Две недели после Нового Года. Снежные метели, снег, снег, бесконечный снег сыпется с неба. Ты ушёл, как будто навстречу ему, поднимаясь туда, наверх. Последние минуты непонимания свершившегося сменяются мыслями о том, что всё было не так до, не так сейчас и останется не так навсегда.
Была ненависть, была злость, непонимание, снова злость и снова непонимание. Днями, месяцами, годами.
Ушедший наверх, даже молча, оставляет за собой последнее слово.
Ни молитвой, ни добрыми словами, ни покаянием, ни сожалением, ничем не напутствуемый, навстречу снегу, сквозь него, вверх.
Пытаюсь вспомнить - не вспоминается. Пытаюсь разозлиться - не получается. Пытаюсь пожалеть - и не могу.
Полёт через миллионы снежинок вверх. Душа возносится. Или свергается вниз. Или её нет вовсе. Есть ли у тебя душа, одинокая среди снежинок? Есть ли душа у меня, одинокая среди людей? Вознесение сквозь снег, как наказание, как очищение или как почести тому, чьи глаза - как сердце зимы, а мысли - как вода подо льдом, засыпанным снегом.
Холодно здесь. Уже не зима, уже лето. Моё детство - всегда лето. Твоя смерть - навсегда метель. Отошедшая в снег душа. Мёртвое тело в в спецмашине двигается сквозь пургу. А вот снова через снег, в одиночестве, к последнему приюту. Сугробы вокруг крематория. Сугробы везде. Мокрая одежда, мокрая обувь, сухие глаза.
Наши души раздельно. И не только этой зимой, не только сейчас. И теперь уже навсегда.
В чьей душе было больше зимы? В твоей, ушедшей в снег, или в моей, не имеющей чувств, не нашедшей слов, не ощущающей слёз. Прощения не надо. Мне - твоего, твоего - мне. Ты ушёл зимой, а я уйду тоже. Тоже без слёз.
Занесённая снегом душа. Умершая не этой зимой, а много раньше. Наверх, сквозь миллионы снежинок наверх. Прости, это твоя смерть. Ты должен умереть сам.
А я умру тоже. И получу в награду засыпанные снегом глаза. На мёртвых веках не тает снег. И дорожек слёз не будет. Не будет слёз ни у кого.