Вечный поединок

1.

   В кабинет директора приморского ресторана «Рома», несмотря на возражения секретарши, решительно проследовала молодая женщина в цветастом платье с глубоким декольте.
   Усевшись в кресло перед бюро из красного дерева вошедшая представилась:
   - Флорентина Скабичевская, эстрадная певица. Хочу устроиться к вам на работу.
   Хозяин кабинета Оскар Самойлович Лузерман несколько опешил от такого напора. Но присущий ему южный юмор помог справиться ситуаций.
   - Голубушка, для продолжения разговора хотелось бы узнать, каков Ваш исполнительский жанр.
   - Извольте, господин директор. Я исполнительница неаполитанских песен. Надеюсь, вас это устроит.
   - Ваша уверенность, деточка, делает вам честь! Если это не бахвальство, разумеется.
   - О, в этом вы легко можете убедиться при первом же прослушивании.
   -  Да, да, конечно!
   Оскар Самойлович сделал паузу и многозначительно продолжил:
   - Я бы с удовольствием удовлетворил Ваше желание, если бы у нас не было напряженки со штатами.
   Это было сказано с целью дать понять самоуверенной посетительнице, что он как директор не намерен вот так, с налета, принимать на работу первую встречную.
   Посетительница отреагировала мгновенно:
   - В таком случае, шеф, извините за беспокойство! Свои услуги я предложу в каком-нибудь другом месте! – вскочив с кресла и подхватив со стола свою театральную сумочку, с вызовом воскликнула Флорентина.
   - Ну зачем так горячиться, милочка? Присядьте и успокойтесь. Для вас я что-нибудь придумаю.
   Только теперь до Оскара Самойловича дошло, в чем причина самоуверенного поведения посетительницы. Дело в том, что она была очень хороша собой. Даже  сказать, что эта женщина была красива, значит, ничего не сказать. Она был чрезвычайно красива. Разумеется, на словах это передать вряд ли возможно. Под силу разве что гениальному художнику уровня Рафаэля. Но все-таки попытаемся набросать словесный портрет. Нежное мраморное лицо. Умные черные глаза. Ниспадающие на оголенные роскошные плечи белокурые длинные волосы. Чувственные алые губы.
   После того, как к Оскару Самойловичу вернулся дар речи, он деловито произнес:
   - Сейчас мы пройдем с вами в зал и я познакомлю вас с оркестрантами. Для начала устроим импровизационную репетицию. Вы согласны?
   - Как вам будет угодно! – одарив шефа улыбкой, смиренно произнесла Флорентина.
   С не по возрасту юношеской резвостью Оскар Самойлович выбрался из-за стола и, галантно подхватив Флорентину за талию, повел из кабинета.
   По дороге Оскар Самойлович счел нужным заочно познакомить Флорентину с музыкантами:
   - Руководит ансамблем заслуженный маэстро, первая скрипка Ефим Борисович Гольдман, аккордеонист Теодор Ковалевский, виолончелист Левон Амбарцумян, контрабасист Феликс Ковалев, балалаечник Степан Лихачев, ударник Петр Стреляный. Все профессионалы высокого класса. С ними у вас не будет никаких проблем.
   - Надеюсь! – ответил Флорентина.

2.
   Очутившись в зале, Оскар Самойлович подвел Флорентину к подиуму и хлопнул в ладоши. Оркестр умолк.
   - Ребята! Предлагаю вашему вниманию исполнительницу неаполитанских песен Флорентину Скабичевскую, - торжественно произнес Оскар Самойлович. – Надеюсь, между вами будет достигнуто полное взаимопонимание.
   В знак согласия аккордеонист издал густой аккорд.
   - А как же я? – послышался испуганный голос штатной певицы.
   - Не волнуйся, Мара, будете выступать попеременно. А сейчас Флорентина исполнит одну из своих песен. Ты, Фима, саккомпанируешь ей, а ребята подхватят на слух. Ефим Борисович, тебе придется поработать с Флорентиной, чтобы аранжировать песни для каждого инструмента. А я пока посижу в сторонке, послушаю.
   Один из официантов услужливо придвинул Оскару Самойловичу стул.
   - Флорентина, тебе слово! – сказал, усаживаясь, директор.
   Флорентина поднялась на подиум, взяла у Мары микрофон и произнесла свою тронную речь:
   - Друзья, я не собираюсь утомлять вас длинной лекцией об истории возникновения неаполитанских песен. Если коротко, то дело обстояло так – песни эти исполняются во уже двести лет. Особенным успехом пользуются такие песни, как «Санта Лючия», «Вернись в Сорренто», «Скажите, девушки», «Влюбленный солдат». Сейчас я исполню песню под названием «Санта Лючия».
   Флорентина поднесла микрофон к губам и запела без музыкального сопровождения:
Море чуть дышит
В сонном покое,
Издали слышен
Шепот прибоя.
В небе  зажглися
Звезды большие,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

   Чарующая мелодия заполнила зал. Флорентина воодушевлялась все больше и больше. Ее задушевный красивого тембра голос завоевал слушателей:
Вечер над морем
Полон истомы,
Тихо мы вторим
Песне знакомой.
О, мой Неаполь,
Дали родные,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

   Сперва скрипач и аккордеонист стали аккомпанировать, а затем подхватили и остальные. Когда Флорентина закончила, немногочисленные посетители ресторана захлопали в ладоши.
   - Ну, как вам, ребята? По-моему, неплохо! – похвалил исполнителей Оскар Самойлович. – Продолжайте, а мы с Флорентиной оформим договор.
   Он подошел к подиуму, подал руку Флорентине и помог ей спуститься в зал.
   Дебют Флорентины состоялся через неделю после репетиций. Все это время Оскар Самойлович волновался не меньше, чем сама дебютантка. Он представил Флорентину посетителям ресторана в самых восторженных выражениях. И она с блеском оправдала похвалу в свой адрес. Каждую песню ей пришлось исполнять на бис, а некоторые даже трижды.
   Триумфальный успех Флорентины обрадовал Оскара Самойловича. Выходит, профессиональное чутье не подвело его. С появлением исполнительницы неаполитанских песен количество посетителей ресторана умножилось. Так что пришлось срочно расширить площадь зала за счет еще одной комнаты.
   На Флорентину стали ходить, как ходят на прославленных актеров театра. Ее забрасывали цветами, но она оставляла себе всего один букет, а оставшиеся раздаривала зрителям.
   Вскоре в городских газетах появились рецензии, посвященные Флорентине. Одна из статей вышла под интригующим заголовком «Незнакомка». Подобное название объяснялось отказом певицы сообщать что бы то ни было о своем прошлом. Не было известно ни о ее родителях, ни о семейном положении, ни о музыкальном образовании. Полное отсутствие биографических данных еще больше распаляло любопытство публики.
   От поклонников не было отбоя. Это, как и в былые годы артистической жизни Флорентины, затрудняло ее повседневную жизнь. Такова обратная сторона медали под названием «слава».

3.
   Женская красота всегда производила на Оскара Самойловича сильное впечатление. Так что не удивительно, что и он оказался под очарованием Флорентины. Былая мужская удаль давно оставила его. Так что с его стороны не было никаких поползновений использовать «административный ресурс» для завоевания сердца красавицы. Оставалось довольствоваться созерцанием это дивы. Обычно, справившись со своими бумагами, он старался выкроить время, чтобы насладиться пением Флорентины. Он занимал место за служебным столиком и, попивая апельсиновый сон, весь превращался в слух.
   В этот раз Флорентина исполняла свой коронный номе «O sole mio!» - «Мое солнце!». В отличие от многих эстрадных певиц Флорентина выразительно и отчетливо выговаривала каждое слово:
Как прекрасно утро, когда солнце всходит
Как безмятежен воздух после бури!
Прозрачный воздух приносит праздник,
Как прекрасно утро, когда солнце всходит!
Но есть другое солнце,
Ещё красивее.
Моё солнце -
На твоём лице!
Солнце, моё солнце -
На твоём лице!
На твоём лице!

   Когда Флорентина закончила исполнять песню, зал взорвался бурей аплодисментов. Зрители неистовствовали, вскакивали с мест, крича «Браво!»
   Флорентина благодарно кланялась, но повторять песню не стала. Слишком много эмоций вложила она в свое исполнение. Между тем, оркестранты повторяли мелодию до тех пор, пока зрители не успокоились.
   А Флорентина удалилась в грим-уборную. Оскар Самойлович поднялся  со своего места и последовал за ней.
   - Дорогая моя Флора, я с наслаждением всегда слушаю, с каким чувством ты исполняешь свои песни! – рассыпался в похвалах Оскар Самойлович. – Это высший класс! Так думаю не только я. Непременно удвою твой гонорар.
   - И стоит того, Оскар Самойлович!
   - А ты, милая моя, не страдаешь скромностью! – мягко упрекнул ее Оскар Самойлович.
   - Дело не в скромности, шеф, просто я знаю себе цену.
   - И правильно поступаешь! Примадонна есть примадонна!
   - Оскар Самойлович, приятно услышать похвалу именно от вас – человека с развитым музыкальным вкусом и музыкальным слухом.
   - Ты права. Природа щедро одарила меня музыкальными способностями, но я отдал предпочтение презренной коммерции. Люблю рисковать.
   - Очень жаль! Люди много потеряли от того, что вы не стали музыкантом. Но я хочу поговорить о другом. Мне пришлось гастролировать не только по России, но и за рубежом. И знаете, что мне очень нравилось в ресторанах -  это их оформление. У одних стены  были расписаны высокохудожественными рисунками. У других, причем у большинства, украшены  корабликами – с парусами и без, различных размеров рисунками моря, панцирями черепах и лобстеров, экзотическими растениями. Конечно, это  сопряжено с некоторыми материальными затратами, но, поверьте, они окупаются увеличением посетителей.
   - Флора, из вас вышел бы хороший администратор! Я с вами полностью согласен. Меня больше устраивает идея росписи стен.
   - Для этого подошел бы любой художник.
   - У меня есть на примете один очень талантливый человек – Серафим Звягинцев. Он портретист, но ему под силу любой сюжет. И знаете, что я подумал - поручить именно вам, как автору идеи, курировать этот проект. Такое содружество будет полезным для вас. Тем более, что Звягинцев видный мужчина, да к тому же вдовец.
    - Я понимают ваш намек, Оскар Самойлович! Но у меня не существует проблем с женихами. По крайней мере, до сих пор не существовало.
   - И все-таки! Неплохо совмещать полезное с приятным. Я думаю, он вам понравится.

4.
   Серафим Звягинцев был модным художником. Выпускник Киевского художественного училища, он пользовался большим успехом у горожан. Считалось престижным заказать свой портрет именно у него. Так что был он человекам состоятельным. Четырехкомнатная квартира, благоустроенная дача с садом, последней модели «Волга» и солидный счет в банке. К описываемому времени еще не пострадавший от тектонических потрясений. С материальной стороны все обстояло наилучшим образом. А вот семейная жизнь сложилась крайне неудачно. Его красавица–жена, балерина по профессии, после трех лет безоблачной счастливой совместной жизни внезапно заболела лейкемией. Надежд на выздоровление не было никаких. Она постепенно угасала, как восковая свеча.
   Звягинцев тяжело переживал утрату любимой жены. И с головой ушел в творчество. Несколько раз доброхоты пытались женить его, но все их попытки были тщетны. Многим казалось странным, что полный жизненных сил молодой мужчина чурается женщин. Но он даже не пытался как-либо объясняться о причинах такого поведения.
   Оскар Самойлович со свойственным ему энтузиазмом принялся за дело. Вскоре после беседы с Флорентиной он пригласил к себе в кабинет Звягинцева и Флорентину. Он объяснил Звягинцеву замысел, который тому предстояло воплотить в жизнь. Сказал, что детали этого замысла ему объяснит, так сказать, «полпред» - Флорентина:
   - Надеюсь, вы найдете общий язык! – уверенно, с намеком произнес Оскар Самойлович.
   Он не мог не заметить той искры, которая сверкнула с самого начала между молодыми  людьми.
   Случилось то, что очень часто случается с людьми. Они с первых же минут страстно влюбились друг в друга. В нем она увидела олицетворение всего того, чего ей не хватало. Он ощутил то же самое. В ее глазах Серафим предстал  воплощением мужественности, а в его глазах Флорентина явилась осуществлением его мечты об идеальной женщине. Перед ними явственно открывалась новая жизнь.
   Оскар Самойлович вернул их с неба на землю:
   - Серафим, о гонораре мы договоримся позже. Что касается фресок, то Флорентина сама расскажет о своем замысле.
   После того, как соглашение было достигнуто, Оскар Самойлович напутствовал молодых людей словами:
   - Надеюсь, у вас возникнет полное взаимопонимание!
   - Что касается меня, то я постараюсь оправдать ваше доверие, Оскар Самойлович, - сказал Звягинцев.
   - Очень на это надеюсь! – радушно сказал директор и отправился в свой кабинет.
   Серафим же решил остаться послушать выступление Флорентины. Ему очень хотелось как можно дольше растянуть время пребывания рядом с ней.
   Такого эстетического наслаждения Серафим до этого не испытывал ни на одном из концертов. Публика неистовствовала и было от чего: превосходная внешность Флорентины в сочетании с ее задушевным пением оказывали волшебное действие на слушателей. О Серафиме и говорить нечего!
   - Я пропал! – со сладостным ужасом подумал Серафим. – Я и дня не смогу прожить без нее. Кажется, она тоже меня любит. Она станет моей музой и благодаря ей я смогу достичь больших успехов.
    Он продолжал упиваться исполнительским искусством Флорентины. Не было сомнений: она пела для него. Пела о том, как прекрасна эта жизнь, когда влюблен, когда светит солнце, когда синеет небосвод, когда шепчут морские волны, накатываясь на берег. Песни, исполняемые Флорентиной, заставляли звучать самые нежные струны в душе:
Когда ночь приходит, и солнце садится,
В душе моей поселяется грусть;
Но я бы остался под твоим оконцем,
Когда ночь приходит, и солнце садится.
Ведь есть другое солнце,
Ещё красивее.
Моё солнце -
На твоём лице!
Солнце, моё солнце -
На твоём лице!
На твоём лице!
   
