Рядом с домом моих родителей раньше находился продовольственный магазин. Был он деревянный, покрашенный суриком, поэтому в округе его называли «красненьким».
Несколько лет назад его ночью сожгли, и осталось только место заросшее бурьяном.
А слева и справа теперь красуются новые частные магазины, построенные хозяевами.
А тот «красненький» был в советские времена в системе ГОРПО. А теперь все магазины частные. Возможно, и подожгли его за ненадобностью, или при продаже в частные руки кто-то кому-то насолил, не сойдясь в цене.
Но я не об этом. Нашей семье пришлось часто общаться с представителями торговли из этого магазина, в котором не было даже городского телефона. А таксофон, находящийся в телефонной будке рядом, вечно был нерабочим из-за выдранной вандалами трубки. Поэтому продавцы и заведующая бегали звонить к нам. Отец мой работал в отрасли связи, и у нас стоял служебный телефон единственный на всю округу.
С нашего телефона они заказывали хлеб на хлебозаводе, звонили о поставках со своих баз. Словом мы, дети, были невольными свидетелями всех их переговоров.
И случай, о котором я сейчас расскажу, взволновал в те годы весь наш район.
Заведующей в магазине была симпатичная боевая женщина возраста нашей мамы. У неё было тоже трое детей, как и у нас, и старший сын учился вместе с моей сестрой.
Мы все были хорошо знакомы как по школе, так и по играм на улице. Это сейчас дети на улице не играют. А в те годы нас сплачивал именно уличный коллектив, всевозможные, сейчас забытые, игры и футбольное поле в залесье.
И вдруг мы услышали страшную новость в семье наших друзей: арестовали их маму, заведующую «красненького магазина». Мы не могли её представить преступницей, боязливо и с сочувствием смотрели на её детей, наших приятелей.
А потом по рассказам взрослых мы поняли, что в магазине нелегально продавалось на разлив грузинское вино. ОБХСС вышел на подпольную продажу в городе и арестовал всех причастных. На суде они были приговорены к двенадцати годам тюремного заключения с конфискацией имущества. И мама наших приятелей в том числе.
У них была машина «Жигули», её, естественно, конфисковали. Что-то описали и забрали и из вещей дома. Тогда это были ковры, телевизор и всякая бытовая техника.
Трое детей остались с отцом. Он стал им и мамой, и папой. Надо отдать ему должное, что он был очень хорошим и отцом, и человеком.
Но через несколько лет случилась в их доме беда: утонул старший сын, купаясь на речке.
Отец сообщил об этом через органы жене в тюрьму. На похороны её привезли под конвоем. Все, принимавшие участие в траурной церемонии, недоумевали, как можно вот так отнестись к горю матери, что даже за гробом сына она шла в окружении милиции. И не успел на кладбище появиться холмик, рыдающую женщину опять увезли в тюрьму, не дав пообщаться в горе с мужем и детьми.
Народ недоумевал и шептался:
- Нашли преступницу. Куда она убежит? Неужели нельзя по-человечески?
Годы шли. Заведующая «красненьким» отсидела от звонка до звонка. К этому времени уже закончил институт средний сын, и выросла дочка, которую она оставила ещё дошкольницей. Муж постоянно ездил на свидания к жене в тюрьму, ждал свою ненаглядную домой. Дождался, но вскоре умер от сердечного приступа. Вся жизнь этой семьи пошла наперекосяк из-за того вина. За убийство давали меньше, чем за нелегальную торговлю.
Нет уже в живых заведующей, нет и магазина, но народ до сих пор помнит, как было наказуемо расхищение социалистической собственности и присвоение нетрудовых доходов.