Предыстория
Со дня окончания Великой Отечественной войны прошёл уже не один десяток лет. Участников её трагических событий, тех, чьи судьбы безжалостно исковеркала война, уже почти не осталось в живых.
Но до сегодняшних дней «дожили» и бережно хранятся фронтовые письма отцов, дедов, прадедов. И в моей семье сохранились эти, местами очень личностные, но неизменно правдивые свидетели былого. Пожелтевшие от времени, истертые во многих местах так, что почти невозможно прочесть, письма заставляют вглядываться в каждую строчку, в каждую букву и читать между строк то, что по разным причинам не могло быть написано тогда, в военные сороковые.
С фронта их слал мой дед, Клавдий Сафонович Великанов, моей бабушке, Музе Михайловне, а она чудом смогла сберечь эти, такие дорогие для неё весточки, помогавшие как-то жить и выживать в разлуке. Мне, их внучке, и самой уже немало лет. И до недавнего времени я не собиралась предавать гласности ни одно из писем. Они просто несколько десятилетий подряд лежали в ящике стола как память о близких людях. Я считала письма слишком личными и касающимися только тех, кто их писал и получал.
Но однажды я спросила себя: а хотела бы бабушка, чтобы они были напечатаны? Думаю, что не всё, но многое из них – да. Ведь для чего-то же она хранила эти горькие скупые весточки с фронта всю жизнь и не уничтожила даже тогда, когда годы и болезни уже брали своё. Являясь не чужим человеком, я взяла на себя смелость выбрать то немногое, что можно опубликовать и взялась за работу. Отчасти - в память о тех, кого уже нет на этой земле, но кто с честью прошёл столько испытаний и помог выжить другим. Но, наверное, прежде всего ради себя самой, своих детей, возможно, их будущих внуков и правнуков. И ещё для тех, кому это может быть небезынтересно.
Вот что у меня получилось…
Глава первая
Мой дед родился 24 декабря 1906 года в станице Обливка (ныне Ростовская область России) в семье почтового работника.
С отличием окончив среднюю школу в городе Сталинграде, он по направлению поступил на медицинский факультет Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского. В 1929 году, после окончания обучения, вчерашний студент самостоятельно начал работать в станице Клетская Сталинградской области. Но спустя несколько месяцев, осенью 1929 года, его призвали в армию. Служил дед в Сталинграде на должности врача.
После демобилизации в январе 1931 года работал здесь же, в городе: был сначала врачом скорой помощи, затем хирургом в здравпункте тракторного завода, хирургом областной автосанитарной станции, ассистентом факультетской хирургической клиники мединститута.
Дальше – призыв в действующую армию. Он участвовал в русско-финской войне в качестве командира хирургического взвода медсанбата, оказывал помощь раненым воинам под Ленинградом.
Вот цитата из книги «Прошлое и настоящее Каменец-Подольского», опубликованной в 2007 году каменецкими авторами О. Завальнюком, О. Комарницким и В. Стецюком. В ней, начиная с 16 века и заканчивая началом нынешнего, даны исторические очерки обо всех выдающихся людях края. И большая глава посвящена Клавдию Сафоновичу Великанову, моему деду, как человеку, много сделавшему для города и республики в области медицины.
«Операционно-перевязочный блок работал круглосуточно, - вспоминал Клавдий Сафонович про то время. – Где только не доводилось работать: в полувзорванных домах, под грохот снарядов. А чаще в брезентовых палатках – операционных, занесённых снегом и замаскированных в лесах». Молодому войсковому хирургу довелось испытать всего, приобретая великий опыт».
После окончания Финской деда направили помощником командира медсанбата медицинской части. В мае 1941 года его перевели в город Ковель на должность начальника хирургического отделения корпусного госпиталя.
Именно тут и застало его известие о начале Великой Отечественной войны…
…Шло отступление советских войск. Возле Пирятина дед со своим госпиталем попал в окружение, а затем, в сентябре 1941 года, в плен. Немцы направили хирурга в лазарет для русских военнопленных, который дислоцировался в городе Лохвица Полтавской области.
Ученик деда, хирург, написавший за свою жизнь много трудов не только по медицине, но и по истории родного украинского края, Евгений Мазурик, про первые военные годы деда писал так: «… военные и гражданские медики, которые оказались в августе 1941 г. возле г. Лохвицы и с. Луки Полтавской области, стали собирать раненых воинов и создавать подпольный госпиталь. Среди этих самоотверженных людей были профессор С.М. Ходжемиров, Г.Х. Шахбазян и хирург К.С. Великанов. Врачи-патриоты отдавали все силы, чтобы поставить раненых на ноги, помочь им вырваться из плена. Сколько солдат и офицеров вернули они в ряды армии!».
