубами. – Как ты относишься к гибели Сапожище? – она посмотрела на Шляпкиса.
- Он умер, - сказал Шляпкис.
- Очень интересная мысль, - сказала старенькая женщина. Она задумалась. – Эту мысль можно и продлить и  продать, - обрадовалась она вдруг. - Можно даже сказать, что он подох. А!?
- Вот видишь, - сказал Шляпкис Псову. – Иди, - он показал старенькой женщине на выход, - дай мне пообщаться с другом.
Старушка ушла, и тут же появился лысый официант. Он расставил на столе тарелки  с чем-то красным, а Драме Лир подал тарелку с зелёными верёвками.
- Стой, - сказал ему Псов. – Закажи, пожалуйста, ближайший самолёт в Европу. – Он протянул официанту деньги. – Не торгуйся… Стой! – Он обратил внимание на руки официанта. Потом очень пристально посмотрел в лицо. – У тебя вообще-то рыжий цвет волос? – спросил он.
- А что, рыжие не в твоём вкусе? – вмешалась в разговор Драма Лир.
- Не в моём вкусе плоскодонки, - улыбнулся Псов.
В глазах Драмы Лир промелькнула злая улыбка.
- Поосторожней, - шепнул ему на ухо Шляпкис. – Давайте выпьем! – Он поднял стакан. – За!.. За всех! – Он поставил стакан на стол и сказал официанту. – Принеси ещё две бутылки и счёт.
Официант ушёл.
- Странная баба, - сказал ему вслед Псов и посмотрел в зал. В зале он разглядел ещё  несколько лысых женщин.
- Расслабься, - сказал Шляпкис. – Надо расслабиться.
- Иногда надо расслабиться, - улыбнулась Драма Лир.
- Да! – воскликнул Псов. – Расслабляться надо.
- Как-то раз, когда я ещё вёл отдел поэзии… - Шляпкис посмотрел в зал. – Давайте лучше выпьем!
- Ты знаешь, почему он не пьёт? – спросила Драма Лир. – У него ещё очень много поэтических споров и драк. И может быть уже сегодня.
- Поэзия опять в моде? – улыбнулся Псов, глядя на Драму Лир. С такой секретаршей я б не сработался, - подумал он. – Она создана для отдыха.
- А он хочет покинуть главную редакцию страны, - сказала Драма Лир. – Ты должен отговорить его.
- Я никому ничего, - сказал Псов. – Я сам бросил всё, чтоб капусту выращивать.
- Это всё - время, - заговорил Шляпкис пьяным голосом. – С ним-то что-то неладное. Оно то убегает вперёд, и тогда ты один. Одиночество! То вдруг ни с того ни с сего пятится назад, с трудом, но пятится, и тогда ты совсем один. А иногда так хочется поваляться на диване из жёлтых листьев и послушать Вивальди. И тусклая луна по небу летит, как кубок вина всё в мире пьянит. А вы знаете, - Шляпкис открыл глаза, они были полны слёз, – я заметил, что луна – это больше, чем луна.
- Это уже давно было замечено, - сказал Псов.
- Это у него писательский оргазм начинается, - усмехнулась Драма Лир.
- И без этого ему…- Псов не договорил.
- А вы знаете, почему о луне говорят только ночью? – спросил Шляпкис.
- Потому что днём её не видно, - сказала Драма Лир.
- Правильно! – закричал Шляпкис. – В этом-то и состоит весь поэтический парадокс поэтичности луны.
- Я всегда говорил, что Вивальди и Бахи тебе противопоказаны. – Псов посмотрел в зал, хотел ещё что-то сказать, но в кабинку вошла женщина в огромных тёмных очках, всё было открыто, грудь была прикрыта красной повязкой, на пупке была татуировка, изображающая отрезанную мужскую голову, короткую юбку представлял широкий солдатский ремень.
- Я так, - выдохнула она ароматом жасмина, – на секунду. Слыхал, ты? - обратилась она к Шляпкису. -  Сапожище убит!
- Сапожище умер, - возразил Шляпкис.
- Да вы что! – возмутилась женщина, - сговорились тут что-ли. Сапожищи не умирают…
- Ещё как умирают, - сказал Шляпкис.
- Да убили его, - заорала женщина.
- Пошла вон, - сказала ей Драма Лир.
- Ой, как плохо они играют. Ой, как плохо они играют, - запричитал Шляпкис.
- А ты, - Драма Лир посмотрела на Псова, - не прав. Вивальди всегда и для всех хорош.
- Ты любишь музыку? – спросил Псов и сам ужаснулся. Какого чёрта ты с ней тут, - пронеслось у него в голове. – Это ж омут…
- И музыку тоже, - улыбнулась Драма Лир. – Но сейчас не до музыки. У нас есть дела поважней. И на что только такие, как ты, тратят свои головы!
- Да, - Шляпкис вздохнул. – Я знаю, что мне Вивальди противопоказан. И луна тоже.
- Вивальди всем противопоказан, - сказал Псов и подумал:  Что ты говоришь?
- Ты, наверно, железный мужчина. - Драма Лир бросила на Псова нежный взгляд.
- Он железный мужчина? – Шляпкис усмехнулся. – Да он трижды, понимаешь,  трижды  железный мужик. – Шляпкис вдруг в одно мгновение опьянел полностью. Он попытался подняться со стула, но не смог.
Псов и Драма Лир переглянулись.
- Я, понимаете, ещё одну музыку люблю. – Шляпкис пьяно улыбнулся и вдруг спросил: - Лёва, ты меня не бросишь здесь?
- Ну, конечно. – Псов посмотрел на Драму Лир.
- Лёва, ты меня не бросишь здесь? – всхлипнул Шляпкис. – И тут меня знают. Везде!
- Тебя, Кепк Соломонович, к телефону. – Официант появился так неожиданно, что даже пьяный Шляпкис вздрогнул. С трудом и с помощью официанта он поднялся и выбрался из кабинки.
- Удивительный человек, - сказала Драма Лир, откинулась на спинку стула и закинула ногу на ногу.
- Да, он. – Сказал Псов и посмотрел в зал. Народ там гудел во всю.
- Я боюсь за него, - сказала Драма Лир.
О чём это она? – подумал  Псов, глядя на Драму Лир, потом он перевёл взгляд в зал, и внутренний голос вдруг зашипел: - Уходи! Надо бежать!
- Да, я боюсь за него, - повторила Драма Лир.
- Вам то что? – сказал Псов, глядя по сторонам, стараясь быть безразличным.
- Такого патрона я нигде не найду, - сказала Драма Лир.
- А за меня вы не боитесь? – спросил Псов. Что ты несёшь?! – ужаснулся он.
- Не прошло и минуты, как ты дважды мне выкнул, - с угрозой в голосе произнесла Драма Лир.
- Что так не несут билет? – Псов сделал вид, что не расслышал слова Драмы Лир. – Что там в Европе, интересно.
- В Европе? – Драма Лир рассмеялась.
 Их взгляды встретились. Посмотри в зал, - говорил себе Псов. – Посмотри ещё куда-нибудь. Отведи свой взгляд. Оторвись от неё! Ну! Не смотри на неё. – Но он продолжал и продолжал смотреть на неё. Сколько это длилось?!
Вернулся Шляпкис. Вид его был более, чем растерянный. Но трезв он был абсолютно.
- Что-то случилось? – спросила Драма Лир.
- Ничего особенного, - чуть заикаясь произнёс Шляпкис. – Нно я вввынужден ввас попопокинуть.
- Что-то случилась? – повторила Драма Лир свой вопрос.
- Ме ня на зна чи ли пред се да те лем ко мисс си и по ор га ни за ци и по хо рон Са по жи ще, - по слогам произнёс Шляпкис, в конце фразы его голос дрогнул. Он взял со стола стакан с водкой. – Вот так всегда, стоит только посмотреть себе под ноги, как сразу в грязь и хрясь. – Он выпил. – Я устрою гротесковые  похороны. Это будет ещё тот гротеск. Я пошёл. Меня не искать. – Отойдя от стола, он оглянулся и сказал Драме Лир: - Учти, сука, - он кивнул на Псова, - он вооружён и очень опасен.
Шляпкис ушёл.
- Одну минуту, - сказал Псов и выскочил из кабинки. Он догнал Шляпкиса. – Я тебе нужен?
- Нет, - сказал Шляпкис.
- Я видел в зале мою старую плоскодонку, - сказал Псов. – Что мне делать?
- Смываться! – сказал Шляпкис. – Что ещё делать! Нет, лучше  поставь ей хороший киль! – Он расхохотался.
- На моей плоскодонке даже с килем далеко не уплывёшь, - сказал Псов. – Хочу тебе сказать, что после того, как ты вытащил меня из проруби, ты потом только и делал, что кидал меня. Вот как сейчас.
- Да, кстати, - Шляпкис кивнул на кабинку, - она глуповата, считает меня величайшим поэтом всех времён…
- А Пушкин?
- И Пушкина тоже. Но Пушкин уже староват. В молодости она занималась штангой, но после того, как уронила штангу на судей, перешла в гиревой спорт. Короче. С ней можно неплохо… Ну, счастливо! – И Шляпкис исчез за дверью, оставив Псова в глубокой задумчивости. Псов нерешительно вернулся в кабинку. Сел сбоку и понаблюдал за Драмой Лир. Она нравилась ему ещё больше, особенно в этот момент в профиль, и коленки.
- Я хочу выпить за тебя, - сказал Псов после долгого молчания и подумал: Пьянеешь?
- За меня так за меня, - улыбнулась Драма Лир.
- Чем глупей женщина, тем лучше, говорил Шляпкис, - сказал Псов.
- Что это с ним?
- Что? Он бесится.
- Отчего же?
- В нём вдруг заговорил один из основных инстинктов: инстинкт продолжения рода. А ему уже ого-го.
- Дети что ли? – Драма Лир рассмеялась.
- Похоже. – Псов мрачно посмотрел в зал. – Жена у него красавица, но бездетная. А может и он, - предположил Псов.
- Он, - утвердительно кивнула Драма Лир. – У тебя самого то сколько детей?
- О чём мы спорим! – Псов улыбнулся. Боже, - подумал он, - таким идиотом я себя ещё не чувствовал, даже во времена Великого Базара. – Я хочу выпить за тебя. Жизнь коротка, а жизнь ещё короче!
- Цитируете Шляпкиса? – Драма Лир задумчиво улыбнулась. – Да, скоро и он станет эпохой.
- Не понял, - насторожился Псов.
-Что ты знаешь о старчелах? – спросила вдруг Драма Лир.
- Старые человеки, - улыбнулся Псов. – Это…- Он вдруг почувствовал, как начала тяжелеть голова. Не может этого быть, - подумал он и его мозг лихорадочно заработал. – Я сейчас… в туалет. – Он вышел из кабинки под насмешливым взглядом Драмы Лир. Нашёл лысого официанта. – Дружище, - обратился он к нему с мольбой, - ну что там с самолётом.
- А-а-а, с самолётом. – Официант наклонился, и Псов невольно увидел обнажившуюся женскую грудь. Чёрт! – успел он подумать. Официант достал из сопожка билет. – Пожалуста. Оформление на предъявителся. Рейс, - он посмотрел на часы, - через два часа. Приятного рейса! - На лице официанта появилась ехидная улыбка.
Псов взял докумены и… вдруг спросил.
- Ты женщина?
Официант только кокетливо улыбнулся.
Когда Псов вернулся в кабинку, Драма Лир смотрела в зал. Псов тоже посмотрел в зал. Толпа резвилась под оглушительную музыку, худенький мальчик, стоя мостиком, подпрыгивал, а длинноногая девушка под такт музыки махала над ним своими ногами.
- Чёрт! – шепнул вдруг Псов, слово вылетело само. Это же таксистка из аэропорта, - с ужасом подумал он, глядя на профиль Драмы Лир. – Та яркая блондинка, от которой мы оторвались... Бежать! Бежать…
- Купите цветочки! – В кабинку вошла огромная рыжеволосая девушка с корзиной цветов.
- И вы штангистка?! – Псов захохотал.
- Не надо грубить, - сказала цветочница.
- Я беру всё!
- И как только люди влюбляются осенью, - сказала цветочница, ставя на стол корзину.
- Любви все осени покорны, - сказала Драма Лир. – Под осенний лист всё идёт.
- Фу-у, - цветочница скорчила лицо.
Псов улыбнулся. Чему ты лыбишься? О какой осени они тут говорят в разгар лета?  – подумал Псов. Драма Лир тем временем прошуршала листьями. Псов поспешил за ней, он почувствовал в руке шёлк её колена, присмотрелся: это был кусок половой  тряпки. Это символ, - подумал Псов. – А деньги?..
- Счёт! – крикнул он. – Официант, счёт! – Он встал, пошёл к выходу и столкнулся с официантом. Официант, взглянув на Псова, изменился в лице. – Я сейчас. Я на минуту, - шумело в голове Псова. На лице официанта появился ужас, и он выскочил из кабинки. -  У меня самолёт через два часа, – подумал Псов и улыбнулся Драме Лир, он видел, как она напряглась и привстала. Дальше всё произошло самопроизвольно: облокотившись на стол, Псов схватил бутылку, сделал вид, что делает глоток из горлышка и, поймав момент, когда  Драма Лир оглянулась в зал, ударил её бутылкой по голове. Она медленно опустилась на стул, посидела немного и рухнула под стол. Так будет с каждой, кто посягнёт на мою свободу, - произнёс Псов мысленно. Выйдя из кабинки, он зачем-то пересёк зал, кидая во все стороны: - Я сейчас, я сейчас.
- Лёва! Лёва! – долетел вдруг до него откуда-то сзади женский голос
 Быстрей! – крикнул себе Псов. – Ещё быстрей! – Выскочив из бара, он посмотрел по сторонам и  побежал вдоль дороги с криком: - Такси-и-и!


9. ДОМОЙ

Остановилось такси красного цвета.
- В аэропорт, - сказал Псов, усаживаясь рядом с таксистом.
- Есть в аэропорт, шеф, - сказал женский голос. За рулём сидела пожилая толстая женщина. На ней был чёрный спортивный костюм, тапочки на босу ногу, волосы коротко подстрижены.
- А-а-а … ты уверена, что ты таксист? – спросил Псов.
- Уверенности у нас навалом, - ответила таксистка.
- Тогда поторопись, – сказал Псов. – Я итак уже  потерял массу времени. Уже и солнце восходит. – Он посмотрел на показавшийся где-то над домами красный диск солнца и пропел: – До-мой! До-мой!
- Время не имеет массы, - сказала вдруг таксистка. – Закон всемирного тяготения на время не распространяется.
- Пожалуй, - Псов посмотрел на часы, - логично. Я уже, наверно, ничему не удивлюсь тут у вас… у этой, - он улыбнулся, - нет с большой – в Этой… Логично? – Он потёр лоб. – А сколько, извини, тебе лет?
- Не надо извиняться. – Таксистка резко повернула вправо и помчалась, обгоняя всех с правой стороны. – Можете «на вы» и по-разному.
- Хорошо. На вид вам лет семьдесят, - сказал Псов.
- Верно, - сказала таксистка. – Почти столько, сколько и вам. Пятьдесят пять.
- Я не был в этой стране очень много лет, и…
- Знаем. Тут вас уже обыскались. Надо ж такое учудить!
- И кто ж меня обыскался?
- Да одна ваша бывшая чего стоит!
Псов рассмеялся и тут же насторожился.
- Бывшая!..  А ты откуда знаешь? Да откуда вы все всё знаете?! – возмутился вдруг он.
- Пользуемся известной теорией шлюхов. – Таксистка вздохнула. - Так, не были много лет и…Что и? – Она мельком взглянула на Псова.
-И? – Псов пожал плечами. -  Да так, показалось.
- Что показалось?
- Неважно.
- И всё-таки, - настаивала таксистка.
- Очень много женщин появилось, - сказал Псов. – Везде одни женщины.
- Везде да не везде, - вздохнула таксистка. – Но заметили вы правильно. А знаете, почему везде… почти везде.
- Догадываюсь.
- А знаете, почему так называемые мужики не везде?
- Догадываюсь.
- Вы осторожны, и это похвально. Женщины это могут оценить.
- В этой стране женщины всегда были меньше, чем женщины, –  сказал Псов.
- Именно! – крикнула таксистка, остановила автомобиль и уткнулась в руль. На глазах её блеснули слёзы.
- Что с вами? – спросил Псов.
- Ничего. – Таксистка быстро смахнула слёзы, откинулась на сидение, и такси снова помчалось по дороге. – Бывает. Ерунда.
Впереди показался шлагбаум, мужчина с автоматом в зелёной униформе поднял руку. Остановились рядом с ним. Мужчина  приоткрыл дверцу и сказал:
- Московская таможня. Что везём? – его взгляд пробежал по салону такси.
- Ничего, - ответила таксистка.
- Это что такое? – мужчина ткнул автоматом в Псова.
- Игрушка.
- Что за чёрт! – возмутился Псов.
- Говорящая игрушка, - добавила таксистка.
- А разрешение есть на вывоз говорящих игрушек.
- Конечненько. – Таксистка протянула мужчине какой-то лист.
- Так-так. – Он пробежал по листу глазами. – Скоро всё вывезут из столицы нашей любимой родины, сволочи,- зло сказал он. – Не похоже на игрушку. – Он приблизил своё лицо к лицу Псова. – А ну-ка дыхни!
Псов дыхнул.
- И точно игрушка, водкой пахнет, - сказал он, приложил ладонь к козырьку, улыбнулся и сказал: – Счастливого пути.
Проехали всего метров пятьдесят, и их снова остановил точно такой же мужчина.
- Российская таможня, - весело крикнул он. – Что везём? А-а-а, говорящую игрушку. Скоро замусорим всю страну этой гнилью. Счастливого пути.
После таможен некоторое время ехали молча.
- Что это там? – спросил Псов, он посмотрел куда-то вправо от дороги.
- Это? – Таксистка мельком взглянула в том направлении. – Маршистки. У них каждый день марш.
- Маршируют! – Псов усмехнулся и прочитал: - «Долой мужчин! Хотим быть бабами!» – Он рассмеялся.
- Это уже не смешно, - резко сказала таксистка. – Было смешно. О! Подберём попутчиков. Всё дешевле будет.– Она резко затормозила. Дверцы с двух сторон открылись, и рядом с Псовым по обе стороны сели две женщины. Поехали.
- Дела-а-а. – Псов зевнул.- Тесновато как-то.
- С женщинами не бывает тесно, - сказала таксистка.
Псов посмотрел на попутчиц и перевёл взгляд вперёд на дорогу.
– Постой! Эй! – Что-то необычное в пейзаже за окном бросилось ему в глаза. – Что за чёрт! Куда мы едем?
- Далеко, - ответила таксистка.
Псов дернулся, пытаясь оглянуться, но попутчицы сдавили его с двух сторон.
- Нам в пансионат Бриз, - сказала одна из попутчиц. – А тебе, жених, куда?
- Мне в аэропорт, - сказал Псов.
- О, да это ж в другую сторону, - взвизгнула вторая попутчица.
- Эй, таксистка! – крикнул Псов и почувствовал, как его крепко сдавили. Пошевелиться он не мог. – Останови, я выйду. Мне в другую…
- Будешь двигаться, будет больно, - сказала  первая попутчица.
- И может даже очень, - сказала вторая.
  Псов с тоской посмотрел за окно. Однообразный пустынный пейзаж. Что за чёрт, - подумал он. И вдруг…Он шепнул в ужасе:
- Деревья.
- Что деревья?
- Ни одного дерева! Пустыня. Даже не степь. Ни травинки. А где ж Подмосковье с его берёзками?
- Берёзки анахронизм, - сказала попутчица слева.
- Берёзки для дураков, - сказала попутчица справа.
- Еле от милиции отвертелись, - сказала попутчица слева.
- У них сегодня демарш, - сказала попутчица справа.
- Видела я их, - сказала таксистка. – Ты знаешь, мужик, у этих милиционеров наших четыре главные ценности, которые они почти узаконили и хотят теперь протащить даже в конституцию…
- Да плевал я на ваших ментов, - не выдержал Псов.
- Не скажи только им так. Менты! – Таксистка усмехнулась. -  Выброси это слово из головы. Главный их лозунг «Ничто человеческое нам не чуждо». И на первом месте их главных ценностей стоят деньги. Много денег. На втором – водка. На третьем жратва. Именно, жратва, а не еда…
- И только на четвёртом женщины! – крикнула попутчица слева.
- Сволочи! – крикнула попутчица справа.
- Я ему говорю, нет денег, возьми меня, - сказала попутчица слева.
- А он говорит: нет, только деньги, я тебя потом просто куплю, - сказала попутчица справа. – Он даже не задумывается, что эти же деньги принесёт ко мне.
- Да, женщины у них – только четвёртая ценность, - грустно сказала таксистка.
- Да вы не унывайте! – Псов вдруг рассмеялся. – Я знал одного мужика, у которого из всех ценностей на первом месте стояло – выращивать тыкву. У него огромный кусок земли, и всё засажено тыквой. Сотни сортов. А потом он выкладывает их вдоль шоссе и торгует. - Псов посмотрел по сторонам. – И всё-таки, куда мы едем? Откуда эти … степи что ли. Не пойму.
- Мы уже всё проехали, - сказала таксистка. – Сейчас мы на пути к морю.
- А а-э-ро-порт? – с ужасом произнёс Псов.
- Мне очень жаль, - сказала таксистка. – Поздно уже. Так вышло.
Псов откинулся на спинку сиденья. Успокойся, - сказал он себе. – По молодости ты и не в таких ситуациях бывал. Но то по молодости, а сейчас, как сказала эта старуха, тебе уже под семьдесят. Спокойно. Безвыходных ситуаций не бывает, это истина…
- Бывает, - сказала таксистка. – Это я тебе говорю, старик, бывает.
- Что бывает? – спросил Псов.
- Что бывает? – Таксистка улыбнулась. – Всё бывает.
Она подслушала мои мысли! – ужаснулся Псов. Он посмотрел на женщину слева, потом на женщину справа. – Ловить нечего. - Внимание Псова вдруг привлёк предмет на обочине впереди. Когда подъехали ближе, он рассмотрел, что у дороги сидит старичок с вытянутой рукой ладонью вверх. Остановились.
- Дай ему денег, - сказала таксистка. – Один рубль. – Она протянула Псову несколько монет.
Псов вышел из такси. Его обожгло холодным ветром. Почему один рубль, а не всё? – подумал он. – А я дам всё!
- Держи! – Он высыпал старику все монеты.
- Дай бог тебе лёгкой смерти, - улыбнулся старичок и раскланялся.
- Я ещё никуда не собираюсь, - сказал Псов.
- Глупец! – Старичок опустил глаза. – Ты уже одной ногой там. Спроси…
- Что ты мелешь?! – Таксистка выскочила из автомобиля. – Что ты мелешь?
- Это не я, это!..- Старичок посмотрел вверх.
- Зачем ты отдал ему всё? – набросилась таксистка на Псова. – Я ж сказала: один рубль!
- Не дай мне бог такую жену, - улыбнулся старичок. Порыв ветра подхватил его лохмотья, обнажив тощую фигуру.
- И мне тоже, - сказал Псов и поймал на себе пристальный взгляд таксистки. – Я что-то не то сказал? – спросил он.
- Поехали, - сказала таксистка. – И ему тоже! – пробурчала она, возвращаясь к такси.
- А если я не поеду? – крикнул Псов.
- Поздно, - сказал старичок. – Если ты действительно не хочешь ехать, то только нет здесь, всю дичь распугаешь.
Псов посмотрел на женщин, которые наблюдали за ним из такси, на старичка, на небо, на поля вокруг дороги и сел в такси.
Некоторое время сидели молча.
- Скажи ему, - сказала женщина слева.
- А то я скажу, – сказала женщина справа.
- Как ты говоришь? Псов Лев Тигранович? – спросила таксистка.
- Именно! – сказал Псов.
- А меня ты не помнишь? – Таксистка повернулась к Псову и улыбнулась.
- Тебя? – Псов посмотрел на таксистку, задумался. – Нет, - он покачал головой. – Не помню.
- Ну, как же так. – Таксистка закинула голову и запела тоненьким голосочком:
Шумел Иртыш,  мы под гитару
С обрыва в омут. А-а потом…
- И как возлюбленная пара, - подхватил вдруг Псов. – Не может быть?.. Варя? Варвара Дмитриевна?! – Их взгляды встретились. - Не может быть, - прошептал Псов. - Не может быть. Столько лет. Родила ты тогда?
- Родила, - грустно улыбнулась таксистка. – До сих пор послеродовая депрессия.
- И? – Псов протянул к ней руку.
- Не надо, - сказала она.  – И всё. Всё. – На её глазах появились слёзы.
- Варечка. Столько лет… а я тогда думал…
- Я тебя так искала. – Таксистка покачала головой.
- Вени, да что ты с ним, - крикнула женщина слева.
- Ну и что, что гений, что умище?! – крикнула женщина справа.
- Тихо! – заорала басом таксистка. – Раскудахтались! Сил нет. – Она улыбнулась Псову. – Сейчас я уже не Варя Тюрина, не Варвара Дмитриевна, как ты тогда называл меня, а Венера Милосская. – Она закатила правый рукав, и Псов увидел протез. – Вот так-то, - таксистка щёлкнула языком. – Ну, поехали дальше. – Она резко набрала скорость.
- Венера Милосская?! – Взгляд Псова упёрся в никуда. – Зачем же так? А ты не ошибаешься? – спросил он и подумал: Бред какой-то!  - Он был ошарашен. – Только этой Венеры мне ещё и не хватало. Начинается. Ну! – Он тяжело вздохнул.
Таксистка не ответила на его вопросы. Долго ехали молча. Дорога пошла вниз и зигзагами. Таксистка вписывалась в повороты, почти не снижая скорости.
- А тише нельзя? – Псов почувствовал, что начинает нервничать. – Всё-таки надо соображать, кого везёшь.
- Мы опаздываем, - сказала таксистка. – С этой вашей лирикой. А говоришь, что тебя у нас уже ничем не удивишь.
- Неужели нельзя было сделать дорогу прямей, - ворчал Псов. – И горизонтальней. Тошнит уже.
Дорога, изогнувшись последний раз, пошла вверх. Но после зигзагов у Псова закружилась голова.
- Я заявляю всем вам, что меня тошнит от этой вашей дороги, - крикнул он.
- Уже? – удивилась женщина слева.
- Не может этого быть. – Женщина справа ехидно улыбнулась.
- Остановите свою чёртову бричку! – крикнул Псов.
- Какие слова знает! – Таксистка затормозила. – Нервничать не надо. Прошлого не вернёшь.
Псов вывалился из такси. Его стошнило. Сплёвывая, он оглянулся: внизу были видны зигзаги дороги. «Слава! Кому? Зачем?» - прочитал он кривую зигзагов.
- Полегчало? – спросила Таксистка, подойдя. Она перехватила взгляд Псова и усмехнулась. – Горе от ума, поехали!
- Я не знаю, - промычал Псов, продолжая разглядывать зигзаги.
- Читай и помни! – сказал кто-то сзади хорошо поставленным голосом.
Псов оглянулся: на небольшом пригорке, задрав нос, стоял мужчина в чёрном костюме и при галстуке.
- Не понял, – сказал Псов.
- Не понял, спроси! – сказал мужчина.
- Ты меня не понял, - сказал Псов и махнул рукой.
- Даёшь понимание! - воскликнул мужчина.
- Закурить не найдётся? – спросил вдруг Псов.
- Курить – здоровью вредить! – воскликнул мужчина.
- Да я так, не в затяг, - сказал Псов.
- Не умеешь, не берись! – воскликнул мужчина. – Воздержание от курева в течение одной недели даёт прибыль в семейный бюджет килограмм витаминов в чистом виде; в течение месяца – возможность сходить с женой в ресторан, в течение года…
- Что посеешь, - начал Псов.
- То и начнёшь, - закончил мужчина.
- Семеро одного, - начал Псов.
- Не бьют, - закончил мужчина.
- Поехали! – Псов впрыгнул в такси.
- Стоп! – Мужчина огромными шагами подбежал к такси и схватился за ручку дверцы. – Этот лозунг, - он показал свободной  рукой на зигзаги дороги, - придумал умник. Дорога широкая и качественная, - говорил он, захлёбываясь. – Освоено десять миллиардов денег! – Он ткнул кулаком в воздух. Псов попытался закрыть дверцу, но мужчина держал её крепко. – Лозунг – это главное! – кричал он. – Лозунг – всё, цель ничто. – Он сильно ударил по такси. – Лозунг – это та капля, которая топит. А топить надо. Всех! Во всём. Лозунг надо писать крупными мазками, поэтому дорогу…
Такси дёрнулось и с места набрала скорость. Дверца осталась в руках мужчины.
- Чёрти что, – трясся Псов. – Как же мы теперь без дверцы?
- Главное, чтоб от задницы дверца осталась, - сказала женщина слева.
- И не только от задницы. – Женщина справа таинственно улыбнулась.
- Это лозунгеи, – сказала таксистка. – Они хотят, чтоб их так называли. Психи, но безобидные. Женщин, что очень существенно, - она мельком взглянула на Псова, - среди них нет.
- Холодно, - сказал Псов, и после его слов наступило долгое молчание. Смирись, - сказал себе Псов. – Ты неплохо пожил. Лишь бы не били и чтоб не было холодно. И еда чтоб была. – Он вздрогнул и посмотрел на таксистку.
На горизонте  в тумане появились какие-то вертикальные глыбы.
- Горы что ль? – спросил Псов.
- Почти, - ответила таксистка.
Горы стремительно приближались. Это был город. Над ним висел смок. Тысячи труб выдыхали в небо все цвета радуги.
- Красота! – воскликнул Псов. – Это и есть море?
- Это наша великая провинция, – сказала таксистка. – Но мы не будем заезжать в этот город. Пробки, затычки и запоры. А тут у обочины налево есть отличный мотель.
Они свернули налево, и их сразу остановил милиционер. Он, бойко размахивая палочкой, подскочил к дверце водителя, заглянул в кабину через открытое окно и козырнул:
- Сержант Гавнющкин. Знак видели, что поворот налево запрещён?
- Ну и что? Ведь следующий съезд влево за городом, бог знает сколько километров, - сказала таксистка.
- Не знаю. Знак видели? Да хоть и не видели. Штраф только налом или пройдём.
- Держи, - таксистка сунула ему деньги. – Пройдём! Ишь, размечтался.
- Деньги должны делать быстрый оборот, - сказал милиционер, засовывая деньги в карман брюк. – Мы наведём порядочек на нашей любимой родине. Мы, мусора, вычистим страну нашу. За каждый брошенный окурочек будете платить. За плевочек, за...  А это что за мужик? Подвозите? А разрешение...
- Это мой жених, -  сказала женщина слева.
- На вязку едем, - сказала женщина справа.
Милиционер сначала посмотрел на одну женщину, потом на другую. Таксистка рванула с места, оставив милиционера сзади с открытым ртом.
- Ну, насмотрелся? – спросила она Псова.
- Чего?
- Это ещё не насмотрелся, - сказала женщина слева.
- Это даже не верхушка айсберга, - сказала женщина справа.
- Это они о том, что вот это всё, что ты видишь, только верхушка айсберга, - сказала таксистка. – Но это ещё меньше. И намного. И ты, если будешь себя хорошо вести, узнаешь и остальное.
- А если я не хочу знать ничего? - сказал Псов.
- А придётся, – сказала таксистка, и женщины рассмеялись
Проехали небольшой лесок и вскоре оказались на лужайке, залитой лучами солнца. Остановились.
- Варя, я тебя не узнал. Извини. – Псов нежно прикоснулся к руке таксистки.
- Хорошо, что хоть увидел. – Она заглушила мотор.
- Переночуем вместе, - сказал Псов.  – Столько лет…
Женщина слева хохотнула. Женщина справа засмеялась.
- Послушайте, - Псов возмущённо посмотрел на женщину справа, - вы сами то хоть что-то умеете?
- Она всё умеет, - сказала таксистка. – Пениссия, - обратилась она к попутчице справа, - спасибо за помощь. Всем нашим привет. Будьте осторожны. Выходим.
На противоположной стороне лужайки возвышался мотель, рядом была стоянка «На тысячу автомобилей». Таксистка припарковалась на стоянке номер восемь.
- Подожди, – сказала она и скрылась в холле мотеля.
Интересно, - подумал Псов, выйдя из такси, - откуда здесь столько машин? – Он начал разглядывать номера. «Ж-0105», «Ж-1010»… Почему только «Ж», - подумал он, и его взгляд остановился на номере такси: «Ж-0001». – Думай, старик, думай, - сказал он себе, глядя по сторонам. Лужайка оказалась большой. За мотелем раскинулся посёлок трёхэтажных коттеджей. Откуда-то доносились то ли хлопки, то ли шлепки. Псов подошёл к фонтанчику и заглянул в воду: на дне лежали монеты разного достоинства и… ботинок.
- Это вчера утопился один, - услыхал он сзади. Мужчина в шляпе смотрел в воду и покачивал головой. – Как? Никто понять не может. Так мелко и …
- Он, наверно, просто захотел попить воды, - сказал Псов.
- А ведь точно! – воскликнул мужчина в шляпе. – Вчера тут столько селёдки завезли…
Псов оставил незнакомца, обошёл мотель и сел на скамейку лицом к солнцу. Пахло осенью. Псов вспомнил что-то и чему-то улыбнулся. За спиной вдруг что-то захлопало, как будто выбивали ковры. Потом вдруг подряд один за другим раздались два шлепка. Это пощёчины? Выстрелы? - подумал Псов. – Интересно! – Он оглянулся. Посреди зелёного газона стояла толпа мальчиков, и именно из толпы и долетали звуки. Псов подошёл к толпе с чувством небольшого любопытства. Попытался заглянуть внутрь толпы. Ничего не было видно. Мальчики были очень худыми и длинными. Их было очень много.
- Интересно, что там? – спросил Псов одного мальчика. Тот не ответил.
Псов обошёл толпу с другой стороны и протиснулся во внутрь. Внутри толпы раздетый по пояс на коленях стоял очень толстый мужчина, мальчики по очереди подходили к нему и открытой ладонью били толстяка  кто по животу, кто по щеке, при этом раздавались шлёпаюшие звуки, вызывающие смех толпы. Били молча. Некоторые были довольны шлепком, некоторые нет. Особенно звонкие шлепки вызывали бурю восторга.
- Что они делают? – спросил Псов мальчика рядом.
- Ты что, не видишь? – грубо ответил мальчик.
- Что вы делаете? – громко спросил Псов толпу.
Мальчики замерли и некоторое время молча рассматривали Псова, потом, как по команде, вдруг сорвались с места, попрыгали в стоящий неподалёку грузовик и уехали.
- Сволочи, мерзавцы, - засопел толстяк. – Ты понимашь, - обратился он к Псову, - я ничего не ем… почти не ем, хотя есть ужасно хочется, а они бьют. Вот сейчас на зло всем пойду и нажрусь, - закончил толстяк.
- Ты Псов? – услыхал вдруг Псов за спиной и оглянулся.
Молодой мужчина в чёрном костюме долго смотрел на Псова, потом сказал:
- Бери свои вещи, и пойдём устраиваться.
- У меня нет вещей, - сказал Псов.
- А это что? – Толстяк показал на две гири под скамейкой.
- Гири!? – Псов ужаснулся. Он нагнулся и потрогал гири руками. Это были две чёрные двухпудовые гири. – Двухпудовые!
- Что с тобой? – спросил мужчина в чёрном костюме.
- Пустяк, сейчас пройдёт. – сказал Псов. – Но я их не унесу.
- Хорошо, потом заберём. Иди за мной. – Молодой мужчина направился к мотелю. Псов, оглядываясь на гири, пошёл за ним. Они вошли в вестибюль и подошли к окошку администратора.
- Вот, пожалуйста, ключи от одноместного номера, - сказал администратор – толстая женщина. – Седьмой этаж.
- Нам бы… мне б, - Псов почесал затылок. – Если можно двухместный. Я с женой…
- С какой женой!? – проревела администраторша. – Ты посмотри на себя в зеркало!
- А что такое? – Псов отошёл в сторону и посмотрел на себя в зеркало. – Ну и что? – Он удивлённо посмотрел на администраторшу.
- Ну и? – Она покачала головой. – Совсем стыд потеряли. У нас нет семейных номеров. – Она усмехнулась.
- Почему? – спросил Псов.
- А неизвестно чем там будете заниматься, - сказала администраторша.
- Почему неизвестно? – сказал Псов.
- Вот-вот. – Она кинула ему ключ. – Седьмой этаж. Только не потеряй. Понял, ты?
- Да, я всё понял, - покорно сказал Псов и пошёл в сторону лифта.
- А сообразительный малый, - услыхал он сзади.
Псов вошёл в лифт. Неожиданно в лифт с шумом и свистом ворвалась толпа юношей и девушек. Псова вдавили в стенку лифта. Лифт тронулся.
- Мне седьмой, - крикнул сдавленный Псов.
- Всем седьмой, - крикнул кто-то над ухом.
Псов почувствовал в своих карманах чужие руки.
- Позвольте! – возмутился он. Стоящая перед ним девушка укусила его за нос. В это время лифт остановился, и все вышли. Псов тоже вышел, держась за нос.
Его номер был семисотым. Он долго ходил по комнате с задумчивым видом, иногда останавливался у зеркала и щупал нос. Почему ты не вышел из такси сразу, как только увидел, что это женщина? – подумал он. – Ну и что, что женщина? Где ты потерял бдительность? Почему бдительность? Сколько вопросов. Есть время. Надо что-то сообразить. Сначала надо определиться, где ты. – Он снял трубку телефона, но телефон молчал. – Браво, - усмехнулся он и подошёл к двери. Прислушался, повернул ручку и попытался открыть дверь, но дверь не открылась. – Заперли?! – Он подошёл к окну и посмотрел вниз  - Высоко. Так-так-так. – Он лег на диван и выключил свет. – Ты всегда в темноте лучше соображал. – Он долго лежал, но ничего в голову не шло. – Тебя, как сказал Жорик, сделали персоной «Нон грата», и в то же время все тебя не находят. Что за игра? Кто тот китаец?.. – В нос ударил давно забытый запах. Псов включил свет. С потолка по стене, выстроившись в классическую македонскую фалангу, спускались клопы. Запах шёл от них.  По флангам шли самые крупные. После того, как Псов включил свет, клопы ещё некоторое время двигались вниз, потом остановились и бросились назад, нарушая строения фаланги. Исчезли. Но Псов уже не ложился. Он подошёл к окну. На площади под окном горел столб. Толпа людей стояла вокруг столба и смотрела. Пожар, - подумал Псов. Но тут его внимание привлекло что-то привязанное к столбу. Это привязанное дёргалось. Это был человек. Он горел и что-то кричал. Псов смотрел, как горел человек,  и вдруг поймал себя на мысли, что ему не кажется это чем-то страшным и необычным. Два дня назад, - начал думать он и рассмеялся. – Кошмар. – Он хлопнул себя по щеке и отошёл от окна. – В голове ничего. Да-а-а, - он потёр лицо ладонью, - женщин ты никогда не понимал. Никогда. А кто вообще… Между мужчинами и женщинами нет вообще никакого понимания. Потому то… - Он подошёл к окну. Костёр уже погас, толпа разошлась. Псов долго стоял у окна, его охватило какое-то гнетущее чувство. Он прошёлся несколько раз по комнате. И вдруг остановился в изумлении: дверь в номер была открыта. Он вышел в коридор. Было темно и пусто.
- Который час? – спросил у Псова лысый мужчина, проходя мимо.
- Время? – Псов посмотрел по сторонам. – Скажи, дорогой…
- Не верьте ему, - сказал вдруг лысый. – У него с глазом произошло не в бою, нет. Он жарил картошку на сале,  и в глаз брызнуло!
- Я не об этом, - сказал Псов.
- Известно доподлинно, - перебил его лысый, - что он то ли индус, то ли эстонец, но то, что он не еврей – точно. Доподлинно!
- Да что ты мелешь? – заорал вдруг Псов. – Здесь есть хоть один нормальный мужик?!
- Доподлинно! - Лысый задумался, бросил на Псова удивлённый взгляд, махнул рукой и исчез.
Псов вернулся в свой номер. На диване сидела администраторша во всём прозрачном.
- Я…вы…ты… - Псов растерялся.
- Лев Тигранович, ты такой человек! – нежным шёпотом произнесла администраторша. - Ну их всех к чёрту. Для таких, как ты, только лучший заказ. – Она улыбнулась. – Чувствуете вкус? – Она начала медленно раздеваться.
- Что вы делаете? – Псов растерянно посмотрел по сторонам. – Вдруг жена…- Он спохватился, подумал, что я говорю, что я говорю, и закричал: - Вон! Вон!
- Зачем так волноваться. – Администраторша удивлённо пожала плечами и ушла. Через минуту зазвонил телефон. Псов взял трубку.
- Да я, - сказал Псов. – Это ты, Варя? Куда ты пропала? Я тебя так ищу. Это такой плохой мотель… Только переночуем? Надо  клопиков покормить? Каких клопиков? Поужинать, это уже лучше… Да, конечно. – Псов вдруг почувствовал голод. – Где? Когда?.. Алло!..Алё-о-о! – крикнул он, потом посмотрел в трубку, пожал плечами и положил трубку. Раздался звонок. Он взял трубку. – Кто вы?.. Что я понял?.. А кто звонил только что?.. Сколько надо, столько и задаю…Понял. – Псов вдруг как-то сник. – Кажется, понял. Влип да ещё как… Сбежать?!. Буду век обязан. Заплачу. Конечно!  На первом этаже ресторан. Столик восьмой. Сидеть и ждать... Жду. – Псов положил трубку и, пересчитав деньги, рассовал их по карманам пиджака. Вышел из номера, стараясь не шуметь, закрыл дверь на ключ и в лифте спустился на первый этаж. Ресторан был забит.
- Ты кого-то ищешь? – спросили его.
- Восьмой столик.
- Восьмой столик? – Псова немного поизучали. – Это в углу. – Псова провели в угол.
Псов сел за столик на двоих, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Расслабиться он не успел.
- Добрый вечер, - услышал он женский голос и открыл глаза. Это была… Драма Лир.
- Драма Лир?! – удивился Псов. – Ты?
- Да, Драма, - сказала Драма Лир, усаживаясь. – А точнее – Трагедия Провинциалки. – Она улыбнулась блестящими зубами и поправила на голове огромный берет.
- А я думал…
- Неправильно думал, но это дело поправимое.
- Тебе не идёт берет. – Псов посмотрел по сторонам.
- Ещё бы. – Драма Лир тоже посмотрела по сторонам. – Ты кого-то ждёшь?
- Я? – Псов пожал плечами. – Нет. Поесть захотелось. А ты как здесь?
Подошёл официант и поставил на стол две бутылки водки.
- Я тебя нигде раньше не видел? – спросил его Псов. – Как в самом плохом…
- Нигде, - ответил официант.
- Я не заказывал водку, - сказал Псов.
- Это я заказала, - сказала Драма Лир.
- Что происходит? – спросил Псов Драму Лир.
- Ты забыл стакан, - сказала Драма Лир официанту.
- Я вообще-то, если честно, жду другого человека, - сказал Псов.
- Другую женщину? – Драма Лир улыбнулась только ртом, глаза её были злыми, колючими. – Это я та самая другая. А про таксистку забудь. Легче будет. Это я заказала восьмой столик…
- Ты? – Псов повертел головой. – Кошмар какой-то. Но зачем? – Он пожал плечами и посмотрел по сторонам, и его взгляд остановился на двух бутылках водки. – Кто-то ещё будет?
- Кто-то ещё не будет, - сказала Драма Лир. – Эй! – крикнула она кому-то. Подошёл официант и поставил на стол стакан. – Пить будем! - сказала Драма Лир.
- А почему стакан только один? – Псов улыбнулся. – Я б тоже пригубил…
- Он бы пригубил! – Драма Лир занервничала.
- Что происходит в этом мире? – улыбнулся Псов.
- В этом мире происходит всё, - раздражённо сказала Драма Лир. – Хорошо, что Венера меня подстраховала, искала б я щас ветра над океаном. Первую попытку к бегству я тебе почти простила, хотя голова побаливает. Но вот вторую… - Она посмотрела на Псова как-то странно, то ли с любовью, - тоже придётся простить. А почему? Очень приятно, конечно, когда к тебе обращаются на вы, но не будем нарушать некоторых устоявшихся устоев.
- Каламбуришь? – Псов выдавил из себя улыбку.
Да, - Драма Лир улыбнулась, - калам бурю. Короче! К делу. Тебе повезло. Тебе предстоят великие дела. Потому ты здесь рядом со мной, потому ты жив. Рисковать я больше не могу. – Она посмотрела по сторонам. – Одни шпики, болтуны и враги. И нет настоящих мужиков. – Она вздохнула и налила полный стакан водки. – Пейте!
Псов долго смотрел на Драму Лир, улыбка с его лица медленно исчезла, на некоторое время он задумался, прищурив левый глаз, потом он чему-то усмехнулся.
- Та-а-ак, пей или пейте? – спросил он.
- Пейте! – уверенно сказала Драма Лир. – Это уже не игра слов. И свой прищур левым глазом оставьте…
- Я не хотел бить бутылкой, - сказал Псов. – Я вообще не хотел. Вы довели…
- Пейте! – приказала Драма Лир.
- Я не пью такими дозами.
- И это мне говорите вы? – Драма Лир рассмеялась.
- Не надо нервничать. - Псов вдруг расслабился. Отдайся судьбе, подумал он и улыбнулся. – Этот левый прищур уже давно не работает, – сказал он.
- Пейте! – сказала Драма Лир.
- Ваш тон меня впечатляет. – Псов усмехнулся. – Давайте порассуждаем  логично. Если я вам зачем-то нужен, то убивать вы меня не станете. Поэтому, зачем  мне пить? Я пить не буду!
- Убивать вас я не стану. – Драма Лир посмотрела по сторонам. – Это логично. Но маленькую дырочку в вашем правом плече сделаю. И будет больно, если без наркоза. – Сказав, она посмотрела в глаза Псова. – Я за себя не ручаюсь. – Она сжала рукой ладонь Псова, раздался хруст. Псов вскрикнул, пытаясь вырвать руку, но Драма Лир не отпускала. – Пейте!
- Не буду, - решительно сказал Псов.
В этот момент в руке Драмы Лир оказался маленький блестящий пистолетик.
- Узнаёте? – усмехнулась она.
- Да-а. – Псов как-то сразу растерялся и сник. – Это ж мой молчун, одна из самых блестящих моих разработок дамских пистолетиков.
- Вот-вот, - Драма Лир улыбнулась. – Уже и память заработала. – Она направила пистолетик чуть повыше лба Псова и спустила курок.
Псов почувствовал, как обожгло его макушку, на стол слетело несколько волосинок. За спиной что-то зарычало: - Бо-о-ольно, - и через некоторое время за спиной раздался грохот. Псов хотел оглянуться, но Драма Лир его остановила:
- Не стоит. Я не убила это грязное чучело, так только маленькая дырочка, чтоб только доказать вам, что не до шуток. Пейте!
- Ну-у, хорошо. – Псов взял стакан и сделал два маленьких глотка. – Вы за это ответите…
- Ответим. До дна.
- И ответите! – Псов выпил до дна.
- Чудесненько, - улыбнулась Драма Лир. – Повторим! – Она налила полный стакан водки.
- Не буду, - решительно сказал Псов.
- Пейте!
- Какой кошмар. – Псов помотал головой.
- Вы видели того человека у столба? – спросила Драма Лир.
- Который горел? – Псов усмехнулся. – Хотите сказать, что это и меня ждёт, если я не выпью?
- Нет, это ждём меня, если вы не выпьете. Там у столба стояла моя подруга, которая упустила одного такого же умника. – Драма Лир заглянула в ствол пистолета. – Это была моя лучшая… Мы с ней столько накуралесили в своё время!.. Пейте, сволочь! – вдруг крикнула она.
Псов испугался  настолько, что выпил второй стакан залпом. Его чуть не стошнило. Он начал быстро пьянеть. Контуры Драмы Лир начали расплываться. Она пододвинула к нему третий стакан.
- А за моё здоровье!?
- Я больше не буду, - промычал Псов.
- Сколько можно возиться? - прозвучал вдруг резкий женский голос. За столик села женщина огромных размеров. – Сколько, я тебя спрашиваю? А он ещё ничего. Скольких женщин ты переимел? – спросила она Псова.
- Я? – Псов начал загибать пальцы и что-то мычать.
- Хватит, нам и так всё известно, - грубо оборвала его мычание огромная женщина. – Допивай свою водку, и в путь.
Псов что-то промычал.
- Не можешь? – спросила женщина.
- Да-да, - радостно закивал Псов.
- А ну пей! –  Она больно ущипнула Псова за нос, и из его глаз побежали слёзы.
- Больно, – простонал он.
- Он ещё плачет?! – Женщины рассмеялись. – Пей! – крикнула Драма Лир  и вложила в руку Псова стакан с водкой. Псов сделал глоточек, раскашлялся и уронил стакан.
- Я, - он смахнул с глаза слезу, посмотрел на огромную женщину и сказал абсолютно трезвым голосом: - Между прочим, я сразу тебя узнал, ты Анюта.
Женщина вздрогнула и долго смотрела на Псова.
- Сенека, время, - нарушила молчание Драма Лир и постукала пальцем по циферблату часов. – Время! Ты ж только что сама…
- Се-не-ка! – Лицо Псова расплылось в широченной пьяной улыбке.
- Открой рот ещё шире! – прошипела Сенека.
- Пожалте. – Псов раскрыл рот, как только мог.
Сенека, разжав одной рукой его челюсти, ловким движением другой руки влила ему в рот третий стакан водки и потом вытянула изо рта Псова его язык.
- О-о-о, - застонал Псов.
- Смотри, как тянется, - сказала Сенека. – Стопроцентная эластичность.
- А они говорят, что наши языки длинней их, - сказала Драма Лир.
Мне больно, - хотел закричать Псов, но только промычал что-то через нос. В голове всё начало переворачиваться. Он упал головой на стол и засопел.
- Вырубился. Он по молодости уже после второго вырубался, - сказала Сенека.
- Ты тоже его любила? – спросила Драма Лир.
- А кто его не любил?!
- Ты когда-нибудь влюблялась осенью?
- Нет. И как только влюбляются осенью.
- Под осенний лист! Под музыку Вивальди! Ах, ты не представляешь эту осеннюю любовь!
- Любовь!
- Кстати, это последний умник?
- Нет, ещё одного надо достать.
- Ну, теперь начнётся! Ну! теперь мы им всем покажем!
- Лишь бы мачеха не подвела.
- За нашу победу!
- За победу!
Звякнули стаканы, и ненадолго за столом стало тихо.








































III.ХОМО КАШМАРУС


1.

Вдруг стало светло, и пространство наполнилось звуками. Это ж чирикают воробьи! – обрадовался мужчина, с трудом усаживаясь на край кровати и щурясь от света. Головная боль пронзила его от затылка до лба. Он пощупал кровать и, сморщившись, посмотрел по сторонам. Маленькая комнатушка. Напротив кровати дверь с зарешёченным окошечком, слева стена с зарешёченным окном, в углу параша и умывальник, на стене маленькое зеркальце. Над зеркальцем лозунг:

