Акварель
Родители у меня люди очень культурные, интеллигентные. Это не так уж и плохо, если разобраться. Но и не слишком хорошо. Я сам, например, не хочу интеллигентным человеком становиться. Слишком уж большая ответственность. Боюсь не справиться, не оправдать… Опять же в филармонию нужно ходить.
Из-за того, что они такие интеллигентные, родители никогда не говорят мне что-нибудь в таком роде: «завтра идем… куда-нибудь». В ту же филармонию, например! Или к стоматологу. Или на выставку. А говорят они культурно: «не хочешь ли завтра к стоматологу заглянуть? Не желаешь ли в филармонию зайти?»
Но кто ж хочет туда по доброй воле идти? Там же музыку нечеловеческой красоты играют. А я еще пока человек и такую музыку не люблю. Родители сокрушаются: «не дорос ты, - говорят, до великих музыкальных шедевров, не понимаешь гениальной музыки». Я с ними полностью согласен. Не дорос и не понимаю. Ну, так нет, чтоб оставить меня в покое и подождать пока я дорасту. Нет, тащат меня в этот зал с красными стульями, а у стульев у этих очень неудобные спинки, между прочим. Это специально, чтобы народ не храпел. На таких неудобных стульях – попробуй, засни! Тащат меня в филармонию, буксиром тянут, но культурно, по-интеллигентски. Не говорят: «завтра идешь в филармонию, гад такой, и чтоб уши с утра помыл!» А говорят: «не желаешь ли пятую симфонию послушать? Или первый концерт? Потрясающая вещь! И простая!»
Но на самом деле это только кажется, что они меня спрашивают: «не желаешь ли?» В действительности все не так. Попробуй я не пожелай. Это же такой хай немедленно поднимется! И некультурный я человек. И стыдно за меня перед людьми. И абонемент зря пропадает. И Людвиг Иванович в жутком расстройстве: зря можно сказать напрягался, пятую симфонию писал, не щадя живота своего – не желает современная молодежь к высокому приобщаться, ей бы только попсу подавай. А я, между прочим, попсу не слушаю, я «Кино» люблю. Ну вот, чтобы родителей не расстраивать, чтобы не разрушать в них надежду вырастить из меня петербуржского интеллигента, приходиться мне малодушно соглашаться и на Бетховена и на Чайковского и на выставку живописи в Манеже и на Русский музей… Впрочем, на Русский музей я по собственной воле соглашаюсь. Есть там два зала, где водятся многочисленные мурашки. Стоит только мне туда зайти, как мурашки набрасываются и начинают бегать по всему телу. Это, во-первых очень приятно, а во-вторых очень вдохновляющее действует. Сразу же начинаешь думать о чем-то важном, а не о всякой ерунде. Причем, вот что интересно: ты не сам решаешь, что вот, теперь будешь думать о важном, а решают эти самые мурашки. Как только доберутся они до макушки головы, так сразу же все мысли – только о важном, о таком большом, что больше всего на свете. А залы эти такие: один на втором этаже направо – это где старинные иконы висят. А второй зал – на первом этаже там картины одного такого художника по фамилии Петров-Водкин. Согласен, совершенно невменяемая фамилия! Но я как взгляну на его картины, так у меня даже дыхание перехватывает. И вот что интересно, другие люди мимо проходят, смотрят и хоть бы что им – ни у кого проблем с дыханием не обнаруживается. А стоит только мне посмотреть – стою как привороженный.
В пятницу вечером подходит ко мне отец и говорит:
- А не хочешь ли ты…
- Не хочу, - отвечаю, - у меня выходные заняты! И суббота и воскресенье. Во-первых, надо к контрольной готовиться. Во-вторых, к спектаклю…
- Ага, к контрольной он будет готовиться! Не смешите мои тапочки! Математик великий…
- По физике контрольная, а не по математике.
- А спектакль по Шекспиру?
- А спектакль по Гоголю.
- Зря! По Шекспиру, как это говориться, намного круче.
- Нам крутизны и так хватает.
- Это точно. Чего другого, а уж крутизны у вас у всех – хоть отбавляй. А ты там кто, в вашем спектакле? Тебе бы дурачка какого-нибудь гоголевского играть. Наподобие Хомы.
