Аппарат был отключен. Интубационную трубку изо рта уже убрали, отсоединили капельницу. Дисплеи мониторов погашены.
- Двадцать минут назад, - сказал врач. Постояв несколько секунд рядом, бесшумно удалился, оставив его одного у кровати.
Первое, что он ощутил, была абсолютная ясность необратимости случившегося. вместе с которой властно приходило понимание, что ничего важнее и выше этого момента в его жизни никогда не будет. Раздавленный и оглушенный, он безмолвно и страстно просил бога сохранить в памяти эту картину неприкосновенной до своего собственного смертного часа. Он никогда и ни о чем не просил бога, но сейчас заклинал его сделать так, чтоб последним воспоминанием его жизни было это мгновение.
Прощаясь, он наклонился к Вере и бережно обхватил ее за плечи, слегка приподняв над кроватью. Получился жест, как если бы он старался защитить ее от какой-то опасности, прикрыть ее своим телом, и он пронзительно почувствовал всю запоздалость и ненужность этого. Рукава его черного свитера обвились вокруг маленького тела, как траурные ленты. Он почему-то представил, как кто-то третий, с высоты наблюдает за ними, за этой сценой.
- Прости меня, - прошептал он ей на ухо, так чтоб никто на свете, кроме нее. не услышал этого.
Он уходил из палаты без слез, твердым шагом, наполненный каким-то ожесточением и брезгливым презрением к окружающему миру. Через стеклянную дверь реанимации увидел Наташу и Нину, ожидавших его в коридоре и еще ничего не знавших.. Он зло скрестил руки перед собой, показывая им, что все кончено, и уже потом открыл дверь.
Вместе с ними он вновь прошел к Вере. Он боялся, что с Наташей случится истерика, но на ее лице, с не скатывающимися со щек слезами, было написано никогда не виденное им прежде смирение. Она тоже что-то прошептала Верочке…Всхлипывающая Нинка обхватила его руку и прижалась к нему, не отрывая взгляда от Верочки, пытаясь не то утешить его , не то самой найти утешения. Уходя, она достала из сумочки ножницы и, спросив у Наташи разрешения, срезала крошечную прядь веркиных волос с головы за ухом.
Дальше предстояло пройти к начмеду больницы, чтоб оформить отказ от вскрытия. Нина осталась ждать у гардероба, вызвав по телефону Петьку с машиной. Начмед - выскоий, полноватый мужчина, еврейской внешности показался Серову знакомым, может, учились вместе.. но точно припомнить, где они могли встречаться, не мог. Пока он писал заявление об отказе, начмед кругами ходил вокруг стола, бросая какой-то недоверчивый взгляд на бумагу, словно до конца не веря, что к нему пришли не жаловаться по поводу смерти маленького ребенка во вверенной ему больнице, а по другой причине.
… Хлопьями валил густой, мокрый снег, тая на ветровом стекле. Когда въехали на Благовещенский мост, и он увидел открывающееся справа здание Академии художеств, а за ним Румянцевский сад он сказал себе : «Вот и все. Окончен путь… Ни страны , ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров…. Наверное, в этом и был главный смысл их поспешного бегства из Монголии. На Васильевский остров она вернулась все-таки еще живой, чего так и не удалось поэту. А кто знает, может, и для нее это было важно. Кто знает… Где хоронить? Хорошо бы на Смоленском, все-таки рядом с домом, пешком за двадцать минут можно добраться. Когда рядом с домом, это совсем другое дело.. Рядом с нами, как будто по-прежнему все вместе… Но на Смоленском уже давно не хоронят, надо специальное разрешение или пять тысяч долларов кому-то всунуть, а где их взять…».Мысль занять деньги у Нестеровых почему-то претила. «Хватит с них того, что сделали, и так век не расплатиться будет».
Посовещавшись в машине, решили все-таки проехать прямо на кладбище, чтоб была какая-то определенность с этим вариантом, но сначала заехали в «Смоленские мастерские», располагавшиеся рядом, на другом берегу Смоленки. Здесь изготовляли надгробья, а заведовал мастерскими наташин одноклассник, у которого она подрабатывала во время домашнего сидения с Веркой после родов, - договаривалась о заказах по телефону. Начальник оказался на месте. В его сопровождении Наташа пошла к директору кладбища. « Может, следовало сказать ему о Шамаеве, который тоже работал здесь когда-то, может он его знал.» - вспомнил Серов своего бывшего пациента.
Они остались ждать ее у арки ворот в каменной кладбищенской ограде, над которой чуть поодаль возвышалась голубая колокольня церкви Смоленской иконы Божьей Матери. Вдоль раскисшей дороги, в грязном, развороченном шинами, снегу стояли машины, в основном иномарки; автомобилям запрещался въезд на территорию кладбища. На неприметной мемориальной доске у входа было написано, что здесь похоронена Арина Родионовна. Сравнивая даты, выходило, что церковь возведена еще раньше.
Наташа вышла из домика администрации одна. Со слезою в голосе, взволнованно, она описала, что происходило в кабинете директора. Сначала тот неприветливо выслушал их и всем своим видом показал, что просьба никак не может быть удовлетворена, что он не расположен делать исключение из правил даже для знакомых своего сотрудника, пусть они и врачи, всю жизнь проработавшие на Васильевском… Но, когда узнал, что речь идет о шестилетнем ребенке, встал из-за стола и сказал, что место будет предоставлено и ни о каких деньгах, чтоб даже и не заикались. «У меня тоже есть дети, - сказал он. - И я не хочу навлекать на них гнев божий».