УТРО НАЧИНАЕТСЯ С РАБОТЫ

Бред какой-то, - произнёс мужчина. – Не болен ли я? – подумал он, тупо посмотрел на свои руки, на свои босые ноги, на вымазанные чем-то брюки, рубашку, расстегнутую до пояса. Он почесал живот и, зевая, осмотрел всю комнатушку ещё раз. В углу справа светилось нечто круглое, при первом осмотре комнаты этого нечто как будто не было. В комнате присутствовал ещё какой-то неприятный кислый запах. Это ж вонь, – подумал мужчина и сморщил лицо. – Кто я? – подумал он, преодолевая приступ тошноты. – А что я хочу вспомнить? Какая-та странная абсолютная легкость во всём теле. И что я делаю? Похоже, что лежу... лежал. Долго. Ещё полежу. – Мужчина лёг и упёрся взглядом в нечто серое. Потолок! – улыбнулся он. – Это же потолок! – и он снова сел на край кровати. – А там за окошечком солнце... Вот решёточки, параша... так-так, вот и память начинает возвращаться. Ну-ка, ну-ка. И сколько ж ты выпил?! А что это висит на стене? Портрет какой-то женщины.– Его взгляд надолго остановился на портрете. – Нет-нет! Откуда? О! мой мозг! - Он попытался улыбнуться и вдруг увидел, что нечто светящееся круглое в углу комнаты – лысая голова человека.
Лысая голова с серьёзным выражением на лице смотрела на мужчину. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, мужчина с застывшей улыбкой, лысая голова с серьёзным видом.
- Ну, вот и прекрасно! – произнесла вдруг лысая голова очень низким голосом и улыбнулась.
- Не понял. – Мужчина на кровати спрятал улыбку и почесал щеку. – Такой низкий голос, но явно женский. Тембр, частота...  Явно.
- Отлично! Жизнь возвращается. Я и есть женщина. – Лысая голова встала с табуретки. Это действительно была женщина, она была в чёрном пиджаке, в чёрной до колен юбке, в чёрных чулках и на высоченных каблуках. Голова её была брита налысо. Она раскрыла записную книжку, которую держала в руке, и посмотрела на мужчину. – Итак, Диоген Диогенович Диогенов! Так?
- Ди-ди-ди?! – Мужчина захихикал. - Да, конечно же! – воскликнул он вдруг, хлопнул себя по лбу и продекламировал трагически: - Конечно ж, Диоген! А кем ещё мне быть!? – Он упал на пол, на четвереньках, подчёркнуто громко шлёпая ладонями по полу, подполз к женщине и, изобразив на лице ужас, произнёс: – Кто я?
- Да, факт похмелья ещё присутствует. Прекратите! – вдруг крикнула женщина. – Мы здесь не в цирке, не в театре и не в доме шизофрении. Мужик из Афин, или просто Ди, так наверно будет получше. Ди!
- Ну, если вам так хочется, то я Ди. Да, я Ди! – Ди хохотнул, потом ещё раз и поднялся с пола. Придурок, чего ты хохочешь, - подумал он. - Откуда они узнали про Диогена? – Он с задумчивым видом прошёлся по комнате. – Мы в тюрьме? – спросил он вдруг, показывая рукой на зарешёченное окно, на стены, задержав взгляд на портрете.
- Не мы, а вы, - сказала женщина. – Но не в тюрьме.
- Как же, как же, - быстро заговорил Ди, - на окнах решётки, на дверях... вот параша – ещё один атрибут...
- Вам кажется, - улыбнулась женщина. – Это всё для остроты ощущений. Решётка? Тюрьма? Да! Но вот дверь, всего один шаг, и вы на свободе.
- И параша для остроты?
- Для самой острой остроты! Это символ полной свободы! Никого не зовёшь, сел и... посидел. А какие здесь книги! – Она подошла к параше, и Ди увидел, что над парашей  висели полки с книгами. – Платон! Кант! Библия! – говорила женщина. – А вот ещё...
- И я могу вот так просто толкнуть дверь и уйти? – перебил её Ди.
- Конечно, - улыбнулась женщина. – Только вам нужно будет ответить на один вопрос. Только один вопрос. Вы обязательно должны  на него ответить.
- Хоть два, – сказал Ди. – А если не отвечу, я буду свободен?
- Будете.
 –Ну-у, хорошо, я слушаю. Хоть сто вопросов. Хоть двести!
- Одну минуту. – Женщина открыла дверь с маленьким зарешёченным окошечком и вышла, оставив дверь приоткрытой.
Ди удивлённо пожал плечами, подошёл к двери, прислушался, отошёл, прошёлся по комнате и сел на кровать. С ума сойти, - усмехнулся он. – Ты чё нибудь понимашь? – спросил он себя и подумал: - Главное, отсюда смыться!
Дверь слегка скрипнула, приоткрылась посильней, и  в комнату вдруг с шумом вошла высокая женщина с дипломатом; на ней были чёрная шляпка с загнутыми вниз спереди и сзади полями, чёрные очки, чёрное платье макси, едва проглядывались чёрные чулки, чёрные туфли на высоченном каблуке... Дипломат в её руке тоже был чёрным.
На лице Ди появилась усмешка. Женщины в чёрном! ну-ну, - подумал он. – С монашками я ещё не дружил. А почему бы и нет. Говорят, они...
- Не исключено, что вы и с монашками пообщаетесь, - прервала его размышления женщина в чёрном. – Все умные мужики об этом только и мечтают. Говорят, среди монашек есть очень, - женщина допустила паузу, - даже очень неглупые люди.
- Попадаются, вы хотели сказать. – Ди улыбнулся.
- Монашки никогда не попадаются. Попались вы, - сказала женщина. – Короче. – Она села на табуретку и раскрыла дипломат. – Так-так-так. – Она взглянула на Ди поверх очков.
- Она присела на кровать, раскрыла дупло-ма-ма-мать... – продекламировал Ди, зевнул и прилёг. – Можете прилечь тоже, - улыбнулся он женщине и кивнул на место рядом с собой.
- Вам ваше красноречие ещё пригодится, - сказала женщина, чуть сдвинув вниз очки.
- Да - а - а. – Ди привстал. – А можно очки убрать совсем?
- Можно и убрать. – Женщина положила очки в дипломат.
- Боже мой! – на лице Ди появился ужас. – Если вы были когда-нибудь молодухой, то вы копия моей молодой жены. Точная копия!
Женщина вернула из дипломата очки, нацепила их, посмотрела куда-то в сторону, и на её лице появилось что-то похожее на улыбку.
- Насколько я поняла, - начала она говорить, выговаривая каждую буквочку отдельно, - вы наконец-то уже хорошо себя чувствуете, даже шутить пытаетесь, вас уже не тошнит и ничто не беспокоит, и всё это означает, что вы готовы ответить на один вопрос.
- Да на любой, мадам. – Ди улыбнулся и подморгнул женщине.
- Тогда вперёд за мной! – скомандовала женщина и вышла из комнаты.
Ди вышел за ней и оказался в полутёмном коридоре. Узкий-узкий и где-то далеко одинокая желтая точка света.
- Только без дураков и без шуток, - сказала женщина. Она шла быстро, не оборачиваясь, и всё время поторапливала Ди. – Смыться б ему только, - усмехнулась она, когда они поворачивали по коридору направо. Направо коридор был такой же узкий, тёмный и длинный, как и первый.
- Нам далеко? – спросил Ди.
- Нет, почти пришли, - ответила женщина. – Вы лучше вспоминайте, кто вы.
После её ответа они ещё несколько раз сворачивали направо, преодолевали такие же узкие и длинные коридоры и оказались вдруг на широкой ярко освещённой площадке.
- Вот мы и пришли, - улыбнулась женщина.
- Не прошло и полгода. – Ди тоже улыбнулся ... мрачной улыбкой.
Женщина толкнула красную дверь и чуть заметным кивком головы пригласила Ди войти. Ди вошёл в кабинет. Какие чёрные стёны! – подумал он сразу, едва перешагнув порог. Дверь за ним с шумом закрылась...
- Это абсолютно чёрные стены, - долетел откуда то женский голос. За огромным блестящим столом сидела женщина во всём чёрном. Она долго смотрела на Ди холодным взглядом, лицо её как окаменело. Через некоторое время её взгляд начал угнетать Ди. Какой кошмар, - подумал он. - За эти дни один только бред. Они что, с ума все посходили, или... Это наверно статуя за столом. Сейчас я её нащупаю. – Он сделал шаг к столу.
- Давайте договоримся сразу, – женщина, предполагаемая статуя, недовольно сморщила лицо, - сейчас вот здесь вы ни о чём  думать не будете.
- Хорошо. – Ди безразлично пожал плечами и отступил на шаг.
- Вот и отлично. – Женщина вдруг обворожительно улыбнулась и, склонив голову на бок, начала листать книгу. – Рекомендую вам обращаться ко мне и вообще ко всем только на ты.
- Да – да – да! что-то начинаю припоминать. Вы знаете, - Ди застенчиво улыбнулся, посмотрел по сторонам, - вы вот, когда наклоняете голову и начинаете листать книгу...
- Ты наклоняешь, ты начинаешь, - поправила Ди женщина за столом. – Знаю, я очень похожа на вашу первую жену, когда она была молодой.
- Да, - кивнул Ди, и улыбка застыла на его лице. – Что ты здесь делаешь? – спросил он вдруг.
После его вопроса они долго смотрели друг другу в глаза.
- С вашей первой женой мы ещё разберёмся, - сказала женщина. – Присаживайтесь, пожалуйста.
Ди сел в кресло, улыбнулся чему-то и устремил свой насмешливый взгляд на женщину.
- Я сейчас скажу несколько фраз и потом задам вам тот один единственный вопрос. – Женщина откинулась на спинку кресла, лицо её было абсолютно спокойно. Она посмотрела на свои руки и потом перевела свой взгляд на Ди.– Ещё никогда за всю историю человечества этой земли женщины не были так близки к тому, чтобы не то чтобы владеть миром, а хотя бы хоть как-то направлять его в сторону разума и истины. Чтобы ни деньги, ни амбиции сильных мира сего, ни жажда власти, ни многие другие ни-ни-ни не сбивали с истинного пути разума с единственной только целью выжить человечеству и сделать это достойно. – Она говорила и всё время смотрела на Ди. – Как вы знаете, всё, что творилось до сих пор и творится  сейчас,  делает жизнь человека недостойной и ведёт к гибели. Империи, религии, философские теории, государства, партии, кланы, ложи и тому подобное – это всего лишь средства для достижения материальных или нематериальных, но благ для небольшой кучки животных. Это застой! Болото!..
- Вот оно что! – Ди вдруг расхохотался. – Теперь всё ясно. Меня похитили и...
- Не надо меня перебивать! – Женщина подняла руку. – Вы все уже почти всё сказали. Столько наговорили! Пришло время упорядочить всё, что вы наговорили за эти тысячи лет. И мы, женщины, поможем вам в этом. Мы собрали почти всю современную элиту политического, философского, религиозного, государственного, научного и народного мышлений всех времён и народов. Теперь всего лишь полгода работы, и земля со своими людьми вновь обретёт свою девственность. Мы придём к истине. Теперь немного о вас. – Она посмотрела на стол, усмехнулась. – Тут всё о вас почти с доэмбрионального возраста, все ваши поколения. По нашим данным вы ярчайший талант, ваши умственные способности грандиозны и не ограничены. Вам ещё не надоело быть просто мужиком? Может всё-таки нагрузите себя и вспомните, кто-же вы  на самом деле? А?
- А стоит ли?
- По нашим данным вы...
- Всё это всего лишь было, - перебил женщину Ди. – Вы же сами только что...
- То есть, вы вспомнили себя!? – Женщина посмотрела на Ди и улыбнулась.
- Конечно. К сожалению.
- Тем лучше. Вы, мужик с большой буквы, в прошлом специалист по новым видам безъядерного экологически чистого оружия массового поражения...
- Это ж когда было. – Ди рассмеялся. – Я завязал с этим. Я...
-...талантливый организатор, - продолжила женщина. – Мы столько средств угрохали, чтоб вытащить вас из этих глупых Афин.
- Глупых Афин! – Ди мечтательно посмотрел по сторонам и развёл руками. – Да! Это верно, если я мужик, то вы стало быть женщина. – Он улыбнулся. – И тоже с большой буквы? С большой буквы я ещё не имел.
- Имел. Не имел. – Женщина вздохнула. – Мы, женщины, против всех видов уничтожения человеком человека и природы. Всё оружие и все мысли о нём должны быть уничтожены.
- Назад к обезьянам. – Ди рассмеялся.
- Институт научных исследований и практического применения средств уничтожения всех вооружений ИНИППСУВ, - сказала женщина. – Мы предлагаем вам возглавить его. Для начала. Но об этом потом. После всего.
- Оружие! – сладостно произнёс Ди. - Это звучит сладко. Вот маленький пистолетик! Бах! И: все едят, пьют, а этот тоже вроде и ест и пьёт, а уже тю-тю. Тихо-тихо. А?
- Вот вы уже и ёрничаете. – На лице женщины мелькнула улыбка. – Значит, протрезвели полностью. Стаканчик пива не помешает.
- Не надо пива. Давайте свой вопрос, да я пойду.
- Не очень то вы и протрезвели. – Женщина на некоторое время задумалась. – А ведь мы сила и реальность. – Её взгляд упёрся в Ди.
- Мадам, может мы не будем терять время, а того ... – Ди сделал неприличный жест.
- Итак, вопрос. – Женщина встала. - Вы готовы для решения поставленной нами задачи сотрудничать с нами, с женщинами всего мира? Даю вам пять минут. Вариантов ответов только два: Да. Нет.  – Она чуть-чуть прихрамывая, отошла к  окну. Отодвинула шторы. За окном светило яркое солнце и отдалённо слышались чьи-то голоса.
- О каком тупике человечества вы говорите? – Ди зевнул. – Ядерное оружие уничтожено полностью, с террористами договорились, наркотики упорядочили. Что вам ещё надо?
- Да или нет? – сухо ответила женщина.
- Я? – Ди с улыбкой на лице посмотрел по сторонам, улыбке своей он попытался придать как можно больше идиотского выражения. – Я ни на кого не работаю, не буду работать, не буду работать никогда, даже не буду собираться работать никогда.
- Прекратите каламбурить, - крикнула женщина. – Это всё слова, слова, слова, – говорила она тише с каждым словом. Она подошла к Ди очень близко, почти касалась его, и пристально взглянула в его глаза: - Да или нет?
- Какого чёрта, - шёпотом заговорил Ди, -  с помощью разных ухищрений тащить меня в эту дикую страну, спаивать нечеловеческими дозами водки, и только для того, чтоб задать какой-то там всего один ничего не значащий вопросик!? Могли б и там задать мне свой идиотский вопрос, и я…
- Вы хотите сказать, что я должна была поехать в ваши Афины, чтобы задать один вопрос и выслушать ваш идиотский ответ? - тоже шёпотом сказала женщина. - Да или нет? – крикнула она.
- Нет! - сказал Ди.
- Жаль. - Женщина снова подошла к окну, распахнула его, выглянула, потом повернулась к Ди. - Жаль. – Она улыбнулась, прошла через всю комнату и открыла узкую дверь. Где-то прошумел автомобиль, промычала корова.  – Жаль. – Она захлопала в ладоши.
В комнату вошли три огромные женщины, две из них в одно мгновение скрутили  Ди руки, а третья быстро остригла его на лысо.
- Сказка о тройке! – хохотал во время стрижки Ди. – Сказка о тройке!..
- И побрить гладко-гладко, - сказала женщина в чёрном.
Ди гладко выбрили и на затылке поставили печать «10».
- А сегодня разве десятое? – спросила одна из женщин.
- С утра было десятое, - рассмеялась другая женщина.
- Бежит времечко.
 - Вот теперь вы свободны, - сказала женщина в чёрном, погладив Ди по затылку. - Во всём свободны. Если что, заходите.  – Она жестом показала Ди, что ему надо покинуть комнату через узкую дверь. – Только запомните одно, что мы знаем, почему вы Ди-о-ген. – Она многозначительно улыбнулась и села за стол.
- Какой ещё Диоген, - крикнул вдруг Ди. Он вдруг занервничал.
- Ди-о-ген Ди –о – ген-вич, его здесь все знают. – Женщина продолжала улыбаться. - Если кто спросит, скажете, что вы  Ди-о-ген. Только так вы не пропадёте. Для вашей же пользы. А бочка, это аллегория. Это люди, дома и разное, но в основном люди. Понятно? Свободны!
- И я, правда, могу идти? – Ди усмехнулся и нерешительно подошёл к двери. – Кккуда хочу?
- Ккуда хохотите. – Женщина рассмеялась.  – И ещё, коль вы настаиваете, если опять же вдруг кто-то спросит: вы ни Гневова ни Псова не знаете, не знали и даже не слыхали о них. А?
- Понятия не имею. Прошлое? – Ди задумался. – Прошлого не существует. Оно только в памяти…всего лишь. - Он повертел указательным пальцем у виска, задумался и скрестил руки перед собой. – Теперь Диоген? И свободен?
- Да! Диоген, и свободен на все, какие только ни есть стороны. Даже туда, куда и не хочется. – Женщина в чёрном рассмеялась. – Ещё немного отрезвеете, и мы, я надеюсь, ещё встретимся.
- Надежда плохой ужин. - Ди нерешительно толкнул дверь.
- Вот-вот, Диоген, уже и на ужин потянуло. – Женщина в чёрном улыбнулась. – Да ещё с роскошной женщиной! Да ещё при свечах! Шампанское!
 Ди постоял немного у раскрытой двери и оглянулся на женщину в чёрном.
- А можно я буду для всех просто Ди, как тут одна из вас меня уже называла? – спросил Ди. -  А? Не Диоген, это слишком заумно, длинно и нудно, а просто Ди? Такой маленький компромиссик. А?
- Как пожелаете, Ди! – Женщина в чёрном рассмеялась. – Мы ж уже, кажется, на эту тему говорили.
 - Спасибо, - сказал Ди, чему-то усмехнулся и решительно вышел из комнаты.
Полутёмный коридор налево и направо. Сво-бо-да! Это сладкое слово! - долетело из комнаты, и дверь захлопнулась. Пойдёт налево песнь заво... - Ди усмехнулся и пошёл по коридору направо. Через некоторое время ему показалось, что коридору нет конца. А может я по кругу хожу, - подумал он, оглянулся и продолжил свой путь. Долго он бродил по коридору. Коридоры власти! Или страсти! – усмехнулся он, уже теряя чувство времени. - А что такое это время? - начинало вертеться у него в голове. – Это мгновенная вечность. – Он рассмеялся.
- Тише, - просвистел женский голос. Ди увидел у стены женщину с дипломатом.
- Выведи меня отсюда, - взмолил  он.
- Да вот же, - женщина с дипломатом показала ему на дверь с двумя нулями. – Тут таких дверей на каждом шагу...
- Иди ты знаешь куда! – Ди толкнул дверь с двумя нулями.
В глаза ударил яркий после коридорного полумрака свет. Ди выглянул в дверной проём и осмотрелся. Узкая улочка, до противоположной её стороны можно было достать рукой. Мощёная булыжником. Ветерок поднимал в воздух мусор: клочки бумаги и лоскуты тряпок. Улочка уходила куда-то вверх, по обе стороны тянулись однообразные серые невыразительные одно- и двухэтажные здания с плоскими крышами. Азия, - подумал Ди. – Надо добраться до людей, присмотреться и, может быть, проснуться.
- Который час? – спросил он у проходившей мимо женщины в чёрном. Та ответила, но её слова не остались у него в голове. Так – так, - подумал он и тут же поймал себя на мысли, что ни о чём не думает. Он попытался вспомнить, что ему ответила женщина. Ничего, - подумал он и пошёл вверх по улице. Пройдя несколько метров, он оглянулся: - Может надо вниз!? - и продолжил идти вверх. 
Песчаная серая площадь, на которую он вышел, была окружена теми же одно- и двухэтажными серыми зданиями. А-а-азия!? – усмехнулся он. От него не укрылось и то, что небо над домами было тоже серым. Редкие деревья были в пыли – были серыми. Он еще раз усмехнулся: - Тебе не надо быть таким наблюдательным. Надо немного подождать. Он вышел на средину площади. У маленького фонтанчика сидели женщины. Они живо что-то обсуждали, и Ди вдруг поймал себя на мысли, что не понимает на каком языке идёт беседа: такого языка он ещё не слышал.
- На каком языке они говорят? – спросил он ближнюю к нему женщину.
- На женском, - ответила та.
- Тогда я, что, говорю на мужском? – Он рассмеялся.
- У мужчин нет своего языка, - резко ответила женщина.
Лицо Ди застыло с раскрытым от смеха ртом. Как ты раньше до этого не додумался, - подумал он. – Такая простая истина... Истина? Что ты гнёшь?! Это какой-то бред. Какие-то бабы, и ты их слушаешь. Да повернулся и пошёл по своим делам. - В этот момент он вдруг почувствовал, что что-то легло на его плечо. Отдёрнув плечо, он сделал шаг в сторону.
- Ты не смотри на меня так зло, - сказал лысый мужчина с огромной бородой. – Я могу сделать из тебя что угодно. Отбивную, гуляш. Просто пасть порвать. Завязать твои уши на твоей же жопе. Всё могу. Не смотри так.
- А я и не смотрю, - пролепетал Ди.
- Не смотришь? – Лысый надвинулся на него. – Какого чёрта ты не смотришь на меня?..
- Дядя, а вы кто? – спросила вдруг Ди маленькая девочка, она стояла рядом и ковырялась в носу.
Девочка, иди к своей мамке и спроси у неё, кто твой отец, - хотел сказать Ди, но укротил  в себе злость, улыбнулся и ответил:
- Я Ди, девочка. Ди!
- Тут один дядя такое начал говорить, такое, - сказала девочка. – А вы молодец. Вы умный. Диоген! – Она рассмеялась. – Шутник вы. Мужик! За версту видно, что Мужик. Может даже и Диогенович...
- Да-да. – Ди улыбался и качал головой. – Я ж мужик Диогенович.
- А я не девочка. – Девочка грустно вздохнула. – Уже, - и пошла вдоль улицы, раскачивая бёдрами.
Ди долго, не двигаясь с места, смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом дома. Ди оглянулся. Лысого уже рядом не было. Потом Ди посмотрел по сторонам. Ничто не привлекло его внимания. Для начала надо определиться, где я, - подумал он. – Очень важно найти того, у кого можно об этом спросить. – Он ещё раз посмотрел по сторонам. Было немноголюдно. – Все идут или стоят по одиночке. То есть, вывод: общаться здесь не... не приветствуется. Почему?
- Помощь нужна? – услышал он сзади и оглянулся. Лысый мужчина с седой бородой с ухмылкой смотрел на Ди.
- Какого рода? – сказал Ди.
- Вот ты уже и боишься. – Незнакомец усмехнулся. – На счёт помощи я пошутил.
Ди вдруг обратил внимание на очень усталый вид незнакомца.
- Ты болен? – спросил он незнакомца.
- Я несгибаем, - ответил незнакомец.
- Ди, - сказал Ди и протянул незнакомцу руку. – Диоген.
Незнакомец ухмыльнулся, нахмурил брови и почесал нос.
- Понятно. Ну-у, а я Жанна де Арк. – Он зевнул и, махнув рукой, согнувшись, поплёлся по площади.
Ди, проводив его взглядом, долго стоял потом, глядя по сторонам.
- Эй! – крикнула толстая баба, - чего ты тут шляешься? Пень!
- Какое твоё дело? – огрызнулся Ди.
- Идиот! – Толстая баба пожала плечами и прошла мимо.
Так-так-так, - пронеслось в голове Ди, - долго стоять на одном месте не стоит, слишком заметно. Надо раствориться в этом сером мареве, в этих людях и... - Он медленно пошёл вокруг площади. «Кафе» - увидел он вывеску на одноэтажном доме. Надо что-нибудь съесть, - подумал он. Он зашёл в «Кафе» и оказался в маленькой комнатушке с тремя столиками. Сел за столик в тёмном углу.
- Если можно, кофейку, - сказал он бармену за стойкой и раскрыл журнал. «Все на все выборы!» - прочитал он на первой странице.
- Да, все на все выборы, - вздохнул стриженый на лысо  мужчина, присаживаясь за этот же столик напротив Ди. Он долго молча смотрел на Ди. Ди же смотрел то на него, то на бармена, то ещё куда-то.
- Беда в том, что нас много, - нарушил молчание незнакомец. – Первый признак варварства – это многочисленность толпы. А? Ты что-то сказал?
- Нет-нет, я слушаю, - сказал Ди.
- Возьми гуннов, татар, китайцев... Китайцев, – повторил он и тяжело вздохнул. – Русских, америкашек и армян. – Он махнул рукой. – Так что, все эти юношеские погромы, забавы и прочее и прочее вполне естественны. Надо сокращаться, сокращаться во всём. Что скажешь? Только не молчи. Сейчас принесут чего-нибудь, и промочишь глотку, но только не молчи.
- Земля большая, - заговорил Ди, - места всем хватит.
- Земля то большая, Россия маленькая, - вздохнул незнакомец.  – Всего шестая часть суши.
- Нас не может быть много. – К столику присел ещё один лысый мужчина с короткой бородкой. – Если что, зароемся в землю, наделаем антресолей и будем жить друг над другом. Наше назначение мять природу, обращаться с ней как с продажной дефкой, тогда-то она раскроется перед нами во всей своей красе, начнёт уважать нас. А что из этого выйдет, не наше дело.
- Это фатализм, - сказал первый незнакомец.
- А в ватализме нет ничего плохого, - сказал второй незнакомец.
Бармен принёс кофе. Незнакомцы что-то говорили, о чём-то спорили, но Ди их не слушал, он пил кофе и ни о чём не думал. Когда же он собрался уходить, бармен потребовал с него денег.
- У меня нет наличных. – Ди полез в карман.
- Я за него заплачу, - сказал первый незнакомец, с ухмылкой глядя на Ди.
- Заплачу или заплачу? - ехидно спросил второй незнакомец.
- Молчуны! Они думают, что самые умные, - услышал за спиной Ди, когда встал и пошёл к выходу. – Думают, что в молчании... А ты знаешь, это ж Диоген, – сказал второй голос.
Ди вышел на улицу. Улица немного расширилась, стала как-будто многолюдней.  Толпа – это хорошо, - подумал он. – В ней можно не только затеряться, но и вовсе раствориться. – Он пошёл вдоль улицы. – Надо хоть за что-то зацепиться. Для начала нужен вокзал или аэропорт. - Вскоре на стене одного здания он прочитал объявление: «Продаётся должность начальника «Сектора электричества» Академии. Обращаться по адресу: ул. Г. Кулаковой, 0». Это уже кое-что. – Ди задумался. – Это уже ближе к делу.
- Как пройти на улицу этой Г.Кулаковой? – спросил он молоденькую женщину.  Сначала он долго присматривался к прохожим мужчинам и женщинам, думая: к кому б обратиться, и всё-таки интуитивно остановился на молоденькой женщине.
- Здесь нет такой улицы, - грубовато ответила женщина.
- Галины Кулаковой, - поправился Ди.
- А-а-а, - женщина повертела головой и показала рукой вдоль улицы, - это прямо и налево.
- Я не советую туда идти, - сказал босой мужик, который сидел на тротуаре, прислонившись спиной к стене дома. Он смотрел куда-то поверх Ди.
Ди посмотрел на босого: на обросшем мужчине была порванная в нескольких местах тельняшка, брюки в дырах.
- Спасибо, - сказал Ди и пошёл в том направлении, куда показала женщина. Пошёл прямо и свернул налево. Шёл долго, разглядывая здания. Потом посмотрел вперёд вдоль улицы. Улица прямой линией уходила далеко почти в бесконечность, и там дома слева и справа сливались.
- Как пройти на улицу Галины Кулаковой? – спросил он старушку, которая вышла из дома с тазом.
- Гали Кулаковой? – Женщина вылила воду на дорогу. – Да это же совсем близко. – Он показала рукой вдоль улицы. – Всё время прямо, а в конце улицы сразу налево. И  сразу. Недалеко.
Ди прошел один квартал, два. Улица была ровной и, наверно, бесконечной. Он прошёл ещё несколько кварталов и замедлил шаг. Оглянулся. И сзади абсолютно ровная и бесконечная улица. Да, старик, - усмехнулся он, - таких задачек ты ещё не решал. Спрашивать, похоже, бесполезно. Где конец этой улицы? Где? И почему так серо всё?  - Он задрал голову и посмотрел на небо, на облака.
- Эй! – обратился к нему лысый седобородый мужчина. – Не «Кафедру Электричества» ищешь? – спросил он после того, как закурил.
- Да, - не сразу и нерешительно ответил Ди. – А что?
- Да так. – Мужчина затянулся с выражением огромного удовольствия на лице. – Присядь, - предложил он Ди. Ди присел рядом. – Я уже месяц ищу эту несуществующую кафедру. И всё «Прямо и в конце налево!» - Он рассмеялся.
- Почему несуществующую?
- А её нет. – Мужчина затянулся. – Как нет и улицы Гали Кулаковой, легендарной спортсменки, чемпионки всего, что только тогда разыгрывалось, гордости местных баб, да и самой то Гали, наверно, тоже не было.
- Была, - сказал Ди. – Читал в энциклопедии.
- Кафедра Электричества. – Мужчина расхохотался и резко смолк. – Я ж физик. Механик правда. Ну, а что такое электричество, это всего лишь направленное движение зарядов – это динамика, а когда они не двигаются – это статика. Всё элементарно. Как у людей. А?
- Да, логично, - не сразу ответил Ди.
- Я смотрю, ты тоже брит. – Мужчина кивнул на голову Ди. – Да ещё сегодня. Новичок!
- Да. – Ди погладил лысину и посмотрел куда-то вверх. – Жарковато. Потеешь... Почему здесь всё такое серое?
- Местные говорят, что это от избытка солнца. - Мужчина тоже посмотрел на небо. – Его даже не видно. А ведь светит и очень ярко. Особенно вон оттуда. – Он показал рукой куда-то себе за спину.
- Да - да. - Ди посмотрел в сторону, откуда якобы светило солнце. – Этот эффект мне припоминается. Когда слишком ярко, становится серо, - задумчиво произнёс он.
- То ли серые тучи, то ли это мгла. Но тихо, тепло и безветренно. – Мужчина бросил недокуренную сигарету на булыжники. – Кайф, - он протянул Ди руку, - Герберт Уэльсович Кайф. Еврей. Увы, англичанин. Увы, родился и вырос в Москве. Увы, жить без неё не могу. Увы, в душе америкашка.
- Это случайно не какая-нибудь суперсовременная окраина Москвы? – спросил Ди, глядя по сторонам.
- Москвы? – Кайф усмехнулся. – Для начала, с кем имею честь?
- Диоген я, - ответил Ди. – Можно просто – Ди.
- Прекрасно! – Кайф вздохнул. – Я буду называть тебя Диогеном. Диоген – это, конечно, сильно и намного обязывает.
- Да ни на что не обязывает. – Ди провёл рукой по лысине. – Диоген он и есть Диоген.
- По-ня-а-тно. – Кайф достал из кармана сигарету. – Если б хотя б окраина Москвы. Если б. Увы. Я месяц ищу эту кафедру, потому что понял почти сразу, что надо что-то делать. Хотя бы что-то искать. Ни черта не пойму, хотя фантастики в голове больше, чем килограмм. Ни солнца, ни луны, ничего.
- Может такое время года?
- Лето сейчас, лето, - вдруг раздражённо сказал Кайф. – Четыре координаты: место и время и больше ничего не надо. А хочется моря, вина, а не только этих... - Он кивнул куда-то головой.
Потом он поднялся с земли и они, разговаривая, медленно пошли вдоль улицы. Навстречу им попадались мужчины и женщины, всё было обычно в их виде, в их разговорах. Но Ди обратил внимание на то, что бородатых мужчин свежевыбритых на лысо достаточно много. Они, как и он с Кайфом, были неторопливы, не очень разговорчивы, но некоторые были навязчивы: пристроятся сзади и идут некоторое время, прислушиваясь к разговору. Обычный волосатый народ был обычным: куда-то спешил, о чём-то разговаривал, что-то нёс в руках, короче – обычный. Ди вдруг стало как-то не по себе.
- Они тебе предложили работать на них? – спросил вдруг Кайф.
- Кто? Они? – Ди от неожиданного вопроса сначала растерялся. – Да. Предложили...
- И ты?
- Пошли они к чёрту, - сказал Ди.
- Вот эти все бородатые и лысые тоже послали их к чёрту. – Кайф рассмеялся. – Нам каждый день бреют головы, но бороды не трогают. По срезу бороды они определяют, сколько этот или тот думает.
- И что потом?
- И что потом! Пивка? – Кайф кивнул в сторону пивного бара.
- Я без наличных.
- У меня есть. Я тут у одной за одну ночь хорошо заработал. - Они зашли в бар и сели за столик с видом на улицу. – А вообще с голоду пропасть не дадут, но ... Если ты не с ними, то настраивай себя на суровую жизнь. Может быть даже и половую.
- Какого чёрта! Да кто они такие!? Это сон? Я сплю! – Ди вдруг истерически захохотал. Остановил его короткий удар в челюсть.
- Успокойся, - тихо сказал Кайф. – Я уже прошёл этот смех. И это не сон. Это, - он улыбнулся, - сюрреализм. Эпоха сюрреализма, но не в искусстве. Нет. В жизни. Очередная эпоха сюрра. Почти, как у Ницше...
- Ой, - Ди вдруг застонал, - только не Ницше. Только не Ницше.
- Напрасно. – Кайф заказал пиво. – Этот Ницше поумнел, похорошел, то есть. Стал попонятней, попроще. Он шлялся тут неподалёку, но я его уже давно не видел. Возможно, он уже с ними.
- О ком ты? О чём?
- Да тут по улицам шляются многие с именами известных великих. – Кайф глотнул пива. – На самом деле я не Кайф, я просто Герберт Уэльсович. Знаменитый фантаст последних лет. Жанр – интеллектуальная фантастика. Может читал?
- Нет, я уже двадцать пять лет ничего не читаю, - ответил Ди.
- Есть интересные мыслишки о прошлом, о настоящем. – Кайф заглянул в кружку. – Но о будущем никакого понятия. И почему я у них Герберт Уэльсович?
- Может из-за «Войны миров»? – спросил вдруг Ди.
- А вполне. - Кайф задержал кружку у рта и задумчиво посмотрел на Ди. – Это ты вещь сказал. – Он задумался ещё сильней.
- А может смыться отсюда? - сказал Ди.
- Тут всё куплено. – Кайф улыбнулся, сделал глоток пива. – Менты все их.
- Сел в поезд и ...
- Какой поезд! – Кайф захихикал. – Какой поезд?! Тут один единственный вид транспорта – собственные ноги. Экология! Сколько тебе? Лет шестьдесят?
- Почти.
- А мне почти тридцать. Ну, написал я несколько недурных вещичек, но им то зачем. Зачем? Я не очень то люблю женщин. От них всё зло. – Кайф заговорил тише.
- Против самих женщин я вообще-то ничего не имею, - сказал Ди.
- Он не имеет! – Кайф усмехнулся. – Да кто тебя спрашивает. Я скажу тебе, - Кайф оглянулся, посмотрел по сторонам, - началось всё с того, что меня хотели убить гирей...
- Двухпудовой?! – вырвалось у Ди..
- Именно! – зашипел Кайф. – Я сразу понял, что это знак, но так и не понял, не разгадал его смысл.
- Я начинаю догадываться. – Ди задумчиво потёр лицо ладонью и рассмеялся.
- Ты знаешь, - Кайф допил пиво. – Война миров – хорошую идею ты мне подал. Ты тут посиди, пивка попей, а я пойду. – Он бросил на стол несколько денег. – Пойду. – И он ушёл, почти убежал.
- Кайф Герберт Уэльсович. – Ди заглянул в кружку с пивом. Надо бежать, - подумал он, встал и вышел из кафе. – Интересно, этот город где-нибудь когда-нибудь кончается. -  Он посмотрел по сторонам. – Холм! – воскликнул он мысленно. – Хоть какая-то неоднородность. – Ди направился в сторону холма. Улочка, по которой он шёл, была узкой, раскинутыми руками можно было одновременно коснуться её противоположных сторон. Сначала она шла прямо, потом резко пошла вверх. Одноэтажные серые домики кончились, и перед Ди раскинулось широкое красное поле. Маки! – Ди остановился, тяжело дыша. – Маки! – Он оглянулся. Серый город не был бесконечным, просматривалась окраина, но с трудом, надо подняться повыше. Ди пошёл по полю. Подъём был достаточно крутой, чтоб быстро устать, но не очень длинный. Через некоторое время Ди оказался на вершине холма. Вершина  представляла из себя каменистую плоскость, награмаждённую каменными глыбами высотой от одного до нескольких метров. Ди посмотрел вниз на город. Серый город был небольшим: множество радиальных улиц, сходящихся к холму, и несколько кольцевых улиц, которые описывали круги вокруг холма. Прямо и налево! – Ди рассмеялся. – Вышел на кольцевую и вдоль одинаковых домов в бесконечность. Шутники. Так-так-так, если выйти на окраину...  а там что? Несколько дорог от города. Ну и отлично. Надо запастись едой денька на два и ... - Ди вдруг, как по чьей-то команде, посмотрел влево и увидел мужчину в сутане: он тоже был лысым, но с огромной до груди седой бородой. Мужчина в сутане через бинокль смотрел куда-то вдаль. Ди спрятался за камень и начал наблюдать за мужчиной в сутане. Тот смотрел сначала в одну сторону, потом в другую, потом в третью. Ди попытался проследить, в каком направлении смотрит мужчина в сутане, и после ещё нескольких поворотов мужчины в сутане понял, что тот смотрит через бинокль в направлении дорог, расходящихся от города. Так прошло достаточно много времени. Начинало смеркаться. Ди вышел из-за камня и осторожно подошёл к мужчине в сутане.
- Вы кого-то ждёте? – спросил он.
Мужчина в сутане никак не отреагировал на его слова и продолжал смотреть в бинокль. Ди, стоя рядом, тоже смотрел в те стороны, в которые смотрел мужчина в сутане, поворачиваясь вместе с ним.
- Уже наверно поздно, - сказал Ди.
Мужчина в сутане опять никак не отреагировал на его слова. Прошло ещё некоторое время. Ди присел на камень и, прикрыв глаза ладонью, задумался. Скоро стемнеет, - подумал он. – Лишь бы холодно не было. Холода ты уже не выдержишь. Надо спуститься вниз. Куда? К кому? – Он убрал ладонь со лба и посмотрел на город...
- Нет, сегодня его уже не будет, - сказал вдруг мужчина в сутане, пряча бинокль в футляр, который висел у него на груди, и продолжая смотреть куда-то вдаль. – Не будет. – Он тяжело вздохнул.
- И давно вы его ждёте? – спросил Ди.
- Каждый день с раннего утра, - ответил мужчина в сутане. – Вот уже месяц.
- А почему он должен появиться именно здесь? – спросил Ди.
- Он всегда является там, где людям хуже всего, - ответил мужчина в сутане. – Сейчас это эта страна.
- Всегда является? – Ди усмехнулся.
- Всегда? – Мужчина в сутане посмотрел на Ди. – Я сказал «всегда»? Нет, конечно. Раз в две тысячи лет.
- Зачем они побрили вам голову? – спросил вдруг Ди.
- Зачем? – Мужчина в сутане провёл ладонью по лысой голове. – Он обязательно должен пройти через этот город. Его женщины сюда приведут. И отсюда он пойдёт дальше.
- А если он в этот раз не придёт? – спросил Ди.
- Если он в этот раз не придёт, - мужчина в сутане встал с камня, прошёлся взад-вперёд, остановился и посмотрел куда-то вдаль. – Если он не придёт сейчас, - повторил он, – то он не приходил и тогда. – Мужчина в сутане подошёл к Ди вплотную. – Вы сильно изменились, но я вас помню. Я был тогда только начинающим семинаристом, а вы уже знаменитым учёным. Сколько вам было тогда лет?
- Двадцать пять. - Ди улыбнулся. – Почему помню? Потому что я только раз ходил в семинарию читать лекцию. Вас, конечно, я не помню.
- Помните, - сказал мужчина в сутане. – Мы с вами поговорили о том, о сём, пока вы курили. И вы сказали, что верите мне в том, что я верю в Иисуса. А в веру меня обратил один человек. Если и есть бог, так это тот человек. Вы ещё сказали, что бог слабей Иисуса, он ничего не может подсказать людям, он только пакастит. К тому же, вы сказали, что бог ещё и консерватор, если когда-то что-то создал, то хочет, чтоб навсегда. А Иисус гибче. Но тогда вы ещё сказали, что самый гибкий из всех сатана. Интересную мы тогда проводили с вами беседу.
- Вы ж понимаете, что я тогда говорил о боге, как о виртуальном нечто с большой буквы, - сказал Ди.
- Если он в этот раз не придёт... - Мужчина в сутане посмотрел куда-то вдаль. – Здесь, конечно, здесь. Тогда горячей точкой была Иудея, сейчас эта страна. Горячей точкой не в смысле объёма проливаемой крови, а в смысле страдания души.
- Тогда Иисуса создали евреи, - сказал Ди. – Эта страна на такое не способна.
- Вы же умный человек, зачем вы такое говорите. – Мужчина в сутане вздохнул и посмотрел куда-то вверх. – Его и тогда создали женщины и сейчас приведут женщины. Женщины всё создают.
- Женщины? – Ди тоже посмотрел куда-то вверх. – Женщины. Вы уже согласились работать на них?
- А на кого ж ещё. – Мужчина в сутане пристально посмотрел на Ди. – Богоматерь! Вот истинный бог. Кстати, а как у вас с женщинами?
- Было всегда хорошо, но...- Ди почесал за ухом. – Я хочу в Афины, поесть оливок, попить красного вина, и не хочу никаких проблем. Ни знать! Ни решать! Ни иметь!
- Надо спускаться, - сказал мужчина в сутане. – Продолжим за чаем. Да, в вашей компании я готов и помолчать.
Они встали с камня и пошли вниз.
- Разве Иисус не абстракция? – спросил вдруг Ди.
- Глупее вопроса и не придумать. – Мужчина в сутане посмотрел на Ди. – И долго думали?
- А что? – Ди посмотрел на мужчину в сутане и остановился.
- Да хотя бы потому, что у вас у учёных всё построено на абстракциях. – Мужчина в сутане посмотрел по сторонам. – Одно электромагнитное поле чего стоит. Кто его видел? – спросил мужчина в сутане. – Никто. А чтоб без него человечество делало?
- Но...- Ди пожал плечами и задумался.
- Абстракция, - усмехнулся мужчина в сутане и продолжил спуск. – Абстракция! Иш, абстракция это для них. Вечно они сомневаются. – Он оглянулся на Ди. – Вы где ночуете?
- Не знаю
- Мужики никого не берут ночевать, - сказал мужчина в сутане. – Рекомендую присмотреть старушку. Только надо спешить, пока не стемнело. - Они дошли до первой узкой улочке. – Вы даже не поинтересовались, кто я такой.
- Не поинтересовался, - сказал Ди. – Мне всё равно, кто вы такой. Я не понимаю, где я.
- И не поймёте.
- Как называется этот город? – с мольбой в голосе спросил Ди.
 -Как называется? – Мужчина в сутане задумался. – Я об этом как-то не подумал. Хозяйка сказала мне только, что когда-то этот город построил Московский патриарх Всея Москвы, он хотел сделать здесь резиденцию православия, единственного по его мнению истинного оплота христианства. И последнего. Он провёл сюда газ. Много сделал, но потом вдруг продал этот город патриарху Зауральскому, тот провёл сюда электричество и перепродал город патриарху Южному. А сейчас никто не знает, чей это город. Говорят, что его купила одна женщина.
- Это их город! – крикнул вдруг Ди. – Я, кажется, понял.
- Вот и хорошо. – Мужчина в сутане протянул руку. – Приходите завтра до восхода на холм. Поговорим.
- Спасибо. – Ди пожал руку мужчины в сутане. – Не обещаю.
- Сомнения! – Мужчина в сутане усмехнулся. – Все болезни от сомнений. Я, - он задумался и посмотрел себе под ноги, потом куда-то вдаль, - я тоже кое в чём сомневаюсь. В заповеди: правая рука не должна знать, что делает левая, и наоборот. Это ещё большая утопия, чем идеи коммунизма. За коммунизмом стоят только нищие.
- Веруют тоже, - сказал Ди. – Все заповеди для нищих и во славу нищих. Орудие, инструмент власти, это...
- Э –э – э, куда тебя понесло. – Мужчина в сутане усмехнулся. – Вам только дай палец, вы и руку откусите.
- Вот она, ещё одна может самая великая заповедь, - сказал Ди.
- С богом. – Мужчина в сутане быстро зашагал вниз по улице. – До восхода! – крикнул он, оглянувшись, и исчез в одном из домов.
Ди озабоченно посмотрел по сторонам и с мыслями о ночлеге медленно поплёлся по улице. Из редких прохожих присмотрел старушку.
- Как бы переночевать? – спросил он. – Я тут проездом и вот...
- Переночевать? – старушка посмотрела на Ди. – Сколько лет?
- Лет шестьдесят, - ответил Ди.
- А почему так неуверенно? – спросила старушка.
- Так как на счёт переночевать?
- Бери вот это, и пойдём. – Старушка показала на огромный чемодан.
Ди с трудом оторвал чемодан от земли и, ухватив его двумя руками, поплёлся за старушкой.
- Что у вас там? Не гири, случайно? – пыхтел он.
- Лук, чеснок, картошка, - ответила старушка. – Гири ему подавай. Размечтался. Ночью гири будут.
Шли они недолго. Дом у старушки был небольшой. Сразу за дверью начиналась кухня.
- Чемодан поставь у плиты, - сказала она, когда они вошли. – Ночлег у меня до восхода солнца.
- Да мне...
- До восхода солнца, - сказала старушка, перебив Ди. – Но ты ещё и до восхода не отработал.
- Да мне только...
- Вот чай. – Старушка поставила на маленький столик заварной чайничек. – Там седьмой самый полезный залив. Особенно для одной штуки. – Она зевнула. – Я приму душик. День трудный был. – Она исчезла в соседней комнате, и через некоторое время оттуда долетел плеск воды.
Ди сделал глоток чая, сморщил лицо и посмотрел по сторонам. На полке он увидел начатую пачку печенья и быстро, давясь, съел два. Запил чаем седьмого залива.
- Хорошо после душа. – Появилась старушка в розовом халате. – Не хочешь освежиться?
- Да можно...
- Ты не стесняйся. – Старушка поставила на огонь чайник. – Спать всё равно будешь на полу. Буду я на тебя на одну ночь тратить свежие простыни.
- Так идти в душ или не идти? – спросил Ди.
- Ну, ты и нудный. – Старушка вздохнула. – Поел, попил, теперь, - он открыла дверь в другую комнату, - заходи, выбирай любое место на полу и спи. А я пока ящик посмотрю.
Ди зашёл в небольшую комнату: диван, журнальный столик, два кресла и книжные полки. В комнате было душно. Окна были закрыты. Ди подумал открыть окно, но махнул рукой. Разделся до трусов и лёг. Надо было в душ сходить, - подумал он и перевернулся на правый бок. – Как хочется спать. Что же это такое? – подумал он. – Ничего не могу понять. Какая то фэнтэзи. Кому всё это надо? Что за сброд тут шатается? Спать...
Дверь скрипнула, и в комнату вошла старушка.
- Не спишь, - сказала она. – И правильно.
Она скинула с себя халат и оказалась не такой уж старушкой. Она  бесцеремонно легла на Ди и прижала его огромными грудями к подушке.
- Пикнешь, придушу. – Она ещё сильней надавила грудями на горло Ди. – Понял?
- Да! Да! – прохрипел он.
- Это должок, - пыхтела старушка. – Ну, давай, давай, что разлёгся, как бревно. Ну же!..
Через некоторое время она встала, надела халат и, взглянув на испуганное лицо Ди, усмехнулась.
- Шестьдесят ему! Ха! Да тебе все сто! – Она обнажила свои огромные груди, потрясла ими, приподняв, на ладонях. – Ладно, спи до восхода.  – Она посмотрела на Ди и покачала головой. – Беда то какая. – И вышла из комнаты.  – Гири им подавай...
Сон у Ди прошёл. Он встал и оделся. Надо не прозевать рассвет, - подумал он и сел на широкий подоконник. За окном была тихая тёмная ночь.
Очнулся Ди от того, что где-то кричал петух. Петух, - подумал Ди. – Петух. Надо вставать. – Он тихонько слез с подоконника, вышел из комнаты и прислушался. Откуда-то доносился храп. Сориентировавшись в полумраке, Ди правильно нашёл входную дверь, отодвинул массивный засов и вышел.
Рассвет едва забрезжил. С монахом мы расстались наверху, - подумал Ди и быстро зашагал вверх по улице. Не смотря на ранний час, было довольно многолюдно. Но Ди ни на кого не обращал никакого внимания, он, вытянув шею, смотрел далеко вперёд. Чем ближе он приближался к холму, тем меньше становилось прохожих. Вот и холм. Впереди метрах в ста кто-то шёл. Это он, - подумал Ди и прибавил шаг...
- Стой! – Перед ним неожиданно выросла фигура лысого человека с короткой аккуратной бородкой. – Дай на сигарету. Ты знаешь, кто я? Я друг и последователь Ницше, но с некоторыми оговорками.
- Отстань, - сказал Ди и, обойдя друга Ницше, прибавил шаг.
- Человеку с большой буквы, - друг Ницше следовал за ним, - то есть самому обычному человеку с маленькой буквы, не нужно познавать какого-то где-то там практически никем никогда не увиденного бога. Единственное что-то, пусть назовём это богом, внутри нас и до пояса, но в основном на плечах. Вот оно, что надо познать! Ещё греки говорили об этом. Но мы!!! Ницше и этот придурок Марклен уже доказали нам дуракам, что не надо никуда ходить, бог внутри, это свобода мысли и действий прежде всего в рамках необходимости выпить и закусить, приодеться, но не побыть с женщиной, это уже другая ...
- Ты всё сказал? – Ди остановился, поняв, что друг Ницше так просто не отстанет от него.
- Почти. – Друг Ницше вздохнул. – Ещё пять минут...
- Не – е – ет, довольно! – крикнул Ди и, оттолкнув друга Ницше, побежал вверх по улице. Вскоре он догнал человека. Это был вчерашний мужчина в сутане.
- А_а, - мужчина в сутане слегка оглянулся. – Вы всё-таки пришли.
- Да, - сказал Ди, тяжело дыша.
- Отделались от друга Ницше?
- Да, – сказал Ди.
Некоторое время они шли молча.
- У вас не найдётся чего-нибудь поесть? – вдруг нарушил молчание Ди.
- А-а, - мужчина в сутане понимающе покачал головой, достал откуда-то яблоко и протянул его Ди.
- Спасибо. – Ди жадно хрустнул яблоком. – Просто я не ел уже давно...
- Зачем вы идёте со мной? – спросил вдруг мужчина в сутане.
Ди растерялся, посмотрел на яблоко, себе под ноги, куда-то вдаль и потом прямо в глаза мужчины в сутане.
- Мне не надо идти за вами, - сказал он.
- Это правильно, - сказал мужчина в сутане и продолжил свой путь на вершину холма. Ди смотрел ему вслед. Через несколько шагов мужчина в сутане оглянулся: - Но мы ещё встретимся!
- Нет! – крикнул Ди. – Мы больше не увидимся.
- Но встретимся, - крикнул мужчина в сутане и зашагал дальше.
Ди задумчиво доел яблоко. Яблоко это, конечно, хорошо, но... - Он посмотрел на утренний город. – Что-то в этой серости есть. Это не серость. Это опиум. Ты кайфуешь, и нет ничего, ничего, ничего. И восход солнца. Оно уже где-то взошло. Не видно только. А скоро ж захочется жрать. Именно жрать. И этот серый опиум не поможет. А окраина города всё-таки видна. Вон она. Раз есть окраина, значит можно отсюда сбежать. Там за окраиной, кажется, степь. Степь. Куда она тянется? – Ди посмотрел по сторонам. – Ни одного деревца! Нет, вон они, есть. И тоже серые. – Эй! – крикнул он вдруг.
По дороге шёл мужчина. Судя по походке – прогуливался.
- Если я пойду по той степи, - Ди показал рукой в сторону степи, - куда я выйду?
- В серый город, - сказал мужчина.
- А этот разве не серый? – спросил Ди уже в спину мужчины.
Мужчина остановился, постоял некоторое время спиной к Ди, оглянулся и подошёл к нему.
- Эрих Фромм, - представился он, протянув руку. – Просто – Фромм.
- Да пошли вы все! – Ди сделал шаг назад. – Тот Герберт Уэльс, этот Эрик Фромм. Пойдука я лучше через степь да хоть куда. – Ди зашагал по дороге, ведущей к окраине.
- Уже ходили, - крикнул вслед Фромм. Ди остановился. – Бред, конечно, может плагиат, - Фромм подошёл к Ди, - может мысль и должна ходить по замкнутой кривой. Зам-кну-той! Но там тоже серый город. За тем городом опять степь и за ней опять серый город.
- Безисходность?
- Без. – Фромм поднял с земли камень и бросил его вверх. – Куда ему! – Он кивнул в сторону брошенного камня. – Только на землю. Вот так то. Дальше не ходили. Плюнули. Пивка?
- Да как тебе сказать... – Ди задумался, потом протянул Фромму руку: - Диоген.
- Очень приятно. – Фромм улыбнулся. - За пивком время летит как-то качественней. – Он пошёл вниз по дороге. – Кому скажешь, что по этой дороге шли пивка попить Диоген и Фромм! – Он рассмеялся. Ди пошёл за ним. – Мой прапрапрадед занимался философией. А я... я здесь случайно. Информационная ошибка, наверно, вышла. Хотя, ты можешь и не верить, но существуют философские гены. Я никогда не хотел быть философом. Но я, увы, философ. Плохой, но философ. Почему может плохой футболист, плохой плотник? Возможно ж такое? Так есть и плохие философы. И я один из них. Я ничего  в ней не понимаю. Все эти дурацкие оторванные от жизни категории не игры, а болезнь разума. И только одно я понял, это существование противоположностей, но не борьба. Вот поэтому то, наверно, меня сюда и притащили. Но я не хочу их видеть! Мужчина и женщина! Почему именно борьба?! Единство и смысл бытия – противоположности! И я написал об этом небольшой памфлетище: плохое – хорошее, высокий – низкий и тепе... из относительности противоположностей... А мужчина и женщина! Противоположности, но не по половому признаку. Не только по половому.
Ди чуть поотстал от Фромма, потом ещё. Фромм увлечённо говорил и не заметил, что Ди отстал. Увидев канаву, Ди прыгнул в неё, залёг и замер. Голос Фромма удалялся. Стало совсем тихо. Потом что-то проехало рядом. Потом кто-то прошёл мимо. Ди высунул голову и осмотрелся. Никого, только  редкие прохожие. Ди вылез из канавы и спустился к городу. – Город лысых, - усмехнулся он.
Войдя в город, он, глядя по сторонам, пошёл по узкой улочке вниз. Вскоре он вышел к небольшой площади со сквериком посредине. Сразу бросилось в глаза: на скамеечке сидел человек с обросшей головой, пышная седая шевелюра его равномерно разбросала во все стороны кучерявые локоны, и огромная окладистая борода, но только чёрная. Лицо его сияло добродушием. Именно это широкое лицо и бросалось сразу в глаза.
- Садись, поговорим. – Человек с обросшей головой погладил место на скамейке рядом с собой. Ди подошёл и присел на краешек. – Я уже приметил тебя. Ещё вчера, когда ты чемодан пёр. – Человек  рассмеялся. – Ну, ничего, с кем ни бывает. Женщины! На что ради них мы только ни идём! Нус, чем живём, что исповедуем?
- Ничего не исповедуем. – Ди пожал плечами. – Ничем не живём.
- Вот это ответ! – Человек с обросшей головой покачал головой. – Ответище! – Он добродушно улыбнулся.
- Ничего особенного, - сказал Ди. – Каков вопрос – таков ответ. – Он улыбнулся.
- Я Маркс Фридрих Карлович, - представился человек с обросшей головой и протянул Ди руку. – Так, для краткости. А ты, наверно, подумал уже, как же обращаться к этому человеку с такой обросшей головой. – Они пожали руки. – А так просто: Маркс. Можно ещё проще: Лжемаркс. Только здесь немного обидно, в этом варианте « Маркс» уже с маленькой буквы.
- Тогда я Ленин Круп Надеждович, - съехидничал Ди.
- Ле-е-енин, - произнёс на распев Лжемаркс, задумался, и улыбка застыла на его лице. – Если ты гнёщь в эту сторону, то логичней было бы, - добродушие и улыбка исчезли с его лица, - Ленин Надежда Провалович. А? – Он зло посмотрел на Ди.
- Надежды Провалович, - поправил Ди. – А у вас хороший русский, - сказал он тут же.
- Русский? – На лице Лжемаркса  опять появилось добродушие. – Предлагаешь перейти на «вы»? Логично. Это тебяшничество уже надоело. Бред какой-то. А русский сейчас в ходу. Американский и русский. Почему я здесь? Я, конечно, тогда был не прав, отведя России ничтожно маленькую роль в значении для всего человечества. Это такая тухлятина, что забивает все остальные приличные запахи. – Он посмотрел по сторонам. – Почему мы все здесь? Я великий историк и археолог. Это я откопал Атлантиду, да-да, ту самую виртуальную, а другой и не было... Я! Я ещё и великий философ и социолог. Маркс, короче. Лже. Я единственный из всех этих умников, - он кивнул куда-то в сторону, - из всех теорий, как надо жить хомо сапиенс, остановился на коммунистической теории Маркса. Это самая прагматичная теория, как этому дурному хомо сапиенс выжить... Эй, вы меня слушаете!? – Он хлопнул Ди по плечу.
- Не очень, - Ди открыл глаза. – Да, коммунизм это, наверно, здоровей, чем капитализм, но слишком липкая теория, и к ней прилипают разные там паразиты....
- А-а-а, вот – вот, да – да – да, - заговорил Лжемаркс. – Частной собственностью пробуждают в человеке всю его звериную сущность. Моё! Не тронь! Убью! Хорошо, если б он был зверем, но ведь он хомо сапиенс, – с любовью и нежностью произнёс Лжемаркс, и тут же на его лице появился ужас. – Хомо сапиенс, - уже трагически повторил он и тише.
- Что вы прицепились к этому «хомо сапиенс»? – Ди рассмеялся. – Обезьяна она  и есть обезьяна.
- Самое ужасное, - Лжемаркс повернул своё лицо к небу, - что эта великая теория попала в Россию. Даже сам Маркс писал, я нашёл у него это место и подчеркнул, что идея коммунизма ни в коем случае не должна попасть и пустить корни в России. Последствия будут не предсказуемы. Короче, коммунизм должен попасть в высокоразвитые страны, тогда...
- Вы еврей? – спросил вдруг Ди.
- Увы, - Лжемаркс вздохнул. – Нет, я ...
- Так чего вы возитесь с этой идеей коммунизма? От этих их коммунизмов и капитализмов, пожалуй тоже, тошнит уже всех.
- Именно они подсадили тогдашнюю Россию на коммунизм, - сказал Лжемаркс. – Это ж кошмар, самая умная нация на земле, а ничего хорошего людям не сделала...
- Горе от ума. – рассмеялся Ди.
- Христианство, коммунизм, фашизм... А в Китае! – Лжемаркс схватился за голову. – В Китае! – Он начал смеяться и досмеялся до слёз. – Вон, - он ткнул пальцем куда-то вдоль улицы, но смех мешал ему говорить, – вон видишь? – всё-таки сказал он, - это к тебе идут две барышни.
Ди посмотрел в сторону, в которую показывал Лжемаркс: по улице действительно шли две женщины в чёрном.
- Им идёт чёрное, - сказал Лжемаркс. – Особенно, когда они начинают раздеваться. Это единственно правильное, что они выбрали для своего имиджа.
Тем временем две женщины в чёрном подошли к ним. Одна из них достала ноутбук и постучала по клавишам.
- У вас красивые пальцы, - сказал ей Лжемаркс.
- Так-так-так, - женщина с красивыми пальцами посмотрела на Ди. – Диоген Диогенович?
- Я Диоген, - сказал Ди. – Мне так сказали.
- Правильно. – Женщина с красивыми пальцами отложила  ноутбук на скамейку. – Сидите спокойно. – Она обхватила Ди и кивнула второй женщине.
В руках второй женщины появился вдруг какой-то предмет, и она начала этим предметом водить по голове Ди.
- Тебе приятно? – шепнула женщина с красивыми пальцами.
- Да ... но, - Ди попытался посмотреть, что с ним делают.
- Вам обновляют вашу лысую причёску, - сказал Лжемаркс. – Покров растительности черепа. Ха-ха-ха...
- Всё, - сказала вторая женщина и шлёпнула Ди по затылку. - Одиннадцать! Как огурчик, но, – она чмокнула Ди в лысину, - смотри не опоздай, корабль завтра уходит. Последний корабль!
- А самолёт в Афины? – спросил Ди.
- Постригите и меня, - взмолил Лжемаркс.
- Не сказано, - сказала вторая женщина.
- Запишите меня на приём к вашей госпоже, - молил Лжемаркс.
- Ты слишком много болтаешь, - сказала женщина с красивыми пальцами.
- Ну, возьмите меня, - стонал Лжемаркс.
- Нет, - отрезала вторая женщина. – А вообще, ты ничего, - кокетливо улыбнулась она, когда они уже отошли на некоторое расстояние.
Женщины ушли.
- Чёрт! Чёрт! – Лжемаркс вскочил со скамейки, прошёлся и снова сел. – Они не хотят туда, их тащат, я ж умираю, как хочу. Нет... А вы! Ну конечно, Диоген Диогенович! – Лицо Лжемаркса стало серьёзным и грустным. – Я слыхал о вас ещё до вашей «Зонной революции». Гнуснейший венец вашего гнусного творчества. Я тут с этой гнусностью трачу столько времени! Потрясающе. – Лжемаркс посмотрел на Ди. – Ты ещё думаешь, работать на них или нет?
- Я пытаюсь понять, чего они хотят, - ответил Ди.
- Так то они тебе и скажут.
- А я уверен, что они и сами не знают, чего хотят. – Ди вздохнул. – О моя интуиция! Обманулся всего один раз и...
- И с тех пор?..
- Нет-нет. – Ди рассмеялся. – У меня ещё есть внутренний голос. Он ленив, но если я где-то не так начинаю мыслить, эта пьяная морда всегда приходит и начинает меня ругать.
- Ответь, почему этот город такой серый. Ярко-серый. А внутри домов ярко!
- Не знаю. Это чьё-то нам предостережение.
- Вы мистик?
- Я? – взгляд Ди побежал далеко-далеко. – Я гений, который устал и хочет покоя. Мне шестьдесят лет, и я хочу в Грецию. Только там... – Он посмотрел по сторонам. Площадь опустела. Никого. Почему так хочется плакать? – подумал Ди. – Пожрать бы, - сказал он. – Ужасно хочется жрать. Я больше не могу. – Он встал со скамейки и пошёл в сторону одной из улиц.
- Самолёты в Афины летают сейчас только из Москвы, - крикнул Лжемаркс. – Каждый день ночью.
- Спасибо! – Ди повернулся, отвесил Лжемарксу поклон и пошёл дальше. Надо сначала поесть, - думал он. – И бежать! Думай! Думай! Нет, сначала поесть, как человек. – Он шёл по улице и смотрел по сторонам. Кафе. Закусочная. Бар. Где-то вдали огромными буквами «РЕСТОРАН». Ди вернулся назад и остановился у Закусочной. На витрине с внутренней стороны лежали жареные куриные окорочка, жареный картофель, селёдка, копчёная сёмга в разрезе, маленькие пупырчатые огурчики, бутылки с водкой... У Ди обильно побежали изо рта слюни.
- Желаете закусить? – спросил вдруг кто-то.
Ди посмотрел по сторонам. Никого.
- Так что? – спросил всё тот же кто-то.
- Поесть бы, - простонал Ди, продолжая искать взглядом собеседника.
- Одну минуту. – Дверь закусочной открылась, и появился мужчина во всём белом. – Прошу. – Он улыбнулся и показал рукой на дверь. Ди зашёл в Закусочную. Полумрак. Тихая приятная музыка. – Сюда, - сказал мужчина во всём белом и подтолкнул Ди влево. Они прошли немного по полутёмному коридору и остановились у двери.  – Сначала сюда, - улыбнулся мужчина во всём белом и толкнул дверь.
Ди вошёл в огромный кабинет. У окна за огромным столом сидела женщина в чёрном платье.
- Сися Сисиевна, - обратился к ней мужчина во всём белом. – Вот, - он показал на Ди, - хочет поесть.
- Извините, я никак не могу привыкнуть к этой революции фамилий, имён и отчеств, - сказал Ди.
- Да ладно, - улыбнулась женщина. – Можно просто Сися. Когда я была чуть помоложе, меня звали Сиська. Ласкательно Сисенька. Можете просто – Сися. Ну что, поговорим?
- Поесть бы...
- И я об этом. Пошёл вон! - сказала Сися мужчине во всём белом и показала Ди на кресло у стола напротив себя. Ди присел на краюшек. – Поесть, значит. - Она задумалась.
- Да, так немножко. – Ди изобразил что-то руками. – А?
- Поговорить не желаешь? – спросила Сися.
- Поесть бы. – Ди выдавил из себя улыбку и посмотрел на Сисю. – Немного. А? Сися Сисиевна.
- Хочешь, дам?
- Что дашь? Работу? Я никогда не работал с женщинами...
- А под?
- Так что дашь то?
- Ты чё придуриваешься то. Можно подумать, что ты никогда не работал на письменном столе, - усмехнулась Сися.
- За письменным!
- На письменном!
- В постели что ль?
- Ну!
- Это ж не работа, это ж инстинкт.
- Правильно! Как у всех животных.
- Да мне б пожрать. А?
 - Жаль. – Сися вздохнула. – Всего одного не хватает до тысячи, но, – она улыбнулась, – насильно мил не будешь. Иди, садись и ешь.
- Ой, как я вас благодарю, - залепетал Ди.
- Тебя благодарю, тебя. – Сися изобразила на лице приятную улыбку.
- Да, да. – Ди, глядя на Сисю, попятился к двери.
- Надеюсь, тебе напомнили, что завтра уходит поезд? – Сися продолжала приятно улыбаться. – Последний.
- Да, да. – Ди упёрся спиной в дверь. – Корабль уходит. Я только поем и всё.
- За дверью направо, в конец коридора, - уже мрачно сказала Сися. – Ешь и думай. Нам пища дана для того, чтобы мы думали...
Последние слова Ди слышал, уже находясь за дверью. Он быстро прошёл весь коридор.
В Закусочной было людно. Стоял полумрак. Несколько мужчин сидело в углу за одним столом и ещё несколько сидело по одиночке. Ди сел за маленький столик на двоих лицом к окну. За окном сверкал серый город. Прохожие. К столику подошёл мужчина во всём белом и поставил на стол поднос с нарезанной красной рыбой, огромным жареным цыплёнком и бутылкой минеральной воды.
- Это комплекс, - сказал он и спросил: - Водку будешь?
- Тащи, - сказал Ди, жадно глядя на цыплёнка. Мужчина во всём белом ушёл. Ди налил в бокал минералки и выпил. Хорошо, - подумал он, подтягивая к себе тарелку с цыплёнком.
 Мужчина во всём белом поставил на стол бутылку водки, тарелки с маленькими пупырчатыми огурчиками и грибочками. Два грибочка он сунул себе в рот и начал есть, глядя на Ди.
- Ешь и наслаждайся, - сказал он, доев грибочки.
- Почему ты во всём белом? – спросил Ди, беря бутылку водки.
- Это вершина символизма. – Мужчина во всём белом повернулся к Ди спиной, спустил брюки и чуть нагнулся, обнажив татуировку: «Чёрный квадрат в каждом из нас». Выколотый кириллицей текст - на левой ягодице, на правой - копия знаменитого Черного Квадрата.  Мужчина повернулся к Ди, натянул брюки. – Ешь и наслаждайся. – Он улыбнулся и ушёл.
Наверно, голубой, - подумал Ди. Он налил себе водки, но выпить не успел.
- Секундочку, - долетело до него откуда-то от столика, за которым сидело несколько мужчин. Один из них встал и со стаканом в руке подошёл к столику Ди. – Позволишь? – Он сел напротив. – Одному пить  как-то не по человечески. Да и сразу вот так жрать не безопасно. – Он отодвинул от Ди тарелку с цыплёнком. – Может стать дурно. – Он налил себе грамм пятьдесят водки и поднял свой стакан. – Это для начала. Закусим?
Ди молча опрокинул в рот водку и решительно подтянул к себе тарелку с цыплёнком. Оторвал ножку и начал жадно есть.
- Ты кто? – спросил он набитым ртом.
- Не узнаёшь? – Незнакомец улыбнулся.
- Не узнаю. – Ди налил себе ещё водки и выпил. Закусил рыбой.
- У них неплохие грибочки, - сказал незнакомец. – Да и огурчики...
- Не узнаю, - повторил Ди, разрывая цыплёнка на две части. – Я люблю белое куриное мясо.
- Забыл? – Незнакомец тоже налил и выпил. – Теорию быдла помнишь?
- О чём ты, дорогой? – Ди поискал что-то на столе.
- Похоже, что ты ещё не дал им положительного ответа, – незнакомец сделал ма-а-аленький глоточек водки.
- Да! А кому им?
- Хорош придуриваться. – Незнакомец улыбнулся. – Я тебя сразу узнал, как только ты сюда вошёл. Пойми, нам всё равно придётся на них работать. Но... – он сделал многозначительную паузу, – нам нужно выйти со своей концепцией спасения рода человеческого. Нужна теория...
- У меня этих теорий... - Ди оторвал кусочек белого мяса и сунул в рот. – Спасите нас, - пробормотал он набитым ртом. – Ха-ха, второе пришествие, которого ждут все поколения каждый век...
- Нам кажется, что твоя теория быдла... Быдлу что нужно? – Незнакомец посмотрел на Ди. – Быть сытым и не мёрзнуть. Это мы помним. Для России этого достаточно. А что дальше?
- Этого достаточно для всех, - сказал Ди и довольно улыбнулся, беря бутылку водки. – Могу ещё добавить, что быдло – это звучит гордо. – Он налил в свой бокал водки. – Это можно использовать, как лозунг.
- Да-а-а, - незнакомецц покачал головой и потёр гладкую лысину. - Похоже, что ты ещё не только не дал им положительного ответа, но и ... – Незнакомец пригубил водку.
- Да ты пей, не жалей её, - сказал Ди, кивая на бутылку. – Кончится эта, ещё возьмём. – И перешёл на шёпот: - Надо рвать когти. Отсюда. Как? Не знаешь?  - После этих слов он приступил к рыбе.
- Не – е - ет, - незнакомец отрицательно повертел головой, - это глухо.
- А что там за горизонтом? – спросил Ди, жуя.
- За чертой города вся земля распахана, отходит несколько дорог, одна железная, по ней, как я узнал, раз в год приходит длинный товарняк, привозит всего-всего и забираёт всё, что тут натворили местные.
- Ну, а если по дороге...
- В никуда, - перебил незнакомец. – Уже пытались. Мистика? Мы все тут не самые хилые учёные, но...
- Постой - постой, где я тебя видел? – Ди перестал жевать. – Нехило. Нехилые учёные. А теория нехилая. Где – то я всё это уже слышал.
- Все дороги ведут в никуда. Отойдёшь, этот город скроется за горизонтом, спросишь какого-нибудь встречного, как пройти до ближайшего от этого города города, или как попасть туда-то или туда-то, тебе подробно рассказывают, как. И ты идёшь и приходишь в этот же самый город.
- А если по железке?
- Так это год ждать. Товарняк три дня, как отошёл. Нет, всё это глухо. Легче... В одной твоей лекции я читал...
- Жаль. – Ди налил минеральной воды и сделал глоток. – Странно, они мне сказали, что пароход отплывет завтра.
- А-а-а, так то пароход! – Незнакомец рассмеялся. – И нам, - он кивнул в угол,  где сидели мужики за одним столом, - это же сказали.
- Понял.
- Так что давай теорию...
- Сереет жизнь, теория же вечно зеленеет, как сказал один безымянный поэт двадцать первого века. Так? – Ди усмехнулся.
- Во-первых, это неудачный плагиат, - сказал незнакомец. – Во-вторых...
- И в-третьих и в-четвёртых...
- Нужна теория. Пусть примитивная, но действенная, как христианство... Больше двух тысяч лет! – Незнакомец закрыл глаза и потряс головой. – Уму непостижимо. Бред...
- Две тысячи лет, это не бред, - усмехнулся Ди.
-  Тебе нужно завершить свою теорию быдла, - сказал незнакомец.
- И наступит новая эра?! – Ди вытер салфеткой рот и крикнул: - Эй ты, во всём белом, сколько с меня?
 Подошёл мужчина во всём белом.
- Уже уплачено, - сказал он. – Приходи ещё. Но я б посоветовал...
- Понял. Спасибо. Свободен, - сказал Ди. – Так что с побегом? - обратился он к незнакомцу, когда мужчина во всём белом ушёл. - Глухо?
- Глухо, - кивнул незнакомец.
- Посмотрим. – Ди встал, посмотрел по сторонам и вышел из Закусочной.


2.

Итак, – выйдя на улицу, Ди посмотрел по сторонам, - будем считать, что отдохнули мы достаточно. Надо идти сдаваться к этим стервам. Ни с козлами же болтаться каждый день. – Он оглянулся. -  Умники! Итак, сдаёмся. А там посмотрим. Чудес не бывает. Выкрутимся. – С этими мыслями Ди вышел на площадь. – Чтобы было всегда так пасмурно, - он посмотрел на небо, - наверно, они...
- Ты хочешь сделать заявление? – спросила женщина, прервав его размышления. Она приветливо улыбалась.
- Да, я согласен. - Ди тоже улыбнулся, разглядывая женщину. Длинное чёрное платье, высоченные каблуки.
- Диоген Диогенович! - Женщина посмотрела на маленький монитор в её ладони. – Итак, Диоген Диогенович ...
- Диоген Диогенович Диогенов! Так? – спросил Ди.
- Всё правильно, только без «Диогенов». – На мониторе в её ладони замигал зелёный огонёк.
Через некоторое время подкатила « Скорая Помощь». Ди помогли сесть в салон, женщина села рядом.
- Пошёл! – крикнула она. Скорая тронулась.
Ехали очень долго. Ди даже вздремнул. Потом его с завязанными глазами долго вели. Под ногами было что-то мягкое. Трава, - подумал Ди. – А теперь ступеньки. Надо всё запоминать. – После ступенек долго шли по какому-то гулкому помещению. – Длинный высокий коридор, - подумал Ди. Кто-то дёрнул за повязку, и он увидел перед собой женщину за столом.
- Я очень рада, что ты всё-таки согласился, - сказала она и долго испытующе  смотрела на Ди. – Я верю тебе, - сказала она вдруг решительно.
- А-а, старая знакомая. – Ди зевнул. - Почему ты всегда похожа на одну женщину? -  спросил Ди. – Вот уже...
- На твою жену в молодости? – Женщина усмехнулась.
- Да.
- Это один из вариантов мужского отупения от безделия. – Женщина встала из-за стола и, чуть прихрамывая, прошлась по кабинету. На ней была чёрная миниюбка, чёрные туфли на высоченном каблуке. – Это ещё может быть психическим эффектом, похожим на тот, когда убийцу тянет на место преступления, - сказала она.
- Это шутка? – улыбнулся Ди.
- А ты что, не знал, что женщины такие коварные? – улыбнулась она и долго смотрела на Ди. – Но бескорыстные и честные, - добавила она и села за стол. – Короче, наши цели вкратце. Трудно поверить в то, на что мы решились. Но другого выхода нет. Мы - это женщины. Спасти человечество могут только женщины. Да, увы, этот слабый пол.
- Спасти? – ехидно спросил Ди. – От чего?
- Мы достаточно сильны, чтобы выступить открыто, –женщина не обратила внимания на вопрос Ди, – но мы этого не сделаем из уважения к людям. Наша цель настолько величественна, и наша философия...
- Где ты видела женщину философа? – Ди рассмеялся.
- Наша философия, - повторила женщина с пафосом, - приведёт в наши ряды мужские умы и уже привела. – Она посмотрела на Ди. – Их немного, этих умных мужчин, но нам много и не надо. Это самые - самые. Перед тобою и твоими коллегами по полу будут поставлены большие задачи. Но вполне разрешимые. И, поскольку вот уже которое тысячелетие вы считали, что вы самые умные и всё определяете, тебе, Диоген Диогенович, для начала потребуется небольшая философская адаптация. Время терпит. – Женщина крикнула: - Гидша!
В кабинет вошла невысокая женщина, аккуратно коротко постриженная, в огромных очках.
- Познакомьтесь. – Женщина улыбнулась и кивнула на женщину в очках. – Это твоя гидша. Она сделает небольшой экскурс в наш мир и введёт тебя в атмосферу творческой работы на благо человечества. Забирай его и начинайте работать, - улыбнулась она гидше.
- Будет сделано, - сказал гидша и повернулся к Ди. – Вперёд? – она показала рукой на дверь.
Они вышли из кабинета и оказались на улице. Шёл дождь.
- Я буду тебе и гидом, - сказала гидша, раскрывая зонт, - и цербером, и охранником, и сторожем, и, и, и! По паспорту я Телова Гения Идеевна, - она протянул Ди руку.
- Иудеевна, - поправил Ди и пожал руку гидшы.
- Это фобизм. – Гидша взяла Ди под руку, и они пошли вдоль улицы. – Но как бы не так. Всё это пошло. Ты сам всё это поймёшь, как только немного с нами поработаешь. Можешь меня называть просто Гидша. Это имя уже приклеилась ко мне прочно.
- А ты давно работаешь?
- Я?  - Гидша улыбнулась. – Так похоже, что я из мужчин?
- Что? – Ди остановился и начал рассматривать Гидшу.
- Вот видишь, оказывается и тебя есть, чем удивить. – Гидша рассмеялась. – Я тебя сразу предупредила, чтоб ты ничего не боялся и не делал глупостей. Да ты не бойся.
- А я не боюсь. – Ди безразлично пожал плечами.
- Итак, - Гидша посмотрела по сторонам, - все дороге ведут... Куда?
- В Рим? – неуверенно спросил Ди.
- Уверенней! Уверенней! – подбодрила его Гидша. – Конечно же, в Рим.
Они зашли в небольшое кафе «Рим». Сели за столик на двоих. Гидша заказала по стакану красного вина и сыр. Молча смотрели в окно: дождь усилился и превратился в ливень. Принесли вино и сыр.
- А ты не боишься, что влюбишься в меня? – спросил вдруг Ди.
- Боятся влюбиться только больные люди. – Гидша подняла стакан вина. – За удачу! – Она сделала глоток. – А что до тебя, так на сегодняшний день, - она посмотрела на часы на своей левой руке, - влюбляться пока не во что.
- Вот даже как. – Ди сделал глоток. – А кто та женщина в кабинете?
- Всему своё время, - сказала Гидша. – Это великая женщина, но не царь, не бог, не сатана. Просто великая среди равных. Тебе ещё придётся к этому самому прийти. Не всё сразу. Мы сейчас проходим небольшой адаптационный курс. И ещё ты должен обрастать волосами.
- Ты наверно хотела сказать «тебя нужно обрастить волосами»? – Ди улыбнулся.
- Словоблудие. Игра слов и ударений. – Гидша сделала глоток. – Кстати, об ударениях. В моей фамилии ударение на первом слоге. Так, на всякий случай, может пригодится.
- А ты мне не нравишься, - сказал вдруг Ди. – Ты некрасивая. – Он повертел стакан в руке и поставил его на стол.
- Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей? – Гидша улыбнулась.
- Как сказал один древний поэт.
- Сейчас это не проходит. Правильно «Тем меньше нравимся мы ей». – Гидша сделала глоток. – Скажу тебе откровенно, что тебе, как игроку, а мы достаточно изучили тебя, понравится проект «Амазонкия».
- Что? Что? – Ди сделал глоток вина. – Что?
- Двойную игру не советую вести. Игра серьёзная. – Гидша сделала многозначительную паузу. – Живым можно остаться либо с «да», либо с «нет».
- Как в исламе, - сказал Ди.
- Мы, конечно, сделали скидку на то, что ты в своих Афинах сильно поотстал от жизни, медленно загнивал своими мозгами там, - Гидша кивнула головой куда-то в сторону. – Но детектор лжи уже включен и работает. Наш детектор лжи не ошибается.
- И что же он показывает сейчас? – Ди улыбнулся.
- Стрелка пока колеблется и дёргается. – Гидша тоже улыбнулась. – Но это не смешно, исходя из того, что я сказала про «да» и «нет».
- Какие сложности. – Ди иронично усмехнулся, допил вино и начал есть сыр, отламывая маленькие кусочки.
- Я люблю иронии, - сказала Гидша. – Здоровые иронии, а не болезненные. Итак, - она улыбнулась и посмотрела по сторонам. – Приступим. Мне лично не нравится слово Амазонкия, но, как оказалось, из истории почти нечего выудить. Скажите: матриархат? Тогда ещё люди были не люди.
- Эт ты зря, Гения, - сказал Ди. – Я правильно поставил ударение на последнем слоге? – Матриархат, это, - он почесал голову.
Принесли ещё вина. Бутылку. Гидша разлила по стаканам и сделала глоток.
- Вот именно, - сказала она, - только и остаётся почесать голову. – Современная Амазонкия – это очень сложная организация, массы течений, ручейков, потоков, сети и лавины, но цель у всех одна: спастись. Всем: и мужчинам и женщинам и животным. Всем! В России вот уже сколько десятков лет пытаются спасти мужчин, а спасать надо всех. Всех!
- Россия. Эта страна. Запутали вы все меня. – Ди почесал подбородок. - А ты в каком ручейке? – ехидно спросил он и посмотрел на Гидшу.
- Самое крупное течение – это феминистки, - сказала Гидша. -  Они же лесбоски, они, пожалуй, для мужчин представляют некоторую опасность, так как лозунг «Цивилизация без мужчин» они ещё не выбросили. Следующее течение это крутиноски, у них тоже похожий лозунг, но носами они крутят для мужчин. Парадокс, не так ли? – Гидша сделала глоток вина, глядя на Ди.
Ди неопределённо пожал плечами, тоже сделал глоток вина и начал есть сыр.
- Я тебе открою один секрет. – Он поднял стакан к глазам и заглянул во внутрь. – Вино надо пить большими глотками, чтоб оно…
-…ополаскивало всю полость рта, - продолжила Гидша.
- Именно! – воскликнул Ди. – А ты всё глотаешь его и глотаешь. – Он сделал маленький глоточек.
- Не будем отвлекаться. – Гидша посмотрела на свой стакан и продолжила: - Самые сильные – это политички. Достижение цели без участия умнейших мужчин они считают невозможно. Есть ещё и матриархи... Кстати, о матриархате. Но мужчины у них только в качестве рабов. Самые полезные для мужчин это вертихвостки или, как их называют в народе, кривосычки. Если матриархи считают, что сила женщин в том, что выше подбородка, то вертихвостки наоборот считают, что сила женщин ниже подбородка. Ни те ни другие не признают умственных способностей мужчин, и вопрос сводится только к тому, как превратить мужчину в мразь, сделать его рабом, довести до безумия. Это у них и есть проявление признака ума. Есть ещё другая группа течений, бесполая группа. Их не раздирают половые катаклизмы, они отрицают половую структуру общества...
- А что, общество имеет половую структуру? – спросил Ди.
- А как же! – воскликнула Гидша. – Наша Мачеха прочитает вам, мужчинам, небольшой курс, он так и называется «Половая структура общества и его движущие силы». Не частная собственность, а единство, противоположность и борьба полов!
- Потрясающе! – Ди откинулся на спинку кресла. – Мачеха, эта та прихрамывающая женщина?
- Я вижу, что ты уже утомился. – Гидша допила вино прямо из бутылки. – Хороший херес. – Она покачала головой. – Хороший.
- Ты много пьёшь, - сказал Ди.
Гидща усмехнулась, вставая из-за стола.
- Пора!
Они вышли на улицу. Дождь прекратился.
- Немного покатаемся. – Гидша подошла к легковому автомобилю, раскрыла дверцу и села за руль. – Присаживайся, - сказала она Ди, который стоял в нерешительности. Он сел рядом с ней. – Немного покатаемося. – Гидша зевнула. Мотор бесшумно заработал, и автомобиль рванулся с места.
- Ой! - вскрикнул Ди, откинувшись на спинку сиденья.
- Времени маловато, - сказала Гидша. – Я тебе кое-что покажу, чтоб ты проснулся и начал врубаться в ситуацию. Тут недалеко, часок езды на хорошей скорости.
- Я боюсь больших скоростей, - сказал Ди.
- Хорошие скорости это хорошо, - сказала Гидша. Она, ловко маневрируя на большой скорости в потоке машин, выехала за город и добавила газу. – Вот теперь достойная скоростёнка.
- Я боюсь больших скоростей, - сказал Ди. – Особенно, если за рулём сидит женщина, да ещё пьяная…
- Не боись. Посмотри вокруг. Город мы уже пролетели. Какая красотища!
Ди посмотрел в окно. Холмистая степь с небольшими лесопосадками.
- Не хватает гор вдали, - сказал он.
- Вам всегда чего-то не хватает. Одни глупости в голове.
Ди кинул на Гидшу удивлённый взгляд, потом они некоторое время ехали молча.
- Красота понятие относительное, - нарушил молчание Ди.
- Ты мне ещё про теорию относительности расскажи. – Гидша посмотрела в зеркало заднего обзора. – Пустынно на трассе. Сейчас мы налево и на месте. – Она свернула с трассы, и после поворота они ехали ещё несколько минут по грунтовой дороге. Остановились у высокого забора с вышкой у ворот. Гидша выглянула в окно и что-то крикнула. – Сейчас мы въезжаем в зону, - повернулась она к Ди. – Сидеть тихо, ни о чём не думать, не говорить, не вздыхать. Это приказ. Из автомобиля видно всё и хорошо слышно, тебя ж снаружи не видно и не слышно, но лучше не шуметь.
Ворота открылись, они въехали за забор и метров через пятьдесят остановились. Гидша вышла из автомобиля. Ди посмотрел в окно. Два небольших здания, сквер, стеклянный бар, какие-то постройки за зданиями. Группа людей. Увидев Гидшу, они подошли к ней. Это были женщины в разноцветных платьях. Гидша расспрашивала их о жизни, те угрюмо отвечали. Вид у женщин был подавленный. Ди вдруг почувствовал жалость к этим женщинам. Что-то в этих женщинах необычное, - подумал он. – Что? Не монашки ли это? – Он упёрся в окно носом и присмотрелся к женщинам. – Не пойму, что с ними?
- Я чувствую мясо, - сказала вдруг одна женщина, глядя на Ди сквозь стекло окна.
Ди вдруг испугался. Она не видит тебя, - подумал он. – Не видит. – Но от окна он отодвинулся.
- Нет, - покачала головой другая женщина, обнюхивая Гидшу. – Это не только мясо. Это то, что я хочу…
- Девочки, – крикнула Гидша, - так кто ж стал чемпионом по шахматам?..
- Подожди со своими шахматами. – Женщины обступили автомобиль. – Что у тебя там?
- Мясо, - ответила Гидша. – Немножко наверно подпортилась, пока я колесила…
- Не пори чушь, - сказала женщина с огромными грудями. – Девочки, помогите мне. – Она начала раскачивать автомобиль. Остальные женщины начали ей помогать с криками: - Покажи нам это вонючее мясо. Мы хотим это мясо.
Гидша бегала вокруг, пытаясь остановить женщин. Потом она крикнула:
- Девочки, курево привезли!
Женщины оставили автомобиль и начали вглядываться куда-то вдаль.
- Да вроде рановато ещё, - сказала одна из них.
Короткого замешательства женщин было достаточно для Гидшы, она мгновенно впрыгнула в автомобиль, включила двигатель, и автомобиль рванулся и начал делать круги на огромной скорости.
- Открывай ворота! – неистово кричала кому-то Гидша.
Женщины поняли, что их обманули куревом, начали бегать за автомобилем, чуть-ли не бросаясь под колёса. Ворота! Ворота перекрыть, - кричала одна из них. – Она увозит нашу жизнь.
Ди стало страшно. Тем временем ворота раскрылись, и делая какой-то невероятный вираж, Гидша вывела автомобиль за забор и помчалась по дороге. Выехав на трассу, она оглянулась.
- Ну? – она посмотрела на Ди. Ди только вздохнул в ответ. – Эти женщины не только ни разу не видели мужчину, но даже и не знают, что мужчины вообще существуют. С рождения. Мы их в своей среде называем мастурбантшами.
- Чудовищно, - сказал Ди. – И кто же всем этим занимается?
- Неважно. – Гидша достала из бардачка бутылочку и сделала глоток. – Будешь? – Она протянула бутылочку Ди. Ди отказался. – Я специально тебя познакомила с этим феноменом. Это поможет в работе. Ты первый, кому я их показала. Мачеха разрешила. Вижу, что напрасно.
- Я не могу разговаривать с женщинами, когда они только пьют и пьют, - сказал Ди. - И что теперь?.. Ну, с ними? – Ди кивнул головой куда-то назад.
- Пьют и пьют! – Гидша усмехнулась. - Теперь всё надо осмыслить. – Она сделала ещё глоток, спрятала бутылочку в бардачок и закурила. Ехали молча. Не доезжая до города, он уже был виден на холме, она остановила автомобиль.
- Немного пройдёмся. Тут недалеко, - сказала она, открывая дверцу. – Небольшая гостиница. Там и отдохнёшь. Плохо, что уже вечереет, но может быть, что выдержишь.
- Что выдержу? – спросил Ди. Они вышли из автомобиля.
- Так, ничего особенного, – ответила Гидша. Она спустилась с обочины, и пошла по узкой тропинке. Ди пошёл за ней.
 Долго шли. Молча. Ди, немного отстав, рассматривал фигуру Гидши.
- Слушай, а может ну её гостиницу. – Он догнал Гидшу и обнял её. 
Пощёчина, которую он мгновенно получил, была оглушительно звонкой.
- Да ты что? – шепнул Ди. Он только и сделал, что шепнул.  После этого они шли ещё дольше. – Да когда же мы придём в эту чёртову твою гостиницу, - крикнул он, когда они уже ушли так далеко от города, что его не было видно
А вот и она, - улыбнулась Гидша и показала  на низенький барак, обнесённый колючей проволокой.
- Что? – Ди рассмеялся. – Ты шутишь! Да я лучше пойду ещё хереса...
- Не пойдёшь. – Гидша кивнула куда-то в сторону, и Ди увидел несколько вооружённых мужчин с собаками. – Они тебя не пустят. – Она подтолкнула Ди в сторону барака. – Не бойся. Мне было приятно с тобой пообщаться.
Ди, растерянно глядя по сторонам, зашёл за колючую проволоку. Вооружённый мужчина аккуратненько закрыл калитку и кивнул Ди следовать за ним.
- Мы ещё увидимся, - крикнула Гидша. – Приятного времяпрепровождения.
Вооружённый мужчина пошёл в сторону барака, Ди за ним.
- Поздновато ты, старик, - хрипел вооружённый мужчина. – Мне даже жаль...
- Что поздновато? – спросил Ди. – Кого жаль?
Вооруженный мужчина не ответил. Они молча дошли до барака, вошли вовнутрь.
- Ты потише, - сказал вооружённый мужчина. – Все отдыхают. – Они прошли немного по коридору. – Вот сюда, - шепнул он и осторожно открыл дверь.
Ди оказался в полутёмном помещении. Дверь за ним тихонько закрылась. Некоторое время он стоял в недоумении. Было почти темно. Гостиница! – подумал он и усмехнулся. – Тут отдохнёшь. -  Он пристально посмотрел по сторонам, прислушался. – Что это? Морской прибой?  - Откуда-то доносился шум моря. Потом он посмотрел в глубь помещения и в полумраке начал различать фигуры людей. Люди?! – удивился он. – И много!  - Он сделал несколько шагов.
Дальше в помещении стояли двухярусные  кровати, и на них лежали и сидели люди. Они в полголоса разговаривали, и их разговор и был шумом моря.
- Ляг, отдохни, ещё есть немного  времени, - сказал кто-то.
- Что вы все здесь делаете? – спросил Ди.
- Да вот, обсуждаем.
- Что?
- Да чёрт его знает, что.
- Дайте поспать, - простонал кто-то.
Ди посмотрел по сторонам и, увидев свободную кровать, присел на неё. Какая дрянь, - думал он. – Какая дрянь. – Он прилёг. – Думай, философ, думай! – приказывал он себе мысленно.
- Па-а-адъё-о-ом! – раздалось вдруг в тишине за дверью комнаты.
Все зашевелились, повставали с кроватей и пошли к выходу. Ди пошёл за всеми. Все вышли из барака. Было уже почти темно. Наиболее яркие звёзды уже горели на небосклоне.
- Как бы я сейчас пошёл в сторону звезды на юге, - мечтательно сказал кто-то.
- Да – а - а, -  протянул другой. – Вечность и бесконечность и всё, что внутри нас! Эх...
- По машинам! – скомандовал кто-то в темноте.
Сразу за колючей проволокой стояло несколько грузовиков Мерседес. Вспыхнули прожектора и осветили всю площадку. Ди успел посмотреть по сторонам. Вооружённых людей было много.  После того, как все расселись по грузовикам, грузовики рванули с места. Ехали недолго.
- Вы - ле – за – а – ай! – скомандовал всё тот же голос.
Местность, куда их привезли, была слабо освещена, но ещё была видна степь. Всем раздали лопаты и расставили друг от друга на несколько метров.
- Повторяю для тех, кто первый раз, - прозвучал откуда-то всё тот же голос. – Повернулись все ко мне... Та – а - ак. Хорошо. Теперь слева от себя каждый из вас копает яму глубиной в полтора метра. Всем всё ясно7
- Зачем? – крикнул Ди.
- Затем, - ответил ему голос. – Начали!
Все начали рыть. Ди посмотрел по сторонам. Одни начали рыть яростно, другие не спеша, третьи посматривали по сторонам и болтали. Ди начал материться.
- Зачем? – спросил он соседа слева, бородатого мужчину с уже отросшими волосами.
- Копай, - ответил тот зло. – Припёрся тут позже всех и ещё спрашивает.
Ди нерешительно воткнул лопату в землю. Дух неповиновения ещё кипел в нём, но молчаливая покорность толпы мужиков передалась и ему, и чувство необходимости повиноваться, сидевшая где-то глубоко внутри, стала выползать наружу. Он начал копать яму. Грунт был жёстким, через несколько минут он почувствовал усталость и бросил лопату и сел на землю.
- Я что им, могильщик? – сказал он.
- Я тоже вчера сказал: я что им, садовник, - сказал сосед. – Мой тебе совет: копай!
- А если я не буду копать, то что будет? – спросил Ди.
- Это мой тебе совет, копай, - сказал сосед. – У меня интуиция: Когда яблоко падает на голову, надо думать не о том, что тебе больно или ещё о чём-нибудь меркантильном, а о том, что заставило его упасть. Копай.
Ди посмотрел по сторонам и продолжил копание. Ладно, посмотрим, - подумал он. – Правы бабы: мужики – это трусливые создания. Ум! – Он усмехнулся.
- Я тоже вчера об этом подумал, - сказал сосед.
- О чём? – спросил Ди.
- Об этом.
- А ты знаешь, о чём я подумал?
- Об этом все мужики думают, о разном. А ты ещё и вслух думаешь.
- Да пошёл ты!.. – Ди поднял голову и посмотрел на небо. Звёзды! Абсолютно чёрное небо! Вечность! – подумал он и улыбнулся. Тем временем народ вокруг пыхтел и уходил вперёд в землю. Ди снова начал копать и вскоре почувствовал, что докопался до мозолей. Он снял рукавицы и посмотрел на руки. Кровь. Пошли они! – подумал он и лёг на землю.
- Копай, – сказал сосед, он уже по грудь стоял в яме.
- Какое твоё дело, - огрызнулся Ди.
- Это совет
- Я больше не могу.
- Соберись. Здесь помогать запрещено. Просто, - сосед посмотрел куда-то в сторону, - выкопать придётся в любом случае. – Он продолжил копание.
Ди вскочил и энергично заработал, повторяя: Сволочи! Сволочи! Я им покажу! -  Перед глазами поплыли круги, начало сводить руки, ломить поясницу. Но яма копалась. Ди потерял чувство времени. Поскорей бы это всё закончилось, - думал он.
Тем временем некоторые уже закончили копание и, обступив яму Ди, тихо беседовали.
- А неплохо копает, - посмеивался кто-то.
- Пожалуй, и выкопает яму...
- Надо ещё немного упереться...
. Ди пыхтел, стонал, но не останавливался.
- Диоген! – вдруг долетел до него командный голос, - хорошо роешь землю. Молодец! Ещё чуть – чуть!
Вокруг него раздался смех.
- Всё, - выдохнул Ди и сел на дно ямы. – Я больше не смогу.
- Всё? – спросил кто-то сверху. На фоне чёрного неба Ди увидел голову в фуражке с какардой.
- Всё, - сказал Ди и удивился тому, что в этой темноте разглядел чью-то голову.
- Не – у – у, - тянула голова, - метра полтора есть? – Она повертела по сторонам.
- Да побольше, - заговорили все.
- Тогда вылазь, - сказала голова.
Ди помогли вылезти из ямы. Он, пошатываясь, сделал несколько шагов и присел на кучу земли.
- За – сы – па – а – ай! – прогремел командный голос.
Все с энтузиазмом начали засыпать выкопанные ямы. Ди растерянно смотрел по сторонам: Зачем?! Потом его сознание вдруг куда-то провалилось. Очнулся он уже за длинным столом.
Все ели суп: слипшиеся макароны с куриными косточками. Ди есть не мог и потому, что ложка выпадала из рук, и потому, что есть ему не хотелось, тем более макароны.
- Поешь! - сказал сосед напротив. – Она только называется баландой. На самом деле косточки натуральные, качественные...
- Не хочу.
- Не хочет человек, - сказал толстяк слева, подтягивая к себе тарелку Ди. – Лучше не доесть, чем насиловать собственную волю. Ницше. Страница сто один.
- Ешь, пожалуйста, ешь, - устало сказал ему Ди. – Только без комментариев и без этого Ницше.
- Зря, - сказал сосед напротив, поднося ко рту стакан с компотом. – Я тоже первый раз не мог, но мне некому было подсказать. Я был здесь один из первых. А закапывал ты здорово. Как-будто своё прошлое закапывал. – Сосед напротив начал пить компот.
- Нет-нет, - простонал Ди, - я не гожусь для этих работ, для всего этого.
- Не мучься, старина, - сказал толстяк слева, подтягивая к себе компот Ди. – Добавь к своей лексике побольше «э – э – э» и « ы – и – ий» и станешь своим человеком и тут и везде. Что – оэ? – Он рассмеялся. – И ещё: «хе» вместо «ге». Ховоры! А?
- Пятьдесят лет назад, - Ди задумался, - была школа диалектов, как выжить в любом обществе с любой ориентацией...
- Пятьдесят два, - поправил толстяк. – Диалектическая школа диалектов « Как выжить».
- Это единственное, что... Сейчас день или ночь?  – Ди вдруг посмотрел по сторонам. – Полежать бы. – Он с трудом вылез из-за стола, с трудом дотащился до своей кровати и лёг.
- День, - сказал кто-то сверху.
Ди проспал весь день и  обед и ужин. Очнулся он, когда все уже оделись и выходили из барака.
- Ну! – прозвучал у его лица мужской голос. Ди увидел маленькие глазки, ноздристый нос, какарду. – Спать будем? – рявкнула голова.
Боковым зрением Ди увидел у правой своей щеки сапог, перед глазами мелькнуло что-то похожее на кнут. Сапог ткнул легонько в подбородок, в нос. Но даже этот унизительный акт не придал Ди сил. Подняться он не мог. Все мыслимые и немыслимые мышцы ныли.
- Ничего, - сказал кто-то, проходя мимо, - это крепатурка. Пройдёт после третьей ямки.
- Нет, - сказал Ди и почувствовал, что сапог надавил на его голову сильней.
- Не заставляй меня делать это,  - прохрипел кто-то в ухо.
- Хорошо! – вдруг закричал Ди. Он встал и сел на кровать.
- Фу, от греха избавил, - облегчённо вздохнул мужчина в униформе, снял фуражку и вытер пот. – Поторопись. – Он постучал кнутом по голенищу  сапога.
Опять ночь. Опять яма. Копание. Сначала копалось ужасно тяжело. Вокруг ходил человек с кнутом и посмеивался, глядя на Ди. С кнутом же он просто вытворял цирковые номера: крутил вокруг всех пальцев, вокруг локтя, вокруг шеи,  использовал его даже как хула-хуп ...
- Ты не из Китая, кнутующий? – спросил его Ди.
- А мы где? – Кнутующий расхохотался. – Копай! Это очень полезное дело. Улучшает пищеварение. А как нервы успокаивает! – И постукивая кнутом по голенищу сапога, кнутующий исчез в темноте.
Через некоторое время копаться стало легче. На лице Ди появилась блаженная улыбка, которая не сходила с его лица, пока не крикнули, что еда подана и можно перекусить. Он сел на свою кучу земли рядом с бутылкой воды, на земле ещё лежали хлеб, порезанное сало и лук. Ди устало пил воду и жевал чёрствый хлеб.
- Ты не обижайся на меня. – Подошёл кнутующий и присел рядом на корточки. – Я в условиях известных обстоятельств, когда человек звучит гордо. Я такой же, как и все вы, только тупой. – И он долго, пока все пили воду и ели, говорил о долге, о человечности, о порядочности, а в конце «обеда» вдруг закричал: - Скоты! А ну вставай! Копаем! Все копаем! – Он выбил кнутом из рук Ди бутылку. – Ты что, не слышал? Все копаем! – Кнутующий, постукивая кнутом по голенищу, пошёл вдоль ям.
- Ну если для вас, - кинул вслед Ди. Он встал последним и начал копать. – Только для вас и ради вас. – Он копал, не глядя по сторонам и ни о чём не думая. – Только ради вас. Только...
Выкопали яму. Засыпали обратно землёй.
За вторым завтраком Ди обменял у старика с высоченным лбом свой суп на стакан компота. В компоте старика плавал живой таракан. Ди брезгливо вытащил таракана и бросил его на пол, но раздавить его не успел: таракан ещё в полёте выпустил крылья, спланировал, приземлился у опорной ноги и стремительно исчез где-то за спиной. Ди ещё некоторое время задумчиво сидел с одной поднятой ногой, потом он опустил ногу и вернул компот старику.
- Что-то не так? – спросил старик.
- Я решил бросить пить, - ответил Ди.
- Что так? – спросил старик.
- Слабоват я.
- Что так?
- Устал.
- Так-так. И что?
- Напрасно ты отказываешься, - вмешался в их диалог сосед напротив. – Сегодня в компот в каждый стакан добавили  по ложке водки. Дурак. – Он сделал глоток компота.
- Да? – Ди заглянул в свой уже пустой стакан.
- А тараканов надо беречь, - сказал сосед напротив. – Приручать, как собак, отвести им лучшие пастбища и не в туалете, а в коридоре. Сделать им столовую, изучать их спрос, что они любят и что не любят. А как же!?
- А мы что? – спросил старик.
- А мы, чуть что не так, так сразу их ядами и химией или сапогом. Толпы учёных работают в этом направлении. А тараканов то породили мы. Мы, тут один утверждает, произошли от обезьян. Возможно. Это труд нас сделал такими. – Он вздохнул. – А от нас произошли тараканы.
- Да-да! -  вмешался сосед слева. – Мы создали такую биосферу, в которой тараканы получили возможность развиваться, как вид ...
- Что вы несёте, - заговорил кто-то сзади. – Тараканы древней людей. Это известно каждому современному школьнику.
- Какие ещё тараканы!? – заорал вдруг Ди.  – Итак, тошно. Они были до нас, есть и будут после нас.
- Как же они были до нас, когда в библии записано...
- Какая там библия! Тараканы то и написали библию...
- Да мы создали тараканов! Мы!
Началась драка. Кнутующий и вся охрана столпились вокруг и свистели. Драка могла б не кончиться, если б за окном не начался проливной дождь. Все, как по команде, замерли и прислушались.
- И очень правильно, - сказал кнутующий. – Он с ухмылкой прошёлся по бараку. – За драку положено наказание. Телесное. Особенно зачинщикам. Но, - он кивнул куда-то, - дождик вас спас. Все быстро выходим и по машинам.
- А поспать, - простонал кто-то.
- Потом, – ответил кнутующий.
Все мужчины под проливным дождём расселись по машинам. Везли недолго. Остановились посреди поля с помидорами.
- Так, - кнутующий вылез из кабины, - выходи и ... - он подождал, пока все вылезут из машин, -  вон кран с водой, вон вёдра. Набираем воду в вёдра и поливаем помидоры.
- Так дождь же!
- Поливай, кому говорят. Это интересней, чем ямы рыть и зарывать. – Кнутующий захохотал.
- Он над нами издевается, - сказал кто-то в толпе.
- Каждый поливает по десять кустиков, - крикнул кнутующий. – Под каждый кустик десять вёдер.
- Так дождь же!
- По-ли-вать! – Лицо кнутующего от злости побагровело. – Это спасительный дождь!
Все молча переглянулись, разобрали вёдра и занялись поливом.
На ужин подали баранину, картошку, рис, много сыра и зелень, чай, сахар, мёд. Вино!
- Всё нормально, - сказал сосед с противоположной стороны стола, глядя из-под бровей на Ди и работая ложкой. – Смотрю, ты уже освоился. А я уже вырыл десять ям. – Он улыбнулся. – Сначала всё ныло. А сейчас просто сказка какая-то. Как на свет народился.
- А что, - Ди дожевал и проглотил кусочек мяса, - много надо копать?
- Да, и сегодня и.... – сосед сделал глоток вина. – Но, насколько я понял, ты последний, кого они сюда кинули, сотый. Ровно сотня! Значит, по логике скоро бросим это дохлое дело. Не сегодня так завтра последняя яма.
- И что? – Ди хотел спросить: Сбежать никак нельзя? – но вспомнил о детекторе лжи, про который рассказывала Гидша. Чушь какая-то, - подумал он и усмехнулся, но про побег решил не спрашивать на всякий случай.
- И что? – Сосед ехидно улыбнулся.
- Да так. – Ди тоже улыбнулся.
- Хороша баранина. – Сосед наколол на вилку кусочек и разглядывал его. – За этими ямами что-то стоит, - сказал он. – Это не просто так. Думаю, что ямы это ещё не всё. И этот полив помидор. И ещё мне говорили там про какие-то загадки человечества.
- Они всем об этом говорили. Вот я, например, бывший мэр Парижа. Мы, французы...
- Мэр Парижа? Ты француз? С таким русским?..
- Да я с пяти лет учил русский. У нас нельзя стать мэром, не зная английского, русского и китайского. Французский можно не знать! – Он рассмеялся. – Я был хорошим мэром, но сначала увлёкся философией. Кант, Шопенгауэр, Руссо, несколько современных, фамилий не помню. Задумался о человечестве в целом, о вселенной. Они сказали мне, что буду у них под именем Канторович, так как Кант с собственной персоной у них уже есть. Да вон он сидит. – Бывший мэр Парижа ткнул куда-то кусочком баранины. – А вон тот вон лысый, - он ткнул куда-то за спину Ди, Ди обернулся. – Это Леннон. Но не легендарный музыкант, а производная от Ленина. Ленин, это был такой великий революционер, который, как по мне, очень много сделал для эволюции России. Первые три дня тут он ораторствовал и неплохо. Немного картаво, правда, но неплохо. Он, видимо, хорошо изучил психологию человека. Но после двух ям как-то приутих, поник. Устал, наверно.
- Да, наверно, - сказал Ди, глядя на Леннона. – Но мне кажется, - он повернулся к бывшему мэру Парижа, - что он просто призадумался. Просто понял, что, как и все, вляпался.
- Возможно. Тут есть один крупнейший американский бизнесмен. Гигабизнисмен. Он проходит, как Дядя Сэм Два. Есть ещё один Дядя Сэм Один. Три есть. Этих я не знаю. Один проходит, как гигашоумен, другой на Китае подзаработал. Умы у всех потрясающие. Они копают рядом, переговариваются. Американцы это всё-таки нечто!
- Давайте лучше о тараканах, - сказал Ди и кивнул куда-то вдоль стола.
- Человек! – говорил горбатый мужчина с лицом Иисуса Христа. – Я пришёл помочь им, а они. – Он говорил и жадно ел мясо. – Но, увы, я ошибся, - продолжил горбатый, язвительно рассмеявшись. Крошки хлеба сыпались и застревали в его бороде. – Они думают о тараканах, как о насекомых. Но нет! Я бывал в их среде. Да, они слабы, но какие души! А они гибнут под вашими каблуками, как зачастую гибнет умный порядочный человек от руки сильного и глупого. Второго пришествия не будет, будет один страшный суд. Костёр будет один и один раз...
- Второго не дано! – кто-то в толпе рассмеялся. – Этого второго ждут каждый век.
- Костёр будет один и один раз, - повторил горбатый. – На всех...
- Что ты мусоришь!? – Ди вдруг хлопнул горбатого по спине. – Пожрать бы!
- Вот она вся наша сущность. – Горбатый посмотрел куда-то поверх толпы и всхлипнул. – Я шёл к ним, как к людям, а они. – Он вздохнул. – Бабы есть бабы.
- А я верю бабам, - сказал кто-то.
- Я знаю, - горбатый погладил свою бородку, - есть тараканья цивилизация, она во глубине земли. Их миллиарды миллиардов. Они уничтожат всех, если захотят. Но они гуманнейшие из существ, которых сотворил Бог.
Ди не дослушал горбатого. Он осторожно отошёл, прищурил глаза и незаметно осмотрел весь барак. А где тут туалет? – подумал он. – Странно, и не хочется. Который день. Не хочется и говорить. Так – так, человек сто наверно есть. Охрана? Да нет, тут что-то не то, не в ней дело. Не в ней. Надо подружиться с кнутующим.
- Здесь всё просвечивается, - прозвучал вдруг чей-то голос.
Ди увидел перед собой лицо кнутующего: ухмылка, прищуренные глазки.
- Каждый из вас у меня в голове и в глазах. Каждый ваш шаг! Мои люди пасут каждый ваш шаг, каждый импульс в извилинах. – Он пробежался взглядом по сидящим за столом. – А после первого пленарного заседания вас всех подошьют и ... вы свободны, как в море в корабли.
- А как свободны в море корабли? – спросил Ди.
- А никак. – Кнутующий расхохотался.
- А я слышал, что нас кастрируют, – сказал кто-то из-за стола.
Кнутующий улыбнулся, посмотрел куда-то вдаль, но ничего не сказал в ответ на реплику из толпы.
- Кастрируют! - уже несколько истерически прозвучал всё тот же голос из-за стола. – И есть только один выход.
- Какой?! Какой?! – закричали вдруг со всех сторон.
- Надо расколоть пространство, сделать в нём небольшую трещину, - ответил голос из-за стола.
- Но как это сделать? Шутка ли, расколоть пространство?!..
- Иначе нас всех кастрируют. Понимаете, кас-три-ру-ют!
- Кастрация не всех волнует. – Кнутующий улыбнулся и крикнул в сторону стола: - А ты подумал, к чему может привести расколотое пространство?!
- Шутка ли, расколоть пространство… Да не кастрируют никого… - Все начали медленно расходиться.
Последующие дни для Ди пролетели как сон. Рытьё ямы, засыпание, завтрак,  обед, ужин и ночной перекус. Он ни с кем не разговаривал, отключился и отрешился от всего происходящего вокруг. Иногда он говорил себе: - Не могу. Не могу! – Однако, он заметил, что сменился кнутующий.
Новый кнутующий был ещё более, чем предыдущий, неприятным на вид человеком: невысокого роста, коротенький во всём, но плечи широченные, лицо всё в шрамах, без одного глаза. И по нраву он был суровее. В отличие от предыдущего он издевался не только морально, но и физически, его удары кнутом были не сильными, но очень болезненными, он знал места, по которым надо бить. А однажды, когда он был в свирепой ярости на одного копателя и никак не мог найти свой кнут, Ди вдруг неожиданно для себя незаметным для всех, но понятным только кнутующему жестом указал на место нахождение кнута. После этого кнутующий над ним почти не издевался, а Ди часто боковым зрением видел, что кнутующий смотрит в его сторону. Однажды их взгляды как-то неожиданно встретились: на лице кнутующего была презрительная усмешка, которая тут же исчезла.
Новый кнутующий несколько видоизменил характер работы: ямы теперь закапывали попарно, землю носили носилками от одной ямы к другой, причём ямы выбирались подальше одна от другой.
С каждым днём усталость накапливалась, и сил на осмысливание происходящего не оставалось. Ди жил уже только основными инстинктами. Поесть, попить, поспать, выжить, - шептал он себе, как молитву перед каждым сном.
Из всего этого однообразия один случай с одним стариком произвёл на него очень сильное впечатление:
- Нет, уж лучше умереть, - сказал однажды очень старый мужчина; из выкопанной им ямы торчала только голова.
Ди посмотрел в его сторону. Ты, что, новенький? – спросил он молча. – А мне сказали, что я последний...
- Я всё хорошо обдумал. Помоги. – Новенький протянул руку. Ди помог ему вылезти из ямы. – Я всё хорошо обдумал. Я решил, всё-таки, отказаться от работы с ними.
- А как это? – заинтересовался Ди.
- А очень просто. – Старик присел на кучу выкопанной им земли. – Я умру. – Он рассмеялся, взглянув на Ди. – Да ты не бойся! Что такое смерть? Это тот же сон, только намного длинней. Он бесконечен. Того света нет, да он и не нужен. Ты лёг спать, заснул и не проснулся. – Старик лёг на землю и засопел. – Тихо. Не больно. Надо только очень захотеть. Надо подумать в этот момент о чём-то очень хорошем. Вспомнить, например,  свою первую любовь. Или как набил одному козлу морду. Или рыбалку в Карибском... – сопение перешло в храп.
- Устал бедняга, - сказал кто-то за спиной Ди.
- Да все мы устали, - сказал ещё кто-то.
- За-ка-пы-вай! – пронеслось над ямами. Все начали закапывать. И только когда начали рассаживаться по машинам, заметили, что старик, говоривший о сне, всё ещё спит на куче земли. Кнутующий, ругаясь, подошёл к нему и потормошил его. Старик не двигался. – Какого чёрта! – заорал кнутующий, потом пощупал пульс, приоткрыл веки и заглянул в глаза старика. – Он мёртв, - растерянно произнёс он и схватился за голову. – Теперь меня уволят. Тысячу объяснительных. – И, что-то бормоча, он сел в машину...
И тут же ещё один случай. Было полнолуние, во время перерыва землеройных работ к месту работ вдруг забежал заяц, и половина копателей, не смотря на усталость, бросилась за ним. Заяц был окружён, пойман и убит. Быстро разожгли костёр, зажарили зайца и съели. А потом кнутующий, сославшись на съеденного зайца, отменил завтрак. Те, кто не участвовал в трапезе, начали возмущаться.
- Надо было есть зайца, - сказал кнутующий.
Среди копателей начался скандал. Они оскорбляли друг друга. Запахло дракой.
Ди не ел зайца, но ему было всё равно. Он впал в литаргичекий сон, он дошёл до такого состояния безразличия, что всё происходящее представилось ему в розовом свете. А как это, в розовом свете? – смеялся он над собой.
И когда его разбудили, он очнулся и подумал: - Сколько же я спал? Вечность? Это уже притчи. Это уже требует философского вмешательства. Умопомешательство нельзя объяснить иначе, как только с помощью философского вмешательства. 
Посреди барака стоял кнутующий.
- Прекрасно, - сказал он радостно. – Говорю вам, как доктор искусствоведения одной шанхайской шарашки, это прекрасно. Это только надо было видеть.
Ди посмотрел по сторонам. Все сидели с опущенными головами.
-  Ну, - кнутующий  зевнул, обнажив коричневые зубы, - пока не стемнело...
- Постой, - перебил его вдруг Ди, - у тебя ж были ярко-жёлтые зубы. Где они?
- Ты всё проспал. – Кнутующий расхохотался. – Ну, пока не стемнело, надо съездить на одну экскурсию. Вы заслужили её досрочно. Пятки мне лизать будете послезавтра.


