Путешествие за птицами. Глава 27

Александр Лухтанов
На фото 1967 года: Н.И.Сладков, М.Д.Зверев, А.Лухтанов в Сюгатинской долине перед спуском в котлован Бартагоя
               
Жаркие горы Богуты

Летом 1981 года, приехав в Алма-Ату, я поразился Максиму Дмитриевичу. Уже шла вырубка Бартагоя, вот-вот начнется его затопление, а для такого патриота края, как Зверев, это было равносильно смерти самого близкого друга. Бартагой был его любимейшим урочищем, можно даже сказать, его детищем. Между тем лицо старого писателя светилось радостью. Казалось, он забыл о своем горе и продолжал жить полноценной жизнью.
Примерно до 78 года, до самого последнего момента, пока еще оставалась хоть какая-то надежда сохранить уникальный уголок природы, эта тема не сходила с уст главного защитника алматинской природы. Когда же стало ясно, что ничего не поделаешь, Зверев вычеркнул всякое упоминание о нем. И я понимал его: раз уж все кончено и биться бесполезно, зачем попусту терзать и травить свою душу. Максим Дмитриевич следовал одной из тех заповедей, что висели на стенах его кабинета: «Жить да радоваться!» Стараясь продлить свой праздник жизни, он, как ребенок, находил  отраду во всем. А повод, кстати, был. На этот раз на его огонек съехались сразу четверо его друзей, почитателей и поклонников. Кроме нас со Сладковым, на этот раз прибыло пополнение  из Восточного Казахстана в лице Бориса Щербакова и Володи Нетисова.
Старый писатель был в ударе. «Наш клуб «У лесного костра» нынче почти в полном составе, - несколько торжественно говорил он. – Поедем в Актогай. Откроем новое охотничье хозяйство, которое ни в чем не уступает Бартагою и даже лучше. Там по всей пойме Чарына роскошные  тугаи протянулись на десятки километров. Заросли джиды, чингиля, облепихи, фазаны, кабаны, косули – все есть. В общем, Бартагой умер, да здравствует Актогай!»
Я промолчал, не желая расстраивать доброго старика. Дело в том, что Чарын там течет в глубоком каньоне, очень удобном для создания водохранилища. И уже существует проект затопления его и строительства ГЭС. На новых картах пунктиром даже показаны контуры нового водохранилища. Значит, следом за Бартагоем должен прийти конец  и Актогаю.
Молчал и Николай Иванович, но совсем по другой причине. Он не знал, как объявить, что у нас несколько другие планы. Дело в том, что мы наметили поездку в пустынные горы Богуты.
 А дело было вот в чем. На обложке одной из книг П.Мариковского Сладков увидел фотографию необычной горы красного цвета, как оказалось, из Богутов. «Как в Австралии! – воскликнул он. – Знаете, там среди пустыни стоит этакий столп, останец багрового цвета. Кажется, называется Айерс-Рок. Так вот, в Богутах такая же гора». И, конечно, он захотел ее посмотреть.
- А как же Актогай? – несколько обиженно протянул Максим Дмитриевич. - Что же вы отказываетесь к нам присоединиться?
- Что вы, Максим Дмитриевич, - попытался я его успокоить, - три, от силы пять дней, и мы будем у вас.
- Да, да, - подтвердил Николай Иванович, - долго там нечего делать. Только взглянем, что за красный яр, марсианская гора, что так эффектно сфотографировал Павел Иустинович, да и махнем к вам.
И мы бросились в загадочные Богуты, благо проезжали мимо много раз, и дорога в тот край постоянно стояла перед глазами. Эти горы мы не раз видели на горизонте, будучи в Чулаках и на Турайгыре, и в Сюгатинской долине. Они высились двумя каменными островками, плавая в безбрежном океане пустынных равнин. Даже издали было видно, что там жаркая пустыня, безводье и, вообще, дикое место.
С Нарынкольской дороги свернули влево в самом начале Кокпекского ущелья и поехали на восток, в сторону виднеющихся вдали загадочных гор. Долго плутали, бросаясь из стороны в сторону и перескакивая с одной колеи на другую. Спустились в глубокий овраг, вынырнули из него. С одного бока степь пошла в низину, где в далеком мареве угадывалась пойма Или, а впереди по ходу, выступая в буро-зеленую пустыню, выдвинулся обрывистый боковой отрог. Он был действительно розово-красного цвета, но вовсе не такого уж яркого, как предполагали увидеть.