5.
   После того, как смена Флорентины закончилась, она  с букетом цветов в руках, направилась к Серафиму. Тот предложил ей прокатиться по ночному городу.
   - С удовольствием! – откликнулась Флорентина. – Мне надо развеяться!
   - Наверное, ты очень устала, - трогаясь с места, заботливо спросил Серафим.
   - Да… Настоящее искусство требует затрат многих душевных сил. Но в то же время я испытываю счастье творца. Наверное, ты меня хорошо понимаешь, Серафим?
   В ее устах даже произношение его имени звучало как-то особенно значительно
   - Я тебя понимаю, Флора.
   - Ни минуточки не сомневаюсь в этом! Я уже говорила в общих чертах о своем замысле. Для фресок лучше всего подойдут сюжеты сказок не только русских, но и народов мира. Тебе, как художнику, будет, на чем развернуться.
   - Я уже прикидывал мысленно, как это должно выглядеть.
   Они оба, вроде бы, говорили о деле, но в подтексте явственно и красноречиво обозначалось всего лишь одно слово: «Люблю!»   
   - Твой замысел, Флорентина, мне понятен, и я буду стараться осуществить его при твоем участии. Но главное не это. С момента нашего знакомства
прошло несколько часов, но мне кажется, что мы уже знаем друг друга сто лет.
   - Ты высказал мою мысль, - серьезно произнесла Флорентина.
   - Если это обстоит именно так, то надо срочно что-то предпринять… Флора, сейчас мы поедем в твою гостиницу, заберем вещи и ты переезжаешь ко мне, - решительно произнес Серафим. – А чтобы отметить это историческое событие, я закуплю все необходимое  и мы устроим свой праздник.
   - Серафим, но сейчас магазины уже закрыты.
   - Меня выручает один приятель, заведующий складом гастронома. Вот мы как раз поравнялись с этим стратегическим объектом. Подожди меня в машине – я быстро вернусь.
   На склад Серафим зашел с черного хода. Обстоятельства явно благоприятствовали ему: Митрич был на месте. Они дружески обнялись.
   - Давненько ты у меня не появлялся! – удивлялся Митрич.
   - Виноват, исправлюсь!
   Серафим изложил свой  заказ.
   - Что, у тебя гости?
   - Да, Митрич, и какой гость!
   - Женщина, конечно! – догадался Митрич.
   - Тебе бы экстрасенсом работать!
   Иван Дмитриевич сунул в сумку бутылку шампанского, ветчину, мандарины, лимоны, пшеничный батон.
   - Добавь к этому киевский торт, - попросил Серафим.
   - Тебе везет! Одна коробка еще осталась.
   Расплатившись, Серафим полюбопытствовал:
   - Если хочешь, я еще один твой портрет нарисую.
   - Это будет перебор! Одного экземпляра достаточно, – резонно заметил Митрич.
    Когда Серафим поместил сумку в багажник, к нему подступили два амбала.
   - Дай закурить! – потребовал один из них.
   - Я некурящий, – миролюбиво ответил Серафим.
   - Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, - издевательски заявил другой и попытался нанести Серафиму удар в лицо. Серафим увернулся и отправил наглеца в нокдаун. Подоспевшего на выручку своему напарнику второго амбала ловким приемом Серафим уложил на асфальт. Не дожидаясь, пока хулиганы поднимутся, Серафим сел в машину и нажал на газ.
   - Как хорошо, что ты не только принц, но и к тому же силач. Иначе в моих глазах ты был бы опозорен, - похвалила Флорентина действия Серафима.
   - Все объясняется просто, Флора! – скромно заметил Серафим. – Я стал заниматься бойцовскими видами спорта, когда пришел к выводу, что наступает разбойное время. Учителем у меня оказался талантливый тренер Митрич. И за короткое время я успешно овладел приемами самбо и каратэ.
   - Теперь я тебя еще больше зауважала, Серафим.
   - Мне все идет на пользу! – заулыбался Серафим.
   Молодые уселись за стол. Хлопок взлетевшей под потолок пробки от шампанского прозвучал как праздничный салют.
   Когда чокались наполненными шипучей влагой фужерами, Серафим сказал:
   - Выпьем за праздник воссоединения двух родственных душ.
   - Замечательный тост, - сказала Флорентина.
   Они осушили фужеры и впервые слились в поцелуе. Потом были новые тосты и новые поцелуи.
   - Как долго я тебя искала! Серафим! Слишком долго. Я думала, что уже не суждено мне встретить того, чье сердце будет отсчитывать счастливые мгновения в унисон с моим сердцем. Оказалось, счастье все-таки возможно. Как только мои  глаза встретились с твоими, я поняла – это мой человек. А что ты почувствовал?
   - Я понял, что пропал! Что если ты не ответишь на мои чувства, жизнь потеряет всякий смысл. Меня охватил страх. Потому что красавицы слишком привередливы и я окажусь недостойным твоей любви. Слава богам, все сомнения позади.
   Когда дело дошло до чаепития, Флорентина спросили:
   - Серафим, как ты догадался, что киевский торт мой самый любимый?
   - Интуиция, милая, интуиция! Я всегда буду угадывать твои желания.
   Они никак не могли наговориться. Правда, Флорентина говорила больше. Видимо, до Серафима она не встретила человека, которому могла бы полностью довериться.
   - Мои родители дворянского рода, - начала Флорентина. – В связи со смутой, вспыхнувшей в России семнадцатого года, они оказались в сложной ситуации. Обрушился вековой уклад. То, чем раньше гордились, оказалось под запретом. Отец пошел на службу к большевикам не по идейным соображениям, а единственно, чтобы спасти свою шестнадцатилетнюю невесту. Обладая прекрасным военным образованием, он стал исполнять должность начальника штаба одной из частей Красной Армии. А после окончания Гражданской войны преподавал в военной академии. Моя мать всю жизнь учительствовала в музыкальных заведениях. Благодаря ей я получила прекрасное музыкальное образование и стала певицей.
   Я была поздним ребенком. Будучи романтиками, родители дали мне экзотическое имя Флорентина, которое так плохо сочетается с русской традицией называть человека по отчеству.
   - Моя биография по сравнению с твоей очень скупа. Отец и мать – обыкновенные служащие, - сказал Серафим. – Они чутко отнеслись к моему увлечению рисованием и поэтому отдали меня в Киевское художественное училище. В группе отличившихся студентов в порядке поощрения меня отправили в творческую командировку в Испанию. В музее Прадо на меня произвели огромное впечатление полотна Веласкеса, Тициана и, особенно, «Обнаженная маха» Гойи. Мне кажется, что этот художник превзошел если не всех, то многих своих коллег в воплощении на холсте обаяния, чудодейственной магии женской красоты. Конечно, мне далеко до этих титанов, но если я буду создавать твой портрет, Флора, то приложу все силы, чтобы он стал вершиной моего творчества.
   - До того, как ты, Серафим, приступишь к работе, я выскажу свои пожелания.
   - Для меня это будет законом. Обещаю!
   Рассвет застал их в постели. Серафим и Флорентина дали волю своим страстям, будто вырвавшиеся на свободу мощные тигры. Любовный поединок следовал один за другим, заканчиваясь взрывными оргазмами. Окончательно разрядившись, они уснули в объятиях друг друга.
   После того, как Серафим получил аванс и закупил краски, он с энтузиазмом принялся за работу. Благодаря заказу он все время находился с Флорентиной. День за днем обычные стены ресторана превращались в подобие картинной галерей. Посетители с любопытством наблюдали, как под кистью художника появлялись сказочные персонажи, обитатели прерий и морских глубин. Если некто никогда не посещал музеи, это могла его потрясти.
   Погруженные в свою любовь, молодые люди не заметили, как отношение музыкантов к ним, особенно к Серафиму, изменилось к худшему. До появления Серафима Флорентина была общей любимицей, как бы даже собственностью коллектива. А Серафим, став гражданским мужем  Флорентины, как бы присвоил ее.

6.
   Настал день, когда Серафим и Флорентина подробно обсудили, как натурщица должна выглядеть внешне, какую занимать позу.
   - Прежде всего я должна тебя предупредить, Серафим, что обнажаться я не стану. Еще не хватало, чтобы на меня голую пялили глаза всякие придурки.
   - Очень жаль! У тебя такая прекрасная фигура!
   - Теперь насчет позы. Я вижу себя сидящей в кресле с высоко поднятыми вверх, словно лебединые крылья, оголенными руками.
   - Это поэтично, Флора, но ты долго не сможешь находиться в таком положении. Очень быстро устанешь. Давай пойдем по проторенному пути. Многие художники последовали Леонардо да Винчи с его Моной Лизой. Последуем их примеру. Пускай в кресле, но руки пусть будут сложены. На тебе будет шелковая кофточка с глубоким декольте.
   - А какого цвета кофточка?
   - Мы это обсудим отдельно. Между прочим, Флора, нам художникам легче рисовать людей с какими-то недостатками на лице. Есть за что зацепиться. А вот передать обаяние красивого женского лица очень трудно.
   - Ты уже заранее стараешься застраховаться от неудачи, Серафим?
   - Нет, Флора, я только подчеркиваю трудности,  стоящие перед художником, осмелившимся создать портрет красавицы.
   Помолчав, Серафим добавил:
   - Знаешь, Флора, только познакомившись с тобой, я, кажется, понял, почему в средние века женщин выдающейся красоты объявляли ведьмами и сжигали на кострах. Да потому, что, сравнивая себя с этими «гениями красоты», обыкновенной внешности люди болезненно ощущали свое несовершенство, свою неполноценность, да, к тому же, еще невозможность устоять перед волшебным очарованием. Вот за это-то и мстили выдающимся красавицам жестоко, зверски, по-людоедски!
   - Какое счастье, что нынче на дворе не средневековье!
   После непродолжительного раздумья Флорентина добавила:
   - Впрочем, и в нынешние времена я испытала на себе бремя красоты. Временами моя тяжкая жизнь превращалась в ад. Отчасти из-за популярности как певицы. Но больше из-за моей внешности. Многие фанаты преследовали меня по пятам.  Я не могла и не хотела отдавать кому-нибудь предпочтение. Особенно соглашаться на замужество. Из-за моих отказов один застрелился, другой повесился, третий отравился. Каково это, знать, что из-за тебя люди лишают себя жизни!
   - Да, тяжела твоя ноша! Но, с другой стороны, разве не вы, женщины, провоцируете мужчин самым беззастенчивым образом?
   - Что ты имеешь ввиду?
   - А ваши чрезмерно глубокие декольте, мини-юбки  по самую ватерлинию, вызывающее кокетство! Тут даже нормальный мужик не выдержит, а ненормальный даже решится снасильничать.
   - А что остается делать, когда мужчины покончили с матриархатом и женщины лишились власти? Вот они и вынуждены прибегать к оружию массового поражения, находящемуся в их распоряжении.
   - Ты же сама только что говорила, что это опасное оружие.
   - По-моему, у женщин другого выхода нет.
   - Да, запутанная история!  - Серафим отложил в сторону мольберт, опустился перед Флорентиной на колени и прочувствованно произнес:
   - Тебя в любую минуту могут похитить. Чтобы я меньше опасался этого, стань моей женой. Вот тебе мое сердце и моя рука.
   - Встань, Серафим! По-моему, ты знаешь, что я люблю тебя. А вот оформлять наши отношения на бумажке я не могу… присядь рядом и я тебе объясню свое мнение на этот счет. Скажи, Серафим, разве я тебе и так не жена?
   - Практически да, но формально – нет.
   - Какой же ты формалист, мой милый! По моему глубокому убеждению, брак – это вздорная человеческая выдумка. Она явно противоречит естественным законам природы, главный замысле которой – любыми способами добиваться продления рода человеческого. Поэтому для природы совершенно безразлично, закреплены бумажками истинные отношения  между мужчинами и женщинам или нет.
   - Неужели, родная, ты не понимаешь, что семья – это самая большая ценность?
   - Конечно, понимаю! Я не против семьи, а против следования всякого рода крючкотворству. Существует много примеров того, как семейные пары сохраняют связь до глубокой старости без всяких документов. Увы, никакие росписи в  ЗАГСе не гарантируют долговечности брачных отношения. Ты что, не знаешь статистических данных?
   - Конечно, знаю: треть, если не половина, разводов после свадьбы. Но разве тебе не хотелось бы нарядиться в белое платье и белую фату? Разве венчание в церкви это неприятное зрелище?
   - Слушай меня внимательно. Больше всего на свете я ценю свою личную свободу. А вступив в брак я бы потеряла эту свободу и связала бы себя по рукам и ногам. Мы любим друг друга. Разве этого недостаточно? Я буду любить тебя и сохранять верность до самой смерти.
   И она запечатлела на его губах такой крепкий поцелуй, от которого он едва не задохнулся.
   - Но отметить это событие все-таки надо.
   Серафим снял с полки шкатулку, извлек из нее два золотых кольца. Одно он надел на палец Флорентине, другое – себе.
   - Вот теперь я буду спокоен! – улыбаясь, сказал он.
   - Разве ты один такой? Все мужчины собственники! – убежденно произнесла Флорентина.
   Отказ Флорентины официально оформить их отношения, конечно же, огорчал Серафима. Он придавал значение обрядам, особенно церковным. В этом отношении он был консервативным человеком, усматривавшим в обрядах освященное веками действо. Но сейчас не оставалось ничего другого, как смириться. Настаивать на своем он не стал, глубоко уважая мировоззрение любимой женщины.
   Во время очередного сеанса позирования Серафим надел Флорентине на шею жемчужное ожерелье.
   - Пускай это ожерелье и золотые кольца будут напоминать тебе, что, несмотря на отсутствие обряда венчания, ты стала моей законной женой перед Богом и людьми. Я самый счастливый человек на свете от того, что обладаю таким сокровищем как ты - самой красивой и обаятельной женщиной в мире. До сих пор не могу понять, почему я, обыкновеннейший из смертных, удостоился такой потрясающей награды. Я счастлив, счастлив, счастлив!
   Флорентина шутливо прикрыла пальцем его рот и сказала:
   - Родной мой! Умоляю тебя, не повторяй эти слова, что ты счастлив. Потому что боги завистливы. В этом отношении они схожи с людьми. Ведь придумали их тоже люди - по образу своему и подобию.
   - Ты  очень суеверна!
   - Это не суеверие, а жизненный опыт. Наверное, я, как артистка, общалась с куда большим количеством людей, чем ты - в сущности затворник.
По-моему, добро с большой буквы побеждает только в сказках. В жизни почти всегда в конечном итоге все-таки торжествует зло. Если бы я была  не права, то мировая история не выглядела бы такой кошмарно жестокой и кровавой.
    - Оказывается, ты у меня не только красивая, но и очень умная. Можно лишь удивляться тому, что чаще всего мужчины выбирают в жены не умных, а глуповатых женщин. Якобы, с ними легче уживаться. Ну, да ладно, сосредоточься и мы продолжим, - подытожил обмен мнениями Серафим, придвигая к себе мольберт и беря в руки кисть.