3.

Солнце было ещё высоко, но уже был вечер.
Ждали недолго. Подкатили два автобуса, красный и синий. Из одного вышел невысокий мужчина, на нём были сапоги, штормовка, шорты и голубая рубашка.
- Гид, - представился он, подойдя. – Прошу не путать с Гидшей. Корень один, но ничего общего. То имя собственное, а я просто существительное.– Он улыбнулся всем. – Ну, слава богу, что вы все ещё живы. Я кое-что, правда, слышал, но...– Он как-то ехидно улыбнулся. – Ну, прошу всех в автобусы.
Ди зашёл в автобус красного цвета. Кресла были очень удобными, можно было даже поспать. В этот же автобус зашёл и гид.
- Да - а,  - гид сморщился, - ну и запашёк от вас, и пот, и грязь, и всё, что надо для экскурсии. В бардачках перед вами коньячок лучшего качества. Рекомендую для правильного усвоения материала экскурсии. Да! – воскликнул он вдруг, обращая внимание на двух загорелых мужчин в камуфляжной одежде, сидящих рядом с местом водителя, лицами, обращёнными в салон. – Они могут всё, - закончил он, сделав многозначительную паузу. Тем временем все, внимательно осмотрев мужчин в камуфляжной одежде, достали из бардачков коньяк и сделали по нескольку жадных глотков. – Жадны. Жадны! - ухмыльнулся гид. – А жадность, как вам известно, есть признак возвращения к жизни и...? – Он вопросительно посмотрел на Ди.
- Ума? – нерешительно ответил Ди.
- Ума! – воскликнул гид. – Вот именно! Хотя один тут из вас считает, что жадность это признак цивилизации.
- А ум и цивилизация это разве не одно и тоже? – спросил кто-то.
- Это как кусок мяса и кусок арбуза, - улыбнулся гид. – И то и то еда, но далеко не одно и тоже. Мне сказали, что среди вас есть несколько академиков там разных стран и разных там наук и ещё там разные, но все умищи. А? – вопросительный взгляд пробежал по салону. – Так что, следите за своими словами, потому что всё, что вы только скажете и даже, может быть, только подумаете, будет приниматься на ура, как абсолютная истина, и без обсуждений...
- Кем приниматься? – спросил кто-то за спинной Ди.
- Итак, - гид сделал вид, что не расслышал вопрос, - пока будем ехать, я вам кое-что расскажу. В синем автобусе тоже есть гид, и я и он будем говорить одно и то же.– Гид сел за руль, и автобус тронулся. Сначала ехали молча по степи, потом въехали в серый город. – Сегодня мы посетим мир мастурбантов, - многозначительно сказал гид, но никто никак не отреагировал на его слова. Кто-то зевнул, кто-то сделал глоток коньяка, а кто-то и вообще переключился на осмотр серого города.
- Почему он называется Серый Город? – спросил кто-то.
- А кто вам сказал, что он так называется? – ответил гид, не оборачиваясь. – И это не чушь ли, как вы подумали, что вы подумали?! Мас-тур-бан-ты, - произнёс он по слогам. – Можете смотреть в окно, можете зевать, можете пить коньяк, но слушать меня обязательно. – Он оглянулся и посмотрел куда-то в конец салона. - Это, может быть, поможет вам  выжить. Это... – Он прибавил газу и снова перевёл взгляд на дорогу. – Это...
Гид не договорил, его перебил вдруг дружный хохот, который так же мгновенно и прекратился.
Серый Город кончился, и они поехали по степи. Огромная серая степь! Автобус мчался на огромной скорости в сторону огромного облака на горизонте.
- Итак, мастурбанты, - заговорил гид. – Это жаргонное название людей, которые от рождения и до определённого возраста не только никогда не видели женщин, но даже и не знают, что они существуют. Это...
- Но ведь это же ужасно, - сказал кто-то.
- Цель оправдывает средства. – Гид оглянулся. – Не вы ли это сказали?
- Смотря, какая цель.
- Именно. – Гид перевёл взгляд на дорогу. -  О цели вы узнаете попозже...
- Эй, - шепнул Ди сосед справа у окна, - если не ошибаюсь, ты русский?
- Ну и что, жидовская морда? - Ди сморщил лицо.
- Русише швайн? – спросил сосед.
- О ес, - сказал Ди.
- Тебе не кажется, что это, - он ткнул большим пальцем руки куда-то за окно, - окрестности Воронежа?
- Воронежа? – Ди энергично придвинулся к соседу и пристально посмотрел в окно.
- А?
- Очень даже может быть, - задумчиво произнёс Ди, принимая первоначальное положение. – Если бы знать наверняка, то ...
- Побег? – шёпотом спросил сосед.
- А почему бы и нет. – Ди ещё раз посмотрел в окно. - Вот только откуда этот Серый Город?
- Это блеф, - сказал сосед. – Кстати, о жидовской морде. Протагор Протагорович. – Он протянул руку Ди. – Или просто – Протагор. Никогда не был ни жидом, ни русским, ни кем.
- Ну, - Ди пожал его руку, - тогда и я Диоген или просто Ди.
- Очень приятно. Диоген это звучит очень гордо. Ди!
- Очень.
- Эй вы, на втором сидении, - крикнул вдруг гид, - я кому рассказываю. Повторяю: всё, что я говорю, поможет вам не только поработать, но и выжить. – Он увеличил и без того высокую скорость и оглянулся на Ди. – Да, да, - он ткнул пальцем в его сторону, - это я тебе и твоему соседу!
- Мастурбации ваши это не по нашей части, - сказал Ди, и они с Протагором рассмеялись.
Гид долго не сводил с ним своих глаз, поедая их взглядом, потом начал говорить:
 -Современная война без средств массового уничтожения, без...
- Поворот! Поворот! – закричали все со всех сторон.
- А-а-а, - гид оглянулся на дорогу, заложил крутой вираж и уселся поудобней за рулём, - жить хочется. – Он рассмеялся. – Это хорошо. Жажда жить это признак не только тупости, но и ума. Хорошо. Сейчас вы познакомитесь с одним очень интересным человеком. Он может даже поумней многих из вас. Я только прошу вас не задавать ему никаких вопросов, только слушать. Надеюсь, что вы не пожалеете об этой экскурсии. Вы не первые, но последние. Времени больше нет.– Он резко затормозил, и все вдруг увидели длинный высокий забор.
- Не говори никогда «никогда», - сказал кто-то гиду.
- Это ты о «последние»? – Гид рассмеялся. – Хорошо. Очень хорошо. Это была небольшая разминка. А то ваши серые вещества уже начали попахивать. Выходим, - сказал гид.
Около забора, откинувшись спиной на забор, сидел человек в очках. После того, как все вышли из автобусов, он встал.
- Опаздываете, - сказал он гиду красного автобуса. Второй гид остался в автобусе. Они поздоровались, и человек в очках обратился ко всем. – Генетик Вирс...
- Вирус Генрихович Спермс, - вдруг вырвалось у Ди. Он сам испугался своих слов, сморщил лицо и начал смотреть себе под ноги, ковыряя носком ботинка землю.
- Я же просил, - простонал гид.
- Ничего-ничего, - улыбнулся Вирс. – Это пройдёт. Итак, - он посмотрел куда-то вдаль, - мастурбанты, это совершенно новый вид хомо сапиенс. Главный их признак: они никогда не видели женщин и не знают, что они есть. Слова «женщина» и «мужчина» и все слова и понятия, связанные с этими словами, в их словаре отсутствуют. Поэтому все приезжающие сюда на работу проходят специальную подготовку. Это и рытьё ям и поливка помидоров. Сколько раз они поливали? – обратился он к гиду.
- Один раз.
- Как один?! – Вирс задумался. – Маловато. Маловато.
- Проливной был только один раз, - оправдывался гид. – А остальное только брызги...
- Маловато. – Вирс задумчиво посмотрел вдоль забора и сказал гиду: – Ну ладно, отдыхай.
Вирс, Вирс, - пронеслось вдруг у Ди в голове, - неужели это тот мальчик... – Он осторожно посмотрел на правую руку Вирса.  – В чёрной перчатке. У того было шесть пальцев, пять из них он потом потерял. Он тогда ещё говорил, что большой палец уродует человека, так как предназначен только для того, чтобы держать лопату... только, чтобы держать... А мастурбанты, наверно, очень угрюмые люди. Они просто по определению не могут быть иными...
-... они даже не подозревают о их существовании, - говорил Вирс. – Человек. Люди. Они люди, а каждый из них просто человек. За этим забором начинается Зона. – Он подошёл к забору и приложил к нему руку. – Подойдите.
Все подошли к забору. На заборе висела небольшая табличка «Институт генетических исследований».
- Зона – это вечное слово, - сказал Вирс.
- Оно появилось в двадцатом веке, - сказал кто-то.
- Красивое слово! – Вирс сделал вид, что не слышал реплики. – Очень красивое! Идёмте! – пригласил он и нажал на табличку на заборе. Открылась калитка. Все по одному прошли за забор. Калитка захлопнулась.  – Вот она. – Вирс показал рукой на пространство за забором: подстриженная сухая выжженная солнцем трава, вдали двухэтажные постройки. Это пятисотметровая зона. Если на голове нет голубой каски, то в пределах этой зоны стреляют без предупреждения. Здесь очень строго. -  Вирс закурил. Кончик сигареты сильно дымил и распространил запах гаванских сигар. Потом Вирс надел голубую каску. На стеллаже под навесом у забора их было много. – Надеваем. Все.
Все надели каски и пошли за Вирсом по траве. У пропускного пункта их встретил человек с квадратным черепом, вместо носа у него было что-то наподобие пистолетного ствола, чуть повыше – голубой глаз.
- Мастурбант, - шепнул Протагор Протагорович и кивнул в сторону человека с квадратным черепом. Они с Ди захихикали.
- Ваш пропуск, - сказал Вирсу человек с квадратным черепом, а его голубой глаз уставился сначала на Протагора Протагоровича, потом на Ди. Ди от его взгляда стало жутко, он с опаской посмотрел на Протагора и увидел, как на том редкие волосёнки стали дыбом. Тем временем Вирс что-то вставил в небольшое отверстие на груди человека с квадратным черепом и сказал:
- Эти со мной. Сто человек. Со мной сто один.
- Проходи, - сказал человек с квадратным черепом. Все по одному прошли за шлагбаум.
- Робот, - сказал Вирс. – Бьёт без промаха. Видели его глаз? Это прицел. Раньше мы держали на этой работе людей, но, - он посмотрел по сторонам, - человек – это очень сложное психическое явление природы и потому абсолютно ненадёжное. Я б назвал человека «Хомо чёрти что». Но самое удивительное, - Вирс достал из кармана какой-то предмет, нажал на нём на какую-то кнопку и опустил его на траву. Предметом оказалась маленькая серенькая мышка. Она подпрыгнула и, петляя, побежала в сторону двухэтажных построек. Она не пробежала и пяти метро, как череп робота завертелся, раздался хлопок, и мышка по кускам разлетелась в разные стороны. – Повторяю: бьёт без промаха. – На лице Вирса промелькнуло что-то похожее на улыбку. – Но самое удивительное в этом сложном психическом явлении природы под названием Человек то, что оно легко покупается.
Тем временем к шлагбауму подкатил огромный автобус. Все сели в него. Поехали.
- Этой колонии около ста лет, - сказал Вирс. – Это я так назвал. Как жаль, - он тяжело вздохнул, - что в те времена генетика была в кошмарном состоянии. Царил полный хаос. Занимались, чем попало. Наука в одну сторону, государства в другую, народы в третью. Ну, просто лебедь, рак и щука. – Вирс рассмеялся. – Сначала их было немного. Сейчас есть экземпляры третьего поколения. Раньше случались побеги. Причины? Разные. Человек всё-таки! Беглецы, появляясь среди женщин, делали столько шума. Но сенсаций не было, их быстро удавалось взять. Никто даже не успевал что-то понять. Потом я начал немного экспериментировать. И, вы знаете, я заметил, что после них нет детей. Думаю, что это погрешности эксперимента. Какая бы сила не заключалась в психике, её не достаточно, чтобы убить жизненную силу спермы в третьем поколении. Вы спросите: а может её у них нет? Есть, и вы в этом убедитесь! – Он рассмеялся. – Сейчас некоторые высокопоставленные особы предпочитают иметь любовниками именно этих людей... А вот и они. – Вирс ткнул пальцем вперёд по ходу автобуса.
Ди с любопытством вытянул шею, глядя поверх головы впереди сидящего. Автобус остановился, все вышли и, не спеша, следом за Вирсом направились к группе людей в чёрной одежде.
- У них только что закончился рабочий день, - сказал Вирс. – Они отдыхают. – Он остановился от группы метрах в десяти. – Ближе не надо. Они сами не подойдут. Воспитание. Но, предупреждаю, - Вирс хитро улыбнулся, - если кто захочет, их надо держать строго в изоляции. Я, - он на некоторое время задумался, - тут статейку подготовил... Дело вот в чём. У некоторых из них начали появляться женские замашки и женские признаки. Вот, - Вирс повернулся к группе в чёрной одежде и крикнул: - Ат первый! Это один из них.
От группы в чёрной одежде отделился довольно крупный человек. По мере того, как он приближался, все смотрели на него с нарастающим любопытством. Он подошёл к Вирсу, и они поздоровались за руку. Мужчина как мужчина. Ну, и? – читалось у всех в глазах.
- Тебе не жарко в куртке? – спросил человека Вирс. – Сними её.
Человек снял куртку и вопросительно посмотрел на Вирса. Сразу бросились в глаза большие груди и округлый выдающийся зад. Он вдруг заволновался.
- Иди к ребятам, – сказал ему Вирс. – Что-то в нём женственное. У мужиков особенно жирных тоже бывают крупные сиськи, но они жирные и только, а у этого... – Вирс посмотрел в сторону удаляющегося. – Обратите внимание, это один из тех, кто доставляет наслаждение другим. Посмотрите, посмотрите! – увлёкся вдруг Вирс. – Явные женские замашки. Кокетство, походка, этот раскачивающийся шаг... Дело в том, что они и сами уже получают удовольствие, соблазняя других. Я бы не назвал их мастурбантами. Где-то лет через тысячи, может через миллион, среди них появится женщина со всеми признаками и способная рожать...
- Через миллион! – кто-то расхохотался.
- Природа не может без женственности, - продолжил увлечённо Вирс. – Она всегда прорастёт, не в этой так в другой форме. Вы знаете, некоторые из этих феминизированных людей уже забывают, что  у них есть пенис... Хотя, я понимаю, слово «забыли» здесь звучит ненаучно. А мастурбанты! – тут явно не звучит....
В это время мастурбанты начали хлопать в ладоши.
- Это они так смеются, - сказал Вирс. – Они лишены смеха, и выражают свои чувства  радости и веселья хлопками. Вот и сейчас... Чему они радуются? Откуда пошли хлопки? Говорят, что на заре этого эксперимента они ещё посмеивались, в детском возрасте, потом смех стал редкостью, а когда один из воспитателей вдруг выразил свою радость хлопаньем  в ладоши, смех исчез полностью. Вот такой генезис.
Все смотрели в сторону мастурбантов. Те играли в «Чижика»: один отворачивался от всех, выставляя ладонь, кто-то из остальных бил по этой ладони, и первый должен был угадать – кто ударил. Все эти отгадывания сопровождались хлопками.
Что-то в них не то, - думал Ди. – Неестественная увлечённость, некоторая поспешность в движениях, может и вызванная этой увлечённостью, а так – обычные люди...
- Старинная тюремная игра, - сказал Вирс. – А это их воспитатель, - представил он подошедшего мужчину лет сорока. – Это, – он кивнул на мастурбантов, - если не ошибаюсь, стоики?
- Да. – Воспитатель оглянулся на мастурбантов через плечо. – Закурить бы. – Он пожал руку Вирсу и кивнул в сторону всех остальных. Лицо его было бесконечно усталым. Он закурил и присел на корточки. Вздохнул.
- Тяжело? – спросил Вирс.
- Не то слово.
- А в чём сложность твоей профессии? – спросил Вирс.
Воспитатель долго молчал, дымя сигаретой.
- Мы говорим как на разных языках, - начал он. – Сначала это забавно, но через неделю... тут один из наших через неделю заикой стал. – Он рассмеялся. – Кажется, что они ни о чём не думают, а на самом деле... ничего не понять.
- Это воспитатель высочайшей квалификации. – Вирс положил руку на плечо воспитателя. – Два высших образования и каких...
Вирса перебил шум бурных аплодисментов, это один из мастурбантов не угадал, кто его «ударил», что и вызвало вдруг бурную реакцию.
- Мне пора, - сказал воспитатель, бросил недокуренную сигарету и поспешил в сторону мастурбантов, среди которых вдруг началась драка. Драка была жестокой, и воспитателю пришлось пустить в ход резиновую дубинку.
- Поехали дальше, – сказал Вирс. – Их мозг совсем не такой, как у их нормальных сверстников. Я вскрыл порядка ста черепов. Вот загадка. И только случай помог мне как-то сдвинуться с места. Один сбежавший мастурбант вскоре умер. И от чего? – хитровато спросил Вирс. – Правильно, от резкого изменения структуры мозга. У него, можно сказать, треснул череп. Я решил поэкспериментировать. Сто пациентов побывали с женщинами и восемьдесят из них умерли от сильных головных болей. Вскрытия и мозгоскопия показали, что их мозги начали резко меняться на микро уровне. Остальные двадцать выжили, они были ярыми онанистами и гомосеками, но и у них мозги пострадали. Присутствие женщин в данном случае приводит к быстрому изменению мозга. Объём его даже несколько увеличивается. Я сформулировал этот закон так: при виде женщин мужчина не только возбуждается, если возбуждается, но у него ещё идёт разрушительная подпитка мозга...
- Почему разрушительная?..
- Конечно, надо оценить ещё погрешности, - Вирс сделал вид, что не услышал вопроса. – Надо ещё хорошо подумать, кое-что в эксперименте повторить, поработить над экстраполяциями. – Он направился в сторону зелёной лужайки, на которой сидели люди и  курили.
- А где вы их хороните? – спросил кто-то.
- Вон их кладбище. – Вирс показал на холм с множеством столбов. – За этим холмом, отсюда не видно.
- Они об этом знают?
- Разумеется. Когда кто-то умирает, его увозят за этот холм. – Вирс рассмеялся.
- Почему их называют мастурбантами?
- Это жаргон. А кто же они? – Вирс пожал плечами.  – Или гомосеки или мастурбанты.
- Никто не воздерживается?
- Никто. Стоики немного.
- Они знают, откуда они появились?
- Конечно, оттуда, куда их увозят после смерти. – Вирс махнул в сторону холма.
За разговором они подошли к лужайке. Люди на лужайке курили и пили что-то тёмное. От них отделился бородатый мужчина в шортах и подошёл к экскурсантам. Поздоровались за руку.
- Это, возможно, ваши новые наставники, - крикнул он людям на лужайке. Те лениво повернули головы в сторону экскурсантов, посмотрели на них и продолжили курить, тихо переговариваясь.
- Сегодня тихо, - сказал воспитатель.
- А можно задать им один вопрос? – спросил Вирса мужчина в пальто.
- А ты почему в пальто? – спросил Вирс. – Такая жара.
- Ты что? Нихт ферштеен? – усмехнулся мужчина в пальто. – Я всегда ходил в пальто. По моему пальто весь Кёнигсберг сверял время.
- Не понял. – Вирс посмотрел на воспитателя, и они оба пожали плечами.
- Так вопросик можно?
- Попробуйте. – Вирс улыбнулся, и они вместе с человеком в пальто направились к людям на лужайке. Остальные потянулись за ними.
- У меня к вам есть вопрос, - сказал мужчина в пальто, подойдя к мастурбантам. Те почти никак  не отреагировали на его слова. – Видите, - он показал на холм, и мастурбанты посмотрели в сторону его протянутой руки. – Там вы уйдёте в мир иной. А некоторые из вас уже ушли. Оттуда сюда возврата нет. А ведь все, кто ушёл туда, были маленькими, росли, становились как вы, горбились, лысели и... вот их нет. Но, как вы наверно знаете, ничто не существует вечно, ничто из ничего не возникает... Знаете?
- Ещё бы, – сказал один из мастурбантов.
- Стоп, - сказал Вирс и направился в сторону человека в пальто, но видимо не успел.
- Откуда же вы появились? – успел  выкрикнуть свой вопрос мужчина в пальто. Вирс всего лишь взял его за локоть и замер, растирая другой рукой подбородок. Воспитатель напрягся, это было видно по застывшей у его губ руке с сигаретой. Все смотрели на мастурбантов. Пауза затянулась.
- Мы пришли оттуда, - худенький парнишка отделился от толпы мастурбантов и показал рукой за забор. Все посмотрели в ту сторону и увидели дорогу, уходящую вверх между двумя холмами.
- Почему ты так решил? – спросил Вирс.
- Мы чувствуем это носом, - сказал другой мастурбант, направляясь к экскурсантам.
- Та-ак! – крикнул Вирс. - Все свободны...  Отдыхаем.
Но мастурбанты уже окружили их со всех сторон. Они никого не тронули, подошли только к мужчине, который стоял в самом хвосте экскурсантов и смотрел совершенно в другую сторону и никого не слушал, он даже, что-то тихонечко насвистывая,  и не заметил,  как к нему подошли. Мастурбанты действовали быстро и организовано: часть из них начала раздевать мужчину, другая часть стала возле них кругом лицом к экскурсантам.
- Помогите! – закричал мужчина.
Кто-то было рванулся на помощь.
- Поздно, – сказал воспитатель, схватив его за руку.
- Поможжжите... Насилуюююют, - кричал мужчина.
- Поздно. – Воспитатель покачал головой. – С мастурбантами ещё можно договориться, а с этими гомосеками... Их лучше не трогать.
- Ой, как больно! – кричал мужчина. – О, моя задница... – Он сопротивлялся и брыкался, но всё это вызывало у мастурбантов бурные аплодисменты. Сбежались ещё мастурбанты. Им было весело. Потом мужчина стих и только изредка постанывал...
Длилось это насилие около часа. Потом мастурбанты,  оживлённо обсуждая происшедшее, уселись на лужайке и закурили.
- Как ты себя чувствуешь? – спросил пострадавшего Вирс.
Пострадавший, мужчина лет пятидесяти с пышной шевелюрой рыжих волос, в ответ только приподнял свою голову, улыбнулся закрытым ртом и, открыв глаза, посмотрел куда-то в небо.
Воспитатель помог ему подняться и одеться, всё время повторяя:
- Извини, это моя вина. Извини, это моя вина...
Вирс похихикивал в сторону.
- Ужас! - шептал воспитатель. – Ужас! Весь взвод прошёл через него. У-у, садюги!..
- Ничего, ничего, всё обойдётся, - успокаивал Вирс. – И не взвод никакой. – Он еле скрывал смех. - Это моя вина, а не твоя. Ты... - он принюхался к пострадавшему мужчине и оглянулся на мастурбантов. – Давайте-ка ходу отсюда. – Вирс и воспитатель, подталкивая пострадавшего, направились к воротам. Все за ними. Возникла небольшая давка. А кто-то ещё крикнул:
- Они бегут к нам.
Паника охватила всех. Возникла пробка, и ворота пришлось открыть полностью. В красном автобусе, а пострадавший сел в красный, некоторое время стояла абсолютная тишина.
- Ничего, ничего, - нарушил молчание Вирс. – Это моя вина... И ...Но... Ты, видимо, пахнешь женщиной, а они по моей теории...
- Да пошёл ты со своей теорией, - заорал вдруг пострадавший мужчина, - меня выипали, а у него теория!
- Тебя выипали? – Вирс вдруг рассмеялся, потом его смех перешёл в хохот, он сполз с сидения и, сидя на полу автобуса, продолжал хохотать. – Выипали. Ха! Тебя только тихонечко изнасиловали. Вас, - он поднялся и осмотрел всех, доставая из кармана пачку сигарет, - вас когда-нибудь насиловали бабы? – Он начал раздавать желающим сигареты. – Вот такие же, - он оглянулся на ворота,  - но только мастурбантшы...
- А что есть ещё такие же, но мастурбантшы? – спросил кто-то.
- А как же! – воскликнул Вирс, он дал всем прикурить и закурил сам. – Иначе, о какой чистоте эксперимента можно говорить.
- Чистота эксперимента, - возмутился пострадавший мужчина. – Меня выипали, а у него чистота эксперимента... – И пострадавший перешёл на сплошной мат.
- Кто сердится, тот не прав, - сказал Вирс, протягивая пострадавшему бутылку коньяка. – Сейчас самое лучшее время помолчать и осмыслить увиденное. Это пригодится вам при работе на конференции.
- Экскурсия к мастурбантшам будет? – спросил кто-то.
- Сейчас там не спокойно, - ответил Вирс. – Недавно там побывала одна особа. Что у неё было в автомобиле или кто? Но, короче, сейчас там не спокойно. -  Он сел за руль.
- Можно мне в туалет? – спросил вдруг Ди.
- В туалет? – Вирс долго смотрел в глаза Ди. – Что ты задумал?
- Я сейчас обделаюсь, а он «что ты задумал». – Ди изобразил страдание на лице. – В автобусе можно?
- Эй, - крикнул Вирс, и в автобус заглянуло круглое лицо. – Проводи человека в уборную.
Ди вышел из автобуса, и мужчина с кобурой повел его куда-то вдоль забора. Дошли до кирпичной будочки.
- Это уборная, - сказал солдат.
- А если я сейчас сбегу? – улыбнулся Ди.
- А куда ты сбежишь? – Мужчина с кобурой рассмеялся. – Разве что в дерьмо нырнёшь.
- Да-а! - Ди посмотрел по сторонам. – Разве что в дерьмо нырну. – Он зашёл в уборную. Присел и заглянул в очко. Долго смотрел вниз, пока его глаза не привыкли к темноте. – А дерьма немного! – крикнул он.
- Немного!  – крикнул мужчина с кобурой. – Не больше метра. Нас здесь сто человек всего. И каждый месяц выкачивают. Не дают пропасть.
- Что значит «не дают пропасть»? – спросил Ди.
- Не знаю, - ответил мужчина. – Тут каждый месяц приезжает один дедок и выкачивает. Я один раз стоял рядом и слышал, как он говорил, что опоздал и дерьмо прокисло. А что прокисло? Почему? Говорит, что ему вообще-то больше женское надо, оно сильнее пахнет.
- Да-а, - Ди вышел из уборной и посмотрел по сторонам, – значит не сбежать.?
- Шутник ты. Тебе разве не сказали, кто мы и что мы. – Мужчина рассмеялся. – Но ты мне нравишься. Тут только до Воронежа кил сто. Но ты, если не хочешь работать на них, так так и скажи. И они тебя быстро. – Он расхохотался. – В миг...
- Ты то сам хочешь на них работать? – спросил Ди.
- Знаешь что, дорогой? – Мужчина с кобурой долго смотрел на Ди. – Вообще то у меня есть предписание таких, как ты, шлёпать на месте. Но я знаю тебя, твоя морда расклеена на всех заборах уже около десяти лет. И если б не моя ненависть к этому государству, что наклеила эти картинки, то... – он похлопал ладонью по кобуре и скомандывал: – В автобус!
 Когда они подошли к автобусу, то их встретил Вирс. Он стоял у ступенек и нервно курил.
- Ну, полегчало? – спросил он мужчину с кобурой.
- Понос  высший класс. – Мужчина с кобурой. – Дед будет очень рад.
- Зачем тебе это надо? – шёпотом спросил Вирс у Ди.
- Естественная потребность, - ответил Ди.
- Я не шучу, - сказал Вирс.
- Зачем нам показали этих бедняг? – Ди поставил ногу на ступеньку автобуса.
- Чтоб вы как-то приобщились к большой общественно полезной науки. – Вирс с усмешкой посмотрел на Ди.
- Это же цинично! – крикнул кто-то из автобуса.
- А наука вся цинична, - крикнул в автобус Вирс. – Чтоб человечеству выжить, учёным приходиться ковыряться во всём, как это подчас и ни противно. Кто-то сомневается? – Вирс подтолкнул Ди в автобус.
Ди поднялся в автобус и сел на  своё место. Вирс сел за руль.
- Я очень всех прошу, - сказал он, не оборачиваясь, - не совершать таких опрометчивых действий, какой только что совершил ваш коллега Диоген.
- А почему ты уверен в себе, как генетик? – спросил Ди.
- Почему? – Вирс оглянулся в салон. – А кто спросил?
- Я, – ответил Ди.
Вирс, продолжая пристально смотреть на Ди, повернул ключ, автобус тронулся. Некоторое время ехали молча.
- Пока мы были в зоне, ваш гид напился. – Вирс вздохнул. - Хочу вас всех предупредить, что за рулём я всего второй раз в жизни. Что ещё? – Он перевёл взгляд на дорогу. - В тринадцать лет я закончил школу. В пятнадцать окончил Сибирский Центр Животного Человековедения, потом я проработал скотиной в Институте Генезиса Генетики имени пяти сестёр Гусиных, одновременно заочно закончил одну английскую академию и, - Вирс оглянулся и пристально посмотрел на Ди, - самое, пожалуй, ужасное, пять лет я проработал в Большом Австралийском Зоопарке. – Он улыбнулся Ди. – Это ни с тебя писали барельеф, который висит на воротах при въезде в этот зоопарк?
- С меня писали Джиоконду, - улыбнулся в ответ Ди.
- А похож. – Вирс опять перевёл взгляд на дорогу. – Если б под левый глаз поставить фингал, то точная копия... да, кстати,  я прошёл ещё экстерном физиономистские курсы одного великого придурка.
Да, это точно тот самый мальчик, - подумал Ди. – Сколько ж мне было лет в том зоопарке? И идея эта твоя: когда нашли страуса, который никогда не видел страусиху... вот у тебя и появилась эта бредовая идея... Да нет же, он говорит, что этой колонии уже сто лет. Не вяжется что-то...
-... как только в прошлом году раскрыли секрет Леонардо,  - продолжал Вирс, - все стали со всех писать свою Джиоконду. Каждый свою! Кто во что гаразд!..
- Что-то ты, дорогой, разошёлся, - пропел кто-то тенором из конца салона.
Ди оглянулся и вздрогнул: тенором пел вылитый Леонардо да Винчи.
- Ну, что уставился, - пропел Леонардо, он хотел ещё что-то пропеть, но Вирс вдруг свернул с дороги и помчался по степи. Началась такая тряска! К тому же было уже темно, и фары вырывали куски степи, и эти куски прыгали в разные стороны.
- Я вам порисую, - прикрикивал Вирс. - Пристегнуть ремни! – крикнул он.
До лагеря доехали потрёпанные.
- А теперь, - Вирс резко тормознул, - есть две новости, одна хорошая, другая плохая...
- Давай с плохой, - заорали все.
- Стемнело, - Вирс посмотрел в окно, - надо рыть ямы.
- О-о-о-о-о! – застонали все. – Ну а хорошая?
- Это ваша последняя яма!
Все, охая и ахая, покинули автобус. Вирс подошёл к Ди и взял его за локоть.
- Что!? – Ди вздрогнул.
- Раньше надо было вздрагивать, - сказал Вирс. – Когда имели этого мужика, - он кивнул на проходившего мимо пострадавшего мужчину, - к тебе сзади подошёл мастурбант и начал принюхиваться. Никто ничего не видел, так все были заняты зрелищем, и если б не я… - Вирс показал маленький дамский пистолетик.
- Да ты что! – ужаснулся Ди.
- Так что с женщинами надо быть поосторожней.
- Да я уже сто лет...
- А в мыслях?
- Грешен, - засмеялся Ди.
- Грех это осознанное понимание не того, что делаешь, а того, что мыслишь. – Вирс рассмеялся и ушёл.
Ди долго смотрел куда-то в темноту, в которой скрылся Вирс. Какое-то чувство безысходности своего положения на время овладело им. Привычные дела, привычная обстановка, знакомые лица, - думал он, - где всё это. Во что ты вляпался, старик? А как здорово ты играл в регби, входил даже в сборную страны по юношам. Эх, рано кончившееся детство... Эта чёртова наука. Умник! Попивал бы сейчас водочку да имел бы шлюшку, и был бы счастлив... – Он не заметил, как выкопал яму, как закопал её. Как оказался в автобусе, тоже не помнит. Вернули его в этот мир слова кнутующего.
- Ну, вот и всё. – Кнутующий стоял посреди автобуса и вертел в руке кнут. – Мы расстаёмся навсегда. Было приятно посмотреть, как такие умники ... – он усмехнулся. – Да здравствуют женщины! – крикнул он и вышел из автобуса.
Мотор заворчал, автобус резко развернулся и поехал навстречу восходящему солнцу.
- Утро уже, - проскрипел кто-то над ухом Ди. Это был Протагор. – Умники! Да где он увидел умников? Одно только моё высказывание, что человек есть мера всех вещей, чего стоит. Этого уже достаточно, а они, - он посмотрел вдоль салона автобуса, - они из этого не сделали даже самых очевидных выводов. А вывод первый: каждый по-своему прав, и из этого сразу следует, что правы все. А раз правы все, то никто не прав и о каких законах может вообще идти речь. И далее из этого всего: демократия угнетает личность. Это зло...
- Всё это уже давно открыто. – Ди зевнул. – Куда нас везут?
- У них у женщин это очень сильно поставлено, - продолжил Протагор, - ведь я не просто приверженец Протагора, но я и есть сам Протагор. И они сказали то же самое.
- Ну не - ет, не согласен, - сказал Ди. – Какой я им Диоген? Никакой я им и никому вообще не Диоген...
- И Кант по сути в своём императиве говорит о том же человеке, который является мерой всех вещей. Только Кант раскидывает сопли на нескольких сотнях страниц. А по сути никаких трактовок того, что я сказал нет и быть не может. Только то, что я  сказал.
- Это не он сидит там в конце салона? – спросил вдруг Ди.
- Кант?! Конечно он, - сказал Протагор. – А кто ещё может там сидеть? Только он! Мы вместе с ним ... так он мне уже все уши прожужжал, что по его пальто и сейчас сверяют время...
Побег, - вдруг промелькнуло в голове Ди. – Только побег. – Он улыбнулся Протагору, согласно кивнул ему головой на очередную его тираду, он уже не слушал Протагора, а только кивал да поддакивал. – Охрана всегда с нами.  – Он посмотрел на двух мужчин, сидящих у водительского места лицами  в салон. – Да, эти могут всё. Высокий класс...
Тем временем автобус подъехал к высокому зданию из стекла и бетона. Встретила автобус высокая немолодая на вид женщина: у неё висел старческий второй подбородок и подглазные ямы выделялись.
- На встречу солнцу, - улыбнулась она, войдя в автобус. – Очень приятно, что вы все в прекрасном настроении и здоровы, значит. Выходим, выходим, - она вышла из автобуса и продолжала говорить каждому, кто выходил из автобуса: - Выходим, выходим, выходим. – Когда все вышли, она скомандовала: - За мной! – и направилась к невысокому зданию рядом с высоткой. – Это баня. Необходимо отряхнуть прах прошлого с ваших ног. - Вошли в огромный холл. Весь в зеркалах. – Здесь сбрасываем с себя всю одежду прошлого на пол и заходим вот в эти двери.  – Женщина ткнула рукой на двустворчатые двери, как-то загадочно улыбнулась и исчезла.
Некоторое время все молчали, потом кто-то открыл двери и заорал:
- Там парилка!
Все начали нерешительно раздеваться.
Ди первым зашёл в парилку, забрался на самую верхнюю полку и сел. Через минуту на его коже появились капельки пота, потом потекло со всех конечностей. Хорошо! Хорошо! – мычал Ди. Мозги потихоньку разомлели, состояние безразличия сменилось состоянием наслаждения. Зачем? – вдруг подумал он. Усмехнулся, спустился с полки, вышел из парилки и прыгнул в бассейн с холодной водой. Усталость от рытья ям проходила. Температурный массаж, - думал Ди. – Почему ты забросил его? Баня!
После нескольких заходов в парилку и купаний в бассейне Ди улёгся на лежак и закрыл глаза.
- Кто закончил париться, - прозвучал вдруг откуда-то женский голос, - просьба заходить в комнату номер один.
Ди поискал взглядом названную комнату и нашёл в конце бассейна дверь «1». Посмотрев на себя голого, посмотрев по сторонам – многие ещё парились, многие плавали, многие вообще не парились и не плавали – он подошёл к двери «1» и тихонько толкнул её. За дверью была большая комната, у противоположной стены за столом сидел человек в белом халате.
- Проходите, - сказал человек и посмотрел на Ди. Это была женщина. Ди подошёл, прикрывшись руками. – У тебя комплекс неполноценности? – спросила женщина.
- Да как-то не наблюдалось.  – Ди пожал плечами.
- Так зачем же прикрывать своё главное достоинство? – Женщина окинула Ди взглядом  и усмехнулась.  – После головы, конечно. Фамилия!
- Наверно, Диогенов, - сказал Ди.
- Есть такой. – Женщина взглянула на экран монитора и постучала по клавишам. – На что жалуемся?
- На что? – Ди посмотрел по сторонам. – На свободу. – Он улыбнулся.
- Мало или много?
- Вообще нет.
- Вы просто забыли, что такое свобода. – Женщина - врач долго смотрела на Ди. Ди боковым зрением видел, как в комнату входили мужчины и подходили к столикам, за которыми сидели женщины-врачи. Как много врачей, - подумал Ди. – И как они тут все... – Посмотрите на мой нос, - сказала женщина. – Теперь сюда. – Она нагнулась вперёд обнажив грудь, - теперь сюда, - она задрала почти до пояса белый халат, при этом её взгляд был устремлён в глаза Ди. – Скажите « тысяча девятьсот семнадцатый год до нашей эры».
- Тысяча девятьсот семнадцатый год до вашей эры, - сказал Ди и рассмеялся.
- Я так и думала, – сказала женщина. – Скажите, что это? – Она ткнула рукой куда-то в сторону. Ди посмотрел в ту сторону и увидел дерево. – Что это?
- Дерево.
- Какое?
- Не помню... Не знаю.
- Правильно, - сказала женщина. – А присмотритесь, что на нём растёт?
- Яблоко?
- Смелей! Конечно, яблоко. Так какое это дерево?
Ди задумался, закрыл глаза.
- Ты клиент интересный, - сказала женщина. – Вот только возиться с тобой некогда...
- Джек Иванович, - сказал вдруг Ди.
- Что-что-что, - быстро проговорила женщина, и на её лице расплылась широкая улыбка.
- Нет, - Ди тоже широко заулыбался и отрицательно покачал головой, - его система здесь не проходит. Она ещё тогда устарела.
- Джек Иванович – это вечно правильная система. – Женщина посмотрела на экран монитора. – Это одна из самых удивительных замечательных констант вселенной.
- Этот парень нам очень нужен, - сказала другая женщина, она сидела сразу за спиной первой, и Ди увидел её только после того, как она заговорила.- Если он что-то не то, попробуй его стрессом.
- У него всё то, - сказала первая женщина и улыбнулась Ди, - только очень хитёр. Очень! Сознание отключил полностью  и идёт только на подсознании. Исключительно на подсознании, на этой нашей неразумной памяти.
- Сознание реально, подсознание идеально! – Вторая женщина рассмеялась.
- Моя разумная память – это моя не истинная память, - сказал Ди,- моя же неразумная память -  истинная!
- Да что же ты нам такое лепишь?!  – сказала первая женщина, и обе женщины захихикали. – Ну что, тест номер один? – Она достала из холодильника графин с красной жидкостью, налила в колбу, нагрела на спиртовке и протянула Ди. – Пей!
Ди взял колбу, посмотрел на врача и выпил.
- Красный портвейн, - сказал он. - Очень старый.
Женщина врач покачала головой, и лицо её стало очень серьёзным.
- Тест нулевой, - сказала она. – Одевайся. – Она улыбнулась и кивнула кому-то за спиной Ди: - Следующий!
Подошёл Протагор Протагорович. Ди и Протагор Протагорович переглянулись, и потом две старушки провели Ди в огромную комнату, показали ему «его» шкаф и ушли. Ди, оставшись один, посмотрел по сторонам. Никого. Ничего, только шкаф и зеркало. Он посмотрел на себя голого. Усмехнулся. В шкафу висели светло-серый костюм, белая рубашка, галстук. Коричневые туфли. Одевшись, Ди ещё раз посмотрел на себя в зеркало, потом по сторонам, удивлённо пожал плечами, чему-то усмехнулся и надел туфли на босую ногу. Много усмехаешься, - подумал он. – Куда теперь? – он толкнул дверь. Она была заперта. – Ждать. Ждать? Не-е-ет, надо бежать...
Дверь вдруг открылась, и Ди увидел женщину в чёрной юбке на высоченных каблуках.
- Ну, - улыбнулась она, - после баньки по закону Архимеда что полагается?
- Выпить и закусить. – Ди вздохнул и вышел из комнаты.
Из всех комнат посыпались мужики и пошли вслед за женщиной в чёрном платье. Вышли из бани и направились по небольшой площади в сторону высотного здания из стекла и бетона.
– Это самая приличная гостиница современности, - сказала женщина. – Двадцать пять этажей прекрасного экологически чистого бетона и абсолютно прозрачного в одну сторону и абсолютно непрозрачного в другую сторону стекла...
- Цербер называется, - сказал Ди.
- Цербер называется, - улыбнулась женщина, - правильно. И с абсолютно понятным смыслом... Может ты и об этом знаешь? – Она посмотрела на Ди, и Ди почему-то вдруг испугался.
- Я всё знаю, - вырвалось у него. – Знал, то есть, - поправился он тут же.
Под лепет женщины вошли в гостиницу, пересекли огромный весь в зеркалах холл и зашли в огромный лифт.
- Двадцать пятый этаж, - сказала женщина. – Скажу вам, что, если лифт оборвётся, костей уже будет не собрать. – Она улыбнулась Ди. Ди улыбнулся в ответ.
Вышли на этаже «25» и пошли по коридору.
- У каждого свой номер, - сказала она. – Вот Джон Болл... Кто у нас Джон Болл? – с приклеенной улыбкой обратилась она к толстому мужчине, и тот подошёл к двери, на которой золотыми буквами было выбито «ЖЖОН БОЛЛ». – Как там у вас в Америке?
- Всё хорошо, - мрачно ответил тот.
- Заходи, это твой дом.
После Джона Болла расстались с Руссо, Кантом, Цицером... Подошли к двери «Диоген».
- Приятного отдыха, - сказала женщина уже в спину Ди.
Оказавшись один в комнате, Ди упал на огромную кровать и закрыл глаза. Очнулся он от стука в дверь. Открыл глаза и ждал, когда стук повторится, но повтора не последовало. Дверь слегка приоткрылась, появилась часть лба с глазом, который увидел Ди, и только тогда дверь раскрылась по шире, и в комнату вошла женщина. Она нерешительно постояла у входа.
- У тебя там все двери открыты, - сказала она. – Разве не предупредили, что надо закрываться.
Ди молча наблюдал за женщиной.
- Тебе надо умыться, перекусить, привести себя в порядок, - нарушила молчание женщина. – В семь вечера торжественное открытие рабочей конференции.
- Пусто всё, - вяло сказал Ди. – Проходи, садись.
 Она подошла и присела на край кровати. Это была уже немолодая женщина, хотя она была прекрасно ухожена, едва заметные складки на лице и отвисшая кожа на месте второго подбородка выдавали её возраст. Она долго смотрела на Ди.
- Тебе надо умыться, перекусить, привести себя в порядок, - заговорила она. – В семь вечера торжественное открытие рабочей конференции, это...
Именно такие к тебе и приходят, - подумал Ди. – Как они узнают твои вкусы. Вот такие тебе нравились много лет назад... нет, нет, буду просто молчать и слушать её лепет.
- Мы, конечно, виноваты перед вами, - заговорила женщина. – Я тут немного испекла. – Она вдруг извлекла откуда-то небольшую коробочку и поставила на край столика у кровати. – Пирожки с картошкой и свиной печёнкой. Малосольные огурчики.
- Да ты что?! – Ди привстал и посмотрел на коробочку.
- Попробуй. – Женщина раскрыла коробочку. Кроме перечисленного в коробочке ещё лежали молодой чеснок, ломтик красной рыбы и мелко порезанный чёрный хлеб.
- Закус что надо, - сказал Ди и сел на кровать.
- И выпить есть. – Женщина достала из кармана брюк маленькую флягу.
- Да - а. – Ди подтянул к себе коробочку. – Ну, раз надо, так надо. Не зря ж ты старалась. – Он взял флягу, отвинтил крышку и заглянул вовнутрь.
- Высший сорт, - сказала женщина. – Сорок чистейших.
- Ну, - Ди приподнял флягу, кивнул женщине и выпил. – Хороша - а-а. – Он крякнул и закусил огурцом. Эта стерва явно в твоём вкусе, - подумал он. - Что ей надо?
- И пирожочки ... Сама делала, - улыбнулась женщина.
- Да, конечно. – Ди приналёг на пирожки. – Вкусные.
- Вкусные. – Женщина усмехнулась. – Ещё бы... можно, я покурю?
- Да, конечно.
Женщина достала из кармана брюк пачку сигарет и зажигалку, закурила. Ди заметил, что руки её дрожали.
- Я так рада, что вы с нами. Эту жизнь просто необходимо переделать. – Она вдруг заговорила быстро, иногда затягиваясь. – Я пошла с ними только из-за детей. Для женщины дети – это всё. Было, есть и будет. И все эти войны, драки... мужчины очень инерционны, и пока они что-то поймут, уже приходит что-то другое.
- А кто эти «вы», которые с «нами»? – спросил Ди. – И с кем с вами?
- Я, конечно, не должна использовать такие методы. – Женщина кивнула на пирожки, затянулась и выпустила дым в потолок. Долго молчала, оставив вопрос Ди без ответа. Ди ел. – Я ведь совсем одна. – Она вдруг всхлипнула. – Муж бросил меня с тремя детьми. Дети выросли и ... Трудно без мужчины, и стыдно презнаться, - она сказала через «пре», - идёшь к любовнику и думаешь о подарках, о деньгах. А ведь всё это ничто по сравнению с простым уважением, что есть и внимание. – По её щеке покатилась слеза.
- Ну что ты. – Ди вдруг взял её руку в свою. – Это же естественно, мужчина должен быть чутким, делать подарки и ... – Он посмотрел по сторонам и подумал: - Всё это кончится тем, что ты её сейчас трахнешь, и больше ничего. – Он вздохнул и спросил: – Сколько тебе лет?
- За пятьдесят. – Женщина вдруг улыбнулась. – Не будем уточнять.
- А пальчики как у школьницы, - сказал Ди, поглаживая её пальцы.
- Многолетнее мытьё посуды экологически чистыми моющими средствами.
- Химию не признаёте.
- Признаём, но экологически чистую...
- Да что вы так зациклились на этом «экологически чистом»? – почти крикнул Ди.
- Ты просто никогда не рожал, - сказала женщина.
–Да не хочу я рожать. – Ди глотнул из фляги. -  Да кто вы такие? Почему вы все на одно лицо?
- На какое ещё лицо?
- Да на лицо одной моей жены в молодости!
- И я с лицом одной твоей жены в молодости? – Женщина вдруг повеселела.
- И ты!
- А – а – а, - женщина задумалось. – И много их у тебя было?
- Много? – Ди посмотрел по сторонам, заглянул во флягу. – И все на одно лицо.
- Ладно, это у тебя что-то с крышей. Возрастное. Пройдёт. – Женщина посмотрела на часы. – Хотела с тобой побаловаться, но вот заболталась. Быстро в душ, и пора собираться.
Ди поймал на себе пристальный взгляд женщины.
- А как же баня? – спросил он.
- В душ! – крикнула женщина.
- В душ так в душ. – Он встал с кровати и пошёл в душевую. Стоя под мощными струями горячей воды, он думал только об одном: - Бежать! Бежать! Бежать!.. Надо как-то её расколоть: где мы? Хоть приблизительно. Волга? Урал? Дальний Восток?.. Степи! Такие степи! Монголия? Воронеж. Кил сто...
После душа он застал в комнате девочку. На ней были шортики и полупрозрачная маечка.
- Я буду тебя стричь и брить. – сказала она. – Надо поторапливаться.
- Да кто ты такая? – крикнул Ди, он подошёл к столику и взял флягу, но выпить не успел. Девочка ловким движением выхватила у него из рук флягу и кивнула на табуретку, которая стояла посреди комнаты.
- Надо торопиться, – сказала она строго.
Ди вздохнул и сел на табуретку.
- Так – так, - девочка ходила вокруг Ди, работая ножницами.  – У тебя почти ничего и не отрасло. – Она поправила чуть виски, у ушей. – И побреем, конечно. – Она ловким движением извлекла откуда-то длинное лезвие...
- Не надо, - простонал Ди.
- Надо, - отрезала девочка и попрыскала лицо Ди чем-то из флакона. – Это, - она показала Ди лезвие, - раньше называлось опасной бритвой. Но она опасна только в руках мужчины. – Она начала брить. Ди чувствовал, как что-то мягкое и ласкающее гладило его шею, подбородок, щёки. – Всё, за что берутся мужчины, превращается в нечто опасное для окружающей его среды. О мать моя! если б женщины хоть когда-нибудь обладали такими мозгами, как вы, мужики...
- И чтобы тогда было? – спросил Ди.
- Чтоб было? – Девочка сдёрнула с Ди накидку, обдала его всего чем-то очень пахучим из синего флакона и показала на зеркало: - Можешь посмотреть, чтоб было. На человека стал похож. Невыбритый мужик, эт что свинья без сала.
- Что? – Ди подошёл к зеркалу. Из зеркала на него смотрел почто юноша.
- Вот, - девочка бросила на кресло одежду: серый костюм, белая рубашка, светлые туфли. – В семь часов начало. И ещё. – Она подошла к окну. – Вон видишь, ряд будочек. Это уборные. Туалетов в здании нет, а перед началом надо сходить. Первое заседание может затянуться. – Девочка улыбнулась и вышла из комнаты.


4.