- А тебе, - отвечаю, - старуху Изергиль!
- Почему это? – удивился отец
- Да больно уж имя противное.
- А, ну это понятно. Только непонятно какое она отношение к Гоголю имеет?
- А такое, что тоже на букву «Ге».
- Очень интеллигентно побеседовали. Благодарствую. Пошли ужинать, мама зовет.
У моих родителей прямо пунктик какой-то: чтобы все вокруг было интеллигентно. Они без этой интеллигентности дня прожить не могут. Интеллигентность для них дороже всего на свете.
На ужин была жареная картошка и котлеты. И еще салат из травы. Но салат я за еду не считаю. В конце концов, если бы Господь хотел, чтобы человек травой питался, так он и создал бы его коровой. Но в траве слишком много витаминов, чтобы мама могла равнодушно на нее взирать. Как увидит бабушек с пучками, так сразу же кошелек достает. А потом достает уже нас, чтобы мы траву эту жевали. Если бы не папа, мне бы и картошки бы не досталось, не говоря уж о котлетах. Ел бы траву с утра до вечера, пока бы молоко не стал бы давать. А у папы какое-никакое, а влияние имеется. На траву он, конечно, согласился, но при условии, чтоб не трава – тоже была. Это называется компромисс. То есть типа того, что так уж и быть, будем укроп жевать, но только вместе с котлетами!
Ну, сидим, значит, едим. Общаемся. А мне все же интересно: куда он меня позвать хотел. Но вроде как и спрашивать нельзя – я же заранее отказался. Но тут мама выручила. Стала планы на выходные строить. Не знала еще, что я в ауте по причине собственной глупости. Сначала узнай, что предлагается, а потом уж отказывайся! Вот как интеллигентные люди поступают.
- Давай-ка, мы сейчас соберемся, - сказала мама, - чтобы завтра с утра время не тратить. А то выедем в двенадцать, как всегда. Пока доберемся, пока пообедаем – уже темно будет.
- Согласен! – ответил папа, - тем более что собираться нам вдвоем не долго. Сейчас и покидаем вещи в рюкзак.
- А почему вдвоем? – удивилась мама
- А потому что Сережа дома останется.
- Ты его наказал за что-то?
- Нет! Ну что ты, - проговорил папа таким противным голоском, словно он уже начал играть старуху Изергиль, - за что же наказывать такого хорошего мальчика? Он к контрольной по физике будет готовиться. А еще он в спектакле по Гоголю какого-то дурачка играет. Я забыл. Напомни-ка…
- Никакого не дурачка. Я Андрия играю.
- А, ну тогда понятно: почему у тебя с отцом взаимопонимание отсутствует. Но, я надеюсь, до крайностей не дойдет?
- У тебя пистолета нет, - отвечаю.
- Это точно, пистолета нет. И жизненного опыта соответствующего тоже нет. Поэтому вы себя таким крутыми все и чувствуете.
- А вот в ваше время…- сказал я.
- Что в наше время? – удивился отец.
- Все было намного лучше.
- Хм… Не сказал бы. Вообще, чего-то ты такой разговорчивый стал. Ужас просто. Иди, учи свою физику. А мы собираться будем. Света, ты ему еды какой-нибудь оставь, чтоб он тут с голоду не умер. Картошки навари…
Света – эта моя мама. Наверное, в детстве она тоже Светкой была…
- Ты что действительно не поедешь? – спросила мама. Она была потрясена.
- А куда? Куда ехать-то?
- Ты ему не сказал?
- А зачем? Человек делом будет заниматься.
- Каким таким делом? В наш праздник? Восьмого марта у вас может быть только одно дело: доставить своим женщинам максимум удовольствия. Я все правильно излагаю? – спросила мама у папы.
- Ну, в общих чертах…
Папа иногда очень изысканно выражается. Чтобы его понять было невозможно. Конечно, нелегко согласиться с тем, что твоя главная задача доставить кому-либо удовольствие. Но не согласиться – это еще тяжелее. Особенно в таких обстоятельствах. Мама у нас человек волевой – к папиному несогласию непривыкший.
