Шел я донельзя знакомыми станичными местами и встретил на своем пути женщину, которая что-то говорила сама с собой вслух, поглядывая на дорогу. Когда я остановился, она обратилась ко мне, словно к давнему своему знакомому, приглашая к участию в своем разговоре.
- Смотрите, вон на трассе валяются остатки стекла, - показала она рукой и продолжала: - Вчера тут стукнулись машины. Мы с соседкой как раз шли, а они друг на дружку и наехали. Вблизости возле нас бабахнулись, мы аж вскрикнули!..
Не понимал я, к чему женщина все это говорила, и она, взглянув на меня, видимо, уловила недоумение на моем лице, но, приумолкнув едва, принялась за свое с новым жаром.
- Сколько на дорогах сейчас аварий, - вздохнула она. – Хорошо, хоть на этот раз люди не разбились. Попримяли машины, стекла посыпались, то уж ладно, главное в живых остались. Я вот думаю, господь этих людей поберег, в день Крещения это случилось. Поберечь поберег, но и предостерег – не лихачьте на трассе, при этом жизнь на волоске.
Осознал я, что этой женщине захотелось выговориться, что ж, бывают такие минуты, когда хочется что-то из своих мыслей донести до других, да тем более, что утро в этот раз было по-зимнему приятным – с морозцем, бодрящим душу и кровь. Как говорят в народе – божья благодать.
Но что еще меня привлекло, так это речь женщины – слова в своем разговоре она будто укладывала одно к одному, четко выражая мысли. Пристальнее взглянул я на нее, и худенькое ее лицо с большими глазами напомнило, что где-то она уже встречалась на моем пути. Как это бывает нередко между людьми, моя мысль нашла продолжение в откровении женщины о своем житье-бытье.
- Да вы, может, меня и знаете, - почувствовалось, усмехнулась она, когда мы уже пошли одной дорогой. – Когда-то я почтальоном работала. И письма, и газеты по домам носила. И книжки почитывала. В молодости же как? Успеваешь кругом-бегом…
- А сейчас как живете?
- Живу, - вновь усмехнулась она. – И когда давали квартиры, помните было, мне обещали, да не получилось. В старой своей хатке перебиваюсь. В общем, живу лучше всех.
- Грусть что-то в вашем голосе…
- А ничуть нет, - оживилась она, попридержав мои, возможно, дальнейшие слова. – Ничего, перебьемся. Мне бы только сынок мой поменьше болел, а так все еще и ничего. Знаете, только о чем я часто думаю: жить бы всем людям в меру.
- В меру, - как бы переспросил я.
- Да, в меру, - повторила она. – А то ж вон авария на дороге, хорошо, что господь хранил от худшего. Задумаются ли те люди: ну довелось им купить машины, купаться в деньгах, так это ж еще не значит, что жить безрассудно, забывать о ближнем. По уму надо, по уму.
- Вы о деньгах сказали. А сами-то как живете?
- Лучше всех, - произнесла снова женщина, взглянув на меня своими несколько усталыми глазами, в которых как бы из глубины проглядывало нечто вроде солнечного родничка, а потому и усталость не казалась тяжелой. – Радуюсь и маленькой радостью, - продолжала она. – Чуток вот пенсию добавили.
- Счастья вам, - проронил я.
- И вам, - повернулась она и заметила: - Гляжу, моя соседушка из-за поворота показалась. Побегу догоню, а то я с вами совсем заболталась.
Скорым шагом уходила женщина. Искрился на солнце снег, лежащий длинной белой полосой, обдавало лицо колючим морозным ветерком.