Глава11 повести"Богема".
Подозрительная компания
….и мы пошли…
На улице случилась очередная оттепель, так свойственная концу ноября в нашем странном городе. Мокрый снег лепил в лицо, ноги разъезжались в ненадёжном снежном покрове, таившим под собой лужи ледяного крошева. Мы с Гижой поддерживали под руки Цветковскую натурщицу, снова утратившую всю свою иллюзорную красоту. Цветков страховал сзади относительное равновесие нашего шествия…
Рваные низкие тучи стлались-неслись заполошенно, косой неряшливый снегопад слепил глаза… Ангелы-Хранители, помогите всем бесприютным и путешествующим…
- « Далеко её вести-то?...»
- « Да нет, тут через два дома…»
Косой снегопад густо штриховал чёрно-белую урбанистику, зияли тёмные провалы подворотен, качались редкие фонари, смутные серые тени скользили и трепетали. Все оттенки серого подсвечивались жидким жёлтым светом из окон. Наша спутница что-то бормотала и хихикала, еле волоча ноги. Из подворотни выскочила нам наперерез нелепое существо – потёртое пальто, выбившийся шарф, под кепкой на мокром лице – выпученные глаза…: - «… пожалуйста,… где здесь вендиспансер…» Опять этот Агасфер в калошах!… И его унесло косым снегопадом.
У входа в полуподвал мы столкнулись с нашим натурщиком-эпилептиком-кладоискателем, вслед за ним из снегопада вынырнул некто в треуголке, нет – в широкополой шляпе, поля которой загнул ветер, открыв смуглое рябое лицо, чёрные патлы – цыган? Натурщик нёс подмышкой плоский свёрток, узнав Гижу, он почтительно уступил нам дорогу вниз по скользкой лестнице, бормоча - «…вот, картину нашёл в подвале…, а вы чего так труждаетесь, Николай Андреевич – эту ведьму домой ведёте,…сама бы дошла, шалава...» На лестнице было тесно, скользя, мы ввалились в дымное душное помещение и были оглушены нестройным пьяным пением. Компания, сидящая за неряшливым столом, застеленным газетами, со слезой истово исполняла «…Хазбулат удалой, бедна сакля твоя, золотооою казной, я осыплю тебяааа…»
Наша прекрасная спутница плюхнулась на табуретку, схватила чей-то стакан и заголосила не в тему - «…когда б имел златые горы и реки полные вина…» Видать, она была здесь в авторитете: пьяная братия бросила Хазбулата и вразнобой подхватила - «…всё отдал бы за ласки взоры…»
Натурщик Михаил засуетился: - « Николай Андреевич, не обижайте, я вас так уважаю…Присядьте, выпейте с нами.. Эй, ханурики, подвиньтесь, дайте профессору сесть…»
В подвале было шумно и душно, пахло квашеной капустой и окурками: - переполненная ими банка из-под бычков стояла на столе среди мутных гранёных стаканов, рядом - две бутылки портвешка "три семёрки" ( в народе - "три топора") и бутыловка незабвенного "Солнцедара". На газетке сиротливо лежали "три кусочика колбаски" - крупно покромсанные, знаменитого сорта "собачья радость", и несколько кусков хлеба. Весь этот натюрморт, освещённый голой лампочкой над столом, дополняла открытая банка с бычками в томате, при ней - вилка. Компания - несколько человек неопределённого пола и возраста прервала исполнение песни на словах : "...я дам тебе всё-всё земное, лишь только ты люби меня..." и дружно выпила.
Цветковскую натурщицу, внезапно упавшую вместе с табуреткой, сложили на продранный диванчик в углу, рядом с которым мальчик лет 10-12-ти, похоже, делал уроки на шатучем столе под тусклой настольной лампой. Михаил-кладоискатель опять засуетился вокруг Гижи:
- " Николай Андреевич, уважьте, присядьте...» - появились табуретки, компания подвинулась, освободила место " ... - выпейте с нами, мы все вас так уважаем, вот…» - он махнул стаканом в сторону некоей фигуры и ткнул пальцем в другую - « ...вот, ведь Машка и Петюня, тоже ведь бывшие натурщики..." И, - о, неизбывная интеллигентская нерешительность! О, необъяснимое щемящее чувство интеллигентской вины неизвестно за что перед " братьями нашими меньшим, страдающими братьями нашими из народа "; ах, как бы их не обидеть, не показать, что мы, - гнилая советская интеллигенция, чем-то лучше них, отличаемся от "рабочего класса", каковым с гордостью считают себя любой люмпен... Нет, чтобы сразу же, сгрузив бывшую красавицу, быстро попрощаться и решительно уйти, - нет! Присели таки на кривые табуретки, цыган вынул при всеобщем ликовании откуда-то из под полы чёрного пальто двухлитровую бутыль с белёсо-зеленоватой мутной жидкостью - самогон! - и разлил всем щедрой рукой. Перед нами возникло по шматку хлеба с нашлёпкой чего-то в томате, и Цыган, хитро подмигнув огненным оком из-под полей чёрной шляпы, провозгласил: - " За искусство!".