- Тоска – а – а. – Ди провёл рукой по щекам, подошёл к окну и посмотрел вдаль. Небо то Российское – подумал он. – И явно. И это не Дальний Восток. Воронеж? Хотя, пока ты был пьян, увезти могли и на край света. Надо ж так напиться! – Он прошёлся по комнате и увидел огромный экран на стене. Подойдя поближе, он увидел кнопки и нажал на красную. Экран загорелся. Диктор передавал новости: «Президент Владимир Реформатор сегодня заявил, что он не будет ждать нового века, который, как известно, был объявлен «Веком дорог», а начнёт борьбу с бездорожьем уже – пауза – завтра. – Несколько секунд улыбка не сходила с лица диктора. – Партия алкоголиков, - продолжил диктор, - не намерена прекращать борьбу с пьянством и ждать, когда наступит новый век. Бывшая Россия! Референдум по вопросу, как называть нашу страну «Россия» или «Бывшая Россия», может и не состояться, так как многомиллионная армия китайских соотечественников продолжает свою борьбу и считает референдум абсурдом; беспорядки продолжаются уже пятый день. – Диктор улыбнулся. – От себя скажу, что много – много лет назад подобные сообщения вызывали б только улыбки и были бы темой современного Клуба Придурков имени Масляковых, теперь это реалии. Борьба женщин всего мира...
Экран вдруг погас.
- Женщины всего мира хотят любви, - прозвучал женский голос за спиной Ди.
Ди оглянулся. В комнате никого не было. Дверь была приоткрытой. Из коридора доносился шум шагов. Топот.  Ди вышел в коридор. По коридору шли мужчины в серых костюмах. Они заходили в лифт. Ди тоже пошёл к лифту. У стен коридора стояли обнажённые женские фигуры и милиционеры. Ди остановился у одной фигуры.
- Где-то я твоё лицо уже видел, - сказал он. – Да что же это такое за наваждение...
- Иди в лифт, только тебя и ждут, - сказала женская фигура.
- Ну и дела – а – а. – Ди попятился к лифту задом, глядя на женскую фигуру. – И откуда здесь ещё этот лифт? И такой огромный!..
Лифт тронулся сразу, как он только в него зашёл. Ехали одно мгновение. Двери лифта открылись, и все вышли в яркий зал. Никто ни с кем не разговаривал. В каждом мужчине чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Разглядывая стены, потолок, пол, все почему-то двигались в одну стороны: к огромным чёрным дверям, похожим на ворота. Столпились у дверей. Напряжённо глядя друг на друга, молчали.
- Ну, - произнёс кто-то в толпе, – с богом!
И ещё кто-то толкнул двери, и они раскрылись. За дверями был небольшой зал с чуть приподнятой над полом сценой. На сцене два стола буквой «Г».  Мужчины не торопясь, начали рассаживаться по креслам. Ди сел с краю в самом углу. Какой кошмар, - подумал он. Как только все расселись, на сцену вышла женщина в коротком чёрном платье, на высоченных каблуках. Она улыбнулась всем. Это же та самая из того кабинета, - подумал Ди. – Со своим единственным вопросом «да или нет?»
- Мужчины! Тише! – крикнула она. В зале стало несколько тише. – То, что происходит сейчас, реальность. Так что, не щипайте себя и не задавайте себе глупых вопросов: где мы и что всё это? Зал, в котором вы сейчас находитесь, называется Домом Культуры Домохозяек.  - Сказав, женщина сверкнула ослепительно белыми зубами. – Мы, - и на сцену вышло несколько женщин в таких же чёрных мини платьях и на таких же высоченных каблуках, они сели за стол, и весь зал охнул. Одни мужчины зацицикали, другие присвистнули, третьи просто начали покачивать головами. И все смотрели на стройные женские ножки. – Во-первых, мы приносим свои искренние извинения за то, что забыли выдать вам носки. – Женщина посмотрела куда-то за кулисы. – Выдать носки! – торжественно произнесла она.
В зале появилось много женщин, они быстро раздали всем по паре чёрных носков. Мужчины начали разуваться и надевать носки. К Ди подсел Протагор Протагорович. Надевая носки, он сказал:
- Ты понимаешь, вот я вымыт, обут, одет, сыт, пропустил красненького литр, даже успел одну старушку щёлкнуть, но, - он сморщил лицо, - что-то неприятное витает, оно вот-вот произойдёт... На счёт старушки я, конечно, задул, я только хотел её ущипнуть, а она мне в лицо: «У твари! Если б не Мачеха, всех бы вас кастрировала без наркоза». В это время заговорила женщина на сцене.
  -   Мы рады приветствовать вас на нашем первом в мире и во все времена конгрессе женщин, - она отошла в сторону, и на сцену вышли старушки в платках, в платьях макси, в домашних тапочках; они сели за другую часть стола буквой «Г». – Итак, господа мужчины, приступим. – Женщина вышла на авансцену и долго рассматривала мужчин. Она чему-то то улыбалась, то становилась серьёзной, то кому-то кивала. Все были в состоянии ожидания чего-то.
- Может вот сейчас что-то и будет, - шепнул Протагор Протагорович. – Я б... – Он не договорил.
На сцену вышел высокий полный мужчина с огромной чёрной бородой, на нём были чёрный колпак и чёрная сутана. Во взгляде его были гармония и умиротворённость, довольство и спокойствие.
- Го-спо-ди И-и-су-се,  - запел он превосходным баритоном, - спаси этих мужей и по-мо-ги и-и-им!
- Спасибо, преподобный Архистратус, - сказала ему женщина на сцене.
- Аминь, - закончил Архистратус.
- А если кто атеист? – крикнул кто-то из зала.
- Бог всем помогает, - ответила женщина.
- Даже женщинам при родах? – крикнул кто-то и ещё кто-то рассмеялся.
- Дискуссии на эту тему вообще неуместны, - сказал Архистратус.
- И женщинам при родах тоже, - сурово произнесла женщина на сцене  и кивнула Архистратусу: - Спасибо.
Архистратус ушёл.
- Эй, Архиварисус, - крикнул вдогонку кто-то, - а ты знаешь, что нет дьявола искусителя, есть только женщины, которые помогают мужчинам потерять голову?
Архистратус вернулся на сцену, посмотрел в зал, улыбнулся, покачал головой и ушёл. Зал зашумел.
 – Прошу внимания! - крикнула женщина на сцене и продолжила тише. – Пожалуй, начнём. – Она задумчиво прошлась по сцене, подошла к краю и улыбнулась в зал. - То, что вы делали в лагере, - это аллегорическое изображение того, чем занималось человечество последние как минимум две с половиной тысячи лет. – Она сделала паузу, и по залу покатился мужской гул. -  Да, да, - крикнула она, чтоб перекричать гул. - Конечно же, дальнейшее невмешательство в этот процесс ведёт к полной деградации человека и окончательной его гибели. Идеологическая борьба, как и политическая, ведут к фальсификации истории. Историческая честность исчезла! Вот почему сейчас мы, женщины, сверху на сцене, а вы, самый сильнейший пол, снизу в зале. Это понятно? – Она улыбнулась. Зал ответил молчанием. – Более двадцати тысяч лет мы, женщины, ждали от вас, мужчин, каких-то хороших действий, чего-то существенного...
- А почему более именно двадцати тысяч? – крикнул кто-то.
- А что? Больше? Или меньше? – улыбнулась в ответ женщина на сцене.
- Надо подумать.
- Неважно, сколько. Важно, что вы уже согласились с тем, что мы, женщины, ждали. – Женщина на сцене подождала, когда станет тихо, так как мужчины начали бурно обсуждать сказанное. – Почему мы собрались в Этой Стране. Россия в канун референдума, как вообще называться Этой Стране. Точки зрения разошлись почти диаметрально противоположно. Одна группа считает, что именно в России деградация человека минимальна и есть все предпосылки для создания образцового общества, за которым потянутся все. Другие считают, что Россия окончательно деградировала, и спасение человечества нужно начинать именно с России, чтоб зараза не распространилась по всему миру. От себя скажу: я побывала во всех странах. Старушка Европа настолько разжирела, что разговоры о какой-то диете просто не воспринимает. Америка вообще другая планета... так им кажется. Африка? Это вообще нечто бесформенное, и надежды многих, что третье тысячелетие будет эрой Африки, лопнули как мыльный пузырь. Китай? Китай сказал: мы с вами. Итак, это первое, с чего надо начать. С России. Второе: из какого главного принципа исходить? Это главный двигатель человека - принцип единства и противоположности полов.
- Этот принцип уже давно не работает..
- Как только вы феминизировали общество...
- Земной шарик..
- Если этот принцип главный, то человечество должно так тормозить, что искры б летели, а их нет.
По залу покатился смех.
- Тихо! – крикнула женщина на сцене. – Ваш ехидный смех неуместен. Опыт с так называемыми мастурбантами и мастурбантшами показал, что общение этих двух полов стимулирует развитие мозга в нужном направлении. Но об этом потом.
- А вы не находите, что опыт сырой и поставлен некорректно?
- Не нахожу. Вскрытия показали, что мозг не только начинает набирать вес, но и интенсивно начинает покрываться дополнительными извилинами. Интенсивность в зависимости от индивида бывает настолько интенсивной, что мозг взрывается или, как модно сейчас говорить, вскипает. А эксперименты с мастурбантшами вообще, - женщина на сцене задумалась, - это как когда-то был неуправляемый термоядерный синтез. Эксперименты с ними очень опасны, но мы и это вам покажем.
- И всё-таки в двух словах, что такое интенсивная интенсивность? - с ехидцей в голосе спросил кто-то, и по залу прокатился мужской смешок.
- В двух словах? Хорошо, но только в двух. Девушки и женщины, которые даже не знают о существовании мужчин, звереют настолько, что, увы,  превращаются в агрессивное животное... – Женщина на сцене вдруг ушла за кулисы и тут же вернулась. -  Для первого заседания я уже загрузила вас достаточно сильно, и мы уходим немного в сторону. А времени у нас немного. Шесть месяцев. Итак, к делу! Так что, уважаемые умы, напрягитесь. Ведь собрался весь цвет. Мы прокрутили около тысячи кандидатов со знанием русского языка. Конечно, можно было собрать всех, нанять переводчиков, но это была бы не та атмосфера. А атмосфера это всё. Сейчас над нашей планетой атмосфера ядовитейшая. Поэтому мы...
- Кто мы?
- Мы - это женщины всего мира. Даже те, которые были против того, чтобы собраться в России, идею и цели этого конгресса приняли полностью.
- Ах, женщины. Ну, конечно, женщины! – крикнул кто-то, и из зала полетело: - И чтобы вы приняли правильное решение... Мы должны принять ещё правильное решение?!.
- А мы, - женщина на сцене пыталась перекричать мужчин, - и не только мы нуждаемся в свежей умной мысли. Мы только начали...
- Ха-ха, они ещё ничего не начали, а уже не могут без мужской умной мысли. – Мужчины дружно рассмеялись.
- Тихо! – Женщина на сцене подняла руку. – Мы не только начали, - она сделала паузу, - но уже почти и кончили. Так что, тихо! Мы все, как один, ещё фактически и не правили, но пришли к одному единому. А вы за свои тысячи лет правления так ни к чему  и не пришли. Только драки, разбой, войны...
- Так из-за вас же!
- Только отговорка. Тихо! Как говорила Ксения Великая, надо уничтожить всякое оружие до ножей...
- И кухонных? - рассмеялся кто-то.
- Нет, кухонные, пожалуй, оставим.
- А о каком правлении вы говорите?
- Тихо! Шесть месяцев упорного труда, и ...
- Можно один коротенький вопрос? – Слева от Ди через несколько человек поднялся старец с древнегреческим профилем.
Ди вздрогнул и привстал. Платон!? – пронеслось у него в голове.
- Я слушал вас очень внимательно, - говорил Платон. – Хорошо. Лично я согласен поучаствовать в этом шоу... проекте, то есть,  по переделу мира в лучшую сторону...
- Пока речь идёт только о Бывшей России.
- Пусть только о Бывшей,  но, - Платон задумался, - где гарантия того, что всё, что мы тут нарисуем, осуществится? Что вы за сила такая? На каком сайте вас искать?
Зал рассмеялся.
- А тебе мало того, что вы, все тут сидящие, самые лучшие умы в мире?
- Не только не мало, но и ещё как льстит. Но ведь есть ещё и те, кто остался в Сером Городе.
- Есть ещё и те, которые в силу разных причин, так и остались никому неизвестными Кантами, Да Винчами. – Женщина на сцене рассмеялась. – Мы привезли в  Серый Город около пятисот самых-самых, и только пятая часть здесь. Можно сказать: лучшая сотня. Здесь ум, а там только возможность ума.
Платон усмехнулся, пожал плечами.
- И кто же есаул  этой сотни? – крикнул вдруг Ди, и в зале раздались смешки.
- Есаул это я, - сказала женщина на сцене. – Вы ж понимаете, что человек кошмарен...
- Человек хорош, вот только обстоятельства...
- Забудьте про эту базаровщину.
- Да – а. - Платон посмотрел в сторону Ди и сказал женщине на сцене: - Лишь бы всё это не превратилось в междуусобные споры. Но... мы тут с Сократом посовещались и решили, что было бы неплохо познакомиться с этой Бывшей Страной поближе.
- По ходу пьесы, – сказала женщина на сцене. – Форма работы нашей будет очень простая. Мы задаём вопросы, а вы, каждый из вас, после дня размышлений или обсуждений между собой отвечаете, и после этого наш совет старых дам выносит решение...
- Дам или дев? - крикнул кто-то.
- Да – а – ам, - ответила женщина на сцене.
Бежать, - подумал Ди. – Их совет старых дам! – Он усмехнулся и посмотрел в сторону Платона, тот сидел с опущенной головой, обхватив её руками. – Бежать, только бежать и немедленно.
- Можно мне парочку слов, - крикнул круглолицый абсолютно лысый мужчина. Он вышел на сцену и подошёл к женщине на сцене, поцеловал ей руку. – Я Никифор Второй. Это для тех, кто знает Никифора Первого. – Он сделал паузу. Зал ответил ему тишиной. – Вижу, не все знают.
- Не все знают эту аллегорию российского феномена - сказала женщина на сцене. – Но достаточно, что мы знаем и Первого и Второго.
- Так вот, если вы знаете Первого, - Никифор Второй усмехнулся и покачал головой. – Вы, - он повернулся к старушкам, - хоть чуть-чуть знаете, в чём сейчас плавает, мягко говоря, Эта Страна, Россия или Бывшая Россия. А?.. Молчите. То  - то же. Как показала история... – Никифор Второй не договорил.
- Это Никифор Второй, - крикнула женщина на сцене и приобняла его за плечи. – Если кто не знает, скажу: из школы его выгнали в пятнадцать лет, к тому времени он успел уже изучить всю мировую философию от древних до тех, кого еще нет и в помине, и поставил на всех крест. – Она подтолкнула Никифора Второго в зал. – В двадцать он уже был советником всех тех партий, которые неизменно побеждали. Сейчас всё бросил и пишет матерные стихи и достиг в этом небывалого совершенства. Это ещё Никифор Первый сказал, что может быть фашизм и вытащил бы человечество из дерьма и всё ограничилось бы только жертвами второй мировой...
- Что вы такое говорите?! – Зал возмутился.
- Это проверка слуха, что вы не спите. – Женщина на сцене рассмеялась. - Вы, философские мужи и прочее,  сейчас должны анализировать всё с холодной головой, без эмоций, но сегодня, - она посмотрела куда-то за кулисы, -  мы никому не дадим выговориться. Не будем спешить. Хоть времени и маловато, но оно есть. За ужином подумайте о том, что здесь услышали, обсудите и завтра начнём. Объявляется перерыв до следующего утра.
 Мужики начали медленно, переговариваясь, покидать зал. Ди остался на месте. Кто-то сказал, что до Воронежа километров сто, - подумал он.  – Я так и подумал, что это где-то средняя полоса. Только не понятно, почему они не собрались где-нибудь подальше от центра. Китайцы?.. Никифор Первый?.. Так - так. Никифоров что-ли? А не ты ли это?!..
- Все за мной, - нарушила его мысли женщина во всём белом. – Я разведу вас по номерам. Это самая приличная гостиница современности, - говорила она. – Двадцать пять этажей прекрасного экологически чистого бетона и абсолютно прозрачного в одну сторону и абсолютно непрозрачного в другую сторону стекла...
Ди вздохнул и пошёл за женщиной во всём белом.
 - А где тут у вас туалет? – спросил он вдруг старуху, которая крутила на шее обруч. Взгляд старухи просверлил его насквозь, она спустила обруч на талию, потом загнала его на лоб.
Она меня раскусила, - подумал Ди. – Страшно то как. – Где тут у вас туалет? – повторил он свой вопрос, но как-то робко.
- Пройдёмте, я покажу. – Женщина во всём чёрном положила руку на плечо Ди. – Разве тебе не сказали, что здесь нет туалетов, только сортиры во дворе.
- Сказали, но я забыл. – Ди пошёл за женщиной. Они вышли из здания.
- Эй! – крикнула женщина. Подошёл мужчина. – Проводи Диогена в уборную, - сказала женщина и со злостью посмотрела на Ди. – Только без глупостей. Я вижу это по твоей глупой роже.
- Ну, конечно! – Ди приложил правую ладонь к виску.
- Будь покойна. Никуда не денется.– Мужчина внимательно посмотрел на Ди. – Ну, идём?
- Идём, - сказал Ди. – Не могли что ли нормальных туалетов построить.
- Последнее достижение урологии, - сказал мужчина. – Уборные типа сортир во дворе способствуют улучшению умственной деятельности.
- Запах дерьма способствует?
- Именно. Тут один дедок очень чётко отслеживает уровень дерьма. Как только около метра глубины, он тут как тут.
- Я это уже слыхал, - сказал Ди. -  И давно он был?
- Завтра или послезавтра должен, не помню.
За разговором они отошли от многоэтажки. Будочек было штук десять. Они хорошо освещались прожекторами.
- Ты только долго не засиживайся, - сказал сопровождающий.
- Не знаю, не знаю, - сказал Ди.
- Это правда, что ты Диоген? – вдруг как-то робко спросил сопровождающий.
- Диоген! А кто ж ещё?! - сказал Ди. – Ты что, с луны свалился?
- Я очень уважаю Диогена, - сказал сопровождающий. – Но ты только не засиживайся.
 – Не знаю, не знаю, уже несколько дней не ходил. Как получится. – Ди зашёл в уборную. Было не очень светло. Он заглянул в очко. Темно. Но через некоторое время глаза привыкли к темноте. Дерьма было много, но запаха почти не было. Где ж тут спрятаться, - подумал он. – Нет, не смогу. Это не моё. Не смогу. Но бежать надо. Бежа-а-ать!
- Ну, где ты там? – услышал он голос сопровождающего. – Эй! – долгая пауза. – Не в дерьме ж ты купаешься. Диоген!
- Да вот он я. – Ди вышел из уборной. – Слушай, давай я как-будто дам тебе по голове и сбегу.
- Ты что?! – Сопровождающий засунул руку в карман.
- Ну, ты же мужик, - сказал жалобно Ди, перехватив руку сопровождающего. – А эти бабы… Ну, что они тебе. Я не могу без свободы. Понимаешь, я ж Ди-о-ген! Я ж…
- Да знаю, - шепнул сопровождающий,  и в голосе его уже было сомнение.
- Ты ж потом сам себя не простишь, - наступал Ди. – А я потом тебя отблагодарю. Ты же знаешь Диогена, Диоген не жадный.
- Да знаю, тише! – шепнул сопровождающий и с опаской посмотрел по сторонам. – Ладно. Вот, - он поднял с земли камень, - бьёшь сильно в лоб и уходишь. Но только в лоб. Сильно. Здесь меня не пробить. Давай. – Он протянул Ди камень.
- А если…
- Бей да уходи! – Сопровождающий подставил лоб. – С богом, Диоген. Я очень тебя уважаю…
Ди ударил сопровождающего камнем по лбу. Тот упал.
Ну, - Ди посмотрел по сторонам, - теперь куда? Идиот, надо было его спросить, куда. – Дрожь пробежала по телу Ди: прямо на него шел человек. Ди быстро задом отошёл за угол уборной и залёг.
- Чудикин, ты где? – прозвучало в темноте через некоторое время. – Бог мой, как тебя угораздило. Да-а, этот Диоген твой не подарок. – Из-за угла появился силуэт человека. Он шёл тихо крадучись. Остановился прямо в полушаге от головы Ди. - Чушь, бред, - шептал человек. – Прожекторов много, а тьма непролазная. Бабы, одно слово! Куда можно деться? Да хоть куда! Что ж делать? Надо подумать. Жаль Чудикина. – Человек начал мочиться на Ди. – Я же никуда не отходил. Сказать им… Что сказать? Они подумают… Плохи дела.– Человек кончил мочиться, и было слышно, как он, что-то мурлыкая, начал удаляться. Ди осторожно выглянул из-за угла уборной. Человек медленно удалял в сторону многоэтажки. Вдруг остановился.
Куда он смотрит? – подумал Ди. – Яркий свет в глаза. Он меня не видит. Вперёд! – Ди на четвереньках задом начал ползти куда-то вниз, стараясь оставаться в тени уборной. Когда он отполз достаточно далеко, человек вернулся к будке, потом, насвистывая что-то весёлое, он пошёл к другой будке. Почему у них нет забора с колючей проволокой? – подумал вдруг Ди. – Наверно чтобы не привлекать внимания. Значит, чего-то опасаются. Значит, где-то рядом люди.
 Он спустился к речке. Речка была не глубокой. По пояс. Он посмотрел в сторону многоэтажки, на Полярную где-то высоко над зданием и поплыл, отталкиваясь от дна ногами. Прощайте, прекрасные амазонки, - запело что-то внутри. – Я не для вас, вы не со мно-о-ой... – Где-то его несло течение, где-то он плыл сам. Подальше, подальше, - продолжало звучать внутри. Через некоторое время многоэтажка скрылась. Только звёзды горели. В воде уже становилось прохладно. Вскоре Ди окоченел. Он весь дрожал и стучал зубами. Надо выходить на берег, - решил он и посмотрел по сторонам. Ничего и никого. Тишина. Он вышел на берег. Где-то пели птички. Соловей? – подумал он. -  Какой к чёрту соловей! – Он начал размахивать руками.-  Переждать здесь? Надо было сразу найти Кассиопею. Где она в июле утром? А что она даст? Скоро рассвет. Ну, быстрей. Быстрей. – Ди, размахивая руками, начал ещё прыгать на месте. Вдруг он услышал женский смех чуть ниже по течению. Он тут же погрузился в воду и пополз, отталкиваясь руками от дна.
- Как хорошо, - говорил женский голос. – Как хорошо. – Потом был слышен только плеск воды. Стало тихо. – Уже год, как я этим не занималась, - прозвучал вдруг женский голос. – Как только ушла в политику...
- В твоём возрасте этим нужно заниматься каждый день, - проскрипел старческий мужской голос. – Каждый раз может быть последним... По стаканчику и повторим?
- Нет, надо уходить. Клер звонила, надо срочно ехать на совет, а я вот уже сколько с тобой...
- Я тут, пока ждал тебя, слыхал там повыше какой-то плеск?..
- Тут в одном месте глубина, яма есть, а в яме сом. Это он. Он иногда выходит на баб посмотреть.
- Дуры вы, бабы, - проскрипел мужчина.
Послышалось шлепанье ног по воде, голоса их начали стихать, и вдруг вспыхнул яркий ослепительный свет и загремел мотор. Ди видел, как за руль мотоцикла села голая женщина, голый мужчина сел сзади, обхватив её руками за грудь. И с рёвом они уехали.
 Ну, спасибочки, молодые люди. Совет! Кому совет, а мне вниз по течению. - Ди пустился вплавь. Он плыл то кролем, то брасом, отдыхал на спине. Через некоторое время он увидел ярко освещённое высотное здание очень похожее на многоэтажку. У здания была суета: отъезжали, подъезжали автомобили. Несколько грузовиков стояло в стороне. Что за чёрт! – вырвалось у Ди и он оглянулся и посмотрел на звёздное небо. Полярная была за его спиной. – Изгиб на сто восемьдесят, - вздохнул он. – Какой кошмар. – Он посмотрел на восток. Над землёй розовела узкая полоска. – Времени уже почти нет, -трагически произнёс Ди.
- Ты случайно не замёрз, - прозвучал вдруг в тишине женский голос.
Ди погрузился в воду и замер.
- Вы ходи, замёрзнешь, - продолжил женский голос, и Ди увидел, как на берегу кто-то поднялся. – Выходи, Диоген. Здесь нечего ловить. – Фигура на берегу нагнулась, что-то подняла с земли и бросила. Около Ди что-то зашлёпало по воде. – Если ты будешь продолжать сидеть в воде и дальше, то о твоей глупой выходке узнают все, - уже с угрозой в голосе прозвучал женский голос.
Пожалуй, она права, - подумал Ди. – Наверно, ты всё это время был под контролем. Эх. И куда бежать? – Ди нащупал ногами дно, встал и вышел на берег.
- Как водичка? – спросила женщина. На ней похоже был только купальник.
- Отличная! – ответил Ди.
- Вот и прекрасно. – Женщина тихо засмеялась. – Но я передумала купаться. А теперь за мной.
Они поднялись к зданию, обошли его, юркнули в маленькую дверцу и оказались в лифте. На двадцать пятом этаже было пусто.
- Иди к себе и сиди тихо, - сказала женщина.


5.

Зайдя в свой номер, Ди снял с себя мокрую одежду, вытерся занавеской, прилёг на диван и тут же уснул. Проснулся он вдруг от холода и страшного желания поесть.
- Не спится? – прозвучал в темноте женский голос.
- Поесть бы, - сказал Ди. – И холодно.
- Надо поесть, надо, - прозвучал всё тот же женский голос, и вспыхнул яркий свет. Женщина в длинном чёрном платье смотрела на Ди. – Что прикажете? Есть ветчина, икра...
- Много ветчины и немного водки, - сказал Ди.
Женщина исчезла и появилась с подносом: порезанная кубиками ветчина, котлеты, маслины, свежие помидоры, чёрный хлеб и графин водки, Ессентуки 17, две рюмки. Она поставила поднос на пол посредине комнаты и улыбнулась Ди.
Ди сел на пол и начал есть. Женщина присела рядом и налила в рюмки водку, одну рюмку поднесла Ди.
- Меня зовут Клер, - сказала она. – Клеопатра из Новороссийска. Помните? Я только что вытащила вас из реки.
- Что? А-а-а, - Ди промычал набитым ртом, беря из рук Клер рюмку. – Хочется ещё жареной курицы...
- Забыли. – Клер рассмеялась. – Это не страшно. – Она подняла рюмку. - Ну, за удачу?!
Ди поспешно дожевал то, что было у него во рту, и сказал:
- За удачу.
Они чёкнулись и выпили... Нет, выпил один Ди, Клер только пригубила и поставила рюмку на поднос.
- Что ж так? – спросил Ди, кивнув на её рюмку.
- Я для компании, - улыбнулась она. – А ты пей и ешь! Простуживаться нельзя.
Ди пожал плечами и набросился на котлеты. Клер налила ещё водки, и он выпил ещё. Ел он быстро и жадно. Потом ещё выпил. Сейчас напьюсь, согреюсь и плевал я на их работу, - подумал он. – До восхода солнца! Иш, размечтались... До чего ты докатился! Сидишь и жрёшь, как... И водка?! Действительный идол этой страны. Э-той-стра-ны! Действующий идол!
- Ешь, ешь, - сказала Клер и легла на пол. – И пей, - прошептала она томно.
- Хорошо. – Ди взял в руку бутылку Ессентуки 17 и долго разглядывал этикетку, чему-то усмехаясь.
- Кавказ, последняя скважина, - сказала Клер, задирая платье. – Жара – а. Последняя скважина. По подсчётам учёных этот нарзан иссякнет одновременно с нефтью в Сибири...
- Как, она ещё не иссякла?! – Ди рассмеялся.
- Поцелуй меня, - сказала Клер.
- Знаете, почему вы, женщины, так любите целоваться? – спросил Ди и сделал глоток нарзана из бутылки. – Потому что вы произошли от птиц, а точней - от кур. Вам всё клевать да клевать, что целовать. – Ди кинул взгляд на стройные ноги Клер, на чёрные трусики. - Я уже давно этим не занимаюсь. А если занимаюсь, то только на свободе.
- Свобода. – Клер вздохнула.
 - Почему ты такая старая? Сколько тебе? Шесть, семь десятков?..
- Пятьдесят пять, - сказала Клер. – Но ты меня этим не обидишь.
- Старуха, и ещё хочет, чтоб я с ней поиграл в люблю. – Ди на четвереньках с помощью Клер пополз к кровати. – Почему? Неужели? Спать. Спа-а-ать…
- Пить надо меньше, - сказала Клер. – Мы пригласили вас, мужиков, для участия в одном очень интересном тайном деле. Ты видел, сколько в зале было умников? И ещё самые влиятельные тёмные силы. Не исключено, что они будут спонсорами. Во-первых, человечество должно отказаться от запрета или ограничения употребления водки. История учит...
- Короче, детка.
- Ты не согласен с нами? Что ты думаешь про водку?
- Водка бодрит. Кому суждено спиться, тот сопьётся и на воде. – Ди лёг на бок и уткнулся носом в стену. - Это естественный отбор, - бормотал он. - Кроме водки должны также заработать все средства естественного отбора: наркотики, курево, обжорство, игорные дома. Для этого должны создаваться специальные охраняемые гетто. Это лучше, чем войны, на которых гибнут генетически самые сильные особи... Боже, что я несу?!
- Блеск! Мы, женщины...
- Почему вы не называете себя амазонками? – Ди погладил стену.
- Ещё не время. Это старое слово слишком многим знакомо, но пока анахронизм. Мы считаем, что полноценный человек не напивается, не курит, не употребляет наркотики, занимается сексом, используя только пятьдесят три позы...
- Лесбиянки, гомосеки...
- Вопрос решается. Однако, женщины, которые виснут на мужиках, временно изолируются. Женщины сейчас в начале только как лекарство. Это сейчас самое сильное лекарство, чтоб вылечить человека.
- Человека? – Ди открыл глаза, повернул голову в сторону Клер, посмотрел на неё и широко зевнул.
- Многие и некоторые мужчины в том числе считают, что миром правят женщины. Это мнение слишком слабое утешение. Миром правят все, кому не лень, но только не женщины.
- Все? – Ди лёг на спину. – Мужчины и кто ещё, если не женщины?
- Все, кому не лень. – Клер положила ладошку на глаза Ди. – Спи.
- И что же такое женщины?
- Женщины, это то, у чего между ног ничего не болтается, хорошо развиты грудные сиськи и глаза.
-Так примитивно? – Ди убрал руки Клер с глаз и посмотрел на неё. – Скажу вам, у вас ничего не получится и именно потому, что у вас ничего не болтается между ног.
- Это почему же?
- Это как раз тот маятник, который раскачивает. Разве я сказал непонятно? И ещё, если вы такая большая сила, то сделайте так, чтоб миром управляли евнухи...
- Это что? Обрезать всем пенисы?
- Отрезать, но не пенисы... Ой, дура! Ой, дура!
- Неужели?..
- Да! Да!
-Спи.– Клер положила ладошки на глаза Ди.
Ди зевнул и мгновенно заснул. Через несколько минут по комнате разносился  мощный храп.
- Это уже интересно, - улыбнулась Клер. – А в досье выделено, что спит без храпа. – Она, стараясь не шуметь, вышла из комнаты.
Проснулся Ди от того, что кто-то тряс его за плечо. Он зевнул, присел на кровати и протёр глаза. Посмотрел по сторонам.
- Кого-то ищем? – спросила женщина в чёрном платье. Именно она и трясла его за плечо.
  Ди зевнул, взглянул на неё и покачал головой.
- Опять женщина. Да сколько же вас! – Он опустил ноги с кровати. – В моём то возрасте кого-то искать?!
- Как тебе Клер? – спросила женщина.
- Клер? А тебе то что?
- Ну - у, вот так с первой встречной почти целую ночь. – Женщина рассмеялась.
- А тебе то что?
- Какой настойчивый... Короче. – Женщина задумалась. Лицо её приняло серьёзное выражение. – Дела серьёзные. Мачеха. - Она протянула Ди руку, и он вдруг узнал в ней вчерашнюю женщину на сцене.
- Не понял. – Ди отстранился от женщины.
- Мачеха Хомо Сапиенс – это моё полное имя, - сказал женщина, продолжая держать руку протянутой. – Глава всего этого...
- сборища, - продолжил Ди и рассмеялся. – Хэ...
- Как угодно. – Мачеха прошлась по комнате. – Дела серьёзные. Предвыборная кампания это более, чем ... – она задумалась.
- Я то тут причём?
- Надо срочно добраться до Москвы и передать одной женщине вот это письмо, а она познакомит тебя с одной компанией. Она знает, что делать дальше.
- Кампания! Компания! Я уже почти запутался в этих ваших «а» и «о». Филологи хреновы...
- Рот! – крикнула Мачеха. – Рот закрой! Мы думали всю ночь, и выбор пал на тебя. Только ты! А конгресс пока поработает без тебя. Жаль, но в Москве ты сейчас нужней.
- А что,  до Москвы так трудно добраться? – ехидно спросил Ди. – Почта…
- Да, есть проблемы. Они на каждом шагу...
- Кто они?
- Ты их сразу увидишь. Вот твой больничный лист. – Мачеха положила на стол синий лист.
- Какой ещё там больничный лист!? – Ди сморщил своё лицо до безобразия. – У меня нет необходимости в больничном листе. Вот уж полная чушь и этот, как тут одна из вас выразилась, анахронизм.
- Прекратите поясничать! - закричала Мачеха. – В Этой Стране это почти как паспорт. Здесь все больные. Надо ж так отстать от жизни. – Мачеха взволновано прошлась по комнате.
- Ночью что-то случилось? – робко спросил Ди.
- Случилось, - ответила Мачеха. -  Посмотрите на диагноз.
Ди взял больничный лист и прочитал вслух:
- Клиническая смерть после автомобильной катастрофы. – Он удивлённо посмотрел на Мачеху.
- Автомобильная катастрофа по пути на отдых в Сочи. Твоя жена, личный шофёр твоей жены и всё сикьюрыты погибли сразу. А тебя полгода откачивали...
- Что, что? Полгода? – Ди бросил лист на пол.
- Мои соболезнования. – Мачеха подошла к Ди и прижалась к его груди. – Вот деньги. - Она отошла к двери, подняла с пола портфель и достала из него пачку денег.  – Добираешься до Москвы, обрастаешь листвой. Понятно?
- Ясней ясного, - бодро ответил Ди. – А что моя жена, так сказать...
- Ваша жена? – Мачеха хитро улыбнулась. – Всему своё время. Жена. – Она отошла к окну. – Разгар лета – это наша пора. Самолёт в Москву вылетает в десять утра. Поспеши. Гид тебя проводит. Желаю удачи. – Последние слова Мачеха произнесла почти скороговоркой. Она поспешно вышла из комнаты.
И тут же вошёл мужчина с широкой улыбкой на лице.
- Готов? – спросил он. – Я отвезу тебя в аэропорт. Только быстро. Время. – Он постучал костяшками пальцев по циферблату часов.
- Не тот ли ты гид? – спросил Ди, начиная одеваться.
- Гид Гадович, - представился мужчина. – Все вопросы по дороге. Побыстрей, если можно.
Ди быстро оделся, и они сбежали на первый этаж.
- Я специально взял такси, а не свою Победу, - сказал Гид Гадович. Они сели в такси. – Как тебе Клер? – спросил он, когда они отъехали. – Таксист наш человек. Говори, не бойсь.
- Клер? – Ди потёр подбородок. – Если б я что-то помнил.
- Понятно, - улыбнулся Гид Гадович. – Я рад, что они в тебя поверили.
- Они? Кто?
- Женщины, – сказал Гид Гадович. – Сейчас поясню. – Он прикурил, бросил спичку в форточку автомобиля. – Но, умоляю, сугубо конфиденциально. Клер, это их детектор лжи. Ведь, сказав «да», ты мог бы оставаться с «нет». А это очень опасно. Клер – это испытанный детектор лжи. Тончайший психолог. Все её предложения это глубоко продуманные тесты, она сфокусировала все твои ответы, жесты, интонации и так далее в одно место и ... И интуиция, конечно. Я рад, что они в тебя поверили. Ты мне симпатичен. Ты может и думаешь о побеге или ещё о чём-нибудь из этой области, что ты, мол, плевал на весь женский род, но в глубине души, в подкорке ты уже с ними. Я почему-то в них верю. А Клер не ошибается.
- А если б всё-таки...
- А если б всё-таки б, то сегодня б утром тебя б могли б найти б в одной б местной канализации...
- Кошмарб! – Ди почесал висок.
-А иначе нельзя. Чтобы работать успешно, нужно работать с некоим внутренним спокойствием, в чём также залог успеха... Вот мы и приехали. – Гид Гадович подрулил к стоянке.
Их встретила Мачеха.
- Опять она! – вырвалось у Ди.
- Она. – Гид Гадович тяжело вздохнул. – Значит, дела совсем плохи.
- Я вынуждена вас огорчить, - сказала Мачеха, открыв дверцу такси.
- Мне выйти? – спросил таксист.
- Поздно, - сказала Мачеха. – Прими достойно, что предписано свыше. А впрочем...
Гид Гадович и таксист поспешно покинули такси.
- Уважаю сообразительных. - Мачеха села рядом с Ди. – В лагере молчальников убит наш полномочный посол. Так что, сдавайте билет и отправляйтесь к молчальникам... Да –а – а, - она на мгновение о чём-то задумалась, -  в молчаливом болоте черти водятся. Очень опасные люди, - сказала Мачеха. – Но мы должны ладить со всеми, особенно с ними. Очень трудно понять, что  у них на уме. Мимика и жесты их неуловимы. Убьют и тут же скажут: «Ах, извините. Это случайное совпадение...» Чего? С чем?
- Я то здесь...
- Склонить их к союзу с ...
- ...женщинами, - вырвалось у Ди.
- Именно! – Мачеха протянула Ди пачку денег. – Клер не ошиблась в тебе.
- Почему?.. Опять эта Клер!.. Да по какому такому…
- Да, Клер это самый лучший в мире детектор лжи. – Мачеха посмотрела на часы. – Не об этом ли тебе рассказал Гид?
- Вы думаете, я смогу?
- Если не ты, то кто? – спросила Мачеха.
- Кто? – Ди задумался. Кто? Да, - подумал он, - когда-то ты решал самые не решабельные задачи. Но то было когда-то.
- Именно сейчас, - сказала Мачеха. – Не знаю, где, но сейчас и ты.
- Это же мистика, - усмехнулся Ди.
- Это невероятное, но очевидное, - усмехнулась Мачеха.
- Мои полномочия? – спросил вдруг деловым тоном Ди и тут же мысленно рассмеялся.
- Огромные! – воскликнула Мачеха. – Руки и мозги твои развязаны полностью. Но... – она вдруг задумалась.
- Что но? – Ди насторожился.
- Нет, ничего. Он, - Мачеха показала на Гида Гадовича, - расскажет тебе кое-что о молчальниках, и ты пойдёшь. Это сталкер. Без сталкера до Москвы не дойти. А посла нашего звали Стервия. Она была больше, чем посол. Мы делали на неё огромные ставки. Умнейшая  женщина немного лёгкого поведения. Запомни это. – Мачеха вылезла из такси.
- Одну минуту. – Ди высунулся из такси. – Если уж я на вашем конгрессе уже не побываю, одну вещь я всё-таки выскажу. – Он посмотрел на Мачеху.
- Я слушаю, - сказала Мачеха.
- Вы слишком много уделяете внимание сексуальности. – Ди прищурил один глаз.
- От кого я слышу! – Мачеха рассмеялась.
- Эти высокие каблуки. – Ди посмотрел куда-то вдаль. – Эти обнажённые ноги. Эти провокации «Я б с тобой переспала». Всё это не только будет мешать мужикам работать, но всё это ещё и не так важно.
- От кого я слышу! – повторила Мачеха.
- А ты не путай мою жизнь с моими мыслями. – Ди улыбнулся Мачехе. – Моя жизнь и мои мысли это, как когда-то говорили в одном большом городе на берегу большого чёрного моря, две большие разницы. Моя жизнь не есть предмет для подражания. Это вам понятно?
- Я учту это, - сказала задумчиво Мачеха, посмотрела куда-то мимо Ди, села на мотоцикл и исчезла в клубе дыма.


6.

- Ну? – спросил Гид Гадович, подойдя к такси. – Что она ещё придумала?
- Не, пойму, зачем так дёргаться, - сказал Ди. – Одно, другое. Туда! Сюда!
- Женщины! – Гид Гадович улыбнулся. – А что теперь?
- Надо ехать к каким-то молчалам, - выдохнул Ди.
- Да – а - а, - Гид Гадович достал из пачки сигарету. – Да – а - а.  – Он посмотрел по сторонам, почесал лоб, закурил. – Что ж, поехали. – Он крикнул таксисту: - Подожди здесь, мы быстро. – Сам сел за руль, и они поехали.
- Ты знаешь, куда? – спросил Ди.
- Я знаю и откуда и куда. Всё знаю. - Гид Гадович рассмеялся. – Я рад, что наконец-то подкинули настоящую работёнку сталкера. Без сталкера в таким делах, в какое ты встрял, только одно топтание на месте. Называй меня просто Гид. Сталкер – это слишком поэтично и не скромно, вызывающе даже. Но только без Гадович, хотя мне оно очень дорого. Теперь к делу. Для начала скажу только одно: молчальники – это самая многочисленная партия Этой Страны. Молчаливое большинство. Как во все века. Она объединяет почти всё быдло. А этим, - Гид кивнул головой на женщину, мимо которой они проезжали, - главное победить на выборах, а потом они сделают всё по-своему. Это, пожалуй, - он задумался, - всё. Теперь едем и молчим. Молчальники сидят везде, но так как  они молчат, никто ничего о них не знает.
Ди рассмеялся.
- Лучше говори что-нибудь, - сказал он. – Иначе меня развезёт. Я опять вчера перебрал.
- Держи. – Гид протянул Ди бутылку пива. - Рекомендую. Станет легче. Alea jacta est. Надо выкручиваться.
Раздумывая, Ди взял бутылку посмотрел на Гида. При виде сбоку бросился в глаза высоченный лоб Гида и глаза, чуть прищуренные, уверенные, спокойные. Ди сделал глоток, потом, заглянув в бутылку, ещё один. В голове вдруг всё завертелось, но потом стало действительно легче.
- Хорошо, - сказал он. – Но пиво это…
- Да, испытанное веками средство. – Гид повернулся к Ди лицом и улыбнулся. – Exitus acta probat. Результат оправдывает средства.
- Я знаю, – сказал Ди. – In pivo veritas.
- В детстве я очень любил пиво. – Гид сделал глоток из другой бутылки. – Но там далеко у меня отбили к нему охоту, и я пристрастился к наркотикам. Вот уж действительно дрянь.
- Наркотики. – Ди вздохнул. – Да, пожалуй, действительно дрянь.
- Говорят, что и у тебя было дело.
- Было. – Ди закрыл глаза. - Были. Били. Выбили.
- Но не вые? – Гид рассмеялся.
- Не успели. – Ди тоже рассмеялся.
– Мой отец тоже увлекался словоблудием. Может ты знал такого - Делова Гения Идеевича?
  - Никого и ничего. Ещё долго?
- У меня несколько отцов. – Гид вдруг помрачнел. – Предлагаю по рюмочке, - сказал он, тормозя у бара.
Они зашли в бар и сели в углу.
- О молчальниках я знаю много, - сказал Гид, разливая коньяк, - но ничего не знаю. – Потом он долго молчал, обсасывая край рюмки. – Их много, они везде и негде, потому что молчат. Но на самом деле они не молчат. – Гид выпил свой коньяк и налил ещё полрюмки.
Они молча выпили по две рюмки, послушали музыку. В баре было многолюдно, дымно, шумно.
- Пора, - сказал Гид и посмотрел по сторонам. – Здесь уже опасно находиться.
Они вышли их бара. Толпы людей, автомобили, шум – гам.
- Как называется этот город? – спросил Ди.
- Всему своё время. – Гид усмехнулся. – А пока, все самые главные направления это прямо и налево.
- Чем-то напоминает Невский, - сказал Ди.
- Невский? – Гид повертел головой. – Откуда?
- Внутренний голос подсказывает, - сказал Ди. – Мой внутренний голос это мой автопилот. Только раз он меня подвёл, когда я уволил Шрайбермана.
- Только раз?! – Гид рассмеялся. - Чтож он молчал, когда тебя сюда затаскивали? Поехали!
Они сели в автомобиль. Ехали они долго. Солнце уже поднялось высоко и не светило в глаза. Высокие дома сменились одно- и двухэтажными катеджами, потом степь со свалками мусора по обочинам дороги. Въехали в какой-то городок. Остановились у магазинчика.
- Приехали, - сказал Гид. – Вон, видишь, на углу стоит мальчик и ковыряет в носу?
- Вижу. – Ди посмотрел на мальчика.
- Если он ковыряет в носу мизинцем, то спросишь у него, как пройти к молчальникам. Если – указательным пальцем, то просто пожми руку и спроси, когда подойти. Понял?
- Да, вроде. К чему такая конспирация?
- Надо. Потом всё поймёшь.  Ну, удачи. Только не дури. Это тебе мой чисто мужской совет. – Гид улыбнулся. – Я не только тебе гид, но и… об этом потом.
Ди вышел из такси и пошёл к мальчику, внимательно глядя на его руку у лица. Мизинцем, - почему то с облегчением подумал Ди.
- Как добраться к молчальникам? – спросил Ди.
Мальчик вытащил из носа мизинец, окинул взглядом Ди и начал ковырять в носу указательным пальцем.
Что за чертовщина, - подумал Ди. – Я что ему, мальчик?
- Как пройти... – он не договорил.
- Ты задаёшь такие вопросы, что мне стыдно за тебя, - перебил его мальчик. На его лице мелькнуло что-то похожее на усмешку. Он протянул Ди руку и крикнул: – Запомни, что куда бы ты ни шёл, все дороги ведут прямо и налево. – Мальчик нервничал. Они пожали друг другу руки. – Что уставился? Ну, забыл я, забыл, каким этим пальцем ковырять. В какой ноздре. Запутала меня мамка совсем. – Мальчик вдруг заплакал, махнул рукой и пошёл вдоль улицы.
Ди долго смотрел вслед удаляющейся фигуре мальчика. Денег у меня куча, - подумал он вдруг, пощупал карманы, - добраться б до Москвы и у-у-у. – Он улыбнулся и посмотрел по сторонам. Гида уже не было.
Вокруг было немноголюдно. Ди сразу обратил внимание, что в основном это  женщины. Женщины, - улыбнулся он. – От тридцати до сорока, - прикинул он. – Самые энергичные, энергетичные, самые опасные. О-очень интересный возраст... Прямо и налево! Как бы не так.
Из полуподвала вышел лысый мужчина с огромной бородой. Он решительно направился в сторону Ди. Так-так, - подумал Ди, - что-то наклёвывается. – Он с напряжением ждал приближения лысого. Но лысый прошёл мимо, остановился в двух шагах и бросил через плечо:
- Уже оброс, паскуда. – И продолжил свой путь.
Где я мог его видеть? – подумал Ди и посмотрел по сторонам. – На Серый Город не похоже. Маркс? Друг Маркса? Мистику отбросим. – Он пошёл вдоль улицы. – Узнать бы, что за город. О! Мост! – Он вышел на мост, подошел к перилам. – Река! Речушка. Сейчас мы быстренько... Только не у баб. – Он пошёл по мосту и обратился к мужчине в шортах:
- Что за речка?
- Речка? – Мужчина посмотрел на мутную воду. – Это не Волга.
- Эт понятно. А как она называется?
- Не Волга. – Мужчина удивлённо пожал плечами. – Спроси у любой, и она тебе скажет.
- Понятно. И на том спасибо. – Ди отвернулся от мужчины, посмотрел на речку и продолжил свой путь вдоль улицы. Никто, никому, ничего, - думал он, и эти три слова навязчиво завертелись на его языке. – Никто! Никому! Ничего! Стоп! – сказал он себе. – А чей это девиз: никто, никому, ничего... Железная дорога?
Ди вышел к железной дороге, стал между рельсами. А может пойти вдоль? – подумал он, глядя вдоль полотна. Далеко на горизонте рельсы сливались. От этой картины ему вдруг стало не по себе. В голове лихорадочно копошились мысли. – Там конец, - подумал он и усмехнулся. – Оптический обман, а хочется верить. Но там конец. Всё время вдоль и вдоль, а надо поперёк. Вбок надо!...
- Глянь на этого! – Две женщины, переходя пути, остановились и смотрели на Ди. – Им бы всё между. Неважно, между чем, лишь бы между. На этом и попадаются всегда. – Они расхохотались и пошли дальше.
Да, - подумал Ди, - велика Россия, а иметь и некого. Мы пойдём пока всё-таки поперёк. – И он пошёл. За первым полотном, второе, потом третье... На двадцатом Ди сбился со счёта: - Двадцать или двадцать один? – Он сел на рельсу. – Столько путей, значит железнодорожный узел. – Он неожиданно для себя в кармане с деньгами обнаружил кусок хлеба с куриной ножкой. – Это знамение, - усмехнулся он и начал жевать. Еда не шла,  он давился, но жевал. Один кусок застрял в горле, и было больно. – Поперёк пошёл, - подумал Ди. – Это тоже знамение. – Он увидел лужицу воды, на поверхности которой плёнкой лежал мазут. Ди присел, сдул плёнку на край лужицы и сделал глоточек. В нос ударил запах мазута. Но застрявший кусок проскочил, и стало легче.
- Хорошо? – спросил кто-то за спиной.
Ди посмотрел вверх. Над ним возвышалась фигура человека в оранжевой одежде.
- Неплохо, но мало. – Ди улыбнулся.
- Так пей всю. Я разрешаю. Я путеец. Пей.
- Нет, нет. – Ди сплюнул. – Этого этой достаточно. Ты лучше скажи... – он не договорил, так как зазвучал чей-то хриплый шёпот: «Это ж путеец! И не думай что-нибудь спросить у него!»
- Что тебе сказать? – спросил путеец.
- Как отсюда выбраться? - сказал Ди и робко добавил: - Мне молчальники нужны.
- Как и куда выбраться – это одно, а молчальники – это нечто совсем другое. – Путеец посмотрел по сторонам. – Молчальников этих хоть пруд пруди. Море. Все только и болтают, а спроси что-нибудь дельное, молчат. Мы их мовчунами называем. А куда тебе надо выбраться?
- Да хоть куда, чтоб только было ясно, где я и куда я иду.
- Размечтался. – Путеец задумался. – К молчунам эт надо сначала до столицы электричкой. – Он покачал головой.
- Зачем же до столицы, если ты говоришь, что их везде пруд пруди. Море.
- Море то оно море. – Путеец посмотрел куда-то вдаль. – А вот попасть к ним, а вот выбраться отсюда, - путеец почесал  затылок. – Здесь, как видишь, одни пути. Мы понагородили! – гордо сказал путеец. – Вот если нальёшь. – Он хитровато посмотрел на Ди.
- Водки что ль? – спросил Ди.
- Можно и водчёнки, - скромно сказал путеец. – Мы всеядные.
- Нет проблем. – Ди пощупал карман. – Вот только где её взять?
- Везде. Было б за что.
- Идём?
- Идём!
Они пошли по путям наискосок. Изредка попадались такие же путейцы. Шли долго, казалось, что путям нет конца. Из дымки вдруг в одно мгновение показалось здание с вывеской «Закусочная». Они зашли. Внутри был полумрак. Пахло не то пивом, не то вином, не то ещё чем-то, от чего Ди чуть было не стошнило. Ему вдруг стало грустно, тоскливо, одиноко. Вокруг пьяно бормотали мужики. Висел пьяный гул.
- Манька! – крикнул путеец куда-то в сторону. Появилась толстая женщина с необыкновенно красивым лицом. Ди от восхищения открыл рот. Красавица вдруг смутилась, поймав на себе его восхищённый взгляд. Она даже хотела что-то сказать Ди, и даже уже кивнула: «Чего мол рот раскрыл», - но её перебил путеец.
- Дура, чего стоишь? Сгоняй за водкой. – Он посмотрел на Ди. – Сколько возьмём?
- По сто, может по сто пятьдесят ...
- Че-го? Литров что ли! – Путеец расхохотался.
- Да я чуть-чуть, - пробормотал Ди.
- Чуть-чуть такой и посуды то нет. – Путеец кивнул Маньке. – Пять беленьких. И ещё огурчики, хлебушка, селёдочки. Сельдь любую, но только не прибалтийскую. И быстро. Мы торопимся.
- Куда? – спросил Ди.
- Пить! Куда ещё!
- Я не смогу столько...
- Не мелочись. – Путеец деловито смахнул со стола крошки, провёл пальцем по кромке стаканов. – У нас вчера был праздник. Торжественное открытие первого общественного туалета в городе. Ты любишь ходить в туалет?
- Когда хочется.
- А мы ходим, когда сильно хочется. – Путеец провёл рукой по лбу. – Так приймешь литров десять, а потом ка –а –айф! Знаешь, что такое кайф?
- Это, когда хорошо.
- Нет! Это, когда очень хорошо. Кайф. Старое русское слово. Почти забытое. Несправедливо.  – Путеец посмотрел куда-то мимо Ди. – Словами это не описать. Раньше бегали по кустам. А теперь в туалет. Сто пятьдесят два посадочных места! – сказал восхищённо путеец, тыкая под каждое слово указательным пальцем в воздух. Он погладил пса, развалившегося под столом. – Вот пёс, всё жрёт. – Он бросил под стол недоеденный кем-то кусочек хлеба. Пёс проглотил его в одно мгновение.
Манька принесла пять бутылок водки, закуску.
- Пиво нести? – спросила она.
- После второй, - ответил путеец. – А почему селёдочка без лука?
- Режут, - ответила Манька. – Сегодня лучок идёт за милую душу.
- Только не тяни. – Путеец начал разливать водку. Налил стакан и двинул его в сторону Ди.
- О! Извини! – Ди стало страшно. – Я вспомнил, мне надо позвонить...
- Успеешь. Ты что, меня не уважаешь? – В голосе путейца появились ноты угрозы. Он сунул стакан в руку Ди. – За знакомство. – Он взял бутылку, запрокинул голову и начал через рот лить в неё водку: бульк! бульк! бульк!
Ди пригубил стакан, глядя на путейца, потом на третьем бульке он посмотрел по сторонам, и, незаметно опустив руку со стаканом под стол, вылил водку себе в ботинок. Путеец кончил пить и долго нюхал хлеб, глаза его были закрыты, на лице блаженная улыбка.
- Класс, - выдохнул он. – Сергунарий , - представился он. – С кем имею честь? – Он хрустнул огурчиком и посмотрел на Ди.
- Ди, - сказал Ди после короткой паузы.
- Еврей что-ли? – Путеец начал есть селёдку.
- Ну почему чуть что, так сразу еврей. – Ди взял огурец.
- Анахоризм, - улыбнулся путеец. – Это означает устаревшую историческую ценность.
- А-а-а. – Ди надкусил огурец.
- А даже, если и еврей. – Путеец потянулся за второй бутылкой. – У меня была одна подружка еврейка. Я её и так и этак, и весь уже выдохся и иссяк, и кайфа полные штаны, а она всё улыбается. У-у-у, класс. – Он налил Ди полстакана. – Ну, - он выдохнул, лицо его стало серьёзным, - поехали. – И начал лить водку в голову тем же приёмом.
Ди быстро вылил свои полстакана в другой ботинок, потом запрокинул голову и сделал вид, что пьёт.
Тем временем Манька принесла целую тарелку лука.
- Лук с хренком, - сказала она, посмотрела на пьющего путейца и быстро шепнула в ухо Ди: - Продержись ещё чуть-чуть, он скоро рухнет под стол.
- Ха! – выдохнул путеец и посмотрел на свет на пустую бутылку. – Хотел бы я видеть ту сволочь, что придумала это зелье. – Он улыбнулся Маньке. – А, Мань? – Он зачерпнул лук ложкой и закинул в рот. – Хороший ты парень, Ди. Что самое главное для русского человека? Чтоб было много водки, чтоб была баба и чтоб было с кем поболтать. А!? – Он схватил Маньку за ногу и, получив подзатыльник, громко запел: - Русска-ая-кра-са-ви-ца-а, эх-эх недаром...
- Пьянь, - сказала Манька и отошла к соседнему столику.
- За Маньку, - сказал путеец, наливая водку в стакан Ди. – За весь женский интернационал! – Он запел, поднося бутылку ко рту: - Вставай проклятьем заклеймлённый, либимец женщин всех мастей. – Он начал пить.
Ди начал лить водку в ботинок, но не успел... Путеец, закащляв, не допил бутылку, что-то не пошло, он посмотрел на Ди, кашлянул ещё два раза.
- Что ты делаешь? – Путеец быстро нагнулся под стол. – Что-о-о?! – Он посмотрел на Ди. Зрачки его заметно расширились. Кусочек хлеба для занюха застыл на полпути ко рту. – Что-о-о?!
- Я... да... – Ди поставил пустой стакан на стол. Он очень испугался. – Уронил. Давай налей... вот разлил...
- Что-о-о?! – Путеец встал из-за стола. Ди вдруг отметил для себя огромный рост путейца, его широченные плечи. Путеец перегнулся через стол, схватил Ди двумя пальцами за нос и потянул к себе.
- Отпусти, - прогундосил Ди.
- Дури-и-ить!? – взвыл путеец. – Меня дурить?! – гремел он. – Русского челэка дурить?!
Со всех сторон послышался смех: «Сергунарий опять наелся!». Чтоб нет лишиться носа, Ди полез к путейцу через стол. Из глаз текли слёзы. Было больно.
- Ах ты, дидуленция, - шумел путеец. Он посадил Ди на стол и обхватил его. – Ребята, помогите. - Подошли двое. – Лейте! – Путеец запрокинул голову Ди. – Ещё три бутылки... Открой рот пошире. – Он отпустил Ди подзатыльник.
Двое подошедших начали лить водку в рот Ди.
- Пей всю, пей, нам ничего не жалко, - приговаривал путеец. – Евреи ему плохие. Запомни, дрянь бледнолицая, я буду ещё пить с полчаса и если увижу тебя где-нибудь здесь...
Ди почувствовал, что начал стремительно пьянеть. По подбородку, по шее, по всему телу текла водка. Кто-то что-то кричал, кто-то смеялся. Всё куда-то уплывало. В нём вдруг проснулись какие-то силы, он  вдруг освободил рот от бутылки, вырвался из мощных объятий путейца и дико закричал:
- Я больше не могу пить эту водку.
- Все не могут, - ответил кто-то из табачного дыма, к этим словам присоединился дружный хохот...
Очнувшись, Ди долго смотрел на звёздное небо. Ничего, одни только звёзды, а в левой стороне обозреваемого пространства звезда яркая-яркая. В голове было нехорошо, но сразу в сознании хоть и смутно пронеслись путеец, Манюнька. Что-то водка тебя преследует, - подумал он. – Ты, наверно, её всю выблевал, иначе б...  Кошмар! Куда ни сунься, ты попадаешь под эту гадость. Судьба? Безисход? Ну и вляпался.
Прохладный ветерок освежал пьяное нутро, лицо, мозги. Ди с трудом, упираясь в какой-то кусок железа, поднялся, сделал несколько шагов, споткнулся обо что-то под ногами и упал. Так было несколько раз. Обо что я спотыкаюсь? – подумал он и начал щупать пространство вокруг себя. Слева и справа он нащупал два железных куска и тут он явно почувствовал, что часть его спины лежит на чём-то твёрдом. – Что это? – Он нащупал это что-то твёрдое, оно соединяло два куска железа. – Да это же шпала! – воскликнул вдруг Ди. Он присел, всмотрелся в темноту, и понял, что сидит на железнодорожных путях. В это время мимо по соседним путям загромыхал товарняк. Долго гремел. Надо выбираться, - подумал Ди, после того, как прогремел товарняк. Встав на четвереньки, он перелез через рельсы, выпрямился и пошёл вдоль пути. Только вдоль, - шептал он себе. – Вперёд и вперёд.
- Эй, - долетело откуда сбоку. – Эй!
Ди посмотрел по сторонам. Слева и чуть сзади в темноте что-то чернело.
- Эй, - долетело от черноты. – Ну помоги ж мне... Я, кажется, сломал руку.
Что делать? – Ди задумался. – Влипнуть ещё в какую-нибудь историю? Нет... Ладно, последний раз. Должно когда-нибудь повезти. – Он направился на звук. Подойдя к черному предмету, он нагнулся.
- Что? Помочь?
- Отвези меня домой, - прохрипел мужской голос. – Я, кажется, сломал руку. – Мужик дыхнул одеколоном.
Ди потрогал одну руку.
- Больно?
- Нет.
Ди потрогал другую, она тоже не болела.
- Так какую же руку ты сломал? – Он начал переворачивать мужика. – Я отведу тебя вон к тем домам. Хорошо?
- Только не к мусорам, - взмолил мужик.
Ди попытался приподнять мужика.
- Тяжёлый ты. – Он  сделал ещё одну попытку. Мужик был как мешок. Не поднять, - подумал он и спросил вдруг: - А где тут столица?
- Куда ты меня ведёшь? – застонал мужик. - Только не к мусорам! – Он изловчился и каким-то невероятным образом укусил Ди за ухо. Ди вскрикнул и отскочил в сторону. Мужик приподнялся и рухнул... лицом в лужу. Глаза Ди уже привыкли к темноте, в свете звёзд всё было видно. Через некоторое время на поверхности лужи пошли пузырьки.
Жалко мужика. – подумал Ди. – Утонет. – Он приподнял голову мужика, потом перевернул его на спину.
- Спасибо, - прошептал мужик. – Выпить не найдётся? – Он полез в карман...
В это время над самой головой послышался рёв самолёта. Ди посмотрел вверх и увидел мигающие огни. Самолёт снижался и вскоре побежал по земле. Это аэробус! - обрадовался Ди. – Это же аэропорт! – Ди стоял и смотрел в сторону аэропорта. Он был в шоке. – Аэропорт! Аэропорт! И большой!– лихорадочно шептал он почти в экстазе. Тем временем над головой прогремел ещё один аэробус. – Это ж, наверно, Москва или ... или....
- Ну ты—и-и, - дёргал его за штанину мужик. – Куда ты делся?
- Я здесь. А как до аэропорта добраться?
- Как, как. Сел на электричку и через две остановки там. – Мужик ткнул куда-то рукой и попытался перевернуться на бок. – Мне срочно надо опохмелиться. Ты понял? Тут есть дежурный парфюмерный, купишь два флакона одеколона.
- Одеколона?
- Ты что, не русский что-ли? Наладила парфюмерия выпуск одеколона. На-ла-ди-ла! Мы его народным называем. – Мужик засунул руку в карман, но вытащить её обратно не мог. – Помоги. У меня там деньги. На два флакона должно хватить...
- Да у меня есть. – Ди порылся в своих карманах. Было пусто. Только во внутреннем кармане пиджака остались паспорт и конверт. – Ах. Да-да... – Он задумался.
- Возьми, - сказал мужик.
Ди залез в карман мужика, нащупал тугую пачку денег и несколько мятых бумажек. Достал мятые.
- Должно быть много, - сказал мужик.
Ди пересчитал. На одной бумажке было написано «3», на другой – «5».
- Послушай, а отсюда самолёты в Афины летают?
- Да был один год назад в неделю раз куда-то там. – Мужик простонал. – Ну, ты понял. А потом всё поотменяли к чёртовой матери. А теперь не знаю.
- Займи мне денег, - сказал Ди. – Мне только до Москвы, и я тебе всё верну.
- Нет-е-ет. – Мужик хитро улыбнулся и помахал Ди указательным пальцем.
- Десять к одному верну.
- Не-е-ет. Жену могу занять. Могу напоить. Могу даже зад подставить, но денег не дам. Кусок сала могу дать. Хочешь? Не хочешь! Ну, давай, сгоняй за одеколошкой, а потом я тебе посоветую, как лучше автостопом добраться. Ну! Трубы зовут.
- Восьми денег хватит?
- Ещё и сдачу дадут.
- Хорошо, я быстро. Где, говоришь? Вон там? – Ди посмотрел в сторону вытянутой руки мужика. – Я мигом. – Ди быстро пошёл поперёк путей, перешагивая через рельсы. Прости меня, мужик, - думал он. – Тебе уже ничто не поможет. Ничто. А мне... а я...В аэропорт бы попасть, а там посмотрим.
Мимо медленно проехала электричка и остановилась метрах в трёхстах от Ди.
Там платформа, - подумал Ди. – Туда! – Он свернул и по путям пошёл в сторону электрички и вышел на платформу. Он облегчённо вздохнул: чувство чего-то знакомого и привычного охватило его. Цивилизация, - подумал он. – Наконец-то. Может это уже и Москва. – Он вдруг обратил внимание на свой внешний вид: в одном ботинке, пиджак в грязи, одна штанина на брюках внизу разорвана. Он отошёл за киоск и выглянул. На перроне было пустынно, из здания вокзала вышло несколько человек, потом ещё.
- Это моё место, - услышал он из-за спины. Оглянулся и увидел мужчину. Тот сидел на земле, спиной к киоску. – Я пьяный, а ты сейчас отведёшь меня домой. Понял?
- Сколько тут вас. Я вам что, разводящий, - усмехнулся Ди.
- Ну что ты, обиделся?
- Хорошо. – Ди присел рядом с мужиком. В нос ударил запах мочи. – Ты обут хоть? – спросил он.
- Да обут я и сыт и одет, - ответил мужик. – И даже опохмел не нужен... Ох, я б эту Веру Павловну... Суку б эту...
- Давай я тебя переобую, - предложил Ди.
- Давай, а то что-то жмёт, - согласился мужик. – Эта чёртова грязь. Вот раньше был марток. – Мужик вздохнул.  – Придёшь бывало к Вере Павловне, а у неё и та и эта и вон эта. Я больше брюнеток любил. Они добрее.
Ди тем временем начал снимать с мужика ботинки. Это были туфли.
- Хорошо всё-таки жить. – Мужик разлёгся на асфальте. – Вот смотри, они тама бастуют, все чего-то хотят. А для чего? Скажи, для чего?
- Наверно, чтоб жить было лучше.
- Иди ты к лешему! Куда ж ещё лучше?! Из-за куска сыра. А потом сиди за решёткой. Не-е-ет, не будем делать ничего, будем есть и пить что угодно за одну только возможность видеть лес, берёзки в утреннем тумане. Окунёчков подёргать... Не-е-ет, не будем пахать как проклятые и баставать. Небо, хлеб и баба! одной достаточно. Зачем нам Европа? Не будем нарушать естественный ход истории. Сохраним Россию для наших потомков! И ...
Подошла вдруг электричка.
- Извини, друг, я только спросить. – Ди босой на одну ногу с туфлями в руках впрыгнул в электричку и крикнул в вагон. - До аэропорта доеду?
-А как же, - ответили ему.
Стоя в тамбуре, Ди переобулся в туфли мужика. Ботинок бросил на ступеньки. Нехорошо, -  прозвучал внутри голос, - мужика обобрал. – Ему всё равно, - огрызнулся Ди, – не вовремя ты со своей моралью. – Он снял пиджак и вытряс его. Почистил руками низ штанин. – Ну,- он провёл рукой по волосам, посмотрел на своё отражение в окне, - теперь более или менее. Туфли великоваты, в них далеко не убежишь. – Он зашёл в вагон и присел. Посмотрел по сторонам. Неприятное чувство, что он вор, вдруг нахлынуло. А что я должен был делать? – подумал он, нащупывая в кармане деньги. – Хоть перекушу немного. – Он с тоской посмотрел по сторонам.  – Поесть бы.
Сзади две женщины разговаривали о политике, о каком-то бюджете, о проблеме роста населения. Напротив сидела старушка с маленьким очень озорным мальчиком и старичком. Мальчик изощрённо издевался над старичком, нанося ему периодически удары ногой в колено. После каждого удара он заглядывал в глаза старичка и спрашивал:
- Ну, дед, хорошо? – Потом он сунул деду в беззубый рот морковку. – Погрызи дед! Ну, дед, погрызи.
Дед упорно смотрел в окно и молчал. Ди молча посмеивался. Старушка иногда делала замечания мальчику, а он покрикивал на неё: Цыц, мамашка!..
Ди и не заметил, как мальчик вдруг переключился на него и заговорил с ним. Сначала он думал, что мальчик продолжает говорить что-то деду, но слова уже предназначались ему. Потом мальчик вдруг сел ему на колени.
- Ты чё такой мрачный, - ухмыльнулся мальчик, он своим носом почти касался щеки Ди и нагло разглядывал его лицо.
- Да-а, - Ди улыбнулся и попытался как-то отстраниться.
Мальчик тем временем подёргал его за нос.
Ударь мальчика, - прозвучал внутри голос. Ди испугался этих слов. Ты что? – подумал он и посмотрел по сторонам. Ударь! Ну, бей же, придурак, - торопил внутренний голос...
- Дядька, дай денег, - сказал мальчик.
- У меня нет денег, мальчик, - залепетал Ди. – Откуда в такую рань... Сам несколько дней...
- Не жмись, дядька, - настойчивей сказал мальчик. Его рука была уже в кармане пиджака. – Есть! Есть! – закричал он вдруг и помахал бумажками. – Восемь денег!
- Вот жмот... жмот... - понеслось со всех сторон, - для дитя восьми рублей пожалел... И о каком будущем наших детей может идти речь... бедные дети. – И вдруг со всех сторон послышалось: - Идут! Идут!
Ди не понял, к кому относятся слова «Идут! Идут!» Все мысли его были сосредоточены на мальчике, на украденных восьми деньгах. Как пришли, так и ушли, - утешил он себя...
- Твой билет, - прозвучало вдруг над его головой, как гром среди ясного неба. Ди поднял голову и увидел мужчину, на груди у которого ярко светился значок «КОНРОЛЁР», суровый взгляд был устремлён на Ди. Ди замялся. – Ясно. – Контролёр снял фирменную фуражку и провёл рукой по потному лбу. – Сегодня день уступок. Как с тебя, так восемь денег штрафа.
- У меня нет денег, - пролепетал Ди и посмотрел на мальчика. – Я... я...
- Ясно. – Контролёр надел фуражку и крикнул: - Сержант, тут ещё один!
- Я здесь, я здесь, я здесь, - напевая речитативом, подошёл милиционер. – Ещё-о-о один! – закончил он свою арию. – Пройдё-о-омте.
Вагон захлопал в ладоши.
- Сержант, - взмолил Ди, - отпусти.
- Там разберутся. – Сержант схватил Ди за рукав и дёрнул. – Ну!
- Отпусти его, - попросил вдруг кто-то.
-  И не думай, - крикнула старушка. – Для мальчика восьми денег пожалел.
- Вот, - сержант показал на старушку. – Там разберутся.
В тамбуре Ди ещё раз попросил сержанта отпустить его, но сержант был неумолим. Электричка замедлила ход, остановилась. Толпа повалила на перрон. На перроне сержант несколько смягчился.
- Что, вообще нет денег? Даже двух?
- Ни-че-го. – Ди вывернул карманы брюк. – Так вышло, влип в историю...
- Там разберутся и с историей.
- Да ты знаешь, кто я? – не выдержал Ди.
- Там разберутся и с кто ты.
В отделении милиции одиноко сидел лейтенант...  Женщина. Лейтенантка, то есть. Она вяло взглянула на сержанта, потом после его слов о Ди перевела взгляд на Ди. Сержант ещё что-то говорил, но она его остановила:
- Разберёмся. Иди!
Сержант, бросил на стол паспорт Ди, козырнул и ушёл.
- Ну, - лейтенантка закурила, - что будем делать?
- Никто не знает, - ответил Ди.
- О-о, - она остановила на нём свой взгляд. – Раз мы такие умные, что знаем и такое, может вы  ещё помните, что когда-то очень давно за опоздание на работу на одну минуту сажали? А?
- Возможно. Я то тут причём?
- А при том, что сейчас в думище решается вопрос: что давать за безбилетный проезд в электричке, пожизненный срок или год тяжелейших работ.
- Так только ж решается. – Ди ухмыльнулся.
- Вы или придурок или... – Лейтенантка затянулась, выпустила дым и прошлась вокруг Ди. – Ваш ботинок? – спросила она и ткнула сигаретой куда-то в угол. – Это вещь док. И там в чулане ещё двое вещьдоковцев. – Она прошлась по кабинету. - Вы что, и правда не знаете, что сейчас в некоторых областях за безбилетный проезд в электричке вышка?
- Не может быть, - сказал Ди. – А как же дверь в Европу?
- Придурок. – Она села за стол и начала что-то писать. Потом посмотрела на него из-под бровей. – Тебя когда-нибудь лапали грязные потные мужики?
- Не понял. – Ди пожал плечами и задумался.
- Да вижу, не лапали. А нас баб!.. – Она закончила писать и посмотрела на Ди. – Поймёшь. Ничего страшного. Только сначала страшновато... А ты хорош. Вот только староват немного. Сколько тебе? – Она начала листать паспорт.
- Под шестьдесят.
- То, что надо. Меркурий таких как раз обожает. – Она встала. – Идёмте, я вас провожу.
Они вышли из кабинета и пошли по ярко освещённому коридору. Зашли в кабинет «НАЧАЛЬНИК».
- Меркурий Хферапонтович, я вам тут мальчика привела. – Лейтенантка подтолкнула Ди и положила на стол его паспорт. – Если что, я у себя. Можно сразу в развратник. – Она ушла.
У окна, глядя на улицу, стоял очень толстый человек. Казалось, что он не слышал, что ему сказали. Молчаливая сцена затянулась. Потом толстый человек кашлянул, медленно развернулся, посмотрел от окна на Ди, подошёл поближе и посмотрел прямо в лицо, прошёлся по кабинету и сел за стол.
- Бесплатный проезд в электричке, - произнёс он с какой-то грустью. – Вечность и бесконечность. Женщины, что они с нами только ни делают. – Он подтянул к себе паспорт Ди, звучно зевнул и начал его листать. – Казнить!  Нельзя помиловать! Казнить нельзя! Помиловать! Игра слов и разных знаков, а сколько судеб вот так, раз! – Он посмотрел на Ди. – Стоп! – воскликнул он вдруг и подпрыгнул на стуле. Встав, он подошёл к стене.
И только в этот момент Ди обратил внимание на огромный портрет в очень дорогой в золоте рамке на стене напротив. Ди замер и почувствовал, как учащённо забилось его сердце. Это был его портрет. Ди и Меркурий Хферапонтович долго смотрели на портрет.
- Ты? – Меркурий Хферапонтович оглянулся.
- Похож, - сказал Ди.
- А ты знаешь, что ты в розыске?
- Нет…да…
- Ты в розыске. И твой бесплатный проезд в электричке... – Меркурий Хферапонтович махнул рукой, достал из бара бутылку коньяка и два стакана. Движения его были замедленными, с длительными паузами. Он сел за стол и кивком головы пригласил сесть и Ди. Ди сен напротив. Меркурий Хферапонтович налил по полстакана, поднял свой, Ди – свой. – За встречу. За удачу. За всё хорошее. – Они чёкнулись и Меркурий Хферапонтович выпил один. Потом он нажал на кнопку, и в кабинет вошёл сержант. – Проводи его черёз чёрный ход. Только тихо. Проследи, чтоб он спокойно скрылся за горизонтом.
- Мне б в аэропорт, - сказал Ди.
- Сделай ему аэропорт, - сказал Меркурий Хферапонтович и толкнул в сторону Ди его паспорт. Паспорт заскользил через весь стол и остановился на самом краю. – Помоги нам, хороший человек, - шёпотом попросил он, умоляюще глядя на Ди.
- Я сделаю всё. – Ди приложил руку к груди.
- За мной! – скомандовал сержант.
Ди взял паспорт, и они вышли из кабинета через дверь за спиной Меркурия Хферапонтовича, Долго петляя, шли какими-то очень узкими коридорами и оказались вдруг на широкой улице. Проспект.
- Вот тебе двести денег. – Сержант протянул Ди несколько бумажек.
- Спасибо, - сказал Ди, беря деньги.
- Не меня, Родину благодари, - сказал сержант и показал вдоль проспекта. – Такси в аэропорт вон там. Только по долгу не стой на одном месте. Лучше всё-время как-будто куда-то идёшь. Даже торопишься.
- Стой! – Ди приставил рот к его уху и шепнул: - А до Москвы далеко?
- Москва-а-а, - сержант вздохнул, чему-то улыбнулся и с застывшей на лице улыбкой посмотрел по сторонам, - она вокруг, она повсюду... Москва, как много в этом звуке, - он пошёл в другую сторону, размахивая милицейской палочкой.
Идиот, - подумал Ди. – Улыбка типичная... Типичная улыбка идиота. Новое время, новая страна, новые приколы, вывихи. Когти! Надо рвать когти и побыстрей!..
- Слушай сюда, чудище, - обратился вдруг к нему мужчина, он нёс на плече огромный мешок. У тротуара стоял грузовик с мешками, шла разгрузка, двое таскали мешки, третий подавал. – Слушай сюда, ещё раз, - повторил грузчик. – Только не сделай глупость оглянуться. Идёшь все время прямо по улице, что перед тобой.
- Да... ты... понимаешь... – залепетал Ди.
- Устал я, - зло сказал грузчик.  – Идёшь всё время прямо и прямо.
Иди же, идиот! – сказал кто-то внутри, и Ди мгновенно отреагировал на этот внутренний голос и быстро зашагал по проспекту. И им вдруг овладело огромное желание оглянуться. Настолько огромное, что, пройдя метров сто, он оглянулся. Двое грузчиков, опустив мешки на асфальт, смотрели в его в сторону. Увидев, что он оглянулся, рассмеялись, постукивая указательными пальцами у висков.
- У тебя отец умер, - сказала маленькая девочка и дёрнула Ди за рукав пиджака.
- Какой ещё отец? – Ди выдавил из себя улыбку и попытался погладить девочку по головке, но она отступила от него.
- Вот в этом доме на четвёртом этаже. – Девочка показала рукой на дом с аркой.
Надо зайти.- Кто-то тяжело вздохнул внутри Ди. – Это жизнь.
- Да! Конечно, да! – Ди выжал из себя улыбку и направился к указанному дому. Поднялся на четвёртый этаж. У одной приоткрытой двери стоял венок.  Ди зашёл. В прихожей было темно. Он прошёл дальше в комнату. Где-то в углу горел тусклый свет. Ди вытер вспотевший вдруг лоб и осмотрел комнату. В глубине комнаты под настольной лампой лежал человек. Ди подошёл поближе. Мужчина лежал с открытыми глазами. Почему у него такой острый нос? – подумал вдруг Ди. – А где ты его видел? Странная поза. – Он сделал шаг назад и разглядел красный гроб, в котором лежал мужчина. – Почему красный? И глаза открыты. – Перед взором Ди вдруг предстал кленовый лес, листья были огненно-ржавыми. - Осень что-ли была?
- Не дождался он тебя, - прозвучал вдруг за его спиной женский голос. Ди вздрогнул, оглянулся.
- Меня? – Он попытался разглядеть женщину, круглая фигура которой выделялась в дверном проёме.
- Он завещал, чтоб глаза его закрыл только ты, - сказала женщина.
- Тут, наверно, какая-то ошибка, - пролепетал Ди, он пожал плечами, посмотрел на мужчину в гробу, нагнулся и ладонью закрыл его глаза.
- Теперь и хоронить можно. – Женщина подошла к гробу, посмотрела на мужчину и перевела взгляд на Ди. – Ты не узнал меня? – Она улыбнулась.
- Тётя Паша!? – удивлённо произнёс Ди. Он только пожимал плечами, качал головой и смотрел на лицо тёти Паши.
- Ты не смотри на моё лицо. Это всего лишь жизнь потёрлась. А это, – она посмотрела на мужчину в гробу, -  было очень страшно, но не рак, которому его все... – тётя Паша не договорила.
- Тётя Паша.
- Апполинария я, - поправила тётя Паша.
- Когда похороны?
- Днём. Ты уже не успеешь.
- Только в аэропорт и...
- И ещё вот что. – Апполинария подошла к шкафу, открыла дверцу и оглянулась на Ди. – Откуда в таких лохмотьях? – спросила она.
- Так вышло, - ответил Ди.
- Вот, - она достала из шкафа костюм и положила его на стул, - переоденься... Боже, а это что? – её взгляд упал на его туфли. – Никак с бомжа снял. Надень эти. – Она достала серые туфли и бросила на пол. – И галстук.
Ди переоделся.
- Как сидит?
- Отлично.
- Совсем другой человек, - сказала Апполинария. – В таком виде можно и отца схоронить. Но на похороны ты уже не успеешь. – Она направилась к двери. – Молчальники ждать не будут. – Она посмотрела на Ди. – Ступай!
Ди вышел из здания. Отец? – произнёс он мысленно. – Разве он тогда не умер? И эти две его задачки!.. – В это время вдруг его подхватила толпа юношей и девушек.
-Ты понимаешь, - кричал ему в лицо розовощёкий юноша в шляпе, - я ему говорю, какая к чёрту свадьба, лучше лечь в гроб и  умереть; а он, старый чёрт, упёрся, хоть убей: ха-чу же-нить-ся со свадьбой! И всё! – Аккорды баяна заглушили следующие слова, и толпа понесла Ди куда-то в переулок.
С трудом Ди вырвался из объятий толпы, вернулся на проспект и поймал такси.
- В аэропорт! – уверенно сказал он.
- Ты сказал так, буд-то за спиной восходит красное солнце, на небе ни облачка, и день ожидается тёплый и ласковый, - сказал таксист.
Ди взглянул на одухотворённое лицо таксиста, чему-то усмехнулся и сказал:
- А почему бы и нет!
В аэропорту было многолюдно. У касс не было ни одного человека. Ди подошёл к кассе «Касса за границу».
- Один до Афин. – Он просунул в окошко паспорт. – Ближайший.
- Один до Афин. – Девушка в кассе начала стучать по клавишам.
- Там в паспорте счёт банка, откуда можно снять деньги, - сказал Ди. – Хотя сейчас всё это можно и без паспорта…
- Знаем, знаем, были б пальчики на руках, - сказала кассирша. – Только люкс! Давать? – Она раскрыла паспорт.
- Любой, хоть в туалете. – Ди улыбнулся кассирше и, облокотившись на кассу, окинул зал взглядом.
- Так, виза во все страны бессрочная, - кассирша с любопытством посмотрела на Ди, продолжая стучать по клавишам. – А вы знаете, что вы в розыске? – Она нахмурила брови.
- Я? – Ди заглянул в кассу. – Знаю, это какое-то недоразумение. Кто-то где-то очень похож на меня. – Он улыбнулся. – Всё уже утрясается. Дело каких-то часов. Может даже минут.
- Но сначала наши вас искали. – Кассирша некоторое время смотрела на монитор. – А вот уже несколько дней и Европа вами заинтересовалась.
- Любит меня Европа. – Ди улыбнулся.
- Смотрите, - кассирша тоже улыбнулась, - я выдам вам билет, но вы имейте в виду, что Европа вас очень любит.
- Да, - улыбка не сходила с лица Ди, - я знаю, там разберутся. Но как-то нелогично, сами подумайте: в розыске, а билет можете дать. Логично?
- Логично именно то, что нелогично, - ответила кассирша, не глядя на Ди.
- Мне эта ваша женская логика вот где. – Ди провёл ладонью по горлу. - Это у вас логично то, что не логично. А у людей...
- Ладно, успокойтесь, логик изззз, - она произнесла букву «З» со скрипом, - даю я вам один билет.
- Два билета, - прозвучал вдруг за спиной Ди женский голос. Ди оглянулся и обомлел.
- Вы-и-и!?
- Да, дорогой, - улыбнулась Мачеха. – Мачеха вездесуща. Я всегда везде со всеми. Одним словом, Ма-че-ха.  Куда эт вы собрались? – Она протянула руку в кассу и забрала у кассирши паспорт. – Клер, похоже, ошиблась. Это невероятно. Хотя впрочем, – она окинула Ди восхищённым взглядом.
Ди вдруг упал на колени.
- Ну, дайте мне улететь, я больше не могу. Я хочу к своим виноградникам. Мне надоели ваши мачехи, тёщи и свекрови. Что вы от  меня хотите? У вас ничего ничего...
- Встаньте! – скомандовала Мачеха и посмотрела по сторонам. – Люди смотрят, старики и дети. Мне стыдно за вас. За человека.
Ди встал. Мачеха взяла его за руку и повела за собой. Они зашли в ресторан и сели за столик в самом углу.
- Ну, успокоились? – спросила она Ди и обратилась к подошедшему официанту: - Немного коньяка, шоколад чистый и воды.
- Я не буду коньяк, - сказал Ди. – Лучше...
- Вам что сказали, если мальчик ковыряет в носу мизинцем... – Мачеха не договорила.
- Да он ковырял в носу всеми частями тела, - крикнул вдруг Ди и со страхом оглянулся, испугавшись своего голоса. – Я не знаток разных там пантомим! Что я должен? А потом он куда-то...
- Понятно. История с вами это классическое горе от ума.– Мачеха улыбнулась подошедшему официанту и сразу рассчиталась с ним. – С мальчиком мы ещё разберёмся. Но задача не изменилась. Давайте вот здесь и сейчас договоримся с вами по-джентльменски.
- Нет, только не по-джентльменски. – Ди немного успокоился. – Давайте не по международному праву, а как человек слова с человеком слова. А?
- Человек с человеком?! – Мачеха рассмеялась. – Вы или идиот с мозгами гения...
- Все гении идиоты...
- Но не все идиоты гении. И я...
- Вы ничего не сможете сделать, история учит...
- История говорит, что только увлечённым и авантюрным улыбается удача, и мы...
- Никогда обществом не двигали увлечение и авантюры, только холодный расчёт и пренебрежения любыми жертвами, и вы...
- Мировое общество ещё не двигалось, оно только сползало на край пропасти. Край близок, но падение можно предотвратить. Мы знаем...
- Что толку, что победили терроризм, что с наркотиками...
- Это мелочи...
- Так весь мир всех религий и возрастов глушит водку...
- Этот русский синдром преодолим...
- Это не русский синдром. У меня перед рождеством собираются папа и его соратники, главные имамы, главы всех Россий, миллиардеры, олигархи всех мастей, политики и многие другие умнейшие из умнейших  и всё думают и думают, как же спасти общество от чего бы то ни было, но при этом сохранить свои деньги и власть....
- Вот он парадокс... И мы это знаем... Потому то за вас и уцепились. По-ни-ма-е-те?
- Что понимаете? – крикнул Ди.
- Мы знаем и то, что в твои долбанные Афины, - зашипела в ответ Мачеха, - привозили российских баб из оставшихся российских деревень, и ты их трахал и обещал платить по тыщи больших денег в месяц, если они кого-нибудь родят от тебя…
- И сколько ж они мне нарожали? – шепнул Ди.
- Тыщю штук! – прошипела со свистом Мачеха.
- Да ты просто самая последняя шлюха…
Дальше диалог, в котором Ди и Мачеха перебивали друг друга, превратился в монолог: они заговорили одновременно. Первым замолчал Ди. Он смотрел на Мачеху и улыбался.
- ... много недовольных, а потом скажут: да они молодцы, - закончила фразу Мачеха и удивлённо посмотрела на Ди. – Сначала недовольны, а потом, - неуверенно произнесла она. – Я знала, что вы уступите. Мы не ошиблись в вас. Итак...
- Итак, - перебил её Ди, - всё кончится тем, - что мы с вами поженимся.
- Вы серьёзно? – На лице Мачехи появился испуг.
- В смысле – переспим, - сказал Ди. – И не один раз.
- Это будет катастрофа, - сказала Мачеха. – Моя паства этого не допустит. Да и… - Она вдруг погрустнела и как-то странно посмотрела на Ди… - Итак, я прощаю вам эту вольность. - Она поправила волосы и улыбнулась. - Продолжим путь к молчальникам. Глупостей больше не надо делать. Нам надо всего лишь узнать, кто у них главный, какая группа, а там уже наши проблемы.
- Вы их купите? – спросил Ди.
- Вы очень догадливы. В этой стране покупаются все. – Мачеха налила себе в бокал коньяк и вопросительно посмотрела на Ди.
- Лейте! – Ди подставил свой бокал.
- Продаваться – это сейчас правило хорошего тона так же, как когда-то нож в правой руке, вилка в левой. Неважно, кто выйграет на выборах, он тут же покупается олигархами, если уже не был куплен. Потому олигархам совершенно всё равно, кто победит. Они тут же покупают победителя, президент он или член Думы – неважно. Всё продажно! Всё, но только не женщины, - закончила она.
- За женщин! - сказал Ди, усмехнулся чему-то, и они выпили.
- Нам много не надо. Каждой всего по одному мужику. Но чтоб любил, а не делал вид, что любит. Тогда мы способны на всё. Мы не всё сразу видим: любит или не любит. Клер исследовала больше тысячи пар и не ошиблась ни разу. Сто процентное попадание. Да, он меня любит, – говорила ей женщина. Нет, только делает вид, - говорила Клер. И через какое-то время всё подтверждалось. Для чистоты эксперимента, она свои мнения не озвучивала, чтоб как-то не повоздействовать на пару влюблённых через психику. И ещё, самый поразительный её результат. Догадываетесь?
- Первыми начинают не любить мужчины, - сказал Ди.
- Именно! – воскликнула Мачеха. Они чёкнулись и выпили.
- Это объяснимо и оправдано природой, - сказал Ди. – Мужчина по своей биологии раньше устаёт от одного чего-то, он от любви устаёт. Любовь утомительна.
- Он устаёт, но не это главное, - сказала Мачеха. – Главное, что он уже устал окончательно. Так?
Они долго смотрели в глаза друг друга.
- Допьём? – сказала Мачеха, разливая коньяк.
- Перестановка акцентов, - сказал Ди, поднимая свой бокал. – Я б уже не допивал, но вы, я вижу, уже... – Он не договорил, пригубил только свой коньяк и, не допив, поставил бокал на стол.
Мачеха усмехнулась, заглянула в свой бокал, сделала глоточек, откусила шоколадку, потом ещё сделала глоточек, ещё шоколадку, и так, улыбаясь чему-то, допила свой коньяк.
- Культ принципов, - сказала она. – Подумайте об этом в свободное время. Это и  вас касается. Ну, - она посмотрела по сторонам, - довольно лирики, проза впереди. И ещё, последнее.

