Из готовящейся к печати второй части повести "Год Козы" (предварительное название "Год Козы - рогами по асфальту").
Все имена персонажей повести вымышленные, подробности совпадений в событиях случайны.
18+
Эта бодренькая история о том, как обернулся вокруг себя самого, затеянный милиционерами с улицы Патрика Лумумба, шмон наших, парящих на крыльях власти и безнаказанности, героев.
В кабинете шефа отделения было холодно и неуютно. Серые стены, пустые, казённые столы и стулья наглядно отражали бесперспективность любых надежд на мелочные и суетливые чувства человечности, отделяющие предметы неживой материи от теплокровных созданий гуманизма. Глядящие на эту пустошь впервые, с непривычки поёжились.
Усевшись за центральный стол, капитан указал нам на стулья перед собой. Худосочный лейтенант пристроил своё длинное тело возле шефа, словно сподручную жердь или посох.
Сложив свои руки на столе в напряжённый замок отрицающего доверия, капитан вопросительно посмотрел на возвышающегося справа лейтенанта и сказал: «Что ж, приступайте! Я жду их признаний!» - после чего резко перевёл взгляд на нас и, просверлив насквозь стальными зрачками душу каждого из своих пленников, снова обратился к застывшему, словно обелиск лейтенанту: «Разумеется, я жду признаний в совершении преступлений, а не чего-нибудь там ещё!» - и он снова быстро окинул нас своим безжалостным, но заинтересованным взглядом.
Алина и Лиза растерянно посмотрели на Кирея Давидовича, Кирей Давидович, многозначительно прихмыкнув, посмотрел на папапу, а папа, улыбнувшись и надув щёки, посмотрел на капитана. Забегав глазами по кабинету, капитан нервно прокашлялся.
Пауза молчания затягивалась, и капитан решил обратиться за объяснениями к лейтенанту: «Товарищ Грешко, доложьте мне о фактах задержания преступников!»
Лейтенант встрепенулся и, наскоро оторвав свой завороженный взгляд от грудей Алины, вытянулся и открыл папку, лежащую на соседнем с начальничьим столе.
- Зачитываю протокол задержания! – важно начал он: “Капитан постового отделения ГАИ товарищ Сторченко, сегодня, в 23 часа 23 минуты, обнаружил на вверенном ему участке, контролируемой правительством дороги, автомобиль марки “Cadillac” чёрного цвета, с государственным, зарегистрированным номером «123 МУД». Причиной задержания были неадекватные действия развратного характера, производимые водителем обозначенного транспортного средства к своему пассажиру, в виде наглядно афишируемого акта мужеложства. Вместе с тем, водитель выше указанного автомобиля нарочито привлекал внимание постового, своим, неадекватно-небрежным способом вождения. Давать этому происшествию какую-либо оценку, как, например, хулиганскую или намеренно подрывную, не имею полномочий, до выяснения обстоятельств дела в Суде. Отчёт подготовил мл.лейтенант ППС А.А. Грешко.”
Полностью зачитав тщательно подготовленный им накануне отчёт, лейтенант снова вытянулся по струнке возле правой руки капитана.
- Так, так, так… - захрустел пальцами капитан: «И кто же здесь, кого мужеложествовал?»
- Он – его! – мгновенно оживившись, отчеканил лейтенант, указывая на папу, и перевёл палец на Ширеева.
Папа по-прежнему сидел на казённом стуле, с надутыми, как у хомяка, щеками. Трудно было сказать наверняка, чем была вызвана его комичная гримаса, но я думаю, что он просто сдерживал смех.
Услышав такие вздорные обвинения, полковник Ширеев закрутился на месте, поглядывая на папу с нарастающим до вероятной враждебности недовольством.
- Мы не это… Мы не мужеложествовались, мы, всего лишь, боролись! – демонстрируя всем вокруг свои громадные, жирные, потные, покрасневшие вместе с лицом и ушами ладони, хаотично обозначил аргументы для оправдания Ширеев.