В плену дед пробыл до августа 1943 года и был вызволен частями Советской армии. Но, как оказалось, трудности только ещё начинались. Все, кто побывал в плену, обязательно должны были пройти проверку органами контрразведки, и лучше не думать о судьбах тех, кто такую проверку не выдержал…
После успешной проверки деда назначили ведущим хирургом госпиталя № 5230, позднее № 2230 Первого Украинского фронта. С госпиталем он прошёл фронтовыми дорогами Украину, Польшу, Германию, Чехословакию и Австрию.
«Оперировали и день, и ночь, - вспоминал дед. – И нередко от наплыва раненых засыпали, стоя со скальпелем в руках». Его деятельность к концу войны отмечена 2 орденами Красной Звезды (1944, 1945 гг.), медалями.
Вот так в несколько строчек уместились биографические данные периода Великой Отечественной войны человека, чью, казалось бы, налаженную к началу сороковых годов жизнь и определившуюся судьбу, как и судьбы миллионов других солдат и их семей эта война полностью и трагическим образом перевернула.
Но есть фронтовые письма, а в них то, чего не коснулись скупые факты биографии. То, что в полной мере и безоговорочно подтверждает антигуманную и противоречащую изначально созидательной природе человека разрушительную сущность любой войны.
Единственное сохранившееся у бабушки письмо за 1941-й год, полученное от деда с фронта до его плена, было прислано в Сталинград из-под Тарнополя. Так назывался украинский город Терно;поль до 1944 года.
20 апреля 41 г.
Милая Муза!
Несколько дней назад послал тебе письмо из Винницы. Сейчас пишу уже с территории Западной Украины… На днях, видимо, буду в Тарнополе. Новостей особых нет.
Здесь же абсолютно ничего не купишь…. Ждём почту. Надеюсь получить от тебя письмо. Скоро получу зарплату и вышлю тебе.
Ну до свидания, дорогая.
Целую крепко. Клавдий.
В удостоверении личности комначсостава РККА - запись от 24-го мая 1941 года о служебном положении деда: штатная должность – начальник хирургического отделения, военное звание – военврач 3 ранга.
Осень 1941-го. Отступление советских войск на Украине. Окружение. Лагерь для военнопленных. Затем работа в госпитале для военнопленных. Два года подпольной партизанской деятельности на оккупированной фашистами территории. Невозможность общения с родными и полная неизвестность в отношении их судьбы.
Это было время тяжких испытаний и для деда, и для бабушки, которая, оставшись в Сталинграде с двумя маленькими детьми на руках, перенесла все ужасы бомбёжек, голод, боль и страх. Страх не только за себя, но и за детей. Мой отец, Игорь, родившийся в августе 1939-го, был тогда совсем маленьким, а тётя Эмма, сестра отца, старше на семь лет.
Бабушка пыталась хоть что-то узнать о судьбе мужа. Она обращалась в госорганы с просьбой о помощи в розыске, делала официальные запросы, писала друзьям и знакомым, пока, наконец, к июлю сорок третьего не получила радостное известие от заместителя председателя Сталинградского облисполкома Алексея Михайловича Полякова: муж жив, хотя всё это время находился на оккупированной немцами территории.
1июля 43 г.
Уважаемая Муза Михайловна!
Получил Ваше письмо от 31 мая. Был очень удивлён, что Вы просите извинения за беспокойство, узнавая у меня о Вашем муже. Начиная с 20 февраля я разослал всем, всем общим знакомым все те сведения, что я получил о нём (Чигиринскому, Мазо, …, Френкелю и т.д.). Писал в другие города, где просто были сталинградцы. Наконец, в самом Сталинграде Вас давно разыскивает по моему поручению приятельница Надежда Афанасьевна Чурбанова (секретарь Городского отдела Народного Образования).
Всё это предпринималось для того, чтобы дать Вам знать, что Клавдий Сафонович жив-здоров. А Вы извиняетесь!..
