Блоху он не подковал, но привел в движение целые миры, отправившись со своими механическими игрушками в удивительные путешествия. Известный иллюстратор детских книжек Денис Шифрин воплощает в дереве мифы и сказания разных народов, оживляя вырезанные им фигурки с помощью изящной механики и тонких нитей. Впрочем, жизнь уникального мастера не менее увлекательна, чем сказочная реальность, созданная им в миниатюре.
Увидев его работы в Музее древностей в Яффо на выставке «Dolls art» и узнав, что 87-летний мастер живет в Раанане, набираю номер его телефона и неожиданно слышу в трубке ивритскую речь с заметным английским акцентом. А мне-то казалось, что человек с русским именем родом из России!
- Увы, по-русски не говорю, и вы, наверняка, уже почувствовали мой жуткий англо-саксонский акцент, от которого я так и не смог избавиться, хоть и живу здесь уже шестьдесят пять лет, - смеется человек с удивительно молодым для его преклонного возраста голосом. То, что этот мужчина с душой ребенка еще и выглядит моложе своих сверстников, я узнаю чуть позже, когда отправлюсь к нему в Раанану. Попутно выяснится, что русские корни у Дениса, да, есть! Его отец родился в Витебске, откуда перебрался со своими родителями в Англию. Так что мой герой появился на свет в 1927 году уже в Ливерпуле.
МОНОЛОГ ПЕРВЫЙ: ОТ ВИТЕБСКА ДО ЛИВЕРПУЛЯ
- О Витебском периоде жизни своих предков я знаю только от отца, - начинает свой рассказ 87-летний Денис Шифрин. – Он обладал прекрасной памятью, а уж каким был рассказчиком и фантазером! – улыбается. - Однажды, например, обмолвился, что дружил с Марком Шагалом. Позже, я конечно, понял, что этого просто не могло быть: ведь мой отец покинул Витебск в пятилетнем возрасте! Поскольку он учился в классической английской школе, а воспитывался в семье, соблюдающей еврейские традиции, отец с одинаковым воодушевлением пересказывал мне истории из ТАНАХа и европейский фольклор. Мама, в отличие от него, была по складу типичной англичанкой и очень любила театр. Ну а я ходил с другими еврейскими детьми в местный хедер, где уровень обучения был еще тот! Все наши родители посещали синагогу, но в Судный день тайком давали детям сэндвичи.
Помню, что польские и русские евреи в Ливерпуле друг друга не любили: русские считали поляков грубыми и неотесанными, а те, в свою очередь, клеймили русских снобами. Они даже на свадьбах сидели в разных концах стола. Помню, как на свадьбе сестры я помогал маме распределять места для гостей, раскладывая на столах карточки с именами. И вдруг она крикнула мне: «Что ты делаешь?! Не вздумай усаживать этих людей рядом! Они уже тридцать лет друг с другом не разговаривают!» - «А из-за чего?» - поинтересовался я. Ответ мамы меня позабавил: – «Они и сами уже не помнят, из-за чего, но не общаются с тех самых пор! И усаживать их рядом никак нельзя!».
Мой дед был портным, имел в Ливерпуле маленький бизнес, но не имел английского гражданства. Он еще не забыл, как на его бывшей родине молодых парней забривали в царскую армию на двадцать пять лет и очень боялся за моего отца – вдруг его выловят в Англии и отправят назад – в рекруты! Дед решил не рисковать и отправил сына в Канаду, где тот валил деревья, а позже незаметно пробрался с другими нелегалами на корабль, плывущий к берегам Америки. Отец очень много рассказывал мне о своей жизни в Америке начала двадцатых годов: то была эпоха Гершвина и других замечательных музыкантов... А поскольку он в ту пору был еще молод и не женат, то с удовольствием бы там и остался, однако семья требовала его возвращения в Англию. Дед болел, нужно было помогать младшим братьям. К тому времени отец уже освоил в Америке новые технологии изготовления дешевой мебели и, вернувшись домой в 1922 году, решил открыть подобную фабрику и в Ливерпуле. Поначалу дела шли неплохо, у отца уже трудились тридцать рабочих, пока на него не насели профсоюзы, жившие за счет работяг. Помню, отец сказал: «Какой же я был идиот, надо было просто пригласить этого профсоюзного босса в паб и дать ему денег - он бы от меня сразу отстал!». Потом его фабрика получила помощь от правительства и заказы на изготовление деревянных деталей для самолетов. Когда шла война в Испании, мне было девять лет, но я помню, как младшие братья отца собирались туда ехать на подмогу местным коммунистам, но дед их не пустил, - смеется.
