По тропинке к речке спускался дедок. Шел медленно, опираясь на гладко обстроганную палочку.
- Дед Ундер пожаловал, - встрепенулись ребята, сдвигаясь и готовя место гостю на бревнышке.
- Дедуль, давай ближе к костру, - заговорили девочки, - у нас и картошка почти испеклась.
- Ишь, чиличата готовы выпорхнуть из гнезда, - усмехнулся дед, присаживаясь рядом с учительницей. – Что ж вы картошку и без хлебушка? Ну-ко, Олежек, беги к избе. Там, на крыльчике, я корзинку оставил, да крынку с молоком прихвати. Вань, Лёшь, и вы подсобите ему. Вас вон сколько, все молодые, картошкой не накормить.
Глядя вслед ребятам, дедок продолжал улыбаться.
- На этом месте костры жгут давно, - снова заговорил он, морщинистые руки, сложенные на самодельном костыле, замерли в неподвижности. - Я еще молодой был, сюда бегал. Думал, что после нас никто и не придет.
- Это плохо или хорошо? – спросила Елизавета.
- Хорошо! Даже не скажешь, как хорошо! – дедок поднял голову к небу, морщинки на шее натянулись, словно струны на гитаре. – По вечерам девки поют, с ребятами обнимаются. А я будто молодею. Душа радуется.
Я как на войне был, все этот костер вспоминал. Лежу в окопе: холод, слякоть, а засветится память о костерке, вроде, и теплее становится. Пришел с войны немного увечный, но живой. Радовался, что домой вернулся. Бегом сюда на берег бегу, спички в руке наготове, чтобы огонек развести хоть маленький. Стою, вон там на обрыве, сердце из-под гимнастерки рвется, как перепел из силка, а внизу парни и девчата под балалайку пляшут вокруг моего костерка.
Не смог я дальше идти, сел на тропинке, слезы из глаз текут сами собой…
Глубоко вздохнул старик, словно стряхнул воспоминания и груз прожитых лет.
- Ну-ка, девки, - прикрикнул он на притихших девчонок, - бегом за хворостом, а вы, ребята выгребайте картошку, не то сгорит.
Поляна ожила молодыми голосами и радостью. А старик смотрел на выпускников, и из глаз его струилась доброта.
- Ты, девка, не думай, - вдруг повернулся к Елизавете дедок, - Ванька надежный человек. Не предаст – это точно. Я его с малых лет знаю. А на наших деревенских квочек не обращай внимания, они уже столько натворили, сами того не думая. Не серчай, это от безысходности и глупости.
Встал с бревна, по-молодецки тряхнул головой, обернулся к Елизавете:
- Ванька из Перевестовых, потому и настоящий.
Поднял костылек над головой и стал притопывать одной ногой:
- Эх, чиличата, гуляйте, пока утренние соловьи не разбудят петухов.
- Дедушка, давай картошку с нами есть.
- Зубов нет, пойду кашу манную кушать. А вы гуляйте…
Выпрямившись, дедок медленно пошел по тропинке в горку, и, пока он не поднялся, выпускники провожали его взглядами.
- Какое странное у него имя, - сказала Елизавета, - Ундер. Я такого и не слушала.
- Это не имя, - засмеялись ребята, - это прозвище. Его правильно звать Николай Ефимович Леснов.
- У него дед был унтер-офицером в царской армии, - тихо стала рассказывать Оля Силюнина, - потом деда и всех Лесновых в деревне стали звать ундерами. Вообще-то дед Коля очень добрый и одинокий. Мама говорила, что хотел жениться на Розе Ильиничне, а потом всю жизнь прожил один.
- Надо же, - пожала плечами Рая Дорбунова, - мы живем недалеко, а я и не знала, что он воевал.