- Ага! Боролись! Борцы боролись! Боролись борцы, понимаешь… Борцы боролись меж собой… А, что? А, что тут, типа, такого?... – закивал головой капитан, но тут же, ещё выше подняв тон разноса, саркастически выкрикнул: «Да у нас тут, таких борцов полна камера, что солёных огурцов!»
Услыхав столь бесперспективную оценку, Кирей Давидович бессильно засопел и потупил взгляд в пол. В этот миг он был похож на отчаявшееся бороться с персоналом и решётками клетки, дикое, лесное животное, доставленное в зоопарк по разнарядке на потребу мегаполиса. В свою очередь, папа приложил к своим, гротескно раздувшимся щекам ладонь, как будто пытаясь удержать сдерживаемый внутри объём воздуха.
Видя, что немедленного ответа на происшедшее, по сценарию добровольного раскаяния не последует, капитан поднялся со своего кресла и, заложив руки за спину, принялся вышагивать по кабинету из угла в угол.
- Да-с… сложная ситуация, редкая и непредсказуемая… - почёсывая нос одной рукой, а подбородок другой, после некоторой паузы, задумчиво высказался начальник отдела, и тут же, внезапно встрепенулся, как человек, уловивший в эфире мыслеформ идею, и повернулся к лейтенанту Грешко со словами: «Мы, товарищ лейтенант, для начала, их обыщем, а потом уж и решим, что дальше делать!... Вызывай-ка сюда рядового Ключко и свидетелей!»
Лейтенант немедленно бросился выполнять приказание, и через две минуты вернулся вместе с огромным, увешанным автоматами и рациями милиционером из младшего состава сотрудников группы, да с парой запуганных подростков, облачённых, словно в униформу, в чёрные куртки «пилот».
- Приступайте! – гаркнул им капитан, потирая ладони в предвосхищении наживы.
Явившийся на подмогу рядовой Ключко тщательно обследовал все карманы полковника Ширеева, папапы и мои, тогда как, старший его по званию, младший лейтенант Грешко, в свою очередь, не менее тщательно ощупал содержимое платьев наших подруг с вечеринки.
Через три минуты на столе лежали предметы, вызвавшие неподдельный восторг, как у трёх милиционеров, так и у двух, доставленных по случаю свидетелей. Здесь были: два туго-набитых кожаных бумажника, хромированный модный пистолет полковника Ширеева, папапина позолоченная зажигалка с золотой цепочкой, пачка чёрных дамских сигарет марки “More” и большой пакет с чуйской травкой.
- Ого-го! – торжественно заорал капитан: «Да енто ж цельный срокт!» - хлопая в ладоши, он обратился к своим коллегам: «Товарищи милиционеры! Коллеги! Похоже, сегодня нам удалось задержать самых, что ни на есть, настоящих преступников, настоящих, противоправных бандитов!» - и, обращаясь уже к явившемуся со свидетелями рядовому: «Ключко, бегите скорее за папкой протоколов задержания, - будем оформлять перевыполнение плана на месяц!»
Снова заняв позицию за своим служебным столом, в мягком, единственно-удобном во всём кабинете предмете мебели – кресле, начальник отделения жадно вцепился в пакет с анашой. Взвесив его на своей смуглой, крепкой, северокавказской ладони, он полу-шёпотом констатировал свои чувства так: «Да енто ж цельных пол-кило! В Америке такое количество противозаконных веществ называют «фунт»!» - добавил капитан, поучительно приподняв указательный палец, и глядя на своих сослуживцев с особой торжественностью.
Расслышавшие слова капитана подростки-свидетели возбуждённо зашептались о чём-то волнительном.
- Пистолет-то – боевой, Масуд Масудыч! – радостно сообщил лейтенант Грешко.