7.
   Город с романтической историей его возникновения мог бы представлять для Флорентины большой интерес, но криминальная повседневность перестроечного времени не предоставляла ни малейших шансов для безопасных прогулок по улицам даже в дневное время. Единственная возможность развлечься состояла в посещении кинозалов, театров и музеев. Это и предпринял однажды Серафим. Он повел Флорентину в городскую картинную галерею.
   Осмотр галереи начали с «Железной дороги» Левитана. Флорентина была озадачена.
   - Неужели это Левитан? -  удивилась она. – Это мой любимый художник. Его «Над вечным покоем», «Оттепель», «Вечерний звон» полны светлой лирической грусти. По-моему, ни одному художнику не удалось так тонко отразить в своих картинах русскую душу. Мне кажется, эта «Железная дорога» написана не Левитаном, а каким-то другим - бесталанным человеком.
   - Флора, эта картина  написана начинающим художником в начале его творческой деятельности. На чуждую ему тему. Потом он нашел себя. Неудачи бывают у каждого… Спору нет, Левитан выдающийся мастер, но мой кумир - Репин с его буйством красок. Чего стоят в этом отношении его «Запорожцы»!
   - Ну что же, Серафим, как говорится, на вкус да на цвет товарища нет.
   Они задержались у картины, на которой были изображены седовласые старцы, с блудливыми ухмылками похотливо взирающие на обнаженную  девушку. Серафим обрушился с нападками на автора полотна:
   - Этот парень унизил не только натурщицу, но и стариков. Настоящий мужчина даже в пожилом возрасте при  виде такой красоты не может вести себя столь отвратительным образом.
   - Я с тобой согласна, Серафим. Но что  взять с извращенцев? Похабщины в мире полно, вот  художник и изобразил этих  пошляков, какие они есть на самом деле.
   Остальные картины не вызвали у молодоженов особых эмоций.
   Раздел, посвященный абстракционистам, не удостоился внимания парочки.
   - Они мне неинтересны, – объяснила свое отношение к этим представителям модного искусства Флорентина.
   - Я рад, что ты моя единомышленница. Уж слишком много внимания  им уделяют. По мне, все это хаотическое нагромождение геометрических фигур полезнее было бы использовать для обоев или штор. И пусть жрецы-искусствоведы продолжают истерически восхвалять абстракцинистов, усматривая в  них искателей новых идей, я своего отрицательного отношения не изменю. Прав академик Глазунов, высмеивающий «избранных», восторженно пялящихся на «Черный квадрат» Малевича. В частности, что смогут понять и узнать последующие поколения  по геометрическим фигурам и цветовым пятнам? Сплошные ребусы.
   - Если бы твою обвинительную речь услышали абстракционистские гении, тебе досталось бы на орехи!
   - Мне не страшно. Ты бы меня защитила.
   - Обязательно! – отвечала, смеясь, Флорентина.

8.
    Пользуясь хорошей погодой, Флорентина и Серафим уезжали на «Волге» за десять километров  от города на побережье, чтобы искупаться и позагорать. На общих пляжах было не протолкнуться.
   Захватив с собой припасы, они раскладывали их на простыню у подножия ступенчатой скалы.
   Далеко от берега не заплывали, чтобы их не унесло в море. Держались рядом, иногда переворачиваясь на спину. Здесь, в этом пустынном месте они ощущали себя первобытными людьми, наслаждаясь тишиной и зрелищем синего неба с задумчиво плывущими по нему белоснежными облаками.
   Дремотный шорох набегавших на берег волн убаюкивал. Лежа на простыне в тени скалы, они впадали в благодатное забытье. Они будто становились частью природы, сливаясь с ней воедино…
   Проснувшись, Флорентина как-то неловко повернулась набок. И ей показалось, что в нижней части живота, внутри что-то шевельнулось. И она как-то неуверенно сказала Серафиму:
   - Ты знаешь, милый, кажется, я забеременела.
   - Это правда?
   - Я еще не совсем в этом уверена.
   - Если это так, то нас обоих можно поздравить! Приедем домой, заедем в женскую консультацию. Последнее слово за ними.
   - Может, пока не надо?
   - Надо, надо, надо! – не проговорил, а пропел Серафим.
   И они стали наперебой загадывать, какое имя они дадут мальчику или девочке при появлении на свет. Со стороны это могло показаться забавным.
   Они сократили время пребывания на своем излюбленном месте, чтобы побыстрее вернуться в город. Анализы подтвердили догадку Флорентины. И молодые всерьез стали строить планы на будущее. Они ни с кем не делились этой новостью, чтобы не сглазить. Эта стало их тайной. Отныне все, чем они ни занимались, наполнилось особым смыслом ожидания появления рядом с ними нового существа. О чем бы они ни говорили - непременно возвращались к этой теме.
   Серафим стал оберегать Флорентину от любых случайностей. Но работу над портретом не приостановил. Правда, по обоюдному согласию продолжительность сеансов все же сократили. Флорентина, конечно же, уставала, но отказываться не собиралась. В некотором роде она была соучастницей создания художественного произведения.
   Особенно трудно давались Серафиму на портрете глаза. Как он ни старался, а изменить грустное выражение  глаз Флорентины не удавалось. И все же пришло время, когда Серафим понял, что он достиг вершины осуществления своего замысла. И что в будущем можно будет вернуться к портрету. Ведь даже гениальный Леонардо возвращался к своей Моне Лизе снова и снова.
   А пока холст с изображением Флорентины не заключили в раму. Его водрузили в гостиной на трельяж, прислонив к зеркалу.

9.
   В тот год осень, как это бывает на юге, запоздала относительно положенного ей по календарю срока. Молодые решили совершить прощальную поездку на свое излюбленное место. Все шло по заведенному обычаю: плавали, загорали, отдавали дань осенним дарам природы – огурчикам, помидорам, редиске, винограду и,  конечно же, сухому вину.
   Всякий раз Серафим не мог удержаться от того, чтобы не воздать хвалу своей возлюбленной:
   - Флора, я поражаюсь, как тебе удается сохранять фигуру. У тебя по-прежнему осиная талия, хотя пошел уже седьмой месяц беременности. Как была девушкой, так и сталась.
   - Серафим, ты неисправим!
   - Глядя на тебя невозможно не восхищаться  и не говорить об этом вслух.
   - Постучи по дереву!
   Серафим шутливо постучал себя по лбу. И стал собираться в дорогу. А
   Флорентина вздумала полюбоваться привычным пейзажем с  высоты невысокой скалы у берега. Ласковое солнце осыпало морскую гладь слепящим глаза искринками-бликами. По синему небу величаво плыли пушистые облака. Вдали туманная дымка стирала грань между небом и морем. Чайки  резвились над самой водой. Как прекрасна все-таки жизнь! Флорентина обвела взглядом окрестности и набрала в грудь побольше воздуха.
   - Флорентина, спускайся со своего Олимпа! - позвал Серафим.
   - Я сейчас! – откликнулась Флорентина и  стала медленно продвигаться вниз. Вдруг нога ее поскользнулась на выступе и Флорентина упала, ощутив резкую боль в боку.
   - Помоги, Серафим! – воскликнула она.
   Серафим бережно поднял ее и отнес к автомобилю.
   - Больно, как больно! - стонала Флорентина.
   В больнице потерпевшей немедленно оказали помощь. Серафиму  пришлось ждать результатов в приемной. Он метался по комнате, словно раненый зверь. Часы ожидания, казалось, никогда не закончатся. Но, в конце концов, к нему вышла медсестра и сочувственно произнесла:
   - У вашей жены выкидыш. Она потеряла много крови.
   - Умоляю вас, спасите ее!
   - Доктора сделаю все возможное. А вы отправляйтесь лучше домой.
   В ту ночь Серафим оказался в одиночестве. Он забылся тревожным сном лишь под утро.

10.
   Как известно, у любой медали  две стороны. Одна сторона для Оскара Самойловича был благоприятной. После того, как была принята на работу исполнительница неаполитанских песен Флорентина, количество посетителей  ресторана «Рома» намного увеличилось и продолжало расти. Заведения стало даже в некотором роде модным. Благодаря этому прибыль была очень высокой. Окупились не только затраты на реконструкцию помещения и роспись стен, но и повышение зарплаты солистке и музыкантам.
   Но... Прознав через некоторое время о значительных доходах Оскара Самойловича, на него набросились шакалы разных мастей. Это прежде всего рэкетиры, наложившие на несчастного предпринимателя нелегкую дань. Не менее ушлыми оказались также городские ведомства – пожарная, санитарная, архитектурная. Взимали взятки и милицейские «правоохранители». Обложенный со всех сторон Оскар Самойлович оказался на грани банкротства. В результате психологических потрясений от добродушного толстяка не осталось и следа. Он сильно похудел и превратился в мрачное запуганное существо. Тяжелое финансовое состояние ресторана вынудило владельца снизить зарплаты официантам, кухонным работникам, солистке и музыкантам. Поскольку в городе была запредельная безработица, музыканты и не помышляли, чтобы уволиться.

11.
   Состав посетителей ресторан «Рома» был довольно пестрым. Но большинство составляли так называемые «новые русские». На общем фоне они выделялись малиновыми пиджаками и вызывающе наглой и грубой манерой поведения. Они демонстративно разбрасывались крупными купюрами в качестве чаевых и на оплату заказных танцевальных мелодий.   
   Посетители  ресторанов и  столовых приносили спиртное с собой в бутылках из-под минеральной воды или газировки.  А дело объяснялось просто: не желая учитывать печальный опыт американцев, отец перестройки Горбачев сотоварищи объявил в стране сухой закон. Пагубные результаты не замедлили сказаться: в результате резкого ограничения продажи алкоголя в очередях за водкой у лавок выстраивались километровые очереди. Широкий размах приобрело самогоноварение. Люди стали употреблять суррогатные жидкости, что часто заканчивалось смертельным исходом.   
   Водочная проблема вызвала массовую спекуляцию. Нажились на этом заведующие складами и магазинами. А особенно - цыганские бароны: они стали настоящими советскими миллиардерами.
   Желая угодить начальству, в некоторых республиках дошли до идиотизма – стали вырубать виноградники. Эта безумная вакханалия продолжалась довольно длительное время. И зачинщики «сухого закона» стали козырять в свое оправдание статистическими данными, по которым выходило, что в стране резко пошло на убыль травматизм и аварийность.