- Дед Коля не любит про войну рассказывать, - махнула рукой Оля, - говорит, что лучше о ней и не помнить. А сам никак не забывает, все фотографии рассматривает. Есть одна. На ней четыре солдата. Такие красивые… Дед как-то выпил и рассказал, что это его друзья. Только все они погибли. В них бомба попала. Деда ранило, а их всех убило…
В зеленой гуще ивняка за речкой засвистел соловей. Его песню подхватил другой певец. Замерли листья на ветках, не шелохнулся воздух над бережком, только речка мирно шелестела, да потрескивал угольками костер. Пламя прислушивалось к соловьям и белыми ладонями гладило наступающую ночь, тянулось к звездам…
Городская жительница не переставала удивляться своим ученикам. Вроде бы обычные, такие же, как и городские. Так же озорничают на уроках, не учат уроки и в то же время: ходят на Горелую шахту, слушают соловьев, жгут костры. Может быть в городе можно изыскать возможность и совершить однодневный поход, отыскать поющих птиц… Но это все не то.
Коскинские парни и девчата ничего не изыскивают, не придумывают, они в этом во всем живут. И метели для них не новость, не трагедия – а простая жизнь. Заморские певцы не нужны, сами прекрасно поют…
Выпускники действительно уже пели, потому что соловьи закончили вечерний концерт. Задушевные песни вплетались в дымок костра, садились верхом на отлетающие от горящего хвороста искорки и стелились над рекой вместе с туманом.
«Звезды такие яркие, светятся, будто окна в высотке у нас, - подумала Елизавета. – Почему в городе не бывает таких звезд?»
От реки потянуло прохладой. Стало зябко. Иван снял пиджак и молча накинул его на плечи Елизавете. Его примеру последовали остальные парни.
На востоке начало светлеть.
- Перевестов, спой нам, - попросила Соня Лоншакова, - пожалуйста!
- Без гитары?
- Без гитары.
Иван немного помолчал, потом кивнул головой. Над спящим миром заструилась песня о том смешном пареньке из переулка, который «сидел на скамейке до самой зари…»
- И песенки Вам, как ромашки, дарил,
Про ясный день, про белый снег,
Про дождь, про солнце, про рассвет,
Про то, что жить нам вечно
И про любовь, конечно.
…С каждой нотой небо становилось все светлее, но еще рассвет не наступил. Росные молодые травы гордо вырисовывались на фоне синего небосклона. Из тьмы проступили контуры кустарниковых зарослей. Вот-вот заблистает яркими красками новый день.
Навстречу ему тренькнул соловей. Сонно, неуверенно… Потом еще раз…
И тишина… Густая, звенящая.
Вдруг песни птичьи обрушились на речку, лес, на крутой берег реки, на лужайку и погасающий костер.
В воздухе стоял пьянящий запах молодых трав, ранних цветов.
Пришел новый день, и выпускники, уже не дети, но еще и не взрослые, встречали свою новую жизнь открытым сердцем и восторженной душой.
Долго стояли на перекрестках, прощаясь. Ребята расходились неохотно. Пока центровские добрались до магазина, коскинцы уже выгнали скотину из загонов, и пастух уже щелкал кнутом где-то далеко за селом.
- Ребята, отсыпайтесь, а завтра на консультацию, у нас нет времени на раскачивание, - напутствовала всех Елизавета. – До сочинения нам надо провести экзамен.
- Знаем, знаем! - кричали девушки и парни, разбегаясь по домам.
Центровские долго стояли около Елизаветиной казенки, смеялись, вспоминали смешные случаи этой зимы.
- Все по домам, - скомандовала учительница, сняла с плеч пиджак, передала его Ивану, - меня просил прийти в сельсовет Василий Петрович, так что еще надо привести себя в порядок. После обеда жду в школе с вопросами.
- Не ходите в сельсовет, - неожиданно резко сказал Розин, - вы не обязаны.
- Ну, может быть, ему что-нибудь надо, - упавшим голосом произнесла Елизавета и почувствовала, как внутри у нее похолодело.
- Ничего ему не надо, - виновато опустила глаза Настя. - А вам надо готовиться к экзаменам, билеты разложить… Хотите, я вам помогу, столы протру.
- Ребята, успокойтесь и идите по домам, я сама разберусь во всем.