Так вот. Наша часть вошла в Ростов 15 февраля утром (немцы бежали оттуда 14-го вечером), и я получил назначение временно проводить работу в бывшем лагере военнопленных, где для них организовывался госпиталь. 19 февраля утром я принимал новую партию бывших военнопленных и один из них – доктор Самохвалов, живший когда-то в Сталинграде, узнал меня. Разговорившись с ним о судьбе сталинградских врачей, я узнал, что с Клавдием Сафоновичем он служил в одной части. Вместе с ним они попали в окружение, вместе же, избежав плена, оказались всё же на территории, занятой противником. Самохвалов работал врачом в Ростове, а Клавдий Сафонович в селе Лука Полтавской области, заведуя сельской больницей (он умышленно не хотел жить в городе). Последний раз Самохвалов видел Клавдия Сафоновича за 4-5 месяцев до встречи со мной. Говорит, что он очень хорошо выглядел, даже был уже прилично одет, так как работа его одного, без семьи, которой он, к его огорчению, не мог помогать – вполне обеспечивала. Очень тосковал о семье, не имея, конечно, о Вас никаких сведений. Где сейчас Самохвалов – не знаю, так как в апреле, примерно, он был вновь призван в армию. Вот и всё, что я могу сообщить Вам о муже. Главное – он жив - здоров. Скоро, верю вместе со всеми, будет конец фашистской сволочи, и Клавдий Сафонович сумеет вернуться к своей семье. Примите мой привет. Уважающий Вас (роспись)
В Ростове я уже не живу. Мой адрес тот, что дал Вам Чигиринский:
г. Сталинград
Облисполком
Зам. Председателю Облисполкома
Полякову Алексею Михайловичу
Полевая почта, Сталинград № 12245.
При любой возможности и мой дед всеми путями пытался разыскать семью.
Тогда он ещё не знал том, что в августе 42-го во время массированных бомбёжек с воздуха, когда на Сталинград было сброшено неимоверное количество фугасных и зажигательных бомб, от которых жители Сталинграда погибали тысячами, когда было разрушено более половины жилого фонда и многие дома превратились в руины, в том числе и дом, в котором жили Великановы, его жена и дочь были тяжело ранены. Падая от взрыва разорвавшейся неподалёку бомбы, бабушка собой успела прикрыть дочь Эмму, но всё же ранены были обе. В ноги.
Спустя некоторое время дед узнает об этом из писем бабушки, а на тот момент до него доходили только некоторые известия о масштабах военных действий под Сталинградом, где, как он знал, находилась вся его семья. Но и этого было достаточно, чтобы жить, мучаясь неизвестностью и всё же надеясь, что, быть может, именно его родным людям повезло остаться в живых.
11 ноября 43 г. г. Киев
Дорогой Алексей Михайлович!
К Вам обращается с просьбой врач Великанов К.С., с которым Вы в своё время были знакомы.
За время войны я потерял семью – был в плену, и теперь снова в Армии на должности начальника хирургического отделения одного из госпиталей. Узнав от Коршунова Василия, что Вы в Сталинграде, обращаюсь к Вам, как к последней инстанции с просьбой – помогите мне найти семью.
Способ следующий: 1) дать объявление в местную газету о розыске 2) через адресный стол выяснить, не проживают ли в г. Сталинграде следующие лица:
1. Великанова Муза Михайловна
2. Великанов Павел Сафонович
3. Свищёв Михаил Дмитриевич
4. Бокарева Анна Дмитриевна.
Если кто-нибудь найдётся, дайте им мой адрес и попросите написать о семье. Алексей Михайлович, я знаю, у Вас много работы, но найдите минутку и для этого. Буду всегда благодарен.
Жду вестей. Мой адрес: полевая почтовая станция № 12245
Великанову К.С.
И вот несказанная радость. Семья нашлась. В посёлке Красная Слобода Сталинградской области, куда после ранения бабушка переехала вместе со своим отцом, Михаилом Дмитриевичем Свищёвым, его женой и их маленькой дочерью Ритой, бабушкиной сестрой.
Дед тогда уже находился в Киеве, откуда и прислал первое с момента плена письмо.
28 декабря 43 г. г. Киев
Дорогие Муза, Эмма и Игорь!
После долгих ожиданий и многократных запросов по многим адресам, вчера получил из Москвы от Мордвиновых письмо с указанием Вашего адреса и сообщение, что Вы все живы и здоровы. Радость моя была необычайной. Снова я не один и снова, помимо Родины, я кому-то нужен и уж как-то буду жить.