12.
   Однажды вечером ресторан «Рома» почтил своим присутствием вор в законе по кличке Коршун. Было известно, что он жестоко расправился со своими конкурентами и отныне в его распоряжении оказалась большая власть. Коршуна сопровождала свита, в которую входила любовница Фирка, приближенный пахана Сохатый и еще трое братков. Они  согнали посетителей с двух ближайших к эстрадному подиуму столиков, после чего было сходу выставлено из сумок несколько бутылок с водкой, замаскированных под боржоми.
   К переднему столику немедленно приблизился официант и Коршун, не глядя в меню, заказал салаты и горячие блюда. Официант записал в блокнот заказ и упорхнул на кухню.
    Коршун был облачен в явно импортного происхождения черный фрак с театральной бабочкой вместо галстука. Из бокового кармана выглядывала золотая цепочка карманных часов.
   В это время Флорентина исполняла неаполитанскую песню «Вернись в Сорренто»:
Но ты едешь, дорогая,
Даль зовёт тебя иная…
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?
Не оставь меня!
Тебя я умоляю!
Вернись в Сорренто,
Любовь моя!

   Коршун был потрясен и внешностью певицы, и ее бархатным голосом. Что-то стронулось в его очерствелой душе. Мгновенно он принял решение. Подтянув к себе за воротник Сохатого, он прошептал ему на ухо:
   - Немедленно спровадь отсюда Фирку. Опосля сходи на кухню и срисуй всю подноготоную про эту, - он мотнул головой в сторону Флорентины.
   - Окей, шеф! – бодро отрапортовал Сохатый и сорвался с места.
   Фирка сопротивлялась недолго. Сохатый крепко обхватил ее и повлек в выходу.
   А Флорентина пела:
Видишь - море, как живое,
Серебрится под луною,
Льнет к ногам твоим волною,
Словно хочет удержать.

И сады листвой зеленой
Тянутся к тебе влюбленно,
Молит все тебя остаться,
Каждый взгляд и каждый звук.


   Коршун перестал жевать. С ним происходило что-то непонятное. Так хорошо ему еще никогда не было. И он не понимал, отчего это вдруг ко всем, кто был в зале, он почувствовал какое-то родство. Он был растроган и готов обнять всех разом.
   Он громко аплодировал вместе со всеми.
   Вскоре вернулся Сохатый и немедленно доложил о результатах:
   - Зовут ее Флорентиной. Она в гражданском браке с художником Звягинцевым.
   - Все, хватит! Это не имеет значения. Я всурьез положил на нее глаз!
   Коршун опрокинул в рот рюмку обжигающего «боржоми».
   - А теперь, Сохатый, передай этой прынцессе мою личную просьбу. Пускай она с лабухами сбацает три моих любимых песни – «Гоп со смыком», «С одесского кичмана сорвались три уркана» и «Мурку».
   Подойдя  к подиуму, Сохатый махнул рукой, чтобы музыканты перестали играть, затем приблизился к Флорентине и, как ему самому казалось, вежливым голосом передал заказ Коршуна.
   - Сам шеф просит! – добавил он.
   - Передайте вашему шефу, что я с удовольствие выполнила бы его пожелание. Но я не местная, только недавно приехала сюда.
   - Так и передать ему? – растерянно произнес Сохатый.
   - Так и передайте. Я очень извиняюсь!
   Сохатый задумался. Возвращаться к Коршуну с пустыми руками было небезопасно. И он обратился к Ефиму Борисовичу:
   - Уважаемый маэстро! Айн момент! Вы, наверное, слышали, о чем я говорил с вашей солисткой, да?
   - Допустим, слышал. Что из того?
   - Вы местный?
   - Конечно.
   - Тогда исполните эти песни без нее.
   - Не знаю, получится ли что-либо без репетиции.
   - Получится, получится! – обрадовался Сохатый.
   Пока музыканты пробовали на инструментах мелодии, Сохатый дословно передал Коршуну слова Флорентины.
   - Она не местная. Не знает ни слов, ни мелодии.
   - Не знает – научим! – мрачно пообещал Коршун. – А пока пусть без нее.
   Когда Флорентина удалилась в грим-уборную, Ефим Борисович обратился к своим коллегам с просьбой:
   - Уважаемая публика просит исполнить несколько блатных песен. Надо ее уважить. Я проиграю мелодии, а вы подхватите на слух.
   Он приложился к скрипке, провел смычком по струнам и запел:
Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая!
Помнишь ли ты, Мурка, наш роман?
Как с тобой любили, время проводили
И совсем не знали про обман…
   
   Кое-кто из посетителей, улыбаясь, последовал примеру музыкантов. За «Муркой» последовали «Гоп со смыком» и «С одесского кичмана сорвались три уркана».
   Коршун, Сохатый и остальные братки включились в общий хор.  Увенчалось действо поощрительными аплодисментами.
   Приняв на грудь дополнительно две стопки, Коршун, грузно приподнялся со стула и, постучав столовым ножом по фужеру, попросил внимания:
   - Дамы и господа! – зычным голосом начал он свое обращение. – У меня сегодня хорошее  настроение. И я хочу, чтобы и вам стало весело. Угощаю вас всех за свой счет. Пейте, ешьте, сколько душа пожелает. Заказывайте, не стесняйтесь!
   Раздались аплодисменты. После этого, словно восприняв некую команду влиятельного лица, в ускоренном темпе засновали от кухни к столикам официанты. И с каждой новой минутой общее веселье, охватившее всех посетителей, стало набирать все ускоряющийся темп. Стук и звон тарелок, ножей, вилок, фужеров, рюмок и стопок, сопровождаемое музыкальными импровизациями эстрадных музыкантов слились в громыхающую какофонию.
   Запивая бифштексы водкой, Коршун и Сохатый обменивались мнениями на счет Флорентины.
   - Как думаешь, Сохатый, эта поющая сучка оценит мое благородство и царскую щедрость?
   - Не думаю. Шибко занозистый у нее характер.
   - Норовистая кобылка подвернулась, ничего не скажешь. А любую лошадь можно взнуздать!
   - А ейный  хахаль не помешает?
   - Придется ликвидировать!
   - А дальше? – подначил шефа Сохатый
   - Придется силком. Мне сказывали про одни таблетки – заставлю проглотить - сама запросится ко мне в постель.
   - Ничего у тебя не выйдет, шеф!
   - Давай на спор!
   - Не люблю рисковать.
   - Испужался?
   - А то!  Еще не забыл как, проспорив, ты разделался с Валетом.
   Коршун самодовольно осклабился.
   Благотворительность дорого обошлась Коршуну. Но он глазом не моргнул, когда ему предъявили счет.
   Заметив, что Флорентина собирается  усесться  в «Волгу», Коршун направил к ней Сохатого.
   - Мадам, два слова! – остановил ее Сохатый. – Мой босс приглашает вас в свой кабриолет.
   - Передайте вашему боссу мою благодарность за столь любезное приглашение. Но меня отвезет домой мой муж.
   С этими словами она захлопнула дверцу автомобиля перед самым носом «посланника доброй воли».
   Когда Сохатый доложил Коршуну ответ Флорентины, тот буквально взорвался:
   - Ах, ты, стервозина! Строит из себя черт те что!
   - Но у нее муж! - пытался урезонить своего шефа Сохатый.
   - Плевать я хотел на этого хахаля! А она еще сто раз пожалеет, что отказалась ехать со мной. Я и не таких ломал!
   Вместо Флоры в кабриолете рядом с Коршуном отказался Сохатый. В дороге Коршун молчал, видимо, обдумывая свои дальнейшие шаги. Лишь когда прибыли на место Коршун, не выходя из машины, открыл карты:
   - Вот что, Сохатый, даю тебе три дня для подыскания киллера. Сейчас полно безработных, думаю, тебе нетрудно будет выполнить мое задание. Познакомишь его с распорядком дня хахаля этой девки, маршруты передвижения по часам. Потом приведешь его ко мне. Все понял? Действуй!
   И действительно, ровно через три дня Сохатый привел к Коршуну подходящего человека по имени Пушкарев Иван Корнеевич, бывшего работника охотхозяйства, безработного с тремя детьми. Ему было обещано крупное денежное вознаграждение. Деловой разговор с ним состоялся в кабинете Коршуна.
   - Мой человек вам  все объяснил?
   - Нет.
   - Значит, так. Сейчас я выдам тебе аванс – десять тыщ баксов. Остальные сорок тысяч - после выполнения задания. Как дело сделаешь, пистолет отдашь моему доверенному. Он вручит тебе остальные сорок тысяч и билет в Турцию. Прокантуешься там года два, а после этого вызываешь к себе жену с детьми. Предупреди ее, чтоб держала язык за зубами. Усек?
   - Усек!
   - Тогда держи!
   Коршун достал из ящика стола приготовленную заранее пачку купюр, перевязанную резинкой, и отдал Пушкареву.
   - Детали операции согласуешь с ним, - и Коршун ткнул пальцем в сторону Сохатого.
   - Ясно! – ответил Пушкарев.
   - Ну, ни пуха, ни пера!
  Коршун пожал руку Пушкареву и дал понять, что разговор окончен.
   - Расписку надо? - зачем-то спросил Пушкарев.
   - Мокруха обходится без расписок! – внушительно произнес Коршун. – Про меня забудь! Никакого разговора не было. Еще вопросы будут?
   - Нет. Все понятно.
   - Шеф, не трухайся! Все будет в лучшем виде, - пообещал Сохатый и похлопал Пушкарева по плечу:
   - Отчаливаем, подельник!

13.
   У Флорентины была масса ревностных поклонников. Не избежал этой участи и некий двадцатипятилетний Филимон Сермягин. От был выходцем из трудолюбивой крестьянской семьи, по которой проехал каток сталинской коллективизации. Несмотря на крепкое физическое состояние, отец Сермягина не выдержал зимней морозной ссылки со всеми ее передрягами длительного путешествия в телячьих вагонах прямиком в пустынные казахские степи.
   Малолетний Филимон выжил благодаря заботе односельчан Митрофановых. К тому же ему еще повезло. Пятнадцатилетнего мальчонку забрала с собой театральная труппа Приморского драматического театра, гастролировавшая в области и  заночевавшая у Митрофановых по случаю дождливой ночи. В театре его поместили в каморку по соседству с гримерной и кладовой.
   Поначалу Филимон участвовал в не столь уж частых массовках. А когда подрос, ему стали поручать даже эпизодические роли типа «Кушать подано!».
   Актерская зарплата не только в лихие перестроечные , но и в более-менее спокойные времена была мягко говоря, почти нищенской. И наш Филимон стал подрабатывать то вокзальным носильщиком, то дворником, сторожем, грузчиком. Своей большой удачей Сермягин счел должность мойщика посуды в ресторане «Рома». Поскольку ему кое-что перепадало из еды. И будучи натурой художественного свойства, он не мог не восхититься исполнительницей неаполитанских песен. Даже человека несведущего в искусстве невозможно было представить равнодушным к пению Флорентины. Уж слишком прекрасным было ее пение. И те редкие минуты, когда Филимон мог освободиться от своих обязанностей, он с упоением наслаждался зрелищем прекрасной певицы и слушанием волшебного голоса. Неудивительно, что он без памяти влюбился во Флорентину. Даже в мечтах своих Филимон не позволял себе надеяться на какую-либо взаимность с ее стороны. Она для него была недосягаема, как недосягаема принцесса для подданных королевства. Слишком ничтожным он себя считал, в стократ преувеличивая свою неполноценность. Слишком глубоко была социальная пропасть между ним и ею.
   Еще в детстве Филимон наблюдал иногда за собачьими свадьбами. Главным действующим лицом, так сказать, примадонной на час, выступала находящаяся в сезонной течке сучка. Пользуясь своим временным статусом избранницы, она вела себя подобно взбалмошной эстрадной звезде: капризно и непредсказуемо. То царственно возлежала на траве. То вдруг срывалась с места, совершая беспорядочные пробежки. В таких случаях вся свита почтительно следовала за ней.
   Когда эта особь после случки передавалась отдыху, фаворит свиты занимал позу охранника. Этакий собачий мачо – дебелый с крупной мордой и густой шерстью на загривке. Обычно рать поклонников насчитывала пять-шесть кобелей. Каждый из них терпеливо дожидался своей очереди согласно иерархии. Последним всегда был самый захудалый невзрачный цуцик. Он не зря терпеливо ждал своего часа, когда, удовлетворив свою похоть, другие поклонники покинут сучку и она будет вынуждена напоследок обратить свое внимание на него тоже.
   Хоть Филимону и  могло показаться обидным сравнении с цуциком, но в человеческом обществе он не мог рассчитывать даже на подобную роль. Оставалось лишь на расстоянии довольствоваться платоническими фантазиями.