Обнажив своих два, отточенных до безупречности хищной породы, ряда золотых зубов, капитан заулыбался и почесал ладони с ещё большим азартом. Полными неподдельного счастья глазами, он рассмотрел нас ещё внимательнее и, наконец, снова обращаясь к своим подчинённым, произнёс: «Так… Пожалуй, этого – в КПЗ, с обвинением в хранении и применении огнестрельного оружия;» - глядя на Кирея Давидовича, как на горькую луковицу без кожуры, начал распоряжаться начальник отдела, после чего перевёл взгляд на меня, а следом на папапу, со словами, наполненными особой уверенностью: «Этих двух – за торговлю, распространение, транспортировку и употребление наркотиков в особо-крупных количествах – под усиленную охрану, к нам, в общую камеру…»
Тут младший лейтенант Грешко, пригнув шею книзу, припал к уху капитана и, тихим, доверительным баритоном, спросил у шефа так: «А почему сразу обоих, -ведь нашли-то у одного?»
В ответ на это, капитан звонко шлёпнул ладонью по крышке стола и, строго, но сдержанно и исключительно тихо сообщил: «Элементарно, Гришко!... Уж очень они похожи! Наверное, наркотики оставили свой, порочащий внешность, отпечаток…»
Удовлетворённый ответом лейтенант кивнул и убрался в сторону. Но тут протестующий клич подал, невинно осужденный на обвинение в применении боевого оружия, полковник Ширеев, начавший требовать экспертизы и проверки наличия пуль в стволе пистолета.
Даже не удосужив Ширеева самым скромным ответом, капитан поднял хромированный ствол со стола и тупо выстрельнул в пол, после чего, неожиданно ловко обезвредив кисть Ширеева от сопротивления ударом самодельной дубинки, вложил в онемевшую ладонь полковника рукоять пистолета, со словами ответа на его возмущения: «А теперь вот применял… Так-то, дружочек мой, так-то…»
В кабинете повисла хмурая затишь. Все наскоро обдумали своё реальное положение в этом мире.
Меж тем, капитан перевёл свой тяжёлый взгляд на наших блондинок и, пристально оглядев их тела уже в седьмой за вечер раз, заявил: «Ну а эти, пойдут к нам за решётку на все пятнадцать суток, за выявленные общественностью факты занятия проституцией!» - следом за словами, взгляд его коснулся повисших без надобности в безделье свидетелей. Даже не дожидаясь его конкретных распоряжений, оба сексота бодро бросились к столу, чтобы начать строчить новые, необходимые капитану компроматы.
- Почему? Как?... – пискляво запротестовали блондинки: «Мы не проститутки, нет!... Она, вот, фотомодель, а я – массажистка из «спа»!»
Капитан выпучил и округлил глаза пуще прежнего своего возмущения и, тут же, возмутился ещё сильнее: «Ого! Ещё и признались?!... Ты слышал, Грешко, – девушки признались в том, что они – проститутки!»
Лейтенант закивал в ответ согласно и участливо, но всё же, чуть ли не с улыбкой на лице, спросил: «Как же так, - ведь они сказали, что...?»
Суровый взгляд и слово капитана потушили его защитнический вопрос вместе с улыбкой: «Ты, Грешко, газет, что ли, не читаешь?!... Нужно быть политически-грамотным!... Понимать нужно, что в стране происходит, и что, какими словами нынче называется!» - поучительно отчитал лейтенанта начальник отдела милиции и, небрежным жестом кисти, отмахнулся ото всех прочь. Крепкой, узловатой рукой потомственного головореза и пастуха, капитан пододвинул к себе поближе, лежащий прямо перед ним бумажник папапы, и, небрежно, как будто бы брезгливо, одним пальцем откинул кожаную крышку.
Пока все вокруг шумели и кричали, кто защищая свои права, а кто посягая на них на поприще широкой и неоднозначной трактовки права, капитан, внимательно, по буквам, перечитывал что-то, содержащееся в виде знаков, в бумажнике папапы; брови его, при этом, ползли вверх. На лбу капитана неожиданно проступил пот, а лицо сделалось багровым. Никто не заметил, как взгляд начальника отдела неожиданно сделался тревожным, чуть ли не испуганным, как пальцы его, побелев от напряжения, впились в стол, словно когти вурдалака.