Отец и мама, что называется, нашли друг друга: оба романтики, обожали танцы, песни, музыку. Каждый Шабат отец еще и пел в местной синагоге. Он вообще был невероятно талантлив во многих вещах: видение дизайнера, рука художника, мышление изобретателя... И при этом - масса разных идей. Первую механическую игрушку, которую отец вырезал для меня из дерева, помню до сих пор: фигурка мальчика на трехколесном велосипеде, педали ходят вверх-вниз, колеса вращаются, велосипед едет... Отец водил меня в парк и учил запоминать все увиденное вплоть до мельчайших деталей. «Как был одет мужчина, который сидел на скамейке? Что он держал в руках? Можешь описать мне цвет его ботинок и рубашки?» - спрашивал он меня по дороге домой. И неизменно добавлял: «Глаза есть у всех, но большинство людей смотрят себе под ноги и ничего не замечают».
Рисовать я начал раньше, чем говорить. Каждый год мебельные компании устраивали в Манчестере выставки. Помню, как я, совсем еще маленький, крутился между стендами и рисовал на всех карикатуры. Люди просили у меня свои портреты, смеялись и давали мне по два с половиной шилинга, пока отец не положил этому спонтанному бизнесу конец: «Рисуй бесплатно. Талант дан тебе не для того, чтобы брать с людей деньги!» И я начал отказываться от денег, но многие все равно совали их мне в карман курточки.
Большую часть времени мы проводили на фабрике, но по отношению ко мне у родителей были другие планы. Они хотели, чтобы я стал врачом, и непременно – известным! Родители были немного снобами, - смеется. – Они говорили мне: «Ручная работа не требует умственных усилий, с ней любой справится, а ты особенный и должен работать головой». И я налегал на математику и биологию, собираясь поступать на медицинский факультет. Но не случилось, - смеется. – Мне потом объяснили, что "аграрии" Палестине нужны больше, чем врачи!
Школа у нас была классическая, английская, с традициями. Евреи в ней держались особняком. Но я тогда выпускал школьную газету с одним мальчиком-неевреем из бедной английской семьи коммунистов, и он начал морочить мне голову политикой и атеизмом, в чем весьма преуспел. Помню, как возвращаясь с отцом из синагоги через парк, я требовал от него доказательств того, что бог действительно существует, и нес разную чушь. Бедные родители! В еврейской семье, соблюдающей традиции и преданной идеям сионизма (отец мой возглавлял сионистскую организацию в Ливерпуле) – и вдруг такое! К счастью, у меня это быстро прошло.
На самом деле я уже с семи лет состоял в детской сионистской организации, а позже учился водить трактор и засеивать поля в киббуце местной еврейской общины, готовясь к переезду в Палестину. У меня сохранилась пара фотографий того времени.
На одной молодой инструктор, он же по совместительству раввин, рассказывает нам о Палестине. На второй я за рулем трактора. Еврейский киббуц тогда выполнял заказы английского правительства: шла война с Германией, в стране не хватало продовольствия.
Однажды приверженность сионистским идеям сыграла с нашей семьей злую шутку. К моему деду пришли торговцы, представившиеся посланцами Палестины и предложили ему купить там участок земли. Получив деньги, выдали документ о том, что отныне наша семья является владельцем земельного надела в Палестине. Когда я в 1949 году собирался ехать в Израиль, дед вручил мне эту бумажку и сказал: «У нас там уже есть свой участок! Съезди туда, посмотри». Прибыв на место, я начал сверяться с местными картами, и оказалось, что дед приобрел участок в море! – хохочет. - Мошенники, представившиеся торговцами, провели моего деда, и его деньги пропали, - смеется. – Разве что на дне нашего «участка» когда-нибудь обнаружат нефть!