14.
   В ресторанной кухне, куда ранним утром пришел на работу Филимона, царила сумятица и переполох. Все на разные лады обсуждали злодейское убийство гражданского мужа Флорентины – художника Серафима Звягинцева. За то время, что Звягинцев расписывал стены ресторана, он завоевал всеобщую симпатию, как бы ни дулись на него музыканты за «похищение» Флорентины. Он был общителен, приветлив, жизнерадостен. Казалось, у такого славного человека не должно было быть врагов. А вот, поди ж ты!
   Для Флорентины произошедшее явилось кошмарным потрясением. Она впала в состояние, сходное с помешательством. К ней было бесполезно обращаться по поводу всего того, что связано с похоронами. Все хлопоты принял на себя Оскар Самойлович и музыканты ресторанного ансамбля. А предстояло выполнить множество формальностей: предоставлять необходимые справки, о месте на кладбище, договориться с духовым оркестром, гробовщикам и  администрации ей автобусного парка.
   Филимона никто не приглашал на траурную церемонию, но он посчитал своим долгом непременно принять в ней участие. И тем самым выразить сочувствие своему божеству.
   Он полностью доверял метеорологам и, когда услышал по радио прогноз  погоды на этот день,  облачился в своей старенький плащ и захватил с собой зонт.
    У разверстой могилы столпилась большая группа людей. Одетая в черную траурную одежду Флорентина являла собой соляной столб, упомянутый в библии. Она не проронила ни единой слезинки: слишком велико было ее гора. Женская половина кухонных работников осудила это как проявление бесчувствия.
    Речей никто не произносил. Подстать мрачным облакам, заполонившим небо, звучал траурный марш духового оркестра. Глухая дробь барабана воспринималась как удары больного сердца. После того, как священник в черной рясе с большим крестом на груди торопливо прочел молитву, похоронщики на веревках спустили гроб в могилу и стали лопатами засыпать ее. На возникший холмик водрузили большой венок.
   Внезапно, будто салют, загремел гром. Молнии исполосовали хмурое небо и хлынул ливень с крупной дробью града. Забывшие о всяких приличиях провожающие ринулись к кладбищенским воротам. Возле могильного холма осталась стоять застывшая, словно статуя, Флорентина.
   Филимон моментально очутился рядом и распахнул над ней зонт. Она и он успели промокнуть. Градины, словно дятлы, долбили купол зонта.
   - Надо уходить! – сказал Филимон.
   - Зачем? – отрешенно произнесла Флорентина.
   - Чтоб окончательно не промокнуть, - озабочено ответил Филимон.
   Он все-таки решился подхватить Флорентину под локоть и повел к выходу.

15.
   Филимону повезло: у обочины стояло такси. Видимо, водитель не дождался клиентов и собирался уезжать. Филимон издали  помахал ему рукой. Усадив Флорентину на заднее сидение, Филимон пристроился рядом с шофером.
   - Куда едем? – спросил водитель.
   Филимон обернулся к Флорентине и так каким-то безжизненным голосом сообщила свой адрес:
   - Морская тринадцать!
   - Знаете, где это? – спросил Филимон.
   - А кто ее не знает?! Знаменитая улица.
   Щетка «дворника» металась по лобовому стеклу, старательно стирая дождевые струи, а град назойливо барабанил по крыше автомобиля, напоминая, что гроза продолжается.
    Филимон со страхом ожидал часа расплаты с водителем, но и на этот раз ему повезло - наличных в его кошельке хватило.
   Оказавшись в квартире, они оба стучали зубами от холода.
   - Я вся промокла! – пожаловалась Флорентина.
   Филимон снял с нее и с себя плащи и поместил на вешалку. Раскрытый зонт оставил на полу.
   Оставляя мокрые следы на полу, Флорентина проследовала к шкафу, достала два халата, один из которых вместе с тапочками подала Филимону. Они переоделись в разных комнатах. Все это совершалось беззвучно, как в немом кино.
    Флорентина достала из холодильника мандарины, а из буфета - початую  коньячную бутылку. Присев к столу, она разлила коньяк по двум рюмкам и свою осушила залпом. Было ясно, что Филимону следовало проделать то же самое. С непривычки спиртное ударило ему в голову настолько сильно, что все происходящее стало восприниматься как совершенно нормальное. Больше его нисколько не удивляло, что Флорентина не прогоняет его прочь.
   - Вам обязательном надо отдохнуть! – заботливо произнес Филимон, считая своим мужским долгом произнести именно эти вежливые слова.
   Флорентина смотрела на него остановившимся невидящим взором.
Филимон отвел ее в спальню, где Флорентина, видимо не испытывая ни малейшего смущения, сбросила с себя халат и обнаженная улеглась в постель.
   Филимон растерялся, не зная, как ему поступить.
   - Мне холодно! – жалобным голосом произнесла Флорентина и Филимон от отчания решился на  немыслимый для него поступок – он сорвал с себя халат и бросился к Флорентине. И тотчас оказался в объятиях чрезвычайно возбужденной женщины. Она извивалась под ним, бесновалась с сатанинской страстью. Нет, она не воспринимала его как любовника, а использовала его вздыбившуюся плоть, в сущности, как механический вибратор. Филимон был для нее совершенно чужим случайно подвернувшимся существом, при помощи которого она получила возможностью разрядиться, избавиться от колоссального психологического напряжения. Чтобы не разорвалось на куски сердце, чтобы хотя бы на краткое время забыться, потерять память о произошедшей трагедии. А еще: этим чудовищно унизительным действом как бы мстить своим врагам, мстить всему враждебному и несправедливому миру.
   Флорентина была первой женщиной, которую познал Филимон. При соитии, о котором он не смел даже мечтать, он совершенно не ощутил наслаждения, о котором в таких восторженных выражениях твердят сочинители романов. Единственное, что он ощущал, это удовлетворение от того, что он оказал поддержку Флорентине в трагическое для нее время.
   У Филимона не имелось никакого сексуального опыта. В постели он действовал неуклюже, с трудом приноравливаясь к навязываемому ему ритму. Темп соития ускорялся все больше и больше. А когда накал страсти у Флорентины достиг высшей точки, она сотряслась всем телом от настигшего ее оргазма. И та, которая во время похоронной церемонии на кладбище была не в состоянии исторгнуть из себя хотя бы слезинку, вдруг залилась слезами. Нарыдавшись досыта, Флорентина с чрезвычайным презрением не только к своему случайному партнеру, но и к себе самой, выдохнула:
   - Пшел вон!
   Филимон, словно ошпаренный выскочил из постели и, схватив халат и тапочки, бежал из спальни.

16.
   Получив такую моральную пощечину, Филимон ничуть не обиделся. Потому что она для него была существом высшего порядка. Все, что исходило от нее, даже незаслуженное оскорбление, воспринималось влюбленным как благо - поскольку свидетельствовало хоть о какой-то его связи с предметом любви.
   Поведение Филимона становится понятным, если прочитать рассказ Тургенева «Первая любовь». Там  убедительно изображено, как, без памяти влюбленная, женщина терпеливо сносила побои со стороны своего избранника. Любовь способна все прощать.
   Кроме того, Филимон не мог покинуть квартиру не только из-за невысохшей одежды, но, главное, из-за беспомощности возлюбленной. Возле нее непременно должен был находиться человек, способный оказать помощь!
   Филимон вдруг вспомнил о необходимости уведомить театральное начальство о причине своего отсутствия. К телефону подошел помреж Стас Свищев. Филимон сказал ему, что он находится в больнице в связи с подхваченными вирусом. Свищев успокоил Филимона, сообщив, что из-за плохой посещаемости спектаклей труппу отправили в неоплаченный отпуск.
   Не успел Филимон сходить на кухню, чтобы попить чаю, как раздался телефонный звонок. Филимон поднял трубку. То был директор ресторана Оскар Самойлович Лузерман, который очень удивился, каким образом Филимон очутился в квартире Флорентины, и поинтересовался ее самочувствием. Филимон обстоятельно ответил на все вопросы и сообщил, что, по его мнению, Флорентина заболела. Оскар Самойлович обещал приехать с врачом в ближайшее время.
   Позавтракав, Филимон прилег в гостиной на диван. Повернувшись набок, он вдруг заметил прислоненный к зеркалу трельяжа холст с портретом женщины. Это же Флорентина! От этой догадки Филимону стало жарко. Вскочив, он поставил стул напротив портрета и, усевшись, погрузился в созерцание. Но, к великому сожалению Филимона, в дверь позвонили – пришел Оскар Самойлович и с ним господин в осеннем пальто, старомодной шляпе, держащий в одной руке коричневый кожаный саквояж, а в другой – дорогую трость с набалдашником в виде головы льва. Господин принадлежал к чудом уцелевшей реликтовой породе эскулапов, способных без всяких лабораторных анализов ставить безошибочные диагнозы. Само посещение больного таким доктором производило чудодейственный эффект.
   Оскар Самойлович помог доктору снять пальто, повел в ванную, чтобы том мог помыть руки.
   - Нуте-с, где тут у вас больная? – спросил доктор, сверившись с золотыми часами на цепочке, которые он извлек из карманчика бархатного жилета.
Филимон провел доктора в спальню. Присев на стул у кровати, доктор ласково обратился к лежавшей в постели с открытыми глазами Флорентине:
   - Здравствуйте, сударыня!
   Флорентина отрешенно уставилась на него своими воспаленными глазами.
   - Что же, вы, голубушка, вздумали хворать? В вашем молодом возрасте это не позволительно!
   Доктор поправил на носу золоченое пенсне и, не дожидаясь ответа, занялся делом. Отвернув одеяло, он слегка приподнял Флорентину и, постучав костяшками пальцев ей по спине, приложился ухом к старинному стетоскопу-трубке. Затем тем же манером прослушал грудь.
   - Заглянем-ка  в ваши прекрасные глаза.
   Он приподнял ей одно веко, затем другое, взяв за руку, пощупал пульс.
   Прикрыв Флорентину одеялом, доктор успокаивающе произнес:
   - Ну, что, сударыня! У вас действительно высокая температура. Сейчас я выпишу рецепты и запомните, что  от вашего собственного желания выздороветь зависит многое. Засим, всего вам доброго, голубушка!
   В гостиной доктор присел к столу, выписал своим паркером рецепты и высказал свой вердикт, в основном обращаясь к Оскару Самойловичу:
   - Да, пациентка приболела. Но это штука второстепенная. Трагедия, о которой вы мне рассказали, может обернуться очень серьезными последствиями. Больная производит впечатление человека, перенесшего тяжелейшее нравственное потрясение. И это вызывает у меня как врача большую тревогу. Сейчас невозможно поручиться за какой-либо благополучный исход.
   - Спасибо вам, Платон Густавович! ! – сказал Оскар Самойлович и, помогая доктору одеться, незаметным движением вручил полагающийся гонорар.  – Извините за то, что вы потратили свое драгоценное время на визит.
   - Что вы, что вы, любезнейший Оскар Самойлович, клятва Гиппократа ко многому обязывает людей нашей профессии. Это наш долг – помогать страждущим!
   - Уважаемый Платон Густавович! Еще раз спасибо. Спускайтесь вниз – вас отвезет домой мой шофер.
   Проводив доктора до дверей, Оскар Самойлович занялся Филимоном:
   - Мы некрасиво поступили, разбежавшись с кладбища и оставив под дождем Флорентину. Ты настоящий джентльмен. Вот тебе рецепты, я подвезу тебя к аптеке. Тебе придется купить кое-какие продукты. На это понадобятся деньги.
   Оскар Самойлович вынул из бокового кармана пиджака пачку купюр и вручил их Филимону.
   - Возьми и трать, сколько надо будет. Это не благотворительность - Флорентина не успела забрать свою зарплату.
    Помолчав, он добавил:
   - Как я понял, ты здесь задержишься надолго. Я пришлю тебе в помощь медсестру. Она будет ухаживать за Флорентиной по женской линии. Ну и убирать квартиру. Собирайся, наверное, шофер уже ждет нас.
   - Оскар Самойлович, вся моя одежда промокла под дождем. Я больше старался держать зонт над Флорентиной.
   - Нет проблем! Подбери в шкафу все, что тебе понадобится. Думаю, по росту тебе как раз подойдет.
   Оскар Самойлович оказался прав. Рубашки, брюки и пиджак были как будто сшиты для Филимона.
   Перед тем, как уйти, Филимон заглянул в спальню и громко произнес:
   - Я скоро вернусь!
   Из квартиры Филимон и Оскар Самойлович вышли вместе.
 
