Corona Boreаlis Часть 2 Глава 19

               

    Утром  Нестеровы  приехали  на  двух  машинах. Вместе  с  ними  был  и  врач-реаниматолог  из  больницы,  тот  самый,  что  звонил  в  Эрдэнэт. Высокий, крепкого  телосложения,  лет  сорока  пяти,  с  очень  серьезным  взглядом  серых, прищуренных  глаз. Увидев  Веру, он  приказал  не  терять  ни  минуты,  и  сам  отнес  ее  на  лифте  вниз , в  джип  Петра. С  ними  поехала  Наташа,  а  Серов  сел  в  машину  к  Катерине. Ехать предстояло  через  весь  город.  Когда  они  с  Катей  добрались  до  больницы, Веру  уже  поместили  в  палату  реанимации. Нина  рассказала  ему  как  Сергей – так  звали  ее  однокурсника, всю  дорогу нервничал  и  торопил  Петра,  и  как  только  приехали,  схватил  Верку  на  руки  и  бегом  до  палаты.
    Усевшись вчетвером  на  вместительной  скамье,  составленной  из желтых, пластиковых  сидений ,  перед  закрытой,  наполовину  застекленной  дверью  палаты  реанимации,  они   ждали,  когда    пригласят  на  беседу. От  Сергея    узнали, что  на  консилиум  вызван  консультант  из  НИИ  Вредена -  специалист  по  костной  онкологии. Ординаторская  располагалась тут  же  в  коридоре,  вне  самого  блока  реанимации, и  когда  приехавший  консультант -  полная,  пожилая, но  следящая  за  собой  женщина  с крашеными светлыми  волосами,  вышла  к  ним  после  осмотра  Веры,  она  попросила  представить   все  рентгенограммы,  начиная  с  первого  дня  в  МСЧ  Эрдэнэта. Серов  передал  ей  снимки  и  следом  за  ней    прошел  в  ординаторскую, где  ее  обступили врачи, приготовившись  выслушать  мнение профессора.  Она стала комментировать  снимки,  обращаясь при  этом   больше  к врачам  отделения,  чем  к  нему ,  но  понимая,  что  Серов  тоже  слышит  сказанное  ею. На  светящемся экране негатоскопа  висел  тот   самый ,  первый  снимок  плохого  качества,  сделанный  на  Армане..
- Обратите  внимание, - объясняла она, поводя   пластмассовой  указкой  по  изображению  кости,   с  явным  разочарованием  и  сожалением  в  голосе,   что это  не  она  делала  в  свое  время  заключение  по  данному   снимку. – Вот  характерная деформация надкостницы, видите  такой  как  бы  козырек… А  это называется  симптом  «луковицы»,  вот  эти  тонкие  белесые  линии  в  мягких  тканях.  Так  что  все  довольно  типично.
    Серов был  раздавлен  этим  мягким,  укоряющим  голосом, но  не  мог  же  он  сказать  ученой  даме,  что для  того,  чтоб  увидеть  эти  симптомы,  надо  всю  жизнь  заниматься  детской  онкопатологией,  а  главное, что начальные  симптомы  остеосаркомы  можно  увидеть на  снимке у  любого  другого  больного,  но  не  у  своей  дочери.  «Вот этого  никто  не  поймет. Никогда. Это  не  просто  слепота, это  слепота , ниспосланная  на  отца,  а  не  на  врача.  Да  и  что  бы  это  изменило…»
    Им  сказали,  что  нужен  ванкомицин  и,  если  есть  деньги, то крайне  необходим  и пентаглобин   в  ампулах,  для  начала  хотя  бы  четыре  коробки. Препарат  есть  в  аптечной  сети, но  коробка  стоит  почти  тысячу  долларов… Это  был  тот  препарат,  о  котором  говорил  ему  Шляпников. Он  отдал  деньги  Петру,  тот  знал,  где  можно  купить  препарат  на  оптовой  фармацевтической  базе,  подешевле, и  тут  же  уехал   на  поиски. Нина  осталась  с  ними.  Как  всегда, она  много  говорила,  что-то  вспоминая,  предполагая,  сравнивая…  и со  стороны могло  показаться,  что  идет  обычная  болтовня  между  подружками,  но  Серов  слышал  только  часто  повторяемое  ее  тонким  голосом – «наша  Верочка»… К  дверям  реанимации  подходили  и  тоже  томились  в  ожидании  родители  других  детей, беспокойно  теребя  в  руках  пакеты  с  передачами. Сиденья  в  коридоре  были  выставлены  вдоль  стеклянной  стены  с  дверью,  ведущей  во двор,  к пандусу.  Они поочередно  выходили  туда  курить,  боясь  пропустить  момент,  когда  их  вызовут.
