Проверяющие всегда приходят почему-то не вовремя. Только Нина Ивановна, директрисса собрала всех старшеклассников в актовом зале на плановую проработку за "проколы" в морально-нравственном плане, как прибежала Аделаида Митрофановна, ее секретарь, и обрадовала, мол, ОНА заявилась. Она — это инспектор роно (районного отдела народного образования). Очень она любила такие внезапные посещения, полагая, что так сразу легко обнаруживаются недостатки в работе. За въедливость, дотошность ее, естественно. терпеть не могли в школах и, конечно, побаивались. Да и когда на Руси любили поборников дисциплины и порядка?
— Одна?
— Нет, с начальником РОНО!
— Ну, как это не в кассу! Тамара Николаевна, займите чем-нибудь этих бездельников, а я побегу встречать незваных гостей!
Учительница математики, она же классная руководительница десятого класса кивнула головой. Легко сказать, займите! Более ста разных по темпераменту, характеру, воспитанию юнцов, сведены в одно место, да еще после пяти уроков напряжения, да еще хочется просто подвигаться, поговорить, да еще весна, а тут сиди смирно и жди. Тут и взрослому, привыкшему к покорности, не усидеть.
Стал нарастать шумок. Нетерпеливый Владик, худенький, с длинными до плеч волнистыми черными волосами, заводила всяких шуток, поднялся со стула и выбросив вперед руку, громко сказал:
— Время - самое большое богатство человека. Мы его бесполезно транжирим. Тамара Николаевна, спасите наше драгоценное время!
Зал восторженно поддержал его.
— Спасите наше время!
— Наше время!
— Время!
Еле утихомирились.
— Мысль правильная, давайте попросим Кирюшу сыграть на рояле.
— Просим, просим, — радостно завопили в зале.
С заднего ряда поднялся светловолосый паренек в стандартном синем пиджаке. Он выглядел аккуратным, чистеньким таким и скромным. Посмотрел на учительницу и неторопливо прошел к сцене.
Это был любимец Тамары Николаевны, она его всегда поддерживала, не давая отчитывать за частые прогулы, ибо он одновременно учился в какой-то не стандартной музыкальной школе. Однажды на педсовете ее даже упрекнули.
— Понятно, что у нас есть ученики, к которым относишься по-разному, но это скрывается, а вы так напрямую. Немного нарушается принцип равного отношения ко всем без исключения. Вы не сердитесь, это по-дружески. Ведь все ученики равны, и мы обязаны внушать им эту важную мысль и словом, и делом.
Тамара Николаевна слушала спокойно, внимательно. Но тут она вспомнила крылатую фразу из "Скотного двора" Оруэлла, которая облетела мгновенно всю московскую интеллигенцию, и не удержалась от озорства.
— Вот Кирюша такой, как все, но и не такой. И я к нему отношусь с симпатией, но не менее строго, чем к другим, и проблем в этом плане никогда не было и не будет. Главное, чтобы успеваемость радовала глаз. Да, конечно, все ученики равны, но некоторые равнее других.
Легкий смешок прошелестел по учительской. Секретарь партбюро, который вел военное дело, нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда эта скользкая фраза. Как будто высмеивается равенство, наше великое социальное завоевание. Но не вспомнил, а пометочку в блокнотик все же занес с большим вопросительным знаком.
Но и в обычной школе Кирюша учился только на пятерки. И что удивляло учителей, к нему все — и мальчики, и девочки относились с необыкновенным вниманием и симпатией, даже немного покровительственно, хотя других пятерочников не очень жаловали. И никогда не называли его Кирюха или Киря, а только Кирюша, ласково так и уважительно. Видимо, чувствовали ребята, что рядом с ними не совсем обычный человек, которому предназначена особая судьба.
— Вруби что-нибудь популярное, Кирюша!
— Бесаме мучо или Черный кот!
— Лаванда!
— Джамайка!
Кирюша виновато улыбнулся.
— Да я популярные песни не играю. Только классику.
— Уууу, жаль-то как! Ну, давай, что можешь!
Первые внушительные аккорды, неторопливые, холодноватые, сумрачные, пожалуй, даже скорбные.Так мог бы звенеть лунный свет в ночи, если бы его превратить в звуки. В зале ни шороха, ни шепота, только переливаются задумчивые, как бы серебристые свето-звуки. Потом характер музыки изменился, зазвучали радостные ноты, будто слушателей приглашали на грациозный, простой народный танец. И напряжение на лицах ребят ослабло, они смягчились, подобрели.
Пустой коридор перед залом. По нему неторопливо идет директрисса с представителями отдела народного образования. Их двое. Самоуверенная, средних лет дама, само воплощение властности, в темно-синем костюме, просторный покрой которого безуспешно скрывал излишний вес, вызванный, как тогда шутили, плохим обменом веществ. Рядом пожилой, невысокий мужчина. По их манерам любой именно женщину признал бы начальником.
