Глава первая Зал ожидания

Татьяна Кочубеева
ПЕРВЫЕ ЗВОНОЧКИ

За несколько месяцев до смерти мой отец наконец таки сходил к врачу на консультацию по поводу черных точек, мельтешащих у него перед глазами по утрам. Врач  посоветовал ему срочную операцию на сердце.

- Вам нужно срочно поставить пять шунтов, господин Корно. Вы, наверное, уже давненько себя неважно чувствуете?

- Ну, время от времени мне надо присесть. Голова кружится. Но если внимания на нее не обращать, то я себя отлично чувствую.

Мой отец умер спустя несколько месяцев после операции в результате ее осложнений. Его сердце не выдержало второй операции, проведенной уже по поводу рака кишечника. До самой смерти мой отец считал того самого врача-консультанта основным виновником всех его болезней. Не было бы той консультации, он так и продолжал бы безбедно возиться у себя в огороде. И его было не переубедить.

Удивительно, не правда ли? Мой отец был своего рода великим отрицателем очевидных фактов, а я – его достойный сын.... За несколько лет до диагностики моего  рака, я несколько лет переживал периодические упадки сил, замедляющие мою работоспособность. Я вел интенсивный образ жизни. Падал с ног  после очередного турне и считал сей факт усталостью от него. Немного отдыха – и все пройдет...

Однако летом 2006 года, за девять месяцев до фатального диагноза, я по ночам так потел, что с легкостью менял по две майки за ночь. Ну и простыню. Моя голова буквально плавала в подушке. Я, как всегда, ничего не хотел знать, но чувствовал, что что-то во мне происходит не так. Друг советует мне обратиться к врачу. Я горжусь моей шуткой в ответ:

- Не за чем. У меня слишком сложная болезнь. Она не лечится!
- Ги, но так потеть...
- У меня нет времени на болячки.

И я ведь знал и думал, что друг мой прав. Нашим первым докладчиком является тело. А тело не врет. Наконец я записываюсь на прием к терапевту, официальному ответственному за наши физические тела. Очень часто бывает, что известность тебе помогает. Иногда случается наоборот. Во время моего первого визита в поликлинику врач мне все рассказывал, что он тоже пишет. Прозу. И его скоро опубликуют. Он до такой степени погрузился в соревновательный процесс, что мне пришлось его прервать. Через месяц он вызвал меня для оглашения результатов проведенных анализов.

- Господин Корно, как вы полагаете... умрете ли вы от того, что имеете на сегодняшний день?
- Не знаю. Не думаю.
- Значит, все в порядке. Ваше тело имеет тенденцию к самоизлечению.

Я не верил своим ушам. Он ничегошеньки не обнаружил. Вернулся домой ошарашенный и одновременно счастливый полученной оптимистичной версией моего состояния. Короче, потею как свин, но у меня все в порядке. Через несколько месяцев мне скажут, что первый врач искал не там, где следовало бы. Я уже был болен раком.

ДИАГНОЗ

Осенью на меня навалилось много работы: месяц пресс-конференций в Европе, месяц сьемок моей телепередачи в Монреале и месяц интенсивного письма. Меня поджимали сроки для сдачи рукописи. Пришлось писать и на Рождество.
В феврале 2007 года начались турне по поводу выхода моей последней книги. Я дал около шестидесяти интервью, книга имела большой успех в Квебеке. В начале марта я улетаю в Ирландию, где  провожу совместный двухнедельный семинар. Работать могу, но после обеда должен обязательно прилечь. У меня нет сил участвовать в туристических экскурсиях, о чем я очень сожалею: ведь у половины моей семьи ирландские корни, а пейзажи Ирландии - для меня просто наслаждение. В конце семинара я провожу несколько дней в Дублине. В холле моей гостиницы расположено уютное кафе с большими и удобными диванами. В нем целый день можно сидеть и писать. Я чувствую себя в раю. В Дублине мне хорошо как у себя дома. Здесь писатели могут писать в кафешках и никто на них не обращает внимания. И я каждый вечер хожу в театр.

