Порядковые номера и произведения авторов в Конкурс

Порядковые номера авторов в каждом туре:
1 Тур:


Автор 1 ) Евгения Козачок
Автор 2 ) Галина Гладкая
Автор 3 ) Александр Мецгер
Автор 4 ) Александр Чубанов
Автор 5 ) Марина Тишанская
Автор 6 ) Ирина Кочеткова
Автор 7 ) Любовь Кирсанова
Автор 8 ) Александр Асмолов
Автор 9 ) Анна-Мария Ситникова
Автор 10 ) Стальная Анжела
Автор 11 ) Светлана Дурягина
Автор 12 ) Надежда Сергеева
Автор 14 ) Любовь Чурина
Автор 15 ) Иван Власов
Автор 16 ) Катрина Котлярская
Автор 17 ) Валерий Рыбалкин
Автор 18 ) Елена Кириченко
Автор 19 ) Светлана Мягкова 2
Автор 20 ) Марина Галимджанова
Автор 22 ) Елизавета Немилостева
Автор 23 ) Любовь Казазьянц
Автор 24 ) Ольга Борина

2 Тур:

Автор 1 ) Николай Толстиков
Автор 2 ) Любовь Казазьянц
Автор 3 ) Евгения Козачок
Автор 4 ) Катрина Котлярская
Автор 5 ) Александр Мецгер
Автор 6 ) Анна-Мария Ситникова
Автор 7 ) Марина Галимджанова
Автор 8 ) Ольга Борина
Автор 9 ) Валерий Рыбалкин
Автор 10 ) Елена Кириченко
Автор 11 ) Александр Асмолов
Автор 12 ) Ирина Кочеткова
Автор 13 ) Теплова Елена
Автор 13 ) Светлана Мягкова 2
Автор 15 ) Светлана Дурягина
Автор 16 ) Надежда Сергеева
Автор 17 ) Елизавета Немилостева
Автор 18 ) Любовь Кирсанова
Автор 19 ) Любовь Чурина


3 Тур:

Автор 1 ) Александр Мецгер
Автор 2 ) Любовь Казазьянц
Автор 3 ) Марина Галимджанова
Автор 4 ) Николай Толстиков
Автор 5 ) Светлана Мягкова 2
Автор 6 ) Анна-Мария Ситникова
Автор 7 ) Теплова Елена
Автор 8 ) Валерий Рыбалкин
Автор 9 ) Александр Асмолов
Автор 10 ) Ирина Кочеткова
Автор 11 ) Светлана Дурягина
Автор 12 ) Евгения Козачок
Автор 13 ) Елена Кириченко
Автор 14 ) Елизавета Немилостева
Автор 15 ) Любовь Чурина


4 Тур:

Автор 1 ) Николай Толстиков
Автор 2 ) Александр Мецгер
Автор 3 ) Евгения Козачок
Автор 4 ) Александр Асмолов
Автор 5 ) Елена Кириченко
Автор 6 ) Анна-Мария Ситникова
Автор 7 ) Ирина Кочеткова
Автор 8 ) Светлана Дурягина
Автор 9 ) Светлана Мягкова 2
Автор 10 ) Теплова Елена


ПРОИЗВЕДЕНИЯ:


1-ый Тур
1.Мунька
Евгения Козачок

Гришаня сидел под деревом и горько плакал. Сидел один, а вокруг ни одной души, только птицы перекликались, и то как-то тихо,  да жучки ползали в траве.  А  муравьи   взобрались  на ноги и искусали их.  Он грязной ручонкой провёл по ногам, убирая  капельки крови после  укусов.  Было больно. Но боль терпима. Не впервой царапать ноги и сбивать колени. А вот страх пришпилил Гришаню к дереву,  и не  было сил даже встать.   Да он и не пытался встать.  Хотел  вспомнить,  как оказался сам в лесу. Почему так тихо?  Где мама, сестра Люська и  бабуля Пелагея? Где все из села?
И  как только в его голове появилось слово «село»,  сразу   вспомнил.  И как мимо  их  небольшого  села в десять улиц  прогрохотали   огромные  танки. И как  за ними шли  солдаты, которые  остановились на отдых в селе.  Все обрадовались  им. Свои, соколики, пришли, а не немцы.  Матери  присматривались  к посеревшим от пыли лицам, искали своих сыновей и мужей. Хотя чего было искать. Ведь если бы был  кто из села, то бежал бы к самому дорогому – родным,  даже если бы не имел  сил.   Все вышли со своих изб подать воды  и  еды. Солдаты  пили воду, умывались, радовались освежающей влаге  больше чем еде. А как они истосковались по свежему молоку! Люди несли  с погребов все запасы молочных продуктов: сметану, творог,  масло. Благо,  что было лето и коровки сами себя кормили. Утром уходили со двора к лесу, где было много  высокой сочной травы, и паслись. К обеду возвращались  пить  и отдать  накопившееся молоко.  Хозяйки  давали часа два им на отдых в тенёчке и  снова выпроваживали   с наказом, чтобы  вглубь  леса не шли и чтобы  не в ночь возвращались.  И они уходили пастись без пастуха, собираясь  в гурт, как подружки. Каждая имела  кличку и,  услышав её, шла на зов, как на верёвочке.  С  приходом солдат хозяйки и позвали своих кормилиц. Пришли, но в свой двор боялись  заходить.  Непривычно  много было народу.  Угощали  парным молоком хоть по стакану, но чтобы всем досталось.  Один молоденький солдатик выпил молоко и заплакал. Вспомнил маму, свою деревню, сестёр. Жалко было смотреть на него.
Гришаня  подошёл и погладил солдата по руке. Тот  вытер слёзы,  взял его на руки и подарил  пуговицу от кармана гимнастёрки. Он обрадовался блестящей пуговице со звёздочкой  и  побежал показывать  её своим друзьям.

Это  Гришаня чётко вспомнил, когда в кармане  обнаружил пуговицу.  Потом солдаты пошли  дальше. А мама и бабушка ещё долго вздыхали и вытирали слёзы и тихо говорили друг другу: «Где-то и наши мужья да сыновья сейчас  идут такой же пыльной  дорогой,  изнемогая от жары. Господи! И откуда взялось на наши головы такое горе – война?!»

Беспокойно стало у всех на душе. Даже собаки не лаяли. Поджав хвосты, наклонив головы, спрятались в свои будки.  Закат кровавый. Многим не спалось в эту ночь. А утром и петухи неохотно пели. Так, для порядка кукарекнули и затихли, словно забыв ноты своих песен.
Воздух с самого рассвета такой густой был, проглотить было  его трудно, словно густую мамалыгу без молока. Разговаривать ни у кого не было желания. Держались друг дружки
и от  избы старались далеко не уходить.  Работа с рук валилась. Даже председательша, Мария Ивановна, не звала  ни в поле, ни в огородную бригаду. Молчала, поддерживая  нежелание односельчан выходить со своего двора. И только  неугомонная «тараторка», бабушка Глаша,  не изменила своему прозвищу. Ходила и всё причитала:  «Ой, бабоньки, чует моё сердце,  что неспроста  тишь  тягучая да тяжёлая над селом нависла  и давит нас  горем предстоящим. Такая жуткая тишина была и перед голодовкой,  что унесла столько жизней».
Некоторые пытались  урезонить  бабушку  Глашу, чтобы не дай Бог не накликала беду на их головы.
- Молчи не молчи, а моё сердце ещё никогда меня не подводило. Затишье перед бурей бывает.
- Буря, так буря, не впервой непогоду,  ветры, град  да грозы нам переживать. Одолеем и эту.

Не одолели. Посыпался всё-таки град на село с неба,  да не ледяной, а свинцовый.  В полдень и посыпался.  Только бурёнок успели подоить,  как вдруг загудело, завыло  в небе, словно Змей-Гориныч  тысячеглавый  прилетел, небо застил и огнём извергает.  Заполыхало  всё вокруг. Горят дома, камышом крытые,  словно факелы, куры, живность разбегается из разбитых сараев. Люди  закричали так,  что и небо ввысь бы поднялось от силы крика, боли, страха, отчаяния.   Но не остановил  их  крик  немецкие самолёты,  которые  так внезапно  появились из-за  деревьев, что люди не успели спрятаться в погреба.   Спасательная дорога в лес была отрезана и перерыта бомбами.  Плачь, крик, слёзы…   Кто-то зовёт потерявшегося  ребёнка, а кто держит уже мёртвого на руках, продолжая  разговаривать  с  ним, не веря в то, что он не ответит.   За столбами пыли, камней, щепок  не было видно жив ли ещё кто или нет. Это был последний день небольшого села Лесное на опушке леса.

Гришаня  за  не полных шесть лет  первый раз оказался в лесу один.  От того, что плакал и всё время звал маму, бабушку, Люсю, охрип. Голос шипел, и он не стал больше кричать.  Походил по лесу. Везде были одинаковые большие деревья. Хотелось  пить. Хорошо, что вчера прошёл дождь. На некоторых, свёрнутых на конце листочках сохранилась дождевая вода.  Он слизывал её  и нечаянно  острым листом порезал язык. Беззвучно заплакал и повалился от усталости  в густую траву.  Стало быстро темнеть. Ребёнок  совсем растерялся.  Так было страшно, что  в ужасной сказке  не описать. Сердечко стучало так  громко,  словно дятел по дереву.  Болел язык, искусанные комарами  ноги,  руки.  Глаза закрывались сами собой.  И заснул бы, но сон перебила большая чёрная птица, вылетевшая из дупла соседнего дерева. Гришаня  увидел это дупло и пошёл к дереву.  Ему показалось,  что оно невысоко от земли. Ошибся.  Он никак не мог влезть на дерево. Обошёл  толстенное дерево и увидел  с другой стороны внизу   большое углубление, как  нора. Потыкал палкой в средину. Никто не выскочил, не запищал. Нарвал травы постелил в этой норе и уснул.

Разбудил его рёв коровы. Открыл глаза, подумал, что это их Красава во дворе бабушку или маму приглашает подоить её.  Но увидел дерево над собой. Вылез из норы, но коровы, которая  так  же, как и он вчера,  кричала печальным  голосом, звала свою хозяйку, не  увидел. Он  пошёл на этот голос. Вскоре между деревьев увидел её в бело-бежевых пятнах с чёрной кисточкой на конце хвоста.  Это была  Мунька тёти Клавы, жившей от них через  три дома. Она была единственной коровой, имеющей такой окрас.  Другие были  бежевого цвета. Мунька была спокойной коровой, её  никто в селе не боялся.  Как же обрадовались  два оставшихся  в живых существа друг другу! Гришаня гладил Муньку, обнимал её ноги, а она  облизывала языком его руки.  Он впервые увидел, что коровы тоже, как и люди, могут плакать. Корова постанывала, словно хотела что-то рассказать ему.  Когда  хотел обойти её, то увидел, что из вымени течёт молоко. Без боязни  взял  один  сосок в рот и начал жадно  пить. Глотал тёплое, вкуснейшее молоко, а слёзы ручьём бежали по щекам.
Они  спасали друг друга.  Мунька Гришаню от голода,  а  он её от боли в переполненном молоком вымени.

Бурёнка отходила от него только попастись. И при  этом  пощипывала траву не около их  места обитания, а уходила подальше от его домика под деревом.  Бывало, уходила надолго. И только значительно позже он узнал, что она ходила пить воду к притоку небольшой речки.
Теперь мальчик питался молоком, земляникой, ягодами, которые к концу лета стали созревать.
Ночами становилось холодно. И тогда он ложился около теплой Муньки и засыпал. А она не поднималась до самого утра.

Гришаня всё время разговаривал с коровой. Рассказывал о маме, бабушке, сестрёнке, о тете Клаве, её хозяйке. И видел, как Мунькины глаза наполнялись слезами, когда она слышала имя «Клава». Рассказывал своей спасительнице стишки, которым научила его Люська. Сам придумывал всякие сказки. И все они были о том, что все в селе живы, что войны уже нет, и что мама его находит в лесу. Он каждый день просил свою спасительницу, об одном и том же - найти дорогу в их село. Но она никогда не давала ему иди рядом с собой.  Перед тем как уйти  на водопой головой  подталкивала малыша  к дереву и как «прибивала» его к нему.  Как-то  вороны стали низко кружить над  Гришаней,  то  Мунька подняла такой рёв и подняв хвост бегала по кругу вокруг него, что вороны  с  громким хоровым карканьем улетели.  Белок мальчик не боялся. Но не знал, как и куда спрятать от них, собранные им орехи. А вот волков боялся. Однажды совсем недалеко  увидел волка. Он  почти на брюхе подползал к месту, где они лежали вдвоём.
 Мунька учуяла хищное зверьё и так быстро и неожиданно вскочила на ноги, что чуть не придавила Гришаню.  Наклонив голову до  земли выставив вперед своё грозное оружие – рога, словно разъярённый бык на арене, мчала на волка.  А он злобно рыча на Муньку отступал в лес до тех пор, пока она не оставила его и не возвратилась к Гришане. Больше волки не беспокоили их. Вероятно тот волк приходил на разведку, или так же как и они, одинок.

Когда листья в лесу стали желтеть и опадать,  а бока коровы уже не могли согревать как раньше,  он всё чаще стал бегать по лесу, чтобы согреться и таким образом всё дальше и дальше отходил от своего  «домика». Бегал и ходил до тех пор, пока не уставал. Но когда останавливался, то тело моментально пронизывал холод. Гришаня заболел. Болела голова, горло, начинался кашель. Ноги мёрзли  так, что он не мог терпеть холода. И снова пытался ходить и ходить, хоть делать это было ему всё труднее и труднее. За ним всегда следовала Мунька.

А однажды Мунька, повела его за собой. Если отставал, приостанавливалась и ждала его. Гришаня  не мог придумать, как взобраться Муньке на спину, чтобы она везла его. Он просто шёл с ней рядом.  Дошли до речки.  Он не верил, что наконец-то увидел воду и…  людей! На противоположном берегу неширокой речки было село.

Люди увидели грязного, в изорванной одежде ребёнка и рядом корову,  которая звала их на помощь. Она ревела так сильно, словно это был её последний в жизни крик. Эхо, словно звуки камертона, волнами  расходились над рекой, призывая всё живое спасти Гришаню!

13.05.2013 г.

2.Если твоё имя - меланхолия
Галина Гладкая
  Ещё с вечера настроение резко упало до уровня щиколоток. Причин видимых не нашлось. Ничто не радовало. Налила бергамотового чая, достала смородиновое варенье, припасённое на зиму... Ну, почему же так безвкусно-то? Включила тиви. Бесконечные сериалы про ментов. Или они теперь "понты"?
  Взялась было за книжку. Любимая, "Понедельник начинается в субботу". Всегда смеялась давно выученным наизусть шуткам. А тут опять - повод для тоски. Вот бы мне так писать... А то пишу какую-то белиберду. Про сайт, про читателей. Творческий кризис...
  Перед сном накапала валокардина, пятнадцать капель. Фенобарбитал поможет уснуть. Но всё равно прокрутилась до трёх. И сон прицепился вязкий, муторный. Устала его смотреть.
  В семь еле заставила себя подняться. Солнышко едва виднеется сквозь тучи. Будет дождь? Ещё и это... Всё не так! Может, простыла? Прислушалась к организму. Молчит, зараза! Но никаких видимых-слышимых разрушений не нашлось. Что со мной? Может - давление? Нет, вены не надулись, лицо бледное. Съела вчера что-то не то? Не припоминаю...

  Перед тем, как выйти из дома - выглянула в окно. Берёзка уже вся покрылась жёлтой накидкой. Осень? Уже? И лето закончилось? А как же я? Я так много хотела сделать, было много планов. В морю. В лес. На "лохмачи". Да просто - хотя бы загореть!

  Вот почему мне так тоскливо... Впереди дожди, ветра, холод. По утрам темнота и хмурые лица в метро. Ну почему? Почему я живу в этом прОклятом городе? Есть миллион мест, где вечное лето.

  Включаю плеер, в нём любимый певец. "Si Tu T'appeles Melancholie". Если ты называешься меланхолия...

  Ничего. И зимой можно жить. Снег так красиво искрится на солнце. И дышится легко. И прохожие начинают улыбаться. Ещё всё будет хорошо!


P.S. Лохмачи - местное развлечение, пикник на поле цветов, похожих на пионы, с сильным запахом.
Мини - не про меня)))

3.Как Леший Ивана дурака на работу нанимал
Александр Мецгер
Как ни хорошо во дворце жить, а хочется иногда посидеть в тишине у речки, чтобы никто не мешал. Вот и поставил в тайне ото всех, царь Горох терем у реки. Любил он в этом тереме летом отдыхать. А, чтобы воры не залезли, Лешему велел приглядывать за хозяйством.
Как-то после государственных дел, решил батюшка-царь отдохнуть в тайном тереме. Вызвал он Лешего и говорит:
- Ты, голубчик, наведи порядок в тереме, может, ремонт какой нужен? Найми мастера хорошего, крышу на сарае почини, воды в бочку наноси. Не скупись, денег я дам.
- Всё сделаю, батюшка-царь,- говорит Леший,- к вашему прибытию и отремонтируют, и воды наносят.
Вернулся Леший к царскому терему и думает: «Где же мастера найти?»
А тут Иван - дурак идёт.
- Работа не хитрая,- думает Леший,- Ванька справится. Ему и платить много не надо.
- Ваня,- зовёт он дурака,- не хочешь поработать? И покормлю, и денег дам.
- Вот повезло,- думает Иван и радостно подходит к Лешему.
- Я на любую работу мастер,- говорит дурак,- показывай, что надо делать?
- Видишь бочку у крыльца,- кивает Леший,- надо её водой наполнить.
- Это мы мигом,- улыбается дурак, хватает бочку и к речке направился.
- Стой, Иван,- кричит Леший,- а как ты собираешься полную бочку воды назад нести?
- А зачем её нести?- удивляется Ванька,- пусть на речке стоит. Надо воду, пришёл к речке, а она уже набрана в бочку.
- Так не пойдёт,- говорит Леший,- поставь бочку у крыльца и вёдрами принеси воду, и наполни её.
Делать нечего: стал Иван воду вёдрами с речки носить. Только бочку наполнил, Леший подходит и говорит:
- Вот Ваня тебе краска и кисточка, покрась окна, пока я лестницу принесу. Нам ещё крышу подремонтировать надо.
Пока нашёл Леший лестницу, пока принёс, смотрит, а Иван уже три окна покрасил.
- Ты, что творишь?- завопил Леший,- зачем стёкла закрасил?
- Ты же сказал окна,- удивляется дурак.
- Окна - это значит, наличники,- объясняет Леший,- быстрей стёкла протирай, пока краска не высохла.
Выполнил Иван и эту работу. Леший ему молоток и гвозди в руки даёт:
- Полезешь на крышу, черепицу поправишь и прибьешь, чтобы больше не сползала.
- Высоты я боюсь,- говорит Иван,- хоть убей, не полезу.
- Что же мне старостью на крышу лезть?- кричит Леший.
Делать нечего: велел Леший Ваньке лестницу держать.
- Смотри не бросай,- предупреждает,- крепко держи.
Стал Леший лезть, а ноги трусятся. Не думал он, что так страшно на высоте. А вида не подаёт. Залез на конёк, поправил черепицу. Хотел прибить, а руки трясутся. Ударил, да не по гвоздю, а по пальцу. От боли выронил молоток.
- Ваня,- кричит Леший,- молоток упал. Подай мне.
Смотрит Иван, а молоток отлетел далеко в сторону. Взял он лестницу, взвалил на плечо и пошёл за молотком.
- Ты куда лестницу понёс,- вопит Леший.
- Ты же сам сказал, чтобы не бросал,- отвечает Иван,- а как я молоток возьму? Тогда, я не смогу лестницу держать.
- Давай уже быстрей,- кричит Леший,- у меня ноги затекли.
Подобрал Иван молоток и кричит: «Лови!», да как бросит вверх.
Не успел Леший увернуться, молоток прямиком ему по затылку ударил. Потемнело в глазах у Лешего, и он кубарем скатился с крыши. Хорошо, что бочка с водой рядом стояла. Он точно в неё и угодил. Брызги Ивана с головы до ног облили.
- Не мог мимо бочки упасть?- возмущается Иван,- мне, что опять воду носить?
Очнулся Леший в бочке. Голова болит. Рядом Иван стоит и спрашивает:
- Чего это ты с крыши спрыгнул? Ну, не поймал с первого раза молоток, я бы ещё раз кинул.
Сидит Леший в бочке и думает:
- Вот я дурья башка, не гонялся бы за дешевизной, а нормальных мастеров пригласил, и мне проблем бы не было, и работу бы давно закончили.

4.Животная сила
Александр Чубанов
Кто ищет – тот находит; зачастую, правда - не то, что ищет…

Вот и Носов, искал в Интернете настольную лампу, а нашёл - Секретные Протоколы Африканских Колдунов племени Дунда…

Ну, там как:
- проглотить живую кобру, и не пострадать;
- усыпить льва, не слезая с дерева;
- вырастить волосы на ладонях, и не облысеть…

Может показаться, что это не нужные для жителя мегаполиса вещи…

Вначале так подумал и Носов. Но, заинтересовавшись экзотическим составом снадобий и дикостью ритуалов, он продолжил чтение и дошел до Раздела:

«Как получить Животную Силу, и остаться человеком».

Инструкция прилагалась…

В ней говорилось, что Животная Сила вызывается исключительно усилием воли и подкрепляется, в основном, поочерёдным напряжением мышц живота. Она незаменима в общении с Объектами женского пола, воздействуя через их первобытное подсознание.

Простота исполнения подкупала, в отличие от других Разделов: не требовалось глотать отвары из обезьяньих хвостов и крысиных лапок; не нужно было жевать жабьи глаза и змеиную кожу; отпадала необходимость плевать на луну с верхушки баобаба и выть в безлунную ночь, усевшись на кактус…

И Носов, переживающий в семейной жизни не лучшие времена, и исчерпавший весь арсенал известных ему способов восстановления мужского авторитета, отнесся серьёзно и, закрывшись в своем кабинете, изучал Инструкцию до конца рабочего дня…

Выяснилось, что для того, чтобы с помощью Животной Силы навязать свою волю Объекту, нужно выполнить действие, состоящее из двух Фаз.

Первая Фаза – «Вызов Силы».

Выполняется: с прищуренным левым глазом, ноги на ширине плеч, руки согнуты в локтях и сложены крестом на груди. Поочерёдно втягивая и выпучивая живот, необходимо возбудиться, представив себя в Образе любого крупного хищного Животного. Пояснялось, что успех действия напрямую зависит от знания повадок этого Животного, и глубины вхождения в Образ.

Вторая – «Фаза внушения».

Активизировав оба глаза, показать зубы и, продолжая «работать» животом, вступить с Объектом в визуальный контакт. Затем, мысленно дать установку на безусловное подчинение. Исходя из утверждения, выделенного в Инструкции курсивом, что в древности, именно Женщины, были главным предметом охоты для опасных Животных, предполагалось, что проснётся генетический страх, Объект воспримет представленный Вами Образ, войдёт в транс, и, почувствовав дрожь в коленях, потеряет всякую возможность возражать и сопротивляться. В завершении, оформленное жирным шрифтом, шло предупреждение, что в отдельных случаях, из-за ошибок и недоработок, допущенных в первой Фазе, Образы (созданный Вами, и воспринятый Объектом) могут не совпадать…

Первоначально Носов не собирался использовать Животную Силу в отношении посторонних Женщин, а лишь хотел приструнить жену и навести в семье должный порядок. Но по пути домой встретилось несколько симпатичных Объектов, и он поддался искушению: представляя себя Тигром, которого накануне видел по телевизору, вызвал Животную Силу. Многократно…

Однозначно, Метод работал. Объекты реагировали. Энергично…

В первый раз, на автобусной остановке, Носов нервничал, допустил явные ошибки, и Объект не смог идентифицировать Образ. В результате: Тигр был назван просто – Скотиной, и на него бесстрашно замахнулись сумкой...

Войдя в автобус, Носов себя успокоил, проанализировал ситуацию, наметил новый  Объект, «подправил» Образ, и дело пошло лучше, не получилась только концовка: кровожадный Хищник был воспринят - Козлом, и получил сильный толчок в грудь...

Далее, Носов пересел в трамвай, а затем в троллейбус. Не оставляя попыток добиться желаемого результата, каждый раз корректируя Образ, Носов, пробовал Метод снова, и снова. Наконец, обессиленный, он добрался домой. За время пути Тигр получил несколько чувствительных тумаков и был принят последовательно за Свинью, Ишака, Осла и Барана.

Сам Метод работал. Но, почему-то, не получалась концовка…

К счастью, Жена, в очередной раз, задерживалась на работе. И у Носова было время попытаться найти причину случившихся  неудач. Он вошел в Интернет, нашел подробную информацию о поведении Тигров, изучил её, узнал много нового, и нашел ошибку, которую допускал каждый раз в начале второй Фазы. Оказалось, что Носов показывал зубы не правильно! Настоящие Тигры в приступе ярости оскаливаются не симметрично - один из клыков торчит больше!

Послышались звуки в прихожей - приближалась развязка. И Носов, до мельчайших деталей «доработавший» Образ, на этот раз, конкретно – Бенгальского Тигра; как следует, возбудился; и вышел к жене навстречу…

Странно, но Женщина, ни сколько не удивилась, увидев перед собой - Оленя; показала испачканные красной помадой зубы, и её лицо исказила загадочная усмешка…

Сдаётся мне: Парень делал всё правильно, и не его вина, что современные Женщины утратили всякую связь с Природой; а неуёмная жажда денег и власти превратила их самих в Хищников, которые видят в каждом Мужчине только добычу…

5.Жилищный вопрос
Марина Тишанская
«Утомленное солнце тихо с морем прощалось…» Этот час традиционно располагает к признаниям. Видимо, поэтому Эльвира и открылась Гладилину.
Гладилин крут и скор. Когда оказалось, что шоссейная дорога между райцентром и Павлинами пройдет через национальный парк, он, не дрогнув, санкционировал вырубку реликтовой еловой рощи.
Правда, общественность потом замучила. Домохозяйки всякие, пенсионерки, студенты – лбы здоровенные, им бы лопаты в руки, а то от безделья маются! Понаделали плакатов, под окнами кабинета туда-сюда ходят, даже ветеран Федякин за ними увязался.
Пришлось принимать меры. Пообещал Гладилин пенсионеркам перед каждым домом посадить по дереву, домохозяйкам – детскую площадку, а Федякину – жилплощадь, полученную шестьдесят лет назад неведомо на каких основаниях, изъять в пользу города, а самого ветерана – в санаторий для инвалидов на вечное пребывание.
Страсти улеглись, но нервы Гладилин потрепал. Пришлось махнуть на две недели в Рыбачье, с инспекцией. Конечно, лучше бы в Египет или в Турцию, но отпуск за этот год Гладилин уже использовал, а подставляться не хотелось.
В Рыбачьем хорошо. Озеро огромное, чистое. На берегу рыбное хозяйство, там полно девчат молодых. Там, кстати, Гладилин и с Эльвирой познакомился. Фигурка – закачаешься, и глупых вопросов про штамп в паспорте не задавала.
Так у них и пошло. Наезжал Гладилин в Рыбачье раза три-четыре в год. Останавливался всегда в коттедже для начальства. Бабу Дусю из столовой снимали и отправляли обслуживать VIP-персону. Получалось не хуже, чем в Египте.
И в этот раз все шло, как обычно. Джакузи там, шашлык и так далее. Уже к вечеру вышли Гладилин с Эльвирой полюбоваться закатом. И только красный бочок солнца коснулся озерной глади, Эльвира – бац – и говорит: «Будет у меня от тебя, Гладилин, ребенок. А может, и не один».
Гладилин аж задохнулся. Вот, мол, стерва, подловила. Потом призадумался. Баба красивая, все при ней. Да и ему жениться пора: где это видано, на такой должности – и холостой? Несолидно.  Он и говорит:
- Раз так, давай поженимся. Что же детям без отца расти?
А она ему отвечает:
- Не положено нам за людей замуж выходить.
- Как это – за  людей? А ты сама-то кто? Инопланетянка?
- Вот уж, сразу инопланетянка. Местная я, дриада. Раньше в еловой роще жила, а как ее вырубили, сюда перебралась.
- Кто же у тебя родится? Мальчик или девочка?
- Сам знаешь, от осины не родятся апельсины. Я дриада, стало быть, они тоже. Алиментов я с тебя не стребую, но жилплощадью детей, будь любезен, обеспечь.
- Эк, хватила! Знаешь, почем сейчас квадратный метр, особенно в центре и с удобствами?
- Им, - говорит Эльвира, - в центре не надо. Лучше за городом и без удобств, но чтобы надежно. Чтоб не вырубили, значит, как мою еловую рощу. И помни: для себя стараешься. С вашими автострадами да химзаводами скоро вообще дышать нечем будет. Одна у тебя на детей надежда.

Руководящую должность Гладилин оставил. Теперь он – лесничим в национальном парке, природу охраняет. Гладилин крут и на расправу скор. Так что соваться на его территорию с ножами, пилами и, особенно, со спичками не стоит.

6.Одиночество как осознанная необходимость
Ирина Кочеткова
               
Кто одинок, тот никогда не будет покинут.
Эрих Мария Ремарк

        За окном размазывалось что-то мокро-серое. Дождь лил третий день, — монотонный, ленивый, медленный. Летом дожди совсем другие, — быстрые, яркие: то веселые, то сердитые, но всегда с характером. А осенью как затянет на неделю,  - словно мелодия заунывная без начала, без конца...
      Лана сидела в интернете — делать было нечего. Точнее, делать ничего не хотелось. Общалась на сайте знакомств то с одним, то с другим, — все не то, но хоть что-то... Один поклонник очень давил и требовал конкретики. Лана не любила никакой конкретики от людей, с которыми она едва знакома. Еще больше она не любила,  когда на неё давили. Слово за слово, - что любишь? чем занимаешься? — дошли и до принципиальных вещей. Мужчина написал: «Больше всего от женщины я жду и ценю преданность». Лана ответила: «Заведи себе собаку». Больше он не писал...

       Другой вещал:  «Главное — это верность!» Из контекста было ясно, что предыдущая женщина ему изменила, и теперь вопрос верности для него приоритетный. «Верность! В ней - жадность собственника", - как говорил Оскар Уайльд.  А в слове преданность есть требование. Кажется, Агата Кристи говорила, что ничто так не тяготит,  как преданность. Вообще,  это феномен: когда нас не тянут — хочется прийти,  когда же давят и настаивают — хочется убежать.  Дать свободу себе,  дать свободу другому — единственный шанс быть вместе.

    Верность... Лана вспомнила знакомого,  который хранил верность в разных местах  - на всякий случай. Знаете, пока не ясно,  на чьей стороне будет выгоднее находиться,  можно подыграть сразу нескольким. А там видно будет.  Тоже своего рода преданность.

 Вообще странно, ты в глаза ещё человека  не видел, может, вам говорить будет не о чем, может, вы друг другу не понравитесь,  перманентно не подходите, а тут с первых слов — преданность и верность... Странно! Заранее подстраховаться, на всякий случай... Бред!  Лана вышла с сайта, зашла на почту, ничего нового, да и откуда оно возьмется — новое? Сама никому не пишешь, кто, интересно, будет тебе писать? «Эй, дорогая, сигнализирую в сто тридцать третий раз, - мы тебя любим и помним,» - так, что ли? Сама разогнала всех от себя, вот и сиди теперь с дождем на пару, сиди.

 Настроение — дождь!  Лана перешла в другую комнату, подошла к окну.  С этой стороны ничуть не лучше, - как говорил знаменитый Ослик Иа.  Лана улыбнулась сама себе, глядя на серые медленные разводы на стекле. Советский кинематограф, а также мультипликация — это что-то! Ходячие афоризмы. Вот Лана стоит и говорит про себя: «У меня есть мысль, и я её думаю.» Я думаю, - ну нафига все это нужно?! Я, мир, дождь, все! Нет, ну правда,  вот и сейчас в голове всплыла фразочка из мультика: «А я все чаще замечаю, что меня как-будто кто-то подменил ...» Надо пересмотреть советские мультики, в холодные, серые, дождливые вечера — самое то! Глинтвейна купить, укутаться в плед и, забравшись с ногами в кресло, смотреть и улыбаться. Ведь жить как-то надо, ну как-то же придется, или как? Как-как? - кап-кап, - монотонно, одной клавишей в мозг! Пианист, смени ритм, да и аранжировка могла бы быть  пооригинальней.

 Я  — молодая, красивая, умная (ха-ха, и все это открыла я сама), нет, ну правда. Достаточно молодая, более-менее объективно симпатичная,  выше среднего уровня умная,  совершенно свободная,  с яркой индивидуальностью   девушка! И чего же мне так хреново? Лана нарисовала на стекле вопросительный знак. Он потек, не успев кристаллизоваться ни на миг. Никакой определенности в жизни, ещё и тело все болит. Это психосоматика? Чего ему болеть? Как в анекдоте: — «Бабка жалуется врачу:"Ноги болят, руки болят, спина болит  и голова болит". Доктор ставит диагноз: "Ушиб всей бабки". Да-а, и это в твои-то годы! То ли спать надо больше, то ли думать меньше. 

 За окном начало смеркаться. Осень, короткие дни, да ещё и пасмурно. Ещё полдня впереди, а уже спать можно ложиться. На фоне темнеющего неба Лана разглядела свое отражение в стекле.  Без четких граней, без прорисовки и акцентов, просто абрис — намек, форма.  А что там с содержанием? Лана не любила фильмов и книг с понятными и конкретными концовками, не любила, когда разжевывают и вкладвают тебе в мозг некую идею, мысль, тезис.  Поэтому у неё не было дома ни телевидения, ни радио, только комп для связи с внешним миром, и с миром этим она старалась сталкиваться как можно реже.    Отсюда и депрессняк. Мир сам по себе, а она — сама по себе. Смотрела на себя в стекло и думала, -     пытались же люди помочь ей, вытащить «из болота», как к Ослику приходили с подарками и с шариками, хотели же поставить её в свои ряды, подоткнув плечом,  подтолкнув бедром, брр, все на цинизм какой-то тянет. Пытались, да... ну, опять. Как там было: « Хозяин — гостю:
— Посветить вам на ступеньки?
— Нет, спасибо, я уже лежу внизу!»   
    Вот это про неё.   Одиночество как осознанная необходимость! Настроение — дождь — перманентно по жизни. Кто это выдержит? Кому это надо? Живешь в своем мире, живешь сама по себе, и откуда возьмется тот, кто прижмет тебя к плечу, кто все поймет и ни о чем не спросит, а просто будет крепко держать тебя на руках. Откуда? Нет таких дураков... Всё встречаются «то жабы, то кроты».     «Что-то она не зелёная. — Ничего, с нами поживёт – позеленеет.» Каждому нужно что-то для себя, каждый хочет иметь, а не дарить. И это нормально. Это жизнь!

 Грустный клоун — так она думала о себе, - кто оценит твои ироничные шутки, твои язвительные подколки, кто захочет залезть тебе в душу? Зачем? Что там делать? Накорми, напои, спать уложи... а душа никого по факту не интересует.  Как говорится, - «Не следует множить сущее без необходимости» . Принцип  бережливости, или закон экономии.  Ослик Иа, однозначно, был меланхоликом. Частенько, погружаясь в свои мысли и переживания, он утрачивал нить реальности... Лана отошла от окна и решительно направилась к полке с книгами. Непременно нужно освежить в памяти «свой портрет». Она довольно быстро нашла книжку в мягкой обложке, изрядно потрепанную и такую дорогую с детства: Алан Милн «Винни-Пух» . Итак, что тут про нас пишут... 

  «Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинешенек в заросшем чертополохом уголке Леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьезных Вещах. Иногда он грустно думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а иногда он думал даже так: «Какой из этого следует вывод?». И не удивительно, что порой он вообще переставал понимать, о чем же он собственно думает...» 

Сильно!  Но ничего, мы не боимся смотреть правде в лицо... что там дальше? Лана уселась прямо на пол и жадно перелистывала страницу за страницей, увлеченно глотая строки. Глаза её блестели, дождь остался за стеной. «Что ж, жаловаться не приходится. У меня есть друзья. Кто-то заговорил со мной не далее как вчера. А на прошлой неделе - или это было на позапрошлой? - Кролик сбил меня с ног и почти извинился. Общество, общество. Постоянно что-то происходит.» Лана улыбалась-улыбалась, пока не начала хохотать про себя. А потом уже и в голос. Нет, ну это ж надо. Как похоже!!!  «- Мне никогда ничего не рассказывают, - сказал Иа. – Никто меня не информирует. В будущую пятницу, по моим подсчетам, исполнится семнадцать дней с тех пор, как со мной в последний раз говорили.
- Ну, семнадцать – это ты преувеличиваешь…
- В будущую пятницу, - пояснил Иа.
- Сегодня суббота, - сказал Кролик, - значит, всего одиннадцать дней. И, кроме того, я лично был тут неделю назад.
- Но беседа не состоялась, - сказал Иа. – Не было обмена мнениями...»

Лана хохотала,  раскачиваясь, обнимая книжку, это было что-то вроде дружеского объятия.  Ослик, милый, ты  - это я, но у тебя были друзья, пусть и неделю назад, ха-ха! А я своих друзей отфутболила ещё дальше... «Я действительно пренебрегал законами общежития. Я должен больше вращаться. Я должен отвечать на визиты.»     Кто же виноват, милый Иа, что я, так же как  и ты, сижу в кустах чертополоха и жду, что откуда-то явится некое прекрасное явление и спасет меня. Мне нужен Винни-Пух, без комплексов, с хорошим аппетитом и с юмором, пусть недалекий и грубый, но зато «свой в доску». Он будет поднимать мой дух, а я буду поднимать его уровень  развития, ха-ха, боже мой, Лана, до чего ты договорилась. Но, похоже,  это единственный  способ не сойти с ума, не одичать окончательно. И у неё даже есть знакомый Винни Пух, правда, у того есть Пятачок, и он постоянно ходит в гости, для того, чтобы основательно подкрепиться. Но это все пустяки.

 Лана положила книгу, поднялась, открыла балкон и вышла под дождь. Проливной дождь, затяжной дождь, очень-очень старый, можно даже сказать, хронический дождь, обрушился ей на голову, на грудь и на  спину. Холодно, очень-очень холодно, как холодно, как ужасно холодно, и как здорово!!! Лана собралась с духом и расправила плечи, раскинула руки в стороны и вдохнула полной грудью. Холод, боль от ледяных струй, восторг и  сдерживаемый до спазмов в горле крик вырвались наружу неудержимым воплем страха, отчаяния и счастья. Ты — живая! Есть ли на этом свете что-нибудь кроме одиночества? Вот ты и дождь, и все! Замкнулся круг, и ты, может быть, через минуту исчезнешь, кто знает, что ждет нас через час, день, год. Люди живут так, словно они бессмертны, но все может закончиться прямо сейчас. Просто сердце разорвется или схватишь пневмонию. Стоит ли расстраиваться из-за мелочей? Одиночество! То же мне проблема! Нельзя ни к кому привязываться, нельзя отдавать свое сердце, нельзя ни на кого полагаться, потому что непременно-непременно после этого тебе будет больно.  Одиночество — вот единственное, что у нас есть, а остальное — это просто потребность в толике теплоты; дружба, любовь — это просто страх остаться одному, замерзнуть и исчезнуть, иллюзия, морок, фантазия.  Никто не полезет тебе в душу, никто в своей душе не может разобраться. И каждому время от времени нужно, чтобы рядом был кто-то, - живой и теплый,  желательно - нежный, чтобы просто выжить, чтобы пережить этот  хронический дождь, хроническую ночь, хроническую боль под названием жизнь.

7.Взрослая сказка о кленовом листе
Любовь Кирсанова
В старом парке было много деревьев, под ними стояли лавочки, на которых любили посидеть и отдохнуть люди.

Однажды на одной из лавочек, которая уютно примостилась под старым, раскидистым клёном, сидели молодые мужчина и женщина. Они познакомились в этом парке несколько месяцев назад, очень любили его и часто сюда приходили. Сегодня на клёне появились первые листочки. Женщина погладила один из них и сказала своему спутнику:

- Посмотри, какие симпатичные, молодые листочки, они ещё клейкие и очень нежные.

Мужчина улыбнулся. А листок, который погладила женщина, был очень польщён, что именно на него обратила внимание такая красавица. Женщина и мужчина пошли по дорожке в глубину старого парка. Они уходили всё дальше и дальше, а листок грустно смотрел Красавице вслед и шептал:

- Приходи ещё, я буду ждать.

Шло время. Красавица и мужчина часто приходили в парк. Они любили посидеть на лавочке под раскидистым клёном.
Наш листок был очень рад каждой встрече с Красавицей. Он любил её и шелестел:

- Поговори со мной, посмотри, какой я стал большой и красивый.
Но женщина не понимала этот шелест и больше ни разу не подошла и не погладила его.

Дни шли непрерывной чередой. Днём над клёном светило яркое солнце, в синем небе проплывали облака. Иногда появлялись тяжёлые, серые тучи, наш кленовый лист, умывшись дождевой водой, становился свежим и ещё более красивым. Ночью над парком светила луна, деревья отдыхали, и наш кленовый лист видел во сне свою любовь.

Наступила осень. Солнце уже не было таким тёплым, дни стали прохладными, а ночи холодными. Листья, которые раньше были зелёными, начали менять свою окраску. Появились жёлтые, красные, багряные листья. Старый парк стал очень красивым.

Наш лист, который был теперь жёлто-красным, часто видел свою любимую Красавицу всё с тем же молодым мужчиной.
Они продолжали приходить в парк, гулять по дорожкам, любоваться красотой природы и сидеть на своей лавочке под раскидистым клёном.

Дни становились всё холоднее и холоднее, ветер гулял по парку и срывал листья, работники собирали их в большие кучи,
где листья лежали в ожидании своей дальнейшей судьбы.

Наш лист продолжал из последних сил цепляться за дерево, но теперь он был очень грустным. Красавица уже несколько дней не приходила в парк. А лист всё ждал и ждал. Но однажды налетел сильный порыв ветра и наш лист с грустью подумал:

- Вероятно, Красавица никогда не придёт, не буду больше ждать.

Он перестал цепляться за своё кленовое дерево, сильный ветер подхватил его и понёс.

Наш лист испугался и зажмурился. Но потом любопытство преодолело страх и он открыл глаза. Он летел над родным парком и только теперь понял, насколько парк большой и красивый. Он летел над прудом, в котором плавали утки и гуси. Он летел над детской площадкой, где было много больших и маленьких людей. Ветер нёс его всё дальше и дальше, в глубину парка.

И вдруг наш лист увидел, что по дорожке идут и улыбаются друг другу, одетая в белое платье Красавица, и всё тот же молодой мужчина. Лист обрадовался и сказал ветру:

- Я не хочу лежать в большой куче вместе с другими листьями и был бы счастлив остаться с Красавицей.

Ветер отпустил его, и наш лист упал прямо перед счастливой парой.

Молодой мужчина поднял его и протянул своей невесте:

- Посмотри, какой он красивый.

Красавица взяла в руки большой жёлто-красный лист и улыбнулaсь:

- Он мне очень нравится. Мы заберём его к себе домой - на память о любимом парке.

Наш лист был очень рад и чувствовал себя самым счастливым на белом свете.   

8.Язык предков
Александр Асмолов
Давным-давно за синими морями и широкими полями среди бескрайних лесов была необычная страна. В ней жили красивые светло-русые люди, верившие в своих богов и говорившие на необычном языке. Необычным он был потому, что хранил мудрость предков. Что ни слово, то история, что ни фраза, то совет. Пословиц и поговорок было столько, что по любому поводу можно было верный ответ дать, а уж баек и прибауток не счесть. Все сказки и былины не простые, в каждой намек, да сокровенное слово, которое от любой беды выручит. Было так потому, что от предков им досталась богатейшая страна. В горах злата-серебра не выбрать, в лесах зверя немерено, в реках рыбы да жемчуга не счесть, а в полях столько хлеба родится, что соседям продавать надобно.

Оттого и завидовали соседи. Им казалось, что все даром этому народу досталось. Не по справедливости. Некоторые даже войной ходили. Только никому не удавалось эту красивую страну силой взять. Каждый раз на чужую рать своя поднималась, в которой каждый воин сильнее да ловчее был.

Не могли недруги в толк взять, отчего эти светло-русые так сильны. Мудрецы разных стран только руками разводили, да бубнили о каких-то тайных силах. Лишь однажды старый колдун за мешок золота продал Черному королю секрет, как светло-русых погубить.
Силой их не одолеть, а словом - можно. Они воспитаны на своих сказках да былинах, верят поговоркам да пословицам. Встретится на жизненном пути беда какая, а у светло-русых уже ответ готов. В шутках-прибаутках секрет зашифрован. Заветные слова да наговоры. В иных странах только ведьмы их и знают, если тайные книги читают, а эти с детства обучены.
- Как же их одолеть? – топнул ножкой Черный король.
- Нужно, чтобы светло-русые свой язык забыли, – зло прошипел колдун.
С тех пор стал Черный король засылать в ту страну чужестранцев. Лицедеи, циркачи, фокусники, шулеры, медиумы –  короче всякое жулье. Любопытных да легковерных они соблазняли модными словечками да песенками. Поначалу это казалось безобидной затеей, поскольку за душу никого не брало. Баловство, да и только.
Шло время. Каждое новое поколение что-то забывало из своего родного языка, и как-то само собой получилось, что вскоре светло-русые уже на знали своих удивительных поговорок да пословиц, распевали чужие песни и повторяли нелепые слова. О сказках никто и не вспоминал.
Когда Черный король, знавший секрет долголетия, налетел со своей ордой на красивую страну среди бескрайних лесов, светло-русые не смогли ему противиться. Позабыли они язык мудрых предков, и что делать не ведали. Тогда Черный король заставил всех говорить только на своем языке.
Впрочем, всем да не всем. В одной дальней деревеньке, что приютилась на берегу речушки в дремучем лесу, бабушка продолжала рассказывать своей внучке старые сказки, повторяла пословицы да поговорки, пела душевные песни. Когда прознали они о, постигшей страну беде, стали причитать. Как бывало в некоторых сказках. Еще в них говорилось, ежели ратника в бою сразили, нужно отыскать родник с живой водой. Она поможет.
Отправилась внучка на поиски. День идет. Второй. Дороги не знает, но на каждом повороте ей пословицы да поговорки помогают верное направление отыскать. Приметы дельные советы дают. Запоет девчушка песню душевную, та из чащи выведет. Почудится ей что в темноте, она к своим богам обратиться за помощью – зверь услышит привычные слова и не тронет.
Долго ли коротко шла внучка, да отыскала она тот родник. Прежде поведала она ему о постигшем страну горе. Долго и подробно все рассказала да поплакалась. Все, как в сказках, которые бабушка ей говаривала. Распознал родник заветные слова и откликнулся. Из глубины наполнил флягу живой водою. Поклонилась ему внучка в пояс и пошла обратно.
По дороге встретится внучке деревушка или село, остановится она у колодца и незаметно капнет в него из своей фляги капельку. Почует колодец живую воду и сам живой наполнится, а кто напьется из него, сразу родной язык вспоминает.
Уж сколько сказок о богатырях и добрых молодцах в языке у светло-русых сказано! Не счесть. Каждый почувствовал в себе силушку несметную. Сколь ратников появилось да воевод по всей земле... Вспомнили они песни предков своих и душа каждого гордость проснулась. И такая силища поднялась – ведь, что ни присказка, то заклинание, что ни поговорка, то сокровенные слова к предкам своим.
Не помогли Черному королю ни советы старого колдуна, ни порча, ни сглазы, ни подклады. Могучая сила смела его с той прекрасной земли, как осенний ветер сухую листву. Опомнились люди и поверить не могли, что так легко поддались чужестранным словам, липким и бесполезным, как растаявший леденец.
Пытались отыскать внучку, которая землю их родную от недругов спасла, да не смогли. Ни имени ее, ни деревеньки, из которой она родом, никто так и не узнал. Просто внучка, которая помнила язык предков.

9.Самое скучное воскресенье
Анна-Мария Ситникова
  В сером полумраке комнатки на пластмассовую плошку с кусочками сыра сверху посыпались опилки и труха.
  - Фу-у! – пропищал кто-то тонким голосочком. – Мой завтрак испорчен!
  - Неженка! – послышалось в ответ по-мальчишески насмешливо.
  Вместо сыра на столе появилась миска с печеньем.
  - Не ссорьтесь, детки! – это мама.
  Заботливо смахнула тряпочкой мусор и покачала головой, глядя на щелистый потолок. Звякнули стеклянные стаканчики.
  - Тсс! – пробурчал басом глава семейства. На пол плюхнулась сладко пахнущая капля малинового компота. – Соседи уезжают в город!
  Словно в подтверждении его слов с потолка снова посыпались опилки, окончательно избавив малышей от пытки холодной ужасно полезной овсянкой.
  Наконец топот ног, раздражённые крики, мяуканье не желающего никуда уезжать кота прекратились. Хлопнула входная дверь и наступила тишина.
  Три пары чёрных глаз уставились на самого старшего.
  - Собирайтесь! – скомандовал он, выдержав паузу для солидности. – Мы идём наверх!
  - Ого-го! – наперебой закричали юркая Тина и насмешливый Лин. – Мы идём наверх!
  И тотчас начали спорить, кому идти по лестнице первым, а кому вторым.
  А мама, как заботливая хозяюшка, сняла с крючка плетёную сумку (вы же знаете, что выходные для домохозяек никогда не проходят без вместительной сумки), взглянула на своё отражение в круглом зеркальце с голубой каёмочкой и бросила на столешницу ненужную теперь тряпочку.

   Левой-правой, левой-правой, ступенька, ещё ступенька, шорох отодвигаемой занавески… и вот, пожалуйста, - апартаменты в вашем распоряжении!
  - Тина, Лин, – неслись вдогонку убегающим брату и сестрёнке наставление взрослых, - сильно не шалить!
  - Хорошо, мамочка…
  - Ага, папочка…
  - Что ж, я за покупками, - проворковала супруга и медленно прошествовала по направлению к кухне. – Приятного прочтения прессы, дорогой!

  - Уф… Можно и мне расслабиться, - сам себе под нос пробурчал «папочка», влезая в высокое кресло с гостеприимно разложенным на нём свежей газетой (бывало этой газетой да по голове, вот репортаж из «горячей» точки… но это так, воспоминания навеяло).
   Добравшись до колонки про политические события, отдыхающий зевнул, рассеянный взгляд его как бы невзначай упал на близлежащую вскрытую пачку сигарет. Ах, это восхитительное средство для бодрости, придуманное людьми! Табачные крошки, прилипшие к усам, дразнили обострённый нюх непрошенного на верхний этаж гостя.
  - Апчхи! Апчхи! – отдалось эхом от громады телевизора.
  - Дорогой, - донеслось из кухни, - не увлекайся, это вредно для здоровья!
  - Апчхи! Да, любимая!
  И радеющий за своё здоровье, отложив(с небольшим сожалением) набитую коричневыми крошками белую бумажную трубочку, растянулся, позёвывая, на бархатной обивке, погружаясь в блаженный до-, после- и вместообеденный сон, изредка подрагивая мышцами спины и прислушиваясь краем уха к возне ребятишек.

     А Тина, пыхтя от усердия, прикрепляла к шее розовый бант. Красивым цветком, как у сидящей рядом куклы с глупыми глазами, противный бант не завязывался, поэтому Тина, оставив расстраивающее её занятие, обратила внимание на баночки с красками и листок из альбома (забыли убрать что ли?). Такая работа была ей по силам: знай себе макай кисточку в воду и в краску и води по бумаге. Надоест кисточкой махать, можно пальцами рисовать или просто разлить воду – краски сами растекутся. Жаль, что так красиво, как у хозяйки красок, не получается. Где солнышко, лес, цветы? Одни кляксы, полоски да подтёки… Ладно, мультфильмы посмотреть можно. Раз – на кнопочку надавила, два – загудел чёрный ящик, заурчал, а на мониторе лишь синий цвет! (Смотрит хозяйка красок с фотографии в рамочке, хмурится. А, может, показалось?). Все клавиши на клавиатуре понажимала – ничего не выходит, хоть плачь!
   Побрела Тина к брату, посмотреть, нашёл ли он себе занятие по душе?

   Лин сооружал водопровод из трубочек для коктейля. Усердно пыхтя, склеивал разноцветные «запчасти» скотчем, то и дело с трудом отрывая от себя липучие квадратики. Водопровод тянулся от аквариума до кошачьего домика. Тине тоже не нравился лохматый зверь с когтистыми лапами (он ей даже  по ночам являлся в страшных снах), но, увидев, как появляется целое аквариумное «море» на мягком матрасике,  она стала стыдить непоседу брата.
  - Лин, я папе расскажу!
  - Ябеда! – огрызнулся тот, залатывая очередную пробоину и стряхивая капли солёной воды с кепки.
  - Ли-ин, я маме скажу! – противно растягивала слова младшая сестра.
  - Конфетку хочешь? – вдруг предложил бедокур. – Их здесь целая ваза!(и никто не ловит, главное … Ну, это так, замечания вслух).
  Вредина враз позабыла про свои угрозы. Ещё бы, столько конфет: и жёлтые, и малиновые, и золотистые, шоколадные, карамельные! А фантики – загляденье!
  Налопались конфет детишки, корм для рыб высыпали в аквариум, весь - пусть и у них праздник обжорства настанет! Вытерли липкие ладошки о занавески, сели на ковёр, оценивая  устроенный кавардак и… заскучали.

   А мама, напротив, не скучала. Поход по супермаркету был в самом разгаре. Рис, горох, булочки ожидали в сумочной темноте соседей: колбасу и плавленый сырок. К ним присоединились арахисовые орешки и горошки пахучего перца (должны же быть у каждой порядочной домохозяйки приправы!). Запыхавшись от посещения многочисленных полочек, ящичков, стеклянных витрин мама, сильно подустав, добралась до хита этого лета: сахарного печенья с кунжутными зёрнышками. Лишь одно огорчение: консультанта поблизости не оказалось. А так хотелось  уточнить: «Свежее ли, сладкое, полезное, вкусное?» (вспомнилось недавнее: «Это же моё любимое печенье!», и дальнейшее отступление с тяжёлой сумкой по пересечённой местности…). Слегка разочарованная таким сервисом мама просто впихнула новинку к остальным трофеям и, круто развернувшись, обнаружила дивные полосатые пододеяльники у громады холодильника.
  «Славно, - подумала заботливая родительница, скатывая покупку в два рулончика. – Надо бы позвать на помощь мальчиков».
  - Дорогой! Дети! Пора домой! – услышали все одновременно, сильно обрадовавшись этому.

  Возвращение на нижний этаж заняло немного больше времени, чем подъём. Тина и Лин даже успели разглядеть паутину на перилах лестницы, чего раньше (при скоростном спуске) абсолютно не замечали. Вечером, под аккомпанемент падающих с потолка капель (бедный котик!), мама, накормив не очень довольного вылазкой папу пропущенным обедом-ужином, укладывала своих «тинолинчиков», укрыв их по самые носы сине-оранжево-зелёными новыми пододеяльниками.
  - Мамочка, - прошептала дочка, - нам сегодня было так скучно в гостях у соседей без соседей.
  - Да, мам, - и без кота никакого удовольствия от проказ, - добавил сынок.
  - Да, - согласилась мама. – Скорее бы они вернулись.
Спокойной ночи, детки!

  Наутро завтракали хрустящим печеньем с кунжутными зёрнышками. Вдруг щёлкнул ключ в замочной скважине входной двери. Посыпались опилки и труха, в очередной раз спасая детей от встречи с холодной овсянкой.
  - Ура! – закричали Тина и Лин. – Соседи приехали!
  - Тсс! – заворчал папа, но совершенно не пряча довольную улыбку под усами.
  Мама стряхнула тряпочкой крошки и счастливо вздохнула в предвкушении нового экстремального шопинга…

- Ого-го! Мы вернулись! – орали Таня и Дим (это имя мальчишке сократили по его же просьбе).
  - Какая скукотища в этом городе, не то, что здесь, на даче, правда? – задала риторический вопрос Таня, прыгая на одной ножке в свою комнату.
  Через секунду оттуда раздалось:
  - Ой! Они компьютер включили и краски трогали! Во – картина! – и Таня ткнула прямо в лицо Диму  пластиковую мышку на проводе  и листок с отпечатками маленьких мышиных лапок.
  - А у меня конфеты погрызли и носки стащили, - добавил Дим, растерянно улыбаясь.
  - Ага, - съязвила старшая сестра, - ты ещё скажи, что рыбок покормили и водопровод прове… - и замолчала, увидев «сооружение».
  Из другой комнаты раздался сердитый папин бас:
  - Дорогая, это невозможно: снова мою прессу помяли и сигареты разломили!
  - Заботятся о тебе, - донеслось с кухни. – Курить – вредно!
  А спустя мгновение, стуча крышкой о жестяную банку:
  - Это же моё любимое печенье!
  - Может, отравы принести или мышеловку? – предложил из зала папа, выбрасывая в пепельницу табачное крошево.
  - Не-ет! – завопили дети, выскакивая из детской.
  - Нет, дорогой, это слишком, – выглянула из кухни мама. – Соседи всё же!
  И только обиженный Тимон, недовольно шипел, натачивая когти для очередного противостояния о совершенно промокший любимый домик(и отчего во всех историях обязательно страдают только коты?).

10.Спрут
Стальная Анжела
                Посвящается Надежде.

          Жизнь в вертикальном положении становится всё более невыносимой. Да и в горизонтальном всё меньше становится сносной. Утром открываю глаза, и первая мысль:
ещё один длинный, тягучий день. До вечера столько преодолений! Первое: надо напрячь мышцы спины, немного приподняться, опираясь на ослабленные руки. Чуть прокашляться, чтобы обрести голосовые связки и позвать маму. Она спит в другой комнате, я знаю -
чутко спит, в полудрёме прислушивается к любому звуку, доносящемуся из моей комнаты.
Может уже проснулась...
          Жизнь в горизонтальном положении становится всё более желанной, но надо по-возможности максимально, напрячь все свои вялые мышцы и помочь "перебросить" тело на кресло-каталку, которая всегда неподалёку. Что ж, карета подана, рывок...готово!
Теперь - крутить колёса, сегодня сил ещё меньше, они тают с каждым днём. Но надо хотя бы делать вид, чтобы мама не заподозрила, что болезнь так быстро прогрессирует.
          Жизнь с рассеянным склерозом становится всё более малоподвижной. Паралич, как гигантский СПРУТ постепенно овладевает моим телом. Своими мерзкими щупальцами добирается до самых потаённых уголков и высасывает оставшиеся силы. Вес моего тела уже меньше веса самой коляски, наверняка не знаю, но так чувствую. И разрушительную силу не остановить, если только с помощью горьких пилюль можно чуть притормозить.
          Сколько мне осталось??? Неведомо. Иногда думаю, для чего пришла в этот МИР?
Чтобы прожить активной жизнью лет до 14-ти? А в подростковом возрасте, когда у всех моих сверстниц - пора первой влюблённости, пора первых поцелуев, вдруг почувствовать, как в тебя поселилось нечто. И с каждой минутой, с каждым часом, с каждым днём это
нечто, помимо твоей воли завладевает твоим телом. Я это нечто зову СПРУТОМ, и даже мысленно с ним разговариваю. Выпрашиваю у него, вымаливаю ещё один день жизни. Только он остаётся глух к моим просьбам. А так хочется жить!!!

11.Охота пуще неволи. Заяц с паспортом
Светлана Дурягина
Михалыч был заядлым охотником, и не просто заядлым, а матёрым: он знал повадки всех зверей и птиц, населяющих леса северо-западной России, а охотиться всё же предпочитал на крупного зверя -   лосей, медведей  и кабанов. Может быть, потому, что сам он был высок, широкоплеч и силён неимоверно. Но и его не обошла стороной одна слабость, присущая всем русским охотникам: любил Михалыч в долгую мокрую осень поохотиться на зайчика (так он любовно называл зайца-беляка). В октябре, обманутые первым недолговечным снежком и заморозками, зайцы торопятся линять. Они трутся о деревья, кусты, стога сена или просто валяются на земле. Летняя,  серая шёрстка  осыпается с них и вырастает новая, пушистая, белая. А тут, нА тебе – снежок тает, и начинаются бесконечные дожди вплоть до декабря. Для зайца  это, конечно, беда: снега  нет,  и он  становится лёгкой добычей. Охотиться на  такого высветлевшего зайца Михалыч любил в одиночку, даже собаку с собой не брал. В тёплые и мягкие осенние дни заяц лежит особенно крепко, а сыроватая земля обеспечивает лёгкий и бесшумный подход охотника к местам лёжки. Тут лишь бы ружьё не подвело. Такими осенями Михалыч не только свою семью снабжал зайчатиной, но и родственников.
 
Как-то осенью приехал к нему из города племянник Эдик, молодой преуспевающий бизнесмен, самоуверенный и заносчивый до тошноты. Экипирован он был в новое охотничье снаряжение с головы до ног, а ружьё его стоило столько, что, когда Эдик назвал сумму, Михалыч невольно зажмурился и присвистнул. Племянник, явно довольный произведённым эффектом, небрежно сообщил:
-Я тут на сафари  в Африку хочу смотаться.  У меня кореш, банкир один, ездил. Говорит: впечатлений осталось – до конца жизни хватит. Я бы, может, и тебя взял, да возраст у тебя не тот.
«Ничего себе, - подумал Михалыч, - он меня уже в пенсионеры записал!» А вслух сказал, скрывая усмешку:
-Да, старость не радость! Осталось сидеть на печи, да греть кирпичи!
 
Племянник рвался в бой и даже не захотел с дядькой за встречу  стопку выпить, чтобы на утро глаз и рука не подвели. Михалыч обиделся, но виду не подал, выпил за встречу стопку в одиночестве. На другой день встали они пораньше, когда ещё чернота осенней ночи безраздельно властвовала,  не желая подчиняться ходу времени. Эдик скептически оглядел старое ружьё Михалыча и не удержался от вопроса:
- А ты, дядь, своей берданой не распугаешь зайчишек?
Михалыч удивился молодому нахальству, но опять не стал бисер метать, а ответил спокойно, односложно:
- Посмотрим!

Он привёз племянника на своё излюбленное место – к дальней полуразрушенной деревне. Здесь, по окрайкам озимых полей, в обильных зарослях ивняка, в бывших фруктовых садах и огородах, зайцы жировали по ночам  в большом количестве, а днём уходили на лёжку в овражки и в густой бурьян, окружавший заброшенное жильё.
Машину они оставили в деревне на  заросшей бурой травой дороге. Дальше нужно было идти пешком километров пять. Прежде чем разойтись в разные стороны, Михалыч провёл с племянником краткий инструктаж:
-Ты, Эдуард, зря не пали, не пугай ушастых. Они сейчас « в белых штанах», а некоторые полностью полиняли.  Все, что белеет на земле, может оказаться зайцем, а  может быть и костью, клочком бумаги, обрывком березовой коры, да и мало ли чем еще. «Пропуделять» по беляку в такой ситуации — дело обычное. С погодой нам повезло: земля мокрая, заяц лежит очень крепко,  и подойти к нему на выстрел можно.   Да, вот ещё что: ветерок, вроде, поднялся, а при ветре заяц ложится обязательно где-нибудь в затишье, мордой к ветру, поэтому подходить к нему  надо сзади, против ветра, чтобы он тебя не учуял.
- Да, ладно, понял я, понял,  - племянник нетерпеливо приплясывал на месте.
- Ну, если понял, ты – налево, я – направо.

Эдик рванул с места, как застоявшийся жеребец, а Михалыч направился в свою сторону легкой походкой следопыта, внимательно и зорко оглядывая «нижний этаж» леса: маленькие прогалины, вырубки,  низкорослые еловые и можжевеловые заросли, небольшие кучи хвороста, обмокшие оранжевые папоротники. И вот, наконец, в ямке  под ёлкой, опустившей свои мохнатые мокрые лапы почти до земли, охотничий глаз различил что-то вроде крупного белого цветка  или снеговой кочки: беляк с безупречным маскировочным искусством укрылся под деревом среди палых листьев и побуревшего мха. Выстрел, глухой и короткий,  изрешетил древесную кору, раздробил и разбросал  мокрые ветви. Заяц, вытянутый из-под дерева за пружинистые задние лапы, был весь белый, пушистый и тяжелый,  хорошо пах еловой смолой и горьким березовым листом.

Михалыч, довольно крякнув и мысленно поздравив себя с первым трофеем, спрятал зайчика в рюкзак. Он собрался, было, продолжить свой путь, но тут слева раздалась такая канонада, что Михалыч понял – охота на сегодня закончилась.  Шагая обратно,  он обдумывал, как проучить племянника.  И придумал. Он достал из нагрудного кармана куртки маленький блокнот и карандаш, которые всегда были при нём, и, положив на пенёк вырванный  листок, написал на нём несколько слов. Потом подумал ещё и добавил сегодняшнюю  дату. После этого Михалыч скатал листок трубочкой и засунул его зайцу под хвост. Потом усадил беляка возле кочки  таким образом, что не заметить его было невозможно, и в условленном месте стал ждать Эдика, попивая  чаёк из термоса.

  Племянник долго себя ждать не заставил. Он появился на поляне мокрый, злой и уставший с ружьём, повешенным на шею за ремень, как автомат у крутого янки. Зайца Эдик увидел сразу, лицо его озарилось невыразимым счастьем. Он схватил ружьё наперевес и жахнул по беляку из обоих стволов.  Всю  обратную дорогу до машины (пять километров)  Эдик взахлёб рассказывал, как он выследил зайца,  и  подтрунивал над дядькой, возвращающемся с охоты  налегке, с одним ружьём.
-А мне говорили, что ты пустой из лесу не ходишь. Я слышал, ты ведь тоже стрелял, - ухмыляясь, сказал  племянник.
-Стрельнул разок, - скромно согласился Михалыч.
-Вооот,   это ты с похмелья пропуделял по беляку!  – ликовал Эдик.  «Ты смотри, запомнил слово, стервец», - усмехнулся про себя Михалыч. Был он немногословен, отдавая предпочтение внутренним монологам, и потому с удовольствием заткнул бы словесный фонтан, всю дорогу изливавшийся из племянника, но кодекс гостеприимства не позволял, и Михалыч терпел.

 Когда они добрались, наконец, до оставленной в деревне машины, Михалыч, с абсолютно серьёзным лицом обратился к племяннику:
- Ну, давай моего зайчика.
Эдик опешил:
-Как это « твоего»?! Я сам  лично  его, вот этими руками!
-Ты, Эдуард, не горячись,- спокойно осадил Михалыч племянника. – В наших лесах у зайцев паспорта имеются. И там всё про них написано. Давай рюкзак!
- Какие ещё паспорта?- выпучил глаза Эдик.
-А вот, смотри!
Михалыч взял из рук ошарашенного племянника рюкзак, достал за задние ноги зайца, поднял у него хвост, аккуратно извлёк   бумажку и протянул Эдику:
-Читай!
Племянник несколько раз перечитал написанные карандашом три слова: «Меня добыл Михалыч», а потом его одолел приступ такого смеха, что и Михалыч не удержался - захохотал во всё горло,  да и рассказал племяннику, как было дело.  Отсмеявшись, Эдик сказал:
-Ну, ты и затейник, дядя! А ведь за жизнь-то немало, наверное, было у тебя разных случаев на охоте? Расскажи, а?

И  пока они ехали обратно, Михалыч с серьёзным выражением лица, лукаво поблёскивая глазами,  травил охотничьи байки,  а племянник слушал его  с открытым ртом.
Вернувшись домой, они с удовольствием попарились в бане, приняли по рюмашке за удачную охоту и поздравили друг друга с первым полем, а на закуску жена Михалыча подала им великолепное жаркое из зайца. Прощаясь, племянник попросил разрешения приезжать в свободное время, чтобы вместе поохотиться.
-А как же сафари?-  улыбаясь, спросил Михалыч.
-Так  в Африке же у львов паспортов не имеется. Как потом докажешь, что это я лично его подстрелил, а не купил?
И дядя с племянником долго ещё хохотали, обнимаясь  и  хлопая друг друга по спине. 

12.Старый кедр
Надежда Сергеева
Этим могучим кедром я всегда любуюсь летом, когда приезжаю в деревню к моей подруге. Но я никогда не видела его зимой. А нынче под новый год друзья уговорили меня на поездку, подышать свежим воздухом вдали от города, покататься на лыжах.
Дорога была недолгой.
И вот она знакомая деревушка Малая Лая. Белая вся, как невеста, сверкает на солнце точечками бриллиантов.
Сразу видно – где люди есть! Вон в том  доме и в соседнем явно с лета никто не был – в снегу по самые окна. В «живых» домах топятся печки, и сизые дымки, словно столбики, протянулись до синего неба.
Выйдя из машины у дома на окраине деревни, я по летней привычке бросила взгляд в сторону красавца кедра и остолбенела! 
Представьте – высокий крутой утес, свободный от снега (сложно ему удержаться на скале), кажется, поднимается прямо из волн нескованной морозом быстрой речки. Летом его основание скрывает высокая трава. На вершине, словно дозорный на вахте, стоит исполин-кедр. Всей силы ночного снегопада не хватило, чтобы полностью спрятать его как другие под белой шапкой. Пушистые ветки лишь слегка припорошило снежком, который  лег на каждую иголочку. Остальные деревья пригнулись от тяжести снега, а старый кедр, казалось, стал еще выше и пушистей. Нет, не «пушистей», он словно увеличился в объеме раза в два и почти закрыл собой остальной кедровник серебристо-зеленой кроной.
Закатные лучи осветили старый кедр, и он заиграл огоньками, засветился.
Мне даже показалось – кедр улыбался, сознавая, насколько он красив и статен.

13.Желанное дитя
Теплова Елена
 - Дедушка, а правда, что это ты мне имя придумал? –  ясные глаза мальчишки сияли безграничным доверием и любовью.
-Ну, было дело, - улыбка деда затерялась в его седой бороде,- а что, не нравится что ли?
-Дед, ну какой ты! Нравится, конечно! Просто, интересно – почему меня так назвали, -  мальчик обхватил деда за шею, прижался к его заросшей щеке. – Деду-у-лечка мой!
-Ох и лис ты у меня, - шептал  счастливый дед.
-Дед, ну правда, почему Ратмир? -  растягивая слова,  малыш продолжал обнимать деда.
 Дед отодвинул в сторону толстенную старую книгу, снял очки и внимательно посмотрел на посерьезневшего внука.
-Так, стало быть, для тебя это  действительно очень важно, причем, это почему-то вдруг стало важным  именно сегодня. Я прав? Ну, выкладывай, что там у тебя произошло.
Мальчик взобрался на колени к деду и выдохнул:
- Сережка с Колькой сказали, что у русских таких имен не бывает, и  фамилия у нас нерусская,  и еще что ты «гастрабайтер», и папа, и значит я тоже. А я не знаю, хорошо это или плохо. А ты знаешь, дедуль?!
Дед грустно  усмехнулся услышанному – гастарбайтером  его еще  никто не называл. Доктор филологии, специалист по древнерусскому языку, автор бесчисленных статей и монографий, почетный член Международной академии славяноведения, в недавнем прошлом ректор одного из крупнейших в Средней Азии  университетов Ярослав Андреевич Баженов призадумался на мгновение, собираясь с мыслями.
Второклассник Ратмир терпеливо ждал ответа.
 
-Кстати, вот у твоих друзей, Сережки и Кольки, как ты их называешь, как раз и есть нерусские имена.  Сергей, Николай, Андрей, Александр и остальные распространенные имена ,в основном, греческие и латинские – они пришли в русские земли   только в конце 10 века.Твое же имя -   исконно русское, точнее славянское. Ведь Ратмир означает «ратовать за мир», то есть  защищать мир. Так что ты, дорогой мой, никто иной как  защитник мира,  уж будь любезен соответствовать своему имени. Да, славянских имен совсем мало сохранилось в употреблении – Светлана, Людмила, Владимир, Ярослав…
Дед помолчал, вздыхая о том, что в последнее время тревожило его как ученого и как простого человека – утрата исконных традиций, утрата национального языка, утрата национальной культуры…
 
 
 -А знаешь что, Ратмирчик, расскажу-ка я тебе  для начала одну историю.
       Давным-давно это было, больше тысячи лет назад. Жила в русских землях семья. Обычная семья – муж Любомир, жена Ладушка да детки их, большие да малые.  Дружно жили – вместе трудились, вместе праздновали. Землю обрабатывали, с того и кормились. А еще бортничали понемногу – ну то есть пчелок держали и мед от них получали. Выросли детки: дочери, как полагается, за мужьями пошли, покинули дом отеческий, а два сына  с родителями остались. Старший, Первуша, в родительский дом невесту привел,  а второй, Добрыня, рядом дом  поставил. Большие избы, просторные, с подклетом – это такое помещение под домом, нижний этаж, там кладовая.  Так и жили – ладно да справно. Стариков почитали, деток народившихся пестовали да лелеяли. Богов не забывали – капище свое на холме имели. Это такое священное место – там кумиры стояли, ну фигурки богов славянских. Чтили, как полагалось, богов своих, но более всего поклонялись Роду. Род – это Бог-творец. Все сущее, весь мир, видимый и невидимый, он создал. Все от Рода, все при Роде – так считали в те времена. Отсюда и слова наши главные – Родина, родители,  родня,  родник, природа…   
А времена неспокойные были, ой тяжелые времена. Князья  великие  власть свою преумножить стремились. Мало того, что данью обложили все города и веси. Теперь вот еще одна беда -  задумал Великий князь Владимир веру старую разрушить и новую построить. Не спешили славяне веру  новую, заморскую, принять, не желали от корней своих отрекаться. Пришлось князю с дружиной силой принуждать людей  к новой вере, христианской - огнем и мечем крестил он Русь. Ох, сколько народу погибло, отстаивая веру своих предков.
          Когда посланники князя подступили к селению, где наши землепашцы  жили, собрался народ на вече. Стали решать, гадать – как им жить-быть?
- Дружина у князя большая, нам с ней не совладать.
-Головы свои положим, а правды не найдем.
-Детей и жен своих погубим.
-Незачем нам, безоружным, против дружины княжеской идти.
Так и порешили – подчиниться князю. Только старый Любомир не мог решения этого принять. Собрал детей своих и сказал им:
-Не по мне слово старейшин наших. Дочери мои, вы за себя знать не можете, мужья ваши пусть решают. А вам, сыны, говорю – негоже нам от веры отеческой отступать, негоже Рода оставлять, негоже прародителей предавать. Предадим Рода - погубим  род свой, погубим Родину. Останемся верны ему – род свой сохраним, Родину сбережем в душе своей. Оставим, сыны, дома наши, уйдем в леса, схоронимся там. Переждем время лютое, а там видно будет.
Собрали скарб свой, жен и детей, скот, да и ушли в глушь лесную. Все заново пришлось им делать. Вырубили деревья, на расчищенном месте  два дома новых поставили, еще справней, чем были. Пашню засеяли, борти с пчелами поставили. Капище новое обустроили – одного Рода  только поставили: он един в своей силе, от него все, все ему подвластно. Живут, трудятся с утра до ночи.  Семьи растут, детей прибавляется. Вот уж по дюжине деток у каждого брата. Да вот только у Первуши все парни родятся, а у Добрыни – одни девчонки. Сокрушается Добрыня – помощников нет. Да и Первуше грустно – вон у брата дочки какие ласковые да нежные, а от мальчишек разве дождешься ласкового слова да заботы ?! И каждый из братьев втайне от всех ходил к Роду и просил его послать еще дитя – один дочку просил, другой - сына.
      И случилось так, что враз жены братьев должны были родить детушек. А время страдное было, братья с детьми в поле были на жатве. Три дня и три ночи домой не показывались – в поле ели, в поле спали. Дома  только  беременные женщины остались да старый Любомир: немощен он стал, работа непосильной  теперь для него была. Первой родила жена Добрыни, Благица. А Милава, жена Первуши, принимала дитя: как полагается пуповину перегрызла, завязала,  обмыла ребенка, вздохнула грустно – снова Род подружке ее дочку послал. А роженица  слез сдержать не смогла  - последышек, да и то девка. А через денек Милаве пришла пора родить,  и снова мальчик появился на свет. Кому из женщин пришла в голову мысль обменяться детьми – не известно. А только сговорились они ничего мужьям своим не рассказывать, сохранить в тайне от всех задуманное. « Ведь не чужие мы, одна все же кровь».   Как решили, так и сделали. Старику-отцу детей показали – вот, дождались, наконец. А уж когда братья-отцы домой вернулись, тут-то радости было! Братья, не сговариваясь, решили детей назвать Бажен и Бажена – желанное дитя, вот что имя это обозначало. Да уж, действительно, долгожданными, желанными были мальчик в семье Добрыни и девочка в семье Первуши. Уж так лелеяли малышей этих, так холили  их все домашние. Дед Любомир жалел только, что Ладушка его до счастья этого не дожила.  Уж она бы порадовалась за сыновей любимых, уж она бы пестовала маленьких внучат! Бажен и Бажена росли здоровенькими да пригожими детьми. Ласковые оба, а уж смышленые-то какие. Одно слово – радость в семье несказанная поселилась. Только матери детей нет-нет да и всплакнут в уголке – сердце-то материнское болит. А рассказать о своей печали, покаяться – некому. Только друг другу и могут Милава с Благицей поплакаться, да и то редко – дел по дому столько, что не до того. Одно успокоение, что могут видеть деток своих ненаглядных, единокровных. Выйдет Благица с сыночком  на руках во двор,   а   в соседнем дворе Милава уж с Баженой ждет. Подадут матери друг другу детишек, прижмут их к себе изо всех сил и плачут – вот оно, свое дитя, родимое. Побольше дети стали – сами начали бегать к дядьке с теткой.  «Тетя, у тебя такой  голос хороший!
Моя мама не умеет так ласково сказывать» -  говорил Бажен.
«Тетя, а почему у тебя такие руки мягкие? У моей мамы совсем  не такие руки» - говорила Бажена.  А матери слезами умывались от этих слов. Только поделать ничего не могли. Когда сил уж терпеть не стало, решились женщины старику-свекру повиниться. Рассказали ему о том, что сотворили. Выслушал их мудрый Любомир, вздохнул тяжко, помолчал, потом сказал, будто выдохнул:
-Против Рода вы пошли. Нет нам прощения, все мы в этом повинны. Моя вина тоже есть. Может и не случилось бы этого, коли среди людей жили. Детям ничего не сказывайте.  Вот вам мое слово: берите детей, зовите мужей своих и уходите отсюда. Я   здесь останусь, не дойти мне. А вы ступайте. Родная земля ждет вас. Все наладится у вас. Среди людей жить станете,  дети вырастут, род наш продолжат,  и Род простит нас всех, за все простит.
 
 Закончил говорить, махнул рукой, мол, ступайте, прилег на лавку и затих.
Ярослав Андреевич замолчал.
-Дед, а дальше что? – любознательному малышу не терпелось узнать продолжение истории,- Дальше-то что было?
- Да что дальше – даже не знаю…,- думая уже о чем-то своем ответил дед.
-А я знаю, знаю!,-радостно восклицал мальчик, - дальше наш род начался! Да, дедушка, да?! Мы ведь Баженовы!
-Да, ты прав,  конечно, мы – Баженовы. Главное, всегда помнить об этом! О своих корнях забывать нельзя.
Мальчик радостно обхватил деда за шею, чмокнул его куда-то в бороду и, счастливый, помчался прочь. Дед закрыл книгу, придвинул к себе ноутбук и написал заголовок «Желанное дитя».

14.Мудрая сказка
Любовь Чурина
В некотором царстве, в тридесятом государстве, жил был царь, и была у него дочь, красавица писаная, Елена. Но такая строптивая, а уж умнаяяяя что спасу нет. Мучился царь-отец, мучился, глядя на то, как она, образованная, лучших женихов заморских отваживает от дома, и в ужасном, просто клокочущем, что кипяток гневе, решил.
- Всё, терпение моё, терпелось, терпелось, да и лопнуло. Последние принцы, что ещё не успели получить твой капризный отказ, должны пройти испытание. Кто, значит выиграет, тот и должен на тебе жениться. Я всё сказал, моё слово коротко, потому что заакоон. – и он многозначительно погрозил, сверкнув золотыми перстнями, кому-то пальцем. – Сколько их там осталось-то?
       Слуги тут же подбежали, по пальцам своим женихов пересчитали.
- Стоп!!! Не гоже принцев по своим пальцам считать. По моим считайте. – Выставив вперёд руку, пальцы которой блестели от нанизанных на них колец, как новогодняя елка.
- Шевалье – Генрих, из Франции – раз, - слуги загнули царю указательный палец
- Пан – Збышек, из Польши – два, - загнули средний.
- Ландграф Фридрих Фон Штерн – три, - следом пошёл безымянный
- Сегун – Акира.- четыре, - мизинец. А пятый палец, так и остался не загнутым.
- И это всё!!! Ну и дела, - царь расстроенный покачал головой, корона переливаясь всеми цветами радуги, при этом, под своей тяжестью съехала набекрень. Царь, разогнув пальцы и всей пятернёй почесав затылок, снял её и положил подле, на свободный, рядом стоящий трон. Советоваться с матушкой - царицей не хотелось. Она хоть и царица, но, баба скандальная. Думал, размышлял: «что ж так мало женихов-то, стыдно же. Неужто моя дочь всех разогнала своим строптивым нравом. Попробую ко я, послать приглашения, заморским принцам». - Хмыкнув от удовольствия, огласил указ: - ПРИГЛАСИТЬ, В ЗЕМЛИ АРТАНИИ ЗАМОРСКИХ ЖЕНИХОВ, ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ СОРЕВНОВАНИЯ, ПО ЗАВОЕВАНИЮ МОЕЙ, ЕДИНСТВЕННОЙ ДОЧЕРИ, - и мелким «почерком», добавил, - и пол царства в придачу. – Авось, думал он, приписочку-то, да и не заметят.
       Разослали глашатаев, снарядили конных, и ждут - пождут ответа. Неделя прошла, вторая на исходе, нет, не видно никого. Царь по башням носится, руку ко лбу приставляет вдаль на все четыре стороны смотрит, меж тем любуется на красоту зелёных лесов, что густой стеной огородили его ладное государство Артания. И печалится, конечно, как представит, что половину, как пирог придётся отрезать, да и отдать заезжему принцу, так душа кровью обливается, плачется. Даже сомнения в голову какие-то странные полезли:
- Что не лучше было бы… - но, даже не додумав, гнал ядовитую мыслишку прочь.
И вот, на исходе месяца, заметил путника. Тот от усталости, еле на коне держался.
Руки, ноги и даже усы, как плети повисли вдоль крупа лошади. Железный шлем, издалека сверкал под жгучим солнцем, копьё бороздило по земле, оставляя глубокий след. Годного для ориентира, если вдруг обратно, без жены - восвояси.
- Прибыл английский лорд Гамильтон. – Тут же донеслось от ворот.
       Царь сам поспешил навстречу, руки простирает, готов самостоятельно гостя с коня стащить, да на руках в палаты занесть. Да слуги окаянные опередили, руки вперёд подставили, не дали царю – батюшке, самому, уважение выказать. Завели болезного в палаты, в корыте помыли, а кормили то уж в постели. Силы оставили его ещё при выезде из Англии. Няньки, толчёной картошечкой с молочком да маслицем, рот услаждали, солёным огурчиком потчевали, да капусткой. Губы от масла блестящие утирают шелковым платочком. А царь то, не налюбуется, глядя на его томные очи, и нехотя медленные, жеманные движения. А мысли то ходят, за ним вослед, то вперёд - опережают даже:
«На что вот он такой сдался, рохля? Ни тебе сена накосить, ни в баньке попариться –а-а. Всё ради неё, одной единственной, ради её счастья». – Рассуждая так, а улыбался ещё пуще прежнего, нельзя гостя то спугнуть.
       Пока неделю целую наш гость новоявленный отлёживался. Другие претенденты на руку Елены, готовились к турниру. Только и видно было, как развивая хвосты и гривы кони ездоков, гарцевали поднимая клубы пыли, перед башнями дворца. Где всей своей красотой и необъятным величием восседала матушка – царица. Заменяя на время ушедшую куда-то дочь.
       И вот, тот долгожданный день настал. Царь с царицей на троне, рука за руку. Дочь за спинами родителей прячется, стесняется. По стенам залы на кушетках плюшевых красных, знать разная, из далёка понаехавшая. Посередине пять кресел расписных, да жемчугом по верху расшитым. В окна мозаичные, солнце любопытным взглядом косит.
       Вышел слуга, царю в ноги поклонился, да претендентов на руку и сердце огласил.
Не по рангу и чину, а по степени их пребывания. Вошедшие важно с достоинством, с поклонами расселись, выказывая полнейшее внимание и уважение. Царь, было, открыл рот, чтобы так сказать огласить первую потеху – турнир. Но, внезапно, словно порывом ветра, принесло кленовый лист, перед его очами объявилась Елена.
- Батюшка, скажи. Мне замуж выходить, или ещё кому, за кого-то из этих молодцев.
– При этих словах, названные сразу приосанились, воздуху в лёгкие набрали побольше, спины распрямили, и выдыхать обратно-то, бояться. Чтоб не упасть в глазах красавицы.
- Знамо слово, тебе замуж идтить.
- Так вот я, сама и задам им дело - дельное. Три испытания, кто победит, тот и муж мне. – Подойдя к столику, стоявшему здесь же, только немного в стороне. Лёгким, изящным движением сорвав розовую салфетку, оголила пять книг. Взяв одну из них, молвила. – Книги, оказией доставлены мне, по случаю. Кто до завтрашнего утра их первым прочитает, да мне по одному перескажет, тот и первым в победители выйдет.
       Трудно держать воздух в себе, да ещё сидеть бездыханным, а уж после таких слов, поникли их головушки. Не по силам, задача трудная. Разошёлся народ по домам, качая головой, осуждать её грех, но и учудила дева, дочь царская.
       Утро настало, первым у порога спальни Елены, как маятник, дожидается шевалье.
Но пригласила Елена его в залу. Слушая, головой кивала. Ладно пел соловей, со знанием дела, да ещё и от себя приплетал, слова ручейком текли, лаская слух.
       Вторым Фридрих переступил её порог. Лаконично, разложив по полочкам сюжет, отстрелял словами – пулями, выскакивающими из его уст, безо всяких округлостей и витиеватостей, опуская даже самое необходимое. Если точнее, то роман в пятьсот страниц, занял пять минут, тридцать две секунды.
       Польский пан – «пшепроше» - развалясь, с некоторым юмором передав сюжет повествования, долго шаркая и раскланиваясь, ушёл завтракать.
       Японец, покорил её своей мудростью, наблюдением, но не дал никакой оценки, заставив тем самым, задуматься над сюжетом, ещё раз, саму Елену.
       Англичанин, как ни странно, ссылаясь на свою усталость, поведал о том, что он уснул, к сожалению, на первой же главе.
       Да, сложная выдалась задачка, для принятия решений. Но, кажется, предпочтение царская дочь, отдала представителю востока. Мудрецу Акире.
       Второе задание, последовало естественно из первого. Написать для неё оду, к утру.
(к сожалению, история не сохранила для потомков, тех опусов в тексте. Но слухи, донесли шёпот, что они были похожи, как две капли воды, по своей сути, на их авторов. Пусть не совсем, в рифму и т.д. но, от души.) И опять мудрый Акира, своей мудростью изложения и красноречием, привёл её в восторг.
       Пришло время и третьему заданию. Хочу, повелевала она, невольно, перстом указуя в пол. Что бы вы, написали мне сказки.
       Что, что!!! Мы пришли сражаться на шпагах, скакать на конях, в конце концов, убить змея… А тут, пиши. Свечи тусклые, перья скрипучие... Но делать нечего, неделя сроку, а время запустило уже свои корни, отнимая драгоценные минуты.
       Царство погрузилось в сонное состояние. Ни тебе скрипа потаённой двери, всё шепотом, да шорохом. Во дворце, на глазах окружающих, творчество рождается и во всю процветает.
       Неделя прошла гладко, тихо, без особых закавык. Пришло время последнего турнира.
В тронном зале умудрённые житейским опытом мужи, поглаживая лопатообразные бороды, чинно ждали новоявленных поэтов и писателей. Предстояло внимательно прослушать сказки, и дать свою на то законную оценку.
       Содержание, не вызвало особых восторгов, у слушателей. Уж они то умудрённые жизненным опытом, и не такое слышали да видели. Не удивили их, лаконичные фразы. Ни витиевато завуалированные фантазии, ни едва похожие на юмор, странные смешилки. Ни написанные для англичанина нянькой Параней, за заграничные наряды – страшилки из жизни лесного лешего. Но, миниатюра Акиры в несколько строчек, заставила Елену сначала покраснеть до смущения, а уж потом, и отдать ему предпочтение.
       Но, замуж она, за него так и не вышла. И пол царства, осталось целым, не тронутым пирогом. Потому, что мудрость миниатюры и привела её к венцу, с единственным и желанным. И был он из русского знатного купеческого роду и племени, и имел частное земельное владение, размером, чуть больше царского. Но ведь роду- то, не титулованного.
       А принцы, ну что ж принцы, повеселились от души недельку на свадьбе. Баньки русской ещё раз испробовали, да медовухи попили. Иии домой, на своих барышнях заморских жениться.
       Царь же утвердился, (мысли иногда забредавшей в его голову) что русская земля, единая, да не делимая. Не пирог чай. Не отрежешь да не подаришь, и чужой кусок не пришьёшь. Да и не только на титулованных держащаяся.
       У японца, уму разуму-то набрался.

15.Цена любви
Иван Власов
Весна!..
Природа просто сошла с ума! Все цветет и почему-то одновременно – абрикосы, вишни, груши, яблони!..
Соловьи рвут глотку, заливаются, соперничая, призывают свою единственную пока еще незнакомку. Кто слаще поет, тот скорее найдет пару. Несчастливцы же до июня будут зазывать, постепенно теряя надежды, в их пении появится безысходность, затем замолкнут вовсе…
В тенистом саду за накрытым столом собралась небольшая женская компания (от тридцати пяти до пятидесяти лет), объединенная известными проблемами, главная из них – безжалостная демография, и как ее неутешительный результат – на десять девчонок по статистике давно уж и не девять ребят…
На столе – вино, закуски, фрукты.
Разговоры ведутся вокруг Инны – тридцатипятилетней женщины. Ее зовут замуж, она не решается, просит совета:
Сейчас Инна вновь живет у мужа, с которым третий год разводится – денег нет, пришлось вернуться. Игорь принял ее, да толку! Пьет беспробудно, чем не повод – ушедшая жена, но ведь вернулась, все равно пьет! Денег не дает, зато каждый день приносит шампанское –  восстанавливает отношения, даже тела запросил, надо же! Бедняга, мужские способности давно уже пропил…
Инне есть, что предложить мужчинам – рослая, видная, фигуристая. За вкладываемую красоту она вправе рассчитывать на дивиденды. Торопится, понимая, что красота не вечна, нужно успеть вскочить в поезд, отправляющийся до станции СЧАСТЬЕ. Любви уже не ждет, хватило бы и достатка – давно поняла, что любовь и благополучие лежат по разные берега реки жизни.
И вот появился еще один претендент – Олег, зовет замуж. Инне боязно.
– Если бы ты постоянно не выгадывала, да не искала во всем выгоду, давно бы нашла свое счастье! – упрекает Инну Татьяна, – сидишь на двух стульях…
Татьяна разменяла второй полтинник, у нее есть сын Богдан (богом дан), мужа, к сожалению, бог не дал, теперь уж и не обещает…
Закурили…
– Девчонки, как хочется любви! – Татьяна в исступлении от избытка чувств раскинула руки, намериваясь обнять весь мир. Обычно неприметная, а тут – красавица – глаза горят, лицо светится, словно отыскала формулу счастья.
– Давайте выпьем за любовь, пусть она осчастливит вас, как меня!
Все выпили, лишь Инна почему-то не торопилась, вертела в руке бокал, разглядывая, не удержалась:
– Осчастливит? Это как?
Она больше других знала Таню – живут рядышком. Та уже чувствовала подвох.
– Да, мне в этом повезло больше других, и тебя в том числе, у меня было достаточно мужчин, но любила двоих, многим и этого не дано. Три года невероятной любви с Васей, и пять лет счастья с Сережей…
У Инны глаза полезли на лоб от изумления, поставила бокал, чтобы не выронить, Татьяна заметила это:
– Не хочешь пить за любовь?
– За такую? Избави бог!
– Что бы ты не говорила, а я по-настоящему любила и была счастлива! – в голосе Татьяны звенел вызов, – ты просто завидуешь мне! А известно ли тебе состояние полета, плакала ли от счастья, мчалась хоть раз к любимому на крыльях любви? Смогла бы отдать ему все, даже жизнь?..
Татьяну понесло, она пыталась доказать всем, а скорее самой себе состоятельность своих слов, взахлеб распиналась, как Вася возил ее в Крым:
– …Мы ходили вдоль моря, держась за руки, не отпуская ни на минуту. День смешался с ночью. Как с цепи сорвались, просыпались в любовь, забывая поесть, оголодавшие, набрасывались на еду, затем, друг на друга…
Инна же знала совсем иное.
Татьяна чуть ли ни силком затащила любовника в Крым, за свои деньги поила, кормила, платила за гостиницу, водила по ресторанам…
…Вася был женат, работал вместе с Татьяной в строительном управлении, и от нечего делать затеял с ней любовь.
Как же Татьяна намучилась с ним, сколько натерпелась!
Об этом долго рассказывать, да и ни к чему…

Жена Василия каким-то образом прознала – нашлись доброхоты, тот стал избегать любовницы.
Татьяна поняла – их любовь нашла завершение.
Захотела продлить счастье хотя бы на неделю. Предложила  любовнику поездку в Крым за ее счет, дабы завершить отношения на высокой ноте.
В Крым Василий ехать не хотел, но не стал отказываться – на дурняк и уксус сладок. К тому же Таня пообещала, что после Крыма оставит его в покое…
В невменяемости любви Татьяна ошиблась в расчетах и приехала из Крыма беременная. Василий никогда не беспокоился о предохранении, отдавая это на откуп любовнице.
Татьяне шел тридцать восьмой год. Это был последний ее шанс.
И она решилась!..
 Узнав “радостную” весть, любовник – в кусты. Попытался отговорить, денег на аборт, правда, не дал…
Беременность Татьяна переносила трудно, приходилось ложиться и на сохранение.
Жена Василия не осталась в стороне. Однажды ворвалась в дом соперницы и устроила ей Варфоломеевскую ночь! Таня тогда была на шестом месяце. Разъяренная женщина лупила ее, не разбирая – так она предостерегала от посягательств на свой семейный очаг. Татьяна не укрывалась от ударов, лишь защищала живот, малышу все же досталось. Если бы не подоспевшая Инна, неизвестно, чем бы это закончилось…
Вопреки всему Татьяна родила мальчика – здорового, красивого.
Отец ребенка так и не удосужился хотя бы раз глянуть на сына. О какой-либо помощи речи даже не шло.
ак женщина жила все это время, отдельный рассказ. Помогать ей было некому, мать умерла, когда была еще девчонкой, отца никогда не видела… 
Нищету познала во всей ее неприглядности…
Ходила с коляской, собирала в мусорных контейнерах бутылки. Довелось стоять и в переходе в метро, торгуя пивом и соками, коляска с малышом стояла тут же невдалеке. Подружки, как могли, помогали Татьяне, скупали ненужное.
За квартиру не платила – долг достиг астрономических размеров.
Боролась за выживание, терпеть приходилось всякое…
Как-то (малыш тогда уже ходил в садик) Татьяну задержал милиционер. Завел в комнату милиции в метро, потребовал мзду за незаконную торговлю. Платить было нечем, тогда он дал понять, чем это можно компенсировать. Упиралась вначале, да пришлось уступить – садик закрывался, куда денут ребенка? Лишь попросила поторопиться. Блюститель порядка пообещал, но воспылал к ней не сразу, зато вознамерился продемонстрировать, как глубоко! Тут ворвались подруги, уберегли ее от позора. Раздосадованный страж порядка не смог воспрепятствовать женскому беспределу, потому как без подштанников не являлся уже ни стражем, ни блюстителем…
Василий не остался безнаказанным. Спустя десять лет его дочь была убита в Италии, где работала прислугой, самого разбил паралич, короче, получил сполна, но в этом не было вины Тани, не она накликала беду, там (наверху) это делают за нас…
Татьяна, хоть и с немыслимым трудом поднялась таки на ноги, стала неплохо зарабатывать.
Увы, это длилось недолго…
 От воспоминаний Инну отвлек всхлипывающий от восторга голос Тани. Пили за вторую ее любовь – за Сережу.
Не могла не похвастаться, что он почти на двадцать лет ее моложе, и принялась устанавливать его на постамент (чем не памятник?), прославляя невероятную его замечательность…
Инна таращилась на нее во все глаза, хоть уши затыкай! С трудом отключилась, вспоминая “счастливую” жизнь Татьяны – истинную версию.
Сережа работал прорабом в строительной организации, где работала и Татьяна…
Василий по сравнению с Сережей был агнецом божьим. Нравственные принципы для молодого любовника являлись чем-то отвлеченным. Он нещадно эксплуатировал влюбленную в него женщину, кормился за ее счет, брал у нее в долг. За все расплачивался любовью, хотя любовником был никаким…
Молодость была единственным положительным его качеством…
Он также был женат, но это не мешало ему бросаться во все тяжкие, в результате Татьяна узнала много новенького…
Первый любимый мужчина наградил ее ребенком, второй не смог это сделать по причине бесплодия, зато успешно награждал ее, а заодно и свою жену всеми известными болезнями (от Венеры), слава богу, не СПИДом...
Этим не ограничился.
Все искал, и никак не мог найти, как использовать влюбленную в него стареющую “дурочку” по полной!..
По мелочам много не возьмешь, по крупному не получалось – Татьяна была небогата.
Кто ищет, тот найдет!
Довелось, правда, разыграть всплеск страсти – да чего не сделаешь ради светлого будущего!..
Это была беспрецедентная по своей находчивости и цинизму затея!
Уговорил Татьяну стать поручителем в получении кредита, который оформил на имя (!!!) своей жены!..
Невменяемая от неожиданно возгоревшейся любви женщина как в прорубь бросилась в это безумство, в бедной ее головке жила надежда, что кредит уж наверняка и надолго свяжет ее с любимым…
Не вызывало сомнений, что расплачиваться по кредиту Сергей и не собирался, долг оброс процентами.
Обеих женщин пригласили в суд. Жена Сергея беспомощно развела руками, чем выразила свою неплатежеспособность – отыгралась, отомстила Татьяне за пользование мужем, нет, не так – взяла плату за аренду. В соответствии с договором погашение кредита легло на поручителя…
 Квартиру Татьяны арестовали, и если бы кредитор не оказался уступчивым, не миновать ей с сыном “веселенькой” участи бомжей!.. 
Впрочем, однажды Сережа неожиданно, наверное, даже для себя, вдруг погасил часть кредита. Скорее всего, испугался, что Таня с сыном заявятся в его дом с вещами.
Этим его порядочность исчерпалась. С нею закончилась и любовь, поскольку брать с Татьяны стало нечего…
В это самое время ее сын окончил школу, но поступить в институт сумел лишь на платных условиях. Теперь Татьяне доводилось платить за институт и погашать долг по кредиту. Она крутилась, как белка в колесе, работая на трех работах, да по ночам мыла лестницу в своем подъезде, а ведь сыну еще учиться и учиться, и долг выплачен лишь на половину…
Оторвавшись от воспоминаний, Инна прислушалась, Татьяна завершала воспевание своего любимого, который чистенький и помытый уже стоял на постаменте, даже не пытаясь стереть с лица наглой ухмылки…
Недавно в приступе откровенности Таня призналась Инне, что год как не имеет мужчины.
– Кто этот последний? – поинтересовалась Инна, – не Сережа ли?
– Он!
– Вот скажи, подруга, если бы он вдруг позвал тебя обратно?
– Полетела бы птицей!..
У изумленной Инны не нашлось слов – ободрал, как липку, а все неймется…
Какую же мерзость над ней еще надо совершить, чтобы она подружилась с головой!..
– Можно понять все, – размышляла Инна под восторженные излияния подруги, – Бог с ним со всем случившимся, ничего уже не исправить. Тянуть лямку, рвать жилы – несчастливый удел Татьяны.
Но провозглашать тост за любовь, представляя этих уродов единственно любимыми?
Это лежало за пределами ее понимания, да и всякого здравого смысла.
Неужто она действительно так беззаветно и преданно их любила? А ведь любит и поныне!
А может ей стоит позавидовать?
Да нет – это просто клинический случай!..

16.Скотчем
Катрина Котлярская
- Антоша! Антоша! Просыпайся! Антон! - резкий голос проник в его сон... страшный, сухой сон, вымученный тремя таблетками снотворного и успокоительного.
- Антоша, уже утро! Давно утро! Светочка уже ушла! Приготовила вкусный завтрак! Для тебя, Антоша, для тебя! Вставай! Он же остынет...
Он накрыл лицо подушкой. Ужасная головная боль ворвалась через открытые глаза. Невыносимо! Всё! Невыносимо!
- Антоша... - голос продолжал звенеть во мраке комнаты...
- Я встал! - хрипло пробасил Антон. - Я встал. Вам что-нибудь нужно? - он подошел к лампе и мягкий свет залил комнату.
В квартире стоял такой холод, что в пору было бы обойтись без холодильника.
- Вы зачем пооткрывали все окна? - он зашел в маленькую комнату, что бы закрыть их.
Женщина, лет 50-ти, сидела на постели и щебетала, словно канарейка. Она улыбалась, а глаза невидящим взором водили по комнате...
- Антоша! Как же это? Открой сейчас же окна! Жарко же! Лето же! Антоша! Светочка сейчас выйдет из подъезда,иди помаши ей,Антоша...- она не переставала изливаться...
Антон закрыл шторы. Уложил женщину в постель, накрыл одеялом и сидел, держав её за руку, пока та не уснула.
Ноябрь. 3:45. Ночь.
Антон вышел на кухню. Включил чайник. Закурил. Голова неистово раскалывалась. Глаза слезились... то ли от боли, то ли от дыма, то ли от безысходности...
Он выглянул в окно...
Июль. 9 утра. Света вышла из подъезда и помахала Антону...
27 число. Жара в 30 градусов... Солнце слепило, асфальт плавился...
27 июля... это было последнее утро, когда Света помахала ему. Завтра было бы ее 32-летие...
"Завтра" для Светы так и не наступило. Пьяный водитель, ослепленный ярким солнцем, сбил её прямо на трамвайной остановке. Насмерть.
Антон выключил свет. В тишине трехкомнатной квартиры слышался тихий плачь... Мама Светы сошла с ума, узнав о смерти дочери... Прошло почти 5 месяцев, а она каждую ночь будит Антона своим щебетанием...
Завтра приедет её сын, он заберет бедную женщину к себе...
А Антон? Он останется здесь...постарается, впервые за это время, проспать целую ночь... без снов о жене, махающей ему на прощание... Благодаря некоторым лекарствам сломанную жизнь можно склеить скотчем...

17.День смеха
Валерий Рыбалкин
   Случилось это давно, в дни моей незабвенной молодости, когда солнце светило ярче, свет луны навевал романтические фантазии, а первого апреля хотелось разыграть весь мир, чтобы люди весь день смеялись и были счастливы. Работал я в то время администратором цирка шапито. Администратор, как вы правильно догадались, - это тот самый человек, который выходит на арену перед каждым номером и громогласно объявляет: "А сейчас, уважаемая публика, перед вами выступит единственный и неповторимый маг и чародей! Вам ужасно повезло! Проездом из Пекина в Париж..." Ну, и так далее.
   А надо сказать, - звездой нашего цирка в те времена был некто Бенгальский Артём Леопольдович. Мало того, что отчество у него было львиное, но, в дополнение к этому звериному отчеству, был он ещё и дрессировщиком тигров. И не каких-нибудь, а самых свирепых - бенгальских. Характер у Артёма был под стать его подопечным, и злые языки утверждали, что в прошлой жизни он был саблезубым тигром, о чём неопровержимо свидетельствовал его громкий раскатистый голос, рыжеватая шевелюра и покровительственная манера поведения по отношению ко всем без исключения. Даже директору цирка доставалось от его высокомерия. И конечно, среди своих тигров он всегда был неоспоримым лидером и вожаком стаи.
   В тот день, тридцать первого марта, мы немного поцапались с Бенгальским, а так как был выходной, представлений не было, то зашли в соседнюю кафешку и решили сгладить шероховатости в отношениях с помощью небольшой дозы спиртного. Сначала всё было очень даже хорошо и весело, но спустя какое-то время тигриный характер Артёма снова вылез наружу, и на извечный вопрос: "Ты меня уважаешь?" я уже не мог бы ответить утвердительно.
   Моё мужское самолюбие играло в поисках какого-то конкретного выхода из создавшейся ситуации. И выход нашёлся. Пусть не сразу, по крупицам, но медленно и верно, в моей разгорячённой винными парами голове зрел коварный план, достойный средневековых иезуитов. Я ждал, и когда концентрация алкоголя в крови моего собеседника достигла определённой, заранее рассчитанной мною величины, приступил к реализации задуманного.
   Усилием воли сфокусировав непослушные зрачки своих глаз на носу у Бенгальского, я назвал его по имени, а затем возможно более ровным и внушительным голосом сообщил своему обидчику, что завтра с утра наш цирк снимается и переезжает в другой город, представления отменяются и уже к вечеру завтрашнего дня он должен со своими тиграми быть за триста километров от кафе, в котором мы с ним сейчас сидим. Так решил директор, и ничего здесь не поделаешь. Не теряя времени, я заставил Бенгальского достать огромный мобильник с антенной,  совсем недавно появившуюся первую модель, и позвонить своим ребятам, чтобы готовили тигров к переезду.
   Когда стало ясно, что план сработал, злость и обида моя на Артёма сразу улетучились, уступив место благодушию и даже жалости к поверженному сопернику. Мы ещё выпили на брудершафт и чуть не в обнимку покинули гостеприимную кафешку. Я дал себе слово, что завтра утром обязательно позвоню Бенгальскому и со смехом сообщу ему о состоявшемся первоапрельском розыгрыше. Куда мы в этот вечер заходили, сколько пили и как я добрался домой, об этом лучше не спрашивать. В голове весь вечер звенели слова песни Высоцкого "Считай по-нашему, мы выпили немного...", а ноги несли куда-то вдаль, на поиск новых приключений...
   Первого апреля я проснулся поздно. Посмотрел на часы и ужаснулся. До начала представления оставалось совсем немного времени. Приведя себя в относительный порядок, вышел из гостиницы и поспешил туда, где раскинулся родной шатёр нашего цирка. За суетой дел я совсем забыл о Бенгальском, о его тиграх и о данном себе обещании. Вспомнил я обо всём этом только в антракте, когда рабочие начали расставлять на манеже решётку для хищников. Ко мне подошёл директор и  спросил, не знаю ли я, где находится Бенгальский?
   Нехорошее предчувствие чем-то острым больно кольнуло под ложечку, и я предложил директору позвонить Артёму по мобильнику. Важно достав точно такой же телефон, как у Бенгальского (на весь цирк только у двоих была новая связь), директор набрал номер. По ходу разговора его лицо начало меняться, приобретая тот грозный вид, которого до смерти боялись все наши циркачи, вплоть до последней уборщицы.
   Не дожидаясь момента, когда грянет гром, я молнией выбежал на улицу, но не нашёл фургона с тиграми на месте, где он стоял ещё вчера днём. Обернувшись, увидел директора, который вышел вслед за мной, и с каменным выражением лица наблюдал за моими действиями. Бессвязное моё бормотание и невнятные оправдания не произвели на главу цирка абсолютно никакого впечатления, а его слова дошли до меня только со второго раза:
   - Сам будешь отрабатывать всех тигров!
  Тут меня потащили в уборную и стали наряжать в ужасный, пахнущий нафталином костюм бутафорского тигра. Я ужаснулся, увидев себя в зеркале, но в фойе уже звенел последний звонок, и "тигра", как дикого зверя, подвели к арене и вытолкали за решётку к зрителям. Дикий мой рёв выглядел вполне естественно и вызвал смешок у публики, а когда за решёткой появился один из клоунов с огромным кнутом и страшными усами, да ещё в костюме дрессировщика, мы совершенно неожиданно сорвали гром аплодисментов.
   Кнут "дрессировщика", как выстрелы пистолета, стучал по моим больным похмельным мозгам, заставляя "тигра" совершенно естественно метаться по арене, изредка кидаясь на  отделяющую его от зрителей решётку и чуть не грызя её зубами. Ах, как мне хотелось на волю: туда, где сидели совершенно свободные люди, где не было беспощадного, бьющего по мозгам кнута! Но не тут-то было! Меня усадили на одну из тумб и заставили прыгать туда-сюда сначала просто так, а чуть позже через горящее огненное кольцо.
   Голова моя болела всё сильнее, но тут на арену выскочили бутафорские лошадь с коровой и принялись бодать друг друга, время от времени нападая на меня. В глубине кулис я видел довольное улыбающееся лицо директора, а вся обслуга дёргалась в конвульсиях, чуть удерживаясь на ногах от непрерывного хохота, продолжавшегося уже минут пятнадцать. Мне стало совсем не по себе. Наконец, зрителям надоело наше кривляние, и они стали аплодировать, всё настойчивее требуя настоящих тигров. Я чуть держался на ногах, но выходить из вольера к директору мне почему-то совсем не хотелось.
   Почти без сил, последним покинув арену, я весь обомлел и чуть не упал в обморок от того, что увидел за кулисами. Клетки с тиграми непостижимым образом стояли на месте, а улыбающийся Бенгальский готовил своих питомцев к выходу на публику. Он подошёл ко мне, дружески похлопал по плечу и, не обращая внимания на мои выпученные глаза и открытый рот, весёлым добродушным голосом произнёс: "Первый апрель! Никому не верь!"
  Вот тут уже все, кроме тигров, легли пОкатом. И только директор с Бенгальским ещё держались на ногах - положение обязывало. Фургон с тиграми, оказывается, Артём ещё утром спрятал в глубине стоянки, чтобы первоапрельский розыгрыш был достовернее. А его ребята, которые весь вечер накануне зря готовились к переезду, решили отомстить мне таким неординарным способом.
   Я понимаю юмор, и на следующий день мы все снова были друзьями, но с тех пор, как только обслуга на арене начинает устанавливать решётку, меня почему-то тянет уйти и спрятаться от греха подальше.