И мы, три гнилых интеллигента, трусливо отхлебнули мутной жидкости под бормотание Цветкова: - "...ну, дай Бог, - пронесёт, и окажется не страшнее Солнцедара..." Под радостный галдёж и очередное разливание "... а ну, ещё по одной...", Михаил развернул принесённый свёрток, оказавшийся картиной средних размеров, вернее, - холстом, наклеенным на фанерку, и подсел к Гиже: - "Профессор, а вот можно с вами посоветоваться,...гляньте вот, сколько может картина эта стоить..." Цыган присунулся поближе: - " Ты же мне обещал, помнишь?
- «…да помню-помню, мне посоветоваться только…»
Картина являла собою портрет обрюзгшего мужчины с надменно выпяченной нижней губой, пышными бакенбардами и несколько ассиметричным лицом, сквозь небрежно намалёванную белую рубаху просвечивали кое-где мундир и эполеты, рядом у локтя персонажа виднелись скомканное полотенце и бритвенные принадлежности. У косо срезанного низа полотна читались остатки подписи – «…ченко » с завитушкой на конце, в верхнем левом углу кто-то, видимо, пытался соскоблить надпись «… цирюльня мусье Жана, стриж…» дальше было не разобрать. Похоже, это когда-то было вывеской парикмахерской, иначе говоря, - цирюльни. Гижа повернул картину к свету: - « Ну-ка, ну-ка….неужели?....» – посмотрел на остатки подписи – «…впрочем, может быть…Есть такая байка, что художнику-кобзарю Шевченко заказал по дешевке портрет некий генерал, остался недоволен, не взял работу и не заплатил: то ли портрет вышел не очень удачным, то ли заказчик слишком уж придирался, и не мудрено – большинство портретов, написанных Шевченко действительно, несколько косорылые, как-то так он их видел,… а только забирать собственное изображение и оплачивать труд художника генерал отказался. Легенда гласит, что обиженный Тарас решил отомстить. Он замазал мундир и эполеты, что мы и видим…» - Гижа ткнул пальцем в небрежные белые мазки – «…дорисовал взамен белую рубаху, полотенце и бритвенные принадлежности и, говорят, продал картину в качестве вывески в цирюльню, куда ходил бриться его обидчик. Генерал, понятно, взбесился, узнав себя в роли зазывалы у цирюльника. Вроде бы, он купил вывеску, а что дальше с ней стало – легенда умалчивает. Может быть, вот и дожила она до нашего времени… Ты-то, Михаил, где её раздобыл?» - спросил он натурщика. Тот скосил глаза и забормотал что-то невнятное про племянницу-уборщицу в бывшей парикмахерской и про какой-то чулан.
Цыган внимательно слушал, но и успевал подливать всем из своей бутыли мутную жидкость, которую Цветков только немного отхлебнул, а мне опять хватило и одного глотка. Гижа тоже отпил немного из интеллигентской вежливости и продолжил: - «…а сколько это может стоить? – ну, право, не знаю,… если это действительно портрет из легенды, то для коллекционеров, собирателей курьёзов…, или для почитателей Шевченко,…но, впрочем, цену назвать затрудняюсь, я художник, а не подпольный торговец антиквариатом. Зайди в антикварный магазин на Наличной, там оценят…»
Его голос потонул в нестройном хоре, - компания за столом приступила к исполнению частушек, существо неопределённого пола солировало визгливым голосом – …с неба звёздочка упала
Прямо милому в штаны,
Пусть взорвётся что попало
Лишь бы не было войны
…подарил милёнок мину,
я в манду её задвину,
если враг в село ворвётся
– он на мине подорвётся, ииих-ха!