Потом я еду в Париж, где как раз выходит моя книга и проводится книжный Салон. Честно говоря, я был очень горд тем изданием. На следующий день моя парижская подруга Мари-Лиз Лабонтэ приглашает меня на вечеринку. А я ужасно кашляю.

- Мне твой кашель совсем не нравится, - говорит Мари-Лиз.
- У вас в Парижах зима противная. Будит мой застарелый бронхит.
- Нет. Завтра же позвоню моему врачу.

Меня смешит ее покровительственное беспокойство, но сходить к ее врачу я соглашаюсь, дабы не обидеть. Через пару дней меня осматривает доктор Жунес:

- Мне определенно не нравится ваше состояние. Будем брать анализы, - говорит.
Через неделю он мне сообщает о серьезной анемии. И добавляет, что, наверное,   с какого-то внутреннего органа у меня непрерывно капает кровь вот уже с год.

- Я вообще не представляю, как вы держитесь на ногах, - заключает он и вручает мне письмо к своему монреальскому коллеге с просьбой продолжить анализы.

Апрель 2007 года принесет мне мою  катастрофу. Еженедельно гастроэнтеролог Мишель Буавен, что лечит меня больше двадцати лет, открывает все новые и новые ужасающие результаты. Сначала он неприятно удивится тому, что кровотечение происходит у меня в желудке. Он ожидал сюрпризов от кишечника, ведь у меня уже больше тридцати лет наблюдается язвенный колит. Затем он обнаружит злокачественную опухоль.

А  о диагнозе я узнаю не самым лучшим способом. Медсестра разбудит меня после очередного анализа, требующего общей анестезии и отправит домой с результатами  к обязательному прочтению. Дело было в пятницу. Сижу. Читаю. Ничегошеньки в терминах не понимаю. Лезу в словарь в интернете. Тупо смотрю в экран на слово «рак» и не верю своим глазам. Сравниваю написанное на бумаге и на экране. Множество раз. Втайне надеюсь, что плохо прочел, ошибся. А может я вообще еще сплю и вижу кошмарный сон? Понемногу меня охватывает шок. Периодичными рывками вырывает ковер из-под ног. Я себя обнаружу лежащим на полу.

Перемещаюсь в кресло как раненый зверь. Наполовину лежу в подушках, похожий на утопающего, у которого лишь рот над поверхностью воды. Мне кажется, что время остановилось, а меня в нем, мертвом, подвесили. И я боюсь двигаться, думая, что мне станет больно. Малейшее движение будит тревогу и боль. И мне очень странно сидеть вот так вот скрючившись и рассматривать мою ближайшую смерть, ставшую внезапно реальной.

У меня в голове крутятся странные слова «аденопатия» и «лимфома». Я засыпаю на несколько часов. Не двигаюсь сутки, до субботнего послеполудня. Не ем, не пью. Погружен в какое-то нереальное состояние. Не знаю, что говорить родственникам. У меня пропали слова. Я бесконечно грущу. И мне стыдно болеть раком! Около четырех часов зазвонит телефон и выведет меня из летаргии. Я пробормочу в трубку, что у меня рак и начну смеяться.

Потом заставлю себя встать. У меня нет аппетита, но я пойду в ресторан с Яной, моей любимой. Она тоже больна раком. Всегда легче найти понимание с тем, кому непонаслышке известна твоя проблема. А мы с ней понимаем друг друга без слов. К воскресному вечеру я добираюсь как утопающий и все еще нахожусь в шоке. Но уже говорю по телефону. Считаю долгом извиниться за новость, но... вынужден сообщить, что я болен раком. В ответ – удивление, сочувствие и моральная поддержка.