7

- Случай, - сказала Мачеха, - только случай вам поможет. И не забывайте, что со всеми только на ты, и только женщины могут вам выкать. Иначе, можно напороться. Ещё полинформации: наш уже покойный посол уже почти вышел на их главного, но что-то не сработало в последний момент. Их главный обитает где-то между Москвой и ближней провинцией. Он, как нам стало известно, ваш друг детства...
- Да что ты говоришь? – удивился Ди.
- Вы с ним в регби играли.
- Не помню что-то. – Ди пожал плечами.
- Да что вы говорите? – Мачеха улыбнулась, извлекла из сумочки записную книжку и раскрыла её. Засветился экран. Она пощёлкала клавишами. – Московская детская команда по регби «Плэйбой», возрастная группа десять лет. Вы проходили под кличкой Диоген!
- А-а-а, - Ди усмехнулся. – Этот беспризорный период как-то вылетел у меня из головы. Может быть, может быть.
- Последний раз вашего друга видели, когда он в дождь ползал в грязи под  Большой Окружной номер пять.
- Он зря ползать не будет, - задумчиво сказал Ди..
- Кстати, о молчалах, они тоже тебя искали лет так это назад, - Мачеха задумалась. – Молчалы это партия тихого противодействия. Очень большая сила...
- Ты повторяешься, - сказал Ди.
- Вы, наконец, поняли, почему мы вас Диогеном назвали? – крикнула вдруг Мачеха.
- Тихо! Тихо! – Ди вдруг испугался её крика и посмотрел по сторонам. На них посмотрели с соседних столиков.
- Это специально. – Мачеха рассмеялась. – Как реклама. Вот в этом зале уже кто-то и знает, что здесь Диоген.
- Да, сидит с Мачехой... – Ди улыбнулся. – Да, если они узнают, кто вы, то меня за порогом этого аэропорта сразу грохнут.
- В этом аэропорту меня знают, как одну из самых выдающихся представительниц одной из самых древних профессий. – Мачеха улыбнулась.
- Какой-какой профессии?
- Неважно.
- Кстати,  а что это за аэропорт? Ни тебе названия, ни ...
- Сейчас все аэропорты без названия. Следствия столетней борьбы с терроризмом... Ну, короче. Времени уже нет. Светитесь Ди и ищите. Теперь нам не нужен убийца Стервии, теперь нам нужен главарь молчалов, и вы свободны.  – Мачеха бросила на стол пачку денег. – Сейчас это, - она кивнула на деньги, -  и есть время.
- Как конференция? – спросил вдруг Ди.
- Спасибо, что интересуетесь. Идёт полным ходом, но пока эти умники топчутся на месте.
- А вопрос непростой.
- Верно и даже очень. – Мачеха посмотрела по сторонам. – Пока вы шлялись по шпалам, неожиданно вдруг многое изменилось. Эти тупые умники…
- Ах, всё-таки тупые! – Ди рассмеялся.
- Задача Гиду упрощается. – Мачеха посмотрела по сторонам. – Теперь вам только б добраться до Москвы.
- Да за что ж такие сложности! Посадили б в самолёт, и я через... ну в поезд. – Ди вдруг растерялся под пристальным взглядом Мачехи.
- Всё не-о-жи-дан-но вдруг, подчёркиваю «вдруг», лет пятнадцать назад рез-ко из-ме-ни-лось, - чеканя каждый звук, произнесла Мачеха. – Это Россия, уже, надеюсь бывшая! Поэтому мы и наняли Гида. Сидите. Он сейчас подойдёт. Всё.
- Секундочку, - Ди улыбнулся. – Поскольку я участвую в вашем сборище заочно, один совет: пейте меньше.
  – Пить или не пить! – Мачеха рассмеялась, взяла со столика свою сумочку, сунула в неё бутылку воды и, не попрощавшись, ушла.
Ди рассовал деньги по карманам и заказал бокал коньяка и шоколад. Посидим  с часок, - подумал он. – Тепло, уютно и прохладно. И никого. Одни пассажиры. Так-так-так. И одуматься надо. Гид подойдёт. Гид. Где он был, когда эти путейцы вливали в меня водку? – Ди сидел, посасывал коньячную кромку бокала и постукивал пальцами по столу.
- Я не очень опоздал, Ди? - К столику подошёл Гид.
- А-а, Гид Гадович. – Ди, сморщившись, осмотрел Гида и заглянул в бокал.
- Понятно. Обиделся.– Гид присел на место Мачехи. – Так было надо. Я был всегда рядом и контролировал каждый твой шаг. Но я не знал, - он вдруг гадливо улыбнулся, - что ты так близко знаком с этой женщиной!
- А как я с ней знаком? – сурово спросил Ди.
- Как? Да-а, - тянул Гид. – Ты понимаешь, я могу...
- К делу, - перебил его Ди.
- Да ты не обижайся. – Гид улыбнулся. – Если б я тебя сейчас не сдал им, что ты улетаешь, мне пришлось бы вернуть весь выданный ими мне аванс, а это очень приличная сумма, и ещё неустойку за провал проекта. А могли ещё пришить дело за соучастие. И тебя б всё равно нашли. У этих женщин не только ноги длинные, но и руки.
- Давай сразу к делу, - сказал Ди и сделал глоточек. – У них так стремительно всё меняется, что… Кто ж всё-таки убил Стервию?
- Кто убил Стервию? – Гид задумался. – А мне сказали, что тебя нужно в Москву доставить.
- И в Москву доставить, но сначала кто убил Стервию?
- Кто убил Стервию? – повторил Гид. –Мне за это не заплатили. Но за полста денег я могу тебя сводить к одним ребятам. Если они не скажут, то ... – Он посмотрел по сторонам. – Идём? Это всё равно по пути в Москву. Движение прямо и налево есть ничто иное, чем движение по спирали, но за последние несколько лет в этой стране произошли некоторые качественные сдвиги и в пространственно-временном континууме психологии индивидуума. Я понятно выразился?
- То есть?
- А то, что не всякое движение по спирали ведёт туда, куда надо, к прогрессу например, к истине или в Москву. – Гид улыбнулся.
- Ясно, - вздохнул Ди. – Поехали.
Они вышли из ресторана, прошли через зал аэропорта и вышли к стоянкам такси.
- Скажу тебе сразу, чтоб ты хоть как-то сориентировался на местности, как говорят некоторые. – Гид мельком оглянулся. – Здесь. - Он очертил  рукой круг над головой; справа виднелась взлётная полоса, слева многоэтажки города. Шли долго вдоль дороги. Молча. Многоэтажная часть города кончилась, пошла свалка, за свалкой начинался совершенно другой город.
- Почему пешком? – спросил Ди. – Ты без колёс?
- Здесь не принято на колёсах, - ответил Гид. – Нас могут не понять.
- Какие-то средневековые трущобы, – сказал Ди.
- Не-е-ет. – Гид помотал головой. – В этой стране от истории ничего не осталось. Эти хибары это такой имидж их жильцов. Хибары и только. Ну и ещё свалки всего мусора со всего мира. В них, поковырявшись, можно много чего найти.
Они перепрыгнули через огромную лужу с обломками льда.
- Лёд? – удивился Ди.
- Да, тут недалеко хладокомбинат функционирует. Видимо, кто-то ворует лёд... Или режим работы холодильников не тот поставили. – Гид посмотрел по сторонам, ориентируясь среди хибар. – Туда!
Они подошли к одноэтажному серому зданию. «СОКОВЫЙ БАРР» - было выбито в кирпичной кладке.
- Ну, - Гид вздохнул, - поехали.
Они зашли в бар. Было пусто. Только в дальнем тёмном углу сидели два мужика и играли в шахматы.
- Два стакана вишнёвого! – крикнул Гид куда-то в темноту. Они сели за огромный стол. – Тебе будет нелегко, - сказал Гид. – Тебе надо сменить одежду. Здесь не любят костюмы, галстуки и прочие атрибуты гнилой цивилизации, как они выражаются.
- Мне главное быстро.
- Не думаю, что они скажут тебе, кто убил Стервию. – Гид усмехнулся. – Но тебе не помешает для начала осмотреться. Путь у нас не лёгкий. А для них, - он кивнул куда-то в сторону, -  сейчас главный вопрос: как оградиться от потока информации. Они называют это информационным смерчем.
Принесли два огромных бокала сока. Обслуживала девочка лет пяти.
- Не понял. – Ди посмотрел вслед отошедшей девочки.
- Бешенный поток информации, - начал говорить Гид.
- Нет. - Ди кивнул в сторону девочки.
- Я ж о них и говорю. – Гид сделал глоток сока. – Сопляры. Они ничего не хотят знать. Но их очень много, каждый знает по чуть-чуть и получается, что они вместе знают всё. Вот одежда. – Он извлёк откуда-то свёрток и положил его на стол. – Переоденься за ширмой, пожалуйста.
Ди нехотя переоделся, посмотрел на себя в зеркало. Латаные брюки, штопанный перештопанный пиджак на голое тело и кроссовки разных цветов.
- Вот так-то лучше, - сказал Гид. – Я только вкратце тебе рассказываю. Нет времени. Оградиться от внешнего мира это означает и от нас с тобой тоже. Только в этом они могут с тобой сотрудничать: как оградиться от внешнего мира, который вползает во все складки одежды. Это опять же их слова. – Он сделал глоток. – Я понятно говорю?
- Да, конечно. Побыстрей только преподноси этот бред. – Ди сделал глоток сока и поперхнулся, глаза полезли на лоб. – Это же чистый спирт, - прохрипел он.
- Ну, не совсем. - Гид набрал в рот сока, пополоскал рот и проглотил. – Немного разбавлен вишнёвым красителем. Прежде, чем выйти на их руководителей, надо пообщаться с рецензентами. Вот сними для начала я тебя и сведу.
- Ты кто такой? – вдруг возмущённо спросил Ди.
- В данный момент я только посредник, а не сталкер, - улыбнулся Гид. – Гонорар посредника почти такой же. Всё ясно?
- Не очень. И причём тут сталкер и посредник? – Ди усмехнулся и пожал плечами. – Сталкер. Зачем было сдавать меня в аэропорту? Сейчас бы я уже…
- Потом разберёмся. – Гид со стуком поставил на стол бокал. - Тут партий и всего столько! – Он покачал головой и посмотрел куда-то вверх. - Без услуг посредника никуда не устроишься. А без сталкера никуда не проедешь. Поехали!
Они вышли из бара через чёрный ход и пошли по грязной узкой улочке вверх.
- Что-то чёрный ход в ходу, - улыбнулся Ди.
- Да-а, чёрный ход это сейчас правило хорошего тона, - кинул в ответ Гид. – Сейчас у каждого есть свой чёрный ход.
- Почему мы пошли не вниз? – спросил Ди, посмотрев с тоской на город внизу.
- Не знаю, - ответил Гид. – Вверх! Все так делают. Из той же оперы. Хочешь вверх, иди вниз и наоборот, но не всегда.
Некоторое время шли молча. Гид шёл, согнувшись и опустив очень низко голову. Грязь и серость улиц и домов гармонично сочетались с его мрачной фигурой. Остановились около одноэтажного здания красного кирпича без окон.
- Вот, - сказал Гид. – Мы у цели. Дальше ты сам. Заходишь в эти двери и полная импровизация. Это разминка, без которой нам будет трудно сотрудничать. С тебя за грязь и серые улицы небольшой гонорарчик из пятисот двадцати денюшек. Повторяю, в данный момент я посредник, а бабы нанимали сталкера.
- Ты уверен, что это то, что мне надо? – Ди неуверенно достал деньги и начал отсчитывать. – Ты меня сдал в аэропорту, мы в расчёте. – Он спрятал деньги в карман.
- Ладно, я не жадный, - улыбнулся Гид, но лицо его было недовольным. – Заходишь в это кирпичное чудище, и дальше импровизация. Знаешь, когда-то была такая музыка, вся сплошь в импровизации. У неё сейчас вроде как начинается очередная жизнь. – Он похлопал Ди по плечу и исчез в серой мгле. – Я буду здесь рядом. Свистнешь.
 Ди зашёл в кирпичное здание. В мрачной полутёмной комнате его встретил седой старик. Его лучезарная улыбка и радостная возбуждённость не вписывались в мрачный интерьер комнаты: серые голые стены, изшарканный пол, грязный в паутинах потолок.
- Очень рад с тобой познакомиться, - сказал седой старик, сжимая Ди в объятиях. – Я мистер Юлевский. Можешь называть меня просто и со вкусом мистер Ю или просто Ю.
- Я тоже рад. – Ди изобразил улыбку.
- Сразу к делу. Я видел, тебя Гид привёл, значит всё серьёзно. – Ю сел за небольшой шатающийся столик. – Чтоб нам легче работалось, я несколько введу тебя в нашу великую страну. – Он жестом пригласил Ди сесть напротив. Ди сел на табуретку. – Итак, - Ю почесал свою седую голову, - мы, сопляры. Мы должны уничтожить всё и все знания и начать с нуля. Уничтожить письменность, литературу. Это жестокая жизненная необходимость, но это единственный путь к спасению человечества. Подчёркиваю: Че-ло-ве-чест-ва! А не цивилизации. Прошу не путать эти две вещи. Одно солнце нашей жизни, другое... Да, да, - быстро проговорил Ю, увидев на лице Ди улыбку, - назад к обезьянам, к чисто животным инстинктам: пожрать, продолжить род, выжить!..
Кошмар, - подумал Ди. – Только-только пошло всё нормально, электричка,  милиция, аэропорт, гул самолётов и снова этот придурок.
- А на чём держится ваша экономика? – спросил вдруг Ди. Вопрос, видимо, поставил Ю в трудное положение, он заметно растерялся, перестал говорить, задумался, часто моргая при этом, начал вдруг нервными движениями ножа резать хлеб на мелкие кусочки и смахивать их на пол.
- Мы не признаём полит и прочую экономику, как науку, - нервно заговорил Ю, почти закричал. – Мы уничтожим всё, города превратим в руины, уничтожим все знания и всех знающих. Мы это объективная реальность, продукт экологического катаклизма.
Начинай импровизировать, - сказал кто-то внутри Ди.
- Кто убил Стервию? – спросил он вдруг.
- Кто. Убил. Стервию. - Медленно произнёс Ю, на его лице появилась улыбка. – Ах, вон оно что. – Он отрицательно покачал головой. – Не мы. Это точно. Да, она захаживала к нам. Было дело. Умы её выпирали из всех её отверстий. Особенно из одного. Да, она была противна нам всеми своими умами, но мы не трогали её. Даже не прикасались. Она слишком много знала. Для женщины это была непростительная... Да посуди сам, кому может понравиться такая?! Но мы, сопляры... Нет! Мы мирные люди. Может молчальники. Она больше с ними... Мы отвлеклись. Я понимаю, тебя интересует гонорар. Гонорар у нас неплохой. Мы партия не бедная. Завтрак, обед, ужин, несколько перекусов в день, питьё любое – водка, бренди, коньяк, вина сухие и мокрые и всё в любом количестве, женщины только до семнадцати, тоже любые и в любом количестве. Но расчет безналичный. Что ты умеешь делать?
- Нет, нет, - запротестовал Ди, протянув перед собой руки, как-будто от чего-то отталкиваясь. – Деньги и только деньги. – Он рассмеялся. - А если вдруг что? А?
- Мы не можем проиграть выборы, - сказал шёпотом Ю. – Потом будут деньги и огромные.
- Ты меня с кем-то спутал. Мне нужен убийца Стервии. Он должен быть наказан. Я Интерпол из Афин. – Он бросил на стол паспорт.
-Да, верю. – Ю как-то сразу помрачнел и небрежным движением руки толкнул паспорт обратно в сторону Ди. – Гид что-то напутал, на него это не похоже. Хотя я и без него вижу, что передо мной сидит сам Диоген. – Ю как-бы размышлял вслух. - Она слишком много знала. - Он посмотрел на Ди. – Это выводило сопляров из себя. А молчальников тем более... Убили Стервию? А это будет неплохой компромат перед выборами. Неплохой. Но, - Ю развёл руки в сторону, - я ничего не знаю. Решительно ничего. Что? Где? И когда? Мы можем сходить к матершинникам. Они её уважали. Можем сходить к односложникам, к эмбрионам. Не знаю, но если ты настаиваешь. – Ю пожал плечами и задумался.
- Настаиваю, - решительно сказал Ди. Главное побыстрей найти этих молчальников и их главного придурка, - подумал он. – Этот что-то знает. Молчальники, похоже, их конкуренты...
- Сходим сначала к односложникам, - сказал Ю. – Они ближе всех. Это наши же сопляры, только крайние радикалы. Но ты будь осторожен. Они здорово плюются. Каждый год они устраивают соревнования, «Большие Плювалы» называются. Их нынешний предводитель О, полное его имя О Ди Эн, выйграл три последние плювалы по сумме многоборья, проиграв только одну дисциплину – плевок на точность. За то по силе, точней – энергии плевка эм вэ квадрат пополам – он не знает себе равных. Однажды он плевком убил человека. Иногда мне кажется, что односложники самые разговорчивые.
За рассказом Ю они подошли к кирпичному сараю. У двери на кирпичах сидел мальчик лет десяти.
- У себя? – спросил его Ю.
- У, - ответил мальчик.
Ю толкнул дверь ногой, вошёл в сарай и спустя некоторое время позвал Ди. Ди вошёл в сарай. Под потолком висела люстра с дневным светом. У стены спиной к стене на табуретке сидел мальчик.
- О! – обратился к нему Ю. - Прибыл человек оттуда.
- Ну, - сказал О.
- Человек хочет поговорить про Стервию, - сказал Ю.
- Пфу, - ответил О.
- Он говорит, что только война всё разрешит, - сказал Ю, глядя на Ди.
- И всё-таки, может мы поговорим, вы что-нибудь вспомните, - сказал Ди.
О опустил глаза и тут же посмотрел в окно.
- Он говорит, что это пустой разговор, не относится ни к какому делу и не о чем говорить, - перевёл Ю. - Я вас оставлю, сами уж выкручивайтесь, - сказал он вдруг и поспешно вышел.
- И всё-таки, - Ди улыбнулся, - может мы…
- Ну, - перебил его О.
Ди подошёл к мальчику поближе и сел на табуретку напротив. Мальчику было лет десять.
- Я Диоген и ищу того, кто убил Стервию, - сказал Ди.
-Ну, - сказал О.
Ну, - задумался Ди. – Да-а, это ж односложники. Что означает его «Ну»? Цель моего прихода? Ищу убийцу Стервии.
- У вас, говорят, был убит человек... - начал говорить Ди.
- Нет, - мгновенно сказал О.
- Мы очень обеспокоены этим, - продолжил Ди. – Тем более, что у нас с вами очень дружеские отношения.
- Да, - сказал О.
- Мы требуем найти виновного и наказать, - сказать Ди.
- Ха! – На лице мальчика появилось удивление. – Бо! – крикнул он, и появился мальчик лет семи. – Ди! - Он кивнул на Ди.
- Ди? – Бо, так наверно звали нового мальчика, с интересом посмотрел на Ди. Он долго и тупо смотрел на Ди. Потом он перевёл свой тупой взгляд на О.
- Пщёл, - сказал О, и Бо ушёл. – Ну? – спросил он Ди. Лицо его, казалось, окаменело, казалось, что он мысленно был где-то далеко, если он вообще думал или мог думать.
- Что «ну» да «ну»! – не выдержал вдруг затянувшегося молчания Ди.- Кто убил нашего человека? Мы хотим удовлетворения.
На лиц  О не дрогнул ни один мускул, оно продолжало оставаться невыразительным со взглядом чёрти куда, даже начало казаться, что он спит с открытыми глазами.
- Что ж, ты так ничего и не скажешь?! – крикнул Ди.
О отрицательно покачал головой. Подожду ещё минут пять. – подумал Ди. – Молчальники. Сопляры. Хреновня какая-то. Эх. – Ди сплюнул от досады...
- У! – О вдруг ожил, посмотрел на Ди с улыбкой и пригрозил пальцем. – Нет. Эт над ум. – Он с булькающим звуком втянул носом воздух, два раза быстро подкашлянул, ещё раз пробулькал носом, облизал губы, сделал глотательное движение, откинулся спиной чуть назад и резко, дёрнувшись вперёд, громко плюнул. – Тсы, - сказал он тут же, ткнув указательным пальцем в воздух и повернув голову ухом в сторону плевка. Ди тоже прислушался. Где-то в конце комнаты что-то прогремело, Ди только успел увидеть, как в конце комнаты что-то упало на пол, раздался звук разбитого стекла. – Вот! - О посмотрел на Ди. – Чись! – После этих слов – звуков лицо О стало прежним.
- И что будем делать? – нерешительно спросил Ди.
- Мне пра дхать, - произнёс О и, упав лбом на стол, мгновенно захрапел.
Ди встал из-за стола, некоторое время постоял в нерешительности и вышел из сарая. Гид сидел под фонарём спиной к сараю с закрытыми глазами. При звуке шагов Ди он открыл глаза, посмотрел на него и мрачно сказал:
- Понятно. Но если О не знает, то не знает никто. Надо сходить к матершинникам. Это тут рядом. Очень весёлые ребята. Мы быстро. Одна нога там другая...
- Ты знаешь, вот сейчас я чувствую такую умственную усталость, - Ди вздохнул и посмотрел куда-то в небо, - что хочется только одного.
- Напиться?
- Точно.
Они шли по серой улице под серым небом. Начало моросить.
- Напиться и заснуть, - сказал Ди.
- У них это запросто, - сказал Гид. – Матершинники – это нечто. Сейчас такой эксклюзивчик получим на ночь глядя. Будешь спать, как младенец. Очень интересные ребята.  Совершенно безобидный мат, но так легко. Врачи говорят, что у матершинников самая здоровая психика.
Они подошли к двухэтажному зданию. Свет горел только в одном окне. У двери стоили двое и курили.
- Нам б выпить и закусить, - сказал Гид. – Ну и с вашим побазарить. За деньги, конечно.
- Ялда Поибаев сегодня не в духе, - сказал один из курильщиков.
- Что так? – Гид как-то помрачнел.
- Сегодня у него были представители парламента. И надо же, он им целый час втолковывал, что без мата эта страна обречена. А они никак! Не хотят официально ввести в школах матерный язык, дополнить конституцию…
Ди громко рассмеялся.
- Да как только мат признают конституционно, ему конец, - сказал он сквозь смех. – Мат сразу потеряет всю свою силу и привлекательность. Нет, только в мужских руках, на работе, в экстремальных ситуациях.
- Что ты тут прёшь, - сказал один из курильщиков. – Время то какое ужасное! Бабы все о****енели, мужики посхуюжились. Да только мат…
- Да что ты с ним?! - вмешался в разговор второй курильщик. – Ты, что не видишь гниль?! Давай их…!
Гид схватил Ди за руку, и они под матерные выкрики вслед быстро зашагали вдоль улицы.
- Не судьба, - сказал Гид. – Но это знак. Надо немного переждать и пораскинуть мозгами.  Неплохо б и перекусить. – Гид зевнул.
Они шли по серой улице полуразваленных домиков. Под серым небом. Моросило, становилось прохладно. Ди вдруг остановился и посмотрел по сторонам. Серый цвет меня преследует, - подумал он. – Серость. Мозги серые. Сопли серые. Сперма тоже серая. Всё великое серое. Всё яркое...
- Как называется этот город? – спросил он.
- Россия, наверно. – Гид хитровато улыбнулся. -  Полночь уже.
- Где мы будем ночевать? Хотя бы гостиница.
- Ха-ха. – Гид рассмеялся. – Пролетели. Открытое небо твой дом. Только поторопись, ещё и снег может пойти.
- Летом? Снег?
- Да. Ну.  – Гид выговорил каждое слово отдельно. – Надо держать на юг, - он ткнул рукой в направлении юга, - там не пропадёшь. Не ты ль сказал? – На его лице появилась ухмылка.
- Я многое чего наговорил в этой жизни. Что это? – Ди прислушался. Откуда-то долетал монотонный звук.
- Это разработка чернозёма, - сказал Гид. - Специальные платформы, и чернозём вывозят. А зачем его так много Этой Стране? Одна грязь от него и бездорожье. А там внизу глина, песочек, мелок и много много ещё чего. Продадим чернозём, потом это много много чего тоже продадим. А там глядишь, ещё что-то появится.
Они пошли на юг. Почему на улицах никого нет, - подумал Ди, глядя по сторонам. Все отдыхают по домам, - сказал кто-то внутри. – Пьют, развлекаются, любят. - Впереди показался дымок, поднимающийся вверх. Они подошли к забору и заглянули. За забором на лужайке горел костёр. Слышались звонкие голоса.
- Заходи, старик, - сказал кто-то сбоку. Это был мальчик в шортах. – Мы тут баранину варим.
Они зашли во двор. Огромный по площади дом и перед ним лужайка. Мальчики и девочки варили мясо в большом котле. Ди втянул носом воздух.
- Чего мы только туда ни накидали, - сказал мальчик, приведший их. – Весь Восток здесь.
- Баранина любит чеснок и много зелени, - сказал Ди.
- Навалом, - сказал мальчик, - но чеснок в конце. Вон уже лежит готовый и такой и такой.
- Эт хорошо, - сказал Ди. – А я Диоген.
- Диоген?.. А мы эту ту вашу революцию имён и фамилий не признали. У нас клички. Я Бред, она Чуха, вон та Щука, почти от сука, но с изюминкой: Щука, с двумя «Ща». Можно ещё и мягкий знак влепить, но это от настроения. Наши люди в правительстве зам министру филологии предлагают вообще отменить знаки препинания, положиться только на интонацию, мимику, жесты.
- А как же с « казнить нельзя помиловать»?
- А очень просто. Просто – «казнить!», или просто– «помиловать!» и всё. Ты присаживайся. – Бред показал на место у костра.
- Мальчики, - сказал Гид, - если не против, я тут у  костра клубочком полежу?
- Да хоть и в костре и в полный рост, - ответили ему.
 Гид лёг, а Ди присел на траву около костра.
- Я тебя срезу приметил, - сказал Бред. – Не местный?
– Да. Я так... из Афин. К другу..
- У-у! Афины! А мы сопляры. Нашей партии около двадцати лет. Так, Макака? – обратился он к красивой девочке, которая мешала баранину.
- Двадцать один.
- А ты вовремя попал в Эту Страну, - вмешалась в разговор Чуха. – Сейчас идёт предвыборная гонка. Супер-шоу. Мы тоже участвуем. Переприкольно!
- И много вас, сопляров? – спросил Ди.
- У-у! Тучи. Все, кто по их законам не считается совершеннолетним...
- Все, кто уже может самостоятельно ходить и писать, ударение на первом слоге.
- Я понял. И двухлетние дети? – Ди усмехнулся.
- А почему бы и нет.
- А мне вот три года уже, - к Ди подошла маленькая девочка, - и я требую, чтоб президент был не куклой, а человеком. Это ж правильно?
- Наверно. – Ди погладил девочку по головке. – Тебе б куколку.
- Что ты?! – Девочка скривила личико.
- И слово то какое придумали: «Несовершеннолетний»!
- Да! Вон у Подстилки уже двойня, а ей только тринадцать. А отцу и того одиннадцать. А Стюхачка уже издала свой первый том «Мои сны». Бестселлер мировой. А ей ещё и десяти нет. Несовершеннолетние! У нас есть группировка школьжены. Это женатые школьники. Они все отличники, и этим доказывают, что их метод жизни самый прогрессивный.
- Пять лет назад мы выбрали своего президента. Мы почти единогласно проголосовали за одну женщину. И если б наши выборы зарегистрировали официально, то наш кандидат победил бы с огромным отрывом. Так почему мы должны подчиняться этому придурку,  выбранному совершеннолетними. У нас свой президент!
- Наш президент, когда соберёт время и деньги и ещё кое-что, реформирует мир, - сказал мальчик лет десяти.
- А на каких китах держится ваша экономика? – спросил вдруг Ди.
- Может на трёх, а может и на слонах, - ответил Бред. - А вот через несколько дворов на юг живут молокососы, тоже сопляры, но  радикальней, - продолжал Бред. – Там, - он ткнул куда-то за спину ложкой, - односложники. Те придурки, но тоже сопляры. И так по всей Этой Стране. Много нас.
- А из Воронежа в Афины что-нибудь летает? – спросил вдруг Ди.
- Конечно, летающие тарелки, - ответил кто-то, и все рассмеялись.
- Из Курска один рейс в неделю, - сказал кто-то. – Да и то чартер патриарха Курского Керенского...
- Может Коренского? – поправил Ди.
- Наверно, Коренского. Он летает к своей любовнице в Париж. Летит в Афины к своим православным святыням, а по пути делает заправку в Париже.
- Так это ж какой крюк!
- У него там любовь.
- А любви покороно всё, что летает, ползает и ходит.
- Эт верно. – Ди посмотрел по сторонам. Его уже окружала целая толпа мальчиков и девочек. – А что ж такое некрасивое название – «Сопляры», - улыбнулся он.
- Не знаем. Это лет десять назад приклеилось. А почему некрасивое. Сопли – очень полезное вещество в организме человека, по цвету похоже на мозги. Продукт жизнедеятельности человека. Незаменимый в плювалах. Эт у вас у стариков фраза «Сопли жевать» звучит, как нечто оскорбительное. А у нас – «Пойдём сопли пожуём» звучит, как «пойдём подумаем, решим вопрос». Сильно?
- Что-то есть. – Ди посмотрел по сторонам. Эта молодёжь тебе может пригодиться, - сказал кто-то внутри него. – Расскажи им, кто ты, и спроси, кто убил Стервию и можно ли найти убийцу. Для начала.
- Я вообще-то тут по заданию одной партии, - сказал Ди и увидел, как все сразу насторожились, потом начали расходиться от костра. Остался только один Бред.
- Продолжай уж, - сказал он.
- Не то, чтобы у вас, в этих краях. – Ди вздохнул. – Короче, я ищу убийцу Стервии. Знакомо такое имя?
- Стервия. Стервия. – Бред задумался, при этом несколько раз оглянулся. – Ты чего разорался? – Он зло посмотрел на Ди. – О таких вещах не кричат. Видишь, как детей напугал. Мы партия мирная.
- Извини. – Ди посмотрел по сторонам. Никого не было.
- Слыхал такую. А зачем тебе? – спросил Бред.
- Вы ж хотите президента, а не куклу. – Ди улыбнулся. Сейчас я раскручу этого сынка, - подумал он.
- Была таковая  у молчалов, это всё, что я знаю. Убили? Впервые слышу. Она сама кого хочешь убьёт. Стервия! – воскликнул Бред и ткнул указательным пальцем в небо. – За эти последние пятнадцать лет Эта Страна очень изменилась, как мне рассказывал один старчел. Куда ни шагни, джунгли.– Бред помешал ложкой баранину. – Ты сам в одиночку ничего не найдёшь. Будешь плутать, пока не провалишься в яму псов. И такая есть партия. Так что, - он зачерпнул кусочек мяса и подул на него, - без сталкера тебе не обойтись. – Он откусил кусочек мяса и начал жевать. – Но это очень дорого и... я сейчас. - Он достал из кармана телефон. – Сизый, - сказал он в телефон, - тут один ищет одну, он, можно сказать, иностранец. Со сталкером не поможешь?... Так...Так... Сидит передо мной... Хорошо. – Он положил телефон на стол и посмотрел на Ди. – Только больше никому здесь не говори, кто ты, откуда и зачем. Мы информацией не торгуем, особенно политической. Поешь? – Он посмотрел на Ди, вилкой достал из котла кусок баранины, бросил его на газету и протянул Ди.
- Коммуной живёте?
- Нет, что ты. Лето. Отдыхаем и думаем, как устроить наше будущее. Потом разбежимся кто в школу, кто в универ, кто куда. Суета!
- Суета. – Ди откусил кусочек мяса и начал жевать. - А сталкер у меня уже есть.
- Тем лучше, - сказал Бред. – Вот этот? – Он кивнул на спящего Гида.
- Он, - сказал Ди.
- Тогда… - Бред достал из котла два куска баранины, завернул их в огромный лист лапуха и протянул Ди. - Ты извини, - он тревожно посмотрел куда-то мимо Ди, - забирай своего дружка и уходи. Мы в криминал не суёмся. Так напугать детей.


8.

- Понятно. – Ди встал. – Спасибо за тёплый приём. – Он толкнул Гида.
- Что? Утро? – Гид поднял голову.
- Полночь, - сказал Ди. – Надо уходить.
Они вышли за ворота и пошли вдоль забора.
- Что случилось? – спросил Гид, протирая глаза. – Ляпнул что-то не то?
- Похоже. Веди меня в Москву.
- А мы куда идём? – Гид зевнул и посмотрел по сторонам. – Ты не смотри, что мы как-будто никуда не идём. Мы идём, - он посмотрел на небо и покачал головой, - и даже очень быстро. Не влететь бы только на такой скорости. Здесь всё не так просто. – Он недовольно сморщил лицо, зевнул. – Не всё. Ты не подумай, что я навожу мистику, пудрю тебе мозги, набиваю цену. Я закончил академию сталкеров. Разве я тебе не говорил? Сейчас без сталкера не обходится ни один предприниматель или бизнесмен из-за границы. Да и наши предприниматели запутались. Политики тоже. Нет, без сталкера здесь только свои могут. И не все и с трудом. Будет время, я тебе кое - что расскажу поподробней.
- И что-же вы изучаете, сталкеры? – Ди усмехнулся.
- Как выжить, попав в любой район Этой Страны. Выжить не только в физическом смысле, а чтоб и не чувствоваться придурком.
- И всего-то?
- И всего-то. А тебе мало? – Гид ехидно улыбнулся.
- Да, пожалуй, дело стоящее. Но я спросил, что вы изучаете, а не для чего.
- Всё, - ответил Гид. – От астрономии и психологии до поведения всех животных в минуты опасности. - Он зевнул. -  Спать ужасно хочется. Умру сейчас. И ещё. – Гид остановился и посмотрел по сторонам.  – У меня тут на сердце одна проблема. Надо хоть чуть-чуть поспать. – Он как-то нерешительно перешагнул через канаву.
В тусклом свете одинокого фонаря канава была едва заметна, она начиналась за забором и уходила куда-то в темноту.
- А ночи здесь прохладные. Да и поесть бы не мешало, - сказал Ди, перешагнув через канаву. – Тут мне мяска дали с собой.
- Ты, старик мне нравишься. Поесть! Смотри, как бы тебя не съели! – Гид остановился, достал из кармана бутылку, сделал глоток  и спрятал её в карман. – Предлагаю, для начала… Короче, надо срочно переспать эту ночь. А заодно  во сне сосредоточиться и продумать план действий. Ну, - Гид вздохнул и показал рукой куда-то в сторону от забора, - вперёд. - Они пошли по грунтовой дороге вниз. – Сейчас в Москву да и повсюду прямого пути нет. Кратчайшее расстояние не есть прямая линия. Тут недалеко, - Гид кивнул куда-то вправо от себя, - китайские дебри. Их неплохо б держаться подальше.
- Почему? – спросил Ди.
- Китаянки, - ответил Гид.
- Койка нуфна? – долетел вдруг откуда-то тихий старушечий голос. В темноте проглядывалась невысокая фигура. Она, кряхтя, подошла к ним и повторила свой вопрос: - Койка нуфна? Койка. Уфин.
Ди посмотрел на Гида. Тот внимательно разглядывал старушку.
- Ночевать то негде, - сказал Ди Гиду. – Вот и дождик. – Он выставил руку ладонью вверх и улыбнулся старушке.
Старушка захихикала.
- Обефали грозу, - сказала она и шмыгнула носом. – Ну, фто? Всего по пять денег. Всё фистенько. Простынки, наволофки. Один на диване, другой на тафте. А?
- И жрать хочется, - сказал Ди. – А что у тебя с шипящими?
- Змеюкой была в юности, вот и дофипелась. – Старушка фификнула. – Ну, ребятки!
- Не знаю, не знаю. – Гид потёр ладонью виски. – Ты не китаянка случайно? – спросил он.
- Ты фто?! – возмутилась старушка.
- Гид, ты ж сам только что говорил про то, чтоб выспаться, - сказал Ди.
- Ладно, - как-то нерешительно сказал Гид, и они пошли  за старушкой. Шли долго.
- А поесть у тебя точно  найдётся? – спросил Ди.
- А как фе, - ответила старушка. – Я фе сказала, фто уфин: кафка, сало, фай... Вот и прифли.
Они прошли в низкие двери и очутились в полутёмном коридоре.
- Профодите, не стесняйтесь, - сказала старушка и толкнула дверь. Брызнул яркий свет, и они увидели просторную комнату.
Ди вошёл первым и, щурясь, посмотрел по сторонам. Гид замешкал.
- Вы только посмотрите, кого я вам привела! – крикнула старушка, и с этими словами в комнату влетел Гид. Он начал материться, поднимаясь с пола.
- Бабуля, - Ди повернулся к старушке, - я б с большим удовольствием поспал и мне больше ничего, мне утром... – он не договорил, его взгляд остановился в углу комнаты, там на вертеле жарился… человек, это была женщина. Ди онемел и попятился назад. – Что это? – шепнул он Гиду.
- Это?.. - Гид не договорил.
- Это хороший закус, - сказал мужчина лет тридцати, он подошёл к Ди откуда-то сбоку и щёлкнул его по подбородку.
- Что за шутки, - огрызнулся Ди.
- А никто и не шутит, - улыбнулся мужчина. – И не надо нервничать. Излишний адреналин горчит.
- Иди ты к чёрту, - сказал Ди, чувствуя что-то неладное. Он попятился назад, но его схватили крепкие руки, связали, кто-то  ущипнул его за ляжку:
- Бегаешь? – спросили его.
- Бегал, - сказал Ди.
- Плохо, значит потел и будешь вонять.
- Не буду скрывать, - мужчина с бритой головой посмотрел на Ди, на Гида, – адреналинчик сразу выпустим. И вам будет потом легче и нам вкусней. Может слышали о людоедах. Так это мы.
Гид с ужасом посмотрел на Ди. Ди нервно улыбнулся.
- Ты шутишь, - сказал он бритоголовому.
- Отнюдь. – Бритоголовый достал из холодильника тарелку и поставил  её на стол.  – Это уши одного молодого человека. Вы когда-нибудь пробовали холодец из ушей человека. Это...
Гид вдруг начал бормотать что-то несвязанное, вскрикнул и упал со стула.
- Вот, - усмехнулся бритоголовый, взглянув на Гида. – Советую тебе последовать его примеру.
- Бред какой-то, -  сказал Ди.
- Только на первый взгляд, - сказал бритоголовый. – Людоедство по нынешним временам это не только философия, это не только процесс питания, это ещё и способ спастись. Я уже говорю о спасении че-ло-ве-ка. Сколько этих миллиардиков по матушке земле ползает? А? Она что вам бесконечная? Ограничить рождаемость! Презервативы! Да пусть рождаются. Пусть. Это же отары мяса. Ты знаешь, неплохое мясо, если немного вымочить. Говорят, что это китайцы придумали. Эх, чтоб мы сейчас без них делали?!
Дверь в комнату открылась, и вошёл мужчина с девушкой.
- Увы, - сказал мужчина бритоголовому. – Она не съедобна.
- Не понял? – Бритоголовый подошёл к девушке. – А так аппетитно смотрится. Такие щёчки, нос... – Он пощупал её со всех сторон.
- Она уже трахалась.
- Жаль. Извини. Тебя как звать?
- Бригантина.
-Вот так-то, Бригантина. Попутного тебе ветра. – Он улыбнулся. – Ну что ж, откуда взяли, туда и вернём. Это одно из немногих наших табу. – Он улыбнулся Ди.
Девушка с ужасом отпрянула от бритоголового. В это время очнулся Гид. Бритоголовый рассмеялся.
- Вставай, герой. – Он помог Гиду подняться. – Ну, ветеринар, - обратился он к мужчине, который привёл девушку, -   обследуй этих двух на качество да замачивай. Попробуй перец, который  из Колумбии привезли.
В комнату вошло несколько человек, взяли у Ди и Гида из пальцев кровь.
- Клизму ставить? – спросил ветеринар.
- День не кормить. Можно дать слабительного.
  - Я откуплюсь. – Гид бросился в ноги к бритоголовому, начал ползать вокруг. – Не ешь меня.
Бритоголовый брезгливо сморщил лицо и кивнул ветеринару.
Ди, Гида и девушку вывели из помещения. Ди и Гида оставили во дворе, а девушку куда-то увели.
- Мне снится или это явь? – спросил Ди Гида.
- Не-ет. – Голос Гида дрожал. – Я тебе ещё многое не рассказал. Это людоеды. Ты обратил внимание, что у них у всех нет мизинца на левой руке?
- Как-то не обратил.
- Это у них такой обряд, когда они становятся людоедами,  отрубают мизинец, вялят  и потом пьют с ним пиво.
- Почти как обрезание.
- Да, но они называют это отрубанием. – Гид вдруг заплакал.
Подошли двое и заставили их раздеться. Потом через арку между зданиями их провели в соседний  дворик.
- Это мочильня, - усмехнулся один из людоедов. Двор был пуст, только у стены стояли бочки. – В туалет надо сходить.
- Я не хочу, - сказал Гид.
- А я, пожалуй. – Ди посмотрел по сторонам. В самом углу двора стояла небольшая будочка. Это и был туалет.
- У нас туалет типа деревенского, - сказал один из людоедов. – Яма. Очко. Просто и со вкусом.
Зайдя в туалет, Ди осмотрелся. Было аккуратно и чисто. Во дворе заныл Гид, чтоб его отпустили. Ди вышел из туалета. Его и Гида подвели к бочкам.
- Вперёд! – скомандовал один из людоедов и кивнул на бочку. – Лезем. Это острая замочка. Глаза не трогать, будет жечь, а так через полчаса привыкнете.
- Слушай, ты, - Ди подошёл к людоеду, - что вы тут из себя строите? Чего это я буду вам подчиняться?..
- И не надо подчиняться, - улыбнулся людоед. Почти в одно мгновение откуда-то подбежали несколько человек и усадили Ди и Гида в бочки. – Удобно? Там есть сидение, можно присесть.
. В нос ударил острый запах смеси лука, чеснока, уксуса и разных пряностей. Чувствовался также острый перец и лавровый лист. На Ди нахлынул ужас. Он потерял способность думать. Он пытался дёргаться, но этим вызывал только смех. Гнев и ужас охватили его на столько, что он потерял над собой контроль. Потом он присел в бочке. Над ним сверху разместили крышку, которая позволяла ему только немного приподниматься, поворачиваться. Но вылезти из бочки было нельзя. Замочка начала действовать; там, где на теле были царапинки, ранки, и в нежных местах начало жечь.
- Пару суток, - улыбнулся людоед, - и вы будете готовы. Из тебя, - он посмотрел на Ди, - наверно супчик сделаем, а ты под пиво пойдёшь. – Он усмехнулся Гиду, и людоеды ушли.
- А если я захочу в туалет? – крикнул вслед Ди.
- Зови, - крикнули ему в ответ.
- Ну, что ты думаешь? – спросил Ди.
- Это более, чем серьёзно, - сказал Гид и всхлипнул. – Так ужасно... так бездарно... А какие были планы. У меня в августе свадьба. Теперь меня никто не найдёт. Гюльчитаха моя уже беременна, и они подумают, что я смылся. Замочат теперь всю мою родню. Брателлу так это точно. – Гид завыл.
 Вой Гида нарушил голос внутри Ди: Да-а, брателла,– это тебе уже не бабский парламент. Это уже... Это даже не госпереворот, это...
- Возьми себя в руки, - крикнул Ди и шепнул: - Думай, может можно сбежать.
- Куда там. Это ж каннибалисты. Такая секта. Они вернулись к язычеству. Съедание человека – это обряд. В год съедается около пятисот человек. Поймать и обезвредить их практически невозможно. Люди исчезают, и всё. Никто не видел, как они поедают человека. Лишь однажды у одного каннибалиста не выдержали нервы, он сам готовил и ел. Но не выдержал и сдался. Много рассказал, но ни имён, ни адресов. Потом как-то тихо и незаметно куда-то исчез. – Гид горько усмехнулся. – Вот нам вскоре и предстоит быть свидетелями и участниками этого таинства...
Слова Гида перебил вдруг крик, который летел откуда-то из-за забора:
- Ты ж сам сказал, что жирных не надо... А эти двое что, у них мозги такие, что вонь на сто миль!.. Да сожрём мы их... С мозгами?.. Головы отрежем и выбросим... И то верно. – Голоса стихли. В наступившей тишине было слышно, как кто-то где-то храпит.
- Господи, - простонал Гид. – Господи Иисусе! Присмотрись ко мне, помоги и спаси. Если я что и делал не так, то не я тому причина, а обстоятельства, жизнь, которую ты в муках сочинил , создал и вдохнул в меня. Можешь лишить меня рая там на небесах, но дай мне здесь на грешной земле дожить до глубокой старости и умереть своей тихой смертью. А потом, даже если я за неимением достаточных материальных и моральных средств для рая попаду в ад, я всё равно буду целовать твои ноги и восхвалять тебя. Господи Иисусе, спаси и тех ребят, которые хотят меня съесть. Не они хотят меня съесть. Жизнь их на это толкает. Господи Иисусе, пойми меня, спаси и помилуй раба твоего от рождения Александра. Аминь.
- Откуда у тебя эта молитва? – спросил Ди.
- Помолись и ты, - сказал Гид.
- Мне поздно, - сказал Ди.
- Молиться никогда не поздно, - сказал Гид. – Вся Россия молится. Каждое утро все стоят на коленях и молятся.
- Что-то я этого не заметил.
- А это делается незаметно. Вот и сейчас, ты заметил, что я стоял на коленях. А ведь я стоял на коленях.
- Я у баб в конгрессе... – начал говорить Ди.
- Чушь всё это. – Гид простонал. – Бабы! Конгресс! Ты слышал: головы отрежем и... Бабы. Парламент. У нас в Этой Стране больше миллиона партий, и все рвутся в парламент. Тащат своих людей. И бабский конгресс... – Он всхлипнул. – Есть даже партия «На троих». Она состоит всего из трёх человек, но шуму сколько. Гениальные ребята. Их кандидат на прошлых выборах получил около десяти процентов голосов. Это колоссальный успех. А ты знаешь, сколько голосов получил кандидат от людоедов? Около пяти. Это ж кошмар. А мне через неделю надо быть на Урале. Очень надо.
- И что ж такие за выборы? – спросил Ди.
- Парламентские. Нормальные. Признанные мировым сообществом. По нашему закону в выборах может участвовать любая группа и даже один человек старше шестнадцати.
- Я слыхал, что дети...
- Да, это правда, дети для себя требуют выборного права. Пусть не быть избранными, но право выбирать. – Гид поплескался в бочке. – В народе всё это называется парламент шоу. Очень яркое, очень шумное зрелище. Праздник, можно сказать. Да пошло оно всё к чёрту. – Гид завыл.
Во дворе появилось несколько человек, один подошёл к бочке Гида.
- Эй, - крикнул он, - вылазь!
- Вы ж говорили, что двое суток, - завыл Гид, - а ещё и часа не прошло.
- Тебе повезло. У тебя отличные анализы. Потрясающая кровь. Помогите ему. – Гиду помогли вылезти из бочки.
- Господи Иисусе, и что теперь? – лепетал он. По телу его стекала коричневая густая жидкость.
- В душ и на волю, - сказал людоед и рассмеялся. – И ещё: наши информатики решили покопаться в тебе, и ты знаешь... У тебя есть родственник. Мел Гиббббсон. В Америке. Не тот урод, что был там бог знает когда, а с четырьмя «б» - Гиббббсон. Миллиардер. Но всё это мелочи... Ты знаешь, что он одинок, при смерти и ищет наследника? А?
- Ннет, нне знаю. – Гид дрожал.
- Ну ладно, в душ и на волю.
- Спасибо! Спасибо! – Гид вдруг упал перед людоедом и попытался обнять его ноги, но людоед успел отскочить, и Гид пополз к нему на коленях. – Господи Иисусе, спасибо! спасибо!
- Встать! – заорал людоед. – В душ и на волю!
Гид поднялся с колен и оглянулся на Ди.
- Прости меня, - сказал Гид. – Я не хотел. И помолись, ещё не поздно. Я буду за тебя... – Он не договорил, один из людоедов палкой подтолкнул его, и они пошли в сторону арки.
- Ну, а ты, - людоед заглянул под крышку к Ди, - кровь у тебя гадкая. Хотя ты и в розыске и гений. Гении не нужны людям. Много их уже...
- Тебе ль решать, - сказал Ди.
- Конечно, не мне, - сказал людоед.
- Так в чём же дело, - сказал Ди и подумал: - Неужели конец? Одиссея Ди! – Он усмехнулся. – В чудеса ты не веришь. Похоже, что от тебя тут уже ничего не зависит.  – Он вдруг заплакал. Кто-то вдруг ущипнул его за нос.
- Ты, что начинаешь худеть? – спросил бородатый мужчина. – Эх, - он тяжело вздохнул, - холодца захотелось. А что?  - Он посмотрел по сторонам. – Топор. Где-то тут был топорик. Развяжите ему руки.
Ди вытащили из рассола, развязали руки и положили на землю.
- Холодец из указательного пальца! – Бородач облизнулся. – А ну оттопырь указательный пальчик. – Он присел, схватил Ди за указательный палец и начал его отгибать. Ди стонал и сопротивлялся. – Да помогите же! – крикнул бородач. Двое мужиков перевернули Ди на живот и сели сверху. Ди успел увидеть только, как бородач занёс топор, и потерял сознание.
Сколько прошло времени после этого... Очнулся Ди от чьего-то прикосновения и увидел перед собой красивое женское лицо. Лицо улыбнулось Ди и исчезло.
- Живой, - услыхал он женский шёпот, и хотел спросить: где я? Но не было сил. - Они жулики, - шепнул женский голос.
- Почему? – так же шёпотом спросил мужской.
- Я видела, как они умертвляли кроликов, а потом ели их.
- Не может быть.
- А мы тут едим одну траву. Меня от этих овощей и яблок тошнит уже.
- Меня тоже. Ну, ничего, этого уже скоро будем есть.
- Я готова отказаться от овощей и всего остального, но этих людей я буду есть всегда с большим удовольствием и презрением.
Шёпот стих, и одновременно с этим дверь дома открылась, и на пороге появился бородатый мужчина. С чашкой в руке он подошёл к бочке. 
- Очнулся? – Он, сёрбая, отпил из чашки. – Больно?
- Больно, - ответил Ди и почувствовал боль в руке.
-Не боись. – Бородач отхлебнул из чашки. – У нас анестезия лучшая в мире. Обычно, когда стынет холодец, я разминаюсь человеческими мозгами. Я больше всего люблю их поедать.  – Он облизнулся. – Особенно интересен тот момент, когда они превращаются в дерьмо. Сейчас у меня полный живот чьих-то мозгов, они уже начинают превращаться в дерьмо. Как ты относишься к человеческим мозгам?
- Положительно.
- Молодец. – Бородач хлебнул из чашки и поднёс к лицу Ди тарелку с чем-то чёрным. – Жареные они, как ты сейчас видишь, чёрного цвета. А ещё вчера сколько в них бегало и прыгало всяких малюсеньких жучков планов, мечтаний и желаний. Но, парадокс! Чем меньше всего этого, тем мозги вкуснее. Чем ты это объяснишь?
- Тем, что все мысли и помыслы человека сплошное дерьмо, - сказал Ди, стараясь придать своему лицо как можно больше презрения.
- Гениально! – Бородач отхлебнул из чашки. – Тут твой дружок подтвердил, что ты человек огромного ума. Гений! Вот это и спасло твои мозги. Я сразу почувствовал носом, что ...
- А дружок где? – спросил Ди.
- Да наверно уже где-нибудь пьяный валяется. Повезло ему. У нас неделя амнистии для всех, у кого первая группа крови. Вот такая лотерея, дорогой ты наш. Тут недавно двух америкашек споймали. Центнера по полтора каждый. Эт раньше они были поджарыми, ни жиринки тебе. Бегали, занимались спортом. Как ты к ним относишься?
- Они всегда были толстыми.
- Неважно. Вкусные они были очень, но потом мы всю неделю бегали в уборную. – Бородач кивнул в сторону будочки в углу двора. – Вот так то.
- Ой, и я хочу в туалет, - сказал Ди.
- В туалет так в туалет. – Людоед скорчил лицо. – Я ж говорил, что надо было клизму поставить. Конвой, отведите его в туалет. Будем считать, что это его последнее желание. – Он расхохотался.
Ди долго не могли вытащить из бочки, заклинило верхнюю крышку. Конвоиры кряхтели, ругались, проклинали конструктора бочки – какую-то фирму по производству авиационных двигателей.
В уборной Ди действовал по интуиции, которая его «редко подводила»: он, не раздумывая, пролез в туалетное очко и погрузился в дерьмо по грудь. Ноги касались дна.  Сидел долго. Снаружи было тихо, только переговаривались его конвоиры.
- Ходят слухи, что бабы хотят захватить власть и перенести столицу куда-то в Россию, - говорил один.
- Слыхал, - заговорил второй. – А Питер и Москва решили объединиться и дать бой бабам. Ишь, замахнулись…
- А я за баб.
- Да пошли они, твои бабы.
- А ещё, ты знаешь, вот китайцев всех отличаю, узнаю, а у наших все рожи на одно лицо.
- Да-да! Я вот тоже заметил…  А этот там не китаец, случайно?
- Что-то долго он там сидит.
- Ну, скоро ты там?! – крикнули снаружи.
- Ещё немного, - ответил Ди. Потом он увидел сквозь очко, как замелькали тени,и в очко просунулась голова.
- Что ты там делаешь? – удивилась голова.
- Провалился, - сказал Ди.
- Ужас! – Голова исчезла, и долго никто не появлялся. Потом послышался какой-то шум, кто-то зашёл в туалет. – Эй, ты в дерьме?
- Да, - ответил Ди.
- И правда. Так что будем делать?.. Во влипли…  Да пусть там и сидит, пока не сдохнет... Нет, товар не должен быть с человеческой гнильцой... Да сколько там того товара... Да кубика два есть... Кубика два это для Матрены уже товар... Эй, человек в дерьме, вылезешь сам, свободен, а нет, так мы тебя вилами вытаскивать будем... Еще прикасаться к этому дерьму. – Вверху раздался дикий хохот. Потом наступила тишина.
Надо вылезать, - подумал Ди. Хоть дерьмо и держало тело на плаву, но из своих объятий не выпускало. После нескольких попыток вылезти Ди почувствовал усталость. Думай, думай! – говорил он себе, делая передышку. - За что ж ухватиться?! Дайте мне за что ухватиться, и я вылезу из любой ямы! – не твои ль слова. Ищи! Ищи! Сил уже нет, и можно захлебнуться в этой каше... Тогда и бежать смысл то?.. Символическая точка в биографии человечества? В твоей жизни? – Он усмехнулся, привстал на носочки,  ухватился за края отверстия, напряг руки и, почувствовав, как ноги медленно отделились от дна ямы, начал осторожно подтягиваться на руках и через некоторое время он уже смог просунуть в отверстие локти и зацепиться за него локтями. Проснулись вдруг мухи. Они обсели голову и плечи. Ещё немного, - подумал Ди. Он некоторое время висел на локтях, отдыхая.– Самое трудное позади. – Одна муха поползла по губе, было очень щикотно. Ди попытался её сдуть, но она уцепилась за губу и не отпускала. Было страшное желание прихлопнуть её ладонью. И, вдруг озверев, Ди собрался, напрягся и рывком подтянулся и высунулся из отверстия по пояс. Большую мышцу спины свело судорогой, боль начала распространяться по всему телу. Ди дотянулся до дверной ручки и, превозмогая боль в спине, рывком вылез из отверстия. Потом долго лежал на полу, не двигаясь. За дверью была ночь. Тишина. – Уже за полночь, - подумал Ди. – Времени маловато.
Он вышел из уборной. Во дворе стояла толпа. Все повернулись в его сторону и начали хохотать, показывая на него пальцем.
- Уж лучше попасть в долговую яму... уж лучше сдохнуть... уж лучше быть под колпаком... уж лучше быть съеденным... уж лучше... уж лучше, - неслось со всех сторон.
- Уже лучше! – Ди крикнул и усмехнулся. – В долговой яме они сидели. Сдыхали они. Под колпаком они задыхались. – Он шёл к арке. Все брезгливо, зажимая носы расступались перед ним. У арки Ди оглянулся. – Свободен? – спросил он.
- Свободен, - сказал кто-то из толпы. – Даже если тебя неделю вымачивать, никто это дерьмо есть уже не будет. А мы хоть и санитары цивилизации, но не убийцы, лишь бы убить. Свободен!
Ди прошёл под аркой, пересёк двор и вышел на улицу. Свобода, - он сделал глубокий вдох и от резкого густого запаха дерьма ему стало не по себе. Он посмотрел по сторонам. Куда? У края дороги были подвешены фрагменты человеческих тел, и мужских и женских, под ними дымились костры. Коптят, - подумал Ди.
- Эй ты! – окликнули его сзади. Несколько мужиков расстелили на земле огромный кусок клеёнки. – Ложись!
- Нет!
- Ложись! Дерьмо!
Они силой с помощью вил уложили Ди на клеёнку и начали заматывать.
- Смотри, чтоб он не задохнулся. – Сказал кто-то. – В таком виде куда-нибудь подальше, чтоб не шокировать народ.
  Потом его, обмотанного клеёнкой, свободной была только голова, бросили в кузов грузовика и повезли. Везли долго. Сначала дорога, видимо, была хорошей, потом пошли ухабы, и Ди бросало по кузову. Бросало так сильно, что при очередном ударе об борт кузова Ди потерял сознание не почувствовал, когда грузовик остановился, когда и как его вытащили из кузова.
Открыв глаза, он увидел прямо перед собой вдалеке холм. Посмотрел по сторонам: холмы, холмы, холмы и степь. И запах дерьма. Речка, - мелькнуло в его голове. – Речку б! – Он с трудом размотался, встал и осмотрелся. – Куда? Куда? – Он начал рвать траву и чистить себя. – Нет, надо отмокнуть. – Он пошёл вниз по холму. – Хоть какая-нибудь лужица! – мечтал он. Потом он побежал и вскоре выбежал на дорогу, которая протянулась вдоль холма. – Налево? Нет, направо и только! – Он побежал направо.
- Не бегите! Не бегите! – долетело вдруг откуда-то.
Остановись! – сказал кто-то внутри. Да пошёл ты, - ответил Ди, но всё-таки перешёл на шаг, глядя по сторонам. Снизу к дороге приближался человек в шляпе. – Что ему ещё от меня надо? – подумал Ди. В этот момент из травы долетел какой-то шорох, шум которого нарастал, и на дорогу выскочила маленькая чёрная собачка. – Что за чёрт!? – Ди инстинктивно испугался. Собачка, стремительно подбежав к нему, вдруг замерла и сделала шаг назад. Нос её задвигался во все стороны. Потом собака осторожно подошла к Ди и начала нюхать его ногу. Ди приподнял ногу повыше. Собака угрожающе заворчала, обнажив в оскале ... чёрные зубы. На это Ди сразу обратил внимание. Черные зубы! У собаки! -   Он опустил ногу.
- Она у меня такая тихая, никогда никого не укусит, - говорил низенький старичок в широкополой шляпе. Он, отряхиваясь, вышел из высокой травы на дорогу. – Фу-у, еле догнали вас. Не бойтесь, она не укусит.
- Я не боюсь, - сказал Ди, - но нельзя ли, чёрт подери...
- Ах, не ругайтесь. – Старичок в широкополой шляпе присел у собаки. – Сюсик, иди ко мне.
А Сюсик тем временем уже задрал заднюю лапу, но Ди дёрнул ногой, пытаясь отогнать собаку.
- Не двигайтесь! – взмолил старичок в шляпе.  – Она у меня на такое способна! Всё, что двигается...
- Что вы себе позволяете?! – вдруг истерически заорал Ди и тут же сам себе удивился: Ты что развизжался!?
Собака заворчала, оскалив свои чёрные зубы. Ди замер.
- Не двигайтесь, - стонал старичок в шляпе, он попытался взять Ди за руку. – Что это? – Он отдёрнул руку и втянул носом воздух. Тем временем Сюсик помочился на ноги Ди, счастливо замахал хвостиком и побежал вдоль дороги.
- Вот и всё, - сказал старичок в шляпе, разглядывая Ди. – А вы боялись. В каком это смокинге вы вышли сегодня на прогулку? – ехидно спросил он.
- Смокинг называется «В чём мать родила с изюминкой», - ответил Ди.
- Вот уж действительно изюминка так изюминка. – Старичок, брезгливо морща лицо, отошёл от Ди. – Сюсик, ты зачем такого важного господина обмочил? – крикнул он Сюсику и улыбнулся Ди. – Получается, я ваш должник. Куда путь держим? На какое такое рандеву. Приём? Раут?
- Мне надо в Москву.
- Ах, в Москву. – Старичок почесал подбородок и как-то помрачнел. – В Москву. Это не по моей части. Могу сказать вам только одно, что оставаться на этом берегу вам не безопасно. Они, - старичок тяжело вздохнул, - как я понял, вот-вот вернутся, чтоб сжечь вас. Уж очень, как они говорили, вы им обедню испортили. Я лежал там в траве и всё слышал. Зверюги! Среди них тоже есть непорядочные. Нет, на этом берегу вам нельзя.
- А на каком же мне берегу надо быть?
- На том. – Старичок показал рукой куда-то в сторону холма. – И чем быстрей, тем лучше. А там, чуть очухаетесь, и в свою Москву. А?
- Да-а. – Ди задумался. Бред какой-то, -  подумал он. – Но с людоедами лучше не встречаться, эт верно.
- Что-нибудь натворили? – спросил старичок с хитрой усмешкой.
- Я? – Ди неопределённо пожал плечами.
- И всё-таки?
- И всё-таки.
- Ну, ни вчера, ни позавчера. Вообще!
- Вообще?
- Да какое наше, собственно, собачье дело. – Старичок затрясся в смехе. - Так бы сразу и сказали. Сю-си-ик! – позвал он. – Дело привычное. Самая простая история. Человек убил человека. Мерзавца убил. Довольно просто, обыденно.
- Я никого не убивал, - сказал Ди.
- Так убьёте, - сказал старичок в шляпе. – Идите за мной. На тот берег, и чем быстрее, тем лучше. – Он пошёл по дороге. Сюсик догнал хозяина, и они пошли рядом.
Подумав немного, Ди пошёл за ними.


9.