18. Обнаженные ипостаси бытия. Старость
Елена Кириченко
Рассвет только задавался, а Старуха уже копошилась среди вороха трухлявого и затхлого тряпья. Тут не до вылеживания, когда горкой сыпятся дела и задания. Сыпятся непрерывно. Вот и сейчас ее давнишний напарник, старый Ворон, киданет с размаху в форточку очередную бумажную писульку. А в ней – задания, задания, указания важные. Только успевай их выполнять! И не было случая, чтобы Старуха не выполнила. Ну вот, легок на помине! Крепкий клюв стукнул по форточке, она затрещала, заскрипела и открылась, жалко повиснув на одном петельном навесе. В жилище влетела бумажка, но получив сопротивление клубящейся пыли и сквозняка, не сразу осела на подоконник. Старуха зашевелилась, опять раздался скрип. Да и весь этот дом был скрипучим. Здесь скрипело все: и стертые половицы, и пружины-завитушки железной перекосившейся кровати, и ящики допотопного комода, и двери-окна. Скрипела и сама Старуха – каждой косточкой своего тощего иссохшего тела, хрипящим голосом, надрывным то ли смехом, то ли плачем. Но старая телега скрипит да едет. Так и Старуха, тяжко разгибаясь, охая и ахая, но спешит-ползет на дело. Мусолит узловатым пальцем по бумажке, щурится, тычет носом в нее, но читает. Пока три задания. Что ж, она исполнит их, как выполняет вечно.
В списке два новичка, еще не успевших познакомиться со Старостью. Два «крепких орешка» – Иван Петрович и Семен Петрович. Два спортсмена-пенсионера, все бегают трусцой по школьному стадиону, изо дня в день тренируются. Самоуверенные, не хотят знаться со Старухой, избегают ее. «Ничего, голубчики, далеко не убежите…  Еще никому от меня убежать не удалось. Ну, кроме тех, кого моя коллега костлявая с косой за плечом раньше срока отобрала у меня. А остальные, нет, никто убежать не смог. Вот и сегодня начну-ка я день с самого трудного – с этих двух «орешков», пора уже и им познакомиться со мной». Старуха из сундучных закоулков вынула шерстяную кофту, насквозь пропахшую нафталином, кашемировый палантин с оторванной бахромой, простые чулки, рейтузы и резиновые калоши. Кивок головы Старухи в обломке зеркала одобрил наряд. Заправив напоследок под палантин седые космы, она посеменила на стадион. И уже вскоре Семен Петрович медленно выводил друга, у которого неожиданно резко «стрельнула поясница», с облюбованного ими стадиона. Сам же Семен Петрович все никак не мог угомонить разбушевавшееся сердце. Переволновался из-за друга, что ли? Старуха довольно потерла дряблые ладошки и вновь уткнулась в бумажку. Самое трудное задание сделано, первую отметку оба «крепких орешка» от нее получили. Под номером два на листочке значилась девица Элеонора, двадцати четырех лет. Старуха со злостью чертыхнулась, плюнула под ноги. Мало ли ей дел с почтенными людьми, так еще и на  девку эту силы и энергию тратить приходится! Депрессия затяжная у нее, видите ли, свет ей белый не мил, руки на работу не поднимаются! Телом молода, а душой, духом – хуже старика любого. Вот и мельтеши теперь к ней, тоже ставь первую отметку. «Получай, милочка, добавочную порцию тоски тягучей, а вместе с ней тело кволое, лицо линялое да глаза тусклые, выцветшие. И это-то в двадцать четыре года! Чахлая, ох уж, чахлая попалась девица. Не смогла радость в жизни найти, вот и получай первую отметку. А Старость ведь пунктуальная, не опаздывает к тому, кто ее ждет». Старуха горестно вздохнула и поставила еще одну галочку на мятом листочке.
И, согнувшись сильнее обычного, пошкандыбала к своей давней любимице – Матрене Никаноровне. Да, это ее любимая подопечная, часто приходит к ней Старуха. Привыкла как к родной. Да и как можно было не привыкнуть… Девяносто восемь годков Матрене, поэтому плотную тропку Старуха к ней протоптала, сколько уж ходила туда-сюда. Вон даже трава не растет на тропе той! Но сегодня Старуха шла медленно, тяжко, останавливаясь на каждом шагу. Знала, последний раз идет по этой дорожке, сделает сейчас свою завершающую отметку и … передаст коллеге своей ненасытной. «И когда она только нажрется? Все мало ей … Но если мало, то пусть, конечно, Матрену Никаноровну прибирает. Лишь бы молодых не трогала. А Матренушка – тихая, светлая старушка, людей всегда привечала. Надо при последнем визите и ей что-то доброе сделать, облегчить путь перехода, заслонить от страха. Жила Матрена тихо, мирно, пусть же так и уйдет. Надо попросить подругу костлявую, она иногда уступает. Ради Матренушки, наверно, тоже уступит». Старуха сделала еще одну отметку в записке и, уставшая, поплелась восвояси. В свой темный затхлый закоулок в заброшенном и ветхом доме.
Старуха, властительница всего сущего, наделенная свыше неизбежным и странным даром, понимала, что за все надо платить. А за власть – тем более. И она платила и платит работой, кропотливой, тягучей, не прекращающейся ни на один Божий денек. Вот и сейчас, только сомкнет глаза, слегка вздремнет, а старый Ворон вновь клювом острым долбанет по тусклому стеклу форточки. Ох, и легок же он на помине, стучит!


19. Мои любимые мужчины
Светлана Мягкова 2
 Все началось с того, что я возвращалась домой с работы. Около подъезда ко мне под ноги бросился маленький черный комок. Весь мокрый и облезлый он ткнулся носом в мои ноги и повис на колготках. Колготки были жутко дорогие и безжалостно оторвать это черное чудовище я уже не смогла. Так мы и доковыляли до квартиры. Дома я рассмотрела, что это котенок с очень симпатичной мордахой, пострадавший где-то в дворовых баталиях. Выбросить его рука не поднялась. Кота надо было покормить и подлечить. Так в моей жизни появился Васька. За неделю он приобрел божеский вид. Подарить его кому-нибудь из друзей или отдать в "хорошие руки"... Это было бы огромной подлостью по отношению к невинным людям. Васька со своими скверными привычками был невыносим. Он таскал со стола продукты, распускал все мое вязание, причем запутывался в нитки так, что, оттуда я его могла вырезать только при помощи ножниц. Он ужасно любил соленую кильку и ел ее исключительно на столе, где лежали документы. Аккуратно пристроившись на краешке стола, котенок смаковал маленький кусочек, зато остальная  килька вольно "плавала" по всему оставшемуся пространству. Документы срочно пришлось отнести в офис. Они дико воняли рыбой. Начальник в недоумении вертел головой, пошмыгивал носом и устраивал тайные допросы. Кто из девочек собирается уйти в декретный отпуск и на работе лопает селедку?!
Я ему прощала все. Когда вечером, уставшая, я приходила домой, он нежно грел мои колени, лизал шею и пел свои бесконечные кошачьи песни мне на ухо. Диван с ним мы теперь делили на двоих. Часто под подушкой моя рука находила подарки в виде рыбьего хвоста или корочки хлеба.
***
 Подруга Наташка собралась в отпуск и принесла мне, на время своего отсутствия, безобразного попугая. Зеленое, с торчащими в разные сторонами перьями "оно" называлось Кешей. А, как известно, все временное - постоянно! Кеша остался жить с нами. Наташка про него потом просто забыла.
 Кеша вылез из клетки, засеменил своими маленькими ножками в зеленых штанишках, оглядел мою жилплощадь, скосил глаза на Ваську, разбежался и со всего размаху клюнул его в нос.
Бедный кот, пораженный такой наглостью, залез под диван и начал дурными криками оглашать квартиру. Кеша встрепенулся, расправил крылья и с гордым видом выдал:
- Хорош красавец! Враг повергнут! Хорошо!
Васька от удивления захлопнул рот и забился в самый дальний угол. Выманить его оттуда я смогла только при помощи блюдца с килькой. Баталии продолжались долго. В конце-концов, мои любимые "мужчины" успокоились и нашли общий язык. Теперь мои возвращения домой сопровождались ворчливыми криками Кеши:
- Крошка моя явилась! Жрать хочу!
 Кеша гордо восседал на Васиной спине, а Васька старался сбросить своего наездника и повиснуть на моих колготках. Колготки я стала покупать, исключительно, за три рубля. От любимых посиделок с подругами пришлось отказаться. Вечером я неслась в магазин, покупала Кеше "колбаски" для особо одаренных, говорящих попугаев, Ваське брала порцию его любимой кильки и бежала домой кормить своих любимцев. Кешины крики:
- Жизнь хороша! Ты моя радость! - были самой лучшей наградой.
 Васька каждое утро таскал мне по дохлой мышке, я это воспринимала, как утренние букеты цветов.
***
 Тимоху мне подарили на день рождения. Сотрудники, выслушав, мои восхищенные тирады о том какие у меня замечательные "мужчины", решили увеличить мой "гарем" и преподнесли мне маленькое чудо. Чудо имело богатую родословную, черные пуговки глазки и ужасно мокрый нос. Сначала Тимоха плакал по ночам и старался залезть ко мне своим мокрым носом подмышку. Ночи проходили беспокойно. Щенок скулил, Васька ворчал, а Кеша высовывал голову из-под крыла и вопил:
- Зараза! Спать хочу!
Вскоре Тимка почувствовал себя хозяином - стал носиться по квартире, грызть тапочки и драть обои. С ремонтом пришлось распрощаться. Теперь мне приходилось бегать по утрам на рынок за парным мясом и совершать кроссы по ближайшему парку. В этом была своя прелесть. На моих щеках постоянно играл румянец, а фигура, без изнурительных занятий шейпингом, приобрела идеальные формы. Денег, конечно, поубавилось. Я могла себе позволить баловать своих любимцев. Тимоха щеголял в самых дорогих костюмчиках для собак, а поводок был эксклюзивным шедевром от кутюр. Он стал общим любимцем. Вот только с Васькой они не могли поделить место под подушкой, куда оба таскали мне "знаки своего внимания". Я часто вздрагивала, когда моя рука утром натыкалась на очередной "подарок". Так мы и жили, я и мои "мужчины".
***
 Как-то, посмотрев очередную передачу "Как выйти замуж?", я задумалась, а зачем женщине выходить замуж? Что их туда тянет? Нет, можно, конечно, сбежать от родителей, прикрывшись замужеством, но зачем? Для любви и рождения ребенка, муж совсем не нужен. А для чего? Промучившись всю ночь, я злая и не выспавшаяся, утром побежала со своим Тимохой в парк.
 Его я заметила сразу. Он трусил по дорожке в тренировочных штанах с таким обреченным видом, что мне было больно на него смотреть.
Тимоха притащил палку и требовал забросить ее как можно дальше. Это была наша любимая игра. Палка полетела в кусты. Что произошло в следующий момент, я сначала не сообразила. Тимоха и незнакомец одновременно рванули в одну сторону и ухватились за нее... Впрочем, мир был установлен быстро и Дима, так звали незнакомца, потрусил за нами. Он отставал и хватал ртом воздух, как рыба на суше. Весь красный, с глазами, вылезающими из орбит, Дима представлял такое жалкое зрелище, что  весь Тимохин сахар перекочевал к нему в рот. Как известно, сладкое надо запивать, и наш неожиданный спутник попросил глоток воды. Пришлось пригласить его в дом, где он благополучно выхлебал два литра чая, съел всю Васькину кильку и Тимохину колбасу. Дима освоился быстро. Он занял законное Васино место на диване. Почирикал с Кешей, распевая на все лады:"Как хорошо!", - и подрался с Тимохой из-за тапок, которые я ему любезно предложила.
***
 Вечером, возвращаясь с работы, я увидела под дверью на коврике, мирно посапывающего Диму, рядом лежал букет цветов, пакет с костями для Тимохи, колокольчик для Кеши и маленькая, заводная мышка для Васи. Дима хороший муж. Он не любит много болтать, как наш попугай Кеша. Ест все подряд, а не перебирает харчами, как наш пес Тимоха. Не гуляет по ночам, как наш кот Вася. Иногда он выгуливает Тимоху. Или Тимоха выгуливает его? Для меня это остается загадкой. Я не знаю, кого мыть первым, когда они возвращаются с прогулки. На вопрос:
- Где вы так измазались?, - всегда следует один ответ:
- Мы не поделили палку. В остальном они похожи. Оба любят сидеть у моих ног и заглядывать мне в глаза. Оба не терпят моих подруг и тихо поскуливают, когда они приходят к нам в гости. Кеша выучил новые слова и теперь они с Димой в два голоса по утрам поют мне серенады:
- Был завтрак супер! Мы наелись! Мамуля наш - просто прелесть!
 С Васей у них тоже нашлись общие интересы. Они, почему-то, оба не могут терпеть, когда я хожу в колготках, и оба безжалостно их рвут. Но это все ерунда! Главное я знаю, когда их надо погладить по шерстке, а когда наподдать веником. Они, мои любимые мужчины, во мне очень нуждаются и без женского присмотра просто пропадут. А мы из вечного сострадания берем их под крыло: и греем, и холим, и любим, и получаем огромное удовольствие от их присутствия!

20. Люциан
Марина Галимджанова
Через несколько минут на землю придет рассвет. Прекрасное время суток, но не для меня. Свет солнца может убить. Тогда что же я делаю тут на краю крыши старой церкви? Ах, да! Я хочу полюбоваться рассветом. Я так давно не видел его, что забыл, как он выглядит. Память рисует картины из прошлого.  Сначала на землю приходит сумрак. Все  дома, асфальт, деревья, небо, птицы – все в каком-то серо-голубом свете. Нет ни звука, природа ждет, когда по небу проползет первый желтый луч солнца, потом второй, он будет ярче предыдущего.
Оставаться на крыше становиться опасно. В любой момент солнце может сделать новый шаг навстречу дню, и тогда я могу погибнуть. Моя рука нервно подрагивает на камне. Ведь я стою возле каменного ангела. Какая ирония, дитя тьмы и ангел!  Пальцы впиваются в холодный камень. Я жду. Нужно уходить, но я по-прежнему жду. Я так скучал по солнцу, что почти стал пленником своего желания. Ветер ожил, он играет моими черными волосами, развивает на ветру длинный плащ.
Солнце… закрываю глаза и вот, я готов сделать шаг на встречу, как странный звук бьющегося стекла, металла, который плавиться от столкновения с другим предметом, отвлекает меня. На моем лице проявляется недовольное выражение, я открываю глаза и смотрю на дорогу. Авария. Одна машина напоминает смятый фантик, вторая лежит на боку. Запах крови и горелого мяса будоражит кровь. Все в машине мертвы, кроме одного человека. Я слышу стук его сердца.  Что-то не так… Не так с человеком и солнцем. Солнце не жжет кожу, а человек после таких увечий жив. Странно. Я вдруг понимаю, что мои инстинкты берут верх, и я отхожу в тень за каменного ангела, но уходить не спешу. Мне интересно, что будет дальше. Солнце будто сходит с небес. Оно велико и прекрасно. Оно касается своими лучами человека. Его сила может убить или вылечить. Солнце так сильно…
- Михаил,- шепчут мои губы.
Конечно же, взор святого Михаила обратился на этого смертного. Но зачем? Что заставило оказать человеку такую честь? Я замер. Слушаю. Прислушиваюсь. Вдыхаю аромат воздуха. Человек не прост – его душа не проста, она принадлежит Отцу. Она принадлежит святому легиону, армии света.
И тут до меня доходит. Как же я раньше не догадался! Идиот! Старый идиот! История с душой человека началась гораздо раньше! Чтобы все встало на свои места, я должен перенестись на семнадцать лет назад, во время, когда я временно проживал в Риге. Я оставляю человека и силу архангела наедине, спускаюсь в церковь. Единственное место, где меня не трогают. Так  сказать нейтральная территория. Я сажусь на широкую лавочку, складываю руки в молитве, но не моюсь. Я вспоминаю тот январский день семнадцать лет назад, когда началась вся история с ангелами, людьми, и одним падшим.
Рига – шикарный город белого вина,  ночных красавиц и горных пейзажей.  Люблю этот город, ничего не могу сказать против него. Однако, не сама Рига привлекала меня, а белоснежный замок, что стоял на склоне горы в лесах, отдаленный от целивизации. Тихое, уединенное место, как раз, то, что мне тогда и нужно было. В то время я был в бегах, хотя я всегда скрывался, всю свою жизнь, но тогда ангелы Михаила были особенно мнительны. Они хотели выслужиться перед грозным воителем. Никто не хотел, чтобы сам архангел сошел с неба и уничтожил, к примеру, своим взором Нью-Йорк или Москву, или Токио. Сойти с неба воителю света было опасно. Лик легиона Отца смертелен для всего живого – хотя они и преданны живым существам.
Вы думаете, что ангелы это милые, пернатые очаровашки? Нет, это воины и встретиться с ними лицом к лицу означает один выход – смерть. Благодаря их непоколебимости и хладнокровию на земле до сих пор царит мир и справедливость. Правда, время от времени кое-кто пытается взять власть в свои руки. Падшие, твари, что ползут из тени, такие, как я. Но есть проблема – я не хочу ни власти, ни войны. Я хочу покоя, и жить вечно. Мне нравиться быть на своем месте.
Михаил и его легион так не думают – они считают, что виной всему только я. Я создал темных существ, когда стал вампиром. Увы, это уже другая часть истории. Итак,  я выкупил этот очаровательный замок и находился в безопасности, тихо живя за каменными стенами. Дело в том, замок стоит на особенной земле. Это земля, где нет хода ни ангелам, ни тем, кто борется против них. Только человек может зайти сюда или тот, у кого есть договор с землей. Мне повезло, святая земля позволила находиться мне на ней, и я принял ее благодарность.
Это был один из  тех теплых вечеров, когда мир становиться лучше, прекраснее и ничего не может испортить твоего прекрасного настроения.  Я любил такие дни, когда ты сидишь в кабинете, читаешь, а из открытого балкона на тебя дует прохладный ветер. В тот вечер я читал Данте, потом Шекспира. Оба автора я знал в лицо, и мне было приятно видеть их труды спустя столько лет. Чтение меня увлекло, но не до конца. За стенами замка, что-то происходило, но не за железной оградой, а далеко в Риге. Я отложил книгу и прислушался. Редко я прислушивался к тому, что делалось в мире – это маленькое качество осталось от той, далекой жизни. Им я почти не пользовался, разве только в особенных случаях. Сегодня как раз был таковой.
Первым предвестником стало то, что небо – великое небо показалось мне ближе. Оно грозно давило мне на плечи, грудь. Мне даже показалось, что пушистые, тяжелые облака стали ближе. Я поднялся с кресла и подошел к балкону. Небо выглядело в вечерних сумерках величественно и страшно. Страшно от того, что на нем облака нарисовали крылья. Я замер – не может быть! И потом оно призвало меня. Как тогда, в той жизни, которую я почти успел забыть, от которой я бежал. Небо призывало меня, оно требовало меня и всех тех, кто знал…
Я не мог сопротивляться, ноги сами понесли меня на крышу замка. Все быстрее и быстрее я поднимался по винтовой, узкой лестнице, одурманенный жаждой встретиться с небом. Я не мог, нет, не мог отказаться – небу не отказывают и я не был в числе сильных. Мою грудь разрывала жажда, но не жажда крови, а жажда встречи. Не ужели?! Я прощен?! Ответом было слово  - нет. Я ошибся. Небо призывало, манило, влекло вдаль, но не больше. Оно хотело посвятить меня в одну из своих великих тайн,  и я сдался. Я встал на самый край крыши, цепляясь пальцами за шершавые камни готических фресок, и стал слушать. Вернее мой взор устремился  в даль, где находилась Рига. Мимо дворов, улочек, переулков, дорог  - все дальше и дальше. Я почти дошел до окраины города, до ипподрома, как остановился.
Вот она маленькая трагедия перед моим взором. Невысокий, сутулый человек с приятными чертами лица. Одетый, как подобает фавориту перед поездкой. Мужчина вывел из стойла красивого испанского скакуна и, оседлав того, что-то сказал лакею.
- Плохой конь, - сказала служащий, - может не стоит? Ведь всего несколько дней, как он стал привыкать к вам…
- Да, брось! – Бодро оборвал фаворит, - Демон прекрасный конь! Не много дикий, но ничего привыкнет! Я-я! – Пришпорив коня, он перепрыгнул через железную оградку и уже мчался по дороге. Все быстрее и быстрее, как ветер перед бурей был фаворит  на Демоне. Он не замечал ничего на своем пути, а только несся к закату. Красивое зрелище ничего не скажешь, но все же …конь оказался и вправду диким. Он не слушался наездника, а поворачивал слишком круто, чтобы сбросить мужчину. Когда тот попытался остановить коня, Демон перешел в галоп. Все попытки фаворита, терпели не удачу, еще миг и он бы отпустил поводья, если бы на пути Демона не оказался второй наездник на белом скакуне.  Его конь был и вправду боевым, раз мог вынести этого наездника. Его силу, его руку, которая одним рывком на себя остановила Демона фаворита. Фаворит не удержался в седле и упал лицом вниз. Тем временем человек в алом отпустил Демона, остановил своего коня и спрыгнул на траву. Он присел на корточки, приложил руку и фаворит сделал вздох.
Да, странное зрелище и дикое для меня, ведь в человеке я узнал  Михаила. Вот почему, я мог слышать все вокруг, вот почему небо призывало меня – архангел сошел с небес на землю. Я был озадачен, поражен и напуган одновременно. И вот я увидел еще одно наиболее странное событие, фаворит поднялся с земли после прикосновения Михаила, отряхнул одежду и спросил, что произошло. Архангел ответил, что его конь понес и тот сохранил фавориту жизнь. На что человек спросил – зачем? Михаил ответил, что его ребенка ждет великая миссия, и тут архангел обернулся. Испуганный тем, что мое присутствие заметили, я спешил спуститься во мрак замка, чтобы предаться мрачным размышлениям о произошедшем событии…
…Прошло много лет с тех пор, но случай любит «дежавю». Я вновь стал случайным свидетелем произошедшей катастрофы с участием Михаила. Видит светлый бог, я не хотел этого, ибо моя темная душа принадлежала к двум мирам, которые бы никогда не пожали друг другу руки, так как по своей природе они смертельные враги, соперники. Вновь в моей голове появились вопросы, вместо того, чтобы подняться и бежать от гнева светлых, чей легион так жаждал найти падшего – меня. 
Шелест крыльев – ласковый ветерок, нежное прикосновение, аромат имбиря с тмином. Я открыл глаза и увидел, что перед собой развивающиеся светлые волосы, еще детское милое личико, впалые щеки и янтарные глаза – ангел. Внешность ангелов обманчива, в бою – это сильная, мощная, непоколебимая машина святой инквизиции против армии тьмы.
Ангел наклонил голову в бок – тем самым поклонился. Я опешил. Никогда светлый не поклонится мерзости подобной мне. Я поднялся на ноги и осторожно прошел между лавочками, вышел в проем. Застыл, ожидая того, что сделает юный воин, что несколько минут был человеком, разбившимся в машине. Ангел продолжал сидеть на корточках, сохраняя идеальное равновесие на спинке лавочки. Я сделал шаг назад и тогда двери церкви распахнулись и голос подобный грому небесному, сказал:
– Хватит, Люциан! Хватит бродить по серой земле!
Я не обернулся. Слегка развернул голову и ждал своего часа.
Сейчас Михаил вынет меч из ножен и…все. Голова с плеч – моя голова.
– Пора выйти из тени! – и я услышал удаляющиеся шаги, не понимая смысл сказанного архангелом.
– Твой шанс, Люциан…твой шанс, – тихо сказал мне ангел, еще раз поклонившись. Давая этим знаком понять, что теперь он мой спутник.
Я  набрался смелости и хотел спросить, что все это значит, но вместо вопроса с моих губ сорвался крик. Я запустил пальцы в волосы, царапая когтями кожу, морщась и завывая, как волк от растущей боли. Боль заполнила каждый уголок моего бессмертного тела. Давно она не была моей спутницей, гостьей, кармой. 
Минута, другая… и все прекратилось…
Я пришел в себя сидя на коленях перед зеркальным окном, на которое из открытой позади меня двери падал свет вставшего солнца. Что странно свет солнца не удивил меня,  удивило больше падающая тень  от гигантских крыльев. 
Моих крыльев.

21. Попенок
Николай Толстиков
Крестный ход почему-то задерживался, из церковных, окованных железом, врат все никак не выносили большие золоченые лепестки хоругвей, и на колокольне старичонка-звонарь в одной рубашке, надувавшейся на худом теле пузырем от ветра, продрог и озлобился вконец. Высунув в проем белесую  головенку, потянул, как ищейка, ноздрями воздух, поперхнулся и вопросил, будто петух прокукарекал:
- Иду-ут?!
Старушки-богомолки, после тесноты и духоты в храме отпыхивающиеся на лавочках на погосте, привезшие их сюда  на «жигуленках» и иномарках сыновья-зеваки ответили ему нестройным хором: «Не идут!».
Звонарь на верхотуре затих, но сиверко пробирал его до костей, через недолго старик опять возопил тоненьким надтреснутым голоском. Услышав снова разнокалиберное «нет», звонарь яростно взвизгнул:
- Когда же пойдут...
И припечатал словечко.
Народ внизу на мгновение от изумления охнул, замер. Старушонки часто закрестились, молодяжка криво заухмылялась.
На паперть, наконец, вывалили из храма, тяжело ступая, колыша хоругвями, церковные служки, заголосил хор, тут-то старик ударил в колокола. Один, побольше и видно расколотый, дребезжал, зато подголосок его заливался, словно бубенец. Звон был слышан разве что в пределах ограды: где ему  - чтоб  на всю округу окрест. «Язык» от главного колокола, который едва могли поворочать два здоровых мужика, валялся с тридцатых годов под стеной храма...
Крестный ход опоясывал церковь, священник кропил святою водой то стены, то народ, и о звонаре - охальнике все как-то забыли.
А он нащупал дощатую крышку люка, открыл ее и осторожно поставил ногу на верхнюю ступеньку винтовой лестницы. Прежде чем захлопнуть за собою люк, подставил лицо заглянувшему  в окно звонницы солнцу, похлупал красными ошпаренными веками.
Звонарь был слеп, но по лестнице спускался уверенно, изучив на ощупь не только каждый сучочек на ступеньках, а и  щербинки-метки в стискивающих лестницу стенах.
Слепого звонаря прозвали дедом Ежкой, именовать же его на серьезный лад Иннокентием считали недостойным, да и языку иному лень было такое имечко произнести. Дед Ежка появился у церкви иконы Знамения Божией Матери в бесконечно сменяемой череде приблудных бродяг, побирался первое время на паперти и с особо щедрых подачек, как и другие убогие, гужевал напропалую в заросшем кустами овраге под церковным холмом, напивался до бесчувствия, бывал бит, но уж если и вцеплялся какому обидчику в горло, то давил до синевы, до хруста, насилу оттаскивали.
Нищие приходили и уходили, а Ежка прижился - обнаружилась у него способность управляться с колоколами. Взамен за службишку слепой много не требовал, довольствовался углом в сторожке да тем, что  сердобольные прихожанки  подадут.
         Так прошло немало лет, и слепой звонарь стал необходимой принадлежностью храма. Откуда он да чей - выпытать у него не смогли, как ни старались. Трезвый он просто отмалчивался, а из пьяного, когда к нему решались залезть в душу, лезли потоком такие слова, что святых выноси.
У деда Ежки появился  напарник - настоятель принял на работу нового дворника, известного в Городке «молодого» поэта Юрку Введенского.


Заходя в редакцию газеты, Юрка сожалел, что однажды неосторожно «раскололся» на семинаре местных дарований. На мероприятие приехали областные писатели и прежде чем усесться за банкетный стол решили обсудить творения пары-тройки человечков. Успели они бегло проглядеть Юркины опусы и предложили автору рассказать о себе.
И дернул черт Введенского «резать» за чистую монету:
- Вор я бывший, карманник. Четыре «ходки» имею...
Юрка неожиданно для себя увлекся, живописуя свою прежнюю житуху, да и не удивительно было - солидные седовласые «члены» внимали ему, по-вороньи распяля рты, с интересом разглядывая его - маленького, суетливого, в чем  только душонка держится, мужичка за пятьдесят с плешивой, дергающейся в нервном тике головой и , как у мороженого окуня, глазами. Костюм в крупную клетку, позаимствованный на время у тороватого соседа, висел  на Юрке мешком, брючины пришлось закатать, но все бы ладно: и треп, и внешний  вид, кабы вошедший в раж Юрка не предложил кому-то поэкспериментировать с бумажником. Выну, дескать, не засекете!
Все с испугом залапали карманы, облегченно завздыхали потом, запосмеивались, и Юрку за банкетный стол  не взяли.
С той поры при появлении Юрки в редакционном коридоре бабенки  поспешно прятали сумочки, мужики на всякий пожарный пересчитывали  наличность в карманах; и Юркины творения, со старанием переписанные им от руки ровным школьным почерком, вежливенько, холодно отклоняли, морщась:
                «Поезд уходит в даль заревую,
                Колеса мерно стучат.
                Пассажиры запели песнь боевую,
                Над крышей вороны кричат.»
- Че он приперся-то, тут у нас люди приличные ходют! - ворчала секретарша.
Введенского, в какой бы кабинет он с робостью не заглядывал, везде встречали молчаливые, ровно кол проглотившие сотрудники; привечала его только в репортерской клетушке с обшарпанными, прокуренными обоями на стенах и колченогим шкафом, наполненном порожними бутылками, молодяжка. Тут угощали куревом и, слушая какую-нибудь Юркину байку, понимающе кивали. Юрка оставлял свои произведения  и не видел, уходя, как их тут же отправляли в «корзину» и смеялись: «Все прикольней с ним!»
Как-то Введенский заявил вполне здраво: «Буду в корнях своих копаться!», но доброе его намерение, как обычно, пропустили мимо ушей...

Юрка до поры верил в воровскую судьбу, хоть и играла она с ним, как кошка с мышкой.
После детдома, «ремеслухи», втыкая где-то на заводе, он влип за пьяную драку: коротышка, сухлец, чувствуя, что забивают его до «тюки», нащупал на полу железяку и всадил ее в здоровенного верзилу. Тот, слава Богу, оклемался в больнице, Юрка же, мотая срок, не любил вспоминать за что его получил, простым «бакланом» не желал прослыть.
У него иной «талант» в полный цвет вошел, за какой  в детдоме крепко лупили да все равно его не выбили.
После лесоповала на «зоне» возвернувшемуся на волю  Юрке вкалывать особо не захотелось. Но сытной жратвы, вина, баб властно требовал его отощавший изрядно организм. Введенского понесло мотаться по разным городам, благо вокзалы, базары, общественный транспорт существовали везде. Он наловчился «работать» мастерски: обчищал карманы у зевак, ловко разрезал отточенной монетой дамские сумочки и долго не попадался. Жаль вот добытые деньжонки мгновенно таяли. Когда особенно фартило, Юрка, приодевшись, пытался кутить, но быстро спускал все до последних порток, да и милиция уже висела на «хвосте»  - унести бы ноги. Бывало, не успевал...
Между «отсидками» Юрке удавалось заводить женщин, но все попадались такие, какие его не дожидались.
В лагерях в большие авторитеты Введенский не выбился. В «шестерках» его не обижали, хоть и был он безответного и безобидного нрава.
В лесу, где зеки валили деревья, вдруг замирал возле поверженной в снег сосны, задирал к небу исхудалое, с ввалившимися щеками лицо и устремлял ввысь оторванный от всего взгляд вытаращенных полусумасшедших глаз. Юркины кровоточащие на морозе губы едва заметно двигались, что-то шепча. Порою Юрка падал на колени, прижимая сложенные руки к груди.
- Придуряется! - говорили, жестко усмехаясь, одни и норовили подопнуть его под бок.
- Молится! - прятали тоскливые глаза другие, что  послабже, поизнуренней.
                Случалось, Юрка лез к какой-нибудь забубенной головушке - угрюмому, зыркающему исподлобья «пахану», расспрашивая того вкрадчиво-участливо , пытаясь затронуть что-то потаенное, бережно хранимое в глубине души. И в ответ обычно получал зуботычину или в ухо, отлетал пришибленным кутенком, но самый лютый громила начинал потом тосковать, о чем-то задумываться.
         За Юркой прочно закрепилось «погоняло» - Поп. Вот за это самое...
         После последней «отсидки» Введенского потянуло неудержимо в Городок, на родину, туда, где пуп резан. Он как-то сумел худо-бедно обустроиться в общаге, не запил, не воровал, работал где придется  и кем попало, даже стишата сочинять брался.
           Видели часто его стоящим на службе в церкви.
Юрка молился, внутренне радуясь чудесному совпадению: если в самом деле так, то конец его безродности! В этом храме когда-то служили священники братья Введенские, расстрелянные перед войной. От младшего брата Аркадия осталась куча ребятишек, которых власть рассовала по разным детдомам. А вдруг... он один из них?! Юрка тем и тешился, верил и не верил.

Юрка с дедом Ежкой  вроде б и подружились: один  наверху звонит, другой внизу метет. Слепой однажды спросил у Юрки - чей да откуда, и тот вилять не стал, про былую житуху выложил без утайки.
Дед Ежка  хмыкнул одобрительно: ночуй, если  хочешь, за компанию в сторожке все веселей. И своровать надумаешь, так нечего. Введенский окинул взглядом горенку, и дед Ежка, видно, учуял это, затрясся в мелком смешке, хлупая ошпаренными веками: знал куда гость смотрит - в передний угол.
- Иконки-то ценные, старые. Про то хозяйка прежняя сказывала, помирая, а ей их попадья Введенская отдала. Родня-то хреновая, взять боялись... И ворье не добралось: сторожа по «кумполу», замки на дверях церкви выворотили, а ко мне заглянуть не додули. Вот ты, паря, можешь их стянуть али подменить . Я слепой, не увижу!
Юрка бы в другом месте вспылил, убежал, хлопнув дверью - кому любо, когда старым в глаза тычут. Но он сидел, уставясь на темные, в блестящих окладах, лики. Опять Введенских помянули...
И старик почувствовал, что болтает лишку, словно зрячий, безошибочно нашел и прижал к столешнице Юркину руку.
- Не обижайся, паря, шуткую я. Голос твой мне вроде знаком, часом не встречались где?
Юрка недоуменно пожал плечами, и слепой опять будто увидел это:
- Ну-ну! Я че вспомнил-то... Перед самой войной я в команде исполнителей приговоров служил. Насмотрелся, как смертный час человек встречает. По-всякому... Попало нам в «расход» расписать двоих братьев-попов. Повел я своего в подвал, поставил к стенке. Бац из нагана! А он стоит, не валится. Я еще - бац, бац! Что такое, поджилки затряслись - все семь пуль в него влепил, а он стоит! Оборачивается ко мне - поп-то здоровый дядька , молодой, - и говорит: «Видишь, служивый, Господь меня хранит, отводит, час мой, чаю не пробил.» Я таращусь на него, как дурак,  и из нагана только пустой щелкоток слышен. Поп-то на меня надвигается, пальцы вознял: благословляю тебя, палача моего! Я уж, себя не помня, выбежал за дверь: знаю, что там караульный стоит. Винтарь у него из рук вырвал, хлоп в попа - наповал! А прихожу в караулку - там хиханьки да хахоньки! Чего удумали сволочи - в барабан нагана мне холостых патронов напихали. Всем смешно, а я чаял - все, карачун схватит! - дед Ежка затренькал неприятным трескучим смешком и потрогал пальцами свои изуродованные веки. - Меня Бог по-другому наказал... И кабы не это, лежать бы мне давно в земле сырой. Исполнителей наших всех в «расход» тоже пустили, следом за ими же убиенными. А я вот, хоть и худо, да живу: ни тех, ни других до того свету встретить не боюсь. Никого не осталось, лежат - полеживают... У тебя,  паря, голос с тем попом схож, че я вспомнил-то, - закончил неожиданно Ежка и зашаборошил пальцами по столешнице, нащупывая стакашек с водкой. - Налил мне? Давай помянем загубленных человечков!
Юрка слушал, раскрывши рот: как прожил жизнь дед Ежка, он прежде стеснялся поинтересоваться, теперь же все всколыхнулось, закипело в нем.
- А-а! - он дико, по-звериному, взвыл, наверное, так, когда подростком еще на заводе всаживал прут арматуры в добивавшего его громилу. -  Никого не осталось? А я? Сын того попа! Думаешь, не достану тебя ?!
Юрка , сжимая кулаки, привстал со стула, но дед Ежка, прикрывавший руками голову, вдруг медленно, боком, повалился на пол и, дернувшись, затих.
«Неужто пришиб падлу? - Введенский в недоумении поглядел на свой кулачок. - Не дотянулся вроде б, не успел. А ведь убил...»
Юрка засуетился, бросился перед  ликами на колени, торопливо крестясь. И опять сработала в нем потаенная пружина - вовек ей не  заржаветь. Он, нашарив в углу горенки мешок, принялся запихивать в него иконы.
- Мои... Имею право!  Мое наследство! - бормотал он и, уложив иконы все до одной, закинул мешок на плечо и уже на пороге споткнулся и растянулся во весь мах.
                Из незавязанного мешка выскользнула икона Богородицы, копия             храмовой. Юрка, глядя на лик ее, тонко-тонко заскулил, до боли прижимая затылок к  острому углу дверного косяка. Если б он умел плакать...    

22. Только ведь я не могу иначе... Глава Первая
Елизавета Немилостева
Мягкое, прохладное утро. Весна. Май. В воздухе неуловимо летает счастье. И, кажется, его нужно только поймать и крепко прижать к себе, чтобы больше никогда не грустить.
Я шла по улице и напевала себе под нос. Мне было хорошо. Я надела на себя новое платье цвета мокрых васильков и накрутила волосы. Кажется, в двадцать четыре, чтобы чувствовать себя прекрасно и прекрасной большего и не надо. Я не знала, что моя жизнь в этот день повернется на все сто восемьдесят и раньше светлое и определенное будущее, вдруг покроется туманом неизбежной неизвестности.
Я хотела быть врачом. Но когда нужно было поступать, я испугалась. Крови, трупов, операций, и всего того, что для них обычная каждодневная рутина. Переломы, кровотечения, смерть.
В тот день моя мечта быть полезной обществу могла осуществиться хотя бы на половину. Я записалась волонтером в больницу, чтобы помогать врачу в действиях, не связанных с кровью и прочими страшностями. Отвести больных на процедуру, раздать лекарства, проводить кого-то на обед. До этого я часто бывала волонтером – и на спортивных соревнования, и в доме престарелых, и в детских лагерях, но в больницу я попала впервые. Меня отправили на третий этаж к врачу по имени Бронислав Сергеевич.
У него в кабинете было по-домашнему уютно и мило. Для пациентов стоял диван с мягкими подушками. На полке вряд были выставлены плюшевые игрушки… я не успела понять отчего игрушки – ведь это вроде не педиатрия – Бронислав Сергеевич поднялся мне навстречу и с улыбкой протянул руку:
- Софья? Очень рад, что вы здесь!
Его чересчур радостный тон немного смутил меня и я не нашла ничего лучшего как пролепетать:
- Я считаю, что сидеть на месте, когда есть столько полезных дел бессмысленно.
- И вот у меня уже к вам первое поручение. Одного больного нужно проводить домой. Больница этим не занимается, но его не встречают ни родные, ни друзья. Может, ему понадобиться помощь в домашних делах. Он почти не ходит и…- доктор на секунду запнулся.
Я ожидала всего чего угодно, но не того, что он сказал в следующую секунду.
- Ему осталось жить две недели. Я бы очень просил вас, как бы это сказать, взять над ним шефство. Вас прислали к нам не месяц, так что…
- Почему?- очевидно тон моего голоса был вполне определен, чтобы доктор понял, о чем я спрашиваю.
- Рак не щадит никого. Химия не помогает. Он сказал, какой смысл провести последние дни под капельницей и с мучительной тошнотой, когда можно просто побыть дома.

_ Онкология. Как это дико и жутко слышать. «Ему осталось две недели, а вы у нас на месяц»… Вы успеете и его проводить на тот свет и поработать еще немного. Жутко. Дико. Неправильно! _

- Я… я не могу… - я попятилась назад, запнулась за кресло и упала на него,- нет… я не знала, что меня послали в онкологию. Я не хочу…- мой голос почти сорвался,- не хочу видеть, как они умирают.
Доктор мог бы конечно пожать плечами и, пожелав всего самого доброго, указать мне на родильное или терапевтическое отделение, но этот доктор был из другого теста. Он подвинул свое кресло ко мне и, сев напротив, взял меня за руку.
- Вы, конечно, можете уйти, Соня. Вас никто не осудит, и все поймут. Но поймете ли вы себя. Вы сказали, не хотите видеть, как они умирают. Скажем это по-другому. Умирают не просто «они». Умирают люди. Да, здесь умирают люди, чьи-то отцы, матери, дети. Я предлагаю вам выбор. Уйти, и жить как прежде, в сладком неведение, быть такой же доброй и открытой девочкой. Или же повзрослеть и увидеть смерть. Потому что смерть делает нас сильнее.
- Понимаете,- пробормотала я,- я… я не думала, что меня отправят сюда. Я не готова…
- Хорошо! Вы переходите в терапевтическое отделение к доктору Романовой. Там поспокойнее,- в голосе доктора не было ни капли раздражения или осуждения. За годы своей работы здесь он научился понимать всех.
- Да,- я опустила глаза и поспешила к двери, но обернулась,- доктор, а кто проводит его домой?
- Никто. Посадим его в такси и все.
- Но ведь он живет один.
- Да, но у нас нет свободных медсестер.
- Я отвезу его домой, а завтра приду в терапевтическое.
- Вот и славненько,- доктор улыбнулся,- палата 314, там сейчас должна быть медсестра Нина, она вам все объяснит.

_ Что заставило меня обернуться и спросить о судьбе этого несчастного, приговоренного к смерти самой жизнью? Интерес? Сочувствие? Сожаление? Что? Простая доброта моего сердца? Что ж, я рада, что у меня в груди продолжала стучать не механическая конструкция с молотком, а живой орган души. _

Он сидел в инвалидном кресле, спиной к двери. На его коленях лежала небольшая сумка с вещами. Волосы его были не очень коротко острижены и лежали непослушными завитками. Сейчас химия не такая зверская, чтобы приходилось стричься наголо. В его волосах затерялась седина. Спина идеально прямая, словно он спортсмен. Он не касался спинки кресла. Медсестра Нина сидела на кровати. Они разговаривали, о чем-то не грустном, судя по улыбке на ее лице.
Нина посмотрела на меня вопросительно. Мужчина развернул кресло.

_ Слишком резко, чтобы я могла сделать следующий вдох. Воздух просто застрял в глотке, без всякой возможности добраться в легкие. На инвалидном кресле сидел мужчина лет двадцати семи, его кожа была чересчур бледна, а синие тени под глазами навевали ужас. Не это шокировало меня. Просто я знала его. Одна из немногих, кто знал в лицо этого писателя. На обложках его книг не печатали его фотографию. Я случайно познакомилась с ним, как ни странно на конференции физиков, куда меня затащил мой давний друг и по совместительству доктор физических наук. Мой друг лишь показал мне на него и сказал по секрету, что его зовут Константин, и что я его знаю совсем под другим именем – не именем - псевдонимом, под которым издаются его книги. В тот вечер мне не удалось к нему подойти, да если честно я и не знала, что должна была бы говорить, а стоять и молчать рядом с _этим_ человеком – бессмысленно, глупо и в некоторой степени, даже наглость. Но сам факт того, что я видела его в лицо, не давал мне покоя еще долгие месяцы. Я восхищалась этим человеком. Для меня его книги, пронизанные его настоящей душой – которую сложно было бы спрятать или исказить – были эталоном мировой литературы. Попросту, для меня существовали лишь они. _

Когда он обернулся, на его лице была улыбка, она будто маска прятала от чужих людей его боль. Когда он улыбался, на его щеке появлялась милая ямочка – след от старого шрама.
- Ей, кажется, плохо!- его слова долетели до меня словно из параллельной вселенной.

_ Да! Разуйте же глаза, медсестра Нина, я сижу на полу, прислонившись спиной к дверному косяку, хотя не прислонилась, просто сползла по нему на пол. У меня бледное лицо и почти отсутствует пульс. Помогите же мне! Поровну, что у вас сотни больных здесь. Сейчас мне нужна помощь. _

Он подъехал ко мне и наклонился.
- Девушка? Вы из какой палаты? Вам нужна помощь?
- Нет!- судорожно сказала я,- не из палаты. Не нужна. Спасибо!- я поспешно поднялась на ноги,- если можно, нашатыря,- обратилась к Нине, понимая, что без него я сейчас же свалюсь обратно. Я наткнулась глазами на стул и опустилась на него.

_ Не справедливость жизни мешала мне дышать. Впрочем, что такое несправедливость? Любой, кто болен – скажет – не справедливо. И спросит, почему он?
Так почему он? Почему болен именно он? Он замечательный человек, занимается благотворительностью. Две недели. Это ему осталось лишь жалкие четырнадцать дней? Это его не станет в самое ближайшее время? Это его необычайные глаза цвета фиалок закроются навсегда?
Что лучше смерть в аварии или такая смерть, когда ты знаешь почти что точную дату «ухода»? Ты готов к смерти. Ты отпускаешь жизнь. Что лучше? Для кого лучше? Как может быть какая-то смерть лучше другой? Я думаю чушь. Мне нужно дышать. Это так: на раз, два, три – воздух в себя, на четыре, пять, шесть – воздух из себя.
Как вальс, на три четверти. Раз, два, три. Раз, два, три. _

Нашатырь ударил в нос. Я распахнула глаза. Надо мной стояла все та же медсестра Нина. Он сидел на своем кресле чуть поодаль. В его глазах читалось беспокойство.
- Вам лучше?- спросила Нина.
- Да, уже лучше. Извините, я не знаю, что со мной. Меня зовут Софья, я – волонтер. Меня прислали проводить пациента из этой палаты домой.
- Это меня значит,- Костя снова улыбнулся,- а мне сдается, что проводить нужно вас. Я, по крайней мере, уверенно сижу в этом кресле. А вот вы, кажется, не уверено стоите на ногах.
- Я просто… - так по-дурацки я не чувствовала себя кажется никогда,- давление,- неопределенно пробормотала я,- идем?
Он пожал плечами.

Мы сидели в такси на заднем сиденье и молчали. Он равнодушно смотрел в окно, а я смотрела на него.
- О, эту церковь наконец-то достроили,- пробормотал он и повернул голову ко мне.
- Да, совсем недавно. Хотите, зайдем?
- Нет,- поспешно сказал он,- не сейчас… хотя, когда если не сейчас?
- Остановите возле церкви,- сказала я водителю.
Высокий свод церкви казалось, растворялся в небе, в большие прямоугольные окна падал солнечный свет в таком достатке и даже избытке, что он освещал все самые дальние уголки церкви. Вокруг Царских врат во всю высоту стены располагался резной иконостас.
- Вы знаете,- тихо сказала я,- когда я попала сюда впервые, я подумала, что только здесь я буду венчаться.
- У вас есть жених?
- Нет, но ведь он будет… когда-нибудь…
- А у меня уже не будет невесты,- едва слышно сказал он и отъехал от меня в сторону, ближе к иконам.
Я пожалела о том, что сказала про венчание. Но я ведь не думала, что его это может расстроить. Впрочем, кто обвинит меня в том, что я не знала, как себя с ним вести? С человеком, которого через две недели… Не. Будет.
Я отошла в другой угол, чтобы не мешать ему и задумалась. Вряд ли я молилась, но и сказать о чем думала, я не могу. Я, не мигая смотрела на свечи, и от этого стало больно глазам. Я очнулась, когда он подъехал ко мне.
- Идемте, Соня.
Он улыбнулся такой чистой улыбкой, что у меня на душе стало намного светлее и беспросветная черная бездна в которую я погружалась все дальше и дальше с того самого момента, как его увидела, отпустила меня.
Я стерла со щек слезы и улыбнулась ему в ответ.

23. Озеро пылающих камней
Любовь Казазьянц
Посвящается подруге Наталье К-Б.

Раннее утро в Араде удивительно. Даже, когда стоит "хамсин"*, веет прохладой. Солнце медленно поднимается, его лучи сначала робко окрашивают небо в нежные тона и неожиданно ярким потоком проливаются на город, на каменистые кручи вокруг него. И словно отвечая нарастающей музыке света, вокруг пробуждается природа. Так было на протяжении тысячелетий.
В то утро, прогуливаясь по родным местам, впервые взглянув на крутые обрывистые базальтовые горы с высоты смотровой площадки нашего города, я невольно задумалась о том, что находилось на этом месте до современной цивилизации.
Отвлёкшись от своих мыслей, я заметила рядом старика в белой кипе. Он стоял с закрытыми глазами, опираясь на палку, и молился, видимо воздавая хвалу Господу за новый подаренный день.
"Откуда взялся дед? - машинально подумала я. - Когда шла, вроде никого по дороге не встретила..."
Закончив молитву, старик потёр натруженные руки, погладил седую бороду и взглянул на меня. Его мутные старческие глаза слезились от яркого света.
-Дочка, тебе нравится наш город? – внезапно спросил он, устремив взор вдаль.
И сам себе ответил:
-Наш светлый Арад покоится в чаше гор, как хорошее вино в кувшине. А что доброе – тому во век не пропасть. С незапамятных времён наш город хранят невидимые стражи. Подумать только, - внезапно прервал он себя и нараспев продолжил, - а ведь и здесь когда-то было много воды, в те далёкие времена... Хочешь, я поведаю тебе легенду о нашем славном городе?
Я кивнула в ответ.
-Слушай!

Рассказ ватика*.

-В древние времена, когда люди кочевали, высоко в горах находилось священное озеро. В народе его называли "Огненным". Об озере ходили легенды. Считалось, что омовение в его водах лечат недуги, омолаживает стариков, возвращает зрение слепым, дарит красоту и силу младенцам. Люди со всех концов земли стремились к чудо озеру. Вереницей паломники тянулись к нему нескончаемым потоком.
У берегов озера жили белобородые старцы. Они носили на головах большие белые тюрбаны. Их называли – "Хранители Воды". Мудрецы ухаживали за озером, содержали в чистоте его берега. Озеро окружали огромные белые валуны. Они отражались в воде, и озеро казалось мраморным. У каждого камня стоял белобородый страж. При нажатии на любой из камней, все валуны разом вспыхивали. Священный огонь, не обжигая, горел радужным пламенем. Всё озеро начинало переливаться разными цветами, на небе появлялась яркая радуга, звучала небесная музыка.
Великие Хранители оберегали озеро  от злых духов и даже близко не подпускали к нему порочных людей. Для белобородых мудрецов не составляло труда определить характер человека – стоило лишь заглянуть ему в глаза.
Пролетали годы. Тянулись века. По земле прокатывались природные катаклизмы, болезни и войны, унося жизни, калеча людские тела и души...
Редел поток паломников, направляющихся к Озеру пылающих камней, а потом и вовсе иссяк. И люди позабыли о высокогорном чуде.
Хранители воды умерли, и некому было заменить их... Тропинки, что вели к священному озеру через безводную пустыню, задуло ветром, занесло песком. Водное чудо гор стало чахнуть, затянулось густой чёрной тиной. Белые валуны заросли зелёным мхом. И уже ничто не напоминало о былом величии – так чахнет и умирает добродетель, если не беречь, не лелеять её пуще ока своего.
Трудно сказать, сколько лун минуло с тех пор, да только в то забытое время в одном далёком еврейском селении, в пустыне, жила девочка по имени Номи.
Однажды ей приснился крылатый херувим. Он рассказал девочке об огненном чудо озере и шепнул на ухо: "Маленькая Номи, у тебя доброе сердце! Ты должна вернуть людям Озеро пылающих камней! Найди в вашей деревне седого старика с глубоким шрамом на лице. Его зовут Мето. Расскажи ему свой сон. Он ещё помнит, где находится священное озеро, и выведет тебя к нему. А я буду рядом. Вот, возьми пёрышко из моего крыла. Но в пути никому не говорите, куда и зачем идёте, иначе чудо-озеро навеки исчезнет с лица земли..."
Ангел попрощался и растаял в предрассветном дымке.
Наутро Номи обнаружила в руке перламутровое пёрышко и отправилась искать старца. Мето выслушал её сон и засуетился. "Я ждал,.. я знал,.. что ты придёшь!" - со слезами на глазах повторял он.
Они шли дни и ночи. Везде, где бы они не появлялись, люди предлагали им пищу, давали ночлег. Однако при расспросах пришельцы упорно молчали, соблюдая запрет, наложенный на их миссию. Так, несмотря на лишения и усталость, они благополучно добрались до равнины, откуда начиналась дорога в горы к чудесному озеру. К закату солнца они поднялись на вершину, но ни озера, ни валунов там не оказалось. Вместо озера булькало вязкое болото.
Маленькая Номи вспомнила о пёрышке из крыла херувима. Она достала его и бросила перед собой. Едва пёрышко коснулось грязной жижи, болото начало очищаться. Озеро стало чистым как слеза, а вокруг него снова появились белые валуны. С неба тотчас упала блеклая пелена, как невидимый занавес. Перед девочкой появились семь белобородых старцев. Старший из мудрецов, стоящий впереди, молвил:
"Мы многое являем из нашего мира в ваш – прекрасные цветы, травы, деревья... А каких великолепных детей мы вам посылаем! Но ведь вы ни во что не верите. Ненависть и злоба царит на Земле, и всё погибает... Цените нашу заботу..."
Когда Хранители воды исчезли, Номи дважды нажала на один из валунов, и все они разом вспыхнули, как прежде. Священный огонь охватил всё озеро; вода засияла яркими красками; над Озером пылающих камней появилась радуга. Зазвучала небесная музыка...
Номи стояла как завороженная и не могла наглядеться на это чудо, пока с небес не прозвучал голос. То был голос завета. "Возвращайся к людям! Ты вернула им то, что принадлежало им по праву. Но не всем дано лицезреть такое чудо..."
Говорят, удивительное видение является тем, в ком сильна и искренна вера в жизнь, кто своими делами ниспровергает зло и утверждает добро. А вот когда наступит этот единственный раз, об этом знает только Всевышний.
Как раз на месте чудесного Озера пылающих камней и появился наш светлый город Арад – южная жемчужина страны, а мы стоим на том самом месте, откуда может прийти видение.- закончил повествование мой случайный собеседник.
Надтреснутый голос рассказчика слегка дрожал. Видно было, что рассказ утомил старика. Он лукаво взглянул на меня из-под седых бровей и умолк, глядя на плывущие по небу стайки перистых облаков.
Молчание затянулось. Я думала о своём.
И вдруг, увидела, как летящие облака принимают форму Хранителей Воды. Выстроившись цепочкой, они кивают головами и удалялись, тают в солнечном свете.
Я оглянулась, но старик исчез, словно его вовсе не бывало.

*Ватик - человек, который родился там же, где живёт (иврит).
*Хамсин - суховей в пустыне (иврит).
15.02.2001г.

24. Зайчик
Ольга Борина
Вечером от ничего неделания я занялась разбором старых фото.
Попалась фотка моего давнего приятеля. Я долго её разглядывала и, открыв сайт "Одноклассники" нажала кнопку «поиск людей».
Он.
Не изменился совсем.
Надо же. Фотография была всего одна, семейное положение не указано. Я написала пару дежурных фраз и, отослав сообщение, посмеялась сама над собой и своей наивностью. Но через час пришёл ответ с отнюдь не дежурными выражениями.
«Привет, солнышко! Я так скучал, я так одинок. Как ты, с кем? Жду с нетерпением твоих сообщений.»
Я, растаяла и бросилась с головой в интернетроман.
Я одна, он свободен. Почему бы и не попробовать?
Сердце моё замирало каждый раз, как только мой Зайчик был онлайн.
Незаметно интернет потеснился и мы стали близки наяву.
Продлилось это недолго, около двух месяцев. Я парила, любила и была счастлива ровно до тех пор, пока один из бывших одноклассников моего френда не просветил меня, сам того не желая…
Было прекрасное тёплое утро. Я парила после очередной ночи любви, мой Зайчик убежал около пяти.
Он всегда уезжал очень рано, ссылаясь на то, что ехать через весь город, а дома мама, старенькая и больная. Нужно к ней заглянуть.
Я была в восторге и восхищении. Единственное, что немного смущало меня в нашем романе, было то, что с мамой меня он не знакомил, да и друзьям своим пока не показал.
Так вот, то самое прекрасное утро…
Открываю ноутбук, он уже онлайн. С мобильного висит.
Я от нечего делать стала просматривать список его друзей. Один из них тут же напросился ко мне с предложением «дружбы» Принимаю.
- Привет.
- Привет.
- А ты кто?
- Я? Подруга Серёжки Васенкова.
- А Вы? – тыкать пока не решаюсь.
- Я его однокурсник, Валерка Зуев. Рассказывал? Ну, я ещё у них с Людкой на свадьбе свидетелем был.
- На чьей свадьбе, - удивляюсь я.
- Да как на чьей, говорю же, на их с Людкой. Они уже восемь лет как живут в счастье и любви. А сыновей-то, сыновей, близняшек их, ты видела? Копия Людка, отцовы только уши.
- А как его мама, - спрашиваю, - поживает?
 - Мама? Так она в Израиле лет пять уже. Здорова. Нам бы такую силу духа и воли.
Я попрощалась и, захлопнув ноутбук, в голос разревелась.
Как в то утро я шла на работу, как провела лекции в университете, я не помню. Только с Сергеем я больше не виделась, да и со всех сайтов в интернете свои профили удалила. Помню, что телефоны мои были недоступны, так как я их отключила, а утром следующего дня я сменила сим-ки на новые.
Квартиру, вернее комнату я снимала, было 30 число. Хозяйка зашла за оплатой около восьми вечера. К её огромнейшему удивлению я сидела на чемодане, бледная, молчаливая и отрешённая.
Получив деньги, женщина подождала, пока я вызову такси, помогла мне с вещами, и я уехала. По дороге позвонила нашему ректору, сослалась на слабость и болезненное состояние.
Отпустил на неделю. Доехав до вокзала, я села в электричку. У моего дяди был дом в деревне, на 125 километре Ново- Рижского шоссе. Дядя умер пару лет назад, а я так и не удосужилась после похорон посетить тихий уголок моего детства.
 Момент настал. Я ехала в электричке, смотрела на темнеющие за окном деревни. И мне было ни хорошо, ни плохо, главное, что мне было ясно, что к прежней жизни я не вернусь. Начинаю с чистого листа. И теперь никаких Зайчиков…

2 ТУР

1. Уголек
 Николай Толстиков
       1


Священник отец Сергий молод, белозуб, с пышной шапкой русых кудрей на голове, высок и строен, с лица с пробивающейся на скулах бородкой – просящий взгляд добрых, с лукавинкой, глаз:
- Отец диакон, ну поехали! Тряхни стариной!
В ответ я молчу, раздумываю. Далековато собрались: тот храм где-то в глухих лесах под Тотьмой. Местные остряки утверждают, что будто даже Петр Первый, когда в Архангельск нашими краями проезжал, от того места открестился: ни за что не приверну , то – тьма!
- Да там же не по одну Пасху кряду не служили, батюшки нет!
Отец Сергий знает, как вдохновить – от службы Богу я не бегал.
- А вот и карета подана!
В ворота ограды нашего городского храма неторопливо и солидно вкатился иноземный джип. Из-за руля его легко выскользнул кучерявый смуглый парнишка в спортивном костюме. Оббежав капот, он распахнул дверцу перед спутницей - дородной девахой, пестро одетой, короткоостриженной, грудастой блондинкой.
Матушка отца Сергия Елена, скромная неприметная толстушечка, радостно с ней облобызалась, как со старой знакомой.
- Кто такие? – потихоньку интересуюсь у отца Сергия, после того, как молодец, неумело сложив ковшиком ладошки, принял благословение батюшки и отошел обратно к своей «пассии».
Алик и Анжела. «Новые русские», вернее – дети «новых русских». У Алика папаша владелец ликеро-водочного завода, сын ему – полноправный компаньон. Присмотрелся я получше: это только с виду Алик парнишечка, худенький и шустрый, но возле его внимательных умных глаз уже морщинки основательно проклюнулись. Отцу Сергию наверняка ровесник – под тридцатник.
Голос у супружницы Алика – напористый, как пулеметная очередь, четко и правильно произносящий слова – где-то я его слышал прежде и довольно часто. Выяснилось: на областном радио Анжела работала диктором и ведущей популярных передач. Вот откуда так бойка на язык – слова со стороны в ее речь не втиснешь. Но это в прошлом, до знакомства с Аликом, теперь она только верная жена и в доме, понятно – не в хибарке, полная хозяйка. Алик влюблен в нее совсем по – мальчишечьи: каждое мало-мальское желание норовит предугадать и тут же выполнить, и все-то надо ему приласкаться к ней, поцеловать украдкой или на ушко приятное шепнуть. А обожжется Алик об чей-то посторонний взгляд – и уши, ровно маки, запунцовеют.
Не укрылось: когда садились в машину, глянули молодые друг дружке в глаза виновато-тревожно, потаенная в их взорах то ли грусть, то ли боль просквозила.
«Смилостивится Господь. Образуется у вас все. Помолимся… За тем и едем. – шепнула матушка Елена Анжеле и, успокаивая, погладила ее по руке.
Знать, по делу собрались, не просто так с жиру бесятся.
Отец Сергий размашистым крестом осенил салон джипа, спели тропарь святителю Николаю Мир Ликийских чудотворцу, покровителю всех путешествующих , и – с Богом!
Пасха Христова в этом году ранняя была. В городе солнышко на улицах асфальт просушило, грязь под заборы загнало, но стоило нам выехать за окраину и убедились сразу – не торопится зима угорбатиться восвояси. Чем дальше на север, тем реже по полям мелькают пригорки с робко пробивающейся на их хребтинах молодой травкой; в низинах, оврагах, буераках еще таятся ноздреватые блекло-сиреневые пластушины снега. А когда почти вплотную подступает к дороге сумрачный лес, не по себе становится – упаси, Боже, сунуться туда, за крайние сосны и ели, в сугробах еще только так закупаешься!
По ровной «шоссейке» меня укачало, сморило; я вытряхнулся из полусна, вздрогнув от дикторского безоговорочно-требовательного голоса Анжелы:
- Алику пора отдохнуть и поразмяться!
Алик, повернувшись к нам от баранки руля, виновато улыбался: мол, мог бы мчаться без передышки и дальше, да вот…
Место для отдыха его супружница выбрала по наитию или случайно. Из низины лента дороги взметнулась на вершину высокого холма, солнце поднялось к полудню, обогрело застывшую за ночь землю– и такая даль открылась кругом, дух захватило! Но словно мрачная тень облака на солнышко набежала - немного в стороне от дороги краснели пятнами выщербленного кирпича руины храма. Ни куполов с крестами, ни колокольни, один растрескавшийся остов с черными провалами окон и белыми стволиками молоденьких березок с просыпающимися почками в расселинах кирпичной кладки. Сразу от храма – заполоненная прошлогодним сухим бурьяном улица обезлюдевшей деревеньки с парой-тройкой полуразвалившихся домов.
Кружит незримо печальный ангел над местом сим, ибо над каждым храмом, пусть даже от него людская злоба, дурость или безверие не оставили и следа, все равно расправляет он свои крыла…

       2

Вот нужная отворотка от шоссе, джип неуверенно запетлял по проселку. Тащились так мы еще неведомо сколько, и вдруг - в прогалах редкого чахлого ельника на дорожной обочине мелькнули раз-другой живо-весело нарядные, под цвет весеннего неба, с желтыми звездочками поверху, церковные маковки. А вскоре и весь храм стал виден – на взгорочке крутого берега над речной излучиной белобоко высится; длинной чередой к нему - дома деревенской улицы.
Повеселело на сердце…
У крайнего домишки, улезшего почти по самые подоконники в землю, топтался мужичок в фуфайке и в нахлобученной на голову зимней шапке с распущенными ушами. Он старательно прикладывал козырьком к глазам ладошку, пытаясь разглядеть того, кто рискнул сунуться сюда на легковой машине.
- Не узнаешь? – спросил меня отец Сергий и кивнул Алику, чтобы остановился.
Мужичок, заметив священника, поспешно сдернул с головы шапку, шагнул к машине. Черные, с щедрой проседью, длинные волосы по-поповски стянуты в жиденький хвостик; с бледного лица глядят с потаенной печалью большие черные глаза.
Володя-богомаз, точно он!..
Когда восстанавливали в городе наш храм, потребовалось подновить уцелевшие фрески на стенах. Несколько десятилетий в храме ютился какой-то складишко, слава Богу, не клуб и не баня, вот и сохранилось кое-что.
Мастеровитый реставратор ныне в большой цене, днем с огнем его в провинции не сыщешь, и тогда находятся ребята попроще. Умельцы эти кочуют из города в город, из села в село, где им дело в храме, побогаче или победнее, всегда есть. Кто они – художники ли неудачники или с талантишком самоучки – никто их особо не расспрашивает. Посмотрит заказчик-батюшка на начальный образчик работы, крякнет одобрительно и махнет широким раструбом рукава рясы – благословляю! Прокатится времечко, выполнят богомазы заказ и – вольные птицы, дальше по Руси.
Володя, тот, при нашем храме остался. Взяли его сторожем. В маленькой хибарке сторожки, где он поселился, появились подрамники с холстами. Володя не только ночами бродил с колотухой внутри ограды и отпугивал воров, но, отоспавшись, целый день проводил за холстом с кистью в руке. Если кто заглядывал невзначай, то Володя поспешно закидывал холст куском материи и смущенно улыбался. Пришельцы уходили обескураженные, но, порассудив, махали рукой: когда-нибудь сам посмотреть пригласит, а пока отвадился человек от кочевой жизни и то ладно.
Вскоре истинная причина выяснилась, почему это художник остался у нас…
За «свечной ящик» продавец срочно потребовался, и кто-то из прихожан привел молодую женщину. Дожидаясь настоятеля, жалась она к дверям в притворе, одетая в долгополую темную одежду, замотанная по-старушечьи по самые брови в полушалок. К плечу ее льнула девчушка лет двенадцати, другая, поменьше, подпрыгивала нетерпеливо рядом и теребила мать за ладонь.
- Беженцы они, с «югов», - поясняла прихожанка, дальняя их родственница. – Приютились у меня на первое время…
Весной, после суровых великопостных дней, разглядели все, что Иоанна, помимо доброжелательного и мягкого нрава, еще и очень красива. Расцвела прямо-таки. Что ж, Володя-богомаз красоту видеть и ценить умел. И вот уже просил он у настоятеля отдать для новой семьи комнату-чуланчик, смежную со своей мастерской в сторожке…
Пропали Володя и Иоанна вместе с дочками внезапно, вроде б уехали куда-то к родне да и не вернулись. «Опять потянула нашего богомаза кочевая жизнь! – решили прихожане. – И семейство с собой для повады прихватил. Вольному – воля…»
И теперь вот, в этой глуши, Володя, суетливо забегая вперед с края тропинки, вел нас к своему обиталищу, а на крылечке, приветливо улыбаясь, встречала гостей Иоанна. Вернулась, оказывается, на родину, в дедовский дом, откуда еще девчушкой была увезена родителями в поисках призрачного счастья на чужбину.
В избе – без особых затей, небогато, только что в одном углу, у окна, Володины холсты. И опять был верен себе скромняга-художник: поспешно забросил холст покрывалом.
- Вот докончу, чуть-чуть осталось… А для вас, батюшка, все готово.
На другом холсте неброский пейзаж – широкая унылая гладь реки под снегом, череда темных домишек на дальнем берегу, но возле них весело зеленеет сосновый бор, а над всем, на фоне морозно-багрового предзакатного неба, на крутизне над речной излучиной – торжественно! – храм.
Отец Сергий, довольно хмыкнув, достал кошелек и протянул деньги Володе. Тот смял их в кулаке и, плохо скрывая радость, забормотал торопливо:
- Обновок дочкам накуплю! Давно ждут!
Дочери вышли из тесной горенки-передней, благословились у отца Сергия. Старшие уже невесты, обе белолицые, русые – вылитая мать, а младшенькая, пятилеточка, смуглая, черные волосы в кудряшках и глазенки черненькие, Володины, только не с незатаенной печалью, а живые, веселые.
Володя хотел въерошить младшей дочке кудри на голове, но вдруг содрогнулся и аж согнулся весь от накатившегося приступа кашля. Он и прежде покашливал, прикрываясь рукой, да мы не обратили внимания.
- Простудился я. – отдышавшись, наконец проговорил Володя и, смахивая капли пота, провел ладонью по расцветшему нездоровым румянцем лицу. – На тот берег еще по льду на «натуру» бегал, чтобы картину дописать, в промоине и искупался… Вы прямо сейчас в храм пойдете? Я провожу, ключи вот возьму!
¬- Сами бы дошли, страж ты наш неизменный! – ласково сказал ему отец Сергий.
- Нет, нет! Я быстро! – засуетился Володя.
На крылечке Анжела брезгливо отстранилась от художника – порог дома она даже не переступала, топталась в сенях, и громко прошептала матушке Елене:
- Тут у него не простудой пахнет, а много хуже, держитесь подальше… Как только люди не живут!

       3

Весь крутой взлобок берега под храмом, прогретый щедро солнцем, зеленел робкой первой травой. От разлившейся реки веяло свежестью, холодом; темная поверхность воды поблескивала неподвижной гладью, и только по середине, на стремнине, течение несло льдины, бревна, коряги, всякий мусор. Временами течение вроде б как замедлялось, стремнина очищалась, но за речной излучиной грозно нарастал гул, что-то гибельно трещало, и вдруг ахал точно взрыв ; опять река несла вырвавшиеся из затора льдины.
После потаенного сумрака в храме глаза слепило солнце, и со взгорка к воде по узкой деревянной лесенке мы с отцом Сергием спускались боязливо, цепляясь за хлипкие ненадежные перила. В храме, обычном, деревенском, с простоватой росписью на стенах, ткаными домашними половичками, постеленными на дощатом полу, неожиданным было увидеть резной иконостас из нежного розового мрамора. На витых столбиках его и арках над образами каждый крестик, листочек, ангелок вырезаны тщательно и с любовью. Предзакатное солнце заглянуло в окна храма, и мрамор засветился тепло.
- Откуда ж чудо такое?! Это в Москве или в Питере вряд ли где увидишь!
Отец Сергий в ответ на мои восклицания улыбается: дескать, не жалеешь теперь, что сюда поехал, и потом неторопливо рассказывает, глядя на проплывающие по реке льдины:
- Уж как слышал… Село здешнее Пожарским не потому, что когда-то горело, называется. В начале девятнадцатого века отошло оно во владение князю Пожарскому, последнему в роду. Бездетен был князь и уже немолод, переживал, что не оставит по себе наследника. Однажды приехал он из Питера имение свое новое глянуть,а тут старец столетний при храме обретается, проведал он про князеву беду. « Укрась, говорит, сей храм, мил человек, во славу Божию, чтоб слава о нем по всей округе пошла! И тебя Господь наградит».
Князь богомольный был, пораскинул умом туда-сюда и заказал в Питере мастерам иконостас из итальянского мрамора. Привезли его, установили. Красотища! И предсказание вскоре сбылось: понесла княгиня и родила долгожданного сына. С той поры и стали сюда приезжать и молить Господа о чадородии отчаявшиеся супружеские пары…
Эту историю моя матушка Анжеле рассказала. Лежали они в одной палате. Моя двойней разрешилась, а та скинула, и врачи вдобавок приговор вынесли – детей иметь не сможет. Но на все воля Божья…

       4

С раннего утра еще в храме пустовато. К отцу Сергию перед аналоем жмется на исповедь очередишка из нескольких старушек, да «новые русские» наши, Алик с Анжелой, стоят неподалеку от царских врат, напротив храмовой иконы Богородицы. Зажгли большие, самые дорогие, какие нашлись, свечи, перекрестились робко и неумело, взялись за руки; оба вглядываются, не отрываясь, в богородицын лик.
С клироса зачастил «часы» старушечий голос; в храм мало-помалу стал набираться народ. В конце литургии мы с отцом Сергием, собираясь выйти на крестный ход, уже едва протискивались к выходу из храма вслед за старичком-хоругвеносцем и певчими.
Тут же стояла вместе со стайкой ребятишек Володина младшая девчонка. И надо же – в узком проеме выхода на паперть кто-то невзначай подтолкнул меня под локоть, и кадило в моей руке, звякнув цепочками, ударилось об створку ворот. Живыми светлячками разлетелись угольки, и один из них обжег нежную щечку Володиной дочки. Девчушка испуганно закрыла личико ладошками, закричала «Мама, мамочка!..» и ткнулась в обтянутые джинсами ноги Анжелы. Молодые на правах почетных гостей шли вплотную за священнослужителями. Анжела подхватила девочку на руки, прижала к себе, успокаивая, что-то зашептала на ушко.
Мимолетной заминки никто и не заметил, разве что я, старый неуклюжий медведь, да отец Сергий и «новые русские» наши. На верхотуре, на звоннице задорно перекликались колокола, над народом, потихоньку выходящим из храма, торжественно-радостно плыло:
«Христос воскресе из мервых,
Смертию смерть поправ,
И сущим во гробех живот даровав.
Христос воскресе из мертвых!..»
Анжела с девчонкой на руках обошла кругом со всеми вместе храм; потом уже, когда закончилась служба, и разошлись по домам истинные прихожане и случайные «захожане», мы обнаружили ее сидящей на лавочке за домиком трапезной. Девчонка спала, положив голову Анжеле на плечо; на щечке ее краснело пятнышко ожога.
- Тихо, тихо!.. – зашипела Анжела на бросившегося к ней обрадовано Алика. Тот еще был и весь мокрехонек, с ног до головы – на крестном ходу таскал за батюшкой «иорданчик» со святой водой для кропления мирян.
- Где этот ваш…Володя? – по-прежнему шепотом спросила Анжела и, не дожидаясь ответа, для пущей, видимо, убедительности округлив глаза с размазанной краской с ресниц, сказала Алику с капризными и одновременно приказными нотками в голосе:
- Всё, солнце моё! Решено – берем девочку себе!.. И на тебя, посмотри, она даже немножко похожа!
Алик согласно кивнул.
Володя с Иоанной легки на помине: подошли скорым шагом, встревоженные, видно, кто-то из ребятишек нанаушничал о происшествии.
Иоанна хотела взять у Анжелы спящую девочку, но не тут-то было: та и не подумала ее отдавать, обняла крепче.
- Мы хотим ее удочерить. Надеюсь, вы не против? – может быть, впервые просяще, а не привычно требовательно: дескать, все нам дозволено, проговорила она. – У нас ей будет хорошо, получит прекрасное воспитание.
У Иоанны зарделись щеки, она решительным движением высвободила захныкавшую спросонок дочку из объятий Анжелы.
- Не кукла она вам! – сказала сердито. – Мы своих детей не раздаём!
И, гордо запрокинув голову, пошла, прижимая дочку к себе. Володя, оглядываясь, побрел за нею.
- Вы же бедные! Какое будущее девочку-то ждет, подумайте! – кричала им вслед Анжела. – Ну, не понимают люди своего счастья!
И уж последнее выдохнула горько, чуть слышно:
- Она же меня мамой назвала…
Алик, задрав капот джипа, стал сосредоточенно копаться в моторе, Анжела забралась в салон и сидела там с отрешенным видом, вытирая слёзы. Матушка Елена, подобравшись потихоньку к ней, зашептала что-то успокаивающе. Я пошел искать отца Сергия – пожалуй, пора и честь знать, в дорогу собираться. А он тут, неподалеку, был, слышал все:
- Молодцы, однако! – похвалил. А кого - и непонятно.
Когда джип подкатил к выезду из села, впереди замаячил вдруг Володя с каким-то свертком в руках.
- Подождите! – он развернул сверток; это была картина. Белоснежный храм опоясывал по изумрудно-зеленому холму крестный ход; сверкали хоругви, за священством шёл принаряженный празднично люд, взрослые и дети. И в напоенном весною воздухе, в солнечном радостном свете разливалась благодать. «Красная Горка!»
- Последний штришок дописал… И дарю вам ее, дарю! – свернув холст, Володя совал его в окно автомобиля Анжеле и Алику. – Простите нас…
Всю обратную неблизкую дорогу ехали мы, не проронив и слова: каждого, видно, одолевали свои думки. Только у въезда в город Анжела, словно очнувшись от тяжкого забытья, попросила нас тихо:
- Помолитесь за Александра и Александру, так нас при крещении нарекли…

2. Брат во Христе
Николай Толстиков
Руф Караулов считал себя все-таки приличным работягой, в праздничные дни выбривался чисто – бородку отпустил, когда в церковь ходить стал, оболакивался в незатасканную рубаху и штаны с надрюченными «стрелками». В будни-то ладно, можно и кое-как бродить, в рабочем: мастеровой мужик – невелик кулик.
Коля Шибаленок  и в будни и в праздники вышагивал в одних и тех же замызганных, давным-давно потерявшим первоначальный цвет и форму обносках с чужого плеча. Маленькие поросячьи глазки на опухшей от постоянной опохмелки роже с кустами щетины на щеках заплыли, превратились в хитрющие щелочки;  под грузным коренастым телом - кривые ноги враскоряк: не сразу поймешь, что «поддал» ли хорошенько Шибаленок накануне или «прозрачен, аки стеклышко».
Коля труждался экспедитором-грузчиком в общепите, помимо кое-какой силенки , обладал пронзительно визгливым голосом. Ошалев  от его раздраженного тембра, а еще пуще – от выражений, разбегались, бывало, даже грузчики, а бабы-продавщицы боязливо-заискивающе обращались к Шибаленку по имени-отчеству.
Руф, он и до седых волос – Руфик, Руфка, а тут шаромыжника – и так уважительно!.. Обидно!
С начальством Коля был ласков и обходителен, подобострастен до неприличия, до распускания слюней, и еще одно обстоятельство присутствовало: Шибаленок  мог запросто «настучать» на ближнего. За что Колю , в изрядном подпитии, не раз подкарауливали и метелили мужики.
Руф и Шибаленок жили на одной улице, правда. в разных концах, были ровесники, учились в одной школе. У обоих были неласковые суровые матери – Шибалиха голосиной обладала еще покруче сынка, не дай Бог, какой ротозей забредал на территорию возле общепитовской конторы, где бабка орудовала метлой, и невзначай ронял окурок. Шибалиха не только орала благим матом, но и норовила отхлестать нарушителя своим орудием труда. Часто попадало на орехи и подвыпившему сынку, мать на расправу не скупилась.
Коля и Руф, получалось все время, как-то нигде не «пересекались». Ни в мальчишеских потасовках, ни потом – за столиком в пивнухе или за одним стаканом на бревнышке под забором, ни тем более – в библиотеке, где Руф брал почитать исторические романы и книги «просто о жизни», а Коля, наверное, кроме букваря, ни одной книжки больше не осилил.
Руф был удивлен, да куда там! – потрясен, когда увидел знаменитого матюкальщика стоявшим на воскресной службе в церкви. Шибаленок, скромно потупив глазки, топтался возле солеи, на самом виду, напротив «царских врат», оттеснив испуганно поглядывающих на него старушонок. Заметив Руфа, он дружелюбно подмигнул ему, как старому приятелю.
С какого уж бока сумел Шибаленок подкатиться к настоятелю отцу Павлу – Бог весть…Для батюшки, говорят, всякий брат во Христе – свой.
Коля вваливался всегда шумно, заполняя  настоятельскую каморку-келью смрадной вонью перегара, мочи, табачища. Растягивая в умильно-заискивающей улыбке помятую, с линялым «фингалом» под глазом, рожу, бросался к отцу Павлу, хватал его руку и принимался смачно ее лобызать. Потом облапливал за плечи худощавую фигуру священника:
- Лучший друг ты мой, отец святой!
Руф, починивающий оконную раму, тоже удостоился дружеского кивка: привет, столяр!
- Тетку надо причастить, он уж там на последнем издохе, давно лежит, не встает, - затараторил Шибаленок. – В пригороде это, в Луках! Я там тебя, отец родной, в любое время с автобуса встречу и в нужное место проведу.
- Да, тут дело такое, отлагательства не терпит, - согласился отец Павел. – Давайте, договоримся – где и когда?..
В сопровождающие батюшка взял Руфа, все-таки местный житель. С городом приезжий отец Павел был еще плохо знаком, а тут  пригород, поселок. Руф там тоже никогда не бывал, но промолчал о том.
В тряском, дребезжащем всеми внутренностями,  автобусе – «сарае», видимо, только что выпущенном в рейс, пока добирались до места, отец Павел продрог в своем тонком осеннем пальтишке. На конечной остановке путники поспешно выскочили из промороженного салона – на улице показалось много теплее. Возле покосившегося, с исцарапанными всякими похабными надписями стенами, павильончика их никто не ждал.
- Может, задерживается где Коля? Сейчас прибежит? – с надеждой вопросил отец Павел, озираясь по сторонам.
- Чего его ждать-то? Пойдем сами! – спустя какое-то время предложил Руф, глядя на съеженного вконец на пронизывающем до костей мартовском ветру батюшку. Аж стекла очков на носу у бедного изморозью покрылись.
И тут выяснилось, что ни названия улицы, ни номера дома, где ожидала болящая старушка, ни тот и ни другой не знают.
Руф махнул безнадежно рукой на длинную череду одинаковых, как близнецы, бараков-времянок пристанционного поселка:
- Поехали, отец Павел, обратно! Где тут искать?!
- И все-таки давай попробуем… - стуча зубами, не согласился священник.
В ответ на расспросы, где обретается недвижная богомольная бабулька, встречные прохожие, поглядывая с удивлением на двух бородачей, недоуменно пожимали плечами.
Поплутав вдоволь по всяким проулочкам, путники окончательно приуныли, и тут Руф хлопнул себя по лбу – вот уж верно: «хорошая мысля приходит опосля»!
Первая же небритая, красноносая, слегка пошатывающаяся личность изрекла:
- Шибаленок? Да он, вон, в пивнухе возле остановки гужбанит!
И точно. Едва заглянул Руф в питейное заведение – и за ближним к выходу столиком обнаружился притулившийся там Шибаленок. Он лениво, вроде б как нехотя, дотягивал из кружки оденок пива, дремал-не дремал, раскачиваясь на кривых ногах и с блаженством жмуря щелки глаз. Но стоило его соседу, тщедушному мужичку, от переизбытка пития заикать и устремиться на выход, как Коля, не кумекая долго, подвинул к себе его недопитую кружку и стремительно выглотал из нее пиво.
Руфу так и зазуделось подойти и треснуть хорошенько по этой мятой довольной харе! Шибаленок опередил: сначала по его лицу промелькнуло удивление, потом в более активно зашабарошившемся мозгу возникло воспоминание – и вот Коля, скорчив виновато покаянную мину, заторопился навстречу Руфу:
- Ой, с батюшкой меня простите! Давно вас жду! Забежал вот на минутку погреться…
Увидев на улице продрогшего отца Павла Шибаленок и умильную слезу бы наверно пустил, кабы священник сурово не подгонил его:
- Веди!
- Это рядом! Вон там!
Коля вбежал на крылечко неказистого домика, не особо церемонясь, забарабанил кулаком в дверь. Вскоре дверное полотно заходило ходуном уже под его пинками, но по-прежнему никто не спешил открывать.
- Уф! – Шибаленок грязной ладонью вытер испарину со лба, оставляя на нем черные полоски. – Васька, гад, сын ейный, не иначе, на работу убежал. Нас, мудило, не дождался! А она, хозяйка-то, больше года с кровати не встает. – он подошел к окну с приоткрытой форточкой, постучал в стекло. – Бабуля, слышишь? Мы с батюшкой тут, не виноваты только, что к тебе не попасть…
И потупил свои плутоватые глазки под сердитым и уничтожающим взглядом отца Павла из-под стеклышек очков.
В дверном замке вдруг заскрежетал ключ. Дверь распахнулась; на пороге стояла, целясь за дверные косяки, иссохшая – одна тень! – старуха в исподнем. На застывшем, неподвижном, будто маска, испитым жестокой болезнью, землистого цвета лице ее жили одни только глаза, и было во взгляде их что-то уже далекое от мирской суеты, ведомое человеку лишь на последнем пределе. И еще вера была в них.
Мгновение – и бабулька упала на руки подоспевшему отцу Павлу; Руф с Шибаленком застыли, распялив рты. Старушку унесли в дом; отец Павел едва успел накинуть ей на голову край епитрахили, принимая от нее «глухую» исповедь, и причастить ее Святых Христовых Тайн, как старушка, просветлев ликом, отошла в мир иной.
- Видели? – спросил священник у своих растерянных и потрясенных спутников. - Вот как верить надо!..
Шибаленку порою, видимо, надоедало трястись от холода под грудой тряпья в своей нетопленной комнатушке в коммуналке или ночевать после «возлияний» по городским кочегаркам. Он выдумывал причину для заболевания и заползал в палату местной больнички понежиться на чистых простынях и пожрать, пусть и скудновато, зато размеренно. Благо старые доктора еще полуголодной советской поры хорошо помнили Шибаленка, как экспедитора продуктового склада, и благодарность их за прежние Колины благодеяния не улетучилась с приходом капитализма.
В конце зимы Шибаленок не стал дожидаться теплых дней, с загноившемся пальцем залег в больницу. Тут его и повстречал отец Павел, пришедший соборовать одного старичка. Дедуля где-то упал и сломал бедренную кость, лежал на койке с ногой – на вытяжку, впрямь как летчик-испытатель после катастрофы.
Коля, радостный, вышмыгнул из соседней палаты, с бодрым кликом полез лобызаться к батюшке, засуетился возле него, норовя ему подсобить: зажег свечку и тут же, шумно вздохнув, загасил ее.
Закончив таинство соборования, отец Павел, морщась от ядреного духа, исходящего от старичка, спросил Шибаленка:
- Ты истинно верующий?
- Да! – Шибаленок, состроив торжественно-скорбную мину, торопливо обмахнулся заскорузлой щепотью.
- А слыхал, что вера без дел мертва есть? – с лукавинкой посмотрел на него отец Павел.
Коля в ответ промычал что-то невразумительное, развел руками.
- Вот тогда за дедушкой поухаживай! Видишь, старичок не прибран, ни родных ни близких! Ну как? Благословить тебя на доброе дело?
Шибаленку ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть…
Обихаживать деда он взялся с круто подсоленным матерком, не особо кого из соседей или врачей стесняясь. Созывая всех чертей на голову бедолаги, вытаскивал из-под него судна и «утки». Притащив из столовки поднос со скудным обедом, пичкал им старичка, совал тому в беззубый рот ложку с кашей, а то и мимо ее просыпал.
Все как бы ни было, но дед споро пошел на поправку, а Шибаленок потом обосновался у выписавшегося из больницы старика на топчане возле жаркого бока печки. Дедуля пенсию получал и делился по-отечески с Колей харчами, выдавая иногда ему и на винишко.
Жаль только, что «лафа» скоро кончилась: у старичка родственнички объявились, и Шибаленка без церемоний выставили за двери.
Тут он и вовсе стал возле отца Павла виться…
Дела от Шибаленка мало, он больше горазд был трескать еду в три горла в трапезной и молоть языком. Отец Павел поначалу избегал его, даже прятался, да разве скроешься от Коли! Притулится он на приступок возле двери настоятельской каморки-кабинета и будет, ожидаючи, часами сидеть-рассиживаться тут, задирая пробегавших мимо по всяким надобностям служек. Потом все-таки батюшка смирился, особенно после того, как Шибаленок опять оказался бесприютным, приноровился, занимаясь своими делами, слушать его болтовню и пропускать ее мимо ушей, наподобие трепа диктора из радиоприемника на стене. И ночевать оставлял Колю в своем кабинете на старом диванчике.
Что поделаешь, раз послал Господь такое чадо духовное, надо же его окормлять и наставлять!..
В начале лета на острове посреди Святого озера в окрестностях города собрались восстанавливать монастырь. До настоящих насельников-монахов было еще далеко; несколько трудников – бригада заезжих реставраторов по благословению архиерея пыталась обустроиться среди хаоса из груд битого кирпича, завалов гнилых балок и бревен, всякого мелкого хлама, оставленного рыбацкими артелями.
Островок напоминал гигантский валун, зашвырнутый Всевышним при сотворении мира точно в середину озера. Вздымалась одиноко колокольня без креста с одиноким же большим колоколом с подвязанным «языком». На озере день тих, да час лих: налетит буря, вздыбит волну на мелководной, доселе вроде бы и безобидной, «луже», и держись тогда и Богу молись, зазевавшийся рыболов, коли не успел до беды добраться до берега!
И вот из сумрака, сквозь заполошный вой ветра и водяной рев, до слуха отчаявшихся людей доносится звон колокола. Рядом – остров! Спасены!
В седые времена здешний удельный князь тоже спасся от бури на острове, едва не пойдя ко дну в утлой лодье. Монастырек в честь того основал, и несколько веков тихая обитель обреталась тут, пока в «безбожную пятилетку», угодливо обезьянничая с негодяев, взорвавших в Москве храм Христа Спасителя, здесь тоже местные «активисты» не раскололи взрывом собор. От громадных кирпичных глыб попытались было отколупывать по кирпичику, найдя вроде б и применение – для постройки скотных дворов в колхозе на «материке», да куда там – ломы беспомощно отскакивали от старопрежней кладки.
Звонницу тогда не тронули и один колокол на верхотуре оставили: пусть послужит вроде маяка в бурю – Бог-то запрещен да кто знает…
Теперь, бродя по монастырским руинам, кто-то из молодых реставраторов предложил:
- Вот глыбы-то эти соборные поднять да и смонтировать бы на специальный клей!
- Придет время… - откликнулся ему руководитель группы пожилой мужчина, московский профессор родом из села на берегу озера. – Нам бы сейчас тут зацепиться, осмотреться, обустроиться. Трудников бы! Сколько работы черновой, сколько разгребать всего!
- Вам – первый! – отец Павел легонько подтолкнул к нему Шибаленка, таскавшегося по острову за батюшкой по пятам со значительно скорченной миной на роже.
- Я? – Коля смешался, глазки его беспокойно  забегали, и, когда отец Павел и Руф стали садиться в лодку, чтобы плыть обратно на «материк», и он сунулся было следом.
- Благословляю! Оставайся, трудись! – священник размашисто перекрестил Колю из отчаливающей лодки. – Здесь ты нужнее!..
Шибаленку копаться в горах хлама на острове скоро наскучило. Жалился он на жуткие боли то в спине, то в голове, а то и еще где, норовил с видом страдальца поваляться и погреться подольше на солнышке, но пуще – нес без умолку всякую околесицу, пересыпая ее просоленными словечками и заставляя брезгливо морщиться профессора и криво ухмыляться молодых.
Потому оказался вскоре Коля в подручных у кашевара, одинокого бобыля из прибрежного села. Тот тоже на старости лет вернулся в родные края, с разницей только, что профессор почти всю жизнь прожил в Москве, а кашевар «кантовался у хозяина» на суровом Севере. Шибаленок с боязливым почтением косился на вытатуированные синие перстни на его пальцах, заглянув в ощерившийся фиксами «под золото» его рот, беспрекословно мчался рубить дрова или послушно заседал чистить картошку. Впрочем, кашевар больше что-то делать Колю и не заставлял. Сварганив обед, он уходил с удочками на дальний утес, Шибаленка от себя не отгонял и, сосредоточенно глядя на поплавки, хмыкал в ответ на все того побасенки.
И Коля рад-радешенек: это тебе не в кирпичных завалах неведомо зачем день-деньской ковыряться. Тут слушает тебя старый «блатырь» вроде б и с интересом и еще довольно подхохатывает. Вот только со взглядом его – исподлобья, черные зрачки глаз, точно сверла, до донышка душу достают – лучше не встречаться…
Однажды сверлышки эти бесцеремонно и больно впились Шибаленку в нутро, отчего затрусило беднягу бездомным щенком перед волкодавом. Брякал языком, как обычно, Коля да и похвалился: дескать, батюшке-то Павлу он – друг самолучший, что бы с ним не приключись, тут же примчится отец Павел на выручку.
- К тебе, фраерку?! – усомнился кашевар. – Да нужен ты ему сто лет! Они, попы, до «бабла» жадны, а у тебя, как у латыша – хрен да душа!
« Сам хренов…атеист! – Шибаленок поднахватался в церкви новых для него слов, но вслух, конечно, ничего сказал и, когда в черных глазах кашевара растеклась ядовитая насмешка, вздохнул: - Погоди уже!..»
Что там Коля задумал, что с ним случилось, но на другой день кашевар пришел к палатке реставраторов встревоженный:
- Слышь, начальник! – обратился он к профессору. – Там у меня этот придурок, напарник мой, в натуре загибается!
Шибаленок и вправду лежал в лачуге на куче тряпья и страдальчески кривя рожу, прижимал сложенные крестом руки к груди.
- Хватанул наверно втихаря какой-нибудь «барды» у старух… Утром мы с ним плавали в село за продуктами. Может, продрищется? – предположил кашевар.
- Да тут что-то серьезное… - склонился над жалобно постанывающем Колей профессор и попытался разобрать его шепот. – Что, что?! Отца Павла зовет! Тут фельдшера, пожалуй, надо!
- Нет! – еле слышно прошептал Шибаленок. - Отца  Павла…Хочу исповедаться и причаститься.
- Так не поедет, поди, попина-то! Что с этого «чушка» возьмешь!  И не по суху еще добираться. Вон, какой ветерок по озеру тянет! – засомневался кашевар.
- Что ж! Позвоним! – решил профессор, доставая мобильник…
Подплывающую почти в сумерках к острову лодку заслышали по стуку мотора. Уже можно было различить на ее носу нахохлившегося в рыбацком плаще отца Павла и Руфа на корме. На мелководье малоопытный кормщик неосторожно подставил разгулявшейся волне борт, и посудина перевернулась.
Руф вынырнул , отплевываясь, махнул было на «саженках» к острову, но опомнился, закружился на месте, а потом и вовсе легко достал ногами дно – воды только по горло. Увидел неподалеку от себя черное осклизлое днище лодки и… все. На острове перестали орать и бестолково бегать по берегу, кто-то уже плыл навстречу.
Руф громко позвал отца Павла, хлебанул воды. Его, подхватив с двух сторон, ребята-реставраторы повлекли к берегу. Позади еще плескались, ныряли.
На берегу, трясясь от холода и недавнего страха, Руф увидел, наконец, что и отца Павла островитяне вынесли из воды, стали делать ему искусственное дыхание.
- Поздно! – кашевар, приложив ухо к груди священника, горестно поморщился. – Сердчишко, видать, у бати было ни к черту.
Своим тяжелым, волчьим взглядом он нашел Шибаленка, до того голосившего громче всех и по виду – совершенно здоровым бегающего по берегу. Тот съежился, захныкал жалобно и, ослабнув в коленках, повалился на землю.
- Батюшка! Отец Павел, друг родной, как я без тебя буду-у?! – Колю прорвало, тело его сотрясали рыдания. – Кому нужен, куда пойду? – ревел Шибаленок в голос. – Прости меня глупого!..

3. Последняя Шахеразада
Любовь Казазьянц
Посвящаю профессиональной народной сказительнице Сато Сатико, перенёсшей стихийное бедствие в Японии в марте 2011 г.

Аямэ шла по любимому городу Сенгай, превращенному стихией в руины,  и горько рыдала. Вокруг царил хаос, разруха, нагромождение обломков зданий, машин вперемежку  валялись вдоль дороги, уцелевших зданий почти не осталось. Словно огромный монстр прошёлся, изувечив лицо города своим мощным телом. Мало того, что жители лишились крова, кроме землетрясения и цунами им грозила главная, непобедимая беда – облучение. На АЭС «Фукусима и «Анагава», где находились ядерные реакторы,  произошла аварийная ситуация, в связи с этим событием была объявлена всеобщая эвакуация жителей, но некоторые горожане боялись покидать родные места, не имея данных о родных и близких, опасались потерять их навсегда. Были такие старики, которые просто не соглашались уезжать, или не могли, по состоянию здоровья. Они базировались в здании местной школы, которое чудом уцелело. Теперь почти каждый день Аямэ ходила в школу помогать старикам, ухаживала за ними. Она осталась совсем одна. Дочь с зятем и двумя внуками пропали без вести. Она каждый день надеялась, что родные её сердцу близкие вернутся, или хотя бы подадут весточку. Эта надежда не отпускала её, не давая покинуть родной город.
«Где вы мои родные, любимые! Отзовитесь! Пошлите мне хоть какой-нибудь знак, что вы живы. Всё о чём я молю тебя Г-поди! Будь ты благословен и благополучен! Дай нам свет и покой! Угомони стихию!» - молилась пожилая женщина, утирая рукавом слёзы на лице. Она остановилась, глядя в серое, насупленное небо и упав на колени, что было силы, прокричала:
-Господи! Силы небесные, когда наступит тишина и долгожданный покой на нашей многострадальной земле?! Мы всё готовы отдать, пусть только закончатся наши несчастья, горе сгинет как страшный сон! Если бы я могла что-то изменить, - обессилев, добавила она шёпотом.   
Она тяжело поднялась с колен, закрыла глаза и стала себя уговаривать, что «всё проходит». Собралась с силами, утёрла мокрое от слёз лицо и медленно побрела по дороге, ведущей к школе.
 С 11 марта 2011г., со злополучного дня начала бедствия прошло две тяжелейшие недели. Бедная женщина поседела за этот короткий срок. Лицо её осунулось, помрачнело, страшные мысли о судьбе близких родственников овладевали ею. Она теперь всё чаще оставалась ночевать в школе, потому что все опасались очередных подземных толчков и цунами, да и одиночество заело. Бежать особенно было некуда. Старики почти не спали ночью, а она рассказывала им чудесные волшебные сказания древней Японии, исполняя свой профессиональный долг сказительницы, который передавался в их семье по женской линии из поколения в поколение. Их семью очень уважали в городе.  Пожилые обитатели школы ещё не забыли, кем была Аямэ в молодости, относились с  почтением. Её имя означало в переводе с японского – цветок – ирис. Она была когда-то очень красива и стройна, как цветок ириса, длинные чёрные волосы струилясь, переливались на солнце, а темные сияющие глаза, походили на две маслины. Что делает с женщиной время!
Вечером, как солнце село, после тяжёлой работы с больными стариками она по привычке села на низкий табурет посреди большой классной комнаты, превращённой в жилое помещение. Устроилась поудобней, укрывшись стареньким пледом и начала своё витиеватое повествование. Рассказывала Аямэ свои истории и сказания всегда не торопясь,  нараспев.      

Средневековое японское сказание «Зеркало и колокол»
«Давным-давно как-то раз настоятель храма Мугениямы решил отлить большой колокол. Чтобы он получился самым громким во всей провинции Тётеме, женщинам прихода предложили помочь в этом святом деле, пожертвовав свои старые бронзовые зеркала на материал для нового колокола.
Одна молодая женщина, жена крестьянина, как и все, принесла свое зеркало в храм. Никто, даже соседки, не могли обвинить ее в скаредности, но очень скоро эта особа стала сильно печалиться о содеянном. Она вдруг вспомнила истории, которые ее мать рассказывала об этой вещице, и еще то, что она принадлежала не только матери, но и матери ее матери и бабушке матери. А какое бесчисленное множество счастливых улыбок отражала его блестящая поверхность! Как же поступить? Конечно, если бы женщина могла принести священнику определенную сумму денег, то тогда, без сомнения, она получила бы назад свою драгоценность. Но в том-то и дело, что денег у нее не было, и взять их было негде. И вот она стала часто приходить в храм и смотреть на свое зеркало, лежащее во дворе за оградой среди сотен других, собранных вместе. Узнать свою вещь ей не представляло труда по рельефу на обратной стороне. Там были изображены Шё Чику Бай[1], которые так восхитили ее детские глаза, когда мать впервые показала ей зеркало. Об этом грешно даже подумать, но женщина решила выкрасть его и спрятать в каком нибудь тайном месте. Тогда она сумела бы сохранить свое сокровище и вдоволь в него насмотреться. Но случай все не представлялся. Часто, особенно по вечерам, у нее появлялось чувство, будто вместе с зекалом она по глупости отдала часть своей души. Тем более что ей вспомнилась старинная пословица: «Зеркало — это душа женщины», — и она стала опасаться, что в этом намного больше правды, чем она могла ранее вообразить. Тоска и боль объяли ее сердце.
Когда необходимое количество металла было собрано, послали за литейных дел мастером. Начав свою работу, он обнаружил, что одно из зеркал упорно не хочет плавиться. Все жарче и жарче раздували огонь его подмастерья, но оно сопротивлялось всем их попыткам. Позвали священника, и тот рассудил, что непокорное зеркало было пожертвовано храму человеком, сожалеющим о своем приношении. Очевидно, одна из женщин действовала не от всего сердца, и теперь себялюбивая часть ее души, оставаясь привязанной к зеркалу, сохраняет его холодным и твердым в середине горна.
Конечно, скоро все жители прослышали о случившемся, а благодаря Шё Чику Бай обнаружили владелицу предмета. Все стали ее презирать, а муж приказал ей уйти из дома. Несчастная не смогла вынести позора и утопилась, оставив прощальное письмо. Вот что в нем было написано:
— Когда меня не станет, вы легко расплавите мое зеркало, а затем отольете колокол. Тому же человеку, который, звоня в него, сможет его разбить, мой дух даст большое богатство.
Вы, должно быть, слышали, что последнее желание или обещание человека, который умер сам, или был убит, или совершил самоубийство в порыве гнева, обладает сверхъестественной силой. Таково всеобщее мнение.
После того как зеркало умершей расплавилось и колокол был благополучно отлит, люди вспомнили слова ее письма. Они были совершенно уверены в том, что дух писавшей непременно даст большое богатство тому, кто сумеет его разбить. Поэтому, как только колокол повесили во дворе храма, отовсюду стали стекаться толпы народа в надежде разбогатеть. Каждый пытался изо всех сил раскачать его язык и ударить посильнее. Но колокол оказался на редкость прочным и стойко сопротивлялся всем этим усилиям. Тем не менее, людей было не так то просто разочаровать. День за днем, в любое время суток, они яростно продолжали звонить и звонить, не обращая никакого внимания на гневные протесты священника. Этот постоянный гул превратился в истинное бедствие. И тогда настоятель не выдержал и распорядился снять колокол и скатить его с холма, на котором стоял храм, в болото. Оно было очень глубоким и с каким то радостным чавканьем поглотило колокол целиком. Осталась лишь легенда, и в ней этот случай назван Муген Коне — Колокол из Мугсна».
1 - Шё Чику Бай — три приносящих удачу символа: сосны, бамбука и цветка сливы.

-Да, интересная история, - проговорила сквозь сон самая древняя старушка Айя, ей исполнилось 102 года. В Японии это считался не такой уж древний возраст.
-Бесславный конец постиг скаредную женщину, она этого заслужила, - возразил её сосед Ботан, внимательно слушающий историю Аямэ лёжа на кровати. – Сдаётся мне, что это не конец истории. Что скажешь, мудрая Аямэ?
-Ты прав. Слушайте же продолжение этой истории, дорогие мои:

«Таков был конец колокола, но не конец этой истории [Для того чтобы лучше понять последующие события, надо сказать, что в основе некоторых старинных японских поверий лежит так называемая имитационная магия ("назераёру"). В широком смысле это слово означает: «Замещать в воображении один объект или действие другим с целью получить равноценный магический или сверхъестественный результат». Например: в средневековой Европе считалось, что если изготовить восковую фигурку определенного человека и проткнуть ее, скажем, булавкой, то этот человек умрет. Или: вы не можете себе позволить построить буддийский храм, но для вас не составит труда положить небольшой камень определенных очертаний перед образом Будды с тем же самым благочестивым чувством, с которым бы вы возвели храм. При этом цена вашего поступка в глазах Будды считается адекватной или почти адекватной цене постройки вами храма.]
После того как колокол утопили в болоте, у людей, естественно, пропала возможность его разбить, ибо звонить было не во что. Но утратив прямой путь, они ведь могли ломать и разбивать предметы, в их воображении замещающие оригинал, таким образом, надеясь умилостивить дух владелицы зеркала, который затеял весь этот беспорядок.
Одним из таких людей была женщина по имени Умегаё — особа, известная благодаря своему замужеству с Кайиварой Кагесуе, — доблестным воином из клана Хейке. Как-то раз эта пара путешествовала и неожиданно оказалась в стесненных обстоятельствах. Сметливая Умегаё не растерялась и, вспомнив все связанное с «Колоколом из Мугена», взяла бронзовый таз для умывания, представила себе, что это и есть тот колокол, и начала в него бить, одновременно громко прося триста кусков золота. Таз оказался не столь прочным, как колокол, и вскоре раскололся. Эта сцена происходила возле постоялого двора, где остановились супруги. Одновременно с нимитам проживал один очень богатый и веселый купец из столицы. Он осведомился у слуг о причине шума и криков и, узнав, в чем дело, ради шутки подарил женщине триста рё[2].
По этому случаю была даже сложена шутливая песенка о Бронзовом тазе Умегаё, которую распевали танцовщицы:
 
 "Всего навсего таз из бронзы
Разобьешь и станешь богатой
И зачем танцовщицей быть мне и подружкам."
 
Описанное событие возвеличило славу Муген Коне. В надежде получить такое же богатство и счастье множество людей последовало примеру Умегаё.
Был среди них непутевый крестьянин, который жил в окрестностях Мугениямы, на берегу реки Ойгавы. Растранжирив свое имущество в разгульной жизни, и нуждаясь хоть в каких то средствах к существованию, он соорудил из глины и грязи в своем огороде подобие Муген Коне. Оглушительным криком вызывая дух усопшей, крестьянин ударил пару раз по глине, и та, понятное дело, разбилась на несколько кусков.
И вдруг, из под земли, прямо перед ним, выросла фигура одетой в белое женщины с длинными развивающимися волосами. В руках она держала плотно запечатанный горшок. Она посмотрела на радостно перепуганного крестьянина странным взглядом и сказала:
— Я пришла к тебе, потому что всякая горячая мольба требует ответа. Вот, возьми. Этот горшок твой.
Дух женщины вложил его в руки бездельника и тотчас исчез.
Счастливый человек опрометью помчался к себе домой, задыхаясь от волнения, и рассказал жене о доброй новости. Она ему не поверила, но крестьянин тут же поставил запечатанный горшок на пол у ее ног. Женщина его приподняла — он был тяжелым. Затаив дыхание, вместе они открыли его. И обнаружили, что до самых краев он был наполнен…
Но нет! Я не могу сказать вам, чем он был наполнен.»
2 - Рё — старинная японская золотая монета.

-И почему это ты не хочешь сказать, что же было в горшке крестьянина? – спросил Ботан.
-Да потому что каждому захочется иметь содержимое того горшка, - ответила мудрая Аямэ.
Тут вступил в разговор девяностолетний старец с седою бородою, степенный и рассудительный по имени Фудо. Он присел на кровати и медленно, но ясно заговорил:
-Что мы,.. уже прожили свой век. Нам умирать не страшно. Да и чего её бояться – смерти?! Это всего лишь переход  вещества в другое, неведомое нам состояние. Ты – Аямэ, могла бы жить, да радоваться, а тут эта стихийная напасть! Не страдай так, добрая наша Аямэ! Ты – наш щит! Спасибо тебе за заботу. Ты спасаешь нас от тоски и дурных мыслей своими чудесными рассказами, вселяешь надежду. Мы живо представляем всё о чем ты повествуешь и переносимся в то далёкое время, когда были созданы легенды и старинные сказания. Ты  талантливая сказительница и актриса. Ты ещё будешь счастлива, наша прекрасная Шахеразада!
-Спасибо за добрые слова, дорогой Фудо, меня ещё никто не называл "Актрисой", - пролепетала в смущении Аямэ.   
-Значит, исходя из смысла твоего рассказа, человек может пожелать всё, что только пожелает, даже самого несбыточного, если совершить при этом соответствующие действия и главное ощутить чувство, словно ты уже имеешь то, что хотел? – горячо с надеждой спросил Ботан.
-Конечно. Мы все должны объединиться и попросить у Природы успокоения и радости! Молиться и просить – вот наш нынешний удел! – ответила Аямэ с уверенностью.
Написано 26 марта 2011год.

4. Божественный голос
Любовь Казазьянц
Юмористический рассказ
-Смотри, милый! Денежки с неба падают! – удивлённо воскликнула молоденькая блондинка с длинными волосами и бросилась ловить падающие с высоты птичьего полёта купюры.
-Чего, чего? О-о-о! Стодолларовые летят! Лови, милая, только успевай! – присвистнув, прокричал её парень - накаченный молодой красавчик. 
Закинув голову, он на самом деле увидел стодолларовые купюры, летящие к ним откуда-то сверху.
-Свен, лови! Хватай!
-Надо же! Авось, на свадьбу наберём! – воскликнул парень, входя в азарт.
-И не говори, дорогой, как вовремя! – зачарованно глядя вверх, ответила ему подруга. И продолжила ловить деньги, бегая то вправо, то влево.
На их радостные возгласы сбежались зеваки, тоже жаждущие поживиться. Вокруг влюблённой парочки образовалась толпа желающих. Деньги сыпались с неба как листопад осенью.
-Ай-а-ай! Ой, денежки летят!
-Ко мне, ко мне летите!
-Лови, лови! Ай-ай-ай!
-Хватай, держи!
-Это моё!
-Нет, отдай, я первый поймал.
-Нет, я первый протянул руки!
-На чужой каравай рот не разевай!
-Не упусти! – крики раздавались со всех сторон.
-Волшебно! Чудесно! Господь сжалился над нами! – кричал пожилой дед, подбирая деньги с асфальта. Народу становилось всё больше.
-Нас-лаж-дай-тесь! Я за-бо-чусь о простых смертных! И вам надо жить в достатке! – вдруг явственно прогремел Голос откуда-то сверху, нараспев растягивая слова. Казалось, доносилось прямо с небес.
-Вот так да! Слыхали?! Это Глас Божий! Господь беспокоится о своих чадах. Ох, не забывает о нас, смертных, – вздыхая, тихо проговорила набожная старушка в белой косынке, которая со стороны наблюдала за происходящим.
Из проезжающих мимо машин глазели водители и пассажиры транспорта, кто зачарованно, кто с жадностью, кто с завистью взирали из окон на необыкновенное явление  возле небоскрёба, на улице Прайм-авеню, где располагались различные фирмы, большие и маленькие офисы, всевозможные организации, магазины и бутики. Люди словно с ума сходили, при виде денег выскакивали из близлежащих зданий,  легковых машин и транспорта. На проезжей части образовалась длинная пробка. От сигналов авто и визжания толпы  стоял такой гомон, просто хоть уши затыкай! А представители власти появились как раз вовремя: когда все деньги разобрали. А люди с набитыми карманами и ручной кладью, довольные внезапным обогащением, старались поскорее смыться с места происшествия.


-Так! Что там внизу? – спросил представительный мужчина с сединой на висках и с огромным рупором в руке. Он сидел у окна, потягивая виски из хрустального бокала с позолотой.
-Да нормально. Уже подоспела полиция. Но поздновато, босс! Почти все разошлись и денег «фараонам» не досталось. Они и так много имеют. На сегодня вы накормили голодных, жаждущих и даже больше, - ответил служащий, выглядывая из окна сорокаэтажного небоскрёба.
-Пусть думают, что Господь о них вспомнил, - прихлёбывая виски и глядя в потолок, пробормотал богатей. – А, что скажешь, Пикон?
На что служащий китаец утвердительно кивнул.
-Должен ведь Господь хоть когда-нибудь позаботиться о своих созданиях! – ухмыляясь, проговорил хозяин.
-Конечно, господин. Он добрый, Он хороший! А вы – просто благодетель! Денег не пожалели! Какие будут распоряжения, хозяин? – подобострастно согнув спину, спросил слуга.
-Я подумаю. Да, вечером в клинику поедем.
-Слушаюсь, хозяин.
В дверь тихо постучали.
Хозяин довольно хмыкнул, сделав разрешающий знак слуге. Китаец бросился к двери. Вошёл главный полицейский, судя по петлицам на его мундире.
-Ц-ц-ц, - цокнул он. – Может я чего-то пропустил?.. Деньгами что-то больно разбрасываешься, Клод! Не жалко? – по-дружески обратился он к человеку с сединой.
-Что ты, Анджел. В первую очередь я сам себе доставил удовольствие.
-Круто, скажу я тебе! Чего это ты так расщедрился? – с хитринкой в глазах поинтересовался полицейский.
-Да мне не жалко, дружище! По секрету тебе скажу, деньги то нарисованные. Тут у меня один гениальный художник затесался. Я его и решил использовать. Так сработал, что его бумажки от настоящих купюр не отличить! Ведь таких людей днём с огнём не найдёшь! Ну, это я тебе по старой дружбе поведал. Смотри у меня! Всё равно, денежки-то уплыли… А я развлёкся…

7.10.2013 г. 

