Много старец седой сказов весёлых сочинил, много песен спел, людей радовал. На пиры хмельные звали его, там он празднику был украшением. Лились песни его рекой бурною, с берегами смеха серебренного, с островами задорных шуточек. А от сказок его, цветком аленьким в душах радость всегда расцветала.
Только песню одну, одну сказочку, он держал при себе, в душе спрятанной. Никому никогда не рассказывал, но вот пришло время печальное. Потерял он покой, радость сгинула.
Перестал ходить он на праздники, песни бросил петь, одиноко сидел в своей хижине. Запылилась давно лютня старая, и чернила в склянках повысохли. Не слагал он теперь сказания, не писал свои глупы сказочки.
А ночами, ночами безлунными он ходил в леса, к дубу старому, там сидел до зари, и вполголоса напевал ветвям песнь последнюю.
Замолкали птицы, жалеючи, даже ветер не смел шолОхнуться, замирали звёздочки ясные, а с ветвей роса слёзой капала.
Говорилось в той сказке о горечи, о тоске, да боли мучительной, словно души на мелки кусочечки разорвали, да по ветру кинули.
Словно сердце перчаткой железною, сжали крепко, сдавив безжалостно. И раздавленным, под ноги бросили. Сапогом, раздавив окончательно.
Вспоминались слова, что нечаянно, что по глупости были сказаны, а людьми не так истолкованы, но надёжно в памяти спрятаны.
Вспоминались поступки бездумные, когда радость беспечная кружит голову, шутки сами собою скажутся. Беззаботно, да опрометчиво.
Это всё менестрель опечаленный, только дубу, да звёздам рассказывал. Голос полный страдания горько, ветер нежно руками поглаживал.
Но случилось однажды в ночь тёмную, оказаться рядом соловушке. Услыхал он сказку ту грустную, поразился горю глубокому. Да унёс с собою сказание, в дом родной под горою высокою.
Там он спел её песней тихою, только звери вокруг услышали, да и тролль услыхал, что под деревом, оказалось, лежал дремавши.
Он огромной лапой ужасною соловья сорвал с нежной веточки.
И спросил его он про песенку, где была она им услышана.
Рассказ ему всё соловушка, где встречал менестреля печального.
Задрожала земля от топота, это тролль к менестрелю пожаловал.
Зарычал ему:
- Что ты плачешься! Да поёшь о своих страданиях! Что ты знаешь о боли, что ведаешь? Эти беды твои пустяшные!
Возвратить ему старец пробовал, но тот лапой своей огромною по лицу наотмашь ударил.
Отлетел менестрель, в глазах искорки, да огнём щека его вспыхнула.
- Вот тебе она, боль настоящая! Ты согласен её вновь вытерпеть, но от мук душевных избавиться?
Менестрель в траву кровь сплюнувши, отвечал ему:
-Душевная, во сто крат сильнее испытанной.
Подскочил к нему тролль рассерженный кулаком по хребту ударил он.
Захрипел менестрель, но вытерпел. Отдышавшись, на ноги поднялся:
- Волен ты убить меня, забить до смерти. Но сломить мой дух, не суметь тебе. Всё равно я в том уверенен, что душевные муки страшные.
Тролль взревел:
- Ах, так! Ты увидишь жизнь настоящую - и, схватив его, ускакал он прочь…
Он принёс его в место странное, он принёс его в место страшное.
Что творилось вокруг, нету сил писать, даже лист бумажный не вытерпит.
Тролль схватил менестреля за волосы, больно дернув, поднял ему голову:
- Вот смотри на нутро человечье, смотри нА души эти чёрные! Нету в мире любви- сострадания, доброты, бескорыстной радости. То химеры всё, да призраки. Перестань эту глупость ты пестовать. Прекрати добро возвеличивать. Пой о смерти, грехах и страданиях, но таких как вот здеся показанных.
- Нет – сказал певец тихим голосом, - никогда не сложу о том песен я. Это мерзко, дурно, отвратительно. И есть в мире любовь неподдельная, красота и добро бескорыстное.
Заревел тут тролль, слюной брызгая:
-Вот ты дурень, блаженный ересью!
И вплотную к нему приблизившись, посмотрел в глаза ему пристально:
-Дам тебе, я шанс единственный. Отвечай же ты мне согласием, позабыть красоту, что ты выдумал, отказаться, отринуть мечтания.
Воспевать ты ныне обяжешься, то, что нравится мне, мною ценится!
Менестрель в глаза ему пристально, посмотрел точно также и вымолвил:
-Никогда не отрину прекрасное, ни один цветок, ни звёздочку. Ни лучи золотые ясные и озёр глаза бирюзовые…
Не успел он слова свои высказать, тролль ударил в грудь его хрупкую.
Потекла по лицу струйка алая, громко косточки бедные хрустнули.
Отошёл от него Тролль злорадствуя:
- Вот и кровь пошла, вот и чудненько. Чтоб тебя я не бил по- напрасному, соглашайся со мною ты быстренько.
Не сумел старик слова вымолвить, боль сжимала грудь его яростно.
Помотал головой отрицающе.
Тролль с размаху пнул его лапою.
Отлетел певец на пол каменный, только стон издал еле слышимый.
Тролль приподнял его за волосы, заглянул в глаза усмехаяся.
Но в них снова отказ увидевши, поднял на руки тело избитое. Подошёл он к краю высокому и над бездной его он вытянул:
- Я в последний раз буду спрашивать. Ты забудешь ложные истины???
Менестрель, собравшийся с силою, еле слышно ответ ему вымолвил.
Улыбнулся, Тролль ему ласково… и ладони разжав, его выпустил…
В ту пору соловей напуганный, отошёл от страха, оправился. Вновь запел эту песню печальную, о душевной муке, страданиях.
Ему звёзды внимали с жалостью, цветы головы вниз повесили…
Вдруг с горы донёся крик яростный и другой, леденящий, послышался.
Оборвал соловушка песенку, застучало сердечко пташкино.
Чуть помедлив, он всё же отважился подлететь к тому месту страшному.
Дуб стоит ветвями покачиват, тихо плещутся волны в озере.
Также светят звёзды блестящие, на лицо менестрелю, мёртвому.
Кровь залила глаза его ясные, голова отклонилась в сторону, но рука напоследок погладила, лебединое белое пёрышко.
2010 год