17.
    Заполучив по рецептам лекарства, Филимон отправился в продмаг и купил два батона, пачку сливочного масла, сахар, молоко и колбасу.
   Дождя не было, но небо по-прежнему было затянуто серыми тучами.
    Когда Филимон на лифте поднялся на третий этаж, у дверей знакомой квартиры он столкнулся с двумя подозрительными субъектами.
   - Ты что, кантуешься здесь? – насупившись спросил толстяк.
   - Вроде бы, да.
   - Эй ты, «вроде бы», открывай фатеру! - приказал второй.
   - Но я не могу впускать поторонних без разрешения хозяйки, - попытался отговорить незнакомцев от их намерений Филимон.
   - Хватит вешать лапшу на уши! Открывай! – повысил голос толстяк.
   Пришлось Филимону подчиниться. Когда все трое зашли в квартиру, толстяк спросил:
   - Где эта певунья?
   - Она больна. В постели.
   - Веди туда! – приказал толстяк.
   Войдя в спальню, оба незнакомца несколько минут молча постояли у постели больной:
   - Да, кранты, - сказанул толстяку напарник.
   - Сорвалась с кукана, бля! – с досадой произнес толстяк.
   - Экая невезуха!
   - Не печалься, Коршун! Бабьего добра хватает. Рвем когти!
   Они ушли, не попрощавшись. После их ухода на душе Филимона остался неприятный осадок, но все же он вздохнул с облегчением.
   Соорудив бутерброд со сливочным маслом и колбасой, он отнес его Флорентине на подносе. Та сумела управиться лишь с половиной. Запила чаем с ложечкой меда. Филимону удалось убедить Флорентину проглотить две таблетки.
   Когда Филимон убирал с постели поднос с посудой и остатками бутерброда, Флорентина тихо произнесла:
   - Спасибо!
   Осмелев, Филимон приложил руку к ее лбу. Лоб был горячим, значит, он не обманул Оскара Самойловича – Флорентина действительно заболела и не напрасно Оскар Самойлович приводил доктора.
   Филимон с тревогой подумал о том, каким образом помочь Флорентине справить нужду. Но его выручила медсестра, присланная Оскаром Самойловичм. Она поменяла простыни, облачила Флорентину в ночную сорочку. К счастью, она оказалась молчуньей и Филимону не пришлось придумывать для поддержания разговора какие-нибудь общие фразы.
   Проводив медсестру, Филимон прилег на диван. Он попытался было насладиться созерцанием портрета Флорентины, но утренние переживания и хлопоты вокруг больной настолько утомили его, что он незаметно для себя уснул.

18.
   Филимон утерял всякое ощущение времени. Час шел за часом, день за днем – по-прежнему с трудом удавалось убеждать Флорентину принимать лекарства после завтраков и так называемых обедов, которые по составу не отличались один от другого. Несколько раз Филимон  варил овсянку. Регулярно приходила медсестра и Оскар Самойлович. Один раз посетили Флорентину доктор и музыканты ресторанного ансамбля. По прошествии недели Флорентина наотрез отказалась от еды, ограничиваясь сладким чаем. Все это тревожило Филимона. Но по-настоящему он испугался, когда заметил, что Флорентина стареет у него на глазах. Она осунулась, беломраморное лицо ее приобрело землистый цвет. С каждым днем увеличивалось количество морщинок вокруг глаз и рта. Заострились скулы. С ней происходило нечто пугающе странное, что можно было бы назвать увяданием. Из цветущей женщины Флорентина превратилась в древнюю старуху. Это наглядно подтверждало сравнение с портретом.
   Сознание того, что он ничем не может помочь любимой женщине,                ужаснуло Филимона. Помощи ждать было неоткуда. Если бы он был верующим, то истово молился бы, обращаясь за помощью к Богу. Но и этой возможности у него не было. Положение было безвыходное и Филимон понял, что он не имел права взваливать на себя обязанности, которые ему не под силу. И в том, что Флорентина дошла до критического состояния, виноват именно он. Другой на его месте, конечно же, действовал бы более успешно.
   Надо будет попросить Оскара Самойловича, чтобы он поместил Флорентину в больницу. Почему он раньше не подумал об этом? Выходит, он виноват во всем! Он ощутил слабость во всем теле. Неужели он тоже заболел? Только этого не хватало!
   Кто-то звонил в дверь. Возможно, это пришел Оскар Самойлович?
   Филимон открыл дверь. Перед ним предстали две особы – средних лет мужчина и женщина. Не став объяснять причину своего прихода, они прошли в гостиную.
   - Кто ты такой? – строго спросил Филимона мужчина.
   - Я … посторонний, - растерянно произнес Филимон.
   - Если ты посторонний, почему ты здесь торчишь? – обрушилась на него женщина.
   - Ну… хозяйкой квартиры очень больна и нуждается в уходе. Я присматриваю за ней.
   - Вот что, гражданин посторонний! Мы родственники Серафима. Нам сообщили о его смерти. В ваших услугах больше нет необходимости. Мы сами присмотрим за больной. Вы свободны!
   Вообще-то надо было проверить документы пришельцев. Но кто он такой, чтобы заниматься этим?
   Ох, уж эти родственнички! Чаще всего ими движут не родственные чувства в отношении усопших, а желание как можно быстрее завладеть их имуществом и драгоценностями. Судебная хроника полна свидетельств позорного поведения наследников, готовых перегрызть друг другу глотки при дележе наследства.
   - Где больная? – спросила женщина.
   - В спальне, - ответил Филимон.
   - До свидания, гражданин, – сказал мужчина.
   Выпроводив Филимона, семейная пара немедля направилась в спальню.

19.
   Анастасии Григорьевне Муромцевой в ее жизни повезло во всех отношениях. Природа щедро одарила ее красивой внешностью и присущей некоторым русским женщинам дородностью, наглядно отраженной в картинах Кустодиева. Ее достоинством являлись также здравый смысл, трудолюбие, жизнерадостность и общительность. Подобно Шаляпину и Руслановой, прибывшим из захолустья, Анастасия Григорьевна, благодаря сметливости и живучести, добилась немалых успехов в городе. А врожденный природный вкус способствовал ее устройству на работу костюмершей в областной драматический театр.
   Подстать себе Анастасия подобрала и мужа – Федора Евстигнеевича, мужчину богатырской стати, обладателя «золотых» рук, молодецкого гармониста. Познакомились Анастасия и Федор в том же областном драматическом театре, где Федор работал по совместительству завхозом  и шофером грузовой машины.
   Жить на съемных квартирах Федору не нравилось и он при помощи многочисленных друзей построил кирпичный дом с железной крышей у подножия горы на окраине города. Знакомые геологи пробурили возле дома скважину, так что воды было достаточно, чтобы разбить приусадебный  огород и вишнево-яблочный сад с виноградником.
   Анастасия рожала легко и за несколько лет подарили мужу трех сыновей-крепышей. Дети не доставляли родителям особых хлопот. Незаметно росли один за другим, самостоятельно вышли в люди и отделились от родителей.
   Годы счастливо прожитые вместе пролетели стремительно. Казалось бы, этой семейной паре жить-поживать да добра наживать, кабы не случилась беда. К этому времени Федору Евстигнеевичу исполнилось сорок девять лет и  почему-то у него появился навязчивый страх смерти.
   В сущности, роковой приговор выносится каждому человеку еще со дня его появления на свет. Но об этом до поры до времен люди стараются либо напрочь забыть, либо отвлечься работой, решением научных или социальных проблем, а то и просто азартными играми, наркотиками.
Федор Евстигнеевич оказался поражен новоявленной болезнью - игроманией. Он стал азартным игроком и чаще проигрывал, чем выигрывал. Видимо, не воспринял он мудрую поговорку: «Играй, да не отыгрывайся» - он только этим и грешил.
   В перестроечные времена в Приморском появилось множество игральных салонов с игральными автоматами, метко прозванными «однорукими бандитами». Они и довели Федора до потери работы, а когда это произошло, неудачник принялся продавать вещи из дому.
   Будучи любящей женой, Анастасия длительное время прощала мужу его «шалости». Но когда обнаружилась пропажа вещей из дома, включая те, без которых нельзя обойтись, она взбунтовалась и предъявила своему благоверному жесткий ультиматум: если Федор не «завяжет» и не перестанет воровать из своего же дома, она подаст на развод.
   «Завязывать» Федор не собирался. Он стал воровать театральное имущество. Вскоре был пойман за руку, осужден и угодил в тюрьму. В камере он не признал власть пахана, завязалась драка и кто-то пырнул Федора ножом в сердце.
 
20.
   Овдовев, Анастасия не стала особенно скорбеть. Покойный муж со своими преступными действиями низко пал в ее глазах. Во многом  выручила ее жизнерадостность. Было еще одно немаловажное обстоятельство, восполнившее тяжесть утраты мужа. Еще до того, как Федор погиб Анастасия познакомилась с жильцом каморки в здании театра Филимоном. Она прониклась чисто материнской жалостью к непрактичному, неухоженному, робкому молодому человеку. Старалась помочь, чем могла: убирала каморку, стирала его убогое бельишко, пришивала оторванные  пуговицы, чинила пиджак и брюки, потчевала домашними яствами.
   По мере того, как муж опускался все ниже и ниже, Анастасия вдруг поняла, что ее сострадание к обитателю каморки переросло в нечто более значительное.
   Когда Филимон перестал появляться в своем жилище, Настя встревожилась, но обращаться за разъяснениями к сотрудникам постеснялась, опасаясь пересудов. Терпение  ее было вознаграждено: наконец-то после долгого отсутствия он все же появился целый и  невредимый, но больной и ослабевший. Она не стала допытываться о причинах его отсутствия, а постаралась предпринять все необходимое, чтобы поставить его на ноги.
   Отсутствие Филимона на работе нисколько не сказалось на жизни театра. Общий кризис отразился на посещаемости зрителями: спектакли шли при полупустом зале. Администрация театра решила отправить актеров в неоплачиваемый отпуск, надеясь, что это лишь на время.
   Хлопоты Анастасии не пропали даром. Филимон вскоре пошел на поправку. Как только он ощутил в себе прилив сил, то решил появиться в ресторане. Настоятельно требовалось улучшить пошатнувшееся финансовое положение. А главное, ему не терпелось узнать о состоянии здоровья Флорентины.
   Он не сразу решился осведомиться о своей тайной возлюбленной. А когда все же пошел на это, то сообщение, что нет ее уже в живых, едва не обернулось для него обмороком. Мысль о том, что он больше никогда ее не увидит, потрясло Филимона до глубины души. Это казалось немыслимым, невозможным, но, к его ужасу, стало реальностью. Даже то, что ее уже похоронили. Филимон огромным усилие воли заставил себя продержаться до конца рабочей смены.
   Каким образом  Филимон добрался до своей каморки, он не помнил. Он не смог долго всматриваться в портрет Флорентины потому, что слезы застилали глаза. В горле застрял ком, а в сердце – тупая игла. К нему пришла Настя. Поняв, что случилась какая-то беда, она молча уселась возле койки, на которой лежал, уткнувшись лицом в подушку, Филимон. Когда он повернулся и увидел Настю, то не смог больше молчать. Его будто прорвало. Она поведал Насте о своей тайной любви к Флорентине. О том, как он привел ее с кладбища домой. Как она заболела, как он присматривал за ней. И вот чем все это закончилось.
   - Успокойся, Филя. Все мы под Богом ходим. Что на роду написано, то и сбывается. Вот сейчас чаек вскипячу, попьешь и приляжешь.
   Напоив Филимона чаем, Настя уложила его, как маленького, в постель. И только после этого ушла.
   