Волнуются и родственники. Я звоню моим младшим сестрам Лин и Жоан. Прошу их не сообщать ничего матери. Я сам к ней поеду. Я всегда был очень близок с сестрами. Надо сказать, что мы очень дружим. Они на два и три года меня младше. Я ими искренне восхищаюсь. Жоан – известная художница, живет в Америке. Лин – прекрасный преподаватель. Они в шоке от моей новости. Жоан настаивает на том, чтобы я лечился в Нью-Йорке, в известной раковой лечебнице. Она очень хочет быть рядом с братом в трудную минуту. Лин только-только начала восстанавливать силы после сильнейшего заболевания и у нее есть что посоветовать брату. Она не устает повторять «не торопись отчаиваться», «мы сильные», «нас так просто из седла не выбить».

Реакция моих родственников убеждает меня в том, как полезна поддержка окружающих. Я говорю себе, что переживая подобный диагноз в одиночестве, без звонков телефона, вытаскивающего тебя из летаргии, гораздо легче сложить руки и не сопротивляться. Не стесняйтесь проводить мобилизацию круга вашего общения для поддержки тех, кому выпадает подобное испытание. Начинать надо именно с этого. А если человек считает себя непонятым своим ближайшим окружением, он без раздумываний должен искать создаваемые с подобной целью группы поддержки переживших болезнь. Они созданы в большинстве лечебных учреждений. Там даже предлагают несколько бесплатных сеансов  психотерапии. Пользуйтесь ими. Поверьте мне, стоит встряхнуться и разрешить себе помочь профессионалу-психологу или ассоциации добровольцев. Там можно встретить людей, победивших недуг. Они прекрасно понимают, какие чувства вы переживаете. Главное – выйти из изоляции, ведь последняя означает пренебрежение к питанию, упражнениям и хорошим жизненным привычкам. Статистика в области кардиологии, например, убедительно показывает, что группы поддержки увеличивают продолжительность жизни больных и убыстряют процесс выздоровления.

Вот уже более тридцати лет директор научно-исследовательского инстититута при университете в Сан-Франциско, Калифорния, доктор медицинских наук  Ден Орниш ведет клинические изыскания, показывающие, что отсутствие любви и личной жизни ведет к  болезням. Он утверждает, что для нас любовь – физическая потребность. Такая же как и еда. Ничто так не влияет на качество жизни и преждевременность смерти, как факт изоляции. И он тоже рекомендует одиноким людям участвовать во встречах с группами поддержки, завязывать отношения и поддерживать их с целью привнесения радости в собственную жизнь.

К моему врачу я прихожу во вторник. Он сидит за столом с озабоченным видом, без сомнения ищет слова, дабы обьявить мне мой диагноз. Внезапно вспоминаю сцену из моего детства. Отец решил, что пора меня знакомить с «мистерией жизни», и увлек в мою комнату для мужского разговора. Мне мои друзья-подростки про те «мистерии» уже давно все уши прожжужали. Но я сидел и внимательно слушал отца, только чтобы он не обиделся.

На этот раз, наблюдая сосредоточенность Мишеля, готовящегося сообщить своему самому старому пациенту неприятную новость, я опережаю его. Говорю, что я в курсе. Ему сразу становится легче. Но гнев врача, узнавшего о методе медсестры, неописуем. Я ведь выходные провел один на один с моим диагнозом. Тогда же врач мне поведает результаты анализов: заражены ганглионы вокруг моего желудка. Ему необходимо меня обследовать дополнительно.

ЕВРОПЕЙСКОЕ ТУРНЕ

Опять шок. С каждым посещением врача мне сообщают, что мое состояние ухудшается. Когда-нибудь это прекратится или нет? Уже середина апреля. У меня один вопрос в голове: отменять турне в Европе или не отменять? Турне трудно организовывать. В него вовлечены издатели, журналисты, организаторы конференций. Надо не забыть и Мари, мою ассистентку, координирующую работу всех задействованных в турне лиц. Вся их работа пойдет коту под хвост, если я отменю турне.