- Так куда же вы все-таки едете? – Ужасно мне это было интересно. Про восьмое марта я, правда, напрочь забыл, но это у меня наследственное: «мужики в этом доме никогда не помнят о самых важных вещах!».
- К тете Тане, на дачу. И Генины тоже едут. И тетя Ира. Ты что будешь за учебниками сидеть?
Удар в поддых – вот что это было такое. Ага, за учебниками… А я-то ведь думал, что отец меня филармонией станет пугать. Вечно у них там какой-то абонементный концерт пропадает. А оказалось – на дачу к тете Тане. А тетя Таня – это, между прочим, Светкина мама. А Генины – это Гариковы предки. А тетя Ира – это мама Зая. Зай – тоже классный парень, но он далеко живет, и мы редко видимся, в основном в лагере. То есть вырисовывается следующая картина. Гарик, Светка, Зай – они, значит, на дачу поедут восьмое мара отмечать, а я буду физику учить. Замечательно! Мне потом эта пятерка за контрольную поперек горла встанет!
- Пожалуй, я могу и на даче учебник почитать, - говорю так задумчиво. Хитрю, конечно, как Лиса Патрикеевна. Только не так талантливо, как она. Любому дураку ясно, что учебник на даче читать невозможно. Этот архив в лесу не распаковывается. Там такое состояние атмосферного воздуха присутствует, что файл не раскрывается – кодировка не соответствует. Учебник – он ведь написан для такой головы, которая выхлопными газами надышалась и теперь ей ничего кроме формул не надо от жизни. А голову, которая в лесу дышит, формулы не интересуют. Ей чего-то настоящего подавай!
- Ну почитай, почитай! – решил меня поддержать папа. Тоже великий подражатель Лисы Патрикеевны, говорит, - Мы так и поступим. Посадим вас за стол в комнате тети Тани. Вы там тетрадки, книжки разложите, и будете заниматься. Ведь у Игоря и у Светланы тоже контрольная, раз вы в одном классе учитесь. Ну, будете заниматься. А мы съездим тогда на Красное, покатаемся с горок. Или, может быть, по лесу пройдем на лыжах. Ну, посмотрим там, по настроению. Точно?
- Угу, - отвечаю, - так и сделаем.
- Тогда собирайся, - подытожила мама.
- Тогда собираюсь, - согласился я.
А подарка для Светки нет… Для мамы тоже, конечно нет подарка. Но мама – свой человек и уже привыкла, что «мужики в этом доме…», ну, вы помните. А Светка еще не привыкла. И не хочется мне, чтобы у нее преждевременно негативное мнение обо мне сформировалось. Это ведь всегда успеется – я так думаю. Конечно, рано или поздно она узнает, какие невнимательные мужики произрастают в нашем доме, но лучше поздно, чем рано. Стал я тогда думать, что бы мне Светке подарить. Это очень непросто! И ведь специально как хитро устроено – именно девочке нужно подарок сочинить какой-то. Было бы наоборот: мальчики дарят мальчикам, девочки – девочкам. Не было бы никаких сложностей. Я бы просто открыл свой ящик, где у меня всякое мое собственное имущество хранится, взял бы оттуда что-нибудь, все равно что, и подарил бы. У меня там столько всего хранится! Например, пневматический пистолет из велосипедного насоса! Я его сам сделал по чертежам из Интернета. Замечательный пистолет, стреляет пластилиновыми шариками. Да любой был бы счастлив такому подарку. Гарик бы всех перестрелял, никого необстрелянным не оставил бы. Или, к примеру, запас бертолетовой соли и магниевого порошка. Кто бы отказался от такого подарка? А еще диски всякие со старыми играми, которые на любых, даже самых старых компах, летают. Да мало ли чего? Полным полно всякого барахла – целый ящик под сервантом стоит. Но разве девочке можно подарить запас магниевого порошка? Не думаю…
Залез в Интернет. Спросил: «подарок для девочки». Всякой чепухи десять килограммов вывалилось. Уточнил: «своими руками». Чепуха тоже повываливалась, но и кое-что полезное тоже. Решил, короче, что сделаю открытку из самодельной бумаги. А что, очень даже оригинально и в то же время, совершенно не напряжно. Делается так. Берешь всякой бумаги ненужной старой и замачиваешь ее в воде. Можно упаковку из под яиц или старые коробки. Но если времени мало, то лучше взять салфетки – они быстрее размокают. Потом все это дело перемешать, как следует, взболтать. Заранее сделать рамку нужно и какую-нибудь марлю на нее натянуть, чтобы получилось как сито. Этим ситом зачерпываешь бумажную кашу, ровняешь ее, отжимаешь валиком и в сторону – сушиться. Прикол в том, что можно в эту массу какие-то веточки, лепестки вложить. Можно на мокрой бумаге оттиск какой-то сделать. В общем, всякого разного много чего придумать можно. Очень я этим делом увлекся. Решил, что не только Светке, но и всем женщинам, которые с нами поедут, подарки сделаю. Насчитал я их целых семь штук. Это потому что кроме наших мам и Светки, еще сестра Гарика могла поехать, а еще у Зая подружка Таня.. Зай один раз чуть не утонул, когда цветы для нее искал. В общем, сплошная романтика с приключениями. Это еще давно было. С тех пор они и дружат.