Остальные поддержали классическим – По реке плывёт топор
Из села Кукуева…
Натурщик Михаил вынул из кармана монету, старинный позеленевший медный пятак: - «…а вот ещё у меня…» Цыган протянул неожиданно тонкую чистую руку, цапнул монету: - «…а вот я фокус покажу…» - закатал рукав на другой руке и стал втирать монету между локтем и запястьем. Тут из-за пазухи у него вылез большой чёрный крыс, примостился на плече, обвил длинным голым хвостом шею хозяина и, шевеля усами, уставился блестящими глазками на манипуляции с монетой. Пенье прервалось, все с интересом смотрели. Мальчик, бросив свои уроки, подошёл и с любопытством выглядывал из-за спин сидящих за столом. Ап! – тонкие пальцы растопырились кверху пустые, монета исчезла. Михаил выпучил глаза, что-то гневно забухтел, Цыган погладил своего Крыса, монотонно забормотал: - «…мы не цыгане, мы сэрвеяне, у Сары Кали черти огонь украли, взяли на плечи, надо бы сжечь их, темень ночи искрами точит, точим ножи, ножи покажи, живёт ли помрёт, крыс мой поймёт,…крысиной побежкой за цыганской тележкой, поют луатары, а мы не котляры, мы – ловари, ничего не говори…» - и неуловимым жестом достал пятак из-за уха Михаила: - «…не боись, вот, держи, да не прячь далеко, - я куплю, как договаривались…» - и, наклонясь поближе к Михаилу, продолжил вполголоса: - «…На дар! На йав дылыно, мандэ дадывэс исы бут ловэ !»
Цветков перевёл мне шепотом на ухо, - говорит, мол, чтобы не глупил и не боялся, что у него, мол, денег много… Цыган остро зыркнул в нашу сторону, а я тихонько Цветкову:
- « А ты-то, откуда цыганский понимаешь?!»
- « Да уж понимаю вот, … и лучше бы нам отправиться отсюда восвояси… Николай Андреевич, пойдёмте, а? Нас ведь Полтинников ждёт…»
Гижа уже, было, приподнялся: - « Да-да, конечно, давно ждёт…», но Цыган придержал его за локоть: - « А вот скажите, профессор, можно было бы сделать копию этой вывески из цирюльни?... Я ведь – ловарь, это значит по-нашему – антиквариатом занимаюсь… Нет-нет, конечно, не вы сами, я понимаю, вам невместно… Так ваши ученики, может быть?...» – он снова зыркнул на нас с Цветковым, и Крыс тоже зыркнул. Мы промолчали. Цыган достал кисет, стал ловко скручивать козью ножку, чиркнул спичкой, пыхнул раз- другой, - над столом поплыл странный сладковато-удушливый запах. Меня разобрал чих, Цветков беззвучно выдохнул мне в ухо: - «…анаша…»
- « Чего?...»
- « Кабанис, конопля, марихуана,… ну, самокрутка эта…»
Гижа, вежливо глядя на Цыгана, ответил: - « Ну, это их самих спросить нужно, а сейчас нам, действительно, пора…» Цыган покивал: - «…да-да, конечно, так вот давайте-ка, на посошок…» - он долил наши недопитые стаканы и, проведя над ними рукой широким, быстрым, приглашающим жестом, взял свой стакан и, чокаясь, прикоснулся им ко всем нашим - «… Пало тыро састыпэн! Значит - за твое здоровье!!» Цветков помедлил, мы с Гижой пригубили. И… - в этот момент погасло электричество… От неожиданности моя рука дрогнула, и невольно получился приличный глоток,…или меня кто-то подтолкнул? Одновременно с упавшей темнотой что-то грохнуло, звякнуло стекло, смолкли разговоры, покатилась под столом пустая бутылка, посыпались искры из цыганской самокрутки, стал сильнее удушливый запах. Через пару мгновений чиркнула спичка, - высветилось чьё-то лицо, высунулась рука с огарком свечи, свеча затеплилась, и мальчишеский голос проговорил: - «…это бывает,… это так бывает, это пробки…сейчас жучка поставлю…» Заскребли ножки табуретки, свеча в чьих-то просвечивающих розовым пальцах поплыла в сторону и осветила ветхую проводку, щиток с пробками, профиль мальчика и его руку с куском проволоки...
