Начало апреля, маленький лесок на берегу озера - спортивное счастье нашего микрорайона. Утро.
Впрочем, утро уже не раннее. Если прийти рано, все тренажеры на лужайке буду заняты. Их быстро вращают те, у кого есть постоянная работа. Звучит молдавская речь, которой теперь придали статус государственного румынского языка. На работу теперь берут не по знанию, а по паспорту. Ближе к 8 утра состав участников меняется, тренажеры крутят «вольные художники», те, у кого работа понятие неустойчивое. В это время можно уже здороваться на двух языках. Но, чтобы не вычислять, как доктор Хиггинс, «кто есть кто» по произношению, я стараюсь не прислушиваться. Лучше молчать, или улыбаться с легким поклоном, как я привыкла в Корее и Японии. Но так хочется поболтать!
Рядом со мной крутит педали женщина в красивой шапочке, и солнце такое приятное. Женщина под моим взглядом не выдерживает и говорит с улыбкой: «Весна…» Ура! Можно говорить по-русски.
- Весна, весна… – подхватываю я с радостью.
- Тютчев – улыбается моя спортивная коллега.
- Пушкин – отвечаю весело.
И не выдерживаю. Я ведь не только русскоязычная, но и юго-восточная украинка. И родилась там, где от Петра бежал Мазепа. А там не молчат. И, зажмурившись от удовольствия, читаю знакомое с детства:
«Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови!»
«Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет,
И ни морщины на челе» - парирует моя собеседница.
Мне остается лишь добавить:
«С каким тяжелым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны
На лоне сельской тишины!
Или мне чуждо наслажденье,
И всё, что радует, живит,
Всё, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно,
И всё ей кажется темно?»
Евгений Онегин, глава седьмая. Там еще эпиграф Грибоедова:
«Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше?
Где нас нет.»
- Вы, наверное, филолог? - улыбается незнакомка.
- Нет, физик – я замолкаю, чтоб не продолжить, что десять лет повторяла этот эпиграф на другом конце земли.
- А я инженер с Мезона – поворачивается ко мне соседка.
(Мезон – это наш крупнейший завод бывшего союзного значения, распроданный и разворованный во мраке перестройки. Теперь он известен тем, что в его бывшем конференц-зале разместился крупный супермаркет, принадлежащий в данное время, как здесь, говорят «хохлам»)
- Просто, у нас с вами одинаковое образование – выступаю я со своего тренажера.
- Самое лучшее, советское – подхватывает красивая женщина.
Солнце светит. И мы улыбаемся. Не дождутся!
А придя домой, я вхожу в Интернет и решаю прочесть стихи Тютчева с начала до конца.
«Весна» Федор Тютчев (1838)
«Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран;
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены,-
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет,
И ни морщины на челе.
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божествам.»
Какой божественный язык! Родной, певучий, многогранный. Разве Пушкина и Тютчева можно перевести на английский, где даже женского рода нет? Слава богу, теперь я дома, общение на английском уходит в прошлое, наконец-то я могу наслаждаться русским.
Я мечтательно улыбаюсь и перехожу к следующей строфе…. «Украинская весна» - всплывет очередное сообщение внизу экрана. И фото, но не цветов а пушек.
Да, я дома. За окном весна 2014 года. Приходится вернуться к чужому языку, ведь теперь "в тренде" переход на латиницу. Вот и древний молдавский,основанный на кириллице, заманили новым румынским, основанным на латинице, которая снова стала оружием.
Inter anna silent Musae [интэр арма силент м'узэ]. - Когда говорят пушки, музы молчат.
Выражение было создано на основе другого — старой поговорки, употребительной еще в Древнем Риме:
Inter anna silent leges [интэр арма силент легэс] - Когда гремит оружие, законы молчат.
Кишинев, начало апреля 2014 г.