- Как?!... – прошипел он сквозь зубы: «Как посмели не доложить?!...» - голос капитана был полон бесподобной угрозы.
Все притихли и обернулись посмотреть на преобразившегося начальника отделения.
Ноздри капитана раздулись, а глаза сделались хищными и безжалостно злыми, придав ему подобие с внешностью дикого горного ястреба. Медленно подобрав с пола свою самодельную правоисполняющую дубинку, он выбросил вперёд руку и хлёстко вмазал лейтенанта по заду.
От неожиданности и боли лейтенант заплакал, и быстро, скороговоркой, залепетал оправдание: «Мы не предполагали, Масуд Масудыч!... Мы ведь, только задержали, и сразу – к вам!... Мы ведь думали, что…»
- Они думали, что!... А есть, чем думать-то?! – неожиданно оборвал на полуслове доносчика капитан, и, совсем хладнокровно, будто облившись за миг ледяной водой, распорядился: «Патрули ко мне, быстро!»
- Все патрули сейчас на улицах, на дежурстве, на вахте… - гуманно попытался восперечить приказу начальника лейтенант.
- Так! – предупреждающе резко возразил самодеятельным суждениям своих подчинённых капитан: «Если через пять минут патрули не будут здесь, то быть им и вам всем, не на улице и не на вахте, а на моём, разочарованном жизнью, е!»
Все боязливо пошатнулись или поприжимались к стене от этих слов капитана, и только папапа остался расслабленно-безмятежным.
Ровно через пять минут добрая дюжина патрульных шумно ступила за порог кабинета начальника отделения милиции, расположившегося в одном из бараков студенческих общаг улицы Патрика Лумумба, неся с собой запах сигарет, оружейного масла и свиной кожи от сапог и ремней.
Построив явившихся солдат по росту, возле двери в сам отдел, капитан приказал лейтенанту собрать все, изъятые при обыске подозреваемых, личные вещи в один большой пакет.
- Простите, вы хотели сказать – вещественные докозательства!... – руководствуясь ещё прежним, ныне устаревшим сценарием, по-своячески, шифром, попытался поправить капитана лейтенант, но тут же осёкся, наткнувшись на блестящую сталь в его чёрных глазах. Громко и чётко, капитан отчеканил вновь: «Я приказал вам собрать именно вещи – личные вещи предполагаемых подозреваемых, их личные, гражданские вещи, а не вещественные доказательства! И если вы, лейтенант, переспросите меня ещё раз, то отправитесь вслед за нашей упрямой овчаркой!»
Проверив содержание пакета, капитан лично передал его папе в руки, после чего, повернувшись к своим подчинённым милиционерам, сказал: «Весь наличный состав дежурного патруля нашего отделения, а так же, лично – младший лейтенант Грешко, и я – капитан Сааддаев приносим вам всем свои извинения! Задержание ваше явилось нелепой и опрометчивой ошибкой!» - сдержанно и трепетно произнося эти слова, капитан вытянулся и отдал честь, демонстрируя образец поведения своим притихшим сослуживцам. Проведя нас мимо ряда вытянувшихся в линию подчинённых, капитан Сааддаев сам проводил нас сквозь коридор, чтобы уже вместе с нами выбраться на улицу и самому.
Возле подъезда уже поджидал раскачегареный ментами “Cadillac” Ширеева. Басисто урча включённым на низкий ход мотором, “Cadillac” полковника сиял всеми габаритами, производя зрелище посетившего землян нло с планеты Вечного Карнавала.
Небрежным жестом капитан Сааддаев отогнал патруль и повисшего на хвосте лейтенанта прочь, и, шагнув в темноту ночи – за линию света, бросаемого уличным фонарём, низким вкрадчивым шёпотом обратился с приватным разговором к папапе: «Если чего пожелаете, Юлий Львович, то – нет проблем…»
В следующей части жестяных расколбасов вы узнаете о том, что подразумевалось под этим таинственно-заманчивым “чего пожелаете” капитана Сааддакова, а важнее того – о том, как это применилось в действии, под заголовком: “Даёшь росколбас!’’