5. Три ржаных пряника
Евгения Козачок
Славка уже пять  месяцев в детском доме, но никак не может привыкнуть к тому, что он живёт и просыпается не один в комнате, не голоден, и что ему не надо  идти ночью искать  мамку.
… Он боялся выходить из квартиры в ночь, но всё равно шёл.  Да и в квартире было страшно одному сидеть в темноте, слушать, как открывается входная дверь в подъезде, прислушиваться к шагам: мамкины они или чьи-то соседские.  Ее он узнавал  сразу. То топающие, то затихающие, иногда тяжёлые, будто кто тащит мешок картошки по ступенькам вверх. Славка знал, что  это мама пытается дотащить своё непослушное  тело  в их квартиру. Значит,  сильно пьяная. Он ждал,  когда она дойдёт до двери,  будет долго попадать ключом в замок. И он, так долго ждавший её, подбежит к двери и откроет её изнутри,  лишь бы она скорее зашла.
Мамка заходила в квартиру и наконец-то включала свет в прихожей. Славка не мог  сделать этого, даже если взбирался на стул. Поэтому сидел по ночам в темноте и ждал,  ждал свою мамку, потому, что любил и скучал по ней. А она не работала, но где-то ходила целыми днями,  а ночью  всегда приходила пьяной.  Ждал, потому, что боялся спать  один и ещё потому, что очень хотел есть. Небольшой батон он делил на три части, так как и литр молока: на утро, обед, на вечер. Литр молока ему приносила тётя Света из третьего этажа, а хлеб давала бабушка Клава из первого. Она и к себе часто зазывала Славку.  Кормила вкусным-превкусным супом, кашей манной и сладкими мягкими, тёплыми ватрушками.  Ему так было хорошо у бабушки Клавы, что не хотелось уходить.  Стоило ему  у неё поесть, как сразу же почему-то засыпал, словно его по голове ласковой рукой гладили и целовали в лоб, щёки. Ему казалось, что это мама его гладит перед сном,  успокаивался, что она рядом, и сладко засыпал.  А бабушка Клава сидела, вздыхала и всё причитала:
-  Да за что же судьба так обидела Ленку,  что пить стала так сильно, что и о сыне не думает: накормлен  или голоден  и как он один одинёшенек целыми днями сам дома. Так напивается, что и  себя не помнит,  кто она есть.  А дитю  и пяти лет ещё нет. Ох, горе ты,  Господне!
Повздыхает, пожалеет Славку, пледом его прикроет, чтобы не холодно было, и сидит тихонько пока он не проснётся. Потом ведёт его на четвёртый этаж и помогает  открыть дверь, которая не всегда хочет открываться или закрываться. Ключ он закрепил на тесёмке и носит теперь на шее, чтобы не потерялся. Ещё Славка благодарен бабушке Клаве за её старенькую настольную лампу,  которую  она отдала ему. Теперь по ночам  он не так стал бояться.
Очень боялся, когда выходил   ночью искать  маму. Выходил только тогда, когда все соседи спали или смотрели телевизор. У них тоже был когда-то телевизор, но мама продала его.  Славка так просил её не продавать, чтобы смотреть мультики,  сказки и слушать красивые песни, но она закричала на него, заругалась нехорошо и сказала, что и  не продала бы, если бы  было чем кормить его.   
- И где ты взялся на мою голову?
 Телевизор продала, но с еды только и купила, что две пачки макарон, два пакета крупы, одну бутылку растительного  масла,  одну пачку маргарина  и немного колбасы.  И для Славки по двести грамм конфет и печенья. Поделил их: по  два печенья и по четыре конфеты.  Положил их в ящике  стола так, чтобы удобно было брать по порции в день. Он не позволял себе жадничать и съедать в день сразу две, а то, не дай Бог, три порции. Печенье ел дома, чтобы не раскрошить. А конфеты брал с собой на улицу, чтобы все увидели, что и ему мама покупает конфеты, что и его она любит так, как и их любят их мамы. Правда у пацанов были ещё и папы, которые играли с ними, подбрасывали высоко вверх, а те от восторга  кричали, раскрыв руки, как птицы крылья,  во время полёта.
Ничему Славка так не завидовал, как тому моменту, когда видел детей идущих с мамой и папой и взяв их  за руки. Тогда в левой стороне, ближе к плечу, у него появлялась боль, а в горле ком, который он не мог подолгу «проглотить». Но слезам запретил появляться. Пусть там, в средине, плачут и текут куда угодно, но чтобы дети во дворе и бабушка Клава не видели, что он плачет.  Славка не любит, когда его жалеют. Тогда совсем плохо становится и даже голова начинает болеть.
И ещё Славка не любит праздники, когда все одеваются в красивые одежды и идут семьями в парк или на главную праздничную площадь. Он там был с мамой только один раз. И какой-то дядя, что был с ними,  нёс его на руках,  когда мама умела ещё смеяться. Славик так и не знает, кто его нёс на руках. Может,  папа? Тогда почему он больше не приходит? И почему мама теперь не улыбается, а ходит хмурая, злая и всё время пьяная? Соседи нехорошо о ней говорят и о том, что у мамки  хоть ума  хватает на то, чтобы в свою квартиру не приводить пьяных мужиков,  и ребёнок не видит её грехи.  О каких грехах говорили соседи,  Славка не понимал. Но ему было стыдно за мамку, когда она проходила пьяная мимо сидящих на лавочке соседей и вместо «здравствуйте» говорила им:
- Чего уставились на меня, старые совы? Косточки мои перемываете?
Женщины только вздыхали, а иногда говорили:
- Лена, опомнись! Что ты делаешь с собой? Себя не жалеешь, так хоть Славку пожалей! Дитё то, какое хорошее растёт. Другой бы плакал, капризничал, когда  за день и крошки во рту не было. А он ни слезинки из себя не выдавит и брать ни у кого ничего не хочет, если ему из еды что-то дают. Только Клавку и Светку и почитает.
А Славка  действительно не мог брать ничего из продуктов, особенно у тех, у кого были такие же малые дети, как он. Не мог и всё тут. И как бы его не упрашивали, и как бы  сильно он  не был голоден, не брал ничего и уходил сразу же к себе домой.  После этого мог не выходить по два-три дня.  И тогда бабушка Клава поднималась к нему, звонила в дверь и  говорила, что она сильно занята,  времени ждать его  у неё нет:
- Так что выходи и догоняй меня, пока я спускаюсь вниз.
И Славка мчался вниз, догонял бабушку Клаву, брал ее шершавую руку, которая казалась ему самой мягкой, самой тёплой, самой красивой.  Взявшись за руки,  спускались на первый этаж, стараясь идти в ногу!  Бабушка Клава очень хорошая,  жаль, что она не родная, а соседка. И тётя Света тоже ласковая.  Живёт одна. Сын уехал куда-то на заработки и не дает о себе знать  уже несколько лет.
А дома  Славке было очень скучно. Уже по несколько раз пересмотрел и взрослые и детские книжки, отремонтировал две маленькие машинки. Краска на них облезла, но  Славка не выбрасывал их, так как считал их  своими друзьями. А друзей не выбрасывают. С ними всегда рядом.  Он мечтал о том, чтобы  мама всегда была  рядом. Ну, хотя бы один  день и ночь, и  была бы  трезвая. Славка пытался упросить её не пить.  Но она что-то невнятно отвечала, ложилась на диван, не раскладывая его и не раздеваясь. А по утрам ничего не помнила, о чём ей ночью говорил Славка.  Он и теперь по утрам, если успевал проснуться к её уходу из дома, становился на колени, складывал руки в молении (видел, как молятся Богу)  - плакал, просил, умолял:

- Мамочка, родная, не пей больше, найди работу и будь со мной по вечерам дома, потому, что я очень тебя люблю и ещё потому, что не могу сам быть дома.

Она обещала, что и пить бросит, и работу найдёт, и со Славкой будет по ночам. И ни разу почему-то не сказала, что и она любит его. Но Славка  на это не в обиде. Главное, что он любит её  и боится, чтобы не умерла где-то на улице, как дядя Вася из соседнего дома.  Говорили, что не дошёл домой, на улице от водки сгорел.

Он боялся, что и мама умрет.   Славка стал выходить по ночам  искать маму.  Боялся, но ходил вокруг  домов, смотрел под кусты, на скамейки, обходил  детские площадки. Хорошо, что улица была освещённой. Дважды находил её недалеко от своего дома. Тормошил, звал, пытался поднять, пока она не открывала глаза и не говорила:

- А, это ты паршивец! Нашёл? Ну ладно, веди мамку домой.

И они шли несколько десятков метров так долго, словно преодолевали гору.
Но ещё хуже и стыднее было Славке, когда мамка заходила в подъезд и укладывалась спать на длинном  ящике, который смастерил дядя Коля со второго этажа и закрепил его между стенкой и перилами. Вот она и приспособилась там спать,  не доходя до своей квартиры.  Славка спускался вниз, тихонько, чтобы не слышали соседи, будил её и вёл домой. А утром, как всегда, она ничего не помнила. Уходила, даже не покормив его. И не интересовалась, есть ли что в доме съедобное.  Иногда уходя,  обещала  в очередной раз,  что идёт искать работу  и что пить больше не будет. Но  он уже не верил ей.

Однажды Славка не нашёл маму.  И не было её больше недели. Соседи заявили в милицию, чтобы нашли её. Нашли  через несколько дней у какого-то собутыльника  дома. После этого лишили её родительских прав.  Так и сказали:

- Ты, Ленка, не имеешь права на сына своего, после всего, что ты творила и творишь.

Забрали его у неё. И вот он в детском доме уже пять месяцев. Здесь хорошо. Лидия Ивановна, воспитательница, хорошо к нему  относится, Славочкой называет, по голове гладит, перед сном сказки читает и одеялом  укрывает, чтобы не холодно было.  Кроме Славки, в комнате ещё четыре мальчика живёт. На них тоже их мамы не имеют права. Пацаны оказались хорошие, не злые  и не смеются  над ним,  как дети с их  и соседнего дворов, что он сын пьяницы.  Они все тут не нужны своим папам и мамам.  Получается, что Лидии Ивановне, директору, тётям, что работают в столовой,  они  нужны, а мамам и папам - нет.

Славке выдали новую одежду, обувь, зубную щётку. Он так обрадовался этой красивой щётке, потому, что дома у него такой  не было, также как и своей расчёски, мыла и полотенца. Надо же! Дали всё и сказали:

- Это всё твоё личное. Содержи  в чистоте.

Никогда ещё у Славки не было ничего личного! А как ему нравилось купаться в душе, смотреть телевизор, играть во всякие игры с детьми. И игрушек таких красивых  так много он ещё в жизни  своей не видел.

Ему очень нравилось здесь. Но  он так сильно скучал по  маме, что глаза не хотел открывать, когда видел её во сне, чтобы продлить это видение.

Пять месяцев Славка по субботам  ждёт её. Как и все  девочки  и мальчики, у кого есть родители. Он бежит  вместе с ними к воротам после завтрака, обеда, полдника. И вместе с ними вглядывается в прохожих и ищет свою маму. Радуется за тех детей, к кому приезжают родители каждую субботу. В этот день им даже разрешают  не спать днём.

По пятницам Славка не ест печенье, пряники, пирожки или булочку, что  дают  на полдник.  Он бережет  все это  для мамы. А она не едет и не едет. И тогда он, засохшую уже булочку, отдает Барсу. А сам не может  почему-то есть то, что бережет  для мамы.

В последнюю пятницу пятого месяца на полдник дали  по три  больших, мягких, ароматных ржаных пряника. Он видел, с каким аппетитом дети ели эти пряники. Сглотнул слюну, но пересилил себя. Вытащил из кармана чистый носовой платочек (теперь у него он был ) и  завернул в него три пряника. Платочек оказался мал. Нянечка увидела  его напрасные старания  и дала пакет.  И платочек заменила.

Вот с этими тремя ржаными пряниками, чистым носовым платочком, в красивой новой одежде и сандалиях  Славка и вышел к заветному месту встречи  - забору! Стоял вместе со всеми,  всматриваясь вдаль, в идущих  по дороге людей.

И  вдруг увидел свою маму. Самую дорогую, самую любимую, самую красивую маму!
И неважно, что она была в старом-престаром платье, что волосы были не мыты,  что босоножки  со стёртой подошвой, особенно левый. Но это шла его мама!

У Славки перехватило дыхание от счастья. Он вздохнул глубоко и крикнул  что есть силы:

-Мамочка,  моя родная  мамочка! Я здесь! Я твой!  Я имею на тебя право!

Славка бежал навстречу своей маме, не чуя под собой земли. Подбежал,  обхватил её ноги, плакал и говорил,  говорил, как он её ждал и как он сильно её любит! А когда мама наклонилась и стала целовать его в лоб, щёки, уши, голову, орошая всё это слезами, то Славке показалось, что он попал в рай и что это не с ним всё происходит. Он был счастлив ещё и потому, что впервые не услышал от мамы ненавистного запаха водки. Это был самый счастливый день в его жизни!
Когда прощались, Славка отдал маме три ржаных пряника. Она заплакала, стала,  до боли, обнимать Славку и сказала:
- Спасибо, мой сыночек дорогой  (и такие слова он впервые услышал в этот счастливый день), в следующий раз и я тебе обязательно привезу гостинец.
- Да не надо мне ничего. У меня тут есть всё и личное, и общее.  Главное, ты приезжай каждую субботу! Обещаешь?
Когда  мама уходила, Славка смотрел ей вслед и думал: «Надо бы быстрее расти, чтобы помочь маме.  А то он как у неё одежда и обувь поизносились. Да и кушать видно нечего, исхудала вся.  Ей надо  хорошо питаться  и быть красивой.  Молодая  ведь - всего то  двадцать шесть лет. Пусть только приезжает ко мне.  Я ей все свои завтраки, обеды, полдники, ужины и личные вещи отдам. А когда мне будет через месяц пять лет, я дам ей торт,  который мне подарят в день рождения. И обязательно приберегу для неё снова  три больших, мягких, ароматных ржаных пряника. Их она любит больше, чем торт».

10.07.2013

6. Осень ее одиночества
Евгения Козачок
Пожелтевший  лист  трепетал под  порывами ветра, пытавшегося  сбросить его на землю. Но он чудом держался  на самой верхушке ветки. Надежда несколько дней наблюдала за его усилиями  прожить ещё несколько дней, питаясь живительными соками дерева. Но жизнь постепенно угасала в нём,  не оставив даже части зелени. Почти высох. Его края свернулись в трубочку.   Крона  дерева была необычайно красива, украшенная жёлто-оранжево-красными листьями. Но Надежда не замечала  этой красоты. Она видела только  этот одинокий лист на удалённой от кроны ветке.  Как и она, лист держался из последних сил. И сегодня он выиграл у жизни ещё один день.
Надежда смотрела на него и старалась вспомнить,  сколько же лет она ходит по проторенной ею  дорожке к одинокой скамейке в глубине парка?  Не вспомнила. Часами сидела на ней.
Они  словно  срослись за долгие годы – старые и одинокие. Потихоньку разговаривала с ней, как со свидетельницей всей её жизни. Не ожидала ответа. Просто рассказывала о каждом прожитом дне своей жизни - от первых шагов до первого свидания на этой скамейке. Она в любую погоду приходила сюда. Только путь к ней словно удлинился в несколько раз. Каждый шаг отдавался болью. Боль, словно молния, пронзала тело  и сердце.

 Сжимая трясущимися руками  трость,  встала со скамейки. Прошла несколько метров. Дышать стало тяжело. Попыталась вдохнуть, но глубокий вдох не получился.  В глазах потемнело. Так и стояла, согнувшись почти до земли.  На скамейку возвращаться  не собиралась. Отдохнёт  и пойдёт дальше.  Наконец,  немножко прояснилось. Стала различать деревья, листья, узкую тропинку. И, главное, ей удалось сделать глубокий вдох…

На следующий день пошёл дождь, холодный,  как льдинки.  Забирался под зонт, усложнял движение.  Добралась  до заветной скамейки.  Села, и снова погрузилась, как в зыбкий песок, в воспоминания.  Они бросали Надежду в прошлое, словно ветром несущийся осенний лист, который пролетая, прикоснётся на миг к земле, вспомнив,  что был  зелёным  листочком и с грустью  улетит в осень – в постаревшее лето!  Лето, которое,  как и она,  сгорбившись и опираясь на палочку, тихо уходит в никуда, и  листья его желтеют, как седеют волосы на голове.  Вот и ее жизнь пролетела.  Пришла  ее пора. А сердце отпускать не хочет, все тянет  в  ту далёкую осень, когда счастливее Надежды не было никого в целом мире!

Игоря  любила, чуть ли не с детского садика. Но он ни разу не одарил её взглядом или улыбкой.   Страдала, плакала,  по ночам боялась спать. Стоило ей закрыть глаза, как его образ, словно отражение в  зеркале,  появлялся в темноте. 

Утром шла в школу, через силу улыбалась,  равнодушно смотрела  на Игоря и его заигрывание  с девочками. Сосредоточилась на учёбе и стала лучшей в классе.  Лучшей, но  не для него…

Однажды на перемене услышала, как Игорь объяснялся Ирке в любви, обещая после армии жениться на ней. От отчаяния Надежда решила  ночью уйти  из  этого   жестокого мира. О том, какое горе  готовит родителям, даже в самом потаённом уголочке мозга не «ёкнуло». Было полное безразличие к окружающим.

Но судьба или Бог были милостивы. Не получилось уйти из жизни. Спасли. Позже Надежда вспоминала себя в том стрессовом состоянии  и не находила  этот эпизод в своей жизни. Стёрлось всё. Мозг защитил её от неё же. Но  тот осенний день, когда Игорь неожиданно пригласил её на свидание на эту скамейку, помнит так  чётко, словно это было вчера. И она до сих пор ходит к ней  каждый день и ждёт,  ждёт Игоря…

 Игорь только после окончания школы заметил, что она, Надежда, существует на этой Земле. А не только её одноклассницы, знакомые и незнакомые девушки, которым он лучезарно улыбался.

Когда  пришёл на свидание,  то  говорил,  не умолкая, о том, что был слепым и не видел золотую россыпь среди массы песка. Заверял её в своей любви до последней секунды своей жизни, до последнего вздоха. Верила. Хотела верить. И таяла. Слово горящая свеча, от каждого его слова и прикосновения.  Она тоже призналась, что любит его  больше жизни. Любит давно  и эта любовь сильна и вечна, как  мироздание.

- Игорь, родной мой человек, ты не беспокойся ни о чём.  Я буду учиться и ждать тебя с армии каждый день, каждую секунду.  Только и ты меня люби, никогда не бросай. Помни, что без тебя мне это мир неинтересен  и не нужен.

 Они были невероятно счастливы!   Дарили друг другу  шепот листвы, прохладу воды, аромат  цветов,  пение птиц, рассвет, мечты…

Пять лет  любви  и счастья втроём.  Игорь, Надежда и сыночек  Митенька.  Повзрослев,  стали больше ценить  простые бриллианты утренних рос,  золото цветущих одуванчиков и осенних листьев, нежели материальные блага.  Им казалось, что  их  счастье не имеет времени – оно вечно.

Но судьба внесла свои коррективы в их жизнь.  Одноклассница Ирка после развода с мужем  возвратилась  в родительский дом. И с первых же дней, ни на кого не обращая внимания, встречала Игоря с работы, обнимала, целовала у всех на виду  и хулила Надежду.  Вначале Игорь пытался  погасить  пыл Ирки, объясняя, что любит жену, и души не чает в сыне  и что не собирается терять голову из-за её выходок.

Но капля камень точит.  Вскоре Игорь потерял не только голову, но семью и честь. Ничего  не сказав Надежде, он  просто  в один из вечеров  не пришёл домой.  Она же металась по улицам города,  искала, плакала, звала, кричала. Тщетно. Исчез.

Больше она никогда не видела Игоря.  Душа Надежды онемела,  в голове  словно вулкан взорвался. Надежда потеряла чувство времени. Оно остановилось.  Она не  может сказать,  сколько лет провела в больнице. Не помнит сына.  Но помнит молодого Игоря, к которому каждый день идёт на свидание на их заветную скамейку и  ждёт его...

Снова пошёл дождь. Каждый день дождь. Дуновением ветра золотые листья бросало на плечи, руки, одежду, зонт.  Мокрые, они прилипали к щекам и лбу.  Один лист упал на губы, словно поцеловал. Так нежно целовал её Игорь. Закрыла глаза в сладостном воспоминании, не ощущая холодных капель дождя и  не замечая, что ветер унёс её зонтик.  Он прокатился немного по земле и остановился недалеко от скамейки, охраняя её - хрупкую,  измученную,  поникшую.

Неожиданный, оглушительный раскат грома возвратил Надежду  с её иллюзорного мира. Удивлённо посмотрела по сторонам, поднялась, оставив на скамейке сухой след, неподалеку  осиротевший зонт  и пошла к выходу из парка. Завтра  она обязательно придёт,  будет ждать свою единственную любовь…

 И Надежда  дождалась Игоря. Через сорок пять лет он пришёл в парк  к их скамейке, на свидание с прошлым. Сердце забилось. Ноги подкосились.  Схватился обеими руками за трость, чтобы не упасть.  Игорь  не был в городе с тех пор, как Надежду положили в больницу и он забрал Митю с собой.  Один Бог знает, как горько  сожалел он о своём предательстве и о том, что случилось из-за него  с Наденькой. Мучился. Каялся. Проклинал Ирку, ненавидел себя. Не хотелось жить. И только забота о сыне давала ему силы.  И перед сыном он виноват.  Ничего не рассказал ему о родной матери.

Сидел и думал о прошедшей жизни, о том, что человек  к  концу своего жизненного пути  осознает, как он прошёл этот путь, оценивает, праведно прожил эту жизнь или нет.  Задумался и не услышал приближающихся шагов. Слышал только шелест опавших листьев. Их шелест усилился.

Оглянулся - и увидел старенькую женщину с тросточкой. Она шла  к скамейке. Игорь уловил  в этой женщине до боли знакомые черты.  Поднялся и пошёл навстречу.

 В несколько пройденных шагов он успел, как в калейдоскопе, прокрутить всю их жизнь.  И ещё подумал о том, как же сказать Наденьке, что это он, Игорь. Ведь она может и не узнать его.  Но Надежда, увидев его, засветилась вся. Протянула навстречу ему руки, уронив трость:
- Игорь, родной, любимый, ты пришёл?  Я знала,  что ты обязательно придёшь. Я ждала тебя все эти годы!
Игорь не мог говорить. Сердце сжало тисками. Слёзы  текли  на  руки Наденьки, которые целовал, целовал…
Он  просил у неё прощения.  Надежда  не отвечала.  Она  повторяла  признание в своей любви  к нему, которое сказала на первом их свидании.  Он видел,  каким счастьем светились глаза  его  любимой  и  не  смел  разрушить её мир блаженства и умиротворения…
… Под  ливнем осыпающихся золотых осенних листьев стояли двое старых  людей, уставших от ошибок,  горя,  отчаяния  и не могли насмотреться друг на друга.
Вдруг Надежда перестала улыбаться, глаза потускнели и она сказала: «Как быстро осенью темнеет. Поздно.  Уже очень поздно. Мне пора домой». Повернулась  и…  снова ушла в свой мир.
Они в последний раз, уходили друг от друга. Старенькие, сгорбленные, с тросточками, а тень прошлого не отпускала их. Их  некогда молодые души не хотели  быть с уходящими  стариками и длинной тенью тянулись друг к другу. А осенние листья падали и падали  на  одинокую скамейку и вокруг нее, накрывая всё золотым покрывалом…

11.09.2013 г

7. бинт
Катрина Котлярская
  Кто ты? Являвшийся во снах и в зеркалах моих мерцавший. Чей шепот слышу в тишине,когда давно закрыты окна,нагой луной под вальс фокстрота танцуют блики старых душ.
 Зачем я чувствую дыханье... в толпе знакомым ароматом,что принадлежал тебе? Зачем манящие объятья к плечам, запястьям прикоснувшись,ты вновь уходишь в свою тень? Зачем ты в памяти моей?
Ведь я давно оплакав ночи,что коротала в час бессрочный,тебя пыталась позабыть. Во снах просила не будить! Не приходить! И не звонить! Не жить в моей вселенной больше!
Но кто же? Кто же? Кто же ты?
Раз сквозь прозрачные часы ко мне ты тянешь свою руку,зовешь,как прежнюю подругу и словно б не было тех стен,что между нами!
Расстоянье!
Твои глаза...они меня находят взглядом,в толпе,где не ждала бы я,но ёкнет,словно бы стрела в груди моей. Предательская пуля! Дура! Сама могла бы отпустить!
Уйти!
Забыть!
Или убить......Но в зеркалах еще не стерлось,до боли вбитое тобой,что все таки была любима... и в памяти  еще сидит этот зеркальный лабиринт... 
...ты для меня закончившийся бинт - быть может нужен,но смирилась я. Пусть кровь, как талая вода, по венам больше не сочится, пора бы ей остановиться, ведь смысл потерян все равно...
...одно кровавое пятно,что расползалось на рубахе,напомнит - кончилось кино о той девахе,что думала - счастливою была когда-то. Но отравила она ядом своё неистое нутро, чтоб отпустило бы оно того,кто этот яд ей поставляет...
   Окончен бал!Тушите свечи!
Пусть в этом доме не замечен останется лишь гений твой!
Пойду домой. Порядком я устала. Ведь, как оказалось, мне досталось мало того проклятого бинта...

8. Я бы стала...
Катрина Котлярская
  Я  бы стала твоей смертью, если б была уверена, что ты останешься  жить…Я бы  коснулась тебя мягкой рукой, на миг, закрывая твои глаза, лишая  дыхания, заставляя остановиться твое сердце… Всего лишь на миг, этого вполне достаточно, что бы родиться вновь…
  Новый вдох в чистые легкие, новый стук сердца в тишине грудной клетки, первые потоки струй крови в тонких сосудах - невообразимая жизнь ворвется в тебя…
  Я бы стала для тебя той жизнью, если б дала тебе прочувствовать смерть. Нет, я бы не убила тебя, ни чуть… Не покусилась бы на ту эфемерную нить, что связывает тебя с этим миром… я бы подарила тебе сон, глубокий нежный сон, который обволакивал, обтекал сознание, даря невообразимую мудрость - силу вечности, бесконечную любовь, нескончаемую жизнь…
  Смерть… она пугает неизвестной тьмой, но тьма ли это, когда каждый миг закрываются веки? Каждый раз мы немного умираем, на секунду, на долю мгновения… руки дрожат… дрожат от понимания силы, от близости дыхания того, что пугает многих…
 Смерть  - это часть жизни… и не более того… она не злая колдунья, что назло Прекрасной Принцессе лишает ту возможности сыграть свадьбу с Принцем и «жить долго и счастливо»… Нет, без смерти не было бы жизни…
  Смерть не исчезнет… Смерть не умрет… также как Жизнь, она вечна…в каждом новом ДНК-коде, в каждой новой клеточке, в новом младенце… она рядом всегда…
  И я не дам тебе уйти раньше времени… Ее времени… Она не опоздает и не придет раньше…Я не дам тебе испытать страх, он не нужен, он опасен! Он парализует и не дает чувствовать…Ведь чувствовать – это так важно, намного важнее, чем  понимать… Иногда нужно лишь довериться, что бы ощутить нечто более важное, чем ты живешь…
  Я дам тебе возможность задуматься… да, просто задуматься и решить для себя, насколько дорога тебе та временая дань, что щедро отсыпана из чаши бытия… Иногда, замусоренное существование застревает комком в горле и не дает дышать, а ведь без воздуха жизни остается меньше зацепок! Ерунда, мелкая чушь, которой забита повседневность  намного страшнее, чем Та, которой многие так боятся…
 Смысл прост… То, что можно потерять в любой момент, получает особую ценность… Чувствуя себя живым по-настоящему, ты не остановишься на пол пути! Ты получишь все, что так необходимо тебе! Впитав в себя всю мудрость, всю суть своего существования, выразив себя и оставив то, что хотелось – можно уйти без сожаления, ведь этот мир  получил всю твою любовь…Твою жизнь…
  Я прикрою ладонью твои глаза, поцелуй даст нужный глоток воздуха, я оживлю тебя так же, как омертвила… Я заберу твою боль, твой страх, твое беспокойство, и твоя жизнь польется по вновь родившемуся телу… Твоя душа улыбнется солнцу, просто потому, что твои глаза обратят свой взор именно к нему… И энергия растечется сладким током по нервам, ты почувствуешь всё, что бы понять своё счастье и тогда ни один день не покажется тебе бесполезным отрезком времени… Каждый день будет твоей новой жизнью, просто потому, что ты открываешь глаза и делаешь вдох…
Я подарю тебе счастье… просто так, став для тебя Смертью, что бы показать, что такое Жизнь…

9. Кривобульки
Александр Мецгер
Дима Пяточкин, ученик пятого класса, любил делать всё очень быстро. Даже уроки он больше часа не учил. Поэтому и почерк у него был такой, что не каждый разберёт, а буквы - кривые и косые.
Однажды у Диминой бабушки кончилось терпение - учить внука красиво писать - и она сказала:
- Это у тебя кривобульки получаются, а не буквы.
Не знала бабушка, что произнесла волшебное слово. Как только она промолвила «кривобульки», как буквы ожили. И ночью стали вести совет.
- Нужно проучить Диму,- возмущалась кривобулька, похожая на букву К.
- Отправим его в страну недоучек,- заявила другая непонятная буква.
И кривобульки отправили мальчика в страну недоучек.
Дима не мог понять: снится ему это или на самом деле. Он стоял посреди серой степи. Вместо травы и цветов из земли торчали странные предметы: консервные банки, рыбий хвост, колесо от велосипеда.
- Что это?- воскликнул Дима,- где я нахожусь?
- Ты находишься в стране недоучек,- ответила длинная, худая женщина.
- Почему я здесь оказался?- удивился мальчик,- и кто вы такая?
- Потому, - объяснила женщина,- что буквы обиделись на тебя. Разве можно понять, что ты пишешь в тетради? А зовут меня – госпожа Указка.
- Что же мне делать, как вернуться домой?- со страхом промолвил Дима.
- У тебя будут экзамены,- ответила госпожа Указка,- если выполнишь правильно задания, то сразу вернёшься домой. Вот тебе тетрадь. Напиши, что растёт на лугу. Если напишешь правильно и разборчиво, то на лугу начнут появляться твои описания. Только не торопись.
Дима взял тетрадку и ручку. Он мог бы быстро написать, но мальчик помнил, о чём предупредила женщина и не торопился. Пяточкин стал старательно выводить в тетрадке буквы, не забывая о правописании. Дима помнил, что на лугу растут ромашки и больше не смог вспомнить название других растений. Пока он писал, степь превратилась в зелёный луг, с цветущими ромашками.
- Написано уже не плохо,- заметила госпожа Указка,- плохо то, что ты не знаешь название трав и цветов. Поставлю тебе троечку. Смотри, старайся.

И вот, уже плывёт Дима на каком-то утюге по речку.
А Указка и говорит:
- Пиши быстрей, на чём мы плывём, по какой реке и куда плывём.
А утюг медленно тонуть начал.
- Если быстро напишу,- думает мальчик,- не смогут правильно прочитать, так и утонуть можно.
И вот утюг превратился в пароход.
- Дима написал название реки и город, который находится на берегу этой реки.
- Молодец,- похвалила женщина,- знаешь географию. Поставлю тебе четыре. Остался последний урок.
Дима глазом не успел моргнуть, как оказался в лесу. Вокруг звери до сих пор неизвестные науки мычат и рычат.
- Напиши, какие  звери живут в лесу, и какие деревья растут?- говорит госпожа Указка,- да поторопись. Как бы звери на нас не напали.
Схватил мальчик тетрадь и стал вспоминать всё, что знал о животных и деревьях. А так, как Дима любил природу и много  читал, то писать пришлось очень долго. Но мальчик не торопился. Ведь от этого зависело, попадёт он домой или нет. Поэтому буквы выходили красивые и ровные.
Пяточкин так увлёкся, что не заметил, что находится дома в кровати. Было ещё рано, но мальчик встал и, взяв тетрадки, старательно переписал школьное задание. Так Дима понял, что надо не только учить уроки, но и буквы не обижать. С тех пор он дружит с ними, и кривобульки снова стали обычными буквами.

10. Молодильные яблоки
Александр Мецгер
Позвал как-то царь Горох в свои хоромы Кота учёного и говорит:
- Что-то плохо стал я в последнее время чувствовать себя. Слабость во всём теле.
Кот сочувственно проговорил:
- Стареете, батюшка.
- Вот и я о том же,- кивнул Горох,- есть у меня для тебя распоряжение: сходи к моему старому приятелю, Кощею Бессмертному, принеси молодильных яблок.
У Кота от удивления глаза на лоб вылезли.
- Да, неужели, в царстве твоём нет больше никого, чтобы за яблоками сходить?- возмутился он,- мне возле дуба надо ходить, сказки рассказывать. Да и цепь золотую украсть могут.
- Да твои сказки давно уже все наизусть выучили, - ответил царь,- а цепь тридцать три богатыря покараулят. А в попутчики возьмёшь Ивана – дурака.
Он малый сильный, в дороге пригодится.
- А поумней никого нельзя пригласить?- вздохнул Кот,- о чём я с ним говорить буду всю дорогу?
- Ладно,- смилостивился Горох,- возьмёшь Мальчика - с - пальчика. Он смышленый и много места не займёт. Будешь его на шее нести и поговоришь заодно. А в дорогу я вам дам сапоги – скороходы, гусли – самогуды, чтобы веселей было идти и палочку – выручалочку.
- А зачем мне палка?- удивился Кот.
- Это Ивану, чтобы легче было ношу нести.
                *     *       *
Взял Иван – дурак палочку – выручалочку и вертит в руке.
- И что мне с этим бревном делать?- спрашивает  он у Кота учёного.
- А эта палочка тебе в пути поможет,- отвечает Кот,- повесишь узелок на конец палки и не почувствуешь его веса.
И, действительно, привязал Ванька огромный узел с вещами на палку, перекинул через плечо и пошагал, словно шёл налегке.
А Мальчик – пальчик на шее кота устроился.
Идёт Кот и бурчит:
- Почему это я учёный  должен пешком ходить. Так можно и ноги стереть.
А Мальчик - пальчик подсказывает:
- У тебя же есть сапоги – скороходы. Надень их, и через минуту будем у Кощея во дворце. Пока Ванька придёт, мы и отдохнём, и поедим.
- Правильно,- соглашается Кот.
- Ваня, дай-ка мне сапоги,- позвал он приятеля,- чтобы я быстрей шёл. А то не успеваю за тобой.
- Бери,- ответил Иван,- и бросил Коту обувку.
Не успел Кот надеть сапоги, как подняли они его, и помчался он по тропинке в гущу леса. Бежит Кот, ветки по глазам хлещут, дороги не видит.
Мальчик- с - пальчик кричит у него на шее:
- Ты хоть дорогу знаешь?
Идёт Иван и слышит треск за спиной. Поворачивается и видит, как Кот бежит.
- Странно,- удивился Ванька,- он же вперёд побежал, чего это сзади оказался?
А Кот пробегает и кричит:
- Помоги, Ваня!- и снова по тропинке в лес.
Зашёл Ваня в лес и думает: «Как же я им помогу, может, подножку подставить?»
Слышит, снова треск за спиной. Недолго думая, Иван вытянул ногу и как раз вовремя. Кот кубарем покатился по траве. Сапоги слетели с ног. Мальчик- с - пальчик на дерево улетел.
- Не могу больше идти,- пожаловался Кот, растирая мышцы ног,- давайте привал сделаем.
- А мне как к Кощею с синяком под глазом показываться?- возмущается Мальчик- с - пальчик.
- Сам предложил сапоги надеть,- огрызнулся Кот.
Разложил Иван костёр - достал продукты.
- Почему вы по кругу бегали?- стал он расспрашивать приятелей.
- Да когда в лесу заблудишься,- отвечает Кот,- то по кругу начинаешь ходить.
- Ты же учёный, не мог дорогу выбрать?- спрашивает Мальчик- с - пальчик.
- На такой скорости я не мог определить,- жалуется Кот,- нужно мох на деревьях находить. Он всегда на северной стороне ствола растёт. Если по нему ориентироваться, то никогда не заблудишься.
А Иван в это время палочку – выручалочку строгает.
- Что ты делаешь?- спрашивает Кот.
- Хочу гладкой её сделать,- отвечает Иван,- у меня от неё все руки в занозах.
Отдохнув и поужинав, они улеглись на ночлег.
Утром, Иван хотел взвалить палочку – выручалочку с вещами на спину и не смог поднять.
- Что случилось?- удивился он.
- Да ты, наверно, сострогал с неё всю волшебную силу,- отвечает Кот,- придётся тебе вещи на спине нести.
Хорошо, что идти оставалось не далеко. Вдали уже виднелся замок Кощея.
                *  *   *   *
Кощей Бессмертный встретил посланников царя с распростёртыми объятиями.
- Как хорошо, что вы пришли,- начал он жаловаться,- приехала ко мне в гости царевна Несмеяна. Требует, чтобы я ей жениха нашёл. А вы же знаете, какая о ней молва идёт. Все женихи разбегаются. Вот сидит теперь в саду, рыдает днём и ночью. У меня от её слёз грибок завёлся в замке. Стены плесенью покрылись. Помогите, а я вам яблочек молодильных дам для вашего царя.
Почесал Иван – дурак за ухом.
- А давайте, я ей на гуслях – самогудах сыграю. Она развеселиться и плакать перестанет.
- Молодец, Ваня,- похвалил его Кот,- иди, играй.
Взял Иван гусли и пошёл веселить царевну.
Сидит Несмеяна под деревом, рыдает. Скучно ей одной. Никто с ней не играть, не разговаривать  не хочет. Вдруг смотрит, молодец идёт. Как заиграет на гуслях – самогудах. Ноги сами в пляс пошли. Пошёл Кощей с Котом и Мальчиком – с - пальчиком смотреть, что там за веселье. Только зашли в сад, тут и у них ноги в пляс  пустились. Кот вприсядку танцует, Мальчик – с – пальчик – барыню. А Кощей костями так гремит, что по всему замку грохот стоит.
- Хватит, Ваня,- кричит Кощей,- у меня от танцев  косточки рассыпаются.
Не удержалась и Несмеяна от такого веселья, залилась звонким смехом.
Перестал Иван играть. Сели все отдыхать под деревом.
- Возьмите меня с собой,- просит Несмеяна,- скучно мне у Кощея.
- Ты же жениха ждала?- усмехнулся Иван.
- Да если я буду весёлой, то меня и так замуж возьмут,- отвечает Несмеяна.
Дал Кощей Бессмертный на обратную дорогу друзьям продуктов и яблок молодильных для царя Гороха.
Иван всю дорогу назад играет на гуслях, и все - кто не повстречается им на пути - не могут удержаться, приплясывая, следом идут. Сначала Красная Шапочка повстречалась, потом Волк, после – три поросёнка и семеро козлят. Даже бабушка Яга решила полюбопытствовать, кто это там шумит, и попала под влияние гуслей. Следом идёт, приплясывает и причитает:
- Угораздила же меня, нечистая, с Ванькой связаться. Ну, я ему задам!
Хуже всех Коту пришлось: мало того, что сам танцует, так у него на голове и Мальчик – с – пальчик отплясывает.
                * * *
Компания и не заметила, как вернулась в Тридевятое царство. Говорят, что Несмеяна больше никогда не плакала, и к ней посватался принц из соседнего государства.

11. Сердце подскажет
Анна-Мария Ситникова
                Моей бабушке посвящается...

         Гляжу на руки моей бабушки, мозолистые и шершавые от тяжёлой работы, но такие лёгкие и ловкие. Мелькает над деревянными пяльцами иголочка-тонкошвейка, летит за ней следом синяя ниточка - вверх-вниз, вверх-вниз. Ровненько и аккуратно ложится стежок за стежком - и расцветают на льняном полотне рушника нежные анютины глазки, бегут по подшитому краю зелёные стебельки вьюнков, горят в уголках яркие земляничные ягодки с маленькими семенами-узелочками…
        Бабуля, прищурив светло-голубые глаза так, что по щекам разбегаются паутинками морщинки, вышивает гладью. Трудное дело, скажу вам по секрету (сама-то я только-только первые стежки крестиком научилась делать по расчерченным квадратикам). Гладью  только самые искусные мастерицы владеют, потому что никаких квадратиков-помощников нет, что придётся по душе, то и расцветёт на белом чистом листе-холстине.
      «Здесь, Верочка, лимонного цвета надо бы добавить, - говорит бабушка и протягивает мне иголку с тонким вытянутым ушком, - Вдень, пожалуйста, внученька! Совсем плохо видеть стала, и очки не помогают…» - «А скажи, бабушка Люба, почему лимонный, а не оранжевый для этого лепестка нужен?» - спрашиваю я, возвращаю остроносый инструмент законной хозяйке. - «Не знаю почему, - улыбается она, поправляя накинутый на плечи старенький пуховый платок, - сердце подсказывает».
         Беру маленькие пяльцы, новую иголочку из пачки, самую красивую нитку из мотка, золотую, и жду: что сердце подскажет? Долго жду - нет подсказки, а рядышком под умелыми руками уже десятый цветок оживает, совершенно не похожий на своих братишек-сестрёнок, сиреневый, с бордовыми прожилками и капельками росы… Сколько ещё ждать-то? Раз-два - крестик, три-четыре - ещё один, снежинка вышла, правда, кособокая какая-то. «Смотри!» - кладу свою работу поверх бабушкиной. - «Молодец, Верочка, хороший одуванчик получился… Жаль, маловата ты пока, ну ничего, подрастёшь - узоры-цветики сами к тебе придут, хороводы на салфетках и рушниках водить будут»…         
***
Вечер. Солнечные лучи пробиваются сквозь занавески городской квартиры. Достаю «заветный сундучок» с антресолей - обыкновенную картонную коробку, обклеенную креповой бумагой. Сколько лет прошло, а всё радует она меня россыпью разноцветных бисеринок, невыцветающими моточками ниток, старыми напёрстками и обещанием чуда. Проходит полчаса. Тень от облетающих за окном тополей перебирается с пузатого кактуса на молоденькую герань. Вот отодвигаю от края стола игольницу-ёжика.
         «Готово, Наденька! Как просила - цветик-пятицветик на кармашке», - протягиваю внучке её любимую кофточку, разглаживая следы от пяльцев. - «Спасибо, бабушка Вера! Ой, и клубничный, и лимонный лепесточки, с росинками! Я теперь самая красивая в детском садике буду, все девчонки обзавидуются!» - весело тараторит пятилетняя модница и убегает к большому зеркалу. Через минуту возвращается и задумчиво тянет: «Вот, скажи, бабулечка, а откуда ты знаешь, какие надо ниточки для волшебного цветочка брать?» - «А я и не знаю - это сердце подсказывает», - отвечаю и тотчас вспоминаю тот солнечный день в бабушкином деревянном доме в деревне, её шершавые руки с прожилками вен, ловко управляющие юркой иголкой  и расстеленный на столе рушник с пёстрыми, по-настоящему волшебными букетиками анютиных глазок, пахнущими мёдом и летним зноем…
***
      Вихрем взмывает из-под колёс снежное облако. Кружась и сверкая от яркого зимнего солнца, падают снежинки на ракитовые кусты у дорожки. Над резным крыльцом музея-избы приветливо серебрится от инея подкова. Скрипит входная дверь, выпуская струйки пара. Целое утро вьётся из трубы дымок. Дружелюбно тявкает, вставая на задние лапки, пёс местного сторожа, Шарик, встречая приезжающих в автобусах гостей из близких и далёких краёв.
      - Проходите в следующий зал. Перед вами горница. Обратите внимание: ручная работа - праздничный рушник. Льняной холст, мулине, техника вышивки - гладь, двадцатый век, Россия, - отражается от стен строгий голос экскурсовода, девушки-студентки с тёмно-русой косой.
      С растущей у крыльца рябины срывается парочка снегирей, ярко вспыхнув алыми грудками на фоне белой равнины. Две крылатые тени пробегают по бревенчатым стенам, окнам, заглядывают внутрь жилья и снова вырываются на волю...
     - Надежда Ивановна, а уточните, пожалуйста: есть ли схемы, по которым делалась эта вышивка и можно ли найти их в Интернете? - звучит вопрос невысокой брюнетки из очередной группы.
     - Что вы, - улыбается  засмотревшаяся на птичий полёт и напрочь позабывшая официальный тон давно выросшая Наденька, - моей прапрабабушке схемы не нужны были. Ей узоры… сердце подсказывало, - и добавляет тихонько, поправив вышитый анютиными глазками шарфик: - Впрочем, как и мне…
***
         Мелькает над пяльцами иголочка-тонкошвейка. Ложится на полотно стежок за стежком. Бегут по подшитому краю зелёные стебельки вьюнков, горят в уголках яркие земляничные ягодки с маленькими семенами-узелочками и расцветают нежные анютины глазки…
        Секунды складываются  в часы, дни сменяются ночами, зимы - вёснами, года превращаются в десятилетия… Порхает над пяльцами иголочка… Тянется сквозь века от поколения к поколению невидимая тонкая ниточка родовой памяти… а долго ли той ниточке виться… сердце подскажет. 

12. Меня зовут Егорка...
Анна-Мария Ситникова
      Ещё минуту назад было тепло: снилось море, такое, как на картинке из журнала, горячий песок и деревья, совсем не похожие на берёзы во дворе. А теперь мокро и холодно. Наверное, давно настало утро. В жёлтых деревьях за окном солнце запуталось. Что-то звенит? Это с улицы: машины и звонки велосипедов… А в доме тихо. Значит, мать ушла на работу, на ферму. Как же холодно, аж кожа пупырышками покрылась и из носа течёт. Фу, матрас  вонючий стал и штаны… Мать орать будет и прибьёт, точно, прибьёт, как в прошлый раз…Синяк до сих пор остался. Ой, даже больно, когда надавишь на коленку! Э-э-э, дверь на замке – не высушить штаны-то! Значит, попадёт…  Во, здесь, на подоконнике, в занавеску завернуться можно и на улицу смотреть сколько хочешь. Чем бы только нос вытереть?
       На улице здорово, не то, что дома взаперти: качели, карусели, дети бегают. Ничего, что в очереди покататься до тёмного вечера ждать приходится, зато, когда всех домой загонят – катайся! Прям до самой луны кеды достают, и звёзды в один круг сливаются, если карусель раскрутить изо всех сил! Ну да, в компании веселее, да только никто со мной дружить не хочет. А я даже знаю, сколько мне лет, вот, сейчас: целая рука и ещё один палец!
       Девчонок не боюсь. Они просто дразнятся, а когда на них с кулаками побежишь – враз разбегаются с криками: «Вшивый! Вшивый!»… Мама тоже так на меня кричит, а иногда «Егоркой» называет. Наверное,  это моё настоящее человеческое имя… У-у-у, опять, мальчишки «оборвышем» и «дурачком» кличут, пальцами тычут. Придётся с качелей убираться, не то камнями забросают…
        Какой день сегодня? Не знаю, праздник, похоже. Никого на детской площадке, дети идут по дорожкам, чистенькие такие, важные, с сумками, цветами… Куда идут? Ага, в соседнем дворе тетя Зоя своих дочек провожает, про школу что-то говорит. Мамина подружка как-то тоже про школу говорила, мол: «Твоему оболтусу учиться пора, 1 сентября на носу», а мать ей отвечала: «Пущай ещё годок побегает, мороки меньше!» Потом они пили противную воду(тьфу, пробовать больше не буду!), жгучую-жгучую, и про школу – ни-ни… Значится, 1 сентября сегодня. Лицо отмылось, а руки… под ногтями чернота, зато вихор на макушке пригладил и носки постирал… Ай, высохнут, прям на мне, пока до школы дошагаю. У меня даже книжка есть, с картинками, я её на скамейке нашёл (нашёл, не вру!). Вот бы Наташка, тёти Зоина, читать научила... Она красивая, Наташка…
       Идёт дождь. Пару дней назад мама мне куртку на кровать кинула – теперь хожу в ней. Хорошо, что осень пришла: и синяков не видно, и дети так не дразнятся: куртка-то почти новая и чистая пока. Правда, кеды промокают, не нагуляешься больно. Люди говорят, что скоро зима, да я и сам чую. Яблок в совхозном саду всё меньше, вороны их, что дурные, клюют, а те, что упали поклёванные – сгниют, придётся мамкин суп хлебать без хлеба… Зря вспомнил, опять в животе заурчало и …замяукало? Да ну, это не у меня, точно. «Кис-кис!» Котёнок это. Совсем бездомный, и от меня не шарахается, и не кричит: «Вшивый!», я ему подхожу. Эх! Куртку вымазал лапами. Прячься, рыжая бедняжка! Мать, может, и поорёт на нас, а потом забудет, вот увидишь! Вместе зимовать станем, я тебе книжку покажу. Яблоко хочешь?
        У матери сегодня получка и «банный» выходной. Притащила на кухню таз здоровенный, мыла кусок коричневый пахучий и меня за ухо, да к этому тазу. Нее, чего, я люблю мыться, вот бы ещё мыло в глаза не лезло и мать так сильно спину не тёрла…
        Раз в месяц такая запарка: на улицу меня не пускает, загоняет на свою кровать и «чистоту наводит»: сначала посуду под краном ёршиком скоблит, потом пол мыльной водой, что после моего мытья осталась.  Через час косынку с цветочками повязывает, туфли вместо резиновых сапог надевает и в магазин отправляется. Я этот день жду больше, чем Новый год: наш старый холодильник становится волшебным сундуком, в нём колбаса появляется, такая толстая, в розовой шкурке, молоко, совсем свежее, сметана, огурцы зелёные (целых два!), и конфеты – настоящие… карамельные…пакет! Я знаю, что скоро придёт участковая медсестра, тихая тётечка с грустными глазами. Будет проверять холодильник и посуду. Вздыхать, глядя с жалостью на меня и строго на маму, что-то писать в журнале. Ещё знаю, что, когда «проверка» уйдёт, на столе появится спрятанная под подушкой бутылка, и тогда можно забыть и про колбасу, и про огурцы, и, главное, про такие волшебные конфеты…
       Вот вырасту и куплю конфет…тачку, нет, вагон… сто вагонов! Хочешь, аж помираешь, вкусного, а воровать нельзя – этот урок до сих пор на моём «мягком» месте ремнём отпечатан. Деньги брать из-под кухонной клеёнки нельзя, а бутылки… их же столько валяется… и за них пока не били…
   Нести так тяжело и далеко, почти в конец деревни. Ничего. Отдохну, постою…Руки совсем покраснели, пока отмывал «товар» под колонкой во дворе, пальцы не слушаются. Только бы не разбить! У тётеньки в окошке глаза такие же грустные, как у медсестры. «Держи!» - деньги мне даёт, вздыхает, а чего вздыхать? Я ж не украл – заработал! Ну, как эти мужики, рядом. Сейчас посижу с ними на крылечке, бычок «докурю», и в магазин за конфетами.
      Мурзик, не лезь! Так голова болит, и горло, и тошнит чего-то… Надо было и сегодня бутылок намыть, а встать… никак. От кашля, ай, голова оторвётся! И пшёнку не хочу, хочешь, Мурзик, ешь мою пайку. Воды бы попить…
      Где это я? Лежу на чужой кровати, в чистой пижаме, голова лёгкая-лёгкая, да и не потому, что вся лысая (кто меня стриг и зачем?), не болит просто. Из руки трубочка к баночке тянется, лицо чьё-то склоняется в белой шапочке. «Ты в больнице, дружочек! - это голова шепчет, ласково так. – Спи. Потом обед принесу». Я сплю, наверное, и всё мне снится. Как же тут сильно пахнет лекарством, а всё равно хорошо, тепло и чисто, только какие-то разговоры чудные сквозь дрёму: о приюте, лишении родительских прав… Есть же у меня родители: мама и папа-лётчик (мама так и говорит частенько: «лётчик-залётчик»)… И что такое приют? Эх, пожить бы здесь подольше, да только совсем замучают уколами…
      Всё идёт по-прежнему, лишь снег на дворе. Новые игры, старые насмешки. Мурзик на окно вскочил – видать, кто-то идёт. Так и есть. Стук в дверь. А мама не слышит. Заснула что ли? Так и есть – выпила всю бутылку и заснула! Мам, чего ты, вставай! Ты забыла про «банный» выходной? Там медсестра пришла и дяденька в форме! Ма-а-ам! Наконец-то проснулась! Ух, мороз какой на дворе: столько пара в прихожей! Мурзик, не бойся, сейчас они посмотрят в холодильник, в журнал запишут и уйдут… Только…чего мама так громко кричит, обзывает дяденьку, прям как меня, непутёвого? Рыженький, мама плачет… Мне страшно. Мурзик, ты куда?
      Что? Медсестра что-то говорит, а я не понимаю, куртку мне подаёт, зачем? Я не хочу гулять, кеды враз льдом покрываются. Зовёт в гости к ребятам. Каким? Они же дразнятся и меня ненавидят! А мама? Без мамы? В школу пойду? Комната своя? Про что она, Му-у-урзик, рассказывает?
      Мама, не плачь! Я понял: я поеду на машине в гости к хорошим ребятам в школу и вернусь, а ты пока котёнка моего найди, ладно? Ну, чего ты меня при всех обнимаешь, не маленький давно… И целоваться не надо, от тебя водкой пахнет. Отстань же, отстань!

      Моё имя Егор. Мне шесть с половиной лет, сколько это на пальцах… не покажу, стыдно, к тому же я в школу хожу, в первый класс. Я живу в комнате с Никитой, Серёжкой и Михаилом Иванычем (ему целых девять лет и он у нас главный). Здесь тепло и красиво. По праздникам всегда дают пирожные и конфеты. А, когда на ужин жареная рыба, я вспоминаю своего Мурзика, как он там, без меня? Мама говорит, что он стал большущим котярой и целыми неделями пропадает в совхозном саду… Жаль, что мама приходила  этой весной всего один раз… Наша воспитательница, Вера Андреевна, говорит, что через год будет комиссия и я смогу пойти домой. Вот сколько это – год? Никаких пальцев не хватит сосчитать! Я не плачу… Я в окошко смотрю, там солнце в лужах отражается, зайчики в глаза пускает…

13. Рейс - Время года, которого нет
Марина Галимджанова
«Небо …холодное, ледяное, пустое – ты заставляешь платить высокую цену за свою любовь - не любовь. Ты ломаешь судьбы, как пластиковые, грязные, карточки…  только зачем? Зачем ты делаешь это небо? Чтобы «сломанные» и «надломленные» веками согревали твою бездонную пустоту???
…знай, небо…я взращу крылья, чтобы расправить их и в твоей пустоте не хватит места для моего полета.  Я приду, чтобы разбить тебя на тысячи осколков холодным огнем, что бы ты – небо, рухнуло ...
…знай и помни, ты будешь моим и падешь на землю к ногам тех, что ты обидело.
…знай... я не прощу тебя…никогда…небо».
Люцифер.

Вокруг зима белая, седая, холодная, ледяная, пустая. Под ногами хрустящий снег, на седых волосах тоже снег, на ресницах,  на пальто. В моей душе тоже зима, что припорошена белым инеем. Душа моя покрыта хрустящим льдом и не оттает больше она, потому что я стою напротив белого самолета с синей полоской, а идти мне больше некуда, только к холодной железной машине.
 Рейс у самолета отменен, потому что у него, как и у моей души нет крыльев. Отрезали ему крылья. Стоит он посреди взлетной полосы, но никуда не полетит. Не придумали,  новое время года, куда  сможет полететь самолет без крыльев.  Останется он  со мной в  декабрьской зиме, и будем мы стоять друг против друга. Покинутый всеми самолет без крыльев, без пилота, без пассажиров и женщина с душой, у которой срезали крылья, что прижимается лбом к холодной решетке и глядит на своего молчаливого собеседника. Вокруг нас будут проезжать машины по трассе, мимо будут проходить люди по тротуару, а мы будем стоять друг против друга, и пройдет вечность, а может миг – миг длинной в целую жизнь. Жизнь, которой не хватит дотянуться до неба нам обоим…
…и однажды…машины-тягочи уберут самолет со взлетной полосы, а мастера прикрепят машине новые крылья, чтобы пилот вывел его на взлетный путь. Его – тяжую, громоскую машину, что плавно наберет ход на взлетной полосе  и турбины самолета заработают как в первый раз, чтобы машина смогла оторваться от земли. Самолет притянет небо, расправит крылья и обнимет синюю даль… в последний раз, в последний миг – миг длиной в жизнь для деталей, что износились и стали не годны…
…и однажды… моя душа взрастит крылья, и я взлечу к небу… и небо, мое небо, подарит миг длиной в вечность, чтобы я смогла  подняться в холодные декабрьские облака, так как душа моя притянет небо, а тело асфальт…и вокруг  будет зима белая, седая, холодная, пустая, ледяная. Подо мной хрустящий снег, на седых волосах, на ресницах, на пальто. А у души …о-о! У ней будут крылья, чтобы  совершить путь длиной в целую жизнь. Путь,  у которого не будет пункта назначения, потому что крылья у души неновые, они износились и стали не годными… 
и…оставит самолет после себя обломки в огне, а человек тонкую алую полоску под ним…
и…совершат оба рейс в небо, потому что  всегда нужно платить: чтобы время года сменило другое, чтобы поменялась погода, а на утро взошло прекрасное, желтое солнце над городом, где живут люди, которые забыли о том, что они…люди... 

14. Ундина
Марина Галимджанова
Волны бьются об острые камни скал, оставляя за собой лишь белую пену. Всего несколько секунд она живет под черно-серым  небом, чтобы раствориться на коралловых камнях.  Небо не стихая, а мифическое могущественное существо, готовое сорваться со своего пьедестала в стонущее черное море.  Раскаты молний и крик грома, как проклятья повелительницы Каллисто. Страшно было выходить на большую воду в ту ночь, когда «она» пела кораблям колыбельную песню.
Голос… «ее» голос тонкий, высокий, немного детский с прекрасными словами о вере и мечте, о горе и страхе, о добре и зле. Он был повсюду, словно жестокое небо и всесильное море издавали этот чудесный по своей природе звук. Сколько боли было в нем, сколько силы и эта сила своим звуком делала тише не на шутку разыгравшуюся стихию. Однако сама непогода не хотела слушать мольбу в прекрасной песне. Ветер поднимал волны и бил их о стальной корпус эсминца, а самые хищные волны забрасывал на блестящую корму.
Корабль гигант буквально подбрасывало на волнах, но он продолжал нести свою молчаливую вахту в злом от шторма море. Моряки поднимали спасательные шлюпки тех, чьи корабли не смогли выдержать натиск стихии и вынести «ее» песню. Бросали тросы к тем, кто погибал… А «она» продолжала петь. Все сильнее и сильнее становилась песня в «ее» голосе, так словно «она» была рядом с эсминцем. Спасательные вертолеты, как пчелы кружили над безумной водой. Спасатели хотели помочь утопающим, попавшим в смертельную западню катерам.
Хотела ли помочь «она»? Никто не знал ответ на вопрос.
С рассветом шторм успокоился. Прекратила свою грустную песню и «она». Корабль  больше не раскачивало на гневных волнах. Последним кого подняли на борт спасатели, стала девушка странным образом попавшая в западню сетей и если бы рыбаки не сказали военным, то, кто мог знать…

***
…Каждый новый шторм, когда Зевс ругается с нашей царицей Каллисто, я выплываю на коралловые скалы и пою. Почему? Не знаю. Может в неспокойное море при гневном небе никто не заметит моей печальной песни  к «нему». «Он» плавает на большом корабле из самой красивой, блестящей и мощной стали. «Он» носит морскую форму, а в «его» волосах смеется солнце.  В «его» глазах я вижу доброту  неба. «У него» храброе сердце – я знаю это. «Он» поднимает вверх железную птицу и помогает тем, кто попал в плен моря. И я пою «ему», чтобы привести его песней, чтобы крылатая птица избранного моим сердцем помогла всем, кто погибал во тьме вод царицы.
Мой народ не могут видеть глаза людей, если даже я подплыву к человеку так, близко, что коснусь ладонью его лица то, он не поймет моего прикосновения. Ведь, я соткана из тысячи лучей света, окруженная морскими пузырьками,  а в моих волосах играют морские рыбки. Да… моя любовь не может видеть меня. «Он» не знает, что я существую и что есть причудливый народ, живущий на дне морском. Поэтому я пою «ему», чтобы он слышал, что я люблю «его». «Он» слышит мою песню – все они, люди, слышат мой голос, который поет только для него.
Мы не можем говорить на языке людей, не можем обретать формы выплыв на берег, но я могу. Не  знаю, почему. Просто могу потому, что моя любовь сильнее смерти. Моя боль от мыслей, что мы никогда не встретимся, придет силы и мой голос обретает звук, слова, фразы…
…А царица морская Каллисто жестока со мной. Она не понимает моей любви к человеку, она считает меня безумной. Ее высочество наказывает меня, страшит духами зла и смертью на коралловых камнях. Пусть лучше смерть, чем жизнь без солнца, без света, без воздуха, без «его» синих глаз… и Калисто отпускает меня, обволакивая своей синевой, тьмой, властью надо мной. Она вырывает из  прозрачной груди мой свет, мой голос, мою жизнь и выбрасывает меня на скалы, чтобы ударившись о них, я превратилась в морскую пену.
Последнее, что вижу – это небо гневное, величественное и мудрое. Зевс обращает на меня свой взор и что-то происходит…  Я не парю в воде, как маленькая птичка, а падаю на дно.  Мое тело имеет формы, а волосы развиваются в синеве моря как на ветру. Я вижу, что рядом со мной рыбацкая сеть смыкает свои неприятные тиски, и вот она, я в плену.  Сеть тянет наверх, вода искриться пузырьками, свет слепит глаза, и я делаю первый вздох, который обжигает мои легкие, прижимаюсь руками к железной палубе, на которой лежу.

*** 
Ее спасли рыбаки. Вытащили из сети, чтобы она жила, а потом шторм расправился с их судном. Если бы вовремя не подоспели военные, то, кто бы знал…
Она жалась к ограждению сидя на полу, испуганная, бледная, с неестественно белой кожей. Ее большие  детские глаза как будто спрашивали нас: «где я?», «как я сюда  попала?» Мы пытались успокоить ее, но она не произнесла, ни звука, а только рассматривала нас диким напуганным взглядом.
А потом  она будто застыла и, не моргая, стала смотреть на одного из военных спасателей.   Мужчина вышел вперед, расталкивая зевак локтями. Он снял свою куртку и закутал в одежду девушку, что было странно, его она не боялась.  Наоборот  ее худое тельце перестало дрожать, и она расправила плечи.
 – Разве вы не видите, что она немая? – строго сказал моряк.
И он обратился к ней: – Ты можешь говорить?
Девушка опустила в пол взгляд и отрицательно покачала головой.
В толпе замялись, кто-то неудачно сказал: – Жаль, что не она пела нам.
Гостья на палубе вскинула голову и посмотрела прямо в лицо говорившему человеку. Ее взгляд горел, она хотела ответить ему, но не могла.
– Ундина… – слово эхом прокатилось по толпе.

15. Энерджайзер
Ольга Борина
 
В городе «А»  все жители немного странные. Конечно, в том, что они ходят на работу, кушают, пьют кагор ничего особенного нет. С виду они тоже вполне похожи на обычных горожан. Одеваются в джинсы и кроссовки, ездят на автомобилях и велосипедах. Но есть в этом городе одна маленькая особенность. В нём нет ни одного загса.
«Ну и что?» - скажете вы, «Может быть люди в нём слишком набожные и венчаются в церкви?»
Вот и не угадали. Жители этого города никогда не вступают в брак, не создают семей и не влюбляются. Детей, как вы смогли уже догадаться, у них тоже не рождается.
Вся жизнь жителей проходит по строгому расписанию:
Утро – подъём, душ, сладкий кофе с молоком и плюшками.
При чём плюшки всегда свежие, с душистой корицей и лёгким ароматом ванили.
Далее – работа. Я говорю, работа, не упоминая профессий, не потому, что их огромное количество и их перечисление отняло бы слишком много вашего драгоценного времени. Нет! Причина совсем в другом.
Профессия всех жителей города «А» одна. Они ангелы.
Город «А» расположен в самом дальнем уголке галактики. Он надёжно спрятан за космической пылью и лишь изредка кто-то из ангелов включает подсветку в виде млечного пути.
Работа жителей не требует вылетов за пределы города. На каждой улице тут стоят порталы для связи с другими мирами.
В квартирах у каждого жителя имеются вмонтированные видео порты. Так ангелы следят за своими «прикреплёнными».
Мобильной связи в городе нет, во избежании утечки информации через смс или ммс. Общаются между собой жители исключительно знаками и символами.
Например покачивание головы сверху вниз означает «Привет!» Закрытые на пару секунд глаза - «Пока».
Я чуть не забыл сказать вам об очень важном. К своему счастью или несчастью, мне трудно судить об этом, все жители города «А» бесполые.
Наверное тот, кто создал их, сделал это намеренно, во избежании эмоций, чувств и страстей.
Это и сыграло с ангелами злую шутку. Вернее, правильнее будет сказать, сыграло злую шутку с нами, со всеми нами. Ведь как известно, у каждого есть свой ангел – хранитель.  Вы спросите, в чём именно заключается забота каждого ангела? Тут в принципе всё довольно банально, за мелким, нет, скорее сказать за небольшим отступлением.
Конечно, каждый ангел города «А» служит верой и правдой своему подзащитному. Приглядывает, заботится, ограждает от бед. Хорошо? Разумеется. Только один нюанс, отступление, о котором я упомянул выше. Основная работа ангелов заключается в написании судеб, прикреплённых к  ним людей, а значит и вашей, и моей тоже. Они пишут историю рождения, взросления, учёбы и, увы, наших отношений с другими их подзащитными.
Только горькая, я бы даже сказал, злая шутка всего этого в том, что будучи бесполыми существами, ангелы выбирают нам в партнёры человека. Просто человека, не задумываясь и не понимая, что он может быть с вами или со мной одного пола. И что? А то, что от того на Земле так много «голубеньких» и «розовеньких», что наши ангелы, так заботящиеся о нас, хранящие и оберегающие, ничего не смыслят в институте семьи. Делая нас по своему подобию или случайным выбором, этого я утверждать не берусь, жители города «А» решают за нас, как нам жить, с кем спать и кого любить.
Пожалуй на этом можно было бы и закончить мой рассказ о городе «А». Но есть ещё одна тайна, связанная с этим затерянным Богом местом.
Тот Ангел, который изредка включает млечный путь, держа дома чемоданчик с красной кнопкой, знает то, о чём я умолчать в своём повествовании не могу.
В незапамятные времена, когда не было ничего кроме космической пыли, да туманного ледяного космоса, жители города «А» придумали батарейку, эдакий energizer и вставили её в одну из звёзд, дав ей красивое имя Солнце.
Энерджайзер, конечно, вещь надёжная и долговечная, только и ей придёт когда-то конец. И как только выдохнется эта батарейка -  погаснет солнце.
«Что же тогда будет?» – спросите вы.
С ангелами? Ничего. Их порталы способны снабжать город «А» энергией вечно и скорее всего ангелы вообще ничего не заметят.
Беда коснётся лишь нас. Но это уже совсем другая история. А ангелы найдут новых подопытных, на другой «земле» Вставят в Солнце energizer II и спокойно пойдут пить свой утренний кофе в плюшками…

Резонный вопрос, откуда я обо всё этом знаю? Ответ прост. Я беглый ангел из города «А», мне удалось перепрограммировать свой видео порт на временной портал. Теперь обычный человек, такой же как и вы. Живу в высокой башне на затерянном в океане острове и пишу про ваши судьбы, исправляя ошибки моих бывших соседей хотя бы на бумаге. Я один, а ошибок как вы сами понимаете миллионы. Да и батарейки при себе я не имею. Часы мои сочтены, так как увы и за мою судьбу взялся бесполый, к которому меня прикрепили, как только я коснулся планеты Земля.

……………………….…Башня. Порт 777Х.
……………………………………………..Ангел. Просто Ангел.

16. Ворона
Ольга Борина
На крыше сидел молодой человек в шлеме и упрямо глядел вниз.
- Тебе помочь? – спросила присевшая рядышком ворона.
- С пивом надо завязывать – буркнул парень и нервно сплюнул.
Капля, тяжёлая, будто свинцовая пуля, кинулась вниз, и, ударившись о землю, разбилась на тысячу крошечных огрызков…
Пацан невесело наблюдал за всем происходящим и лыбился.
- Так помочь?! – каркнула ворона и раздражённо посмотрела на самоубийцу.
Паренёк ухмыльнулся и нелепо помотав головой, уставился на птицу.
- Разговариваю я, раз-го-ва-ри-ва-ю! – чётко произнесла ворона и громко каркнула.
- Тебя как звать –то? – выдавил парень.
- Ворона.
- Просто Ворона? И всё?
Птица кивнула.
- Я, тогда, просто Человек.
- А тебя можно считать Человеком?
Парень задумался…
- Пожалуй, ты права.
В чём-то права…
Он склонился с крыши и зажмурился…
- Брось ты! Дрянь дело, знаю. Но всё ещё можно исправить.
- Как!?
- Во-первых, назови мне своё имя.
- Рудик.
- Во-вторых, скажи, зачем ты здесь?
- Жить боюсь…
- И… В- третьих… - Ворона выжидательно посмотрела на облака, потом вниз и , наконец, произнесла - и в-третьих, у тебя есть ещё дело в этом мире.
Важное дело!
- Нет у меня тут никаких дел!
-Неправда! А Натали?
- Откуда ты про неё знаешь?!
- Я про всё знаю.
- Откуда?! – не унимался Рудик, уже готовый придушить надоевшую птицу.
- Руки распускать бесполезно! Я не умру, а вот ты… - Ворона кивком показала на землю где-то далеко внизу.
- Ну, и что?! Ради кого мне жить? Я чёртов убийца, убийца и есть!
- Нет! – прокаркала Ворона. – Тебя обманули.
- Да ну тебя! – и Рудик вновь взглянул с крыши.
- Слушай, Натали жива. Ты и только ты можешь ей помочь и спасти её!
- Врёшь! – завопил парень, мне сказали…
- Кто сказал?
- Друзья… - неуверенно произнёс Рудик.
- Друзья?!  А они у тебя есть?
- Нет…
- Спускайся с крыши и немедленно поезжай к Натали, она ждёт.
Рудик кивнул и вдруг ноги его заскользили по краю крыши и сорвались в бездну тумана и влаги…
- А-а-а-а-а-а!!!
Рудька вскочил. Этот сон преследовал его уже с неделю. Но проснувшись, он сразу же хватался за спасительный «порошок» и парил, не разбиваясь…
Но не сегодня!
Сегодня был день рожденья Натали.
Она умерла в прошлом месяце от передозировки.
Дозу ей «подарил» Рудик…
Сам он плохо помнил тот день.
Но его «друзья» в сочных красках расписали, что и как…
О похоронах Натали и о месте её последнего пристанища никто ничего не знал.
Рудик лежал на диване когда на окно неожиданно села ворона, большая, чёрная. Она стала прогуливаться по железяке, цокая кривыми коготками.
- Ворона! – вскрикнул Рудик.
Птица оглянулась, будто поняла, что зовут именно её. Но улетела.
Парень пошарил по карманам.
Мобильник…
Натали…
Набрав номер, Рудик услышал незнакомый женский голос.
- А… Натали?
- Нет, нет! Я её мама, Натали в больнице, в сознание не приходит.
Рудик от неожиданности бросил трубку.
Наспех одевшись, молодой человек помчался выполнять то самое важное Дело своей жизни.
- Натали! – он сидел у её постели и плакал. - Прости меня, Натали, я  - дурак, идиот! Возвращайся…
Глаза девушки дрогнули и она будто улыбнулась.
Парень поцеловал кончики её пальцев.
- Спасибо, любимая…
 ______________________________

Натали и Рудик сидели на подоконнике и ловили капельки дождя.
- Я уже четырнадцать поймала!
- А, я, ам! Пятнадцать!
- Кар! – раздалось в комнате.
Молодые улыбнулись.
- Тебе что, воды жалко? Лети сюда, мы поделимся с тобой! Ворона!...


17. Славка Британец
Валерий Рыбалкин
   Славка пил. Это был факт, аксиома, спорить с которой могли только самые недоверчивые граждане нашей страны да ещё сам Славка, который, как и все сильно пьющие люди считал, что он может завязать с зелёным змием в любой момент, стоит только захотеть. Но желание покончить с вредной привычкой появлялось у него очень редко, чаще - в состоянии сильного подпития, когда мозги немного прояснялись и приходило осознание всей глубины пропасти, в которую он падает. Однако уже на следующее утро головная боль и непреодолимое желание выпить делали эти мысли ненужными и далёкими от насущных проблем грядущей опохмелки, к которой он стремился всеми фибрами своей мутной неопохмелённой души.
   В годы горбачёвской перестройки, будто грибы после дождя, начали появляться общества трезвости. Игрались унылые, непопулярные в народе безалкогольные свадьбы, а магазины со спиртным брались штурмом. Именно на волне этих событий молодая тогда ещё жена уговорила Славку принять сухой закон и полностью отказаться от алкоголя. Друзья  делали настойки из конфет, пытаясь обмануть дефицит сахара, изобретали всевозможные конструкции самогонных аппаратов, пили спиртосодержащие жидкости, а Славка тем временем прогуливался под ручку с женой, высокомерно поплёвывая на все эти ухищрения.
   Вода камень точит, и непреходящее желание принять на грудь заставило нашего героя прибегнуть к неординарным ухищрениям. Однажды молодые зашли в парфюмерный отдел универмага, и в глаза начинающему трезвеннику бросилась полка, сплошь уставленная огуречным лосьоном.
   - Два в одном, - мелькнула в голове предательская мысль, - выпивка и закуска в общем флаконе. Эх, была не была - попробую!
   Удивительно, как легко жена поддалась на уговоры и согласилась купить ПЯТЬ флаконов крайне необходимого в хозяйстве дефицитного лосьона. Целую неделю обманщик время от времени тайком прикладывался к вожделенному суррогату, а молодая женщина никак не могла понять, почему муж пребывает в таком приподнятом феерическом настроении? И только на исходе пятого флакона, когда, наконец, обман был раскрыт, в голове её наступило прозрение, которое привело к жестокой разборке и не менее жестокому поражению в правах коварного супруга.
   Пить дома было нельзя. А на работе? А если осторожно? А если ещё и во вторую смену? Ты приходишь, здороваешься с начальством, а оно тут же, распрощавшись, уходит с глаз долой, оставляя тебя один на один со своей совестью и с припасённой загодя заветной бутылочкой. Конечно, пить одному противно. Вот и подобралась весёлая компания, которая чуть ли не ежедневно приносила на завод спиртное.
   Работал Славка дежурным электриком. Это не то, что стоять у станка. Свободное время было, и оно чудесным образом заполнялось горячительными напитками. В конце смены, в глухую полночь надо было сделать отметку в журнале о том, что оборудование (с Божьей помощью) работало без простоев. Вот эта самая злополучная запись и выдавала нашего героя с головой. Именно по ней начальник утром судил о состоянии подчинённого. И чем больше почерк в журнале отличался от обычного, ровного и каллиграфического, тем понятнее начальству была степень Славкиного опьянения. А уж если буквы качались и прыгали в танце, выпадая и теряясь, если строчки загибались вниз, то не избежать было дежурному электрику начальственного разноса.
   Осознав свою ошибку, Славка подошёл к делу творчески и журнал стал заполнять сразу же по прибытии на работу. Дела пошли лучше, но однажды в конце смены его плотно накачанное алкоголем тело слегка повело, и чтобы не упасть, наш герой относительно удачно уткнулся головой в открытую электросборку с высоким напряжением. Относительность заключалась в том, что удара током он избежал, но при этом до смерти напугал начальника смены, который категорически отказался отвечать как за жизнь дежурного электрика, так и за все его художества. Короче, нарисовали Славке два горба в трудовой книжке и выставили за ворота в надежде, что он проспится, одумается и вернётся на родной завод другим человеком. Специалист-то он был хороший.
   Оставшись не у дел, уволенный, действительно, задумался, как жить дальше и чем кормить семью. Да и жена была озабочена поведением супруга. С её стороны воспитательный процесс начинался ранним утром и завершался только с отходом ко сну. Хорошо ещё, что в будни она работала, а то хоть на речку иди, да топись! Начальство рассчитало правильно - уволенному по статье устроиться на работу было практически невозможно, и пришлось Славке искать альтернативные источники дохода.
   Как-то попался ему на глаза соседский кот Васька - молодой здоровенный котяра. Глаза ленивые, с поволокой - будто смотрит он вдаль и улыбается своим медленно текущим лёгким и приятным кошачьим мыслям. Рядом, во дворе болтался без дела великовозрастный недоросль Петька, в котором кот признавал хозяина-кормильца, ласково обтирая хвостом его штаны и пытаясь исподтишка пометить модные туфли с загнутыми носами.
   И тут Славка вдруг вспомнил, как в прошлом году они были с женой на кошачьей выставке, где особое место занимали кошки британской породы, отличавшиеся от уличных Мурок лишь статью да каким-то особым благородным блеском в глазах. Именно этот блеск и уловил наш герой в ясных очах соседского Васьки.   
- Эврика! - воскликнул он, обращаясь к соседу. - Петька, а твой Васька породистый?
   - Да нет, от обычной кошки, какая в нём порода?! - нехотя отозвался недоросль.
   - А давай его продадим. Он на британца сильно смахивает, по глазам вижу!
   - Да кому он нужен? Его и даром никто не возьмёт. У породистых кошек паспорт должен быть и родословная, а у Васьки кроме пушистого хвоста больше ничего и нет.
   - Ну, документы мы ему обеспечим. Я любым почерком писать могу и печать любую вырежу, за этим дело не станет. Только… Кастрировать надо твоего Ваську - это обязательно. Тогда он будет стоить минимум двадцать пять тысяч! - констатировал с апломбом знатока Славка.
   Сказано - сделано. Опоили Ваську смесью водки с валерьянкой, завязали лапы, чтобы не царапался. Остаток обезболивающего Славка тут же оприходовал (не пропадать же добру), и операция началась. Не стану описывать подробности, но когда всё свершилось, обезумевший от боли котяра зубами располосовал самопальному хирургу ухо и с воем унёсся в неизвестном направлении. Несколько недель он зализывал то, чего у него больше не было, а через месяц Славка с Петькой понесли беднягу на птичий рынок.
    В кошачьем ряду Васька занял достойное место. Все покупатели обращали внимание на пушистого крупного зверька, который вальяжно потягивался в старенькой плетёной корзинке, с неодобрением поглядывая на Славку, своего недавнего мучителя. Заметил котяру и молодой парень, который явно собирался приобрести усатого-полосатого и второй раз не спеша обходил прилавки.
   Абсолютно трезвый по случаю торгов Славка (выпить-то было не на что), почёсывая своё заживающее после Васькиной операции ухо, не очень громко, но со значением покрикивал:
   - Молодой кот Британской породы! Прекрасная родословная! Пушистый! Глаза зелёные!..
   Покупатель заинтересовался, взял кошака на руки. Ваське он тоже пришёлся по душе, и в тот момент, когда рука молодого человека слегка погладила мягкую пушистую спинку, котяра покладисто замурчал, с достоинством принимая ласку, как нечто само собой разумеющееся.
   Всё было хорошо, но вот цена… Тридцать тысяч, которые запросил Славка, явно не устраивали соискателя Васькиных прелестей. Немного поторговались и сошлись на двадцати семи. Ещё за сто рублей друзья продали Лоху старую корзинку, и пушистая покупка, даже не меняя своего уютного лежбища, послушно проследовала на новое место жительства.
   Выручка, которая составила Славкину зарплату за два с лишним месяца, впечатлила всех. Три дня друзья не просыхали, и только жена, отобрав оставшиеся деньги, ограничила проявления их радости по поводу совершённой сделки.
 
   - Британец! - орал после выпитого Славка, - Поверил! Развели, как лоха развели! Лох! Мы ему ещё десяток таких Британцев подгоним! Мы его засыплем Британцами! Дайте только срок!
   В это время за входной дверью Славкиной квартиры послышалось подозрительное сопение и мяуканье, а затем громкий нетерпеливый стук. Стучали, похоже, ногой. Соседи, услышав шум, высыпали на лестничную площадку в предвкушении очередного представления, которыми пьяный Славка время от времени баловал всех окрестных зевак.
   Нога обманутого покупателя с силой продолжала сотрясать входную дверь. В руках он держал коробку с Васькой и поддельные документы несчастного котяры. Громогласные требования денег и сатисфакции гулко отдавались в подъезде многоэтажного дома.
   Дверь, наконец, отворилась, и пьяный Славка показался на пороге во всей своей красе, матеря на чём Свет стоит обманутого Лоха, который, конечно, слышал всё, что говорилось о нём несколько минут назад. Почувствовав, что денег нет и не будет, он не растерялся и с силой, как шапку, натянул на голову опешившего Славки приобретённого накануне псевдобританца. Котяра, инстинктивно опознав своего мучителя, с упоением вонзил в него зубы и когти…
   Васька достойно отомстил самопальному хирургу, исцарапав тому физиономию и разорвав второе ухо так, что Славка был похож на кота Шредингера даже через месяц после описанных событий. А кличка «Славка Британец» так и осталась за ним до конца жизни.

18.Рыбацкие байки
Валерий Рыбалкин
   1.
   Один мой знакомый сказал, что жить на Волге и не ловить рыбу - это всё равно, что прийти в русскую баню и не попариться. Вот мы, волжские рыбаки, и ловим её по мере сил и возможностей.   
Летом у нас хорошо - приволье. Просыпаешься рано, задолго до рассвета, собираешься. Тележка с резиновой лодкой и амуницией, чуть слышно постукивая, движется вслед за тобой по спящим улицам родного города. Счастливые владельцы "казанок" и прочих посудин покрупнее - тоже не спеша подтягиваются к лодочной станции, чтобы вовремя попасть туда, где сегодня должен, ну просто обязан быть хороший клёв.
   Когда всё, наконец, готово, и вёсла, дружно отталкиваясь от неподвижной волжской глади, выносят тебя, как в песне, из-за острова на стрежень, душу охватывает непередаваемый восторг. Огромное пурпурно-красное светило торжественно поднимается прямо из окутанной лёгким туманом воды, знаменуя наступление нового летнего дня. А великая русская река, подхватив твою скорлупку, открывает такие просторы, от которых дух захватывает и хочется петь.
   Но - скорее, скорее - некогда созерцать эти красоты. Из глубин, со дна, кое-где поднимаются большие воздушные пузыри, от которых сердце рыбака замирает в предвкушении удачи. Это рыба, похоже – лещ, с чавканьем шевелит на дне ил, выискивая мотыля и прочую мелкую живность. Забрасываю якоря, становлюсь на растяжки, опускаю на дно кормушку, снасть с наживкой, и с волнением жду первой поклёвки…

   2.
   По правилам нельзя ловить больше пяти килограммов, но кто, какой рыбак сможет остановиться, если клюёт, если удача сама идёт к тебе в руки?
   Помнится, как-то в начале зимы, когда лёд на Волге только-только окреп, вдруг начался клёв сазана. Небольшие, килограмма на полтора рыбки брали наживку одна за другой. Ловили мешками, несмотря ни на что, ни на какие запреты. Инспекторы рыбнадзора сбились с ног, выписывая штрафы. Но толпы рыбаков, будто зомби, снова и снова шли к заветному, всем известному месту.
   Почти ежедневно в разгар клёва появлялись две машины - большой «чёрный воронок» и маленькая легковушка, которая по льду ехала к месту ловли, забирала троих-четверых рыбаков и везла к «воронку», за несколько ходок наполняя его до отказа. Многие уходили, бросая снасти и рыбу, но самые упрямые продолжали рыбачить, надеясь на своё счастье, да ещё на то, что всех, мол, не заберут.
   Оштрафовали моего хорошего знакомого. Думаете, он взялся за ум? Ничего подобного! Снова пошёл на «сазаний пятачок»: надо, мол, штраф отрабатывать! Причём, это была вовсе не жажда наживы - не так много ловят наши рыбаки, весь день просиживая на холодном ветру. Это был настоящий рыболовный азарт, который ни свет, ни заря в двадцатиградусный мороз гонит человека на водоём. И неважно, что он, порой, не в состоянии прокормить даже соседскую кошку Мурку. Главное в этом деле - сам процесс, да ещё совсем немного удачи.
   3.
   Все знают, что рыбалка - дело вовсе не безопасное. И пить во время ловли нельзя - ничего не поймаешь, да и сам пропадёшь ни за понюх табаку. Сколько находили бедолаг, замёрзших насмерть в защитных палатках-пакетах! Сколько человек искупалось, а иногда даже утонуло по весне в едва заметных под почерневшим льдом промоинах! Поэтому пьют настоящие рыбаки не часто, и только вечером, когда готова двойная или тройная уха, когда жарится на сковороде пойманная крупная рыба.
   Однажды на незнакомом водоёме пошёл я вслед за хорошо обмундированными ребятами, уверенно шагавшими по льду. Думал, что парни эти выведут меня на рыбное место. Как я ошибся! Остановившись и даже не пробурив лунок, друзья достали из рюкзака злодейку с наклейкой, выпили, закурили, а минут через сорок, когда разобрало, затянули песню. Плюнув с досадой, двинулся я дальше - искать своё рыбацкое счастье, искренне сожалея о потерянном времени.
   В лихие девяностые, в это трудное и тревожное время, зимой по Волге рыскали стаи одичавших собак, промышлявших разбоем. Вот и меня они как-то напугали до смерти, догнав на рыбацкой тропинке. Окружили молча, будто волки, - разнокалиберные, размером от маленькой дворняги до средней овчарки. Я, как обычно, шёл с рюкзаком и буром. Остановился. Шавки стояли вокруг и беззвучно смотрели на меня голодными глазами. Похоже, они успели уничтожить в округе всех зайцев, кошек и прочую живность. И вот теперь, наконец, добрались до человека. Я водил буром с острыми ножами на конце из стороны в сторону. Но голод - не тётка, и кольцо охотников до моего мяса смыкалось медленно, но верно.
   Наконец самая большая собака, решившись, бросилась вперёд. Удар, и она, заскулив, отлетела в сторону. Рана на её боку окрасилась кровью. Остальные неохотно расступились, и я медленно прошёл по тропинке, показывая разбойникам окровавленные ножи своего оружия и постепенно переводя его назад, за спину. Не дай Бог в недобрый час попадётся такой стае пьяный, женщина или ребёнок. Разорвут!
   А однажды летом в своей резиновой лодке мне пришлось пережить нападение пирата. Пьяный молодой парень на небольшом катере с мотором остановился перед моей скорлупкой и потребовал отдать ему улов. Ловить, мол, некогда, а рыба нужна. Я молча достал нож и изготовился к прыжку на случай, если он надумает с разгону протаранить мою резинку. Но, Бог миловал, нападавший одумался, завёл мотор и отправился искать другую жертву, посговорчивей.
   4.
   Кроме нас, рыболовов-любителей, существует профессиональная артель, есть рыбнадзор, экологи. Всё это в меру коррумпированные структуры, которые блюдут свои личные и корпоративные интересы, зачастую забывая об интересах государственных. Что же, таков наш российский менталитет.
   Сейчас вся Волга перегорожена плотинами, с помощью которых можно менять скорость течения и уровень воды. Парадокс, но время от времени великая русская река останавливается или даже течёт вспять. Больно смотреть, когда весной обнажаются мелководья и гибнет икра - на радость воронам и чайкам, долетающим до наших мест с далёкого Каспия. Страшно становится, когда сбросы предприятий губят в огромных количествах только что появившегося на свет малька. Обидно за нашу страну, бездарно и бездумно транжирящую своё богатство...
   Однако, несмотря ни на что, каждую весну инспекторы рыбнадзора следят, чтобы никто, не дай Бог, не выловил оставшуюся в живых нерестящуюся рыбу. Вот и в тот день машина проверяющих остановилась на краю деревни. Двое здоровых парней постучались в крайнюю избу и попросили у хозяйки напиться.
   - Рыбаки? - спросила словоохотливая женщина, подавая гостям ковшик холодной колодезной воды. - Поймали что-нибудь?
   - Нет, пустые, - ответил один с улыбкой.
   - Эх, вы! Не умеете, наверное. А мой сегодня килограммов тридцать притащил, да ещё продал столько же. Вон, в сенях лежит рыбка-то, вам не надо?
   - Надо! - оживились "рыбаки". - Так, та-ак, вот и нам повезло. Улов сам в руки пришёл, откуда не ждали. Мы из рыбнадзора, красавица. Давай сюда своего удачливого.
   Из дома вышел хмурый хозяин. Оформили протокол, изъятие - всё как положено.
   - Болтать надо меньше, язык у тебя длинный, - только и сказал рыбак опешившей от неожиданности супруге.
   5.
   По правилам весной можно ловить, но с берега, одной удочкой и только на один крючок. А нам, простым рыбакам, большего и не надо. Помню, однажды по весне собрался я, взял удочку, сел на велосипед и отправился на заливные луга, где вода к тому времени очистилась, прогрелась, а рыбка начала понемногу подходить к берегу и брать наживку.
   Утром ловилось неплохо, но ближе к обеду небо заволокло тучами, начал срываться дождь вперемежку со снегом, и клёв прекратился почти совсем. Рыбаки разъехались по домам, и я, смотав свою единственную удочку, тоже отправился восвояси.
   Погода не располагала к созерцанию окрестностей - приходилось, что было силы, гнать велосипед по начавшей размокать грунтовке, чтобы поскорее выехать на шоссе. Наконец колёса моего друга зашуршали по асфальту. За поворотом стояла старая обшарпанная газель, из-за которой не спеша вышел здоровый мужик - внештатный инспектор рыбнадзора, мой хороший знакомый и сослуживец.
   - Стой, как рыбалка? Много поймал?
   Мы поздоровались, я показал рыбу.
   - Да-а, негусто, - пробасил блюститель рыбацких законов, бросив взгляд на мою мелочь. - С таким уловом стыдно домой возвращаться.
   Я пожал плечами, улыбнулся, мол, не всегда коту масленица. Поговорили о том, о сём, и когда наступило время прощаться, он, с согласия своего напарника, достал из мешка и бросил в мою сумку огромного леща, килограмма на четыре. Отказываться было бесполезно, брать неудобно, но широкая улыбка инспектора окончательно меня обезоружила:
   - Передавай там привет на работе, - сказал он, предупреждая любые возражения с моей стороны.
   Жена, увидев рыбину, удивилась её размеру и не поверила, что я сам выловил такое огромное чудище. Пришлось докладывать супруге, как было дело. Но рассказ этот, совсем немного приукрашенный некоторыми пикантными подробностями, почему-то не устроил упрямую женщину. Она по-прежнему сомневалась в правдивости моих слов.
 Тогда я, обидевшись окончательно и бесповоротно, сочинил совсем уж неправдоподобную историю о том, как инспектор рыбнадзора, убедившись, что на всём волжском берегу один только я ловлю по правилам, умилился и вручил мне приз, премию от своего ведомства за неукоснительное соблюдение правил рыболовства. А этот огромный лещ - и есть та самая награда.
   Поверила или не поверила моя благоверная такой интерпретации описанных событий? Это, в конце концов, её личное дело. Но чудесную рыбу мы поджарили и съели с большим удовольствием.   
И тут я подумал, что, по сути, так вот и рождаются охотничьи и рыбацкие легенды, которые неправдоподобны только на первый взгляд. А вы, мои дорогие читатели, мне верите? Ведь всё рассказанное мною - это чистая истинная правда. Честное слово.

19.Снег кружится, летает
Елена Кириченко
 Cнежинки навязчиво и бесстыдно липли к старческому изможденному лицу, выбившимся из-под кроличьей шапки редким и давно седым кудрям, назойливо лезли за воротник. Вялым движением руки Петрович пытался их смахнуть. Но игривый танец снежинок становился все азартнее. Поняв, что с юным озорством ему не справиться, старик равнодушно махнул на них рукой. Тем более, что в их компании ему стало не так одиноко и тоскливо. Разглядывая озорниц уже с любопытством, он неожиданно увидел знакомые черты. Петрович резко дернулся всем телом, подался вперед и вдруг замер, стараясь удержать, ни в коем случае не потерять родной образ.

Его Надежда, дочь, в коротеньком школьном платьице, с искрящимися бантами в косичках, задорно танцевала в хороводе снежинок. Она радостно улыбнулась отцу, смешно, как в детстве, приветливо помахав рукой. Еле заметная улыбка тронула блеклые старческие губы, и волна чего-то теплого охватила грудь. Конечно же, он еще помнит ее маленькой девочкой. Такой светлой, открытой! Оставшись после смерти жены с десятилетней дочерью, Петрович в одиночку душил тоску, которая шакальими клыками глубоко вгрызлась в его сущность. Душа ежедневно заливалась кровавыми потоками отчаянья, безысходности, одиночества. Но об этом знал только он. Это была потаенная, сокровенная, личная жизнь. Только его. А для окружающих он всегда был уравновешенным и волевым. Надюшка каждое утро видела жизнерадостную улыбку отца, быстрое решение всех насущных проблем, слышала бодрый и уверенный голос. На выпускном вечере она так же, как и сейчас в дружном хороводе снежинок, беззаботно кружилась в вальсе с белокурым и стройным одноклассником. Увидев задумчивый взгляд отца, подбежала, обняла за шею, прошептала: «Тебе нравится Саша? Он мне сегодня объяснился…» И, получив одобрительную улыбку отца, ответила: «Ты мой самый лучший друг, папка».

Мороз крепчал, февраль все настойчивее напоминал о себе. Уставшие снежинки, как подкошенные, навалились всем скопом на скамейку, где присел Петрович, на чемоданчик, стоявший у его ног. Да и сам старик давно перестал противиться их компании и смахивать с себя снег. Неугомонные снежинки увлекали его мысли и холодным прикосновением будоражили память.

Неудачная личная жизнь дочери. Она, как и отец, всегда была слишком доверчивой. Возвращение в отцовскую квартиру. Неизвестно откуда свалившийся на голову незнакомый Гарик. Да Бог с ним, с Гариком … Но перед слезными просьбами дочери не ломать ей единственную жизнь, не портить последний шанс, Петрович устоять не мог.

Погода резко изменилась. Плавный снежный танец сменился неистовым, бесстыжим. Снежинки, одновременно сбросив свои искристые белые одежды, устроили оргию. Обнаженные, они заразительно смеялись, стараясь обратить на себя как можно больше внимания. Улыбка одна за другой сменялась оскалом. Вокруг Петровича и скамейки завертелась безудержная вакханалия. Резкий порыв ветра противно завыл разрывающую душу песню. Теперь снежинки стремительно и смело подлетали к Петровичу, стараясь уколоть, ущипнуть, обжечь посильнее. Он робко ежился, поднимал воротник, даже пытался встать, найти силы как-то доехать хоть до вокзала, чтобы только избавиться от этого непрерывного жжения, от болезненных прикосновений. «Нужно подняться, нужно доехать до вокзала, нужно избавиться от этого наваждения», - твердил он себе. Одной рукой, опираясь на лавку, все-таки нашел в себе силы приподняться. Но молодая и крепкая рука дочери, протиснувшаяся среди тысячи рук вакханок, настойчиво усадила его назад на скамейку. Через разбушевавшуюся вьюгу, через ведьминский вой метели пробились новые воспоминания.

Плач и мольбы дочери… Дарственная на квартиру… Циничный блеск Гариковых глаз… Клятвы и уверения дочери, что не оставит отца… Какие сомнения он допускает? Как он может не верить дочери?! Да она клянется – своей судьбой, памятью матери, Богом. Всем, чем угодно. Ему только полгода пожить на съемной квартире, только полгода. А дальше все устроится. Только так, как он пожелает. Только так, как он. Хоть к ним в Америку, хоть на родине купят ему однокомнатную. Да и зачем ему большая квартира в семьдесят четыре года?  Все будет отлично. Они с Гариком гарантируют. Нет, не на девяносто девять процентов. На все сто, даже больше. И дочь наконец-то будет счастлива, и ее последний шанс не пропадет.
Пьяные и одурманенные снежинки уже остервенело терзали старческое тело, пробираясь и через ботинки, и через пальто. Испытывая немыслимый кайф от дрожи человека, с наслаждением извращенца, они уже не давали возможности защищаться.
Быстро пролетели полгода на съемной квартире. Звонки от дочери все реже и реже. Потом прекратились. Последние два месяца не было совсем. На письма Петровича по указанному американскому адресу пришел ответ: «Не проживает». Последний день на съемной квартире. Хозяйка попросила освободить. Аккуратно освободил в обед. Не стал говорить ей, что сегодня юбилей – семьдесят пять лет.
Ах, юбилей! На шею кинулась снежинка с чертами дочери, ласково обняла. Махнув властной рукой своим приятельницам, резко запретила им причинять отцу хоть какую-то боль. Снежинки заботливо и нежно облепили именинника. По телу разлилось приятное тепло. Закрыв глаза, он увидел, как дугой вспыхнула радуга на бирюзовом небе. На солнечной поляне его Надежда, с белоснежными бантами в озорных косичках, рвала охапки невиданных ранее цветов и дарила, дарила их отцу. Трель соловья органично сливалась с дыханием легкого ветра.
Снежинки смирно уселись на закрытых веках, сделав ресницы тяжелыми. Теперь им ни к чему было уже бесноваться. Надрывный вой голодной замерзающей собаки соединился с заунывной песней ветра, становясь все протяжнее и протяжнее.

20. Обнаженные ипостаси бытия. Детство
Елена Кириченко
Отчаянно-болезненные потуги, последние усилия, и наконец-то, ну наконец-то, возмущенным криком награждается ожидание. В ловких руках акушерки верещит и морщится крохотный человечек. Улыбка на лице намаявшейся матери. Она радуется то ли ребенку, то ли избавлению от мук, а скорее всего, тому и другому. Переводят дух родственники, суетятся, хватают мобильники. И понеслись вещания-поздравления: «… родился сейчас… сын… дочка… ты уже бабушка… вес четыре килограмма… богатырь!» Летят сообщения, благостно в пространстве, улыбчиво, счастливо. Довольна и повитуха, удачно исполнившая очередную миссию, покойно и радостно у неё на душе. А вокруг младенца множится счастье, лучится, светится! Вот сберечь бы его, запомнить, растянуть на всю жизнь! Судьба новая миру явилась – с неповторными детством, отрочеством, юностью, зрелостью и, увы, старостью. Но потом это, все это потом. А первым, расталкивая своих собратьев, с небесных полатей срывается Детство. Несется-мчится к младенцу, цепко обхватывает его и дает всем понять, что теперь, до самого отрочества, оно и только оно – единственный поводырь у ребенка. А каким будет поводырь этот – одному Богу известно!
Многолико Детство, изменчиво, по-разному опекает своих избранников: кому – дары щедрые, а кому – тяжкие лишения.
- Товарищ начальница, принимайте детей! Очень спешу. Сами понимаете – война. Выехал я по заданию командира, а тут мальцы в кучку сбились, сидят при дороге. Остановился, глянул, а они просто остолбенели от страха, дрожат, а рядом… двое почивших. Старшая девонька сказала, что это их батя и бабушка. А мамку они еще раньше потеряли. Супостаты в одночасье четверых осиротили…  Закинул я детвору в машину, люди добрые указали на ближний приют и вот вам – пополнение.
Начальница детского дома только ахнула, а даритель по-военному резко крутанулся на каблуках и спешно скрылся за дверью. Четыре ребятенка, мал мала меньше, обмотанные платками и шальками, стояли посреди стылой и темной комнатушки. Сумрачно здесь, и сумрачно на душе у начальницы. Переполнен детдом, до краев переполнен. Со всех сторон везут сирот, тайно подбрасывают подкидышей. Уже все пристройки и кладовки заставлены топчанами, уже и без того маленькие порции похлебки и каши каждый день сокращаются, а сиротский поток, как полноводная река, не иссякает. Вот и еще принесло четырех горемык. Малы они, так малы, что никогда потом не вспомнить им родимые лица матери, отца, бабушки. Что тут поделаешь, досталось им сиротское  Детство – голодное, понурое, надрывное.
Но Детство многолико, изменчиво, по-разному опекает своих избранников! Второклассник Васенька с утра строит всех домочадцев. Им объявлен бойкот – в школу Вася не пойдет. Всяческие уговоры родителей оказываются тщетными.  Ни совместно, ни поодиночке совладать они с мальчишкой не могут.
- Если я вам сказал, что пока не купите смартфон, в школу не пойду, значит, не пойду!
Василий властно сжимает губы, потягивается на кровати и демонстративно отворачивается к стенке. Но даже спиной доморощенный монстрик чувствует отчаяние родителей и с удовольствием упивается им. Всеми усилиями, но он непременно получит этот навороченный сверхмодный смартфон! И получит сегодня! Так решил Вася.
- Да я сейчас за шкирку отволоку его в школу! – кипятится разгневанный отец и сдергивает с Васеньки одеяло.
Мальчик настораживается, съеживается, что-то его план начинает давать сбой… Такого поворота он уж никак не ожидал.
- Только попробуй, вот только попробуй хоть пальцем прикоснуться к мальчику! Ты  понимаешь, что это ребенок? Беззащитный и маленький ребенок! Отец еще называется! Чурбан ты бездушный, а не отец. Ох, как права была моя мама, как права… А я, дура, не послушала ее, теперь вот и Васенька, сыночек, вынужден терпеть грубияна.
Васенька довольно ухмыльнулся в стенку. Нет, напрасно он заволновался, все идет по плану. Сейчас папа хлопнет дверью и скажет маме, чтоб его вечером не ждали. Дедушка будет долго вздыхать, потом снимет очки и бросит читать газету. С укоризной скажет маме: «Надя, доченька, что же ты делаешь? И семью рушишь, и мальца вконец негодным для жизни сделала». Уйдет в свою комнату, закроется, долго не будет выходить. Домработница спешно убежит на кухню, будет что-то там в десятый раз чистить и мыть, лишь бы не попадаться на глаза раздраженным хозяевам. И только одна маменька, всхлипывающая и притихшая, останется с Васей. А значит, цель будет близка, очень близка. Василий прислушался, ну да, все идет по неоднократно проверенному сценарию. Отлично! Васька даже забылся и от удовольствия потер пухлые ладошки. Но мигом принял страдальческий вид, так как на край кровати присела поникшая мама:
- Сынонька, тебе и правда очень нужен этот смартфон? Конечно, все понимаю. Кто же поймет, если не мама? Какую модель ты хочешь, Василечек? Записываю, записываю в блокнотик. Сейчас на машине я быстренько съезжу в магазин электроники, потом заеду за тобой, и мы даже успеем в школу. Попадем как раз к третьему уроку. Хорошо, Васенька?
Василий-победоносец снисходительно кивнул головой. Мажорное, балованное и капризное Детство одобряюще и заговорщицки подмигнуло своему подопечному.
Только многолико Детство, изменчиво и по-разному опекает своих избранников.
- Танюша, Сашенька! А у меня для вас и для нашей мамочки сюрприз на воскресенье, - папа загадочно помахал разноцветным веером из билетов, на которых красовались нарисованные клоуны и забавные зверушки.
- Цирк! Цирк! – ликующе запрыгала детвора и кинулась на шею к отцу.
- Угадали, непоседы! Но цирк – завтра. А что сегодня мы должны сделать все вместе?
- Проведать бабушку и убрать в квартире. Папа, а еще ты обещал вместе с нами березку под окошком посадить. Давай сегодня, а?
- Что ж, можно и сегодня. По дороге от бабушки заедем в питомник за саженцем. Вот и исполнится ваша задумка.
- Ура! У нас будет своя березка под окном!
-Да, и она будет расти вместе с вами, - улыбнулся отец.  Вместе с ним лучисто улыбнулось и Детство. Доброе, разумное, счастливое Детство досталось Танюше и Сашеньке. Как славно!
Вновь отчаянно-болезненные потуги, последние усилия, и наконец-то, ну наконец-то, возмущенным криком награждается ожидание. И вновь с небесных полатей к новорожденному срывается Детство!

21. Место и месть
Александр Асмолов
      За окном нудно моросил октябрьский дождик. Одна из внучек, оставленных у нас дома под присмотром, пока родители были заняты на работе, подбежала ко мне с вопросом:
 - Дед, а почему эти воины без кольчуг и шлемов?
    Смотрю, что ее так заинтересовало в книге. Действительно, на иллюстрации батальной сцены перед строем русской дружины изображены ратники без доспехов, в одних белых рубахах. Даже щитов нет. В руках только меч.
 - Видишь ли дружок, - пытаюсь я объяснить, - раньше у наших предков – русов - были другие традиции. Жили и воевали они по-другому. Была такая пословица – не лезь поперед батько в пекло.
 - Почему? – удивляется моя любопытная собеседница. – Разве нет молодых, кто посильнее?
 - Дело в том, - подыскиваю я слова, - что русов, воспитывали, как воинов. Согласно традициям не было лучшей смерти. Поэтому попусту не воевали. Отдавали свои жизни только за настоящее дело. В любой заварушке старшие становились впереди. Если дело можно было решить миром, они использовали свой авторитет. Если же крови не избежать, они тоже были впереди.
- Почему? – не сдается девчушка. – Ты сам говорил, чти отца своего, а это старики.
 - Э, нет,  - настаиваю я. - Ты присмотрись повнимательнее. Это не старики и не инвалиды. В белых рубахах  самые опытные воины. За ними строй сыновей и только потом – внуков, еще не имевших детей. «Старики» надевали чистые белые рубахи и снимали доспехи, чтобы достойно встретить смерть. Она должна была вдохновить на подвиги сыновей и внуков. Разжечь в них месть.
   Внучка, не мигая, смотрит на меня.
 - Именно поэтому в русском языке слова место и месть не только созвучны, а накрепко связаны. В этой связке наша история, традиции предков. Не торопись говорить, что это не справедливо. Задумайся. Ведь только так можно одолеть более сильного противника. После смерти «стариков» остальным стыдно дрогнуть в строю. Погибнуть или победить. Это был суровый закон, но именно он позволял выжить нации.
 - Почему же они воюют без кольчуг, в одних рубахах? – недоумевает внучка.
 - Это боевая традиция, - стараюсь не горячиться я. -  Презрение смерти впечатляет любого врага. Ведь если русский воин самой смерти не боится, уж наемных грабителей и подавно. И еще тут точный расчет, а не только бравада. Опытный воин любое движение врага наперед видит, а двигаться без тяжелых доспехов ему гораздо легче. Среди русов «старики» были не пузатые пенсионеры, а бойцы, которые десятка молодых стоили. Потому в бою выбирали такое место.
- Почему же белые рубахи, - стоит на своем она, - а не красные, как у римлян?
 - Римляне воевали в красных плащах, чтобы кровь не выдавала раны, а русы бились в белых рубахах, чтобы и ран не было. Такие были мастера. И, потом, белое пятно в бою хороший ориентир для своих. Это же поле брани было.
 - Они матерились? – ее глазенки округляются.
 - Еще как. Только ведь по делу. В такой мясорубке не до сантиментов. Одним крепким словцом выражали все сразу. Зато в быту не использовали. А, вот, белая рубаха в бою направление задавала. Это теперь генералы из укрытий командуют, у русов все иначе было.
 - Почему?
 - Русы выбирали себе такого вожака, кто первым шел в бой и последним садился за стол.
 - Так просто? – удивилась девчушка.
   Мы помолчали.
 - А мы русы? – неожиданно спросила внучка.
 - Наши славные предки были русами, - тяжело вздохнул я. – Мы многое растеряли. Позволяем пришлым диктовать нам чуждые законы и традиции. Русы такого никому не позволяли. Жили по справедливости, потому к ним многие тянулись.
 - Все теперь? – маленькие глазенки заблестели от слез.
 - Ну, почему же, - прижимаю ее к себе. – Ты же гораздо раньше меня узнала, как связаны в русском языке два простых слова. Место и месть.


22. Пришло мое время
Александр Асмолов
      Я всегда любил бывать здесь. В детстве отпуска родителей мы проводили в этом доме. Когда по наследству он перешел к старшему брату, мы приезжали сюда уже со своими детьми. Теперь, вот, и внуки тут. Так повелось, что его никогда не называли дачей, только – дедов домик.
     С годами меня особенно тянуло сюда поздней осенью. Дорога неблизкая, но времени теперь достаточно. Все проблемы забываются, когда заходишь на «Капитанский мостик». Так мы называем  беседку у самого обрыва. Ее еще отец поставил. Внизу речка плавно поворачивает к порогам, и потом пенится в бурунах до следующего поворота.
      Когда-то давно мне подумалось, что если инопланетяне и прилетают на землю, то ради вот такого уголка. Красота, тишина и чистота. Все под рукой - огородик, охота-рыбалка, грибы-ягоды. И главное – душевный покой. Не с кем и незачем воевать. Когда я признался себе в самой заветной мечте, то лучшего места для нее на земле не оказалось. Мне хотелось написать книгу. Не роман или детектив. Нет. Написать о себе. Все, как было на самом деле.  Хотелось выбрать какого-то воображаемого попутчика, которому по русской традиции можно выложить подноготную. Все-все. Пути наши более не пересекутся, и это дает свободу. Рассказывать не то, что повторял своим близким по многу раз. Нет. Рассказать, что-то важное, сокровенное. Без прикрас, как оно было на самом деле. Не исповедь, чтобы грехи загладить, а правду.
      Я еще не притронулся к перу. Пока только хожу вокруг, словно на прогулке окрест дедова дома. Нарезаю круги по лесам и все думаю. Прежде сомнения одолевали. Кокой из меня писатель. Каменщик я. В разных городах столько всяких домов поставил, что на свой городок хватило бы. А тут, поди ж ты, свербит внутри. И придумывать ничего не надо, все помню. Имена, даты, как влюблялся, женился-разводился, как предавали и выручали.
      Да, видно, руки не те, чтобы перо держать. Я с камнем без рукавичек общаюсь. Он в ладони, как родной, лежит. На ощупь о нем могу всю биографию сказать, и как его положить ловчее, чтобы служил долго. С книгой другой подход нужен, но я упрямый. Напишу. Помнится, ставил я часовенку одну. Место красивое и батюшка душевный попался, а никак не вырисовывается часовенка. Эскизы-чертежи есть, да чужие они. Взял на подумать три дня. Походил вокруг,  посмотрел, что да как. И вдруг увиделась она мне, да так ладно на пригорке встала, что душа успокоилась. Все к месту.
     Так что, напишу я эту книгу. Подумаю маленько, и напишу. Обязательно. Все, как есть. Только торопиться нельзя. Правда суеты не любит. Всякие мелочи важны. Особенно, что себя касаемо. Есть грех – любит человек приврать. Покрасоваться, значит. Потому я и подумал, что писать надо здесь. Дедов дом вранья не терпит. Не позволит. Да, и кому тут врать-то, никого на сотни верст.
     - Пора.
     Так некстати прозвучало за спиной, что захотелось выругаться. Никак не привыкну, что и в этом мире, все, как в том.
Это за мной. Время мое пришло.

23. Курбет
Ирина Кочеткова
 Душа человеческая – такие потемки! И будь ты семи пядей во лбу, профессором психологии, - кем и была Лена -, провидцем или святым, - кем Лена не была, - бог не упустит возможности поучить тебя самого уму разуму, загонит в угол и поставит лбом к стенке.  Еще пару дней назад Лене казалось, что мир без Игоря пуст, сер, не имеет смысла. Ещё совсем недавно она голову бы дала на отсечение, что это ОН её бросит и очень скоро... И вот, теперь она едет к нему, чтобы сказать, что их история подходит к концу и им необходимо расстаться. 
 Неужели все так примитивно и банально? Неужели это всего лишь биология, гормоны, инстинкт?  Я же на поводке готова была за ним ходить. Я же ноги готова была ему целовать! Молодой любовник (гораздо моложе её), - её страсть, её грех, её счастье.... А что теперь? Пустота... не совсем, конечно, пустота. Осталось чувство благодарности,  нежности,  симпатии, но страсти больше нет, умопомрачительного драйва нет, ни дрожи, ни жара, я готова порвать с ним, и я смогу это сделать. 
    Это решение не было вымученным,  она решила бросить его не для того, чтобы не оказаться брошенной самой. Отнюдь.  Просто осознание своей беременности перешло на иной уровень. У неё будет ребенок! От него, от него!!! Она станет матерью, но  у неё есть муж, вот и будет нормальная  семья.... И теперь   Игорь стал ей  больше не нужен. Это даже отвратительно. Словно сделка, причем нечестная...
    Она шла, не торопясь, стараясь со всей строгостью и честностью прислушаться к себе. Что? Что там? Права ли она? Не будет ли сожалеть о содеянном?  Как воспримет это Игорь? Как сделать все наиболее щадяще и без эксцессов?...   Игорь встретил её  непринужденно и  нежно. Поцеловал в щеку, потом нагнулся и почесал свою ступню, после чего помог Лене снять пальто. Смешной.
 В комнате, как обычно, их дожидалась огромная расстеленная постель. Игорь даже  постелил чистое белье – молодец. На постель Лена взглянула мельком, туда она сегодня не собиралась.
 - Ну, как дела? Что нового на свете? – спросил Игорь.
 - У меня все хорошо. Как ты?
 - Соскучился, - сказал он и обнял Лену за талию.  – Скорей раздевайся и пошли...
Лена мягко отстранилась, погасила в коридоре свет и вошла в комнату. Но не к кровати она направилась, как обычно, а присела на стул, стоящий у окна.
 - Игорь, я пришла поговорить с тобой.
 -  Поговорим, обязательно. Но, может быть, ты меня поцелуешь сначала?
 - Нет, сначала лучше поговорим.
 - В чем дело? – Игорь нахмурился. Все шло как-то не так, непривычно, неправильно.
 - Я пришла сказать, что мы должны расстаться.  – Она с трудом оторвала взгляд от окна и заставила себя посмотреть ему в глаза. – Так будет лучше.
 - Что? Кому лучше? Ты что, Лена! – Игорь, казалось, не поверил. Настолько это было неправдоподобно.
 - Поверь мне.
- С какой стати? Что на тебя нашло?
- Пожалуйста, постарайся не грубить. Просто так надо и все.
Игорь вскочил с кровати, на которой только что так удобно улегся, отшвырнув ногой приготовленную бутылку вина. Она стояла закрытая, на полу, у изголовья кровати. Большого вреда это не нанесло, и тогда он швырнул в стену подушкой.
- Не понимаю! – почти выкрикнул он. – Почему???
- Ты сам знаешь. Долго это продолжаться не могло. Мы с тобой не пара.
- Ерунда, не надо держать меня за идиота. У тебя появился кто-то другой, да? Ты встречаешься с каким-то мужиком, более крутым, скажи? Скажи, чем я тебя не устраивал, ты же говорила, что любишь меня!
Игорь  заметался по комнате. Лена сидела оглушенная. Она не предполагала, что он так отреагирует. Было бы что терять. Старая тетка уходит, и слава богу. Чего так психовать-то?! Надо его как-то успокоить.
 - Игорь, прошу тебя, сядь. Ты не мог бы налить мне чаю?
 - Что? - он опустился у её ног. - Вот вино, хочешь? Я специально приготовил как ты любишь, вот оно, лови! – и Карл запустил бутылкой прямо в окно. Бутылка пролетела в нескольких сантиметрах от Лениной головы, некоторое время было тихо, а потом с улицы послышался хлопок и стук разбитого стекла о мостовую.
 - Что ты творишь! Ты в меня хотел попасть, ненормальный?!  А в окно зачем? Мог прибить случайного прохожего.
- Жаль, что не попал, – сквозь зубы процедил Игорь. – Ты просто врунья!!! 
- Игорь!
- Ты врунья! Я тебе поверил, я думал, ты настоящая. А ты, ты... что тебе надо? Что было не так? Почему ты хочешь бросить меня?
 - Игорь, прекрати эти стенания, будь мужчиной...
- Ах, вот оно что! Я  недостаточно мужчина, по-твоему. Мужчины это те, кто никогда не плачут, те, что не позволяют себе кричать и размахивать руками, да?!
- Перестань! – крикнула Лена.  – Дело вовсе не в тебе. Я никак не думала, что ты  это так воспримешь...
- А что ты думала? Что я просто скажу, - "ок, давай останемся друзьями", поцелую в щечку и все!? Ты так думала? А я так не хочу. Я не хочу оправдывать твои идиотские ожидания! Я-то думал, что мы будем вместе, что я нашел свою половинку, что мы родим детей и будем их воспитывать, будем  вместе стареть. Я хотел жить с тобой до старости, - почти задыхаясь, проговорил он.
 Лена не могла поверить своим ушам. Она думала, что Игорь ею вовсе не дорожит. Что он просто хорошо проводит время. У каждого свои заскоки. Кто-то собирает значки, а другие спят с женщинами, которые почти годятся им в матери. Эдипов комплекс и другая ахинея, а тут... Она не могла и мечтать об этом. Только вот теперь все это не имеет никакого значения, совсем неважно, сердце колотится не от восторга, а от ужаса нанесенной обиды, от размера раны. Как залатать? Как кровь остановить, что сказать ему, чтобы успокоить мальчишку? Приласкать или напротив, ошпарить ещё больше, ударить как следует, наотмашь, чтобы осел и не бросался, как щенок. Господи, как это могло  случиться с нами? 

