(Замок Фалль)
Пылью прозренья в небе звезды
Укрылись утром в цвет от розы,
Зарею заиграли в росах,
На прощанье улыбаясь грёзам.
Неоготичным построеньем
С холма замок глядит с подозреньем.
Холод к нему да отвращенье
Вызваны в душе в смятеньи.
Увенчана зубцами башня.
Она грозит, кричит убраться.
Но силы нет со всем бороться,
Хоть и в прозреньи сердце бьётся.
Кому сказать, что лишь на благо
Действовать в этой жизни надо.
Как же тут только угадаешь,
Какой путь лучше — нет, не знаешь.
Сокровище — оно ж в деяньях,
Не в мести, ни в долженствованьях.
Будущее судьбы и края -
Здесь, в твоих руках созданья.
Не умереть бы мне духовно.
Взять силы, взять надежды снова.
Взять, и не сдаваться,
Но силы больше нет подняться.
И этот замок вновь пугает.
Красоты, нет, не вдохновляют.
Средневековым военным духом
Закрылась вдруг душа кольчугой.
Почти без остановок неслась карета, увозя Милану с супругом от Петербурга. Сразу, по возвращении из Читинского острога, граф Краусе получил известие, что Бенкендорф будет рад немедленно встретить его в своём замке под Ревелем, куда они теперь и направлялись...
-Вы так мне и не расскажете, что было в Читинском остроге? - продолжала упрямо расспрашивать Милана, получая до этого лишь отрицательные ответы.
-Хорошо, - вздохнул он глубоко, продолжая смотреть в окно. - Что Вас интересует?
-Вы видели Алексея? - прямо спросила она.
-А я Вам хотел канареек купить, - усмехнулся супруг и недовольно уставился перед собой. - Хорошо, что передумал. Опять страдать будете? Ну, видел я его. Всё хорошо у Вашего Алексея, но, к сожалению, он узнал, что Вы теперь графиня Краусе.
-Нет, - вылетело из неё с болью уколовшего сердца.
Она смотрела на супруга, пытающегося не обращать к ней взор. Его прямой нос, его острые черты лица, полухриплый голос — всё стало ещё больше раздражать и вызывать большее презрение, чем ощущала до сих пор...
-Сожалею. У них такие порядки! Пришлось приструнить! Книги им шлют, видите ли, инструменты. Их там щадят! Знаете, а ведь даже великий философ Сенека говорил: щадя преступников, вредят честным людям. Они там развлекаются, а не отбывают наказания! А Алексей Ваш теперь на службе для канцелярии... Будет должен помогать следить за порядком. Так что, причин для беспокойства у Вас нет! - строго прозвучал ответ.
-Алексея освободили от каторги? Он вернётся? - стала заваливать Милана вопросами.
-Ни в коем случае! - поразился супруг. - Он там на службе на всю жизнь, и никто с него ограничений не снимал. Связь он может поддерживать только с канцелярией.
-За что Вы мучаете его? - прослезилась в обиде Милана, но супруг лишь усмехнулся и продолжал молчаливо смотреть в окно.
Карета неугомонно неслась, оставляя пыль на дороге туманом позади. Дорога звала вновь переехать мост над рекой Наровой, вновь проехать между двумя могучими замками. Милана не смогла больше сдержать покатившейся слёзы, когда снова увидела понравившиеся ей места, где ей так было когда-то хорошо...
Теперь всё, чего боялась Милана, казалось, свершилось, направив жизнь в иное русло, не в ту судьбу, которую хотелось. И она стала винить во всём себя: «Судьба ужасна, непостоянны пути её... И мои мысли, мои намерения тоже... Где же тогда справедливость, где то правосудие Бога?... Почему то, к чему мы стремимся с добрыми помыслами, исчезает, ускользает, словно снег на руках? Кто виноват в том, что милый томится в стенах каторжной жизни? Я... Я его предала... Я предала всё, о чём мы мечтали, чего хотели... Я ужасна... Смерти мне мало... Да, эта жизнь стала каторгой и мне, мне, столь неугомонно жалеющей себя... Оправдываюсь? Может быть... Туда мне, проклятой, и дорога...»
Терзая душу обвинениями, раскаяниями, Милана оставалась остаток пути молчаливой...
Развивался флаг на башне здания, к которому приближалась их карета. Это был тот самый Фалль под Ревелем в Эстляндской губернии, о котором говорил Милане супруг. На флаге, на голубом с золотом поле красовались три розы и девиз: «Perseverance», что с английского языка, как знала Милана, означало «Настойчивость».
Подобный девиз заставил усмехнуться в себе: «Да, они настойчивы... Их стремления упорны, как и результаты, несущие настойчивое подчинение им...».
Здание замка было из белого камня, а по краям украшали розовый цвет с белыми полосами. Восьмигранная зубчатая башня с флагом грозно возвышалась, словно страж, оглядывающий округу и то, что находится за рекой с водопадом там, внизу.