Вдруг всё как-то замедлилось, превратилось в стоп-кадр, и в сплошной тьме вокруг огонька свечи стали проступать световые пятна, искры самокрутки зависли золотым облаком звёзд на чёрном небе… Потом эти звёзды стали чёрными на белом небе, и – хлоп! - вся картинка превратилась в негатив: белый крыс на плече белой фигуры, на сером пятне лица Цыгана - скалятся чёрные зубы, выше - белёсые провалы глазниц, над ними – белая шляпа… Чёрное пламя свечи и неподвижные негативы плоских изображений людей вокруг….Звуки глухие, как сквозь беруши, неразборчивые - белый шум, как пред обмороком … А в самое ухо отчётливо голос Гены Цветкова: - «…зелёный дракон, это зелёный дракон…»
Время остановилось, ничего не происходит, не могу оторвать взгляда от белых пятен негатива,….белых ли?... Я знаю, конечно, что тренированный глаз художника различает 60 оттенков белого, а я вдруг начинаю видеть сотни оттенков, и вот… – белое становится нежно-перламутровым,…ярко-перламутровым, …радужным,…и вот уже нестерпимо полыхает северным сиянием,…и - хлоп! – зажигается электролампочка над неряшливым столом, негатив пропадает, и всё сияет кислотными красками: что было белым – стало ядовито-зелёным, чёрное – жгуче-фиолетовым, серое - ярко красными,… и застывшая было картинка начинает постепенно и очень медленно двигаться…
Гижа медленно встает, Цветков м6едленно тянет меня из-за стола и, тыча пальцем в Цыгана, говорит: - « Ты, колдун - шувихано, «зелёного дракона» плеснул нам в самогон, да?»
Ядовито-зелёный Крыс зашипел на Цветкова и юркнул в рукав зелёного цыганского пальто, фиолетовые глаза Цыгана на красном лице не мигают…
- « А ты, пошрат, на дыкх, на ракир, на пхуч!»*) – бормочет Цыган в ответ.
- « Пошли-пошли, нас давно ждут…» - Гижа берёт меня под руку.
- « …аваса аври, одой амэ ласа тэ кхэлас и тэ багас….»**) - хохочет Цыган
И вот уже в руках у него «Спидола» с треском и писком издаёт весёленькую музычку и мы идём, вроде бы, на улицу, приплясывая и спотыкаясь, бредём какими-то разноцветными коридорами… Пёстрая лестница наверх из зелёного полуподвала кажется бесконечной, вот мы уже на улице,…а там - внезапно погасло разноцветье и опять возник негатив…
- С белого неба сыпался чёрный снег, серая слякоть хлюпала под ногами… Мы долго шли по чёрно-серо-белому городу, или это было ущелье в скалах?... И вот мы уткнулись в приоткрытую дверь, через которую вышли с пьяной натурщицей, кажется, лет сто назад…
Цветков зачертыхался, как это его угораздило оставить дверь приоткрытой; и тут время пошло нормально и мы мигом одолели один пролёт лестницы и в длинном полутёмном коридоре наткнулись на гонца-натурщика в камзоле и треуголке. Он замахал нам: - « …и где вы ходите так долго, Николай Андреевич, куда вы все пропали? Полтинников снова меня за вами погнал…Хорошо, что вы появились, а то бы мне опять через дворы бежать…Ну, идите уже, идите…» - и он открыл перед нами дверь.
---------------------------------------------------
*) - а ты, полукровка, молчи, не говори, не спрашивай ( цыганский яз.)
**) - пошли на улицу, будем петь и танцевать ( цыг.яз.)
В просторной мастерской вокруг большого многофигурного полотна на мольберте - стояли и висели этюды персонажей картины в камзолах, робронах и пудреных париках. Слева полотно освещали люминесцентные лампы, сверху – несколько мощных ламп накаливания. Перед глазами у меня всё поплыло, глухо донёсся голос Гижи:
- « Гоша, у тебя найдётся чаю покрепче и послаще…»
- « Найдётся, конечно, а где это вас черти носили так долго, вы все вполпьяна, что ли? А чего вас только трое, где остальные, ты ведь, Николай, хотел всех своих с выпускного курса привести?» - Полтинников, плотный румяный старик, повёл нас в угол, к столу, махнул натурщику, - сделай, мол, чайку.