На следующей неделе произошло то, что и должно было произойти. Мишель начинает разговор со слов, которые я слышать не хочу.

- Никаких турне. У тебя слишком тяжелый случай.
- А если я все-таки поеду?
- Тогда я снимаю с себя всю ответственность. За два месяца твоего турне рак распространится дальше, а мы потеряем драгоценное время. У тебя в селезенке тоже опухоль. Возможно, что и еще где-то. Буду искать для тебя хорошего онколога. Твой случай мне не по зубам.

А я сижу с открытым ртом. Мне надо будет отменить турне? За всю мою карьеру я ни разу не отменил ни единой конференции, а тут так подведу всех партнеров. Через несколько дней я запишу на ДВД мою конференцию и разошлю ее всем издателям с тем, чтобы они могли хотя бы ее показать зрителям, купившим билеты на конференции. Пишу им письмо, в котором обьявляю о диагнозе и заверяю, что рак будет победим. Они реагируют с пониманием, но я все равно чувствую себя несчастным. Как будто я теряю лицо. И не только лицо. Гораздо хуже.

Как я уже говорил, рак начал развиваться в момент окончания работы над  книгой, которую считаю моим духовным завещанием. «Лучшее в себе», действительно, выражает лучшее во мне, лучшее мое знание, мой лучший опыт. Я говорю в книге о том, что является преградой для творческого самовыражения на психологическом уровне.

Я хотел написать книгу, что могла бы вести чью-то жизнь, даже если бы за всю свою жизнь этот человек только ее одну и прочел. Амбициозно, правда? Но и работал я как вол. В работе задействовал всех моих друзей и сотрудников из моего издательства Productions C;urs.com. И вот тебе пожалуйста. Несмотря на все мои знания о жизни, у меня развивается рак. Я встречаю самое большое препятствие моей судьбы и не верю тому, что со мной происходит. Настроение хуже некуда. Я спрашиваю себя, что мне делать и где искать свет в конце тоннеля.


СТАДИЯ 4

26 апреля 2007 года, 8 утра. Сижу в зале ожидания больницы Нотр-Дам города Монреаля. В зале полно народу. Я удивлен таким количеством онкологических больных. Душно. Смотрю на людей и думаю: рак всех берет, не делая различий. Он, гад, демократичен в своем распространении: тут и богатые сидят, и бедные, мужчины, женщины, молодые, старики, толстяки, худые, женшины в парандже, негры, очень хорошо одетые и по-спортивному. Ну прямо «политически корректный» у нас у всех рак.

В голове моей анекдоты, но я натянут и встревожен. Жду встречи с онкологом доктором Луизой Йель. Она должна сообщить мне окончательные результаты. Скажет ли она, что мне осталось несколько недель? Я готов к худшему. Ведь в течение  месяца ситуация стремительно неслась к нему. Доктор жмет мне руку, как только я перехожу порог ее кабинета. Чувствую себя спокойно. Симпатичная докторша. Но совершенно не симпатично то, что она мне обьявит: рак четвертой степени, тип – лимфома, клетки широкие, экстра-ганглионарные, затрагивает селезенку и желудок. Основная опухоль – в желудке. Около пятидесяти метастаз в обоих легких. И комментарий:

- Обычно, лимфомы хорошо реагируют на химию, господин Корно.
- Спасибо за оптимизм.
- Я реалистка.

Я не хочу больше ничего знать. Все, что надо, она мне сказала одним словом надежды. Как элегантно было с ее стороны не упоминать о статистике. Через девять месяцев, после того, как закончится мой курс химиотерапии, я наберусь смелости спросить у нее, а сколько у рака стадий. И она мне скажет:

- Четыре! Один, два, три, четыре. Так понятней?
- Спасибо. Спасибо, что не говорили раньше. Иначе я бы уже давно умер.