Милая Муза! Тебе конечно интересно, что было со мной, где я был и что испытал? На все эти вопросы чрезвычайно трудно ответить в письме, да это, кажется, и невозможно. За время пребывания в Красной Армии, а я сейчас работаю в госпитале на должности ведущего хирурга уже около 3-х месяцев, я, кажется, снова помолодел. Но это только кажется. Фактически голова белая, «лёгкости» в ногах уже не чувствуется, да и мысли стали тяжелы. Дорого мне стоили эти 2 с половиной года войны. Боюсь, что и тебе с ребятами было не легче. Сталинградская эпопея и её результаты мне уже известны.
Муза! Ты уже конечно знаешь, что в октябре 41 г. я попал в плен к немцам, около Пирятина, Полтавской области. Был в лагере, затем в госпитале для военнопленных около 10 месяцев, где мой опыт и хирургические знания оказались чрезвычайно уместными. Что такое 200 грамм хлеба в три дня и стакан болтушки я хорошо знаю. Вкус конского мяса теперь мне хорошо известен. Гуманность и человечность «культурной немецкой армии» я тоже познал в совершенстве. Всё то, что пишется в газетах о немецких зверствах, это бледная копия с подлинника. Это надо увидеть, почувствовать, испытать, чтобы уразуметь всю гадость и мерзость сделанного немцами. Разрушенные города и сёла в тылу и сейчас на нашем пути, сожжённые почти до тла, говорят сами за себя и взывают к возмездию и наказанию. А это уже не за горами.
Дорогая Муза! Воспоминаниями и рассказами о пережитом ещё долго придётся жить. При встрече расскажу всё. Сейчас же меня да и тебя интересует текущее.
По счастливой случайности фотокарточки у меня сохранились до сих пор, и дорогие лица ребят и твоё я мог созерцать почти всегда.
Много раз я пытался дать о себе весточку. Не знаю, доходило ли что до тебя. Недавно я встретил врача Логинова - помнишь, которого также забрали в финскую кампанию. Затем встретил жену или родственницу Б., от которого узнал о твоём отъезде вместе с Михаилом Дмитриевичем и Пелагеей Васильевной. Это уже вселило в меня надежду на благополучный исход для Вас борьбы за Сталинград. Отсутствие известий из Москвы всё же меня смущало, и я начал писать в Сталинград…
Вчерашний день внёс почти полную уверенность в том, что Вы живы. Остаётся получить весточку лично от тебя и ребят. На днях жду, так как Василий Семёнович указывает на отправленную телеграмму с моим адресом.
Почему-то чрезвычайно мало и скупо пишут они о тебе и ребятах. Или они плохо информированы или что-то случилось? Хотелось бы поскорее развеять все сомнения. Муза! Напиши, пожалуйста, подробно здорова ли ты и живы ли ребята? Чрезвычайно интересует, как пережили Вы ужасы военных действий в районе Сталинграда! По имеющимся у меня сведениям условия жизни были чрезвычайно тяжёлыми. Что дом, в котором мы жили, уничтожен, мне известно…
Интересно, уцелело что-либо за Царицей? И что вообще осталось от Сталинграда? Муза! Напиши, пожалуйста, как ты живёшь? Работаешь ли? Учится ли Эмма? Подросли ли ребята? Всё это меня чрезвычайно интересует. Я думаю, что Эмма меня, конечно, помнит, а вот Игорь, видимо, забыл. Ведь прошло почти три года. Напомни ему обо мне. Муза! Завтра высылаю тебе почтой 500 рублей. После получки вышлю ещё, а когда уточним твой адрес, то, может быть, лучше будет высылать аттестат.
Так как я уверен, что тебе оказали помощь Михаил Дмитриевич с Пелагеей Васильевной, то прошу передать им мою искреннюю благодарность. Одновременно шлю им привет и пожелания устройства в ближайшее время по-прежнему. Михаил Дмитриевич, верно, по-прежнему работает? Сообщи как его здоровье! Целую твою сестру! Она видимо стала уже большой. Как бы мне хотелось хоть на один день увидеть Вас и послушать обо всём происшедшем. Об имуществе я не спрашиваю. Оно видимо всё погибло, в том числе и книжный шкаф. А жаль! …
Ну дорогие Муза и ребята! Целую крепко и обнимаю Вас.
Пишите как можно быстрее, больше и чаще!
Жду с нетерпением. Ваш Клавдий.