Около сельсовета молодая учительница встретила гудящую толпу деревенских женщин. Увидев подошедшую Елизавету, замолчали разом. От них отошла жена председателя сельсовета Ирина Луканина. Сложив пухлые руки на объемной груди, она пристально глянула на практикантку.
- Я разводить антимонию не буду, как Тренев, - сказала она, - я по-простому, по-коскински: мы думаем, что тебе надо уезжать отсюда, пока мы в институт не сообщили о развратных делах. Мало того, что Хустову глазки строила, так еще и до пацанов добралась.
Словно водопад ледяной воды обрушился на голову и сердце девушки.
- Зачем вы так?
- Как еще?
- Я делала все, чтобы ваши дети могли смело поступать в институт…
- Не велика честь, - скривила губы жена председателя сельсовета, - без тебя поступили бы.
Толпа безмолвствовала и только тихо кивала головой. Среди них Елизавета увидела и свою предшественницу, Розу Ильиничну. Та отвела взгляд от Елизаветы.
К сельсовету бежала Хустова, словно боялась опоздать. От бега из горла вырывались хрипы. Еще не остановившись, она запричитала:
- Люди добрые, оградите мою семью от этой авантюристки. Когда я ей правду в глаза сказала, так она меня чуть не убила. Схватила за руки, еле от нее отбилась. Мужа моего с первого дня преследует, бегает за ним по пятам. Петьку Старикова ни во что не ставит. Выгнала из школы, а он, дурак, ей замок поставил.
- Правду Катя говорит, - выдвинулась из толпы Нюра Старикова, - мой Петро хотел ее замуж взять, так она его опозорила…
- Правильно сделала, что не пошла за твоего Петька, - раздался за спинами женщин мужской голос. – Что квочкино племя пересеваем?
Толпа раздалась, впуская на свободный пятачок деда Ундера, одетого не по погоде. Старенькая чистая телогрейка застегнута на все пуговицы, на ногах валенки с калошами. Дед тоскливо смотрел на женщин и осуждающе качал головой.
- Что, бабоньки, не всем еще судьбы сломали? Не все кости перемололи?
Он подошел в бывшей учительнице химии, взял ее за руку.
- Что, алая Роза, мало тебе досталось от языков? Ты помнишь, что обо мне говорили? И что старый, увечный, что не проживу и года, что останешься вдовой раньше, чем дите родишь? Хорошо ли тебе было замужем за Валькой Глиновым? Год с ним за век казался? Поди, до сих пор по ночам вскакиваешь от страха?
- Чего сегодня то вспоминать, Николай, старые обиды, - поникла головой женщина, - я и так наказана жизнью.
- Не жизнью, а коскинскими квочками, сплетницами.
Дедок обернулся к толпе.
- Чего на девку напали? Защитить ее некому? Ишь, гусыни, налетели…
- Ты, дед, тут не командуй, - подбоченилась Ирина Луканина, - никто ни на кого не налетел. Просто мы по-матерински советуем девушке.
- Это кто здесь мать? – усмехнулся дед Николай. – Ты хоть помнишь, как зовут твоих детей? Отправила их к бабке и даже на лето не привозишь.
- Вася, - истерично закричала Луканина, - где ты там прячешься, когда твою жену избивают.
Тут же открылась дверь сельсовета, и на крылечко вышел смущенный Василий Петрович.
- Что за шум, - спросил он наигранно.
- Вы просили меня прийти, - бросилась к нему Елизавета.
- Да, да, да, - медленно ступая по ступенькам, тянул председатель, - мне хотелось вам…
- Что ты тянешь, - накинулась на него жена, - говори, как я тебе велела.
- Думаю, - в установившейся тишине потянул председатель, - вам после экзамена надо будет уехать. И на следующий год мы вас и не ждем…
- Ну, дядь Вася, - разрезал воздух юношеский басок, - от тебя я такого не ожидал.
Толпа вздрогнула. Иван Перевестов, набычившись и сжав кулаки, стоял напротив толпы.
- Не прощу! – срывающимся голосом выкрикнул он, схватил Елизавету за руку и повел ее прочь.