- « Остальные потерялись по дороге, а эти двое – самые способные, вот их я и привёл к тебе, наконец… - Гижа обнял нас с Цветковым за плечи – а мы и не пьяные, просто немного самогонки хлебнули в одной подозрительной компании.»
- « Да дело не в самогонке,… - подал голос Цветков –… этот Цыган нам в стаканы «зелёного дракона» плеснул, это так называется спиртовой раствор отвара конопли, да и курил он дурь в своей самокрутке, анашу, наверное. А от «зелёного дракона» не пьянеешь, а дуреешь сразу же, глюки цветные идут и время останавливается. Хорошо, что мы и не выпили почти ничего…»
Ах, вон оно что! Теперь понятно, откуда мои цветные феерии приплыли….
А вот и чай подоспел, гонец в камзоле разлил по чашкам, мы присели к столу… Ах, хорошо! Чай крепкий, сладкий – в голове немного прояснилось.
- « То-то у меня в глазах рябило, а ведь я только пригубил… - Гижа с удовольствием прихлёбывал чай, - а зачем ему это понадобилось? Хотя, он ведь сказал, что антиквариатом торгует,…мало ли, какие планы вынашивает, а тут художники подвернулись; ну, да чёрт с ним… Гоша, вот ребята мои, скоро выпускаются, дипломы получат, эти двое из лучших, я за них поручусь. Расскажи им, зачем звал, что предлагаешь…»
И Полтинников пространно и путано заговорил о традициях Высокого Возрождения, о великих мастерах, об их учениках и подмастерьях. Сетовал, что не успеет закончить картину к 200-тилетию Академии,…жаловался, что Глазунов украл у него идею вводить плеяду современников в историческое полотно. Потом кручинился, что никому доверять нельзя и что нынче осуждается труд помощников-подмастерьев в создании большого полотна маститым мастером, каковым он и является. Тут стало понятно из этих иносказаний и экивоков, что он приглашает нас с Геной Цветковым в подмастерья на подмалёвки, а может быть и… - «… а как пойдёт, как покажете себя, - так потом и одежду будете писать, по моим эскизам и подготовительным этюдам, а я сам только лессировками пройдусь…»
- «…а лица, хотя бы второстепенных персон?» - расхрабрился Цветков.
- «….ннну, там посмотрим, не исключено,…только много платить я вам не смогу,…зато подумайте, - какая школа! В старину ведь так и учились, - Джотто в мастерской у Чимабуэ, Вазари свои первые картины по рисункам Россо писал, сам Рафаэль у Перуджино на подмалёвках учился,… а закончите Рисовальные Классы - я помогу на дневное в Академию через годик поступить, в свою мастерскую сразу возьму, а?!»
- « Это действительно хорошая школа будет, да и преференции такие вам Георгий Иванович предлагает, соглашайтесь!» - Гижа покивал нам, улыбаясь добродушно; мы закивали в ответ, согласны, мол, а кто бы отказался, сами подумайте!
Полтинников достал бутылку коньяка: - « Отметим это дело…»
Мы все трое замахали руками, - нет-нет-нет, нам и самогона и « зелёного дракона» хватило за глаза и за уши, даже и в буквальном смысле: - и звуки и глюки накатывали.
- « А что тот крысиный король тебе, Геннадий, по-цыгански говорил? - Гижа с интересом посмотрел на Цветкова - …и ты вроде как его понимал, откуда?»
- « Он меня полукровкой назвал, пошрат – значит полукровка, говорил, чтобы я не болтал, помалкивал. Всех остальных они называют – каджо, и их можно и дурить и обманывать…Меня, наверное, за своего принял, а потом сказал – пошли на улицу петь и танцевать, и мы пошли тогда, - под его музыку… А я не полукровка, просто подростком жил по соседству с цыганами, поднахватался их наречия… Николай Андреевич, Георгий Иванович, - мы пойдём уже…» - Цветков потянул меня из-за стола.
- « Ну, ладно, приходите послезавтра попозже, покажу вам первое задание, не болтайте только там нигде…» - Полтинников налил себе коньяка и выпил с видимым удовольствием, Гижа кивнул и подлил себе ещё чаю: - « Дааа, интересно,… и портрет этот, вывеска эта, предположительно Шевченковская…»
- « Что за портрет, расскажи…» - Полтинников налил себе вторую рюмку.
- « Сейчас расскажу, а вы, ребята, идите…»
…и мы пошли…