Грунтовая дорога шла по холму вверх. Холм слева, холм справа. Поднялись уже достаточно высоко. Ди оглянулся и замер. Холмы, которые там внизу казались холмами, растворились и раскинулись огромной бескрайной степью. Что-то зашевелилось в душе Ди, он не мог оторвать своего взгляда от этой картины, и внутри него кто-то вдруг запел: «Поле-е, русское по-о-оле..». Только оклик «Эй, там!» вернул его на склон холма. Старичок в шляпе уже стоял на самой вершине и махал рукой. Собачки видно не было. И Ди пошёл вверх. Дойдя до старичка, он испытал ещё один душевный стресс: холм почти оборвался и внизу раскинулась широкая река, противоположный берег которой далеко-далеко едва просматривался в сизо-голубой дымке. Ди вдруг заплакал.
- Да бросьте, вы, - сказал старик. – Этот берег не стоит того. Да и тот тоже.
- Это Волга? – спросил Ди.
- Это великая река. – Старичок вздохнул. – Идёмте. – И он по тропинке начал спускаться к реке.
Внизу у берега стояла лодка. Собачка сидела на корме и смотрела в их сторону. Ди начал спускаться тоже. Если это Волга, - думал он, - то, насколько я знаю, Москва не может быть на той стороне. Так что делать?
Когда он спустился вниз, старичок сказал:
- Обмойтесь. – Он протянул Ди пакет и кивнул на речку.
Ди взял пакет и зашёл в воду. Было прохладно. Ди тщательно натёр себя каким-то серым порошком и прыгнул в воду. Эту процедуру он проделал несколько раз.
- Эт ещё куда ни шло, - принюхавшись, сказал старичок и кинул Ди какие-то тряпки. – Приоденься. Прохладно. В Москву он захотел.
Ди оделся: брюки, туфли разного цвета и пиджак на голое тело. Старичок протянул ему флягу.
- Для сугрева и для храбрости, - улыбнулся он и отвернулся.
Ди сделал глоток... Спирт! – задохнулся он и почувствовал, как тепло побежало внутри него. Старичок помог ему сесть в лодку.
- Там на том берегу можете считать себя в полнейшей безопасности, - сказал старичок. – И мой долг возвращён. Буду спокойно спать.
- Мне в Москву, - сказал Ди.
- Там сами разберётесь, - сказал старичок и дёрнул за шнур. Заворчал мотор. – Надо денёк переждать.
- Спасибо. Спасибо. – Ди посмотрел по сторонам. – А с кем вообще-то имею честь?
- Харон, - сказал старичок и протянул руку.
- Харон? – Ди задержал руку Харона в своей руке. Ну, конечно же, Харон, - подумал он. – Кто ж ещё может тебе помочь? Только этот великий и вездесущий перевозчик!
 – Диоген, - как-то нерешительно сказал Ди, сжимая руку Харона и пристально глядя ему в глаза
- А-а-а, - Харон тоже пристально посмотрел на Ди. – Диоген, значит, – и покачал головой. – О темпоре о море! – Он направил лодку сначала вдоль берега, потом круто развернулся в сторону другого берега.
- Ещё раз, как вы сказали? Харон? – спросил Ди.
- Ха-рон. – Харон закурил.
- А геркулесовы столбы далеко? – с ехидцей в голосе спросил Ди.
Харон не ответил.
 – Будете? – Он протянул Ди сигаретку.
- Спасибо. – Ди отказался. – Два дня, как бросил.
- И я. – Харон затянулся. – Вот уже тысячи лет одно и то же. И не надоело им это, тянут потянут всё натянуться не могут. – Он посмотрел на кончик сигареты, на дымок, который выпустил через нос, потом перевёл взгляд на Ди. – А?
- Люди! – интуитивно ответил Ди.
- Да, одно слово: люди. – Харон стряхнул пепел на дно лодки. – Мне нравится моя работа. Сейчас немного тускловато стало. Раньше я на вёслах сидел, тяжеловато было грести, но романтика! Гребок туда, гребок сюда, пока довезёшь клиента, столько наслушаешься. А сейчас, мотор тарахтит, только сели уже тот берег. Я вообще-то перевожу за сто грамм. – Он снял шляпу и положил её на дно лодки. – Но вам я должен за то, что Сюсик себе позволил. Да и вроде, как спасаю.
 - Спасибо. – Ди посмотрел по сторонам. Берега были в тумане. Над рекой висела полупрозрачная сизая дымка. Солнце едва проглядывалось где-то над головой. Где-же это всё, - подумал Ди. – Помнишь, первое правило в теории выживания – это надо озвереть. Надо убить этого Харона и повернуть в обратную сторону. - Он посмотрел на Харона.    –  Я увидел: улыбка Харона мелькнула из люкс-салона, - продекламировал он и улыбнулся.
- Да-а-а, - Харон посмотрел куда-то вверх, - бессмертные строчки Алфера. На том берегу вы надёжно укроетесь. Там покой и хорошо. Туда немногие бегут, но самые из самых! Мудрецы! - продекламировал Харон в ответ. – Почти Гомер!
Налетел ветерок, сизая дымка начала рассеиваться, противоположный берег стал заметен более отчётливо. На реке появилось волнение. Ди облегчённо вздохнул, глядя на приближающийся берег.
- Приехали. – Харон кивнул подбородком в сторону берега, развернул лодку и приглушил мотор.
- Вы ничего не дадите мне пожрать? – спросил Ди.
- Не только жратвою жив индивид. – Харон ухмыльнулся. – Жратва! – Он посмотрел вверх. – Прощайте. Я жду. – Он показал на берег.
Ди спрыгнул в воду и вышел на берег.
- Могу сказать только одно, что сюда и за миллион никого не загонишь. – Харон как-то грустно улыбнулся.  Мотор заворчал. – Может, если повезёт чуть-чуть, и встретите кого-нибудь, - долетело сквозь тарахтение мотора. – Эт тебе на всякий случай. – Он бросил на берег что-то длинное. – И этот берег уже... – он не договорил.
- Сколько лет твоему мотору? – крикнул вдруг Ди.
- Много, - крикнул Харон, и лодка, развернувшись, начала стремительно удаляться. Вскоре она превратилась в чёрную точу.
Ди осмотрелся. Невысокий песчаный берег, там повыше редкие тополя. Усилившийся ветер гнул их верхушки. Взгляд Ди упёрся вдруг в предмет, который Харон бросил на берег. Поднял его. Это был металлический прутик. Зачем он мне? - Ди повертел его в руке и бросил на песок. Поднялся к деревьям, сел, прислонившись к стволу одного из них, и посмотрел на противоположный берег. Тот берег был намного выше. Та-а-ак, - сомопроизвольно вылетело изо рта Ди. Он усмехнулся своему «Та-а-ак». Тем временем туман рассеивался, становилось солнечно. Внимание Ди вдруг привлекла движущаяся вдоль берега точка. Ди пристально наблюдал за ней. Точка стремительно приближалась. Через некоторое время стали вырисовываться собачьи контуры. Да это ж собака, - решил Ди. – И огромная. Что ей надо? От кого она убегает? Куда она бежит? – Что-то заставило Ди подняться, он спустился к воде и, поискав взглядом, нашёл прутик. «На всякий случай», - прозвучали слова Харона. Он поднял прутик и посмотрел в сторону приближающейся собаки. Уже было слышно её мощное дыхание. Овчарка, - подумал Ди. – Или нет... А уши.
Собака резко остановилась в нескольких метрах от Ди, посмотрела на него и начала медленно, чуть присев, подкрадываться. Появился оскал и послышалось рычание. Страх охватил Ди, он попятился назад, сжимая прутик в руке. Спокойно, спокойно, - говорил он себе. – В момент опасности всегда умей владеть собой и первым бей... – он не успел закончить своей мысленной фразы.
Собака прыгнула. Ди был готов к этому прыжку, он отскочил в сторону и нанёс собаке сокрушительный удар прутиком по голове. Собака взвизгнула, завертелась на песке, но, было видно, готовилась к новому прыжку. Это всё-таки овчарка, - подумал Ди и, сделав шаг вперёд, нанёс ещё один сокрушительный удар собаке по голове. Собака, окрашивая кровью песок, снова завертелась, взвизгивая. Инстинкт самосохранения спасёт тебя, - закончил Ди прерванную прыжком собаки мысленную фразу и нанёс ей ещё один удар, потом ещё, ещё... Он озверел. – И мы сплетясь как пара змей, обнявшись крепче двух друзей, - декламировал он уже вслух и наносил удары. Он перебил собаке ноги, изполосовал морду и может в своём остервенении бил бы ещё долго, пока не убил бы, но! Он вдруг увидел, что собака плачет. Она уже не визжала, а только постанывала и ... плакала, лёжа животом на песке. Ди вдруг стало жалко собаку. Они долго, не двигаясь, смотрели друг другу в глаза. Ди не выдержал первым. Как же так? – Он отвернулся от собаки и побежал по песку вдоль берега. – Как же так? А говорят, что собаки не выдерживают человеческого взгляда. – Отбежав достаточно далеко, Ди оглянулся. Собака осталась на прежнем месте. Она не двигалась. Ди вдруг стало стыдно. И что дальше? – задумался он и поднялся по берегу. От берега уходила дорога. Тропа. Невдалеке начинался низкорослый лесок. С высоты противоположного берега он не был заметен. Ди пошёл по дороге, вошёл в лесок. Лесок кончился быстро. За ним вдали был виден холм. Что там за холмом? – Ди уверенный в том, что за холмом увидит что-то, ускорил шаг. Где-то вверху гудел ветер. По небу проносились редкие белые облака. Лето, - подумал Ди. К шуму ветра примешался ещё какой-то звук. Ди вдруг почувствовал в нём что-то такое родное-родное. Чувство бесконечного одиночества вдруг нахлынула на него, захлестнуло с головой и овладело им. – Что же это такое? – простонал он. – Это же вой! – крикнул он. – Вой. Но чей?
Достигнув вершины холма, он испытал разочарование: всё пространство за холмом представляло собой такую же бесконечную до самого горизонта холмистую степь с небольшими лесочками, редкими белыми облаками, то прикрывающими, то обнажающими солнце;  тропинка уходила по склону вниз, потом поднималась по холму, за ним едва проглядывался следующий холм. Эффект гор, - сказал Ди и посмеялся над собой, разглядывая местность, раскинувшуюся перед ним. Куда? – подумал Ди. – И поесть бы чего-нибудь. Для начала посмотрим, что вон в том лесочке. – Он пошёл по тропинке вниз. – Главное не потерять реку. – Слева он увидел труп маленькой собаки. Потом он встретил ещё несколько собачьих трупов. У самого леса он наткнулся на кучу человеческих скелетов. Скелеты были разбросаны и по полю. Их кости выглядывали из травы то там то там. Та-а-ак, -  Ди стало жутковато. Лесочек, к которому он шёл, уже не привлекал его. Не дойдя до него метров сто, Ди свернул в сторону. Вдали он вдруг увидел собаку, она стояла на невысоком курганчике и смотрела в другую сторону. Ложись, - скомандовал кто-то внутри. Ди упал в траву и, выглянув, посмотрел в сторону собаки. – Хорошо, что ветер с её стороны, - продолжал голос внутри. – А то б... – Ди по пластунски дополз до кучи человеческих скелетов и спрятался за ними. А то чтоб? – спросил он. Глядя между ребрами скелета, он следил за собакой. Та продолжала стоять на одном месте, не двигаясь. Она долго смотрела куда-то вдаль, потом посмотрела по сторонам и лениво, опустив голову к земле, побежала куда-то вдоль лесочка в другую сторону. Когда она скрылась из виду, Ди ещё долго сидел в своей засаде из костей. Потом вылез. Солнце уже катилось к горизонту. Нет, нет, - подумал он вдруг, - этот лесок не внушает никакого доверия. Но и на ровном месте нельзя оставаться. – Он, размахивая прутиком, как саблей, срубил несколько колючек. – Головочка шашечки просит! – сказал он и срубил еще несколько. – Легко быть замеченным. Надо пройтись вдоль лесочка, со степи тебя не увидят на фоне деревьев, а из деревьев... Надо смотреть в оба! – воскликнул он вдруг. – Вот откуда это «смотри в оба»! – Он беззвучно рассмеялся. – Не в оба глаза, а в обе стороны. О велик и могуч русский язык, чтоб тебя... – Ди пошёл вдоль леса и дошёл до того курганчика, на котором стояла собака. Курган был  кучей, вероятно, собачьих черепов, проросших травой. Да-а, - Ди присел. Осмотрелся. – Почему куча? Кто сгрёб эти черепа в одну кучу? Зачем? Ах, да! Это, вероятно, свалка. Но кто её сделал?!  - Он посмотрел по сторонам. – Поесть бы и поспать.  – Он вернулся на тропинку. – Посмотрим, что за тем холмом и вернёмся к реке. По теории выживания в первую очередь надо о ночлеге подумать. – Тропинка пересекала невысокий лесочек из тоненьких-тоненьких берёзок и вывела Ди к вершине холма, с которого открылась уже знакомая Ди картина. Степь! Степь! Степь! Только изменилась звуковая гамма: к шуму ветра в высокой траве добавился гул. Танки? – удивился Ди. – Может это их какой-нибудь секретный полигон? Тогда надо вообще ноги делать... – Он осторожно оглянулся на лесок, оставшийся внизу сзади, пробежался взглядом вдоль склона холма. Прислушался, чувствуя себя совершенно беспомощным и опустошённым. Гул, было такое впечатление, нарастал. Танки приближаются, - усмехнулся Ди. Он сделал несколько шагов по высокой траве, чтоб увидеть основание холма, на котором находился. Никого и ничего, но гул исходил откуда-то оттуда, снизу. Присмотревшись вправо, он разглядел на равнине огромное до самого горизонта серое пятно. Что это? – удивился Ди. Серое вещество земли, - сказал кто-то внутри и захихикал. Да отстань ты. – Ди смотрел, не отрываясь, на это огромное серое пятно. – Оно движется!
Серое пятно двигалось по равнине справа налево. Ди присел и наблюдал за ним из-за травы. Через некоторое время серое пятно стало превращаться в огромное количество разноцветных точек, потом эти миллионы точек – в некие фигуры одновременно с отдалённым собачьим лаем. И Ди начал различать в этих фигурках собак. Огромнейшая свора собак мчалась по равнине. Отдельно впереди неслась рыжая собака. Ди долго смотрел на это зрелище, как загипнотизированный. Казалось, что собакам нет конца. И  только уже перед заходом солнца последние собаки исчезли где-то влево за склоном холма. С тяжёлым чувством Ди направился к лесу. Утро вечера, – подумал он. – Надо заночевать и возвращаться к реке.  – По пути он натыкался на собачьи трупы, миновал две свалки костей, среди них можно было различить и человеческие черепа и рёбра.
У самого леса он вдруг столкнулся с ярко выраженной дворнягой. Они долго смотрели друг на друга, было видно, что дворняга боялась Ди. Скажи ей пару ласковых слов, - сказал кто-то внутри. Да пошёл ты, -  огрызнулся Ди и посмотрел по сторонам. – Похоже, что она одна. Но, если она уйдёт, то кого-то приведёт, и тогда хана. – От страха по спине прошёл холодок. Ди осторожно опустил прутик на траву и посвистыванием позвал собаку. И та вдруг неожиданно для него доверчиво улыбнулась, замахала хвостиком и осторожно подошла к Ди. Он ласково погладил собаку по шерсти, по голове. Собака легла перед ним на передние лапы и ещё сильней замахала хвостом. По теории выживания во вторую очередь надо подумать о еде, - прозвучал внутри Ди чей-то голос. – Убей собаку!
        Звериный страх овладел Ди полностью, придав ему неимоверные силы и ловкость: он в одно мгновение сел собаке на спину, обхватил её глотку руками и начал душить. Собака попыталась вырваться из-под Ди, захрипела, начала передними лапами царапать руки Ди, но это только умножило его силы. И он ещё долго сдавливал горло собаки после того, как она дёрнулась последний раз. Надо бы её разделать, - подумал он. – С едой в этих местах не разживёшься. – Он попытался разжать руки, но хватка оказалась, как говорят,  мёртвой. Ди вскоре понял, что не чувствует рук. Он поднялся с земли вместе с собакой в руках и попытался рывками стряхнуть её. Надо успокоиться. – Ди прилёг на траву и закрыл глаза. – Надо успокоиться, - успокаивал он себя. Через некоторое время собака сама вывалилась из рук. Ди медленно, брезгливо морщась, прутиком распорол живот собаки, руками выпотрошил, потом печёнку, почки и сердце вытер сухой травой и разложил на листьях лопуха. За это время его несколько раз стошнило. Мяса маловато, - подумал он, тщательно вытирая руки травой. Стоя на четвереньках над разделанной собачатиной, он вдруг почувствовал необъяснимое желание полаять, повыть, желание, которое зародилось где-то глубоко внутри него и было оно неподвластно ни сознанию, ни подсознанию.
Уже темнело. Какой длинный день, - подумал Ди. Он наломал веток, сделал из них ложе, настелил побольше сухой травы и лёг. Только в этот момент он почувствовал бесконечную усталость. И что ж тебе так жить хочется, - подумал он. – Не знаю. Хочется и всё. И откуда столько сил?!.. хочется жить... жить... – Он медленно засыпал. – Главное заснуть, а там будь, что будет. – Где-то далеко послышался вой, прямо перед глазами мерцали звёзды. Ветер стих. Только отдалённый вой нарушал тишину, но через некоторое время и он стих. Потом ночью Ди проснулся от какого-то шума, он открыл глаза и нащупал под боком прутик, прислушался. Это стонал лес. Деревья от ветра гнулись, трещали, по звёздному небу неслись чёрные облака. – Ветер поднялся? - удивился Ди. – Сменил направление? Под ветер будет лучше спать. Спать – это хорошо...
Проснулся Ди от сна: будто он собака, и её не умеющую плавать бросили в речку. Захлёбываясь во сне, он и проснулся. Лицо было мокрым. Кто-то дышал в лицо. Ди чуть-чуть приоткрыл один глаз и в прищуре увидел: на него игриво, склонив голову на бок, умными глазами смотрела собака, с высунутого языка на лицо Ди капала слюна. Взгляд Ди пробежал чуть за собаку, и он увидел, что за ней тоже были собаки. Приехали, - подумал Ди.
- Уже утро, - прозвучало вдруг где-то рядом, и от этого неожиданного звука Ди открыл глаза. Слева от себя он увидел необычную собаку: рыжая, с мелкой шерстью, сквозь которую проглядывалось тело, мощно развитые задние лапы, передние с когтями похожими на пальцы человека с ногтями, на голове львиная грива... не морда собаки, а скорее львиная морда. Собака прошлась туда-обратно, длинный член её верёвкой болтался, почти касаясь земли, хвоста не было. Она посмотрела на Ди и провыла: У-у-у-эй. – Потом она два раза гавкнула: Гавг, гавг, - и оглянулась на свору. Все собаки отошли от Ди. Та, которая капала на Ди слюной, отошла последней,  рыча в сторону рыжей собаки. Рыжая подошла к Ди и села рядом. Их взгляды встретились. Странная морда, - подумал Ди. – Не совсем собачья морда. Даже совсем не собачья морда. И эти глаза. Даже нос есть... Да это же человек! – Ди от неожиданности привстал.
- Помоги мне, - жалобно произнёс он. – Я больше не могу.
Рыжая собака оглянулась, посмотрела по сторонам. Наступила зловещая тишина. Сейчас решается твоя судьба, - сказал кто-то внутри. – Думай! Думай!
- Помоги. А? – Ди попытался произнести эти слова ещё жалобней.
Рыжая собака почесала задней лапой ухо, встала, обошла Ди, обнюхивая его... Собаки вокруг вдруг залились лаем и начали приближаться. Рыжая задрала заднюю ногу и помочилась на Ди. Мочилась долго, и едкий запах собачей мочи заполнил всё пространство вокруг него. Запах был настолько едкий, что дыхание Ди сбилось, и он начал задыхаться. Боковым зрением он видел, что свора собак, продолжая лаять, но как-то лениво и, видимо, по инерции и оглядываясь на Ди, начала нехотя расходиться. Через некоторое время рыжая собака и Ди остались одни.
- Прости, но это всё, что я могу для тебя сделать, - сказала вдруг рыжая собака. Ди вздрогнул и застыл с открытым ртом и широко раскрытыми глазами. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. – Дня три ты в полной безопасности. У тебя есть только три дня. – Рыжая собака яростно залаяла и прыжками помчалась догонять свору.
Ди видел, как она догнала свору, свора обступила её, послышался отрывистый лай-речитатив, потом оттуда донёсся мощный дружный лай, и вся свора с рыжей собакой впереди помчалась по степи.
Ди сел на сырую траву. Тяжело вздохнул. Уныло посмотрел по сторонам. Уже было утро. Раннее. На траве лежали огромные капли росы. Небольшой туман.
Через реку обратно? Вплавь? – подумал Ди. Он лёг на ветки и посмотрел в небо. – Три дня! Мистика. Чудеса. Говорящий пёс! Харон! Да-а-а.. – Время для Ди перестало существовать.
- Я так и знал, - прозвучало вдруг откуда-то сбоку.
Ди вздрогнул и повернул голову на звук. В нескольких метрах от него сидела овчарка; она, наклонив голову на бок, умными глазами смотрела на Ди, с языка капала слюна. Подальше, прислонившись к тоненькой берёзке, стоял мужчина с окладистой чёрной бородой и в шляпе, за плечом была видна винтовка.
- Вставайте, вставайте, простудитесь, - сказал мужчина. Овчарка оживилась, подбежала к Ди, оглянулась на бородатого мужчину и замахала хвостом.
- Убери эту собаку, - сказал Ди.
- Вальдемар, ко мне! – скомандовал бородатый мужчина, и овчарка отбежала к хозяину.
Ди встал, отряхнулся и посмотрел по сторонам. Кроме бородатого и его овчарки рядом никого больше не было.
- Ты кто? – спросил он бородатого.
- Вопросы буду задавать я, - грубовато ответил бородатый. – Кстати, почему на ты? Вы москвич?
Ди открыл рот и замер с открытым ртом, он не знал, что отвечать.
- Мы давно не признаём этот анахронизм на теле нашей страны. – Бородатый подошёл поближе.
- Я очень устал, - пробормотал Ди. – Я старый человек, и мне б отдохнуть.
- Вы старый! – Бородатый рассмеялся. – А кто сейчас молодой? Он старый! Сколько вам?
- Осенью будет пятьдесят шесть.
- Юноша, вам сначала надо отогреться и поесть, может быть и поспать, а потом можно будет и поговорить. – Бородатый подошёл к Ди и ощупал его карманы брюк и пиджака. – Хорошо, и...Фу-у, ну и вонь! Федюшка что ль уже постарался? Придётся с ним разобраться... – Он вдруг наклонился и поднял с травы прутик. – Та-а-ак, - он похлестал прутиком по ладони. – По-нят-но.
- Если вы про ту овчарку, - Ди посмотрел на овчарку, - то я только оборонялся.
- Да, конечно. – Бородатый усмехнулся. – Превысив все мыслимые и не мыслимые границы самообороны. И это от обороны? – Бородач подошёл к разделанной дворняжке. В голосе его прозвучала глубокая скорбь.
- Это от страха... Вы должны понять... На острове…
- Старый человек! – бородатый усмехнулся. – И суток не прошло, как он уже убил мою любимую Дульсинею и бедную добрую дворняжку Альфу Альдебарана.. А вы знаете, что Дульсинея была уже на сносях?
- Нннет.
- Я так ждал Вальдемарова потомства. – Бородатый грустно посмотрел на овчарку, и та замахала хвостом.
- Она так стремительно мчалась, налетела...- залепетал Ди.
- Узнаю. Узнаю. – Бородатый усмехнулся. – Ладно. – Он подошёл к овчарке и погладил её по спине. – Ну что, Вальдемар, будем делать с этим пришельцем? – спросил он и посмотрел на Ди. Вальдемар положил голову ему на плечо и завыл. – Понятно, суд присяжных разберётся. – Бородатый вздохнул. – Идите за мной, - кинул он Ди. -  Только без  всяких дураков.
Они пошли по тропинке, впереди бородатый, за ним Ди, последним трусил Вальдемар. Шли долго по уже знакомым Ди местам. Молчали.
- Вы очень любите собак? – спросил Ди. Бородатый не ответил. – А я их терпеть не могу.
- Что плохого они вам сделали?
- Ничего, - сказал, подумав, Ди. – Дворняги ещё куда ни шло, а остальные... Это всё, как что-то коллекционировать. Это хобби. Это даже автомобили...
- У собак есть одно существенное преимущество, - перебил бородатый. – Они существа живые.
- Как это? – Ди нервно рассмеялся.
- А так.
Они свернули с тропинке на более узкую тропинку и пошли вниз. На берегу небольшой речушки стоял маленький бревенчатый домик.
- Переоденьтесь, - сказал бородатый. Он зашёл в домик, вышел и бросил Ди свёрток. Но сначала там, - он показал рукой на речку, - смойте с себя всю вонь. Вальдемар, проводи его, - сказал он Вальдемару. – Своё хламьё оставьте на берегу. Потом я сожгу.
Ди долго мылся в речке. Вальдемар сидел на берегу и не сводил с него глаз. После купания Ди зашёл в домик.
В домике было чисто и уютно. По средине комнаты был накрыт стол: Картошка, сало, лук, огурчики, куски мяса, чёрный хлеб, большая бутылка.
- Прошу. – Бородатый указал Ди на табуретку. Ди сел за стол. Бородатый сел с другой стороны. – Предковзоф, - он протянул Ди руку. – С большой буквы и вместе.
- Диоген, - нерешительно сказал Ди и пожал протянутую руку.
- О-о! То-то я думаю. – Предковзоф задержал вой взгляд на Ди и вдруг спросил: - Вы имеете представление о гуманизме?
- Как и все. – Ди пожал плечами. – Гуманизм он и есть гуманизм.
- Высшая идея гуманизма, как писал один классик, это сближение всех животных существ. Согласны?
- Пожалуй...  – Ди неопределённо пожал плечами. – Наверно... Не уверен. Бывает гуманней убить, чем оставить в живых.
- Не дёргайте плечами, - сказал Предковзоф. – Мы должны любить друг друга. – Он разлил по стаканам жидкость в бутылке. – И собаки в этом движении за идеи гуманизма намного опередили вас, людей. Они уже давно вас любят. И если бы вы...
- Я еле отмылся от этой их любви. – Ди улыбнулся.
- И вы вините в этом собак? Нет! – Предковзоф поднял свой стакан. – Это говорит всего лишь о вашем несовершенстве. Вашем! Собаки делают глупости каждая по своей глупости, а вы от чужой и ещё от своего ума. Ну! – Он предложил чокнуться. – Слегка разбавленный первач. Класс высший.
Они чокнулись и выпили. Выпив, Ди сморщил лицо гармошкой, нашёл огурчик, поднёс его ко рту и задумался.
- Ведь ум надо тренировать, воспитывать, - сказал Предковзоф, закусив.
- Я не разделяю вашей точки зрения на животный мир, - сказал, жуя огурец, Ди.
- А нет никакого животного мира. – Предковзоф начал есть мясо. – Всё, что двигается, это и есть мы. И собаки занимают в этом мире особое положение.
- Фантасты, кажется, ещё лет много так назад уже обсосали этот вопрос с собаками со всех сторон. – Ди набросился на мясо. Ужасно хотелось есть.
- За собак по полному. – Предковзоф налил почти по полному стакану. – За собак!
- За собак!
Они выпили. Ди жадно ел всё. Он чувствовал, как насыщается его изголодавшийся за последние дни желудок.
- Я очень рад был с вами познакомиться, - сказал он уже пьянеющим голосом.
- Закусывай хорошо, - сказал Предковзоф.
Они выпили ещё по полстакана, и Ди уснул прямо за столом.
Проснулся он, лёжа на кровати в углу комнаты. Предковзоф сидел за столом спиной к нему. У его ног лежал Вальдемар, который, увидев, что Ди открыл глаза, зарычал.
- Лежать, - приказал Предковзоф. Не оборачиваясь, он сказал Ди: - Садись пить чай.
Ди протёрт глаза и сел за стол. На столе дымился чайничек, стояли тарелки с мёдом и с пышками. Ди налил себе чай и отломал полпышки.
- Я вот решил пышек нажарить. На сале. Наши предки так делали.  – Предковзоф сделал глоточек чая и погладил Вальдемара. – Что думаете делать? – спросил он. Ди неопределенно пожал плечами. – Совсем ничего? – Он посмотрел на Ди. – Здесь оставаться небезопасно.
- Я понимаю.
- Как ты вообще-то сюда попал?
- Да какой-то мужичок в шляпе...
- Харон хренов. – Предковзоф усмехнулся. – Понятно. А что, кого-то прикончили? Или вас? Сюда так просто не попадают. А отсюда вообще не выбраться. – Он задумался.
- Я вообще то работаю на амазонок,- сказал Ди. Что за чушь ты несёшь, - нервно отреагировал на его слова кто-то внутри, и Ди вдруг испугался своих слов. – Так получилось. Временно, конечно.
- На баб что-ли? – Предковзоф брезгливо сморщил лицо.
- Да вроде так. – Ди выдавил из себя улыбку.
- Ну и закрутили вы сюжетик. – Предковзоф налил полный стакан чая. Задумался. – Они и сами не знают, что хотят. И не будем больше об этом. Все бабы одинаковые.
- Дело в том, что мне у них вообще лучше не появляться, - сказал Ди.
- Да эт понятно. – Предковзоф встал из-за стола. – Особенно после того, как вы попали сюда. Эта местность собственность одной особы. Пятьдесят километров вдоль берегов с обеих сторон и по двадцать километров вглубь. Она развела собак. Одних для души, других на стол гурманам, третьих для науки. К мужикам у неё отношение нехорошее. Говорят, что лет тридцать она была охранником одного очень крутого олигарха, влюбилась в него и, не получив взаимности, грохнула его, прихватила при этом хорошенькую сумму, а через несколько лет узнала, что грохнула то она двойника олигарха. Злость и свирепость охватили её. Ох, и не любит же она сейчас мужиков. По договору с ней вас ещё Харон должен был отстрелить, но …
- Я попал сюда случайно, - сказал Ди. – Каннибалисты, или как их там, привезли меня сюда и выбросили.
- Ах, вот  оно что. – Предковзаф задумался. – Можно вашу ручку?- Ди протянул свою руку, Предковзоф взял её за мизинец, подвёл Ди в угол комнаты и прижал мизинец Ди к чёрной пластинке. - Попейте ещё чайку. – Он отпустил руку Ди, посмотрел на чёрную пластинку и спросил: - А где второй мизинец.
- Они съели, - ответил Ди. Он сел за стол, налил в стакан чай и сделал глоток.
– Та-ак. Всё понятно. – Предковзоф тоже сел за стол, налил в свой стакан чай и долго, с задумчивым видом глядя куда-то то на Ди то куда-то мимо него, пил. – Надо прогуляться. – Он резко встал из-за стола.
Они вышли из избы. Утро было туманным.
- Вы проспали почти сутки. – Предковзоф закурил. – За это время... – Он прислушался, посмотрел на небо. – Показалось. – Он перевёл взгляд на Ди и затянулся. – Жаль, что вы убили мою лучшую овчарку и ни в чём неповинную дворнягу. И вообще, сутки как минимум, уже должны кормить червей. А вы, как ни в чём ни бывало, пьёте, едите, топчите землю. Это может не сойти с рук. Лучше б вы убили с десяток людей.
Ди виновато молчал, разглядывая кончики своих ботинок.
- Запомните, - Предковзоф сделал паузу, - они вам ещё отомстят за всё. Не лично вам...
- Они это кто? – спросил Ди.
- Собаки, - ответил Предковзоф.
- А как же гуманизм? – спросил Ди.
- Гуманизм – это и есть не прощать. – Предковзоф бросил окурок в урну. – Идёмте, я вам кое-что покажу.
Они пошли лесочком. Шли молча часа два из одного лесочка в другой, пересекая между ними полянки, заросшие по грудь травой. И вышли в степь.
- Здесь надо быть очень осторожным, - сказал Предковзоф. – Они не любят табак и алкоголь. Туда! - он показал на вершину холма. – Разумные у них только вожаки, да и то, если они овчарки или... – Он вдруг остановился и прислушался. – Показалось. – Он пошёл дальше. – А где наберёшься столько овчарок. Рождаемость огромная, а еды мало. – Он остановился. В траве лежало два собачьих трупа. – От чего они мрут?
- От голода?
- Да если б. Жратвы у них хватает. Тут работает несколько спецкормушек. – Постояв, Предковзоф пошёл дальше. – Если б вы только знали, как ещё совсем недавно они уважали людей. А теперь никаких гарантий. Всё может быть. Может вернёмся? – спросил он вдруг.
- Зачем? – Ди усмехнулся. – В ваших рассуждениях много противоречий, и...
- А всё и есть противоречия. – Предковзоф пошёл дальше.
- Что верно, то верно, - сказал Ди с улыбкой на лице.
Вершина холма казалась близко, но шли уже около часа, а она не приближалась. Они прошли огромную свалку человеческих костей.
- Это  дело рук ваших собак? – ехидно спросил Ди.
-Это дело, - ответил Предковзоф. Они спустились чуть вниз, потом взяли резко вверх и оказались вдруг на вершине холма. – Всё обман, - сказал он, тяжело дыша. – Обман зрения, обман ощущений, обман...
- Сплошной обман! – улыбнулся Ди.
- Смотрите! – Предковзоф протянул Ди бинокль.
Ди посмотрел в бинокль туда, куда показывал Предковзоф. Огромное плато, усаженное собаками, раскинулось внизу. Где то я всё это уже видел,  - подумал Ди.
- Переключите на телескопический режим. – Предковзоф протянул руку и чем-то щёлкнул на бинокле.
И Ди увидел собак очень близко. Их оскалы. Как они виляют хвостами. Собаки очень разные: и типичные дворняги, и породистые. Вот плоская морда с маленькими глазками, вот почти без волосяного покрова, вот собака с перебитой ногой.
- Собаки произошли от человека, - сказал Предковзоф.
- Не знаю, не знаю, - сказал Ди.
- Человек, но только на четвереньках. – Предковзоф закурил. – Я когда-то жил здесь недалеко на том берегу, и была там одна дворняга, пожалуй, самая человечная из всех пород, умом правда не очень блистала, но... Так вот, она вдруг каким-то невероятным полумистическим образом пристрастилась к алкоголю и сигаретам. Хозяева над ней издевались и, видимо, доиздевались. И что ж? Собаки изгнали её из своего общества. Они кусали её...
- Да-а, - Ди продолжал смотреть в бинокль. Он видел, как две собаки сцепились в драке, другие вокруг них лаяли, задрав головы. Все ощетинились.
- Это великая цивилизация, - сказал Предковзоф и кивнул в сторону скопления собак.
- На чём держится их экономика? – ехидно спросил Ди.
- Человеку это не понять. – Предковзоф усмехнулся, забрал у Ди бинокль и посмотрел на собак. – Для человека это фантастика. Прежде всего на организации. И самое главное, вы не поверите, их законы действуют на все сто и для всех собак, сильная ты, слабая ты. У них есть чему поучиться. Они вырвут этот сорняк природы...
- А вы то сами кто? – спросил Ди.
- Я? – Предковзоф повесил бинокль на шею и посмотрел на Ди. – Вам никогда не хотелось почесать задней ногой за ухом? Нет? Вот, например, как собака четвёртой ногой. Лапой. А почему ногой? Может это четыре руки?
- Уж нет, - возразил Ди. – Высшее существо это то, у которого рук и ног поровну.
Предковзоф зов усмехнулся, посмотрел по сторонам и замер.
- Не двигайтесь, - прошептал он вдруг, повернувшись к Ди. – Осторожно, незаметно взгляните влево. – Он показал движением глаз, куда надо посмотреть.
Ди посмотрел влево. На небольшом холмике стояла овчарка и смотрела в их сторону.
- Ну и что? – шепнул Ди.
- А то, что нас засекли, - шёпотом ответил Предковзоф. – Точнее - вас.
По интонации Предковзофа Ди понял, что ситуация серьёзная.
- А мы ещё хорошо выпили, я покурил, - шепнул Предковзоф. – Уходим, но только без резких движений и не глядя в её сторону. – Предковзоф поднял с земли винтовку, закинул её за плечо и улыбнулся. – Хорошо то как, - сказал он громко и бодрым голосом. – Вперёд.
Они пошли в сторону лесочка. Предковзоф что-то говорил нарочно громко. Ди что-то отвечал тоже нарочно громко.
Овчарка сначала неподвижно следила за ними, потом поднялась с задних лап и, не спеша, направилась наперерез. Предковзоф заволновался. Потом он выругался, остановился и показал куда-то в сторону: ещё две овчарки бежали наперерез.
- Стоим. Бежать бесполезно. Это их служба безопасности. За себя я не опасаюсь, а вот вы... рядом с вами...
Овчарки приближались кругами.
- Как волки кружат, - отметил Ди.
- А это одно и тоже, - сказал Предковзоф.
Откуда-то появились ещё пять овчарок. Через некоторое время они кольцом окружили Ди и Предковзофа. Ди сразу обратил внимание на то, что все они смотрят только на него. Предковзоф что-то промычал в сторону одной овчарки. Та лениво повернула голову в его сторону. Предковзоф ещё что-то промычал. Ди видел, как те две овчарки, в чью сторону  мычал Предковзоф, переглянувшись, насторожились. Другие овчарки зарычали и начали потихоньку приближаться к Ди.
- У нас есть несколько минут, - сказал Предковзоф. – Они очень гуманны, они всегда дают несколько минут, чтоб человек, если он верующий, успел помолиться, если не верующий, вспомнить лучшие минуты своей жизни и проститься с этим миром.
- И что потом? – с ужасом прошептал Ди.
- Потом они перегрызут тебе глотку и с чувством справедливо выполненного долга побегут по степи догонять своих. А вы останетесь здесь гнить.
- И всего то.
Предковзоф вдруг что-то пролаял. Две овчарки, с которыми он вёл переговоры, посмотрели на него, и Ди показалось, что они просили, чтоб Предковзоф повторил ещё раз то, что пролаял. Предковзоф что-то промычал и пролаял. Овчарки ещё приблизились к Ди. Они уже готовились к прыжку. Отчаянье охватило Ди. Какого хрена ты стоишь!? - крикнул вдруг кто-то внутри него, - убей вожака, как в том старом добром анекдоте. – И кто-то внутри ехидно рассмеялся.
Тем временем Предковзоф подошёл к двум овчаркам поближе, стал на четвереньки и отчаянно что-то прогавкал по слогам. Две овчарки переглянулись, остальные овчарки замерли и повернули свои головы в сторону этих двух овчарок. Эта молчаливая сцена длилась бесконечно долго, как показалась Ди. Потом все овчарки перевели свои взгляды на Ди, и молчаливая сцена продолжилась.
- Гаввввуэй! – произнесла вдруг одна из двух овчарок, и все остальные, опустив свои хвосты и виновато повизгивая, медленно начали удаляться. Взгляды Ди и этой овчарки встретились. Овчарка что-то гавкнула Ди в лицо. Ди вдруг почувствовал, что между ними протянулась какая-то нить понимания, ещё чуть-чуть и...
- Я тебя понимаю, - сказал Ди, не отводя от неё своего взгляда. – Ты понимаешь?
Овчарка взвизгнула и, размахивая хвостом, помчалась за своими. Ди поражённый всем этим ещё долго смотрел им вслед, пока не почувствовал, что Предковзоф тащит его за руку.
- С ними ещё можно договориться, - сказал он. – Не то, что с вашими лягавыми. Ох, и сволочной народец!
- Вы кто? – спросил вдруг Ди.
- Я? – Предковзоф сел на траву. – Я у них главный. Они весь смысл моей жизни. Они спасут цивилизацию.
- Собачья цивилизация, - усмехнулся Ди. – Законы для всех! Если по их закону, они должны были перегрызть мне глотку, и почему ж они этого не сделали?
- Вы знаете, что я им прогавкал?
- Ну-ка ну-ка!
- Я сказал им, что вы Ди-о-ген.
После этих слов наступила долгая пауза в их диалоге.
- Вот и рыжий чёрт, - нарушил молчание Предковзоф, вставая. – Или бог.
Ди увидел рыжую собаку, с которой он уже общался. Она сидела в траве метрах в двадцати от них. Предковзоф подошёл к рыжей собаке, они пообщались с минуту, и рыжая собака исчезла в высокой траве.
- Я не договорил про Диогена, - сказал Предковзоф, вернувшись. – Здесь одно условие: вы сегодня же покинете этот мир.
- Я бы рад, но как?
- Как сюда, так и обратно. Харон обычно не связывается с такими, как вы... и что ему сбрело? Деньги? Они ему сто лет не нужны. Слава? Куда ещё больше! Что?
- Вдохновение! Случай! - сказал Ди.
- Пожалуй.
- А что эта рыжая собака... – Ди посмотрел куда-то вдаль.
- Это Баринов Игорь, - заговорил Прековзоф. – Ему сорок лет. В десять он был вундеркиндом, и на финале умников в Массачусетсе был явным фаворитом, но, увы, влюбился в умницу из Ирана ... Вы, мог быть, знаете, что такое влюбиться в десять лет. Он весь финал только и смотрел на неё. Проиграл, конечно, всё. А главный приз был несколько миллионов их денег. За это разгневанные  его родители, как потом показало следствие, отвезли его на огромную уже заброшенную и закрытую свалку всяких отходов где-то за Уралом и выбросили. Живи, как собака, - сказал его отец. И он стал собакой. Захотел и стал. И никакие гормоны и никакие гены и прочее не сделают человека ни пауком, ни мухой, ни собакой. Только сила духа может сделать человека тем, кем он хочет. Собакой. Учёным. Он возненавидел людей и очень сильно захотел стать собакой. – Предковзоф замолчал, закурил и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. – И мне кажется, - нарушил он минутное молчание, - что он в сердце своём носит только одну мечту - найти отца и перегрызть ему глотку.
- То есть, что-то человеческое в нём всё-таки осталось? - усмехнулся Ди.
- Похоже. Ох, уж эти хомы кашмарус. – Предковзоф затянулся, выпустил дым, и на лице его появилась улыбка.
- Вы о ком? – спросил Ди. – Об умнице из Ирана? О его родителях? Или…
 – А сейчас Игорь Баринов поставляет мне молоденьких не повязанных сучек, - сказал Предковзоф.
- Не понял, - удивился Ди.
- Что ж тут непонятного. – Предковзоф посмотрел на Ди. – Деликатес. Как вам вчера мяско?
- Мясо как мясо.
- Притупились ваши вкусовые ощущения. – Предковзоф вздохнул. – Вот что делает с человеком голод, он уже деликатес...
- Не может быть.
- Может. Короче. – Лицо Предковзофа в одно мгновение стало злым и враждебным. – Я ничего больше не могу для вас.  – Он показал рукой не темнеющую полоску лесочка. – Дойдёте до того лесочка, там бегают маленькие болонки. Пойдёте за той, которая на вас помочится.
- Опять какая-то мистика и бред.
- У вас, - Предковзоф посмотрел на часы, - всего три часа. Харон будет... – он не договорил, вдруг насторожился и прислушался. Прислушался и Ди. Ничего не было слышно, только шум степи, но сначала. Потом на этот шум наложилось какое-то тарахтение. Предковзоф ещё раз посмотрел на часы. – Рановато, значит чужие. – Он посмотрел в сторону лесочка. Тарахтение доносилось оттуда. Потом над деревьями появился тёмный предмет, он увеличивался, усиливалось и тарахтение.
- Это вертолёт, - сказал Ди.
- Вертолёт. – Предковзоф снял с плеча винтовку, бросил на траву и сел. – Садись. Это она. Инга. Хозяйка. Но,  - он виновато посмотрел на Ди, - это не я. Я ничего ей не сообщал. Похоже, что Харон донёс.
- А мой приложенный мизинец?
- То я для себя. Чтоб не ошибиться в вас.
Ди сел. Через некоторое время вертолёт завис над ними, потом совершил посадку метрах в ста от них. Из кабины вылез человек и направился в их сторону.
- Красиво идёт, - сказал Ди.
- Это женщина, - сказал Предковзоф.
- Ну, нагулялись? – спросил человек, подойдя к Ди. Это была Мачеха. – Привет, Мутанище, - сказала она в сторону Предковзофа.
- Привет, - буркнул тот не глядя.
- И занесло ж вас в этот экологический оазис. – Мачеха положила руку на плечо Ди. – Мутанище, мы заберём его.
- Инга знает, что вы здесь? – спросил Предковзоф.
- Конечно. – Мачеха подтолкнула Ди к вертолёту. – За всё уплачено.
- Только поторопитесь, - сказал Предковзоф. – Они очень не любят вас. Слышите? – Он поднял руку. Все прислушались. Пространство было наполнено собачьим лаем. – Через несколько минут они будут здесь, и тогда я не знаю что...


10.