Нину Ивановну крайне беспокоит необычная тишина и музыка, рвущаяся из зала.
— Кто же это у вас так хорошо играет, настоящий виртуоз!
— Это наша гордость, Кирюша Иконников, будущий музыкант!
— Вот и хорошо! Нина Ивановна, давайте не будем мешать ему, пусть играет, а ваш доклад, может быть, перенесете на другое время? Ведь такая музыка тоже воспитывает! А поругать подрастающее поколение всегда успеем.
— Нет, Сергей Петрович, я должна выступить. Задержу немного бездель... учеников, потерпят. Совсем распустились эти стиляги. Надо унять.
Они вошли в зал, стараясь не привлекать внимания, и тихонько уселись прямо у входа. Нина Ивановна старательно жестами, будто утрамбовывала тесто, призывала учеников не обращать на них внимания, не вставать и не шуметь.
А Кирюша, увлеченный исполнением, не замечал ничего вокруг, он играл так вдохновенно, что захватил даже самых далеких от музыки мальчишек и девчонок, которые и не подозревали, что есть и другая музыка, отличная от той, что бренчала из магнитофонов и проигрывателей, скребущих звукоснимателем по мягким полупрозрачным дискам "на костях". Такие диски изготовляли подпольно на отбракованных рентгеновских снимках.
А музыкальная идиллическая картина покоя и безмятежности вдруг рухнула. Словно мирная жизнь прервалась какой-то неожиданной трагедией. И привыкшие веселиться и шутить ребята, особенно из выпускных классов, почувствовали холодное дыхание иной жизни, в которую они готовились вступить, где не только учеба и беззаботная шаловливость уходящего детства, но и реальные опасности, непонятные угрозы, где внезапно может придти беда.
Шквал мощных, стремительно накатывающихся звуков. Надвигается вал, как волна с пенным гребнем в штормовую погоду, и только он прокатится. как тут же вырастает новый вал, и еще... Настоящая буря, неистовый мятеж, гневный протест. Но вот буря затихает. Напряжение падает. Финал.
Щедрые аплодисменты. Смущенный Кирюша. Взволнованная Тамара Николаевна. Удивленные проверяющие. Довольная Нина Ивановна.
— Ну что, так и запишем, что в вашей школе нашли очень действенный способ художественного воспитания учащихся. Вместо скучного ожидания — классическая музыка. Ведь это вы придумали, не так ли?
Нина Ивановна, старательно избегая взгляда Тамары Николаевны, неопределенно развела руками, как бы давая понять, ну кто же еще мог это придумать?
— А, кстати, что из классики играл этот мальчик? Признаюсь, что не силен в музыке.
Нина Ивановна смутилась, ее щеки, немного нарумяненные, стали гораздо румянее.
Она вопросительно смотрела на Тамару Николаевну, но та делала вид, что не слышала вопроса и не понимает, чего от нее ждут.
— Ясно. Значит, вы заранее не обговорили репертуар. Может, вы нас просветите? — Теперь вопрос явно был обращен к Тамаре Николаевне. Умудренный опытом, всю жизнь проработавший в женском коллективе, он легко раскусил мгновенно возникший конфликт.
— Это была Лунная соната Бетховена.
Директрисса быстрым шагом подошла к сцене. Ловко взбежала по ступенькам.
Покорный, безнадежный вздох зала.
— Вы прослушали музыкальную классику, это очень хорошо, а теперь
— к делу. Партия и правительство ставит перед школой и перед нами, учителями, задачу улучшения нравственного воспитания молодежи. Я остановлюсь только на двух вопросах — это ширина брюк и длина волос учащихся. Мы неоднократно...
На следующий день в школу поступило указание обеспечить участие всех учеников в общегородском субботнике под лозунгом: "Москве — столичную чистоту!"
— Никаких справок от родителей не принимать. Никаких справок от врачей не принимать! — Голос Нины Ивановны гремел в учительской не хуже рояля под руками Кирюши. — Стопроцентная явка. Классный руководитель отвечает головой! Одеться учащимся погрязней, чтобы не боялись запачкать нежные ручки и гладкие попки!
Ходил слух, что директрисса начинала карьеру с воспитательницы в колонии для малолетних преступников. И временами, когда она волновалась, ее речь могла навести на мысль о ее знакомстве с другим, более суровом миром.
В таком же строгом стиле во время большой перемены провела короткий инструктаж своих учеников и Тамара Николаевна.
— А для чего этот субботник? Я слышал по телевизору, что в Москве десятки тысяч дворников. Пусть они отрабатывают свою зарплату.