Действительно, при встрече, как и обещал в письме, дед рассказал бабушке всё о том, что было с ним в плену. Но состоялась эта встреча нескоро, а лишь спустя полгода после окончания войны. Только тогда она узнала, как, попав после окружения в немецкий лагерь для военнопленных, дед благодаря своей профессии хирурга был переведён в госпиталь для военнопленных. Получив определённую долю свободы передвижения, он мог лечить раненых советских солдат так, что некоторые из них из лагерного лазарета потихоньку попросту исчезали, заносясь в списки умерших. На самом же деле, бесследно «растворяясь» благодаря налаженным подпольным каналам, они затем оказывались в лесах, в партизанах. В дальнейшем у деда даже появилась возможность работать в местной сельской больнице (село Лука Лохвицкого района).
Река Царица, о которой в этом же письме упоминает дед, - это небольшая река в Волгоградской области России, правый приток Волги.
После окончания битвы в Сталинграде мало что уцелело. Бабушка рассказывала, как было страшно находиться в пылающем городе, когда горели не только разрушенные дома и предприятия, но и сама Волга превратилась в факел из-за огромного количества вылившейся в неё нефти.
Фашисты четырежды штурмовали город. 11 ноября был предпринят последний, четвертый штурм. А сама Сталинградская битва длилась с 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943 года. Больше шести месяцев продолжалась схватка крупнейших стратегических группировок Советского Союза и фашистской Германии. На отдельных этапах битвы действовало с обеих сторон более двух миллионов человек. Сражение на Волге стало эпицентром военных действий на советско-германском фронте летом и осенью 1942 года.
Военный корреспондент Константин Симонов в повести «Дни и ночи» так напишет о тех событиях: «Город-герой Сталинград как символ великой победы. Тот, кто был здесь, никогда этого не забудет. Когда через много лет начнем вспоминать, и наши уста произнесут слово «война», то перед глазами встанет Сталинград. Это город-солдат, опаленный в бою, с твердынями самодельных бастионов, с камнями героических развалин»…
Вместе с домом, в котором семья Великановых жила до войны, вместе с книжным шкафом, который дед с сожалением и в первую очередь вспоминает в письме, сгорела и его практически оконченная до войны медицинская диссертация. В дальнейшем он так и не собрался восстановить её или написать новую.
10 января 44г. Киев
Здравствуйте,
дорогие Михаил Дмитриевич, Пелагея Васильевна и Ритуся!
После долгого перерыва я снова имею возможность беседовать с Вами, хотя бы и заочно на бумаге.
Истекшие 2 года принесли массу страданий и неприятностей, больших и малых. Но я считаю, что мы все ещё счастливее других. У нас осталось самое ценное, это жизнь. Всё остальное будет – оно определяется нашим существованием. Михаил Дмитриевич! Я ещё не знаю, как всё было и что случилось, но заранее уверен в том, что Вы с Пелагеей Васильевной многое сделали для Музы и для ребят. Приношу Вам искреннюю и сердечную благодарность. Не откажите им в помощи ещё некоторое время, пока я смогу всё взять на себя. Кое - чем я уже и сейчас им помогу. О Ваших розысках и беспокойстве мне уже известно. На сегодня Вы для меня второй отец. Напишите, пожалуйста, подробно обо всём случившемся: осталось ли у Вас что-нибудь или всё пропало. Как живёте? Где родные и знакомые? Про дядю Сашу я уже слышал – мир праху его. Обо мне не беспокойтесь – я уже одет и сыт и полноправный гражданин. Работаю старшим хирургом госпиталя. На днях будем продвигаться вперёд. Сообщите о здоровье Музы, Эммы и Вашем. Как себя чувствует Пелагея Васильевна…
Пока до свидания. Целую всех.
С приветом Клавдий.
О здоровье бабушки дед выспрашивал у Михаила Дмитриевича, бабушкиного отца, потому, что сама бабушка не писала ему всей правды о ранении. Во всяком случае, своём. Хотя оно было намного тяжелее, чем у дочери. Врачам чудом удалось не ампутировать, спасти ей ногу, но на всю жизнь бабушка осталась инвалидом и могла с трудом передвигаться только в пределах своего дома. Искалеченная, вся в шрамах, короче другой на пять сантиметров нога, ноющая и на погоду и просто так, осталась ей на всю жизнь горькой памятью о войне.
11 января 44г. Киев
Здравствуйте, дорогие Муза, Эмма и Игорёк!