МОНОЛОГ ВТОРОЙ: ОТ ЛИВЕРПУЛЯ ДО ТЕЛЬ-АВИВА
- Евреи мечтали о Палестине, но в начале прошлого века бытовало и мнение, что там живут одни «шнорорим» (неудачники, никчемные люди), - продолжает свой рассказ Денис Шифрин. - Мать Гуси, - кивок в сторону жены Августы, - в свое время была премирована двухнедельной поездкой в Палестину за то, что написала лучшую историю о Керен Кайемет Исраэль, получив на конкурсе первое место. Вернувшись домой, она долго не могла прийти в себя от увиденного: «Какое ужасное место, грязь, жара, болота, освещения нет, люди грубые, неотесанные. Никогда бы не хотела там жить!» Ее можно было понять. Семья Августы занимала в центре Берлина большой и красивый дом. Ее род по материнской линии жил в Германии с восемнадцатого века, дед моей жены был главным раввином еврейской общины Франкфурта на-Майне. Все члены семьи получили хорошее образование и почти все они погибли после прихода нацистов к власти: не удалось получить разрешение на выезд. Гуси с младшей сестрой покинула Германию в 1939-м с одним из последних детских транспортов, которые немцы выпускали на условиях, что этих детей готовы принять еврейские общины Европы. Так она оказалась в Англии. И потом долго сожалела о том, что отец не дал ей с собой фотокамеру – боялся, что немцы на границе отберут. Откуда ему было знать, что вскоре вся их семья окажется в лагере смерти.
Кстати, моя жена могла бы прибыть в Израиль еще в 1947-м, если бы не встретила такого «йорама» (непутевого), как я, и не вышла за него замуж. В 1947-м уцелевших еврейских детей из Европы переправляли в Израиль нелегально. Вы, наверняка, слышали о еврейском движении «Бриха» (бегство)? Я тогда работал в нашем английском киббуце уже инструктором, там мы с Гуси и познакомились. Кстати, и по сей день задаюсь вопросом: почему самая красивая в нашей молодежной коммуне девушка, по которой сходили с ума все наши парни, выбрала именно меня? Как она вообще согласилась выйти за меня замуж? Может, была пьяна? – смеется.
- Потому что любила, - еле слышно произносит жена Дениса.
- Первый раз от тебя такое слышу, надо где-то записать, - шутливо отвечает ей мастер и тут же добавляет, адресуя эти слова уже мне. – На самом деле она всегда говорит мне эти слова. Мне очень повезло, что у меня такая жена. Мы вместе уже шестьдесят семь лет...
Итак, она вышла за меня замуж и в 1949-м мы оказались уже в израильском киббуце на севере страны, созданном выходцами из Англии. Местные старожилы и по сей день говорят там между собой по-английски! – смеется. – Но пробыли мы там недолго. Жена не могла примириться с тамошней системой. Слышали о такой? Это когда маленьких детей помещали на ночь отдельно от родителей... Гуси не собиралась расставаться с нашим новорожденным сыном даже на час! И мы покинули киббуц.
Уйти-то ушли, а как выживать в одиночку? Работы нет и грудной ребенок на руках. К счастью, мне удалось устроиться на работу в издательстве Мола, хозяин ее был «еки» (выходец из Германии), раньше у него была на родине одна из самых больших типографий, и в 1936-м он успел вывезти ее оборудование в Тель-Авив. Я пришел к Молу наниматься на работу со своими рисунками, которые привез из Англии. На его месте я бы такого парня на работу не принял: иврит на нуле и знания типографского дела примерно на том же уровне. Позже он мне объяснил, что принял на работу «за характер»: просто ему понравилось, с какой невероятной изобретательностью я пытался ответить на его вопросы, даже не имея представления, о чем речь. Я проработал у Мола девять лет и всему там научился. Это был гений печатного дела! Еще я рисовал политические карикатуры для газеты «Давар» и иллюстрировал детские книжки. Издательство Мола выпускало тогда известную серию: «мама рассказывает», «папа рассказывает», «дедушка рассказывает», «бабушка рассказывает», - смеется. – Иврит у меня был слабый, и жена, которая учила его еще в Берлине, переводила мне эти детские истории, чтобы я хотя бы представлял себе персонаж, который нужно было изобразить. До поздней ночи я рисовал при свете нефтяной лампы. Так мы и жили: я работал, жена растила детей.