Девочки понимающе переглянулись, улыбнулись, но тактично промолчали.
Сегодня Владик был раздражен, потому что вчера после собрания, его попросту завели в туалет и немного подрезали волосы. Причем сделали это по своей инициативе комсомольские активисты из десятого класса, три здоровяка, не предупредив ни директриссу, ни Тамару Николаевну.
— Ничего не случится, если немного физически поработаешь.
Тут она заметила, что Кирюша какой-то бледный, как мел, и все облизывает губы. Отпустив класс, она задержала своего любимца.
— Ты не заболел ли, Кирюша?
— Да немного совсем.
— А температуру измерял?
— Нет.
— Давай-ка срочно в медпукт, возьми справку от врача, потом ко мне, — и домой! И завтра никаких субботников. Сиди дома и пей горячее молоко с медом.
Но беспокойство ее не оставляло. В медпункте Роза Иосифовна сказала, что никакой справки она не дала Кирюше, и он отправился на очередной урок.
— У него же явно температура!
— Да, чуть больше 38. — она виновато пошлепала толстыми губами. — Но вы же слышали, что сказала Нина Ивановна!
— А я слышала, что вы — врач и у вас другие начальники!
Она прошла в кабинет химии, пошепталась с учительницей, и забрала Кирюшу.
— Немедленно — домой, и завтра никаких субботников!
Кирюша невольно улыбнулся.
— Тамара Николаевна, я и не знал, что вы умеете так командовать! Но только извините меня, я завтра на субботник приду!
— Что? Даже думать не смей! Здоровье важнее всего. Не упрямься и делай, что тебе говорят старшие.
— Да как же не приходить? Вы подумайте, все придут, а я один не приду. Что обо мне скажут, а если и не скажут, что подумают мои товарищи? Нет, я слишком высоко ставлю мнение своих товарищей.
— Да скажут, что не пришел по болезни. Опасно получить неожиданное осложнение. Понял?
— Понял, все понял.
Он все же пришел на этот несчастный субботник.
Апрельский день выдался холодноватый, хоть и ясный, солнечный, с ветерком. Кирюша со всеми сгребал листья, окапывал стволы деревьев. И в конце вроде бы даже несколько разрумянился...
В понедельник он, конечно не появился в школе. Тамара Николаевна дозвонилась до его мамы. Жили они в отдельной однокомнатной квартирке — хрущевке. Комнатушка метров 16, кухонька меньше 5 метров, прихожая метра два. Мама поднимала своего Кирюшеньку одна. Тамара Николаевна узнала, что мальчик сильно простудился, воспаление легких в очень тяжелой форме, его положили в Боткинскую больницу, что на бывшем Ходынском поле, добираться легко — метро "Динамо".
Тамара Николаевна звонила каждый день в больницу, но сообщения врачей были расплывчатые.
В пятницу уроки у нее прошли как-то особенно удачно, и она сама была довольна своей работой. Поставив журнал в ячейку, с усталой улыбкой откинулась на спинку стула. Ее взгляд упал на черный телефон на общем учительском столе. Сейчас зазвонит, подумала она, и нехорошее предчувствие укололо сердце. Телефон зазвонил, но снимать трубку не хотелось. Все же взяла.
— Слушаю вас.
— Тамара... Тамара Николаевна! Беда-то какая, Кирюша мой, солнышко светлое, нет его больше, погасло солнышко мое дорогое!А мне-то зачем жить?
Увидев слезы на глазах Тамары Николаевны, директрисса перепугалась, села рядом с ней, обняла за плечи. Молча подходили учителя, узнавали, сочувствовали.
Коротко взглянув на директриссу, отворачивались. И она чувствовала себя неважно. Хотя, в чем она виновата? Мальчик заболел, простудился, организм не выдержал. Такое бывает. И Роза Иосифовна, тоже не виновата. Она просто выполнила приказ директора. Правда, устный. Правда, не совсем законный. И я сама, классная руководительница, разве не виновата? Почему не отругала врача, не поскандалила, почему не настояла, чтобы справку выдала, почему не убедила глупого мальчишку поостеречься? Не люди, а черствые сухари.
А мальчика нет. Причем, мальчика самого лучшего в школе. Талантливого, трудолюбивого. И черные мысли заползали в душу Тамары Николаевны. Наверно, все мы такие, русские — много апломба, много самомнения, много бытовой жестокости, мало истинной доброты и деловитости. Ах, какие мы самые хорошие, советские, головой выше. Наверное, поэтому лучшие уходят быстрее остальных. Не любят у нас талантливых людей. Всё валим на руководителей, на правителей, на вождей. А сами-то какие? Неужели и здесь мы скажем: Никто не виноват, так случилось?
20.04.14