- Похоже, приехали, - сказал я, притормаживая.
- Николай Иванович с сомнением всматривался в багровый обрыв.
- Где же тут гора? Это просто гряда, к тому же вовсе не красная.
- Смотря откуда смотреть. Если с торца, то как раз холм и будет.
- Ну, разве что отойти с километр да сфотографировать лежа.
- По крайней мере, где-то здесь надо останавливаться, -  решил наконец я. – Переночуем, а завтра разберемся.
Николай Иванович согласился, предварительно оговорив, что для ночлега надо выбрать место поукромнее.
Было еще не поздно, и еще вовсю звенели цикады, и этот пронзительный, нудный гул, казалось, сверлил уши. Похожие на огромных слепней, большеглазые существа музицировали, сидя на кончиках ветвей. Время от времени то одно, то другое насекомое вдруг приходило в экстаз и, будто подогревая себя пением, доводило жужжание до визга. Собираясь взлететь, они барахтались, путаясь в ветвях, падая на землю, вертелись волчком, а потом взлетали, да так стремительно, будто выпуленные из ружья.
Часов в 7 вечера начался лет ферульных усачей. Расставив усы и растопырив черные  надкрылья, они взлетали, не разбирая пути, натыкались на кусты, скалы, поднимались и снова летели, рея над травой и натужно гудя.
Я страшно устал от жары, от дороги и трех последних бессонных ночей и предложил  палатку не ставить, а переспать прямо на земле, под открытым небом.
- А как же ветер, пыль, - выразил сомнение Николай Иванович. – Утром встанешь, как трубочист, а тут и умыться негде. Или песком занесет, похоронит заживо. Да и ползучих гадов много: фаланги, скорпионы, каракурты.
Однако, делать нечего, согласился.
Выпив целый бидон чая, мы тут же упали спать. Я с трудом заставил себя взять постельное тряпье, спальник, и улегся прямо на щебне. Вопреки ожиданиям моего спутника, ни ветра, ни ядовитых тварей не было и спалось отлично. Утром я спросил его, как он провел ночь, он ответил довольный: «Да, чудесно. Вот только все думал: та ли это гора? Смотрите, нынче она еще более поблекла».
- Может быть, выцвела или пересохла?
- Не знаю, что с ней случилось, но вида у нее нет.
Откровенно говоря, меня это не очень волновало, но Николай Иванович, всю жизнь искавший необыкновенные диковины в природе, никак не мог успокоиться. Поэтому уже с утра мы разделились: Сладков отправился  искать красную гору, а я захотел подняться на верх гребня, где вчера заметил самку архара.
Сразу за нашим лагерем начиналась долинка, больше похожая на овраг, с обрывистыми глиняными берегами и сухим песчаным руслом, уводящим в сторону гор. Тут и там, всюду в живописном беспорядке были разбросаны огромные песчано-глинистые обломки, изъеденные бесчисленным множеством норок земляных ос, пышные, ярко-зеленые кусты саксаула, караганы, курчавки и дикой вишни резко контрастировали с желтым, оранжевым и розовым цветом окружающих гор и широкого русла, заполненного палево-желтым галечником и песком.
Точно деревья с круглой подстриженной кроной и красными стволами, стояли крупные ферулы, уже отцветшие и усыпанные плодами. По липким, будто обмазанным сахарным сиропом ветвям ползли муравьи и сидели черные ферульные жуки-усачи. Изредка с кустов саксаула взлетали зеленые, с золотистыми бляшками златки юлодис и летели, тяжело и натужно гудя и широко растопырив жесткие надкрылья.
«Самое подходящее место для джейранов», - подумал я и верно, из кустов выглянули две настороженные фигурки, секунду-другую постояли, а потом поскакали, словно на пружинках, подпрыгивая и выбивая острыми копытцами пыль из пересохшей почвы.