Такая это интересная работа оказалась. Хорошо, что мама была сборами увлечена. Я, наверное, годовой запас салфеток извел. Мама бы этого не потерпела. Но красота получалась несказанная. Хенд мейд, культурно выражаясь. Самый настоящий! И вот, леплю я эти самые хендмейдовые открытки, уже заранее радуюсь, как удивится Светка, как она обрадуется, и как ей все это понравится. Придумываю всякие слова, которые напишу на открытках, когда они высохнут. Нервничаю, естественно, успеют ли высохнуть они до утра, придумываю как бы их пристроить так, чтобы сохли быстрее. И тут звонит сама Светка. Позвонила и говорит:
- Серега, слушай, а у тебя магниевой стружки не осталось случайно? У тебя же ведь была, я помню…
Я чуть дара речи не лишился. Магниевой стружки ей видите ли нужно! А между прочим в Яндексе ни одного ответа не было такого. Что мол, девочке на восьмое марта может магниевый порошок потребоваться. Вот ни единого! А уж Яндекс все на свете знает. Вот и получается: все на свете знает, а вот о Свете – не знает ничего! И, как выяснилось, я тоже ничего не знаю.
- Зачем это тебе, - говорю
- Ну, это самое… надо! Тебе жалко, что ли?
Конечно же, мне жалко. Магний – металл редкий, ценный, в магазине не продается. Но кусок магния – это еще не магниевый порошок. Порошок делается самостоятельно с помощью напильника. Большая работа, между прочим. Но дело не в том, что мне жалко. А в том, что непонятно! Что она взрывать-то собралась?
- Слушай, Серега! Я сейчас зайду. А у тебя, чтобы все уже было готово. Больше ни у кого из наших нет. А у тебя было, я знаю. Пока не дашь, не уйду. Ясно?
- Ладно, я сам принесу, - не хотелось мне, чтобы Светка увидела случайно мои произведения, - сколько тебе нужно-то?
- А все, что есть, все и неси! Можешь ты, как мужчина, на восьмое марта мне подарок сделать? Вы же, мужики, всегда о самом главном забываете…
Честно говоря, мне хотелось ответить единственным образом: «да подавись ты этим магнием». Но, конечно же, мне не хотелось так отвечать…
- Ничего я не забываю…
- Неси лучше поскорее, а то уже поздно.
Ну и пошел к Светке. Всю банку взял. Даже себе на самую маленькую бомбочку не отсыпал. Пусть хоть ложкой его ест, если она так про меня думает!
- Зачем тебе магний? - спрашиваю ее еще раз.
- Секрет, - говорит, - увидишь потом, - ну ладно, пока. До завтра!
И выставила меня за дверь. Хорошо, все-таки, живется не интеллигентным людям. Надоел тебе гость – пинком под зад. И не нужно длинные разговоры заводить о том, что «поздно, темно и метро скоро закроется». Я вот чуть-чуть подрасту и начну из себя эту интеллигентность выкорчевывать каждый день по капле, как Чехов.
