Уходить не вставая с постели — это значит в никуда и навеки.
Ах Нина — Ниночка...
Ее верные подруги Зоя Довгань и Зоя Беляева от безысходности места себе не находили. Да только что они могли, если сама медицина бессильна?
Конечно, все мы на пути в одну сторону, поэтому куда бы нас не уводили личные маршруты, сборный пункт у всех один. Но еще где тот пункт! Ниночкин уже у порога — неоперабельный рак.
Подруги, коллеги... Как хорошо у них все складывалось! Вместе их собрал уральский городок, куда обе были распределены после учебы. Поликлиника предоставила работу, познакомила, сдружила. Будучи старше тезок, Ниночка всячески им покровительствовала, причем, не только на профессиональной стезе. Кто знает, как бы сложились семьи у подопечных, не окажись она рядом.
Яркой, волоокой, смуглянке Зое Довгань все было нипочем! Муж — слово, она — десять, в выражениях не стеснялась, даже при посторонних.
До ее появления в городке местные красавицы, глядя на Лешу Довганя, лишь томно вздыхали, гадаючи, кому же он достанется. А новоявленная женушка похоже ни во что его не ставила.
«Зоя! - вразумляла Ниночка распоясавшуюся половинку. - Выяснять на людях отношения — это все равно, что предстать перед ними в неглиже. Не-све-жем! А нецензурщина? Запомни, как ты разговариваешь с мужем, так и он будет с тобой. Тебе это надо?»
И ведь подействовало!
У артистичной Беляевой семейная жизнь тоже начиналась не гладко. Ее пунктик — мотовство. Вокруг столько соблазнов, а что той зарплаты? В общем из долгов не вылезали.
Ниночка и тут не осталась сторонней наблюдательницей, не раз втолковывая с карандашом и бумагой, что к чему и почем.
А однажды, когда Беляева управляясь дома на кухне, понеслась во двор, чтобы осчастливить голубей с воробьями поднадоевшей кашей, на перехвате появилась Нина. Дома, к недоразумению Беляевой, Нина вбила в опальное блюдо пару яиц, добавила муки и вот уже с аппетитными румяными блинчиками распивают на пару чаи. В общем задействованы были и теория и практика! И примеров таких не счесть. Но когда настал черед их, подопечных, отплатить за все доброе, они оказались до отчаяния беспомощными. Только и оставалось, что быть рядом да мысленно выпрашивать прощения за неумение помочь.
А еще их мучил вопрос: знает ли Нина, что с нею? Все трое медики, так что... Хотя из инстинкта самосохранения порой такое накатит ослепление!..
Но Ниночка держалась мужественно. Взгромоздила на постель все, что нуждалось в починке и ушла в работу. То ли цеплялась за нее, как утопающий за соломинку, то ли торопилась переделать некогда отложенное, но она постоянно пребывала в делах и хлопотах. На предложение сделать обезболивающий лишь отрицательно качала головой. И только раз, что называется, расписалась в своем страшном знании, когда при очередном предложении облегчить страдания, обмолвилась: «Еще терпимо».
Да, терпения ей было не занимать. Так и остался горьким напоминанием невостребованный морфий.
Решение увековечить ее голос пришло как-то само собой. Ну хоть что-то ниночкиного! Живого. Выжидали только удобного случая и он не преминул представиться: Нине неожиданно полегчало. К сожалению, болезни, особенно экстремальные, зачастую отступают не к добру.
Возбужденные, взбудораженные, тезки на этот раз нагрянули с шампанским, с закусками. И с кассетой! Все это затевалось якобы по поводу начала выздоровления. Нина сделала попытку встать, но ей не позволили, мол, рано, подруженька, куда спешить? Вот оклемаешься, окрепнешь, тогда другое дело. Хоть цыганочку с выходом из-за печки! Сегодня будем петь, а петь можно и в постели. Обложили ее взбитыми подушками, ласково, бережно поправили волосы, подкатили самодельный сервисный столик. Накрыли — пальцем ткнуть некуда. Ресторан говоришь? - Да лучше по-домашнему, своей теплой компанией, как в старые добрые времена.
Первый тост был за дружбу и предложила его Нина. Застолье получалось непринужденным. Тревоги отступили: ведь вот же она, Ниночка! Что же ее живую оплакивать? Но пели вполголоса, пили глоточками. Пузырьки шампанского, прижатые к небу пощипывали язык, не пролитые слезы пощипывали глаза.
Ах, Нина — Ниночка...
Перед записью поднялась Беляева: - Подружки, проникнитесь ответственностью! Акт — исторический и я предлагаю в память о нем с каждой по любимой песне. Начнем с Довгань. Не подведи, тезка, микрофон с бокалом не путать.
Нина уставшая, но умиротворенная, откинулась на подушки и расслабилась. Похоже она и сама поверила в благоприятный исход. Шампанское взбодрило ее, даже запавшие глаза заблестели и лицо, утратившее все краски жизни, кроме серой, посветлело. Она явно наслаждалась дружеской вечеринкой и милым концертом, но когда подошел ее черед петь, засомневалась: «Не знаю, смогу ли - совсем ослабла» - проговорила она тихо, однако микрофон приняла. Ниночка обожала романсы. Ее выразительный, редкой задушевности голос всеми гранями проявлялся именно в этом жанре. Подруги в напряжении замерли, ибо любимым ее романсом был тот, чьи слова в данный момент оказались бы кощунственными: «Умру ли я и над могилою...»
Уф... Обошлось! От души отлегло, когда она наконец запела: « В Парке Чаир распускаются розы...» Где только нашла силы до конца допеть. Казалось даже голос окреп.
Вскоре Ниночки не стало. Умерла тихо. Как цветок.
Когда расходились с кладбища, на свежем могильном холмике, остались крапленые черными слезами дождя, розы.
После похорон и поминок тёзки поспешили уединиться. Поставили на стол Ниночкину фотокарточку, зажгли с каждой стороны по свечке, включили магнитофон и перемотали пленку.
Вот отзвучала Довганевская песня про куст калины, что при долине. А Беляевский шлягер из нового кинофильма неожиданно проявился незамеченным прежде трагическим подтекстом:
Вижу в сумерках я
В платье белом тебя
Ты рядом, ты рядом со мной, дорогая,
И все ж далека, как звезда...
Песня закончилась, и подруги в ожидании замерли, как и во время записи: вот сейчас, со словами романса Ниночка, как живая, будет снова вместе с ними.
...Магнитофон безмолвствовал, не считая шуршания сматываемой ленты. Так до конца и прошуршал пока щёлкнув, не остановился. Подруги растерянно переглянулись...
Ах, Нина-Ниночка, ну что же ты и песню с собой унесла?