    Через  час  ему  и  Наташе  разрешили  пройти  к  Вере. За  дверью палаты  реанимации,  свернув  направо  и  еще  раз  налево, прошли  по  узкому  проходу,  наполовину  перегороженному   белым  письменным  столом,  за  которым  сидел    дежурный  врач, делая  запись  в  историю  болезни.   Миновали  небольшое   отсек,  где  лежали  на  койках  дети,  но  Веры  среди  них  не  было. Она находилась  в  соседнем  отделении,  состоящем  из  отгороженных  друг  от  друга  ширмами,  боксов. Вокруг  кровати  на  полках  громоздились  мониторы,  уже  подключенные  к  ней. Вся  аппаратура импортная.  У  Веры  уже  стоял  подключичный  катетер,  к нему   подключена  сложная  система  капельниц  и  автоматических  шприцов. Техническое  оснащение  было  здесь , конечно, совсем  иным,  чем  в  больнице  Иркутска.
      Верку   уже  успели  перевязать -  на  ноге   свежая  повязка.  В  мочевой  пузырь     заведен  катетер,  и  когда  Серов   увидел  эту,  обычно  выполняемую  больным,  находящимся  в  палате  реанимации, процедуру  , он  почему-то  воспринял  ее  как  что-то  оскорбительное  для  себя  и  для  его  девочки  тоже.
    Его  удивило  психологическое  спокойствие  Верки,  она  не  жаловалась, не плакала,  не  просилась  домой.  Как  будто понимала,  что  только  здесь ей  надо  находиться,  чтоб  стать  здоровой,  что  это  последнее  место, где ей  должны  помочь. Он  держал  ее  ладошку  и  не  знал, что  ему  следует  сказать  ей. Да    она,  похоже,  и  не  хотела  говорить  с  ним,  предпочитая   шептаться  с  мамой. Наташа  покормила  ее  чем-то  с  ложечки,  и  тут  их  попросили  уйти.
    Тем  временем  вернулся  Петр с  пентаглобином  и  антибиотиками. Передав  их  Сергею,  они  взяли  у  него  телефоны  реанимации  и  оставили  свои.

    Дома,  все  оставшееся  до  ночи  время    провели  на  кухне,  превращенной  в  полевой  штаб. Сюда  перенесли  из  комнаты  телефон, здесь  курили, прикладывались  к рюмке -  он  и  Полина. Звонили  они,  звонили  им..   Свою  уверенность  в  том,  что  все  окончится  хорошо,  Полина  не  пыталась  насильно  внушить  другим, она  просто возбужденно демонстрировала  эту  уверенность,  как  нечто  само  собой  разумеющееся. Ей почему-то  казалось,  что ее  обращения  к  богу,   свечи,  поставленные  во  здравие  Верочки в  трех  церквях, непременно возымеют  действие.  У  нее  самой  был  врожденный  кифоз,  и  можно  было  себе  представить  сколько молитв  в  свое  время  произносилось   вслух,  а  больше  втуне, ее  родителями  и  ею  самой, в  надежде  исправить  несчастную  судьбу … так  что  даже  по  этой  причине упование  на  чудо,  со  стороны  Полины  выглядело по  меньшей  мере неоправданным.
    Это  подтвердил  и  утренний  звонок  в  больницу. Им  сообщили, что  состояние  Веры  по-прежнему  остается  очень  тяжелым.