А утром папа нас всех разбудил в семь часов. И так как мы все равно не проснулись – он нас сонных и загрузил в машину. Поднял, одел, и погрузил. В семь часов утра мы с мамой мало чем от остального багажа отличаемся. Разве только весом.
На даче, конечно, здорово было. Это, в общем-то, и не дача вовсе. А самый настоящий деревенский дом. Ехать туда, правда, долго, но зато стоит того. На берегу озера в самом конце деревни у края леса стоит такой домик замечательный и на крыше у него метр снега, несмотря ни на какие восьмые марты. А рядом банька.
Пока ехали, я все просыпался и снова засыпал. Первый раз проснулся, когда по кольцевой «пилили». В окно посмотрел. Уникальное место – эта кольцевая дорога. С одной ее стороны все дома-дома, трубы всякие и заводы, а с другой стороны лес. И мне вдруг подумалось внезапно: странно все-таки получается, что чем меньше человек потрудился на земле, тем красивее осталось. Казалось бы, наоборот должно быть. А получается еще раз наоборот. Именно там, где человек меньше стараний своих приложил – именно там и красота. На кольцевой дороге это очень хорошо заметно. В лесу сосны заснеженные стоят, а в городе по улицам реки из грязи текут.
А потом мы еще долго-долго ехали, по каким-то дорогам петляли, я и поспать три раза успел и проснуться три раза. Наконец, приехали. Выхожу из машины – а там сам Господь Бог стоит и улыбается. Солнышко светит, а вокруг все белым-бело.
И такая тишина кругом, что если ангел поцелует в макушку, поцелуй этот за километр услышат.
Стоим. Молчим. И не холодно даже совсем. А так хорошо. Солнце сквозь дымку морозную пробивается. Чудесно просто! Глупо, в общем-то, даже и говорить. Что тут скажешь-то?
Ну, постояли, полюбовались, да и за дело взялись. Дорожки от снега чистить, место для машин разгребать. Деревенскую дорогу трактор иногда прочищает, но подъезды к домам кто тебе станет чистить? Короче говоря, дел в деревне всегда хватает. Отдых в деревне – это условность. В деревне все всегда работают. И отдыхающие в том числе.
Но дело это деревенское такое хорошее, такое замечательное, что от него одна только радость на душе и никакой усталости. А даже, если и усталость… Она ведь тоже радостная. Вот в чем смысл! Ведь если и устанут руки там или ноги, или спина, как у папы, то сам ты все рано не устанешь. И в этом самая большая разница! В школе, например, ни руки, ни ноги ни спина не устают. Там только попа одна устает сидеть по шесть уроков на жестком стуле. Но сам так устаешь, что иногда даже выйти во двор погулять не хочется!
Я тут же решил, что надо соглашаться на предложение Светки и переезжать в деревню. Она сама, наверное, уже и забыла. Но я не забыл. Был такой случай, предложила Светка в деревню уехать жить, когда вырастем. Очень хорошо я ее теперь понимаю. Где же еще и жить-то, как не здесь? В городе – это разве жизнь? Это десять процентов от жизни, а остальное – усталость попы от жесткого стула. А может быть даже и меньше, чем десять процентов.
Все наши как раз вовремя приехали, когда мы дорогу к самому дому уже прокопали. А то нам обидно бы было: к дому пробились, а не войти. Ключей ведь у нас нет. Дом-то не наш, а тети Тани. А Светка такая миленькая! Сразу же разрумянилась вся как яблочко. А уж шуму от нее! Хорошо все же, что мы раньше остальных приехали. А то из-за Светки ни одного ангела не слышно. Впрочем, может быть она думает, что сама не хуже любого другого ангела…
А потом столько всего хорошего было, что даже невозможно как следует рассказать. Невозможно!
Ну, топили мы в доме печку, варили картошку, пекли блины и делали суп из сушеных грибов. Но я же не могу бумагу так надушить, чтобы она печкой запахла, или теми же сушеными грибами. Удивительно все-таки: о самом-самом хорошем тяжелее всего рассказать! Наверное, поэтому в новостях о хорошем не рассказывают. О всяких бедах говорить – большого ума не требуется, а чтобы интересно о хорошем рассказать – таких талантов у нас в «новостях» не встречается.