Вчера сразу получил от Вас два письма – твоё, Муза, и Эммы. Кроме того из Луганской больницы получил выписку на имя заведующего, рукой Михаила Дмитриевича. По совокупности сообщений мне стало совершенно очевидно, что мною перенесена одна десятая часть того, что перенесли Вы. Муза! Почему ты не пишешь о своём ранении и Эмуськи. Правда, в таких коротких записках многого не напишешь. Очень прошу тебя написать подробно, что с Вами было и как дела сейчас. Меня ужасно беспокоит состояние Эмуськи! В каком состоянии её ножка и что за операцию нужно делать? Обязательно сообщи. Почему ты не пишешь о своём здоровье? Работаешь ли ты, на какие средства существуете? Я чувствую, что у Вас плохо и что особенно тяжело – из-за невозможности ничем помочь, кроме денег. Муза! Я послал тебе 1000 рублей и 500 р. Завтра пошлю ещё 1000 р. На февраль ты уже будешь иметь денежный аттестат на сумму в 700 руб. Моя ставка 950 руб…
Почему-то Вы обходите молчанием Игорька и ни слова о нём не пишите? Жив ли он, здоров ли, вырос ли? Напиши о врачах, работавших вместе со мной, и знакомых, что с ними. Вчера получил письмо от Игоря Мордвинова. Сообщает, недалеко от меня на одном фронте. Одновременно пишу Михаилу Дмитриевичу… Муза! Обо мне теперь не беспокойтесь. Мне уже хорошо. На днях двигаемся вперёд, вдогонку за немцами. Жду, родная, от тебя подробных писем. Не скупись и пиши подробно…
До свидания. Крепко целую. Твой Клавдий.
12 января 44г.
Милая Эммочка!
Вчера получил твоё письмо. Я не знаю, когда ты его писала, ибо нет даты, но видимо оно шло долго. Эммочка! Я очень рад и счастлив, что ты и Игорь, и мама живы, и потому твоё письмо меня очень обрадовало. Одновременно мне стало очень тяжело – ты пишешь о необходимости сделать операцию твоей ножке и о том, что Вам плохо.
Я знаю, что Вы все многое перенесли и много перестрадали, и сейчас всё ещё Вам трудно. Как жаль, что я на сегодня могу помочь только очень малым – послал деньги, Эмуська! Приехать сейчас не могу, надо закончить войну и уничтожить немцев, а это должно быть в скором времени. Эта зима последняя. К следующей зиме начнём жить по-старому и надеюсь вместе. Эммочка, помогай маме и Игорьку. Напиши подробно, что с твоей ножкой и какую нужно сделать операцию. Будь уверена, Эмма, что всё возможное сделаю.
До свидания, дорогая, пиши чаще.
Целую крепко. Твой папа.
Эта зима, зима 44-го, не стала последней военной зимой, как надеялся мой дед, а с ним и многие солдаты Красной армии. И возможность жить вместе и по-старому ещё нужно было отвоевать у фашистов. А пока в каждом письме дед выражал беспокойство о здоровье детей и жены и горечь от того, что, зная о нищенской жизни родных людей, он существенно ничем не мог им помочь.
В это время войска 1-го Украинского фронта освобождали города Радомышль, Житомир, Новоград-Волынский, Белую Церковь, Бердичев…
Жито;мирско-Берди;чевская наступательная операция была начата 24 декабря 1943-го и завершилась 14 января 1944-го года, достигнув поставленной цели - уничтожение корсунь-шевченковской группировки противника.
20 января 44г.
Здравствуй, дорогая Муза, Эмма и Игорёк!
Сегодня счастливый день – получил сразу 7 писем, в том числе от Эмуськи, Вениамина, Юрия Мордвинова и тебя. Когда мы изменяем местоположение, то и бывают большие перерывы, а потом всё накопившееся поступает к нам сразу. Вениамин прислал открытку и письмо, в котором сообщает коротенько о своём житье, и в частности о женитьбе. Пишет, что жив-здоров и всё у него в порядке, в том числе и семейная жизнь. Юрий сообщает – 5-6-го ноября был под Киевом, а я был 10-11-го ноября. Когда-нибудь мы с ним встретимся. Особенного ничего не пишет, но тоже констатирует факт женитьбы и наличия сына Вовки, возрастом около 2-х лет. Война войной, а жизнь жизнью.
Твои письма меня чрезвычайно огорчили и расстроили. Какая ужасная вещь война и сколько она принесла бедствий – но, кажется, этому скоро будет конец. Мне, конечно, чрезвычайно тяжело слушать от Эмуськи и от тебя о том, что Вы голодаете, тем более, что помочь я почти ничем не могу. Муза! Если надо можно от имени командира части написать письмо председателю райсовета или райвоенкому с требованием оказать помощь, хотя бы выдачей продуктовых карточек. Собственно спрашивать об этом не надо. Завтра же бумага будет отослана, дополнительно и от замполита. Дорогая Муза! Я уже послал тебе 3 тысячи рублей денег – последний раз вместе с аттестатом 1500 р. Может быть хоть это будет небольшой помощью. Аттестат разрешили послать только на 550 рублей, но это ничего не значит, остальное, что возможно, буду отсылать потом.