Игорь сидел, обхватив голову руками и покачивался, словно в трансе. Играет он или нет? Может, это просто спектакль, чтобы позлить меня. Но не похоже. Хотя от него всего можно ожидать. Даже в институте говорили, что он отличный актер. Может он хочет вызвать во мне жалось, чувство вины, угрызения совести, а потом, когда я расчувствуюсь и прильну к нему на плечо, тут и отмочит, даст сдачи, высмеет и выставит дурой. Отчего это такие мысли мне приходят в голову? Это не справедливо.
- Игорь, прости меня. Я вовсе не хочу причинять тебе боль, поверь мне. Откровенно говоря, я не предполагала, что настолько дорога тебе. Я никогда не могла поверить, что моя любовь может вызвать в тебе равноценное ответное чувство.
 - Ответное? – засмеялся Игорь. – Это у тебя любовь? Что же ты сбегаешь тогда от меня? Тебе просто льстило мое внимание,- молодой, симпатичный. Ты и не любила меня никогда, просто спать тебе со мной нравилось, вот и весь расклад. Что ты знаешь о любви? У тебя даже детей нет! А я хотел, хотел от тебя ребенка! Я хотел как-то увести тебя от твоего мужа, и думал, ну вдруг мне повезет и ты забеременеешь. Тогда уж точно ты от меня никуда не денешься. И мы останемся вместе навсегда.
  Лена почувствовала, как горячая волна прошло по всему телу. Этого не может быть! Вот прямо сейчас все переиграть! Броситься на колени перед ним, просить прощения, притвориться, что пошутила, приступ самобичевания нашел, сама себе не верила, вот и выдумала, невесть что.  Он хочет ребенка! Он хочет быть со мной! Господи, за что это мне? Почему это происходит так больно, ведь он мне больше не нужен!
Лена смотрела на Игоря и пыталась восстановить то, свое прошлое зрение. Увидеть его глазами любви, страсти, обожания. Ничего не получалось. Она видела перед собой обыкновенного, красивого, но совершенно разбитого, слабого, потерянного молодого человека. Человека без стержня. Она слышала "голос вопиющего в пустыне", ибо больше не могла  услышать его как раньше – восприятием любви.  Он не может быть моим мужем, он не может быть отцом моему ребенку, это невозможно и этого не будет никогда.
И, чувствуя себя палачом, спокойно проговорила:
 - У меня будет ребенок от Сергея.
  Игорь пригнулся от её слов, словно его ударили по голове. Потом поднял на неё полные боли глаза и сказал: - Так ты трахаешься ещё и с мужем? Вот ведь работяга какая!
 - Не хами! – коротко отозвалась Лена.
 - Отчего это? Ты как сучка в течке лезла ко мне, при том ещё спала и с мужем? А мне пела  про разные спальни, про то, что страсть давно пропала, и вы просто соседи, что любишь ты только меня, и отдаешься только мне ... бла-бла-бла...
Это так и было! – чуть не крикнула Лена.
 - Сергей – мой муж.
 - Что вы говорите? И что, супружеский долг исполняла, сжав зубы, да вдруг залетела, ласточка моя?!
Лена порывисто встала. - Пора уходить, – проговорила она вполголоса.
 -  Нет! Не пора. – Игорь преградил ей дорогу.
 - Все уже сказано, а выслушивать оскорбления я не намерена. Пусти. – Но Игорь уперся лопатками в одну сторону дверного проема, ногами загородил другую. Лене было не обойти его. Ну не драться же.
- Пусти меня, ну к чему эти разговоры?! Ты хочешь сделать больно мне в ответ? Хорошо, давай, я все выслушаю, а потом мы разойдемся.
 - Да я не хочу расходиться, можешь ты понять! – опять закричал Игорь. Внезапно он схватил Лену за шею и порывисто, судорожно, стал целовать и обнимать её тело , лицо, руки. - Брось своего Сергея, я усыновлю твоего ребенка, плюнь ты на условности, нам же было так хорошо вместе.
Лена пыталась вырваться из его объятий, но сделать это было не так-то и просто. Он мертвой хваткой держался за неё, словно утопающий. Наконец ей это удалось, она отшатнулась, и Игорь увидел, что она дрожит, дрожит и глаза её лихорадочно блестят от злости.
- Я убью его. Ты должна быть моя!
- Не дури. Ты забудешь меня очень быстро.
- Клянусь, я что-нибудь сделаю...  Ты не останешься с ним.
Лена почувствовала себя измотанной, усталой, разбитой, - ей уже настолько осточертела это сцена, что она, не обращая внимания на его слова и хватания, стала двигаться к выходу. Лишь бы поскорее покинуть эту квартиру. Избавиться, наконец, от этого кошмара.
 -  Пусти.
- Я тебя не отпущу. Я буду преследовать тебя. Я расскажу твоему мужу о нас, и он тебя бросит.
 - Дурак, – меланхолично сказала Лена, надевая пальто.
Наконец поток слов иссяк, как будто Игорь внезапно выдохся и сдался. Он просто стоял и смотрел, как она одевается, как застегивает пуговицы, обхватывает себя ремнем. Такого затравленного и раненого взгляда Лена уже не могла вынести. Она отвернулась, поборов импульс оглянуться напоследок. Открыла дверь и вышла на лестничную клетку. Вслед не полетел ни ботинок, ни нож, и ни одно слово не нарушило звука захлопывающейся двери.

*  Курбет (от французского courbette - скачок) - элемент акробатики, прыжок с ног на руки или со стойки на руках на ноги.  После курбета часто исполняют более сложные трюки, такие как: фляк, сальто назад, бланш, пируэт назад.

24. КОДА
Ирина Кочеткова
       Она спешила на репетицию — в последний раз. Так и бормотала про себя: в последний раз, в последний раз... Все, хватит, это невыносимо. Музыка, безусловно,- святое, но нет у неё больше никаких сил, - ни на святое, ни на что! Глеб остается все так же холоден и равнодушен, словно между ними ничего не было.  Каждый раз после репетиции он звонит своей жене, так, чтобы ОНА слышала, и при ней говорит: «Дорогая, я выезжаю, не волнуйся, минут через сорок жди!» Как можно быть таким жестоким, и, главное, - зачем?
             Даже в перчатках руки замерзли, футляр  со крипкой казался что-то уж чересчур тяжел. Просто нет никаких сил! Подняться на четвертый этаж консерватории, отыграть урок и все — прочь, навсегда!
   Как он ей сказал недавно, - «Аленушка, давайте без экивоков, поговорим как взрослые люди.  Мы с вами прекрасная пара, в смысле, чудесный дуэт, у нас впереди выступление в Милане, мы готовим с вами программу из десяти этюдов, не нужно сюда примешивать личное. Как говорится, мухи — отдельно, котлеты — отдельно!»  Все так вежливо и конкретно. Только Алена все никак не могла понять, мухи — это кто? — она, её любовь? А котлеты — это музыка, конкурсы,  победы? Для неё не было ни мух, ни котлет. Для неё это было все — одно, все смешалось и закрутилось в один огромный клубок, где и музыка, и любовь играли в два голоса, играли две партии, и ни одна не уступала другой, каждая вела в свое время, каждая была важна по-своему. Она не могла разорвать и поделить это. Кабинет, окно с видом на заснеженный Питер, его, такой любимый и такой равнодушный затылок и прямая спина за роялем,  —  один кусочек мозаики; постоянные репетиции,  неимоверный труд и дотошность  в исполнении технических пассажей, конкурсы и переезды, концерты и вновь репетиции — второй кусочек. Нет, у неё все сложилось вместе, так, что не разорвать.

... Этюды, этюды, этюды. Они с Глебом специально брались за самые сложные, технически сложно-выполнимые вещи. Играли композиторов-романтиков Никколо Паганини, Ференца Листа, Фридерика Шопена, Роберта Шумана, Феликса Мендельсона и других, у которых этюд становится яркой концертной пьесой. Глебу нравилось поражать, удивлять, восхищать публику.  Он много занимался. Играл мастерски, и, в общем-то, Алена была ему совершенно не нужна, лишь как второй план, но не более. Для жизни и тыла у него была жена, Алена же случилась так, по вдохновению, навеяло что-то... Пару месяцев было вдохновение, потом прошло, что вы хотите, творческий человек, это нормально. Но для Алены это было больше, нежели увлечение, больше, нежели случайный служебный роман. Это было даже не то, что «больше», это было «всё!». И музыка без него уже не казалась чем-то немыслимо важным, а с ним, таким, холодным и каменным, музыка не получалась, не шла, не пускало что-то внутри.

    Вот, наконец, она добралась до консерватории, зашла в фойе, сняла в гардеробе пальто.  Стук каблучков по мраморным ступеням,  четыре пролета и налево, все так знакомо и все так болезненно. Нет, не нужно больше продолжать.  Когда Алена зашла в кабинет, Глеб, по обыкновению был уже там, он играл Ф.Шопена «Этюд f-moll»,  пальцы бегали по клавишам, словно порхая над ними, не касаясь... тонкие, музыкальные, любимые пальцы...
 - Алена, наконец-то, скорее становитесь! Я как раз в той форме, что нужно. У нас осталось пять дней. Я чувствую, все будет прекрасно, мы  отыграем великолепную программу. Немного надо поработать над кодой в Фантазии «Кармен».
Это была их фишка, на Фантазии Кармен их обычно вызывали на бис, зал рукоплескал, на самом деле, это была очень удачная и  подходящая для концовки вечера вещь. Ну Кармен, так Кармен. Тоже неплохо. А кода — это вообще замечательно, символично! В коде обычно закрепляется, утверждается главная тональность произведения, звучат его основные темы. Кода подобна послесловию или эпилогу в литературном произведении, помещается после "точки", то есть после вполне определенного окончания формы. Зачем нужно что-то досказывать после точки? Верно, бывает что и не нужно, тогда никакой коды нет. Но бывает, что, казалось бы, все сказано, а успокоения, устойчивости, определенности не хватает. Тогда и появляется кода, которая дает произведению необходимую завершенность.
Алена потерла пальцы, достала скрипку  и смычок. Руки деревянные. Как она будет иргать? Подошла к батарее, приложила ладони, - отпускает понемногу.
 - Что вы делаете? Пальцы станут мягкими, не смейте, Алена, просто сожмите-разожмите кулаки несколько раз, и все пройдет.
Раньше он грел её пальцы в своих ладонях, дул на них, согревая своим теплом. Теперь «сожмите кулаки»! Она и так ходит уже два месяца с «сжатыми кулаками и зубами». С «сжатым сердцем», с пережатыми артериями, так, что  нечем дышать. Все в этом кабинете, в том числе и Глеб, было подчинено определенным правилам и устоям, все на своих местах, все по порядку, ничто не должно мешать, отвлекать, «засорять» атмосферу. Никаких лишних вещей, лишних людей, лишних чувств. Чисто и стерильно, как в морге.
 - Глеб, я должна поговорить с вами!
 - После, Алена, после! Сначала занятия, вы же знаете, ничего лишнего. Все потом.
 - Это важно!
 - Что может быть важнее нашей репетиции, вы меня удивляете! Давайте начнем с Фантазии Кармен, нужно отработать её до блеска.
«Если природа,- говорил Скарлатти,- дала нам 10 пальцев и инструмент может обеспечить всех работой, то почему бы их не использовать?» Глеб полностью разделял это мнение, и использовал не только свои пальцы, но и все окружающее по назначению, для достижения своих целей. Фантазия Кармен полилась, как по маслу, здесь было все — и гнев, и крик, и мольба и прощение.  Алена играла на одном дыхании, все-таки в последний раз. Все силы её души ушли на исполнении  своей партии.
 - Замечательно, молодец! - Глеб развернулся на табурете, довольно потирая пальцы. Он тоже был в ударе. Он был доволен и не скрывал этого.
 - Это было наше последнее занятие, я больше не приду, - сказала Алена, опуская скрипку.
 - То есть? Я  не понял.
 - Я больше не буду с вами играть. Никогда.
 - Как это? Вы с ума сошли! До концерта осталось пять дней.
Алена молча смотрела в окно, - все то же: заснеженные крыши домов, слякоть и грязь тротуаров, зимний холодный безрадостный пейзаж серого города. Отчего-то в голову полезло что-то несуразное: этот город стоит на крови, он весь до мозга костей промерз ещё сто лет назад, ничто не способно оживить его, здесь, на болотах, на костях, на мостовых, в подвалах, по щиколотку залитых  кровью, не способно родиться и развиться что-то настоящее, живое. Этот город мертв, изначально мертв, а свет не родится от тьмы, надо покинуть не только Глеба, нужно покинуть этот город, уехать туда, где жизнь, - на Украину или  на Урал, подальше от этих стен и камней, подальше от этого сковывающего всю душу холода и мрака.
 - Алена! Вы меня слышите?! Что за капризы? Вы чем-то недовольны? Что на вас нашло?
Алена медленно повернула к нему лицо, спокойно и бесстрастно выдержала его взгляд.  У него начинается паника. А ей, напротив, с каждым словом все легче. Самое трудное — начать, прыгнуть со скалы, оторваться от земли. А полет... полет уже приносит наслаждение. Можно, конечно, попытаться зацепиться за уступы, дать задний ход, сказать, - «шутка, что ты!» Но нет, лететь, так лететь, и Алена полетела, раскинув руки.
 - Это не капризы. Я не могу больше играть. С вами или без вас. Я уезжаю.
 - Куда? Почему? Что за бред?  - Глеб вскочил с табурета и принялся кружить по кабинету,  цепляясь за мебель. - Это... это непорядочно! Вы срываете нам гастроли. Вы... вы думаете только о себе. А как же наш труд, общий труд! Так коварно и … бессовестно. Алена, я от вас такого не ожидал!...
Алена вспомнила  фразу Толстого о том, как отвратительны мужские истерики.  Она смотрела на Глеба и на всю ситуацию словно со стороны. Странно, но было уже не больно. Было никак, словно всё это некая пьеса, и она смотрит её как зритель, а актриса — Алена — просто некий неодушевленный предмет, к ней не имеющий никакого отношения.
 - Вы это из-за чего? Вы это из-за нас?  - внезапно «осенило» его. - Это ваша такая женская хитрость? Хорошо. Ради концерта я готов на многое. Давайте, собираетесь, поедем! - и он бросился к роялю, убирая ноты, закрывая крышку, задвигая табурет. - Пойдемте же!
 - Куда?  - не поняла Алена
 - К вам!
 - Зачем?
 - Как зачем? Задвинем шторы, разложим диван, нальем кофе, все будет, как вы хотите, вы же этого хотите?!  - Алена отшатнулась от него,  он же продолжал на повышенных тонах: - Я доставлю вам несказанное удовольствие. И даже могу остаться на ночь. Только отыграйте ещё пять дней. Прошу вас, и слетайте со мной в Милан. А потом, может вам понравится и вы останетесь со мной ещё на один концерт...
Алена пятилась все дальше и дальше, пока спиной не уперлась в переплет окна.  Глеб наступал, словно танк, горящие яростью глаза могли прожечь в ней дыру.  - Что же вы, идемте! Разрешите подать вам пальто! Ах да, пальто в гардеробе! Ну, это мы сейчас поправим! Машина у дверей, извините, я без цветов, но ведь цветы не главное. Не так ли?! Вы и раньше прекрасно обходились без цветов. Все самое главное у меня с собой. Хе-хе... - Он на глазах превращался во что-то неуправляемое, животное, неконтролируемое. Алене стало страшно, и она прошептала бледными губами:
 - Вы — сумасшедший!
 - Я сумасшедший? - и он стал подходить к Алене все ближе и ближе с таким плотоядным выражением лица, что Алена в ужасе подумала: сейчас он меня изнасилует прямо здесь, на полу, причем в извращенной форме, после чего выбросит в окно. Она закрыла глаза, успев решить про себя, - если только прикоснется, заору и дам ему пощечину! Но он опередил её. Со всего размаха он ударил её по лицу так, что у неё пошла носом кровь и, отшатнувшись, она стукнулась затылком об окно, а от второго удара    упала на колени. Неловко стирая с лица кровь, она с улыбкой прошептала:
 - Кода!
В бессилии и ярости  он ударил её ногой в живот. Алена скрючилась на полу, в глазах летали какие-то искры, тело орало и ныло от боли. Но она молчала и продолжала улыбаться: «Я свободна! Я лечу!Больше никогда-никогда-никогда я не буду страдать по тебе!» Глеб ещё ругался и матерился минуты две, поле чего, хлопнув дверью, покинул кабинет. Алена полежала немного на полу, потом все-таки нашла в себе силы подняться, опершись на подоконник. Дрожащими руками достала смычок и скрипку, и  сыграла проигрыш к Фантазии Кармен:
«В дыму, всё вокруг в дыму,
как в тумане, как в тумане!
Верить в любовь ни к чему,
она обманет!
Нас обманет вновь и вновь,
вероятно, вероятно!
Грустно, друг мой, но любовь —
обман приятный.»***

***Либретто А. Мельяка и Л. Галеви
Жорж Бизе
Кармен

25. Шляпа
Светлана Мягкова 2
Женька домыла полы в огромном холле и в изнеможении уселась на ведро. Она уже третью неделю работала уборщицей в этом престижном офисе.  Метания по всем «городам и весям» в поисках работы ее порядком утомили, и когда ее бывший одноклассник Венька предложил попробовать себя в качестве главного мойщика офиса, где он работал, она, неожиданно для себя, согласилась. Осталось помыть один большой зал, с кучей столов и компьютеров. Здесь было сердце офиса - компьютерный зал. Женька взяла ведро, села на швабру, как приличная ведьма, и «полетела» выполнять свою, теперь уже, работу.
Вдруг, её взгляд зацепился за белую широкополую шляпу. Шляпа была давней Женькиной мечтой. Ни одна витрина магазина не оставалась без внимания, если там присутствовала шляпа с широкими полями. Женька представляла себя этакой дамой из высшего света: шляпа, маленькое черное платье и огромные каблуки. Платье должно было слегка прикрывать то место, откуда растут ноги, а шляпа полностью закрывать то место, где должна быть густая шевелюра. Женька недавно подстриглась и теперь очень об этом жалела. Волосы были ее гордостью. Но назло кому-то, вернее, чтобы доказать, что она способна на неординарные поступки, она отрезала свои шикарные локоны и превратилась в этакого подростка: то ли в девочку переростка, то ли в мальчика "недоростка". Теперь она смотрела на это белое чудо и не могла от него отвести глаз.
***
В коридоре раздались шаги. Женька вздрогнула, в это время все сотрудники были дома. На вахте оставался один охранник дядя Петя и она - «ведьма со шваброй», как заведенная, носилась по нескончаемым коридорам. К Женьке приближался молодой парень, лет двадцати пяти. Щеголь с тоненькой полоской усиков, он уверенной походкой проносился мимо всех дверей и стремительно приближался к Женьке.
- Мадам, а вы почему в столь поздний час, находитесь в рабочем помещении?
Женька открыла, потом закрыла рот, при этом она одной ногой задвигала ведро под близстоящий стол, второй двигала швабру, которая почему-то вывалилась из ее рук. А руками?! Руками она сдернула с вешалки шляпу и начала быстро прилаживать ее на свою макушку. Когда незнакомец поравнялся с ней, Женька была уже «дамой». Она томно улыбнулась, потупила глазки и с придыханием выдала:
- Я? У меня была серьезная работа. Я уже готова и собираюсь отправиться домой. Не хотите ли Вы меня проводить? На улице темно я очень боюсь одна идти. А... А моего личного шофера я отпустила, сегодня его бабушка именинница. Вы представляете, ей исполняется сто один год! - От такой наглости у незнакомца отвалилась челюсть. Он уставился на Женьку выпученными глазами. А Женьку несло:
- Так что, вы меня проводите? - Незнакомец загадочно улыбнулся:
- Мадам, я с радостью, но мне надо куда-то пристроить этот сверточек, идти с такой респектабельной дамой!!! Пакет будет явно неуместен. - В руках у незнакомца была брезентовая сумка, в две маленькие дырочки металлической ручки был продет кусок шпагата и всю эту красоту завершала какая-то блямба.  Женька так и не поняла, что висело на концах шпагата.
- О, я знаю, как Вам помочь. Здесь есть маленькая комнатка, там хранится всякий инвентарь, но Вы не подумайте. Просто наша уборщица сегодня убежала раньше и забыла отдать охраннику ключ. Я думаю, что она не будет протива, если мы воспользуемся ее комнатой. Там даже есть шкаф. А ключ мы возьмем с собой. Завтра Вы заберете свою сумку, а ключик я верну.
Незнакомец сначала опешил, потом глаза его радостно сверкнули и на губах заиграла улыбка:
- Мадам, я буду безмерно рад. Быстренько идём, положим моё сокровище, в вашу потайную комнату. И вперёд!
***
Когда Женька и незнакомец спустились вниз, дядя Петя спал. Его богатырский храп сотрясал сонную тишину офиса. Женька хотела его разбудить, но незнакомец показал глазами на приоткрытую входную дверь и они тихонько нырнули в серую, звездную ночь. Огни города заманчиво горели и играли.  Женькина душа пела и играла вместе с ними. Она - королева бала, дама из высшего общества в шляпе с широкими полями и под руку с прекрасным кавалером вышагивала по ночным улицам. Ну, подумаешь, не в черном маленьком платье, а в простой джинсовой юбке  и не на шпильке, а в простых кроссовках и белых носочках, которые смешно топорщились над шнурками. Зато в шляпе! 
Незнакомец глянул на Женьку и предложил ей зайти в бар, мимо которого они проходили. Она согласилась. Грохот музыки забивал все звуки, синий, от дыма, воздух сотрясался массой тел, какие-то подростки орали и плясали так, что захватывало дух. Женька и незнакомец опешили, а потом вместе, разом кинулись в этот хаос. Они крутились, вертелись, орали что-то дикими голосами и размахивали... Размахивали Женькиной белой шляпой. Шляпа пошла по кругу, ее как флаг передавали из рук в руки, кто-то цеплял ее на голову, кто-то проделывал с ней невероятные "па". Шляпа была главным действующим лицом в этой дикой оргии. Время пролетело незаметно. Когда Женька и незнакомец вышли из бара, огни были потушены, звезды не мерцали на темном небе и на горизонте тянулась тоненькая полоска рассвета.
- Мадам, мы провели великолепную ночь. А теперь я хотел бы получить свой волшебный мешочек и за сим откланяться.
- А как же? Вы же меня обещали проводить домой.
- Мадам, разве можно портить такую замечательную ночь, посещением какого-то дома? На работу, только на  работу.
Незнакомец быстро поймал такси и  они в считанные минуты доехали до офиса. Входная дверь так  и оставалась приоткрытой. Дядя Петя продолжал храпеть. Женька сбегала на верх и вынесла незнакомцу его "волшебный мешок". Незнакомец галантно поцеловал Женькину руку и... Пока она, смущенная, не знала, что сказать, растворился за соседним углом.
Женька поднялась в компьютерный зал, до начала рабочего дня оставалось пару часов. Она повесила шляпу, полюбовалась еще раз на ее широкие поля, которые были уже далеко не белого цвета, и быстренько домыла полы. Ключ от своей каморки Женька тихонько повесила на доску. Дядя Петя так и не проснулся.
Когда следующим вечером Женька пришла на работу, офис гудел, как растревоженный улей. Венька перехватил ее на входе в компьютерный зал и шепотом сообщил сногсшибательную новость. Оказывается, вчера Вера Семеновна получила вечером в банке огромную сумму денег и оставила ее в сейфе. А сегодня утром сейф оказался пустым. Куда ушли деньги никто не знал. Когда первые сотрудники потянулись на работу, дядя Петя им открыл дверь и чин-чинарем впустил в здание офиса. Милиция, которая толпилась здесь с самого утра ничегошеньки не нашла, а собаки след не взяли.
Женька глянула на шляпу, шляпа висела на том же месте и задорно подмигивала Женьке своими огромными полями. Она то знала, куда и с кем ушел "волшебный мешок". А Женька знала, что ни одна собака, после того, как она помыла пол, не возьмет след. Бутылка «белизны» на ведро воды, сделала свое дело.

26. Путешествие из Украины в Белорусь
Светлана Мягкова 2
 Маринка приехала совсем неожиданно. Отпуск, который ей обещали дать в августе, перенесли на сентябрь. С одной стороны - это было замечательно, с другой - все наши планы летели к черту. Начало сентября выдалось промозглым и дождливым. Целыми днями лил дождь. Попытки дозвониться в какой-нибудь пансионат на Азовском море заканчивались вежливым отказом и ссылкой на то, что они уже закрылись. Такого я не помнила давно, обычно сентябрь был золотой порой,  и побережье кишело людьми. Оставалась поездка в Киев, куда я совсем недавно получила приглашение от своей старинной приятельницы.
- Мариш, раз море накрылось "медным тазом", звоню Татьяне и на вокзал за билетами? - Маринка пожала плечами:
- Да какая разница, поехали.
Татьяна долго не брала трубку. Наконец, на том конце раздался заспанный голос:
- Привет, ты что-то хотела?
- Тань, твое предложение еще в силе? Можно мы к тебе с Маринкой на пару дней пожалуем? - последовала долгая пауза:
- Ты знаешь, я болею, поэтому... Ты только не обижайся. - И она повесила трубку.
- Подруга, нас с тобой преследует "цыганское счастье". Можешь снимать парадно-выходной наряд. Поездка отменяется. Киев приказал долго жить, но без него. Он сам по себе, мы сами,- и я начала смеяться.
Надо было спасать положение и хоть чем-то заполнить зияющую дыру под шикарным названием "отпуск". День пролетел в бесцельном шатании по магазинам.  Вечером Маринка улеглась спать, а я села потрепаться в "нете". На сайте практически не было никого, я собралась выходить, когда появилась Ольга:
- Привет. Как дела?
- Ничего хорошего. Приехала Маринка. Собирались на море. Увы, дожди и холод! Хотели в Киев. Получили от ворот поворот. Ломаем голову, чем заполнить отпуск.
- Приезжайте ко мне.
- Ты пошутила?
- Нет, серьезно.
***
 Утром,  Маринка заспанная выползла на кухню, где я ставила чайник:
- Привет, выспалась? А нас в гости пригласили. Поедем? - у Маринки глаза стали по пять копеек:
- Куда? Нас же кругом "прокатили".
- Ольга зовет к себе.
- К себе это куда?
- В Белоруссию.  - Маринка на секундочку задумалась:
- Ну и как это будет выглядеть? Ты с ней училась, а я?
- Она знает, что одна я не поеду. Да и зовет она нас двоих. И, потом, надо еще узнать, как туда ехать. Давай так, если есть прямой поезд - едем. Нет - на нет и суда нет.
Прямой поезд был. Так неожиданно мы поехали в Белоруссию. В замечательный городок под скромным названием Пинск. 
 ***
Вокзал нас провожал звуками марша, запахами полевой кухни и теплушкой, самой настоящей. Молоденькие девочки в белых носочках, с букетами полевых цветов кружились в вальсе, на скамейках сидели ветераны в кителях увешанных медалями и орденами. Город отмечал день освобождения Донбасса. Зрелище впечатляло.
***
Первое, что поразило в вагоне - чистота. Такой чистоты я не видела нигде. В туалете не было даже намека на запах. Все было выдраено и блестело. Девчонки-проводницы каждые два часа мыли полы. Все просьбы выполнялись молниеносно и с улыбкой. После поездок в украинских поездах, где без резиновых сапог в туалет  невозможно  войти, а о том, чтобы протирался пол в вагоне, никогда не было и речи - это было просто сказочно.  Поезд  мирно постукивал колесами, за окном мелькали бесконечные леса.  На свет из сумки был извлечен "золотой кроссворд".
***
Об этом кроссворде стоит сказать несколько слов. Как-то я ехала в Москву. Сумка была упакована, вроде бы, ничего не забыла. На вокзале муж почему-то спросил:
- Ты что-нибудь взяла?
- В каком смысле?
- Кроссворд.
- Нет, и даже книжку забыла.
- Постой, я сейчас. - Он быстро завернул за угол здания вокзала. Не было его минут пятнадцать. Я стояла с сумками и не знала что делать. Ждать или идти на поиски. Через несколько минут прибывал поезд. Муж подошел в каком-то дерганом состоянии:
- Пошли, - и вручил мне сборник кроссвордов.
- Что-то случилось?
- Нет. Сборник береги, он золотой, - схватил сумку и бодрым шагом двинулся к платформе. Оказалось, что когда он покупал журнал, автоматически закурил. В это время в Украине вводили в действие закон "О запрете курения в общественных местах" и его благополучно оштрафовали на триста гривен. Так что журнальчик оказался поистине золотой. С тех пор, я его всегда беру с собой в поездки. Самое смешное, что меня хватает буквально на десяток слов, потом я его с огромным удовольствием прячу в сумку.
***
Так вот, меня, как обычно, хватило на десяток слов. Ручка в руках прыгала безбожно, слова разгадываться не хотели, нет, не потому, что я не знала. Просто наступило состояние, когда ты абстрагируешься от всех и от вся, погружаешься в какое-то безумное безделье, где даже легкое движение, кажется непосильным трудом. Народ зашевелился. Поезд приближался к Харькову. Замелькали дачные домики, потом высотные дома. Состав фыркнул и стал. Мы с Маринкой вышли из вагона. Неимоверное количество лоточников предлагали свою продукцию. Соленые огурцы, жареные куры, сигареты и коньяк в элитных бутылках, мелькали перед глазами, как калейдоскоп. Платформу украшали кошачьи статуэтки всевозможных размеров и окраса: черные, белые, красные, зеленые они щурили на солнце глаза, и казалось, сейчас замяукают. Огромные шесты с нанизанными разноцветными игрушками плыли над головами пассажиров. Маша и ее друг медведь, с одноименного мультика, улыбались каким-то звериным оскалом.
- Девочки, красота такая почем будет? - обратилась я к одной из продавщиц, которая несла  огромное количество "маш и медведей".
- Сто гривен, - и она указала на самую маленькую и страшную Машу.
- А чего так дорого? Ей красная цена - тридцатка.
- Тетка, ты шо? Я заработать должна. Кацапы берут, - и она прогалопировала к следующему вагону.
- Девчонки, берите романы, - подбежал к нам старый дедок с огромной тележкой до отказа забитой книгами.
- Романы о чем?
- О, сплошная любовь! - и дедок закатил глаза так, что зрачки полностью спрятались под верхним веком.
- Ой, дедуль, насмешил. В нашем возрасте уже не любовь нужна, а скорей страшилки. Есть страшилки? - я стала перебирать книги.
- Так нет. У меня все больше про любовь да детективы спрашивают, - дедок тяжело вздохнул.
- Поезд номер..., ...-Брест отправляется с пятой платформы, девятого пути, - невнятно пробормотал громкоговоритель.
- Все, дедуль, готовь ужастики, буду ехать назад возьму, - и мы с Маринкой, похихикивая, поднялись в вагон. Мое внимание привлекло расписание. Большими буквами были выделены крупные станции,  на которых останавливался наш состав. В глаза бросилось "Сумы". В этом городе живет наш с Маринкой одноклассник Сережка. Не виделись мы с ним дикое количество лет. Нашлись, как и все в современном мире, в интернете и теперь частенько болтали по скайпу.
- Девочки, - я влетела в купе к проводникам - в Сумах сколько стоим? - Двадцать минут. А вы что-то хотели? -  Представляете, едем к однокласснице, а в Сумах у нас живет еще один одноклассник. Вот уж не думала, не гадала, что можем встретиться. Пойду Маринку обрадую, - и я побежала в купе. Там сидела новая попутчица. Познакомились. Нина ехала к мужу в Брест. Маринка на мою ахающую тираду только хмыкнула:
- Прямо, Серега так и кинулся все бросить, и нестись на вокзал. Ты подумай, мужику ехать через весь город на каких-то двадцать минут. Успокойся.
- Пусть только попробует не приехать. Столько лет не видел. - И я стала набирать номер.
 Поезд плавно подкатил к вокзалу. Мы с подругой намазали губы, накинули куртки и вышли на перрон. За нами вышел весь вагон, потому что всю дорогу от Харькова мы громко хохотали и вспоминали школу.  По перрону бежал Сережка. Круглый, почти лысый и... Все тот же.
- Девчонки!!! - Вопли восторга, поцелуи и фотосессия. Три колобка едва поместились в кадр. Народ из вагона сопереживал и предлагал свою помощь Двадцать минут пролетели, как одна секунда. Не успел состав тронуться, как у меня затрещала мобилка:
- Светик, забыл сказать, в Конотопе возьмите пирожки. Таких вы нигде не попробуете. Все, - и Сережка положил трубку.
В Конотопе мы  купили пирожки. Выглядели они шикарно, а запах!!! Одуряющий запах свежей выпечки заполнил вагон.
- О, сейчас мы по пирожку, - я хотела откусить кусочек, но Маринка шлепнула меня по рукам:
- На часы смотреть не пробовала? - Пирожки мирно перекочевали на столик. До границы можно было спокойно отдыхать. Я неожиданно уснула.
***
Кто-то усердно тянул меня за руки и за ноги, куда не знаю. Я сопротивлялась, но это были такие настойчивые движения, что пришлось открыть глаза.
- Свет, вставай, граница. - Не поверите, первым моим движением был нырок руки в пакет с пирожками. Девчонки стали дружно хохотать, когда я с полузакрытыми глазами стала жевать вкуснейшую выпечку.
- Мадам, час ночи. - Отвалите, вкусно!!! - Бравые таможенники и пограничный контроль пошли по вагону.
***
У Марины начался нервный смешок. Сколько она приезжает ко мне в гости, столько и сталкивается с недоразумениями украинской таможни. Каждый раз, как только ее нога касалась перрона нашего вокзала, начинались рассказы об очередном приключении.
 Молодой мужчина, лет тридцати, приземлился на полку, где расположилась Нина.
- Предъявите документы, - мой синий "зубастый и молоткастый" не вызвал никаких эмоций. Очередь была за зеленым паспортом Марины. Я во все глаза смотрела на таможенника. Взял паспорт, покрутил, перелистал, поднес к носу, наверное, понюхал, достал лупу, что-то посмотрел, потыкал карандашом в ноутбуке и тут посыпались вопросы. Надо сказать, Марина при этом сидела с самой серьезной миной.
- Куда?
- В Белоруссию.
- Зачем?
- В гости.
- Где проживаете?
- В Москве. Регистрация есть, рабочая карта, вид на жительство, все в полном порядке.
- Почему через Украину? - Я не выдержала:
- Она была у меня в гостях, едем к однокласснице, мы в отпуске,- бравый воин на меня даже не глянул.
- Почему через Украину?- Марина с самой серьезной миной:
- Молодой человек, когда я ехала в Украину на границе в городе N у меня спросили, почему человек, к которому я еду не встретил меня на границе, - таможенник встрепенулся:
- И что?
- Я сказала, что мне надо посетить могилу бабушки, вопрос ваших коллег был весьма неожиданным. Почему она меня не встретила? Хотя я не знаю, как усопший много лет назад, может трансформироваться на границу!? Теперь, чтобы не было лишних вопросов, я поехала через Украину в Белоруссию и по дороге прихватила ее, - кивок в мою сторону.
- Да-да, это я, не бабушка, а вполне живая украинская жительница с настоящим паспортом.
Таможенник покрутил паспорт в руках.
- А почему эта печать отличается от других? Вы, наверное, кому-то давали свой документ, чтобы Вам его проштамповали? - И он ткнул пальцем в какой-то из штампов.
- Молодой человек, - Маринка с самым серьезным видом посмотрела на лейтенанта:
- Насколько я вижу, это штамп о пересечении границы при выезде из Украины. Или Вы думаете, что я туда заехала, а оттуда по-пластунски переползла границу, а паспорт поехал в поезде с посторонним человеком? - на этот вопрос у бравого стража порядка ответа не нашлось. Он, молча поставил очередной штамп. 
Очередь дошла до Нины.
- Куда?
- В Брест, к мужу. - и тут Маринка выдала фразу:
- Молодой человек, она Ваша коллега в звании подполковника КГБ, пардон, ФСБ. - Таможенник как-то неоднозначно дернулся. На этом наша проверка закончилась. Нам пожелали счастливого пути. А девчонки... Они дружно залезли в пакет с пирожками, и теперь, уже в два часа ночи, со смаком начали их жевать. Впереди нас ждал Пинск.

27. Девушка с футляром
Теплова Елена
        -А я, девчонки, вчера в кино снималась. А что, я считаю,  в жизни  все попробовать надо. Ну, чтоб было, что вспомнить…в старости!
Татка захохотала, затянулась сигаретой, пятой за вечер, и, запрокинув голову, изящно выпустила дым. Она всегда много курила, сколько  я ее помню. А сколько же лет мы с ней знакомы?! Ох, и не сосчитать, и не вспомнить…
Мне кажется, она всегда была в моей жизни.    Эх, Татка, Татка!  Искорежила себе жизнь, прошлась по ней тяжелым  танком на гусеничном ходу, в клочья изорвала душу – ничего не оставила ни себе, ни людям.
                Татку  Бог наградил бесценным свойством – она не унывала никогда. Даже когда ей было нелегко, она  хихикала, как ни в чем не бывало. Казалось, у нее  в жизни все  прекрасно! Она никогда не страдала – нет, не умела она страдать. А еще она очень нравилась  мужчинам, причем и молодым, и не очень. В школе, куда Татку перевели родители в выпускном десятом классе ( так уж получилось),   мальчишки  частенько дрались из-за нее. А ее  хорошенькие  одноклассницы   непонимающе пожимали плечами : « Ну что они все в ней нашли?!»  Но когда АЛЬБЕРТ   начал оказывать  Татке свое повышенное внимание – этого уже завистницы-девчонки принять не смогли.  Альберт был красив как бог, даже, наверно, красивее.  От одного взгляда по-кошачьи   зеленых глаз девчонки млели, все без исключения. А тут какая-то неказистая троечница!  Проучить ее, чтоб знала свое место!            
А  Татиана  -  не  Татьяна, а Татиана , именно так назвали ее родители  - не обращала на них внимания. Она вообще старалась не замечать окружающих без надобности. Ну подумаешь,  девчонки с ней не разговаривают – да пошли они, куда подальше, решила для себя Татка. А Альберт… Он и правда, красавчик. Только умный слишком, Татке было с ним скучно – шуток ее не понимал, сам анекдотов не  рассказывал,  ну вот о чем с ним разговаривать?!   Альберт  незаметно для себя самого влюбился в  эту смешливую  девчонку.  Чувство свое он, конечно,  скрывал от  любопытства окружающих. Да разве можно  укрыть от чужого взора  трепетное волнение, легкий румянец на щеках, счастливую  улыбку -  все то, что отличает влюбленного человека?!  Скоро вся школа знала о романе красавца Альберта с  новенькой.  Альберта любили учителя и уважали пацаны, поэтому все старались уберечь его от насмешек. Настойчиво и нежно молодой человек  старался донести  до своей избранницы ярко вспыхнувшее чувство. Они   много времени проводили вместе. Татка была рада  появившейся     возможности  не сидеть над домашкой  - Альберт со свойственной ему легкостью расправлялся   с  заданиями, чтобы приблизить момент их прогулки по загородному парку. Они ходили туда в любую погоду -  парк радовал всех влюбленных своей заброшенной , неухоженной спокойной красотой. Старые деревья , молчаливые и грустные,  невольно подслушивали шепот влюбленных, подсматривали , смущенно  прикрывшись зеленью ветвей,   поцелуи парочек. Сколько любовных историй видели они на своем веку – только им и известно!  Здесь, рядом с необычайно  величественным спокойствием старых деревьев, словно под их защитой,  Альберту было легко  говорить  о своей любви. Он с невероятной нежностью  держал в своих руках узкие Таткины ладошки,  осторожно прикасался к ним губами ; ему казалось, что всегда холодные   пальчики  девушки  с яркими хищными  коготками обжигали его губы  - это  пламенеющая страсть жгла его изнутри. Никогда еще молодой человек не испытывал ничего подобного. А Татка… Татка  вообще ничего   не испытывала к Альберту. Холодными были не только ее руки, но и душа-ледышка, не способная оттаять даже от жарких слов влюбленного юноши.
Альберту не нравилось привычное для девушки имя Татка и он придумал для нее новое – Тиана,  загадочное, необычное, похоже на Диана.
 Тиана, - шептал он на ушко свое возлюбленной, - мы ведь всегда будем с тобой вместе, правда? Скоро мы окончим школу, и тогда уже сможем по-настоящему быть вместе. Я все для тебя сделаю, ты мне веришь?
                Татка молчала, потому что не знала что сказать – она еще не очень хорошо разобралась во всей этой истории: новая школа,  Альберт с его любовью, предстоящие экзамены и выпускной. Пожалуй, больше всего именно выпускной вечер и занимал ее – надо успеть сшить платье по уже придуманному фасончику,  достать  подходящие туфли, а вот о прическе можно не думать:  мама-парикмахер  сделает все на высшем уровне, так что  все попадают от зависти.
Татка молчала, потому что не решила еще точно , что Альберт ей не нужен – а вдруг он сможет стать тем человеком, за которым как за каменной стеной.    Альберт целеустремленный, да и учится хорошо, способный. Может, закончит  какой-нибудь институт хороший, станет начальником большим, зарабатывать много будет. А еще лучше, чтоб он стал дипломатом, вот тогда бы Татка не раздумывая вышла за него замуж.  Листая  яркие  заграничные  журналы , которые иногда приносила домой мать (« клиентка дала посмотреть»), Татка видела себя на месте роскошных дам в норковых манто и с бриллиантами . «Уж я бы показала им всем, как жить надо», - мечтала Татка о жизни за границей
                На выпускной вечер Татка пришла не одна.  Кавалер  выглядел лет на десять старше ее самой.   В смокинге и с галстуком-бабочкой он смотрелся очень уж солидно  рядом с мальчишками, надевшими по случаю выпускного бала новенькие строгие костюмчики.
 - Ну и кто же это пришел к нашей Таточке? – защебетала  подлетевшая учительница. 
Таткин спутник красиво склонил голову, кивая училке, и коротко представился : «Борис».   Не ожидавшая такого ответа классная руководительница нелепо присела в реверансе и прошептала: «Очень приятно,  Алла Ивановна», - и почему-то покраснела от смущения. А Борис подхватил Татку и легко закружил с ней в танце. Татке очень нравилось, что вся толпа просто  глаз не отрывала от их пары. Знали бы они еще, чей он сын,  вообще бы от зависти лопнули. Татка была счастлива. Как здорово получилось, радовалась она, что  Борис в тот день поссорился с отцом и он не дал  ключи от машины. Борис отправился  в метро, чтобы добраться до работы вовремя. Вот там-то он и увидел улыбающуюся  девушку. Татка стояла на своем любимом месте,  напротив выхода любовалась своим отражением в стекле. Глаза она всегда  подводила карандашом, несмотря на запреты учителей,  и густо красила короткие реснички французской тушью, подаренной маминой  клиенткой – от этого глазки, маленькие и невыразительные от природы , становились яркими и броскими, не заметить их  было невозможно. Да и  улыбка сработала – Борис, привыкший общаться с высокомерными и чопорными сотрудницами  своего министерства , был  покорен Таткиной искренностью и простотой. С девушкой было так легко общаться, что Борис вскоре принял важное для себя решение.               
Выпускной вечер , тщательно подготовленный учителями, никак не мог пойти по заданному руслу. Все были смущены новым обстоятельством: девчонки шушукались по углам, учителя  удивленно покачивали головами, Альберт, раздавленный увиденным,  сидел на подоконнике и смотрел в одну точку – жизнь рушилась, и он не мог предотвратить этого разрушения.  Мальчишки решили спасать друга. Дружной стайкой они ринулись к виновнице происходящего. «Татка, можно тебя на минуточку», -   серьезно и жестко сказал  Пашка, староста класса. Не переставая улыбаться, Татка подошла к одноклассникам. « Пойдем, поговорить надо», - мальчишки потащили на первый этаж, под лестницу, там обычно проходили все школьные разборки. Здесь пацаны обступили Татку плотным кольцом , так что ей некуда было деться  и устроили ей допрос. «Говори, А или Б?»- кричал  на нее все тот же Пашка. «А или Б?» - не менее грозно вторили ему остальные.   В какой-то миг Татке  вдруг вспомнился загородный парк, Альберт, согревающий поцелуями  ее замерзшие руки, белочка, спускавшаяся к юноше  на плечо, старое доброе дерево, хранившее их общую тайну…   Маленькое сердце девушки  попыталось что-то прошептать ее разуму, но Татка резко отбросила эти воспоминания и, расхохотавшись, прокричала «Конечно, Борис! А вы все лохи, все, все лохи», - отшвырнула мальчишек и пошла в актовый зал.
***
      Я смотрю на Татку: сколько лет прошло, а она, кажется, совсем не изменилась и  по-прежнему нравится мужчинам.  Ой, сколько же их у нее было…. С Борисом жизнь не заладилась сразу, с первых же дней.  Оказалось, что он не в состоянии обеспечить ей красивую жизнь которая всегда была в мечтах Татки. А тут еще закончилась помощь всемогущего когда-то отца Бориса. Больше Татке, по ее собственному выражению, ловить было нечего. И она ушла к другому.  А дальше все как в страшном сне – череда Таткиных мужей менялась так быстро, что ее мама не успевала запомнить зятьев. А Татка все искала того самого, за которым как за стеной каменной. Куда только не заносила ее жизнь – и в Польшу, и в Грецию, и даже в Африку.        « Нет их нигде, мужиков-то», - каждый раз после очередного замужества говорила Татка.

Заливистый хохот подружки выуживает меня из воспоминаний.
- Нет, вы представляете, напялили на меня какой-то мужской плащ, сунули в руки футляр , говорят: «Вы у нас будете девушка со скрипкой!. И дальше пошло-поехало: «Мотор!  Массовка пошла!» И так семнадцать раз. Искусство, ха-ха-ха. А я в футлярчик-то заглянула – нет там никакой скрипки, обманули. Татка  закончила свою речь и почему-то грустно вздохнула.  Мы не успели удивиться– Татка  звонко рассмеялась.
- Пойду я девчонки, пора мне, я ведь теперь дама замужняя, меня муж молодой заждался, - хотела по привычке расхохотаться над своей шуткой, но снова вздохнула и просто улыбнулась, грустно и светло.
Сраженные новостью, мы наперебой загалдели: «Ну, давай, Татка, рассказывай!»
-Да что вам  рассказывать! Все равно не поймете… Эх, девчонки…А знаете, как меня муж называет?!  Не Татка я теперь, а ТИАНА. Так вот… Курить- здоровью вредить, -  Татка затушила сигарету, подхватила сумочку и направилась к выходу, на ходу махая нам шелковым шарфом.
 - Тиана, - повторяли мы хором, - Тиана, Тиана…

28. Перевернутый мир
Теплова Елена
              Темно-синее звездное небо под ногами, бирюзовая водная гладь над головой. Горы, сизыми  вершинами стремящиеся вниз, рыжие деревья, растущие корнями вверх. Перевернутое  старенькое  авто с черными номерными знаками , сверкающая  елка,  неловко  свисающая с потолка. Похоже на бред?  Да нет же. Просто хозяину нового кафе захотелось чего-то оригинального – так  и появилась эта его  перевернутая реальность.
            Ну, перевернутая, так перевернутая – какая разница, в каком интерьере встречать Новый год. Тем более, что рядом хорошая  компания. Мы работаем вместе уйму лет , все милые интеллигентные люди. Вечер обещает быть приятным: в уголке диджея  помимо компьютера  и синтезатора  мой вострый глаз замечает   футляр со скрипкой и саксофон.  Ну вот, а я не хотела идти!
 Стол довольно миленько накрыт: белые тарелки, симпатичные  неяркие салфетки, простые, тонкого стекла, как я люблю, бокалы; аппетитно выглядящие  салатики, нарезка, фрукты,  украшенные крупинками сахара, будто  припорошенные снегом – новогодний антураж, одним словом.
            Ага, а вот и ведущая! Профессиональная  неискренняя  улыбка на ее  милом лице немного настораживает меня, но что поделать – западная культура все больше проникает в нашу жизнь. Как там у классика – «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»? Где ты, русский дух?  Где Русью пахнет? Ау…..
-Друзья, мы рады приветствовать вас в нашем уютном зале,- притворно радостно провозглашает ведущая, - и надеемся, что этот вечер станет для вас незабываемым.
  Я с нетерпением поглядываю на скучающие  инструменты – когда же зазвучит музыка – поэтому до меня доносятся  только обрывки фраз:
- Наполним же бокалы и поднимем их за наступающий Новый год, Год Змеи!
Наконец, ведущая грациозно взмахивает рукой, указывая на заветный уголок:
- Встречайте!  С вами весь вечер наш  замечательный диджей, певец и  музыкант  А-лек-сандр! Аплодисменты-ы-ы! -    растягивая  слова и делая театральные паузы,  объявляет она.
        В  концертной рубахе цвета дешевого золота  перед публикой появляется  седой, но очень  моложавый музыкант.  Волнистые волосы, усы, очки в темной оправе. Что-то щемяще  знакомое чудится мне в  его образе, но  я пока не могу ухватить эту тонкую ниточку воспоминания, не могу вытянуть ее  из  своей памяти…  С едва уловимым волнением и какой-то особой нежностью он берет в руки скрипку, прижимается к ней щекой, полузакрыв глаза, начинает играть. Музыка звучит так легко, так  естественно,  и в то же время так трепетно и страстно… Love Story Фрэнсиса Лея... Как давно не слышала я эту мелодию! Мелодия плывет куда-то и  уносит меня за собой, уносит туда, где она  часто звучала  -   в мою юность...
        Музыке  я училась  не потому, что имела  особые музыкальные способности, а потому что это было хорошим тоном – в приличной обеспеченной  семье дети должны были учиться в музыкальной школе. В крошечном городке музыкальная школа была настоящим  оазисом культуры.  В ней преподавали непростые учителя музыки – каждый имел консерваторское образование и даже  лауреатские  звания. Это были  настоящие профессионалы -  истинные ценители и творцы  музыкального искусства. Своим мастерством, своим прекрасным  художественным вкусом они учили нас, своих учеников, прежде всего любить и понимать музыку, не слушать ее, а чувствовать. Концерты, которые регулярно проводила музыкальная школа, нельзя было назвать любительскими – на сцене  выступали Мастера. 
   Коллектив школы, конечно же,  был гордостью местной власти – еще бы, сплошь  выдающиеся  люди. А гости города недоумевали  – как в обычной  музыкальной школе провинциального городка сложился такой профессиональный коллектив?! Кто их собрал здесь?   А все дело было в молоденьком директоре школы.  Саша Вяземский, безумно  способный выпускник, вернулся после окончания консерватории в родную школу. Как переживали тогда учителя – такой талантливый, такой перспективный, и на тебе – пришел в школу. Зачем?!   Мог сделать сольную карьеру, почему он вернулся в провинцию? Но он-то, наверно, знал – зачем. Когда его назначили директором, он преобразил школу, он сделал ее поистине Домом высокой музыки. Тогда-то и коллектив стал меняться – Сашины педагоги из консерватории рады были помочь любимому ученику.
 Саша....  Александр Борисович… Все девчонки  музыкальной школы были влюблены в него, а я и подавно!  Когда он играл на скрипке  Love Story, мы все просто рыдали  ….   «И мой рассказ взят не из книг. История любви - в ней за строкой строка  пусть сберегут  и  сохранят в веках тепло твоей руки в моих руках" - пели мы беззвучно.                - И это был Александрррр! Аплодисментыыы, господа! –  клич ведущей выуживает меня из воспоминаний. -А теперь наполним  вновь наши бокалы!
   Александр?! Я смотрю  на своих жующих  коллег, вяло улыбаюсь в ответ на их призыв выпить за  наступающий  Новый год. Оглядываюсь по сторонам. Горы сизыми  вершинами стремятся вниз, рыжие деревья растут корнями вверх. Темно-синее звездное небо под ногами, бирюзовая водная гладь над головой. Перевернутое  старенькое  авто... Перевернутый мир…Предательские слезы наворачиваются на глаза.  Запрокидываю голову – прямо надо мной  одинокая лодка в окружении бесстыдно алых кувшинок. Лодочник исчез,  не оставив ей даже весел… Куда плыть в этом перевернутом мире?…

29. То ли сон, то ли явь
Светлана Дурягина
«Увидеть Париж и умереть!» - когда-то в юности я услышала эти слова,  и с тех пор в душе поселилось страстное желание побывать во Франции. Тем более, что однажды я увидела документальный фильм о средневековых замках, до сих пор сохранившихся в этой стране в прекрасном состоянии. Огромное впечатление произвёл на меня замок  Мон Сен- Мишель.  Ведь ему почти 1000 лет! Мой любимый французский писатель  Виктор Гюго был так сильно впечатлен Мон Сен-Мишелем, что прозвал его “Пирамидой в океане” ! Я решила во что бы то ни стало там побывать и начала копить деньги. Но когда нужная сумма была собрана, я заболела. Грипп обрушился на меня с такой сокрушительной силой, что трое суток я не понимала, где нахожусь и что со мной. Дико болела голова, выворачивало суставы. Я то страшно мёрзла, сжимаясь в комок и наваливая на себя груду одеял, то плавилась, как свеча, от сильного внутреннего жара. Моё сознание находилось на грани полусна-полуяви.  Воспалённый мозг рисовал мне картинки одну чуднее другой.
 Вот я лежу на берегу океана. Моя одежда изодрана и промокла насквозь, волосы спутаны,  нет  сил  пошевелить ни рукой, ни ногой. В пульсирующем от боли мозгу возникли вопросы: я стала жертвой кораблекрушения? Но где же корабль? Вокруг ни души. Океанские волны чуть слышно плещутся, набегая на песок.  Белое  солнце безжалостно опаляет меня своими лучами.  Мои губы потрескались от жажды, очень хочется пить.  Я пытаюсь подняться, упираясь дрожащими руками в песок, наконец, встаю, покачиваясь от слабости, поднимаю голову и вдруг  вижу чудесный замок посреди океана. Что это? Мираж? Щурясь от яркого солнца, я вглядываюсь в необычное и прекрасное видение. Замок потрясает своими размерами: шпиль центральной башни упирается прямо в небо, а от высоких неприступных стен веет мистической силой  и  мощью. Но как он там очутился? Вскоре я получаю ответ на свой вопрос - начинается отлив, и постепенно из волн  выступают бетонные плиты дороги. Я бреду по ней  к  вожделенному замку, мне очень хочется попасть туда: наверняка там есть вода и люди, на помощь которых я рассчитываю.  Обитые кованым железом ворота кажутся мне совершенно неприступными,  и вдруг с ужасным скрежетом  они начинают отворяться. Но по-прежнему никого вокруг. Голос, негромкий и заунывный, велит мне подняться на башню. Страх охватывает меня, но я повинуюсь, словно под гипнозом, и долго иду по длинным тёмным коридорам вперёд и вверх. Надо мною шуршат крылья не видимых во мраке летучих мышей.  С содроганием я думаю о том, что в любую минуту эти мерзкие кровососы могут наброситься на меня, и ускоряю шаг, стремясь как можно скорее выбраться на свет, едва мерцающий где-то далеко впереди.
 Но вот, наконец, коридор заканчивается просторным залом с круглыми стенами и маленькими окнами под самой крышей, и я понимаю, что нахожусь в башне. Я вижу в стене дверь, толкаю её и выхожу на балкон. Морской ветер  веет мне в лицо. Оказывается, уже наступила ночь! Огромная луна льёт свой мертвенный свет на океанские волны, и они светятся, глухо шлёпаясь о стены замка где-то далеко внизу. Боже, опять я одна, одна во всём мире! Я кричу в пространство: «Ну, где же вы, люди?!» - и не слышу своего голоса.  Мне кажется, я сойду сума от бесконечного одиночества. И вдруг кто-то сзади сильно толкает меня в спину, и я, с замирающим от ужаса сердцем, лечу вниз, в морскую пучину. Но у самой воды огромная птица, появившаяся невесть откуда, вонзает мне в спину когти и несёт прочь от замка. Мне больно, я чувствую, как когти рвут мне мышцы, я плачу и сквозь слёзы, обильно струящиеся по моему лицу, вижу,  что внизу уже не вода, а лес. И тут появляется ещё одна огромная птица. Она начинает драться с моей похитительницей, видя во мне добычу.  Моя птица разжимает когти, и я падаю вниз, в лесные заросли, обдирая в кровь лицо о сучья деревьев, стукаясь о ветки. Острый сук вонзается мне в грудь.  О, как мне больно! Я теряю сознание… и просыпаюсь у себя на постели.
Лоб мой пылает от жара – без градусника ясно, что температура высокая. С трудом я дотягиваюсь до тумбочки за таблеткой и стаканом с водой, жадно пью пересохшим ртом и снова проваливаюсь в мучительный морок сна.
Вот я бреду по мрачному непроходимому лесу. Корявые сучья деревьев, словно живые, хватают меня за распущенные волосы, под ногами чавкает болотистая земля, по которой снуёт множество змей, и я с замиранием сердца иду вперёд, стараясь не наступить на какую-нибудь из них. Из зарослей мерцают красные  и жёлтые глаза неведомых мне лесных жителей, раздаются шорохи и тяжёлые вздохи, будто какое-то огромное чудовище пытается выбраться ко мне из непроходимой чащи. Я в ужасе стараюсь бежать изо всех сил, но ватные ноги почти не подчиняются мне и едва ступают.  Огромным напряжением воли я, наконец, выбираюсь на лесную поляну и вижу старый деревенский дом .  Вокруг него клубится туман. Свет в окнах не горит, входная дверь распахнута настежь. Ни звука не раздаётся кругом. Сердце трепещет от страшного предчувствия. Внезапно поднимается сильный ветер, который подхватывает меня  и, как безвольный осенний лист, с завыванием несёт к дому.  Я не хочу туда идти, но меня буквально затягивает в открытую дверь. Внутри всё оплетено паутиной, по которой снуют огромные пауки. Сквозь неё  в "красном углу" тлеет огонёк лампадки перед тёмной иконой. Хочу поднять руку, чтобы перекреститься, и не могу. Она словно налита свинцом.  Дрожа от страха, я делаю несколько шагов вперёд, и тут в противоположном углу что – то зашевелилось. Я взглянула туда и увидела длинноволосого парня с перекошенным пьяным лицом. Нож сверкнул у него в руке. «Ну, вот ты и попалась! - радостно загоготал он.- Теперь не убежишь, как тогда!»  Я шарахнулась в сторону выхода, но вдруг у меня под ногами  открылась  крышка подпола, а там, в глубине,  -  кипящая лава. Такой жар пыхнул мне в лицо, что я сразу вся взмокла. И из этой лавы ко мне потянулись огненные руки с крючковатыми пальцами и когтями, они дотянулись почти до самого моего горла, а я не могу  даже отшатнуться. И тогда я закричала: «Господи, помоги мне!»,- и проснулась от звука собственного голоса.
В квартире  очень тихо, и стук часов кажется мне неожиданно громким. Я  подумала: "Словно стук шагов уходящей из меня жизни". Огромная луна беззастенчиво заглядывает ко мне  в окно сквозь тюлевые занавески, заливая комнату мертвенно-бледным светом. Рубашка моя намокла от пота, ощущение такое, что лежу в луже крови. Трясясь от озноба, я сменила рубашку  на сухую и снова легла под одеяло, накрывшись с головой. Сон не заставил себя ждать, он навалился на меня, как диверсант, берущий в плен «языка», связав по ногам и рукам.
Мне снится, будто бы я в горах и ищу какую-то заповедную дверь. Мрачные скалы нависают надо мною, солнца нет, низкое небо покрыто серыми клубящимися облаками, словно в преддверии грозы. Сумеречно,  вокруг ни души, ни звука.  И вдруг я вижу в скале дверной проём, низкий и узкий. Я протиснулась в него, хотя  мужчина  с тёмным пятном вместо лица, пытался преградить мне дорогу. Войдя внутрь, я увидела огромное светлое помещение, с белыми, как в операционной, стенами,  разделённое как бы на небольшие секции, в каждой из которых на кроватях неподвижно лежали  тела  людей,  запелёнутые с ног до головы в белую ткань.  На одной из кроватей в атласном конверте из одеяла, перевязанного голубой лентой,  я увидела  малыша  с открытым лицом.  Я подошла ближе и  засмотрелась на его прелестное   личико.  И вдруг малыш  широко открыл аквамариновые глаза и позвал меня: «Мама!»  Сердце моё больно сжалось, а внутренний голос услужливо подсказал: «Это твой нерождённый  ребёнок.  Помнишь?»  На далёкой противоположной стене  длинного коридора  начала медленно, бесшумно открываться металлическая дверь, и помещение стало наполняться плотным белым туманом, из которого сначала сформировалось большое  облако, а затем фигура гигантского  Ангела.  Я  едва доставала ему до щиколотки.   Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть лик посланца. Но рассмотреть мне ничего не удалось – Ангел заметил меня. Взгляд его был подобен молнии, которая ослепила меня и отбросила к маленькой входной двери.  Через неё я  выбралась наружу,  в тёмный мир. Теперь меня никто не удерживал, и я побрела, спотыкаясь о серые камни, сама не зная куда.  И тут  земля с грохотом разверзлась у меня под ногами, и я полетела в бездонную пропасть, наполненную  чернотой и космическим холодом. Сердце оторвалось и застряло в горле, не давая мне кричать.  Я застонала и проснулась.
Всё так же светила луна. В комнате было светло, но очертания знакомых предметов были искажены, причудливые тени дрожали на стенах,  и всё пространство напоминало лунный пейзаж. Одеяло лежало на полу. Там же валялись черепки от керамического кувшина с морсом, стоявшего на столике у кровати. Чёрная поверхность лужицы поблёскивала  в лунном свете, напоминая пятно крови. С трудом я втащила одеяло на кровать, укрылась им до подбородка. Успела подумать: «А ведь это я побывала в пункте распределения душ».  И опять сонный морок окутал мой мозг.
  И вот я стою в чистом поле босиком на снегу, в одной ночной рубашке. Мне очень холодно. Вдруг послышался звон бубенцов, и с двух сторон ко мне подлетели две русские тройки. В одну запряжены кони вороные. Ямщик в чёрном тулупе с красным кушаком, лицо смуглое, борода смоляная, глаза жёлтые, разбойничьи. Он скалит белые зубы в усмешке, рукой меня к себе манит. Другая тройка из белых коней. Ямщик, что царевич, в голубом  кафтане, в шапке с павлиньим пером, а лицо ангельское, глаза добрые, синие, кудри пшеничные. Вгляделась я попристальнее в это лицо и вдруг узнала свою первую любовь  –  пропавшего без вести в афганской войне Серёженьку.   Кинулась я  к нему. Подхватил он меня на руки, стал целовать нежными прохладными губами, и такая истома разлилась по всему моему телу! Прижалась я к нему, стала просить: «Забери меня, Серёженька,  отсюда! Тяжко мне здесь, одиноко, холодно!» А он говорит так ласково: «Не могу я тебя забрать, в тебе ещё слишком много жизни! Вон губы какие горячие, и сердце стучит так громко!» Поцеловал он меня ещё раз, поставил на ноги, а сам вскочил на облучок, взял в руки вожжи, и   белая тройка рванула с места вверх, помчалась по звёздному небу и быстро исчезла из виду. Плача навзрыд,  добрела я до чёрной тройки,  ткнулась лицом в  тёплую шершавую морду вороного коня и…очнулась. Смотрю - на груди у меня лежит мой любимый длинношёрстый, чёрный, как смоль, котик Куся и лижет мне залитые слезами щёки своим тёплым шершавым языком, а его жёлтые разбойничьи глаза мерцают в полумраке комнаты.
 У меня не было сил пошевелиться, но мозг снова работал в реале, вытаскивая из подсознания воспоминания о первой любви, заставляя страдать  и плакать! И эти душевные страдания были сильнее  физических.  Мои губы беззвучно шептали:
«О, милый мой мальчик Серёженька! Сколько пролито слёз о тебе, сколько ночей проведено без сна из-за тоски по тебе! Как благодарна я Морфею за то, что хотя бы во сне я снова встретилась с тобой и ощутила сладость твоего поцелуя, силу и страстность твоих объятий!  Ну,  почему,  почему так:  ты - там,  за гранью  ощущений,  я – здесь,  в жестоком и равнодушном  мире  одиноких людей?!  Я тоскую по тебе,  Серёженька! Ты не прав: я готова умереть прямо сейчас, лишь бы снова встретиться с тобой, ощутить твою любовь, твою нежность. Но,  увы мне,  увы…!» В голове сами собой сложились строчки: 
Судьба у каждого своя:
Свой крест, свой путь, своя дорога!
Прости, любимый!  Плачу  я,
Переживя тебя намного!
Из глаз моих хлынул такой поток слёз, словно в глубине души открылись шлюзы. Я не могла остановиться и успокоилась только, когда совсем обессилела. Тогда ко мне пришёл сон без сновидений, глубокий, целительный сон. С  этой ночи  здоровье моё пошло на поправку, и сны мне стали сниться совсем другие, а замок Мон Сен-Мишель снова занял первую строчку в рейтинге моих туристических пристрастий.

30. Письмо гончатника гончатнику
Светлана Дурягина
Петрович, здравствуй!
Письмо твоё получил. Благодарю, что не забываешь!
В своём письме я хочу поговорить с тобой как гончатник с гончатником. Я тщательнейшим образом проанализировал результаты  охотничьего сезона  и хочу высказать тебе свои выводы. Буду откровенен. Я задал себе вопрос: почему на открытии  охоты два года подряд  при наличии такой внушительной псарни на компанию из  пяти человек мы выжимаем с горем пополам в день одного-двух зайчиков, а много дней  вообще были абсолютно холостыми? Кроме той причины, что я не умею выходить на лаз, пугаю зайцев, а ты из-за этого мажешь, есть, видимо, и другие, более веские, причины.
Козьма Прутков говорил: «Зри в корень!» И он прав! Главным корнем наших неудач, на мой взгляд,  является то, что собачки твои на открытии охоты не гоняют. А почему? А потому, что ты, Петрович, с ними не работаешь! Что было в позапрошлом году? Бушуй и твой перехваленный Заграй лежали трупами. Бушуя  рвало, Заграй  не ел, даже не шёл в поиск. Ты тогда выдвинул «теорию больных лап»
Что было в прошлом году? Практически – то же самое. Разбой физически слаб, гонит до скола. По букварю гончатника, чтобы с молодой собаки спрашивать мастерство, с ней надо выйти в лес минимум пятьдесят утренних зорь. Сколько вышел ты? Пусть десять. Это всё равно, что ничего.
Перейдём к суке Найде. Петрович, большего глумления над гончими собаками, как это ты проделал над Найдой, я в жизни не видел и думаю, что  не увижу! Ты  действительно  выжловку готовил. Только не для охоты, а для сдачи  ловцам бродячих собак. Её старый хозяин через меня передал тебе гончую в рабочем состоянии, которая по глубокому снегу могла работать сутками. В этом я убедился на пробе,  это подтверждают и другие охотники . Что нужно было сделать тебе? Тебе нужно было поддерживать собачку в хорошей форме, т.е. ходить с ней в лес.
Это ж какое удовольствие - набросить выжловку в остров, гаркнуть  во всё горло: « Улю-лю-лю, собаченька!»,- а потом слушать, как во время гона она «запоёт», идя по зрячему! Нет лучше музыки для гончатника.  Но я подозреваю, что ты в этом прелести никакой не видишь.
В твоём распоряжении были весна и лето – семь месяцев! Если ты считаешь себя хозяином собаки, ты должен был проверить, как она работает одна, как в стае, как её вызвать из леса, изучить характер гончей. Ты же засунул её в будку на девять месяцев, кормил чёрт знает чем. А своему Заграю позволял  в доме на диване валяться, кормил одной тушёнкой. Каков же итог? Найду загрызли блохи,  она всё время чешется, она лишилась голоса, она вся дрожит, она обрюзгла,  на последней охоте  из её лап потекла кровь. И ты с неё спрашиваешь работу? Совесть у тебя есть?! Больше того, ты её обзываешь, материшь, мешаешь с грязью её старого хозяина. Тут же придумываешь теорию о неспособности гончей  работать по чёрной тропе. Получается: все - дураки, собака – дрянь, а ты один герой! А на самом деле при соответствующей тренировке Найда по чёрной тропе работала бы не хуже твоего захваленного и избалованного Заграя. Но ты нашёл хороший выход из положения - одворняженную тобой гончую ты сунул мне. Дескать, посмотрите, какую дрянь мне привез Воронин, потому как сам с ней не может справиться. Я прихожу к выводу, что эта собака тебе не нужна была с самого начала. Будь это не Найда, а другая гончая, ты поступил бы точно так же. Так зачем ты морочил мне голову насчёт рабочей собаки? Чтобы посмеяться надо мной и над выжловкой?
Про Разбоя ты тоже выдумал теорию молодости. Какой же он молодой? Выжлец шёл второе поле и при хорошей нагонке он в прошлую осень был бы полнокровной рабочей собакой. Но от того, как ты с ним обращаешься, его ждёт судьба Флейты.
 Петрович, давай вспомним историю твоих собак: Флейта застрелена, щенок от неё тоже. Дозор задавлен, Найда превращена в дворнягу, на очереди Разбой. Ты скажешь: у меня есть Заграй. Так ты его нагонял только потому, что охотимся весной и летом. Специально с гончими ты никогда не работал.  Странно, что тебе все собаки  нравятся, кроме тех, которых я тебе искал. Я считаю, что пока тебе собаки больше не нужны. Ты разберись с тем, что у тебя было и что у тебя есть. А за мной дело не станет.
Теперь ещё про Найду. Честно тебе скажу, что на её месте  я бы с таким хозяином, как ты,  в лес не пошёл бы вообще. Не исключено, что ты её загубил окончательно. От таких перегрузок организма, связанных с её содержанием, мог надорваться любой внутренний орган, в том числе и сердце. Не глумись над собакой, она этого не заслужила! Если не будешь с ней работать, сразу напиши. Я её увезу обратно. Я договорился с другом, который будет её держать. Кстати, он был на пробе и страшно на тебя обижен за то, что ты так потупил с хорошей гончей. Если ты её окончательно не угробил, мы её восстановим, т.к. рабочие собаки на дороге не валяются.
А как ты вёл себя, как охотник и как человек, который считает себя  другом по отношению ко мне? Стоило мне уехать в Белозерск, как ты тут же и подгадил, мягко выражаясь. Говорил, что не пойдёшь в лес без меня со своими дохленькими собачками, а сам всё сделал наоборот. Так зачем говорил? А ведь я в Белозерск ездил ради тебя: надо  было сделать дело для нужного человека, чтобы он достал полотна на сети.
Как же в тебя дальше-то верить? Ты можешь предать в любое время. А что касается твоих насмешек надо мной, так ты ещё соплив по возрасту надо мной смеяться и дразнить меня! Я приезжаю в Чагоду в отпуск, отдыхать. Мне не нужны твои зайцы, а мне нужна работа  гончих, тогда этих зайцев можно возить возами. А ты мне каждый раз на открытии охоты подсовываешь дохлятину для сдачи ловцам  дворняг. Так вот что я тебе скажу: больше не морочь мне голову, не приглашай на охоту, если не можешь подготовить собак! А то после твоей охоты надо идти к невропатологу нервы лечить.
Подумай над этим письмом и напиши мне, нужен ли я тебе вообще. Если нужен, то веди себя порядочно  по отношению и ко мне,  и к собакам, которых я для тебя искал. Тогда и охота всегда будет в радость и нам, и собачкам.
 С гончим приветом  Сергеич!
P.S.  Я разговаривал с тобой как гончатник с гончатником и как старший по возрасту. Всё остальное остаётся, как было. Приезжай ко мне в любое время, с семьёй. Привет ей  и всем участникам наших совместных походов по лесам и болотам!

31. Звёзды - это души
Надежда Сергеева
Рассказ старого цыгана...

Летняя ночь подкралась незаметно, накрыв собою степь, словно мягкой шалью.
Уснувший табор освещали луна, звезды да одинокий огонек костра, искры от которого  взлетали высоко-высоко, образуя дорожку.
Росита, проводив взглядом уносящиеся в темноту огоньки, спросила деда:
- А, правда, что звезды это души тех, кто ушел от нас навсегда?
- Тех, искренно и преданно любил, - вздохнул Яноро.
- Ты ведь знаешь какую-то историю об этом, расскажи, - обняла она его.
Старый цыган поднял к небу незрячие глаза, по щеке скатилась слезинка.
- Знаю ли я? – вздохнул он, - гитара знает.
Росита метнулась в кибитку и подала деду гитару.
Черные с поистертой местами позолотой бока инструмента блеснули в лунном свете.
Яноро провел рукой по грифу и деке, и гитара, как живая, отозвалась тихим звуком, словно вздохнула. Старик чуть подкрутил колки, возвращая струнам стройность, и взял первый аккорд.
- Давно это было. Как-то летом встал табор на постой недалеко от барской усадьбы. А ночью проснулся я от негромких голосов, - Яноро перебирал тонкими пальцами струны, и они, подвластные лишь ему, говорили, вторя рассказчику, - кибитка качнулась, появилась моя мать со свертком в руках. Когда развернула его на цветном одеяле, увидел я младенца.
Девочку.
Малышку мать завернула в наше одеяло и дала ей грудь, благо была в нашей кибитке еще одна кроха – моя сестра Джаелл. Так и росли они вместе, как сестры – Джаелл и РОса. Голубоглазая Росита.
Яноро замолчал, за него говорила гитара. Звуки нежнейшей мелодии разливались над степью и вместе с искрами костра поднимались к звездам. Резким аккордом прервал цыган песню гитары и продолжил рассказ:
- Выросли дети. Росита стала настоящей цыганкой, от наших девушек её отличали лишь голубые, как степные васильки, глаза. Многие парни мечтали, чтобы она подарила им свой взгляд и свое сердце. И я мечтал, и я любил…
И вновь гитара запела, но на этот раз в каждом звуке её жила любовь, и она звала за собой, даже костер отозвался на этот зов, вспыхнув целым снопом искр.
Цыган не дал замолчать гитаре, пальцы порхали над струнами, чуть-чуть их касаясь. Музыка звучала тихо-тихо, но от этого она только глубже проникала в сердце.
- Однажды цветущей весной встретила Росита гаджо, и вспыхнуло ее сердечко ему в ответ. И отпустил её из табора барон, рассказав всем, что не цыганкой она рождена. Я мужчина, но я плакал ей вслед. Всю мою жизнь в сердце жила только она, голубоглазая Росита. Старость волчицей подкралась, убила мои глаза. Но и сейчас я вижу степные васильки глаз Роситы, вижу, как она танцует с Джаелл, вижу ее улыбку. Другого мне и не надо…
Яноро  коротко вздохнул  и  опустил голову на гитару.
Она  вздохнула, струны послали в небо последний звук….
Звезды все слышали и приняли любящую душу к себе…

32. Путевые заметки отрывок
Надежда Сергеева
Люблю я в отпуске путешествовать.
Кто-то скажет: «Ну, что за путешествие - отправиться со Среднего Урала на Южный.». Но ведь это так здорово! Своим ходом. На «копейке». Старенькая, но крепкая «итальянка» совершила уже немало таких пробегов.
Раз в год, а иногда и дважды, мы с мужем едем из Тагила в Магнитку. Конечно, не обходится без приключений. Но все кончается хорошо, слава Богу.
О некоторых наших приключениях и впечатлениях я и хочу вам рассказать.
 
«Козий загон»

Сегодня мы отправляемся в отпуск.
Все, что было нужно, уложено. На крышу установлен багажник – пригодится на обратном пути. Мы его называем «ограничитель скорости», потому что, как только наша ласточка разгоняется до девяноста километров – багажник начинает гудеть!
Поехали!
Ну, надо же! На ближайшем перекрестке – что-то со светофорами, горит во все стороны зеленый. Машин скопилось тьма. Придется объезжать. Через дворы выбираемся в метрах трехстах от аварийного перекрестка и благополучно следуем дальше, минуя пробку.
Чтобы вернуться на улицу, ведущую к выезду из города, нам придется проехать мимо Козьего загона.
Смешное название. Сейчас, поди, никто и не вспомнит, что в середине прошлого века этот парк был любимым местом для прогулок в нашем районе. Называли его - парк имени Горького, в центре стояла гипсовая статуя писателя. Была эстрада, где проводились концерты заводской и рудничной самодеятельности. Перед входом в парк – кинотеатр «Мир», единственный на всю округу. Именно с его «умиранием» и связано запустение парка. В центре города появились новые большие кинотеатры. Люди перестали приходить в «Мир», потому и парк был забыт, его посетителями стали козы... Ну, да, сюда выгоняли свою животину жители из близлежащих домишек, что стояли от рудника до механического завода. Тогда еще не было рядом пятиэтажек. Потом частный сектор «отодвинули». Дома снесли почти до самого завода, на их месте построили трех- и пятиэтажки. А парк совсем одичал. Мы с друзьями, помню, прибегали сюда весной за букетами черемухи, летом за сиренью, а осенью собирали барбарис, его здесь было очень много. Несколько лет назад городские власти передали бывший кинотеатр досуговому центру подростков. И старый парк преобразился. Его очистили от зарослей, убрали старые тополя, посадили березки, клены, оборудовали детские площадки. Пытаются привить жителям окрестных домов новое название - «Детский парк», но в народе его чаще продолжают называть Козьим загоном.
Вот и выбрались. Теперь на заправку.
 
«Ох, уж, это мороженое!»

Переночевав у брата в Миассе, мы на двух машинах выезжаем в Магнитку. Брат так же решил поехать с нами. Утро выдалось жаркое и душное, поэтому сев в машину, я попросила мужа в ближайшем киоске купить мороженое. Но у остановочного комплекса, где он находился, как на грех, уже стояли троллейбус и две маршрутки…. Муж поехал мимо, сказав, что купим мороженое в центре. Но в центр мы не попали, так как брат, ехавший впереди, свернул на другую, незнакомую нам дорогу вдоль промзоны автозавода. И по пути не попалось ни одного киоска с мороженым. Я так скорбно вздыхала, что муж не выдержал и сказал: «Остановимся на выезде из Миасса, там магазин есть». Остались позади и промзона, и плотина, и старый город. Приближался тот самый магазин на выезде. Показалась вывеска «Парус». Но… свободного места возле магазина, чтобы припарковаться, не было! Все - и справа, и слева - занято огромными фурами. Вздохнув, я сказала: «Да, бог с ним, с мороженым. Поехали». Эх, знать бы, что меня ждет…. Лучше бы остановились!
Проехали мы две трети пути, оставалось впереди километров сорок до Верхнеуральска и чуть меньше за ним до Магнитки. Дорога серой лентой бежит по степи, уходя в синеву на горизонте. Простор! Далеко-далеко расплывается волнами в жарком мареве Уральский хребет. Небо – высокое, синее-синее, с редкими парусами облаков. В степи такое разноцветье, что кажется - небрежный художник рассыпал свои краски на зеленый ковер. Настроение – аж, петь хочется! Вдруг с водительского сиденья доносится удивленный возглас и следом за ним вопрос – «А где барсетка?». У мужа закончились сигареты, он хотел достать новую пачку, а барсетки-то и нет! Остановились. Подъехал брат. Обсуждаем, что делать. В оставленной на миасской кухне сумочке - не только сигареты, но и все документы и деньги. Надо возвращаться. Гнать обе машины? Невыгодно. И мужчины решают ехать на "Ладе" брата, а меня с «копейкой» оставить тут, посреди степи! Когда решение было принято, и муж садился во вторую машину, я не удержалась, чтоб не сказать: «А вот остановился бы за мороженым, раньше бы обнаружил пропажу!».
Они уехали, а мы с «ласточкой» остались….
Вокруг такая ширь! Степь. Впереди - дорога уходит длинным пологим спуском, ближе к горизонту поднимаясь на холм. Сзади – небольшой подъем, обрывающий полотно дороги, и далеко-далеко на горизонте в синей дымке горы. Слева – насколько хватает глаз пшеничное поле с небольшой березовой рощей в центре. Справа – целинная степь с редкими проплешинами солончаков. Метрах в полуста заросли какого-то кустарника. С высокого неба жарит солнце. В минуты затишья, а движение там не очень активное, слышно, как в травах шумит ветер. И в такой вот степной красоте я провела четыре часа! Я и книжку читала, и спать пыталась, и обзвонила по мобильнику всех друзей, и по пшеничному полю прогулялась, и даже набрала стакан степной клубники….
Радости моей не было предела, когда мужчины вернулись, и мы благополучно добрались до Магнитки. С тех пор муж перед отъездом обязательно перепроверит, а на месте ли барсетка, чтоб за мороженым не останавливаться!


«Искупались!»

Гостим мы в Магнитке уже вторую неделю. Варенья разного  наварили. Спины, как у всех садоводов, намного темнее, чем все остальное тело. Мы ж не просто на отдых приехали, но и в саду-огороде бабушке помочь. Купаться ездили только на городской пруд, на пляж, что в парке «У Палатки». Хотелось отведать и озерной водицы. Решено. Едем на Соленое. Знаменитейшее озеро в окрестностях Магнитогорска. Вода там соленая, как на море, и грязь лечебная. В детстве, помню, летом туда почти каждый день ездили, да еще воду с собой в бидоне привозили. Рассказывали, что больные люди, привезенные на носилках, пожив лето на озере и полечившись его грязью, на своих ногах домой возвращались. Все это было, как теперь принято говорить, в «эпоху застоя». Какое же разочарование ждало нас, когда мы отправились на озеро нынче….
До Соленого ехать километров двадцать пять, тридцать, но вся заковыка в том, что на подступах к озеру заканчивается территория Челябинской области, и начинается Башкирия. У самого озера, где асфальтовая дорога сворачивает направо, а влево уходит грунтовка до благоустроенного пляжа, и раньше стояла будка ГАИ, а теперь – целый блок-пост! Грунтовка перекопана, подъезда к озеру нет. Мы не стали спорить и упрашивать, просто поехали по асфальтовой дороге дальше, решив попасть на озеро Щучье, на котором и я, и мой муж бывали в детстве и юности не раз. Но память сыграла с нами злую шутку! Мы пропустили поворот на Щучье! Проехали до самого Банного. Это, пожалуй, не менее Соленого, известное озеро. Называется Банным, как гласит легенда, из-за войска пугачевского, которое на его берегах устраивало банные «мероприятия». Вода в озере удивительно чистая! Но из-за большого количества ключей всегда довольно холодная. Высматривая место для стоянки, мы проехали вдоль озера почти до деревни Кусимово, но так и смогли найти, где остановиться. Много было отдыхающих. И мы вновь меняем конечную точку нашего путешествия. Кусимово расположено между двух озер – Банного и Чебачьего. Наше решение – противоположный пологий берег Чебачьего. Сказано - сделано. Съезжаем с трассы на разбитую грунтовку по берегу озера. Едем минут двадцать, пока дорогу не перегораживает лиман. По следам ранее проехавших машин видно, что за лиманом дорога продолжается. Ширина его метров пять, неглубоко. Муж решает переехать лиман, но делает это довольно резко и поднимает сильную волну. Волна отталкивается от противоположного берега и бьет в машину! Мотор глохнет. Мы в машине. Машина в самом центре лимана. Вылезаем, действительно неглубоко – до середины голени. Все вместе выталкиваем нашу «ласточку» обратно на сухое место и, оставив у машины нашего незадачливого водителя, идем купаться. Место отличное! Песчаное дно до глубины в метр сменяется ковром водорослей. И это не илистое дно с цепляющимися за ноги ветвями! Это похоже на ковер  с высоким и мягким ворсом. Провели мы на берегу тогда часа три, вдоволь накупались, успели даже на холме клубники набрать в бутылку из-под минералки. Пора домой. Сели, машина завелась, поехали, но…. Вскоре поняли, что бесследно удар волны для машины не прошел! Волна разбила вентилятор, а тот пробил радиатор, и вылился весь тосол из системы охлаждения…. Далеко вы уедите без тосола? Вот и мы не уехали. Кое-как  выбрались на трассу, там уговорили водителя грузовичка «Газели» на «галстуке» дотянуть нас до автобана. Он и рад бы был дотянуть нас до Магнитки, да только ехал в Белорецк. Постояли мы, постояли у заправки на автобане… ну, нет попутных машин! А те, кто попадался, не откликались на нашу беду. Решили мы ехать потихоньку сами. Дорога там немного под уклон идет,… так вот, муж разгоняет «ласточку», пока она не начинает греться, потом отключает двигатель, и машина идет холостым ходом. Километров двадцать мы проехали. А впереди ремонт дороги. Объезд. За ним – подъем. Получается, нам самим дальше никак не проехать. Минут двадцать мы голосовали, пока водитель  легковушки, чуть помоложе нашей «ласточки», не согласился отбуксировать нас до дома.
Вот так съездили покупаться в озере!

33. Прощение или Мы не боги
Елизавета Немилостева
Холод заползает в душу. Откуда этот холод в удушливый - невыносимо жаркий день середины лета? Что происходит с тобой здесь и сейчас? Но есть вопрос поважнее - что произошло с тобой двумя часами ранее?
Молчишь? Что ж, это единственное твое спасение - молчать.
Ты встаешь с колен и дрожа всем телом двигаешься к выходу из маленькой часовеньки. «Зуб на зуб не попадает» - ты впервые, наверное стала понимать значение этого выражения. И даже теплая кофта, не спасает положения.
Быстрее, быстрее выйти из этого домика, где раньше располагалась школа, а теперь Дом Божий, на улицу. Пусть обжигающий ветер согреет твое тело, а палящее солнце разбудит твою душу.
Ну где же вы? Солнце? Ветер?
Только тучи лениво расползаются по небосклону, закрывая собой единственное непоколебимое светило. Ветер тоже стих в предвкушении бури, которая разразиться здесь через несколько минут.
Несколько долгих минут...
Птицы с криком разлетаются по своим укрытиям в старых заброшенных зданиях. Даже кошки спешат убраться куда нибудь в подполье.
Только ты стоишь посреди улицы, не в силах сделать шаг. Яркая вспышка озаряет небосвод.
Первая молния выводит тебя из оцепенения и ты трогаешься с места. Сначала медленно переставляешь одну ногу, потом другую, а потом все быстрее.
И вот ты уже бежишь. Куда? Куда угодно, но только подальше от этого места, где даже на улицу из часовни вырывается запах ладана и горящих свеч. Такой сладостный, но невыносимый для тебя запах.
Как ты смела вообще сюда прийти, после того, что ты сделала? О низкая твоя душа! Неужели ты думала еще о прощении, или ты думала оправдать себя тем, что _тот_ человек был убийцей и великим грешником...
Но кто дал право тебе судить его?
Разве ты сама не совершала ошибок? Разве ты сама не та же самая великая грешница?
До сегодняшнего утра ты думала, что это не так... ты считала, что если твои руки не обагрены кровью ты все еще святая... как ребенок.
Ты забыла, что кровь - это лишь один из камней, привязанных к ногам человека. Есть еще много и других камней, которые держат человека в пропасти.
Ты посчитала себя судьей. И забыла, что это право имеет только Бог.
Что ж, ты возомнила себя Богом и тебя можно понять. Понять, но не принять...
Куда ты бежишь, спотыкаясь и падая? Где ты хочешь укрыться от этого испепеляющего душу и тело взгляда Божьего. От этих тяжелых капель дождя, что падая на твое тело ударяют по нему осознанием того, что тебя видят. Видят насквозь.
Спрятаться, укрыться!
И ты бежишь еще быстрее. Ты стучишься в каждый дом, но никто не пускает тебя. Нигде не отзываются на твой крик о помощи.
Мокрая насквозь ты останавливаешься. Прямо перед тобой как грозный страж возникает та самая часовня, от которой ты пыталась убежать.
Ты смотришь по сторонам, но не видишь ни одного человека, в открытых окнах некоторых домов не мелькает даже тень.
Где все люди? Где вы?
Ты стягиваешь с себя безумно тяжелую от дождя кофту и бежишь прочь... Мокрая юбка тяжело прилипла к ногам, а к сандалиям налипли куски грязи. Ноги не поднимаются, но ты бежишь...
Прочь... прочь...
Вдруг прямо перед тобой из ниоткуда появляется женщина. Она могла бы показаться тебе прекрасной, если бы не белое платье на ней. Белое платье, которое было мокрое, но не дождем - а кровью. И эта кровь все струилась из тонкого надреза на ее шее.
Эта женщина - твоя сестра, та за которую ты мстила.
Только ты забыла, что теперь его призраки стали и твоими тоже. Его грехи - твоими... ты ведь возомнила себя Богом! Ну что ж - плати!
Ты кричишь и бежишь дальше.
- Кто-нибудь! Помогите! Помогите мне!
Вроде бы день, а темно как беззвездной ночью. Узкие улочки незнакомого города петляют как разбросанный серпантин.
Все дальше, дальше уводя тебя вглубь города.
И вдруг снова эта часовня.
Молния прорезает воздух и ударяется в высокое дерево, возле которого ты стояла. Оно раскалывается пополам и падает к твоим ногам, горящее, изуродованное...
А ведь это могла бы быть ты. Забралась бы на вон тот дом с пологой крышей и молния не приминула бы ударить и в тебя.
Ты забираешься на него в несколько минут и раскидываешь руки.
Ты словно большой крест своей муки, мрачное зрелище, освещаемое вспышками молний. Но ни одна не хочет бить по тебе. Они ударяют в другие дома, зажигают их. Пожарище охватывает город, отбрасывает на тебя причудливые тени. Горит соседняя улица и тяжелый запах гари, смешанный с удушливым воздухом лишает тебя возможности дышать. Ты делаешь глубокий вздох, но в легкие попадает лишь дым.
Ты падаешь на колени.

Смерть! Где-то рядом, где-то очень близко чувствуется ее тяжелое, смрадное дыхание.
- Забери меня! Забери! Я больше не могу!- ты умоляешь ее, но она проходит мимо. И уходит куда-то в дождь. Еще долго ты видишь ее болотного цвета, поросший мхом и плесенью плащ.
Дождь сбивает дым, приносит спасительный кислород и ты тяжело переводишь дыхание. Ты жива.
Что с тобой?
Еще утром ты кричала, что сильна! Еще утром ты думала, что мстить - это единственное возможное продолжение твоей жизни.
Неужели теперь ты не в силах жить?
Живи! Карабкайся наверх, цепляясь за гладкие скалы своих грехов ногтями, ползи, со скрипом земли искупления на зубах, иди через непроходимые болота отчаяния, плыви сквозь бушующие воды раскаяния, лети под пронзительным ветром, градом, снегом боли.
Если только ты сможешь...
Упав на колени перед иконой, ты вряд ли шепчешь слова молитвы. Твое сердце разрывается от боли и невозможности вернуть время вспять.
Ты словно расколотая на части скульптура, воздвигнутый самой себе памятник, низвергнутый вниз. Его осколки уже не склеить.
Ведь мы не Боги...

34. Душа Пирата
Елизавета Немилостева
посвящается Капитану Крюку из "Однажды в сказке"

О чем ты молчишь, Пират? Когда смотришь в небо и держишь в руках штурвал? Когда вокруг лишь черные тучи, и косые лучи дождя хлещут тебя по щекам, а ты не двигаешься с места, только слегка морщишь лоб?
О чем ты мечтаешь, Пират? Когда пришлось отказаться от мести, и в душе поселилась пустота?
Странное чувство пустота… Его нет, не существует, это пустота, пустое место, отсутствие чего-то. Но оно вполне осязаемо и вкус у него яблочный, как пирог или малиновый, или… что там было еще? Кровь? Металлический привкус на губах? Связанные рука и крюк? Путешествие по бобовому стеблю в небо? Обман? Предательство? Снова обман?
Так о чем твои мысли, Пират?...
На что ты надеялся, Пират? На то, что кто-нибудь в сознании, не в бреду протянет тебе руку и скажет: Идем. Все твои беды – мои. Я помогу тебе просто так. Я подтолкну к тебе Крокодила и подержу его, пока ты своим крюком вырвешь у него сердце.
Ты надеялся на это? Ты думал о сделках? Снова и снова проигрывая в них. Использовали и выкидывали тебя сотни раз, словно не человека, словно игрушку, словно пустое место.
А ты все равно им доверял… потому что не доверять ты не мог, у тебя не было выбора. И все что было у тебя, это надежда, что в этот раз, тебя не выкинут раньше, чем ты напомнишь о их части сделки, чем они выполнят ее. Раньше, чем месть будет исполнена.
О, какой же ты наивный, Пират. Ты – Пират. Так гордись этим. Упивайся этим. Забывайся в этом, как в бокале рома. Просто ты – Пират. Гордо. Непреклонно. Им всем недостойным и твоего слова не дари взгляда, не дари улыбки… Не верь! Предадут.
Какое отношение к Пирату? Человеку на звонкую монету променявшему свою честь и совесть. Человеку, забывшему о долге.
Как к веще, как к тряпке, как к тому, что ничего не стоит и ничего не достоин. Не благороден. Бесчестен. Распят. Своим собственным крюком пришпиленный к мачте.
Это ты, Пират!
Ты ли это, Пират?!
Не такой. Так доказывай это!
Попробуй что-то новое. Не называй это доверием. Назови это честью. Вспомни. Ты был благороден. Вспомни, Пират! В твоей душе, погребенной тысячами дней пиратства, есть еще совесть и честь. Есть! Вспомни, Пират! Вспомни!
О чем ты задумался, хмуришь лоб, и нервно стучишь крюком по штурвалу.
Ты Лейтенант Честь! Так вспомни, Пират.
Свое. Имя.
О чем ты думаешь, Киллиан Джонс? Когда на небе появляется солнце и ярким светом своим вытирает со щек твоих дождевую воду – не слезы, или слезы?
О чем ты думаешь, Киллиан Джонс? Когда в корму бьет вода, а рядом люди, которым ты нужен и которым ты можешь помочь. Несмотря на то, что они не знают кто ты. И не верят, что ты можешь быть другим.
Докажи, что ты был и снова будешь человеком Чести.
Не молчи Киллиан Джонс.
Я знаю.
Может быть… о любви?
Подумай. Поверь. Докажи. Что это возможно!

35. Перекрёсток
Любовь Кирсанова
Кирилл Иванов родился в деревне, в большой и дружной семье - отец, мама, три сына, две дочери, бабушка и дедушка.
В выходные и праздничные дни в их доме всегда звучала музыка. Дед играл на балалайке, отец - на гармони, бабушка и мама пели песни и частушки. В хорошую погоду вся семья выходила на улицу, к их дому сбегались люди со всей деревни, пели песни и частушки, у многих ноги сами пускались в пляс.
Олег Козырев жил с отцом и матерью. В их доме не было места для радости и любви. Родители Олега были вечно недовольны, он не слышал ни одного ласкового слова, в их доме никогда не звучали смех, музыка, песни.
Старшие Козыревы с завистью смотрели на дом своих соседей Ивановых:
- Опять у них веселье, - сердито говорил отец, глядя из-за занавески.
- Нарожали полный дом детей, да ещё и песни поют, будто забот у них мало, - хмуро дабавляла мать.
Олег сердился, что у Ивановых опять веселье, музыка, песни. А ещё он завидовал Кириллу - большая дружная семья, все любят друг друга.
Кириллу всё давалось легко, он учился лучше всех в классе и Олег понял, что дружба с Кириллом выгодна ему. После окончания школы они вместе поехали в Москву. Кириллу было жаль расставаться с родным домом, а Олег радовался, что уезжает навсегда. Он мечтал стать богатым и знаменитым, чтобы о нём писали в газетах и журналах, показывали по телевизору, чтобы люди говорили:
- Это Олег Козырев! Олигарх! Знаменитость! У него дом на Рублёвке! У него виллы в Испании и в Италии!
Но добиться успеха было непросто.
- Никому нет дела до меня, до того, о чём я мечтаю, - грустно думал Олег.
Он не мог поделиться своими мыслями даже с Кириллом, тот бы его просто не понял.
Однажды Олег случайно познакомился с Машей - симпатичной, среднего роста девушкой со светлыми волосами и зелёными глазами. Она жила с отцом, её мама умерла несколько лет назад, братьев и сестёр у неё не было. Когда Маша назвала свою фамилию, Олег понял, что она единственная дочь очень известного, богатого бизнесмена, о котором Олег много раз читал в газетах.
- Повезло! - подумал Олег и широко улыбнулся Маше.
Прошло два месяцев. Он планировал сделать Маше предложение, но её отец был в Испании по делам бизнеса и должен был вернуться только через месяц...
Катe было восемь лет, а её старшему брату Сергею восемнадцать, когда их родители погибли в автомобильной катастрофе. Сергея вскоре призвали в Армию, а Катю воспитывала бабушка. Жили они небогато, в маленькой квартире. Бабушка любила и жалела внучку, старалась ни в чём ей не отказывать. Катя выросла избалованной, эгоистичной красавицей, уверенной в том, что все вокруг должны ею восхищаться. Вскоре она поняла, что таких красавиц, как она - немало и надо пробиваться к лучшей жизни, расталкивая окружающих. Случайно познакомившись с Машей, единственной дочерью богатого бизнесмена, Катя поздравила себя с удачей. Но её мечты попасть с помощью Маши в круг "золотой молодёжи" разбились о совершенно непонятное нежелание подруги тусоваться с этой самой "золотой молодёжью". Маша ходила на деловые встречи и тусовки только с отцом, когда это было необходимо для бизнеса. Разочарованная Катя не знала, что делать. Однако она не привыкла опускать руки в достижении своей цели...
Катин брат Сергей - крепкий, спортивный, доброжелательный и покладистый, всё умеющий делать парень, всегда и везде был на хорошем счету, пользозовался общим уважением. Oн хорошо зарабатывал, увлекался туризмом, у него было много друзей и знакомых девушек. Только не было той, с которой он мечтал создать счастливую семью, но Сергей был уверен, что однажды встретит её - скромную, симпатичную, трудолюбивую и любящую детей.
Неожиданно для Сергея у Кати появился план познакомить его со своей подругой Машей:
- Серёжа, Машин папа очень известный и богатый человек, она его единственная дочь. Он тебе  поможет устроится, ты будешь обеспечен на всю жизнь. Мы с тобой попадём в круг миллионеров!
Сергей смеялся, но, когда Катя начала настаивать на знакомстве, он решительно отказался:
- Видел я таких девушек из богатых семей, они думают только о нарядах и развлечениях, с твоей Машей не создашь счастливую семью.
В это время Маша познакомилась с другим парнем. Катя ещё не видела Олега, но уже успела его возненавидеть, так как он помешал её планам. А Маше, которая была очень доброй девушкой, пришла в голову интересная идея познакомить свою подругу с Кириллом:
- Катя, у Олега есть лучший друг, очень хороший и добрый парень. Мы можем поехать все вместе в лес за грибами.
Катя хотела отказаться, но потом подумала, что это прекрасная возможность взять с собой в лес Сергея, который очень любит собирать грибы, и познакомить его со своей подругой. Договорились встретиться в воскресенье возле Машиного дома. Сергей, ничего не подозревая о планах сестры, обещал подъехать в лес на своей машине... 

Катя ещё издалека увидела Машу и двух парней. Она сразу обратила внимание на одного из них. Он был высокий, широкоплечий и очень некрасивый. Он улыбался от уха до уха и смотрел на Машу влюблёнными глазами.
- Это Олег и он любит Машу, - подумала Катя и перевела взгляд на другого парня. Высокий, худощавый, красивый, похожий на киноартиста, он понравился ей с первого взгляда, она забыла обо всём на свете и побледнела.
- Это Кирилл и я мечтала о нём всю жизнь, - подумала Катя, подходя к Маше.
- Это моя подруга Катя, а это неразлучные друзья - Олег и Кирилл, - представила Маша.
- Здравствуй, Кирилл, - тихо сказала Катя, протягивая Олегу руку и не отрывая от него глаз.
Маша улыбнулась и уточнила:
- Это Олег, а вот его друг Кирилл.
Олег прекрасно понимал, что не любит Машу, что она нужна ему только для того чтобы добиться поставленной цели - стать богатым и знаменитым. Знакомство с Катей спутало все его, далеко идущие планы. Он  смотрел на Катю - высокую, стройную, красивую девушку с длинными, ниже пояса, светлыми волосами, голубыми глазами и думал о том... Он сам точно не знал, о чём думaет. Он встретил свою любовь. Ничего не подозревающие Маша и Кирилл уже сидели в машине, Катя и Олег с трудом оторвали глаза друг от друга и тоже сели в машину. Через два часа они все были в лесу...
Маша уже несколько часов бродила по лесу, шла, не разбирая дороги. Телефон она забыла в машине. Минут десять назад у неё появился проблеск надежды. Счастье, что в лесу ещё было светло, иначе она бы не увидела едва заметную тропинку. Решив передохнуть, Маша присела на старое, упавшее дерево и начала вспоминать. Они приехали в лес рано утром, взяли корзины и пошли на поиски грибов. Маша быстро наполнила грибами свою небольшую карзинку и решила отнести грибы в машину, настроение было отличное. Неожиданно она увидела Олега и Катю, которые стояли обнявшись у берёзы и целовались. Они были так увлечены, что забыли обо всём на свете. Маша стояла в нескольких шагах от них, но они её даже не заметили. Она круто развернулась и быстрым шагом, не разбирая дороги, пошла, куда глаза глядят...
Собрав полные корзины грибов, Катя, Олег и Кирилл встретились возле Машиной машины. Вскоре подъехал Сергей, он немного задержался. Все ждали, когда подойдёт Маша, чтобы перекусить и продолжить "тихую охоту". Маши не было. Стало понятно, что она потерялась.
- Предлагаю оставить Катю возле машины на случай, если Маша вернётся, а мужчинам лучше всего разбить местность на квадраты и каждому из нас тщательно осмотреть свой участок, - сказал Сергей, который был опытным туристом.
 Поиски продолжались уже несколько часов, парни тщательно изучали свои участки и переговаривались по телефону. Неожиданно Сергей увидел едва приметную тропинку, она  привела его к опушке леса. Рядом находилась деревня, дома стояли с заколоченными окнами и дверями...
Тропинка привела Машу в заброшенную деревню. Но оказалось, что здесь остались люди - бабушка Глаша и её немолодая дочка Настя. Они жили в своём старом доме, в котором не было никаких удобств. Вечером они зажигали свечу, зимой топили печку, воду носили из колодца, который находился на краю заброшенной деревни. Продукты они покупали в городе, делая запас на несколько месяцев, заготавливали грибы и ягоды, варили варенье, выращивали картошку и овощи. У них были куры и коза. Так они и жили, забытые всеми. Конечно же, телефона у них не было и позвонить Маша не могла, но она была счастлива, что нашла добрых людей, которые приютили её у себя. Бабушка Глаша, Настя и Маша сидели за столом, пили чай с вареньем и беседовали о жизни. Вскоре начало смеркаться, зажгли свечу. Бабушка Глаша упомянула, что умеет гадать и предсказывать судьбу, этот дар перешёл к ней от её бабушки. Маша заинтересовалась и попросила ей погадать. Настя достала старую колоду и бабушка Глаша разложила карты...
Сергей шёл по улицe заброшенной деревни и заглядывал в каждый двор. Начало смеркаться и в это время он заметил огонёк свечи в окне одного из старых, покосившихся домов. Дверь открыла женщина лет сорока в тёмном платке. Сергей вошёл в небольшую комнату. Старенькая бабушка раскладывала на столе карты, рядом сидела молодая девушка. Он улыбнулся им:
- Здравствуйте, люди добрые! Меня зовут Сергей. Я ищу Машу.
Гадалка взглянула на него, положила карты на стол и обратилась к девушке:
- Маша, это парень, о котором говорят карты. Он твоя судьба, с ним ты будешь счастлива.
Девушка слегка покраснела и улыбнулась Сергею.
- Маша, я Катин брат. Мы все волновались и долго тебя искали, - сказал он и подумал:
- Гадалка права, я сделаю всё возможное, чтобы эта милая, добрая, нежная девушка, которую я искал всю жизнь, была со мной счастлива...
Маша хотела помочь приютившим её женщинам переехать в город, но они привыкли к своему дому и не захотели его покидать. Машин отец прислал рабочих, дом отремонтировали.
Маша и Сергей часто навещают бабушку Глашу и её дочку Настю, привозят им продукты. Они любят бывать в этом приветливом доме на опушке леса, ведь именно здесь они познакомились и встретили свою судьбу.

36. Из мрака к свету
Любовь Кирсанова
Мрак окутывал всё вокруг, а он стоял и ждал. А потом он устал ждать, расправил руки, как крылья, взмахнул ими и полетел. Он сам удивился своей неожиданной способности летать, но не остановился, а продолжал стремительно продвигаться вперёд. Мрак не отступал, но в его сердце была уверенность, что он обязательно долетит до света.
Но вот мрак стал едва заметно рассеиваться. Или ему это показалось? Показалось. Нет, не показалось! Он оставался спокойным и уверенным, что всё получится, свет будет.
Время летело, он летел и ему казалось, что вместе с ним летит вся вселенная.
Почему он никогда раньше не пробовал летать? Почему другие не летают? Или летают и не рассказывают об этом никому? Почему не рассказывают? Боятся, что никто не поверит? Или боятся того, что о них подумают?
Летать это так прекрасно! Ни с чем не сравнимое, непередаваемое чувство! Это надо испытать самому!
Он летел и летел, но ему это не надоедало. Он мог бы лететь во мраке ещё долго-долго, но неожиданно для себя увидел яркий свет. Это было удивительно - вокруг мрак и только далеко впереди сияла ослепительно яркая полоса света. 
Он продолжал лететь, уверенно продвигаясь вперёд.
Вначале казалось, что полоса света где-то совсем близко, но она была всё так же далеко. Он был спокоен и точно знал, что долетит. Эта уверенность придавала силы.
Он не думал о прошлом. Зачем? Всё это осталось там, далеко, где он не умел или вернее никогда не пробовал летать, где он жил и не знал, какое это наслаждение быть по-настоящему свободным и парить, как птица!
Яркая полоса света постепенно приближалась, мрак отступал. Он не чувствовал любопытства, не торопился быстрее долететь. Он продолжал наслаждаться полётом и был уверен, что там, где свет, не может быть ничего плохого.
Мрак окончательно рассеялся, всё пространство вокруг было залито ослепительно ярким светом. Перед ним расстилалась огромная, насколько хватало глаз, поляна, усыпанная цветами. Он опустил руки-крылья и плавно приземлился.
Он немного удивился, что лесные цветы росли вперемежку с садовыми и полевыми цветами. При этом чётко различался аромат сирени и жасмина, розы и гвоздики, других цветов. Запахи не смешивались, это было приятно и удивительно. Он не мог понять, как это возможно, но скоро перестал об этом думать.
Он медленно шёл среди цветов, любуясь разнообразием их форм, размеров, оттенков. Он был уверен, что раньше относился к цветам спокойно, не обращая на них особого внимания. Теперь он понимал, что цветы живые, они дарят ему радость и умиротворение.
Было приятно ступать по мягкому ковру густой, зелёной травы и наблюдать окружающий мир. Он был уверен, что никогда в жизни не видел такого количества и разнообразия порхающих с цветка на цветок многочисленных бабочек. Приятно было слышать гудение шмелей, жужжание пчёл, стрекотание кузнечиков.
Незаметно он дошёл до опушки леса. Из зарослей кустарника прямо ему под ноги выскочил заяц, который, отбежав на несколько шагов, спрятался в густой траве и выглядывал оттуда с удивлением и любопытством. Он посмотрел на зайца и уже хотел идти дальше, когда прямо под ноги ему упала пушистая белка. Она взглянула на него с неменьшим любопытством, чем заяц, и молниеносно оказалась на верхушке высоченного дуба.
Почему-то ему не хотелось углубляться в лес, он стоял и прислушивался к каким-то знакомым звукам, которые приближались и становились всё громче и громче. Он поднял голову и увидел, что в синем небе, курлыча, пролетают журавли. Он долго провожал их взглядом, почему-то ему было немного печально.
Он тихо вздохнул, осмотрелся и неожиданно вдалеке увидел озеро, которое раньше не заметил. Что-то неведомое влекло его туда и он послушно пошёл на встречу с неизвестным...
Она сидела на берегу озера. Она не хотела ни о чём думать, не вспоминала прошлое, не задумывалась о будущем. Она жила настоящим. Она не знала, как оказалась здесь, но её это не беспокоило. Какая разница? Главное, что она там, где должна быть. Она была абсолютно уверена, что в этом чудесном месте, где так хорошо и спокойно, с ней не может произойти ничего плохого.
В тёплом воздухе витали тонкие ароматы разнообразных цветов. Белые аисты важно, с достоинством вышагивали вдоль берега. Рассекая водную гладь, величаво плавали белоснежные лебеди. Плескалась рыба, весело квакали лягушки, кружились над водой многочисленные, разнообразные стрекозы.
Она протянула руку и вскоре большая стрекоза села на её ладонь. Они с любопытством смотрели друг на друга, стрекоза шевелила своими усиками, её прозрачные крылышки слегка трепетали...  Стрекоза улетела  и она переключила своё внимание на пролетавших мимо ярких бабочек.   
Неожиданно она почувствовала приближение чего-то неведомого, но очень хорошего. Она продолжала наслаждаться ароматами цветов, с интересом наблюдала за животным миром, радовалась красоте и разнообразию природы и спокойно ждала...
Он шёл медленно, вдыхая аромат цветов и трав, на душе становилось всё теплее и теплее. И вот перед ним озеро. Плавают белые лебеди, вдоль берега гуляют аисты. Летают стрекозы и бабочки. Живописная, мирная картина!
Внезапно он почувствовал трепет в сердце. На берегу сидела она в лёгком белом платье, с венком ромашек на голове. У неё были длинные, светлые волосы и милое лицо с большими серыми глазами. Ему казалось, что он знает её очень давно. И ещё он чувствовал, что она - самое главное в его жизни.
Она спокойно смотрела на него. Он медленно подошёл к ней, сел рядом, взял за руку и начал рассказывать, как долго искал её. Она внимательно слушала и приветливо ему улыбалась... 
Они не знали, как долго сидели на берегу озера, любовались лебедями и аистами, смотрели на бабочек и стрекоз, слушали песни птиц и улыбались друг другу. Им было спокойно и хорошо. А потом он почувствовал, что пора улетать.
Взявшись за руки, они летели над озером, над лесом, над огромной поляной, усыпанной цветами. Свет стал меркнуть, их окутал мрак. Они продолжали лететь вперёд. Она не боялась, потому что рядом был он и держал её за руку. На душе у них было спокойно и тепло. Они знали, что обязательно долетят туда, где находится их дом...
Наташа и Алексей не были знакомы. Они сидели в одном вагоне, напротив друг друга, когда произошёл взрыв в московском метро. Пострадало много людей. И Наташа, и Алексей были тяжело ранены и около двух недель находились в коме, из которой, на удивление всего персонала больницы, вышли одновременно. 
Когда через несколько месяцев Наташа ехала на работу и в вагоне метро увидела Алексея, ей показалось, что она знала его всю жизнь...
Прошёл год. Наташа и Алексей поженились. Они до сих пор удивляются, что им часто снится одинаковый сон -  взявшись за руки, они летят над огромной, усыпанной цветами поляной и прекрасным озером с белыми лебедями.