А потом мы катались с горки на «ватрушках» и сами прокладывали трассы, а потом сами и катались. Так здорово! Потом обедали. Такой вкусной еды ни в одном ресторане не бывает. А уж какие блины! Все эти «Русские ложки» по сравнению с ними – полный отстой!
Потом в лес на лыжах пошли всей гурьбой. А вечером баня.
Вообще говоря, иногда с родителями вполне можно иметь дело! Оказывается, они тоже могут быть веселыми, если захотят. Может быть, это город делает из них таких удивительных зануд? Даже странно. Почему один и тот же человек – это два совершенно разных человека? Вот, например, тетя Таня – Светкина мама – она совсем даже не интересная и очень скучная и ничуть не похожа на Светку. Я даже удивлялся всегда, как это могло так получится: у такой мамы такая Светка. А вот на даче она на Светку похожа! Да еще как! Забрались мы на лыжах все вместе на самую высокую горку и стали съезжать с нее. А тетя Таня вдруг и говорит: не хочу, мол, съезжать там, где все, а хочу с другой стороны. А там крутизна чуть ли не отвесная и бурелома всякого навалено. Сколько ее не отговаривали, все равно покатилась по крутому спуску. И завалилась, конечно! Снег ведь глубокий и лыжни там никакой нет. Короче говоря, свалилась, да так эффектно: через голову перекувырнулась и так головой в снег и вошла, как пловчиха. Да так в сугробе и осталась, только ноги торчат. Мы уже собрались даже испугаться и побежать ее спасать, но не потребовалось – вылезла сама и хохочет. Ну, вот в точности как Светка, хохочет! Вылезла из сугроба – сама как сугроб. И все хохочет.
Папка мой тоже номер отколол. Встал под елку разлапистую, да как заорет. Мы подбежали: чего, мол, случилось? А он говорит:
- Хочу, чтобы от моего крика с елки лавина сошла!
Это вы можете понять? Интеллигентный человек, кандидат наук, руководитель какого-то там отдела у себя на заводе – хочет, чтобы от его крика с елки снег посыпался. И чтобы прямо на него. Нормально это? Мы решили все вместе, что это очень даже нормально и взялись ему помочь. Орали так, что охрипли все до одного. Но снег все равно не падал. Это ведь только с гор от крика лавины сходят, а с елок – нет. Самым разумным человеком оказался Гарик. Он просто тихонько подошел с другой стороны ствола, отцепил одну лыжину, да и шарахнул ногой со всей силы по стволу. Тут уж лавина больше не стала капризничать. Прошлась как миленькая. Засыпала всех. С ног до головы. Счастья хватило на всех.
Так вот день и прошел. Давно не видел я таких румяных людей. Хоть ешь их со сметаной, таких румяненьких. Честное слово!
В бане тоже было здорово. Дядя Саша, отец Зая, при помощи обыкновенного веника сделал из меня студень без мяса примерно за три минуты. Самостоятельно подняться с лавки я уже не мог. Потому что студень, как известно вообще ничего самостоятельно сделать не может. Он просто лежит – в миске. Или на лавке. Короче, куда положат. Но у Зая батя человек бывалый. Он даже в антарктической экспедиции был несколько раз. Взял он меня в охапку и переложил в другое место. Я не сопротивлялся. Посопротивляешься тут, пожалуй. А другое место это называлось: прорубь. Если кто не в курсе – это такое место, где вода плавает. А температура у этой воды градуса три – в лучшем случае. И я тут же перестал быть студнем! Выскочил и бегом назад в баньку. Бегу такой голенький по снежку, снежинки падают, сверкают на лунном свете. И все так хорошо, как даже и не бывает.
И тут вдруг я совершенно неожиданно понял, что наши родители такие же люди, как и мы. И жить на свете им так же интересно и весело, как и нам. Только обычно они все такие ужасно уставшие, что совсем даже не живут, а только всякие дела делают и «серьезными вещами занимаются». И только теперь я понял: они тоже замечают все, что вокруг делается: и снег и звезды и мороз.