Прошу только сообщить, получила ли ты деньги или нет. Ты ничего не пишешь о ценах, по-видимому, они таковы, что пересылаемые деньги представляют небольшую ценность. Так как ты будешь иметь денежный аттестат, то требуй у военкома оказать тебе помощь как жене офицера.
В Киеве был несколько раз. Ничего не купил по следующим соображениям 1) цены необычайно высоки и 2) переслать ничего нельзя. Таскать же за собой пока нет смысла. Муза! Не огорчайся и не плачь. При первой возможности я попытаюсь сделать всё необходимое. Между прочим, я сегодня напишу в то село, где я работал, и если посылки принимают, то ты получишь кое-что съедобное. Сегодня говорил насчёт отпуска с начальником – кажется безнадёжное дело, и притом по многим причинам. Только поездка в оба конца займёт около 3-х недель при существующих способах передвижения. Вообщем, надежды мало. Ты так мне не сообщила подробно, что с ногой у тебя и что у Эмуськи! Напиши подробно, чтобы я мог точно представлять, в чём дело. Судя по некоторым данным и у тебя и у Эммы ноги целы, а остальное не очень страшно – вылечим, придёт время. Хотя уже надоело страдать, но пока делать нечего, дорогая Муза! Я рад, что Эмуська оказалась прекрасной девочкой – это уже помощь и облегчение. Ну, а с Игорька пока ещё рано спрашивать – молод.
Обо мне, родные, не беспокойтесь: я сыт, обут, одет и у меня всё в порядке. Да и как может быть иначе – ведь я в моём учреждении большой начальник. Если удастся, постараюсь в этом городе сфотографироваться и прислать Вам карточку. По адресу, указанному на конверте, не пиши – письма отправят по старому. Тебе ведь известно о переходе из рук в руки этого города? Город пострадал довольно сильно. Уничтожено 60 % жилого фонда. Во всяком случае, уже идёт бурная деятельность по восстановлению города. Уже работает канализация и водопровод. За два дня я успел уже устроиться. Живу на частной квартире, чисто, тепло, хорошо.
Как видишь, я всё удаляюсь и удаляюсь от тебя. Не исключена возможность и ещё большего удлинения пути, нас отделяющего. Муза! А ты знаешь, что те часы, которые я купил в подарок тебе, целы?! Имей это ввиду. Я сумел их сохранить и в своё время они будут у тебя.
Ну, дорогая, разреши на этом закончить. Шлю листок бумаги. Эмма говорит, что у Вас нет.
До свидания. Целую всех. Клавдий.
Бабушка рассказывала, что в каждый конверт дед всегда старался вложить лист бумаги, на котором она и Эмма могли написать ответ и послать на фронт. Бумага была большим дефицитом, как, впрочем, и другие вещи первой необходимости, а вместе с ними и продукты, картошка и хлеб.
22 января 44г.
Здравствуйте,
дорогой Михаил Дмитриевич!
Прежде всего привет Вам, Пелагее Васильевне и Ритуське!
Позавчера получил из Вашего дома сразу несколько писем. В них было и приятное и неприятное, но, кажется, последнее является преобладающим. Судя по сообщениям Музы, все тяготы по содержанию такого большого семейства, да ещё больного, легли на Вас!
Выразить просто благодарность в письме – это мало, да это и не определяет всей ценности Вами сделанного для меня и моей семьи. Расчёты видимо будут потом, когда закончится война. Сейчас я послал Музе деньги и мой аттестат. Это хоть немного облегчит общее тяжёлое положение. Очень Вас прошу, Михаил Дмитриевич и Пелагея Васильевна, продлить ещё на некоторый срок внимание и помощь к моим хлопцам, пока я не смогу всё взять на себя. А в общем, кажется и Музе и мне повезло. Всё же будем надеяться на лучшее.
Международная ситуация на сегодня благоприятная. Газеты каждый день приносят приятные вести – всё указывает на возможность окончания войны в текущем году.