  …  Вышедший  к  ним  дежурный  врач,  сменивший  Сергея, сказал,  что собирается  пунктировать  плевральную  полость,  так  как  опять  скопился  выпот.  Они  сели  в  коридоре  и  стали  ждать. В  каждом   выходившим  из  палаты   медработнике  они  видели  именно  того,  кто  сейчас  занимается  с  Верочкой,   и  пытались  определить по  выражению его  лица, насколько  серьезно    то,  что  в этот  момент  происходит  в  реанимации.  Через  какое-то  время  из  палаты  вышла  медсестра  с пол- литровым флаконом,  заполненным темной кровью. Быстрым  шагом   прошла  мимо них  и  удалилась  в  другой   конец  коридора. По  отсутствию  на  флаконе  этикеток  и  стерильной  упаковки  пробки, можно  было  предположить,  что  это  не  донорская  кровь.  Верочкина? Конечно, полученная  при  пункции… Он  не  хотел обманывать  себя,  что-то  внутри  заставляло  его  исключать  другие  варианты. Хотя ,  почему  именно  Верочкина -  там  еще  десятка  полтора  других  детей…   и  мало  ли  откуда  взялась  эта  кровь? Никто  не  выходил  к  ним.  Прошло  еще  два  часа,  прежде  чем  появился  врач,  сказавший,  что  девочку  пришлось  интубировать  и  подключать  к  аппарату  искусственного  дыхания.  Привычка  общаться  с  родственниками  далекими  от  медицины  не  оставила дежурного  врача  и  сейчас,  и  он  заученно  стал  объяснять необходимость  такого  шага,  пользуясь простой,  популярной   терминологией,  забыв,   кому  он  это  говорит. В  ответ  на  их  просьбу  пройти  к  Вере,  врач  в  нерешительности  пожал  плечами, не  видя  в  том  смысла,  но  пройти  позволил, и  сам  довел  их  до  койки.    Верочка,  изменившаяся  и  снова   ставшая  совсем  маленькой  девочкой, какой  и  была  до  болезни,  лежала  с интубационной  трубкой  во  рту,  к  которой  шли  два  гофрированных  шланга  от  аппарата  ИВЛ,  постукивающего  клапанами,   с  вздымающейся  на  выдохе  и  сжимающейся  на  вдохе  гармошкой  под  стеклянным  куполом.  Вокруг  светились  индикаторные  огоньки следящей  аппаратуры  и  автоматических  шприцов. Вера была  погружена  в  медикаментозный  сон. На  экране  кардиомонитора  синхронно  с  пульсом  вспыхивало и  исчезало  красное  сердечко, похожее  на  пряник.
   Серов  присел  на  стул  и смотрел  на это  пульсирующее изображение сердца, которое  не  могло  ни  успокоить,  ни остановить  его  собственное. Наташа  стояла  у  изголовья  кровати  и  смотрела  на  Верочку…  Ему,  как  начинавшему сходить  с  ума,  пришла  в  голову  совершенно  ничего  не  объясняющая,  но  фактически  правильная  мысль  -  Она, Наталья, мама.  впервые  лишена  возможности  общаться  с  дочерью,  поговорить  с  нею...

    Дома  снова  собрались  на  кухне,  снова курили  одну  за  одной,  пили, отвечали  на звонки,  призывали  друг  друга  не  плакать, истерично  припоминали  всякие  смешные истории,  связанные  с  Веркой,  снова  выслушивали  монологи  Полины  о чудотворных  иконах.  По  телевизору  показывали  какой-то  документальный  фильм  о  войне: падали  и  взрывались  бомбы, рушились  стены  домов, спасались  бегством  люди..
- Господи, какая  это  ерунда  -  война,  - медленно  и   отрешенно  произнесла  Наташа, переводя  пустой  взгляд  с  экрана  куда-то  в  бесконечность.
    Он с  изумлением  взглянул  на  нее.  За  годы  совместной  жизни  он  не  раз   отмечал,  что   им  в  головы часто   одновременно   приходят  одни  и  те  же   мысли.