21.
   Утром следующего дня Филимон попросил Настю проводить его на кладбище. Опираясь на руку Насти и на палочку, Филимон добрался до асфальтовой дороги, по которой шныряли такси.
   Цветы купили у одной из торговок у кладбищенской ограды. Они долго бродили между крестами и памятниками, пока Филимон не опознал могилу Флорентины и ее мужа. В два невзрачных холмика были воткнуты две фанерные таблички с фамилиями покойных – Серафима Звягинцева и Флорентины Скабичевской.
   Букет был разделен пополам и цветы были возложны рядом с табличками.
   Филимон сорвал с голову армейскую шапку, подаренную ему кем-то, и с понуро опущенной головой постоял неподвижно и безмолвно несколько минут.
   - Пусть земля им будет пухом, – произнесла полагающиеся в таких случаях традиционные слова Настя, а потом добавила кое-что, удивившее Филимона. – Мертвый, в гробе мирно спи, жизнью пользуйся, живущий!
   - От кого ты это слышала? – спросил для приличия Филимон.
   - Пушкин сказал. А слыхала я эти слова от наших актеров.
   Постояли, помолчали.
   - Филя, айда ко мне! Помянем покойных! – как-то просто произнесла Настя.
   Филимону было все равно, что дальше делать, куда и к кому ехать. Они воспользовались тем же такси, каким приехали на кладбище. Расплатилась Настя - Филимон был не в себе.
   Они сидели за столом со всякой снедью и пузатой бутылкой домашнего виноградной наливки.
   Настя разлила по фужерам вино. Чокнувшись с Филимоном, она смиренно произнесла:
   - Жаль их, конечно, но ничего не поделаешь.
   Вино было вкусное, крепкое и действовало на Филимона безотказно. А Настя все наливала и наливала в фужеры. Щеки ее раскраснелись. А Филимон почему-то подумал растроганно:
   - А хозяйка-то хороша собой!
   Он был благодарен ей за ее хлопоты, за ее сочувствие. И в его душе промелькнула искорка симпатии к этой славной и такой доброй женщине. Она несомненно  являлась воплощение земной мудрости и жизнерадостности. И была в ней к тому же надежность.
   А в душе Насти после ночной исповеди Филимона скребли кошки ревности. Вино развязало ей язык и она решила все-таки дознаться у Филимона, чем это его полонила покойная певичка.
   - Филя, друг сердечный, скажи откровенно, пошто ты так убиваешься по ней?
   - О ком ты?
   - Об энтой вот, что на картине нарисована.
   И она указала на холст с портретом.
   - Эх, Настенька, знала бы, что это за необыкновенный человек! Что красавица, это само собой! Но какой божественный голос. Чтобы понять это, тебе надо было бы хоть раз послушать ее.
   Филимон сильно опьянел и поэтому готов был признаться в самом сокровенном.
   - Те, кто видел и слышал ее пение, поголовно в нее влюблялись. Я тоже не устоял. Но я не мог ни на что надеяться. Кто я и кто она? Только случай помог ненадолго приблизиться к ней. Совсем ненадолго!
   - Как вижу, крепко она тебя зацепила! Но что было, то прошло. Ее не стало, она ушла. Так что тебе надо подумать, как жить-то дальше.
   - Мне теперь ничего не надо! – отчаянно заявил Филимон.
   - Ты эти интеллигентские штучки-дрючки брось! Пора, наконец, повзрослеть! Спускайся-ка с небес на грешную землю!
   Филимон упрямо мотал головой.
   Настя решилась ринуться на абордаж:
   - Негоже справному мужику мыкаться в собачьем закутке. Перетаскивай свои пожитки ко мне. Усек? А теперь тебе отоспаться надобно. А я  загляну в в театр - мож, что надо там поделать. Ты понял меня? Возражений нет? Ну, ладно, молчание – знак согласия.
   Настя подхватила обмякшего Филимона под бока, стащила не без труда с него одежонку, переодела его в мужнину сорочку и кальсоны, после чего уложила в двуспальную кровать. Засыпающего с блаженной улыбкой на устах Филимона Настя накрыла стеганым одеялом.

22.
   Филимон проспал до утра. Он очень удивился тому, что рядом с ним в постели возлежала Настя.
   - С добрым утречком! – весело произнесла та. – Как спалось на новом месте?
   - Все это так неожиданно, что я даже не знаю, как тебе ответить, - растерянно произнес Филимон.
   - Все будет хорошо, вот посмотришь! Искупайся в ванной, я дам тебе мужнину одежонку. На первых порах поносишь, а потом мы тебе купим все новое. Давай вставай, завтракать будем.
   И она с мальчишеским озорством вытолкала Филимона из постели.

23.
   После смерти Флорентины в душе Филимона образовалась пустота и он был благодарен Насте за то, что она протянула ему руку помощи. Он был бы последним болваном, если бы не оценил доброту этой женщины. В конце концов, она совершенно права, когда считает, что пора ему остепениться, завести семью. А Настя именно та женщина, которая в роли жены будет для него самой подходящей кандидатурой. Лишенный в детстве материнской ласки, в лице  Анастасии он действительно сможет обрести близкого ему человека.
   Сближение Филимона и Насти не осталось незамеченным в театре. Все одобрили выбор Филимона, хотя на самом деле инициатива исходила от Насти.
   Обычно люди любят женить своих знакомых. И своими представителями на предстоящей свадьбе коллектив выделил помрежа Стаса Свищева и ветерана сцены Леокадию Порфирьевну Турищеву-Загряжскую. Ее не отправили на пенсию из чисто гуманитарных соображений. О себе она сочинила романтическую историю, напоминающую биографию Чехова и Ольги Книппер - выйдя замуж за Чехова, Книппер не прервала связи со своим любовником Немировичем-Данченко. И, подражая Книппер-Чеховой, Леокадия Турищева, выйдя замуж за местного писателя Загряжского, продолжала встречаться с режиссером драмтеатра.
   Свищев и Турищева-Загряжская были свидетелями в ЗАГСе. Они же были гостями на свадьбе Насти и Филимона. Настя в полной мере проявила свой кулинарный талант. Ее жаркое из кролика и яблочный пирог на десерт заслуживали самых высоких похвал. Но для Стаса, как человека пьющего, главным была сорокаградусная. Он так увлекся чрезмерным употреблением спиртного, что едва не прозевал свой коронной номер. Когда он все же возопил: «Горько! Горько!», молодожены застыли в затяжном поцелуе. И хотя Филимону не было известно изречение одного писателя о том, что «губы вдовы, как медовы», Филимон ощутил именно это.
   Если Свищев опрокидывал стопку за стопкой небрежно, то Леокадия Порфирьевна опорожняла рюмку вина, жеманно отставляя мизинец.
   Из-за чрезмерного пристрастия Стаса к водке,  произошел небольшой скандал. Опьяневший гость произнес спич, оскорбивший Филимона. Обращаясь в основном к Леокадии, этот любитель спичей произнес:
   - Господа! Правду говорят – дуракам счастье! Какую классную бабу отхватил Филимон! В сорок пять баба ягодка опять. И фасад хорош, и грудастая, и жо…
   В этом месте Стас едва не ляпнул  нечто неприличное, но вовремя осекся и исправился:
   - И сзади тоже симпатичная. Настюха! Я ведь тоже за тебя сватался! Но ты мне по украинскому обычаю поднесла гарбуза.
    Терпение невестки лопнуло и она как следует отчитала зарвавшегося гостя:
   - И чего бы это я польстилась на такую пьянь, как ты, Стас?! Мой Филя – золотой человек, светлая душа у него, не языкатый. Если бы ты не был моим гостем, поганой метлой погнала б тебя из дому.
   - Милая Настенька! Не обижайся на этого малахольного! Это не он, а водка в нем заговорила.
   - Да, ладно уж, гости дорогие, ешьте, пейте, - согласилась на мировую Настя.
   - Мой покойный тоже был неговорливый, Настя, как твой Филя. А как он меня любил и все прощал!
   - Извини, Настя, больше не буду! Это я так, сгоряча! – тоже пошел на попятную Стас.
   - Настенька, ты хорошая хозяйка. Все очень вкусно. Любовь вам да согласие! - сказала Леокадия и почему-то прослезилась.

24.
   Женитьба пошла на пользу Филимону. Исчезла его худоба. Он стал выглядеть ухоженным. Изменился к лучшему и его характер. Он стал более уверенным в себе. Исчезло ощущение какой-то неполноценности. Он стал чаще улыбаться.
   Настя нравилась ему. Но любви к ней он не испытывал. В глубине души у него сохранилась любовь к Флорентине. И в этом отношении он не мог ничего поделать с собой. Ее портретом он любовался в отсутствие Насти, понимая, что это может той не понравиться.
   Что касается Насти, то она расцвела, словно яблоня по весне. Ибо для нее любовь и семья являлись смыслом  жизни. Ее не смущала большая разница в летах с Филимоном. Будучи намного старше его, Настя выглядела значительно моложе свих сорока пяти лет. То, что Филимон не испытывал к ней любви, до поры до времени не очень-то смущало ее. Настя была уверена, что в конец концов Филимон оценит ее заботливость, ее преданность, ее ласковость, ее домовитость и способности опытной хозяйки.
   Выше упоминалось о том, что, оставаясь изредка наедине, Филимон доставал из тумбочки портрет Флорентины и вглядывался в ее грустные глаза. В эти минуты ему казалось, что она оживает и он даже разговаривал с ней. Разговор заключался в том, что Филимон задавал ей вопросы и сам же на них отвечал. В эти минуты свидания с тенью Флорентины Филимон испытывал благоговение, похожее на молитвенное. Филимону на протяжении двух лет удавалось тайно «встречаться»  со своим божеством. Но, как известно, рано или поздно тайное становится явным. Неожиданно вернувшаяся домой с полдороги на рынок Настя застала Филимона за созерцанием портрета. Он так сильно погрузился в мир своеговоображения, что вздрогнул, когда перед ним предстала разъяренная супруга. Настя буквально набросилась на опешившего Филимона:
   - Ты опять любуешься этой покойной кралей?
   - Да я случайно достал портрет из тумбочки.
   - Крепко же она тебя околдовала! А я-то, дура, думала, что ты действительно меня уважаешь!
   Она буквально выходила этого охламона, человеком сделала, а он поклоняется этой девке, словно иконе! Измена! Предательство! Ревность терзала ее сердце. Настя вдруг ощутила свой возраст и от этого обида на Филимона возросла еще больше.
   - Спрячь эту цацу подальше, чтобы глаза мои больше никогда не видели!  – продолжала бушевать Настя, дав волю своему страстному темпераменту.
   Это была первая ссора за все время, что они прожили в супружестве.
   - Ладно, ладно, Настя, я сделаю все, как ты говоришь, - смиренно произнес Филимон.
   И тотчас спрятал холст в платяной шкаф.
   Настя двое суток не разговаривала с Филимоном. Но даже после того, как она заговорила, обстановка в доме не изменилась к лучшему. Из добродушной, жизнерадостной женщины Настя превратилась в сварливую бабу. Ее стало раздражать в Филимоне буквально все, чего раньше не то, что бы не замечала, но чему не придавала особого значения и относилась снисходительно.
   Ее задевала его неуклюжая поза за столом, то, что он забывал аккуратно подвернуть обшлаг рубашки или застегнуть пуговицу. На его голову одно за другим сыпались обвинения:
   - Почему ты чавкаешь во время еды? Что, нельзя жевать беззвучно?  Что ты скребешь ложкой по тарелке?  Почему ты соришь хлебными крошками?
   И все в таком роде. Жить рядом с Настей, превратившейся в фурию, стало для Филимона настоящей пыткой. Однажды он набрался храбрости и спросил:
   - Почему ты всегда недовольна мной?
   - Ты в  самом деле хочешь узнать правду?
   - Да, хочу!
   - Так вот, я ревную тебя к этой намалеванной девице.
   - Как можно ревновать к чему-то неживому?
   - Когда в доме появился это «неживое», все полетело кувырком. Поначалу действительно мы жили, как голубь с голубицей. А через некоторое время эта рисованная ведьма с черными глазищами пустила в ход свое колдовство. Я тебя любила, а стала ненавидеть.
  - Настя, спокойно поразмысли и ты убедишься, что тебе все это только кажется. Я по-прежнему тебя очень ценю и уважаю.
   - Вроде бы уважаешь меня, а тайком любуешься этой цацей. Хватит! Довольно. Мое терпение лопнуло. Завтра же вышвырни ее в мусорку. Чтоб духу ее здесь не было!
   Филимон угрюмо молчал.
   - Ты понял, что надо делать?
   - Понял, – уныло произнес Филимон.
   - Завтра же! – повторила Настя угрожающе.

25.
   Рано утром, стараясь не разбудить Настю, Филимон встал и сразу направился в соседнюю комнату. Достав из шкафа портрет Флорентины, он в последний раз взглянул в ее глаза. В них он явно прочел упрек. Филимон тихо произнес:
   - Прости меня, базответная любовь моя! Я должен с тобой расстаться навсегда. Никогда больше я тебя не увижу. Если можешь, прости меня! Я вынужден так поступить не по своей воле.
  Филимон всегда общался с портретом Флорентины словно с живым существом. Недаром и Настя именно так воспринимала эту изображенную на холсте загадочную неотразимую женщину. Было в этом что-то мистическое.
   Тяжело вздохнув, Филимон обернул газетами свернутый в трубку холст и перевязал его шпагатом. Одевшись, он вышел на улицу, держа сверток подмышкой. Сел в первый попавшийся автобус. Людей в этот ранний час было мало и Филимон уселся на переднее сидение.
   Стараясь проделать все как можно незаметнее, Филимон засунул сверток под сидение. Сердце его билось учащенно, словно он совершал нечто предосудительное. Дождавшись остановки, Филимон поспешно выскочил из автобуса.
   Не успев пройти и нескольких шагов, он услышал позади себя окрик:
   - Гражданин, вы забыли свой сверток!
   Филимона догнал незнакомый парень в бушлате и вручил якобы забытый Филимоном предмет.
   - Спасибо! Память подвела, - растерянно оправдывался Филимон.
   - Бывает! – снисходительно посочувствовал парень и побежал к автобусу, водитель которого поджидал его.
   - Наверно, не хочет со мной расставаться, - подумал Филимон, осознав, что находится возле железнодорожного вокзала. В давние времена это здание с прилегающим к нему депо и запасными путями находилось на городской окраине. Но с годами вокозал оказался окруженными со всех сторон новостройками. У Филимона тотчас созрел план действий. Он прошел внутрь вокзала и приобрел в кассе билет до ближайшей станции. Примерно через полчаса к платформам подали пассажирский состав. Филимон сел в плацкартный вагон номер тринадцать, не придав этому никакого значения.
   Филимон устроился на месте, где не было попутчиков. Стараясь успеть сделать все без свидетелей, он затолкал свой сверток под нижнюю полку. На первой же станции, где поезд совершил кратковременную остановку,  Филимон покинул вагон.
   В город Филимон возвратился на попутке. Он попросил водителя остановиться возле железнодорожной станции. Пройдя в зал ожидания, Филимон подыскал свободное место, сел и задумался. После ссоры с Настей и расставания с портретом Флорентины будущее было окутано плотным туманом. Вернуться к Насте после случившегося казалось совершенно невозможным. И деваться некуда. Его каморка, по всей вероятности, уже была кем-нибудь занята. Друзей у Филимона не было. Следовательно, у него не находилось пристанища. Впереди ему ничего не светило, кроме незавидной участи бездомного. Было от чего впасть в отчаяние! Когда физическая боль зашкаливает, человек перестает ощущать ее. Филимона охватило полнейшее безразличие. Отныне ему было совершенно все равно жить ли или исчезнуть, перестать существовать. Хотя  еще не представлял, как это можно осуществить.
   Филимон закрыл глаза и впал в забытье. Трудно сказать, сколько длилось это его состояние.