… (вымарано цензурой) значительное количество, здания разрушены. Несмотря на то, что … (вымарано цензурой) дважды переходил из рук в руки, в последний раз в руки Красной Армии попали значительные трофеи. Уже сегодня город живёт полной жизнью. Есть вода, свет, функционирует театр, кино и все советские и партийные организации.
Обо мне теперь не беспокойтесь. Я сыт, одет, работа идёт хорошо. Получил письмо от Вениамина и Юрия Мордвинова. К сожалению, никак не могу установить, на каком участке находится Вениамин. Может быть где-нибудь рядом?
Михаил Дмитриевич! Черкните, как Вы живёте, что с Музой и Эммой – они что-то не пишут в чём дело, как Ваше здоровье и Пелагеи Васильевны? Ритуська теперь уже видимо большая. Если я чем-нибудь и как - нибудь могу помочь Вам – пишите – если смогу, с удовольствием сделаю.
Ну пока до свидания.
Целую всех. Ваш К. Великанов
РS. По просьбе Пелагеи Васильевны вкладываю листочек.
Здесь захватили много бумаги.
Все письма с фронта обязательно проходили проверку военной цензурой во избежание какой-либо утечки информации о месте дислокации воинских частей, о готовящихся наступлениях, обо всём, что могло являться военной тайной. На каждом письме, на каждой почтовой открытке, полученной бабушкой с фронта, обязательно стоял штамп «ПРОСМОТРЕНО Военной Цензурой». В некоторых письмах места, показавшиеся цензору сомнительными (в основном названия городов или других населённых пунктов), были тщательным образом вымараны: наложенные друг на друга карандашные слои не позволяли что-либо прочесть и понять, о чём идёт речь. О многом приходилось только догадываться, читая в буквальном смысле между строк.
Являясь автором того или иного письма, мой дед отдавал себе полный отчёт в том, что его послание пройдёт через карандаш цензора, и в случае любой неосторожной фразы он может поплатиться многим. Вот почему в его письмах нет не только описаний боевых действий, но даже рассказа о своей непосредственной деятельности оперирующего хирурга. Писать о таком было бы небезопасно для него и бесполезно в плане прохождения письма через сито военной цензуры.
Скупые письма фронтовые,
Пройдя цензуры остриё,
Летели в тыл в сороковые
И были жизнью для неё.
Та, что их с фронта получала
Так много-много лет назад,
Про боль потерь уже всё знала:
Лежал в руинах Сталинград.
Но, плача, в сотый раз листала
Те письма, что ценней, чем клад.
И снова между строк читала
Всё то, о чём они молчат.
2 февраля 44г.
Милая Муза!
Из предыдущих писем тебе известно, что я уже на новом месте. Здесь работы мало, и мы сейчас отдыхаем. Но мне и сейчас не везёт. Вздумал болеть – сначала грипп, а потом появились чирьи. До сих пор никак не отделаюсь, несмотря на принятые меры. Вчера получил от тебя письмо, датированное 21 января, и в нём ни слова нет о получении денег. Это уже странно. Если мне память не изменяет, я их послал в конце ноября или в начале декабря!..
Муза! Часть фотокарточек у меня сохранилась, об этом я тебе уже писал. При малейшей возможности сняться пришлю всем моё изображение на сегодня.
Муза! Если получишь деньги, снимись с ребятами и пришли фото! Да, Игорьку скажи, что и для него подарок будет. Осталось теперь добавить подарки для тебя и Эмуськи. Ну, если доберёмся до Варшавы, то я постараюсь Вам обоим купить хорошие туфли. Муза! Не обижайся на меня, что я плохо тебе помогаю. К сожалению, других возможностей нет.
Из Луки я просил, если будет возможность, послать тебе масло. Ответа не имею… Ну пока до свидания. Лист бумаги – об этом просит и Веня и Вы.
Привет всем. Целую крепко. Твой Клавдий.
2 февраля 44г.
Милая Эммочка!
Хочу тебя поздравить с зимними каникулами, которые, видимо, давно прошли! Но всё же поздравляю, хоть и с опозданием. Мама пишет о ёлке, на которой побывали ты и Игорёк. Правда, ёлка была скучноватая – кушать нечего, но всё же ёлка была. А вот в том городе, в котором мы стоим, так немцы не только не успели справить ёлку (а её приготовили), а даже жареную картошку не успели скушать – так и осталась на столе.
Эммочка! Поцелуй Игорька и передавай ему привет от меня. Я уже здоров, чувствую себя удовлетворительно.
Ну до свидания. Пиши. Шлю тебе бумагу и открытку. Твой папа.