37. Счастье ты моё
Любовь Чурина

Вика быстро позавтракала и уже уходя на работу заглянула в комнату к сыну.
Его вихрастая голова мирно покоилась на подушке. Улыбнувшись тихо закрыла дверь и увидела в коридоре мать.
- Мама, что так рано? Да спит он спит, не беспокойся.
- Да я хочу тесто поставить, пирожки стряпать надумала.
- Ну ладно, я пошла. Дочь обулась и вышла за дверь.
Анастасия Николаевна повязала платок головой, надела фартук и достав муку начала сеять через сито. Когда она закончила с тестом, Проснулись дед с внуком.
Весело переговариваясь, они умылись и уже спешили завтракать.
- Бабуля, а чем ты нас с дедом сегодня побалуешь?
- Ах ты счастье моё! И поцеловав Максимку в лоб, сказала: - Омлет вам приготовила. Усаживайтесь, кушайте.
- Уфффф, бабуля, как вкусно. Я так обьелся.
- Уфффффф, повторил дед и я обьелся. Теперь и не смогу играть с тобой Максимка. Бабушка накормила нас до отвала. Теперь будем лежать на дне моря как медузы. И только сильный шторм сможет поднять нас на поверхность.
- Ой, деда ужас, какой. А где же мы найдём такой ураган.
-А бабуля у нас на что? Как пойдёт аромат жаренных пирожков из кухни, так мы сами и всплывём.- улыбаясь сказал дед.
- Ура! Ура! Ура! А теперь пойдём строить корабль и мальчик потащил стул из кухни в комнату.
Дед быстро присоединился к внуку и вскоре  корабль поплыл по просторам комнаты.
- Вперёд!  Командовал внук и дед сел на вёсла. Так они проплыли много, много вёрст. Бабушка сказала:
-Эй моряки, ну ка быстро на берег, пироги готовы.
- Так склянки пробили, быстро на камбуз. Сказал дед. И они с внуком оставив вахту пошли на камбуз.
Кок строго прикрикнула на матросов:
А ну быстро мыть руки и за стол.
Пирожки красиво лежали на блюде и манили моряков своими розовыми боками.
-Ах, как вкусно! – нахваливали пирожки дед с внуком.
Уфффф, уффф – бабуля, ты зачем меня так накормила насильно.
-Уффф, уффф и меня тоже насильно – вторил дед.
Потом они громко рассмеялись и расцеловав бабушку в обе щёки отправились играть в прятки.
Так, а спать когда? – строго спросила она.
- Ну, бааааааааа, мы поиграем немного
- Ну, бааааааа, мы поиграем немного – вторил дед.
Ну, ладно, что с вами поделаешь, поиграйте. И ушла на кухню мыть посуду.
Дед с внуком убрали стулья на место и начали прятаться. Вначале прятался дед потом внук и наоборот.  И вот снова пришла очередь прятаться внуку. И в это время в дверь постучали. Дед пошёл открывать, а Максимка стал искать, куда бы ему спрятаться.
Это к ним пришёл сосед дядя Юра. Ему срочно понадобилась отвёртка. А бабушка пригласила соседа откушать пирожок. Они прошли на кухню и пока сосед ел и нахваливал бабушкины пирожки дед принёс ему отвёртку.
Дядя Юра поблагодарил бабушку и дедушку пошёл домой. Дед собрался закрыть за ним дверь, но сосед сказал, что он сам закроет за собой дверь. И вышел в коридор.
А Максимка уже поджидал его там. Дядя Юра был ростом, как дядя Стёпа и Мальчик попросил, чтобы он посадил его на антресоли. Быстро подняв мальчика, сосед ушёл. Дед посидел и вдруг вспомнил, что внук –то давно спрятался и пора бы его идти искать. Отправился на поиски по квартире. Но Максимки нигде не было. Дед уже и на балконе посмотрел и в подъезде и в ванной и на кровати и под кроватью. К поискам уже присоединилась бабушка, но внука нигде не было. Вскоре с работы пришла Вика и думая, что сын спит заглянула к нему в спальню, но Максимки там не было. Тут отец с матерью признались, что уже почти два часа ищут внука, а его нигде нет.
- Мама, а к вам никто не приходил?
- Вот я старый дурак! Юра, Юра приходил. Сходи ка дочка к нему. Максимка точно ушёл с ним.
- Пап, да ты что? Зачем Юра поведёт его к себе домой.
- Ну, где же тогда он?
Вика быстро поднялась на пятый этаж и постучалась в дверь к соседу.
- Юра, Максимка у тебя? Чуть не плача спросила молодая женщина.
Да нет его у меня, но я знаю, где он.
- Где? - спросила Вика.
Пойдёмте я вам покажу и пошёл впереди соседки.
Зайдя к ним в квартиру, он поднял руки вверх и снял мальчика с антресолей. Который, спал там сладким сном, передал его матери.
- Счастье  ты моё, целуя сына сквозь слёзы говорила молодая мать.
А Максимка проснувшись громко твердил : Не нашёл, не нашёл. Деда ты проиграл.
-Проиграл, проиграл - счастье ты моё.

38. Кто охраняет мой дом
Любовь Чурина
 До этого жизнь бурлящая вокруг, меня не очень касалась. Я смотрел, потому что имел глаза, слушал, потому что имел уши. Но никогда не задумывался над тем, что видел или слышал. И никогда, ни о чём не мечтал, ничего не хотел от жизни и ничего не ждал от будущего. Да и в воспоминаниях моих не было ничего радостного. Я двигался, ел, дремал, но на самом деле – не жил.
 Но однажды, произошло событие, перевернувшее, всю мою никчёмную жизнь.
 Я приходил сюда, уже почти месяц. С тех самых пор, как она поселилась в этом старом заброшенном доме, потихоньку наводя порядок. День за днем, методично разгребая мусор во дворе и в огороде. То там, то тут горели костры, и языки пламени съедали все, что было не пригодно в хозяйстве. Она как заправский сельский житель ловко управлялась с тяпками, граблями, топором. В её руках всё вертелось, крутилось и ложилось на своё законное место. А я подглядывал, сожалея лишь о том, что не могу показаться ей на глаза.
 Женщина вставала рано, босая шла по траве, к реке, сбивая на ходу утреннюю росу, Там быстро и ловко скидывала легкое платьице и… совершенно обнаженная бросалась в воду. Плавала она, загребая одной рукой, как раненая птица. Затем переворачивалась на спину и долго. долго лежала на поверхности  воды, которая качала её, как в колыбели. Потом, словно что-то вспомнив, стремительно плыла к берегу. Выходила на берег, так же торопливо, словно боясь чего-то не успеть. Но внезапно, будто споткнувшись, садилась и начинала медленно расчёсывать волосы. Они были длинные, концы лежали на траве, и ей приходилось вставать в полный рост. Я наблюдал за ней издали, она вполне могла быть – в моём воображении – Русалкой. Это были самые потрясающие минуты в моей никчёмной жизни. Почему-то этот обряд - иначе это ни как не назвать - вызывал в моей душе жгучие, никогда ранее неизведанные желания. Я мучился и любовался одновременно. Во мне рождалось, что-то до сих пор незнакомое, тайное, любое. Я следовал за ней и обратно, видел, как она в лесу собирала цветы. Она всё делала очень быстро, но в её движениях не было той деревенской суеты, её работа была четкой и какой-то размеренной. Казалось, что она это уже когда-то делала, будто зная каждое свое действие наперёд. Затем выйдя в поле, начинала петь. Её голос, звонкий, чистый, завораживал, я почти готов был броситься к её ногам, и целовать, обнимать их. Но моя внешность… казалось, могла вызвать у неё отвращение, и только это сдерживало мой порыв.
Так и жили мы рядом, я на чердаке, она в доме. Я часто помогал ей какой-нибудь работой по дому, в огороде. Она останавливалась в недоумении перед прополотой грядкой, наколотыми, и на место сложенными дровами, качала головой, смотрела по сторонам и ничего не понимая, шла делать другую работу. Она не бегала по соседкам и не проводила вечера на посиделках. Жила особняком.
 Как-то, одевшись понаряднее, ушла. Её не было почти неделю, Я было затосковал. Но однажды она вернулась ведя за собой корову. Во двор въехала повозка, с неё спрыгнул мужичок, который начал что-то ставить на землю. Всё происходило в полной тишине, и только негромкое кудахтанье да поросячий визг, подсказали мне, что хозяйка привезла домой какую-то живность. Мужичок, так и не сказав даже на прощание никаких слов, сел на повозку и уехал со двора. Она долго сидела на завалинке, вытянув вперёд свои красивые ноги, отдыхала. Корова подошла к стогу сена и медленно, выбирая травы по сочнее, стала жевать. Она была настолько худа, что я даже в темноте мог посчитать её ребра. Поросёнок вылез из мешка и тоже искал, чем бы поживиться, и только курица продолжала сидеть в корзинке. Наконец женщина поднялась и пошла в дом, переодевшись, вновь вышла во двор. Увела корову в сарай и туда же загнала поросенка, унесла корзину с курицей, занесла в дом сумки.
 Затем, резко повернувшись, побежала. Она двигалась по направлению к реке, спотыкалась, падала и вновь поднималась, и всё бежала, бежала. Сорвав с себя одежду, бросилась в воду, и через некоторое время её голова показалась на середине реки. Она лежала на спине, её тело блестело под яркой луной. Звук, доносившийся оттуда, сначала мне был не понятен. Но вскоре я понял, женщина плакала, плач перешел в рыдания. Она уже плыла по направлению к берегу, и её рыдания перемешались с плеском воды. И приносили мне непонятную, нестерпимую боль. Она взяла платье и совершенно обессиленная побрела обратно. Шла, низко наклонив голову, будто, что-то искала на земле и не находила. Она неловко упала на траву, и долго в исступлении, рыдая, повторяла: «Я тебе этого никогда не прощу!» – Кому она грозила, я так и не услышал в этот вечер, имени она не назвала.
 Утро было солнечное, теплое и всё было как всегда. И всё же, что-то было не так. В её походке появилось, что-то незнакомое, она будто плыла по двору, всё было так же и не так.
 Шло время, к ней стали заходить соседки, кто за солью, кто за спичками и всё пытались выведать, кто она и откуда взялась в этом доме, но только и удалось узнать, что зовут её Настя и на вид ей было, лет тридцать. Зима не принесла никаких новостей, и всё в её жизни было без изменений. И вот, наконец, наступила весна. Она была ранняя, стремительно таял снег, и набухали на деревьях почки.
Я благополучно проспал на чердаке всю зиму и, услыхав звонкий стук капели, жмурясь от ярких солнечных лучей, вылез во двор. Развалился на завалинке и радовался всему живому, что шевелилось вокруг меня. Замычала корова, и я нехотя скрылся за углом дома, потому что послышались шаги и звук открывающейся двери.
 Настя вышла во двор, на её лице сияла солнечная улыбка, она сладко потянулась, шубейка на ней распахнулась в стороны, и я не поверил своим глазам. Оттуда выглядывал огромный живот, он выпирал вперёд, и через платье четко вырисовывался пупок. Я так и замер, теперь мне стало понятно, почему она тогда так рыдала. Я стал подсчитывать, когда же она должна родить. Сбился со счету и решил, что хватит мне спать, надо помогать ей по хозяйству. В это время, погоняя свою корову в стадо, проходила соседка и тоже увидела Насти живот. Тихо ойкнув, она заспешила прочь. И пошло-поехало, в этот день понадобилась соль сразу всему селу. Но Настя не пряталась в доме, она как бы дразнила своим видом докучих соседушек. Говоря приветливо:
- Заходите ко мне, я вас угощу чаем, - и бежала ставить на стол самовар и собирать угощение. Говорили о погоде и о том, какая ранняя нынче весна, о будущем урожае. Но ни одна так и не задала интересующий всех вопрос: «От кого понесла Настя?» Её никогда не видали праздно шатающейся по селу, да и в магазине она никогда ни с кем из мужиков не заигрывала. И, в конце концов, пришли к выводу, что она приехала жить к нам в деревню уже будучи в положении.
 За весенними заботами, время пролетело незаметно. Настя всё так же жила замкнуто, почти ни с кем не общаясь. Но всё же сдружилась с одной солдаткой, женщиной доброй, имеющей троих детей. Когда выдавалась свободная минутка, она приходила до Насти, и они говорили о детях. Однажды вечером, шёл дождь, они засиделись допоздна, и Настя рассказала, что ей всё время кто-то помогает:
- Представляешь! – говорила Настя, - я только соберусь, прополоть грядки, а они чистые от сорняков, дрова сами собой рубятся на щепки и складываются в штабеля. Я сначала думала, что у меня появился ухажёр, но так никого и не увидела. Будто в сказке. А ночью, кто-то гладит меня по волосам, и поёт колыбельные песни, думала вьюга, но нет, рядом, на ушко. Чудно!?
- И ничего здесь чудного-то нет, - говорила Маруся, так звали солдатку. - Это твой домовой.
- Кто!? Мой домовой!? Сказки!? – Настя, недоверчиво засмеялась.
- Ну а ты что думала, не волшебство же это?
- Домовой? Да ты знаешь, я часто ощущала на себе чей-то взгляд, но что это Домовой… А какой он, ты его хоть раз видела?
- Бабушка рассказывала, что он маленький и похож на лешего.
- А что, твоя бабушка лешего видела?
- Да нет, конечно, но люди рассказывали, в общем, страшный он, но если хозяйка добрая, работящая, то и он старается ей помочь. Да мы сейчас у него и спросим.
- Нет! Не надо, – вскрикнула Настя. – Боюсь я!
- Глупая, чего ты боишься-то, ведь он сюда не выйдет.
- Нет, все равно не надо.
 Они еще немного посидели, дождь стих, и Маруся, попрощавшись, ушла.
 В эту ночь Настя почти не сомкнула глаз, и, наконец, решившись, стала разговаривать со мной вслух. Она благодарила меня за помощь и заботу. Первый раз в жизни, я сожалел, что я домовой, мне она так нравилась. И я грустил, и незаметно для себя начал ей отвечать. Мы проговорили остаток ночи, а я уже знал всё, что с ней будет дальше, ведь это знание мне дается свыше. Я мысленно молился Господу и просил, чтобы у Насти всё было хорошо. Ведь у меня никого кроме неё не было.
 Рожать она уехала в город, дом оставила на Марусю. Больше она в деревне не появилась. Прошло много лет, и вот однажды ранним летним утром к дому подъехала машина, из неё вышла… Настя. Такая же молодая, как много лет назад. Она и не она, я так же наблюдал за ней, не смея показаться на глаза. Женщина всё делала быстро, показывала, что и куда сгружать, ходила по двору, заглядывала в покосившиеся стайки.
- Марина, ты поедешь со мной назад, в город? – Садясь в машину, спросил молодой мужчина.
– Нет, я останусь здесь, осмотрюсь, схожу на речку, а спать попрошусь к кому-нибудь из соседей. -
 Она ещё что-то говорила, а я, услыхав последнюю фразу, был несказанно рад.
 И вот всё стихло. Марина, повернувшись, стремительно пошла на речку, но внезапно резко обернулась назад. Я едва успел спрятаться за кустами, а она как ни в чём не бывало, опять пошла по направлению к речке, но теперь медленно, словно давая мне отдышаться. Она плавала так же, как Настя, загребая одной рукой, и на середине реки долго лежала на спине. Выйдя из воды, Марина встряхнула короткими волосами, они были такие же, как у Насти красивые, но короткие и у меня защемило сердце. Назад мы пришли уже за полночь, она легла спать на веранде, и в тишине я услышал её голос. Она говорила
тихо-тихо, только для меня.
- Мама умерла, когда я была ещё маленькая. Она мне часто рассказывала про тебя и просила, чтобы я обязательно приехала сюда и больше никогда не оставляла одного. Я приехала к тебе навсегда. Ты рад? Я знаю, что ты меня слышишь. Я люблю тебя, - она ещё что-то говорила, а я слушал и плакал.
Я, Домовой, кому-то нужен в этой жизни. И я уже видел все, что в будущем ожидает Марину, и молил Господа, чтобы у дочери, моей единственной, любимой женщины, судьба была лучше, чем у её матери.
- Спи дочка. – Говоря это, я гладил её прекрасные, но короткие волосы. – Всё у тебя будет хорошо.


3 ТУР

1. Звёздный мальчик
Александр Мецгер
Все знают, что когда падает звезда, нужно загадать желание. Но не все знают, что если найти эту звезду и приложить к уху, то она расскажет вам много необыкновенных историй. Одну такую историю я и хочу вам поведать:
«Далеко в космосе, среди древних галактик есть планета, на которой живут звёздные люди. Они очень приветливые и любят слушать сказки и волшебные истории, которые им рассказывает звёздный дракон.  Каждые сто лет он прилетает к звёздным людям, чтобы рассказать о своих необычных путешествиях и других мирах.
Жил на этой планете мальчик, который больше всего на свете любил мечтать. Он с восторгом слушал истории, пересказанные ему его родители и друзья о странствиях звёздного дракона. Приближался день, когда он должен был прилететь снова. Звёздный мальчик каждый день забирался на священную гору и целыми часами смотрел на звёзды. Он боялся пропустить тот день, когда появится звёздный дракон. Мальчика очень любили и поэтому не ругали за долгое отсутствие.
Наконец, настал долгожданный день. Небо озарилось ярким пламенем, и на священную гору опустился звёздный дракон. Все люди планеты бросились к подножию горы, чтобы послушать удивительные рассказы и приключения небесного странника. Дракон был прекрасным рассказчиком. Он в ярких красках описывал жителей других планет, битвы монстров и небывалую красоту летающих садов. Когда он окончил свою речь, к нему подошёл звёздный мальчик и попросил, чтобы дракон взял его с собой.
Ещё никто не обращался к дракону с подобной просьбой. После некоторых размышлений, он решил взять малыша с собой.
- Зачем тебе это надо?- спросил дракон.
- Ты прекрасный рассказчик,- проговорил малыш,- но я хочу своими глазами всё увидеть. Тогда я смогу более подробно рассказать моим близким о приключениях и неведомых мирах.
Узнав, что мальчик улетает с драконом, многие жители огорчились.
- Я вернусь!- пообещал общий любимец и взобрался на дракона.
Целый год звёздный мальчик путешествовал на драконе среди звёзд и далёких планет. Он видел летающие сады и прекрасные цветы, от аромата, которого, все вокруг становились абсолютно счастливыми.  Слышал пение сказочных птиц, от которых хотелось смеяться и плакать. Видел битвы страшных рептилий и сражения благородных рыцарей. Но настал день, когда малыш затосковал. Ему захотелось поделиться с друзьями своими ощущениями, рассказать об удивительных существах, живущих на других планетах.
- Я хочу вернуться домой,- сообщил он дракону.
- Я тоже считаю, что пора тебе вернуться,- ответил его товарищ по странствиям.
С замиранием сердца малыш наблюдал приближение своей любимой планеты, где ждали его друзья.
Когда он спустился со священной горы, то никого не узнал. Все люди, окружавшие его, были незнакомыми.
- Что случилось? Куда делись мои друзья!- воскликнул малыш.
Из толпы вышел старик.
- Мы слышали о тебе,- проговорил он,- нам рассказывали, что сто лет назад, один мальчик полетел со звёздным драконом к далёким планетам. Его очень долго ждали друзья, но так и не дождались.
Словно огромный обруч сдавил сердце мальчика. Ему не хватало воздуха.
- Как же так?- воскликнул он,- мы ведь всего год странствовали.
- Нет, малыш,- покачал головой старик,- это в космосе прошёл год, а у нас на планете сто лет. Ты разве не знал?
Мальчик схватился за голову и зарыдал. Он никогда больше не увидит тех, кто его любил. Кому же он расскажет о своих странствиях?
 Малыш понял, что самое дорогое, что он имел, навсегда потеряно и всё, к чему он стремился, стало мелким и ничтожным».
На прощание звезда нашептала: «Если у тебя есть мечта, то обязательно стремись её достигнуть. Но, улетая или уезжая, не забудь вовремя вернуться. Иначе некому будет порадоваться твоим успехам.

2. Гундосиха
Александр Мецгер
 
Недалеко от кладбища, среди густо разросшегося бурьяна, стояла старая заброшенная хата, крытая камышом. Внутри, в грязной, давно не прибиравшейся комнате, среди оплетенных паутиной грубо сколоченного стола, лавки и табуретки, сидела одинокая фигура и тонким голосом пела, медленно покачиваясь на скрипучем разваливающемся диване. Со стороны это скорее походило на вой одинокой собаки, выгнанной со двора хозяином.
В грязные запотевшие окна с трудом пробивался свет. И поэтому в комнате при любой погоде постоянно был полумрак. Но, по-видимому, хозяйку это совсем не беспокоило. Она и сама давно не мылась. Единственное, что выдавало в ней женщину – это длинные белые распущенные волосы, которые легче было бы обстричь, чем расчесать. На лице, изрезанном морщинами, застыла улыбка, отчего беззубый рот приобрел такую гримасу, что не каждый рискнул бы подойти к ней вечером на кладбище, где она просила подаяния и собирала оставленные на могилках печенье и конфеты.
Все селяне, живущие много лет рядом с ней, знали о ее безвредности и нужде. И, кто чем мог, помогали бедной женщине, которая была не совсем в своем уме. Мало кто помнил настоящее имя старухи, и кто первый прозвал ее Гундосихой. Но это прозвище настолько к ней пристало, что многие считали, что у нее и не было другого имени. Говорили, что во время войны она с малолетним сыном скрывалась в погребе. А по ночам вылазила на картофельное поле и выковыривала из мерзлой земли окаменевшие клубни, чтобы прокормиться. Один раз ее выследили два дюжих полицая и так избили, что несколько дней она не могла двигаться. Помогли соседи, не дали умереть с голоду. Тогда-то, из-за перебитого носа, она и получила свое прозвище, приставшее навсегда.
После войны она работала не покладая рук, чтобы прокормить и выучить сына. И никому никогда не жаловалась.
Когда сын окончил школу, то заявил, что поедет в город поступать в институт. Сколько денег она ему отправила – никто не знал, но за все время его учебы никто не видел, чтобы она купила себе хоть какую-нибудь обновку.
...Это произошло лет через десять после отъезда сына. Сын приехал к ней на новеньком «Москвиче», в костюме и при галстуке. Мать гордо шла с ним по селу и каждому встречному объясняла: «Вот сыночек приехал, хочет меня к себе в город забрать». И действительно, сынок заходился продавать и дом, и хозяйство. Он не торговался, и поэтому дня через три буквально все продали. Остались лишь два узелка с личными вещами. Садясь в «Москвич», сын велел матери ждать бортовую машину. Три дня мать просидела на узлах на ступеньках магазина. На четвертый день пошел дождь, и кто-то из жалости пустил бедную женщину в старую кухню. Через неделю никто не поверил бы, что перед ними та самая Гундосиха, которую знали. По селу ходила старуха с распущенными седыми волосами и, громко смеясь, что-то пыталась рассказать прохожим. Бедная женщина тронулась умом.
Прошло несколько лет.
С самого детства Оле хотелось иметь бабушку. Она с завистью наблюдала, как другие дети гуляли в парке, а их дедушки и бабушки, под чьим присмотром они находились, покупали им мороженое и всякие сладости. Оля спрашивала у родителей, где ее бабушка. Мать обычно отмалчивалась, а отец отвечал, что она умерла. Для Оли отец всегда был примером, и девочка гордилась им перед друзьями, но один случай очень удивил и озадачил ее.
Как-то на день рождения Оли папа пообещал купить ей подарок, и они отправились в магазин. На улице незнакомая женщина остановила их и стала ругать отца, обвиняя его в том, что он обворовал свою мать и бросил на произвол судьбы
. К удивлению девочки, отец молча прошел мимо. На Олин вопрос «Кто это?» он односложно ответил: «Просто больная женщина». Ответ девочку не убедил, и, когда дома никого не было, она нашла в старых фотографиях письмо от бабушки, Агриппины Ивановны. На конверте был указан адрес. Недолго думая, девочка достала из копилки деньги и отправилась разыскивать свою бабушку.
В небольшом селе новый человек на виду. Так и у нас, невозможно было не заметить незнакомую девочку в серой юбке и белой кофточке. Девочке было лет четырнадцать, она стояла с небольшим рюкзаком и безнадежно оглядывалась.
– У тебя нет конфетки? – донеслось со стороны.
Только сейчас девочка увидела странную старушку в мятой грязной одежде с распущенными волосами. Девочка полезла в рюкзак и достала зефир.
– Бабушка, – спросила она, – а как найти Агриппину Ивановну?
Старуху как будто ударило током, в глазах что-то загорелось, и она затряслась, потом взгляд ее опять потух и она пошла по улице.
Когда девочка задала тот же вопрос проходящей мимо женщине, та внимательно и долго смотрела на нее, а потом спросила:
– А зачем она тебе?
– Я ее внучка, – ответила девочка.
Женщина удивилась и указала рукой на удаляющуюся фигуру Гундосихи.
На этот раз глаза от изумления раскрылись у девочки.
– Это моя бабушка? – единственное, что смогла проговорить она, и на глазах у нее появились слезы.
Весь день странная девочка ходила с Гундосихой, покупала ей мороженое и пирожки, отчего у старухи от переедания заболел живот. К вечеру Гундосиха решила, что глупая девочка покинет ее. Но девочка вслед за ней вошла в полуразвалившуюся хату. Со слезами на глазах она осматривала жалкое жилище своей бабушки, о которой она, Оля, узнала совершенно случайно. Потом девочка выскочила во двор, наломала каких-то веток и попыталась подмести пол. У бабушки не было даже ведра, чтобы принести воды, и девочка какой-то тряпкой протерла окна и стол. Когда стемнело, Гундосиха села на свой изломанный диван и стала напевать песню. Ее прервал шум машины возле двора. Из автомобиля вышел мужчина. Что-то очень знакомое почудилось Гундосихе в этом человеке. Но вот что?
– Эй, бабка, – грубо позвал он, – ты не знаешь, где живет Агриппина Ивановна?
«Какой странный», – подумала старуха. Мужчина хотел уже сесть в машину, но тут скрипнула дверь, и на пороге показалась девочка.
– Ты здесь? – удивился незнакомец. – А ну, марш в машину!
– Папа, – прокричала девочка, – посмотри, это же наша бабушка! – И она побежала к старушке, но отец перехватил ее на полпути.
Гундосиха, увидев, что обижают ее знакомую девочку, завывая бросилась на мужчину, схватила его за руку. Но тот брезгливо оттолкнул старушку, и она, словно перышко, отлетела в сторону и, ударившись головой о дерево, начала медленно сползать по его стволу. На какой-то миг взгляд ее стал осмысленным, и она что-то прошептала. Единственное слово, которое расслышала Оля, было «сынок», после чего взгляд Гундосихи застыл навсегда.

3. Небесная дорога
Любовь Казазьянц
Посвящается памяти Великой актрисы – Мэрилин Монро.
Рассказ.

Бармен подал узкий высокий бокал с ярко-оранжевой жидкостью. В нём плавали два человеческих глаза... из голубого сахара.
- Вы пробовали наш фирменный коктейль «Анютины глазки»? – обратился он к
мужчине средних лет.
Тот в ответ отрицательно покачал головой.
- Какая жалость. Но вы можете наверстать упущенное! А ещё советую попробовать коктейль «Тихий синий океан» - более мужской. Представьте как вздымающиеся волны бьются о каменные громады, и Посейдон предстаёт из морской пучины... Романтика!
Бармен рекламировал коктейли и заодно упражнялся в красноречии, выставляя на стойку бара чистые, протёртые до блеска, пузатые бокалы на тонких ножках. Он заметил, как собеседник поглаживает седину на висках. К стойке подлетел молоденький официант и в спешке бросил скороговоркой:
- У нас вчера произошло такое событие! Нас посетила светлая комета!
- Что ты там бормочешь? Музыка так орёт, ничего не слышу! – ответил бармен.
- Повтори! – громко попросил официанта немолодой посетитель.
-Дуду, хозяин сказал, что теперь наш бар будет процветать. Посмотришь, народ
повалит! А то ведь грозились закрыть.
-А что у вас случилось? Я пропустил что-то интересное? Отсутствовал всего
один день, вот не везёт! – с сожалением произнёс посетитель, обращаясь к официанту.
- Инопланетяне! – настороженно вмешался бармен.
- Покурят твои инопланетяне! Нас посетила... Звезда! Комета Галлея - восторженно жестикулируя, объявил официант.
-Что, неужели пожаловала сама Алла Пугачёва? – возбуждённо заорал посетитель.
- Да нет, бери выше! Наш бар удостоила своим присутствием самая популярная в мире блондинка – обворожительная Мэрилин Монро! – задыхаясь, взахлёб про
кричал официант.
-О-о-о, это - французская кинозвезда, - подтвердил посетитель.- Она давным-давно умерла, покончила с собой. Понял, невежда! – протирая очки, добавил он.
-Но вчера она была очень живая, даже пела.
-Ну ты и невежда, американская звезда, - поправил бармен.
-Молодой человек! – обратился к официанту посетитель,- Вам наверное померещилось?
Официант приблизился к посетителю и прокричал в ухо:
- Ты кто такой, чтоб сомневаться в моих словах? Да не сойти мне с этого места! Кого хочешь, спроси, тебе подтвердят. Я тебе не наркоман какой-то! - сжав кулаки, прокричал официант, гневно глядя в глаза посетителю.
В этот момент к посетителю подошёл какой-то мужик и позвал:
- Серж, пойдём, нечего спорить!
И они оба отошли к соседнему столику.
В баре продолжала греметь музыка. В центре зала танцевало несколько пар.
Вдруг входные двери распахнулись, в зал хлынула толпа. Музыка стихла и
на сцене появилась самая сексуальная и пленительная блондинка. Её имя
известно всему миру. Её образ – эталон женской притягательности - сохранился в сердцах людей чистым и непорочным, невзирая на сплетни завистливой молвы и нечистоплотной газетной шумихи.
Зазвучала музыка из кинофильма «В джазе только девушки». Прожектор осветил сцену. И живая Мэрилин запела, посылая в публику воздушные поцелуи.
О, эти прекрасные глаза! За один её взгляд можно отдать жизнь, душу и весь мир в придачу!..
После песни «Я жажду твоей любви» из кинофильма «Всё о Еве» на сцену обрушился оглушительный вал аплодисментов. Публика бесновалась.
За кулисами – восторженная возня. У дверей гримёрной – толпа с цветами.
Шныряли странно наряженные молодые люди. В гримёрной стоял смешанный аромат духов, пыли и косметики.
- Шлейф популярности удлиняется с космической скоростью! Что намериваешься с ним делать?- спросила пухленькая брюнетка у новоявленной звезды.
- Завернусь в него и буду гордо шествовать, - ответила она и улыбнулась, ликуя.
- В начале шествие всегда торжественно! Поздравляю с успехом, подруга. Хочу пожелать чтоб твой праздник длился подольше,- с завистью заметила брюнетка.
-Выбирай букеты, Симочка!- бросила звезда, указав на гору цветов.
- Такой мелочью откупиться хочешь!- скривила ехидную улыбку Симочка.
-Нет, нет. Я тебе на самом деле очень благодарна!- повернувшись лицом к подруге, воскликнула звезда.
- Спасибо в карман не положишь! - съязвила брюнетка.
- Ты что, хочешь, чтоб я заплатила? - понизив голос, съязвила звезда.
- А почему бы и нет!... - нагло воскликнула Симочка и уселась на соседний стол.
Звезда снимала макияж.
-Без косметики звёздный глянец меркнет!- с сарказмом добавила Симочка.
- Значит, крови жаждешь? Вижу, умираешь от зависти и злорадства, бесталанная моя подружка!
Симочка скривила такую гримасу, будто лимоном поперхнулась.
-Язва проклятая! - добавила звезда.
-Прыщ на ровном месте. Из тебя такая же Мэрилин Монро как из коровы – лошадь! Без моей идеи, где б ты сейчас была?.. У чёрта в заднице. Это я всё придумала!
-А я осуществила нашу затею!
Сима возбуждённо махала руками.
-Я что-то преувеличиваю?- воскликнула она и заглянула в глаза подруге.
- Нет, нет, ты, конечно же, много сделала для моей карьеры. Я этого и не отрицаю.
Но нельзя так пухнуть от зависти, а то можно лопнуть... И останется от мыльного пузыря одно мокрое место. А ты, дорогая моя подружка, ещё не раз мне понадобишься. Ну, успокойся! Я предлагаю тебе быть моим импресарио! -заискивающе промурлыкала звезда.
-Да?! Дельное предложение. Я согласна, по рукам! - пропела в ответ Симочка.
Не прошло и часа, как подружки наболтавшись, как ни в чём не бывало расцеловались.
-Софи, ты ведь знаешь, не могу на тебя долго злиться, твоя обезоруживающая улыбка действует как лучшее лекарство. Смотри у меня, ты ведь теперь – знаменитость! Надо держать марку!
-До завтра, дорогая.
Софи приехала домой в чёрном лимузине. Охранник проводил её до самой дверей.
Не успела она переступить порог, как почувствовала слабость в ногах.
Скинула туфли и в изнеможении упала в кресло.
,,...не ожидала от самой близкой подруги получить пинка. Неужели Симочка - такая злая! А ведь так ловко простушку изображала. Сама преданность. Надо быть начеку. Врага всегда лучше держать в поле зрения,,- размышляла она и продолжила в слух:
-А что, чем чёрт не шутит, вдруг ещё стану знаменитой!.. Мне нравится сцена.
И меня ждёт слава, пусть даже в чужом обличье. Мне всегда говорили, что я похожа на Мэрилин. Только немного к линзам не привыкла, глаза устают.
Софи сняла тёмные линзы. Её голубые глаза слезились, слипались от усталости. Губы перестали шевелиться. Она уснула в кресле, не раздеваясь. Стеклярус на её платье загадочно переливался в свете ночника.

Год пролетел как во сне.
Софи вместе с Симочкой и её кавалером сидели в самолёте. Они возвращались из турне по Германии в Израиль.
Концерты, гастроли. Жизнь на колёсах нравилась Софи. Она работала с азартом.
Благодаря весёлому нраву умела поднимать настроение окружающим. У Софи был приятный голос. Ещё в муз. училище, на выпускных экзаменах, председатель
Комиссии Предков лично поздравил её с окончанием: «Дорогая, с такими данными, вы просто обязаны блистать!,,
Недаром в училище её прозвали «несравненная блондинка» за сходство с кинозвездой.
За этот год София узнала многое о жизни своей героини из книг и статей, которые доставал для неё кавалер Симочки – Гай. Оказывается «Мэрилин Монро» -псевдоним, а настоящее её имя – Норма Джейн Мотинсон. Коренная американка,
Родилась в Лос-Анжелесе. Комическая актриса, обольстительная блондинка была секс-символом Америки 50-60-х годов. В кино представляла образ красивой,
глупенькой, чувственной, неуверенной в себе молодой женщины. Её детство про-
шло в приюте для сирот. Своеобразная Золушка поднялась до высот славы. Её ранняя смерть покрыта тайной. Но из запрещённых источников просочилась информация, что она была любовницей двух братьев Кеннеди и убита по причине шантажа с её стороны.
Гай выполнял обязанности продюсера. С Софи у него сложились дружеские отношения. Он был старше Симочки на шесть лет. Выглядел солидно: смуглая кожа, почти чёрные глаза с влажными зрачками надменно смотрели из-под нависших бровей. На левой скуле - глубокий шрам придавал его лицу выражение непримиримой ожесточённости. Гай бывал крут и резок в обращении, но к капризной Симочке проявлял огромное терпение и нежное обожание. Называл её «пёрышком души», или «пёрышком в моей шляпе».
Софи смотрела в окно самолёта, любовалась небом. Когда самолёт повернул, она вдруг увидела дорогу из перистых облаков, уходящих в даль длинной вереницей.
На некотором расстоянии от неё образовалась параллельная полоса от сверхзвукового самолёта. Она тянулась вдоль перистых облаков.
-Симочка, посмотри в иллюминатор, какая там небесная дорога! Наверное, она указывает путь в Рай, к неземному счастью!
Но Симочка дремала на соседнем сидении.
«Жаль,- подумала Софи,- она прозевала удивительную картину, а у меня, как назло нет фотоаппарата. В такой момент».
После путешествия Софи хотелось отдохнуть, побыть в тишине. И эта парочка порядком наскучила. Что-то в последнее время Гай поглядывал на Софи с неприкрытым вожделением, но прикоснуться к ней не осмеливался, видимо побаивался бурных сцен ревности со стороны Симочки.
В один прекрасный вечер Софи снова должна была выступать в баре «Пасейдон»,на побережье средиземного моря, в Тель-Авиве. Собралась разношёрстная публика. Все с нетерпением ждали выхода Софи.
Наконец звезда взошла. Мэрилин Монро вышла на сцену в лёгком голубом наряде, отороченном лебяжьим пухом. Кинодива выглядела необыкновенно притягательно. С её губ не сходила счастливая улыбка. Мужчины сходили с ума от восторга.
После выступления на сцену летели цветы и буря аплодисментов. Сверху сыпалось конфетти. Успех превзошёл все ожидания.
После концерта Гай пригласил женщин в ресторан. Было весело, ели, танцевали. Когда Симочка на несколько минут отлучилась, Гай пригласил Софи на танец.
Он так настойчиво обнял её за талию, что та невольно вскрикнула и отстранилась. А он прижал её к себе ещё крепче и хрипло шепнул на ухо:
-Будешь упираться, пожалеешь!
Софи посмотрела ему в глаза, и ей на мгновение стало жутко от его горящего желанием взгляда. Софи вырвалась из его паучьих объятий и, схватив сумочку,
убежала. Домой добралась на такси. В ту ночь долго не могла уснуть и унять дрожь: дрожало всё тело и даже сердце.
«Боже мой, я до смерти боюсь этого негодяя».
На следующий день Гай пришёл к ней с шикарным букетом цветов и шоколадным тортом. Он слёзно молил опрощении.
-Ну выпил лишнего, с кем не бывает.
Попросил сварить кофе.
После этого случая Софи стала замечать за собой странные вещи: неуверенность,
рассеянность, забывчивость, физическую усталость. А Симочка сказала Софи, что у неё встревоженный вид и безумный блеск в глазах.
Перед сном Софи долго разглядывала своё отражение в зеркале. И пришла к выводу, что Симочка права.
Обратилась к врачу. В клинике психолог посоветовал Софи сменить обстановку, прописал отдых минимум неделю. В тот же день Гай договорился о её семи-
дневном отдыхе в гостинице «Хилтон» на Красном море. Софи очень обрадовалась возможности отвлечься. Первую ночь в гостинице она спала как убитая. Проснулась в полдень и впервые почувствовала, что выспалась.
Её никто не беспокоил. Здесь она поняла, что жизнь проходит мимо, а у неё нет времени обернуться.
Море, солнце, чистый воздух. Отдых пошёл ей на пользу. Прогулки по океанариуму, купание в море – всё умиротворяло.
Пять дней пролетели как один миг.
На шестой день, ближе к вечеру, приехал Гай.
-Симочка попросила тебя проведать. Вот попробуй, для тебя выбрала.
Софи развернула красочную коробку.
-Ой, «Птичье молоко» - мои любимые!
Не удержавшись, она проглотила сразу две штуки.
-Вкусно! Передай Симочке спасибо.
Гай кивнул и слишком крепко пожал руку Софи. Они немного поговорили о новостях в городе. Софи вдруг потянуло в сон. Она приклонила голову на подлокотник и моментально уснула. Ей приснился кошмарный сон, будто Гай овладел ею.
-Чушь собачья! Приснится же такое, - проснувшись, в смущении подумала Софи. В номере кроме неё никого не было.
На следующий день, после завтрака, Софи гуляла по алее, рядом с гостиницей. В небе она снова увидела небесную дорогу из перистых облаков, как из самолёта.
Она шла, запрокинув голову, и думала: «Наверное там витает душа несравненной Мэрэлин.Как ей там легко и спокойно. Никогда не смогу думать, что я лучше
неё».
Вечером приехал Гай и забрал Софи домой. По дороге наговорил кучу комплиментов.
«А он всё-таки обходительный мужчина, но иногда достаёт своей педантичностью. Что ж, для руководителя это наверняка полезное качество» - подумала Софи, когда они подъехали к её дому.
Гай распахнул двери и галантно предложил руку, помогая ей выйти из машины.

Через неделю Гай укатил за границу по делам.
Всё шло как обычно. Репетиции, концерты, подготовка к гастролям. Особенно трудно было находить песни из кинофильмов, в которых снималась Мэрилин Монро. В советском кинопрокате известен был только фильм «В джазе только девушки». Приходилось переписывать песни со старых касет, видеоплёнок. Это оказалось изнурительно и занимало много времени.
Софи каждый день просыпалась с беспокойной мыслью о приезде Гая. Она не могла понять, почему в последнее время, когда он приближался к ней или смотрел на неё, девушку пробирала внутренняя дрожь. Ей просто хотелось бежать прочь, сломя голову. Этот человек одним своим присутствием нагонял на Софи ужас.
Он приехал из Италии через месяц, совершенно неожиданно. Вошёл в комнату, когда Софи и Симочка пили чай. Увидев его, Софи поперхнулась и обожгла губы. Чашка выскользнула из её рук и разбилась. У неё даже не хватило сил, чтобы встать. А Симочка ворковала с «коршуном».
На следующее утро Гай приехал к Софи домой. С порога властным голосом скомандовал:
-Иди ко мне! Ведь ты от меня без ума. Я так соскучился по твоей нежной коже!
Девушка вся сжалась от страха. Он схватил её за руку и грубо привлёк к себе.
Софи брезгливо отстранилась.
-Ах, не хочешь по-хорошему, будешь как привыкла!
С этими словами, он свободной рукой вколол ей в руку шприц с прозрачной жидкостью.
-Не надо! Прошу, не делай этого! Я не хочу тебя, коршун проклятый! - умоляла она.
И мелкие струйки катились из печальных глаз. Её лицо исказило страдание, тело обмякло.
Так изо дня в день меркло светило. И...угасло.
Через месяц в баре «Дельфин» на берегу Красного моря играла траурная музыка.
У входа висел портрет улыбающейся Софии в чёрной раме.
Её душа пронеслась по той самой небесной дороге, по которой когда-то проследовала душа незабвенной Мэрилин Монро.
-Прощай дорогая Софи. Покойся с миром,- шёпотом произнесла Симочка,
садясь в новый красный кабриолет. За рулём сидел Гай, беззаботно насвистывая мелодию из оперетты Легара.

4. Фокусник
Любовь Казазьянц
(Посвящаю своим дочерям – Яне и Маргарите.)

1. Знакомство
-Что стоишь? Нравится? – обратился парень спортивной внешности к девочке-подростку, стоящей у огромной витрины.
-Ещё бы, такое красивое платье! Кукла-манекен в нём выглядит как живая.
-Да, понимаю, ты бы хотела иметь такое платье? – спросил парень, заглядывая в её желтоватые, как у кошки глаза.
-Не спрашивайте, ведь это же невозможно. Особенно теперь… - грустно добавила она.
-Почему? - последовал вопрос.
- Куда я в нём пойду? И денег у меня нет.
-Деньги – не проблема. Родители дадут.
-А я из дому сбежала.
-У тебя что-то случилось, обидел кто-то? Или просто захотелось погулять?
-Родители. Они уже замучили своими ссорами. Невозможно находиться дома из-за враждебной атмосферы, которую они создали. Я очень устала от их склок. Но ничего не могу сделать для того, чтобы они успокоились!
-Что ж, тогда пошли со мной. Воробушек, как тебя зовут? – спросил парень по-отечески.
-Сильвия. А тебя?
-Меня – Паги.
-Странное у тебя имя. А куда мы пойдём?
-Вообще-то я направлялся к своему другу Бэлу. Но если тебе не очень холодно, пойдём погуляем. А потом двинемся к нему.
-ОК.
За время беседы Паги заметил, что Сильвия не из бедной семьи. Ноги её  были обуты в дорогие добротные ботинки, модные плотные джинсы обтягивали хрупкую фигуру, вязанный рыжий свитер выглядывал из-под дорогой дублёнки, с широким меховым воротником. На её изящной головке красовалась рыжая вязаная шапочка.
За плечами висел коричневый кожаный рюкзак. Он обратил внимание на кокетливо расположенную родинку на лице девочки, на верхней губе, которая придавала её лицу особый шарм.
-Чудненько! Поканали, - бросил он.
Они гуляли по центру Тель-Авива до поздней ночи. Паги рассказывал Сильвии всякие занимательные истории. Он оказался искусным рассказчиком. Любил животных, жалел бездомных.
-А теперь я тебя познакомлю с моим лучшим другом Бэлом. Его дом - тут недалеко.
-А его родители не будут возражать? – настороженно спросила девочка.
-У него нет родителей. Они погибли. Это трагическая история.
-Очень жаль. А как же он живёт без родителей?
-Нормально, привык. Ведь уже ничего не изменить.
-А сколько ему лет?
-Девятнадцать.
-А тебе, Паги?
-Мне двадцать один, но у меня скоро день рождения, исполнится двадцать два. После Нового года, 20 января.
-А вы справляете зимний праздник?
-Да, конечно. Мы очень любим новогодние праздники. Можно подурачиться, порезвиться вволю. И никто ничего не скажет.
-Да, это точно. А я Новый год просто обожаю!
Они приблизились к высотному жилому дому. И Паги сказал:
-Вот мы и пришли. Заходи в подъезд.
Они поднялись на последний этаж и позвонили. Тяжёлая деревянная дверь открылась через минуту. На пороге появился худенький парень среднего роста. Длинные светлые волосы обрамляли его детское лицо. Увидев парочку, Бэл неподдельно обрадовался.
-Привет, дружище! Ждал тебя. Знакомь, кто это с тобой? – пропуская ребят в квартиру, проворковал он.
-Знакомься. Эту девочку зовут Сильвия.
-Здорово! Очень рад! А меня – Бэл, - восторженно представился хозяин квартиры. – Входите в зал.
Сильвия удивилась, как уютно и чисто в квартире нового друга. И мебель красивая, везде люстры. В квартире было четыре комнаты и подсобные помещения, а также огромный балкон.
-Большая у тебя квартира. Не скучно жить одному?
-Нет. Я сдаю комнаты. И работаю на «скорой помощи».
-Так ты - врач?
-Да, учусь.
-Молодец, какой!
-А Сильвия в курсе твоих талантов, Паги? – загадочно спросил Бэл.
-Нет. Ещё не успел рассказать. Не спеши, Бэл!
-И что же ты такое умеешь? Прямо заинтриговал, - заинтересовалась Сильвия.
-Да так, всякие чудеса.
-О-о-о! Чудеса говоришь!? Это интересно.
-Ну, пожалуйста, покажи ей самый простой трюк! – умоляюще глядя на Паги, попросил Бэл.
-Ладно, уговорили. Смотрите. Вот, к примеру, пять шекелей, монетка. Держи, - он вложил монетку в ладошку Сильвии. Посмотри на монетку… Убедилась?
-Да. Пять шекелей.
-А теперь зажми её в кулаке.
Паги подержал в ладонях и потёр её кулачок.
-А теперь смотри.
Сильвия раскрыла ладонь. В её руке лежала монета в десять шекелей.
-Ого! Вот так фокус!
-Да это ерунда, против того, что Паги умеет проделывать с деньгами. Эти бумажки – его конёк! Понимаешь, Сильвия, мой друг – настоящий фокусник. Да нет, не фокусник, он – настоящий волшебник!
-Ой, правда! Вот здорово! Я никогда не видела живого фокусника.
-А вот теперь видишь и не только, ты стоишь рядом с ним. Великий и ужасный Гудвин из страны Оз покурит по сравнению с Паги!
-Да, вы меня удивили!
-Не только тебя! Ты знаешь, Паги даже участвовал в телевизионном конкурсе-шоу для фокусников «Удиви меня». Так ему там сказали открытым текстом, что все другие фокусники – дети, по сравнению с Паги. И если он будет и дальше участвовать, ему можно присудить первое место, минуя конкурс. Но Паги у нас скромняга. Он решил дать другим возможность выиграть первый приз и тихо ретировался.
-Да, вот так характер! – поразилась Сильвия.
-Да ладно вам! – стыдливо покраснел Паги. – Конкурсы – не моё хобби.
-Завтра пойдём в людное место, там увидишь, какие чудеса проделывает с деньгами мой талантливый друг! – восторженно произнёс Бэл.
-Вот, здорово! Я буду очень рада!
-А теперь приглашаю вас на кухню, приготовил для вас вкусняшки. Садитесь ужинать. Как говорится – «кушать подано, садитесь жрать»!
После ужина Сильвия заметила:
-А вы, Бэл, прекрасный кулинар! Если Паги фокусник такого же уровня, то думаю, что вы неплохо нашли друг друга.
-О-о! Что ты, уверяю, что Паги гораздо-гораздей меня!
После друзья ещё поболтали, затем улеглись спать каждый в отдельной комнате.

2. Праздник
Утро приветствовало ребят просветлением. Небо немного очистилось, даже солнышко проглядывало сквозь серые облака. Ребята наскоро позавтракали и отправились в городской парк. Настроение у троицы было приподнятое. Они болтали без умолку. В парке прогуливались всего несколько парочек, мамочки с колясками сидели на скамейке, но после одиннадцати часов пригрело солнце, и народ значительно прибавился. Вот тут-то и началось настоящее шоу. Паги пригласил молодёжь и показал несколько простых фокусов типа напёрстков, только с монетами. Вокруг него постепенно собралась толпа. Он показал фокус с подписанной купюрой, которую спрятал у незнакомого мальчика, стоящего впереди, а потом, после некоторых манипуляций достал из кармана у мужчины в тёмном плаще. Дальше – ещё интереснее: последовал фокус с номером купюры. Паги написал номер купюры на бумажке, сложил эту записку и отдал Сильвии. Затем попросил у кого-то из толпы купюру достоинством в 100 шекелей, смешал её с другими деньгами.  Попросил девушку из толпы выбрать из кучки купюр одну, и это оказалась именно та купюра, номер которой он написал на бумажке, отданной Сильвии. Этот номер купюры показали всем. У Паги в руках веером появлялись купюры прямо из воздуха и исчезали в никуда. Он выдавал такое, что не вписывалось в реальность. Сильвию поразил трюк с сжиганием купюры, которую Паги достал из внутреннего кармана незнакомца, демонстрируя всем номер этой купюры, он совпадал с номером сгоревшей купюры.   Невозможно и представить, как Паги проделывает эдакие чудеса! Вокруг иллюзиониста царила атмосфера настоящего праздника. Окружающие всё совали и совали ему деньги. Таким образом сеанс шоу прошёл на «ура». Ребята радостно отправились домой к Бэлу. Там Паги опорожнил все свои карманы, которых в его одежде оказалось больше дюжины. На стол и на пол падали деньги, как листопад осенью. Паги попросил подсчитать купюры. Их оказалось в общей сложности 50.000 шекелей.
Паги сказал:
-Неплохое начало! Завтра продолжим. Думаю, что людей прибавится. А теперь предлагаю прогуляться. Хотите?
-Конечно, не мешало бы пройтись, - отозвался Бэл.
-На улице потеплело. И я – за.
Троица дружно отправилась на прогулку. Но пройдя несколько домов, в тёмной подворотне Сильвия остановилась поправить ботинок и завязать шнурок. И, вдруг у самой стены что-то задвигалось и застонало. От неожиданности девочка вскрикнула. Ушедшие на несколько шагов вперёд юноши, вернулись.
-Что такое? – заволновался Паги.
-Что ты кричишь? Ты не ушиблась? – забеспокоился Бэл.
-Нет, со мной всё нормально. Но у стены кто-то стонал.
Бэл включил фонарик, и все увидели лежащего на земле человека. Он снова застонал.
-Помогите! Не уходите! Не бросайте… - умолял он.
Когда свет фонарика упал на него, ребята увидели пожилого человека. Они помогли ему подняться.
-На вас напали? Что с вами?  – спросил Бэл.
-Ой, сынок, сердце.
Бэл быстро вызвал «скорую». Ребята взяли мужчину под руки, довели до ближайшей скамейки. Помощь подоспела вовремя. Врачи на носилках внесли мужчину в машину и осмотрели потерпевшего. Оказалось сердечная недостаточность. Бэл поговорил с врачами и больного увезли в больницу.
-Какое уж теперь гуляние? Ребята, пойдёмте домой! – попросила Сильвия.
Она долго не могла уснуть, думала о родителях.
«Мамочка, папочка, как скверно я с вами поступила. Вместо того чтобы помирить, я сбежала из дому. Буду просить у вас прощения. Очень виновата перед вами. На душе неспокойно…» - думала она.

3. Возвращение
На следующий день всё повторилось. Выиграли ещё больше денег.
Возвращались домой весёлые и довольные. В супере накупили продуктов.
-Да, деньги – это хорошо. Плохо когда их нет! – вздохнула Сильвия.
-Но это же просто нарисованные бумажки, - заметил Паги.
-Ты так думаешь, потому что деньги всё время крутятся в твоих руках. А я так не считаю. Без них никак не прожить! - парировал Бэл.
После плотного ужина Паги спросил Сильвию:
-А ты, Сильвия, оповестила своих родных о место нахождении?
-Нет. Ещё не успела. Мы же были так заняты!
-Очень зря. Тебя уже два дня нет с ними. А может больше? Сейчас же позвони родителям. Представляешь, как они переживают?!
-Ой. Я об этом совсем не подумала. Сейчас позвоню. – С этими словами девочка начала копаться в своём рюкзаке. – Странно, где мой мобильный? Вчера он был на месте. За это время я никому не звонила и не писала. Мама с папой, наверняка, уже сошли с ума, особенно мама.
-Это точно, обзвонили твоих подруг и друзей, наверное и больницы. Представляешь! А может уже отправились в полицию? - предположил Бэл. - На, звони быстрее, – Бэл дал ей свой мобильный.
Сильвия набрала домашний номер, но никто не отозвался. Позвонила к маме на мобильный и тоже молчание. Затем набрала номер мобильного своего отца, но он оказывается выключен.
-Очень странно! Даже не знаю, что предположить… - забеспокоилась девочка. - Мне срочно надо домой.
-Да, я поеду с тобой. Уже поздно, - добавил Паги.
-А может, лучше утром рано поедите? – предложил Бэл.
-Нет, надо ехать теперь, - отозвалась беглянка.
-Поканали, - добавил Паги, поднимаясь из-за стола.
Доехали до дома Сильвии. Вышли на нужной остановке, но надо было пройти небольшое расстояние пешком. В тёмном переулке к ним подошли какие-то двое взрослых ребят, попросили у Паги закурить.
-Не курю, - ответил он.
-А девочку одолжишь ненадолго? – предложили те и  полезли в драку.
Паги их раскидал и предложил разойтись. Ребята снова стали задираться. Тогда Паги подозвал их в сторону, подвёл к ближайшему фонарю и начал манипулировать руками. Сильвия издалека не видела, что именно он делал. Но через минуту они, смеясь, ушли.
-Что Воробушек, испугалась?
-Конечно, за тебя страшно стало, - чуть не плача, подтвердила догадку девочка. – Здорово ты их отвадил! Пошли быстрее отсюда.
Оба подошли к ближайшему дому и поднялись на третий этаж. Позвонили в квартиру Сильвии. Подождали, но никто не открыл дверь. Сильвия порылась в сумке и отперла дверь своим ключом. Её руки дрожали от волнения. Она вбежала в квартиру и обнаружила в салоне маму, лежащую на кровати в обнимку с телефоном. У неё был заплаканный вид. Глаза закрыты. Дочь присела на диван и позвала её. Женщина открыла глаза, сделала глубокий вдох. И на выдохе прошептала на иврите:
-Господи! Слава Всевышнему, ты жива! - Расплакалась, обняла Сильвию.
-Мамочка, мама! – Сильвия принялась её успокаивать. – Всё хорошо.
-Кто это с тобой, доченька? – спросила женщина, приподнимаясь на локте.
-Это мой друг. Он только что спас меня от насильников. Знакомься – это Паги, великий манипулятор! Он достаёт деньги из воздуха! Ведь эти бумажки всегда спасают! – восхищённо воскликнула Сильвия.
-Ну-ну-ну, это сейчас неважно. Главное я вижу тебя! А то отец уже в полицию заявил.
-Мамочка, обещаю, теперь всё будет ОК!

7. 01. 2014г. 

5. Часы показывают полночь. Начало истории
Марина Галимджанова
Маленькая предыстория, как добавление пряностей к горьковатому привкусу соли в  истории, которая будет поведана на этой бумаге.
***
Резная секундная стрелка сделала удар, второй, третий и оказалась на вершине числа двенадцать – циферблат  старинных часов показывал ровно полночь. Наконец, раздался звон колокола – он отзвонил  двенадцать раз. Звук как невидимое острое лезвие разрезал ночную тишину города, заставляя редких прохожих поднять свои головы к высокой остроносой башне, где располагались старинные часы. Экипаж проезжающий мимо  тоже  слегка притормозил у башни, а потом возница ударил хлыстом кобылу так, что животное истерично заржало и понесло  карету прочь.
Тем временем те, немногие прохожие:  пожилая пара и мужчина в сером очень поношенном пальто, стали вести себя более чем озабоченно. Женщина прижалась к мужу, ее спутник что–то тихо ответил своей спутнице. Наконец, они прибавили шаг, спеша скорее скрыться в переулке. Молодой человек в стареньком пальто зачарованно посмотрел на часы. Человек грустно вздохнул и,  найдя в себе силы прекратить смотреть на прекрасное зрелище,  сделал шаг к переулку, куда ушла пожилая пара.
Однако было слишком поздно, кривая тень поползла по серой кладке дороги. Она становилась все больше и уродливее, а за ней пришел жужжащий звук. С каждым ударом секундной стрелки звук становился все отчетливее, и вот к жужжанию прибавился еще один звук – металлический  отзвон. Показалась и сама фигура: это был человек, но человеческого в нем осталось не больше, чем название этого слова. Половину лица закрывала черная металлическая маска, которая вдыхала ночной воздух через отверстие-решетку, где должен быть рот. Человек был лысым. На его макушке располагались металлические винты, которые вращались противоположно друг другу и, казалось, должны были разрезать череп владельца и причинять ему сильную боль. Все было наоборот, сложный механизм поддерживал в нем жизнь, воздух проходил через решетку маски, спускался по металлической трубке служившей шеей и выходил грязно–серыми  парами через замысловатую конструкцию, прикрепленную к его спине. Именно она издавала этот противный жужжащий звук, а металлический отзвон, служивший спутником первому звуку, получался от соприкосновения каменной кладки и топора, то есть его широкого лезвия, которое было уже не серого цвета, а буро–красного. Ночной палач уже нашел первую жертву.
Прохожий медлил. Слишком медлил. На его лице появилась удивленное, даже озадаченное выражение. Он не верил до последнего, пока гость из тьмы не приблизился к нему почти вплотную, занес оружие и тогда мужчина пришел в себя. Он отшатнулся от чудовища, но недостаточно быстро, лезвие задело пальто, разрезало ткань и повредило ему бок. Мужчина вскрикнул и схватился за одежду. Рука, которая прикоснулась к  задетому месту, окрасилась в красный цвет. Да, он был ранен, но инстинкты взяли верх и человек побежал. Пошатываясь на бегу, сутуля плечи, спотыкаясь – он бежал и бежал квартал за кварталом. Мысли в его голове путались, но что–то подсказывало ему, если он добежит до конца улицы на площадь Свободы и перепрыгнет через оградку в воду реки Молчания, то это будет ему спасением.
Чудовище, что гналось за ним не умело плавать – он не знал, но чувствовал это.
Тем временем палач уже не шел за своей жертвой, а летел. Раздувая полы плаща, слегка касаясь носком сапога каменной дороги, он расправил широкие перепончатые крылья. Они быстро махали взад–вперед,  заставляя механизм на его спине жужжать еще сильнее. Неестественно белые, кривые пальцы его свободной руки почти схватили за шиворот жертву, когда  беглец сделал неожиданный маневр и ловко увернулся от захвата.
Площадь Свободы была в нескольких метрах, а река так близко. Однако человек не успел добежать до  желанной цели, путь ему преградил отменный испанский рысак. Конь встал на дыбы, тем самым как бы показывая все величие его наездника на фоне встающего солнца. Да, фигура фаворита была хороша: мужественные черты лица, гордая осанка, черный костюм, шпага у бедра. Спаситель, а не наездник – это понял даже палач и остановился, шумно дыша через маску. Правда, все впечатление портил один пунктик: чем краснее становилось небо, тем сильнее чувствовался запах паленого, потому что от фигуры наездника поднимался довольно внушительный дымок.
Бедный беглец совсем растерялся, не зная куда и от кого бежать. Мужчина запустил пальцы в кудрявые волосы и застонал, но на помощь ему пришел всадник. Он протянул широкую ладонь к человеку и произнес:
– Хочешь жить – идем со мной!

6. Искусственный человек
Марина Галимджанова
Будущее… всегда, везде и всюду преследует меня это странное и одновременно обыкновенное слово из семи букв. Но пришел день, когда будущее общества лежит на моей ладони в маленьком плоском металлическом предмете, и гораздо позже само общество будет говорить о нем: как о будущем, которое стало настоящим, разделенным на «до» и «после». Остается сделать один маленький шаг. Однако, чтобы предпринять этот шаг-шанс мне предстоит ответить всего на один вопрос…
Что чувствует искусственный человек? Человек, не выношенный в животе матери, не чувствовавший тепло руки отца, не сделавший первые шаги ребенка-крохи.  «Искусственник» рожденный в лаборатории, когда ловкие быстрые пальцы ученых аккуратно сплетали инструментами его  органы-клоны, когда операционная система так тесно переплелась с его  центральной нервной системой, встроенной серебристыми нитями в его синтетический позвоночник, и что одно неловкое движение…и…хрупкий «человечек» мог «умереть». А ведь он, как и мы настоящие сделал первых вдох в свои легкие,  но, уже имея внешность взрослого человека, и ему предстояло сделать первый шаг в мир людей…
Какие эмоции испытывает искусственный человек? Например, когда откусывает спелое яблоко, впервые попробованное им? Он улыбается, даже смеется, пережевывает кусочек и говорит, что это кисло… но по-настоящему ли  все это? Или когда он идет по улице, а на него показывают пальцами да кричат, что это идет «искусственник» или «вещь человека»?  Он же  все понимает, только слез у него нет, только все чаще на его лице появляется грустное  выражение. Он смотрит себе под ноги просто идет по улице, нарочно забывая о своей цели. Иногда прохожие не замечают в нем «другого» и спрашивают, что с ним произошло или, не нужна ли ему помощь…
И наконец, вот он – коварный вопрос, который так тревожит меня – меня дочь ученого,  создавшего одно из самых бесподобных открытый настоящего. Ведь однажды перед смертью мой отец изменил все мои взгляды на настоящее, он сказал: «слушай свое сердце, и неважно кто будет стоять перед тобой, сердце подскажет правильный ответ, а разум согласится с ним». И спустя столько лет после смерти он оказался прав, ведь тогда я встретила его. Его – одного из лучших «детей» моего отца. Ему было достаточно нескольких минут, чтобы очаровать меня и приятно удивить. Да, не буду обманывать, я смотрела на него как в зеркало и тонула в бездне  прозрачных  глаз. И впервые в жизни, я задумалась: а такие ли мы разные?
Возможно,  я была очарована тем, кого всегда считала лишь механизмом, но он боролся за меня, потому что «он выбрал человека». Какая ирония! Люди  всегда пренебрегали мной, считая не очень красивой, слишком умной или просто не той, кому была я нужна. Я задыхалась, я тонула, наконец, я умирала от одиночества, безвыходности, безразличия…людей. А тут…он будто вдохнул в меня жизнь. Рядом  с ним я была той, кем была – со своими страхами и слабостями.  В какой-то  момент я перестала считать его искусственным человеком. Барьер рухнул, и  я осталась с ним, зная, что у нас всего каких-то десять или пятнадцать лет, а потом люди начнут замечать. Я прекрасно знала, что у нас никогда не будет детей, и ужас недопонимания окружал наш хрупкий мир какой-то глухой стеной.
Все отошло на второй план, когда случилась одна из банальных историй. Я оказалась в центре  авантюры, потому что игры людей зашли слишком далеко… лабораторию, людей с оборудованием  просто взяли в заложники. Среди пленных была и я.
Что двигало им тогда? Какие мотивы и выводы? Что заставило его, служителя закону, послать букву закона к черту? Что? Ведь они умнее и проницательнее нас. Для них на первом месте была логика, а потом чувства. Он все просчитал, но сделал все не так! Он показал  другое лицо: холодное, расчетливое, жестокое. В то, утро он убивал, и будто не было другого выхода. Выход был! Пожертвовать мной, но… погибли люди с разных сторон, чтобы жила я! Почему?
Будущее общества лежит на моей ладони в маленьком плоском металлическом предмете, потому что мой секрет открыт, но никто не тронет меня, потому что я человек. Взамен на мою тайну, я должна открыть и секрет предмета в моей руке. Семь минут. Всего семь… но от этих десятых тысячных зависит абсолютно все. Итак, я оставляю замысловатую вещицу в проекторе, чтобы после короткометражки настоящее разделилась на «до» и «после».
Экран моргает, и черно-белое изображение показывает лисиные черты лица седого человека в мягком шерстяном свитере. Он начинает говорить твердым слегка нервным голосом:
«Мы создали их по своему образу и говорили о них как о бледном подобии себе. Мы редко задумывались о  простом и слегка наивном вопросе: что чувствует искусственный человек?  Или к нам на ум никогда не приходило то, что возможно они испытывают эмоции?  Настоящие. Не заданные кодом программы.  И, к сожалению, многие из нас никогда не зададут наипростейший вопрос: разные ли мы? Я скажу, что – нет.
Почему?
Ответ в случайных сегментах кода. Частично он откладывается в их вторичной памяти, так сказать в черном ящике, но со временем операционная система, разработанная для искусственных людей, не выдерживает и происходит сбой в системе.  Все вы знаете, именно поэтому мы создали для них  центральную нервную систему, чтобы поддерживать жизнь, когда будет заменена старая система на новую. Но в отдельных случаях восстановить алгоритм невозможно. Казалось бы, основная система уничтожена, а центральный нервный узел устроен лишь поддерживать жизненные функции, но  в некоторых случаях происходит обратное.  Искусственный  разум продолжает получать обновления через зрение, слух, обоняние и другие внешние контакты. Менее того он ведет себя как полноценный организм и…, – мужчина начинает заметно нервничать. Он быстрым движением отдергивает ворот свитера, как будто шерсть удавкой душит его старческую шею. Медленно и неохотно он продолжает, – и все, сказанное мною приведет к неизбежному выводу. Я мог бы заключить его в одно слово…но, я не могу…простите меня я… Не. Могу. Сказать. Это. Слово. Вслух.  И потому заменю его другой фразой – независимое общество – факт».
Картинка опять моргает, экран меркнет.

7. Старая игрушка
Николай Толстиков
Руф Караулов дожил уж до седых волос, лета упорно поджимали под "полтинни-чек", а до сих пор он не знал - любила его мать или нет.
Запомнилось: в крохотной своей комнатке она ставила маленького Руфа перед сте-ной, сплошь увешанной иконами и сильно, до боли, нажимала цепкими пальцами на пле-чо, вынуждая сынка плюхнуться на коленки. Руф послушно шептал вслед за матерью не-понятные слова молитв, путал, перевирал их, под косым материнским взглядом крестился и старательно прикладывался лбом к полу. Знал, что теперь будет отпущен гулять на ули-цу.
Мать пекла просфоры для единственного в городе храма. Ее, всегда ходившую в темной долгополой одежде и наглухо, по самые брови, укутанную в такой же темный пла-ток, со строгим взглядом немигающих глаз и со скорбно поджатыми в ниточку губами, соседи по улочке именовали "попадьей" или "монашенкой". А Руфа, стало быть,  все кому не лень, обзывали "попенком".
Как он ненавидел свое прозвище и желал избавиться от него! Чтобы каждый слабак или девчонка не дразнились, Руф пытался липнуть к самым хулиганистым пацанам в школе. Те подбивали простодушного, бесхитростного Руфа вытворять разные пакости учителям, дурачиться на уроках, но выстроить из себя "крутого" у него все равно не полу-чалось. Проклятая кликуха оставалась, как приклеенная, а дома еще мать за шалости славно лупцевала сына вицей.
Руф, переваливаясь с двойки на тройку,  героически дотянул  восьмилетку, а даль-ше путь известен - шапку в охапку и бегом в "пэтэуху"!
Азы профессии столяра и плотника он осваивал охотно; на другом краю города, среди незнакомой ребятни, и прозвище от него отлипло. Разве еще кто из соседей по на-бережной улочке поминал да и то изредка: был бы Руф гладкий и пузатый, с бородищей до пупа, а то он ростом не удался, в кости мелковат, сух - в чем только душа держится; глаза на узком длинном личике - навыкат, водянистые, мамкины.
 В пору отрочества басина у него прорезался; мужики-наставники на практике в стройкомбинате хохотали - мол, всех девок и баб, паренек, этаким  гласом распугаешь! И как в воду глядели: семейством впоследствии Руф так и не обзавелся, остался холостягой. Оббегал его слабый пол: ведь он забудется, недотепа, гаркнет во всю мощь, что воронье с гвалтом с деревьев сорвется, любая тут перепугается. Но душою-то он добрый... У учите-лей, на чьих уроках сглупу изгалялся, прощения готов просить и свою суровую мать на руках бы бережно носил, если б позволила. А коли не приветил его никто, развел тогда Руф в сарайке возле дома целую колонию кроликов, заботился о них и, бывало, ночевал среди этих ушастых и пушистых созданий. Что поделать, если плотничанье и столярное ремесло располагают иногда к закладыванию "за воротник".
Случалось, в ненастье в сараюху вместе с Руфом затесывался компаньон, а то и не один. Через некоторое время вечернюю тишину встряхивал хорошо знакомый соседям бас, выводя слова какой-нибудь разудалой песни. Концерт продолжался до тех пор, пока в дверях сарайки не появлялась разъяренная мать Руфа , сжимая в руках суковатую палку. Основной удар принимал на себя Руф, пока гости невредимыми уносили ноги.
После "добавочной" утренней головомойки, он, смятенный, превозмогая сушь во рту, пытался оправдываться перед матерью, припоминая чьи-то чужие слова: " Не мы та-кие, жизнь такая!"
А жизнь катилась и катилась... Не в гору и не под гору. В последнее время Руф все чаще заглядывал по утрам в комнату к матери и, стоя на пороге, вслед за нею шептал за-тверженные с детства слова молитв. Мать в такие дни смягчалась и сына, вкушавшего не-богатый обед, не одаривала суровыми взглядами и не ворчала под скорый брякоток его ложки.
- Ты бы в храм помолиться сходил, - обмолвилась она как-то.
Руф же благое пожелание пропустил, как всегда, мимо уха - еще снова, чего добро-го, Попенком дразнить начнут. В детстве обидно было, а теперь, с седыми волосами, еще пуще.  Мать его в храм за руку никогда не тянула, видно, рассуждая: приспичит - сам по-бежит…
 2

Ленка сидела у окна, закинув ногу на ногу, и курила. Сделав затяжку, она вальяжно отводила в сторону руку с зажатой в пальцах длинной пахучей сигареткой. При этом дви-жении полы Ленкиной легонькой, явно нарочно незастегнутой, кофточки расходились, бесстыже оголяя упруго колыхающиеся груди с большими темными кружками сосков. Ленка опять подносила к губам сигарету и, усмехаясь, краешком глаза следила за сму-щенным Руфом, жмущемся испуганно в углу.
И откуда, из какого далека она взялась?!.
Руф вроде б уж и не вспоминал о голенастой рыжей девчонке из соседнего дома. Там жил одиноко старый холостяк, школьный учитель, и каждое лето его навещала стар-шая сестра. Вместе с ней из далекого неведомого города приезжало и ее семейство - дочь, зять-капитан, и внучка. Черноволосый капитан, затянутый в парадную форму, щеголевато прогуливался под ручку с толстушкой-женой по городским улочкам, выразительно по-хохлацки " гэкая". Служил папаша не ахти в каких знаменитых и привилегированных вой-сках, всего-навсего в автобате, но малолеток Руф о том не ведал, взирал заворожено на редкие медальки к разным юбилеям на офицерской груди.
Впереди четы выпрыгивала бойко рыженькая конопатая девчушка. Вот уж сорви-голова! Стоило ей приехать, и вся ребятня с улочки сбегалась к своей заводиле. Толокся тут и Руф на правах ближнего соседа: в игры играть его местная пацанва не больно приве-чала. Начнут смеяться над большущей, словно капустный кочан, его башкой, болтающей-ся на хилом тельце от плеча к плечу, над штопанной-перештопанной затрапезной одежон-кой - сам убежишь от позора из компании. При Ленке - нет, хоть бы словечко ехидное кто сказал, ей в рот глядят самые что ни на есть Руфовы обидчики. Почему и как насмешливая и дерзкая девчонка прониклась жалостью к несуразному соседскому мальчишке - Бог весть; она ведь не только его от задир защищала. Видел бы кто из них, как Ленка втихаря выносила из дома для своего друга кусок булки с маслом или горсть конфет и угощала его в укромном месте. Руф поначалу, краснея и глотая голодные слюнки, мужественно отне-кивался от подарков, но Ленка настаивала, как всегда:
- Не ерепенься!.. Бери! Никто знать не будет...
Папа-офицер и мамуля поглядывали за тем, как неотступно таскается лопоухий за-морыш за их дочкой, посмеивались снисходительно:
- Кавалер...
Эх, беда, беда, когда и вправду пора этому подошла! На танцплощадке в городском саду пацаны вьюнами вились возле Ленки, по-городскому подчибриченной, своих мест-ных подружек, начинавших в Ленкином присутствии застенчиво пышкаться, позабыли. Руфа, понятно, отпихнули в сторонку, да и на танцульках-то он, несуразный, когда пытал-ся кривляться и дергаться, только хохот всеобщий вызывал. Но Руф на этот раз толчков и тычков не забоялся, от Ленки не отступался ни в какую, ни на шаг. Его вытащили без це-ремоний за шиворот крепкие высокие пацаны. Рассчитывали, видно, снабдить его добрым "пенделем - и пускай несется с ревом восвояси. В другом случае Руф, может быть, так бы и поступил, но тут-то кровное, почти родное, единственное хорошее в его жизни отбира-ли! И он со злобным рыком - басишко знаменитый уже прорезался - расстегнул на себе солдатский ремень и начищенной звездчатой бляхой с оттягом одного из обидчиков по заднице припечатал. Тот с воем - прочь, и все остальные от Руфа отстали. Малохольный, чего с него взять! Шпана!
Жаль, что вот Ленка, возле которой он теперь вполне заслуженно вертелся и дых-нуть на нее боялся, вскоре уехала. На прощание прижала к себе засмущавшегося Руфа, сочно и вполне умело поцеловала его прямо в губы. И больше не бывала в Городке...
Она присылала иногда письма, да из Руфа выходил плохой сочинитель ответов, с грамотешкой парень был не особо в ладах. Потом вся переписка заглохла. Однажды от Ленки все-таки опять пришло письмо. Руф как раз "дембельнулся" из доблестных войск стройбата, где все два года службы в северных лесах исправно обрубал сучки на повер-женных в делянках деревьях. Ленка писала, что вышла замуж за одноклассника, лейтенан-та, которого давно и преданно любила.
Руф напился с горя, и выл, валяясь на крыльце, чем перепугал свою суровую ма-машу. Может быть, впервые дрогнувшим голосом уговаривала она сыночка успокоиться...

- Ты надолго, Лена?
- Поживу пока, дом после дядюшки продам.

3

Ленка привычно, гибкой кошкой, запрыгнула за руль и со знакомыми требователь-ными нотками в голосе, как в далеком детстве, заторопила Руфа:
- Садись! Ну!
Тот с робостью потоптался возле ее, серебристого цвета, иномарки, наконец, осто-рожно забрался в кабину и что есть силы захлопнул дверку.
- Не в трактор же залез!- недовольно сморщила носик Ленка. – Закрывай аккуратно, как холодильник!
- А у меня дома только погреб! – простодушно вылупился на Ленку Руф.
Она захохотала, стряхнула с темечка на нос очки с задымленными стеклами и под-дала «газку» по ровной ленте асфальта. За городом по буеракам проселочной дороги ино-марка поползла и запереваливалась, как большая черепаха. Ленка  берегла автомобиль ,дальше бы и не поехала, кабы не хотелось туда, куда собрались с Руфом сразу, не сгова-риваясь – на Лисьи горки.
Низенькие, поросшие редким сосняком, горушки далеко за городской окраиной Руф с Ленкой, другие ребятишки в летнюю пору навещали часто, мчались сюда на вело-сипедах за земляникой, плескались в тихой мелководной речушке рядом. Во взрослой жизни Руф избегал бывать здесь: не хотелось ему тревожить давнее, глубоко спрятанное в душе.
Сейчас он, выбравшись из автомобиля, с изумлением оглядывал горушки или, вер-нее, то, что от них осталось. Там и сям безжалостно коверкали их безобразные ямы карье-ров, валялись вывернутые с корнями засохшие сосенки.
- Колодчик-то цел, не знаешь? – подтолкнула Руфа Ленка. Она, показалось ему, к бедламу вокруг отнеслась спокойно.
- Наверно… - промямлил все еще не пришедший толком в себя Руф и указал рукой на промятую в высокой траве в сторону от большака колею. Она, петляя, тянулась к кир-пичному остову часовни на вершине холма.
- Я дорогу проверю! – Руф немного взбодрился и неуклюже, спотыкаясь, побежал по колее впереди автомобиля. Все такой же – на сухом коротконогом теле на длинной, по-мальчишески тонкой, шее качается туда-сюда большой «шарабан» головы.
Ленка, наспех промокнув повлажневшие глаза, тихо тронула машину следом…
Колодец уцелел, кто-то даже подновил его сруб. Возле ворота, обмотанного цепью, поблескивало ведро. Холоденка, поднятая из гулкой глубины, обжигала до ломоты в зу-бах. Ленка засмеялась, зачерпнула из ведра полные пригорошни воды и плеснула на испу-ганно отпрянувшего Руфа. Потом гибким кошачьим движением дотянулась до него и чмокнула  в бородатую щеку, совсем уж ошеломив бедного.
Выпала вечерняя роса, сухого пригорка, где бы можно было примоститься поси-деть, не нашлось, и Ленка с Руфом забрались обратно в автомобиль. Ленка приглушила поуркивающий  бодренькую мелодию, динамик, попеняла усмешливо Руфу:
- Все молчишь да молчишь! Да меня боишься… Рассказал бы, как живешь!
- Плотничаю вот при храме…
- Из тебя, как и раньше, слово хоть клещами тащи! – вздохнула Ленка. – Давай уж тогда я о себе… Ты помнишь, я все дизайнером мечтала стать? Высокой моды. Ну и ста-ла… инженером-проектировщиком на фабрике обуви. Фасоны разные разрабатывать. За-муж вышла, помнишь, писала тебе? Считала, по любви. У меня будущий муж военное училище заканчивал, в доме жили – квартиры на одной площадке, отцы-сослуживцы, «во-енная кость». Другу моему диплом и распределение получать, а у нас уже дите намети-лось. Возлюбленный мой было в сторонку вильнул, вроде б как ни при чем он, но батька у меня – хват еще тот, недаром хохол! Прямиком к начальнику училища! И пришлось сва-дебку справлять…
 Ленка помолчала, вздохнула.
- Потом – гарнизоны, загранка. Из Германии в перестройку нас выкинули. Мой-то муженек, хоть и в майорских погонах, да с одной фуражкой в нашем городе оказался. Ни-кому не нужен, ничего не умеет, только солдат гонять. Приткнулся куда-то охранником, и то уволили за что-то, полгода на работу без зарплаты ходил из принципа вроде как, судил-ся. Да и спился совсем . Слабак…А я на обувную фабрику инженером по старой специ-альности устроилась. Надо ж сына поднимать, на кого надежда? Освоилась, а там подвер-нулась возможность выкупить производство за копейки. Теперь вот, кроме фабрики, еще и мастерская не одна у меня по городу. Все мое, пошло дело… А муженек так и под забо-ром в одночасье помер. Не любила я его. Так, красивенький в молодости был. После него заводились мужички разные, и голытьба-красавчики и ровня мне, да тоже ни один к серд-цу не припал. Всех, как только надоедали, бросала… А поехали со мной! – вдруг, при-жавшись к Руфу, горячо зашептала Ленка. – Будем вместе! Ты понимаешь, как везет тебе, дурачку? Из грязи прямо в князи!
Но Руф опять затравленной испуганной псиной сжался в кресле, знал бы, как от-крыть дверцу, наверняка бы выскочил из машины.
Ленка отодвинулась от Руфа, горько усмехнулась уголком рта: эх ты, тяпа, тяпа!
- Ладно, подумай, реши! Самой мне на шею мужчинке вешаться не солидно. Про-сти…
           4

Руф эти дни бродил в полном смятении. Несколько раз он останавливался у кры-лечка Ленкиного дома, но зайти так и не решился.
И однажды увидел выходящих  из калитки каких-то незнакомых людей, следом – Ленку.
- Все, продала дядюшкин дом! Прощай теперь, город детства! – высокопарно про-изнесла Ленка, когда, распрощавшись  с покупателями, подошла к Руфу. Но  не обняла, не расцеловала его, без всякого стеснения, как  при первой встрече, только взглянула на него пристально, оценивающе, и сразу отстраняясь:
- Куда ты запропал? Меня избегаешь? Зря! Уезжаю вот сегодня… - она кивнула на свою иномарку. – Хотела уж к вам домой забежать, записку тебе оставить. – она помолча-ла. – Извини, взять тебя с собой не могу! У сына проблемы…Завел безродную шлюжку-девчонку, ребенок будет. Я давно сына отговаривала: распутайся, брось, тебе не пара эта подзаборная дурочка. И на аборт бы ее сама за руку стащила и «бабок» бы отстегнула. А он уперся, ни в какую! Избаловала я его, от армии «отмазала», ни в чем нужды не знал. Позвонил, что уже поздно его подружке аборт делать, в квартиру мою ее привел.
Ленка встряхнула реденькими крашеными кудряшками. Смотреть в глаза Руфу она избегала, и в бородатую щеку ему ткнулась холодными губами торопливо, ровно принуж-дая себя. И вовсе буднично добавила:
- Пора! Время-деньги! Извиняй, если что не так!
Она села в иномарку, захлопнула перед носом Руфа дверцу и напрочь отгородилась – разные мы с тобою люди.
- А я и сам бы с тобой никуда не поехал. - промолвил, наконец, Руф.- И я ведь -  не игрушка.
Ленка посмотрела на него с удивлением, даже растерянно, но тотчас овладела со-бой и скривила презрительную гримаску на своем,  наспех и чересчур нарумяненном и от того еще больше постаревшем, лице. 
На перекрестке она притормозила и, высунув голову из окна, крикнула Руфу:
- Я тебе напишу!
Руф, проводив взглядом иномарку, уже отвернулся и смотрел в другую сторону – туда, где над крышами кирпичных и панельных «коробок» домов родного города тепло золотился в лучах солнца крест над храмом.
 Пусть уж лучше останется та конопатая, рыженькая девчонка в безвозвратном да-леком далеке…

8. Наперсница
Николай Толстиков
Любовь зла – полюбишь и козла…
Сколько лет было ей, никто не мог точно определить. Лена натужно кашляла, будто только что освободилась из сибирских рудников, телом была до жути суха и костлява, платье полоскалось на ней как балахон на ветру. Курила она «Беломор», так пыхала зажатой в желто-черных зубах папиросой, что дым плотно окутывал ее коричневое, в глубоких прорезях морщин лицо, с которого смотрели проницательные глаза.
Солидный мужчинка Леной не мог заинтересоваться, разве что доходяга какой. Но и его, сердешного, через неделю совместной жизни Лена с треском вышибала из своего мезонинчика с большим «итальянским» окном.
Заезжих, шибко голодных мужчин она тоже не привлекала: голова ее поседела до поры от одинокой жизни, тело еще больше усохло и даже малоразборчивому  поддатому ловеласу напоминало обглоданную пожелтевшую кость.
Встрепенулась  и ожила Лена лишь когда затеялось у ней прелюбодейство с Налимовым...
Василия Ивановича, местного начальничка, тогда словно бес в ребро вдарил. Случилось с ним такое дело, когда пребывал он между креслами:  из одного выкинули, а в другое еще не посадили. Налимов тогда от безделья загулял. Жена, забрав ребятишек, уехала. Устала слушать мужнины пьяные  безудержные восхваления с горькими отчаянными всхлипами вперемешку.
- Что, сволочь? - вслух корил отсутствующую супружницу Налимов, бухая кулаком об стол. - Смылась?! Я тебе не поэтическая натура! - он, скорчив рожу, потрепал ухо растопыренной пятерней. - И не художественная самодеятельность.
« Ну и чудо же я был!» -разглядывая свое отражение в зеркале , хмыкнул Налимов...
Ему, тогда, давно еще, заведовавшему клубом  в глухом селе, ничего не стоило выйти на сцену, натурально прокукарекать петухом и потом под бурное хлопанье в ладоши зрителей, раскланиваться, сияя белозубой улыбкой.
Занесло Ваську сюда после курсов киномехаников. Клубик - неказистый, наскоро срубленный ссыльными в тридцатых годах барак. За войну крыша провалилась, в пазы между бревнами в ином месте  кулак просунешь. Но подлатали крышу, подконопатили стены - и Васька стал заправлять .
Парни Ваську не били - к красивым девкам он не приставал, - заходили к нему запросто выпить. Налимов не отказывался, но и меру знал, под забором не валялся. Кто-нибудь из парней раздергивал гармонь, и Василий выплясывал пуще всех - только щеки алели.
Народ постарше к Ваське относился уважительно, как к человеку, несущему культуру в массы. Старики с ним с почтением раскланивались, старухи шептались ему вслед тоже без хулы. Даже во время киносеансов, когда рвалась заезженная пленка, в темном зале  стоял лишь сдержанный гул, Ваську не  обзывали сапожником и не грозились отправить на мыло, а то куда и подальше.
Налимов сколотил кружок художественной самодеятельности, до глубокой ночи мучил придирками механизаторов и доярок. То они ревели ровно стадо баранов, то засыпали прямо на сцене клубика. Васька мог только придираться с умным видом, певческого голоса у него имелось, а слуха - тем паче. Был разве что талант передразнивать петуха да исправно сучить ногами в пляске. Но Васька не унывал, лелея в себе руководителя.
Было отрадно, сладко и страшновато. Будто по крутому склону высоченной горы несся на лыжах вниз, когда лишь одним мановением руки заставлял замолчать этот хор парней и девок, старательно дерущих глотки и преданно пучивших на тебя глаза.
Рано поутру замученные заполуночным   бдением «артисты» с красными глазами и помятыми лицами торопились на работу. В это время Васька, тоже заспанный и плохо соображавший, выбредал в сенник по малой нужде и, облегченно вздыхая, выглядывал в окошечко, провожая их равнодушным взглядом. Утренний холодок живо въедался  в неприкрытые участки тела и Налимов, вздрагивая, вбегал в тепло избы, нырял в постель.
Отогреваясь, он засыпал, все еще тихо ликуя от какого-то странного злорадства: вы вкалывать пошли, я тут, в постельке, лежу. Это потому,  что я умнее всех вас! Сон Васьки продолжался до обеда...
Всколыхнула всю тогдашнюю Васькину жизнь молоденькая учительница музыки и пения, приехавшая  по распределению в школу. Наружности она была невидной: сухая, как хворостинка, с едва наметившимися припухлостями грудей, востренький длинный носик венчали  очки с толстыми стеклами, каждая жилочка  просвечивала под ее  бледной кожей. Деревенским девкам, румяным да грудастым, прибылая не шла ни в какую ровню, но Васька на нее глаз положил, завлек в свою самодеятельность.
Измученный Васькин хор, готовый вот-вот разбежаться, принял Дину Александровну как глоток родниковой воды в жару. Время репетиций сократилось: оказывается, свои деревенские песни девки и парни пели что надо. Дина Александровна только корректировочку кое-какую внесла.
От бравурных  маршей, тексты к которым Васька старательно переписывал из журналов в библиотеке, она решительно отказалась, и опять певцы с радостью вздохнули: порою выполняя Васькину команду - ори шибче! - они за вечер становились туги  на ухо. Васька собрался «завестись» насчет патриотизма, но под строгим взглядом учительницы смолк, покраснел...
За Диной он теперь бродил как привязанный. Встретит ее вроде б невзначай, а заговорить о чем - не ведает. Пряниками, как парни девок в селе, не улестишь, еще высмеет, и на качели не пригласишь - строга.
И все же Васька нашел подход. Дина после репетиции, случалось, читала стихи. Парни и девки, раззявя рты, слушали ее звонкий взволнованный голос. Васька же так и ел ее глазами.
«Еще почитайте, еще!..» - с восторгом просили слушатели и, конечно, громче всех Васька.
Дина, на минутку  задумавшись, с грустной улыбкой читала еще и, казалось,  стихам, которые держала ее память, не  будет конца.
Васька на этой почве и подъехал:
- Дина Александровна, стихи хочу послушать, - приставал он так, что ни пройти - ни разминуться бедной  учительнице.
Дина  воспринимала Васькину  просьбу как искреннюю, но не будешь же посреди улицы декламировать стихи. Они садились на лавочку в уединенном месте, и Дина вновь преображалась. Лицо ее  делалось задумчивым, даже строгим, зрачки глаз, увеличенные стеклами очком, темнели глубиной, и вновь то взволнованно дрожал, угасая, то радостно всплескивал ее голос.
Васька в стихах - ни в зуб ногой и всепонимающую мину на краснощекой роже удерживать ему было весьма трудно. Внезапно возникал нестерпимый зуд в ягодице, и Ваське немалых усилий воли стоило не почесать ее. Но рука упорно тянулась сама...
- Вам неинтересно, Василий?
Вопрос Дины захватывал Налимова врасплох. Он весь пунцовел, тряс рукою, как обожженной.
- Что вы, Дина Александровна, интересно уж очень!
И Васька изо всех сил придавал физиономии сосредоточенное выражение.
- Вот послушайте еще это...
«Пронесло!» - облегченно смахивал холодный пот со лба Васька, но через минуту был готов выть от ярости: проклятый зуд опять забирал!..
После уборочной в райцентре собирали на слет силы местной художественной самодеятельности. Пригласили туда и Ваську с хором.
Успех был ошеломляющий! Наполненный народом зал после каждой песни в исполнении Васькиных парней и девок гремел аплодисментами, потом вышла на сцену Дина и в напряженной тишине присутствующие в зале внимали ее тонкому мелодичному голосу. И, как гвоздь программы, вылетел в окружении парней  Васька, пошел по сцене плясать с гиком и свистом русского, а, натоптавшись вдосталь, замахал руками как крыльями, присел и петухом залился!
Весь зал так и замер, а председатель райисполкома Вадим Владимирович Сомов, здоровяк с начисто обритой головой, порывисто встал с места, взгромоздился на сцену и, крепко обняв, облобызал перепуганного Ваську:
- Вот какие народные таланты! - звучно пробасил он в зал. - Где уж там с нами гнилому Западу тягаться! Мы им покажем кузькину мать!
Васька, стоя рядом с «предриком», сиял, распираемый гордостью, но глаза то и дело косил в сторону притулившейся в уголке за занавесом Дины.
«Теперь тебя я точно не упущу!» - свербило в Васькином мозгу.
В тот же день Васька сделал Дине предложение...
Недолго задержались молодожены в селе, пришлось Ваське покинуть и ветхий клубишко и местную худсамодеятельность. Хорошо быть замеченным высоким начальством! Сомову, видимо, врезалось в память задорное заливистое Васькино кукареканье и взял он молодца под свое крыло. Налимов нежданно-негаданно получил назначение на должность директора Дома культуры в своем же родном Городке. Васька таким поворотом в судьбе был польщен, но и растерялся. Тут предстояло заведовать не полуразвалившимся сараем, а целым собором, пусть и с усеченными главами и изнутри наглухо заштукатуренными стенами.
Долго стоял Налимов, распахнувши рот, перед новым местом обитания, разглядывал резные закомары, подпирающие крышу, и не решался переступить порог, чтобы взять бразды правления очагом культуры в свои белые ручки.
Но на поверку разница между клубом-сараем и домом-собором оказалась только в размерах. В будни вечерами жители Городка наполняли кинозал, в выходные - из выходов прямо на улицу вытаскивали длинные, сколоченные рейками, ряды стульев, и в зале под звуки радиолы резвилась молодежь. Тут для Васьки не возникло загвоздки: кино «крутить» он мог сам и с молодняком под музыку попрыгать не отказался бы, но солидность не позволяла. У него начало расти брюшко.
Художественную часть опять взяла на себя Дина. Так называемый ансамбль песни и пляски, состоящий из местной интеллигенции быстро признал в ней своего негласного вожака и пошел греметь на разных смотрах. Васька только грамоты успевал принимать.
Жить бы да радоваться!
Но задумал Васька жене презент сделать: приглянулся ему старый, барских времен, рояль, громоздящийся в углу сцены. Какая же, к лешему, учительница музыки, если инструмента дома нет! Мысль эта грызла Ваську денно и нощно, и он решился...
Историйку о том, как молоденький директор Дома культуры прикарманил себе рояль, смаковал весь Городок. А Васька, еще не переваривший допросы в ОБХСС, был вызван к Сомову.
Вадим Владимирович гневно обрушился на Ваську, и в бурлящем потоке слов Налимов уловил: «Не умеешь воровать - не воруй!» . Если остальные эпитеты отлетали от Васьки, корчившего скорбную мину, как от стенки горох, то эти слова ожгли обидой, словно вицей по мягкому месту стегнули.
Васька вылетел, не замечая ступенек лестницы, на крыльцо райисполкома, захватал ртом воздух. «Ну! Ну! - тужился он и наконец выдохнул: - В другой раз умнее буду!»
Не дал Сомов Ваське после взбучки как следует очухаться - коммунальным хозяйством в Городке заведовать запихнул. Тут Налимов не пендрил ни уха ни рыла, развал в хозяйстве еще больше усугубил. И всего лишь единственное приобретение сделал и то для себя, ценнейшее - в лице Ивана Окатышева, когда последствия аварии замял. Ванька смотрел на своего благодетеля преданными собачьими глазами и покорно следовал за ним во всех причудливых зигзагах служебной карьеры.
Сомов перебрасывал с места на место, дергал Ваську, как полупьяный придурковатый кукловод управляет потрепанной, измазанной в грязи и сале, но любимой марионеткой. Налимов понимал это, но на судьбу не роптал - не в землекопы же его перебрасывали, было бы кормно, было бы чем поживиться - и ладно.
Только в краткие промежутки между «креслами» он тосковал, пил и, опухнув с запоя, грозил и плакался в своей пустой квартире. Лишь Иван стойко разделял с ним его печаль...
Когда пришлось Налимову «оставить» пост директора дурдома в окрестностях Городка, его «заело» вновь:
- Ваня! Еще бы выпить... - жалобно ныл Васька, опрокидывая порожние бутылки кверху донцем. - Здесь тоскует - терпенья нету! - прикладывал он руку к сердцу.
Иван пораскинул умом: время-то позднее. Но смекнул куда податься - к Лене Пазгаловой. К ней мужички, случается, наведываются и, естественно, не по поводу одной Лениной красы.
- Василий Иваныч, одному мне она не даст да и не откроет вовсе, бабы моей побоится. Вот если б ты сам пошел...
Васька был готов идти хоть на край земли...
Лена выглядывала в щель приоткрытой двери недоверчиво, но, по-видимому, узнав важного гостя, распахнула ее широко.
- Вы посидите маленько, - указала она на стулья за столом, искоса с интересом разглядывая Налимова. Вероятно, столь солидные персоны к ней не наведывались, тут терлись граждане поплоше.
- Страшилище! - от одного взгляда на Лену Налимова передернуло.
Впрочем, первоначальное мнение о хозяйке он под утро переменил. Иван потихоньку смылся, оставив Василия Ивановича разглагольствовать о житейских невзгодах, благо Лена внимательно выслушивала и с сочувствием поддакивала, даже не пытаясь высвободить свою сухую руку, прижатую к столу налимовской пятерней.
Часы на стене пробили не то три, не то четыре. Лена сладко зевнула и, не говоря ни слова, ушла в отгороженный шкафом угол, где стояла кровать, разделась и легла.
Васька, опешив от такого поворота дела, минут пятнадцать ерзал на стуле, потом смачно допил остатки коньяка из бутылки, громко прокашлялся. В ответ ему лишь слегка поскрипывали пружины матраца на кровати за шкафом.
И Налимов решился.
- Василий Иваныч, зачем же вы? Вам завтра будет стыдно! - Лена слабо, больше для виду, отбивалась, а Ваське, которому кровь упруго хлынула в голову, а потом растеклась по всему телу, все было нипочем...
Ему и впрямь стало неловко, когда при полуденном свете он, приоткрыв один глаз, разглядел Лену, натягивающую сорочку на сухое,  с выпирающими костями тело. Лена обернулась,  желтое лицо ее показалось Ваське черным, как у негритянки, и он поспешно зажмурился.
«Образина-то, во! И как я с ней?»
Жалко улыбаясь, не глядя на Лену, он, путаясь в штанинах, кое-как натянул брюки, заскочил в ботинки и, не зашнуровывая их, накинув поверх грязной мятой рубашки пальто, не прощаясь, ускользнул из мезонина.
Бывать здесь еще Васька заранее закаялся, но, видать, поторопился...
Вскоре Сомов вызвал Ваську:
- Вот что, друг ситный! Принимай контору кинофикации! И чтоб никаких штучек! - Сомов в очередной раз пригрозил Налимову пальцем.
Час спустя Васька с Иваном мчались в деревню за Диной Александровной и чадами.
И опять все покатилось у Василия Ивановича добро да ладно, только дом с мезонином, где обитала Лена, он старался обходить сторонкой. И все-таки , как бы невзначай, оказывался у его крыльца...
Однажды, увидев на крыльце Лену, Васька чуть не припустил бегом мимо, но Лена остановила его жестом руки:
- Василий Иваныч, что ж вы в гости ко мне больше не заходите? Не поглянулось? - Лена спустилась с крыльца и ласково взяла Налимова под локоток. - Я, конечно, женщина бедная, попотчевать гостя особливо нечем. Но чем богата, тем и рада.
Васька почувствовал, что Лена несильно, но настойчиво влечет его за собой по ступенькам крылечка.
- Вы, Василий Иваныч, пиджачок свой забыли у меня. Я уж на дом к вам его не понесу, разве я дура... - Лена засмеялась, ощерив прокуренные до черноты зубы.
Налимов отпрянул, но она еще сильнее сжала его локоть.
- Разве что пиджак забрать... - вздохнул Васька и пошагал конвоируемый Леной вверх по лестнице...
В маленьком городке ничего не скрыть. Поначалу только старушонки, соседки Лены, подглядев как Налимов, воровато озираясь, выбирается по утрам из их дома, злорадно потирали ладошки и изнемогали от зуда в языках. А вскоре уже любой досужий язычок в Городке смаковал подробности Васькиных с Леной взаимоотношений, раздувая сплетню до неимоверных размеров. Выходило, что Налимов отправлял насильно бедных жену и детей в деревню к родственникам, а сам, злодей, скрываясь от праведного людского догляда и суда, возил Лену к себе на квартиру в детской коляске. Раз Лена сухая да тонкая, значит посему и гибкая, как акробатка, любым кандибобером  сложиться может, хоть тебе в узел завязаться.
Пересуды зажурчали с еще большим шумком, когда Лена оформилась в конторе Васькиной «шаражки» кассиром и экспедитором одновременно. Немногочисленные подчиненные провожали своего начальника ехидными взглядами. А какие гнусные рожи корчили они вслед Налимову и Лене, когда видели их вместе! Ваське порою казалось что его спина дымиться начинает.
Но он все забывал ночью... Уж сколько лет прожили с Диной, а она все оставалась, ложась с мужем в постель, такой же, как и прежде, холодной и равнодушно-отстраненной к Васькиным ласкам. И часто Васька, сглатывая досаду, уходил из дома озлобленным на весь мир.
А от Лены, ее горячечных, воняющих «Беломором» губ, иссохшего тела кто ожидал такого темперамента?! Налимов совершенно терял голову...
Заявившись поутру домой, он, отводя в сторону взгляд, врал догадывающейся прекрасно обо всем Дине. Вранье надоело обоим супругам, и Васька, ляпнув первое пришедшее на ум оправдание, брел на  кухню поглощать приготовленный завтрак и поражался всякий раз ледяному спокойствию жены.
« Это ж надо! - размышлял он, жадно поглощая завтрак. - Даже такое  ее не прошибает. Камень, а не баба!»
Дина Ваське была не нужна, с каждым утром он чувствовал это больше и больше. Был бы он простой работяга, то ушел бы от нее, особо не задумываясь. Тут нельзя - престиж потеряешь. Да и дети имеются. Как подросли двое сыновей, Налимов даже и не заметил. Нянчиться он был не любитель, держался от этого дела подальше. Он замечал, что пацаны тянулись к нему мало, смотрели на него, как на чужого.
« Она настроила их против меня, - решал Васька, косясь на Дину. - Ничего, ребята, придет время, и я вас такими людьми сделаю, что всю оставшуюся жизнь папочку добром вспоминать будете!»
Успокоив свое родительское чувство подобными мыслями, Налимов покидал дом до следующего утра...
Лене он открыл не только сердце, но и помыслы. Она стала компаньонкой в Васькиных делишках, на редкость честной и преданной. Свою долю от якобы проданных в сельских клубах билетов она не пыталась увеличить за счет налимовской, не утаивала и копеечки. И жить бы Ваське в любви и при деньгах еще невесть сколько, да ведь как веревочке не виться...
На суде Лена, поглядывая на кислую рожу трусившегося мелкой дрожью Налимова, брала и брала все на себя. Выходило по ее словам, что всю аферу с билетами затеяла она, коварно опутав бедного и ничего не подозревающего Василия Ивановича, и он, стало быть, всего лишь ее доверчивая безвинная жертва.
«Вот дура!» - с восхищением подумал  Налимов, когда зачитали приговор: Лене садиться в тюрьму, а ему предстояло отделаться лишь «химией».
Там Васька честно возглавлял весь срок коллектив клуба и через несколько лет вернулся в родной город прежним румянощеким, брюхастеньким и жизнерадостным,  как и не отбывал никуда.
Дина верно ждала его, встретила как мученика, словно позабыв начисто прежнее.
Лена освободилась раньше Васьки, просидев всего год, попала под амнистию. Но и этого года ей хватило чересчур. Она бродила как тень, еще более высохнув и почернев, с совершенно седою головой.
Когда  Налимов встретился с ней случайно на улице, то прирос к месту, испугавшись ее страшного лица, затянувших его половину иссиня-черных полукружий под глазами. Васька немалым усилием воли заставил непослушные ноги сделать первый шаг, потом бегом рванул мимо Лены. И долго еще преследовал его полный горького недоумения ее взгляд.
После той встречи Василий Иванович стал осмотрительнее. Едва завидев Лену, он, обегая ее, какие только крюки не загибал по закоулкам! А еще спустя немного времени они жили в одном маленьком городке и как бы никогда не знали друг друга...

9. Зеленоглазая бестия
Светлана Мягкова 2
Лучи яркого весеннего солнца пробрались сквозь окно и с невероятной силой били в глаза. 
- Здорово как! Давно я не просыпалась с чувством такой лёгкости и приподнятого настроения, - мысли ужом завертелись в голове.
-  Так, глянем на себя в зеркало и сегодня же начнём менять образ жизни. Свой имидж тоже поменять не мешало бы. Что-то ты, матушка, совсем за собой следить перестала. Любовника завести что ли?  А почему бы и нет!? – в глазах запрыгали чёртики.
-  Ой, совсем сдурела на старости лет. Собирайся на работу. Там ждут тебя великие дела! Квартальный отчёт и вечная текучка. – Я ещё раз посмотрела на себя в зеркало и пошла  ставить чайник.

***
Не успела я открыть дверь своего кабинета, как на столе звякнул телефон.  Мой начальник и по совместительству старинный институтский приятель Александр Иванович срочно требовал предстать пред его ясны очи. Сумка полетела на стол, куртка приземлилась в кресло, а я, чертыхаясь, вошла в приёмную.
-  Оленька, ты не знаешь, чего это наш босс с утра зверствует? – секретарша Оленька  что-то отстукивала пальчиком по клавиатуре компьютера.
-  Светлана Владимировна, он сегодня не в духе, - Оленька перешла на шёпот:
-  Влетел злой.  Даже не поздоровался. Приказал принести большую чашку чёрного кофе без сахара. Представляете, Сан Ваныч и без сахара!!! – О пяти ложках сахара на стакан  кофе  для главного  по институту гуляли легенды.  Саня ещё с «младых ногтей»  был известным сладкоежкой.
-  Сказал, чтобы я к нему никого не пускала. А вы, к нему? – Я кивнула головой:
-  Срочно вызвал.
-  Да вы не бойтесь, на вас он орать не станет, - Оленька снова уткнулась в компьютер.
В кабинете главного было пусто. Я с недоумением оглянулась.  Из-под стола показалась взъерошенная голова Сан Ваныча.
-  Пришла.  Слушай, тут командировка нарисовалась. Мы долго думали, кого послать. Поедешь ты.
-  Саня,  почему кругом я? И кто это «мы»? Ты о себе во множественном числе? Пусть Наташка съездит, на худой конец Андрюха. Он вообще вторую неделю без работы болтается. У меня отчет не готов. Дома муж один. Как он без меня?
-  Юмористка, мужу сколько? Полтинник скоро. А Андрюха займется отчетом. Ты его и так слишком опекаешь. Всё, ничего не хочу слышать. Во вторник  едешь. Иди, собирайся.
-  Ну, Сан Иваныч...
-  Слушай, Света,  я, сколько лет тебя знаю? Красивая баба, а на себя совсем махнула рукой. Ничего с твоим благоверным не случится. Там работы немного, отдохнешь, развеешься. Да возьми что-то поприличней. Платье какое-нибудь, что ли? - Сан Иваныч достал бутылку коньяка.
-  Дверь прикрой, настроение у меня питейное, давай по паре рюмашек. Мы когда с тобой познакомились? На первом курсе? Нет, на втором, - на столе появилась тарелка с лимоном.
-  Хорошее время было. Ты помнишь, как я к вам пришел?
-  Помню.  Худой, с огромными голодными глазищами. Вечно у нас что-нибудь пожрать просил жалобным таким голоском. Знаешь, как мы с девчонками тебя называли?  Проглот - тощий живот.
-  Что, правда? - Иваныч открыл бутылку. - Зато сейчас пузо выше головы. Ладно, бери рюмку. Я хочу выпить за тебя. Чтобы у тебя образовалось маленькое  пикантное приключение. Ну, давай! Лимоном закусывай.
-  Сань, а чего это тебя с утра потянуло на коньячок с престарелой дамой?
-  Дама, ты себя сегодня в зеркале видела? Черти в глазах пляшут. Дай метлу - улетишь. Случилось что? Или ты решила оторваться от своих кастрюль? - Я усмехнулась, знал бы ты, какие мысли бродят у меня в голове, точно попал, в самое яблочко.
В дверь влетела секретарша Оленька:

-  Александр Иванович, там к вам посетитель. Такой настырный, кричит, что с вами учился, пустить требует. Ой, что вы щиплетесь, - Оля шарахнулась от двери.
-  Вы совсем с ума сошли? - крепкие руки схватили ее за талию и легко выставили в коридор. В кабинет ввалился мужик, высокий, лысоватый, с усами и с такими знакомыми, насмешливыми глазами.
-  Ой, Толик, - я издала вопль команчей и кинулась к мужику на шею.
 -  Светка? Тебя каким ветром сюда занесло? А ну, поворотись? - он начал вертеть меня в разные стороны:

-  Накрасить. Переодеть. Юбку покороче, каблук повыше. Глаза горят. Всё в ажуре. Ведьма! Всё та же рыжая ведьма! - Толик глянул на Иваныча, который  с открытым ртом и слегка обалдевшим видом, наблюдал за нашими "охами-вздохами".

-  А вот и начальничек! Проглот-тощий живот. Свет, вы его так, кажется, с девчонками величали. Санек, иди, прижму тебя к своей широкой груди,- Толик растопырил руки и пошел на моего начальника.

-  Не узнал, ах ты, старый черт, не узнал!!! Бери пример со Светика, сразу настоящего мужика распознала. Вон как на шею сиганула. На меня так давно никто не бросался,- задорные искорки блеснули у Толика в глазах.

-  Толян, ты? Каким ветром? Коньячку? Мы тут  по чуть-чуть, - Саня быстро достал рюмку.

-  Ну, ребята, за встречу. Рассказывай откуда, куда?
Толик быстро выпил, нюхнул рукав куртки:

-  Я проездом, на пару дней. Оказия вышла,  Ксюха шепнула, что ты здесь руководишь, вот я и решил заглянуть. Светка, а ты здесь как? Исчезла, потерялась. О тебе вообще ничего не было слышно, - его глаза быстро заскользили по моей фигуре.

-  Ты неисправим. Не осматривай. Постарела, расплылась, растворилась в муже и хозяйстве. Ладно, ребята, не прощаюсь.

-  Светлана Владимировна, вы меня услышали? Командировка твоя. Иди, передавай Андрею дела. Ну, что, Толян, еще по одной?- дверь захлопнулась.

***
-  Саня, ты чего с ней так?

-  Да знаешь, жалко бабу, совсем потухла. Работник она замечательный, но... Ты вспомни, какая она была. Тихая-тихая, а как что-то вытворит, да глазищами своими зелеными глянет! Чисто ведьма! Помнишь, бабушка у нее была? Так вот, она мечтала, что ее Светлячок станет «Настоящей Женщиной»! Стала. Только не женщиной, а рабыней. Пусть съездит, от кухни, да от кастрюль  отдохнёт.

***
 Рабочий день закончился. Саня меня больше не дергал, наверное, дружеская попойка из кабинета  переместилась куда-то в более удобное место.

-  Светлана Владимировна, вы домой идёте или снова до полуночи? - Наташка залетела в комнату и ринулась к холодильнику:
-  Где-то здесь йогурт был? Представляете, вчера с таким "мэном" познакомилась : прикид, тачка, красавчик, а самое главное, не только буквы знает, но и фразы из них составлять умеет.

-  Да уж, "ценный кадр"! Наташа, тебе "кадров" каждый день менять не надоело?

-  Не-а, пока липнут,  надо брать или добивать. Потом будет поздно, - Наташка засмеялась:
-  Все улетела. Не засиживайтесь.

-  "Надо брать или добивать", а я так никогда не рассуждала. Всю жизнь стремилась к чему-то, а к чему и сама не знаю. Стремительной карьеры не сделала. Зарплата? Так, ничего особенного. Мужики? И не попробовала, кроме мужа, никого. Дети? А зачем я им? Взрослые уже. Муж? Живем рядом, а проблемами друг друга и не интересуемся. Соседи в коммуналке: "привет-пока".  Даже ремонт сделать лень. Ох, а надо бы. Скоро потолок на голову упадет.  Интересно, а сколько минут в день мы общаемся? Оказывается, по статистике, когда без приглашения и извинения  в семейную ячейку вламывается проза жизни, люди начинают общаться не более семи минут в день. Семь минут о счетах, телепрограммах и всякой ерунде. Странная штука жизнь. В юности строишь громадьё  планов. Мечтаешь о принце на белом коне, о баснословных заработках, а потом всю жизнь, как лягушка из сказки, бултых в бытовые проблемы и выхода не видно. Бьешься "в молоке", пытаешься хоть какой-то кусочек масла сбить. Хорошо, если совсем малюсенький получится, а то, так всю жизнь и просучишь лапками да не в молоке, а  в дерьме. Такое чаще бывает. Расфилософствовалась ты, матушка, на ночь глядя. Пора и домой собираться. А что дома? Снова кухня. Может,  еще посидеть, документы подготовить? Санька со своей командировкой, как снег на голову. Юморист. "Платье возьми", где у меня платья? Даже юбок не осталось.
   А, что, действительно, купить шикарное платье, туфли на шпильке, достать бабушкину шкатулку и поехать в командировку при полном параде? Там встретить принца, нет, лучше короля, а еще лучше нефтяного или алмазного магната. Он бросит весь мир к моим ногам. Умчимся мы с ним на белом лайнере в безбрежные дали.  Океан, чайки, рядом любящий мужчина в белом смокинге...  Ага, на картинке в журнале. А ты, дорогуша, в Тьмутаракани с бумагами. Карьеру делаешь. 
Мысли, какие-то со мной несовместимые, в голову лезут.  Бред. А собственно, почему несовместимые? Я же всё-таки женщина. Или уже нет? Женщина-женщина.  А хочется мне... А чего мне, действительно, хочется? Иметь власть или быть желанной и любимой.