Когда Мол ослеп, я стал его глазами. Потом он умер, и я подумал, что, видимо, пришло время создавать собственное агенство. Дела мои шли успешно, пока в семье не произошло несчастье, после чего мне пришлось передать управление бизнесом сыновьям. В 1984-м году жена пережила тяжелый инсульт. Врачи считали, что Гуси не проживет и недели, но они просто не знали, какая у моей жены сила воли! Ей пришлось заново училась говорить, восстанавливать память, двигаться... С тех пор прошло почти тридцать лет, и она по-прежнему с нами. – С нежностью смотрит на жену. - Обычно после инсульта к тем, кто потерял речь, возвращается родной язык, но у жены было слишком сильное отторжение всего, что связано с Германией. Первые слова она произнесла на английском: родной немецкий полностью стерся из ее памяти.
МОНОЛОГ ТРЕТИЙ: О ДЕТСТВЕ И СОКРОВИЩАХ
- Моим агентством занимались сыновья, а я после того, как Гуси заболела, превратился в затворника, чтобы все время быть рядом с женой. Продолжал рисовать, - мастер открывает папку с рисунками, изображающими все стадии восстановления его жены после инсульта. Профессия карикатуриста наложила на них свой отпечаток, но сколько тепла и доброго юмора скрыто в каждом рисунке!
В 1990-м я увлекся миниатюрой. Для больших скульптур у меня места маловато, а я ведь со своими работами не расстаюсь. Да вы и сами видите. - Жест в сторону полок, прикрепленных к стене. Да уж... Правда, многочисленные миниатюры еще не выживают мастера из его небольшой квартиры, но они здесь действительно всюду, от пола до потолка. - Думаю, что отец, который так возвражал против моего занятия ручным трудом, сегодня был бы доволен моими работами. Хотя сам бы он, конечно, все это сделал гораздо лучше меня!
После выставок мне без конца звонят и просят продать какую-нибудь работу. Но я не готов расстаться ни с одной из них! Пусть потом...дети и внуки решают, что им делать с моими сокровищами, а пока я держу их в своей квартире и время от времени ремонтирую. Ниточки тонкие, механизмы нежные, временами выходят из строя. Знали бы вы, какое удовольствие я получаю от этого занятия! Целыми днями работаю как сумасшедший. Вынашиваю идею, набрасываю эскизы...
Самое интересное начинается, когда я сажусь за чертежи: больше всего меня в этом процессе увлекает механика. Однажды у меня получился дворец, где фигурки совершали до тридцати движений! Например, у старика даже борода шевелилась!
Когда чертеж готов, пора браться за дерево и медицинский скальпель, которым я вырезаю фигурки и миниатюрные шестеренки. Вот это, например, город моего детства Ливерпуль: поезд идет вокруг моего дома, там синагога, здесь школа... Смотрю на него и в памяти оживают воспоминания – так, словно это было вчера... Например, когда наши одноклассники-англичане уходили на свою моливу, мне поручали занять еврейских детей из младших классов, чтобы не бузили – читать им ТАНАХ. Однажды кто-то из учителей-англичан спросил меня: «Что это там такое смешное в вашем ТАНАХе? Почему они у тебя всегда смеются, когда мы возвращаемся со своей молитвы, и носятся по коридору, как угорелые?» Не мог же я признаться ему, что под ТАНАХом у меня лежит другая книжка – с веселыми историями про бездельников, и я всякий раз читаю ее детям! – смеется и добавляет. - Через три года мне будет уже девяносто, а внутри я остался тем же ребенком, что как и мой отец, который так любил фантазировать и все время что-то изобретал.