Вертолёт взлетел и стремительно помчался на низкой высоте. Внизу мелькали лесочки, степь. Мачеха сидела рядом с Ди.
- Чем это от вас так несёт? – спросила Мачеха.
- Дерьмом, - ответил Ди. – Самым обычным человеческим дерьмом. И ещё... – Ди посмотрел в иллюминатор. – Я больше не могу. Физически не могу. – Он жалобно посмотрел на Мачеху. – Помогите мне вернуться в Афины.
- Ещё заплачьте, - сказала Мачеха. - Они не могут! А мы можем? – Она улыбнулась и вдруг нежно заговорила. – Ну, потерпите ещё немного. Теперь то вы понимаете, насколько сложна наша борьба? Как всё сложно. У многих партий цели те же, но какие уродливые и ужасные формы. Молчальники, зелёные, синие... Вы хоть что-нибудь вынесли из того, что пережили?
- У тебя синяки под глазами, - сказал вдруг Ди и попытался прикоснуться рукой к  лицу Мачехи. Мачеха отстранилась.
- Приходится подолгу иногда не спать. – Она посмотрела на Ди, как-то грустно улыбнулась и отвернулась к иллюминатору.
- Недосып здесь не причём, - сказал Ди. – Ты плакала?
Мачеха не ответила. Она долго смотрела в иллюминатор, потом, резко повернувшись к Ди, бодро спросила:
- Так как вам все эти партии?
- Кто их финансирует? Откуда столько денег? – спросил в ответ Ди.
- И денег много! – Мачеха явно оживилась. – Но многие за так. За идею! Многим приятно, что их покупают. Многие от бесконечной скуки. По разному!
- Да что ты говоришь?! – Ди рассмеялся.
- Но не это самое главное. – Мачеха посмотрела в иллюминатор. – Все их цели это только ширма, а на самом деле... – Она замолчала, продолжая смотреть в иллюминатор. – Почему не спрашиваете, что на самом деле? – спросила она после долгой паузы.
- Как вы меня нашли? – спросил Ди.
- Ах, ну как же! – Мачеха рассмеялась. - Со спутника. По датчику. Только по датчику.
- По какому ещё датчику?
- Наши люди отслеживали каждый ваш шаг. Мы вам подмешали в еду порошок, попав в желудок, он взаимодействует с желудочным соком, обволакивает все ваши внутренности некоей плазмой и становится виден из космоса. И всё. Никаких там жучков. И никакого вреда здоровью. Вспомните: пятый курс, корпоративная вечеринка в одном очень мединституте, и один молодой гений говорит, почему, мол, не разлить внутри человека жидкость, чтоб его было видно из космоса. Он не знал ещё, кто сидел с ним рядом. А на кого вы тогда учились?
- Они отслеживали каждый шаг, а меня чуть не съели. – Ди усмехнулся.
- Это верно, - сказала Мачеха. – Но мы не могли вмешаться. Мы полностью полагаемся на сталкера… на гида, то есть. Если б вас съели, это было б катастрофой.
- Катастрофой? – Ди посмотрел в иллюминатор. – Какая ж это катастрофа, одним гением стало б меньше. Да-а, - Ди откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, - на кого я только тогда ни учился. Меня интересовала всё. – Он тяжело вздохнул. – Теперь, увы. Вы знаете, где я только ни побывал за эти дни! Все эти мучения…
- Знаем. Увы. - Мачеха задумалась. – И как вы попали к Инге?! Почему именно к ней!? Вот уж действительно судьба! – Она шлёпнула себя по колену и посмотрела в иллюминатор. -  Всё это реалии нашего ужасно прекрасного мира. Но мы заменим слово «ужасно» на «самого». И вы должны нам ещё чуть-чуть помочь.
- Я аналитик, - простонал Ди. – Я должен сидеть в кабинете, пить коньяк, кофе или чай, выслушивать все ваши бреды и генерировать идеи. А я что? Я не Пржевальский и не Миклуха-Маклай. Я не бомж и не Максим Горький. Я не китаец! Я…
- Не смешите меня! – Мачеха расхохоталась. – Мы знаем, что все ваши идеи рождались в пьянках с самыми разными, в бесконечных половых сношениях с кем поподя. Свалки, сборища бомжей, притоны... Наградил же вас господь здоровищем!
- Вы упустили главное, что были ещё и научные конгрессы, - выкрикнул Ди и продолжил тише: - Семинары, эксперименты, корпоративные вечеринки  высших кругов...
- Да! Да! – Мачеха ткнула в него пальцем. – И не без того.
- Так это всё было до двадцати пяти, и потом... – Ди задумался. - А сейчас? А сегодня? Меня чуть не съели, я плавал в дерьме, потом эти собаки... Инга эта ещё зачем-то появилась.
- Кстати о псах. – Мачеха посмотрела в иллюминатор. - Вам знаком некто Иван Петрович Ссаальский?
- Иван Петрович нет. – Ди задумался. – А вот Ссальский некто посещал мой один спецкурсик... э-э...
- Роль свалок в становлении человечества, -  подсказала Мачеха.
- Да, возможно. Давно это было. Но это был очень умный человек.
- Ещё бы. Сейчас после реформы имён и фамилий он проходит как Ум Умеевич Чёкнутый. Он собрал всех бомжей Этой Страны, а это около полумиллиона, сумел оформить им прописку в одном Воронеже, а это почти от Волги до Курска, открыл множество кафешек специально для них и кормит их...
- ... собачатиной? - крикнул Ди.
- Именно. – Мачеха восхищенно посмотрела на Ди. – Успех колоссальный. Сытые, обутые бомжы ничего не делают только ходят и ходят. Милостыни, бутылки, металл, макулатура и прочий мусор и все новости снизу. И стопроцентная явка на выборы. Это огромная политическая сила! Люди Чёкнутого вот уже пять выборов подряд выигрывают. Каково?
- Кошмар. Но то, что вы перечислили, это огромная санитарная работа, - сказал Ди. – А вы говорите «только ходят и ходят».  Может и вам, - Ди задумался, - женщинам надо было начинать с чего-нибудь подобного.
- Вы так считаете? – Мачеха задумалась.  – Так вот, а лучшие сучки из этих собак идут в некоторые самые престижные восточные кабаки Москвы. Деньжищи и ещё какие! Каково?
- Очень кошмарно. – Ди улыбнулся.
- Ну, наконец-то вы улыбнулись. – Мачеха вдруг дёрнулась, прислушалась, вид её несколько мгновений был растерянным, но она вдруг чему-то обрадовалась, достала из сумочки телефон и приложила к уху. – Ну!.. Чеснока побольше!.. Так. Нет! Я ж просила мелко порубить, а не через мясорубку. Да к чёрту комбайн... Пальчиками!..Так. Так. А вот это интересно. Запиши мне рецептик... Ну, хорошо. Мы подлетаем. Да, всё хорошо. – Она положила телефон в сумочку и некоторое время о чём-то думала с улыбкой на лице. – Сейчас мы приземлимся, и вы отдохнёте. Ну, конечно, отмоетесь и… вам несколько повезло, у нас сегодня один очень важный ужин. Так совпало. После которого... Да, да, я понимаю, вам бы коротенький отпуск после того, что пережили за эти дни. Но…
- Нет. Спасибо. - Ди ухмыльнулся и помахал Мачехе рукой. - Я только что уже побывал в одном творческом отпуске. Теперь давайте быстро, что вам от меня надо, и я ... и мы, как в море корабли. 
- А может вы осмыслите всё, что пережили, и сотворите доклад  минут так, - Мачеха задумалась, - на двадцать. Я уже немного опережаю события, а потом вы отправитесь в Москву. А? Не слышу слов благодарности.
- Мне хоть что, хоть куда, лишь бы оттуда был самолёт до Афин.
- А сейчас в Афины можно улететь только из Москвы. Самолётов полно, но в Афины только из Москвы. Ещё одна ма-а-аленькая услуга, и вы...
- Ещё одна маленькая! – Ди усмехнулся, глядя на обрубок мизинца. – Я ничего не делал, только как идиот... – Он не договорил, посмотрел в иллюминатор. Вертолёт снижался. Вот и земля. На бетонной площадке стояли женщины, их волосы и чёрные юбки развивались ветром от винта вертолёта. С реальностью надо дружить, - подумал он, снова переводя свой взгляд на обрубок пальца.
- Да, - Мачеха тоже посмотрела на обрубок пальца и улыбнулась, - теперь вы не сможете своим мизинцем указывать нам, куда...
- Главное теперь, наверное, откуда, - сказал Ди и ткнул большим пальцем за спину.
- Те, у кого вы побывали в гостях, зелёные каннибалисты. Пожалуй, самые свирепые. Они выступают за сохранение флоры и фауны любыми средствами. Не едят ничего живого. Курицу только после того, как она сдохла. Овощи, фрукты! Некоторые из них пошли ещё дальше, они не едят вообще ни овощей ни фруктов. Вам не повезло, именно к ним вы и попали. К самым свирепым зелёным – каннибалистам. Людей они поедают с огромным удовольствием и презрением.
- Палец мой съели.
- Мы скорбим по вашему пальцу.
- Полёт закончен. Спасибо, что выжили! – крикнул пилот.
- А Инга эта, - Мачеха встала, - она нам всё портит, но у неё есть сила. Знаете, сколько она заломила за вас?
- Догадываюсь. – Ди тоже встал.
Они вышли из вертолёта. Оглянувшись, Ди случайно увидел на борту вертолёта буквы ВВЖС.
-«Ж» понятно, - Ди улыбнулся, - а вот ВВС... – Он почесал затылок.
- Военно-вертолётные женские силы, - ответила Мачеха. – Всё то вам расскажи.
- Военные?! – Ди улыбнулся по шире. – Вы же боретесь за мир, вы же против войн.
- Хочешь мира, готовься к войне – это единственное, что ещё в силе из изречений древних. – Сказав, Мачеха взяла Ди под руку и повела от вертолёта.
Они прошли в двухэтажный коттедж. Старушка во всём чёрном отвела Ди на второй этаж.
- Располагайтесь. Вот ванная, - она подтолкнула Ди в ванную. Это была комната с огромной ванной и вся в зеркалах. – Вот эта пена поможет в вашем случае. – Она показала на чёрную бутылочку. – Наберёте полную ванну, выльете в неё всю бутылочку и с головой. С го-ло-вой! Ясно?
- Так точно! – Ди приложил ладонь к уху и улыбнулся.
- У вас такой вид, будто вы побывали на том свете. Ну и вонище. – Старушка кокетливо улыбнулась и направилась к выходу из комнаты. – Своё шмотьё сложите вот в этот бачок. Коньяк в баре, закуска в холодильнике. – Она задержалась у двери. – Ну, поживей, я жду.
- Что поживей?
- Шмотки в бачок, и я всё сразу в костёр.
- Подождите за дверью.
- Уж нет. Поживее.
Ди отвернулся и начал раздеваться. В зеркало он видел, как старушка внимательно разглядывает его. Раздевшись, не оборачиваясь, он кинул одежду в её сторону.
- Вот всё.
- В бачок! – сказала старушка.
 Да чего я стесняюсь, - подумал он, а кто-то внутри подсказал: - Изнасилуй эту старуху! – Ди громко рассмеялся, взял вещи и пошёл к бачку. Старушка разглядывала его.
- Вот. – Ди открыл крышку бачка и, размахнувшись, бросил в него вещи.
Старушка подошла, посмотрела ему в глаза, потрогала, не отводя глаз, его пенис, одобрительно покачала головой, взяла бачок и пошла к двери. У двери она повернула голову в его сторону.
- Ну, немного ожили? Почувствовали себя человеком?
- Да, я… - Ди задумался, что же сказать.
- Хорошенько отдохнёте. У нас тут тихо, как в гробу.
- Сколько тебе лет? – только и успел спросить Ди. Старушка, звонко рассмеявшись, ушла. Ди посмотрел на себя в зеркало и увидел, что возбудился. Живой! Живой! – он нервно рассмеялся. Включил воду, сел в ванну и закрыл глаза.
Отмывался он очень долго. После ванны в одних трусах он устроился в комнате на полу у маленького столика, на котором уже стояли раскрытая бутылка коньяка и разнообразная закуска. Ди налил коньяк в бокал и сделал один большой глоток. Не может быть, - усмехнулся он, беря ломтик лимона. – Нет. – Он вернул лимон на место и взял длинную красную полоску рыбы.- Нет. – Он взял тоненький кусочек бэкона, посмотрел, на другие тарелки и начал есть бэкон. – Сказка. Небыль. Чушь. – Он прилёг. Лёжа, он съел ещё много рыбы, два бутерброда с икрой чёрной и красной, ломтик телятины, язык какого-то зверя, выпил два бокала коньяка, при этом повторяя только одно слово «чушь», и уснул на полу у столика.
Проснулся он, лёжа на широкой кровати. За окном было темно. Он зевнул, потянулся. Жаль, что я не у себя, - подумал он. – Всё-таки свобода это не только красивое слово. Это несбыточная мечта человечества. Деньги освобождают тебя от чьей-то зависимости, но ты начинаешь зависеть от них и ещё как, ты не только раб, но и перестаёшь быть человеком. Нищий? Может быть нищий... Ха-ха-ха! Диоген Диогенович! Твоя греческая свобода наиболее близка к идеальной свободе. Надо только как-то выбраться из Этой Страны. Как это они додумались переименовать Россию в Эту Страну? Может быть это только проект или ты что-то не то. А?  - И вдруг, перебив его размышления,  внутри прозвучало: - Тресни коньячку!- А ведь верно, - обрадовался Ди и встал.
- Вот и прекрасно! – у окна в кресле сидела женщина в открытом чёрном платье. Нога на ногу. Чёрные туфли на высоченном каблуке.
- Как вы мне надоели со своими чёрными платьями и ногами крест на крест, - простонал Ди.
- Разве свобода может надоесть? – улыбнулась женщина.
- Свобода? – Ди задумался.
- Свобода утомляет только мужчин, - сказала женщина.
- Ты знаешь, - Ди улыбнулся женщине, - все вот эти атрибуты, - он подошёл к ней, потрогал золотую цепочку на её шее, браслет на левой руке, – и тому подобное – это символы рабства, пусть даже золотого, кулончатого. Златая цепь на шее той!
- Прекрасно. – Женщина улыбнулась и встала с кресла. – Вот об этом мы и поговорим за ужином.  – Она подошла к стенному шкафу и отодвинула дверцу. – Вот футболочка с рукавами, чёрная под горло, светлый пиджачок, джинсики, макасы аля «я лучше всех».
- У меня нет документов, - сказал вдруг Ди.
- Что? – женщина бросила на него удивлённый взгляд. – И не надо. Мы хоть страна и дикая, но от цивилизации у нас есть всё. Отпечатки ваших пальцев во всех базах данных, и кто вы, и что вы, и сколько у вас на счетах... Даже банковского кода не требуется.
- Тем лучше.
- Вот и прекрасно. Одевайтесь. Нас уже ждут. Трусы тоже смените. – Женщина вышла.
Ди переоделся. Посмотрел на себя в зеркало. Ну и что ты теперь скажешь? – спросил он. Всё нормально, - ответил кто-то внутри. – Не принимай всё за чистую монету. Относись философски. Ты ж Диоген всё-таки! После того, что ты испытал за последние дни... А женщины! А что женщины? У них семь пятниц на неделю. Если не больше. Сегодня одно, завтра другое, третье.
Ди улыбнулся и подошёл к окну. За окном было уже темно. Он вышел в коридор. Женщина в чёрном платье взяла его под руку, и они пошли. Пройдя через весь коридор, они вышли на террасу. Вверху горели звёзды, где-то трещали сверчки. Тусклый синий фонарь высветил многочисленные фигуры людей на террасе: кто сидел в кресле, кто стоял на краю, облокотившись на перила, кто прохаживался. Тихий смех, тихий разговор.
 - Синяя подсветка выбрана очень удачно, - сказал Ди женщине, но её рядом уже не было. Он удивлённо посмотрел на свою согнутую руку, за которую вот только сейчас держалась женщина, посмотрел по сторонам.
- Уважаемые, прошу всех к столу! – прозвучало вдруг, и в синем полумраке высветился ажурный проём входа в зал.
В длинной комнате был накрыт стол. Бутылки, свечи и какая-то еда. Женщины рассаживали мужчин, и, когда все расселись, оказалось, что мужчины сидели между женщинами. Во главе стола сидела Мачеха. Некоторое время стояла тишина.
- Тайная вечеря! – прозвучал вдруг мужской голос слева.
- А не тринадцать ли нас? – Кто-то из мужчин хихикнул.
- Почему тринадцать? Двенадцать!
- Последние литературные раскопки показали...
- Пре-кра-ти-те! – властно произнесла Мачеха. – Да хоть двадцать! Тридцать! Это не тайная вечеря. Это не заседание парламента или конгресса, это не шабаш ведьм с ведьмаками, это несколько прозаичней, интересней и реалистичней, это всемирный женсовет. Мы пригласили на этот творческий ужин всех. Пришли, как видите, далеко не все. Это хорошо. Вы знаете, зачем мы вас собрали? После этого нашего ужина, наши секретари окончательно отредактируют вашу болтовню, с женсовет... Женсовет, прошу! – Все женщины за столом встали. Это были и молодые женщины и старухи. – Сели! - сказала Мачеха. – А женсовет подведёт итог! Ну, начали! – Она налила в стакан вина, сделала глоток. В тишине было слышно, как позванивало стекло, как лилось вино. Из закуски на столе были хлеб, сыр и какое-то мясо. Разнообразия не было, но всего было много.
- Зачем столько вина на столе? – спросил кто-то.
- Чтоб языки развязались, - ответила Мачеха.
- Тогда я первым развяжусь, - сказал всё тот же голос и крикнул: - Все беды исходят из вопроса «кому работать?»
- Что значит «кому работать»? – крикнул кто-то.
И началось:
- Вкалывать! Кому вкалывать? Никто не хочет вкалывать. Вершина этого самого хомо сапиенс – это не хотеть и даже ненавидеть вкалывать.
- А нет лёгкой работы! Любая работа – это насилие над собой. При современном уровне науки и производительности труда...
- Свою науку засуньте себе знаете куда...
- А труд?
- Труд вообще? Бред! Бред! Бред! Нужны роботы. Нужны рабы. История по кругу...
- Ходит песенка по кругу... Хи-хи-хи...
- Людей сейчас так много, что можно трудиться по часу в день, и всего будет в изобилии, никто не будет перетруждаться. Даже на самой тяжёлой работе...
- Диоген, - властным голосом Мачеха перекричала мужское многоголосие, - нам доподлинно известно, что, ведя свой безобразный образ жизни, вы очень серьёзно и гениально занимались теорией спасения человечества. Вам слово.
Наступила тишина.
Я ж тебе говорил, не принимай всё в серьёз, - сказал кто-то внутри Ди. – Это ж бабы!
- А какой судья определил мой образ жизни безобразным? – сказал Ди набитым ртом. Ои встал, налил полный стакан вина и с улыбкой, дожёвывая, посмотрел по сторонам.
- Мы так определили, – сказала Мачеха. – По существу вопроса, пожалуйста.
- Ах, вот оно что. – Ди отпил полстакана вина, кинул в рот кусочек сыра и продолжил, жуя: - Было дело по молодости. А у кого не было?! – Он ущипнул соседку слева. Та взвизгнула, за столом рассмеялись. – Да, я вывел формулу гармонически развитого человеческого общества, без войн и социальных катаклизмов.  – Ди задумался.
- И? – Мачеха пригубила стакан и замерла.
- Это было давно. – Ди сбился на бормотание.
- И правда, давно,- прозвучал женский голос справа.
- Допей стакан, налей ещё и развяжись на полную катушку, - сказала Мачеха.
- Получилось очень грустное общество. – Ди поставил стакан на стол, сел.
- И!? – Мачеха начала пить вино.
- Это общество было без женщин, - вяло сказал Ди.
- Это вы придумали только что? – спросила Мачеха.
Над столом повисла тишина.
- Да о чём мы спорим! – нарушил тишину вдруг чей-то мужской голос; мужчина за столом напротив слева встал, сел. Ди узнал в нём Протагора Протагоровича. – Какая там справедливость! Какие там спасения! Всё так меняется! Как известно, в реку не то, что дважды нельзя войти, в неё даже зайти стало невозможно...
- А если зашёл, то как выйти?
- Да! Да! Зашёл на одном берегу, а вышел, а берег уже совсем другой.
- Тихо! – крикнула Мачеха, но реплики со всех сторон только усилились. Мачеха сняла туфлю и постучала им по столу. Стало тихо. – Чрезвычайный конгресс умов человечества тем временем продолжается, - сказала она. -  Но мы разочарованы. Вот здесь сейчас мы собрали группу самых самых. Это умы современности. Мы отслеживали эти умы на протяжении последних двадцати пяти лет. Они генерировали прогрессивные потрясающие идеи, практически выполнимые. Они не просто философские умы или какие-то там интеллектуалы в чистом виде. Они выше! Их ум практичен! Это главное. Но! Па-ра-докс! Собравшись вместе, они снизошли до безобразного уровня базарных, как иногда они сами говорят, баб.
- Вот именно! – Ди вдруг расхохотался. – Я вам уже это говорил! Базарные ба-бы!
- Этого вы ещё не говорили, - сказала Мачеха. – Может подумали, но не говорили.
- Может подумал, - согласился Ди.
- А некоторые настолько увлеклись русской матершиной, что с ними просто стало невозможно разговаривать, - сказала Мачеха. – Но, не будем на них отвлекаться. Мы знаем изречение, - взгляд Мачехи пробежал вдоль стола, - что мир меняется, но не улучшается по своей сути, что ценности его «убей», «укради», «прелюбодействуй» и тому вечны и бесконечны.  Мы не можем ничего убрать, ничего добавить, не можем не согласиться, да и согласиться тоже. Уже и тогда были всякие интересные конфликты, женщины и пили в одиночку и сексуальные забастовки устраивали...
- О Греция! Где ты?! – Кто-то вздохнул.
На лице Мачехи появилась надменная улыбка, и она вдруг начала говорить на распев:
 - Хлеб, оливки и вино, как же было всё это давно. – Она вдруг оборвала свою декламацию резко произнесенной фразой: - Нам надоела ваша возня вокруг философского дивана справедливости. Справедливость только в одном, что мы существуем.
- А хорошо сказала!
- Ты посмотри, баба, а так выдала.
- Кто хочет что-то сказать? - крикнула Мачеха. – Хотите, не хотите, но говорить будут все.
- Можно я? – крикнул толстый мужчина напротив Ди и поднял руку.
- Джон Болл. Америка. – Представила Мачеха.
- Как вы знаете, - Джон Болл облизал губы, - после того, как Америка пролетела со своими законсервированными нефтью и газом. – Он посмотрел на Ди. – Для не сведующих в этом деле поясняю: сосуды оказались сообщающимися, и арабы выкачали не только всю свою нефть, но и всю нефть из-под Америки. Понятно? – Ди кивнул, что понятно. – Эта почти катастрофа для всего мира. За стол переговоров Америка не сядет. Собрав за последние двести лет лучшие умы со всего мира, Америка... – Джон Болл вдруг замолчал, посмотрел в свой пустой бокал, чему-то усмехнулся и сел.
Где-то справа кто-то поднялся и долго кашлял.
- Вот это всё, что я хотел сказать. – Он ещё раз кашлянул. - Человечество сейчас только этим и занимается.
- Это не оригинально, - зло сказала Мачеха. – Ты! – Она ткнула пальцем в сторону мужчины, сидящего рядом с ней.
- Мы собрались в Этой Стране, - заговорил мужчина. – Очень удачное название для России. Я так и не понял, это официально или нет? – он вопросительно посмотрел по сторонам. Никто ничего не ответил. – И мне не понятно, зачем этот референдум... Хотя название «Бывшая Россия» сейчас очень актуально. И интерес к Этой Стране не только потому, что она абсолютно дикая и запасов нефти в ней не мерено. И не потому, что христиане всего мира ждут второго пришествия именно в этой стране... Я всё-таки думаю, что за основу государственного строя для начала надо взять строй Америки. Может для начала пригласить поправить в Этой Стране американца...
- Это уже было в Этой Стране, - крикнул кто-то слева. Предыдущий оратор сел. – Рюрики! Романовы! Сейчас в Этой Стране сложилась любопытная ситуация, - продолжил некто слева. – Мне кажется, это стихийное проявление высшей степени демократии и гуманизма. Представляете? Тысячи, десятки тысяч партий больших и малых. Все практически легитимны!  Все участвуют в движении! Всё бурлит. Рой жужжит.
- И если всё это отдать под контроль женщин, то... – Мачеха перебила оратора. – Я правильно продолжила твою мысль?
- И так и этак. – Оратор сделал глоток из бокала, посмотрел по сторонам. Заговорил некто рядом с ним:
- Тут сказали о втором пришествии. – Новый оратор демонстративно долго наливал в свой бокал коньяк. Все молча смотрели, как он это делает. Он налил коньяк с верхом и  продолжил, глядя на бокал и стараясь не расплескать: - Нет! Конец света или страшный суд – вот что изрыгнёт Эта Страна. – От произнесенных слов коньяк пролился. – Видите, сосуд был переполнен, и только я начал говорить, содержимое пролилось. Пролилось немного, а осталось всего две трети. Вам всем это ни о чём не говорит?  – Он посмотрел по сторонам. – Физики здесь имеются? Или только болтуны и лирики? – Он улыбнулся и залпом выпил оставшийся коньяк. – Хорошшшшо! И селёдочкой с лучкомс бы!
- И женщины тоже здесь имеются, - хихикнул какой-то мужской голос.
- Женщины только то и делают, что имеются, - хихикнул ещё кто-то. – Имеются и так и этак…
- Ты имеешь женщинам что-то сказать? – обратилась Мачеха к одному хихикающему голосу. – Слушаем.
- Я имею, - начал говорить басом хихикающий голос. – Это правильно, что убрали графу национальность. Эта графа только разъединяет людей. Ох, и грамотный был тот в Библии, что научил людей разным языкам...
- Ты веришь в Библию?
- А как же не верить! Ведь мы все тогда очень давно говорили на одном языке, ну хорошо, пусть мычали на одном языке, но как счастливо, а теперь, точней потом по Библии... Нет, надо все графы убрать. Графы только разделяют.
- А неплохой каламбурчик! – крикнул кто-то.
- Каждый человек это отдельная мыслительная субстанция, - продолжил хихикающий голос.
- Совершенно верно, - сказал мужчина с бокалом вина у рта. Это был Протагор Протагорович. – В соображениях и в мнениях разных людей и даже одного и того же человека, но в разные фазы его настроения, истинными могут оказаться положения противоречащие одно другому.
- Как это? Как это? Как это? – застрочил кто-то вопросом «Как это?»
- А так, - Протагор Протагорович допил вино,  - все мнения по необходимости совершенно истинны. И если это выбросить при строительстве нового процветания, то ...
- А что было стагое пгоцветание? – крикнул картавый голос.
- Владимир Ильич! – вмешалась Мачеха. – Дайте сказать. Ведь это Протагор Протагоров.
- А-а-а, Пготагог Пготагоов. – Мужчина с картавым голосом сидел так, что Ди его не видел. – Ну, батенька, тогда я пас.
- Протагор Протагорович, у тебя всё? – Мужчина с бородой и в рясе с крестом на груди напротив Ди справа через две пары встал.
- Да я не могу, когда меня перебивают картавые голоса, - улыбнулся Протагор Протагорович..
- А надо мочь, батенька! - крикнул Владимир Ильич.
- Некоторые почему-то не называют своих имён, - сказал мужчина в рясе. – Это некорректно во всех смыслах, так как мы все собрались здесь, насколько я понял, - он посмотрел в сторону Мачехи, - не для застолья, а для...
- подстолья! – вставил Владимир Ильич. Мужчина в рясе сделал паузу и заговорил.
- Я, например, Патриарх Всея Коренской. Сразу скажу, чтоб все поняли, где они и что здесь. Все жители Этой Страны со своими графами это по сути своей романтики. Все мысли о жизни: зачем живём? А по ту сторону, - Патриарх кивнул куда-то в сторону, - главное работа и день-ги с огромной буквы. Вот уж действительно мы отдельная мыслительная субстанция. Итак, я представляю в этой субстанции наиболее существенную её часть. Повторяю для глухих, я Патриарх Всея Коренской.
- Ах, да! Нагоду всегда нужен опиум для нагода, - крикнул Владимир Ильич.
- Если народ нуждается в опиуме, почему бы и нет. – Патриарх улыбнулся.
- О-о! – не унимался Владимир Ильич. – Улыбающийся Патгиах Всея или как её там твою? Это уже интегесно.
- И не только улыбающийся. – Патриарх перекрестился.
- А что деньги? – спросил Владимир Ильич. – Не пога ли с этим дьяволом покончить? А?
- Деньги это божий дар человеку, - ответил Патриарх.
- У кого меньше, тот ближе к богу? – Владимир Ильич захихикал.
- Возможно, но это то таинство, которое не обсуждается. – Патриарх перекрестился. – Давайте перейдём к сути. Мы создали сотни тысяч духовных рабочих мест. Люди может впервые за всю историю начали ходить на работу не из-за денег...
- А за вегу! – Владимир Ильич рассмеялся. – И что же за габочие места вы создали, батенька?
- Батюшка, - поправил Патриарх, - если уж быть до конца принципиальным.
- Для кого батюшка, а для кого батенька. Да ты не обижайся, «батенька», это всего лишь пгоизводная от «батюшка». Так, и что же за габочие места?
- Прополка в ручную жизненно важных и богатых витаминами сельхоз культур, - Патриарх загнул мизинец левой руки. - Алкогольная промышленность полностью подконтрольна нам. - Он загнул безымянный палец. - Производство презервативов переместилось из Китая в нашу страну…
- Вместе с китайцами, - крикнул кто-то.
 - Они не более, чем гости, - отреагировал Патриарх. – Продолжаю: нами возобновилось производство угля, за что мы благодарим не только нашего Господа, но и наших мужественных и великих учёных. Господи! – Патриарх перекрестился, - упаси их от ереси. – Он поднял вверх вторую руку  и начал загибать пальцы: - Производство мяса на пятьдесят процентов наше, осетровые, которые так необходимы постящимся больным. Я ещё много могу чего перечислить, но не хватит пальцев ни ног, ни рук. Главное, матушка... – он повернулся к Мачехи.
- Мачеха, - улыбнулась Мачеха и грозно повторила: - Ма-че-ха!
- Да, конечно, - Патриарх на мгновение смутился, но тут же улыбнулся. – Я об идее. Вам следует этот наш опыт перенять.
- Создали кучу габов, и эту идею стоит пегенять!? – Голос Владимира Ильича рассмеялся, и с его стороны раздался какой-то шум. Кто-то встал и прошёлся вдоль стола. Владимир Ильич оказался невысоким лысым мужчиной с огромным на пол черепа  лбом.
- Сядь на место, Владимир Ильич! – приказала Мачеха.
- А зачем вы сделали тогда вашу революцию? – спросил Патриарх.
- Мы? Геволюцию? – Владимир Ильич мечтательно посмотрел куда-то вверх и сел на своё место. – Мы вдохнули в миг свежий воздух. Газве вы не заметили, как тогда посвежело в миге?
- От ранней свежести одни простуды, - сказал Патриарх. – Мир простудился...
- А как же! – воскликнул Владимир Ильич. – Надо пегеболеть! Обязательно пегеболеть.
- Переболеть надо, - сказал кто-то. – Но чтобы выздороветь, надо написать новую Библию.
- Стоп! – Поднялся мужчина в чалме. – Имам из Кавказа, - представился он. - Коль речь зашла о религии, так давайте и в этом вопросе что-то поставим, хотя бы многоточие. Для Востока это очень важно. А мы – это полмира. Так вот, уважаемая Мачеха, - слово «Мачеха» он выдавил из себя, - а как же религия? Вопрос к вам.
- К сожалению, религии только разъединяют людей. Ужесточают общество. В одной стране уже докатились до того, что за небрежно отпущенное слово в адрес бога ввели смертную казнь. Да бог так велик и могуч, чтобы никак не обижаться на это. Глуп человек, пташка, - вот его реакция на всё это. Снисходительность.
- И что вы предлагаете?
- Отделить дух от материи, - мгновенно ответила Мачеха. – Никакого дела никому не должно быть до моего духа, а мне до духа кого-то другого.
- Вы предлагаете отделить государство от религии?
- Это единство нельзя разделить, но и не смешивать. Не смешивание. Свобода. Вот вечная фраза, мечта, это то самое сладкое слово... Религия должна быть индивидуальна без мечетей, церквей, соборов и храмов. Храм внутри каждого из нас, не так ли? – с пафосом закончила Мачеха.
- Может у них это и так. - Имам из Кавказа кивнул куда-то в сторону. – Не будем об этом. Но на одном безоговорочном требовании я остановлюсь, коль вы, женщины, взялись за передел человека. О, Аллах! Мыслимо ли это?! – Он посмотрел куда-то вверх и закрыл ладонями глаза. Простояв так несколько мгновений, он потом вышел из-за стола и попросил выйти свою соседку по столу. Та вышла. – Посмотрите на этот источник вожделений, зависти, ненависти, тоски и всего на свете.
Все посмотрели на женщину, некоторые даже повставали со своих мест и вышли из-за стола. Женщина была в чёрной полупрозрачной блузке с достаточным декольте, в чёрной расклешённой мини юбке. Она была коротко подстрижена, в ушах ослепительно белый жемчуг.
- Поставьте ногу на стол, - попросил Имам из Кавказа.
Женщина поставила ногу на стол, продемонстрировав великолепную растяжку. На ней были коричневые прозрачные колготки, красные туфли на высоченном каблуке.
- Ну? – спросил Имам из Кавказа и положил руку на ногу женщины. – Я по глазам вижу, что проснулись даже импотенты. А каково нам?! О! великим людям с Востока?! Наше требование, - он посмотрел в сторону Мачехи, - нижний край юбки надо опустить, - он провёл рукой по ноге женщины, - до щиколоток, как минимум. Это раз. Верхний край верхней части одежды поднять, - он провёл рукой по телу и положил руку на грудь женщины, потом после короткой паузы он провёл рукой по шее и сказал: - До подбородка. Это два. И три, - он указательным пальцем взял женщину за подбородок и повернул к себе лицом, - головной убор должен быть таким, чтобы было видно только по полглаза. Без решения этого вопроса дальнейшее обсуждение бесполезно. Всё, я кончил.
- Он кончил! – Мачеха усмехнулась и задумалась. – Кончить это не самое главное. Зачать! Вот смысл!– Она встала со своего места и подошла к женщине. Та ещё стояла одной ногой на столе. – Это совершенство вы принимаете за совращенство? Встань! - попросила она женщину, которая сидела по другую сторону от Имама из Кавказа. Это была разукрашенная старушка в чёрном платье макси, но и у неё тоже было в ушах по жемчугу. – Поставь ногу на стол. – Старушка поставила ногу на стол. Те же прозрачные колготки, высоченные каблуки. – Вот оно совершенство. – Она улыбнулась Имаму из Кавказа. – Поставьте ногу на стол! – Тот замешкал, удивлённо посмотрел по сторонам. – А вы говорите! Кто поставит ногу на стол? – Взгляд Мачехи пробежал вдоль стола. – Вот видите. – Она села на свое место. – Садитесь, девушки. Ну что,  мы придём к компромиссу, уважаемый Имам Искандер Сулейман Аль? Так вы звучите по-новому?
- Не совсем точно, но я вам прощаю. - Имам из Кавказа отвесил Мачехе поклон. – Мы поработаем с вами только при выполнении этих трёх условий. Иначе, - он скривил лицо и окинул всех насмешливым взглядом, - зависть, ненависть, тоска и, - он вздохнул, - напрасные вожделения. – После этих слов он, подняв высоко голову, покинул помещение.
Некоторое время в зале над столом висела тишина.
- Продолжим! – решительно сказала Мачеха. – Давайте вы, - она положила руку на плечо своего соседа справа, - Фил Философич. – Это последнее достижение человеческой мысли как философской так и разной обывательской и бытовой.
- А нет мыслей обывательских и бытовых, - заговорил Фил Философич. – Все мысли, даже лепет ребёнка и бред пьянчуги представляют определённую философскую ценность. Кант Кантович не даст мне соврать. Кстати, в слове «Философич» ударение на последнем слоге, - он улыбнулся Мачехе и продолжил. - Итак, некоторые предварительные выводы: раньше в Этой Стране очень много было связано с водкой. Теперь с водкой связано только прошлое? Потому что бороться оказалось бесполезно? Водка теперь это как пирамиды в Египте? Это как Париж во Франции. Это как красные кровяные тельца в крови. Это и история, и культура и и и! Итак, - он достал из кармана листок бумажки посмотрел на него, – бороться с водкой бесполезно, это я сказал... Так-так, что там ещё...
- А никто уже много лет и не борется.
- Да! Национальностей нет. Есть только мужчины и женщины. Три отличительных выступающих и не выступающих признака никуда не денешь. Так? И только один основной закон: единство противоположных полов. Вспомните теорию равнобедренных женских треугольников.
- И борьба, конечно! – крикнул кто-то. -  От этого закона никуда. Он главная движущая сила.
- Война?
- Ни в коем случае. Борьба... в постели, например.
- А почему бы и нет. И на кухне ещё. Рецептики там разные.
- Куда поставить кастрюлю! Соль!
- А я не против. Везде и во всём. Нормально!
- А можна мне сказать чуток? – Перекричав всех, в дальнем конце стола слева поднялся низенький мужичок. – Кто я? Что я? Суть эта не столь важна. Чёрти что получается. Новый свет полагает, что всё станет лучше. На Востоке думают, что всё станет хуже. Ошибаются все. Человечество никогда не станет ни лучше ни хуже, оно останется таким как есть, так как состоит из людей. Или стоит на людях? – Он задумался. - А люди смертны! И чем ближе они к смерти, тем они становятся хуже. Отдельные люди, а не человек вообще. «Что это?» – спрашивают они. – «Ах, если бы вон то». – Но проходит «вон то» незаметно, и тогда они заявляют: «Нет, если бы вот это!» И «вот это» проходит и и и, как тут уже сказали. Бесконечный процесс. Возня какая-то. Тоска, девушки. Всё течёт? Всё меняется? Нет! Всё течёт, но не всё меняется! – Оратор сел.
- Я скажу всего лишь пару слов. – Поднявшийся мужчина контрастировал с предыдущим оратором:  длинный, худой, сгорбленный.- Мы должны сначала договориться, на каком языке нам общаться. Я и мои коллеги считаем, что языком будущего должно быть молчание. Язык молчания. Молчание и жесты!
- Мир глухонемых! – крикнул кто-то.
- А как же литература?
- Да, конечно, - сгорбленный мужчина посмотрел по сторонам, кого-то выискивая, - литература должна скончаться. Только пантомима!
- Цирк! – крикнул кто-то. – А как ты вообще относишься к интеллектуальному бреду?
- Интеллектуалы – это анахронизм, - вмешался в разговор мужчина с огромной головой и с бесконечно узким лбом. – Не смотрите так на меня, - он постучал кулаком по лбу, - у меня рекорд Гиннеса, уже этого лба в мире нет. Так вот, об интеллектуалах. Сейчас  в ходу, в моде, если хотите, приматы. Наконец-то общество пришло к своему устойчивому естественному состоянию. Ну, если ещё не пришло, то осталось всего лишь несколько метров. Я прошу вас всех, не надо ни о чём думать. Сильные мира сего знают, что делают. Поверьте, дорогие, лишь в примитиве толк. Игры, женщины, вкусная разнообразная еда! А кто сказал, что это примитив? Вопрос только в том, как вы, уважаемыя Мачеха, на всё это смотрите. – Мужчина с огромной головой цикнул зубом и сел.
- Дорогие девушки и старушки, - сказал человек  в маске с абсолютно седой головой. – Не будем крутиться вокруг да около. Мечта любой бабы, коими и являются присутствующие здесь женщины, иметь своего мужика, чтобы он сидел дома, как пёс на цепи. Чтож, это мы обещаем. – После этих слов наступила долгая пауза, все начали пристально рассматривать человека в маске. Потом кто-то робко хохотнул, потом начали смеяться все. – Тихо! Пообещать то мы сможем? – громко со свистом шепнул человек в маске. – В этом многонациональном государстве, коим является весь наш земной шарик, мужчина будет свободным рабом. Несколько парадоксально, но, как известно, на парадоксах и держится истина. Парадоксы – двигатель всего. Вы учли это, Мачеха?
После этого вопроса над столом повисла очередная тишина, только стук вилок и ножей и позвякивание бокалов. Все начали вдруг активно есть.
- Я совершенно не вписываюсь в вашу яйцеголовую компанию. – Мужчина средних лет с бокалом в руке встал. – Я представляю что-то вроде Интерпола. Но гораздо шире и конкретней. Я Инкогнито!
- Как это?
- А так. – Мужчина обошёл стол и подошёл к Ди. – У меня всего один очень важный вопрос вот к этому милому человечку.
- Мы здесь не счёты сводить или решать ваши интер... какой там пол? Интер? – Мачеха улыбнулась. Над столами прошелестел смешок.
- Один маленький вопросик: где ты, тогда ещё ты был вы, был ровнёшенько тридцать лет назад с нуля до пяти часов утра? – Инкогнито плеснул из бокала на макушку Ди.
Ди не шелохнулся. Вино стекло на шею, тоненькая струйка побежала по спине. Ему ужасно захотелось посмотреть на Инкогнито Он вдруг вздрогнул, поймав на себе пристальный взгляд Мачехи. Бежать! – скомандовал кто-то внутри. Надоело бегать, - огрызнулся Ди, ужасно захотелось посмотреть на того, кто стоял над ним. – Я не бегун.
- Это больше деликатный вопрос, чем важный, или, как вы сказали «один маленький вопросик». – Мачеха подошла к Инкогнито, приобняла его за плечи и отвела от Ди. - Я вижу, что некоторые сильные пола сего подустали. Музыкальная пауза. Моцарт! Сороковая симфония!
В зале появился мужчина в чёрном концертном фраке. Отвесив в пространство поклон, он сел за рояль у окна, положил руки на клавиши, задрал подбородок и начал играть Аппассионату.
Не может быть, - подумал Ди. Он встал, подошёл к музыканту, стал за его спиной. Музыкант играл. Ди наклонился и заглянул музыканту в лицо. Не может быть. – Ди покачал головой.
- Коля, ты? – шепнул он музыканту. Музыкант никак не отреагировал на его слова, он продолжал играть, закрыв глаза и с блаженством на лице. – Ты меня не узнаёшь? – спросил Ди.
Музыкант, продолжая играть, медленно повернул голову и посмотрел на Ди одним глазом. Их взгляды встретились. С этого момента пошла Сороковая симфония Моцарта.
- Уходи отсюда, - как-то тихо в такт музыке вдруг шепнул музыкант и, закрыв глаз, вернулся к Бетховену. Крик бородатого мужчины с крупной головой заглушил музыку. Музыкант перестал играть, пожал плечами и ушёл.
- Я повторю. – Бородатый мужчина с крупной головой в чёрном фраке древнего покроя показал куда-то вилкой. – Цитирую: культура, если она развивается стихийно, оставляет после себя пустыню.
- Стало быть, вы отрицаете элемент стихийности в развитии культуры?
- Стало быть, я отрицаю элемент стихийности в развитии культуры. И не важно, какая она, западная, восточная...
- Водосточная! – крикнул кто-то.
- Или даже водосточная, - согласился бородатый мужчина с крупной головой.
- А я вот что хочу сказать. – Маленький бочкообразный мужчина с кинокамерой в руке подошёл к бородатому мужчине с крупной головой.  – Под Маркса тянешь? – спросил он и тут же широко улыбнулся в сторону Мачехи. – Ну, допустим, что мировая, а не только европейская, культура испытывает очередной тысяча первый кризис. В чём причина?
- Да не испытывает она никакого кризиса! – крикнул  вдруг кто-то слева. – Она всегда в кризисе. Кризис это её вечный двигатель!
- Всё дело в усталости культуры. – Маленький бочкообразный мужчина улыбнулся в сторону реплики. – Просто устала. Вот уже скоро двести лет усталости.
- Как сто лет одиночества! – крикнул кто-то.
- Почти. – Бочкообразный мужчина сел. Раздались аплодисменты.
- Простите, но! – Невысокий мужчина с острой чёрной бородкой и в очках прошёлся вдоль стола. – Шлома Авинери. – Он улыбнулся куда-то, подошёл к Мачехе. – Много говорим. Очень много. Это и хорошо и плохо. Вы же понимаете, что, не выслушав еврея, с места ничего не сдвинуть.
- Вы хотите сказать «не выслушав еврея с места», - крикнул кто-то, - или «с места ничего не сдвинется»?
- Я хочу сказать « с места», - ответил Шлома.
- Шлома, когда прекратят говорить о евреях? – крикнул кто-то.
- Ни-ког-да! – ответил мгновенно Шлома. – Ни о евреях, ни о тёщах никогда. Это две великие вещи. Это два великих предмета. Это два великих народа. Один рожает, другой учит.
- Что вы хотите сказать? – спросила Мачеха.
- А я уже всё сказал. – Шлома удивлённо пожал плечами. – Повторяю: много говорим. Очень много. Это и хорошо и плохо. – Он отошёл от Мачехи и сел на своё место.
- Тут среди нас сидит один человек, - сказала Мачеха и посмотрела куда-то вдоль стола в его конец. – Кто вы? Что вы? Всё молчите и молчите. А ведь мы на вас даже очень сначала понадеялись.
- Увы, для вас я философ, - долетело с конца стола. – Я здесь только из любопытства. Я зритель. Для меня, что жизнь, что смерть – это одно и то же. Вторичного нет. Всё первично.
- Гегельянишко, - шёпотом произнесла Мачеха и продолжила громко: - Первичны только чувства, а всё остальное потом! – Последние слова уже были произнесены с криком.
- Потом так потом... – Гегельянишко пожал плечами и сел.
- Эй, вы все! – крикнул мужчина с короной на голове. – Это хорошо, что мы, как тут сказала одна дама, лучшие умы мира, говорим на русском языке. И не важно, что ещё столько же, но не умеющих говорить по-русски, осталась не удел. Это их проблемы. А я хочу сказать слово «Монархия»! Мо-нар-хи-я! Эта Страна хочет монархии. Я видел здесь тучи монархистов. Это единственный путь к спасению цивилизации. Монархии во всех странах. Династические браки исключены. Это другое дело, что монархи раскололись, что одни хотят, чтобы монарх сидел в Питере, другие в Москве. А почему б не на Урале? Или в геометрическом центре Этой Бывшей России?!
- И что, Москва будет подчиняться этому геометрическому центру?
- А как же!
- Я знаю только один геометрический центр, тот из которого мы все появились.
- Тагищи! Монагхия уже была. Геволюция после тоже была. Так называемая демогатия тоже. И что?
- Ты предлагаешь анархию?
- А интересная мысль.
- А вот я адвокат, - крикнул кто-то. – Я за этим сюда приехал. Защитить Россию от так называемой Этой Страны. Или, что не менее страшно, от Бывшей России. Такое название убрать! Эта Страна! Та Страна! Этот язык! Тот язык!
- А можно мне тоже? – крикнул ещё кто-то, и за спиной Ди что-то прошуршало. Ди оглянулся и увидел очень худого мужчину с синяком под глазом и в пиджаке с оторванным одним рукавом. –Я Хэппи Энд, - представился он.
- Энд! – зло сказала Мачеха. – Сядь и сиди. А я, - она встала из-за стола и прошлась, - подведу некоторые предварительные итоги. Это всего лишь прелюдия, если я правильно поняла некоторых. Молодёжь! Течения! Опять в моде коммунизм, точнее его новая модификация - сюркапитализм, то есть, гремучая смесь всего на свете. Современный строй трещит везде и предостерегает человечество. Грядёт ньюимпериализм? Или ещё там что-то. Глобализм? Конфедератизм?..
- Пидератизм! – крикнул кто-то.
- Идиотизм!
- А может всё-таки сепаратизм?!
- Гря-дёт! - Мачеха усмехнулась во все стороны. - Хотите вы этого, не хотите, нравится вам это или не нравится, согласны вы с этим или не согласны...
- Да кончай же ты скорее, - крикнул кто-то, и все рассмеялись.
- Кончаю. – Мачеха подошла к Ди и положила на его голову свои ладони. – На самом то деле, как думают некоторые умные люди, - она погладила голову Ди, - грядёт фе-ми-низм!
- Да-а-а… - Ди смущённо улыбнулся, часто заморгал глазами, удивлённо пожал плечами и вдруг крикнул: - Конечно, грядёт феминизм!
Звонкое женское «Ура-а-а!» сотрясло зал.
- Итак, базар закончен! – крикнула Мачеха. – Пейте и гуляйте, а мы начнём работать. И, как сейчас у нас принято, - она сделала паузу и прокричала вместе со звонким женским хором, - лишь бы сиськи не подкачали!
За столом поднялся шум. Кто говорил, что говорил - разобрать было невозможно.
Под этот шум Ди, стараясь быть не замеченным, покинул зал по теневой его стороне и вернулся к себе в комнату. Сразу следом за ним зашла Мачеха.
- Зачем вы меня преследуете? – спросил Ди. Он налил в бокал коньяк и сел на диван. – Я близок к истерике. Я хочу побыть один. Хочу напиться в одиночку. Имею на это право.
- Да! Да! Это безвыходно. Безисходно. – Мачеха села в кресло. – Сделай и мне коньяку. Дело вот в чём. Все те умы, это русскоговорящие иностранцы, и я не могу их просить о том, о чём могу просить тебя.
- Почему? Там было несколько соотечественников. - Ди налил коньяк и протянул Мачехе. – А я тоже иностранец.
- Ты это другое дело. – Она сделала глоточек. – Ты знаешь, о чём я. Я видела, что ты даже и не притронулся к еде. Может поужинаем?
- Почему? Я даже очень хорошо притронулся к еде. Я.. – Ди вздохнул, откинулся на спинку дивана. – Я не то, чтобы устал, мне всё это...  – Он сделал глоточек коньяка. – Вы не на того сделали ставку. Я уже достиг того великого совершенства, что могу заставить себя умереть в любой момент. А срабатывающий иногда инстинкт выжить, это всего лишь мгновенная реакция на неожиданные непредвиденные обстоятельства. И ещё этого музыканта притащили. Зачем?
- Музыкант? Это случайное совпадение. Он потрясающе исполняет Шопена. Но! - Мачеха оглянулась, тоскливо посмотрела по сторонам. – Ты был свидетелем, во что вылились наши светлые мысли о светлом будущем людей. По одиночке, какие это великие мыслители, а в куче... Да, именно в куче! Толпа! Базар! Бабы, наконец, Что уж там скрывать.
- Да это ж очевидно с самого начала. Ошибочка, так сказать, вышла. Я ж говорил!
- Возможно-возможно. – Мачеха задумчиво прошлась по комнате. – А может этот картавый прав?
- В чём?
- Да вот в том, – сказала Мачеха, глядя задумчиво в бокал.
- Что-что? – Ди рассмеялся. - Что только вооружённое восстание?
- А вы вообще-то когда-нибудь заглядывали в окно смерти? – спросила вдруг Мачеха.
- Подглядывал ли я за смертью?
- Нет. – Мачеха пересела на диван. – Заглядывали ли вы в окно или заходили в её комнату. Вот я о чём. Почти каждая женщина, родившая или не родившая ребёнка или сделавшая попытку родить, видела смерть вот так близко, как я сейчас вас.
- Это что-то новое. Мэмэнто...
- Нет, это не мэмэнто мори.
- Почему вы остановили свой выбор на Этой Стране?
- Как говаривал ваш великий Ницше, у артиста нет другого отечества кроме Парижа, так и у быдла нет другого отечества, кроме Этой Страны. Теория быдла не ваша ль теория?..
- О боже! Да у меня этих теорий по молодости... – Ди сделал глоточек коньяка, закрыл глаза и прошептал: - Никогда! Никогда не произносите при мне имя Ницше.
- Принято. – Мачеха улыбнулась. – Я только хотела сказать, что вам не надо было так безответственно раскидываться интеллектуальной спермой. Кстати, вы знаете, сколько ваших детей бегает по этой стране? Нет? И что интересно, все они женщины. Что там у вас в сперме примешано...
- Было. Всё это уже только было. За давностию лет, - пролепетал Ди. – Но с интеллектом здесь ничего общего…
- Э-э-э, нет, этот интерполовец вас ещё найдёт. Так вы вспомнили, где вы были тридцать лет назад? – Мачеха задержала коньяк у рта.
Ди молчал, сделал подряд несколько глоточков конька и сморщил лицо так, как-будто о чём-то задумался.
- Хорошо, сменим фишку. – Мачеха поставила свой бокал на столик. – О чём вы беседовали с Сократом?
- С каким ещё Сократом?
- Не надо прикидываться. С каким! С великим греческим! Нам доподлинно известно, что вы беседовали с ним о женщинах.
- Ах, с Сократом! – Ди тоже поставил свой бокал на столик. - А не было никакого Сократа. Это всё выдумки. Книжники всё выдумали. Я тоже так думал, а всё оказалось выдумками. Попонятней? Это что-то растёкшееся в пространстве и времени. Это не человек, это субстанция. И всё. Сократ им понадобился! – Ди усмехнулся. – Со своей эмансипацией вы дошли до полного маразматизма. О! великий женский маразм! Маргазм!
- Эмансипация – это всего лишь следствие огромного разочарования в мужчинах. – Сказав, Мачеха некоторое время пристально смотрела на Ди. – Я не о себе и не о вас. Нет. Нам нужно нечто большее, чем просто забивать гвозди. Это мы и сами можем. Даже в казалось таком простом вопросе, как вопрос секса, вы мужчины полные... как бы это сказать. Секс это не животный инстинкт лишь бы кончить и отвалить. Это величайшее таинство. Все формы. И садомазохизм, и бесконтактный, и тысячи поз...
- Сотни.
- Тысячи. В этом и есть че-ло-век! Он разнообразен.
- Однообразен.
- Разнообразен.
- Вы больше склонны к авантюре.
- Именно потому мы и выиграем это дохлое дело.
- Спасёте человечество?!
- Спасём. Мужчинам в силу их природной зависимости от природных и социальных катаклизмов многое не дано. Только мы. Третьего пока природой не дано.
- Знаю я вас. – Ди махнул рукой. – Ох, насмотрелся и нанюхался. Наизучался.
- Если б знал, не сидел бы сейчас со мной и не разговаривал.
- Не хотел бы я дожить до тех времён. А почему вы все либо в белом либо в чёрном?
- В этих двух цветах все цвета радуги. Такой небольшой символизм. – Мачеха отошла к окну. - Хочешь, я дам тебе? – сказала вдруг она.
- Что дашь? – Ди взял бокал и снова поставил его на стол.
- Да того, чего вы все так хотите. Прямо вот здесь.
- Сколько тебе лет, чтоб вот так раскидываться «дам не дам»?
- Много. Но это не последний шанс. Хорошо, не будем вас насиловать. Я пошутила. – Мачеха рассмеялась. – Даже, если бы ты очень захотел и я б захотела, я б этого не сделала. Нам с тобой нельзя.
- Эт почему же?
- Потому. – Мачеха вздохнула. – Я здесь и сейчас затем, чтобы сказать тебе: Мы отпускаем тебя. Кати в свою Москву, но!
- А где я ? Где мы сейчас?
- Мы в Этой Стране. Бывшая Россия называется. Или будет называться. А ты в заднице, но есть шанс из неё выбраться.
- Я не хочу больше видеть Эту Страну. Я не Иисус Христос. Я уже столько насмотрелся.
- Не надо стонать. Поедете, как человек, поездом в одноместном купе. У меня, как я уже говорила в вертолёте, всего лишь одна маленькая просьба. В Москве вы встретитесь с одним человеком. По нашим наводкам это один из ваших лучших бывших друзей. Он то и есть папа молчальников... Я повторяюсь?
- Да пошли они к чёрту эти ваши молчальники-начальники...
- На самом деле они болтуны и страшные.
- Философы что-ли?
- Хуже. Но они большинство. Нам только познакомиться с ним, и ваша роль кончается. И летите хоть в Париж хоть в свои Афины.
- А если я его не найду?
- Если не найдёте, то женитесь, на ком я скажу. – Мачеха улыбнулась. – Не бойтесь, вы его найдёте. Его даже искать не надо. У вас будет точный адрес. Жениться у вас один шанс из тысячи. Запомните, осенью выборы, и, если мы не победим, то придётся делать...
-... переворот.
- Именно, как вы его называете, переворот, но в мозгах. Вы не смотрите, что мне много лет. Я лет на семнадцать с половиной моложе вас.
- С половиной даже. – Ди усмехнулся. – Откуда такая точность?
- Оттуда, - резко ответила Мачеха. - Моложе? Да. Но в силу некоторых причин мне пришлось преждевременно состариться, и только благодаря…
-... китайской медицине.
- Именно. Теперь то вы понимаете, почему вы нам нужны?
- Нет. Я совсем запутался. Надоело. Я могу идти?
- Иди. – Мачеха постаралась придать слову «иди» смысл безразличия: «иди и ты», « иди та на ...» - Сколько всего в этом слове из трёх букв «иди».
- Дайте денег.
- Возьми. Иди и возьми. – Мачеха кивнула на сумочку на столике.
- В сумочке нет, - сказал Ди, вытряхнув содержимое сумочки на стол.
- Кларисса, дай ему тыщу денег, - крикнула Мачеха и рассмеялась, глядя на Ди.
 Из соседней комнаты вышла старушка.
- Может ему и ста хватит? – спросила она.
- Дай сто.
Старушка бросила на стол деньги и сказала:
- Я б ему не доверяла.
- Поверим, так уж и быть. Последний раз. – Мачеха села в кресло. – Может вспомните всё-таки, где вы были ровно тридцать лет назад в пять утра? Садись, Кларисса. Послушаем и хоть немного отдохнём.
Две женщины расположились в креслах поудобней, взяли в руки по бокалу с коньяком и обратили свои взоры на Ди. Ди молчал, глядя куда-то в одну точку. Молчание затянулось.
- Понятно, - Мачеха пригубила бокал, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. – Солнце только-только взошло. Он углубился в лесок. В лесочке было сыро и влажно. Лес ещё держал на деревьях листья, хотя осень уже и была поздняя, но золотая. Здравствуй, дорогой, - прозвучал вдруг женский шёпот. Он вздрогнул и посмотрел по сторонам. За спиной захрустели ветки и зашуршала палая листва. Оглянувшись, он увидел её. Вы?! – вырвалось у него. И в это «вы» он сам неожиданно для себя вложил и вопрос, и удивление, и восхищение, и радость, и... Я, - ответила она, остановившись недалеко от него. Он смотрел на неё и молчал. Он был, как парализован. Он думал: «Почему я должен ей всё простить и не могу без неё. Она и только она оторвала меня от любимого дела, от великой науки и впутала в мировую историю любви и ненависти. »  – Она прочитала его мысли. Ты не хочешь меня узнать? – нежно спросила она. Моя маленькая Юлечка, – сказал он и опустился перед ней на колени. Она тоже присела. Он покрыл её лицо поцелуями. – Ты была такой маленькой и худенькой, - бормотал он. Я изменилась после родов, - сказала она. – Была девочка, а стала женщина. А это две большие разницы. Девочка, родившая в тринадцать лет, уже женщина. Но мальчик, в тринадцать лет познавший женщину, далеко ещё не мужчина. – Потом они разделись и... долго лежали на сырых осенних листьях, и им не было ни холодно, ни сыро. Они грели друг друга. Это было продолжение вечного процесса любви. А ещё потом они голые долго бродили по лесу, обнимались, целовались, вспоминались. И как только люди влюбляются осенью, - сказала повстречавшаяся им рыжая старуха, она сидела под старым дубом и разглядывала себя в зеркало. Рядом с ней стояли корзины с цветами. Это была торговка цветами. Купите цветы, - предложила торговка. Он и она оглянулись: в ту осеннюю пору грустные листья смешались с опавшими людьми и шуршали от лёгкого ветерка любви. Под осенний лист всё идёт, - сказала она и прошуршала листьями. И он поспешил за ней с букетиком ромашек. Может зайдём в какой-нибудь ресторанчик? – предложил он. Не хочется, - ответила она и прижалась к нему, их разделял только букетик цветов. Как, женщина не хочет в ресторанчик? – удивился он тогда. Голые? – улыбнулась она. Хотя бы и голые, - сказал он. Нет, - она покачала головой и добавила: – Я амазонка. - Он вдруг растерялся, расклеился, беспомощно посмотрел по сторонам и начал прикрываться жёлтыми листьями. А когда прикрылся, её рядом уже не было. Был какой-то город с грустными серыми людьми, и дул уже не лёгкий ласковый ветерок любви, а свистел ветер бытия.  – Мачеха открыла глаза, взяла бокал и сделала глоток.
- Осенняя пора очей очарованье, - тихо произнёс Ди. – Грустная история. Кто тебе её рассказал?
- Грустная? И только? – Мачеха встала с кресла и посмотрела на старушку. – Он уже не купит у тебя цветов. – Она улыбнулась. – Предложи ему билет до Москвы. Одноместное купе.
- А если самолётом?
- Ты же знаешь, что полёты в самолётах сейчас главное развлечение экстремалов, почти как рулетка. Ледники, лавины, океаны, бурные речки – всё это уже не интересно. А вот самолёт, который вдруг начинает терять высоту! -  Мачеха рассмеялась и ушла.



11.

- Ты знаешь, кто это? – спросила старушка, кивнув вслед ушедшей Мачехи.
- Мачеха? – спросил Ди. – Нет, не знаю. А кто?
- Кто? – Старушка поскребла ногтями свой лоб. – Нет, не могу, - шепнула она и тоже ушла.
Ди прилёг на диван. Он лежал и смотрел на стену. На огромном экране разыгрывался детектив: один из мальчиков шестого класса украл у одной девочки девственность, и учитель математики расследует это дело. Одно уравнение с пятнадцатью неизвестными. Финал оказался неожиданным: девственность украла... девочка, соседка по партии. После фильма Ди сел на диван. Встал, прошёлся по комнате и снова сел на диван.
- Нус, - в комнату вдруг вошла женщина в чёрном, она приветливо улыбнулась и села в кресло. Взгляд Ди пробежался по её красивым ногам, бёдрам, груди. Женщина улыбкой оценила пробежку его взгляда. – Итак, Диоген Диогенович, будем считать, что период адаптации закончен. Как видите, Эта Страна не такая уж и страшная. Ну, чуть не изнасиловали; ну, пришлось окунуться в дерьмо; ну, чуть не съели; ну, чуть собаки не покусали. Чуть-чуть не считается. – Она улыбнулась. – Вы прошли не только некоторые физические лишения и муки, но и терзания души. Это нормально. Происходит ломка привычных представлений о мире, о соотношениях в мире между всеми его компонентами, между мужчинами и женщинами в том числе. Многое, правда, произошло так странно и неожиданно, и не всё, конечно, улеглось в вашей бедной головушке. Так?
- Всё улеглось, - сказал Ди. – Говорите, что надо.
- Надо так, чтоб улеглось, как надо. – Женщина улыбнулась. – И она, ваша голова, наверно, разбухла как на дрожжах Этой Страны. Но, и мы считаем это главным, вы начали считать нас реальной силой...
- Я всегда так считал, - несколько раздражённо сказал Ди. – Короче.
- Реальностью пусть и субъективной, - продолжила женщина.
- Стоп, - сказал Ди. – Вы говорите о реальности вашей, женской то есть, или о реальности вашей силы?
- Я говорю только о том, - перекидывая ногу на ногу, женщина пристально посмотрела на Ди, - что вы вот возвращаетесь в Москву. Просто, Мачеха просила кое-что ещё раз вам напомнить…
Не робот ли это, - подумал Ди. – Взгляд её холоден и безразличен. И ноги пластиковые.
- Вашего друга в Москве зовут, как уже было сказано, Кумир, - сказала женщина. – Напоминаю, что он собрал вокруг себя уже очень много опавших листьев. Ваша задача очень простая: внедрить в его опавшие листья одну нашу девушку и всё. Вы свободны. Если у вас это не получится или вы по каким-то причинам не захотите помочь нам в этом, то, - она сделала многозначительную паузу.
- То? – Ди улыбнулся, стараясь вложить в свою улыбку максимум ехидства.
- Мачеха просила передать, что вам придётся жениться на одной из матерей ваших многочисленных детей, разбросанных по Этой Стране.
- Звучит, как приговор. – Ди продолжал улыбаться.
- А это и есть приговор. Почти приговор. – Женщина говорила суровым голосом.
- Ах, да, - улыбка исчезла с лица Ди в одно мгновение, он почесал за одним ухом, почесал другое ухо, пощупал нос. – Да. Да. Опавшие листья.
- Отъезд ровно в полночь. – Женщина посмотрела на часы.  – За вами заедут. И ещё: прошу не дурить, вас будет видно из космоса ещё пять суток, ровно столько, сколько мы даём вам на эту работу. А потом…– Она не договорила, усмехнулась и ушла.
Ди лёг на диван и задумчиво посмотрел на экран на стене. Огромная толпа на огромной площади, и все – женщины, дети, мужики – дрались.
-Bellum omnium contra omnes, - с этими словами в комнату вошёл мужчина.
Ди присмотрелся и узнал в нём  Гида.
- Ты? – удивился он.
- Увы, да. – Гид улыбнулся и заговорил быстро. – Я очень рад! Я уже не верил в нашу встречу. Ты легко отделался. Я очень сожалею, что мы попали к каннибалистам. Такая ничтожно низкая вероятность и... И как это я так? Уму непостижимо. Я в большом долгу и перед тобой и перед бабами. Теперь мне надо ещё быстрей переправить тебя в Москву. Надеюсь, что ты не забыл, что в Москве все обращаются друг к другу на ты и обязательно слова приветствия сопровождают обниманием и смачными поцелуями в щёчку. О-бя-за-тель-но! Боже, как я рад, что ты жив и мы снова вместе. Я привык к тебе, как к родному. Неверно, что истина дороже. Ох, как неверно, и …
- Когда истина дороже, то друг уже не друг, - улыбнулся Ди. -  И тебе нравится эта работа? – улыбнулся Ди.
- Мир стар, а я профессионал. – Гид посмотрел на часы, задумался. – Да-да! мир стар, и ничего нового в нём нет и быть не может.  Работа. Деньги. Женщины.
- Лишь бы платили и чтоб не больно били, - сказал Ди.
- Именно. – Гид улыбнулся. – И чтоб ещё не съели.
Оба рассмеялись.
- Главное понять, что во всём есть единство содержания и формы, - сказал Гид.
- Тебе не одиноко вот так? – Ди изобразил что-то руками. – Да-а! вспомнил, ты ж женишься.
- Увы. – Гид как-то сразу помрачнел. – Я собирался на ней жениться только потому, что она на пятом месяце. Я разрывался между своей работой и тем, что я не хотел на ней жениться. Эти мысли сверлили меня последнее время очень сильно, потому я и проморгал тот момент, когда появились каннибалы. Ты веришь мне?
- Верю ли я во что-нибудь? – Ди вздохнул и улыбнулся.
- А потом, помнишь, людоеды проговорились про этого богатого моего родственника в Америке, и я всё проверил. – Гид радостно обнял Ди. – Это правда. Я с ним уже связался, я понравился ему. Особенно тем, что я сталкирую. Теперь мне есть, чем откупиться от этой на пятом месяце. А!?
-Понятно. – Ди убрал руки Гида со своих плеч. – Повторяю: тебе не одиноко вот так? – Он постучал кулаком по своей голове.
- Нам пора. – Гид не ответил на вопрос, лицо его помрачнело. – Одевайся. Можно попроще. Москва это любит. Только быстро. И не бойся, я уже в порядке. Я в форме!
Ди одел потрёпанные джинсы, чёрную рубашку, и они вышли. Сели в зелёный джип и поехали. Ехали долго по ночному городу. Попадались группы людей, которые что-то кричали, просто сидели и что-то пили из огромных бутылок, бегали по маленькому кругу, сидели вокруг костра...
- Это разросшийся Воронеж, - сказал Гид.
- Всё-таки Воронеж, - вздохнул Ди.
- А почему бы и нет.
- Я знал, что где-то рядом Воронеж. Интуиция меня никогда не обманывала.
- С такой интуицией и так влипнуть! – Гид усмехнулся. Ди промолчал. – Воронеж претендовал на то, чтоб быть столицей Этой Страны, но!  - Гид пожал плечами. – Вся Европа оказалась против. Да и Америка тоже. Сволочи!..
Через некоторое время они подъехали к аэропорту «Аэропорт – Б. Воронеж».
- Что означает «Б»? – спросил Ди.
- Бывший, - ответил Гид. – Но ещё вчера этого названия этого аэропорта не было.
- Что-то много всего бывшего.
- А всё, что было, уже бывшее. – Гид открыл дверцу и вышел. Ди тоже вышел. В аэропорту было многолюдно. – Это провожают философов, - сказал Гид.
- Тех самых? – спросил вдруг Ди.
Гид посмотрел на Ди и улыбнулся.
- Да, тех самых.
- Так быстро?
- Достаточно. Наболтались, наговорили всякой чуши, всё записано и переработано, теперь по домам. Кстати, то, что их отпускают, не в твоих интересах.
- Почему?
- Мне так кажется.
- И я хочу с ними к себе.
- Увы. – Гид взял Ди за руку, и они пошли сквозь толпу.
- Что-то я никого из этих там не видел.
- Это пока только провожающие, - сказал Гид. Они вышли из здания и пошли по бетонке. Вокруг было темно и не было видно ни одного самолёта.
- А мне сказали, что будет одноместное купе, - сказал Ди.
- Пока болтали, купе, наверно, уже разобрали. – Гид на мгновение оглянулся и ускорил шаг. – В пространстве что-то происходит. Моя экстрасенсорика это чувствует.
- Экстрасенс? – Ди едва поспевал за Гидом.
- Экстрасенс – это, когда мозги работают на пределе. Каждая клетка работает. – Гид нагнулся, что-то поднял с бетонки и сунул в карман. – Никаких тайн и сверх чего-то. Только мозги! И искусство обмана! Обман это вечный… - Он не договорил.
Они подошли к небольшому самолёту. Двигатели уже работали. Гид помахал руками, и девушка спустила трап.
- Сегодня по сто двадцать,- сказала она.
- Я знаю, - сказал Гид и сунул в её руку деньги.
Они поднялись в самолёт. Свободных мест почти не было. Ди сел в начале салона, Гид – в конце. Было полутемно. Самолёт начал разбег. Ди сразу уснул.
Проснулся он от дикого крика «Падаем!», и после этого дружный хохот. Ди посмотрел по сторонам, прислушался к гулу моторов, к хохоту, убедился, что всё нормально, и задремал. Окончательно он проснулся от толчка при касании колёс с полосой. Он выглянул в иллюминатор. Солнце вот-вот должно взойти. Они, Гид и Ди, вышли из самолёта последними.
- Сначала надо заехать к матери, - сказал Гид.
- Какой ещё матери? – удивился Ди.
- Твоей.
- Не понял.
- А что тут понимать, ехать надо. Я ж тебе говорил, что прямая здесь не самый короткий путь. А нам надо быстро.
Они сели в такси. Ехали недолго.
- Это уже Москва? – шёпотом спросил Ди у Гида, когда такси остановилось.
- Уже, - ответил Гид. – Вот этот подъезд. Четвёртый этаж. Только быстро. Надо спешить.
Ди поднялся на четвёртый этаж. Дверь одной квартиры была открыта. Он вошёл в полутёмную прихожую, прошёл в ярко освещённую комнату. Это уже было, - подумал он. На кровати лежала женщина в шортах и в футболке, на ногах кроссовки, на голове косынка с узлом на затылке. На футболке надпись « Была ни была».
- Привет, - сказал Ди.
Женщина не ответила.
- Сегодня утром, - прозвучало за спиной.
Ди оглянулся.
- Тётя Па... Апполинария?! – вырвалось у него.
- Она самая. – Апполинария подошла к кровати. – Она пережила твоего отца всего на несколько дней, как и обещала.
- Суицид? – Ди тоже подошёл к кровати.
- Дудки. Просто умерла.
- Когда похороны?
- Похорон не будет.
- Почему? Денег нет? Или некому перевозить покойников?
- И нет, и некому, и нет места, и нет разрешения, и тысяча чиновников...
-Сколько сейчас это стоит?
- По разному. Неделя тысячу денег. Если сразу на месяц, то три тысячи.
- Не понял.
- Платишь тысячу, и покойник лежит в земле неделю. Потом его выкапывают и или сжигают или закапывают в общую.
- А если не выкапывать?
- Пятьсот тысяч и пожизненно.
- Пятьсот тысяч. – Ди задумался. – Да деньги есть...
- Ди! – Апполинария покачала головой. -  Деньги не нужны. По её завещанию её надо отвезти в поле и положить в высокую траву на съедение мухам и воронам.
- О чём ты говоришь?
- О завещании одинокой путешественницы. Она была одинокой... путешественницей. – Апполинария посмотрела на Ди. – Но тебе надо идти. Иди и помни, что у тебя был брат. А может и есть. Вы родились близняшками. Вы поздние дети своего отца. Ему было под шестьдесят, когда она вас родила. Она была такая молоденькая… А какая красивая! О, хомо кашмарус... Это, кстати, её любимое ругательство. Хомо кашмарус.
- Хомо кашмарус? – Ди вдруг хлопнул себя по лбу и задумался. – Кажется, я разгадал эту загадку! – вырвалось у него. -  Начинаю разгадывать.
- Но это не женщины? – с надеждой в голосе спросила Апполинария. На глазах её появились слёзы.
А кто же тогда!? – расхохотался кто-то внутри Ди. Ди сделал паузу и сказал:
- Да, конечно.
- Что «Да, конечно»? – спросила Апполинария.
Ди неопределённо пожал плечами.
- Ну, иди, Ди, иди, - сказала Апполинария.
Ди ещё раз взглянул на мать  ... и поспешно вышел из квартиры.
- Ну, а теперь здесь недалеко, - сказал Гид. Он сидел за рулём. – Я дал таксисту немного отдохнуть. - Он повернул ключ, и автомобиль тронулся. – Я сделал одно из двух главных дел. Теперь... Смотри по сторонам. Это Москва. Если б кто полвека назад сказал, что она такой станет, то... Она насколько прекрасна настолько и безобразна. В этом красивом теле и порок и...
- Не надо о Москве ничего говорить! – Ди посмотрел влево от себя. Какой-то мужик в плавках вёл на поводке медведя, вокруг него собралась толпа зевак, может туристов, с фотоаппаратами и кинокамерами...
- Это один из последних писков. – Гид тоже посмотрел на медведя. – Да! Чуть не забыл ещё одну вещь! Напоминаю: сейчас это очень важно - соблюдать правила хорошего тона. Очень хорошего тона, так правильней. А правила очень хорошего тона это продаваться, быть верующим. Всё равно, в кого или во что верить. Прибыльней верить в православие или ислам. Верить учёным тоже вера. С обложек журналов, сайтов там всяких практически  исчезли кинозвёзды, прорицатели. А вот учёные! Даже посредственные учёные типа Молекульки, Тумманоида, Иосифа Вспышки На Солнце так же популярны сейчас, как и суперкинозвезда Ирина Блятть.
- Да не может этого быть. – Ди пожал плечами. – Ирина Блятть! Звучит!
- И ещё как может! Артисты всё. Хана. Они уже отыграли свою историческую роль в уничтожении нашей исторической морали. Теперь время учёных...
- ... произнести эпилог?
- Возможно. - Гид вздохнул. – И это грустно. Посмотри, почти никого на улицах. Ни одного пешехода. Почти. Все в ресторанах, в различных разнообразных клубах, в авто. У многих в авто и мангальчик, и топчанчик, и барчик и... Да что там говорить. Ты слушай, слушай. А очень многие состоятельные люди уже накушались цивилизации до такой степени, что, оставив за собой пару имений на западе, так на всякий случай, теперь проматывают остальное бабло в Этой Стране. – И Гид вдруг продекламировал:
Выйдь на Волгу! Чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Этот стон теперь песней зовётся.
То бурлаки идут с бечевой.
- Красиво говоришь, - сказал Ди.
- Сейчас очень многие имеют на Волге баржу, нанимают бурлаков и катаются. Баржи двух-, трёх- и четырёхместные. Баржи рестораны! Тусуются потом и те, кто тянет баржу, и те, кого тянут. Тусуются вместе. А сколько шалашиков вдоль берега. Все добренькие. Все ловят рыбку и не сетями. Дни Ивана Купалы тянутся всё лето со всеми своими традициями. А сколько скитов! А Москва! Что Москва? Это город роботов. Самых натуральных. Она вне всего. Есть и ещё свои прелести в Этой Стране, это её главный закон – беззаконие. Самый последний писк сделать что-то, растоптав закон, как окурок самой дешёвой сигареты.
- Анархизм? – спросил Ди.
- Анархизм рядом это просто детский лепет. Но государственность всеми признаётся, иначе не интересно. И ещё, вот уже скоро 550 лет, как жители Этой Страны все поголовно думают, как же сделать жизнь лучше и выйти на путь западной цивилизации. К этому юбилею все очень готовятся.
- А зачем же им запад?
- И этому вопросу уже 549 лет.
- Ты каламбуришь или это правда?
- Да ты что? Каламбурю? Эверест истины! К тому же, приехали. – Гид посмотрел на Ди и улыбнулся. – На этом моё задание кончается. Мы прощаемся. Вот гостиница, номер «Без номера». В нём поселился твой друг, который Кумир. Временно. Если его нет, а его не бывает частенько, заходишь и ждёшь. Из номера ни шагу, пока не придёт Кумир. После встречи с ним иди хоть куда.
- Откуда такая уверенность? – спросил Ди.
- Я ж сталкер, - улыбнулся Гид. – Я тебя понимаю, и поэтому запомни на всякий случай: это гостиница находится на улице Зверева! Я тебе немножечко рассказал про Эту Страну. А что расскажешь за несколько часов? Ну, - Гид протянул руку, - пока?
Ди пожал руку Гида и вылез из такси.
 – Стой! – Он оглянулся на Гида. – Я всё хотел тебя спросить: как они тебе снова доверили меня после такого прокола с людоедами, после всего того, где я побывал и вообще?
- Доверились, - вздохнул Гид и улыбнулся. – На то они и женщины. И это их главная ошибка – верить мужчинам. Ну, а если более серьёзно, то я их очень просил, ползал на коленях, можно сказать, и вернул им почти весь аванс.
- Понятно. – Ди улыбнулся и зашагал в сторону гостиницы.
В гостинице он спросил номер «Без номера». Ему дали ключ и сказали, что этот номер на последнем этаже сразу налево.
В номере «Без номера» никого не оказалось. Ди прошёлся по номеру. Две комнаты, ванная с бассейном, туалет со всеми аксессуарами, бар. Было чисто. Но никаких следов, что в номере кто-то обитает. Отдыхай, - сказал кто-то внутри Ди.
- А почему бы и не отдохнуть, - согласился Ди. Он разделся до трусов и лёг на диван. Включил телевизор. Передавали концерт классической музыки, и Ди заснул.
Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Это была женщина в белых брюках и чёрной блузке.
- Я горничная, - сказала она. – Мне сказали посмотреть, как тут в номере. – Она улыбнулась. – Поселился три дня назад, и ни слуха ни духа. Ни выходил, ни заходил.
- Три дня... Я три дня проспал? – Ди сел и протёр глаза.
- Что-нибудь скушаешь? – Горничная улыбнулась.
- Нет, я, пожалуй, пройдусь, - сказал Ди. Пройдусь, - подумал он. – Надо смываться. На-до! Кумир. – Он усмехнулся.
- В твоей речи очень много знаков препинаний, - сказала Горничная. – В разговоре их могут расставлять и не расставлять, и тогда могут возникнуть проблемы. Учти это. Всем прибывшим в Москву первый раз мы рекомендуем говорить простыми предложениями, пользуясь только точками.
- Спасибо. – Ди улыбнулся. – Мне ничего не надо.
Горничная ушла.
Совсем запугали бедного мальчика, - подумал Ди и рассмеялся. – Да я и без тебя знаю, что надо помалкивать. - Он взглянул на столик: два бутерброда с сыром, два с бужениной, какая-то рыба, кофе... Колбаски б варёной да с жареным лучком и картошечкой, - сказал кто-то внутри. – А? Да с яишенкой. Полстаканчика б ещё! – Кто-то внутри причмокнул. Это всё далеко-далеко, - начал отвечать Ди. -  А впрочем... – Он вдруг почувствовал сильное желание поесть варёной колбаски с «яишенкой». Выглянул в окно. Далеко внизу улица, редкие прохожие. Люди как люди, ни старчелов, ни амазонок, - подумал он. – И чего это Гид там плёл: особо не разгуливай, только по необходимости. А колбаски пожрать, это не необходимость? – К желанию поесть варёной колбаски с яишенкой добавилось желание поесть чего-нибудь солёненького. Огурчиков что-ли? - Он смотрел вниз, но какой-то страх всё-таки давлел.
- К чёрту, - не выдержал Ди. – Пока этот Кумир объявится, с голоду подохнешь. Бабы эти совсем запутались: то то, то это, то вдруг Кумир этот. Что-то ты за эткался. - Умывшись, он вышел из номера и спустился вниз. Принимая ключ от номера, портье склонился в три погибели. – Где б поесть варёной колбаски с яишенкой? – спросил Ди у портье.
- Колбасу по-варварски с луком? – Портье растерянно заморгал глазами и задумался. – Я даже не знаю, где это сейчас. Но, если закажете...
- Ну-у-у,  в магазинах это продаётся?
- В лавках всё продаётся. Принесите, и мы всё приготовим.
- Отлично! - Ди вышел из гостиницы и пошёл по улице налево. Видимо, было ещё очень рано, так как многие лавки, маркеты и магазины были закрыты и только готовились к работе. На улицах было немноголюдно. В одном месте дворник подбирал с асфальта окурки и смывал плевки. В скверике шумела небольшая толпа. Пройдя мимо, Ди вдруг оглянулся. Несколько юношей били по щеке мужчину. Пощёчины звенели в утреннем воздухе.
- Эй! – крикнул мужчина Ди. – Ты что, забыл меня?
Ди присмотрелся. Нет, я тебя вообще впервые вижу, - подумал он, но с языка сорвалось:
- О! Гришкинсынс! Чем это ты тут занимаешься?
- Забирай свой мешок с салом. – Юноши отпустили мужчину. – Разбегалось тут.
- Ты куда пропал? – заговорил Гришкинсынс, подойдя к Ди, и полез целоваться.
- В отпуске был, - сказал Ди, подставляя щёки.
- Ничего себе отпуск! – Гришкинсынс начал тормошить Ди.
- Извини, я спешу, – шепнул Ди, пытаясь освободиться от объятий незнакомца. – Пацаны уже ушли.
- Да я здесь недалеко, - громко говорил Гришкинсынс. – Сам увидишь. Мы всё-таки создали НИИЕ.
- Это ещё что такое за НИИ?
- Научно-исследовательский институт евреев.
- Молодцы! Ну, а я то тут причём?
- Как причём!? Мы назначим тебя директором.
- Каким ещё к чёрту директором. – Ди отвёл руки Гришкинсынса в сторону.
- Давай срежем. – Гришкинсынс схватил Ди за руку и потащил его за собой по газону. – Не буду. Ишь. Синод решил, а он «не буду».
- Какой ещё синод!? – Ди вырвался из рук Гришкинсынса. – Я ж не еврей.
- А кто еврей? – Гришкинсынс усмехнулся. – Я еврей? Шлёма еврей? Аркаша еврей? А может ещё и Зяма? Кто?
- Эй ты, толстый, а ну подь сюды на секунду. – В песочниче сидело несколько юношей и девушек, они курили и смеялись. Один из них пальчиком подзывал к себе Гришкинсынса.  – А ты, второй, проваливай! Как наберёшь жирку, приходи.
- Я ж тебе говорил, что они недалеко, - сказал Гришкинсынс и подошёл к песочнице. Одна из девушек со всего размаха отвесила ему громкую пощёчину типа щалля. Раздался смех, и посыпались щалля.
- Что ты здесь делаешь? – спросил Ди непонятно откуда вдруг появившийся милиционер. – Проходи. Не останавливайся. Охоту на ведьм что ли не видел?
- Да, конечно. – Ди быстро покинул дворик и вышел на улицу. Чему ты удивляешься, - подумал он. – Ну, бьют толстяков. Да ты и сам не любишь толстяков. Хотя по твоей теории это самые добродушные люди. А по всеобщей современной философии добро это и есть самое большое зло. Так-так, - он посмотрел по сторонам и увидел магазин «ЕДА ДЛЯ ВСЕХ». У входа в магазин его остановил замызганный мужичок с протянутой рукой,  на ладони лежала монета.
- Не побрезгуй, родненький, пару денежек, - простонал замызганный мужичок, голос его вдруг надорвался, по морщинистой щеке покатилась слеза. – Братан помирает, пивка просит.



  12.

Ди на мгновение растерялся, измождённый мужичок разжалобил его, и он кинул ему немного денег. Тот долго яростно кланялся, даже раза два ударился лбом об асфальт, и говорил скороговоркой « Спасьбо! Спасьбо».
Ди зашёл в магазин. Было немноголюдно. Ди выбрал большой кусок колбасы и направился к кассе.
- Хозяин, - услышал он вдруг у своего уха, - не бери так много колбасы, возьми в два раза меньше
Ди оглянулся и увидел доброе - предоброе лицо. Лицо улыбалось.
- Почему? – вырвалось у Ди.
- А я домажу к остатку, и будет ровно пять бутылок портвейна. – Предоброе лицо одобрительно моргнуло глазом. – А?
Ди согласился и удивился своей решительности, с какой он согласился. Предоброе лицо пришло в дикий восторг, глаза его заблестели мальчишеским блеском, он взял из рук Ди кусок колбасы, проворно сбегал к стеллажам и вернулся с пятью бутылками портвейна, маленьким кусочком колбасы и...
- Я взял ещё немного лука и хлеба, - сказало предоброе лицо. – Колбаса вся тебе.
Расплатившись, они вышли из магазина.
- Можно всё оприходовать в интернетбудке, - сказало предоброе лицо. – Кстати, Спилс Кагорович. – Он протянул руку. – Ударение на третьем слоге: Кагорович!
- Ди, - сказал Ди, пожимая руку Спилса. Его внимание вдруг привлекла сцена за спиной Спилса: два милиционера подошли к мужчине, который разговаривал с женщиной, скрутили ему руки, сунули в рот кляп, бросили в карету «СКОРАЯ» и уехали. Спилс, оглянувшись, тоже видел эту сцену.
- Иначе, как сцена и не назовёшь. – Спилс усмехнулся. – Вот так сегодня повсюду. У них план и, видимо, не хватает. А это и премии и звёздочки. Да ничего страшного, запротоколируют, что домогался, - он кивнул на женщину, - сдерут немного денег для приличия и выпустят. Люди разное говорят, но к нам, - Спилс широко улыбнулся, - не относится. Итак, я решил: посидим у меня. Тут рядом.
Они прошли пять кварталов, может и шесть, потом долго шли по какому-то бесконечному воздушному переходу, и оказались у очень многоэтажного здания.
- Вот мы и пришли, - сказал Спилс широкой улыбкой. – Я ж говорил два шажочка всего. У нас лифт платный, так что мы пешочком. Невысоко.
Ди насчитал двадцать пять этажей.
- Какого чёрта такие высокие пролёты! – пролепетал он, когда они подошли к двери номер 1.
- Да и я ж о том, - сказал Спилс, вставляя ключ в отверстие. – Как понастроили тогда многоэтажек, так…
Они вошли в полутёмную прихожую, прошли в кухню.
- В кухне посидим, - сказал Спилс. – Я так больше люблю. – Он быстро разлил по полстакана вина и выпил. – Это для поклёвки. Можешь не пить. Дело хозяйское.
- Я ужасно хочу жареной колбасы с луком, - сказал Ди и, не отпив ни глотка, поставил стакан с вином на стол.
- Эт мы только подумать! – Спилс орудовал невероятно быстро: сковородка, масло, лук уже почищен. Ди всё-таки успел рассмотреть Спилса: невысокого роста, руки длинные и жилистые, на лице гладкая молодая кожа, под глазами синяки, рыжие волосы с аккуратным пробором посредине. Вот только правый глаз слегка выкатывался из глазницы и не гармонировал.
- Итак, - Спилс поставил сковородку на стол, порезал хлеб, налил в свой стакан портвейн. – За знакомство! Как ты говоришь, Ди?
- Ди, - сказал Ди.
Они выпили.
- А я Спилс, - сказал Спилс. – Предводитель местных алкашей. – В слове «алкашей» он ударил по второму слогу. – Твоё здоровье. – Он быстро налил и выпил. - Так вот, наш главный пьёт на Урале у Катькином бурге. Наш лозунг, - Спилс задрал голову, Ди тоже. На потолке было написано «ПОРТ-ВЕЙ-НА! ОСТАЛЬНОЕ МЫ НАЙДЁМ САМИ». Желание выпить - это не некое болезненное влечение или увлечение, это мировоззрение. Фи-ло-со-фи-я! Каждый член нашей партии имеет справку, что он абсолютно здоров. Потому то нас и немного. – Спил разлил портвейн. – Матерные слова из нашего лексикона вычеркнуты навсегда, исторический анахронизм и бессмыслица. Наше здоровье! – Он поднял свой стакан.
- Наше, - сказал Ди, и они выпили. Ди набросился на колбасу.
- Я позвоню, – сказал Спилс, жуя лук. Колечко лука повисло на его подбородке. – Тащи всех! – крикнул он в маленький телефончик в его ладони. – И Маняньку обязательно! – Это Петров-Рюмашкин, - сказал он, кивнув на телефончик. – Талантище, но, беда, толстоват. Всё время подворачивает то руку, то ногу. Ну, ещё бы, такой вес! А как напьётся, так шпана ему все щёки пересчитает. Вот это грустно. Да?
- Да-а, - поддакнул  Ди.
- Два универа кончил. Третий на носу. Наш. – Спилс с гордостью ударил себя в грудь. – Наш!
- А вообще, что нового в Москве? – спросил Ди. -  Тыщу лет не был.
- О! ано сразу и видно. – Спилс закинул в рот целую луковицу. – Масква! А что Масква. Стоит. Лежит. Эта ж сейчас интеллектуальная периферия. Но бабла здесь немерено! После первой антиалкогольной революции здесь вообще... Историю я знаю плохо. Её сейчас и нет. Каждый крутит её по своему, а чтобы попасть в архив да докопаться да истины, нужно столько справок и бабла!
- Историю нельзя переврать.
- Здесь можна не согласиться. – Спилс налил в стакан портвейна. – У нас, - он показал рукой на стол, -  высшая демократия: после первых трёх стаканов каждый потом наливает  себе сам.
В это время в дверь позвонили. Вошло несколько человек.
- Может в гостиной посидим, - предложил Ди. – Там места побольше.
- Излишняя суета, - возразил Спилс, и все разместились в кухне. Несколько человек. Кто на чём. Один из них выделялся огромным весом. Ему сразу отвели место в углу. Это наверно и был Петров-Рюмашкин.
- Да-а, - Петров – Рюмашкин выставил на стол несколько бутылок портвейна, плитки шоколада, яблоки. – Груш нигде не было. – Он виновато посмотрел на Спилса.
- Да-а, - Спилс почесал затылок, - груши не помешали б... Ну, а это наша Манюшка, -  он показал на женщину с очень короткой причёской, почти лысой.  Она улыбнулась Ди и сказала:
- Я тебя где-то видела.
- Меня все видели, - попытался отшутиться Ди.
- Прозвучало, как имели, - сказал Петров-Рюмашкин. Все рассмеялись. Спилс разлил портвейн.
- За наш союз, - сказал он.
Все выпили стоя.
- А мы тут чуть было не ударились в воспоминания. – сказал Спилс, тыкая в Ди надкусанным яблоком. – Русско-японская, потом Первая в Гражданскую перешла...
- Да-а, было времечко, - покачал головой старичок с очень морщинистым лицом.
- Нашли, что вспоминать, - сказала Манюшка. – Помните, когда несколько лет подряд было: алкоголики придут, пьют; трезвенники придут, тоже пьют; бабы придут, пьют; дети, старики – все пьют.
- О, – старичок с морщинистым лицом затряс головой, - было времечко!
- Насчёт баб у меня тут небольшая сумнения, - сказал Спилс. – Они в портвейне, как я в хреппфруктах. Моя вон вчера выкинула номер. Я пришёл, ну, думаю, сейчас картошечку  в мундирчиках сбацаю, а она жарит её на сале да ещё с луком! А!?А помнишь, - Спилс вдруг резко повернулся к Петрову – Рюмашкину, - как Наливайлов изобрёл способ регистрации землетрясений? А? – Взгляд Спилса пробежался по всем и остановился на Ди. – Ставит на стол обычную бутылку с водкой, но так, чтоб половина уже была отпита, и смотрит на водочную гладь у ней. И говорит: сегодня будет тихо. Или: щас где-то затрясёт. Слушаем новости, точно. Трясёт Китай. Или Японию.
- Лучше Китай.
- А на кой они нам?! Лучше!
Спилс разлил портвейн.
- Да-а, я тоже помню. - Ди взял в руку стакан и, разглядывая его на свет, заговорил: - Было дело на Кавказе. Пили мы с грузинами в Алазанской. Это было уже после не помню какого там перимирия. Они пили вино, я водку. Землетрясение - это едва заметные колебания водки. Причём они заметны, когда отпито не менее полбутылки. Ох, тряхануло же нас тогда! – Ди рассмеялся.
- Ничего такого я не изобретал, - сказал мужчина, который пришёл уже пьяный и всё время сидел, уткнувшись лбом в стол.
- Наливай, - сказал Петров-Рюмашкин, - и давайте лучше о бабах.
- А что бабы, - сказала Манюшка.
- Женщины! – мечтательно произнёс Спилс. – Ах, если б я не спился б. Я б...
- Йоб, - вставил мужчина с морщинистым лицом.
- Женщины, - Петров-Рюмашкин сделал глоток, - мы оцениваем их по бёдрам, ножкам, талии...
- Сиськам, - вставил мужчина с морщинистым лицом.
- Не пррбивай! – крикнул Спилс.
- Как они владеют ручками, шевелят пальчиками,– продолжил Петров-Рюмашкин.
- Три универа кончил! – крикнул вдруг мужчина с морщинистым лицом, тыча стаканом в Петрова_Рюмашкина.
- Да ты заглохнешь! – крикнул Спилс и улыбнулся Ди. – Представляешь, три у-ни-ве-ра закончил.?!  А сколько ещё мог закончить!
- ... глазками, - продолжил Петров-Рюмашкин. – Причёска и одежда, конечно. Но! – Он улыбнулся Манюшке. – Мы иногда с удивлением говорим: «Какая она умная!»
- За женщин! – сказал мужчина с морщинистым лицом. Спилс посмотрел на него с негодованием, но разлил всем, и все выпили, стоя. Даже тот, который лежал все время лбом на столе.
- Животных мы оцениваем за их спину, прогнута-не прогнута, по ширине шага, по резвости, по зубам, по шерсти, по окрасу...
- За лошадей!
- Почти так же, как и женщин. А мужчин по уму. Плечи! Настойчивость! Рост!
- За мужчин!
- Мужчина это учёные...
- Настоящие учёные – это дети. Учёных мы оцениваем по их интеллекту, в хорошем смысле этого слова, по их способности анализировать...
- От словосочетания «анальное отверстие»!
- Они во всём отыскивают логику, всё пытаются объяснить. – Петров - Рюмашкин заговорил громче. – Я вот тоже. Мне непонятно. Я попытался объяснить. И вот к сему я пришёл. – Он поднял свой стакан. – Я – учёный! За меня!
Все выпили.
- Вы начали и не кончили, - ехидно сказала Манюшка, закусывая яблоком. – О женщинах... Ничего, скоро наши придут, вот тогда вас всех перевоспитаем.
- Эт ты зззря, - пробормотал Спилс. – Так хорошо сидим.
- Всех! Всех! – кричала Манюшка.
- Алканавтов, - Спилс пьяно улыбнулся, - этих можно перебить, даже как-то воспитать. Алкашей, - он сделал ударение на втором слоге, - этих можно истребить, но не перевоспитать. Понятно? Хануриков же, этих невозможно даже и истребить. Во оно как!
- Они как «е» в степени «икс»! – гордо сказал Петров-Рюмашкин. Недопитый портвейн стекал по подбородку.
- Эт мы сейчас проверим, – хихикнула Манюшка, доставая из лифчика монету. – Е в степени икс нашёлся. Тоже мне ещё.
- Ты кто, манифаг? – оживился вдруг ещё один мужчина, который до этого времени только пил и смотрел в потолок.
- А как же! – Манюшка зажала монету большим и средним пальцами и крутанула её, как волчок. Монета упала на стол и покатилась. Обогнула стакан Спилса и, чуть-чуть не докатившись до стакана Ди, завертелась и легла на стол вверх решкой. – Странная траектория, - насторожена сказала Манюшка, глядя на Ди. – Стакан ему.
Спилс налил в стакан Ди  портвейна.
- Пей до дна, - сказала Манюшка.
Ди взял стакан и посмотрел на настороженные лица.
- Пей, - шепнул Петров-Рюмашкин.
Ди начал пить. Ему не хотелось пить, портвейн уже не шёл, но глядя на напряжённые лица за столом, он пил и выпил.
- Теперь тишина, - сказала Манюшка и начала считать: - Один, два, три... Всё кончится мгновенно и вернётся на круги своя... Четыре, пять...


13.

Очнувшись, Ди не сразу понял, где он находится. В помещении был полумрак. Тишина. Полежав некоторое время с открытыми глазами, Ди вспомнил своих новых знакомых и усмехнулся: - Вот и сходил за колбаской. – Он поднял голову и осмотрелся. Просторная без мебели комната, стены увешаны картинами. Ди встал. В голове было не хорошо. Могло быть и хуже, – подумал он, разглядывая картины. Всё натюрморты со спиртным: бутылка водки и кусок сала, тоненький с мясными прослойками; начатая бутылка коньяка и селёдка с луком; пять бутылок портвейна и чашечка кофе... У стены кто-то застонал. Ди осторожно подошёл. Это был толстяк Петров-Рюмашкин, он лежал на боку, и рука его как-то неестественно была прижата телом к полу. Ди попытался приподнять толстяка, но тот был очень тяжёлым. Тогда Ди обхватил его за талию и, резко дёрнув, ударил по прижатой руке толстяка ногой. Рука освободилась. Толстяк облегчённо вздохнул и сел на пол. Где-то раздался звонок. Потом ещё и настойчивей. Кто это или что это? – задумался Ди. Он, как был в одних трусах, вышел в прихожую, подкрался к двери и посмотрел в глазок. За дверью стояли два милиционера. Один из них звонил. Не может быть, - звучал за дверью голос. – Я сам видел, как он сюда заходил, а с ним ещё какие-то. – Показалось, - сказал второй милиционер. – У тебя вон вся морда от водки распухла, и не такое померещится. – Милиционеры рассмеялись и ушли.
Знакомый голос, - подумал Ди, вернулся в комнату и выглянул в окно. Было видно, как милиционеры сели в машину и уехали. – Странно, ведь это был двадцать пятый этаж, а теперь первый. 
- Спасибо, - шепнул вдруг толстяк.
- Не за что, - ответил Ди, произнося «не» громко, а «за что» еле слышно. На подоконнике стояло много пустых водочных бутылок. Только до дна! И они хотят угнаться за Западом! – Он усмехнулся, нашёл свою одежду и распахнул окно. Рассветало. Он оглянулся, замер на пару мгновений, чтоб только ещё раз чему-то усмехнуться, сбросил одежду вниз и спрыгнул. Придётся жениться, - подумал он, глядя по сторонам и думая, в какую сторону идти. – Этого Кумира тебе не найти и днём с огнём. Уходить! Уходить! – Он поднял одежду, нырнул в кусты и быстро зашагал по тропинке. Мокрые ветки хлестали обнажённое тело. – Хорошо, - говорил он, - хорошо. – Шагал быстрее и быстрее. Выйдя на мощёную булыжником узкою улочку, он осмотрелся. Надо бы сначала одеться, - спохватился он и начал одевать брюки. – Откуда в этой Москве такие узкие улочки? – подумал он.  – Москва ли это?
- Торопимся? – услышал он вдруг за спиной чей-то голосок. Ди вздрогнул и оглянулся, чуть не упав при этом, так как одну ногу он ещё не успел засунуть в штанину. Перед ним стоял длинный-длинный худой юноша, мальчик даже, с маленькой головкой, в глаза сразу бросались прыщи на лице, на груди на жёлтой цепочке болтался голубой крестик с распятьем.
- Куда мне спешить в такую рань. – Ди засунул ногу в штанину, застегнулся, надел футболку.
- Дай закурить, - сказал мальчик.
- Закурить? – Ди поспешно порылся в карманах джинсов и нашёл почти целую пачку сигарет. – Сейчас. Тебе то вообще рановато курить.
- На что ты намекаешь?
- Да так. – Ди пожал плечами, раскрывая пачку.
- Откуда идём? – спросил мальчик, глядя на небо.
- Так, дела. – Ди, вытряхнув на половину одну сигарету,  протянул мальчику пачку. Этого я соплёй перешибу, - подумал он. – Только спокойно, без глупостей...
- И мне, - раздался сзади чей-то голос. Ди оглянулся. Это был точно такой же длинный худой мальчик с прыщавым лицом. Ди протянул и ему пачку.
- И мне.
Ди оглянулся... Так его окружили десять мальчиков, длинных, до уродства худых, с маленькими прыщавыми головками на плечах.
- Что эт вы все вдруг раскурились? – Ди выдавил из себя улыбку.
- Хочется, - сказал последний мальчик, возвращая Ди пачку. – Деньги есть? – спросил он робко.
- Откуда? – Ди порылся в карманах и показал всего несколько купюр низкого достоинства. Их много и стоят очень близко, - подумал он. – Момент упущен.
- Не откупиться, - сказал кто-то из мальчиков и тяжело вздохнул.
- Не откупиться. – Остальные закивали головами. – Не откупиться.
- Дядя, у тебя там в пачке ещё что-нибудь осталось? – спросил первый мальчик.
Ди заглянул в пачку.
- О, да, ещё штук десять. – Он протянул мальчику пачку. – Вам тут ещё по разу хватит.
- Нам не надо, - сказал мальчик. – Раз у тебя нет денег, тогда покури с нами.
- Я не курю, - сказал Ди.
- А если подумать? – Мальчик улыбнулся.
- Нет-нет, я не курю. – Сказал Ди.
- Ничего. Покури. Только закуривай все сразу.
- Пацаны, - Ди выдавил из себя улыбку, - я спешу... Я правда спешу.
- Дядя, ты что, не хочешь с нами покурить?
- Мужики, да вы... – Ди растерялся. Их много, кого ударить первого, - лихорадочно думал он. – Покурю, может отвяжутся.
- Ну, дядя! – Кто-то толкнул его в спину.
- Что ж, давайте покурим. – Ди вытряхнул из пачки сигарету и сунул её в рот.
- Все и сразу, - сказали ему.
Ди засунул в рот все сигареты, кто-то поднёс спичку. Он закурил и закашлял.
- Кури, кури... это хорошие сигареты... молодец, дядя, - говорили мальчики, выпуская дым через нос.
- Да, хорошие, - кашлял Ди. – Я, конечно, покурю.  – Сказав «покурю», он неожиданно сделал сильный вдох и яростно закашлял, роняя изо рта сигареты. Его чуть ли не выворачивало изнутри. Мальчики громко рассмеялись.
- Я покурил, ребята? – Взгляд Ди оббежал плотное кольцо мальчиков. – До свидания?
- А теперь, дядя,  давай выпьем, - предложил кто-то из мальчиков.
- На тощак, как говорят учёные, полезно, - сказал другой мальчик.
- Покурить и выпить!
- Но, - Ди улыбнулся и развёл руки в стороны, - у меня ничего нет выпить.
- У нас есть. Мы угощаем.
- Ну, - Ди задумался, - наливайте!
- Первый стакан за любовь. – Мальчик, стоящий напротив, резко дёрнулся и ударил Ди ногой между ног. Ди вскрикнул, согнулся, и присел на булыжники. От боли перехватило дыхание. Идиот, - подумал он, - надо было бить первого и рвать когти...
- Второй за нас.
Ди почувствовал, как дёрнулась голова, сначала перед глазами всё исчезло, потом, появившись, кривилось и скакало.
- За искренность!
Этот тост пришёлся по спине. Ди упал на булыжник, потом стал на четвереньки.
- Мужики, мужики, - стонал он, - что вам надо? Что вам надо?
- А-а, вот и мужики пошли, - смеялся кто-то над ним. – Дядя, а что ты больше любишь? Водку или что? – Говорил кто-то около самого уха. – Может тебе это всё не нравится. А на дармовщинку любишь?
- Я, мальчики, вообще не пью,  - простонал Ди. – Даже на дармовщинку.
- А-а-а, ды ты нас ещё и не уважаешь.
Удар пришёлся по челюсти сбоку... Потом Ди увидел, как всё куда-то поплыло. «Теперь можно и мокренького» - долетело до него издалека. И вдруг в этот момент на него нахлынуло спокойствие. Спокойствие обречения? Спокойствие безразличия? Лёжа на булыжниках и разглядывая их гладкую поверхность, отшлифованную подошвами таких и не таких, как он людей, он подумал: Если это всё, то это всё. Если нет, то главное, чтоб не затоптали. Лишь бы не били ногами и не по глазам. Нос? Чёрт с ним...
- Поднимайся, дядя. Ещё не всё выпито. – Кто-то ткнул Ди ногой в подбородок.
- Спасибо, мужики. – Ди приподнялся. – Вы очень гостеприимны и щедры.
- А красенького натурального...
Удар пришёлся в область глаза. Глаз наполнился слезой, начал разбухать. Лишь бы ногами не били, лишь бы ногами не били, - думал Ди.
- Поднимайся, дядя, ещё по чуть-чуть сухарика и всё.
- Спасибо, мужики! Вы настоящие! – Ди улыбнулся. Всё было как в тумане. – Но я сам не могу. Помогите мне. – Его подняли. – Вот так, давайте вашего сухарика, и я всё. Я больше никогда не буду пить, есть, спать. Даже даром.
- Может яму ящё по пьянису съездить? – предложил кто-то.
- Нет, только не яишницу, - возразил ещё кто-то.
- А может двенадцатипёрстную пощупать?.. Или массаж печени? - говорили мальчики.
- Достаточно. – Мальчик с недокуренной сигаретой в руке ударил Ди открытой ладонью по щеке, получилась звонкая пощёчина. Все расхохотались. – Это сухарик. А теперь иди домой или куда ты там шёл.
Опустив голову, Ди пошёл по улице. Мальчики сделали для него своеобразный узкий живой коридор, и каждый хватал Ди за ухо и дёргал в разные стороны. Было очень больно. Как будто из головы что-то выдёргивали.
- Извини, дядя, - говорил кто-то из мальчиков, - жизнь таковая. Проигрались мы в карты, ну и тебе не повезло, ты оказался в ненужное время в ненужном месте. Не обижайся. За курево спасибо.
Бред. Чушь,- думал Ди, плетясь по улице. – Комедия. Били? Били, но не убили, значит, не били. Лучше б убили. – Он, тяжело дыша, дошёл до перекрёстка и свернул за угол. Посмотрел на свои босые ноги. Пощупал глаз. Глаз опух, и им было плохо видно. Он провёл рукой по  лицу. Кровь. Залез в карман трусов и достал из маленького карманчика деньги. Как ты про этот забыл? – подумал он. – Не помогло б. Они б нашли другой повод. Извращенцы. – Ди посмотрел по сторонам. – Такси б. – Он пошёл по краю дороги у кромки тротуара, оглядываясь. Где-то за домами уже взошло солнце и отражалось высоко в окнах.
- Такси! Такси! – Ди, прихрамывая, бросился к приближающемуся автомобилю. Таксист притормозил. Ди открыл дверцу и заглянул в салон. – Шеф, мне б в гостиницу...
- Я в парк, - вяло ответил таксист, посмотрев на Ди. Автомобиль тихо тронулся с места.
- Будь человеком, - попросил Ди, идя рядом и держась за открытую дверцу.
- Я что-то не так сказал? – сказал таксист. – В парк! Ходят тут уроды разные.
- Деньги есть. – Ди показал пачку денег. – Ну, будь человеком.
Таксист повернул голову в сторону денег, похоже, что глазами пересчитал их, потом очень внимательно осмотрел Ди. Автомобиль тем временем продолжал медленно ехать. Таксист ещё раз посмотрел на деньги и сказал:
- Нет, ты мне весь салон угрохаешь.
Ди провёл рукой по лицу, потёр глаза.
- Да мне б только на улицу Зверева, - сказал он жалобно.
- Зверева? – таксист на мгновение задумался. Ди, воспользовавшись его замешательством, быстро уселся рядом с ним.
- Сколько лет? – спросил таксист.
- Что сколько лет?
- Сколько тебе лет? – ещё раз с угрозой в голосе спросил таксист.
- Сорок один, - мгновенно ответил Ди. – Скоро будет... а что собственно...
- Выходи, - сказал таксист. – Я сорокаоднолетних не вожу.
- Давай вези! – закричал Ди.
- Выходи. – Таксист подтянул к себе монтировку.
Ди вышел.
- Сорок один! – крикнул таксист. – Совесть б хоть поимел! О детях подумал б! – Он резко рванул с места и исчез за поворотом.