Едва заметная дорожка по песчаному руслу вдруг круто взбежала вверх, на гористое, изрезанное оврагами плоскогорье. Впереди вздымалась бурая громада Богутинского хребта, а сбоку от дороги, в узкой промоине приютился родник. Вода! Впервые встретился здесь источник, что было для нас очень важно, ведь весь наш запас заключался в 20-литровой канистре, и она уже была опорожнена наполовину. Но источник совсем небольшой, с крохотной  струйкой и зацветшей лужицей, сплошь усеянной погибшими насекомыми и затянутой зеленоватой тиной.
Пройдя еще немного, я оказался в странном месте: среди ржавого цвета холмов всюду виднелись белые, будто заснеженные, проплешины солончаков; большие кусты саксаула украшали этот миниатюрный уголок настоящей просоленной пустыни.
Юркие, стройные телом ящурки с розовым хвостом и выразительными глазами стремительно сновали по жесткой, как камень, почве. Порывистые и импульсивные, они бесстрашно бросались на больших черных муравьев: те делали угрожающую стойку, вставая «на дыбки», ящурки отскакивали и бежали дальше в поисках более легкой поживы.
После обеда мы снова сошлись в лагере. Николай Иванович обошел пресловутую гору, осмотрев ее с трех сторон.
- Место то самое, - признал он. - Но прохиндей, этот Мариковский так снял гору, что не узнать.
Из-за глинистого бугра по соседству с нами слышались частые удары и тревожные свисты.
- Слышите, колотят, - сказал Сладков, - барабанят сигнал тревоги. Я у этих песчанок торчал часа два.
- Да их тут полно, - согласился я. – Но осторожные, черти! Казалось бы, никчемные зверушки, а не подступишься.
- Никчемных зверушек не бывает, - поправил меня Николай Иванович, - никчемными бывают только люди.
- Я хотел сказать неказистые. То ли крысы, то ли суслики.
- А у меня впечатления прямо противоположные. Мне они показались симпатичными и даже умными. Я сейчас наблюдал такое, что не поверите. Четыре песчанки, стоя на задних лапках, играли в «ладошки», и чуть ли не целовались. А потом я так и ахнул: старшая, возможно, мать, стала обшаривать головы у остальных. Роется и зубами щелкает, видно, блохи заели.
- Получается, как высшие приматы.
- Как хотите, но я видел это своими глазами.
Я тоже немало времени провел в «городке» песчанок. Видимо, условия для них (рыхлая почва, растительность) оказались здесь очень подходящими, и они, расплодившись, заняли целую долинку. Всюду бугры выброшенной из штолен насыпной земли и норы, норы… Шагу сделать нельзя, ступил и провалился. А оглянешься, тут и там столбиками стоят зверьки: лапки сложенные на груди, круглые бусины – глаза, взгляд – само внимание. И вдруг одно молниеносное движение, и нет никаких песчанок. Замечаешь лишь, как мелькнул хвост с кисточкой. Одна за другой серые зверушки ныряют в норки, а из-под земли слышится дробный и гулкий рокот. Это песчанки бьют тревогу, колотя по земле лапками. Сосед слышит, тоже барабанит, и так они передают друг другу сигнал опасности.
Нигде поблизости не было ни одного большого дерева, и от палящих лучей пустынного солнца мы прятались, забравшись под нависающую глыбу глиняной скалы.
- После Калканов это, пожалуй, самые жаркие пустынные горы, - выразил я свое мнение.
- Может быть, - согласился Сладков, - но это одно из лучших мест, где мы побывали. Главное, нигде ни людей, ни следов.
- Стреляные гильзы я видел.
- Значит, охотятся. Архары и козлы здесь, безусловно, есть.
На третий день мы собрались уезжать.
- Максим Дмитриевич, поди уж, за это время сколько рассказов настрочил.
 - Да, он время зря не теряет. Знаете, что характерно для него?
Николай Иванович говорил откровенно, нисколько не таясь, несколько иронично, но в то же время без злобы, а даже с теплотой.
- Наш Максим-ага не знает мук творчества. В своем обычном благостном настроении настрочит рассказ, сидя где-нибудь на крылечке, и доволен.
- Или у елочки у себя в саду.
- Да, слушая черного дрозда или своего Решу. А как вышло – хорошо ли, плохо – ему без разницы.