А потом пошли париться женщины с девчонками, и если говорить начистоту, то в это время ни о чем другом, как от том, что Светка к проруби по снежку в лунном свете бежит, я думать не мог. И вовсе не потому, что я какой-то там маньяк с топором за пазухой. Никакого топора за пазухой у меня нет. Но, знаете ли – это же самое красивая красота, какая только бывает в жизни. А я красоту очень сильно люблю. И если признаться, окошко одно… А, лучше и не признаваться…
А после бани мы сидели у печки и пели всякие песни. Родители очень много песен хороших знают. Моя любимая – про «мой маленький гном поправь колпачок…» Это очень простая песня. Но очень хорошая. Папа с дядей Сашей все время выбегали по очереди на улицу, чтобы посмотреть: «как там мясо». Мясу там было хорошо, но холодно. Поэтому жарилось оно долго. У меня стенки живота одна к другой успели прилипнуть, пока мы ждали. А когда принесли мясо, то стали праздновать восьмое марта. Как раз только-только оно и началось. Потому что восьмое марта приходилось на воскресенье. А воскресенье начиналось сразу же после субботы, а не тогда, когда просыпаешься на другой день. Мы стали поздравлять наших женщин, и я подарил всем свои открытки. Открытки очень понравились. А мне понравилось, что Светка прочитала, что я ей написал. И Светке тоже это очень понравилось. Она сразу же заулыбалась и хорошо так посмотрела на меня. А со мной такое непонятное сделалось, что была бы у меня ни одна банка магния, а десять – я бы с такой радостью их Светке отдал бы – с такой вот радостью…
- А теперь салют! – скомандовала Светка и стала всех тащить на улицу. Никто ничего не понимал, но все подчинялись. Ведь Светка такой обаятельный человек – попробуй ей не подчиниться – сразу же подзатыльник огребешь.
И когда начался салют, мне сразу же стало ясно куда весь мой магниевый запас делся. Делся он в невообразимый грохот, которого эта деревня, не слышала, наверное, со времен Великой Отечественной Войны. У Светки свое представление о хорошем салюте. Представление это такое: чем громче грохочет, тем лучше. Но был и не только грохот, разумеется. И фонтанчики всякие огненные были, и ракеты взлетали, и огненные цветы на небе распускались. В общем, впечатлило. Ума не приложу: как Светка сама смогла всю эту фейерверкщину забабахать. Талантливая она девочка, фейерверки сама делает!
Светкина мама только головой качала. В том смысле, что: «ну и ну!» А еще и в таком смысле: мол, они сами тут ни при чем, и не виноваты, что у них Светка такая выросла. Но я думаю, тут тетя Таня заблуждается. Еще как виноваты. Эта тетя Таня такая же озорница, как и Светка. В душе…
А после фейерверка мы еще немного посидели, попели, похохотали и потом пошли спать. В доме в этом деревенском такие комнаты хорошие. Стены деревянные, картинки какие-то висят. Печкой пахнет. И я заснул сразу же, как только в кровать лег. Не хотел, главное засыпать. Хотел со Светкой еще перед сном поболтать. Но заснул. Тут же! И спалось мне так хорошо. И снилась мне Светка, и заснеженный домик с огоньком в окошке и еще лунный свет на снегу, и еще: снова Светка. И когда я проснулся, увидел, что солнце уже поднялось, умылось, и сейчас же заглянет в окошко. А Светка спала и дышала во сне сладко-сладко. Тогда солнечный луч протянулся сквозь комнату к ней и коснулся ее щеки. А Светка фыркнула и отвернулась от солнца. Тогда луч погладил у Светки макушку и, отразившись от зеркала на стене, залил светом ее лицо, заглянув с другой стороны. И стало тогда понятно, что вертись – не вертись, а от солнца уже не уйдешь, не отвертишься, и пора просыпаться. И еще вдруг понятно мне стало: сейчас все вот так, как должно быть всегда. Вот именно так! Солнца луч, утро, Светка. И чувство такое, что только теперь вдруг случилось все так, как должно быть всегда...