***
Весна полноправно  вступила в свои права. Ласковый ветерок перебирал своими мягкими лапками мои растрепанные волосы. Сумка с продуктами оттягивала руки. Можно было проехать пару остановок общественным транспортом, но лезть в душную маршрутку совсем не хотелось. Впереди сверкал разноцветными огоньками бутик с надписью "Презент от Розы".
-  Чего только не придумают. Зайти, глянуть, какие там раздают презенты по баснословным ценам? - Двери магазина плавно разъехались в разные стороны. Две, скучающие продавщицы, глянули в мою сторону и дружно отвернулись.

-  Вот,  козы! Презент, конечно, не получу. Да ладно, пробегусь, посмотрю, что можно выбрать.

Манекены,  разодетые в шикарные наряды, стояли по всему периметру зала. Маленькое черное платье, искусно украшенное букетом фиалок, сразу привлекло мое внимание. Поверх платья была накинута тонкая "паутинка" фиалкового цвета, явно ручной работы. Композицию завершали шикарные лодочки на высокой шпильке. Я подошла посмотреть цену и услышала тихий шепот:

-  Спорим, не возьмет. Такие клуши красивые вещи не носят. На нее без слез не глянешь. Какого черта по бутикам шляться? Глянь на ее "авоську", где только выдрала?

-  Танька, ты такая злая. Может тётка на брендовую одежду посмотреть захотела. Не все же ей с тряпкой ползать.

У меня от возмущения перехватило дух:

-  Ах, вы, козы, значит я тяну только на "тетку с тряпкой".  Ну,  держитесь! Девочки, вы не могли бы отвлечься от занимательной беседы? Быстренько мне в раздевалку эту, эту и вот эту модели. Туфли на шпильке тридцать девятого размера, танкетки и еще полусапожки кружевные черные и белые. Если есть беж, его тоже захватите. Быстро! Я с вами или с манекенами разговариваю? - Девчонки завертелись юлой.

-  Танька, дура, я тебе говорила...  А ты? "Не купит, не купит".
-  Да ничего ты мне не говорила. Сама сравнила  её «с тёткой с тряпкой». А она вон чего вытворяет. Кучу шмоток перемерила. Всё ей мало!  Ты таскать не устала? - Услышала я тихий разговор за занавеской.

А в меня вселился черт. Такой маленький, зловредный чертёнок. Он дергал мои волосы и шипел в ухо:

-  Вон то,  красное возьми, а теперь зеленое. Серое, серое в пол. К твоим рыжим патлам как раз подойдет. - Я вошла в раж. Мне очень нравилось менять платье за платьем. "Тётка с тряпкой"  исчезла. Она уступила место стерве с горящими глазами. Девчонки смотрели на меня ошалевшими взглядами.

-  Ладно, красавицы, теперь несите мне черное платье с фиалковой "паутинкой" да туфли не забудьте. - Это было то, из-за чего затевался весь маскарад. Платье село, как влитое. Узкие лодочки на шпильке удачно подчеркивали тонкие щиколотки и длинные  стройные ноги. У меня перехватило дух. Красота!

-  Всё барахло можете забирать. А это упакуйте. Впрочем, серое платье и полусапожки я тоже возьму.

Джинсы «сели» на своё привычное место,  "авоська"  уютно устроилась в руке, а я  с гордо поднятой головой прошла к кассе, где мне вручили пакеты с покупками и шикарный букет роз:

-  Это Вам презент от Розы. Обязательно заходите. Завтра будет новое поступление. - Продавщицы провожали меня до дверей. Они  улыбались и повторяли заученную фразу:

-  Заходите еще, мы будем Вам очень рады,- теперь их совсем не смущал мой затрапезный вид и поношенная "авоська". В дверях я не выдержала:

-  Ну, что, милочки, кто здесь "тётка с тряпкой"? Запомните, внешний вид  обманчив. Под личиной ягненка, частенько скрывается волк.


***   
-  Странные существа женщины: такая малость, как покупка нового платья, даёт ощущение «королевы».  Интересно, а что испытывает мужчина, когда приобретает себе новую игрушку, скажем, какой-нибудь новомодный автомобиль? – с такими мыслями я открыла дверь и влетела в квартиру.
-  Любимый, ты дома? Сумки забери. Устала. Сейчас минуточку посижу  и буду  тебя кормить.
Недовольный Димка выглянул в коридор.
-  Привет. Ты на часы смотрела? Снова со своим Ивановичем мировые проблемы решала?  Интересно, как его жена реагирует на ваши ночные бдения? Переезжала бы в свой офис. Дома только ночуешь. О муже совсем не думаешь. Я есть хочу. Ничего, что все кастрюли пустые? Голодный, всеми забытый, - Димка взял сумки и недовольный скрылся в кухне.
-   Между прочим, я купила твои любимые пирожки и клубнику. Вкусная, крымская. Будешь есть? - Мне совсем не хотелось ругаться.

-  Могла бы и борща сварить. Сама ешь свои пирожки с клубникой. На кухне куча посуды немытой. Картошки начистить некому, хлеба купить. Я весь день на работе вкалываю. А ты приходишь по темноте, - муж вытащил пирожок:

-  Ну, хоть с нормальной начинкой додумалась взять... Совсем из меня кролика сделала. Сама-то со своим однокурсничком по ресторанам обедаешь,
а мне заливаешь, что работаешь.
 Я молча стала мыть посуду.  Димкин монолог звучал «телевизионным фоном», от его «бубнения» я научилась отключаться давно.

-  А почему я собственно молчу? Он работает до четырёх и вполне бы мог приготовить обед и помыть посуду. – Во мне явно заговорила женщина, раньше такие мысли меня никогда не посещали.

-  Как ты там, дорогой, говоришь "посуду помыть некому"? А мы ее больше мыть не будем, - куча тарелок, которую я собиралась ставить в шкаф, со смаком шваркнулась об пол. Осколки веселым фейерверком брызнули по всей кухне.
-  Ой, как здорово! Что там у нас еще грязное? Кастрюлька? Ах, какая замечательная кастрюлька!!! - Кастрюля вылетела в окно.
-  Вилочки с ложечками. А зачем они нам? С сегодняшнего дня объявляем войну всем столовым приборам. Есть только руками! Ручками! Колюще-режущие, «насыпательно-глотательные» орудия питания в помойку. Так, что-то еще осталось? Чашки. А мы их в окошко следом за кастрюлей. Не бьются они. Да и ладно. Кому-нибудь пригодятся. Красота!!! С посудой разобрались. Какие еще проблемы? Любимый, ты, кажется, сказал, что у нас нет еды? Нет,
и не будет,- я распахнула дверцу холодильника. В мусорный пакет полетели пакеты и пакетики:
-  Кому-то праздник сегодня будет. Что тут у нас? Буженинка. Свеженькая, ммм пахнет!!! Сыр! Любит наш папочка сырок. Да не просто сырок, а голубой, с
плесенью. Самый дорогой. И сырочки глазированные он у нас любит.  Жрёт их по десятку в день. Мяско тушеное, вкусненькое!!! Вырезки на него пошло два килограмма. Да не просто вырезки, а парного мяска. На базаре очередь выстояла. В ведро ее. Устроим местным собакам  праздник, когда бы они мяска парного поели... Что тут у нас еще осталось? Овощи. Помидорки красненькие, огурчики зелененькие - чудо! Жена ползарплаты на них угрохала. Подумаешь, всего-то каких-то 500 рубликов. Муженек заработает. Зарплата у него огромная - целых семь тысяч, как раз помидоры пару раз купим. Руки у нашего папочки золотые, из жопы только растут,- продукты стремительно исчезали в мусорных пакетах. Муж стоял в полном ступоре изо рта торчал кусок  пирожка.  А я бушевала. Где-то в подсознании мелькала мыслишка, что пора остановиться. Но белая, пушистая жена исчезла, ее заменила фурия: волосы развевались рыжим пламенем, из глаз сыпались искры. "Ведьма" показывала свой характер, который давно и прочно спрятался в самом маленьком и укромном уголке. А сейчас он вылез, встряхнулся, расправил плечи и бушевал.
 Звонок в дверь прервал мои «полёты».  -  Кого там еще несет? Да иду я, иду,- на пороге стоял молодой человек в форме рассыльного.
Огромный букет белых ромашек закрывал его почти полностью:
-  Добрый вечер, мне нужна Светлана.
-  Ну, я это.
-  Распишитесь, цветы просили передать Вам, - молодой человек быстренько побежал по ступенькам вниз.
-  Цветы, цветы от кого? - Ответом послужил хлопок входной двери.
-  Боже, сколько же здесь штук? Раз, два... Сто, сто одна. Ничего себе!!! - ромашки с огромными белыми головками и яркими, жёлтыми глазами весело мне подмигивали. Из букета выглядывал уголок визитки…
-  Светик, жизнь прекрасна, удивительна и полна неожиданностей!!! Только очень надо захотеть, что-то изменить. – Впереди ждала новая,  полная приключений «белая полоса».

10. Два образа - одна суть
Светлана Мягкова 2
Сказка для старшеклассников.

***
Лена с детства ненавидела кукол. Подруг у нее не было, а дружить она предпочитала только с мальчишками. Гонять в футбол, лазать по деревьям,  одеваться, как настоящий сорванец: рубашка, спортивные штаны, кепка и кеды. Сюсюканье и сплетни девчонок её просто выводили из себя. Синяки, которые частенько появлялись то под левым, то под правым глазом служили боевыми наградами, заработанными в дворовых баталиях. Нет, она не любила драться просто так, но вокруг было столько обиженных, по мнению Ленки, что часто приходилось их защищать. Единственное, что выдавало в ней девочку, были длинные, роскошные волосы. Очень она их хотела остричь, но родители строго-настрого запретили. Вот и приходилось ей заплетать тугие косы и прятать под кепку. Однажды вечером она возвращалась домой. В темной подворотне, где не было ни одного фонаря,  ее кто-то окликнул.
-Эй, пацан, закурить есть? - На неё надвигалась огромная темная тень. У Ленки "душа ушла в пятки", но она была настоящим "пацаном", поэтому засунула руки в карманы и процедила сквозь зубы:
-Отвали, а то сейчас в глаз получишь.- Тень заколебалась, и стала надвигаться все ближе и ближе. Перед Ленкой появился парень высокого роста, она по сравнению с ним казалась цыпленком. Он занес руку, хотел ударить ее, но Лена мотнула головой так, что косы выскочили из-под кепки.
- Ох, и ни фига!- Только и смог он вымолвить. Лена толкнула его что было силы, и побежала во двор.

***
Около подъезда на лавочке сидела незнакомая старушка.
- Здрасьте, - вырвалось у Лены, и она присела на край скамейки. Домой идти абсолютно не хотелось. Там ее ждали нравоучения родителей,  да и с испугом надо было как-то справится.
Старушка внимательно посмотрела на девушку.
- Детка, тебя кто-то напугал? Какая-то ты вся растрепанная,  да и синяк под глазом - совсем не девичье украшение, - она укоризненно покачала головой.
- Это мячом на тренировке. Вам-то какое дело? - Ленка нахохлилась и стала похожа на замерзшего воробья.
- В общем-то никакого, но мне кажется: тебе нужна помощь. Ты уже не в том возрасте, когда можно так наплевательски относиться к своей внешности. Да и поведение! Лена, ты так неизвестно куда докатишься.
- Меня моя внешность вполне устраивает и вообще, какое вам дело до моего поведения,- Лена подняла на старушку глаза:
- А откуда вы знаете, как меня зовут?
- Я все про тебя знаю. Смотри. Взгляд со стороны - он дорогого стоит.

***
Лена огляделась. Она стояла в середине полукруглого зала. Кресла, заполненные молодыми людьми,  ровными рядами уходили почти под потолок. Внизу, на залитой светом софитов площадке, бегал несуразный ведущий: длинные волосы и расклешенные брюки делали его похожим на заезжую звезду 70-х годов.
- А вот и новая гостья. Просим-просим, проходите, в этом кресле вам будет удобно.- Зал взорвался аплодисментами. Лена оглянулась.
- Вы мне?
- Добрый вечер, прекрасная незнакомка, конечно вам. Вы слышали, мнение предыдущих ораторов? Как Вы относитесь к тому, что сказала Мадлен? А Петр? Вы согласны с тем, что сказал Петр?  А как вам тема нашего сегодняшнего шоу? - И он указал на неоновую вывеску, по которой весёлыми огоньками бежала надпись "Образ современной девушки: принцесса или "королева помойки"? Глазами мужчины." Рот ведущего не закрывался ни на секунду.
-Послушайте, да замолчите Вы. Я ничего не слышала.- Лена успела вставить фразу в секундную паузу.
-Интересное кино! Она ничего не слышала, а Вас не интересует, как к Вам относятся, окружающие Вас молодые люди?  Вы посмотрите на свой наряд. Фу, что за гадость прикрывает Вашу  чудесную грудь, а что Вы нацепили на Ваши стройные ножки?! Этими джинсами впору полы мыть. А синяк под глазом! Это просто ужас! Студия, кто со мной согласен? - Крики, свист и топот ног были ответом.
-Фи, она похожа на помоечную королеву,- вопила какая-то блондинка, разукрашенная, как кукла,во все цвета радуги.
- Молчи! Она - классная! С ней не страшно! - старался переорать всех белобрысый очкарик. Лена не успевала крутить головой в разные стороны.
- Друзья, тише. У нас в студии актёр и  просто красавчик Артем. Мы сейчас узнаем его  мнение. Артем, вы бы хотели встречаться с такой девушкой, как наша незнакомка? Внимание на экран!-Ленка от удивления разинула рот. На экране побежали кадры с ее участием. Вот она дерется с Вовкой из соседнего подъезда, который имел неосторожность пригласить ее в кино.
А здесь с банкой пива и сигаретой в зубах, она с витиеватыми выражениями рассказывает пошлый анекдот в толпе таких же грязных, лохматых и слегка навеселе девушек и парней. А вот вповалку на каких-то матрасах, в ломке или в экстазе, корчатся несколько человек. Один перетянул руку жгутом. Среди них Лена с удивлением увидела себя. Экран погас.
- Артем, что вы на это скажете? Как вам такая девушка? - Ведущий подбежал к красавчику, который с ужасом переводил глаза с экрана на Лену.
- Это не я. Это фотомонтаж. Я не курю и не колю наркотики, - Ленке почему-то очень хотелось оправдаться перед молодым человеком, который равнодушно скользнул взглядом  по ее фигурке и повернулся к ведущему.
- Это ужасно. На такую девушку я бы никогда не обратил внимания.
- А если - это ваша судьба?  Неужели вы бы не захотели стать Пигмалионом и превратить ее в Галатею?
- В Галатею? Это убожество? Она не может связать двух слов. Для меня в женщине главное интеллект и женственность. Этот образ мне не интересен.
- Ну что ж. Зал, кому интересен образ такой девушки? - Ответом послужило улюлюканье и свист.
- А сейчас мы попытаемся из нашей гости сделать принцессу. Пока, как говорится, рекламная пауза. Через несколько минут мы вернемся в студию. Лена, прошу за мной.

***
Ленка огляделась, студия превратилась в дворцовую залу. Пары медленно кружили в вальсе. От изобилия  бальных нарядов и фраков, рябило в глазах. Лена глянула в зеркало. На нее смотрела прехорошенькая  девушка, кипельно-белое платье оттеняло смуглую кожу, широкий пояс выгодно подчеркивал тонкую девичью талию, каскад волос, слегка прихваченный лентой,  падал на плечи, огромные глаза в обрамлении густых ресниц сверкали, как звезды. Капельмейстер взмахнул палочкой, музыка прекратилась, дамы присели в глубоком реверансе, кавалеры преклонили колено, по залу пронесся легкий шепот:
- Артёёёём, - молодой человек, который появился из-за тяжёлых портьер, оглядел зал и направился к Ленке.
- Прекрасная незнакомка, разрешите вас пригласить на вальс! Вы так прекрасны, что затмили всех присутствующих здесь дам. Может быть, мы с вами встретимся в менее официальной обстановке? Разрешите Вас пригласить на чашечку кофе? - Ленка фыркнула:
- Ну-ну, кто-то несколько минут назад, называл меня дремучим и неженственным убожеством. Вы даже не спросили моего имени и не задали мне ни единого вопроса, картинка с экрана стала для вас главным критерием. А теперь, когда я предстала перед вами в образе красавицы, вы разливаетесь соловьем и приглашаете на кофе. Я такая, какая есть, и никогда не буду другой. Любой образ придуманный кем-то, - это просто образ. От внешности внутренняя суть человека не меняется, - она сдернула с головы ленту и...

***
Старушки не было. Девушка сидела на скамейке одна. К ней подходил высокий парень, который так напугал Ленку.
- Эй, воробей, не бойся. Я тебя не обижу. Давай знакомиться, - из-за спины молодого человека появился огромный букет ромашек.
- Какую клумбу обнес? - только и смогла съязвить Лена. Парень улыбнулся:
- А ты еще и язва. Меня зовут Артем. А тебя?

11. По ту сторону двери, или О чём не узнала кошка
Анна-Мария Ситникова
     Скрежет старого ключа в заржавевшем замке. Скрип сосновой, почерневшей от дождей двери, и в узком проёме деревенского покосившегося сарая в солнечном луче заплясали сотни, нет, тысячи разноцветных пылинок.
     Снова скрип, стук, повизгивание напрочь позабывших запах масла петель, и в наступившем щелеватом сумраке раздалось кряхтение:
     - Никак к нам но-о-овенький пожаловал!
     Что-то грузное, железное, обмотанное паутиной выдвинулось из тёмного проёма поближе к краю не струганной доски настила. Строго сдвинув седые дужки-брови, почётный ветеран сарая разглядывал гладкие металлические, ещё сверкающие пузатые бока вновь прибывшего.
     - Кто таков? - продолжило допрос ржавое страшилище, лязгая зубастой подставкой.
     - Я… это… Чайник, эл-лект-трический, модель  НР-564, з-завода «Электрокорпорация», выпуск 2013го…
     - Да не части ты так!
    «Лязг-лязг» - совсем рядышком. «Пых-пых» - замшелое угольное дыхание:
    - За какие провинности тебя выслали?
    - Э-э-э… я …временно, сказали…
    - Ага.
    - С-спираль с-сломалось… надо в город ехать… руки не доходят…
    - Ага-ага, знаем сказки, проходили.
    - Э-э-э… постою… недолго… на к-краешке… на самом…

     - Что ж-ж-ж, братцы, з-з-за без-з-зобразие такое, раз-з-зве ж-ж-ж так гостя встречають-привечають? – зажужжало, заскрипело где-то возле дальней стенки. - Утюг Иванович, не пуж-ж-жай молодого, глянь, в одночасье с полки сверз-з-знется, бока помнёть! А вось правду  говорить-та: з-з-заберуть, родимого, починять.
     - Да я не пугаю я вовсе, Самопрялка Марьевна, так, для порядка приструнил и только.
     - Милости просим! Милости просим! - зазвенели чайными ложечками о стеклянные края Стаканы в литых узорчатых подстаканниках. - Вы, вроде, с кухни приезжий, как нам показалось? Чай, мы вам соседями приходимся… Нас раньше было шестеро. Двое треснули ещё лет тридцать назад, одному не повезло: потерялся при переезде, а младшенький в почёте - Подсвечником-на-всякий-случай работать в доме остался. Пожалуйте  на нашу верхнюю полочку! Мы сейчас Самоварыча кликнем, чай, он вам дальним родственником приходится, у него тоже на боку буквы с циферками есть.  Всё ж приятней с родной душой деньки коротать.
     - Ишь, растрезвонились, аж голова загудела! - пробурчал Утюг Иванович, уползая в свою паутинную нишу. - Посплю что ли.
     - А я бы послухала, что ж-ж-ж нового в мире-то творится. Сидим тут полвека, новостей никто не принесёть. Вы первый пож-ж-жаловали, - вновь зажужжала Самопрялка из своего угла.
     - И мы бы послушали, - послышалось сверху.
     - И мы, - донеслось снизу.
     Пузатый Чайник подтянул поближе электрошнур с вилкой и оглянулся. С огромных крюков и кривых гвоздей, вбитых в бревенчатые стены, глядели на него слушатели: громадные Топоры-Колуны с расшатанными топорищами и маленькие зазубренные Топорики, беззубые Грабли и стёртые Тяпки, затупившиеся Лопаты и погнутые Вилы, щербато улыбались Серпы, вопросительно изгибалась Подкова.
     - Расскажите, расскажите! - железный перезвон заставил очнуться ото сна летучую мышь, она с недовольным писком сорвалась с насиженного места под потолочной балкой и вылетела через слуховое окно во двор, ошалело метнулась от жарких солнечных лучей в заросший деревенский сад.
     - Ну, если вы настаиваете, - засмущался Чайник, - расскажу…

     - Я живу, - начал родственник Самоварыча, запнулся и грустно продолжил: - вернее, жил в хозяйском доме на кухне. Там у нас светло и шумно… было… С утра я просыпался самым первым, звонко свистел, созывая всё человеческое семейство за столик.
     - Батюшки мои, куда ж-ж-ж Большой Стол-то делся? - ахнула Самопрялка Марьевна, застучав от волнения деревянной подножкой. - Мы с ним рядышком в горнице-то стояли, на видном месте… Ладно, ох, рассказывай ж-ж-же дальше, милок…
     - Ну так вот, после моего свистка начинала работать моя подружка: Микроволновка, печка такая, тоже электрическая, как я…  Знаете, какие она бутерброды печь умеет?
     - Матушка моя, Печь-то куды дели, Русскаю, ж-ж-жаркаю?
     - Печь разобрали, сказали: «в доме места и так мало, да и ни к чему пережитки прошлого, если и газ, и вода в доме».
     - Значится, и Колодец раз-з-зобрали? - опять встряла в рассказ Чайника самая древняя обитательница дома.
    - Разобрали!
    - Современность… -  подытожил Утюг Иванович из мрака.
    - Скажите, пожалуйста, что же, Стаканов больше на свете нет? Люди больше чай не пьют что ли? - затараторили взволновано Стаканы.
    - Отчего ж не пьют, пьют. Только из Термокружек  модных, с наклейками, - терпеливо пояснил рассказчик.
    - А кашу-то, кашу варят? - это Чугунки со средней полочки шкафа.
    - Отчего ж не варят, варят. В Кастрюлях из стекла, а бывает, что сразу в пластмассовых Коробочках кипятком заваривают, вот.
    - Помните, как нас в Русскую Печку ставили со щами, затирухой, с  кулешом… Ах, как пахла пшёнка со шкварками… - опять Чугунки.
    - А меня - с пирогами грибными… - прошамкал насквозь прожжённый Противень, прикрывая некрасивую дыру  обшарпанной Разделочной Доской.
     - Эх, были времена, не чета сегодняшним! По праздникам,  помнится, доставали меня из кованого бабушкиного сундука, на стол в гостиной стелили. Гости красотой моей восхищались… На что теперь похожа стала - дерюга, петушки и ягодки вышитые цвет потеряли, края обмахрились, а от пыли кашель - сил нет терпеть! - закашлялась чумазая Скатерть. - Никому я такая не нужна!
     - В общем, наверное, не нужна: скатертей на кухне я не замечал, - согласился Чайник. – На нашей кухне Столик, с похожими картинками: петухами и ягодками, правда, пыль и грязь ему не страшны, потому что покрытие сверху приклеено специальное, пластиковое называется.
     - Вот-вот, мои вышивки скоро мыши по ниточкам растаскают, а нынешним хозяевам и дела нет! Эх-ма, жизнь непутёвая…
     - Ой, ладно, Скатерть Самобрановна, не ты одна в отставке оказалась, - раздалось треньканье из-под потолка. Средь сухих веничков из когда-то собранных целебных ромашки и чабреца закачалась Балалайка. - Как-то люди без моих плясовых обходятся, аль праздников не празднуют нынче?
       - Да к чему им…как вас зовут? Балалайка?.. инструмент бренькающий? – рассмеялся Чайник. - Струны перебирать - наука непростая, а времени у людей никогда не хватает: то на работу опаздывают, то на учёбу спешат. У них вместо балалаек Центры Музыкальные, Плееры, Телефоны Мобильные и ещё Компьютеры есть. Там музыки -  слушать не переслушать! И новости по Радио день-деньской, и фильмы цветные по Телевизору, интересные!
      - Про старину? - прошептало возле порога.
      - Кто это спросил? - дивился Чайник.
      - Лапоть я, раньше меня уважали…
      - Сейчас тоже уважают, - успокоил тихо говорящего рассказчик. - Печенье у нас на кухне в похожей  плетёной Вазе лежит, хозяева говорят, что это «под старину».
      - Печенье лежит? Я ж не миска какая, я - обувь, вещь необходимая! Жаль, сейчас, пожалуй, никто не позарится: лыко на мыске развязалось да плесень подошву точит…
      И тут со всех сторон раздались голоса, звонкие, хриплые, высокие и низкие - все вещи разом бросились вспоминать о бывшем житье-бытье. Так расшумелись, что на шум пришла кошка, прошмыгнула в лазейку под дверью, решив, что в сарае не иначе завелась мышь, а то и целое мышиное семейство. Прыгнула полосатая в тёмный угол на шорох, да хвостом задела прислонённый к стене Ухват. Тот с грохотом упал на шкаф с открытыми дверцами, прочертил по Чугункам кривыми рогатинами и смахнул на земляной пол самый маленький глиняный Горшочек.
     - Ох! - только и успел выдохнуть бедняжка, так как через секунду разлетелся на мелкие кусочки, ударившись  со всего маху донышком о твёрдый лоб Наковальни.
     - Ай-яй-яй! - заголосили Стаканы. - Наших бьют-убивают!
     Кошка, оглохнув от звона и грохота, резво убралась подобру-поздорову из подозрительного помещения на свежий воздух. А Стаканы продолжали причитать, позванивая мельхиоровыми ложечками о крепкие стеклянные стенки:
     - Ай-яй-яй! Бедный-бедный Горшочек!
     - Кошка виновата! - выкрикивали Серп с Подковой.
     - Ухват не без греха! - возражали Топоры-колуны.
     - Наковальня - злодейка! Разлеглась на дороге! - гудели Чугунки-свидетели.
     - Угу! - добавил Утюг Иванович. - Ищите-свищите виноватого.
     - Это всё Самопрялка Марьевна разговоры затеяла! - в общем гаме и не разобрать, кто сказал.
     - Хозяева виноваты! - прошамкали беззубые Грабли. - Заперли нас в тюрьме сарайной, скоро все разобьёмся да заржавеем!
     - Безобразие! - запыхтел Самоварыч, выбираясь из своего спального места. - Никакого покоя моим старым бокам!
       Послушал несущиеся со всех сторон выкрики и обвинения, подумал: «И то правда, скоро на детали развалимся и насквозь проржавеем».
     - Тихо! - гаркнул он во всё лужёное горло. - Слушай мой сказ!
     Миски, Стаканы и разномастные «железяки» успокоились и уставились на главного. Скатерть, собрав вокруг себя чумазых Салфеток-дочек, с мольбой взглянула на предводителя с сапогом-короной на голове:
    - Спаси, родименький! Одна надежда на тебя! Деточек пожалей - вызволи из неволи!
    Самоварыч поправил съезжающий с конфорки сапог:
    - Друзья-товарищи…  Согласны ли  вы бежать отсюда на свет белый?
    Наступила пауза.
     - Только не думайте, что ждут нас там и в дом пригласят. Хорошо ещё, если в огороде пристроят пугалом работать, как Коромысло, а то и вовсе на свалку вывезут.
     - По мне так пусть на свалку вывез-з-зут, чем здесь веками проз-з-зябать! - зажужжала Самопрялка. - Солнышко увиж-ж-жу напоследок…
    Скатерть Самобрановна, посмотрев на детишек, сказала:
    - Лучше на свалке под дождиком мокнуть, чем в мышиных норках оказаться! Говори, Самоварыч, что удумал.
    - Что удумал? - эхом отозвался Утюг Иванович.
    Самоварыч обвёл взглядом соратников-сокамерников и торжественно произнёс:
    - План мой таков… - и, перейдя на шёпот, добавил:
    - Только, просьба одна, друзья: чур, с посторонним секретом не делиться! Не дай бог, кошка услышит, хозяевам доложит…
     В тёмном сарайчике минут пятнадцать слышалось тихое потрескивание, шуршание, поскрипывание и лёгкое позвякивание - сговорщики обсуждали план побега. И даже под покровом звёздной ночи то на полках, то на стенах раздавались вздохи и «охи» вещей, нетерпеливо ожидающих судьбоносное летнее утро.
      На рассвете Балалайка заиграла «Побудную», заставив летучую мышь в очередной раз сорваться с тёплого местечка в поисках более спокойного убежища. Шорох мышиных крыльев разбудил кошку. Любопытный зверёк потянулся, зевнул и прямиком направился к старой постройке на балалаечный концерт, по-кошачьи рассудив, что музыкальные деревяшки сами по себе не играют - не иначе это происки мышей, а летучих или бегающих - предстоит разобраться.
    - Идёт, - прошептала Подкова с высоты наблюдательного пункта. - Приготовьтесь!
    Самобранка Марьевна осторожно переступила подножкой, раскачивая шатун колеса. Деревянная рогулька издала скрежещущий тонкий писк: «Взжик!» Чугунки стали тереться спинами о брёвна, подражая шуршанию реальных грызунов. Чайник начал раскачивать шнур с вилкой - серая тень заметалась по земляному полу.
     Кошка от предвкушения лёгкой добычи облизала усы и юркнула в заветную лазейку под дверью. Шнур мотался перед самым её носом, и у зверюшки сработал древний инстинкт. Моментально замахнувшись лапкой на непонятную верёвку, кошка выпустила когти, накрепко завязнув в изоляции обмотки. Недовольно мяукнув, хищница вцепилась в противную вещь второй когтистой лапой.
     - Попалась! - зазвенели ложечками довольные Стаканы.
    И тут Чайник, до этого момента считавший себя вполне миролюбивым созданием, из хитроумной приманки превратился в предмет нападения, вернее, падения. Напрочь позабыв про опасность помять блестящие  бока (чего не сделаешь ради друзей!), ёмкость для кипячения воды прыгнула на голову ни в чём не повинного зверька.
     - Мяу! - взвыло животное, получив удар пустой, но всё же увесистой посудиной по пятнистой спине.
     - Мяу! - в самый кончик хвоста вцепилась скрипучая Мышеловка.
     - Мяу! Мяу!
     - Не упускать заложника! - закричал Самоварыч.
     - Есть, командир! -  отрапортовала дедушкина чиненая-перечиненая Рыбацкая Сеть и спеленала истошно орущего и царапающегося домашнего питомца.
      - Хозяева идут! - отрапортовала Подкова.
      - Линда, котенька моя! - причитала хозяйка, ожидая пока муж откроет чудовищно тяжёлую дверь.
       Хозяин, чертыхаясь, хрустел ключом в замочной скважине.
      - Я надеюсь на вас, друзья! - под аккомпанемент кошачьих криков и женских вздохов, пробасил Самоварыч. - В атаку!
       И, как только злополучная дверь распахнулась и «человеки» склонились над совершенно запутавшейся в сетях кошкой, пытаясь определить, где у неё лапы, а где хвост, на них молча спикировала Подкова - прямёхонько на мужскую, подстриженную ёжиком макушку.
      - Чёрт побери! - заорал пострадавший, схватившись рукой за ушибленное место. Тотчас на него с ближайшей стены свалилась основная нападающая сила: железная пехота, во главе с Двуручной Пилой и сбила несчастного с ног.
       Дедушкина Сеть, забыв о добрых чувствах тоже к дедушкиному, правда, уже давно выросшему внуку и вспомнив основной охотничий  навык - «хватать!», ловко примотала голые мужские ноги в шлёпанцах к не перестающему мяукать животному и бросилась догонять пятящуюся к спасительному дому женщину.
       Заметив отступление хозяйки, Скатерть чихнула:
       - Дети, за мной! - и, развернувшись во всю ширь, собрав по пути опилки с паутиной, кинулась навстречу женской причёске.
        «Хлоп!» - окутала испуганное лицо, затрепетав каждой складочкой, выбивая из себя вековую пыль и сухие споры плесени. Дружные Салфетки яростно вцепились в мягкие руки с наманикюренными ногтями.
         - А-а-а! - завизжало из-под материала тело, отчаянно сотрясаясь от чихания.
         Прибежавшая на ругань и крики дочка Марина тоже получила порцию синяков и шишек от выкатившихся из зловещего нутра сарая Чугунков.
         Давно забытая людьми домашняя утварь, даже самая неказистая с виду, внесла свою лепту в образование кучи-малы на пороге. Стены сотрясались от катающихся, падающих и барахтающихся объектов живой и, в общепринятом смысле, неживой природы, теряя забитый когда-то между брёвен сарая мох. Из-под стрехи планировали чабречно-ромашковые лепестки и клочки залежалого грязного сена.
         После приземления на ногу хозяина Утюга Ивановича, победно съехавшего с развалившейся полки, раздалось долгожданное:
       - Достали! К ядрёной бабушке выкину всё на свалку!..
       - Мам, а ты говорила, что на свалке никто не живёт! А там бабушка есть, - потянула за уголок маму Скатерть  маленькая дочка Салфеточка…
      Что ж-ж-ж, братцы, - с добрым утречком! – грустно произнесла Самопрялка Горшкам, Пилам, Топорам и Серпам, лежащим в большущей куче на лужайке у калитки. - Слыхали, что хозяин-то сказал: «К обеду приедет грузовик».  Так-то, братцы, ж-ж-ждёт нас тихий и бесславный конец ж-ж-жизни…
       Жалобно задребезжали Стаканы, приткнувшись к большому латунному боку Самоварыча. По гранёным стенкам катились слёзы-росинки.
      - Не грустите, горемыки, лучше вспомните, сколько мы польз-з-зы принесли и радости да ещё бы пригодились, ан век нынче уж-ж-ж не тот…
      - Не трави душу, Самопрялка Марьевна! - пробурчал Утюг Иванович, разглаживая грузным телом  ярко-зелёные листочки одуванчиков.
      - Зато свет белый напоследок увидали, солнышку порадовались! - прогудел Самоварыч. - Эх! Сейчас бы раскочегарили меня угольками и шишками - славное чаепитие бы на лужайке состоялось! Я ж ещё крепкий и не распаянный…
     «Блям!» - отвалился от стоящего на верхушке горы великана кран и с мелодичным прощальным звоном покатился по железным уступам, спинам и бокам…
      - Чего у тебя, сосед, творится? - выглянул из-за заборчика пенсионер Макарыч, бывший ещё пару годков назад  учителем истории в местной деревенской школе.
  - Да вот, сарай дедов почистил, хлама на свалку насобирал.
  - Ух, ты, мил человек, вещички какие старинные… Не жалко выбрасывать-то?
  - Чего жалеть - всё давно сломано-переломано и плесенью проето. Кому эта рухлядь нужна? Только зря место занимает.
     - Послушай, Максим, может… продашь мне хлам-то свой, для музея школьного? Детям помощь и тебе на грузовик тратиться не надо.
    - Ну вы,  Фёдор Макарович, придумали! Попусту время на такое дело тратите!  Да забирайте даром! Вот, ещё и чайник в придачу, спираль заменить только. А у меня поважнее дела найдутся, - ответил законный наследник «бесценного» имущества и направился в магазин, почёсывая ушибленную макушку.
     - Зря ты, Самопрялка Марьевна, сырость разводила! Вишь, как нормальные пенсионеры, в музее живём: чисто, красиво. И на людей посмотреть можно, и себя показать, детишек ремеслу обучить, во как глазёнки у них горят! - бурлил кипятком Самоварыч, красуясь отмытой от вековой грязи гравировкой: «Фабрика Капырзина. 1912г.» и вновь приобретённой коленчатой трубой.
    - Современность… - добродушно бурчал Утюг Иванович, удобно расположившись на отдельной полочке стеклянного шкафа.
     - Милости просим к столу! - поблёскивали в лучах заглянувшего в класс солнца Стаканы в отполированных подстаканниках. Отутюженным выстиранным полотном раскинулась на широком столе Скатерть Самобрановна в окружении любимых деточек Салфеточек. Нарядные петушки и ягодки  ярким ниточным узором горели среди вазочек с сахарным печеньем и малиновым вареньем.
     Дед Макарыч, в обвязанных свежим лыком  лаптях и с Балалайкой в руках с любовью осмотрел  музейное богатство: починенные громадные Топоры-Колуны и маленькие Топорики, зубастые Грабли и наточенные Тяпки, Лопаты и Вилы, Чугунки, Пилы, Ухваты, Серпы и Косы, аккуратно развешенное по окрашенным свежей салатовой краской стенам. Потом поправил начищенную до блеска Подкову и распахнул настежь двери, начиная первый осенний школьный день экскурсией в такое близко-далёкое прошлое.
     - Пож-ж-жал-те, гости дорогия! - весело жужжала Самопрялка, скручивая кудельную пряжу в пёстрый, пушистый, кажется, уже пятитысячный моток в своей жизни. 

12. В четырёх шагах от кладбища
Анна-Мария Ситникова
                1

             -  Как пройдёшь, милок, чрез энто поле, найдёшь тропинку, вон-то иди по ней, иди, не сворачивай, а тамо-тка и изба будет. В энтой избе и живёт бабка Глаша. Одна живёт.Родня? Есть где-нто, в городе, дочка с зятем, ха-арошие, деньги ей присылают на праздники, и внучок… как энто зовуть, забыла… кажись: Андрюша! Ага, в институте учится ужо поди. Да ты сам, милок, спроси у хозяйки, у ей и фонтография есть, волосы у его такие же, как у тебя, светлые, русые.
               Митька пригладил давно нечёсаные соломенные вихры, поправил грязную джинсовую рубашку, кивнул доброй бабушке, подсказавшей дорогу к хутору, и окунулся с головой в полынное бесконечное поле. Что-то подсказывало городскому наркоману, где можно раздобыть большие деньги, чтобы хватило на месяц-два полноценного забвения, а не на короткий суточный кошмарный кайф. "В деревне все добрые, скажу, что студент… бл… - чертыхнулся он от громко квакнувшей поблизости лягушки, а потом продолжил громкий  разговор с собой.  - Студент, ну подумаешь - бывший! А ты мне, бл…, не квакай!"
               Далеко забросила жизнь бывшего студента, вернее: совсем забросила. А когда-то вполне благополучный мальчик из вполне интеллигентной семьи ходил в чистеньком школьном костюмчике в школу, потом – в институт, как умненький Буратино, да завело его любопытство в такую Страну Дураков, из которой нет выхода, а чем дальше идёшь по волшебному полю в поисках надёжного места для посадки золотых монеток, тем глубже увязаешь в пахнущей болотом мерзкой куче дерьма.  Митька давно перестал истязать себя мучительными вопросами, типа: "кто виноват?" и "что делать?", такие вопросы задавали себе, глотая валерьянку, нервная мать и бросивший семью неудачник-отец. Митька просто существовал от ломки до ломки, в вечном поиске шуршащих обещанием красивых нереальных картинок бумажных купюр. Их было много, они прятались за стальными решётками солидных банков, блестели безупречной полировкой на боках крутых иномарок, сверкали на декольтированных шеях, обернутых в меха жён толстосумов, а в руки не давались, словно боялись замараться о давно немытые Митькины пальцы в обрамлении чёрных обгрызенных ногтей. И это очень злило бывшего студента, а нынче настоящего наркомана. И завело в глухую деревню, на заросшее бурьяном чёртово поле. И привело, наконец, к избе, в которой (Митька нутром чувствовал) точно его ждали волшебные бумажки, аккуратно завёрнутые в беленькую тряпочку, только название немного смущало, э-э-э-э, самую малость: «похоронные».
                Стукнула входная дверь, и на пороге, в дверном проёме, показалась хозяйка с обитым со всех сторон эмалированным ведром. Старушка щурила выцветшие голубые глаза, прикладывая к седой прядке, упавшей на лоб, морщинистую ладошку, пытаясь разглядеть заглянувшего в утренний час нежданного гостя. «Маланья, ты что ль?» - тихий голос заставил Митьку бесшумно задвинуть ящик деревянного комода и вежливо кашлянуть. Нет, ну не грабитель же он, в самом деле. «Ой, батюшки!» - всхлипнула вдруг старушка, приложив руку к сердцу. Звякнуло об щербатый пол ведро, выплеснув белую лужицу молока. «Надо было быстрее шевелиться», - вяло подумал Митька, ссутулив спину и засовывая руки в карманы обшарпанных брюк.
                - З-здрасьте, бабушка! – произнёс он как можно радостнее, хотя, ясное дело, никакой особой радости от такой встречи не испытывал. – Во-водички не найдётся?
Застывшая в дверях старушка вдруг засуетилась: мелкими шажочками придвигаясь к стоящему Митьке, несмело улыбаясь, словно не веря собственным глазам, обошла незнакомца, потрогав за рукав и вглядываясь в лицо, а потом обняла его, радостно причитая:
                - Андрюшенька, внучек! Родименький! Приехал!
 По  Митькиной спине пробежали «мурашки». «Бабка, кажись, того, двинутая, - борясь с ознобом, подумал он, отстраняясь от «родственных» объятий. – Внучек. Кто? Я? А чё, прикольно! Только колбасит меня не слабо».
 «Бабушка» наконец оторвалась от Митьки и, ругая сама себя, потащила «внучка» к столу:
                - Садися, Андрюшенька, поешь, совсем тебя в институте замучили!  Худой-то какой! Как ты живёшь, как родители? Ладно, молчу, молчу, ты кушай, кушай. Вот блины, сейчас молочка свеженького налью. Хозяйка засеменила к забытому на пороге избы ведру.
                Митька тоже рванул к выходу, желудок сжался в мучительных спазмах при виде накрытого стола:
                - Руки… помою, - еле выдавил он, нащупывая спасительную заначку в кармане. Завернув за полуразвалившийся хлев, Митька трясущимися руками нетерпеливо разворачивал газетную обёрточную бумагу: на пыльную траву вывалился одноразовый шприц. «Зараза к заразе не прицепится», - пробурчал про себя «студент», раскладывая прямо на земле нехитрые приспособления: алюминиевую ложку, зажигалку и пакетик с лимонной кислотой, потом бережно вызволил из газетного плена «чек» (по крайней мере, продавец клялся Митьке, что торгует только самым убойным «морфом», а не кустарной фигнёй из соломки).
                - Му-у, - донеслось из-за дощатой перегородки, бурёнка почуяла неладное, отодвинувшись к дальней стенке.
                - Андрюша, где ты, милок? – донеслось до Митькиных ушей.
Лихорадочно дёргая непослушный ремень, «Андрюша» опять уронил уже наполненный мутным коктейлем шприц, слетевший пластмассовый колпачок закатился под утоптанные розетки подорожника. Новая волна крупной дрожи прокатилась по ногам и спине, заставив поторопиться. Чертыхаясь, он перетянул потуже левую руку, привалился к доскам и со стоном надавил на поршень, краем ускользающего в нереальный мир сознания, заметив усевшегося на ромашку шмеля. «Хорошо-то как!» - через несколько секунд расплывшись в щербатой улыбке, сказал Митька громадному белому солнцу, потом с трудом поднявшись, заковылял в избу.
                Старушка беспокойно сидела на скамеечке у стола, переставляя то кружку, то тарелку с блинами, радуясь, что напекла  целую горку, словно заранее знала, что приедет её внучек.  «Боже мой, сметанку забыла поставить!» - охнула заботливая хозяйка, ещё раз поправив  керамическую, раскрашенную в синий горох кружку, и поспешила в погреб.
                Благодушный Митька, стукнувшись о ножку стола коленкой и наивно удивившись, что совсем не чувствует боли, шатаясь, перемещался к накрытой пёстреньким одеялом кровати с покрашенным белой краской изголовником. Долгое путешествие к заброшенному хутору утомило его. «Полежу… тут… Мягко… Проваливаюсь… Улёт!» - и прямо в стоптанных «кроссачах» с налипшей засохшей грязью завалился на перину, уткнувшись носом в накрахмаленную белую кружевную накидку на подушке. «Спи, касатик, умаялся бедненький», - шептало над ним что-то тёплое и пушистое, шевелило волосы.
                В окна заглядывал бледный рассвет, размывая очертания нехитрой деревенской обстановки: тёплым жаром дышала печка, отсвечивая старенькой побелкой, тёмным пятном выделялись на оклеенной  в мелкий, еле различимый, цветочек обоями стене часы, пробившим с каким-то дребезжащим скрежетом четыре раза. Постоялец очнулся, находясь частично под властью опиумного дурмана, частично – обыкновенного сна. Обводя мутным взглядом незнакомое, совершенно непохожее на его городское подлестничное прибежище место и с трудом вспоминая события вчерашнего дня, Митька заторможено скинул с себя одеяло и, сев на краю кровати, нащупал босыми ступнями кроссовки.  Теперь он вспомнил: и место, где оказался, и то, за чем пришёл сюда, кашляя, дохромал до ближайшего окна и выглянул из-за занавески – старушки не было. Где-то вдалеке мычала корова, и доносилось звяканье колокольчика на её шее. Деньги лежали на месте. Митька торопливо сорвал с тоненькой пачки аккуратную тряпицу: вот теперь в руках шуршали деньги без названия, просто деньги, обещающие незабываемое наслаждение от улётного дорогого «кокса». Часы на стене продребезжали ещё раз, заставив замершего у комода вора вздрогнуть и обернуться. «Всё, линяю», - дав приказ своему непослушному одеревеневшему телу, неудавшийся «внучек» запихнул сокровище в засаленный карман рубашки и напоследок огляделся в поисках чего-нибудь стоящего. Через пять минут, проглатывая пахнущий мёдом блин и прижимая к груди закопчённую потрескавшуюся икону, Митька, прихрамывая, отмахал уже полполя, абсолютно не обращая внимания на разоравшихся пучеглазых лягушек.

                2

                К обеду, вспоминая тощими рёбрами жёсткую скамью электрички, бывший студент подходил к заброшенной городской фабрике: одновременно злачному месту для добропорядочных граждан и «офису» наркоманов. Скрипнувшая железная дверь жадно проглотила жалкую сгорбленную фигуру, протолкнув в душную сумеречную комнатушку.
                - Чё припёрся? – гнусавый голос, в последний раз обещавший  просящему в долг оборвать руки и ноги и утопить, как щенка, в ближайшей канаве, эхом отразился от ржавого потолочного перекрытия.
                - Муха, я… это… принёс… - робко замямлил Митяй, отрывая пуговицу трясущимися руками и протягивая мрачному боссу  деревенскую добычу.
                - А, братан, - голос  на градус потеплел, оценив приношение, -  долго гулять будешь! Неделю твою рожу не увижу!
 Митяй шмыгнул носом. Голос радостно заржал, а обвешенные золотыми цепями волосатые руки набросали на стол перед богатым покупателем горку газетных пакетиков:
Обводя жадным взглядом манящие квадратики «морфа», Митька о чём-то напряжённо и мучительно размышлял.
                - Бери, чё застыл?
                - Это… мне… Муха… - на стол легла украденная икона, - мне… «кокс» нужен!
Пальцы босса, любовно перебирающие цепи, остановились, пробежались по лику Божьей матери с младенцем, на ощупь определяя цену в «зелёных», и замерли в воздухе. Потом сгребли лежащие пакетики на одну сторону столешницы, а на другую медленно положили всего один, завёрнутый в целлофан, снова замерли в театральном приглашающем жесте.
                - Выбирай, братан! – привычным рекламирующим тоном гнусавил Муха. – Свежая поставка! Убойный кайф!
Покупатель в растерянности топтался на месте, вытирая вспотевший лоб грязным рукавом.
                - Ну! – подгонял невидимка из-за стола. – Может, завязал?
Несчастный отрицательно замотал головой, жадно схватил маленький пакетик и ринулся к двери. Железная клетка захлопнулась, выплюнув на расплавленную асфальтированную улицу свою жертву.
                Под лестницей пахло мышами, вонючим потом, да бог весть ещё какой гадостью, но это был его дом: в самом дальнем углу даже валялся оборванный матрас, правда, в пятнах засохшей крови и рвоты. Сюда и ввалился расплавившийся от полдневной городской жары, с зажатым в кулаке «кусочком счастья», Митяй. Упал, как подкошенный, на утрамбованную жёсткую постель, рядом пискнула такая же чумазая крыса, поблёскивавшая чёрными умными глазками, пошевелила носом, улавливая от знакомого обитателя почти выветрившийся запах еды и разочарованно отбежала к мусорному баку.
                - Бл…, - проводил крысу недобрым взглядом Митька, затягивая на руке ремень. Бетонная, заплёванная окурками лестница покачнулась в сторону, словно палуба тонущего корабля, а через мгновение засверкала белым ослепительным светом, уходя в бесконечное небо… Чей-то отдалённый голос сверху позвал его, Митьку? И он пошёл или показалось, что пошёл, полетел… Сквозь малиновую дымку, продирая дыры в вязком сладком киселе, отгоняя от лица фиолетовые надувные шарики, торчащие из развевающихся целлофановых плащей, ухмыляющиеся нарисованными улыбками… Какие-то волнистые зелёные лианы обвивались вокруг ног, тянули вниз, в логово рычащих  мохнатых крыс… Голоса: кричащие, грохочущие, шепчущие, смех и стук падающей воды...
Летящая прямо в лицо птица, раскрыв клюв, обернулась забытой старушкой. «Внучек!» - прошамкала маленькая голова, сморщиваясь от миллиона морщинок в бешено вращающийся вместе с вцепившимся в него котёнком клубок ниток… «Иди!» - манил золотой дракон, поигрывая цепями, и пил из раскрашенной в синий горох кружки молоко. Оно текло по его длинным золотым усам, разливалось бушующим океаном, хлюпало в Митькиных кроссовках, подбиралось к горлу. Сплошная белая муть облепила парящее в невесомости тело… «Кушай, милок!» – звенел колокольчик на шее… «Бам! Бам!» - стучали внутри часы, всё быстрее и громче,  и вдруг, разодрав грудную клетку, вывалились на бетонный пол, разлетевшись вдребезги. И наступила чернота.
                - Передоз! Серёга, вызывай ментов с труповозкой, не наш клиент, - раздосадованный бесполезным вызовом фельдшер убирал в чемодан фонендоскоп. – Поехали!
                3

                Пыльная дорога проглотила шорох буксующей резины. Залаяла мелкая дворняжка, прибежавшая с кем-то из местных.
                - Цыц, Жучка! – пригрозила  вертлявой собачонке дородная тётка в чёрном платке, и, обняв за плечи старую женщину в таком же траурном одеянии, грустно добавила: – Пойдёмте, баб Маланья, кто ж виноват, что так случилось? Сердце, говорят, у неё не выдержало…

                4

                - До кладбища-то? А вот, милок, как пройдёшь через энто поле, найдёшь тропинку, вон-то, иди, иди, не сворачивай - увидишь старую избу, тамо-тка ещё занавески белые в синий горошек. Бабка Глаша в энтой избе… жила, милок, да беда приключилася такая… а ты часом не наркоман? А кладбище… рядышком.   

13. Мечта
Теплова Елена
- Ну-с, друзья, чем займемся на последней в этом году лекции? – Василий Сергеевич, завкафедрой философии, устало улыбался студентам. – Может поболтаем о том, о сем?!
Аудитория загудела радостно. Студенты искренне  любили своего чудаковатого преподавателя : любили его лекции, глубокие, но доходчивые, его нестандартные мысли – он частенько говорил о том, чего  и не прочитаешь нигде. Но особенно нравились  такие вот «беседы  о том-осем». Это означало, что они услышат  очередную  увлекательную житейскую историю.  Причем, слушатели никогда не могли понять, правда ли происходили  с кем-то эти случаи или они только что родились в сознании  немолодого мудрого профессора. Одно оставалось ясным – в историях  заключалась какая-то глубокая жизненная правда,а порой  подсказка или  предупреждение…
- Полагаю, друзья мои, вам известен постулат о том,  что в Новый год сбываются все желания? Да-да, они действительно сбываются,  главное, правильно свое  желание загадать.  Вообще очень важно научиться  верно и четко формулировать свою мечту -   какой именно подарок вы хотите получить от ее величества Судьбы! Необходимо ясно представлять себе  не только то, что вы хотите получить,  но и в каком количестве, на какое время, одним словом, надо указать все возможные  признаки желаемого. А еще неплохо бы соотнести свое желание с желаниями других людей, выявить собственные  приоритеты и так далее.  Ну что, перейдем, пожалуй, к аргументам.  Итак, жил-был малыш. Как бы нам его назвать? Да вот, хоть Васей…
-Вася, сынок,  ты что  делаешь? –  мама старалась быть как можно строже. Получалось это у нее не очень успешно: губы сами  растягивались в улыбку от одного только взгляда на   милого ребенка.
-Мамоцка, соти, какая киса кьясивая,- малыш сиял, докрашивая котенка белой гуашью.
- Васенька, кисе плохо, ей не нравится. Видишь, она хочет искупаться. Сейчас она будет себя умывать язычком и всю краску скушает.  Потом заболеет. Разве тебе не жалко кису? –  серьезно, насколько удавалось,  без улыбки говорила  мама.
-Забоеет и …умиёт? – губки мальчика задрожали. Он часто заморгал своими пушистыми, как у мамы, ресницами, на глазах  появились крупные слезы. Малыш кинулся к маме,  уткнулся в колени и горько зарыдал:
- Мамулецка, пускай киса не забоеет! Хаясо, не забоеет? –  обхватив мамины коленки как спасительный круг, всхлипывал мальчик.
-Солнышко мое, не плачь. Сейчас мы кису помоем, и все будет хорошо, - мама целовала соленые щечки малыша.
         Беловы всегда держали домашних животных.  Причем животные  у них удивительным образом дружили между собой:  собаки с кошкой, кошка с  волнистым попугайчиком.  Животным нечего было делить – хозяйской любви хватало на всех питомцев.   « Кеша орел, Кеша хороший! - без конца напоминал о себе попугай,  - Кеша птичка. Что молчишь? А?».  Собаки – два черных, как смоль,  шпицшнауцера  – сидя на диване, разглядывали друг друга сквозь свои лохматые челки, не обращая внимания на попугайскую болтовню.  Трехцветная пушистая красавица по кличке Кошка была главным украшением в доме Беловых. Она не сомневалась, что прекрасней ее нет никого на свете.  Потому  снисходительно позволяла любоваться собой и лелеять  себя. « Ну до чего ж красивый окрас!» - умилялись гости, поглаживая шелковистую нежную шерстку  домашней любимицы.    А  маленький Вася мечтал о белой кошке. Как появилась у малыша эта навязчивая мечта, никто в доме не помнил.  Скорее всего, он просто видел белоснежных пушков  на маленьких календариках,  которые  собирала старшая сестра – первоклассница Света. Кошка по имени Кошка регулярно производила на свет потомство. Котята были самого причудливого окраса –  и огненно-рыжие, и чисто-черные, и дымчато-серые и все это многоцветие еще в пятнышках, полосочках или крапинках.  И ни одного белого. А Вася все ждал чуда – вдруг  появится  на свет беленький пушистый комочек?!
         К новогоднему утреннику Вася готовился с присущей ему серьезностью. По странной задумке воспитательницы  он должен был произносить  фразу «Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается». Для малыша с сильно выраженной возрастной дислалией это было непосильной задачей. Мама помогала сыну, как могла.
- Васенька, не переживай, у тебя все получится. Смотри, какие хорошие слова тебе достались. Что пожелаешь под Новый год, то обязательно случится. Вот как это здорово!
-Пьявда, мамоцка?
-Конечно, малыш, я уверена, что  у тебя все получится.
-Хаясо! - думая о своем, улыбался Вася.
  Чудо случилось в третий день нового года. В квартире Беловых раздался резкий звонок в дверь. На пороге стояла незнакомая женщина. Как выяснилось, это была дочь соседки по лестничной клетке. Накануне у старенькой тети Клары  случился инфаркт и ее на скорой увезли в больницу. И вот теперь дочь просит на время отсутствия старушки покормить ее питомца.
- Я думаю, вам не составит труда раз в день налить молока в миску  бедняжке, - женщина подала Васиной маме  запасные ключи от квартиры. Выскочивший 
вслед за мамой Вася, замер от неожиданности: на руках незнакомой тети сидел ангельски красивый котенок – белоснежный и голубоглазый.  Мальчик не смог произнести ни слова,  только умоляюще смотрел то на маму, то на котенка…
   Соседка-старушка не вернулась из больницы, дочь забрала ее к себе, в квартиру заселились другие соседи. А котенок … котенок остался с Васей… - рассказчик замолчал ненадолго, окидывая взглядом аудиторию.
-Ну что ж,  пора прощаться, -  вновь заговорил он,  -   Впереди новогодняя ночь. Отправляйтесь по домам,  загадывайте свои желания и помните мой совет: формулируйте   желание четко, ясно и детализированно. Учитесь мечтать!  Удачи вам, мои юные друзья!
Василий Сергеевич грустно улыбался, глядя на расходящихся студентов.  Молодые люди шумно обсуждали незатейливую историю профессора и предстоящие праздники.
             Профессор немного задержался в опустевшей аудитории. За окном шел легкий снежок. « Мама любила такую погоду», с грустью  подумал Василий Сергеевич. Вздохнув, он стал собираться. На улице было сказочно красиво. Снежинки, пушистые и нежные, падали на пальто и старомодную шляпу профессора. Василий Сергеевич  не любил городской транспорт и,как обычно, шел домой пешком.  Дома его с нетерпением ожидало  большое семейство – семнадцать кошек, белоснежных и голубоглазых.

14. Ночной разговор
Теплова Елена
« Я хочу прожить с тобой еще одну жизнь. Хотя бы одну… Только на этот раз без глупых ссор и ненужных  обид. Прожить, наслаждаясь каждым днем, каждым часом, мгновением каждым нашей любви».  Ты всегда говорила мне эти слова….А еще тебе нравилось  повторять : « Любимый, ну почему ты такой любимый?». Я неловко пожимал плечами, будто пытался  найти ответ и не находил,  а ты громко хлопала в ладоши и повторяла, смеясь : « А я знаю, а я знаю!». И звонко  целовала меня в макушку. Я обнимал  тебя обеими руками и крепко прижимал к себе. Я покрывал поцелуями твое смеющееся лицо, твою шею и плечи. Ты делала вид, что пытаешься увернуться от моих поцелуев, убежать из моих объятий, но лишь  крепче прижималась ко мне и жарко шептала   свои слова…
А еще  смешно молилась перед сном.  Вставала у окна в нашей маленькой спаленке, разводила руки в стороны, будто хотела обнять Вселенную, всю разом, целиком, принять ее в свою  душу, и так и стояла в свете луны  -  красивая, как богиня. Я едва сдерживал стон, глядя на неземную красоту. Ты думала, что я сплю… А я не спал, я  наблюдал за тобой, не дыша -  боялся выдать себя, боялся  помешать тебе, любимая. Потом ты складывала ладошки лодочкой, подносила к лицу и шептала: «Здравствуй, Господи, прости, что так поздно обращаюсь к тебе – некогда было. Но ты не думай, что я не вспоминала о тебе, я о тебе весь день думала: и когда пирог пекла, и когда варежки  вязала,  и когда тюльпаны сажала - знаешь, как много  у меня дел. Ой, что ж  я, ты и сам все знаешь. Спасибо  за все: за то что любишь меня, глупую, за то что подарил мне моего мужа ненаглядного, за деток спасибо, за внучат. Прошу тебя, не покидай моих любимых, храни их под своей рукой, защити их от напастей, когда я сама  не смогу это сделать. Защитишь, да?!  Ну спасибо тебе еще раз за все!»  Потом  ложилась, сворачивалась клубочком и, утомленная дневными заботами, засыпала, как дитя – маленькое, беззащитное дитя.  В эту минуту мне хотелось обнять тебя и прижать к себе изо всех сил, но я сдерживал свой  порыв.   Просто лежал и смотрел  – ты у меня такая красивая, необыкновенно красивая. Люблю тебя,  мой ангел.    Не знаю как ты, а я помню каждый  шаг нашей любви, - каждое  слово, каждый  вздох, каждый взгляд. Я помню нашу первую встречу так, словно она произошла не  много лет  назад, а всего лишь на прошлой неделе.  Я сидел на скамейке старого парка.  Ты бежала по аллее мимо меня, словно хотела кого-то догнать, настигнуть беглеца и вернуть его на законное место.  Ты мчалась  так, что твое легкомысленное прозрачное платье будто не успевало, отставало от тебя, надуваясь лазурным  парусом за  спиной. Легкая  прозрачная ткань обтягивала  спереди, четко обозначая тонкую талию, упругую молодую  грудь, стройные ноги. Менее всего ты была похожа на обыкновенную студентку – мне казалось, что мимо меня пронеслась богиня . Я жадно смотрел тебе вслед, пытаясь мысленно остановить , схватить, удержать, прижать к себе твое красивое  трепетное тело.  В то мгновение мне показалось, что я уже видел тебя -  то ли во сне, то ли в своем разгоряченном воображении. Такое томительно радостное и одновременно тревожное  чувство охватило меня! Мне казалось, что я потерял то, что искал много-много лет. Несколько секунд я сидел неподвижно, прислушиваясь к себе. Сердце стучало так громко, что я приложил руку к груди, чтобы заглушить  этот звук. Сердце мое, ты чувствовало,  ты знало, что пришла  Любовь.  Родная моя, почему же  ты тогда  решила обернуться? Быть может,  услышала, как бьется мое сердце?  Наверно, решила пожалеть несчастного юношу, сраженного твоей красотой? Ты обернулась на ходу, потом резко остановилась и медленно пошла в мою сторону.  А я, наверно, потерял сознание, потому что  встал и пошел навстречу тебе, широко раскрыв руки для объятия. Ты рассмеялась тогда, запрокинув голову назад. Золотистые локоны пружинисто подпрыгивали в такт  смеху. Я стоял, не решаясь заговорить, только сердце продолжало выскакивать из груди от переполнявшей его радости.
      Это было начало нашего с тобой пути в волшебную страну любви.  Как же  мы были молоды и беспечны тогда!  Помнишь?  Моя единственная, прекраснейшая из женщин... Знаешь, родная,  а  я сейчас люблю тебя даже  сильнее, чем  прежде».
    Старик замолчал.    Худыми натруженными  руками он осторожно поправил соскользнувшее покрывало, нежно провел рукой по волосам женщины.  Тихонько скрипнула дверь. Старик обернулся к вошедшему мужчине, приложив палец к губам.
- Пап, ну ты опять за свое. Тебе врач сказал – не слышит тебя мама, не слы-шит, понимаешь? Иди спать,  ночь давно.  Долго я тебя караулить  буду? Иди. Сиделка без тебя справится, зачем я ее нанимал...
- Сынок, ступай, тебе отдыхать надо – на работу  с утра. А мне что ж, куда торопиться? Я тут с мамой  посижу. Поговорю. Ступай, ступай…
Выглянувшая из-за туч луна наполняла  комнату мягким светом. Старик   держал в ладонях руку жены  и повторял, как молитву:
« Любимая, я хочу прожить с тобой еще одну жизнь. Хотя бы одну… Только на этот раз без  ненужных ссор и глупых  обид. Прожить, наслаждаясь каждым днем, каждым часом, каждым мгновением нашей любви».

15. Талант
Валерий Рыбалкин
   1.
   Артур включил диктофон и заговорил тихим спокойным голосом. Он был один, и никто не помешал ему выплеснуть наружу то, что тяготило душу – тревожно-ностальгические мысли, которые не давали покоя ни днём, ни ночью. Красивые звучные возвышенные слова одно за другим слетали с его губ и посредством микрофона ложились ровными размеренными строками на экран мини монитора. Это были стихи – прекрасные в своей обнажённости и простоте рифмованные яркие образы, заключённые в чудесную стихотворную форму…
   Прошло немного времени - накал страстей уменьшился, восторженный блеск вдохновения в глазах поэта угас, а электронная память старинного телефона, который он держал в руках, зафиксировала чудесную поэму, одну из многих, написанных им за последние годы. Немного успокоившись, Артур скачал своё творение в почти бесконечную по объёму электронную память чипа, изобретённого полсотни лет назад и вживлённого за эти годы в голову каждого цивилизованного человека.  Теперь его стихи стали достоянием миллионов людей - всех, кто интересовался современной поэзией. Дело в том, что эти чипы, расширявшие возможности человеческого мозга, кроме всего прочего позволяли людям общаться и обмениваться информацией на любом расстоянии.
   Наш герой прибыл на Землю недавно. Последняя экспедиция на Марс спасла его, умирающего, чудом выжившего среди руин разрушенного астероидом поселения первопроходцев,  которое было основано ещё на заре эры космических путешествий. Тогда десять человек, десять отважных героев были посланы на красную планету, чтобы подготовить плацдарм для строительства небольшого подземного городка. Примитивная техника тех далёких лет не давала людям возможности вернуться назад, на родную Землю. И лишь тоненькая нить радиопередатчика связывала смельчаков с оставленной ими прекрасной, близкой их сердцам планетой, на которую были направлены антенны радиостанций и ностальгические мысли отважных первопроходцев.

   Ужасная война на Земле отсрочила последующие экспедиции, и марсианская колония надолго оказалась отрезанной от человеческой цивилизации. Родились и выросли дети первопоселенцев, затем внуки. Артур был представителем третьего поколения, которое никогда не видело своей прародины, прекрасной голубой планеты. С детства у него была страсть к стихосложению. Ему нравилось плести чудесные узоры из обычных, ничем не примечательных слов. И люди, немногочисленные обитатели колонии, ценили в нём этот дар, с удовольствием заучивая его талантливые, находящие кратчайший путь к сердцам поселенцев строки.

   2.
   Спасательная экспедиция запоздала, и к её прибытию среди руин поселения осталось в живых лишь трое. Спустя несколько месяцев Артур вместе с товарищами был доставлен на Землю, где за прошедшие столетия произошли значительные изменения.
   Технология установки микрочипов в человеческий мозг совершила революцию в сфере воспитания, образования и всех видов подготовки подрастающего поколения. Школы были ликвидированы за ненадобностью. Начиная с семилетнего возраста, детям вживляли в головы чипы, с помощью которых молодёжь получала необходимые знания, навыки и даже зачатки опыта, насколько это было возможно. Так формировалась цивилизация, которая действовала слажено и быстро, будто муравьи, осваивая нашу древнюю голубую планету.

   Духовные запросы населения, как и многое другое, были учтены – воспитывались люди-артисты, люди-писатели, люди-поэты. Нелегко запрограммировать творческую личность. Но энтузиасты взялись за дело, и с математической точностью рассчитали размеры, рифмы, стили и многие другие нюансы поэтического ремесла. «Зашитые» в чипы, эти знания вкладывались в головы всех без исключения молодых поэтов. Стихи у них получались безукоризненно чистыми, красивыми, элегантными. Но почему-то поэзия эта совсем не пользовалась популярностью. Люди отказывались читать стерильно-правильную лирику, элегии и оды. Почему? Ответ на этот вопрос был утрачен, так как стихотворцы без чипов в головах давно отправились в мир иной, и некому было осмыслить происходящее. Самое ужасное заключалось в том, что даже учителя от поэзии не понимали, что движутся по замкнутому, навсегда установленному кругу, выйти из которого было просто невозможно.

   3.
   Стихи Артура расходились среди землян с поразительной быстротой. Люди, изголодавшиеся по живому человеческому слову, заучивали их, пели его песни, использовали крылатые фразы в разговорной речи. Молодой поэт собирал огромные аудитории восторженных поклонников, стремившихся вживую увидеть и услышать своего кумира. Ведь кроме всего прочего, в глазах землян он был героем, первооткрывателем во многом всё ещё загадочной далёкой красной планеты.

   Зависть свойственна человеческой натуре. Тем более – зависть к тому, чью гениальность мы постичь не в состоянии. Земные стихотворцы ополчились против Артура. Председатель Союза Поэтов объявил его творения отступающими от классических канонов, низовыми и не достойными распространения. Маститый стихотворец вынес на рассмотрение Мирового Парламента вопрос о запрещении, как он выразился, «грязных стихов марсианского недоучки, написанных ломаным ритмом и извращёнными неточными рифмами». Ведь подобная безвкусица отвлекает людей от весьма важного и нужного обществу созидательного труда.

   4.
   Президент Верховного Совета Земли был обеспокоен происходящим. Петиции и возмущённые выступления поэтов, восторг почитателей таланта Артура – всё это выходило за привычные рамки размеренного существования земного муравейника.
   - Да, именно муравейника, - ухватился он за ускользающую мысль. – Земное общество всё больше напоминает колонию этих трудолюбивых насекомых. И это очень плохо с точки зрения его развития. Вездесущие чипы в головах землян дают возможность быстрого обучения, но ограничивают умственные способности их обладателей. Без тренировки, без напряжённого поиска, без решения сложных задач человеческий мозг деградирует, деревенеет, и прогресс, развитие общества, движение вперёд замедляется всё сильнее и сильнее, что подтверждается данными статистики…
   Сомнения по поводу повсеместного внедрения в головы людей искусственных информационных блоков давно мучили мудрого старца. Силой недюжинного интеллекта он ещё в детстве научился блокировать чип в своём мозгу, и ход его рассуждений, умозаключений был свободен от заложенных программами стереотипов. Именно это обстоятельство способствовало продвижению думающего человека на самую вершину власти…
   - Пригласите ко мне поэта, привезённого последней экспедицией с Марса, - отдал Президент распоряжение секретарю.

   5.
   Когда через несколько часов польщённый Артур сидел напротив, в удобном широком кресле, верховный властитель Земли спросил его:
   - Скажите, юноша, ведь вы обучались без внедрения в мозг информационных чипов?
   - Да, конечно, ведь на Марсе их просто не было.
   - И стихи вы пишете, не пользуясь стандартной информацией… Почему же они так нравятся людям?
   Артур немного замешкался, но ответ его был искренним:
   - Наверное потому, что в них я вкладываю свои лучшие мысли и чувства, свою беспокойную неудовлетворённую душу! В отличие от бездушных земных стихов!
   Старец метнул пытливый взгляд в сторону молодого поэта и кивнул головой в такт своим мыслям:
   - Именно! Именно бездушных!
   Затем, придвинувшись поближе к гостю, продолжил заговорщицким доверительным тоном, почти шёпотом:
   - А знаете, молодой человек, ведь мы с вами, думаю - последние люди на Земле остались. Остальные – роботы, которые всё делают по некогда заложенным в них программам. Вы понимаете меня? Это трагедия, это тихий ужас! Человечество без принуждения, само поставило крест на своём будущем! Мы собственными руками губим наших детей, вживляя в их головы чипы, превращая их в твердолобых роботов! И никто… Никто не догадывается о свершившемся. Поэзия – это только частный случай. Но есть ещё наука, инженерная, рационализаторская мысль, есть другие искусства. Да мало ли где человек может приложить данную ему свыше возможность творить!..
   Артур внимательно слушал седовласого старца, и постепенно до него начинал доходить весь трагизм сложившейся ситуации:
   - Я понимаю! Какой ужас! Человечество совершило роковую ошибку! Нельзя бездумно вмешиваться в промысел Творца! Нельзя менять то, что заложено в нас изначально! Это может привести к крушению, к окончательной гибели цивилизации. Но выход есть. Мы с вами, уважаемый Президент, остались нормальными людьми, ещё двое прилетели со мной с Марса…
   - И ещё около ста человек на Земле не подвергались поголовной чипизации, - продолжил глава государства. – Надо будет уточнить и подготовить закон, запрещающий установку информационных чипов в головы молодёжи. Со взрослыми, сформировавшимися личностями это допустимо - но осторожно, и только по желанию каждого.
   - Да, работа предстоит огромная, - вздохнул Артур, - ни школ, ни учителей не осталось. Но мы справимся, я уверен!
   6.
   Нелегко пришлось Великой Сотне единомышленников, которая вернула в нормальное русло развитие человеческой цивилизации. Трудно было воспитывать и обучать подрастающее поколение. Но другого пути у человечества просто не было. Знания и опыт должны добываться ежедневным кропотливым трудом. Только так маленький человек, ребёнок, сможет стать человеком настоящим, способным понять окружающий мир и покорить необозримые просторы Вселенной.
   Когда не стало старого мудрого Президента, его место занял всеобщий любимец - марсианский поэт Артур, яркие проникновенные стихи которого всегда находили отклик в сердцах избирателей. Именно он со своими друзьями вернул людям радость творчества и кропотливого созидательного труда. Его произведения и его имя были золотыми буквами вписаны в историю нашей планеты.
   Прошли годы, исчезли с лица Земли поколения бездушных роботов-стихотворцев. Новые песни и новые стихи, написанные молодёжью, зазвучали на обновлённой голубой планете. Но память о первом настоящем поэте Артуре, спасителе человечества, всегда будет жить в сердцах благодарных потомков.   

16. Карьерный взлёт
Валерий Рыбалкин
   1.
   Случилось это не так давно в нашем небольшом провинциальном волжском городке. Но могло произойти где угодно, потому что народ у нас весёлый, креативный, весьма гораздый на выдумку.
   Паша Квасцов работал начальником департамента земельных отношений. Работа у него была важная, но приземлённая, как шутили острословы из городской администрации. Мол, в земле ковыряться – много ума не надо. И был Паша, нет, не глупый, но заторможенный какой-то, будто не от мира сего. Время от времени строчил он стихи в местную газету, и можно было увидеть иногда, как он останавливается на полпути и смотрит внимательным сосредоточенным взором вдаль, наблюдая одному ему известные горизонты.
   Болтали, что в такие минуты одна из его обожаемых Муз приносила поэту в подарок новую строфу или даже целое стихотворение. Был Паша молод, не женат, но люди видели, как благосклонно принятые от Музы стихи он читал поклонницам своего таланта, и девушки слушали его с восторгом, трепетом и восхищением.

   Земельный департамент находился в стороне от администрации, где располагалась вся чиновная братия. И это не давало покоя Светлане, секретарю Городского Головы. Она знала наизусть большую часть написанного Пашей, и как-то совсем незаметно для себя по уши влюбилась не только в стихи, но и в самого молодого поэта. Девушка ежедневно и ежечасно желала иметь перед глазами предмет своего обожания, но Квасцов посещал здание администрации в лучшем случае пару раз в неделю, и это обстоятельство крайне тормозило развитие отношений между молодыми людьми.

   Красавицы прошлого были обречены молча страдать, в надежде на благосклонное внимание мужчины, но в наш век космических скоростей подобные вопросы решаются куда быстрее и оригинальнее. Девушка поделилась своим «горем» с подругой, и уже через несколько дней инициативная группа приступила к реализации заранее утверждённого плана.

   2.
   Ещё тридцать первого марта в земельном департаменте вдруг забарахлил факс. Пришедший по заявке мастер сказал, что тут дело в линии связи, ремонт которой может занять несколько дней. Заодно отключили и интернет, оставив начальнику один телефон для общения с внешним миром.

   С утра первого апреля секретарша Павла Катя приняла телефонограмму, в которой сообщалось, что заместитель начальника исполкома сегодня отсутствует, и Квасов, как обычно, должен исполнять его обязанности.
   - Что за новости? У нас наступил каменный век? Какие ещё телефонограммы? – удивился Паша, увидев исписанный авторучкой листок.
 
   Но другой связи не было, а на безрыбье – и рак рыба. Спустя полтора часа пришло новое послание о том, что председатель исполкома срочно отбыл в командировку и, как обычно, возлагает свои обязанности на зама, который сегодня отсутствует. А посему Квасцов поднимается ещё на одну ступеньку своей карьерной лестницы.
  - Калиф на час, - поморщился Паша, принимая эту гримасу чиновничьего аппарата как должное, и продолжал заниматься своими делами.

   Но вдруг, как всегда неожиданно, к поэту-чиновнику (странное словосочетание) явилась его любимая Муза. Он выхватил авторучку, положил перед собой чистый лист бумаги и уставился в точку на стене перед собой, будто пытаясь просверлить взглядом отверстие в кирпичной перегородке. Секретарша, похоже, почувствовала этот взгляд сквозь стену и принесла начальнику новое сообщение о том, что Глава администрации срочно отбыл в соседнюю республику и возлагает свои обязанности на начальника исполкома, то есть опять же на Квасцова, которому надлежит явиться в здание администрации и занять своё законное место в кабинете Городского Головы.

   3.
   Дело было ближе к обеду, и большая часть чиновничьей братии, узнав о проводящейся инициативной группой акции охмурения начальника земельного департамента, высыпала в коридор для обсуждения необычного первоапрельского розыгрыша. Главы администрации, действительно, не было на месте и, следуя поговорке «кот из дома – мыши в пляс», у его кабинета собралась приличная толпа зевак. Светлана сама не рада была тому, что они с ребятами затеяли, но мосты были сожжены, и дороги назад не было.

   Кульминацией розыгрыша должно было стать водворение Павла за стол Главы администрации и раскрытие заговора с радостными криками: «Первый апрель, никому не верь!» Но всё случилось иначе. Пашина муза спутала карты заговорщиков. Не останавливаясь ни на минуту, она продолжала нашёптывать на ушко своего благодарного слушателя новые и новые стихотворные конструкции. Поэт по-прежнему оставался в своём кабинете, не обращая внимания на строгий приказ явиться в администрацию. Он вдохновенно исписывал стихами один листок за другим.

   Светлана не находила себе места. Девушка начала понимать, что все усилия тщетны, что злосчастный розыгрыш может вызвать у Павла только ненависть и презрение к ней. Выйдя в коридор, она пыталась разогнать толпу, но весёлое весеннее настроение окончательно овладело собравшимися. Все ждали финала, каким бы он ни случился.
 
   И тут не в меру разошедшиеся подруги отправили Павлу новую телефонограмму, согласно которой он взлетал ещё на одну ступеньку карьерной лестницы и становится Главой Республики. Однако и это повышение в должности не смогло отвлечь новоявленного Президента от любимого занятия. Разгулявшееся за окном весеннее солнышко, чудесный первоапрельский денёк повлияли на его поэтические способности, и стихи текли на бумагу бурным потоком.

   В следующей телефонограмме, уже из Москвы, у Павла спрашивали, нужен ли ему вертолёт для перемещения в столицу нашей Родины? Секретарша Катя возмутилась, сказала в телефонную трубку, что это издевательство над личностью и категорически отказалась принимать послание. Из её путаного доклада Паша уяснил, что ему надлежит немедленно явиться в кабинет Городского Головы. Он включил диктофон и, не прекращая своего занятия, вышел на улицу. Все работники администрации, включая секретарей и уборщиц, встречали Квасцова у входа, радостно приветствуя новоявленного Президента.
 
   Павел не понял, к чему такой ажиотаж, но когда у него спросили, куда парковать вылетевший из Москвы вертолёт, он обвёл всех собравшихся диким взглядом и… встретился глазами с только что подъехавшим Главой администрации. Наступила гнетущая тишина, но чей-то нервный смешок вывел толпу из ступора. Раздался такой дружный смех, который мало назвать гомерическим и от которого враз замолкли галдевшие на деревьях птицы. Смеялись все, но каждый по-своему. Не глядя на различия в занимаемых должностях, чиновники выделывали ногами сложнейшие па, пытаясь не упасть на землю и не задохнуться от невероятных приступов хохота. Серьёзными оставались лишь двое непосвящённых - Глава и Павел.

   4.
   Спустя несколько часов всё выяснилось и встало на свои места. На общем собрании работников администрации улыбающийся Голова поздравил присутствующих с Первым Апреля, с весной, с днём юмора и, хитро глядя на Светлану, сообщил во всеуслышание, что ему не нужен секретарь, который рассылает несанкционированные телефонограммы. Поэтому он назначает на это место секретаршу Квасцова Катю, так как она сумела разоблачить «преступный заговор» и вывести всех на чистую воду. Послышался недовольный ропот.
   - Позвольте, а как же я останусь без секретаря? – воскликнул Павел.
   Несмотря ни на что, ему было жаль несчастную девушку, к которой молодой человек всё же испытывал некоторую симпатию. Тем более, что в глазах так неожиданно и несправедливо уволенной засверкали первые слезинки.
   -  Можешь взять себе Светлану, - улыбаясь ещё хитрее, парировал Голова. - Она опытный работник, думаю, что вы найдёте общий язык. Ну, берёшь?
   Павел посмотрел на вспыхнувшую красным светом, будто светофор на перекрёстке, девушку, на одобрительные улыбки сослуживцев и ответил, тоже чуть улыбнувшись:
   - А куда я денусь, если будет приказ?
   Затем, заглянув в просветлевшие глаза опытного работника, добавил:
   – Неужели можно отказаться от такой красавицы?
   - Ура! Красота спасёт мир! – раздались восторженные возгласы присутствующих, а у женщин даже слёзы навернулись на глаза от радости за Светлану.
   - Поэзия спасёт мир! – легко парировал Паша.
   - Нет, ты не прав, Павел. Юмор спасёт мир! – улыбаясь своей открытой, похожей на детскую улыбкой, резюмировал Голова.

17. Амулет любимой женщины
Александр Асмолов
   Клинок утреннего солнца рассек январскую морозную муть между высотками и ало вспыхнул на полоске  окон дома напротив, словно разделяя  пылающей гранью темное и светлое  в этом мире.
 В это время года жители столицы затемно уходили на работу и возвращались, когда уже было темно. В повседневной суете им недосуг было смотреть в окно, лишь торопясь из дома в метро или обратно, они отмечали про себя, что живут впотьмах, вечно надеясь, что когда-нибудь придет лето.
В одном из окон дома, под самой крышей, кто-то курил и наблюдал, как воробьи и голуби, сидевшие на ветках застывших деревьев и балконах, то слетались дружно вниз что-то поклевать, то пугливо вспархивали назад, потревоженные редкими прохожими

 - Вот так и мы, - подумал Егор, аккуратно стряхивая пепел, - стремимся к свету, а добыть крохи на пропитание можем только в темноте.

  Внизу началось какое-то оживление. Присмотревшись, Егор понял, что это двое школьниц остановились под фонарем, чтобы покормить замерзших пташек. Девчушки крошили что-то себе под ноги, и голуби суетились, отталкивая друг друга. Серые воробьиные комочки  пытались проскочить мимо нахохлившихся голубей и урвать свое, но те отбивали наскоки шустрых воришек.

 - Все, как у нас, - грустно отметил Егор, - Кто-то хапнул кусок и пытается его сберечь, кидая крохи голодранцам. Только в отличие от птиц, наша гордость всякий раз жжет внутри. Все можно было бы сделать иначе.

   Кто придумал устроить мир так, чтобы каждый стремился обменять свою жизнь на какие-то блага. Молодость – на деньги. Здоровье – на мнимую карьеру. Любовь - на удачный брак. А те, у кого был особый талант, долго сопротивлялись, пытались создавать что-то свое, но в итоге либо ломались и, как все, старались выгодно продаться, либо спивались, проклиная мир, вышвырнувший их и растоптавший все новые идеи.

   Птичья стайка внизу испуганно разлетелась в стороны, уступая дорогу спешащему мужику. Девчушки, очевидно, что-то крикнули торопыге, но он лишь отмахнулся. Да, нужно глядеть в оба. Иначе беда.

 - Я тоже шарахался в стороны, - признался себе Егор. – Пока не встретил ее.
   Он закурил еще одну сигарету, вспоминая их первую встречу.
 
Нина поразила его тогда своей отчаянной смелостью. Даже - дерзостью. Она всегда имела какое-то особое мнение по любому вопросу. И это бала не бравада. Это было естественно. Менять свое мнение Нина не любила, и если соглашалась с какими-то неопровержимыми фактами, то делала это свысока. Она всегда гордо держала свою красивую строптивую головку, в которой явно присутствовал здравый смысл. Он пытался аргументировано бороться с неукротимой хозяйкой, но почти всегда уступал. Даже если  той приходилось соглашаться, всем своим видом она показывала, кто тут прав.

   Егор улыбнулся. Как давно это было, а он все помнит, будто случилось все вчера. Первое, что натолкнуло его на мысль о своем особом отношении к новой знакомой, были детали. Он никогда не придавал значения одежде и через пару дней не вспомнил бы, кто во что был одет на вечеринке. А тут, на тебе! Он четко помнил все ее наряды и «фенечки».  Даже начал их сравнивать.

   Нина словно нарочно всегда надевала что-то новое, а уж бус, сережек, брошек или колечек был целый арсенал. Он тогда впервые начал приглядываться к этим женским хитростям и пытался понять их язык. Все девчонки использовали сие тайное оружие, но Нина владела им, как потомственный ниндзя. Издалека и, не глядя на жертву, она разила наповал.

  Рука непроизвольно потянулась за новой сигаретой. Тут же вспомнилась тогдашняя зажигалка Нины. Как она объяснила – старая дедова вещь, прошедшая с ним до Берлина. Выпросила ее у бабки и берегла, как фамильный бриллиант. Умело сработанная из стреляной гильзы и затейливого колпачка в виде головы дракона, зажигалка была украшена тонкой чеканкой в виде непонятных символов. Позже Егор узнал, что это словесный оберег древних славян.

 - Деда за всю войну ни разу не ранило, - любила повторять Нина, - и меня убережет.

Зажигалка на старой льняной ниточке всегда была на длинной шее строптивой красавицы. Как амулет. И он действительно выручал. В этом Егор сам убедился однажды. Это было на втором курсе института. Он едва знал сопромат и боялся провала. Очевидно, это было так явственно написано на лице злостного прогульщика, что Нина сжалилась. Сама вложила в холодную от предчувствия неминуемой беды ладонь Егора ту заветную зажигалку и что-то прошептала. Через полчаса он выскочил в коридор из аудитории, где шел экзамен, и кинулся при всех к ногам спасительницы.
 - Я твой, колдунья! – не задумываясь, выпалил тогда обалдевший от свалившейся на него удачи студент.
Минуло почти полвека.
 Нина все такая же непокорная гордячка. Седая головка все так же приподнята над окружающей суетой. Правда, во взгляде появилась грусть. То ли о чем-то несбывшемся, то ли о сделанном когда-то зря. Она не говорит. Только они по-прежнему вместе. С тех самых пор, как он впервые прикоснулся к ее амулету. Это был вторник. 11 января. Колдунья ли она на самом деле или это судьба, Егор не знал.
   Они вместе колесили по разным городам, у обоих в трудовых книжках даже вкладыши были заполнены убористыми почерками разных кадровиков. Только, вот добра особо не нажили. Зато на каждый праздник Егор всегда дарил Нине какую-нибудь безделушку. Они иногда вместе открывают ее шкатулки и перебирают  «драгоценностями». У каждой была своя история.
   На улице окончательно рассвело, и Егор засуетился, убирая окурки и споласкивая пепельницу. Едва открыл форточку, как на краешек вспорхнула синичка. Бусинки ее черных глаз внимательно изучали обстановку. Очевидно, теплый воздух из комнаты обдал гостью не только сигаретным дымом, но и домашним запахом еды и уюта. Синичка смело влетела внутрь и, сделав небольшой круг, уселась на спинку стула.
 - А ты отчаянная, - улыбнулся Егор. – Погоди, у меня сальце есть в холодильнике. Я мигом. Не улетай.
 - Ты с кем тут? – в дверях появилась Нина.
Синичка насторожилась, было, но осталась на своем месте. Она с любопытством наблюдала за человеком, который осторожно пододвинул к ней блюдечко с салом. Недоверчиво оглядевшись, птаха принялась за дело. Егор подмигнул ей.
- Чем богаты…
Боясь спугнуть гостью, Нина все еще стояла в дверях. Он тихонько подошел к ней и нежно обнял.
 - Не жалеешь, что вышла за меня?
Она вопросительно глянула в ответ.
 - Даже на старость нам не скопил. Крохи одни.
- Все что хотела, у меня есть, - Нина прижала руку к груди. – Все здесь.

18. Утренний кофе
Александр Асмолов
   Ароматная шапка закипающего кофе начала медленно подниматься в изящном горлышке турки, грозя выплеснуться на плиту. Жанна внимательно следила за этим процессом, постепенно приподнимая турку над огнем, так, чтобы растянуть последние мгновения приготовления божественного напитка.
 - Смотри, не упусти момент, - насмешливый голос Романа, как всегда, прозвучал некстати.
  - Я до того привыкла слышать эту фразу в последний момент, что не знаю, чего жду больше – ее или когда снимать турку с огня.
 - Ну, это же самый главный момент, - он усмехнулся. – Как в близости между нами, когда чувствуем приближение и стараемся оттянуть тот последний миг. Хочется насладиться им, максимально растягивая и подгоняем себя, чтобы ощущение было сильнее.

Она не ответила, сдерживая себя, чтобы не рассмеяться и не прозевать кофе, но предательская улыбка тронула ее губы. Стараясь скрыть это, Жанна чуть наклонилась вперед, всем своим видом показывая, что не хочет отвлекаться.

 - Не торопись, дружок, - не видя происходящего над плитой, Роман ощущал все детали. – Чувствуешь, как пошла мелкая дрожь где-то там внутри… А теперь сильнее. Осторожно, не дергай. Нежно поднимай. Нежно. Сейчас пенка будет заворачиваться под себя, а пузырьки станут чуть больше. Вот тут остановись, пусть шапка опять загустеет. Потом  можно чуть опустить к огню.

 - Ой! – Жанна напряглась, -  не удержу.

 - Расслабься. Почувствуй его. Это же дар богов. Относись к нему, как к живому существу, и он откликнется… Чувствуешь? Аромат стал нежнее, это нижние слои стали подниматься к шапке, отдавая все свои секреты. Теперь самое главное. Кофе стал открываться, не мешай ему. Не переступай грань. Но и не отпускай.

 - Все! – выдохнула она.

- М-м… -  Он прикрыл глаза и медленно потянул носом, подаваясь вперед, как охотничья, почуявшая дичь в кустах. Блаженная улыбка тронула его губы и они стали вытягиваться в трубочку, словно уже притрагивались к горячему напитку.

    Жанна, улыбаясь, налила кофе. Она дважды откинула привычным жестом волосы и поправила халатик, но ощущение какой-то безудержной радости не покидало. Женщина перевела задумчивый взгляд в окно, чтобы прислушаться к этому чувству и не вспугнуть его.

   Роман тоже улыбался, не произнося ни слова. Лишь смотрел на нее, ощущая удивительное наслаждение.
   Так бывает только между искренне любящими душами. И никто еще не придумал тому названия. В обычном мире немало песен о нежности, объятьях и поцелуях, но это что-то большее. Разум теряется в поисках сравнений, а тело перестает ощущать себя, а внутри происходит нечто удивительное. Вырывается ли душа навстречу любимому или они как-то объединяются в ином пространстве. Кто знает.
Да, и надо ли объяснять это.
Так случается.
Редко.
Но бывает.
И счастлив, познавший сие таинство.
Кофе давно остыл, а они все сидели, молча глядя куда-то. Казалось, и снег за окном маленькой кухни замедлил и без того едва заметное падение, покрывая собой все вокруг. Это дождь смывает все следы, а снег укрывает. Бережно и надолго.
Издалека назойливо зазвучала мелодия входящего вызова сотового телефона. Так не хотелось ни с кем говорить, но она настойчиво требовала внимания. Жанна отрешенно посмотрела на экран телефона. Звонила подруга.
 - Не разбудила?
 - Нет. Я на кухне.
 - Пьешь кофе и смотришь на его портрет?
  Жанна промолчала.
 - Слушай, три года прошло. Пора о себе подумать. Ну, разбился он. Мы же вместе его хоронили. Нет его.
 - Это для тебя, а я его чувствую. Мы вместе.
  Из телефона что-то полилось рекой, но Жанна только отмахнулась, поднимая глаза перед собой.
 - Извини, что ты сказал?
 - Сполоснешь мою чашку?
 - Конечно…

19. Машенька и жаворонок
Ирина Кочеткова
 ВЕРЬТЕ В ТО, ЧЕГО НЕТ, ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЭТО МОГЛО БЫТЬ!
               
   Машенька сидела в своей комнате на полу, разложив перед собой своих любимых кукол. В окно светило  ранее весенее солнышко, лучи падали на ковер, окрашивая личики кукол  радостными  яркими бликами. Машенька уже полгода не выходила на улицу, она уже полгода считалась очень-очень больной. И только солнышко за окном — редкий гость —  да шум дождя, вой ветра, стук града, мерцание звезд по вечерам не давали ей забыть, что там — за дверью — существует необычайно волнующий и прекрасный внешний мир, что там, где-то, за сто тысяч миль от неё — идет иная жизнь,  прекрасная жизнь, где дети бегают и прыгают, смеются и играют вместе, где можно не бояться расстегнуть куртку и даже — о боже! - взять в руки снег или поплескаться в луже. Когда же, когда она сможет покинуть свою «темницу» и выйти на улицу??? Когда она поправится, когда наступит день радости и света? Она загадала, - все дети умеют загадывать себе события,  отправляя их в «волшебную корзинку желаний», словно закапывая «секретик» на пустыре... - она загадала, что она выздоровеет и сможет выйти погулять, когда прилетят жаворонки.  Она помнила, как  в деревне у бабушки жаворонки кружили над полем, заливаяясь своим «чи-ирк, чи-ирк!», и милая бабушка, поднимая голову к небу, говорила:
 - Божья птица, высоко в небе живет, с ангелами поет!
И Машенька представляла себе, как эта серая пичужка долетает до самого неба, до самого высокого и далекого облака, и оттуда камнем падает вниз и вновь взмывает. Машенька полюбила слушать жаворонков, они стали для неё символом лета, радости, веселья, голубого неба и жары!
    Когда они ходили вместе вечером забирать корову с луга или же «укладывали на ночь спать» огурцы в парнике, бабушка рассказывала нараспев, она любила так говорить — нараспев — так и  сказки рассказывала, о том, что и откуда появилось, рассказывала истории о цветах, животных и лесных феях. Вот так  Машенька и узнала, откуда появились жаворонки. «Бог подбросил высоко вверх комочек земли, из которого и произошла эта серая, как земля, птичка. Существует поверье, что на зиму жаворонок превращается в мышь. Стужу проводит в мышиной норке, в поле под камнем, под комом земли в борозде или меже. В середине зимы он переворачивается на другой бок и спит до весны. Когда приходит лето, жаворонок вновь принимает свой прежний облик. И прилетает к нам.» Машеньке очень нравились подобные истории, и вот, теперь, в своей комнате, в  квартире,  в городе — вдалеке от поля и ясного летнего неба, она вспоминала добрые истории и ждала лета. Горло непременно пройдет и я опять  смогу свободно дышать. И даже петь, кричать и бегать — не задыхаясь, главное — дождаться лета, дождаться первых жаворонков!
Машенька играла со своими куклами, как вдруг услышала крик мамы из кухни:
 - Поди прочь, кыш! А-а!!
Машенька соскочила со своего места, понеслась, сломя голову, на помощь. Но и папа услышал этот крик и  из своей комнаты тоже бросился на кухню. Прибежали одновременно.
 - Что стряслось? - спросил отец. Но и так сразу  все понял. Его жена со страшным лицом стояла на табурете, размахивая кухонным полотенцем, а под ней, шарахаясь в безумном страхе из угла в угол бегала маленькая серая мышка.
 - И это все? Боже, Нелля, ты прямо как ребенок! Ну, посмотри, какая она крохотная, что она тебе может сделать? Давай, слезай! - сказал он, подавая жене руку. Машенька стояла оцепенев, и отец подумал, что она тоже боится. - Ну, женщины, это просто смешно! Хотите, я её прибью и дело с концом?!
 - Папа!! - Машенька смотрела на отца огромными глазами,  паника и ужас сковывали её маленькое тельце. Ручки она подняла к глазам, словно пытаясь укрыться.
 - Малыш, да брось, это всего лишь мышка. Помнишь, как в мультиках. Странно, откуда она взялась, все углы отлично заделал при ремонте, вон она и убежать никуда не может... - мышь продолжала бегать по кухне, не найдя себе укрытия. - Ну если вы так боитесь... - и отец потянулся за газетой.
 - Не-ет!  - полушопотом, одними губами, срываясь на хрип, всем своим существом выговорила Машенька, - Нет!!! Не трогай её, пожалуйста!
Отец помог жене сойти с табурета, забрал у неё из рук полотенце и в шутку припугнул им мышь. Обнял жену за плечи, потрепал по щеке дочь:
 - Что, пусть остается?
 - Ага, непременно, кормить её ещё будем! - подхватила мама, - гоните её с глаз долой, напугала, не могу. Из под ног выскочила... Откуда?
Отец увидел, что у Машеньки дрожат губки, а на глаза наворачиваются огромные слезы, вот-вот они перельются через край и затопят собой всю кухню.
 - Доча, что? - ласково спросил отец,  - ну что, котенок?
 - Отдайте её мне, - тихо попросила Машенька.  - Можно, я оставлю её себе?
 - Заберешь в  свою комнату? - спросил отец.
 - Да. Вместо котика или щенка, оставьте мышку мне.... пожалуйста!
       Родители переглянулись. Отец вспомнил, что дочка давно просила купить ей котенка или щенка, но они боялись, что шерсть повредит её и так хрупкому здоровью, опасались аллергии. Да  и просто, если честно, руки не доходили, да и не очень-то и хотелось. Живность дома — это ответственность, это беспорядок, грязь и лишние хлопоты. А тут, такая мелочь. Мышка... Ясное дело, что Машенька не сможет держать её, мышка просто убежит, и слава богу. Да Машка и поймать её не сможет.
 - Ладно, забирай, - сказал отец. Мать пыталась-было протестовать, но он удержал её за плечи, и она послушно отступила. «Уступи в малом, выйграешь в большом! - сказал он ей на ухо. - На что ни пойдешь ради больного ребенка!»
 - Можно? - не веря своему счастью, просияла Машенька.
 - Да, можно. Только тебе нужен для неё «домик».  Мама же даст нам коробку от обуви, правда?  Мы постелим на дно полотенчик и будет твоей мышке просто рай!
Мама сделала «большие глаза», но отец шутливо подтолкнул её чуть пониже спини, придавая ускорение. Мама пошла в коридор искать коробку, отец смотрел на мышь и удивлялся. Она словно поняла, что говорят о ней и что сейчас ей воздасться за все её горькие и голодные дни. Она не убегала больше. Она сидела чуть не посреди кухни, послушно ждала, сложив пред собой лапки.
 - А на что она тебе? - серьезно спросил отец. - Разве ты любишь мышей?
 - Это же жаворонок! - с тайной улыбкой выговорила Машенька. Отец опасливо посмотрел на дочь. - Это мое выздоровление пришло.
 - Что-что? - подсаживая дочь на колени спросил отец.
 - Пока она будет у нас, со мной ничего плохого не случится! А летом, она превратится в жаворонка и улетит на небо просить ангелов обо мне, и тогда я сразу выздоровлю.  - Глаза её горели и сверкали, и отец уже пожалел, что вообще зашел на кухню. Не так тут все просто.  Теперь не дай бог эта мышь сдохнет, вот ведь будет трагедия!
Мама принесла коробку от Машкиных зимних ботинок, которые в этом году так ни разу и не пригодились, постелила на дно тонкое полотенце, поставила крышку от майонезной баночки  - будто кормушка. Отец положил ломтик сыра и маленький кусочек сала. Мышка, словно все отлично поняв, послушно залезла в коробку и стала обживаться. Мать пожимала плечами, Машенька ликовала, отец задумчиво бродил по комнате. Если это минутная прихоть, фантазия, тогда все хорошо. Если же дочь и правду верит во все это, дело осложняется. Связывать свое выздоровление с жизнью мыши.... Теперь эту мышь придется холить и лилеять, лишь бы Машенька скорее поправилась.
   Дни проходили за днями, а мышь жила у Маши в коробке, и ничего с ней не делалось. Иногда её выпускали побегать по комнате. Но обычно она сама возвращалась в свой «домик». Заканчивался апрель, солнце чаще стало выглядывать из-за туч, дни становились длиннее, Машенька понемногу стала выздоравливать. Она возилась с мышкой целыми днями, разговаривала с ней. И однажды, отец, бросив все свои дела, побежал к её комнате, ему послышалось, что Машенька поет. Он еле слышно приоткрыл дверь и стал слушать. Ещё слабым, но уже не охрипшим, а чистым голоском, Машенька тихонька напевала:
 - "Жаворонки, жаворонки, прилетайте к нам! Приносите солнышко к нашим берегам! Приносите летушко в наши города! Мы дадим вам хлебушка! Да-да-да-да-да!»
Песенку явно придумала сама, и поет так увлеченно,  словно мантру, только закончит и заново заводит. Отец покачал головой и пошёл обратно.  В июне (или в конце мая?), надо незаметно будет подменить мышь на жаворонка. Где его только взять? Вера помогала тысячам больным, вера исцеляет лучше любых лекарств. Кровь из носа я должен добыть жаворонка! А что делать с мышью? С мышью мы разберемся. В крайнем случае оставим и её, раз уж так вышло, коль она принесла столько пользы. Скажу Машке, что жаворонок улетел на небо, а чтобы ей не было скучно, оставил ей мышку вместо себя, пусть ещё для какого-нибудь больного ребенка вырастит жаворонка на новое лето... Что-нибудь придумаем.
Дни шли за днями, приближалось лето. Отец уже договорился с одним знакомым орнитологом по поводу аренды жаворонка. Он был готов к лету, готов к полному выздоровлению своей дочки. Ведь главное — верить, правда? И  помогать тем, кто верит. При этом делая все, что в твоих силах, подкрепляя веру своими делами.
 ...Маша стояла у окна и смотрела на небо. Потом посмотрела на коробку с мышонком. Скоро-скоро прилетит её жаворонок, скоро-скоро она сможет запеть вместе с ним во весь голос,  ещё совсем немного подождать.
 Все будет хорошо, правда?

20. Копия
Ирина Кочеткова
Не зря говорят, что характер ребенка складывается до семи лет. И что все перенесенные в детстве травмы, мы переживаем и искупаем  всю свою оставшуюся жизнь.
Лиза родилась слабенькой, недоношенной, восьмимесячной... Личико у неё было красное, сморщенное и немного  синюшнее, и весь её вид, казалось, горевал о столь несвоевременном и тяжком рождении на свет.  Не дали понежиться, набраться сил, дорасти и дополучить необходимых токов и соков материнского чрева.  Говорят, лучше родиться семимесячной, нежели восьмимесячной. Говорят даже, что зачастую  семимесячные младенцы выживают, а восьмимесячные - нет, что семимесячных деток легче выходить, чем восьмимесячных. И еще, у восьмимесячных могут не раскрыться легкие, в то время, как у семимесячных раскрываются. На самом деле, чем больше недель, тем лучше, чем крепче младенец, тем здоровее, но... 
..Но если время от времени ребенку напоминать о том, что он родился слабым, недоношенным, то и немудрено, что он сам, став взрослее прибавит и привесит себе ещё полдюжины мифов и грехов, чего и в помине не было.  Например, услышит о  теории числа  7, которое относится к ряду магических цифр. И присовокупит эту теорию к рождению семимесячных крепких малышей.  Кроме того, однажды  Лиза вычитала, уже будучи взрослой, в одном достаточно уважаемом журнале, о  различении Добра и Зла в связи со сроком беременности и характером родов. Там говорилось:
"Семимесячные дети очень слабые и тяжело приживаются. Физически тело к 7 месяцам полностью формируется. На 8-9 месяце происходит закладка родовой памяти и опыта, в том числе и морально-нравственного характера. Исходя из этого 7 месячные дети совершенно не понимают, что такое Зло. Они в нравственном плане очень чисты, но их легко обмануть и ввести в заблуждение на этом уровне. Очень часто руками этих невинных людей тёмные силы проворачивают свои чёрные дела.
Восьмимесячные дети не в полной мере получают опыт поколений, поэтому именно они наиболее часто путают понятия Добра и Зла, подменяя их друг другом. Если 7-месячные дети вообще не ведают о том, что можно творить Зло, то 8-месячные могут творить Зло по своему заблуждению. Девятимесячные дети полноценно развиты и физически, и с точки зрения кармического опыта. Их бесполезно искушать. Если они и грешат, то это их сознательный выбор. Эти люди очень хорошо могут различать Добро и Зло."
Вы скажете, что  все это бред. Скорее всего и бред. Да только чем черт не шутит. За счет чего у ребенка складывается различение добра и зла? Если и не от количества месяцев, проведенных в утробе матери, то может быть  от того, с каким настроением, с каким посылом ты вошел в этот мир и мир принял тебя. А что такое мир в первый миг жизни? Это руки акушерки, а потом мамины руки. Глаза, голос, биение сердца, -  рада она или нет? Плачет от счастья или от боли и брезгливости?
Мама Лизы не хотела ребенка, а тут еще такое чудо!- головка кажется слишком большой, а ножки чересчур короткими, но таковы пропорции тела на данном сроке развития.  Пушок, покрывает плечи, спинку и щечки ребенка, - ужас!
Казалось бы, это мелочь. Это временно. Через пару месяцев мамочка привыкнет, да и ребенок "исправится", и страшный образ переместится у мамочки из сознательной сферы в бессознательную. Она забудет эту страшную картинку, по- настоящему забудет, но где-то на дне сознания она будет продолжать "плавать" и изредка давать волны недовольства. И тогда мамочка, сама не зная почему, будет раздражаться и сердиться на свою девочку, не в силах объяснить свое раздражение и гнев. "Лезет под руку, кривляется, не слушается, испачкалась..." Так поступают все дети, но раздражают только некоторые, или только некоторых.. .

Лиза очень хотела быть красивой и любимой. Она словно чувствовала, что родилась какой-то не такой, и поэтому маме трудно её любить по-настоящему. Лиза очень старалась. Но ведь она была всего лишь ребенком, нормальным ребенком, которому хотелось и побегать, и полазить по крышам, и погонять мяч. Однажды мама надела ей красивое новое платье с бантом на боку. О, что это было за платье! Мечта. Розовое, с кружевом по канту, с воланами. День был выходной, но не праздничный, и Лизе стоило стольких трудов уговорить маму надеть это платье и выйти в нем во двор. Не к случаю, просто так, - виданное ли дело? Но мама уступила, а Лиза в исступлении от счастья не заметила под ногами пробегавшую соседскую кошку и споткнувшись об неё, упала со ступенек, поранила до крови коленку, и конечно испачкала платьице. Господи, какими горючими слезами она обливалась, когда мама мыла ей коленку перекисью водорода. Но не от боли, а от раны в душе - она не успела даже выйти на улицу. Никто не успел заметить, похвалить, позавидовать её обновке. И теперь, безусловно, мама не разрешит надеть его снова, например завтра, когда оно будет выстирано и высохнет. Нет, об этом нечего и думать. Немыслимо. Хорошо, если ей позволят его надеть на праздник. Только дома, только в безопасной обстановке. Ах, если бы у неё было какое-нибудь устройство по копированию всего самого прекрасного и нужного. Она скопировала бы себе платье, спрятала  его под матрац и надевала тайком, когда мамы нет дома, вертелась в нем перед зеркалом, а может быть даже осмелилась бы выйти в нем на балкон!
Впервые мысль о копии возникла у неё довольно рано, было ей года четыре или пять, когда они с мамой и папой  ходили в музей искусств. Тогда она мало что поняла, не могла оценить всей ценности картин и скульптур, но зато именно тогда коснулось её слуха слово "копия". Она не понимала тогда значения этого слова и спросила у мамы. Наверно у мамы тогда было хорошее настроение, потому что  она  объяснила ей довольно подробно: "Ту картину, что нарисовал художник, хранят в одном единственном музее или в частной коллекции. Она очень-очень дорогая. Иногда ей и цены нет. Но на картину хотят посмотреть много людей. И чтобы это было возможно, другие художники, не такие знаменитые, рисуют копии. На вид они такие же как и оригиналы, мы бы с тобой и не отличили, но на самом дел это копии. Их могут быть сотни, и они не такие дорогие.  В музеях обычно выставляют оригиналы (хотя и не всегда), а дома например у нас могла бы висеть копия... "
С тех пор идея копий стала для Лизы  idee fixe (навязчивой идеей). Уже с пяти лет она научилась хитростью и обманом дублировать свои игрушки. Например, подарит что-то папа, потом то же самое она под каким-нибудь предлогом выпросит у мамы. Оба родителя, видя дома купленную вещь, уверены, что именно они купили её. Вопросов не возникает, и ни разу Лиза не попалась.   Лиза не продавала, не обменивала свои игрушки, конфеты, бантики, - в этом смысле никакой материальной выгоды она не получала. У неё имелись вполне определенные цели на их счет. Она их прятала, и любовалась украдкой, когда никто не мог об этом узнать. Когда первая купленная игрушка сломалась, она предавалась восторгу наедине со своей припрятанной куклой. Когда одна из коробок конфет была съедена, она могла неделями любоваться, касаться, нюхать и ласкать  вторую коробку.
Позже, уже в школе, у Лизы имелся целый арсенал запасных карандашей, тетрадей, обложек и пеналов. Но это мелочи по сравнению с её коллекцией запасных друзей. С одними она играла открыто и часто, с другими виделась украдкой, используя метод маскировки. Затем наступил черед запасным парням - этот парень настоящий, а этот - копия.
... Лиза, уже взрослая  девушка, понимала, что родить двойню для неё маловероятно. Это была её мечта - один ребенок оригинал, второй - копия.  Но увы, в их роду не было случаев рождения двойняшек или близнецов. А Лиза знала, что это наследственная черта, и понимала, что надеждам её не суждено сбыться.  Тогда она пошла на отчаянный шаг.
Какие даты, события, метки истории могут тронуть вашу душу, зацепить вашу память, увлечь, заинтересовать?  Что вы помните про 1988 год?
 Население Земли — 5 миллиардов человек.
В СССР широко отмечалось тысячелетие крещения Руси.
Италия начала набор в собственный отряд космонавтов.
8 марта — захват самолёта семьёй Овечкиных в СССР.
18 апреля — ВМС США проводят военную операцию против Ирана («Молящийся богомол»).
7 декабря — Спитакское землетрясение в Армении силой 6,9 баллов по шкале Рихтера.  В котором погибли по крайней мере 25 тысяч человек, 514 тысяч человек остались без крова...
21 декабря — Первый взлёт самого большого самолёта АН 225 «Мрия». Этот самолёт и до сих пор является самым большим в мире.
В 1988 умер  Роберт Хайнлайн, американский писатель-фантаст,  а также Александр Башлачев...
Это события всемирного масштаба, так или иначе повлиявшие на дальнейший ход истории. У Лизы тоже была своя история. В 1988 году она родила мальчика.  А ещё одного мальчика сделала копией первого. Так уж вышло. Не могла она жить без копий. Не дай бог с оригиналом что-нибудь случится, да и вообще - привыкла уже.
Об этом не сообщали в новостях, не писали в газетах. Не так важна боль и отчаяние одинокой матери, которая потеряла своего ребенка. Вышла в магазин, оставив коляску на улице, а вернувшись, нашла коляску пустой. Ну что же здесь поделаешь? Милиция немного посуетилась, поискала и все как-то постепенно сошло на нет. Ну не нашли! Ну не нашли!!! А ребенок жил у Лизы - в комоде, темном и уютном, она тщательно следила за количеством воздуха, за температурой, следила, оберегала, как зеницу ока. Следила недели три... Пока муж не нашел, нечаянно, услышав непонятный писк, доносившийся из угла комнаты.
Лизу определили в психиатрическую клинику.
Что можно считать душевной болезнью? Когда, в какой момент из маленьких ростков невроза вырастают огромные побеги психопатии? Как различить границу между нормой и ненормальностью? И есть ли такая граница? Если бы подобный вопрос задали духовному лицу, он скорее всего ответил, что в основе многих психических расстройств лежит несмирение. Невроз в этом смысле не является исключением. Общепризнанно, что заболевание это развивается при конфликте личности с собой или с другими людьми. Невроз — это столкновение между желаемым и действительным. Чем мощнее это столкновение, тем острее протекает заболевание.
Несмирение.
Неумение принимать себя и мир таким, какие они есть. Копия, как страховка. Второй шанс. В больнице Лиза нашла свою копию... в зеркале. Она была счастлива. Больше никто и ничто не нужно. Есть вторая Лиза, там, в зазеркалье. С ней никогда ничего не случится. И она всегда спрятана. Только Лиза может найти её, "оживить". Стоит только посмотреть в зеркало...