- А я думаю, у него всегда одинаково получается, и тут была бы лишняя трата времени на переделку. Тут нужно либо признавать его творчество, либо нет. Человек выше себя не перепрыгнет.
- В общем-то, да, - согласился Сладков. – Но есть разница в тематике. Есть хорошие темы, а есть никчемные.
- Тем не менее, как ни говорите, а Зверев - основоположник детской литературы о природе в Казахстане. Здесь он пионер. И не только в Казахстане, во всей Средней Азии нет писателей-натуралистов. Шнитников не в счет, у него другой жанр, он ученый. У Мариковского тоже другое амплуа: он пишет путеводители и сухие очерки о насекомых.
- Вполне с вами согласен, - признал Николай Иванович. – Хотя надо сказать, что стиль его довольно примитивен
- А я бы сказал, что язык его очень прост. За это, кстати, его и любит народ: дети, охотники и особенно почему-то военные. Но его большие вещи хороши без всяких скидок: «Золотой сайгак», «Волчок из Бетпак-Далы». Без этих повестей трудно представить природу Центрального Казахстана, его степи, пустыни. Вот я алматинец, и для меня книги Зверева все равно что энциклопедия природы Семиречья да и всего Казахстана.
Пышно разросшиеся ивы с бьющим чуть ли не из-под корней ключом заставили нас остановиться, чтобы перевести дух от несносной жары. Удивительное зрелище представляли эти древние, вкривь и вкось разросшиеся великаны с морщинистыми и дуплистыми корягами-стволами толщиной в два-три метра, из тел которых пробивалась молодая свежая поросль. Полулежа, ивы облокотились ветвями о землю и, пустив корни, разрослись в какие-то причудливые экзотические растения, наподобие тропических мангровых зарослей.
Из кроны деревьев рассерженной кошкой на нас рявкнула невесть откуда-то взявшаяся иволга, говорливо чирикали воробьи.
Только тот, кто бывал в пустыне, знает, какое это блаженство, весь день прожарившись на жгучем солнце, вдруг очутиться в прохладной сени развесистых деревьев, да еще когда рядом журчит ручеек. Правда, родник был загажен скотом, а часть деревьев уже вырублена на дрова, но мы этого не замечали, с наслаждением бросившись умываться. Вдруг Николай Иванович взглянул на машину и тревожно произнес:
- Смотрите, ваша «Победа» вот-вот упадет! Колеса у самого края.
- Да ничего страшного, - успокоил я его.
- Как это ничего! Тронемся и перевернемся. И получится, что проехали горы и пустыни, а погибли на площадке отдыха!
Мы отъехали, и ничего не случилось.
- А что это белеет на скале?
Обратно мы ехали другой дорогой, вплотную прижавшись к горам, и я первым заметил  потеки, будто разлилась известь.
- Кажется, помет крупного хищника. Ну да, вон и гнездо.
Николай Иванович рассматривал скалу в бинокль.
Оставив машину, полезли на скалистый откос горы. Уже оперенный птенец выпрыгнул, полетев из гнезда, другой тревожно озирался и, встав на ноги, пускал жидкие струи помета.
–Э-э, отсюда надо сматываться да побыстрее, - отреагировал на это Николай Иванович.  - А то, глядишь, так и до инфаркта можно довести.
Дело уже к вечеру, надо где-то устраиваться на ночлег, чтобы поутру искать дорогу в неизвестный нам Актогай. Почти в полной темноте проскочили мимо кордона в Кокпеке. Он так уютно светился огоньком в окне! Я вспомнил, как бывало когда-то, ночевал вместе со Зверевым у Петренко. Я даже представил, как ароматно пахнут свиные шкварки на сковородке с яичницей-глазуньей.
- Может, заглянем? – предложил я, больше разыгрывая своего друга и заранее зная ответ. – Вдруг да там Максим Дмитриевич со своими спутниками…
- Боже упаси! – замахал руками Николай Иванович. – Зачем нам слушать небывальщину малограмотного мужика-егеря. Переночуем под звездным небом под пение козодоев и сверчков. Для чего же  тогда и путешествовать!
Там мягкая постель, вкусный ужин и комфорт, а мы помчались в темноту, в безлюдье, в пустыню.