26.
   Филимон раскрыл глаза. Перед ним предстала какая-то симпатичная женщина. Он нисколько не удивился, когда внезапно осознал, что это ни кто иной, как Настя. И эта реальная женщина обращалась к нему ласково и дружелюбно:
   - Филя, родной мой, ну что ты надумал? Покинуть меня? Ту, которая в тебе души не чает, которая не пожалеет ради тебя душой своей пожертвовать. Ну что ты молчишь? Я тебя хорошо понимаю, ну, втюрился ты по уши в эту красотку. Но ты и меня пойми! В ней одной помеха нашему с тобой благоденствию. Зачем тебе синица в небе, коли в твоих руках журавушка имеется? Одумайся.
   От ласковых слов Насти он начал оттаивать.
   - Негоже тебе находиться среди чужих людей. Без меня ты пропадешь, Филя! На свете есть дом, где тебе рады. Нам нельзя жить друг без друга. Пойдем домой, Филя!
   Она помогла ему подняться его с сидения, взяла под руку и повела к выходу.
   
27 .
   Есть люди, в фамилии которых как в зеркале драматически отражается их сущность. Если хотите – даже судьба. Именно таким был некто Тихон Ковылякин. Выходец из благополучной профессорской семьи, Тихон не приобрел ни каких практических навыком. До поры до времени все складывалось удачно в его судьбе. Он получил высшее гуманитарное образование. Он обладал фантастической памятью и знал наизусть поэтические произведения классиков русской литературы. При случае цитировал изречения древнегреческих философов. Длительное время он преподавал историю в Приморском педагогическом институте.
   Тяжелые перестроечные времена застали Тихона Ковылякина врасплох.
Он оказался совершенно беспомощным перед лицом возникших бытовых проблем. Его смехотворно низкая заработная плата не могла обеспечить даже прожиточный минимум. Уход жены явился для Ковылякина первым ощутимым ударом.
   Вторым ударом оказалась его несостоятельность как владельца съемной квартиры. Ковылякин залез в долги, которые не смог оплатить. В результате хозяин трехкомнатной квартиры выставил беднягу на улицу.
   Тихон Ковылякин оказался не единственной жертвой социальных перемен. В таком же отчаянном положении очутились все представители интеллигенции. Разумеется, не одну только так называемую «интеллигентскую прослойку» постигло тяжкая участь. Несладко пришлось и рабочим, и крестьянам. Но именно интеллигенты хуже справлялись с проблемами экономической ситуации.
   До потрясших страну перемен Тихон Ковылякин баловался стихами. Он печатался в городской газете под звучным псевдонимом Аскольд Огневой. Гонорар был невелик, но худо-бедно на молочишко хватало, вдобавок к зарплате педагога.
   В новые времена  запрос на патриотические вирши к праздничным датам полностью исчерпал себя. Но малозначительные материальные потери не так огорчали Аскольда Огневого, сколько утрата морального имиджа.
   Тихон жил впроголодь. Милостыню, которую он заполучал на церковных папертях, с трудом хватало на хлеб. Да раз в сутки он мог разговеться тарелкой похлебки в монастырской трапезной.
   Ночевал Тихон в полуразрушенных домах или на лестничных площадках многоэтажек. Большой удачей считалась возможность переночевать в зале ожидания железнодорожной станции, если только его, как и остальных бомжей, не прогонял милицейский патруль или чиновники санитарных служб.
   По прошествии некоторого времени Ковылякин опустился на дно. В этом бродяге никто из прежних знакомых не узнал бы его. Никакой рубашки, потрепанное осеннее пальто одето на голое тело, забывшее о горячей воде и мыле. Даже на расстоянии он источал зловоние. Разношенные ботинки болтались на ногах без шнурков. На голове красовалась мятая-перемятая шляпа. Он обовшивел и все время чесался. В результате Ковылякин стал противен не только людям, но и самому себе. Постоянно терзавший его голод однажды заставил Ковылякина попытаться заработать себе на пропитание декламацией стихотворений прославленных русских поэтов. Положив у своих ног мятую шляпу, он на дороге, ведущей к рынку, стал хотя и простуженным, но громким голосом читать одно стихотворение за другим:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

   Закончив его до конца, Ковылякин принялся за Лермонтова:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

   Дальше настала очередь Некрасова, Тютчева, Есенина и Маяковского. Особенно разительным был контраст между внешним видом исполнителя и пафосным настроем поэмы Маяковского о советском паспорте:
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза.
Читайте, завидуйте, Я - 
гражданин Советского Союза.

   Выручка от выступления оказалась такой ничтожной, что Ковылякин больше никогда не пытался привлекать классиков себе на подмогу.
   Однажды совершенно случайно Ковылякин оказался рядом с железнодорожным депо. При свете фонарей тускло поблескивали вагоны пассажирских составов, ожидавшие своей очереди на запасных путях. «А хорошо было бы переночевать в одном из плацкартных вагонов» - подумал Ковылякин. Он обошел один из составов, дергая дверные ручки. Ему повезло – по недосмотру проводниц одна дверь поддалась и он шагнул внутрь. Из предосторожности Ковылякин не растянулся на нижней скамье, а залез под нее. Какой-то предмет мешал ему и Ковылякин подложил его под голову. Какое это блаженство – ощутить себя в безопасности с крышей над головой! Поплотнее завернувшись в свое пальто, Ковылякин вытянул ноги и забылся глубоким блаженным сном.

28.
   Он проснулся от того, что ощутил подрагивание пола и услышал ритмичное постукивание колес на стыках рельс. «Неужели наступило утро?» - испуганно подумал Ковылякин. А ведь прошло, вроде, совсем немного времени. Видимо, пассажирский состав начали подтягивать к вокзалу. Надо было срочно покидать свое убежище.
   Состав полз медленно и это позволило Ковылякину, не рискуя, спрыгнуть со ступенек вагона на землю. Он постарался уйти подальше от депо. Вдруг он ощутил у себя подмышкой какой-то сверток. Надо же! Оказывается, он  машинально прихватил с собой предмет, которым он воспользовался как подушкой. А что, если в нем что-нибудь съестное? Тогда он наестся до отвала! Надо скорее узнать, что там.
   Ковылякин присел за кустом, с трудом развязал шпагат и нетерпеливо сорвал со свертка газеты. Оказалось, это обыкновенная холстина. Ковылякин развернул холст и на него уставилась грустными черными глазами сказочная блондинка. У Ковылякина даже дух захватило. Именно таким он представлял себе идеал женской красоты. Его идеал! Ведь за этот портрет он может выручить кучу денег! Идеал идеалом, а жить на что-то надо!
   Стоп! А кто ему поверит, что это сокровище он совершенно случайно нашел?! Ну, конечно же, украл из какого-то музей – не иначе! Другого объяснения быть не может!
   На размышления не было времени. Ковылякин распахнул пальто и приложил развернутый холст к своей голой груди. «Сокровище»
было очень холодным и вызвало дрожь во всем теле. Но постепенно дрожь унялась.
   Ковылякин совершенно забыл о еде. Все его помыслы были заняты драгоценной находкой. Отныне у него – обездоленного, униженного существа – появилась женщина, о которой он мечтал, женщина, принадлежащая только ему одному! Наверное, именно так выглядела та, кого воспел в своем знаменитом стихотворении «Незнакомка» великий Блок. И, шагая по тротуару, Ковылякин бормотал для самого себя музыкально звучащие строфы:
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

   Как там дальше?
  И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

   Стихотворение это стало для Ковылякина своеобразной молитвой и он повторял его днем и ночью.

29.
   Став обладателем портрета женщины необыкновенной красоты, Ковылякин потерял ощущение реальности. Это было схоже с помешательством. Прижимая находившийся под пальто холст к своей тощей груди, Ковылякин постоянно улыбался улыбкой слабоумного. При виде этого блаженного прохожие опасливо сторонились.
   Духовно Ковылякин был счастлив. Но проклятое бренное тело не переставало мучить его. Он ежечасно страдал от стужи. Но теперь он переживал не только за себя, но и за ту, которая прижималась к его груди. Он думал о ней как о живом существе. И невозможность «обогреть»  ее терзала его чувствительную душу. Он просил высшие силы о помощи. Ковылякин не был оригинален в этом – почти всякий раз, когда обычного человека или его близкого охватывает несчастье материального свойства или неизлечимая болезнь , он вспоминает о Боге и обращается к нему.  Сейчас высшие силы услышали стенания Ковылякина. Скитаясь за городом возле рощи, он наткнулся на гаснущий костерок. Видимо, кто-то из туристов из-за своей беспечности не потрудился, уходя, засыпать его землей. Ковылякин стал поспешно отыскивать сухие ветки и все, что могло гореть. Костерок ожил и то в одном, то в другом месте стали появляться язычки пламени. Пока весь костер не запылал в полную силу.
   Тихон прилег рядом у огня, опираясь на локоть. Под воздействием волны тепла, холод суетливыми мурашками стал покидать озябшее тело бродяги.
   -Ты согрелась? - мысленно спросил Тихон, прижавшуюся к его груди нарисованную женщину, - Подожди немного, тебе станет еще теплее.
   Пылкое воображение перенесло его в восточную страну, где даже зимой так тепло, что можно ходить без всякой одежды. Где в оазисах высятся пальмы с веерообразными листьями, в которых прячутся сладкие фрукты. Где огромные верблюды величественно бредут по песчаным барханом с гордым видом жуя свою жвачку. Тихон явственно увидел прекрасную незнакомку, прислушивающуюся к журчанию родника в тени пальм.
   И сами собой зазвучали стихи поэта:
И странной близостью закованный,
Смотра на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

   Казалось, оттаяли не только его тело, но даже память. Впервые за несколько лет он вспоминал он о той, кто дала ему жизнь. Он обращался к ней, которая единственная на свете наверняка его любила.
   «Мама, если ты была рядом, моя жизнь, наверное, сложилась бы удачнее. Ты избавила бы меня от всех невзгод. Мама, родная моя, мне очень плохо. Если можешь, помоги мне, приласкай!»
   Ему становилось все жарче. Тихон попытался было отодвинуться от костра, но у него для этого не хватило сил. Такое иногда случается во сне, когда надо убежать от врагов, а ноги почему-то становятся ватными и не желают подчиняться.
   От костра валил густой дым и Тихон начал задыхаться. Ему все больше недоставало воздуха. Надо бы позвать на помощь, но голос пропал. Почему все это происходит? И не было ответа.
   Его обнаружила группа школьников, которых привела на экскурсию учительница пятого класса. Задание было простое – собрать для гербария желтые тополиные листья в рощице. Мимо проезжала «скорая». Все дружно замахали ей руками и «скорая» подъехала. Из нее выскочил медбрат. Он мигом оценил обстановку, оттащил пострадавшего от гаснущего костра, распахнул пальто и, отбросив в сторону какой-то холст, находившийся под одеждой, пощупал на руке пульс. После чего стал делать несчастному искусственное дыхание. Все было напрасно. Тем временем к школьникам присоединились зеваки, появившиеся словно из-под земли. И случилось непоправимое. В общей суматохе и сумятице исчез свернувшийся в трубку холст с женским портретом. Кто похитил его, осталось неизвестным. Да, собственно, никто и не пытался это узнать. Шедевры искусства часто исчезают при загадочных обстоятельствах. Следы пропавшего портрета так и не отыскались - он словно в воду канул.

КАРМИЭЛЬ. 2013-2014 г.г.