14.

Ди был в бешенстве.
- Я, суки, устрою вам сухой закон! Только воду будете пить! Раскурились, видите ли, прищавая рвань! И этот таксист долбанный! Сорок один ему не нравится! Да у тебя не будет больше ни одного пассажира за всю твою оставшуюся жизнь!
О какой улице Зверева ты говорил? – подумал вдруг Ди и посмотрел по сторонам. - А что говорить?! Арбат что-ли? Хрень какая-то! Но куда-то ж отсюда уехать надо. – Он подошёл к чёрной Волге. Ретро двадцатого века, - подумал он, - середина двадцатого. Ещё Советский Союз. – Он открыл дверцу:
- Мне б на Зверева.
Водитель, старое худое лицо, долго без какого-либо выражения смотрел на Ди, и Ди не выдержал:
- Идиот! Мне б на Зверева! – В боковое зеркальце автомобиля он вдруг увидел, как за его спиной остановились два милиционера. Бежать! – Голова Ди лихорадочно заработала. Он мгновенно оценил ширину улицы, её длину. – Если б тебе было сорок один, - усмехнулся он. – Дворами! – проревел кто-то внутри, и Ди, резко оттолкнувшись от автомобиля, побежал.
Похоже, милиционеры не ожидали от него такой резвости, и на углу он успел заметить боковым зрением, как один милиционер никак не мог попасть свистком в рот, а второй что-то поднимал с земли. Ди промчался квартал, и только после этого услышал сзади милицейский свисток. Свернул в переулок, в одно мгновение очутился на другой улице...
- Садись и быстро, - крикнул кто-то из старой чёрной Волги, открыв заднюю дверцу.
Ди, не задумываясь, влез в автомобиль, и тот мгновенно рванулся с места. Они свернули раз, другой. Ди швыряло в разные стороны.
- На Зверева? – спросил водитель, когда они выехали на широкий проспект. Ди не ответил, он ещё продолжал тяжело дышать. – Ты не узнал меня? – Водитель  улыбнулся Ди в зеркальце. – Дней десять или сколько там назад я тебя вот точно так уже подвозил куда-то. А может уже и месяц прошёл.
- Ка... ка, - Ди не мог больше ничего сказать. Он видел в зеркальце старческое лицо.
- Именно! -  Старческое лицо улыбнулось и разразилось яростным трескучим кашлем. – Именно, Ка Ка. Несложное именно двухсложное имя Ка Ка. Он самый! Так куда?
- Давай в издательство «Народный роман», - подумав, сказал Ди. Почему в «Народный»? – спросил кто-то внутри.
- К дружку потянуло, - сказал Ка Ка. – «Народный суд» это теперь называется. Бери выше.
- Что ты говоришь!? – удивился Ди.
- Дружок твой во многом преуспел, пока ты там где-то шлялся. – Ка Ка громыхнул кашлем. – Бросил пить! Женщин держит от себя подалее версты. И так всё стремительно произошло.
- Всё стремительное это всё самое долгое, - сказал Ди.
- Ты, как всегда, прав. - Ка Ка улыбнулся Ди. – Напрасно ты бросил свою умственную деятельность.
- Пить, говоришь, бросил?! – Ди вернулся к предыдущему разговору.
- Да! Да!
- Ты знаешь, я никогда не верил в приключения, в погони разные. – Ди оглянулся.  - Чтоб это со мной!.. Только в кино. И сам влип.
- Погони? Это всё большие мелочи. – Ка Ка кашлянул. – Эта Страна сейчас на пороге великого переворота...
- И кто же её перевернёт?
- А никто. Она сама! Но дружок твой, думаю, тебе уже не поможет.
- Дружок? В чём?
- А спастись от этих двоих при исполнении. – Ка Ка рассмеялся и оглянулся. – Похоже, что поотстали.
- А что, собственно, случилось? Почему?..
- А ничего. Они рыщут по всей Москве, а что ищут?! Хватают, хватают, хватают. Вот уже неделю хватают.
- Так это ж уже было.
- Этого не было. Они просто хватают. Такие естественные хватательные движения. Как у ребёнка...
- И кого ж они хватают?
- А чёрт его знает. Я ж говорю, хватательные движения.
- Которые, если хорошо оглянуться, присущи всем Российским государствам?
- Именно! В точку! И ещё маленьким детям. – Ка Ка плюнул в форточку и резко затормозил. – Тебя могут спасти только старчелы. Я тебе о них уже говорил. Харчевня, лучшее место. Да и жрать хочется. Утро ведь! Сейчас закусим, обсудим предмет договора. – Он заглушил мотор, и они вышли из автомобиля.
- Предмет договора? – спросил Ди.
- Да! Сейчас это так называется. Особенно после того, как тебя так отделали. – Он брезгливо сморщился, взглянув на Ди, и моргнул. – Думаешь, только бабы тобой интересуются?! Монархисты! Хомики! Проститутки! Олигархи! Да всех не перечислишь.
ХАРЧЕВНЯ располагалась в полуподвале небоскрёба. Перед тем, как зайти в ХАРЧЕВНЮ, Ди, задрав голову, посмотрел вверх.
- Это один из первых настоящих московских небоскрёбов, - кашлянул Ка Ка. – После того, как цены на землю в Москве скаканули в заоблачную высь. – Он рассмеялся. – Найми хорошего сталкера, и он тебе всё расскажет и покажет. – Он подтолкнул Ди к двери. Они лифтом спустились, в небольшой полутёмный холл. ХАРЧЕВНЯ располагалась на десятом этаже внизу. – Заходи в зал, а я только распоряжусь. – Ка Ка исчез в тёмном узком коридорчике. Ди, помешкав, зашёл в зал.
Не смотря на ранний час, в ХАРЧЕВНЕ, было многолюдно. Пахло пивом.
- Здесь как? – спросил Ди худого старичка с крючковатым носом.
- Садись, обслужат по высшему классу. – Старичок кивнул на стул напротив.
Ди сел. В ХАРЧЕВНЕ было тепло от дыма курильщиков, от их алкогольного дыхания, курили все и все что-то пили. Ди закрыл глаза. Ему вдруг стало легко. Как будто сбросил тонну груза, - пропел кто-то внутри, - и ты решил наконец-то неразрешимую задачу.
- Не пить! Не есть! Не курить! Разойдись! – прозвучал вдруг чей-то голос. Ди открыл глаза. Это был невысокий мужчина в чёрном костюме при галстуке с выражением повелителя на лице, если есть такое выражение лица. Он кричал командирским тоном: - Трудиться! Трудиться! Скоты! Мы вам всем покажем, как бездельничать, трахаться и пить! Пиво! Это самое ужасное изобретение челэка! Это худшая и падшая бомба! Ха-ха... – Мужчина задёргался в смехе, глаза его не смеялись, они были наполнены злостью. – Ну!  что смотрите, пьяные морды?!
- Ты про воспитание ещё не тявкал, - крикнул кто-то от стены.
- Да я вас всех. – Голос оратора перешёл в визг. – Невоспитанные! А ну прекратить целоваться! В подъездах, на асфальте, везде! Дряни! Дряньчишки! – Он начал корчить всем рожи.
- Я вижу, ты не из здешних, - сказал сосед по столу. – Это, - он кивнул на оратора, -  бывший швейцар гостиницы Метрополь. После того, как Метрополь снесли малолетки. Я говорю о новом Метрополе. А ещё раньше он был кем-то в министерстве иностранных там разных.
- А я его понимаю, - сказал Ди.
- Да, конечно, его все понимают. А сейчас он лидер одной партии, называется Разойдись. Парторгом себя называет. Вчера избрали. – Сосед по столу сделал глоток пива, глядя поверх бокала на Ди. –  Расслабься. Это хлев старчелов. Тишь и гладь! Старчелы - самая разумная из когда-либо существующих партий. Мужики, достигшие пятидесяти лет и признавшие себя абсолютно старыми ни на что уже не способными и желающими жить на пособие, то есть подачки государства, и имеющими самое моральное право просить милостыню. Нас очень много. О-о-очень много! Особенно в Российской стороне. Многим под сто лет. Правильными питанием и методом дыхания мы продлили свои жизни до безобразия. Мы безжалостны к молодёжи. Молодость – это наш позор, это зло.
- Отцы и дети! – Ди усмехнулся.
- Да, и ещё внуки, - сказал сосед по столу. - Вчера был митинг. Неделю назад в конституцию Этой Страны внесли поправку, дав определение Этой Страны, что это молодость мира. Ты понимаешь, к чему это? Чтоб нас всех перебить. Они не увеличили пенсионный возраст, но уже говорят: как ты такой молодой и уже хочешь на пенсию. Работай, помогай обществу, - и бросают на самые тяжёлые работы. Вот только так мы и начнём дохнуть.
- А как у вас с рождаемостью?
- Пенсионер, родивший после ухода на пенсию двух детей получает повышенную пенсию...
- Вот сволочи.
- Именно! Война поколений! А ты говоришь: отцы и дети! Так вот, вчера на митинге... А где ты  был вчера?
- Я? – Ди вдруг растерялся. – У меня отец умер.
- А-а-а, извини. Мои соболезнования. – Сосед по столу вздохнул. – Отец это плохо. Вот если б мать, то все похороны бесплатные, почести, куча гробовых... Можно б и без пенсии... Ты взносы заплатил?
- Нет. А какие?
- Ты что совсем  новенький? – Сосед по столу отпил полбокала пива, глядя на Ди.
- Наверно, - не сразу ответил Ди. Ему вдруг стало неуютно, и кто-то внутри прошептал, что надо бежать. Ди посмотрел по сторонам. Где же этот Ка Ка?
 – То-то я смотрю, что-то необычное вошло в зал. – Сосед по столу усмехнулся, поставил бокал на стол, порылся в кармане пиджака и протянул Ди чистый лист бумаги. – Подойди к вон тому столику и положи на стол этот лист.
Ди посмотрел на чистый лист, потом  недоверчиво на соседа по столику.
- Сходи, сходи. Не убудется. Да пока принесут пива, поесть, - настаивал сосед по столу.
Ди взял чистый лист, нерешительно подошёл к указанному столику и положил на него лист. Одновременно с этим его последним движением на лист упала чья-то жилистая ладонь. Хозяином  её был черноволосый старик с лицом в родинках, из носа торчали волосы. Держа в левой руке чистый лист, в правой - кружку с пивом, он жадно впился глазами в лист, и было видно, как его взгляд бегал по листу: он что-то читал.
- Садись, - сказал он Ди, не отрываясь чтения. Ди сел. Волосатый читал долго. Потом, поставив на стол бокал с пивом, долго рылся в карманах пиджака. – Задачку ты мне задал. – Он достал авторучку старинного образца с золотым пером и, Ди это видел, крупным каллиграфическим почерком написал в левом верхнем углу: «РАССТРЕЛЯТЬ!» Чуть ниже, он медленно также каллиграфически вывел букву «К» с большим завитком, потом сделал мгновенный росчерк, напоминающий клубы удаляющегося дыма, после этого он задрал голову и, скосив глаза, глядя сверху на лист, под росписью поставил дату. – Ничего не могу с собой поделать. – Он с выражением глубочайшего наслаждения на лице вернул Ди лист и взял бокал.
Ошарашенный Ди вернулся к своему столику. Губы его тряслись. Что за чёрт?- вертелось в его голове. – Сон? И это родная когда-то как-то столица...
- Что он там начёркал? – сосед по столику вырвал из его рук лист. – А-а-а, расстрелять. – Он расхохотался. – Ничего не могу поделать. Его последняя фамилия Кликухин. В молодости он занимал должность старшего охранника в одном интересном заведении, выполняя различные приказания. Но обычно он писал «Разрешить», «Уволить», «К сведению», но чтоб « Расстрелять»!
Ди посмотрел на Кликухина, блаженная улыбка блуждала  ещё по лицу того. Да это ж очевидно, - сказал себе Ди, - он идиот. Все признаки...
- Какая у тебя пенсия? – спросил сосед по столику.
Ди вдруг неожиданно для себя расхохотался.
- Хватает, - пробормотал он сквозь смех, вытирая набежавшие от смеха слёзы. Это клуб пенсионеров, - подумал он. – Пусть думают, что и ты пенсионер.
- А неплохо выглядишь. – Сосед по столику пододвинул к нему одну из своих кружек с пивом. – Пока принесут. Наверно давно не был в Маскве? - сказал он, закуривая и глядя на Ди из-под бровей. Ди не ответил. – Твоё дело. Вишь, - сосед выпустил в лицо Ди клуб дыма, - курю самые дорогие сигары «Куба натурализзз». А сколько той Кубы то осталось?! – Он выпустил ещё один клуб дыма, усмехнулся и пожал плечами. – У меня ж самая огромная пенсия. Я... – Он почесал за ухом. – Но я тоже здесь питаюсь. Здесь дёшево. Прекрасная собачатина. Всегда свежая. Бульёнчик на ребрышках. Иногда сюда заходят гурманы отведать «Сучек на вертеле». Тут такие споры у них, какая сучка лучше, та которая до того, или та, которая после. Я тоже иногда раскошеливаюсь на это удовольствие.
- Ты наверно был...
- Да, был. А здесь все были. Здесь все могут себе кое-что позволить. И поесть и покурить. Курят же. А стоимость курева у каждого в прямой зависимости от размера пенсии. Знаете, что такое прямая зависимость?
- Это, когда...
- Да! Да! – воскликнул сосед по столику. – Когда всё время прямо и налево! И тебе, как только прибывшему в Маскву, скажу. Кое-кто, присмотритесь, пьёт пиво, а ваш обидчик, Кликухин, то есть, тянет вот уже в течение пяти лет одну и ту же кружку. У него тут даже собственный сейф есть, куда он её сдаёт.
- А может она бутафорская?
- Какая бутафорская! Там водки больше, чем пива! Бутафорская! Потяни! – Сосед по столику протянул Ди свою сигару.
Ди посмотрел по сторонам. Все посетители курили, и тонкие витиеватые струйки дыма тянулись ото всех столиков к потолку.
- Я вообще сигары не курю, - сказал Ди. – Мне б...
Откуда-то появился официант с подносом, на подносе лежали разные пачки сигарет. Ди выбрал « Ведьму».
- Тебе, наверно, несладко. – Сосед по столику протянул ему зажжённую зажигалку.
- Спасибо. – Ди прикурил. – Жить можно.
- Да я не об деньгах. – Сосед по столику набрал в рот дым, пустил несколько колец и сделал глоток пива. – Они думают, что мы уже ничего не значим в обществе, не влияем на их исторический процесс. Но мы оказываем такое влияние на всё это чёртово месиво! Это месиво, человечество, то есть, как ты правильно подумал, стареет.
- А ты кто? – спросил вдруг Ди.
- А тебя кто сюда привёл? – ответил сосед по столику и захихикал. – Да-а-а, много вопросов в этой жизни. – Он кашлянул в кулак. – И не поверишь.
- Трудно жить без политики? – спросил Ди. Узнаю вас, московских стариков, - подумал Ди.
- Старчелы это понимают, - продолжал говорить сосед по столику, не обратив внимание на вопрос Ди. – Это сложно.  – Тоненькая струйка дыма, чуть подталкиваемая языком изо рта, потянулась вверх. – Сложно. Ой, как сложно. Но мы безжалостны к современной молодёжи. Требовательны. И мы, так же как и они, не хотели трудиться. Но по другому. По другому. И это уже не конфликт поколений. Это война поколений. И чем больше миллиардов на земле, тем безжалостней эта война. Пусть я и повторяюсь…
- А вы, старчелы, не боитесь, что молодёжь объединится?
- Э-э, дорогой ты мой, – сосед по столику постучал указательным пальцем по лбу, - в этом всё дело. В этом. Им сиську покажи и веди на поводке куда хошь. А нам сиськи уже мало. Они могут объединиться, но мгновенно, и также мгновенно распадутся. А мы-и-и!
- А те, кому ещё нет семнадцати?
- С этими посложней. Но именно с этими мы найдём общий язык. Ведь сферы наших интересов пересекаются...
- Почти пересекаются. – На стол плюхнулся толстоватый старичок и, лежа щекой на столе, он продолжил: - Вы, Гамильтон и этот гаврик ещё купались в этой средиземноморской жиже, когда... – Десять пива! – вдруг крикнул он, приподнял свою голову и, глядя на Ди, сел на свободный стул. – Эх. Где-то я тебя видел. Это не ты в Туркмении змей кормил?
- Я? Змей? – Ди посмотрел по сторонам. В это время официант принёс ему пива и жареную на сале яичницу. – Да где я их только не кормил. – Он сделал глоток пива. Надо делать ноги, - подумал он, улыбнувшись толстоватому старичку. Тот тем временем затеял разговор про несанкционированное вторжение в Гоби Европейской цивилизации. Старики за столом начали спорить. Ди сказал себе: - Это ж старчелы. Тебя ж предупреждали, что с ними надо быть подальше. Это этот Ка Ка тебя сюда привёл... А где он сам?! – Ди вдруг почувствовал, что его начало тошнить. – Что за чёрт, - разозлился он и обильно посолил яичницу. Очень захотелось квашеной капусты. К столу подошёл маленький старичок.
- Я знаю, кто ты, - сказал он Ди. – Ты мудак. – Он высунул язык и облизал им себе щёки и нос. – И ты мудак, - сказал он толстоватому старичку. – И ты и ты и ты, - застрочил он. Старички за столом рассмеялись. Маленький старичок пошёл к следующему столу, к следующему, и по залу волнами покатился хохот.
Под этот хохот Ди поднялся со своего места.
- Ты куда? – спросил его сосед по столу.
- Мне пора.
- Посиди ещё, - сказал толстый старичок. – Куда спешить.
- Да-а, дела разные. – Ди улыбнулся.
- Посиди, - сказал сосед по столу. – Дела у него...
К Ди вдруг подошёл юноша - официант.
- Не уходи, послушай. – Он смахнул всё со стола, за которым только что сидел Ди, и запрыгнул на стол. – Все сюда! – крикнул он и начал декламировать: - Позор родителям и предкам всем, продавшим мир наш…
В этот момент в зал влетел Ка Ка, лицо его было искажено перекошенным ртом и до предела раскрытым одним глазом.
- Простыню! Простыню! – кричал он. – Простыню!
К огромной стене подбежал официант, и стена засветилась огромным экраном. На экране три женщины за столом.
- … сохранять спокойствие, - говорила женщина, которая сидела в центре.
Мачеха!? – пронеслось в голове Ди.
- Ещё раз повторяю, - тем временем говорила Мачеха, - шаг временный, вынужденный. Просьба ко всем до полуночи сидеть на своих местах вот так, как сейчас сидите. Вставать только в туалет и попить воды. Повторяю: столица Этой Страны временно переносится в деревню Пьяная Балка. Москва временно объявляется отдельным субъектом будущей конфедерации без всяких особых прав...
Зал зашумел:
- Это переворот!.. Что они себе позволяют!.. Дела-а-а!..
Под шумок Ди незаметно покинул ХАРЧЕВНЮ. День уже был в разгаре. Ди осмотрелся. Улица была пустынной, только огромное количество припаркованных в разных местах и «кто как» автомобилей. Автомобили тоже были пусты. Где-то провыла сирена.
- Тебе сорок? – Около Ди остановился горбатый старичок. Он закурил и раскашлялся.
Ди, не ответив, пошёл вдоль проезжей части. На такси рассчитывать нечего, - думал он.
- Я сразу заметил, что ты не старчел. – Горбатый старичок шёл чуть сзади.
- Что надо? – грубовато сказал Ди.
- Я не люблю старчелов, - сказал горбатый. – Ты не бойся меня.
- А чего мне тебя бояться. – Ди ускорил шаг и подумал: - Где ж этот чёртов Гид? Он бы сейчас не помешал.
- Отставник Апатьев-Петькин. – Горбатый не отставал. – Не буква «О», а именно «А». А-па-тьев чёрточка Петь-кин.
- Ну и что?
- Давай поговорим, - улыбнулся Апатьев-Петькин. – Я, всё равно, не отстану. Это ж всем известно.
- В Харчевне надо было говорить, в Харчевне.
- Нет-нет, там я не люблю. Я-ж сказал тебе, что я не люблю старчелов.
- Мне то что. – Ди зашагал ещё быстрее, уже почти бежал.
- Тебе сорок, а выглядишь неважно, - не отставал Апатьев-Петькин. Он тоже почти бежал. – Могу кое-что посоветовать. Эх, как вспомню свою двухспальную жизнь. Служил я в городе Нальчике. Был такой город, знаешь?
- А сейчас он где?
- Да и сейчас. Вот народ... Да ты не спеши. – Апатьев –Петькин схватил Ди за руку.
- Отстань, - сказал Ди, вырывая руку.
- Поехали мы как-то по кругу Махачкала-Избербаш-Баку...
- Покороче, я спешу.
- А друг мой имел знакомых в Махачкале. Заказали мы тонну осетра. Икра там разная...
- А ещё короче можешь?
- Спирту тонна! Бабы! Бухаем, значит. А была там ещё одна артисточка... Лицо! У-у! Пляшет она голой на столе... Нет, сначала она была одетой. Как подняла ножку, мы так и ахнули. Вот там-то я себе бамбука и нарезал. Поехали мы в бамбуковую рощу. – Апатьев-Петькин на ходу достал из кармана тараньку, постучал ею по своему лбу и спрятал в карман. - Я ж рыбак. А рыбак рыбака видит издалека. – Он вдруг, догнав Ди, обнял его. – В одном месте на юге рыбачили. Раньше там во времена генералов-экологов рыбы было много. Временно, но много. А потом окунь объявился. Ох и прожорлив, ох и погань.  Мы даже одного генерала Окунем прозвали. Окунь всё сожрал. Прожорливая рыба. Возьми щуку, она нажрётся, заляжет в кустах и спит. А окунь всё жрёт, жрёт, жрёт. И чем больше он, гад ползучий жрёт, тем больше ему хочется. Говорят, что его в те края птицы занесли. Вот уж настоящая дрянь - это птицы. Помнишь тот год, когда ни мяса по человечески, ни сала, ни рыбы, одна птица. Ку-ры! Вот ужас. Задолбали эти Куд-куда Куд-куда! Вот страха то натерпелись. Всё, ну ты знаешь, птицы заносят. Шляются там по всему свету перелётные дряни. И тебя и меня – всё заносят. И идеи и разврат. И города. И не стало там потом рыбы.
- Ну и что!? – Ди остановился. – Я то тут причём.
- А мы все окуни. – Апатьев-Петькин как-то разочаровано посмотрел по сторонам. – Подожди, - крикнул он старушке, которая вышла из дома с ведром в руке. – Апатьев-Петькин. – Он подбежал к старушке, помог ей выбросить мусор из ведра прямо под колёса припаркованного автомобиля. – Служил я в Нальчике... Вот народец...
Ди осмотрелся. Москва, одна Москва вокруг, - подумал он. – Может сразу в аэропорт?
- Который час? – спросил он мужчину в чёрной шляпе.
- Ты понимаешь, - мужчина в чёрной шляпе полез рукой в карман брюк, - что меня восхищает? Как это бог всё так гармонически создал? Вот небо, солнце, - он достал из кармана часы и показывал ими в разные стороны. - Букашку! Моря! Леса! Человека! Создал специально для людей загробную жизнь! Это ж надо, какая забота о каких-то букашках! Иногда как задумаешься, а не напрасно ли он нас создал? Не ошибся ли он? Нет! Нет! Один умник съехидничал, что, мол, бог создал нас и сидит и подглядывает в замочную скважину, а мы...
Из всех домов вдруг повалил народ. Почти одновременно. Сколько женщин! Сколько женщин! - пронеслось в голове Ди. Девушки в красных косынках запели Марсельезу. Пели и кричали что-то почти все. Улица наполнилась шумом. Где-то послышался звон разбитого стекла. Несколько автомобилей перевернули. Где-то что-то ухнуло. Идиот! – крикнул кто-то внутри Ди. – Рви когти!
Толстушка схватила вдруг Ди за рубашку.
- Ну что?! – она подтянула Ди к себе, Ди не сопротивлялся. – Наша взяла?! – И она запела старинную русскую песню: - За-чем-вы-де-вуш-ки-кра-си-вых лю-би-те. – Она отшвырнула Ди и, раскинув руки и глядя в небо, продолжила: - Ох и со-ба-чи-я у них лю-бовь.
Кто-то толкнул Ди в спину. Мимо него прошли старушки, скандируя: Наша взяла! Наша взяла! Наша взяла!
Ди свернул с улицы в переулок и увидел юношу, прижавшегося к стене дома. Ди направился к нему и споткнулся о мужчину с дощечкой на груди «Труп».
- Как попасть в центр? – спросил он юношу.
- Чёрт его знает, - испуганно ответил юноша. – По конкретней спроси.
- Ну, на Тверскую или там...
- Да никак, - прошептал юноша. – Сейчас никто ничего... Вон видишь?! – Он ткнул рукой куда-то за спину Ди и побежал вдоль переулка.
Ди оглянулся. В нескольких шагах от него били двух мужчин.
- У-у-у, понажрались за нашими спинами, - ревела толпа. – Дети им в тягость! Мяса им подавай! Пива! Водки! А вот тебе! И тебе!
Ди, глядя на эту сцену, попятился назад и через несколько шагов упёрся в кого-то. Оглянулся. Это была старушка.
- Страшно? – спросила она.
- Да как тебе сказать. – Ди пожал плечами, стараясь сохранить спокойствие. – Я почти иностранец. Мне б в центр пробиться.
- Я помогу тебе выбраться, - старуха посмотрела за спину Ди. – Но за одну небольшую услугу.
- Какую ещё услугу? – насторожился Ди.
- Да так, пустяк. Идём. – Старушка повернулась и пошла.
Ди посмотрел по сторонам, подумал и побежал догонять старушку.
- Отсюда очень трудно выйти, - сказала старушка. – И как ты сюда попал? – Она рассмеялась. – Не только рассказать, но и показать надо. – Она повела Ди через грязный двор. – После того, как перестали хоронить, жить стало очень опасно. Они чем-то их поливают, и ни гнили, ни червей. Вот, - она показала на несколько трупов в песочнице, - вон, вон и вон. – Под забором в разных местах было несколько штабелей трупов.
- На столицу это не похоже, - сказал Ди.
- Живой труп, а не столица. – Старушка вздохнула. – Подожди здесь. – Она скрылась за обшарпанной дверью, и через некоторое время в окне на втором этаже показалось её лицо. – Эй, не знаю как там тебя, поднимись на минуту. Сто первая квартира.
- Я здесь подожду.
- Мы ж договорились. Всего на пару минут. Мне надо помочь.
Не заходи, - сказал кто-то внутри. Но Ди поднялся на второй этаж и в нерешительности замер. Да, ладно, авось, – он толкнул дверь, – ещё старух бояться, - и вошёл в комнату.
- Квитанция за квартиру за шкаф упала, - сказала старушка. – И ну никак не могу достать. – Она нагнулась и заглянула под шкаф. – Вон она подлая лежит себе.
- Это легко. – Ди лёг на пол и заглянул под щкаф. В этот момент вдруг раздался громкий старческий хохот. Ди повернул голову и увидел: в дверях стояли три старушки и хохотали.
- Вот ты и поймался, голубчик, - сказала одна из них. – Мы следим за тобой от самой Харчевни.
- Эх, - вздохнула другая и пренебрежительно посмотрела на Ди, - мне б мужичка, ну хотя б того у мусорного ящика... или, - она подбежала к окну, за окном прошумел автомобиль, - или вот этого, - кивнула она за окно. – Чайка. Первый выпуск.
Старухи расхохотались.
- Да ты не бойся, - сказала старушка, которая привела Ди. – Может тебе и лучше у нас переждать. Вон сколько наших на улицу вывалило. Вставай.
Ди поднялся с пола и осмотрел старушек.
- Нынче, что, - заговорила одни из них, - мужик перевёлся. Беспредел полный! Ленив. Пьёт. Жрёт. Спит.
- А когда он не перевёлся, - заговорила другая старушка. Третья пока молчала, она только разглядывала Ди.
- И как это лесбиянство ещё у нас не так сильно пошло.
- Причём тут мужики, - сказал Ди. – Лесбиянство – это древнее чувство, ещё в Греции Древней...
- Да пошёл ты со своей Древней Грецией, - сказала старушка, которая привела Ди.
- Тоже! Мужики ещё эти греки!
- А этот придурок Сократ!
- Ну, Сократ может быть ещё и ничего.
- Как же нам тебя изнасиловать? – Одна из старушек подошла к Ди, взяла его осторожно двумя пальчиками за подбородок и приподняла голову. – Ты меня узнаёшь?
Ди медленно отрицательно помотал головой.
- И меня не узнаёшь? – спросила другая старушка и тоже получила отрицательный ответ. – Конечно, – она рассмеялась, - как можно разглядеть лицо женщины, когда она занимается миньетом.
- Да не знаю я вас! - крикнул Ди.
- Тсы-и-и! – Старушка, которая привела Ди, приложила палец к губам. – Развязка близится, а выхода всё нет, - продекламировала она. – Это случайная встреча, и мы ей рады. Сейчас ты нас всех узнаешь. Это будут приятные воспоминания. А что ещё может быть лучше приятных воспоминаний. – Она подошла к серванту, достала бутылку щампанского и несколько фужеров. Разлила и раздала фужеры старушкам. – За страну амазонок, как бы её там ни называли.
- Мы придумаем новое название, - сказала одна из старушек. – Как только очухаемся. Лишь бы сисечки нас не подвели.
- И за нашу Мачеху! - Старушки выпили. – Ну...
Слово «Ну» прозвучала для Ди сигналом. В его голове что-то произошло. Откуда-то появились решительность и огромный прилив сил. Он, пока старушки ещё ощущая вкус шампанского, ставили фужеры на стол, нанёс ближней к нему старушке удар в голову и одновременно с этим выпрыгнул в окно. Главное приземлиться, - думал он, глядя на приближающийся асфальт. Всё это длилось секунду, на одном вдохе. Этаж оказался не вторым, а всего лишь первым, но с окнами высоко от земли. Мягко приземлившись, Ди всё-таки царапнул шекой о стену дома. Рассматривать себя было некогда, он успел только кинуть взгляд вверх и помчался вдоль дома.
Он не знал, сколько он бежал. Это был страх. Страх его просто гнал. Он знал, что останавливаться нельзя. Женщины, наполнившие  все улицы города, шарахались в разные стороны, кто-то пытался схватить его за руку, кто-то смеялся вслед, кто-то что-то кричал.
- Садись, - крикнул вдруг кто-то сзади, и рядом притормозил автомобиль, но не остановился, а продолжал медленно ехать вдоль тротуара.
Ди на ходу сел рядом с таксистом.
- Прыщуны отделали? – спросил таксист.
- Пустяк, шеф, - ответил Ди. – Гид? Ты!? – Он улыбнулся.
- Как видишь. – Гид поехал побыстрей. – Это не пустяк. Это прыщуны. По твоим ушам видно. Они у тебя растянуты и красные-красные. -  Он тормознул. – Это их любимое занятие. Давай умоемся.  Выходи. – Он вышел, обошёл автомобиль и помог выйти Ди. В ларьке он купил бутылку минеральной воды и вернулся. – Я знал, что ты не усидишь в гостинице и обязательно во что-то влипнешь. А прыщунов я просто проспал. Две ночи не спал. Видишь,  что творится. Это начало.
- Дай! – Ди вырвал у Гида бутылку, отвинтил крышку и сделал несколько жадных глотков. – Лей! – Он вернул Гиду бутылку. – Щека - это я от старух уходил.
- Старухи это мелочи, поимели б чуть-чуть и всё. Самое любимое развлечение прыщунов, - Гид начал лить воду в сложенные ладони Ди, - это устраивать соревнования, кто дальше протащит клиента за нос. Кладут клиента спиной на асфальт и тащат его по асфальту за нос. Можно и за уши, но коэффициент сложности меньше.
Ди смыл с лица кровь.
- Лей на голову, - сказал он, и Гид  почти всю воду вылил ему на голову. Остатки Ди допил. – Спасибо. Поехали.
Они сели в автомобиль, и Гид помчался.
- Не гони так, - попросил Ди, - дай одуматься.
- Если Кумир сейчас уйдёт из гостиницы, мы его больше не найдём. – Гид почесал голову. – Хотя, впрочем, после того, что произошло сегодня утром, Кумир им уже не нужен.
- Почему ты думаешь, что он сейчас в гостинице? – спросил Ди.
- Такой расклад. Да и новости. – Гид показал рукой на ухо, и Ди увидел в его ухе маленький шарик. – Наушничек. Все новости всего мира. Да, угораздило ж тебя. – Гид мельком взглянул на Ди.
- Не говори, - сказал Ди. После газированной воды его бросило в пот. Лицо, конечно, распухнет, - подумал он. – Но ничего. Этот стресс полезен. Ты понимаешь?! - Он рассмеялся и сказал: - Человеку нужен стресс.
- Стресс? – Гид тоже рассмеялся. – Когда-то у меня была любовница. Вот это был стресс! Купила где-то двухпудовую гирю и тащилась от неё.
- Двух,. - Ди улыбнулся, - пудовую, говоришь. – Он расхохотался.
- Я уже собирался на ней жениться, она ж тоже сталкировала. Но после гири она стала мне как гвоздь в ботинке. А это уже, пожалуй, не стресс, а что-то долгое и нудное.
- А я тебе говорю о стрессе! – крикнул Ди. – Вот ты идёшь по улице ни о чём не думая, а из-за угла вдруг кулак и по морде, и ты... Понимаешь? – спросил Ди. Гид не ответил. - Плохой ты сталкер! – крикнул вдруг Ди. – Но хотя бы в том, что я сейчас не сплю, ты можешь меня убедить?
Гид бросил на Ди косой взгляд, но не ответил. Потом закурил и сказал:
- Просыпаюсь я как-то и вижу, что телевышка наклонилась градусов на десять. Что за чёрт, - подумал я, - ещё несколько градусов, и она рухнет и может быть на меня. Я протёр глаза и проснулся. Вот, что такое сон. А у тебя что?
- Да-а, - Ди вздохнул, - выше себя не прыгнешь. Суета всё.
- А мой шеф говорил, что мимо себя не пройдёшь. Эх, - Гид зевнул. – В парилочку б сейчас.
- В парилочку б хорошо. С веничком.
- Лучше днём в рабочее время. Нет той толпы. Говорят, что вот таксисты и мы, сталкеры,, свободные художники. Город, парки, улицы, просторы.
- Добавь ещё свалки мусора, слякоть, вонь.
  А ведь, ты прав,  всё суета. Ты в отпуске был?
- Я в отпуске не был уже двадцать пять лет.
- Ну, эт ты зря. А я был в прошлом июле. Ты ж помнишь, что было в прошлом июле?
- Да-а, было дело. Двадцать пять лет, и никто не скажет: дорогой, тебе б отдохнуть.
- Никто-о-о. Только: давай, давай, давай! Это верно.
- Ночью был дождь?
- Нет. Как и днём, небольшой прошёл, и всё. Гремело, но дождя не было.
- Да-а-а.
- А теперь опять ни облачка. Опять весь день жара, пыль, пот грязь и песок.
- У тебя нет, случайно, циркуля?
- Нет. Думал сунуть в бардачок, но...
- Что в этом году с помидорами обещают?
- Так всё будет хорошо. Президент ведь объявил год годом помидор.
- Где он теперь?!
  - Нет, ну теперь то их точно будет кучи. Бабы их любят солить. Главное, чтоб красные были.
- Солишь?
- Обязательно. А ты?
- А как же!
- Чеснок кладёшь?
- А как же!
- И перец?
- По настроению.
- Соли сколько?
- Не знаю. Сыплю и пробую.
- И я... Слушай, я забыл спросить. А куда мы едем? – спросил вдруг Гид и рассмеялся.
- К Кумиру, - ответил Ди. – А зачем он мне?
- В твоём положении поможет только старый друг, - сказал Гид. – Кажется, приехали. – Он посмотрел во все окна автомобиля. – Баб многовато.



15.

Они с трудом подъехали к гостинице. Женщины били кулаками и всем, что было в их руках, по кабине, по стёклам.
- Мой вездеход им не по зубам, - улыбнулся Гид. – Но нас не это спасает. Они знают, что это машина сталкера. Они уважают сталкеров. Сейчас немного постоим, потом ты выходи и быстро в свой номер. Запомни одно, что  вершина демократии в Этой Стране – это очень опасное явление... Смотри, - Гид показал рукой вперёд.
По улице шла толпа людей, они несли огромный плакат « ЖЕНСКИЙ ПОРЯДОК- ЭТО ВЕРХ БЕСПОРЯДКА. НЕ ХО-ТИМ!
- Это партия самых верных мужей. – Гид расхохотался. – Интересно!
Женщины, которые колотили вездеход Гида, тоже увидели толпу с плакатом. Они удивлённо переглянулись, в их действиях появилась нерешительность. Одна из них что-то крикнула, и они медленно направились навстречу толпе. 
- Ну, - Гид повертел головой, - давай, быстро, но без суеты. И прощай!
- Прощай! - Ди осторожно вылез из автомобиля и зашёл в гостиницу. В вестибюле никого не было. Он поднялся на свой этаж и зашёл в номер, немного повозившись с замком: дверь просто оказалась не запертой. В большой комнате сидел немолодой мужчина с бритой головой. Он сидел в кресле у небольшого столика и пил что-то коричневое из стакана. Ди сел в кресло напротив. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
-Ты? – спросил Ди.
- Я, - не сразу ответил мужчина. – Теперь я снова Кумир. – Он сделал глоток и усмехнулся.
- Я рад тебя видеть, Кумир. – Ди улыбнулся. – А мне сказали, что ты пить перестал вовсе.
- Я знаю, но это, – Кумир поднёс стакан к глазам и некоторое время рассматривал его содержимое. – Я ничего не знаю, это единственное, что я знаю. –Он улыбнулся и посмотрел на Ди.
- Мы ж когда-то с тобой договорились, что это изречение древних неточное. – Ди налил в пустую рюмку коричневой жидкости и сделал небольшой глоточек. – Я знаю, что я ничего, - он посмотрел на Кумира, - не по-ни-ма-ю!
- Это верно, - сказал Кумир. – Вот потому времени у нас и маловато. Теперь. – Он посмотрел на часы. – Пару деньков надо просто отсидеться где-нибудь в глуши. Я не люблю излишний шум в обществе.
- Почему ты съехал со своей старой квартиры?
- Стало просто невозможно. – Кумир вздохнул. – Женщины... Ты ж знаешь, как я их любил, люблю и буду любить, но не до такой же степени. Я ж тебе показывал. Понимаешь?
- Скорей догадываюсь.
- Вот-вот. Короче, я всё бросил. Я знаю, что они меня ищут и хотят, чтоб я поучаствовал в их избирательной кампании. Хотели. Молчалы им были нужны. Конечно, это ж мощнейшая партия тихого противодействия. Союз с молчалами, у которых я авторитет!! Тут в этой комнате уже были их эмиссары, разнюхали всё-таки, где я. А я залёг, замёл следы начисто. И они, потеряв мой след, вдруг чего-то испугались и начали действовать. Пошли вабанк. Стоп! Тебе то я зачем? А-а, понял... Это ты тот самый эмиссаришка... Ди... Ди-о-ген! – Кумир рассмеялся. – И откуда они узнали твою школьную кличку? – Кумир допил своё питьё и со стуком поставил стакан на стол. – Поздно. Да ну их. Извини за навеянную тоску. – Он протянул руку к Ди, и они долго трясли друг другу руки. Глаза Кумира заблестели. – Ну, рассказывай, что да как. Как провёл этот месяц. Боже, месяц почти.
- Даже не знаю, что тебе и сказать. – Ди задумался. – Сон не сон. Помнишь мои галюники, я тебе рассказывал?
- Да, да, что-то с кухней, гири там какие-то. Я знаю одного сомнолога...
- А я и сам, если помнишь, начинал сомнологом.
- Было дело. Было. Двухпудовые, говоришь. – Кумир задумался.
- Да, ты ещё обещал всё это в твой новый роман сунуть.
- Нет, всё, с романами покончено. Навсегда. Сейчас молодёжь такое пишет, что нам и не снилось. Закачаешься. Бьёт в самоё суть вещей. А мы что? Иметь и не иметь? Нет, я всё сжёг. Если б ты видел, как горело! Так говоришь, что снов насмотрелся?
- Я бы поверил, что ничего и не было, что всё сон, но то, что сегодня творится на улицах Москвы...
- Если б только Москвы, - вздохнул Кумир. – И началось всё с этого долбанного Урала. Вчера. – Он налил в свой стакан коричневую жидкость.
- Откуда чача? – спросил Ди, кивнув на графин.
- Самогон, - ответил Кумир. – Отечественный. Родной. Настоенный тоже на чём-то отечественном. Секрет фирмы.
- Амазонки. Собаки. Тысячи тысяч псов. Это незабываемое зрелище. – Ди рассмеялся. – Это...
- Ты посетил царство Харона?
- Возможно. Я такого напосетил... Сделай мне Грецию, - жалобно вдруг сказал Ди.
- Что ещё ты видел? Как тебе бездарожье России?
- Бездорожье, - поправил Ди.
- Безда, - Кумир улыбнулся, - дарожье России. Что ещё ты повидал?
- Ещё? – Ди надолго задумался. – Быдло! Даже моя теория быдла жалкий лепет рядом с тем, что я увидел. Это даже меня заставило оглянуться.
- Э-э, стареем. – Кумир сделал глоток. – Ну, так что ещё?
- Отец умер.
- Да ты что?
- Мать умерла.
- Ну,  уж так и мать. – Кумир улыбнулся. – Это тебе уж точно приснилось. Мать никогда не умирает.
- Нет. – Ди сделал глоток. – Тётя Паша… она спросила меня, не разгадал ли я задачку, кто же на самом деле хомо кашмарус.
- И ты!
- И я ничего не ответил.
- А мне кажется, что хомо кашмарус это новая ветка хомо сапиенс – хомо кошмарный.
- Нет, скорее всего это SOS. В том смысле, что хомо кошмарен по своей суте.
- Хорошо, допустим, что ты прав по части SOS, а что с двухпудовой гирей?
- Это оказалось очень просто. Двухпудовая гиря – это всего лишь две огромные сиськи. Ты когда-нибудь застревал между двумя огромными бабскими сиськами?
- Да всякое случалось. Символизм сплошной.
- Символизм? Э-э, нет.  Если бы. – Ди вздохнул. - Потом эти старчелы прицепились.
- Тебя били?
- Нет, - Ди провёл рукой по лицу, - это какие-то сопляки прыщавые.
- Понятно. Это ещё хуже, чем летаргический сон. У тебя, помнишь, уже был один.
- Как же тот сон забыть. Вот, - Ди показал ладонь левой руки, - палец съели.
- Да ты что?! – Кумир сокрушённо покачал головой. – Каннибалисты?
- Да, людоеды.
- Надо же. – Кумир взял ладонь Ди в свою и долго рассматривал, покачивая головой. – Болит?
- Чуть-чуть ноет, но уже заживает. – Ди спрятал свою левую руку под стол.
- Какие глупости всё это, - вздохнул Кумир. – И эти реформы имён, фамилий, эти клички. Ты теперь Диоген, я – Кумир. Детство. Школьничество. Помнишь? Писк, Шухер,  Крокодил.
- Крокодил из тебя так и не получился.
- Не получился. Но, ты знаешь, - Кумир откинулся на спинку кресла, - ругать и критиковать всё подряд это удел старости. Признаюсь тебе, что из всех последних реформ есть действительно выдающиеся вообще для всего человечества. Три года назад узаконили воровство в государственном масштабе и пьянство. Сумеешь украсть, не попавшись, укради. Умеешь пить, пей. Не поверишь, но стало легче морально и намного.
- Не поверю. – Ди усмехнулся и пожал плечами. – И не соглашусь.
- Алкоголизм провозглашен национальным признаком! – воскликнул Кумир. – Пьяница это такая национальность. И алкоголики сразу же стали на путь сепаратизма.
- Да-а? – Ди вздохнул. – С этим, пожалуй, надо согласиться.
- И ещё одно важное постановление: в школах теперь изучают матерный язык.- Кумир рассмеялся. – Вот так-то!
- Может так и надо. – Ди разлил самогон по стаканам.
- Да! – Кумир хлопнул себя по лбу. – Недавно я тут твоего Федьку встретил.
- Да ты что?! Не выдержал всё-таки, вернулся.
- Он рассказал, что у вас там в Афинах тоже те же странности начались. Говорит, что певица начала наглеть. Особенно взглядом. Гитарист болеет, двухпудовая на ногу упала.
- Двухпудовая всё-таки! На ногу? Вот тебе и символизм.
- Да! – Кумир рассмеялся, Ди тоже.
Потом они долго молчали.
- Да-а-а, - нарушил молчание Кумир, - много вопросов. Много и один глупей другого. Что делать!? А с кем выпить? С кем переспать? Выпить или переспать? Тыщи вопросов!
- Глупей? Может важней?
- Глупей. Тысячи глупых вопросов.
- Миллион!
- И что самое смешное, так это то, что самое логичное в нашей жизни – это всё-таки смерть.
- Возможно, ты и прав.
- И ещё, не полюби, мой друг. А полюбил, не разлюби. Ну, а если разлюбил, уйди. – Кумир закрыл глаза и почесал лоб. – Не могу покончить с афористикой. Не могу. – Он вдруг рассмеялся. – А они вот с алкашей начали. Кажется, но это, конечно, недоразумение. С этим нельзя покончить. И не нужно. Сколько на этом уже было обломов. Это вещь в себе. Понимаю, конечно, что это от отчаянья, но... Бабы, одно слово. – Он встал, прошёлся по комнате. Посмотрел в окно.  – И я их понимаю. Недоразумение. А я стал ранимый. – Он стал к окну спиной, сложил руки на груди и посмотрел на Ди. – С «Народным романом» покончил. Перешёл было в «Народный суд». Но, тут под меня один пушкиноик начал копать. Дрянь вонючая. Поразвелось пискунов этих ещё больше, чем в эпоху олигархов. Но всё это... но все эти... Они всё-таки здорово пишут. Очень. – Кумир задумался. – Как ты говорил двадцать пять лет назад, так и произошло: в обществе совершился пространственно-временной переход количества в качество.
- И в чём же он проявляется? – Ди заглянул в стакан, сделал глоток и сморщился.
  - А во всех твоих приключениях! И чтоб ты не сомневался во всех своих приключениях, я тебе кое-что покажу. Ты же знаешь мои биологические пристрастия. Моё великое определение, что всё, что не человек, есть животное. И я тебе сейчас покажу то, чем я занимался последний месяц. Почему, собственно, меня и найти не могли. И Стервия была со мной. Никто её не убивал. Она сейчас на девятом месяце и где-то залегла. Неделю, как исчезла. А я весь месяц лежал и занимался этим. Залёг, короче. Муравьи! – воскликнул он и махнул Ди рукой: - Идём! – Он дёрнулся, но тут же схватился за голову. – Нет, стой! Не будем терять время. По дороге расскажу. – Он подошёл к окну и посмотрел вниз. – Не думаю, что они там что-нибудь выкинут, но... – Он вернулся к столу, поднял с пола портфель и достал из него несколько косынок. – Примерь, - кинул он Ди чёрную косынку.
Ди повязал косынку.
- Нормально! – Кумир немного поправил её, взял ещё одну чёрную и нацепил на себя. – Это на всякий случай. Чтоб только глаза были видны.
- Мы ж не мусульмане...
- День сегодня такой. Поехали. Да, вот ещё. – Кумир достал из того же портфеля два чёрных халата.
Нацепив ещё халаты, они вышли из номера. Гостиница, как вымерла. Они спустились по ступенькам вниз, вышли из гостиницы.
-Видишь чёрный мерс? – спросил Кумир. – Нам в него.
Они, опустив головы, дошли до мерса. Кумир сел за руль, Ди – рядом.
- Пока побудем в этом комуфляже. – Кумир улыбнулся и повернул ключ. – Солнце уже высоковато, но успеем. – Мерс тихо тронулся. Они обогнули припаркованный тут же грузовик и медленно поехали вдоль гостиницы. – Главное миновать гостиницу. Да, собственно, - Кумир вдруг громко рассмеялся, - я то им уже и не нужен, после того, что они уже совершили. Хотя, впрочем, почему бы и не прихлопнуть. Так что, пока посохраняемся.
- Далеко ехать?
- Далеко. До пятой окружной. Я мог бы показать тебе это явление и здесь, но здесь не безопасно. А там то же самое, да и от Москвы подальше. – Кумир включил музыку.
- Бетховен? – спросил Ди.
- Не то Моцарт, не то Паганини. – Кумир рассмеялся. – Ничто великое не принадлежит какому-то одному человеку. Это достояние всего человечества. И чтоб там ни говорили об авторских правах, всё принадлежит народу.
- За этот месяц, или сколько там уже протикало, как я здесь, ты изменился. – Ди перебил Кумира и посмотрел на него.
- Да, изменился. – Кумир слегка улыбнулся. – Месяц или сколько там назад меня интересовали только писанина и женщины, теперь только пустота. В пустоте будущее. –Он мельком взглянул на Ди. – Ты только взгляни, ни пробок, ничего. Только толпы разбушевавшихся женщин. Кто бы мог хотя б подумать.
- А чем чёрт не шутит, -сказал Ди. – Может у них что-то и получится.
- А что должно получиться?
- А чёрт его знает. Может они знают.
- Давай лучше помолчим.
Они ехали по узкой проезжей части, хотя проспект и был широченный, но заставлен автомобилями. Мужики так и не решили вопрос с парковками, - подумал Ди. – А какой вопрос они вообще решили?!
Ехали долго. На каждом перекрёстке приходилось пропускать толпы женщин. Светофоры не работали. Женщины размахивали разными тряпками, это и платья, и нижнее бельё, и чулки, у некоторых были транспаранты. Ди прильнул к стеклу, он никак не мог разобрать, что же на них написано.
- А ничего, - сказал Кумир. – Движение всё, цель ничто. – Он усмехнулся.
- Похоже. – Ди сел прямо.
На одной площади они остановились.
- Что за площадь? – спросил Ди.
- Ты её не узнал! – Кумир улыбнулся. – Это ж Лубянка.
- Да-а? А я думал, что мы на юг рванём.
- Рванём. Отсюда по новому проспекту самая прямая и простая дорога на юг. Скоростная. А это, я хотел тебе ещё тогда показать, моё главное достижение. – Кумир открыл дверцу и выбрался из мерса. – Пройдёмся.
Ди тоже вылез из мерса, и они пересекли площадь и подошли к памятнику.
- Вот, - сказал Кумир и кивнул на памятник.
- Кому эт. – Ди подошёл поближе и прочитал:
БРАТЬЯМ СТРУГАЦКИМ!
ВЕЛИЧАЙШЕМУ ПРОРИЦАТЕЛЮ ВСЕХ РОССИЙСКИХ
ВРЕМЁН И НАРОДОВ!
  -Бред какой-то, - сказал Ди. -  А почему величайшему... одному из них что-ли?
- А он и был один. Стругацкий, а «Братья Стругацкие» это его псевдоним. Так сильнее звучит. Этот памятник поставил я! – Кумир обошёл вокруг памятника. – Ниодного цветочка. – Он покачал головой. – Классическое построение любого романа, триллера и теде это завязка, кульминация, развязка. Так? Нет! На самом то деле ничего этого нет, кроме начала. Да и начала и того нет. Зачали, родился, жил - не жил и умер – вот классика. А что за развязкой? Опять те же завязка, кульминация и развязка. И так до бесконечности. А что есть бесконечность? – Кумир бросил на Ди вопросительный взгляд.
- Спроси у Канта. – Ди с ироничной улыбкой на лице тоже обошёл вокруг памятника и направился к мерсу.
- Извини за этот бред, - догнал его Кумир.
- И что же они... он, то есть, Братья Стругацкие, напрорицал? - спросил Ди, когда они уселись в мерс.
- А всё, что ты видишь вокруг. Я вообще удивляюсь, что ты, в общем-то иностранец уже с более, чем двадцатипятилетним стажем, отыскал меня в этом космическом хаосе.
- Мне сталкер помог.
- А-а-а, вот видишь. Ста-а-алкер!
- Не хочешь ли ты сказать, что?..
- Не хочу. – Кумир кивнул головой куда-то назад. – Это он уже всё сказал: Россия, или Эта Страна, или Бывшая Россия, ну как бы ты ни назвал эту населённую местность, - Кумир вздохнул, - это и есть зо-на!
- Это ты... – Ди не договорил, задумался.
Молчали они долго, до выезда за пятую окружную дорогу.
- Ну-у, вот, – Кумир съехал с дороги на обочину, - Москва закончилась, начинается, как сейчас модно говорить, Бывшая Россия. Или – зона продолжается.
Они вылезли из автомобиля, спустились с шоссе и по тропинке дошли до моста.
- Вот аж сюда я почти дополз на коленях, - сказал Кумир. – От своего офиса на Причале.
- Да ты что?
- Да-да! – Кумир лёг на траву рядом с доской. – Ложись рядом.
Ди лёг рядом. Кумир  отодвинул доску и кивнул Ди:
- Смотри сюда. – Он ткнул пальцем в траву, на которой лежала доска. Ди посмотрел. – Внимательно смотри. Видишь?
- Ну, муравьи. Трава. Песок. – Ди внимательней присмотрелся. – Ну и?
- И больше ничего? – Кумир покачал головой. – Не ожидал от тебя такой ненаблюдательности. Близорукости. Посмотри на муравьёв! – крикнул он.
- Ну, - Ди ещё раз прилёг, - муравьиное шествие, голова в задницу. Поток. Двусторонний поток, одни идут в одну сторону, другие – в обратную.
- Так-так. – Кумир рассмеялся. – Теплей. Ещё присмотрись.
- Заколебала меня эта ваша Бывшая Россия. – Ди ещё раз присмотрелся. – Одни что-то несут, другие пустые.
- Ну, - Кумир облегчённо вздохнул. – Горячо.
- Несут в одну сторону, в другую пустые?
- Очень горячо!!
- И что они несут?
- Почти попал?
- Выносят? – Ди оглянулся на Москву.
- Именно! – воскликнул Кумир.
- Героин?
- Холодно. – Кумир улыбнулся. – Обыденно и прозаично. Но я сначала тоже так решил. Сахар! – крикнул он вдруг. – Обычные крупинки сахара. Сначала я эту картину обнаружил у себя на Причале, но я то сахар не ем уже более полста лет. Оказалось, что они тащили его откуда-то сверху. Туда пустые, обратно с мешком. Я пометил некоторых из них твоим альфа-карандашём, пролежал на полу в кухне больше суток и всё-таки дождался меченных, они возвращались откуда-то сверху с мешками. Так я обнаружил на самых верхних этажах огромный склад сахара. Куда они идут? Несколько дней я потратил на то, чтоб определить их выход из дома. Нашёл. Проделал несколько тестов по твоей системе. Ты знаешь, твоя система работает на полную катушку.
- Давай покороче и без лирики. – Ди посмотрел по сторонам.
- О езз ай ду-у. – Кумир ехидно улыбнулся. – Конец близок. Никто его только не видит. Так вот, муравьиная ниточка тянулась вдоль дома, пересекала тротуары, дороги, стараясь прижиматься к бордюрам. Я проделал такой опыт: я у некоторых отбирал мешок с сахаром, и они пустые некоторое время стояли на месте в размышлениях, потом разворачивались и присоединялись к тем, которые были пустыми и шли за сахаром. То есть возвращались. Я шёл вдоль этой ниточки. Я терял её, ну там где-нибудь под дорогами, под мостами, один раз искал их целую неделю. К этой ниточке присоединялись с разных направлений  другие такие же ниточки. Представляешь?!
- Ну и что?
- Я дошёл вот до этого места.
- Ну и что?
- Этот караван с сахаром уходит на юг. – Кумир поднялся, стряхивая песок с рук. – И я знаю, куда он тянется.
- И куда же?
- А мы сейчас туда съездим. Тем более, что нас уже ждут. – Кумир показал рукой в сторону шоссе и начал подниматься вверх. Ди за ним. – Я тут у одного чудика мёд покупаю. Отличный мёд. С изюминкой. Мне кажется, что сахар сносится к нему. Он с этим сахаром что-то делает. Я чувствую. Интуиция твоя чёртова она и мне передалась. Заразная вещь.
Они поднялись на шоссе и подошли к своему мерсу. У мерса стоял милиционер.
- Сержант Короткошвилиидзе, - козырнул он. – Ваша? - кивнул он на мерс.
- И? – спросил Кумир.
- Почему не выполняем указ Временного Совета сидеть по домам и не высовываться? – спросил милиционер.
- Во-первых, не указ, господин Швилидзе, а рекомендации, - ответил Кумир. – А во-вторых, да здравствуют свобода, равенство и братство!
- Допустим. Куда путь держим и... – Милиционер надвинул фуражку на глаза. – И документики можно?
- Конечно. – Кумир протянул ему руку. Милиционер взял его ладонь в свою, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. – А путь держим в деревню  К Чёртовой Матери. Отпуск у нас. Отдохнуть бы.
- Извини, - сказал милиционер, выпуская руку Кумира.
- Я понимаю, работа. – Кумир вытер ладонь о брюки.
- А тебя, - милиционер повернулся к Ди, - вот уже сколько разыскивает Интерпол... Да и мы тоже.
- И что ж не берёте? – спросил Кумир.
- А зачем нам работы лишаться, - улыбнулся милиционер. – Есть розыск, есть работа. А поймаем, всё им: и звёзды на погонах и премии...
- Да-а, - Кумир открыл дверцу мерса. – Мы поедем?
- Конечно, но, – Милиционер задумался. – Там на каждом километре проверки. – Он бросил в рот жёлтую таблетку, прожевал и плюнул на ветровое стекло. – Это, что б не останавливали. – Он козырнул: - Сержант Короткошвилиидзе! Если что, вспомни. А?
- Видишь? – спросил Кумир, когда они отъехали и набрали скорость.
- Вижу, - ответил Ди.
Дальше они долго ехали молча. Свернули с шоссе, проехали по грунтовой очень корявой дороге несколько километров, заехали в небольшой лесок и остановились.
- Основная достопримечательность этой дороги, - сказал Кумир, заглушив двигатель, - что даже самый маленький дождик делает её практически непроходимой для любого транспорта. Пешком вообще утонешь. Чернозёмчик высшего качества! А по лугу... так это пахота. Перепахивается каждый год. – Он прошли небольшой лесок, всего несколько метров, и вышли к полю. Поле простиралась вверх. Трава была по пояс. – Траву не косят, перепахивают и всё, - сказал Кумир. Они пересекли поле, наверху оно сразу обрывалось оврагом, и на склоне оврага стоял двухэтажный сруб. – Пришли, - сказал Кумир. – Теперь идём спокойно, мы уже давно под прицелом. И ещё скажу тебе, хотя я уже столько всего наговорил. – Он оглянулся на Ди. - Стало интересней жить. Как это ни парадоксально.
- Я это уже заметил, - сказал Ди.
 Они подошли к дому. Дверь скрипнула, и на пороге появился лысый мужчина с палочкой в руке.
- Мы к тебе, Матрёна, - сказал Кумир.
- К кому ж ещё, - сказал Матрёна. – В дом или куда? – спросил он, устраиваясь на ступеньке дома.
- Можно и здесь. – Кумир тоже сел на ступеньку. Ди тоже. Он посмотрел на Матрёну сбоку. Где ты его видел? – прозвучал вдруг внутри чей-то голос. Да нигде. Отстань, не нагнетай ситуацию, - зло ответил Ди.
- Мы раньше встречались? – спросил вдруг Матрёна, взглянув на Ди в упор.
- Возможно. – Ди не отвёл своих глаз. Бросилось в глаза, что Матрёна тщательно и очень гладко выбрит.
- Мне почти восемьдесят, - начал Матрёна.
- Матрёна, кончай свою песню, - перебил его Кумир. – Мы к тебе и по делу и отдохнуть.
- Давай сразу к делу, а отдыхать...  так вы уже отдыхаете, - сказал Матрёна.
- Муравьи к тебе несут сахар?
- Какой ещё сахар?
- Ну-у, обычный... Белый. Из свеклы который. У тебя ж столько пчёл... Ну, я знаю там, для подкормки.
- Тебе почти шестьдесят? – Матрёна посмотрел на Ди. Ди кивнул головой. – Здоровье у тебя, я вижу, что надо. А я уже стар и хочу застрелиться. – Матрёна поднялся и, опираясь на палочку, спустился со ступенек. – Ты настоящий мужик. Му-жик, которых любят женщины и из-за которых они готовы на всё. И это всё, что там, - он кивнул куда-то вверх, - что там сейчас творится, может делается только для тебя, мужик. А я хочу открыть... передать тебе одну тайну. – Он посмотрел на Кумира. – Это кстати и ответ на твой вечный дурацкий вопрос: что за изюминка в моём мёде. Идёмте за мной. – Матрёна направился в сторону деревянного столика с деревянными лавками. Дойдя до столика, Ди увидел, что сразу за столиком обрыв, высота – метров двадцать. – Видите обрыв, - сказал Матрёна. – Но это не то. – Он ткнул палкой куда-то в сторону. – Это яма. – Все подошли к яме. - Очень глубокая яма,  - сказал Матрёна. - Я сам копал её несколько лет. Скажу честно, я не люблю женщин. Они столько понаставляли мне рогов, что я ими уже достаю до небес. Поэтому, мужик... - Он посмотрел на Ди. – Да, конечно, я тебя вспомнил. Греция и всё это такое прочее всё это... Короче. Я сейчас вот здесь застрелюсь и упаду в яму, вы только чуть-чуть присыпьте, а потом пусть время заносит. Время!
- Какой-то бред, - сказал Кумир.
- И всё-таки, где я тебя видел? – спросил Ди.
- Он где-то меня видел. – Матрёна усмехнулся. – Это я тебя где-то видел.
- Может ты меня ещё и имел где-то?! – Ди вдруг рассмеялся. – Что-то временами поташнивает и солёненького хочется.
Кумир напряженно рассмеялся.
- Иметь и не иметь? - Матрёна покачал головой. – Нет, это не по моей части. Литература не моё дело. – Он повернулся к Кумиру и улыбнулся. – Ты закончил свою «Афористическую повесть»?
- И закончил и сжёг. – Кумир как-то грустно посмотрел на небо, на поля вокруг.
- Понятно. Извини. – Матрёна вздохнул. - А бред, о котором ты тут что-то ляпнул,  – это моя тайна, которую я не хочу уносить в эту яму с собой. – Матрёна заглянул в яму. – Хороша! Хороша!..Так вот, - он, прищурив один глаз, посмотрел на Ди, - помнишь на одной из своих лекций, а я их посещал в тайне от своей жены, я боялся её, так вот ты сказал, что жизнь это самое что ни есть говно? Помнишь?
- Ну, мало ли... – Ди  вдруг растерялся, а внутренний голос запищал: Ну, вспомни, где ты его видел?!
- Так вот, - Матрёна повернулся к Кумиру, - отвечаю на твой вопрос об изюминке моего мёда: пчёл своих я кормлю исключительно человеческим говном. Эту породу пчёл, которые питаются человеческими фекалиями, селекционировал ещё мой прадед. Случайно подметил, что часть пчёл выделилась в свою отдельную группу и всё своё свободное время проводит в уборной. И именно их мёд был лучшим. И пошло и поехало. Он говорил, что это величайшее открытие. Ему уже умирать, а пчёл своих передать и некому было. Вот и пришлось ему прожить почти сто десять лет, он дождался, когда я сбежал с политики и остался не удел. Не капусту ж тебе сеять, - сказал он мне. Передал мне пчёл, рассказал, что да как, и на следующий день помер. И помни, - он повернулся к Ди, -  что фекалии, - должны быть исключительно женскими. Почему? Бог знает! Пусть этим наука занимается. – Он достал из кармана брюк маленький пистолет и подошёл к яме. – Узнаёшь конструкцию? – спросил он, поманипулировав пистолетом у своего лица.
- Ну, мало ли... – Ди пожал плечами.
- Ты согласен поработать за меня? – спросил Матрёна Ди. – Здесь спокойно. Я купил этот хуторок и всё в радиусе десять километров. Дерьмо близлежащих деревень и сёл оплачено на десять лет вперёд. Сколько той жизни. Всё оплачено! А какое небо! Какие просторы! А земля-то какая! И женщины! Женщины! Женщины! -  Он сделал глубокий вдох и посмотрел куда-то за спину Ди. На лице его появилась загадочная улыбка.
Ди оглянулся и увидел женщину. Она стояла на пороге дома и смотрела в их сторону.
- Не может быть! – вырвалось у Кумира, когда он тоже оглянулся и увидел женщину. - Это ж моя Стервия! Так эт она к тебе сбежала? – Он приобнял Матрёну. – Так теперь и я рогами достаю небо.
- Стервия. – Матрёна заглянул в ствол пистолета. – Увы, патрон у меня всего один.
Стервия подошла к мужчинам и заглянула в яму.
- Глубокая, - сказала она и посмотрела на небо. – Вы ничего не слышите.
Все прислушались. Откуда-то послышалось тарахтение. Шум нарастал, и вдруг из-за холма выскочил вертолёт.
- Сейчас на эту поляну сядет этот вертолёт, - сказала Стервия. – Из него выйдут пятьдесят четыре женщины разного возраста и…
- И? -  Ди перебил женщину и ехидно усмехнулся.
- И к ним присоединюсь я, - улыбнулась в ответ Стервия.
- Не надо! – закричал вдруг Ди.
- Поздно! – отрезала женщина.
- Я не совсем понимаю, что здесь происходит, – сказал Матрёна.
- А что тут непонятного. – Стервия села на край ямы. – Диоген, я ж по глазам вижу, что ты хочешь что-то сказать.
- Ничего. – Диоген отрицательно покачал головой, глядя в небо.
Маленький вертолётик сделал над ними круг, завис и потом метрах в пятидесяти начал посадку. Лопасти ещё вращались, как из него выпрыгнул человек в комбинезоне. Длинные волосы его развивались на ветру.
- Женщина! – Матрёна усмехнулся. – Эт явно по твою душу. – Он посмотрел на Ди.
Женщина подошла к Ди и протянула ему пакет:
- Тебе!
Ди вскрыл пакет и начал читать:
- Дорогой мой папочка…- После этих строк Ди сморщил лицо и отвернулся ото всех.
- Приказано прочитать вслух, - сказала женщина.
Ди посмотрел на женщину и продолжил чтение:
- В Большом Воронеже тебя ждёт уже заправленный самолёт в Афины. Я разочарована тобой, и это всё, что я могу для тебя сделать. Поторопись и прощай. Мачеха. – После этих строк Ди долго смотрел в одну точку куда-то себе под ноги.
- Надо спешить, - нарушила молчание женщина.
- Увы. – Ди отошёл от ямы к столику, сел на скамейку, пакет с письмом положил на столик, налил в стакан чего-то из бутылки, понюхал и выпил. – Хорошо!
Все подошли к столику.
- Где я видел твоё лицо? – спросил Ди женщину. – А-а-а, да-а-а! Как же давно это было. Бах! И точка во лбу. Прекрасно. Так вот, - Ди посмотрел на Матрёну, на Кумира, - я остаюсь. За эти дни столько всего накатило, что надо как-то утрястись. Я хочу, - он посмотрел по сторонам, на небо, - я хочу. Я хочу написать исторический роман «Одно путешествие из России в Москву».
Стало тихо. Молчание затянулось, и стало слышно, как где-то что-то жужжит.
- Это мои пчёлы, - улыбнулся Матрёна.
- Можно, я тоже останусь, - сказала женщина.
- А как же «Союз борьбы за свободу и достоинство народа»? – спросил Ди, усмехнувшись.
- Народу свобода не нужна, - сказала женщина.
- А достоинство понятие относительное, - добавил Кумир.
- А собаки? – спросил Ди.
- У собак уже есть свой сложившийся вожак, - ответила женщина.
- Вот и прекрасно, - вмешался в разговор Матрёна. – А мне пора. Ты, - он повернулся к Кумиру, займёшься моими пчёлами. Если это дело тебе будет в тягость, не понравится, то тут в ста километрах есть один китаец. Он на всё согласится за моих пчёл. Стервия тебе поможет. Вот так. - Матрёна посмотрел на Ди. – А тебе скажу только одно: чтоб написать путешествие из России в Москву, надо ещё пройтись до неё с Дальнего Востока. Можно со сталкером.
- Я сначала напишу первую часть, - сказал Ди.
- Хорошо. – Матрёна вздохнул. – Мне, правда, пора. Сделаем сегодня праздник. Мне скушно жить вот уже более двадцати лет. И эти пчёлы… Это затея прадеда по матери. - Матрёна направился в сторону ямы, все пошли за ним. - По линии ж отца все мужики  кадровые офицеры. Я не могу просто лечь и не проснуться. – Он достал из кармана маленький пистолет. – Мачеха, - усмехнулся он и взглянул на Ди. – Когда она, ещё маленькая девочка, зашла ко мне в кабинет и спросила: зачем я убил её отца, у меня мурашки по спине побежали. Я тогда уже подумал… Ну, - он приставил дуло к виску, - отойдите немного. Потом вы только присыпьте чуть-чуть и всё. И хорошо погуляйте и порадуйтесь за меня. Это ж самый весёлый  праздник – переход из одного уже надоевшего мира в мир другой, неизведанный. Всё строго по закону перехода количества в качество.
Матрёна спустил курок.


Всё ?