Мемориальный музей

Вадим Ирупашев
     Посетил я как-то музей, «Мемориальный музей писателя». Фамилию писателя я уж и не помню, и город не назову, небольшой он, пожалуй, его и на карте не отыщешь.
     Попал я в этот городок случайно, случайно и в музей зашел. До отправления моего поезда оставалось три часа, и ходил я по улицам городка, не зная, как время убить, и на музей наткнулся.
     Мемориальная доска на стене многоквартирного дома сообщала, что в доме этом в такие-то годы жил известный писатель. А стрелка-указатель на стене направление показывала, как к мемориальному музею писателя пройти.
     Обошел я дом, как стрелка показывала, и во дворе оказался. Двор замусоренный, унылый какой-то, безлюдный, а дом обшарпанный, с обвалившимися балконами, как бы и не живет никто в этом доме. Но над одним из подъездов увидел я вывеску: «Мемориальный музей». Ну, думаю, зайду, быть может, что-то и интересное я в этом музее увижу, да и время оставшееся до отправления поезда убью.
     А музей оказался однокомнатной квартирой на втором этаже, в ней, видимо, когда-то и жил известный писатель.
     Я был единственным в это раннее время посетителем, и экскурсовод, старушка с интеллигентным, но каким-то грустным лицом, встретила меня приветливо.
Старушка сообщила мне, что музей создан и содержится на средства частных лиц, почитателей писателя, патриотов города. И о писателе она мне рассказала. Был он уроженцем этого городка, членом Союза писателей и писал преимущественно о рабочих, и сам он вышел из рабочей среды. «Сейчас уж, – сказала старушка, – никто книг о рабочих не пишет, а новое поколение читателей интерес проявляет совсем к другой литературе, да и мало кто сейчас книги читает». Сказала это старушка и вдохнула.
     Видимо, писатель не был уж очень известным в масштабах страны, но в городке этом его литературное творчество ценили, книги его читали, и был он гордостью городка, почетным его гражданином.
     Я оглядел комнату: письменный стол, за которым писатель создавал свои литературные произведения, кресло, на котором он сидел, огромных размеров кожаный диван, на котором писатель, возможно, спал, шкаф с его книгами. Я прочитал названия книг: «Рабочая гордость», «Заводские будни», «Парень с рабочей окраины», «Заводской гудок», «Моя заводская проходная».
     Стены комнаты были увешаны фотографиями в рамках. Старушка обратила мое внимание на одну из них. «На этой фотографии, – пояснила старушка, – наш писатель на съезде Союза писателей в Москве, он первом ряду, второй справа, рядом с Александром Твардовским, а во втором ряду, третий слева Сергей Михалков, а пожилая женщина, в центре, сидящая на стуле, Агния Барто. И много еще на этой фотографии известных писателей и поэтов».
     Я изобразил на своем лице удивление и долго рассматривал фотографию, задавал старушке вопросы.
     И видимо, старушка была польщена таким моим неподдельным вниманием к ее земляку и улыбалась мне.
     Я подошел к столу писателя. На столе лежал листок бумаги с каким-то текстом, рядом с ним авторучка с пером, такими сейчас уж и не пишут. Я наклонился к листку и прочитал последние три строки: «Капитализм победил, но мы, мой друг, будем до конца верны своим коммунистическим принципам».
     Старушка пояснила: «Это недописанное письмо писателя другу. Когда он писал, случился с ним инсульт, за столом писатель и умер».
     Я обратил внимание на стоящую на столе фарфоровую чашку и, заглянув в нее, увидел на дне ее какую-то засохшую серо-бурую массу. Я поинтересовался, что это. Старушка как-то смутилась, но пояснила: писатель был болен туберкулезом, и часто приходилось ему отхаркивать скапливающуюся в его легких мокроту в эту чашку. Я был шокирован, но промолчал.
     На огромном диване лежали засаленная подушка какой-то легкомысленной расцветки, нательное белье писателя – белые кальсоны, рубашка. Старушка (мне показалось, она хихикнула) взяла двумя руками кальсоны и показала их мне. Кальсоны выглядели неприлично, были они в бурых пятнах, протертые на коленях, с дырой на правой штанине, и очень коротки, из чего я предположил, что писатель имел очень маленький рост.
     Старушка заметила мое смущение и пояснила, что подушку и белье писателя решили не штопать и не стирать, а сохранять такими, какими они были при его жизни.
     Еще когда входил в квартиру-музей, обратил я внимание на стоящий в прихожей ножной протез, но как-то постеснялся спросить, чей он, почему он здесь. И все же я решился и спросил. А старушка охотно рассказала мне, как писатель еще в молодые свои годы попал в автомобильную аварию, лишился правой ноги и много лет вынужден был ходить на протезе. «Протезов, – пояснила старушка, – сохранилось несколько, но в экспозицию музея решили поместить только один, и поставили его в прихожей, в углу, чтобы не шокировать посетителей музея. А остальные протезы, – добавила она, – хранятся в сарае, там же хранится и сундук с неизданными рукописями писателя».
     И уж совсем смутила меня старушка – показала она мне шкатулку, стоящую на столе писателя, на которую я как-то не обратил внимания. Открыла она крышку, и увидел я в шкатулке зубной протез писателя. Я был удивлен, смущен и молчал. А старушка поведала мне: писатель последние свои годы очень бедствовал, потерял зубы, и несколько лет копил деньги на зубной протез, а когда получил его, то очень дорожил им, и надевал только во время еды, и когда случился с ним инсульт, протеза во рту у него не было, а обнаружили протез на столе, рядом с умершим писателем.
     Старушка доверительно посмотрела на меня, и сказала, что могла бы показать мне и экспонат, который еще не выставлен в экспозиции музея, но экспонат этот интимного свойства. Мне было любопытно, но я подумал: вряд ли что может быть интимнее засохшей мокроты или протезов писателя. И отказался от ее предложения, сказал, что спешу на вокзал к поезду, но пообещал в следующий свой приезд в город непременно посетить музей и взглянуть на интимный экспонат.
     Я спросил, где можно было бы приобрести книги писателя, чтобы познакомиться и с его литературным творчеством. Старушка как-то погрустнела, вздохнула и даже рукой махнула. Видимо, ей не хотелось говорить на эту тему. Но потом успокоилась и пояснила: в городе только один книжный магазин есть, но продают в нем книги современных авторов – детективы, любовные романы, фантастику, а библиотеки, в которых когда-то было много книг писателя, давно уж закрыты, все библиотечные книги списаны, часть из них разобрали по домам жители города, а остальные книги вывезены на свалку за ненадобностью.
     Я попрощался с милой старушкой и вышел из музея.
     Шел я к вокзалу и думал о писателе, о странных и удивительных музейных экспонатах. И о милой старушке-экскурсоводе думал. И смеялся... Но как-то вдруг мне и грустно стало.