Слова истончают душу, душа истлевает словами, все замирает, покрываясь тонким серым пеплом раннего утра. А за веками ярко; картины мелькают дробясь, рассеиваясь, то вспыхивая огнями, то погружаясь во тьму, пересекаясь голосами, то перпективно увеличиваются до гиганских размеров, то уменьшаются до мышиного шороха.
Невозможно уловить хотя бы ритм, хотя бы цвет этого потока, невозможно остановить лай, скрежет, возню, царапанье, шепот, запахи еды, далекую музыку; вещи стоят над кроватью словно печальные предки, в маленьких окошках дробь дождя, гон облаков. Сиротливая, угрюмая, обиженная мебель, стол, комод, диван, шкаф, кровать; я боялся их, подозревал в измене, в сговоре, в подслушивании, в подсматривании. В пустотах и зияниях между ними до сих пор, присев на корточки, живет мое испуганное детство, тайна и судьба.
Большой тяжелый стол на толстых носорожьих ножках на “12 персон” как птичьи косясь говорил мой отец Стол был почти слеп, но слух у него всегда был хорошим благодаря точеным деревянным ушкам в верхней части ног. Красная скатерть, выгоревшая до бледно-розового, вазочки с трогательными фаянсовыми ручками в виде грушки и землянички. Комод-брошеный домашний алтарь, каждый ящик которого скрипел по-своему, от захлебывающегося от визга верхнего до угрожающего рычания нижнего. B черно-траурной раме зеркала косо и тускло отражаются дистрофичные венские стулья, кровать вся в металлических прутьях, и я глажу прохладные спины этих грустных зверей старого дома. Свет едва достигал туда…Там, в самом дальнем углу комнаты, там обитал вечный черный шкаф. Некоторые вещи вели себя агрессивно, они таили в себе ненависть и ждали лишь своего часа, таков был шкаф. У него без видимых причин открывалась дверка, распахивая черное нафталиновое нутро, этот скрипок жутью пробирал по спине, заставляя впиваться руками в железные прутья кровати. Вещи растут вниз, теперь они жалкие скрипуны и даже грозный шкаф наклонился и поник
На комоде рамочки в виде рубленных домиков. В них моя бабушка, на нее дует ветер, длинное в горошек платье обернулось вокруг ног, рядом я на качалке с лошадиной головой, отец в пилотке с птичьим глазом.
Вещи- кто лучше них знает мою бессильную ярость, мое ничтожество и тайные пороки.они теснятся у моей кровати - печальные предки.
Здесь. Среди тесноты вещей и зародилась моя страсть к незаконченому, к неначатому.
- Татьяноу-у - !
Это отец.
- Татьяноу-у-у-!
- Шо ти хочеш від мене ? -
Это мама, в ее голосе раздражение и злость.
- Та шо ти робиш!?-
Голос мамы повышается до истерического.
- Схватив тряпку і тре, ти її стірав, ну хватае шо попало, уродіна!
- Не обращай внимание, береги здоровье.
Это отец, у него прищуренный птичий глаз и ехидная ухмылка.
- Ой люди добрі, шо він зі мною робе!
У мамы в голосе слезы. Она смотрит в сторону заборов, но соседей нет. Отец демонстрирует полное равнодушие к публичности скандала.
- Ой, Боже ж мій, шо він зі мою робе, гадина, шо він зі мою зробив, да я ж такою не була.
- Не обращай внимания, береги здоровье.
-Ідіот старий, скотіна!-
Все же в скандалах была грань, которую не решались переходить ни отец ни мать. Она пытается вырвать у него тряпку.
- Ты сама идиотка, сумашедшая, больная на голову, да иди ты к чертовой матери.
- Ти насебе подивись, гімно такє, всі нерви витріпав, я така через тєбє стала, чортяка проклята!
Мама с мокрыми от слез щеками отходит подальше, со стола, в ее сторону может полететь что угодно, но все же скоро ужин.
- Та иди уже жрать вари.
- Та коли ти вже нажресся.
Голос мамы становится ниже, переходит в бурчание, ух.., перемирие.
- Не обращай внимания, береги здоровье.
В темнеющем летнем небе мелкие, словно щепотью рассыпанные звезды.
Опись имущества и мебели, находящихся в низком скошенном на сторону домике с пустыми окнами и железной крышей.
Стол - огромный, на толстых носорожьих ножках, занимает чуть ни треть комнаты. С тех пор, как его неизвестным образом занесли сюда, он осел и замер, презирая все и вся, кроме, может быть, шкафа, и комод, и кровать, и прочую чепуху вроде полочек, стульев, шкатулок… Стол был рожден в давние времена столоначалия и среди прочих был если не генералом, то, наверняка, полковником. За столом не сидят, к нему почтительно присаживаются, дабы не потревожить его полковничье превосходительство.
Шкаф - черный, вечный, похожий на дом баррочного стиля, предназначен для вешанья в нем разных вещей безвольных и покорных, шкафодом повешенных. Нижний ящик окрывается плохо. Необходимо сначала стукнуть по нему ногой, в нем иссохшие трупики старой обуви.
Кровать - крашенный остов, скелет, весь в металлических суставах. На кровать со снятой периной и покрывалом неудобно смотреть.
Диван - монументальное, бесформенное сооружение с вытертой на сгибах дермантиновой кожей, на нем умерли мой дед и отец.
Что за страсть ко всему отжившему, ненужному, обреченному, только лишь потому, что их скрипы и запахи запечатлелись у меня внутри раньше слов и на всю жизнь. Благословенна лень, прийдет, а может уже пришло время, когда я благодарен ей за все что не совершил, не выбросил, не предал, не простил.