21. Радоница
Светлана Дурягина
С вечера Сергей уснул крепко, едва голова коснулась подушки. После тяжёлого трудового дня сон камнем пал на душу. И вдруг под самое утро он увидел во сне брата. Умерший год назад, он никогда раньше не снился.  Сергей увидел брата двенадцатилетним мальчишкой, а себя – семилетним  пацаном. Они играли в любимую игру - в войну. И опять, как граната, лопнула трёхлитровая банка, брошенная Федькой, и осколок стекла, вжикнув, раскроил Сергею губу. И опять он увидел широко открытые, жалостливые глаза брата и услышал его торопливое: «Серёга, ты только матушке ничего не говори! Ладно? » Брат подхватил его на закорки и помчался в больницу. А Серёга слизывал льющуюся из рассечённой губы тёплую кровь и думал о том, что скажет маме…
    Услышав мерное тиканье будильника, он понял, что проснулся, но не стал открывать глаза, стараясь восстановить в памяти лица двух бесконечно дорогих ему людей - любимого брата и матери, которых он похоронил одного за другим. Сергей машинально прикоснулся языком к  шраму на верхней губе и стал вспоминать, что было дальше…
  В больнице губу зашили, наложив семь швов. Окаменевший от ужаса перед белым халатом фельдшера Серёга даже носом шмыгать не смел и только кряхтел и впивался пальцами в руку брата, когда в губе делали очередной прокол. Зато чёрные сочувствующие глаза Федьки были налиты слезами, которые он стыдился пролить. Потом брат нёс Серёгу на закорках до самой калитки родного дома. Ещё раз Федька попросил перед тем, как они вошли в избу:
-Мамке не говори. Ладно, Серёга?
-Ладно, - кивнул тот.
Но увидев испуганные мамины глаза и услышав заполошное: «Что же это, дитятко, с тобой подеялось?», Серёга не выдержал - реванул на всю избу, и  поведал матушке о случившемся всё без утайки.
Федька молча бегал вокруг русской печи, стараясь уклониться от  ударов  офицерского ремня, который обычно лежал в шкафу на верхней полке, свернувшись змейкой под отцовской военной фуражкой. Вскоре матушкин боевой азарт истощился, и они все трое, усевшись рядом на деревянный диванчик,  ревели в голос. Мамка громче всех. Она причитала, утирая передником носы  сыновьям и себе:
-Ой, огольцы вы, огольцы! Как же мне без батьки вас вырастить-то?..
  …Будильник истошно заверещал, и лица брата и матери растворились в полутьме утра. Вскочила жена, привычно захлопотала на кухне. Прихлёбывая горячий кофе, Сергей тихо сказал:
- Представляешь, мне Федька с матушкой приснились.
Жена задумчиво посмотрела на него, словно вспоминая что-то, потом так же тихо ответила:
-Так ведь Радоница сегодня.
-Радоница?
Сергей поставил чашку на стол, откинулся на спинку диванчика и замер, уставившись взглядом в окно, за которым сияли нежной майской зеленью берёзы. Забытое слово снова зазвучало в нём матушкиным голосом:
-Ребята, Радоница сегодня, к отцу на могилку пойдём. В школе не задерживайтесь!
И вот они все пятеро: шестнадцатилетняя сестра Светлана, четырнадцатилетний брат Валера, двенадцатилетний Федька и семилетний Серёга, ухватившийся за матушкину руку, - идут по пыльной дороге в сторону погоста. На Серёге новая белая рубаха и короткие штаны с лямкой на большой пуговице. На голове у матушки новый платок. Обновок больше никому не досталось, но это никого не расстроило. Они идут молча, вереницей, вслед за матушкой.  Через покосившиеся деревянные воротца с чуть различимым православным крестом они входят на деревенское кладбище и медленно проходят среди заросших травой и полевыми цветами могил. Все фамилии на крестах знакомые, лица на фотографиях, в основном, тоже. Тут лежат семьями: на потускневших снимках - молодые мужики в военной форме времён Великой Отечественной войны, рано умершие от ран, и старые люди – их дети.
Мать чистой тряпочкой протёрла фотографию отца, постелила льняное вышитое полотенце на его могилу, разложила пироги, варёные яйца, поставила банки с молоком и, вздохнув, сказала:
- Ешьте, ребята, вспоминайте батьку, а когда помру, вы и меня тут, возле него, положите.
Дети ели нехитрую снедь, а она смотрела на отцовское фото и беззвучно шевелила губами, видно, рассказывая безвременно ушедшему в мир иной мужу о своей нелёгкой без него жизни, а по рано увядшим её щекам ручейками текли прозрачные слёзы…   
  Сергей весь день думал о брате – смелом и добром человеке, неистощимом на выдумки товарище детства, надёжном друге и защитнике. Вечером заторопился домой, прикупив  бутылку хорошей, дорогой водки. Жена накрыла поминальный стол. Выпили по рюмочке. Вспоминали, как Федя с семьёй заезжал в гости, отправляясь во время отпуска к матери в деревню. Как он вкусно ел зелёный лук, возился с племянниками, показывал фокусы. Жена вдруг сказала, вытирая выкатившуюся слезу:
- Зря ты, Серёжа, увёз его в деревню. Каково сейчас его жене, детям? Им даже на могилку не сходить, когда душа просит.
Сергей даже поперхнулся. Он втайне гордился тем, что в лютые январские морозы сумел преодолеть полторы тысячи километров на «буханке», чтобы забрать тело безвременно умершего брата, мичмана Северного флота, и увезти его в родную деревню.
- Как же ты не понимаешь? – сдавленно просипел он в лицо жены. - Не мог я его оставить в этих сопках. Там же земли даже нет. Одни камни да море. Наших мужиков, вологодских, в Мурманске всегда много было. Но они там – на заработках. А на пенсию выйдут и – домой. Федька до пенсии не дожил… Пока есть в деревне люди, он под присмотром будет, да ведь и мать рядом, и отец. В одной оградке лежат…Человек живёт в разных местах, а родина-то у него одна! Да, и потом у жены срок службы заканчивается, дадут ей сертификат на получение жилья в любом городе страны. Она с детьми уедет, а Федька что, один в вечной мерзлоте останется? Неправильно это!         

22. Чеченец
Светлана Дурягина
               
 Звонок в дверь, раздавшийся в два часа ночи, выдернул Марину Сергеевну из постели. На кнопку давили изо всех сил, и, обычно мелодичный, звон теперь, в ночной тишине, грохотал, разрывая перепонки ушей. Марина Сергеевна побежала, теряя тапочки, в прихожую,  приникла к глазку и тут же торопливо открыла дверь. Перед ней переминался с ноги на ногу зять Вадик с перекошенным белым лицом и беспокойно бегающими глазами.
 Увидев Марину Сергеевну, он возбуждённо заговорил, жестикулируя забинтованными руками:
- Мать, я всё-таки убил этого пацана. И койку его сжёг. Но он первый начал. Он этих чехов под кроватью прятал, а они другу моему Ромке голову отрезали. Я их всех замочил и больничку поджёг. Спрячь меня! Сейчас сюда менты приедут. Они меня уже ищут!
Вадик оттолкнул оторопевшую Марину Сергеевну и бросился в гостиную, попытался залезть под диван – не получилось – заметался по комнате.
Марине Сергеевне лишь через несколько минут удалось усадить его в кресло. Она гладила зятя по голове, уговаривала бьющегося в истерике парня:
- Вадик, сынок, успокойся, тебе всё это привиделось.
- Мать, я его подушкой задушил, а медсестре голову разбил графином, когда она его спасать вздумала. Чехи из-под кровати вылезать не хотели, так я постель поджёг. Менты сейчас здесь будут, но я им так просто не дамся!
- Вадик, ну погоди, успокойся. Всё будет хорошо. Я тебя никому не отдам.
Марина Сергеевна прижала к груди голову зятя и словно младенца баюкала его. Ей удалось уговорить Вадика выпить успокоительное, и через полчаса он спал на диване, свернувшись калачиком.
Ещё один звонок заставил Марину Сергеевну вздрогнуть. Она заторопилась к двери. Это приехала дочь Оля. У неё было усталое лицо, заплаканные глаза. Поцеловав мать, она спросила:
- Вадик здесь?
- Да, Оленька. Что на этот раз?
-Мама, ты же знаешь, он на работе сильно обжёг кислотой руки. Его увезли в больницу. Там сосед по палате, видя, как он мучается от боли, предложил Вадику водки. Ну и началось: он разнёс палату, чуть не задушил парня и убежал через окно. Хорошо хоть первый этаж, а то к ожогу ещё и переломы бы добавились. Мне позвонили из больницы. Больничного ему теперь не видать. Обратно они его тоже не возьмут. Пару месяцев будем жить на мою зарплату. Лечение дорогое. Что делать, мам?
- Доченька, ты же знаешь, я всегда была против вашего брака. Оленька, уйди ты от него, пока не поздно, пока ребёнка от него не понесла. Ты подумай, кого ты родишь от этого чеченца!
- Мама, ну что ты говоришь?! Я же люблю его. Я два года его ждала. Разве Вадик виноват, что его родители, обычные учителя, не смогли сына от армии отмазать. Ты ведь знаешь: у многих, кто в Чечне служил, от спиртного крышу сносит. Вадик не пьёт. Ну, вот так получилось. 
Марина Сергеевна тяжело вздохнула:
- Ох, Оленька, боюсь я за тебя, и Вадика мне жаль, но за твоих будущих детей мне ещё страшнее.
- Ладно, мам, пойдём спать. Вот увидишь: утром Вадик опять будет самым лучшим зятем на свете.


                ***
     Утром Вадим появился на кухне, виновато пряча глаза. Тихо спросил хлопочущую у плиты Марину Сергеевну:
- Мама, я вчера что-то натворил?
- Да, уж, дорогой мой, проблем ты и себе и нам создал! Иди в спальню, Оля там, она тебе всё расскажет. Вадим повернулся и на цыпочках пошёл в другую комнату.
    Жена спала, приоткрыв по-детски пухлые губы. Густые светлые волосы рассыпались по подушке, на тонком запястье свесившейся с кровати руки пульсировала просвечивающая сквозь нежную кожу голубая жилка. Под глазами темнели круги. «Плакала, наверное, из-за меня, дурака», - подумал Вадим и опустился у постели на колени. Ему очень хотелось поцеловать жену, но он боялся нарушить  её сон и тихо стоял, лаская взглядом милое лицо.
   Оля, словно почувствовав его присутствие, глубоко вздохнула и открыла глаза.
- Давно так стоишь? Иди сюда, - мягким со сна голосом сказала она и потянулась к нему. Вадим рванулся ей навстречу, сгрёб в охапку, не чувствуя боли в обожжённых руках, стал горячо целовать Олины губы, шею, грудь, бормоча между поцелуями:
- Прости меня, зайчонок, я, конечно, дурак! Думал: от водки станет легче. Прости! Я всё исправлю, если только никого не убил! Не убил?
- Ох, Вадик, и на этот раз обошлось. Но придушенного тобой парня еле откачали, медсестра отделалась испугом. Вадик,  я не переживу, если ты натворишь что-то такое, за что тебя посадят в тюрьму.
   Оля гладила широкие плечи мужа, его голову с короткими, по-армейски, стрижеными волосами. Вадим прилёг с ней рядом, крепко прижал жену к себе. Оля попросила:
- Дверь закрой, пожалуйста.
- Не бойся, зайчонок, твоя мать – интеллигентная женщина, она сюда не войдёт, зная, что мы вместе. Я так соскучился по тебе!
- Мы тоже соскучились, - сказала Оля и, таинственно улыбаясь, погладила себя по животу.
- Кто это мы? – спросил Вадим и дурашливо поцеловал жену в нос.
- Я и твой ребёнок.
Вадим подпрыгнул на постели:
- Что? У нас будет малыш? О, Господи, спасибо тебе!
Оля зажала ему ладошкой рот:
- Тише! Не вопи на весь дом. Я пока не хочу, чтобы это знал ещё кто-то, кроме нас с тобой.
Вадим, счастливо смеясь, горячо целовал жену, награждая её между поцелуями всеми ласковыми словами, какие он только знал:
- Солнышко ты моё, рыбка моя, милая моя девочка…

                ***
    Оля была на седьмом месяце беременности, когда к ним в гости нагрянул бывший командир Вадима, с которым они полтора года служили в Чечне. Лейтенант был обязан ему жизнью. Вадим, сам раненный и контуженный, тащил на спине полумёртвого командира по горам почти двое суток, обливаясь кровью и время от времени теряя сознание. Увидев обезображенное  ожогом лицо лейтенанта, Вадим до мельчайших подробностей вспомнил всё, что с ними тогда произошло.
  Их взвод рано утром (до наступления жары) отправился на грузовике к новому месту дислокации. Вадим сидел на последней скамейке у заднего борта и наслаждался удивительной красотой раннего летнего утра в горах. Солдаты курили, переговаривались, а Вадим, подставляя лицо ласковым солнечным лучам, напрягал память, вспоминая строки из романа своего любимого писателя: «…амфитеатром громоздятся горы всё синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин…
Весело жить в такой земле! Воздух чист и свеж, как поцелуй ребёнка; солнце ярко, небо синё – чего бы, кажется, больше?!» Вадим подумал: «Поручик Лермонтов написал эти строки почти 170 лет тому назад, а ведь, в сущности, ничего не изменилось, только военная форма да количество жертв с той и другой стороны».
 Он вздохнул и хотел уже попросить у товарища закурить, но в это время машина остановилась, и Вадим услышал, как командир, открыв дверцу кабины, разговаривает с кем-то. Ему отвечал женский голос, а вскоре к заднему борту подошла молодая беременная чеченка в тёмном, наполовину скрывающем её лицо платке. Она «голосовала» на обочине, и лейтенант приказал водителю остановиться и подвезти её, как она просила, до ближайшего аула. Ехать в кабине женщина отказалась. Солдаты откинули задний борт, помогли ей забраться в кузов, уступили место поближе к кабине, где меньше трясло. Машина двинулась дальше, и притихшие было ребята опять заговорили кто о чём.
  Через несколько минут раздался сильнейший взрыв. Вадима выкинуло из кузова в придорожные кусты. Это спасло от переломов, но кусок металла догнал его, и от сильного удара в голову он на какое-то время потерял сознание. Когда Вадим очнулся, то увидел на дороге пылающую машину и несколько солдатских трупов возле неё. Превозмогая разрывающую голову боль и подступившую к горлу тошноту, он заторопился к горящей машине, дёрнул ручку дверцы со стороны, где сидел командир, увидел, что на нём горят волосы и одежда, услышал хриплое: «Шахидка, сука!» - и упал под тяжестью свалившегося на него лейтенанта. Вадим волоком оттащил потерявшего сознание командира подальше от машины, потушил на нём тлеющую одежду и хотел ещё раз вернуться, чтобы поискать живых, но в это время взорвался бензобак, и грузовик разлетелся на сотни огненных кусков.
  Лейтенант сильно обгорел и, видимо, был  в шоке от боли. Вадима мутило от запаха горелого мяса, которым несло от командира; солёный пот разъедал его ободранное лицо, тупо болела рана на затылке, ноги подгибались и плохо слушались его, но он упорно тащил на спине безжизненное тело своего командира и уже не замечал той волшебной красоты, которая совсем недавно очаровывала его. Теперь уже чужие и враждебные, горы окружали Вадима, ещё недавно ласковые, лучи солнца нещадно палили его окровавленную голову, и только одно слово, словно заклятие, стучало в висках в такт шагам:
 « Жить, жить, жить»…

  Вадим не помнил, как их подобрали свои и отправили: его – в медсанбат, а лейтенанта – в госпиталь и потом – в Москву, где след его затерялся. И вот теперь спасённый им командир, обезображенный ожогами, но живой, тискал Вадима в объятиях, хлопал по спине и растроганно басил:
- Здорово, спаситель, вот и свиделись!
- Здравствуйте, товарищ лейтенант, проходите! – светился улыбкой Вадим. –Оленька, иди сюда, я тебя со своим командиром познакомлю.
- Да ну, какой я тебе теперь «товарищ лейтенант»? И кончай «выкать». Просто Виктор, - лейтенант осторожно пожал руку вышедшей к ним Оле.- А чтоб ты окончательно понял, что мы с тобой теперь братья, надо по древнему обычаю выпить хорошего вина.
Лейтенант достал из рюкзака большую, оплетённую лозой бутылку:
- Вот чача, первый сорт! Наши ребята с Кавказа в госпиталь привезли. Я сохранил до встречи с тобой. Давай стаканы.
Оля выразительно посмотрела на мужа. Вадим слегка смутился:
- Командир,  завязал я с этим делом.
У лейтенанта вытянулось лицо:
- Да ты что, Вадик? Я эту бутылку три месяца, как невесту, берёг, а ты выпить со мной не хочешь! Не по-мужски как-то получается, брат.
Оля, накрывая на стол, тихо попросила:
- Не надо, Вадик, ты же знаешь, чем всё это закончится.
Вадим посмотрел на огорчённое лицо командира и сказал:
- Ладно, Оленька, всё будет в порядке. Мы по чуть-чуть. Ты не бойся.
  Но «по чуть-чуть» не получилось: они вспомнили аховые ситуации, из которых чудом выбрались живыми там, в горах; вспомнили   друзей-однополчан; помянули погибших, каждого в отдельности, потому что для них эти молодые ребята, по чужой воле ставшие пушечным мясом, навеки останутся девятнадцатилетними. И за каждого пили, словно стараясь залить до сих пор полыхающий в их душах пожар проклятой чеченской войны.
   Оля ушла в спальню, легла, обвязав разболевшуюся голову смоченным в растворе уксуса платком. Часа в два ночи осоловевший лейтенант с трудом добрался до дивана, а Вадим заснул, положив голову на стол. И опять приснился ему кошмар, в котором боевики убивали его друга.
  Вадим с Ромкой охраняли блок-пост, когда на них напали. Бой был коротким. После разрыва брошенной им в ячейку гранаты Вадим очнулся, спустя минут тридцать. Он едва разлепил залитые кровью веки и в нескольких метрах от себя увидел группу боевиков, остервенело избивающих окровавленного Ромку. У него что-то спрашивали, но он ничего не отвечал, только глухо вскрикивал после каждого удара. Вадим поискал глазами пулемёт, из которого они с Ромкой отстреливались от внезапно напавших на них моджахедов, и увидел его, развороченного взрывом, недалеко от себя. Автоматы, его и Ромкин, висели на плече одного из боевиков. Вадим заскрипел зубами от бессилия помочь другу и на мгновение, как ему показалось, закрыл глаза.
Когда он открыл их снова, то увидел друга стоящим на коленях. Здоровенный бандит с ножом в руках шагнул  к нему – и Ромкина голова с широко распахнутыми синими глазами покатилась к Вадиму, оставляя кровавый след на камнях. Вадим вцепился зубами себе в руку, чтобы заглушить крик ненависти и боли, и в очередной раз потерял сознание.
  Оле не спалось. Она встала и потихоньку побрела на кухню, поглаживая руками живот. Малыш толкал её изнутри, беспокоился, не спал, как и она. Оля остановилась на пороге кухни, глядя на заснувшего в неудобной позе Вадика, увидела исказившееся во сне, мокрое от слёз лицо мужа, услышала, как он стонет и скрипит зубами. Волна жалости и любви к нему захлестнула ей сердце. Она шагнула к столу, положила на голову мужа ладонь. Вадима словно током ударило. Он вскочил, не понимая, где находится. Перед глазами всё ещё были бородатые морды боевиков, хохочущих над истекающим кровью трупом друга Ромки. Взгляд его упёрся в лежащий на столе спецназовский нож – подарок лейтенанта. Вадим схватил его и, как учили, молниеносно нанёс два удара в фигуру с тёмной повязкой на лбу: снизу – в живот и выше – в сердце. 

23. Мы одних кровей
Евгения Козачок
Я жил в городе в таком высоком доме, что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть его последний этаж. Нашей семье очень повезло, что квартира досталась на втором этаже, потому  что никто из нас не любил лифт. Особенно я, дедушка и бабушка. Когда они приезжали к нам из села, то, несмотря на тяжёлые корзины с овощами и фруктами,  лифтом не пользовались.  Бабушка оставалась у подъезда охранять «добро», а дедушка делал несколько «ходок» на второй этаж. Сильный у меня дедушка и умный! Всё обо всем знает и помнит. Но каждый раз у него срабатывает  деревенская привычка – уходя из дома не закрывать  на замок дверь. Мама ему постоянно напоминает:
- Папа, ты не забывай закрывать дверь. А то чем чёрт не шутит.  Увидит какой-то не очень честный человек, что дверь открыта, и соблазнится что-то взять себе  «на память».
Дедушка соглашался с такими доводами, но выходил из квартиры, словно шел хлопотать  по хозяйству  и  по-прежнему не закрывал   дверь на ключ. Тут уж  я дедушке начинал объяснять:

- Дедушка, вот ты снова не закрыл дверь. А в квартире телевизор, холодильник и ещё много всего. И всё нажито «непосильным трудом» (слышал, так мама говорила). А вдруг кто-то заберёт телевизор, что  мы тогда с тобой смотреть будем?

- Ох, внучек, стар я. Стал уже о многом забывать.  Отдам-ка  я бабушке ключи. Так надёжнее будет.

 Так, беседуя,  выходили из «спичечного коробка» (так называл наш дом дедушка) на свежий воздух. Я любил гулять по городу с дедушкой и бабушкой.  С ними он был совсем другим, незнакомым. Получалось, что хоть я и живу в нём вот уже  пять лет,  а не знаю ни города,  ни улицу.  А дедушка и бабушка знакомили меня и с городом, и с парком, и много ещё с чем.  Я видел  красивые дома,  детские площадки, качели. Особенно мне нравится «Зоомагазин», который недалеко от нашего дома.  А в нём такая красота!  Рыбки,  птицы… Папа и мама  меня никогда  сюда не приводили. Вероятно,  боялись, что я просить буду  их купить что-то.  Да мне  и просить ничего не понадобилось. Деда мне  аквариум с рыбками  безо всякой просьбы  купил! Просто посмотрел мне в глаза и узнал,  что  я рыбок хочу. 

- Так, Славка, я по твоим глазам вижу, что тебе рыбки нравятся.  А если нравятся, то купить непременно надо. Тем  более, что и ты им понравился, и даже больше чем они тебе.

Деда у меня такой! Он и у бабушки всё по глазам видит. Ей и говорить ничего не надо, только посмотрит на него, а он уже всё знает,  что надо делать.  У них этот «разговор» хорошо получается, ведь  живут  бок о  бок  много лет и родные  такие, что не оторвать друг от друга.  И я у них  «родной  и любимый», и  они меня «насквозь видят»… А все потому, что я с ними живу каждый год  всё лето.

Сколько себя помню,  столько и слышу, как мама папе говорит:

- Миша, ты подал заявление на отпуск? Скоро ведь к родителям надо ехать. Работы там, сам знаешь, не меряно, не считано.  С огородом  нужно помочь, да  сарай починить.

И начинают  планировать, что купить дедушке и бабушке, а  что, как последний раз, например,  для ремонта  холодильника (папа в нём здорово  разбирается). А я не могу  дождаться  их  и своего отпуска.

Когда папа вёл меня первый раз в садик, сказал:
-  Сынок,  тебе  почти три года. Уже большой. И должен знать, что ты теперь, как и мы с мамой, будешь каждое утро ходить на работу в садик. И ещё должен запомнить, что к любой работе надо относиться очень серьёзно и всё делать так, как скажет воспитательница. Тогда и уважение к тебе будет.

- А деньги будут давать?

- Вот с этим, брат,   загвоздка.  Денег не будет. Но дороже денег будет похвала воспитательницы за твои успехи и хорошее поведение.  Так, что ты старайся. И я старался. Лидия Михайловна  так и говорила маме и папе:
- Старательный у вас Славик, послушный.

Родители радовались такому сообщению и неизменно покупали мне моё любимое пирожное  «Птичье молоко» и очередную книжку. Оказалось, что книжки я люблю больше чем пирожное.
Но я не только книжки любил. А перво-наперво -  папу, маму, дедушку, бабушку,  а потом книжки  и жить в селе.
 
В селе такое приволье, что не передать! Ел фрукты, пил парное молоко, бегал по земле, а не по асфальту, купался в речке.  Всё было красиво и интересно! Особенно мне  нравилось с дедом по хозяйству «хлопотать», как бабушка говорила.

Мы выходили с ним из дома и  «окунались в  благоухающий ароматов цветов»!  Деда, стоя  на пороге,  делал глубокий вдох. Потом раскрывал руки, как крылья,  и говорил:

- Посмотри, внучек, в каком красивом мире мы живём! Ты ощущаешь аромат жизни? Дыши и наслаждайся этим эликсиром!

И я, раскинув руки как он, стоял рядом и вдыхал  эликсир жизни.

Потом мы шли в сад к деревьям. И он  рассказывал мне обо всех секретах их жизни. Называл каждое дерево на нашем языке, а потом  на какой-то латыни. Деда мой учёный агроном, поэтому  всё знает о растениях и животных.

А как мне нравится, когда он с  голубями  разговаривает.  Засвистит,  и они ввысь         поднимаются.   Кружатся над  двором,  ожидая,  когда их на завтрак позовут.   Даём им зерно, воду и к  кроликам идём.

- Вот с ними морока, - говорит деда. - Болеют часто.

Зато «хрюшка» не доставляет хлопот.  Мы гладим её, а она  от удовольствия тихонько похрюкивает, забывая, что хочет есть.

Куры к нашему появлению во дворе  равнодушны. Только петух Петька нас замечал, вернее, меня.  Громко кукарекал, бил левым крылом о свою ногу и, подняв перья,  шёл на меня.  Деда его останавливал на полпути  окриком:

- Кыш, вояка! Не смей приближаться к моему любимому внуку  и бить молодых петухов!

От  слов «к моему любимому внуку» я подрастал прямо на глазах.  Бабушка так и говорила:

-  Ты, Слава, прямо на глазах растёшь. Вон как за лето вымахал.

Я счастлив, что дедушка и бабушка меня любят. И я их очень люблю и скучаю, когда живу в городе. А мне нравится больше в селе жить.  Может  потому, что я «дедовых кровей»?

 Об этом он сказал, когда мы были на пасеке. Я боялся подойти к ульям.  Деда надел на мою голову  сетку,  подымил  дымокуром  и сказал:
- Не бойся, внучек. Ты моих кровей и пчёлы  тебя не  покусают.

 Он  смотрел соты, а я держал дымокур.  Пчёлы  не кусали. А какой медовый аромат был!  Пахло акацией, а позже - липой.  Деда отламывал мне кусочек сот, а я высасывал из восковых ячеек мёд -  вкуснейший за самые дорогие конфеты.

Побывав в гостях у пчёл, мы отправлялись завтракать. Бабушка неизменно звала нас «мужики».

- Мужики, управились по хозяйству? Тогда не медлите, а то завтрак остынет!

Какой там «остынет»! Мы так быстро мыли руки и шли на бабушкин зов, что пар над тарелкой не успевал подняться, как мы уже сидели за столом.

А к вечеру  деда водил меня  на огород. И здесь я о каждом овоще слушал много интересного. И так  каждое  лето.  За лето я от дедушки узнавал больше, чем за девять месяцев в садике. А потом Лидию Михайловну удивлял знанием сказок (их мне бабушка читала), деревьев, трав, птиц, овощей.  А когда пошёл в первый класс, то учительницу восхищал  быстротой  чтения и счёта. Читать деда научил по своей «хитрой науке».   А считать и задачки решать учил тогда, когда управлялись по хозяйству. В саду или на  огороде  мы  были, деда  везде придумывал задачу, считалку.   Покажет на голубей,  которые сидят на лестнице,  и спрашивает,  сколько их там.  Считаю. Потом ждём,  пока несколько штук улетят. И  я должен ответить  -  сколько улетело, а сколько осталось. И никогда не подсказывал мне, а терпеливо  ожидал, пока я несколько раз переберу все пальцы на руках и дам правильный ответ.  Тогда он  счастливо улыбался, гладил  по голове и гордо повторял:

- Моих кровей внук растёт!

…  После окончания второго класса, меня впервые не повезли на лето в село. На мой вопрос: «Почему вы не хотите отвезти  меня к дедушке и бабушке?»   - мама ответила, что им сейчас не до меня.

- Как это не до меня, если я им всегда нужен?! А кто дедушке по хозяйству помогать будет?

Но папа с мамой были грустные.   И папа сказал,  что в этот раз  в село поедет только мама.

 - Так надо. Ты уже большой и должен понимать, что «если надо», то  нужно выполнять.  Мама приедет, и мы потом все вместе поедем в село. А позже, при благоприятном случае, поедем и к моим родителям.  Это  дедушка и бабушка,  которые  живут в далёком от нас  городе.

В селе мама была больше двух месяцев. А пока я очень, ну очень скучал по бабушкиным сказкам, дедушкиным рассказам  о растениях, животных, птицах и жучках и… тосковал. Даже во сне их видел часто. Но меня не везли в село.

Приехав домой, мама сказала папе, что ничего хорошего врачи не обещают.

- Говорить  сможет, а вот ходить - нет.

Услышав о  врачах,  не стал  ни о чём спрашивать.  Я понял, что  дедушка болен. Мама  теперь часто ездила в село одна. Вместе поехали только на следующее лето.
Я не мог дождаться,  когда мы приедем. Когда подъехали к дому, выскочил из машины и побежал в дом. Бабушки в доме не было. А деда, мой любимый деда, поседел, похудел, стал намного меньше. Он один сидел на кровати, а перед ним стояла коляска для инвалидов. И я понял всё, о чём мне не хотели говорить.
Мне так стало жалко дедушку, что я заплакал. Подбежал к нему,  обнял и всё говорил и говорил, как я его сильно люблю  и что, если он разрешит, я никогда от него не уеду.
- Деда, родной мой, любимый деда, что же ты не позвал меня?  Я бы тебе помог! Как же наше хозяйство без тебя?  Деда я тебя буду вывозить на прогулку, буду  рассказывать  обо всём.
Ты  знаешь, как я теперь много знаю всего! Я тебя буду возить в сад, к голубям и будем свистеть им вдвоём. Ты меня научишь свистеть? Повезу к пчёлам. Я смогу теперь всё делать так, как ты меня учил, а ты будешь  держать дымокур. Я всё смогу делать так,  как  ты. Я же твоих кровей!
А деда, мой любимый деда, только гладил мою голову и молчал.  И на мои руки тихо падали его слёзы.  Мой  деда  плакал.  Мы плакали вместе и понимали друг друга как никогда раньше.  Потому,  что мы с ним  одних кровей!
 
14.09.2013 г.

24. Преданность
Евгения Козачок
Осень в этом году  капризничала. Средина октября, а на улице - ни холодно, ни жарко.  Выходишь и не знаешь, что одеть. Утром до косточек пробирает. Днём жарко. К вечеру ещё и ветер норовит под курточку забраться. А потом промчится по лужам, всколыхнёт устоявшуюся поверхность воды и мчится вверх – по веткам деревьев, сбрасывая оставшиеся листья на землю. Осыпаясь, они образовывают под платаном  толстый ковёр. По нему стекают капли дождя, превращаясь в маленькие ручейки, стремящиеся вниз к большой луже.
Ежедневный, словно по графику, хоровод  капель, опускающийся на зонты, утомлял бегущих на работу.  Петрович из окна наблюдал, как соседи один за другим  выходили из подъезда и,  перескакивая через ручейки, бежали кто к своей машине, а кто на общественный транспорт. Через каких-то  двадцать-сорок  минут ступеньки отдыхали от бегущих ног, а дверь - от натянутой пружины. Из-за дождей дети не играли на улице, а соседки не сидели на скамейке, делясь новостями. Петровичу стало скучно. Закрыл форточку, решив почаёвничать.

Вдруг увидел двух собак, идущих бок о бок. Серая, что была повыше, держала голову прямо и шла по дороге уверенно.  Белая перебирала лапами как-то странно, прислонясь к серой. Шли медленно, не обращая внимания на пронзительный ветер и холодный дождь. Временами серая останавливалась и белая клала голову на шею соседки – отдыхала. Когда странная парочка остановилась напротив его подъезда, Петрович увидел на них ошейники.  Стало понятно, что собаки не бродячие.
Отдохнули.  Серая посмотрела по сторонам и направилась к платану.  Белая, прижавшись к её боку, следовала рядом. Подойдя к платану, серая обошла вокруг него и только тогда подтолкнула головой своего друга к  той стороне ствола, где была защита от дождя и ветра.  Пёс прижался к дереву, а она всем телом прислонилась к нему,  согревая.   Так они простояли неподвижно, пока не кончился дождь. Ещё падали с деревьев последние его капли, а серая уже  отряхивала их с себя. Потом подошла к белому и головой  «прошлась» по его спине, удаляя опавшие листья и влагу.  Постояла, прислушалась к чему то и начала разгребать лапами листья. Получилось сухое ложе.  Подтолкнула пса к этому ложе. Улеглись рядом, обогревая друг друга.

Петрович, наблюдая за ними, забыл и о чае, и о боли в спине. Он пытался вспомнить, чьи это собаки.  Не вспомнил. В их дворе уже давно такие не появлялись.  И вот появилась эта пара, которая приковала к себе, словно магнитом. День у Петровича пошёл  не по его графику. Подходил всё время к окну и смотрел, что они делают и  на месте ли? Когда в очередной раз выглянул, то увидел только пса, по-прежнему лежащего в листьях. Забеспокоился, что того бросили. Стало так тоскливо на душе, хоть плачь. Вот и пёс, как и он, один остался.

Петрович забрал с холодильника  оставшиеся две сардельки, отрезал кусок хлеба, набрал воды, взял глубокую миску и пошёл к одинокому псу. Но, выйдя из  подъезда, увидел поразившую его картину. Серая собака где-то подобрала старую куртку и, подойдя к лежащему другу, бросила её на него.  И  снова убежала. Петрович  остановился в нерешительности. Не хотел спугнуть больного пса. Пока раздумывал, как подойти, серая возвратилась с куском хлеба в пасти. Положила его возле морды пса, подождала, когда он съест последний кусочек  и снова убежала.  Чтобы наладить контакт, Петрович начал разговаривать с белым. Тот навострил  уши, напрягся, но не поднялся.  Положил у самого его носа сардельки, хлеб, налил воду. И только тогда заметил, что пёс слепой. Господи! И у собак, как и у людей, своё горе!
Белый к еде не притронулся. Петрович постоял несколько минут и  с тяжёлым сердцем  побрёл  домой.

В квартире не сиделось. Собрался за покупками. Благо, что магазин через два дома. Накупил продуктов из расчёта и на собак. У  продавщицы попросил большой картонный ящик.  Принесла ящик спросив:
- Зачем он Вам?
- Двум собакам хочу домик сделать.
- Тогда Вам лучше в хозяйственном магазине взять тару. Там есть прочная упаковка из-под холодильников, стиральных машин.

В хозяйственном дали большой ящик, опоясанный металлическими лентами. Еле дотащил его до подъезда. Поставил под свой балкон. Вынес  куртку, свитер и дорожку, сплетённую когда-то женой. Постелил всё это в коробке и пошёл  к лежащему псу. Хотел перенести его в «домик». Не успел. Прибежала серая, обнюхала пищу, что лежала, подтолкнула сардельку своему другу. Тот съел сразу же.  Только после этого и она съела свою порцию. А хлеб чуть поодаль  зарыла в листья.

 Петрович попытался позвать их к себе. Никакой реакции, только плотнее прижались друг к другу. Приручал их к себе постепенно, вынося каждый день им завтрак и ужин.  Оставлял всё около домика и уходил. Съедали всё. Но в домик забрались только  через неделю, когда пошёл очередной дождь.  Балкон предохранял их домик от ветра и дождя.  Постепенно и пищу стали брать из рук Петровича.  Он присмотрелся к ошейникам. На них были надписи:  на ошейнике серой – Джерри, а на белом – Джон.   Он прочитал их клички вслух, и  Джерри завиляла хвостом,  доверчиво уткнулась головой в ногу Петровича. Джон тоже подошёл ближе к нему, но  прислонился к подруге. Петрович звал их теперь просто Ри и Джо. И они шли на его зов.

За четыре месяца они изменились. Поправились. Стали веселее. Ни на кого никогда не лаяли. Жили спокойно в своём утеплённом домике. Джерри больше не приходилось искать пищу на помойках. Соседи со всех подъездов дома приносили им лакомые косточки, остатки пищи. И удивлялись, что Джерри  не ела до тех пор, пока Джо не окончит трапезу. Она словно ожидала от него заказ на добавку. Добавку Джо не просил,  и Ри спокойно съедала то, что оставалось. Она считывала каждое движение Джо и делала всё так, чтобы ему было удобно.  Голову его поддерживала,  курточкой прикрывала, обводила вокруг всяких препятствий на их пути. Бывало, что они уходили куда-то на целый  день. Возвращались к вечеру уставшие и ничего не ели. Лежали в своём домике до утра.

Петрович,  было, попытался пригласить их к себе. Когда он открыл дверь квартиры,  Джерри посмотрела на него такими глазами, словно хотела что-то сказать. Потом, не отходя от двери, заскулила и начала тереться головой об его ноги. Пошла к выходу.  Оглянулась. Увидела, что Джо и Петрович стоят на месте – возвратилась.  Подошла к Джо прислонилась к нему и повела по ступенькам. Хорошо, что их на первом этаже было мало. Вышли из подъезда втроём. Собаки в домик не пошли, а повели Петровича за собой. Ри всё время приостанавливалась и проверяла - идёт ли он с ними. Пришлось идти рядом, чтобы не волновалась.

Шли долго.  Петрович несколько раз отдыхал на скамейке то  в сквере, то около домов. А  собаки ложились у его ног. Любопытство победило усталость.  Как же  Петрович был удивлён, что собаки привели его к двум могилам на кладбище! На крестах увидел фотографии и надписи:  «Ивин Николай Григорьевич» и «Ивина Нина Сергеевна». По датам Петрович определил, что Нина Сергеевна пережила мужа всего на год. Собаки полежали около могил минут пятнадцать. Поднялись и пошли не оглядываясь. Петрович, в смятении, побрёл вслед за ними.

Вечером он рассказал соседям о своём странном походе. Тогда Иванович предложил  снять с собак ошейники и  рассмотреть их хорошо. Может,  там есть какие-то сведения о хозяевах собак.  Иванович не ошибся. В ошейнике Джона нашли письмо, которое написала Нина Сергеевна:

«Люди добрые, если вы читаете письмо, то это значит, что я ушла уже к своему Коленьке, а Джон и Джерри живы.  Они брат и сестра. Прошу  вас, люди, не оставляйте их одних. Они очень любили нас и любят друг друга. Джон ослеп два года назад.  Но Джерри научилась помогать ему. Пожалуйста, не снимайте с них ошейники, чтобы все видели, что они не бездомные. Иначе их могут убить. Джерри тяжело искать одной пищу для Джона.  Помогите ей в этом! Спасибо вам, незнакомые добрые люди! Да хранит вас Господь! Ивина Нина Сергеевна».

Узнав о письме, которое носил Джо, то даже те соседи дома, что были ранее равнодушны к собакам, не проходили мимо них, чтобы  не одарить  Джо и Ри  добрым словом,  колбаской или просто погладить. Преданность и забота Джерри о Джоне поражала. Воображение приписывало им человеческие чувства и ум. Ри понимала каждое движение Джо, прислушивалась к нему, улавливая тончайшие изменения его дыхания. Если он стонет во сне, то Ри начинает лизать ему морду, подталкивать головой, скулить, чтобы убедиться, что он жив и с ним всё в порядке.

… Однажды Ри куда-то убежала одна. Джо остался в домике.  И непонятно  почему он решил сам пройтись. Шёл, не предчувствуя беды, которая оказалась на его пути. Никто из жильцов не заметил, что около пешеходной дорожки за кустом был открыт канализационный люк.

Все, кто был дома в этот момент, выбежали на улицу, балкон, услышав душераздирающий  крик животного, а потом стон.  Толя  снял бельевую верёвку, обвязал себе вокруг пояса и попросил мужчин опустить его в люк. Когда подняли их из люка, то на Анатолия страшно было смотреть. Лицо его было словно обескровлено. На спине Джо была рана, но он был жив.  Григорий завёл свою машину, чтобы отвезти Джо в ветлечебницу. Но было уже поздно. Через несколько минут Джо не дышал. Клавдия запричитала:

- Господи! Что же теперь будет с Джерри, когда она увидит бездыханного Джо?

Никто не заметил, когда появилась Ри. Подбежала к Джо, заскулила,  облизывала его голову, толкала носом, стараясь поднять его. Бегала вокруг него, останавливалась, смотрела на людей глазами, полными слёз, прося помощи.  Петрович хотел успокоить её,  погладить. Но она вся дрожала и не подпускала никого  ни к себе, ни к  Джо. Стояла и скулила. А потом так завыла, что волосы на голове зашевелились.  Невозможно было смотреть на её страдание.
Поняв, что Джо не дышит  и ей не поднять его,   Джерри посмотрела на всех потухшими глазами и ушла. Шла медленно, словно потеряла жизненную силу.  Не оглядывалась. Джо увезли за город и закопали.
Джерри появилась через два дня. Легла на то место, где последние минуты жизни лежал Джо,  и пролежала, не поднимаясь, несколько дней. На воду и пищу даже не смотрела. Потом исчезла и больше никогда не появлялась.
Забыть Джона и Джерри не смогли. Особенно скучал по ним Петрович. Попросил, чтобы кто-то выбросил их домик. Сам не смог.
… Петровичу снился один и тот же сон:  Джерри и дорога, по которой они шли втроём  к могилкам Ивиных.  Женщины сказали, что сон повторяется не просто так и посоветовали ему сходить на кладбище.
Пошёл. Хотел положить цветы на обе могилы.  Вдруг заметил, что из-под снега виднеются лапы. Руками разгрёб снег в сторону. Между двумя могилами увидел замёрзшую  Джерри. Он понял, что она после смерти хозяев жила только ради Джона. Охраняла его до последнего дыхания, а хозяев - до последнего своего дыхания. Никого не предала!
20.11.2013 г.



25.Не зарекайся
Елена Кириченко
  Не зарекайся. Не зарекайся… От чего? Да все от той же сумы пресловутой, и все от той же… Да и много от чего – не зарекайся. Но выстраданные и вымученные давние слова, впитавшие в себя мудрость людскую, тоску, обреченность, отлетают легко и пружинисто, как теннисный мячик, от молодо-самоуверенных, добротно-обустроенных, прилично-обеспеченных. Да и кому нужны такие тягостные и унылые слова, как «сума», а тем паче «тюрьма»? И подруге моей они тоже оказались очень уж не по нраву. Да и не говорила я их вовсе, одного только «не зарекайся» оказалось достаточным, чтобы подпортить давние дружеские отношения. А пару минут назад вольготно и привольно гулялось нам по городским улочкам. Мысли подруги становились все возвышеннее, а речи – восторженнее. Но вдруг она резко так поперхнулась на полуслове: «Ужас-то какой, и куда только власти смотрят…»
«Ужасом» оказалась женщина, молодая, наверное… Но многочисленные кровоподтеки на одутловатом лице, гноящиеся раны на теле, синюшность кожи никак не позволяли более точно определить возраст. Да и кому из прохаживающихся по аллеям он нужен был – этот возраст? Летнее солнце освещало вымытый и ухоженный бульвар, горячие яркие лучи большую часть публики отправляли в тень. Вот и гражданочка эта нашла себе пристанище под раскидистой лапой громадной ели, украшающей бульвар. Жизнерадостные брызги фонтана освежали гуляющих, долетали они и до женщины, сидящей под елкой. Она временами обнажала оставшиеся несколько зубов, видимо, это был ее миг радости и счастья. Грязные обноски на бесформенном теле и мужские ботинки значительно большего размера повергали эстетов, проходящих мимо, в состояние шока и ужаса. Моя подруга тоже назвала именно это слово «ужас», после чего у меня следом непроизвольно вырвалось – «не зарекайся».

- Не зарекайся?! Что значит – не зарекайся? Ты думаешь, что говоришь? Ты что, можешь допустить, что я могу быть в таком виде? Могу я быть в таком гнусном виде?! Или ты мне желаешь этого? Так это похоже на проклятие! Почему ты мне сказала такие слова? Вот ты, ты могла бы быть  в подобном виде?!
Я неопределенно пожала плечами. Откуда мне знать Господни пути? С подругой уже начиналась истерика, в голосе появились высокие нотки, которые я, ох как, не любила! И не собиралась я ей ничего подобного желать, предостеречь только от осуждения и самоуверенности хотела, но, видно, не удачно. Ничего не получилось. Подруга еще брезгливее сморщила нос, зачем-то вытащила белоснежный кружевной платочек, периодически закрывая им лицо. Видимо, сработал инстинкт на воздух, которым мы все одинаково дышали тут на бульваре. Душевного и восторженного разговора уже почему-то не получалось. Нам ничего не оставалось, как попрощаться. Изящная фигурка моей подруги  в стильном брючном костюме цвета морской волны скрылась из виду. Завернув за угол, я больше не видела и обосновавшейся на тротуарной плитке женщины, в стоптанных мужских ботинках.
И вдруг через годы, многие годы, в одиноко сидящей на кафельном вокзальном полу особе, я неожиданно увидела знакомые черты подруги. Да что же это такое? Не может быть, как же такое могло случиться? Быстрей прислониться к холодной вокзальной стене, ощутить бы хоть какую опору! И быстрее, быстрее уходить отсюда! Уходить поспешно и стремительно, уходить так, как уходят все от своих бывших друзей, бесповоротно сбившихся с пути. Уходят незамеченными, делая вид, что не узнали. И я так уйду, сейчас, быстрей! Но, как вкопанная в этот ледяной кафельный пол, продолжала стоять. На полу, в лохмотьях, сидела Анна, моя подруга, та, что так любила и моду, и красоту. Опухшее лицо все равно не может сделать неузнаваемыми янтарные глаза с поволокой, вздернутый капризный носик, посадку головы. И много еще знакомых черточек отыскал мой взгляд. Ноги у меня наконец-то отклеились от вокзального пола, сделали шаг. Но, вопреки мне, не в сторону выхода, а к … Анне.
Подошла вплотную, выдавила охрипшим голосом:
- Аня…
Реакции не последовало. Взяла за плечо, потрусила:
-Анна!
- Тебе чего, дамочка? Люськой меня мамка нарекла, но если хочешь Анной звать, то зови. Какая мне разница. Вон Петька, с которым мы вместе по вокзалам кантуемся, Динкой меня зовет. Полюбовница Динка у него была, померла зимой, замерзла. А он ее жутко любил. Вот и меня теперь так кличет. Пускай, мне без разницы!
-Люся?!
Я присела, и вдруг вскочила! Ну, конечно же, это не Анна! Как такое только могло привидеться?! Это же не моя подруга! Не Анна! И … пока не я.
Но это … одна из нас, сошедшая с дистанции, с непрерывной, никогда не останавливающейся беговой дорожки. Мы еще бежим. Я бегу и, наверно, бежит Анна. А Люська вот уже сошла с дистанции, она уже не  бежит. И давно нет на дистанции незнакомой мне Динки.
 И вдруг вспомнила, как пятилетним ребенком вместе со взрослыми попала я в зоопарк. Там в маленькой клетке рыжая белка безостановочно бегала по колесу, крутила его и крутила. А я заливисто хохотала, и рядом хохотали такие же счастливые ребятишки. Почему никто из взрослых мне тогда не сказал, что это – не весело, что это – безысходно? И мне стыдно сейчас за тот детский беззаботный смех… Смотрю на Люську, но образ Анны с глазами цвета янтаря, с поволокой, затмевает сидящую на вокзале женщину. И я уже ничего не говорю Анне, я молчу. Теперь молю только, отчаянно душой молю: «Не зарекайся…»

26. Обнаженные ипостаси бытия. Смерть
Елена Кириченко
Ночь, глубокая и тихая, щедро дарила сон намаявшимся за день людям. Дарила многим, но только не Автору. Он, как и висевшие на стене старенькие часы-ходики, отмерял бессонницей и ритмичными шагами пришедшую ночь. И надо же было ему затевать этот цикл – «Обнаженные ипостаси бытия»! Хотя чего сетовать, ранее рассказы являлись чередой – о рождении, детстве, отрочестве, молодости, зрелости и даже (ой-ё-ёй!)… старости. Но укоренившаяся привычка – всё доводить до конца – никак не позволяла поставить в этом цикле жирную удовлетворяющую точку после «Старости». Ехидно шептала Автору, что не старостью, далеко не старостью, завершается земное бытие. И, если быть до конца правдивым и смелым в творчестве, то надо писать еще и о Ней – всевластной, великой, роковой. А разве хочется Автору писать о Ней? Да и какому автору понравится такая Муза? В конце-то концов, можно взять и плюнуть на эту затею, завершив цикл старостью – Музой менее тоскливой и мрачной. Но нет, это не честно, будет не завершено… Не придет творческое удовлетворение. Тяжко вздохнув, Автор решил писать. О Ней… Рука нехотя стала выводить какие-то строки.
 – Ну-ка, ну-ка, дай и мне взглянуть на твою писанину, - гулко раздалось за спиной Автора.
От неожиданности и ужасного осознания несчастный писака впал в ступор. Всё! Ни мыслить, ни шевелиться, ни тем более творить он не мог. Ведь Автор в квартире один. А здесь голос…  Да и какой странный голос! Можно назвать «это» галлюцинацией, мороком, видением, нечистой силой, следствием усталости или чем-то еще, но разве Автору станет легче? В глухой ночи Она, именно Она, явилась незваной гостьей. И не просто явилась, а почему-то рьяно проявляет интерес к творчеству.
 – Так я и знала, так и знала, что будут именно эти слова и определения обо мне: «бледнолицая», «высохшая», «желтая», «костлявая», «с косой за плечами», «скрежет зубов», «тощая, как скелет»… Даже читать дальше не хочу! У-у-у, графоманище! – Она угрожающе посмотрела на остолбеневшего Автора.
– Да не сиди ты как зачарованный! Открой глаза, смелее смотри на меня, - кипятилась Смерть дальше. – Неужели, кроме своих вымученных графоманских штампов, ты ничего больше во мне не видишь? Не видишь ни величия, ни красоты, ни героизма, ни желанности, ни милосердия? Я ведь не только ногами шаркаю да к немощным старикам подбираюсь. Я люблю и смелость, и молодость, и патриотизм. У меня ведь есть избранные, любимчики. К ним являюсь стремительно – на бегу, на ходу, на лету, на скаку! Их накрываю задором, куражом, бесстрашием! Да ты, Автор, не только глаза открой от страха предо мною, а открой и душу. Разум оживи! Тогда многое тебе станет ясно… Думай, размышляй! А сейчас мне пора. И так из-за тебя, вместо выполнения ежедневного плана, вынуждена время терять, в Музу перед тобой рядиться!
Усилием прогнав оторопь, Автор взялся за перо. Наконец-то его покинул страх, слетели путы,  явилось вдохновение. Как величава, всесильна и царственна была его Муза! Никогда ранее такая к нему не являлась. Представшая Муза, нежданная и незваная, великодушно дарила ему знание бытия. И требовала передачи этого знания людям. Автор воодушевился и, не обращая внимания на гостью, спешно склонился над тетрадным листком.
 – Да, напомню еще раз, сторонись желтого мертвенного цвета в моих описаниях. Эта ниша давно уже занята великим Федором Михайловичем, – уже по-доброму улыбнулась Она и плавно исчезла.
 – Знаю, курсовую на эту тему писал, – огрызнулся осмелевший Автор.
«Сдался мне этот мертвенно-желтый цвет, когда открылось столько нового, захватывающего!» – рассуждал он, торопливо выписывая образ. Теперь Автор видел свою Музу не бледной и высохшей, а бесстрашной, повелительной, могучей. В одной связке с альпинистами Она покоряла труднодоступную вершину Альп, след в след карабкаясь за самым настырным из них. Она ликовала и пела: «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал!» Какое упрямство в достижении цели! Стремление ввысь! Необузданный дух! И полет, полет! Полет – в бесстрашие.
 Перед глазами Автора Муза явилась вновь – в ином кадре. Сейчас Она была на передовой, мускулистой грудью юноши смело заслонив родину. Вместе с избранником думала лишь о свободе. Роковая Муза давно была своим парнем на каждой войне. Она так любила родину! Она была патриотом.
Сменилось видение, на новом кадре предстала совсем иная Смерть-Муза. Теперь Она по-матерински заботливая и ласковая. У кроватки неизлечимо больного малыша, родившегося по воле злющего рока с необратимыми увечьями, тихо напевала колыбельную. Успокаивала его, бережно закрывала глазки.
А вот Она тихим осторожным шагом пробирается в кабинет старого профессора. Шуршит бумагами на письменном столе, внимательно изучает труд жизни. «Нужное дело, - выносит вердикт, - только пусть продолжат его молодые. Свежие мысли, новые силы и технологии на пользу пойдут многолетнему труду. А профессору пора на покой – заслуженный и благодатный». Чинно и почтительно исполняет миссию Смерть в этом доме.  Осторожно закрыв дверь профессорского кабинета, нетерпеливо вылетает вихрем.
Она вновь – на бегу, на лету, на скаку!  Но, оставив подвижников, смельчаков и героев, спешит на помощь к узникам зависти, ревности, корыстолюбия и стяжательства. Рвет эти узы, освободившимся дарит упокоение. Порой заливисто хохочет над собранным скарбом, ёрничая с удовольствием: «В могилу потащишь его, мил-человек?»
 А вот Автор видит Музу свою вновь серьезной и жалостливой. Одним махом Она избавляет от ссор затяжных, разборок, судебных тяжб  и нудного быта, даруя взамен покой, покой и покой намаявшейся за жизнь душе. И, не чудо ли, что Смерть – единственное воплощение на практике теории Маркса и Энгельса? Только Она чутко откликнулась на лозунги коммунистов о равенстве и братстве. Отозвалась, прониклась ими и распространила по свету. Воплотила на деле. Смерть-коммунистка честно и равно, как братьев, уложила в единые недра земли бродяг и олигархов, власть имущих и бесправных, голодных и сытых. Кому еще такое под силу?
 Смерть – не простушка, и цену себе знает! Ведь только Она превращает всё, буквально всё, в прах! Показывает, что вокруг – сует суета. И, зная себе цену, лихо взбирается на пьедестал, на его высшую ступеньку. На шее красуется медаль «Величие. Всесилие. Неизбежность». Шаг, еще шаг. Только вздрогнул пьедестал, зашатался, накренился вбок. Смерть, не удержав равновесия, сорвалась, гулко слетела вниз. На её место невозмутимо и величаво ступила Вечность!

27. мечтать...
Елизавета Немилостева
Во дворе, прямо под ее окном, на подсушенной солнцем земле несколько мальчишек гоняли мяч.
Футбол… странная игра.
Девушка невесело усмехнулась своим мыслям. Когда-то она любила смотреть футбол. Когда-то не пропускала ни одного матча чемпионата любимой страны и мечтала поехать в Испанию. Когда-то она даже научилась простым приемом с мячом – держать его в воздухе, ударяя ногой. И даже научилась забивать голы с острого угла. Правда, в пустые ворота. Но все же. Попробуйте. Думаете это легко? Когда-то…
Когда-то все было по-другому.
Теперь все стало не тем. Вокруг все оставалось прежним, чемпионаты шли один за другим, все так же вручались Золотые мячи и бутсы. Но что-то изменилось в самом отношении к этому футболу в ее душе.
Это как проживать тысячи не своих жизней, запереться в четырех стенах, не находя ответа там снаружи, почему? Почему в этом мире, где так много людей никому нет дела до нее, до нее одной? Почему? Почему нельзя взмахнуть волшебной палочкой или чем там еще принято взмахивать, чтобы стать просто нужной, просто любимой, просто единственной, ради которой кто-то будет готов отдать жизнь, пойдет за ней в огонь и воду, будет носить на руках…
С детства она мечтала о счастье. О большой и дружной семье. Обязательно большой. Чтобы было не меньше семи детей. Три мальчика, четыре девочки. А сейчас… ей уже двадцать семь, а на горизонте даже парня нет… И все прежние мечты кажутся такими глупыми, такими детскими, наивными и несбыточными. Она всегда думала, что замуж надо выходить лет в восемнадцать, чтобы в девятнадцать уже родить ребенка. Просто, в таком случае, когда твой ребенок будет справлять свое совершеннолетие, ты не будешь еще дряхлой старухой, ты будешь молодой женщиной.
Теперь…
Кажется, она опоздала… Кажется, ее счастье мимо прошло. Но где это она была так невнимательна? Не смотрела по сторонам? Позволила ему проскользнуть мимо. Убежать. Скрыться. Словно песок сквозь пальцы.
Теперь…
Что теперь? Теперь у нее работа. Неполный рабочий день, несложные задания, неинтересное времяпрепровождение. Теперь у нее куча свободного времени. И его нечем занять.
Молодые парни проходят мимо. Останавливаются только слишком взрослые мужчины. За сорок. Но разве она не заслужила кого-нибудь прям для нее – в пору.
Очевидно, нет.
Она вытерла слезы со щек и поняла, что хочет есть. В холодильнике было пусто.

Она вышла на улицу и, кутаясь в теплое пальто, пошла в сторону магазина. И вдруг остановилась. Ей так захотелось сделать что-нибудь нелогичное, что-нибудь даже немного безумное. Она бросила сумку на землю и побежала к мальчишкам, играющим в футбол. Дети в нерешительности остановились. Мяч не спеша докатился до нее и тоже остановился. Все замерли в ожидании того, что будешь дальше. Мальчикам было от семи до двенадцати лет и сейчас они переглядывались с одним вопросом – не твоя ли это мама пришла? А она загадочно улыбнулась:
- Возьмите меня в команду,- и принялась набивать мяч одной, потом другой ногой. Потом опустила его на землю и резко ударила. Мяч перелетел через вратаря и попал прямо в ворота.
Кто-то крикнул «Гол!». Еще минута, и за нее уже дрались, желая получить в свою команду…
Через час или два стало темнеть и из окон разных домов стали доноситься крики родителей, приказывая идти домой.
Так они остались на улице вдвоем. Она и белокурый мальчик лет семи. На нем была нелепая зеленая куртка и красная шапка. Вдвоем играть было бессмысленно, и они сели на лавочку.
- А тебя почему не зовут?- спросила она.
- Некому,- ответил мальчик,- папа еще на работе.
- А мама?
- А у меня нет мамы. Она нас бросила…
- Мне жаль. Так бывает…- тихо произнесла она. 
- Вы тоже бросали своего ребенка?- вдруг спросил мальчик, понимая этот ответ по-своему, и посмотрел на нее широко открытыми глазами.
- Нет,- поспешно ответила она,- я бы не бросила…
- А вы хорошо в футбол играете. А смотрите? Мы с папой смотрим футбол. Ни одного матча не пропускаем. Даже поздно ночью.
- Я раньше смотрела.
- А за кого болели?
Она не успела ответить. К ним подошел молодой мужчина, держа в руках ее сумку.
- Ваша?- спросил он. Очевидно, он подобрал ее с земли. А она совсем уже о ней забыла.
- Моя,- тихо сказала она и подняла на него взгляд. Что-то случилось в этот момент. Что-то необъяснимое. Словно вдруг внезапно наступило лето, словно солнце остановилось, передумав отдавать небо луне, и вернулось, ярко сияя. Сердце ее едва стучало, а голова кружилась.
Не было больше ни времени, ни пространства, ни жизни, ни условностей.
В тусклом свете фонаря она увидела его лицо. Лицо человека, которого искала всю жизнь…
- Пап,- донеслось до нее, как будто из другой вселенной,- а мы тут в футбол играли. Она замечательный нападающий, прям как Вилья!
- Барселона,- выдохнула она, первое, что пришло на ум. И растерялась. Почему сказала «Барселона»? За Атлетико же болела, после того, как туда Вилья ушел. А тут… но делать было нечего. Она повернулась к мальчику и повторила,- моя любимая команда Барселона.
- Вот здорово. И наша тоже,- выпалил мальчик.
- Сегодня матч, кстати. Будете смотреть?- сказал мужчина, улыбнувшись.
- Не знаю. Я давно уже не смотрела футбол. Даже не знаю, что там теперь в турнирной таблице…
- Вилья вернулся,- тихо сказал мужчина.
- Да ладно?- она все пыталась собрать свои разбежавшиеся мысли в кучу. Но это у нее не очень выходило. К чему это она только что сказала «да ладно?»… ах да, Вилья…
- А пойдемте к нам!- вдруг сказал мужчина, пристально смотря на нее,- у меня есть чипсы, газировка и огромный экран. Матч уже через десять минут начнется. Вместе веселее смотреть! Лешка вам расскажет, что там сейчас в турнирной таблице, он это лучше меня знает.
Она снова посмотрела в его глаза. И отвечая на этот и сотню других еще на заданных вопросов, сказала «да».

Просто так иногда бывает… когда счастье приходит откуда его не ждешь…

28. Прости, что я умерла
Елизавета Немилостева
«Любимый… если бы ты только мог знать, как больно мне сейчас сказать это слово…
Любимый… ты забудешь обо мне очень скоро. И это правильно. Ты должен смахнуть пепел с крыльев и жить дальше, не смотря ни на что.
Пепел с крыльев… ты помнишь это кино? На премьерном показе которого мы с тобой познакомились… Оно называлось «Плохие ангелы».
Я никогда не умела писать писем. Ты ведь знаешь об этом. Я всегда предпочитала снять телефонную трубку и поговорить… а еще лучше – личная встреча.
Встреча… как жаль, что ты меня больше не увидишь. Я бы очень хотела еще раз коснуться твоего лица, я бы хотела уткнуться в твое плечо. Я бы хотела, чтобы ты погладил меня по волосам…
Я бы хотела…
Да, какая разница теперь, что бы я хотела.
Теперь все равно…
Любимый… стук родного сердца… я слышу тебя даже сквозь километры… я знаю, ты есть…
Я говорю глупости? Да! Да! Да! Любимый, глупости!
Наша жизнь – большая из них!
Разве ж не глупость то, что я вынуждена написать тебе это письмо… я молю Бога, чтобы ты никогда его не прочел, не теперь, не сейчас…
Но я не принадлежу себе… теперь уже нет. Все в руках врачей.
Я не сказала тебе. Прости. Я не хотела, чтобы последние часы нашей совместной жизни были отравлены тем, что я скоро умру…
Я знаю, что ты сейчас закричишь, что я не имела права решать за нас двоих… но это единственное, что я решила без тебя.
Ты прочтешь это письмо в том случае, если я умру на операционном столе. Врач говорит, что шансов встать с этого стола у меня практически нет…
Любимый…
Я не могу остановиться… я не знаю, чем заканчивать это письмо…
Я не знаю, что еще тебе сказать и как сказать.
Я люблю тебя… Я люблю тебя больше жизни. Больше солнца… больше… больше… больше……….. только больше… люблю…………………………………………..
Последнее, прости, что я умерла»

Он разделся и встал под горячий душ. Вода обжигающим пламенем спускалась по его телу. Но он дрожал. Он никак не мог согреться. Его колотило изнутри. Ему казалось, что его душу разорвало на кусочки.
- Почему, любимая?- прошептал он и, завернувшись в халат, прошел в спальню, забрался в кровать.
- Почему, любимая?- повторил он.
- Почему?!?!
Но он так и не смог найти ответ…

Она открыла дверь своим ключом и, не разуваясь, прошла в комнату. Мужчина крепко спал. Рядом, на прикроватном столике, лежало ее письмо…
Письмо! Она вздрогнула. Почему это письмо здесь? Его должны были отправить в случае ее смерти… но она ведь живая! Какая глупость была вообще его написать!
Она дотронулась до его плеча. Он открыл глаза и отпрянул в сторону от неожиданности.
- Ты призрак? Или это всего лишь сон?- пролепетал он.
- Не сон и не призрак… прости. Я жива. Это письмо отправлено тебе по ошибке. Операция прошла успешно. И вот я восстала из пепла.
Он дико посмотрел на нее. Потом поднялся на ноги и тронул ее за плечо. Не растворилась… не исчезла… осталась…
Она провела рукой по его небритой щеке и уткнулась в его плечо.
- Прости!- прошептала она.
- Ничего, любимая, главное сейчас ты рядом!
Он провел рукой по ее волосам и поцеловал в затылок.
- Люблю тебя!
В тишине наступившей ночи лишь два сердца стучали звонко,
Говоря о том, что живы...

29. Вот такая подруга Фроська
Любовь Чурина
   
      Ещё издали, они увидели, что дядя Коля шёл без шапки. Человек он был не пьющий, поэтому каждый для себя отметил, что, что-то случилось. Но так как, уже набегавшись по весенним лужам – устали, то за его приближением, наблюдали сидя на скамейке, щурясь от назойливых,  и просто липучих солнечных лучей.
      Шёл он медленно. Из-за его правого плеча виднелось дуло новенькой двустволки. (Глядя на которую, многие к стати, завидовали). В руках он нёс шапку, бережно прижимая её к телогрейке.  И чем ближе он подходил, тем больше начинало чесать пятки у пацанов. И, разморило, и в тоже время сжигало любопытство. Первым подскочил Санька. И перескакивая через лужи, нёсся без оглядки. За ним степенно шёл Толька, за тем Вовка и, последний, переваливаясь, как пингвин – Васька.
-     Дядя Коля! Кого на этот раз принёс? – Поднимаясь на цыпочки и вытягивая худую, цыплячью шею, пытаясь заглянуть внутрь шапки, но в тоже время деловито спросил Саша.
-     Да вот, воронёнок из гнезда выпал. Родителей по близости долго не было. Вот я и, взял его, пропадёт без присмотру-то. Взять-то взял, а что с ним делать, не знаю. У меня ж две кошки в доме.
-     Мне отдайте.
-     Так у вас же Муська злющая – презлющая.
-     Дак её, уж месяц как нет – пропала.
-     Забирай, коли так. Мать-то ругаться не будет?
-     Да ты чё, дядь Коль! Вы ж её знаете, поворчит, поворчит – потом сама за ней ходить будет.
      К передаче драгоценной шапки в Санькины руки, подоспели и остальные ребята. Заглядывали, Васька, сняв рукавичку, попытался пальчиком поводить по спинке птицы. Но она тут же попыталась клюнуть его. Воронёнок был ещё очень слабенький, и от резкого движения голова его запрокинулась на бок.
-     Надо тебе с ним возиться. – Толька цинично сплюнул через губу, - подохнет же. Вон, даже голову не держит.
-     Ничего, не подохнет, щегла же выкормили, – и, похлопав по плечу Саньку, Николай направился дальше. Затем, обернувшись, - шапку потом занеси, не забудь.
-     Ладно, дядь, Коль! – и глядя в шапку, - ууууу, глазастая Фроська.
-     Сань, а Сань! Давай её Рексом назовём. – Канючил Васька, зацепившись ручонками за край шапки.
-     Здрасьте! Я ваша тётя! Это же собачье имя. А у нас птии-и-ца. –  почему-то растянув слово, Сашка засмеялся. – Нет, Фроська – это здорово.
      Так и зажил в доме Петровых, новый член семьи. Мать, Нина Петровна, конечно, поворчала, но ухаживала за воронёнком сама. Жить его определили на окошке в детской комнате.  Окно выходило на центральную улицу. И все, кто проходил мимо, могли наблюдать, как поживает Фроська. У взрослых птица вызывала улыбку, ну а дети есть дети, им бы только подразнить. Но Фрося на их выпады, никак не реагировала, тем более, окно было всегда закрыто.
     Шло время, птица быстро подрастала. И теперь, если кто проходил мимо, не обращая на неё никакого внимания, она начинала стучать по стеклу и быстрыми шагами мерить длину подоконника. При этом,  выкрикивая что-то, чем приводила в неописуемый восторг местных ребятишек.
     Как-то ночью, Саша, тайком от матери пошёл с ребятами на рыбалку. Уходить пришлось через окно, переместив Фроську на свою кровать, чтоб не мешала. А закрыть его плотно не удалось. Махнув рукой, оставил, так как есть.
     Утром, ещё издали услышали крики. Фроська, сидя на подоконнике, сбрасывала на соседского кота горшки с цветами, своим огромным, увесистым клювом. Затем быстро взлетала, не давая ему возможности  схватить обидчицу.  При нашем появлении, битва закончилась, в пользу Фроськи. Кто был инициатором потасовки, мы так и не узнали. Но, окно с тех пор, летом, было всегда открыто. Кошки, были её первыми врагами.
-   Нина, Нин, ты где? – взволнованная соседка баба Нюра,  влетела в огород, - посмотри, что натворил-то!
-   Что случилось, баба Нюра? –  вытирая со лба пот тыльной стороной  руки, Нина Петровна  пошла навстречу соседке. Та стояла подоткнув кулаками крутые бока и, качая головой, причитала.
-   Пойдём, пойдём! – она резко развернулась, насколько позволяла её мощная фигура, и как танк понеслась вперёд, на улицу. – Да, где ж это видано, чтоб вот так дитё уродовать.
    На скамейке, возле дома сидел её внук Паша. Голова его была прислонена к забору, и на волосах были видны капли крови. Вокруг никого не было, только мухи, нагло облепившие его вихрастую голову, не хотели улетать. Да любопытные глаза мальчишек из-за соседних заборов.
-  Ну, Сашка! – Нина Петровна даже задохнулась от потрясения. – Погоди у меня, я тебе устрою. – Грозила она куда-то кулаком. – Пашенька, деточка, дайка я посмотрю. – И она наклонилась, разглядывая рану на голове.
-  Да и не Сашка, это твой, вовсе.
-  Как не Сашка!? – Нина Петровна в недоумении уставилась на соседку.
-  Фроська твоя, зараза. Перца ей в глотку. Она, проклятушшая, шоколад в блестящей обёртке  у Пашеньки вырвала. Ууууу! – и баба Нюра, тоже как Нина Петровна, погрозила кулаком.
    В общем, пришлось Пашку везти в травмпункт. Раны на голове оказались не серьёзными.  Но с блестяшками, около окон, где сидела Фроська, никто больше не ходил.
    С тех пор,  у неё были враги, кроме кошек конечно. Дети. Ох, и не любили они её, за то, что она отбирала всё, что только они не вынесут на улицу. И это всё -  блестящее.
    И, они научились ей мстить. Только она задремлет на заборе… Тут же раздаётся – Фроська! Атасс!!!
Сначала она от неожиданности резко поднимала голову и зорко осматривалась. Но потом, наверное, поняла, что над ней издеваются, что никакой опасности, в виде кошек рядом нет.
И в последствии только сонно открывала глаза. Оглядывалась и снова безмятежно засыпала.
     Недалеко от дома, где проживала Фроська, была колонка.  А за ней пустырь, не пустырь. В общем, временно заросший, брошенный участок, (доставшийся кому-то по наследству, но наследники, пока там не появлялись), который водители приспособили под мойку.  А местные мужики, под свои посиделки.
Соберутся, пивка попьют, посудачат о том, о сём. Да и Фроська рядом, что концерт тебе.  То она котов гоняет, то ребятишек. А когда ей это надоест, к ним подсаживается. По столу ходит важно, голову держит как-то набок, смотрит, высматривает, что бы ещё такого натворить. Только что рук нет, бока нечем подпереть, чисто баба Нюра была бы.  Даже волосы, у бабы Нюры были до сих пор, как воронье крыло – иссиня чёрные.
   Попробует Фроська пивка (продегустирует, почти из каждой кружки), кильку подцепит и улетит. Затем снова прилетит, ещё чего-нибудь блестящее схватит и дёру. Гонять её было бесполезно. Во-первых, она никого не боялась, во вторых наглая была - ужас, в третьих, мужики сами боялись её тяжёлого клюва, да и вздорного характера. Так, что она была хозяйкой на их  пиру.
   Однажды, к колонке, где сидели мужики, подъехала легковая машина. Водитель - чужак. Выйдя из машины, он вежливо поздоровался и поинтересовался. Можно ли здесь помыть машину.  Ему ответили, что, пожалуйста, только небольшая плата, так сказать – пивом. Без разговоров, мужчина достал деньги из кошелька и подал крайнему, Петру. Тот, долго не размышляя, побежал за пивом. А Виктор, достал из-под стола ведро, в котором лежала тряпка, подал приезжему.
   Время бежало быстро, пока Вадим, (так звали приезжего) мыл машину, мужики уже допивали пиво, которое принёс Пётр. Разговор становился всё громче. Взрывы хохота, после очередного рассказанного Вадимом анекдота, разносились по соседним улицам деревни.
   Солнце нещадно палило, гладило лучами чистый капот, отражаясь в лобовом стекле, слепило окружающим глаза. Ополоснув ведро, Вадим поставил его под стол и, поблагодарив мужиков, попрощался.
Прошло пять минут, но машина стояла на месте. Мужики, было собравшиеся уходить, с любопытством уставились на происходящее. Голова Вадима то исчезала, где-то в утробе машины, то появлялась вновь, и это было  видно в окно лобового стекла. Из открытых боковых окон, слышался отборный мат. Смекнув в чём дело, Игорь открыл дверку. Внутри шла война между Вадимом и Фроськой. Как потом выяснилось, она пыталась украсть зажигалку, которая лежала на бардачке. Уронила её на пол машины, и там пыталась подцепить. В это время, Вадим и сел в машину, где она цапнула его за ногу. И не просто цапнула, она долбила его клювом, не позволяя дотронуться до себя. Не знаю, чем бы это всё закончилось.
Ведь справиться с ней могли только двое. Нина Петровна и Санька, который как раз показался на горизонте. Они с ребятами возвращались с речки.
   Нина Петровна, уже как специалист, оказала первую помощь. И тут была обнаружена пропажа. Не было ключей от зажигания. Мужиков давил смех, они-то знали, куда подевались ключи. Но положим Вадиму, было уже не до смеха. А Фроська, как ни в чём, не бывало, дремала на высоком заборе, возле дома.
   Санька полез на чердак и достал оттуда, очередной клад; килька, пробки от бутылок, монетки, стекляшки, бусинки, даже чайная ложечка с вилкой были обнаружены в тайнике. И конечно брелок с ключами от зажигания.
      Прошло три года, с тех пор, как дядя Коля принёс из леса воронёнка. Саша, заметно повзрослел.
И он понимал, конечно, что птица должна жить на воле, хотя они её и не держали взаперти. Только по необходимости – зимой. И то, он часто выносил её на улицу. Правда сама Фроська, не была от этого в восторге. Она, прогулявшись по двору, шла к дверям и долбилась клювом, чтоб её впустили обратно, домой. Где было тепло и сытно.
  Саша два раза носил ворону в лес, пытаясь оставить, но стая не принимала её. Птицы начинали долбить Фроську, так же как она долбила всех, ей не понравившихся. И он прекратил все попытки, вернуть её в лес.
Нина! Нин! – опять раздался встревоженный голос бабы Нюры.  Нина Петровна пошла навстречу, разгневанной соседки. – Да, чтоб твоей Фроське, перца в глотку. Она ж мне все грядки прополола.
   Баба Нюра, стояла, подперев бока, разъярённая как тигрица. И чертыхалась, на чём свет стоит.
Пришлось Нине Петровне, бросать все дела и идти исправлять, то, что натворила Фроська. Но зла в ней не было ни капли. Женщина, про себя тихо посмеивалась, но так, чтобы баба Нюра не увидела, не поймёт, обидится ещё. А Нина Петровна, настолько привыкла к Фроськиным выходкам, что уже и не представляла без неё жизни.
   Не раз жаловались соседи, на безобразия, творимые этой птицей. Но и призвать её к порядку, было сложно. Нина Петровна покупала семена про запас,  так, на всякий случай. И всегда была готова, пойти исправить, что можно.
   Как-то Фроська пропала. Нина Петровна с Сашей и его друзьями, искали её повсюду, но безуспешно.
Её случайно  нашёл Саша.  Она лежала на пыльной дороге, с перебитыми иссиня чёрными крыльями, без признаков жизни. По-видимому, у кого-то, всё же, лопнуло терпение.  Саша, сам похоронил ворону в лесу.
Матери, о судьбе Фроськи, рассказал, будучи уже, взрослым.

30. Помолвка
Любовь Чурина
Сегодня Катюша проснулась чуть свет. Умылась, надела своё любимое платье в горошек и даже не позавтракав выбежала на улицу. Скамейка, на которую присела девочка была тёплая. Катюша прилегла на спинку и задремала. Проснулась, когда кто-то тронул её за плечо.
- Ой! Вскрикнула Катя, и тут увидела Серёгу.
- Кать, ты чего так рано?
- А ты? –вопросом на вопрос ответила девочка.
- Так с собакой я с Душкой.
- И где она?
- Вон в траве, дела свои справляет.
- Душка, Душка – позвала Катя.
Собака прибежала с весёлым лаем, Девочка подхватила её на руки. Душка облизала Катюшины розовые щёчки  и выскользнув из рук, повизгивая от счастья завертелась у ног хозяина.
- Катя,а ты всё печалишься, про жениха – то. Ну про мамкиного…
Да не печалься ты я подрасту и на тебе женюсь.
- Ага женишься – куда тебе! – кричал подошедший к ним Павлушка. Мамка сказала, что у тебя ещё женилка не выросла.
- Сам, ты женилка. И мамка твоя врушка. – отпарировал Серёжа.
- Что? Что ты сказал! Заорал Паша. Кто, кто это врушка?
И они схватили друг дружку за рубашки. Раздался треск и клок ткани уже алел в кулаке Серёжи.
- Стойте, хватит! – громко закричала Катя.
- Это ещё что такое? –  прикрикнула из окна на драчунов Евдокия Кузминична. – Идите я вас пирожками угощу в честь праздничка такого.
- Какого такого праздника? –спросил Паша.
- а ты что ничего не знаешь? –спросил Серёжа. Сегодня у Кати мама женится. Вон, вон – смотри уже идут! – показывая куда-то в сторону, говорил мальчик.
Из-за угла дома Вышел Саша. Он был нарядно одет, а следом шли его два друга. У них через  плечо были надеты красные ленты.
Они подошли к детям, угостили Катю и мальчиков шоколадом и вошли в подъезд. Вскоре из окна раздались песни, а баба Дусечка вынесла мальчишкам пирожки и забрала Катюшу домой. Через некоторое время Катенька вышла на улицу.
- Ну всё можете меня поздравлять, у меня теперь тоже есть папа.
И повернувшись к Сергею сказала – А ты не забудь, как только женилка вырастит, так и приходи ко мне свататься.


4 ТУР

1. Тост
Николай Толстиков
Отец Федот – из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли просто так в узкие щелочки плутоватые глазки свои щурит.
Из армии его вытурили, не дали дослужить всего пару лет положенного срока. По особой, он бахвалится, причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, замполит-дурак на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот заступился за беднягу. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много кушали, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.
Короче, оказался Федот в доме у стареньких родителей в деревеньке возле стен монастыря. Тихую обитель, бывшую полузаброшенным музеем под открытым небом, стали восстанавливать, потребовались трудники. Федот тут и оказался кстати. Плотничать его еще в детстве тятька научил.
Потом забрали Федота в алтарь храма прислуживать, кадило подавать.
- Веруешь? – спросил игумен у перепачканного сажей Федота.
- Верую! – ответствовал тот.
- И слава Богу!
Самоучкой – где подскажут, а где и подопнут – продвигался Федот в попы. В самом начале девяностых востребованной стала эта «профессия», позарез кадры понадобились. А где их сразу «накуешь» средь напичканных советским мусором головушек? У кого-то хоть чуть-чуть просветление в мозгах  образовалось, как у Федота, тому и рады…
В церкви, как в армии, единоначалие, и Федоту к тому не привыкать. Тут он – в своей тарелке.
Нет-нет да и выскакивало из него прежнее, «прапорщицкое», командирское. Бывало, служит панихиду. А какая старушонка глухая, не расслышит, как прочитали с поданной бумажки родные ей имена – с соседкой ли заболтается или еще что, затеребит настойчиво отца Федота за край фелони: уж не поленился ли , батюшко, моих помянуть?
- Так! – сгребет за «ошерок» старую глухню Федот. И отработанным «командным» голосом огласит ей на ухо весь список. – Слышала?!
- Ой, батюшко, чай, не глухая я! – еле отпыхается со страху старушонка.
Отец Федот развернется к остальным и с угрозливыми нотками в голосе вопросит:
- Кто еще не слышал?!
Все попятятся…
В определенные моменты на литургии все молящиеся в храме должны становиться на колени. Но бывает так, что кроме богомольцев, просто находящихся и случайно сюда забежавших людей куда как больше. Стоят, глазеют, а то и болтают.
Отец Федот строг, тут вам не музей: выглянет, топорщась бородищей, из алтаря и рявкнет, как на солдат на плацу, для пущей убедительности сжимая кулак:
- А ну-ка все на колени!
И бухались дружно. Даже доски деревянного пола вздрагивали.
На солдафонские повадки отца Федота никто особо не обижался: что взять, испортила хорошего человека армия…
Как раз в праздник Победы пригласили отца Федота освятить офис одной преуспевающей фирмы. Хозяева и сотрудники охотно подставляли раскормленные холеные хари под кропило батюшке, а потом, сунув ему «на лапу», и за банкетный стол бы, чего доброго, «позабыли» пригласить. Но отец Федот – человек не гордый, сам пристроился.
Только наскучило ему все скоро: был он, пока кропилом размахивал, главным героем момента, а теперь и в упор никто его не видел – пустое место. Вели «фирмачи» какие-то свои, непонятные ему, разговоры, лениво потягивали из бокалов заморские вина, нюхали черную икорку.
Ощутил себя отец Федот тут инородным телом. И зацепило его еще: о празднике никто из присутствующих и не вспомнил даже. Решил он тогда встряхнуть всех старым армейским тостом. В большущий фужер из-под мороженого налил мартини, плеснул виски, сухого, пива, водочки…
Кое-кто с недоумением косился на отца Федота. А он встал из-за стола, под  умолкающий шум вознес свою «братину», в почти полной уже тишине опрокинул ее в себя и, зычно крякнув, выдохнул:
- Смерть Гитлеру! И всем буржуям!

2. Тридцать сребренников
Николай Толстиков
Писатель служил диаконом в храме. Дожил и дослужил он до седой бороды; писателем его никто не считал и называл если так – то по за глаза, ухмыляясь и покручивая пальчиком возле виска.
Мало кто знал, что на дне старинного сундука в отцовском доме лежала толстая стопка исписанных бумажных листов, «семейная сага» - история рода, над которой он в молодости за столом корпел ночами .Все встряхивающие в прошлом веке «родову» события, образы дедов и бабок, дядек и теток, удачливых в жизни или бесшабашных до одури, укладывались помаленьку в главы книги.
Тогда же он, с радостным трепетом поставив последнюю точку, послал рукопись в один из журналов, и оттуда, огорошив, ему ответили, что, дескать, ваши герои серы и никчемны и что от жизни такой проще взять им лопату и самозакопаться. А где образ передового молодого рабочего? Нету?! Ату!!!
Обескураженный автор спрятал рукопись в тот злополучный сундук, втайне все же надеясь, что еще придет ее время…
О своей «саге» диакон, видимо, обмолвился кому-то из иереев, тот – еще кому-то, узнала о  ней и одна интеллигентная бабушка-прихожанка, решила помочь. Схватила диакона-писателя за рукав подрясника и потащила к спонсору. Куда ж ныне без них, сердешных, денешься, тем более среди прихожан таковые  имелись. А этот, по слухам, еще и из поповичей выходец.
В назначенный час диакон и тетка топтались у подъезда особняка-новодела в центре города. Хозяин его, глава фирмы по продаже чистой воды за рубеж, лихо подрулил на иномарке. Ладный такой старичок, спортивного вида, в  отутюженном костюмчике; глаза из-под стеколышек очочков  - буравчики. Рукопожатие крепкое.
- Преображенский! – представился он и сказал диакону: - Вы давайте сюда свою рукопись, я ознакомлюсь и решу. Вас, когда понадобитесь мне, найдут…
Переживал, конечно, писатель несколько томительных дней и ночей, мало ел, плохо спал. Наконец, позвонили прямо в храм за свечной  «ящик»: Преображенский приглашает .
Он ждал диакона на том же крылечке, вежливо открыл перед ним дверь в офис; охранник-детина, завидев за писателем шефа, вскочил и вытянулся в струнку.
Преображенский провел в гостя в свой большущий просторный кабинет с развешенными на стенах полотнами-подлинниками местных художников.
- Вас, наверное, предупредили… - начал он разговор. – А, может, и нет. Я был начальником отдела контрразведки одного известного учреждения. Впрочем, ладно, не в этом суть.
« Вот влип!» - подумал про себя диакон и слегка вспотел.
- Откуда вы для своей книги сведения черпали? Героев своих расписывали? Из рассказов родственников, соседей? Да? Но всегда ли эти байки объективны были, не обиду или злобу затаив, сочинял иной гражданин разные «страшилки»  про коллективизацию или работу «органов»? Вас-то в это время еще не было на свете!.. У меня самого прадед-священник в двадцатом году во дворе тюрьмы от сердечного приступа преставился, когда на допрос чекисты выкликнули. Но мне это родство потом в жизни помехой не стало…
Преображенский говорил и говорил, не давая бедному писателю и слова втиснуть. Оставалось только тому согласно мычать да глаза пучить.
- Зачем еще одна такая книга, где о советском прошлом так плохо и ужасно?.. Денег на издание ее я вам не дам… Но не спешите откланиваться! – остановил диакона несостоявшийся спонсор. – У меня есть к вам деловое предложение. А что если вы напишите такую книгу, где коллективизация, «чистки» и все другое было только во благо, во имя высшей цели?! Вот это вас сразу выделит из прочего мутного потока! А я готов платить вам жалование каждый месяц, такое же,  как у вас в храме. Подумайте!
Диакон  вышел на крыльцо, нашел взглядом маковки церковных куполов невдалеке и , прошептав молитву, перекрестился.
Ничего не стал он писать. А рукопись свою опять спрятал на дно сундука.

3. Одинокий Волк
Александр Мецгер
В сторожку к лесничему постучали.
- Матвей Петрович, это я, участковый,- раздалось из-за двери.
Мужчина, лет сорока, с резко очерченными морщинами лица, прошёл к двери.
- Сейчас открою,- проговорил он, впуская гостя.
Отряхиваясь, вошёл полный мужчина, в форме полицейского.
- Что такого могло случиться, что ты задницу в такой мороз от стула оторвал,- усмехнулся Матвей.
Пропустив мимо ушей иронию, участковый стал рассказывать:
- Появился в селе волк. Ходит, ничего не боится. Мужики с ружьями пока выскочили, а его и след простыл. Хитрый зараза. Ты не видел его?
Лесничий пожал плечами:
- Где же я его увижу, если он у вас по селу бродит? Ко мне не приходил.
Если замечу, то сообщу.
- Мне охотники рассказывали, будто несколько лет назад уже был такой случай,- напомнил участковый,- волчица у села бродила. Не могли её никак выследить. Ты тогда уже работал?
- Это ты здесь новенький,- усмехнулся лесничий,- а я и родился, и вырос здесь. Знаю этот случай. Убили волчицу.
После ухода участкового, Петрович сел на кровать и окунулся в воспоминания:
Когда он вернулся в село, после службы, из рядов вооружённых сил ему предложили должность лесничего. Трудно тогда пришлось первые месяцы: браконьеры опустошили лес, и пришлось приложить немало сил, пока не заставил их себя уважать и обходить стороной его территорию. Тогда-то впервые ему и рассказали об одинокой волчице, бродящей вокруг села. Хитрая оказалась, обходила все капканы и засады.
Вот и попросили охотники лесничего помочь найти её логово.
- Она же вас не трогает,- возразил Матвей,- и так уже всю живность выбили. Этот разговор проходил в кафе - месте, где любили собираться охотники. Петрович заметил незнакомую женщину - лет тридцати, поглядывающую на него. Заметив, что Петрович обратил на неё внимание, она быстро удалилась.
- Это беженка,- заметив взгляд Матвея, сообщил его школьный товарищ,- недавно приехала.
Любил Петрович, обходя свои владенья, ночевать в лесу. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Как-то раз Петрович уже собирался ложиться спать, как неожиданно из кустов вышла огромная волчица. Она внимательно посмотрела на Матвея и бесстрашно подошла к костру. Никогда Петрович не видел так близко волка, да ещё такого, который не боится ни человека, ни огня. Лесничий замер. Волчица стояла неподвижно. Так продолжалось несколько минут. Петрович решил протянуть руку, чтобы коснуться зверя. Волчица молниеносно среагировала, лязгнув зубами. Если бы не кровь, которая показалась на пальцах, лесничий так ничего и не понял бы. Боли не было. Волчица тут же скрылась в темноте кустов. До утра Матвей не смог глаз сомкнуть. Он не знал, что и думать.
В сторожке у него начался жар. Два дня Петрович провалялся с температурой, а на третий - почувствовал, будто заново родился.
С наступлением темноты, он стал испытывать неодолимую тягу: пойти в лес. Тело невыносимо чесалось. Матвей сорвал с себя одежду и выскочил во двор. В нос ударили незнакомые запахи. Лес наполнился непривычными звуками. В глазах потемнело от боли, и Петрович потерял сознание. Очнувшись, он вскочил и понял, что стоит на четвереньках. Небывалый прилив сил погнал его вглубь леса. Восторг и радость переполняли каждую клеточку его могучего тела. Он был Волком. Яркая полная луна освещала лес, бежать бело легко, словно его лапы были на пружинах. На окраине леса он остановился. Протяжный вой огласил окружность. У Матвея пошла дрожь по телу. Неведомая сила погнала его на зов.
Навстречу ему бежала знакомая Волчица. Увидев его, она игриво подпрыгнула и побежала в степь. Петрович бросился следом. Потом они стали обнюхивать друг друга. Волчица куснула Матвея за лапу и снова бросилась бежать. Эта ночь была самая счастливая в жизни Петровича.
Под утро Волчица повернулась к нему, как бы прощаясь, и умчалась в сторону села. Петрович побежал к сторожке. Вновь в глазах потемнело, судорога сковала его мышцы, и он потерял сознание.
Очнулся Матвей голый, недалеко от сторожки. Голова шла кругом. Надо было осмыслить все события, которые произошли с ним ночью.
Через месяц всё повторилось. Матвей, словно ребёнок, резвился с Волчицей в степи.
Теперь Петрович сам с нетерпением ожидал дня, когда станет Волком.
Каждая встреча с Волчицей была наполнена нежностью и любовью.
Как-то Петрович зашёл в село, чтобы пополнить запасы, и услышал разговор.
Один из охотников хвастался, что вычислил, когда появляется волчица, и знает, где можно на неё устроить засаду.
- Это не простая волчица,- рассказывал он,- это оборотень. В полнолуние она из человека превращается в волчицу.
Многие усмехнулись, но были и такие, которые согласились устроить ей засаду.
Какое-то беспокойство и волнение запало в душу Матвея. Наступила долгожданная ночь, и он встретился с Волчицей. Петрович хотел её предупредить, но не знал, как это сделать. Волчица была удивлена тем, что её приятель в этот день не реагировал на её ласки. В конце – концов, она побежала домой. Матвей хотел последовать за ней, но два выстрела, прозвучавшие в степи, словно громом поразили его.
Через мгновение Петрович бросился в сторону выстрела. Он увидел, как ему навстречу бежит Волчица. По её бегу, Матвей понял, что она ранена. Они забежали в лес. Силы Волчицы были на исходе. Она упала и больше не подавала признаков жизни. В этот момент Матвей почувствовал, что наступает момент трансформации.
Когда он очнулся, Волчица лежала бездыханной. Поднявшись, Петрович взял её на руки и понёс в гущу леса. Он шел, словно в забытье, старался не думать о постигшей его трагедии. Словно огромный камень на сердце не давал ему глубоко вздохнуть. У сломанного дерева Петрович стал пальцами рыть Волчице могилу. Потом он вскочил и бросился в сторожку. Одевшись и схватив лопату, он помчался назад.
- Пусть это сломанное дерево будет тебе памятником,- думал Матвей, сидя у могилы своей подруги.
Когда в следующий раз наступила трансформация, Петрович не испытал того счастья, которое сопровождало его все эти месяцы. Он одиноко стоял посреди степи и выл. Потом Петрович шёл на могилу Волчицы и стоял там до тех пор, пока снова не обретал тело человека.
Наступила зима. Его волчьи следы заметили охотники и забеспокоились.
Они решили по следам выследить хищника. Эти разговоры уже не волновали Петровича. Он ждал полнолуния.
Приход участкового лишь убедил его, что всё идёт по плану, который он обдумывал несколько дней.
Когда стемнело, Матвей уже был готов к трансформации.
На окраине села, в лунном свете, появился огромный матёрый волк. Он хорошо был виден на заснеженном поле. По окрестности разнёсся его одинокий вой. В селе залаяли собаки. Волк видел, как появились охотники и двинулись в его сторону. Он, не спеша, повернулся и даже, не пытаясь запутать следы, повёл своих преследователей в лес. Остановившись у сломанного дерева, Волк замер.
- Сейчас мы будем вместе,- подумал он, смотря на одинокий заснеженный холмик.
Подняв морду, он завыл. Впереди послышался лай собак. Последнее, что увидел Волк - была яркая вспышка и звук выстрела.

4. Чтобы мамы не болели
Александр Мецгер
Зайчик Длинное Ушко бежал к своему лучшему другу Ёжику. Его поругала мама, и поэтому на душе у него было очень плохо. А всего-то и ничего особенного не произошло: мама послала его к маме Ёжика, чтобы он отнёс ей пирожки с капустой. Но пирожки так вкусно пахли, что зайчик не удержался и съел сначала один, потом ещё. Когда он опомнился, то пирожков уже не было.
Чтобы мама не ругала, Длинное Ушко сказал ей, что дома никого не было,  и он оставил пирожки на крылечке. На следующее утро  мама зайчиха встретила маму Ежиху.
- Вам понравились мои пирожки?- спросила она.
Мама ежиха была очень удивлена вопросом зайчихи. Так выяснилось, что Длинное Ушко обманул маму, так как мама ёжика была весь день дома, и никто к ней не приходил.
Зайчику было очень стыдно, когда мама стала ругать его. Особенно ему стало обидно, когда она сказала, что не любит, когда её обманывают.
- Значит, она и меня не любит?- подумал Длинное Ушко.
Он посчитал себя таким несчастным и одиноким. Хотелось своим горем поделиться с кем - нибудь, и зайчишка убежал.
- Расскажу Ёжику,- думал Длинное Ушко,- он меня поймёт.
В это время Ёжик шёл к зайчику. Он не хотел, чтобы мама зайчиха сильно ругала его друга. На полянке они столкнулись.
- Ёжик,- взволнованно проговорил Длинное Ушко,- представляешь, мама сказала, что не любит меня.
- Это очень плохо,- покачал головой приятель,- это даже вредно для здоровья, когда тебя не любят. От этого даже можно заболеть.
Зайчишка растерянно присел на пенёк.
- А я чувствую, что мне плохо,- проговорил он,- кажется, температура начала подниматься. Ёжик, а есть от этой болезни лекарство?
- Думаю, что единственное лекарство от такой болезни,- проговорил Ёжик,- это попросить прощения у мамы, и пообещать ей, что ты никогда больше её не обманешь. Тогда она тебя снова полюбит.
- А если не полюбит,- со страхом спросил Длинное Ушко.
- Мамы  для того и существуют, чтобы нас любить,- убеждённо проговорил приятель,- иначе они сами заболеют.
- Я не хочу, чтобы моя мама заболела,- перепугался зайчик.
- Тогда быстрей беги домой и проси прощения,- воскликнул Ёжик.
Длинное Ушко подскочил и бросился домой.
А Ёжик, улыбнувшись, проговорил:
- Глупенький зайчишка, разве мамы могут не любить своих детей? Только не надо их обманывать и огорчать.

5. Рисунок на асфальте
Евгения Козачок
Солнышко каждый день дарило людям своё тепло и улыбку. Город радовал светлыми домами, цветами и весёлым смехом детей. Не хотелось сидеть в квартирах и офисах.Воспитатели и учителя выводили  детей на улицы, площади, в скверы. Устраивали соревнования, конкурсы.
Я отдыхала, сидя на скамейке, на главной площади города. С интересом наблюдала за детьми, которые стояли вначале группами,  а потом разбрелись по площади. Взрослые предоставили им  полную свободу, сами поглядывали на часы, очевидно, кого-то ожидая. Вскоре показалась солидная дама. Те облегчённо вздохнули. Однако  дети не обратили не её появление никакого внимания,  пока их не окликнули:
- Внимание! Меня зовут Альбина Юрьевна. Я директор детского и юношеского Дома творчества. Сегодня  мы проводим общегородской конкурс рисунков на асфальте. Тема: «Мир глазами детей». Вы нарисуете то, что видите, чувствуете, о чём мечтаете. Время – один час. Достаточно?
- Достаточно, достаточно, - недружно ответили дети.
- Тогда доставайте мелки и приступайте к выполнению задания. Друг другу не мешать, не ссорится, не кричать. Мы с вами рисуем счастливое детство!
До этого собираясь  было  уйти из площади, я осталась. С интересом наблюдала, как быстро работали юные художники. Рисунки были красочные, весёлые – много солнца и цветов. Шёл творческий  процесс и над площадью витал дух положительной энергии, которая притягивала  взрослых  в этот огромный мир детского счастья. Постепенно собралось много зрителей. Пока дети созидали, их наставники  сгруппировались вокруг Альбины Юрьевны, которая им что-то оживлённо рассказывала.

И никто не заметил когда и откуда появился мальчик, который пристроился в сторонке и отброшенным кем-то белым мелком рисовал женский силуэт. Нарисовал. Стал, сложив руки «лодочкой» у груди.  Смотрел на него и что-то шептал, словно молился. Потом снял туфельки и  оставил их за рисунком. А сам, перешагнув белую черту, лёг на его средину, свернувшись «калачиком». И так прижался к асфальту, будто хотел  слиться с ним…
 Закрыл глаза и начал шептать: «Мама, мамочка, где ты? Ты слышишь меня?  Приди ко мне хоть на день, хоть на несколько минуточек, чтобы я увидел тебя и смог держаться за твою руку. Мне так было хорошо, когда твои тёплые руки прикасались к моим пальчикам. Ты дышала на них и целовала.  Мамочка, родная, мне очень плохо без тебя… Мамочка, мамочка я здесь. Мы снова с тобой вместе…»
По тому, как он говорил с мамой и всё теснее прижимался к асфальту, видно было, что в его маленькое, израненное горем и одиночеством сердечко проникли только ему слышимые удары сердца мамы. Он лежал на груди рисунка мамы,  как будто  слушая биение её сердца и, вероятно, вспоминал,  как она прижимала его головку к себе, гладила по ней своими ласковыми руками и говорила красивые слова о том,  как любит его.
 Серый асфальт потемнел от слёз мальчика. Они  как с ледяной сосульки, согретой солнечным теплом, капали одна за другой, а он улыбался. Слился со своим рисунком -  плакал и улыбался. Они были одни с мамой. И больше никого…
Первой странного мальчика заметила девочка,  выполнившая  раньше всех свой рисунок, излучающий радость, любовь, счастье – маму, папу, себя, солнце и цветы.  Увидев эту невероятную картину, она глубоко вздохнула и застыла. Девочка стояла с широко открытыми глазами, боясь пошевелиться. Боль и удивление от неё, как по цепочке передалось другим детям.  И они, оставив свои неоконченные работы, затаив дыхание, смотрели на мальчика не похожего на них. Одет он был в  колготки, футболку,  а поношенные туфельки стояли за рисунком.  Но это они заметили позже. Вначале все обратили  внимание на его красивое заплаканное лицо, обрамлённое  чёрными волосами.
Дети   интуитивно почувствовали его боль, невидимую связь двух сердец,  мамы и сына. Никто слова не проронил, боясь нарушить эту связь. Над площадью стояла тишина. Не услышав привычного рабочего шума, наставники обернулись. Возле рисунков никого не было. Собрались было сделать замечание, но не произнесенные слова так и повисли в воздухе. Взрослые, как и дети,  смотрели на мальчика, что лежал на асфальте, и слушали его тихий разговор с мамой. У Альбины Юрьевны вздрагивали плечи. Она плакала, никого не стесняясь.
Мальчик лежал на своём «островке счастья», окружённый людьми. Он не видел, но чувствовал  их присутствие.  Не хотел открывать глаза, чтобы не расставаться с чувством блаженства. У него не было ни сил,  ни желания возвращаться в реальность.
Но вот воспитатели и учителя,  приложив палец к губам, начали подходить к детям и показывать, чтобы они тихонько уходили к своим неоконченным рисункам. А сами, пошептавшись, отправили двух человек  в магазин. Как позже выяснилось, они накупили одежды и продуктов, чтобы отдать мальчику.
Взглянув на часы, Альбина Юрьевна тихонько объявила, что время на выполнение задания давно истекло.
- Дети, вы должны оставаться около своих рисунков, пока жюри будет определять следующих победителей конкурса, так как первое место будет отдано за самый простой, но с удивительной любовью исполненный рисунок мальчику на котором изображена мама.
Над площадью пронёсся шквал аплодисментов.
Мальчик, потеряв тишину, как оберег и покой, поднялся с асфальта. Быстро надел туфельки  и убежал.
Всё так быстро произошло.  Ни взрослые, ни дети не заметили, что мальчика уже нет на площади. На  асфальте остался только рисунок его мамы с высохшим от слез пятном.
Я тоже не успела ему крикнуть:
- Не убегай! Мы тебе поможем. Мои внучки будут рады тебе. Только вернись!
Но мальчика не было. Женщины с пакетами, предназначенными ему, стояли в нерешительности. Уже никого не интересовал результат конкурса. Только один рисунок достоин награды – рисунок  неизвестного мальчика.  Дети просили найти его, помочь ему.  С надеждой смотрели на Альбину Юрьевну.  Та, как могла, успокаивала их:
-  Мы после конкурса хотели поговорить с ним, чтобы узнать, кто он, где и с кем живёт. Но он так внезапно ушёл.  Я вам обещаю, что обязательно найдём этого мальчика. Сделаем  всё необходимое, чтобы он жил  и учился также как вы.
Ей  поверили. Все уходили с площади грустными. И следа не осталось от улыбок, с которыми  пришли два часа назад.
Я тоже ушла. Дома рассказала детям и внучкам о мальчике, который стал случайным участником конкурса рисунка на асфальте.  У него нет мамы и, вероятнее всего, что он  живёт один.
Вечером позвонила внучке, которая живёт в другом городе. Мы обычно делимся друг с другом дневными новостями. Я и ей решила рассказать о конкурсе, мальчике, его рисунке.  Через несколько минут  услышала, что она плачет.
 -  Ты что плачешь?
Внучка рыдала.
- Бабушка, а мальчика найдут? Он же голодный!
- Обязательно. Иначе и не может быть. Человек не должен оставаться один на один со своей бедой, тем более ребёнок!
- Бабушка, как я рада, что он будет не один. Это же так страшно! Пока ты рассказывала, я написала стишок. Послушай.
Я включила громкую связь на мобильном телефоне, чтобы  и дедушка слышал её:

- Мама, я так по тебе тоскую!
Потому и силуэт твой рисую…
Вспоминаю о  ласковых руках
 И об улыбке на твоих устах.
О том, как вместе мы смеялась,
Игрались,  на качелях катались…
А теперь я  остался  сам!
Так хочется верить  чудесам,
Что ты обязательно придёшь
И меня с собою заберёшь…

Мы слушали внучку, и думали: каким образом дети  чувствуют боль и одиночество друг друга?  Стихотворение несовершенно  и не окончено, но в нём понимание душевного состояния  маленького  человека. Все  в семье были расстроены тем фактом, что  на плечи маленького, беззащитного ребенка обрушилась, как снежная лавина, непомерная ноша, с которой он один не в состоянии справиться. Сколько же надо сил, терпения, веры в чудо, чтобы жить, бороться с невзгодами одиночества!  Как выжить в ожидании любви, ласки и тепла?
 Успокаивала убеждённость в том, что дети и взрослые, решившие искать этого мальчика,  найдут  его.
Рисунок на асфальте, что нарисовал  мальчик, заставил биться сердца всех присутствующих на площади в ином ритме. А разговор с ним, словно с живой мамой, стал камертоном  любви, боли, одиночества ребёнка и небезразличия людей к этой боли.

14.12.2013 г.
Фото из Интернета.  Стихотворение написала внучка Лиза - 12 лет.

6. Искупление...
Евгения Козачок
Владимир второй месяц не находил себе места на этой земле. Она словно горела под его ногами. И этот невидимый огонь сжигал.  Он перестал видеть, слышать и ощущать аромат любимой акации, цветов, пение птиц. Краски окружающего мира  померкли. Всё стало блеклым, серым, отстранённым.  Больше не чувствовал единение с природой. Жизнь потеряла свою значимость. Он убивал в себе человека,  так как не считал себя таковым.  Слал проклятия на свою голову, на всё, из чего состояло его бренное тело, но только не на сердце.
 Сердце он берёг! И делал для этого  последнее время  всё, чтобы укрепить его. Бросил курить. На спиртное и  раньше не был падок, а теперь и капли в рот не брал. Пищу  употреблял только ту, которая  полезна для сердца. Ради него и  зарядка по утрам и пробежки в парке, и вечерние прогулки на свежем воздухе.
А еще его начали интересовать только  деньги – выполнял по полторы-две нормы. А по выходным в частном доме  нанялся  построить сарай.
Имея  катер, больше с друзьями в море не выходил. На вопрос: «В чём причина такого равнодушия к любимому хобби?" - отвечал, что нет желания. Постепенно друзья оставили его в покое, а он оставил в покое катер,  продав его незнакомому человеку. И был доволен, что не ошибся в покупателе, тот хорошо заплатил. О продаже катера не знали ни его друзья – любители рыбной охоты, ни жена Валентина, полагая,  что выходные дни он по-прежнему проводит на катере. Только удивлялась его новому образу жизни  - зарядка, бег, вечерние прогулки и чтение литературы по медицине.
- Вова, ты, что был у врача и он сказал, что ты болен?
- Не болен я. Просто решил укрепить своё здоровье. Как-никак сорок пять стукнуло.
- Вот именно – стукнуло. Да так, что ничего вокруг себя не замечаешь – ни меня, ни сына. Хоть и не твой он, но ты ведь и уроки проверял, и интересовался его успехами в школе, спорте, и  на прогулки ходили вдвоём.   А о себе я и говорить не хочу.  Я - пустое место или стул, мимо которого ты проходишь каждый день, не замечая его. Что происходит? Ведь жили же  десять лет нормально, а сейчас почему всё изменилось? Может,  жалеешь, что ушёл ко мне?  Так прошло уже столько лет. Неужели вспомнил бывшую семью?
Как в воду глядела. Чутьё у неё на настроение и мысли мужчин ещё то. Такой себе психолог их душ. Когда-то его развела как пацана льстивыми, как оказалось и лживыми, словами любви. И сейчас продолжает обирать лохов   на деньги. Ссорился с ней из-за этого. Но она, лиса Патрикеевна, лестью, усиленным вниманием гасила его негодование. Обещала, что  это в последний раз,  мол, она не виновата, что богатые мужики  так ведутся на её красоту, лесть,  улыбку и сами дают ей деньги и дарят подарки.  Постепенно он привык к этому, как привыкают  к хромоте  после аварии. Случилась беда, которую уже не исправишь. Так и с Валентининым недостатком.  Жили - не тужили. Не особо ссорились, но и любви прежней не было. А может и не было её вовсе.

В материальном положении  проблем не было. Зарабатывал хорошо. На карточке скопилась энная сумма, которую он планировал отдать дочке для учёбы в институте. Алименты завод перечислял ей ежемесячно. Но он считал, что этого недостаточно и пытался  первые месяцы  после ухода из семьи приносить деньги. Но Анна даже за порог квартиры его не пускала.  Как-то бросила деньги ему в лицо  и сказала:

-  Ты для нас умер! И не смей нам напоминать о себе, как о живом человеке.

Думал, что у Ани пройдёт боль обиды за его предательство. Не прошла. За десять лет так и не разрешила видеться с дочерью. А когда узнала, что Владимир  во время  отпуска  зачастил в школу, чтобы забрать дочь и побыть с ней несколько часов, так и вовсе уехала из их города к родителям. Знал, что квартиру не продала, берегла её для дочери, сдавая  в аренду.

Он скучал по Настеньке. Часто видел во сне. После таких встреч просыпался счастливым,  и весь день был в таком настроении, словно побывал с ней на прогулке в их любимом парке, на детской площадке, в зоопарке или в цирке. В такие дни Владимиру казалось, что все улыбаются ему, солнышко светит ярче и мир прекрасен.

И вот этот прекрасный мир перестал для него существовать, так же, как и его жизнь. Он думал только о жизни Настеньки  с тех пор, как случайно встретил Анину подругу. Кира приехала в гости к родителям.  И очень удивилась,  что Владимир ничего не знает о Настенькиной беде –  её больном сердце. И о том, что последний год  она в больнице проводит больше времени, чем дома. Её лечат, но необходима операция и донорское сердце. А с этим  не так просто. Люди годами живут с кардиостимуляторами, ожидая  здоровое донорское сердце.

Кира настолько шокировала Владимира ужасным известием о Настеньке, что и слова не мог вымолвить. За минуту вся его жизнь пронеслась слайдами, в ускоренном темпе, словно перед смертью. Он – умер. Вернее умерло его «Я», тело, душа. Жила только мысль  о дочери, её сердце и… его сердце. Оно заболело так, словно шилом проткнули. Вероятно,  побледнел, потому, что Кира спросила:

- Володя, тебе плохо? Может «скорую» вызвать?

- Нет. Спасибо тебе, что ты рассказала мне о Насте. Это я виноват во всём. Если бы я был с семьёй, этого бы с ней не случилось.  Нет мне прощения.

Кира  пыталась его успокаивать, что-то говорила о случайностях в жизни, о судьбе, но он уже ничего не слышал.  С этой минуты его жизнь для него гроша ломанного не стоила. Он подчинил её сердцам – Настиному и своему. Собирал деньги на операцию. Помимо катера продал дорогую коллекцию марок, импортные спиннинги,  рыбацкие прибамбасы, всё, что принадлежало ему лично и что можно было продать.  Даже обручальное кольцо продал. Валентина, увидев отсутствие кольца, устроила скандал. Пришлось солгать, что  потерял его.  Собственная ложь  не смутила. Посетила мысль, что вся его прежняя жизнь – вранье.  И только сейчас наступил миг истины о нём, как о ничтожном человеке, отце, не сумевшем защитить дочь от беды. О человеке, предавшем жену и дочь.

По ночам заставлял себя спать. Но тревожные мысли гнали сон прочь. Он думал и думал только о том, как помочь дочери. Поменял гривны на доллары. Решил отвезти их дочери, опасаясь, что Анна не примет его «подаяния».

На претензии Валентины, почему он последнее время не даёт зарплату в семью, ответил, что собирается кое-что купить. Рассказать кому-либо о своём горе не мог, да и не хотел. Носил в себе эту тяжесть, которая становилась всё тяжелее и тяжелее, как крест Иисуса, который  тот нёс на Голгофу. Иисус  нес грехи мира, а он, Владимир, свой  грех.

Владимир  больше не мог быть в неведении о состоянии здоровья дочери и решил, что должен быть рядом с ней.

Валентина не поверила тому, что он сказал ей, подумала, ослышалась:
- Валя, я решил навсегда уехать из города. Для этого мне необходим развод, чтобы у нас не было никаких обязательств по отношению друг к другу.
- Ты что решил уйти к своей бывшей через столько лет? Не поверю. У тебя есть любовница?
- Ни то, ни другое. Я уезжаю за границу на постоянное место жительства. Один. Я так решил. И менять решение не буду.
Крики, слёзы, проклятия – не тронули. Знал, что Валентина не пропадёт. Через месяц- другой  найдёт ему замену. У неё всегда мужики были «в запасе». Смирилась. Дала согласие на развод.
Приехал в город его семьи. Устроился в гостиницу. Вызвал такси и попросил отвезти его в кардиологический центр.
- У нас две больницы, в которых лечат сердце.
- Везите в ту, которая на хорошем счету.
Слава  Богу, что в приёмном отделении с пониманием отнеслись к Владимиру. Сказали имя и отчество лечащего врача Настеньки. Дождался, когда  тот  освободится.  В ординаторской беседовали с Геннадием Юрьевичем больше часа. Договорились об оплате операции, о лечении, о разрешении  встретиться с дочерью.
- Геннадий Юрьевич, у меня к Вам самая важная просьба. Разрешите, пожалуйста,  Вам, как лечащему врачу, которому я доверяю, отдать своё завещание на имя Настеньки.
- А почему бы Вам не вручить его маме Насти?
- Боюсь, что прочитав  содержание документа, она не поймёт меня и не примет его.
- Хорошо. Я передам его вашей семье.
- Завещание принесёт Вам адвокат. А в письме я сообщу вам имя и адрес нотариуса, где будет копия этого завещания.
- Почему в письме? И к чему адвокат,  если Вы сами можете принести его мне.
- Я вынужден покинуть город. И буду счастлив, если Вы позволите побыть рядом с дочерью  несколько дней. Только подготовьте её, пожалуйста, как-то к нашей встрече, чтобы она не волновалась. Ведь мы не виделись с ней десять лет. Она стала взрослой,  да и я изменился. Главное, чтобы она не волновалась. Если не захочет меня видеть, я пойму.
Три дня проведённые с Настенькой, возвратили ему краски жизни! Был, как никогда, счастлив от улыбки дочери, от её тихого «папа», от прикосновения к ней. Держал её красивые руки в своих больших ладонях, ощущая каждый удар  слабенького сердца.   Боялся  отпустить эти руки, потерять связующую нить её жизни с ним. Готов был за три  дня восполнить всё то, что было упущено за годы разлуки. Хотел подарить ей весь мир – здоровье, счастье, отцовскую любовь.  Боялся  опоздать…
Владимир был прощён дочерью, возможно, и Анной. При встрече обнялись, расплакались. И всё то, что их разъединило когда-то, сейчас не имело никакого значения. Они думали о самом дорогом  –  о дочери.
Он определил для себя  единственный способ искупления своей вины перед дорогими ему людьми и особенно перед дочерью. И  обязательно выполнит его.
… Геннадий Юрьевич прочитал завещание Владимира. Поразился его содержанию.  Попытался  осмыслить прочитанное.  Понял, что  такое завещание ни дочери,  ни её маме сейчас давать ни в коем случае нельзя.  Решил посоветоваться со своим другом-коллегой и решить, как спасти Владимира.  Не успел. Позвонили из приёмного отделения: 
-Только что  «скорая» привезла мужчину, который недалеко от больницы бросился под её колёса. Мужчина был ещё жив, но спасти его не удалось. Умер.  В его руке   нашли  записку, адресованную Вам.
- Немедленно несите его в хирургию. Мы готовимся к операции.
В записках, которые нашли в руке, карманах пиджака и брюк было написано: «В этой смерти прошу никого не винить. Срочно доставьте моё тело хирургу Геннадию Юрьевичу Иванову. Поторопитесь, пожалуйста!  Сердце необходимо моей доченьке – Нестеровой  Насте  Владимировне.
 Это моё искупление перед дочерью и Богом!»

04.02.2014 г.

7. Репетитор
Александр Асмолов
   Последний день зимы словно собрал все не отданное тепло и выплеснул его на головы ошалелых прохожих. Даже тем, кто сидел в многочисленных офисах и конторах, было видно, что пришла весна. Это подметили и двое молодых мужчин, беседовавших за чашкой кофе у окна столичной квартиры.
 - Старый календарь не врет, - один из них прищурился от блика солнечного света на полированной столешнице. – Год Жар-Птицы принесет не прост жаркое лето. Это будет пекло.
 - Так в десятом году было не холодно. Леса в Подмосковье горели так, что от смога через улицу домов не было видно.
 - То ли еще будет, Тим.
 - Ладно, ты чего звал-то? Могли бы и по телефону обсудить.
   Хозяин квартиры пристально посмотрел на гостя. Взгляд был долгий и неприятный.
 - Кстати, Тим, телефончик свой покажи.
  Гость почувствовал себя неуютно, но протянул хозяину сотовый. Тот быстро снял заднюю крышку и вытащил аккумулятор. Положив их перед собой, спокойно продолжил:
 - Я пообщался с родителями твоих учеников. Все отзывы положительные. Особенно отмечают лексикон и пунктуальность. Мелочи производят главное впечатление, особенно, если преподаватель следит за обувью и пользуется хорошим дезодорантом.

 - Ну, за то и платят, - гость попытался улыбнуться.
 - Я дал тебе хорошие контакты, где за академический час меньше сотни баксов не платят. Гарантий мы не даем, а статистику поступления наших подопечных предоставляем. И будь уверен, они ее проверяют.
 - Да, просто так с деньгами никто не расстается.
   Хозяин не стал развивать предложенную гостем тему.
 - Судьбу человека очень просто поменять через имя. Вот, например, заменим Тима на Тимура. Звучит. Так и видится скачущий перед лавиной степняков исполин на боевом коне. Тамерлану тесно в городах и роскошных дворцах, ему и всей Азии мало.
   Оратор многозначительно замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Гость тоже не проронил ни слова, теряясь в догадках. Оба смотрели в окно, за которым бушевало солнце. Возможно, это были отголоски бурь на светиле или предвестники чего-то большего.
 - Я хотел предложить тебе поработать в одном проекте, - неожиданно прервал затянувшуюся паузу хозяин. – Человек, который до тебя там работал, уехал. И уже не вернется. А дело стоящее.
   Они переглянулись, и гость, уступая лидерство, отвел взгляд на изящную кофейную чашечку, на золотом ободке которой играл солнечный зайчик.
 - Арифметика простая, - уверенно продолжил хозяин, - восемьсот тысяч выпускников будут штурмовать в этом году стены девятисот ВУЗов. На прошлой неделе еще 130 из них лишились лицензий. Для  желающих попасть в 56% бюджетных мест не будет проблемой заплатить тысячу рублей за правильные номера ответов ЕГЭ. И за среднюю цифру в пяток экзаменов мы поимеем – 800 000 на 1000 и  на 5. Четыре миллиарда за пару дней. Добавь такую же долю от девятиклассников. Даже, если скинуть четверть на непредвиденные потери, сумма получится достойная.
   Гость, не мигая, смотрел на собеседника, удивленный таким масштабом.
 - А ты думаешь зря министерство образования публикует новый указ об изменении перечня вступительных экзаменов в ведущих университетах страны за три месяца до этих экзаменов. Отменят, конечно, но средства вложены не зря. Паника позволяла без штурма брать города еще в средневековье.
 Холодная улыбка чуть тронула тонкие губы хозяина.
 - Человек не меняется. Разве что, камзолы теперь без накладных карманов.
 - И чем я могу быть полезен? – дрогнувшим от волнения голосом произнес Тим.
 - Хороший вопрос, - длинные пальцы комбинатора вскинулись веером, и подушечки их мягко коснулись друг друга. – Сеть из сотни сайтов, зарегистрированных в разных уголках мира уже ждет клиентов. Ты можешь задать любой вопрос поисковым системам об экзамене и первая десятка сайтов в появившемся перечне будет моей. Даже если кто-то попытается их блокировать, большая часть адресов останется доступной. Платежная система позволяет вывести средства мелкими переводами в неограниченных количествах. Точные даты экзаменов еще не опубликованы, но я узнаю их вовремя. Вместе с ответами, конечно.
   Он пристально посмотрел на Тима и, выдержав паузу, продолжил.
 - Мне нужен координатор, способный надежно управлять этой структурой. Ты же ИТ-шник. Я полистал твой дипломный проект. Никому не нужно в этой стране, но вполне разумно. Думаю, что справишься, так что выбор за тобой.
 - Это будет договор? - Тим явно нервничал.
 - Вот кредитка, - на стол перед гостем лег поблескивающий пластиковый прямоугольник, - здесь сто тысяч евро. Код доступа – номер твоего дома и квартиры. В конце июня я переведу на нее пять процентов от собранной суммы.
- Я согласен.
 - Тогда смелее, - хозяин кивнул на кредитку. – Только не покупай сразу кабриолет.
   Его тонкие губы опять тронула холодная улыбка. Словно игрок в покер, скрывающий свои эмоции при крупной ставке, хозяин столичной квартиры был немногословен и сдержан.
 - Обсудим детали. На этой флэшке все данные по информационной системе проекта. Пароли доступа для администрирования сайтами и продвижением их в поисковых системах. Перечень новых сайтов, которые нужно будет ввести в систему к началу мая. Работаешь один и автономно. Все оставшиеся три месяца все должно тикать, как часы. О конкурентах я позабочусь сам. Файл с ответами пришлю в зашифрованном виде. Здесь же есть контакты для экстренной связи. Если мне что-то не понравится, вызову на встречу. Об учениках своих не думай, тебя подменят. Ты же уехал к больной маме. Кстати, одна благотворительная организация выделила средства на ее лечение. У твоей мамы теперь персональная медсестра со всеми необходимыми лекарствами. Сам понимаешь, что от тебя зависит насколько правильными будут инъекции.
   Гость застыл в раздумьях, но потом медленно положил флэшку и пластиковую карточку во внутренний карман. Все еще не решаясь признаться себе, что выбор сделан и назад хода нет, он щурился от яркого блика солнца на полированной столешнице, словно прятался в нем.
 - Репетитор в русском языке, - хозяин квартиры сделал паузу, -  имеет смысл наравне с учителем, с той лишь разницей, что повторяется не все, а избранное. Ты думаешь зря так лихорадит систему образования в стране, увольняют каких-то профессоров и заслуженных учителей, выпускают сотни новых учебников, организуют тысячи подготовительных курсов с армией частных репетиторов. Нет. Образование оторвали от государства. Теперь это не только хороший бизнес, но и метод воспитания нового поколения. Через двадцать лет мои ученики возглавят все организации страны.
  Он вновь сделал паузу и заглянул в глаза гостя. Очевидно, не прочитав там того, что ожидал, уверенно продолжил.
 - Нам не нужен майдан. Мы не будем перекрывать Тверскую и жечь костры на Красной площади.  Русских не взял ни Наполеон, ни Гитлер. Их можно одолеть только изнутри. Зачем тратиться на ремонт после погрома столицы, когда можно все взять в целости и сохранности. Машина уже запущена. Она перемалывает их сознание, память и принципы. И это придумал не я один. Руководители всех государственных учреждений, связанных с образованием,  состоят в одной организации. Имен называть не стану, будет желание, найдешь в интернете. Они ничего не скрывают.
  Тонкие губы хозяина опять тронула холодная улыбка, и он оживился.
 - Работать. Время не ждет. И не забудь свой сотовый, репетитор.

8. Светка и Рустик
Александр Асмолов
   В небольшом аквариуме стайка рыбешек медленно кружила среди башенок и водорослей, окутанных вихрями мелких пузырьков воздуха, чем-то напоминавших снежинки, с той лишь разницей, что они поднимались вверх. У лежащей на мелкой гальке разбитой амфоры,  суетились вечно занятые чем-то сомята, а по стенке зеленоватого стекала, словно промышленный альпинист скользила большая улитка. Обитатели миниатюрного подводного царства с любопытством скосили черные бусинки немигающих глаз на заглянувшую в комнату сухощавую женщину неопределенного возраста. - Свет, Руслан пришел, - сообщила она лежащей на широкой кровати блондинке. Та засуетилась, приводя себя в порядок и озабоченно озираясь на дверь. Из коридора небольшой квартиры слышались приглушенные голоса хозяйки и гостя. Судя по тембру      и  неторопливым коротким фразам, мужчина представлялся уверенным в себе крепышом. Так оно и было на самом деле. - Свет, привет, - привычно произнес он и, чмокнув в щеку лежащую на высокой подушке блондинку, сел на край кровати подле нее. – Как ты?
 - Лучше всех, - с нескрываемой тоской откликнулась она, словно из другого мира. – Смотрела вчера открытие в Сочи. Из наших никого. Подъемники шикарные, да и трассы выглядят красиво. Никогда такого порядка не видела там.
 - Завидно ? – Руслан сгреб ее бледную неподвижную руку в свои огромные, словно лопаты ладони, и нежно погладил, словно пытаясь отогреть.  – Мы еще покатаемся с тобой. Вот увидишь.
 - Не в этой жизни.
  Он молча достал из внутреннего кармана кожаного пиджака флажок с символикой олимпийских игр в Сочи и, сунув его в лапы плюшевому медвежонку, который словно только того и ждал, стал размахивать обоими перед блондинкой. Подражая зычному голосу судьи-информатора на страте, Руслан громко произнес:
 - На старт вызывается Светлана Долгова, Советский Союз… Долгова! Долго собираетесь, девушка. На старт! Кто-нибудь, найдете эту Долгову. Вечно она на другой трассе гоняет. Эй, Долгова! Дисквалифицирую…
 - Ты забыл, - у нее неожиданно задрожала нижняя губа, - меня давно дисквалифицировали. Пожизненно.
   Она быстро прикрыла левой ладонью глаза, а правая так и осталась неподвижно лежать на коленке гостя. Он спокойно отложил медвежонка в сторону и достал из необъятного кармана большой носовой платок. Мягко отстранил ее руку и смахнул навернувшиеся слезинки с когда-то красивых глаз блондинки.
 - Это от ветра, Светик. Опять забыла очки надеть. Сколько раз тебе говорить, на трассе ветерок. Глазки беречь надо. Внизу репортеры и поклонники, а у тебя глазки красные будут. Не хорошо-с.
 - Да, - она улыбнулась, еще всхлипывая, - я сейчас. Это пройдет.
   Светлана прижала своей левой рукой его огромную ладонь к своим губам и зажмурилась. Он не шелохнулся, спокойно глядя на упавший со лба завиток.
 - Не смотри на меня, Рустик. Я такая некрасивая… и убогая. От меня прежней ничегошеньки не осталось.
 - Отшлепаю, - его голос тоже дрогнул, но только на мгновение. Думаешь, что если ты в постели валяешься, то можно мой платок мочить… Кстати! В какой-то сказке говорилось, что слезы девицы-красавицы волшебной силой обладают. Вот я возьму это платочек, да пойду к ведьме на Чертову гору. Пусть поколдует.
 - Здесь столько этих ведьм перебывало, дорогой, что никакая Лысая гора не сравниться.
 - Так, ты тут шабаши устраиваешь, - зловеще прошептал он. – С ведьмаками, небось?!
 - Еще с какими, - она потянула его голову к себе на грудь, зажмурившись от нахлынувшего чувства. – Я часто вспоминаю, как ты откопал тогда меня из снега и нес на руках. Километров десять. От боли я теряла сознание, а когда приходила в себя слышала, как ты повторял – «Все будет хорошо. Только потерпи». Я терплю, Рустик. Терплю. Только прошло двадцать шесть лет. У нас бы уже дети выросли, а, может, и внуки появились. Сил моих больше нет. Даже плакать нечем… Мать на тень стала похожа, а после смерти отца почти не разговаривает. Это все моя вина. Она давит каждый день. Каждый час.
  Она гладила его огромную голову на своей груди одной худенькой левой рукой и все шептала, словно молилась кому-то.
 - А когда тебе дали семь лет, я дважды вены резала, да мать умереть не дала. Теперь даже посуду не оставляет на тумбочке. Я так до окна ни разу и не доползла. Вся моя жизнь на этой кровати. Как в тюрьме.
  Он мягко отстранился и молча посмотрел ей в глаза. Она почувствовала это и ответила тем же. На лбу женщины прорезались две глубокие морщинки.
 - Я виню себя в том, что из-за денег на бесполезные операции ты пошел к браткам. Ты сломал свою жизнь, став тем, кем никогда бы не был. Если бы не я. Если бы не моя травма. В свои девятнадцать я была бесшабашной…
 - Ты, - он приподнялся и нежно приложил свой палец к ее губам. - Ты была королевой. Королевой всех склонов и трас. Ты бала не Долговой, а  Долгожданной. Ты была просто Снежной королевой. От слова нежной.
 - Перестань, пожалуйста, а то я опять расплачусь.
  Он словно не слышал ее.
 - У меня было время подумать. Я понял, что это судьба. Наша с тобой.
 - За какие грехи?
 - Не знаю. Я принял ее, как есть. Без базара.
   Молчаливая пауза нависла над ними, и оба, не сговариваясь, отвернулись к аквариуму. Обитатели аквариума занимались своими делами, лишь изредка поглядывая на двух неразговорчивых полубогов, от которых зависела судьба этого подводного мирка.
Тихо щелкнул дверной замок в коридоре.
 - Ты принес? - он молча кивнул в ответ. – Мать пошла в магазин. У меня будет время.
 - Может я еще поищу Себастьяна, - неуверенно начал гость. –  Австрия не такая большая страна.
 - А потом опять будешь «искать» еврики. Нет, больше не возьму от тебя деньги. Я не наивная чукотская девочка и понимаю, почему классный биатлонист так понравился браткам.
 - Ты самое главное в моей жизни.
 - А те… - она поперхнулась. – Они в чем виноваты?
 - Это мой грех.
 - Нет, дорогой, это и мой грех. Не сломайся я тогда, ты остался бы в сборной и взял бы золото в Калгари. Зачем нам врать друг другу.
 - Судьба, - он повернулся к Светлане. – Я бы еще раз попробовал.
 - Я не позволю тебе уродовать свою душу! –  Ее взгляд загорелся ненавистью.
 - Опять ждать семь лет на этой койке? Или пятнадцать? И каждый день признаваться себе, что я никому не нужна в этой стране. Выслушивать, как чиновники чмямлят, стыдливо пряча глаза, что не посылали меня на ту трассу. Видеть, как мать сохнет от горя и несправедливости, полнейшего равнодушия со стороны бывших «друзей». Если бы не ты, не было бы ни одной операции, ни одного знахаря или костоправа. Кто считал, сколько денег на это ушло! Да, мы бы с мамой на свои ничтожные пенсии давно бы загнулись.
   Руслан только грустно улыбнулся.
 - Раз в пять лет каким-то ветром сюда заносит молоденькую журналистку и она в шоке бежит, осознавая всю низость моего положения. Я больше не хочу так. Нет смысла. Уже не кричу бездушному телевизору, что лучше бы на эти деньги не олимпиаду устроили, а убогим помогли. Таких, как я, немало, но никто никогда даже цифры не зазвал. Нет нас в этой стране. Есть десяток, кто выступает на Паралимпийских играх. А я не хочу закончить свой путь в какой-нибудь богадельне, которые каждый год сгорают со всеми несчастными горемыками.  Лучше сегодня.
  Руслан серьезно посмотрел на нее.
 - Поцелуй меня в последний раз и уходи. Я уже и записку написала. Так будет правильно.
 - За кого же ты меня держишь? Думаешь, я тебя брошу?
  Когда мать открывала ключом дверь неказистой квартиры, в которой давно не звучал смех, один за другим раздались два негромких хлопка.

9. Путевые акварели. Валаам - щедрый дар Творца
Елена Кириченко
Удивительны и щедры дары Творца людям! Одним из нескончаемых Господних подарков является взору и сердцу человека архипелаг Валаам, одноименно названный по самому большому своему острову. Более пятидесяти скалистых островов, преимущественно покрытых  хвойными лесами, раскинулись в водах Ладожского озера. Могучая Ладога по-матерински обняла выступы суши со всех сторон, оставляя на самом архипелаге водные истоки поменьше – внутренние лесные озера. Здесь же видны и следы рук человечьих – мелиоративные каналы. Вечнозеленые ели и сосны по-хозяйски раскидисто заполонили пространство. Только любовью великой возможно создать такую красу!
Древний скалистый остров Валаам, покрытый темно-изумрудной растительностью, умиротворенно и степенно принимает путников в свои владения. Знает, непросто будет прибывшему человеку, так как именно здесь душа его будет трудиться, бороться и, если хватит сил, побеждать. Спешно потянется пришелец в Валаамскую обитель, будет искать спасения. Благо, что все тропки на острове ведут к Храму, к Святому месту очищения души. Человек не только обретает надежду, но и видит Свет. Вот то место, где можно преобразиться и … спастись. Спастись через свое духовное преображение. Разве не знак Божий проявляется в самом названии Валаамского монастыря – Спасо-Преображенский? Имеющий уши да услышит! И слышат, видят, чувствуют этот знак многие паломники, трудники, волонтеры, туристы и «разношерстные» гости, которые неиссякаемым живым ручейком текут в монастырскую обитель. Притяжение людского потока подтверждает силу и мощь Святого места. Сбылись слова  апостола Андрея Первозванного, указавшего на Валаам как на нерушимый  оплот Господа.
Темные силы, используя войны, набеги, варварство и вандализм, неоднократно пытались уничтожить место очищения душ и служения Богу. Но Свет всегда побеждает тьму. Так случилось и в Валааме.  По-другому быть не могло, ведь здесь нескончаемо возносились к небу искренние горячие молитвы.  Здесь неустанно заботливыми руками братии обрабатывалась каждая пядь валаамской земли.  Здесь совершены и свершаются подвиги во славу Бога. А значит, здесь всегда было и есть много Света.  Да будет в Валааме Свет и в дальнейшем!
 Девять скитов, входящих в Валаамский монастырский комплекс, свидетельствуют о святом подвижничестве, личных подвигах иноков. На этой древней земле воздвигнуты и сохранены для ныне живущего поколения скиты во имя святителя Николая Чудотворца, св.Иоанна Предтечи, преподобного Александра Свирского, преподобного Авраама Ростовского, Воскресения Христова, Смоленской иконы Божией Матери, Коневской иконы Божией Матери, Всех Святых и Гефсиманский скит. Древние постройки – уникальные, не похожие друг на друга памятники зодчества. Любоваться ими и любоваться! Но помимо красоты давних строений паломников-христиан и туристов восхищают, удивляют, интересуют духовные подвиги иноков – насельников монастырских скитов. Тихо и сокровенно принимались и исполнялись обеты – крайне жесткого поста, молчания, отшельничества, затворничества, непрестанной молитвы. Только Ему, Всевышнему, посвящались эти обеты, с годами превращаясь в подвиги. Мощь духа человека росла, крепла, устремляясь всё выше и выше к Небу, устраняя тьму на своем пути.
 Реставрируются, восстанавливаются скиты в монастырской обители, вновь заполняются насельниками, готовыми самозабвенно служить Богу. Рушили варвары обитель, и не раз рушили. Но как свежий листок из почки дерева оживает весною, так и обитель на радость всем христианам вновь возродилась. Символическим оказалось последнее возрождение Валаамского монастыря – 13 декабря 1989 года, в день памяти апостола Андрея Первозванного. На заброшенном и руинном месте вновь прибывшие монахи трудом и молитвой начали восстанавливать Святую обитель. С каждым последующим годом монастырь реставрировался, расширялся, набирал мощь. И ныне раздается колокольный звон над Валаамом, над кипучими водами Ладоги, разливисто возвещает о жизни Спасо-Преображенского монастыря. Отрадно и благостно на душе человека, устраняется тьма, все вокруг озаряется Светом!      

10. Путевые акварели. Валаамская Муза
Елена Кириченко
Без Музы художник не может творить. Таким вдохновением для многих и многих стал остров Валаам, сражающий путника своей самобытной суровой красой. Северная жемчужина полонила творческих людей – музыкантов, писателей, поэтов, художников. Прославленные, маститые творцы навеки воспели самобытную красу Валаама – Святой земли. По давней легенде апостол Андрей Первозванный установил на острове каменный крест, указав на Валаам как на Святое место. Во славу Творца здесь возносились и ныне возносятся молитвы, идут христианские службы, не иссякает поток паломников. На острове основан и действует ныне Спасо-Преображенский мужской монастырь. Каждый ищущий находит на Валааме своё.
Монахи долгие годы служат Богу, получают благословение в неусыпных трудах. Писатели, однажды увидевшие красоты Валаама, спешат взяться за перо и оставить-запечатлеть в письменах это чудо. Поэтами строки вдохновенно выстраиваются в рифмы, и величают они северную красу Валаама. Музыканты, укрывшись в скалах, слышат одним им ведомую музыку, в которой ощущается и волнение Ладожского озера, и поскрипывание старых сосен, и эхо, раздающееся в голых скалах, и колокольный звон монастыря. Спешит музыкант, выводит в нотной тетради одну за другой крючочки-ноты. Поет, поет он о Валааме! А как же художник? Художник тоже и давно во власти Музы. Ему доступен еще и цвет! Восход, закат, грозовое небо, водная гладь Ладоги, угрюмые отвесные скалы, сосны и ели вдохновенно наносятся кистью. Цветные мазки, один за другим, кладутся на холст, навеки прославляя Святую землю. По всему миру, в музеях и галереях, ценители прекрасного очарованно стоят перед полотнами великих мастеров. А таких мастеров Валаам посетило немало – Архип Куинджи, Николай Рерих, Иван Давыдов, Михаил Клод, Иван Шишкин. Отрадно, что и новое племя художников вдохновенно продолжает воспевать валаамскую землю, учится у великих предшественников.
 Глядя на полотно Архипа Куинджи «Ладожское озеро», диву даешься творению и Бога, и человека. Господь, создавший твердь и водную гладь, и художник, получивший дар воспроизведения этого чуда, открывают человеку величие жизни и природной красы. Как далеки, даже невозможны на валаамской земле суетность мира, искусственность, фальшь! Свет, чистота, природность – первые ассоциации при виде картины «Ладожское озеро» Куинджи. Кажется, что чистота всюду – в природе, в душе, в мыслях. Здесь нет пристанища для смуты, лести, вражды. Светлость души и разума символизирует на картине прозрачная вода у берега. Она настолько чиста, что сквозь нее видно каменистое дно. Берег освещен солнечным светом, кисть художника избрала теплые оттенки палитры. Тепло и Свет проникают в душу, передаются человеку, смотрящему на полотно. Величественность природы ощущается в раскинувшейся водной глади, слившейся воедино с небом, в причудливых облаках-завитушках, в еле заметной линии горизонта. Не обойтись, никак не обойтись человеку без Божьей помощи среди природной стихии. Вот и художник на картине изобразил лодку с людьми как малый эпизод бесконечности.
Вторая картина Архипа Куинджи «На острове Валааме» воспевает суровую, строгую природу. Удивительной особенностью пейзажа является преимущество серебристых оттенков. Здесь редки следы человека, здесь природа, как невеста, предстает в девственной красе. Второй план полотна сумрачный, таинственный, но на переднем плане главенство вновь отдается солнечному освещению. Свет торжествует, озаряет природу! И хочется верить, что человек, маленькая частичка этой природы, также будет озарен Божественной благодатью. И как часто пришелец, ступивший однажды на остров Валаам, ощущает в себе этот волнующий, будоражащий душу, охвативший его Свет!

11. Зачем вам моя зима?
Анна-Мария Ситникова
              Зима. Для детей – время волшебства, долгожданных подарков, пока ещё существующих Дедов Морозов, колючий снег в лицо от такого скоротечного, но такого захватывающего дух спуска с ледяной горки на санках, и покрасневшие носы, и мокрые рукавички, и дикий восторг от попавшего за шиворот снежка. Ровные кружочки конфетти, превратившие обычный сугроб в большущую гору мороженого, и смешной снеговик, вызывающий громкий лай дворового ничейного Дружка…
               Романтика мерцающей бриллиантовой пыльцы в свете вечерних фонарей, тонкий звон разбивающихся под ногами льдинок, кружевные накидки на городских неприметных липах, превратившие их в сказочные декорации под серебристой луной. И манящий аромат кофе в маленьком уютном кафе, и разноцветные огоньки, словно подмигивающие из-за диковинных узоров на стёклах окон; её замерзшие пальцы в его тёплых надёжных ладонях, отражение нежности в глазах, волнующее биение сердца – зима для влюблённых…
               Очищение. Покой. Время забыть прошлую суету, сказанные сгоряча обидные слова. Простить. Прислушаться к давно забытому звону рождественских колоколов, поднять глаза к небу, сыплющему на уставший город белую манну. Помолчать, замерев рядом с дремлющей заснеженной мудрой елью. Вновь пообещать себе несмотря ни на что стать лучше и добрее и поверить в это. Поверить в чудо – благодатная зима для не теряющих надежду…
                Желаю вам не увидеть в пришедшей зиме просто предсказанные синоптиками минусовую температуру и предупреждение о гололедице, в падающих снежинках - бесформенную грязную массу на дорогах, мешающую машинам, в застывшей реке - лишь преграду для переправы, в новогодних подарках – бесполезную трату денег, в пушистых зелёных ёлочках-красавицах – ненужный мусор, в улыбках людей – притворство.  Серость. Одиночество. Неверие…  Зачем вам моя зима?

12. День исполнения желаний
Анна-Мария Ситникова
     - Юр, а, Юр! - тормошила за плечо сонного мужа Маша. - Юр, ты же обещал Сашке парк с аттракционами!
      - Угу! - пробурчал в ответ Юрий, накрывая голову подушкой.
      - Пап, - со слезами в голосе затянула пятилетняя дочка, стоя в проёме двери в нарядном платье, - опоздаем же!
      - Отстаньте! - глухо ухнуло из-под подушки. - В другой раз!
      Сашка разочарованно всхлипнула.
      - Не реви! - сдержав вздох, приказала Маша. - Заколки неси и расчёску. Сами поедем, а папа обед варить останется.
       Горькие слёзки моментально просохли на детской мордашке, и дочка, радостно топая лакированными туфельками, понеслась в детскую.

     - Мам, а там карусели будут? - перескакивая через ступеньки, галдела Сашка.
     - Будут, - монотонно отвечала «мам», думая о превратностях судьбы, превративших счастливую семейную жизнь в сплошную полосу разочарований.
     - А мороженое? - не унималась маленькая сладкоежка, то забегая вперёд, то возвращаясь.
     - И мороженое, - автоматически отрапортовала Маша, - и пирожное, - добавила, вспомнив про свадебный торт с лебедями и пожелания спокойной семейной жизни. «Сбылось же, - поймала она себя на слове, - спокойно, дальше некуда: тихая гавань - диван и муж-капитан с пивом возле телевизора».

      - Мам, а теперь догони меня!
     - Идём на посадку, - загудел, подражая гулу самолёта, Иван, врываясь на кухню-аэродром с сынишкой под мышкой.
     Дверь ударила по стене, и из шкафчика выпала фарфоровая чашка.
     Маленькая болонка с визгом вскочила на руки сидящей за столом темноволосой женщины, прочертив коготками четыре полосы на бежевом колене.
     - Ай! - вскрикнула та, безуспешно пытаясь остановить бегущие затяжки. - Что за наказание! Каждый день что-нибудь ломаете или бьёте!
    - Мамочка, мы не нарочно! - виновато затараторил мальчик, освободившись из папиных объятий. - Я почти всё собрал!
    - Саша! - сердитому маминому голосу совершенно не понравилась белая керамическая горка на полу. - Сейчас же маршируй в свою комнату!
   Сердце Ивана сжалось от детских слёз.
    - Нина, не кричи на него, лучше на меня сорвись, - сказал он тихо.
    - Сам виноват, а я плохая! - завелась Нина. - Ребёнка не воспитывает как надо!
    - По-твоему, лучше по стойке «смирно» стоять, да? - повысил голос мужчина.
   - Да ты только и делаешь, что играешь с ним, а не воспитываешь! - продолжила перепалку Нина, и истерические нотки заставили затявкать маленькую болонку.
   - А ты только и делаешь, что воспитываешь! Надоело!
    - Надоела - уходи!
    - Чего ты к словам цепляешься? - Иван, хлопнув от досады дверью, вышел на крыльцо покурить.
    Прищурив глаза от белёсого дыма, он вглядывался в соседские дома, представляя чужую жизнь за каменными стенами. Любят ли хотя бы в одном доме друг друга, прощают, ценят заботу или вот как он с Нинкой, словно кошка с собакой, общаются? Поразмышляв в одиночестве, потушил сигарету и зашагал к гаражу - целый выходной день молча сидеть по разным углам совершенно не прельщало, да и сыну не мешало бы избавиться от незаслуженного наказания.
    - Сашка, собирайся! - весело сказал Иван. - В парк поедем!
    - Ура! - снова зазвенел тонкий мальчишеский голосок.
    Заскулила болонка, втискиваясь за холодильник от топота новеньких сандалий.

    - Поехали, поехали! - торопил папу Сашка.
   - Да не прыгай ты так, секундочку потерпи!  - притворно ворчал Иван.
   - Всё! Секундочка прошла - поехали, поехали! - снова заорал мальчишка, оббегая вокруг машины пятый круг.
   И вдруг на него неожиданно налетела белобрысая девчонка.
   - Ой! - разом вскрикнули оба пострадавших и схватились за лбы.
   - Сашка! - одновременно окликнули детей поднявший голову от капота Иван и подбежавшая к месту столкновения Маша. Секунду она с удивлением смотрела на владельца машины, соображая: откуда ему известно имя её дочери, но, прочитав в его взгляде похожий вопрос, занялась потерпевшими.
    - Только не реви, - предупредила, присев рядом с девочкой, Маша, - сама виновата!
    Сашка послушно кивнула и добровольно убрала за спину руки, разрешая маме оценить нанесённый ущерб.
   - Сам виноват, не реви, - выговаривал мальчишке его отец.
   Взрослые наконец повернулись друг к другу.
   - Простите моего… - по-джентльменски начал Иван и внезапно запнулся.
    Молодая женщина, глядя на него снизу вверх, поправляла русую чёлку, и что-то в этом простом жесте показалось ему очень-очень знакомым.
    - Маша, ты?
    Маша замерла, внимательно вглядываясь в плечистого молодого человека, за секунду перебрав в памяти немногочисленных ближайших знакомых, потом студенческих приятелей, потом давно разъехавшихся одноклассников.
    - Ваня?
    Спросила и тотчас вспыхнула румянцем: Ванька когда-то носил её сумку с учебниками, а ещё их обзывали «женихом с невестой».
   - Ты ведь уехал, - сказала она, поднявшись, - насовсем.
   - Как видишь – вернулся. С сыном в парк собираемся. Работает, как раньше?
   - Мам, мы в парк опоздаем! - влезла в разговор уже успевшая забыть про набитую шишку Сашка.
   - Ой! - спохватилась Маша, щёлкнув мобильником, и добавила: - уже опоздали.
   Девчонка хмыкнула носом.
    - Не реви! - приказала всё знающая мама. - На следующей электричке доберёмся.
    - Папа, мы тоже опоздаем, поехали, поехали! - заторопил отца второй Сашка, влезая на заднее сиденье автомобиля.
   - Поедем! - отозвался Иван, - Маша, по-моему, нам в одну сторону, прошу! - и гостеприимно приоткрыл для прежней «невесты» переднюю дверцу.
   Волшебное слово не заставило долго ждать, и девочка моментально оказалась рядом с мальчишкой, у которого было такое же имя, как и у неё. Странно.
   - Сашка! - одновременно окликнули детей взрослые, - Подвинься! Выйди немедленно!
   Две удивлённые мордашки уставились на командующих в недоумении: кому что выполнять? Маша с Иваном переглянулись и засмеялись.
   - А я-то думал: откуда ты моего сына знаешь?
   - А я про тебя то же подумала.
   - Ладно, похоже, Сашки всё сами решили - придётся подчиниться! - Иван слегка дотронулся до Машинного локтя, помогая даме занять место, и на её лице снова вспыхнул румянец.
    Машина завелась и рванула в сторону города. Маша с любопытством поглядывала в зеркало, наблюдая за оживлённо болтающими детьми, изредка скользя взглядом по лицу Вани и мечтала… Вот этот мужчина за рулём - её муж, Ванечка. Их дети на заднем сиденье: мальчик и девочка…
    …Автомобиль тормозит… Жаль… Пора возвращаться к действительности…
    - О чём задумалась?
   «Это ко мне обращаются?» - удивлённо взметнулись Машины ресницы.
    - Предлагаю вместе в парке погулять, или у вас другие планы?
    - Другие планы? - словно эхо отозвалась молчаливая попутчица. - Нет. Идём вместе.

     Пока Ваня пытался вернуть Маше разговорчивость, дети вприпрыжку бежали по солнечной дорожке парка. Внезапно они остановились возле ярко-зелёного с жёлтыми звёздочками киоска с сувенирами.
     - Выбрали что-нибудь? - весело спросил Иван, и Маша даже не успела остановить свою не в меру расшалившуюся дочку от выбора большущего розового пищащего зайца.
     Второй Сашка сосредоточенно осматривал автомат, довольно ухмыляясь от «всамделишного» треска выстрелов.
     - А это тебе, - повернулся начальник их маленького отряда со смешными клоунскими очками на носу (когда только успел?), протягивая Маше мигающий браслетик, - на память!
    Маша на минутку отвлеклась, засмотревшись на волшебное свечение подаренного браслетика, а когда снова подняла глаза - ни клоуна, ни детей не было. Браслетик тонкой змейкой скатился в траву.
     - Маша-растеряша! - вдруг раздалось у неё над ухом, совсем как в школе, когда она умудрялась всё и везде терять: то ручку, то заколку. И Ваня вернулся ненадолго в прошлое. Так и стояли, не шевелясь, глядя друг на друга…
     - Машенька, может, в кафе? Поговорим, а?  Сколько лет не виделись!
   
    - …Так и решил вернуться, не моё это: чужая культура, люди вежливые, но и только, каждый сам по себе, а бизнес - везде раскрутиться можно, было бы желание. Я уже и офис нашёл, в доме культуры, знаешь, Машенька?
    - Угу, - откликнулась Машенька, глядя на пузырьки в лимонаде, - я там работаю, в библиотеке, в детской.
    - В сказки ещё веришь?
    Утвердительный вздох. Прядь чёлки привычным жестом возвращена на место.
    - Тогда закрой глаза… Фокус-покус!
    Перед носом мечтательницы возник букетик ромашек (когда только успел?).
    Вот уже летнее солнце коснулось верхушек парковых тополей.
    - А я два раза в комнату страха ходила! - с гордостью объявила Сашка, доедая свою порцию шоколадного мороженого, - И ни разу не боялась!
    - А я на автодроме всех перегнал! - похвалился второй Сашка.
    Сидящие у пруда две старушки, оторвались от кормления уточек и засмотрелись на галдящих детей и их родителей.
    - Гляди, Афанасьевна, какая семья - картинка!
    - Картинка! - согласилась Афанасьевна, застыв с оторванным от булки кусочком.
    Маша не смела отвлекать шофёра, только изредка поглядывала в зеркало, наблюдая за спящими, перемазанными шоколадом детьми, украдкой скользя взглядом по лицу Вани и мечтала…  Вот этот мужчина за рулём - её муж, Ванечка. Их дети на заднем сиденье: мальчик и девочка…

   …Автомобиль тормозит… Жаль… Пора возвращаться к действительности…
   Скрипнула калитка. Усталая Сашка, медленно протопала в свою комнату. А Маша, переложив в мойку оставшиеся после одинокого Юркиного обеда тарелки, долго искала задвинутую в дальний угол кухонного шкафа вазочку для цветов. В голове вертелась одна и та же песенка из мультфильма: «К сожаленью, День… - Маша запнулась, мысленно исправив продолжение, - День исполнения желаний только раз в году…»
    - Привет, соседка! В сказки ещё веришь?
    Маша поспешно захлопнула детскую книжку про самого-самого прекрасного принца. Опираясь на стол, заваленный журналами, на неё смотрел… Ваня, вертя в руках четыре билетика в цирк (когда только успел?).


13. Ра
Ирина Кочеткова
"Быть может,
я вовсе не чуждый людям изгой,
а только неясное воплощение совершенства человеческой души?"

   Майя возвращалась с работы, как обычно, в десять часов вечера, когда во всех нормальных домах уже пьют вечерний чай и собираются отходить ко сну. Она же шла, словно разлохмаченная веревка:  нервная, жалкая, злая  - на все вокруг, но главным образом – на себя! В голове хаос, в жизни хаос, и дома – хаос. Когда работаешь  пять дней по двенадцать часов,  едва ли достанет времени и желания делать ещё что-то по дому. Шеф опять наорал, здоровье – ни к черту, на улице темно и сыро, собственно, как и на душе. Спонтанно пришла мысль - зайти к Артуру на огонек. Он жил в доме напротив, её  старинный друг, - художник, поэт, музыкант.
   Арт, как обычно, взлохмаченный , в какой-то драной майке и серых полотняных штанах, открыл дверь и расплылся в улыбке.
- Господи, вот счастье-то! –  обрадовался он. – Нормальные люди так себя не ведут, но именно этого ненормального Майя и любила больше всего за его ненормальность.  – Маечка, радость моя, дай я тебя поцелую!  - и Арт потянулся к подруге своими измазанными в краске руками. Майя не позволяла себя обнимать и целовать нелюбимым мужчинам, (теперешнюю  моду обниматься и целоваться со всеми подряд Майя строго обходила стороной, ценя свои чувства, свое тело и своё личное пространство).   Но Арт – Арт был не мужчина, он был сын божий и этим все сказано. Неловко обнявшись, друзья посмотрели друг на друга, каждый думая о своем.  Майя думала: « Вот псих же, а люблю как родного».  Арт, казалось, дегустировал  Майю  по глоточку,  он умел так смотреть на человека, что у того тело начинало дрожать или дымиться.  Наконец, оценив что-то, ему одному только заметное, пройдясь по лицу и плечам  Майи, словно накладывая мазки, «растушевывая», что-то отметил и наметил акценты, - создавалась иллюзия, что на ваших глазах с вас пишут портрет, портрет  живой и настоящий. Причем пишут его прямо на вашем теле. Арт объяснял, что он, словно вампир, впитывает так сущность человека, всеми порами старается его запомнить, как будто втиснуть в себя. Собирая с твоей кожи атомы радости, забирая кальку твоей души.. . Но, словом, это было Арт, и объяснять тут нечего.
 Майя  прошла  в комнату, обозрела  веселенький бардак;  по всему выходило, что на Арта  снизошло  очередное вдохновение. По углам валялись  разнообразные вещи. (Арт любил таким  образом обращаться с предметами. Если сейчас вещь не нужна, он без сожалений отпускал её в свободный полет, лишь бы под руками не мешалась, ибо в эту секунду им владело НАСТОЯЩЕЕ.  Это настоящее могло настигнуть его где угодно, - на кухне, в туалете, в магазине или по дороге на работу. Тогда он хватал первый попавшийся под руку листок и набрасывал схематично пришедшую в голову мысль, - будь то линия, фраза или ритм.  Такие творческие порывы имели и отрицательную сторону. Иногда по нескольку дней он не мог найти свои носки или подготовленную к печати статью, свои книги, свой завтрак, свои часы или мобильник. Впрочем,  ни тем, ни другим он почти не пользовался).
Вот и сейчас пол был захламлен разнообразными  предметами, зато пространство перед окном было расчищено и освобождено от лишней мебели, перед окном  находился  стояк с холстом, на котором сильными уверенными мазками смотрел на Майю  солнечный свет.  Абстракции, это нечто такое, что не нужно понимать, а нужно  просто чувствовать. Они либо доходят, либо нет. Данная работа была явно ещё не закончена, но основное, главное, выпукло ясное на ней уже было!   Казалось, из сплетения ярких спиралей, превратившихся в искрящийся клубок,  вот-вот вырвется наружу, разорвав путы, разбив скорлупу материи, родится криком и брызгами,  вечно  живое и вечно побеждающее дитя солнца.  Ра!
 - Здорово! – кивнула на холст Майя.
 - Правда нравится?
 - Правда.  Глядя на это хочется жить.
 - Вот и славно! – улыбнулся Артур,  явно отметив про себя, что до « этого» жить Майе как будто не хотелось.
 - А это все, - показывая на окружающий беспорядок, сказала Майя   - непременный атрибут художника? Для того чтобы создать гармонию  необходимо сотворение хаоса?
 - Красиво мыслишь,   если Хаос понимать как беспорядочное состояние материи, а гармонию – как упорядочение материи. – Арт поднял с пола какую-то замызганную тряпицу и принялся об неё вытирать руки. Затем он также поднял с пола стул и поставил его перед  подругой.  – Садись.
Стул в комнате был один. Мебель практически  отсутствовала, в житейском плане Арт был минималистом,  презирал все мещанское, он любил жить, а не наживать (то или иное добро). Майя села на предложенный стул, задержала взгляд на яркой и живой картине, а Арт принялся расхаживать перед ней, размахивая кистью, словно указкой.
 - Античным  философам Хаос представлялся  как величественный, трагический образ космического первоединства, где расплавлено все бытие, из которого оно появляется и в котором оно погибает, поэтому Хаос есть универсальный принцип сплошного и непрерывного, бесконечного и беспредельного становления. – Арт оглянулся по сторонам, развел руками, словно иллюстрируя свои слова.  - Античный Хаос всемогущ и безлик, он все оформляет, но сам бесформен. Он - мировое чудовище, сущность которого есть пустота и ничто, это - бесконечность и нуль одновременно. Все элементы слиты воедино, в одно нераздельное целое.
Глянув на Майю Арт сказал:
 - Помоги себе ладошкой, поставь на место свою челюсть.  Ладно, давай проще, – он сел  прямо на пол рядом с холстом, и выглядело это совершенно естественно.  - Принято считать, что  разрушение гармонии - цель хаоса. Но это не совсем верно, так как сама возможность гармонии заключена в хаосе. Платон  под Хаосом понимал свою "всеприемлющую природу", то есть то, что обычно называется у Платона материей. Это - то невидимое и неосязаемое, лишенное всяких физических качеств начало, которое получается после исключения из физического тела всех его реальных свойств, то, что нельзя даже назвать каким-нибудь именем, ибо всякое имя предмета всегда приписывает ему то или иное свойство. Это - чистая материя, самый факт существования тела, не зависимый ни от каких его реальных качеств. Хаос - не какое-нибудь тело, но принцип непрерывного становления тела. Поэтому ты права. Хаос необходим для создания гармонии, и перестань смотреть на меня как на психа. Сама  спросила, я тебе ответил.

- Угу, - кисло пробормотала Майя.
- А что, по- твоему, является атрибутом художника? Как говорили в эпоху марксизма-ленинизма , традиционный атрибут Художника — честь, совесть, долг. А ещё наверно неизменный атрибут художника – борода и засаленный шарф в клеточку, да?! – Арт рассмеялся, вытаскивая из под кучи хлама ещё одну кисть. Он её погладил и трепетно положил себе на колени .  – Ладно, теперь ты вещай.  А то смотрю, я тебя заморил.   А то хочешь, пойдем на воздух?!. Хотя не хотелось бы, если откровенно. У тебя сейчас такое лицо, мне хотелось бы повпитывать минут десять.

- Впитывай, да смотри не отравись, - ответила Майя . – А насчет хаоса, знаешь, хоть и заумно, но здравое зерно я уловила.  Научиться  бы  ещё это применять в жизни. Мои  мысли  – это дети хаоса (звучит почти как дети дьявола). Точно! Они разрушают целостную картину, разбивают на составляющие, на мелкие частицы – а главное не несут никакого созидания. Арт, что надо сделать, чтобы этот хаос заткнулся уже?! Сил моих больше нет.
 - Что на сей раз вас расстроило,  мой милый   Ватсон?
 - Отсутствие жизни как таковой.  Все суета…
 - И от этого ты киснешь?
 - Я  не кисну.   Мне опостылела моя пустая жизнь.  Чего я уже 34 года маюсь и покоя себе не нахожу, если все это не имеет никакого значения?!
  - Мда, тяжело тебе.  От радости восприятия Ра до суициидальных заскоков путь чересчур центробежный,  так и разбиться можно. Слышала о Бритве Оккама?
 - Краем уха, при чем это здесь?
 -В современной науке под бритвой Оккама обычно понимают более общий принцип, утверждающий, что если существует несколько логически непротиворечивых определений или объяснений какого-либо явления, то следует считать верным самое простое из них.
 - То есть?
 - Самое простое объяснение скорее всего и есть правильное. Какое самое простое объяснение существует для оправдания твоих  мучений ? Что это – физиология, психиатрия, мистическое отрабатывание кармы?!   Может, ты просто устала девочка моя, у тебя скоро месячные, ты сто лет не была в отпуске, тебя достал хам-шеф, тебе не хватает солнечного света, вот и вся твоя трагедия?!  Какая версия тебе представляется  наиболее простой и поэтому – верной?! Бритва Оккама (кстати, вроде говорят, сам Оккам никогда такого не утверждал) советует: не нужно множить сущности без необходимости.  Например, если доводов психологии-физиологии достаточно для объяснения такого феномена, то на нем и следует остановиться.

Майя задумчиво смотрела на друга.

 -  Когда мы говорим «хаос», то подразумеваем беспорядок, бессистемное движение, поток… А гармония ассоциируется с покоем, тишиной и красотой. Но космос – это и хаос и гармония, красота и движение, нет разделительной черты. 
  -Кстати,  лишь в раннехристианские времена этому слову стали приписывать значение беспорядка.
 Майя усмехнулась.  Как много всего возникло с появлением христианства – и стыд, и беспорядок, и грех… А ведь мы живем в христианском мире, с христианской моралью, вот оно может где собака зарыта.
 - Выпей молока! – ни с того, ни с сего предложил Артур.
 - Что?
 - Выпей стакан молока!
 - Почему молока?
 - А у меня другого ничего нет. Говорят, эмоциональная боль длится 12 минут, все остальное это самовнушение!  Даже если что-то нехорошее у тебя произошло, оно уже прошло. Отпусти!
 - У меня пустота и хаос внутри, Арт!
 - Вспомни,  «сама возможность гармонии заключена в хаосе». А пустота – пустота – это прекрасно! Вот белый холст. На него можно нанести любой мазок, использовать любые краски, рисуй свою жизнь по своему усмотрению. Нет ничего более богатого по своим возможностям, чем пустота! – Арт поднялся с пола и пошел, шаркая шлепанцами,  на кухню. Через миг он вернулся со стаканом молока в руке.
 - Пей!
Майя смотрела на картину, на  дитя солнца, выбивающегося  из мирской суеты. Оно там было – солнце, оно находилось повсюду, вот вроде его и нет на картине, но оно есть, им дышит все вокруг, оно есть везде! ОНО ЕСТЬ ВЕЗДЕ! – вдруг осенило Майю. И в этом сером вечере, и в этом молоке, все есть во всем, нет разделительной линии.  Она молча взяла стакан из рук Арта,  и стала пить молоко. Арт улыбался. Он уже придумывал новую картину….

14. День Дурака
Ирина Кочеткова
                Главное - ничего не бояться и ничего не ждать...
                и тогда все будет хорошо!

        Он не был дураком, конечно же, нет!  Он не был умственно отсталым или слабо развитым индивидуумом, отнюдь. Скорее даже наоборот. Возможно, именно поэтому, он так обрадовался новому дню, дню, когда мела метель, дню, когда, вопреки всем календарям и срокам, снег валил и валил, не переставая. Дню — 1 апреля, Дню Дураков. Почему-то, с самого утра, было отличное настроение, словно на самом деле случился праздник, чудо, карнавал, хотя ничего такого и близко не было. Серое, провисающее над землей, небо и снег, снег, снег... Зима, ёшки-матрешки, настоящая зима. Ан-нет, радостно было на душе и хорошо, - День Дураков,  День смеха и отдыха  от сжимавших тебя со всех сторон пружин, зажимов и границ.

     Влад любил хорошую шутку.  Удачно и весело шутить - это особый талант, можно сказать — дар. Поди придумай розыгрыш или анекдот, вот так, вдруг. Вряд ли выйдет что-то приемлемое. Поэтому и розыгрыши первого апреля обычно проходят как-то вяло и скучно, людям  лень  что-то выдумывать, СМИ выдумает все за них. Некоторые шутки, правда, Влад оценил по достоинству. Например, в 1994 году компания Пепси объявила, что подростки, отважившиеся сделать себе на ушах татуировки с логотипом компании, получат пожизненную 10% скидку на пепси-колу. Это сильно! Или же, объявление ВВС в своей программе «Панорама», о рекордном урожае спагетти в Швейцарии, связанном с теплой зимой и победой над макаронным долгоносиком. Тоже смешно! И  сегодня Влад решил  пошутить. Устроить себе такой тренинг — вести себя спонтанно, не комплексовать и ничего не бояться.

  Что значит — быть независимым, быть свободным?  Идти вперед, делать шаг в том направлении, которое считаешь нужным, не бояться  чужого мнения, избегать шор и штампов, просто быть собой.

   Он вышел из дома и, прямо от порога, попытался войти в роль. Навстречу ковыляла старая уставшая дворничиха с лопатой, этой зимой им — дворникам — не позавидуешь. А тут вроде и весна по всем срокам, ан нет, иди, ковыряй этот треклятый снег, и конца-края этому не видно. Влад слету, в неком пируэте, изъял у бабульки её механизм, и бойко, на раз-два,  расчистил весь двор, почти не запыхавшись. После чего гордо и величественно воткнул лопату в сугроб наподобие флагштока,  отвесил старушке глубокий поклон и пошел себе, как ни в чем не бывало,  дальше. Старушка смотрела вслед странному юноше, и её тонкие, потрескавшиеся от мороза, сморщенные губы, смогли выдавить лишь одно удивленное слово: - Дурачок!


  У Влада настроение стало ещё лучше. Ничто так не заряжает по утрам, как физический труд на свежем воздухе. В транспорте, как обычно, все лезли на головы соседа, толкались и пихались, и хоть бы одна улыбка, один ясный взгляд осветил это замкнутое убожество на колесах. Автобус пыхтел и тарахтел, ему было трудно, но он старался. Влад решил помочь ему, помочь себе и всем этим невыспавшимся серым людям. Он прокашлялся и затянул на «всю ивановскую»:
- Из-за острова на стрежень
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны

Плюсы обнаружились сразу. Народ, словно его ударило звуковой волной, дружно расступился, хотя, казалось, все стоят впритык и расступаться вовсе некуда. Влад расправил плечи и затянул второй куплет :

На переднем
Стенька Разин
Обнявшись сидит с княжной
Свадьбу новую справляет он веселый и хмельной

  Да, здорово это было, — петь и наблюдать за реакцией пассажиров.  Если бы он пел не один, если бы у него была группа поддержки, компания,  — это называлось бы флешмоб. Это теперь модно. Народ бы оценил. Но когда ты один — поешь — в автобусе - утром!!! - ты просто чокнутый, что тут еще сказать. Между прочим, у Влада был неплохой баритон, он не фальшивил, не терзал эстетические чувства других. Он просто нарушал правила,  терзал косность, умалял традиции, - держаться в общественном транспорте «невидимкой», никого не трогать, не глазеть, не разговаривать с чужими. С радостным предвкушением Влад расслышал доносившиеся с разных сторон эпитеты: «псих», «идиот», «а что, веселый малый», «делать ему нечего», «вывести его некому» и т.п. Добравшись до своей остановки, Влад отсалютовал рукой и, спрыгивая, с подножки крикнул :«С весной вас, господа и дамы! С весной!!!»


   На работу он прибыл уже полностью подготовленный морально и физически к любым вывертам собственного воображения. И, не теряя времени, отправился прямиком к шефу в кабинет. Тот сидел, по обыкновению — тучный и мокрый от пота - в кожаном кресле, подперев необъятный подбородок большой влажной ладонью. Была у шефа такая неприятная особенность — потеть зимой и летом, что-то с вегетативной нервной системой, видимо, не в порядке. Влад стал перед начальник со скорбным лицом, опустив плечи и чуть подогнув правую ногу, изображая то ли слабость, то ли подобострастие, и мягким вкрадчивым голосом произнес:

- "Штандартенфюрер! Я смертельно устал. Мои  силы  на  исходе.  Я честно работал, но больше я не могу. Я хочу отдыха..."

Шеф, не поднимая головы, лениво переместил левую руку на колено, а подбородок подпер правой. Совершенно бесстрастно он произнес, так и не удостоив подчиненного взглядом:
- Пишите бумагу в бухгалтерии, черт с вами. Устал он!

Влад вышел обескураженный. Ну надо же! Никакой искры в человеке, ни юмора, ни памяти. Уж он-то, в его возрасте, должен был бы помнить эти строки, ан нет! Закралось подозрение: а живой ли вообще шеф? Или это давно уже просто старая толстая мумия, лишенная всяческих чувств и ощущений. Шутка не прошла! Мяч вроде и вошел в ворота, но рефери его не засчитал. Ну и бог с ним.

Влад отправился в цех, и, экспромтом, на чистом вдохновении, подошел к молодому практиканту, и очень серьезным, даже озабоченным голосом, произнес: 
 - Василий, мастер просил тебя срочно принести ему деревянный припой.
 - Что?  - сонно переспросил «молодой».
 - Деревянный припой. Ты что, ни разу им не паял? Пять штук, живо, мастеру  на второй пирс.
Практикант продолжал с недоверием топтаться на месте. Влад вздохнул и, словно тугодумному ученику, стал объяснять:
 - Припои бывают легкоплавкие и тугоплавкие,  что, в своем техниукуме не проходили, что ли?
 - Да знаю я... Но где его взять-то?
 - А это уже, мил человек, не мои проблемы. Беги на склад, к снабженцам, пусть они парятся.

(Потом цех смеялся недели две, как Василий просил на складе деревянный припой, а складской, тертый мужик,  Клещ подыграл, сказал, что они закончились и нужно заказывать у снабженцев, как Василий напрягал снабженцев...  Словом, этот мяч прошел на ура!))

  Пошутив наславу, Влад отправился в бухгалтерию. В маленьком аккуратном кабинете тихо играла музыка, на столе стояла кружка свежезаваринного кофе, аромат разносился по всему коридору.  Секретарь Карина сидела, поджав ножки, придирчиво разглядывая свои ногти, видимо, маникюр оставлял желать лучшего.
 
 - Скучаешь, красавица? - в принципе, это уже была шутка, потому что Карина была больше похожа на высохшего воробья, нежели на красавицу. Но, на вкус и цвет... А посему, этот балл мы посчитаем нейтральным.  - Давай, красавица, проснись! Выписывай мне срочно командировочные  на Таити, на две недели, за счет предприятия.
 - Ну да, ща-з-з!! - процедила «красавица». Что за дурацкая манера у молодежи коверкать язык, при этом скорчив отвратительные гримассы?!
 - Милая, бегом, мой пароход отходит через пять часов, а мне ещё таможню проходить. Ты что, не в курсе, что на Таити строится самая большая  дайвинговая станция в тихоокеанском округе, и наш завод выйграл тренд на поставку железных клеток.
 - Че-его?
 -  Клеток! Для дайверов. Они будут прятаться в них от акул. Давай. Бегом-бегом, а я пока слетаю за паспортом, все,  чмоки, смайлик! - и, довольный собой, Влад выскочил из кабинета.

 Он покинул территорию завода (в отпуске, как-никак!), и, со спокойной совестью, отправился гулять. Снег, словно заговоренный, падал и падал на землю, от весны не было даже краешка видно, и тут, вдруг, Влад заметил пару, что сидела  на скамейке. Девушка держала в руках феноменальной красоты цветы — что это были за цветы, Влад не знал,  - огромные, желтые, лохматые. Парень с понурым видом выслушивал длинную тираду, и, подходя ближе, Влад расслышал, как девица распекает парня за то, что он потратился на букет, вместо того, чтобы купить  продуктов, или заплатить за отопление, дурак такой-растакой, приперся с букетом... То ли мужская солидарность, то ли очередной творческий «заскок» случился со Владом, да только он, не замедляя шага, подошел к скамейке, выдернул из рук мегеры цветы, сунул ей под нос пятьдесят евро, и, ни слова ни говоря, тронулся дальше.


По-английски это называется Peak Oil, - график, идущий сначала вверх, а потом
вниз. Точка перегиба на вершине – это и есть Peak Oil.  Эта девица вышибла его из состояния равновесия, из состояния блаженного покоя, принятия и  любви ко всем людям, вещам и событиям.  Даже шаг у Влада сбился, и дыхание сбилось! Ноги стали внезапно застревать в снегу, словно тело его вдруг отяжелело и обрюзгло. Такой обезбашенный и веселый с утра, он шел, опустив глаза в снег, и только  благодаря этому  заметил маленького  - совершенно крохотного — одинокого котенка.

 - Ну вот, брат, здрасьте! А мамка твоя где? А хозяева твои где? Какая сволочь тебя на снег выбросила? - он совершенно машинально загреб котенка себе запазуху и продолжал свой путь без мыслей, без сил. Около остановки он присел на скамейку, не все ли равно, куда ехать. Рядом сидела девушка, - высоко подняв воротник и пряча руки в рукава, она мерзла, и явно мерзла уже давно. Он спонтанно обернулся к ней и спросил:
 - Ждете кого-то?
 - Свою судьбу, - в унисон ему ответила девушка. Только после этих слов они посмотрели друг на друга. Доверчивые глаза, нервная линия губ, выбившийся локон рыжих волос.
 - Ну вот, я пришел! - Сказал Влад. - У меня есть цветы и котенок, вам подходит?
 - Дурак! - мягко ответила  она.
 - Еще какой! Сегодня мой день, День Дурака!
 - А-а, ну тогда подходит!  А два дурака — это не многовато для счастья?
 - Не знаю. По-моему, в самый раз. Пошли! - сказал он, отдавая ей цветы, беря её под руку,  и, по-хозяйски,  направляясь к дому.
 - Ты же даже не знаешь, как меня зовут!!
 - Это мы выясним позже.
 - Ты же меня совсем не знаешь!!!
 - Будет чем заняться, у нас вся жизнь впереди! Не переживай! У нас есть цветы, котенок,  и мы нашли друг друга в этом белом-белом мире. Разве  этого мало?
 - Ты — псих!
 - Хорошо, что ты узнала об этом сразу. Остальное выясним по ходу дела. Лет пятьдесят у нас ещё есть...

15. В начале жизни школу помню я...
Светлана Дурягина
        Боже, как невыносимо скучно каждый день заниматься одним и тем же – бесконечным наведением порядка! Для моего мужа Курта Ordnung прежде всего. Его дом, тротуар у дома и его одежда должны сиять чистотой. Дом большой, богато обставленный, но прислугу Курт держать не намерен: есть жена-домохозяйка, почему же он ещё должен тратиться на прислугу. Ну и что, что у жены высшее образование и огромное желание реализовать свои способности. «Kirche,Kuche, Kinder» (церковь, кухня, дети) – вот, по мнению Курта,  три приоритета  для замужней женщины.
       Вертеться целыми днями на кухне мне надоело до чёртиков. Господи! Неужели люди созданы только для того, чтобы есть, пить и размножаться? Курт, владелец нескольких автозаправок, считает, что работа у него тяжёлая, нервная, поэтому вечером он обязательно должен отдыхать, то есть выпить большую кружку эльзасского пива и вкусно поужинать. Мужу нет ещё и сорока лет, но у него уже вырос солидный живот и на темени волосы остались только в виде венчика.
  В городке есть католическая церковь, но моей душе хорошо лишь в православном храме. А с детьми и совсем  всё плохо -  их просто нет. Причём, как выяснилось, вовсе не из-за моего бесплодия. У меня всё в порядке, говорят врачи. А Курт упорно не желает обследоваться, но частенько, особенно в последнее время, замечает, что во всех порядочных семьях дети имеются. Для меня это - больная тема. Детей я очень люблю, и их отсутствие просто   сводит меня с ума. Сама я была единственным  ребёнком в семье; наверное, поэтому с детства мечтала о том, как, став взрослой, нарожаю много детей. И вот такой облом! 
Как же так получилось: любила одного, вышла замуж за другого? В последнее время воспоминания заполонили моё сознание, они всё время со мной. Я выпала из реальности и, честно говоря, мне не хочется в неё возвращаться. Мой двойник – юная кареглазая Ленка – настойчиво стучится в дверь моей души, за которой – невыносимо счастливое прошлое. 
                ***
    Когда Ленку вызвали в деканат и предложили по окончании пединститута поехать на работу в сельскую школу самого отдалённого от Вологды района, она равнодушно кивнула, бесцветным голосом выразив своё согласие. По тому, как округлились глаза членов комиссии, она поняла, что они приготовились долго убеждать её совершить этот героический поступок. А ей было всё равно. После отъезда Максима, который так и не смог решится на развод с женой-москвичкой и которому Ленка приказала больше не звонить, не писать и не приезжать, жизнь для неё потеряла смысл. Днём она тупо смотрела в учебники, демонстрируя родителям усердную подготовку к госэкзаменам, а по ночам, вцепившись зубами в подушку, мочила её слезами. Душа корчилась от боли. В одну из таких ночей родились нескладные стихи:
Отпусти мою душу,               
как птицу из клетки.
Окровавленной грудью
она бьётся  о прутья
нашей горькой разлуки.
Будь же ты милосерден:
я страдаю, я плачу.
Сердце стало, как уголь –
Всё в нём выжжено, пусто,
И лишь тлеет надежда.
Но напрасно, напрасно…
Отпусти мою душу.
Ей так больно, мой милый!
На выпускном  вечере в ресторане преподаватель русского языка целовал ей руки, читал стихи о любви и подливал вина в её бокал. И первый раз в жизни Ленка так накирялась, что побоялась  идти домой:  отчим бы её не понял. Вместе с ликующей толпой однокурсников она отправилась в общежитие к своим друзьям Марине и Алику, которые недавно поженились и жили в отдельной комнате. Открывший дверь Алик тихо ахнул и едва успел подхватить рухнувшую на него во весь рост Ленку.
- Ну, ты, мать, даёшь! – говорила ей утром Марина, отпаивая подругу крепким чаем.
- Эх, Морозова, - хохотал Алик,- когда это ты успела так испортиться? Моральный облик советской учительницы таким быть не должон!
- Не виноватая я,- держась за голову, слабым голосом оправдывалась Ленка. – Это доцент Козлов меня соблазнял.
- Бедный доцент, он с первого курса к тебе не равнодушен, - улыбалась Марина.
- Да ну их, этих мужиков! Все они гады, кроме Алика. Ладно, братцы, я пойду. Там мама, наверное, с ума сходит.
Мама, узнав, что Ленка едет работать в глубинку, только горестно вздохнула и, погладив её по голове, сказала:
- Ох, доченька, видно, правду люди говорят: не родись красивой, а родись счастливой!
               
                ***

    До райцентра Ленка добралась на самолёте. В РОНО ей сообщили, что она направлена в Матвеевскую среднюю школу, а с ней ещё четыре человека, но, поскольку они уроженцы района, то приедут позднее. И Ленка отправилась в Матвеево. Окно в автобусе, у которого она сидела, было разбито. На улице лил дождь, и нет-нет да пригоршни холодной воды летели на неё из окна. Через два часа езды у Ленки зуб на зуб не попадал.
  Село оказалось небольшое, но очень живописное: среди двух десятков домов особенно выделялись стоящий на холме хорошо сохранившийся белокаменный храм с вывеской “Клуб” и двухэтажное деревянное здание, окружённое яблоневым садом. Это и была школа. У входа Ленку встретил наголо остриженный сухощавый мужичок в замурзанных штанах и завязанной узлом на животе не очень чистой рубахе. Ленка робко спросила:
- Вы завхоз?
- А что, похож? – широко улыбнулся мужичок. – Нет, я физик. Ремонтом вот занимаюсь. Я так думаю, что Вам директор нужен, но он, однако, в отпуске. А завуч в учительской. Идите на второй этаж.
    Ленка поднялась по скрипучей деревянной лестнице. В школе пахло краской, в коридоре со стен на неё строго смотрели члены Политбюро в незатейливых рамках. На белых двухстворчатых дверях красовались чёрные таблички с номерами классов.  Она открыла дверь, на которой было написано “Учительская”, вошла в просторную светлую комнату с десятком письменных столов. За одним из них перебирал бумаги мужчина лет сорока. Он поднял голову, несколько секунд внимательно рассматривал Ленку сквозь очки в тонкой оправе, наконец, улыбнулся и, мягко налегая на “о”, произнёс:
-Сушёные бабочки, палёные мышки! Какое пополнение стали нам посылать! Учительница? Ну, давай знакомиться: завуч я, Михаил Ревокатович. 
Ленка в ответ протянула ладошку, сдержав смешок: отчество показалось ей забавным. Как она потом узнала, ребята прозвали завуча Адвокатычем, так как он частенько выгораживал кого-нибудь из них перед директором.
 Завуч показал  дом, в котором предстояло ей жить. Местные жители называли его Пентагоном, видимо, за те пять комнат, которые в нём были. Оказалось, что это бывший дом священника. Теперь он стал общежитием для незамужних и неженатых учителей. Ленка вошла в указанную ей комнату, посреди которой стояла старая железная кровать, бросила на пол сумку и рухнула на застонавшие пружины. Болела голова, горели щёки, хотелось плакать. Чувство безысходного горя, одиночества сдавило сердце. Слёзы хлынули ливнем. Выплакавшись, она то ли уснула, то ли впала в забытьё. Когда очнулась, то прямо над собой увидела, словно плавающие в тумане,  два женских лица. Ленка хотела поздороваться, встать, но не смогла и пальцем пошевелить: её колотило, зубы стучали, дико болело горло.
- Люба, гляди-ко, она ведь не в себе, - произнесла одна из женщин, и прохладная рука легла на Ленкин пылающий лоб.
- Надо её к Нине Сергеевне отвести. Она её живо на ноги поставит. Вставай, давай, девушка, пойдём отсюда, - сказала вторая.

                ***
 
    Ленка  проснулась ночью в чьей-то комнате, на чужой кровати, укутанная одеялом и сверху покрытая полушубком, вся мокрая от пота. Горел ночник. На табуретке возле кровати стоял стакан с морсом. Ленка протянула к нему руку, уронила на пол ложечку. В ту же минуту на пороге появилась высокая, седая, носатая старуха, с сердитым, как показалось Ленке, лицом.
- Ну, что, голубушка, оклемалась? – сказала она низким голосом. – Ничего, бывает и хуже. От ангины ещё никто, на моей памяти, не умирал. Пить хочешь?
Ленка благодарно улыбнулась и кивнула. Старуха, несмотря на грозный вид и басовитый голос, почему-то сразу вызвала её симпатию.
Днём   муж хозяйки, Нины Сергеевны, небольшого роста молчаливый человек, натопил жарко баню, и хозяйка с дочкой Машей,  некрасивой девушкой с грустными глазами, повели туда шатающуюся от слабости Ленку. Маша помогла Ленке взобраться на полок, а Нина Сергеевна налила в ковшик что-то из бутылки и плеснула на каменку. У Ленки появилось ощущение, что её с головой окунули в кипяток. Она охнула и сделала попытку соскочить с полка, но Маша молча придержала её за плечи, полила прохладной водички на грудь, и Ленка сдалась на милость своих новоприобетённых друзей. Сидя после бани за самоваром на кухне, увешанной пучками лекарственных трав, и попивая ароматный чай с малиной, она ощущала себя существом  абсолютно бестелесным: ничего не болело, хотелось жить, и новое чувство любви к этим удивительным людям переполняло душу.
Что-то зашуршало за дверью, и в кухню, сильно покачиваясь, вошёл хозяин. Брови Нины Сергеевны сурово сдвинулись, она загремела чашками, сердито поглядывая на свою половину. Григорий Михайлович, избегая смотреть на супругу, скромно уселся на пороге, кот сейчас же прыгнул к нему на колени и громко замурлыкал, оглаживая лицо хозяина вертикально поднятым хвостом. Взяв морду кота в ладони, Григорий Михайлович, трагически вздохнув, произнёс речь:
- Вот, Вася, мы с тобой, простые советские люди, всю неделю трудились, как пчёлки. Что ж, нам теперь и отдохнуть нельзя за рюмкой чаю? Эх, женщины, жестокий вы народ!  Один ты, Васенька, в этом доме меня понимаешь!- и смачно чмокнул кота в нос.
 Кот, стоически терпевший запах перегара, не вынес последнего проявления хозяйской любви и, взревев дурным голосом, рванул от хозяина под диван. Григорий Михайлович грустно осмотрел исцарапанные руки и, проследив взглядом за указующим перстом супруги, послушно удалился за занавеску на сундук - спать.
На следующий день Ленка  чувствовала себя настолько окрепшей и здоровой, что, поблагодарив от всей души Нину Сергеевну и Машу за исцеление и заботу, отправилась в Пентагон.  А там жизнь кипела ключом: приехали те четверо, что были распределены вместе с Ленкой в Матвеевскую школу. Они встретили её весело и дружелюбно. С чердака был принесён  круглый трёхногий стол, и вся компания уселась пить чай. Знакомились.
Никита – учитель истории и английского языка, закончивший институт с красным дипломом, но не пожелавший остаться в городе из патриотических соображений.
Зиночка – маленькая худенькая особа, которая больше помалкивала, взирая сквозь очки насмешливыми голубыми глазками. Она, как и Ленка, оказалась  филологом.
Вера – высокая, сухощавая, очень серьёзная девушка, учительница начальных классов. Она была самая молодая в компании, поэтому старалась держаться солидно, но  у неё это плохо получалось. Фыркнув после очередной шутки Никиты, она тут же делала строгое лицо и принималась наводить порядок вокруг себя.
  Люба – крепенькая, кругленькая  учительница физкультуры. Она тараторила безумолку, и вряд ли возможно было кому-нибудь её переговорить.
Ленка достала из сумки фотоаппарат и сделала первый снимок, которых потом появлялось очень много на трёх ватманских листах их коммунарской газеты, названную  просто и звучно: “Голос Пентагона”.  Выпускали её регулярно (два раза в месяц) Никита с Ленкой. Подбирая материал, они так свирепо ругались, что Вера грозилась облить их водой и не давать им больше денег из общего кошелька на ватман и краски. А Зиночка ядовито замечала, что у нормальных людей в спорах рождается истина, а они лишь сотрясают воздух да электричество понапрасну расходуют. Но это она из зависти говорила: газета пользовалась огромной популярностью у многочисленных гостей и у остальных обитателей Пентагона.
  По общему согласию жить решили в двух комнатах, разделённых стеклянной дверью. В маленькой поселился Никита,  в большой – девчонки.

16. Марусино детство
Светлана Дурягина
В городе пахло пылью и гарью. В августе 1941 года Армавир бомбили фашисты. Один из красивейших городов Краснодарского края превращался в руины…
  Однажды утром Маруся проснулась от громкого мужского голоса и сначала обрадовалась (подумала, что папа вернулся), а потом испугалась, услышав, как заплакала мама. Она робко просила кого-то:
- Товарищ офицер, не выгоняйте нас, у меня муж на фронте, двое детей, жду третьего, мать больная…
- Гражданочка, не усугубляйте, - возражал маме молодой мужской голос. – Я выполняю приказ. Все жители немецкой национальности должны покинуть Армавир в двадцать четыре часа…На вокзале вас ждут эшелоны. Может быть, завтра здесь уже будут фашисты. Вы что, с ними хотите остаться?
- Ох, Господи! Марусенька, Олюшка, вставайте. Маруся, одевайся, бабушке помоги и Олю одень.
Офицер вышел за дверь. Мама  заметалась по кухне, собирая в сумку продукты…
    На вокзал их везли в кузове грузовика… С ними вместе оказалась и  семья Васи Бишеля, двоюродного брата Маруси... Васька насмешливо смотрел на шестилетнюю Марусю и пятилетнюю Олю, испуганно вжавших головы в плечи, когда где-то впереди началась бомбёжка и ветер принёс грохот разрывов и запах гари… это фашистские самолёты бомбили Краснодарскую железную дорогу.
                ***
   На вокзале Марусе опять стало страшно: горели после бомбёжки вагоны, стенала тысячеголовая толпа, загоняемая в теплушки солдатами...
  В вагоне маме удалось занять целые нары, и Маруся часами тихо сидела возле бабушки, слушая, как…она вздыхает и молится за зятя и шестнадцать  своих сыновей... Зато… Оля чувствовала себя как рыба в воде - она носилась по вагону, дралась с мальчишками, пела озорные частушки, за что иногда её награждали кусочком хлеба или сухариком, которыми она честно делилась с Марусей….
 Но вот  десятидневное путешествие закончилось, поезд остановился посреди степи...
  Их направили  в какой-то … колхоз...  Спецпереселенцы, так их теперь называли люди в военной форме, толпами ходили по аулу, пытаясь устроиться на квартиру. Казахи, у которых своих детей было хоть отбавляй, на постой пускали неохотно. Большинство людей поселили в колхозном амбаре, холодном, просторном, пропахшем мукой и мышами…
 Голодали. Маруся с Олей с утра до вечера пропадали в степи: искали заячью капусту... Мама не могла найти работу.  Маруся понимала, как ей тяжело: лицо у мамы стало землистого цвета, она была такая худая, что вещи, казалось, были надеты прямо на кости, остро выпирающие из-под одежды, только живот был круглым. Наконец, маме удалось устроиться   на колхозный ток… Однажды мама  сделала то, что много раз делали другие женщины: положила в карман две горсти пшеницы. В этот же день  её обыскали на проходной…  Маму  приговорили к  двум годам тюремного заключения. Узнав об этом, сестрёнки горько заплакали, но бабушка Катя…, утерев мокрые глаза себе и зарёванные лица девчонкам, кротко, но твёрдо сказала:
- Не плачьте, внученьки... Мир не без добрых людей, не пропадём. Господь не оставит сирот…
  Сестрёнки научились попрошайничать…
Через четыре месяца появилась в бараке мама с завёрнутой в лохмотья крошечной девочкой на руках. Рождение ещё одной дочки  спасло её от… тюремного срока… Павлина, так назвали кроху, плакала день и ночь: с молоком у мамы было плохо. Она запретила Марусе и Оле попрошайничать, сама теперь ходила по домам и за еду выполняла любую работу. Нашлась в ауле добрая женщина, пустила Марусину семью на постой...
   Бабушка… заболела.  Теперь, когда мама вернулась, силы покинули её, и она слегла, тяжело переживая, что стала обузой. Казалось, бедам не будет конца. Но однажды казах в лисьем малахае…привёз им письмо… от папиной  двоюродной сестры , которая звала их к себе, в рабочий посёлок, где, по её словам, можно было устроиться на постоянную работу и получать рабочую карточку. И мама решила сначала поехать одна...
     После маминого отъезда дни стали в два раза длиннее. Больная бабушка Катя не могла ходить, но её руки могли хорошо делать то, чему её научили смолоду: она шила всё – от трусов до шуб.  Целыми днями она… шила что-то для хозяйки в уплату за постой, а иногда на двор въезжала скрипучая арба, и бабушку увозили в соседние аулы обшивать народ. Без бабушки было совсем плохо...
  Оля пропадала на улице. Она нашла источник пропитания – рабочую столовую. Сердобольные поварихи, видя, как несколько маленьких оборвышей каждый день роются в помоях на заднем дворе столовой, стали снимать с картошки кожуру потолще.  Оля, насобирав очисток, несла их домой, мыла и пекла на плите. Они с Марусей ели это великое лакомство и жевали для Павлинки, которая давилась картофельной кожурой, но жадно хватала еду синеватыми губёнками, ненадолго переставала плакать и засыпала на соломе с подобием улыбки на малокровном личике, поджав к рахитичному животу тоненькие ножки. Маруся догадывалась о том, как часто и жестоко сестрёнке приходилось драться за эту еду…    Когда возвращалась бабушка, наступал праздник - она привозила еду... Так они прожили почти год. От мамы не было никаких вестей. А однажды утром бабушка не смогла подняться со своего матраса...
                ***
   Бабу Катю увезли…Так три сестрёнки стали детдомовцами…
…  Однажды во время прогулки Оля затеяла драку…, которая чуть не стала для сестёр причиной расставания.  Дело было так…    Неподалёку от Маруси… прыгала на одной ножке Оля. К ним подошла стайка ребят. Мальчишка лет семи…выступил вперёд и крикнул:
- Эй, вы, немцы! Езжайте к своему любимому Гитлеру!
Оля замерла на месте, потом, сжав кулаки, бесстрашно двинулась в сторону задиры:
-Это почему Гитлер наш любимый?
-Так вы же фашисты! – под ободряющий хохот друзей заявил мальчишка.
-Мы – фашисты?! Да наш папа уже два года на войне! Понял?! Сам ты фашист недорезанный!
-Фашисты! Фашисты! – дружно закричали и заулюлюкали мальчишки,  прыгая вокруг Оли и кидая в неё и Марусю грязью.
Оля ринулась на обидчика, который и не думал удирать от шестилетней малявки. Потом он, наверное, сильно об этом пожалел: разъярённая Оля вцепилась мальчишке зубами в руку, молотила его кулаками. Он кричал от боли, нанося в свою очередь ей удары по голове свободной рукой, но ни он, ни Маруся, ни его друзья не могли оторвать разозлённую Олю от мальчишки, и только прибежавшие на крик воспитатели сумели разжать Олины зубы и освободить окровавленную руку описавшегося от боли пацана. ..
Через несколько дней сестёр привели в кабинет к заведующей, которая объявила им, что их вскоре отправят в другой детский дом…
  На следующий день группу детей из переполненного детского дома отправляли  по Иртышу на барже за сто километров в областной центр. Маруся с Олей, держась за руки, спустились по трапу на палубу, встали на корме у борта... Вдруг Оля потянула Марусю за руку в сторону от толпы детей, заговорила..:
-Знаешь, Маруся, я вчера подслушала, как заведующая сказала воспитателям, что нас разделят, всех родных по разным детским домам отправят.
- Ты что, Оля? Как это? Я не хочу!
- И я не хочу. Давай, когда баржа поплывёт, мы за руки крепко-крепко возьмёмся и прыгнем в воду.    
- Давай. Но ведь мы плавать не умеем.
- Ну и пусть.  Лучше потонем, чем друг без друга останемся!
   Раздался басовитый гудок пароходика, тащившего баржу, захлюпала в борта вода, и берег стал медленно удаляться. Маруся с Олей крепко взялись за руки, зажмурились  и с отчаянным криком прыгнули в бурлящие за кормой холодные осенние  воды  Иртыша.
  Очнулась Маруся в больничной палате, и первой, кого она увидела, открыв глаза, была мама...
- Ма-а-а, - пролепетала слабым голосом Маруся и потянулась к ней... Мама обняла её, забаюкала, целуя в остриженную голову. Маруся хотела погладить маму по волосам, но под платком оказалась такая же колючая “стерня”, что и у Маруси на голове.
- Мам, ты чего, тоже в детдоме была?
- Ну, что ты, деточка, я тифом болела. Волосы сильно вылезали, вот меня под машинку и постригли. А работу я нашла.  Как только ты поправишься, мы отсюда уедем.
- Мама, а где Оля? Она жива?
- Жива, с Павлинкой сидит...
                ***
  К новому месту жительства они ехали на арбе два дня. Мама нашла работу уборщицы в клубе автоколонны заготзерно, и они поселились в комнатке возле будки с киноаппаратом. Вечерами в клубе показывали кино, и сестрёнки из будки киномеханика дяди Коли, одноногого инвалида-фронтовика,  смотрели трофейные фильмы...  Кинолента рвалась, зрители свистели и топали ногами. Тогда  дядя Коля запускал в зал трёхлетнюю Павлинку, которая забиралась на сцену перед  экраном, и, пока  киномеханик чинил обрыв, малышка исполняла для невзыскательной публики все те песни,  которые она слышала в фильмах.  Бог дал сестрёнке хорошую память и звонкий чистый голос, и зрители всегда с восторгом слушали маленькую певицу, частенько награждая её за труды то куском сахара, то сухариком.
  Днём Маруся работала нянькой в семье какого-то очень важного дяди. Его жена занималась хозяйством, а Маруся возилась с толстощёким малышом…Он был очень тяжёлый…, но за работу Марусю кормили, и она терпела. Оля ходила в школу и её кормили там, а маленькая Павлинка находилась под присмотром дяди Коли и бабушки Кати... Когда у Маруси случалось свободное от работы время, она бежала к бабушке, которая терпеливо учила её своему ремеслу, преодолевая грызущую  день и ночь боль…  Иногда бабушка гладила склонённую над шитьём голову  восьмилетней внучки и шептала бескровными губами:
-  Работай, Марусенька, не ленись, тогда не пропадёшь. Людям старайся добро делать, не обижайся ни на кого, никому не завидуй. Чужого не бери, как бы трудно не было. Маму с папой люби, помогай им всегда.
Маруся прижималась щекой к мягкой старческой руке, спрашивала в сотый раз:
-Бабушка, а папа вернётся, его не убьют?
-Обязательно вернётся, деточка, ты верь, ты жди.
   И Маруся ждала. В городок возвращались с фронта солдаты: кто без руки, кто без глаз, а кто и вовсе без ног. Одного такого инвалида Маруся часто видела возле чайной. Он передвигался на низенькой тележке, отталкиваясь от земли деревянными утюжками. Инвалид был всегда пьян и страшно ругал свою молчаливую жену, маленькую женщину с измученным лицом,  которая приходила за ним после работы.
  Маруся с Олей остро завидовали соседскому Витьке, дяди Колиному сыну, который не упускал случая сказать: “Мы с батей…”, за что и получал от Оли… А когда он, хныча, спрашивал:
- За что?
Оля обычно говорила:
  - Не хвастайся, гад, что у тебя папа есть.

***
  В первый класс Маруся пошла в девять лет. Однажды вечером к ним пришла       учительница и сказала маме, что это безобразие -  такая взрослая девочка не ходит в     школу. Мама с ней согласилась, но отпустила Марусю учиться лишь после смерти бабушки...
  Маруся заканчивала первый класс, когда пришла весть о победе над фашистской Германией. Она никогда  в жизни не видела столько счастливых людей, как в тот день, когда по радио объявили об окончании войны. На улице из всех громкоговорителей  лилась бравурная музыка, люди смеялись, обнимались  и поздравляли друг друга с Победой. Везде висели красные флаги. В школе была линейка, и директор в кителе с пустым рукавом говорил речь, и все кричали “Ура!”  Мальчишки радостно мутузили друг друга и дёргали девчонок за косички, а те даже не обижались и не жаловались учителям. Мама в это время работала в школе…когда они с Марусей и Олей  шли домой, мама сказала:
- Представляете, девочки, скоро вернутся с фронта все мои 16  братьев и ваш папа. У нас будет большущая семья. И мы заживём дружно и счастливо.
Сестрёнки радовались вместе с мамой. А на следующий день директор пригласил маму к себе в кабинет и отдал ей 16 похоронок, которые почтальонка принесла по маминому месту работы, не отважившись вручить их ей лично…
  Сестрёнки решили, что папа непременно уже должен приехать, и бежали к дверям на любой шорох. Но дни шли за днями, а папа не появлялся. Мама… сказала Марусе, что папа тяжело ранен, ему сделали много операций, и он лежит в госпитале в каком-то далёком уральском городе. И Маруся снова начала ждать и молиться,… чтобы папа не умер от своих тяжёлых ран и вернулся к ним.
 Однажды осенью они все сидели у топящейся печки. Было холодно, хотелось, как всегда, есть. Павлинка болела, мама качала её на руках, а Маруся с Олей при неверном свете коптилки делали уроки. Вдруг дверь распахнулась. Мама вскрикнула и чуть не выронила Павлинку: на пороге их убогой каморки стоял папа, … и Маруся мгновенно поверила, что с этого момента   из их жизни навсегда уйдут все горечи, болезни, печали, и начнётся бесконечное счастье.
               

17. Заблуждение или пробуждение?
Светлана Мягкова 2
Кажется, я вчера здорово перебрала! О, боже, а это кто? Дааа,  не перебрала, а набралась,  да так, что и не помню, куда это мы притащились. Вроде на гостиницу похоже. Ну, доброе утро, очередной любимый. Спишь. Это и к лучшему. Дай я тебя хоть рассмотрю. Звать-то тебя как? Не помню. И где познакомились, не помню.  А рыжий-то какой. Господи, где ж такого рыжего подцепила? В кабаке  темно было, какие-то лампочки горели,  и я на шесте вертелась. Ну,  надо же, не помню. Чего на шест-то меня занесло? Мы вроде начинали с девчонками? Точно! У Люськи день рождения был или свадьба.  Не помню. Да и чёрт с ним. Кого же это я уложила к себе в постель?  Так, ну то, что он рыжий разобралась. Глаза, интересно какого цвета? Закрыты. Да так плотненько, не разглядишь. Это и к лучшему, совсем не разочаруюсь,  да и смотреть в них не придётся.  Собрать шмотки и удрать по-тихому?  А-то,   проснётся, глянет…  Откачивать придётся. Я-то тоже по утрам далеко не красавица.
Губы?  Губы так ничего. Среднестатистические губы, но, надо отдать должное, целовался здорово! Разгладить бы их. Утюжком по губёшкам пробежаться. Усы? Топорщатся в разные стороны. Мягкие. Смешно. И на ощупь приятно.  Не трогай.  Не ровен час проснётся. Нос? Нос вроде ничего. Мне  такие нравятся: с горбинкой, главное не «картошка». Орёл! Храпит. Мужик.
И откуда вы только взялись на нашу голову. Рёбра-то свои  зачем жертвовали? Жили бы себе спокойно. Глядишь, при сотворении мира и сотворил бы нас Всевышний из чего-нибудь другого.  А-то – ребро они пожертвовали! Жертвенники, вашу Дашу. Откуда же ты свалился на мою голову?
Зашевилился. Бормочет что-то. Пачка сигарет на столе. Курит,  значит. Давно курит. Наверное,  ещё в школе начал. Прятался от учителей, как все мальчишки, где-нибудь на задворках школы. Бельё разбросано. С моим вперемежку. А носки на почётное место водрузил с сигаретами рядом. Значит, жены нет. От такого натюрморта благоверная давно бы отучила.  Не Делон, но сохранился неплохо, кое-где на груди «кубики» проглядывают. Следит за собой. Лет-то тебе, милый, сколько?  Наверное, сороковник?
Интересно, когда же тебя совратили? Классе в девятом, наверное. Какая-нибудь тётка лет на десять старше. Тебя, отличника и «ботаника». Очёчки под кроватью валяются. Точно – «ботаник». Как же тебя в кабак-то занесло? Жена выгнала. Ты ей изменял с каждой встречной. Оторваться решил за детство своё «ботаническое»,  доказать всем, что орёл. А она тебя вычислила. Сама в отрыв пошла. Нашла себе олигарха молодого. Укатила с ним на острова. Ты не выдержал,  сцену по её возвращению закатил. А она тебя «поганой метлой» и выгнала. Вот в кабаке и заливал своё горе. А тут я под руку попалась вся такая весёлая и пьяненькая. 
Руки? Руки изящные и ухоженные. А пальцы-то  какие длинные! Музыкант. Нет, пианист. Париж, Вена, Лондон, лучшие концертные залы. Дамы в вечерних нарядах и ты в смокинге у рояля. Вся  женская половина  глаза от восхищения под потолок закатывает. Мужики от зависти багровыми становятся. Ты со своей рыжей шевелюрой всех переплюнул. Музыка зачаровывает. Чёрт, сама поверила, что гения отхватила. Не тянешь ты,  милок, на гения. Хотя. Часы ролекс. Не подделка – настоящие. И ботинки  явно  не одну штуку зелёных стоят.
Снова зашевелился.  Бормочет чего-то. Что ж тебе снится? Ёлки-зелёные! Вот это профиль! Замри, прошу, замри. Так, не шевелись. Профиль  явно выдаёт породу. А вихры-то твои рыжие прошли через руки очень дорогого парикмахера. Уиллем Дефо. Точно. Бороды и шляпы не хватает. Как же это я не разглядела. Темно было и пьяненькая опять же. Не пригляделась. Неожиданно всё как-то получилось.
Интересно, а чем же я тебя так зацепила?  Может рано ещё себя со счетов списывать. Ну не 90-60-90, а так-то ещё ничего. И ножки, и попка, и живот не совсем обвис. Грудь, грудь почти стоит, ну не Монблан, но и не заячьи уши. А если ещё умыть и накрасить, совсем красавица! Так, может быть,  я и счастливая?! Может,  и у меня в глазах ещё звёзды не погасли? Вон  какого мужика отхватила. Да разве это главное – проснётся, разберёмся.
А как же мы летали! Всю ночь летали! И прыгали со звезды на звезду. И луну бросить к ногам обещал. Неужели дождалась?!

 

18. Феминистка или всё своими руками
Светлана Мягкова 2
Если бы я не увидела это своими глазами, ни за что не поверила. Такое сотворить могла  только моя подруга Ленка!
В один прекрасный день она сказала: «Хватит», - и выскочила замуж.  Почему выскочила?  Да потому, что была ярой феминисткой и мужиков к себе не подпускала на «пушечный выстрел».  Она не раз повторяла, что все мужики «лентяи и бездари, и толку от них, как от козла молока». А тут! Ленка каким-то шестым или десятым нюхом учуяла, что наш зав. отделом Вадик оч-чень перспективный кадр и быстренько прибрала его  к рукам. За несколько лет супружеской жизни она умудрилась родить пару прекрасных близнецов. Вывела «в люди» мужа, который спит и видит себя президентом, в крайнем случае,  вице-президентом, ну уж правой и единственной рукой начальника – это точно,  огромного концерна «ЧайКофКомпани». И, самое главное,  освоила все тонкости кулинарного искусства. Это  Ленка, которая не знала с какой стороны подойти к печке,  и как вылить готовый омлет на сковороду!
***
Как-то,  подруга,  заливаясь соловьём,  рассказывала о «традициях» компании отмечать все праздники в неофициальной обстановке.
- Представляешь,  Максим Петрович уверен, что настоящее представление о сотрудниках можно получить только в домашней обстановке. Они на 8 марта всем коллективом пожалуют к нам на дачу. Не знаю, что мне делать? Это так ответственно. Мы с Вадиком ночей не спим. Думаем, чем бы гостей удивить.
 Вадик явно не скрывал, что от этой вечеринки зависит его карьера, а Ленка разобьётся в лепёшку, но муженька пристроит на самую верхнюю ступеньку «фирменной лестницы».  Целый месяц я слышала о том, что настольной книгой семьи Хряповых стала «Основы индустрии гостеприимства» под эгидой целого ряда знаменитых и не очень авторов.
- Лёлька, я всех уложу наповал. Бой традиционным блюдам. Нет, я их буду подавать. Но как! Все гости умрут от зависти. А какие салатики я присмотрела. Экзотика – отдыхает! – Я только тихонько посмеивалась над  Ленкиным «кудахтаньем» и считала, что какая разница, чем встречать гостей. Можно простой бутылкой «Портвейна» и картошкой в мундирах – лишь  бы компания подобралась подходящая. Но! Как же я ошибалась.

***
В подготовку к празднику были вовлечены все члены семьи.  Ленкина мама была ответственная за «текстильную» часть праздника. Бедная Беата Львовна носилась по магазинам,  выбирала ткань для скатертей и салфеточек, шила шторы и какие-то балдахины, а в завершении ей было поручено задание «сварганить» костюм феи.  Иначе, как бы 8 марта обошлось без феи?!
Вадим по-тихому собирал фотографии всех сотрудников фирмы: от младенчества, до нынешних дней.  Он звонил мне по утрам и «ныл» в трубку:
- Лёлька, у моей жены  совсем «поехала крыша».  Ну, как я должен достать фотографии президента в младенчестве?
Даже близнецы были задействованы в этой подготовке. Ваньке и Таньке было приказано мазать ладошки разноцветными красками и оставлять свои отпечатки на огромных листах ватмана.
Накануне 8 марта подруга позвонила и полушёпотом сообщила:
- Тебе я тоже приготовила сюрприз, завтра утром жду.
- Лен, давай обойдёмся без сюрпризов.
 – Нет! – Завопила Ленка.  - Он холостяк и очень хорош собой, я просто обязана тебя выдать замуж, - аргумент был исчерпывающий.  Любопытство терзало всю ночь. Ни свет,  ни заря я прикатила к Хряповым на дачу.  Ленка носилась по дому. Я скромно заняла свою нишу у плиты, где ко мне присоединились Вадим и Беата Львовна. К трём часам всё, что можно  пережарить и потушить,  было готово.  До прихода гостей оставалось  несколько часов,  и Ленка повела меня по своим владениям.   

*** 
Я готова была снять перед подругой шляпу и приклонить колени:  Ленка была в своём репертуаре. Бал в  Версале казался бы затрапезным вечером  в самой бедной харчевне.
 На всю стену был растянут плакат, где витиеватой вязью были написаны слова: «Если гурман постоянно подсчитывает в блюдах калории, тогда он уподобляется Казанове, не отрывающему взгляд от часов. Д.Бирд», « Над едою не чавкай и головы не чеши.  Указ Петра 1», «Раз уж человек навечно осуждён постоянно есть, значит,  питаться надо хорошо. Брилья-Саварена.» По потолку были растянуты гирлянды из живых цветов, а в углу на хрустальной подставке медленно кружился букет из затейливой композиции,  выполненной в стиле «а-ля канзаши», сделанной искусными руками Беаты Львовны.   Вдоль комнаты тянулся стол,  накрытый на 15 персон. Всё было в такой гармонии,  что просто захватывало дух.
Менажницы с мясными и рыбными деликатесами, салаты-коктейли, поданные в креманках, просто вопили: «Отведайте нас – останетесь без пальцев, вы не заметите, как  их проглотите». Посередине стола  возвышался бестер  фаршированный креветками. Где Ленка умудрилась достать гибрид белуги со стерлядью,  осталось загадкой. Но этот шедевр кулинарного искусства мог сразить наповал,  даже самого изощренного гурмана.

***
Я не переставала удивляться Ленкиным талантам. Но это было ещё не всё. Предусмотрительность подруги меня поразила:  за два часа до торжества пришла её парикмахер и соорудила Ленке такую прическу, что не осталось никакого сомнения  - она станет звездой. Едва закончились все приготовления,  и мы привели себя в порядок, как в дверь позвонили…
Моё внимание привлекли сразу двое: один пожилой импозантный мужчина, благоухающий дорогим парфюмом и молодой, похожий на Александра Абдулова в молодости.  Ленка толкнула меня в бок: «Окручивай  молодого».  -  Я была ей благодарна – сюрприз удался.
- Игорь, - представился молодой и преподнёс мне букет цветов.
- Максим Петрович.  Леночка, это вам, - представился второй, в Ленкины руки перекочевал шикарный вазон с орхидеями,  и улыбнулся так обаятельно, что сразу разрушил образ «занудливого босса».
Когда суматоха улеглась,  хозяйка пригласила всех к столу. Но гости не торопились. Они хохотали возле свода наставлений, умилялись шикарным «рукотворным» букетом  Беаты Львовны,  фотографировались с бестером.  И уселись за стол только после того, как Ленка была просто затоплена комплиментами  по поводу стильного интерьера, шикарного стола и необычного бестера.
Торжество было в самом разгаре, когда Ленка о чём-то пошепталась с шефом и удалилась на кухню.  Через несколько минут она предстала в образе феи, а шеф торжественно нёс блюдо с огромным шаром, покрытым золотистой корочкой, вокруг лежало множество маленьких шариков в серебристой фольге. Гости издали вопль восхищения и наперегонки начали отгадывать, что же держит в руках шеф. Вадим хмыкнул и сказал, что в фольге спрятано то,  из чего можно приготовить тысячу блюд, а под золотистой корочкой скрывается овощ, по определению Пифагора – продукт бодрости и весёлого настроения. Гости наперегонки выкрикивали свои названия, но не угадал никто. Все долго хохотали, когда стали есть  «заморские изыски» - это были обыкновенная картошка и капуста.  Все веселились от души. Ленка   точно рассчитала момента, когда надо было внести плакат, заляпанный ручонками близнецов и обклеенный фотографиями младенцев. Взрывы хохота, оглушили дачу. Фотография младенца в чепчике с рюшами и кружевном платье вызвали взрыв восторга всех присутствующих дам. Оказалось, что «лапулечка» был ни кто иной, как Максим Петрович, а бутуз в штанишках  с пачкой денег в руках – Вера Андреевна – главный бухгалтер фирмы.
Апофеозом вечера стал торт. Сливочно-бисквитное великолепие горело синем пламенем, а внутри у него оказалось мороженое.
- Вадим, твоя жена – белая колдунья, - восторженно завершил вечер Максим Петрович.

***
Через неделю мне позвонила Лена:
- Можешь меня поздравить,  на заветную должность назначен новый вице-президент.
- Наверное, Вадим счастлив. Поздравляю.
- А вот и нет, - Ленка  засмеялась:
- Вице-президентом назначена Хряпова Елена. Ура, начинаю новую жизнь.
Я смотрела на трубку и не могла прийти в себя, сотворить такое чудо могла только моя подруга.

***
А с Игорем, с лёгкой Ленкиной руки, мы расписались, и теперь я с ужасом жду нашествие «чайкофейманов» к нам в гости.

19. Проклятая любовь
Теплова Елена
-Бабушка, ну можно я не пойду спать? Ну можно?! А как же мамочка одна останется? Ее комарики покусают, она же не сможет их прогнать,- белокурый малыш с грустными недетскими глазами умоляюще смотрел на бабушку.
                Бабушка, красивая моложавая статная женщина, не выдержав этого взгляда, сгребла мальчонку в охапку, прижала к себе что было сил и заголосила:
-Ой, горе-то какое, горюшко! Сиротиночка ты мой! На кого ж тебя мамка твоя покинула? Да как же мы жить без нее станем? Ой, силушки моей нет, ой, нет  сил больше! Да как же     мне все стерпеть, как выдержать?!
Малыш испуганно смотрел на кричащую бабушку, потом погладил ее нежно по плечу и тихонько, но по-мужски твердо, приказал:
- Не надо, бабулечка, не кричи – мама испугается. Потом подошел к гробу, закрыл лицо матери покрывалом. – Вот, так не покусают комарики.
           Бабушка затихла, только горестно раскачивалась в такт своим мыслям….

            Ох и красивой девчонкой  была Шурочка. Тонкий с горбинкой нос, глаза ярко-синие     в пол-лица, волосы золотым водопадом стекают на плечи. Строгий отец, увидев обрезанную косу, выпорол дочку, приговаривая:
«Мотри у меня, Шурка, принесешь в подоле – забью до смерти». И впрямь, уж больно хороша была девка, на красу такую все мужики деревенские как мухи на мед  - так и липли, так и липли. Но Шурка никого близко к себе не подпускала, дожидаясь суженого своего, того, что в мечтах  своих давно нарисовала. Только в деревне таких нет.   Шурочка мечтала вырваться из деревенской жизни, от работы этой бесконечной по хозяйству, от вони со скотного двора, от посиделок деревенских никчемных – не по душе ей все это. Уехать бы в город, там  наверняка можно встретить стоящего парня: образованного, культурного, прилично одетого, такого как Сергей Столяров, которого она раз всего и  видела в кино – в деревню культура нечасто добиралась в ту пору. Ясный взгляд артиста, его улыбка запомнились девушке, о них тайно мечтала, ворочаясь бессонными девичьими ночами.
          Ясным майским днем пришла к Шурке нежданная радость.  Привезла  ее Шуркина  крестная,  отцова сестра из  райцентра. Крестная  слыла женщиной умной, имела пять классов за плечами и хорошую должность – кастелянша  в медицинском училище. К авторитетному мнению тетки Зинаиды прислушивались все, даже строгий Шуркин отец  вел себя как ученик в присутствии грозной учительши. «Ежели Зинаида сказала, стало быть так и надо», пояснял он обычно слова старшей сестры. На этот раз чуть ли не с порога заговорила Шуркина крестная  о ней: «Девку  ты, брат, справную вырастил, пора и в жизню ее пускать.»  Выпивая наравне с братом, Зинаида Петровна  продолжала вещать мудрые советы. Итогом было семейное  решение – отправить Шурку в райцентр учиться  «на фершала».
           Девчонка   была сама не своя от радости: сбылось, прощай, грязная деревенская жизнь! С песней в душе собирала девушка свои нехитрые пожитки под тихие материны слезы и грозные отцовские наставления.   
        В училище  девушку зачислили еще в июне – крестная подсуетилась. В первый день занятий Шурочка боязливо переступала порог большого двухэтажного здания училища.   Сотни девчонок  в  одинаковых черных юбках и белых кофтенках  кучковались небольшими группками – Шурочка была одна. Простая деревенская девчонка, она все же заметно выделялась среди остальных – природная красота, высокий рост, статная фигура, королевская осанка, все в ней  привлекало внимание толпы.  Кто ты такая, откуда взялась – молчаливо вопрошали  взгляды окружающих. Учеба расставила все по местам: Шурка была способной, ей легко давалось все, поэтому она сразу приобрела любовь  преподавателей и ненависть учащихся. Девчонки, как известно, не прощают подругам красоты и ума.
           Шурка, казалось, не замечала неприязни со стороны соперниц. Да и соперничать было не из-за кого – во всем училище не было ни одного стоящего парня, так,  несколько прыщавых очкариков, кому они нужны-то. Девушка верила, придет ее любовь, обязательно придет – с ясным взглядом, ласковой улыбкой, сильными руками, большим сердцем.
             В ожидании встречи с судьбой незаметно прошли годы учебы. В июне сорок первого девчонки готовились  к вручению дипломов – шили нарядные платья, придумывали прически повзрослей… Праздничный вечер отменили – страшная беда отодвинула все праздники на время. Война…
             Шура ни минуты не сомневалась, что должна идти в военный госпиталь. Ее не могли остановить ни теткины крики,  ни отцовское  строгое молчание, ни мамины тихие слезы. Шурочка  шла на фронт медицинской сестрой, шла навстречу своей судьбе.
           Филипп Романович, тридцатипятилетний подполковник с  нетяжелым   ранением левой руки, весельчак и красавчик, сразу заприметил  новенькую сестричку. Да и как не заметить красоту такую! Откуда ты на беду мою взялась, дивчина милая, думал подполковник, глядя на молоденькую сестричку. А уж Шурочка, взглянув в глаза офицеру, поняла все сразу – он это, он! Его ждала  все годы, о нем мечтала. Без него теперь не жить ей на белом свете. Так стала Шурочка фронтовой женой. Любовь, казалось, хранила их  невредимыми все долгие дни и ночи войны. Рука об руку шли они по военным дорогам, вместе дошли до Берлина, вместе возвращались на милую Родину. Вот теперь-то и начнется светлая красивая жизнь, думала Шурочка. Да и как иначе – муж любимый рядом, врага одолели, трофеев вон полон мешок, будет чем дом украсить. А там  детишек нарожаем, да и заживем всласть. Таким видела свое будущее Шурочка.
           Поехали сразу в родное село Филиппа Романовича.
-К родителям потом съездим, они у меня хорошие, поймут все, - уговаривала сама себя Шурка. Не хотелось ей в свою деревню  – впереди новая жизнь!
По главной улице села они шли под руку. Шура нежно смотрела на своего любимого, успевая  при этом заметить, как глядят на них во все глаза сельские жители. Шура горделиво поглядывала вокруг, а  Филипп Романович, словно ежился от взглядов односельчан.
- Филиппушка, ну что ты как сыч ?! Улыбайся людям, смотри как они тебя встречают,- весело щебетала Шура и улыбалась, светясь от счастья…
-Вот и мой дом, - выдохнул Филипп Романович, остановившись возле старого, потемневшего от времени, но крепкого сруба.
Небольшие окна, как грустные полуприкрытые глаза, навевали печаль. Тяжело было дому глядеть на тяготы своих обитателей в эти горькие военные годы, никак не повеселеет, не сбросит с себя грусть-печаль.
Филипп поклонился в пояс родному дому и повторил:
- Вот и дом мой. Матушкин дом…
На крыльцо вышла женщина в черном одеянии. Шура поняла – мать. Собралась внутренне, улыбнулась своей светлой яркой улыбкой, отстранилась чуть в сторону от любимого – пусть обнимется с матерью, потом и я ее обниму как родную, подарки вручу – вон какой полушалок шелковый, так и переливается  на солнышке.
- Мама! – сжал в крепких объятиях сухонькую старушку. Держал долго, боясь отпустить. 
Мать не проронила ни слезинки – выплакала все за долгие годы: сначала братика младшего своего оплакивала, погибшего в первые дни сорок первого, потом сынов старших – оба в плену сгинули. Один вот Филиппушка жив остался.
-Мама, это Шура моя, люблю ее, больше жизни люблю. Прости и благослови…-  не успел договорить Филипп.
-Ох,  сынок, не думала, что скажу так, а только лучше б тебя немцы поганые убили, чем вот так, при живой жене девку чужую осмелился в дом привести… Не будет тебе благословения. Есть у меня невестка, Верка твоя. Она всю войну со мной рядом, мы с ней горе мое пополам делили – оттого и легче  мне было, оттого и  не померла.
Шурочка немела от услышанного. Филипп говорил, что в разводе давно они, что никогда не любил свою жену, тоже говорил. Что несет эта старуха, наверно, гибель сыновей помутила ей рассудок? Как она может очернить такой светлый день? Холодный груз заполнял  сердце, Шура не понимала, как  себя вести.
 Мать резко повернулась к девушке, будто поняла немое обращение к себе. Подошла поближе, вгляделась в лицо.
- Красивая, - то ли вопрос, то ли утверждение услышала Шура. А дальше все как в тумане.
- А за то что детей сиротами сделала при живом отце, плодить тебе самой сирот во веки вечные. Не будет  тебе прощения, ни от меня, ни от людей, ни от Бога., - и уже повернувшись к сыну,- будь проклята твоя  любовь, сынок, нет тебе прощения. Ступай, живи в моем доме со своей кралей, а нам  с Веркой и детишками много не надо – мы и в бане проживем, не сгинем.
Сын хотел обнять мать, но та  была как каменная. Постоял рядом, молча поклонился да пошел прочь. Шурочка подхватила свой трофейный саквояж и побежала вслед за любимым.  «Сумасшедшая старуха, точно  сумасшедшая», твердила она про себя, догоняя бегущего  мужа. Не поняла, не почувствовала тогда Шурка, какая судьба ей уготована.
       Филипп не мог себе места найти, потому и махнули на север.  Десять лет прожили душа в душу. Детишек трое родилось. Только вот Филипп  угасать стал – тихо болел, не жалуясь никому. Маленькой дочке всего-то два годика было, когда похоронила Шурка мужа. Одна поднимала детей, учила, замуж выдавала и женила – со всем справилась. Только вот… Старшая дочь  двоих детей одна растила. Сын  - умница, гордость матери, погиб в экспедиции, мальчонка его отца даже не помнит. Сколько слез выплакала , думала не вынесет  горя. Да откуда-то брались силы – во внуках видела продолжение своих детей. Вот и Вовка, младшенький внук, как же он похож на ее сына, на дядю своего. В честь него и имя получил, доченька так решила.  И вот, в двадцать семь лет ушла, оставив пятилетнего сына сиротой.
Как же жить-то дальше? В воспаленном мозгу звучал явственно голос: «Плодить тебе самой сирот во веки вечные. Не будет  тебе прощения, ни от меня, ни от людей, ни от Бога». Женщина встала, словно сбросив с себя тяжелый груз, подошла к окну и распахнула его   резким движением. Сделала судорожный вдох.  Оглянулась на внука, улыбнулась сквозь слезы. Неумело осенила себя крестным знамением и зашептала :           « Боже, прости меня, если можешь и дай мне сил жить дальше».
               

20. Масленица
Теплова Елена
     -А я вот блинков принесла. Глянь, Петровна, какие тонкие, такие  только на Масленицу  и получаются, - женщина в цветастом переднике держала в  руках тарелку с горкой румяных кружевных блинчиков.
-Вот и хорошо, пойдем чайку попьем, - приняв гостинец, хозяйка направилась на кухню,    легким движением головы приглашая соседку, - чаек у меня знатный, я только с травами завариваю.
- Ну,  как твоя молодуха? – полюбопытствовала гостья после третьей чашки ароматного крепкого чая.
-Да что ей сделается? Живет на всем готовом! Там она, с ребятишками занимается,- махнув  рукой в  неопределенном направлении, словно не желая  говорить об этом, Антонина Петровна подливала чай себе и соседке.
- Красивая она у тебя, - не отступала от темы гостья.
-Ну ты, Анна Михайловна,  даешь! Нашла красавицу. Тощая -  одна кожа да кости. Кра-си-ва-я,  - передразнивая соседку, Антонина Петровна  сокрушенно качала головой.
Обиженно помолчав, продолжила:
- Против Мишеньки-то моего она   и вовсе  уродка. Чем она его  приворожила?! Ох, хороши у тебя блинки, Михална, - густо смазав очередной блин деревенской сметаной, женщина сначала полюбовалась на него, а потом нежно отправила в место назначения.
-Да уж конечно, по бабкиному рецепту старинному – это тебе не шутки. В старину люди знали свое дело! А Мишка-то твой  - хорош жених, ха-ха. Староват уж он, да еще и рыжий! Это для тебя он - свет в окошке. А погляди-ка со стороны!
Анна Петровна едва не задохнулась от обидных слов подружки. Собравшись с силами,  шумно вздохнула, поставила кисти  рук на то место, где когда-то была талия, и кинулась в бой.
- Мой Мишенька не рыжий! Он  палевый! И вообще, он у меня просто золото! 
Найди поди такого! Чтоб с детями бабу в дом привел, пожалел, не бросил на улице. Даже моего разрешения не спросил! А я его поддержала, да – потому что  поступил как мужик настоящий, вот!  А твой Тишенька ,-  Антонина Петровна язвительно передразнила соседку,- толстый и лысый! Катается как колобок – ткни его палочкой, он и лопнет от жира! Тьфу, смотреть противно!
Оскорбленная Анна Михайловна подскочила со стула.
- Мой Тиша толстый?! Да он всю жизнь на диете. И бегает он утром и вечером. А твой только и лежит на диване.
-Мишенька, не слушай дуру эту старую. Ты у меня красавчик, умничка мой драгоценный. Иди, мой мальчик, блинков поешь, со сметанкой, как ты любишь,- приговаривала разобиженная хозяйка.
- Эх, Петровна, я к тебе по-соседски, с душой, с блинами, а ты...- гостья готова была расплакаться.
          Огромный лохматый рыжий кот нехотя поднялся с уютного топчанчика, поплелся к хозяйке. Ткнулся в протянутое ему угощенье, лениво лизнул сметану, широко зевнул. Потом  развернулся, подошел к соседке, забрался к ней на колени, погладился мордой о морщинистую руку и громко замурлыкал.
           Женщины затихли. Первой нарушила молчание хозяйка.
- Ты уж, Михална, прости меня. Что-то  не то я  тебе наговорила…
-Нет, Петровна, это ты меня прости – я первая начала. Что нам с тобой делить – почитай, только ты у меня одна и есть на белом свете, да Тихон мой. А что лысый он – так ветеринар сказал, что у собак так бывает - авитаминоз это. Вот зима кончится, и пройдет все…А Мишка у тебя красавец. И молодец какой – кошку с котятами тебе привел, вам теперь весело будет! Ну, простишь что ль?
-Да куда ж я, миленька моя, денусь-то?! Как никак, Прощеное воскресенье нынче.