Вокруг замка красовались клумбы с розами и георгинами, приглашая между собой пройтись ко входу, вокруг которого и по бокам, и сверху - вытягивались узкие окна, словно в средневековую эпоху.
Всё вокруг дышало готикой и смешиванием различных направлений, что вполне отвечало требованиям сложившегося настроения, когда люди теперь стали уделять внимание личности человека с его неповторимыми взрывами души и различными стремлениями...
...Гостей встречал богато одетый дворецкий. Милана с супругом следовала за ним. Сначала они вошли в маленькую переднюю. Далее прошли в следующую комнату, которая была больше, в три окна, через которую проводили в дверь слева, где находилась столовая и где уже ожидали их сами хозяева.
Милана молчала, отвечая на их дружелюбные приветствия скромностью улыбки и поддакивала супругу, что бы он ни рассказывал сейчас и потом, за ужином. Заметившая подобную неразговорчивость Миланы супруга Бенкендорфа вдруг вспомнила, что Милана обладает прекрасным голосом и, когда их супруги ушли гулять по замку в своих беседах, начала разговаривать на музыкальную тему...
-Милана Александровна, а я помню, как Вы выступали перед государевой семьёй и нами во дворце, - обратила она, наконец-то, к себе внимание Миланы. - Вы были неотразимы, а голос Ваш я забыть до сих пор не могу! Мало таких талантов у нас в России, как ни жаль!
-Благодарю, Елизавета Андреевна, - улыбнулась Милана, скрывая неприятные воспоминания от того вечера, но, заметив добродушие в глазах неповторимо красивой перед ней женщины, вздохнула чуть легче.
-Вас что-то тревожит, я заметила? - подсев ближе, тихо спросила Елизавета Андреевна.
-Да, - прямо взглянула в глаза Милана. - У меня прошение для Александра Христофоровича. Поскольку,... я знала уже, что мы приедем к Вам в гости, не смогла удержаться, за что прошу прощения.
-Разрешите узнать, а какого рода прошение? - всё так же тихо продолжала спрашивать Елизавета Андреевна. - Дело в том, что я слышала Вашу историю... Александр мне рассказал всё о Вашем бывшем женихе,... о князе Нагимове. Это правда? Вы были связаны с ним?
-Да, это так, и моё прошение связано именно с Алексеем Николаевичем, - не стала ничего скрывать Милана.
-У Вас есть дети, Милана Александровна? - вдруг спросила собеседница.
-Да, - удивилась Милана такому вопросу. - Я полагала, Вы знали, что у меня есть сын... Он уже ходит.
-У меня уже пятеро. Последней дочери три года. Но, даже если бы был всего один ребёнок, я бы его пожалела... Мой Вам совет, с таким прошением обратиться прямо к государю, - тихо посоветовала Елизавета Андреевна.
-Я уже слала прошения и в канцелярию, и государю, не раз, однако ни одного ответа так и не получила. Ваш супруг заведует ведь третьим отделением, а там решают вопросы и осуждённых от того восстания, - не понимала Милана.
-Странно, - повела бровями Елизавета Андреевна. - Насколько мне супруг рассказывал, канцелярия не получала от Вас никаких прошений. Он даже удивлялся, как Вы так легко пошли к алтарю с графом Краусе, когда было известно о столь бурном романе с князем, - удивлялась она.
-Что? - сглотнула ещё одну тревогу Милана, на что собеседница тут же принялась успокаивать.
-Вот как, - чуть задумалась Елизавета Андреевна и потом продолжила. - Мой совет, не говорите ничего ни моему супругу, ни своему, - постучала она нежно по её руке. - Идите прямо к государю. Лично! - шепнула она поскорее, так как голоса приближающихся их мужей звучали уже совсем близко.
Дамы замолчали и расплылись в показательных улыбках. Ни один из их супругов не заметил ничего подозрительного, посчитав, что жёны нашли общий язык и сдружились, как дружны сами. Они продолжали свою беседу, рассевшись перед жёнами, и те им кивали, легонько обмахивались веерами и делились понимающими улыбками друг с другом...
-Ой, нет, Павел Петрович, - продолжал Бенкендорф к графу Краусе. - Это мне не стоило всего состояния. Приобрёл за шестьдесят пять тысяч серебром. Но уж больно хочется создать здесь театрализованную усадебную среду! Место прекрасное. Жизнь дышит духом свободы и правотой.
-Вы правы, - согласился тот.
-Вот, может быть будут здесь выступать знаменитые голоса, радовать нас и наших гостей, - расплылся в улыбке Бенкендорф и обратился к Милане. - Не пройти ли нам в музыкальный салон? Может быть и Вы споёте хотя бы один романс? Уж больно хочется послушать столь прекрасный Ваш голос! Тоска по всему прекрасному!
-Просим, Милана Александровна, - умоляюще запросила и Елизавета Андреевна.
Милана согласилась. Она послушно проследовала с ними и супругом в соседнюю музыкальную залу, где устроилась к стоявшему там фортепиано. Взглянув на портреты хозяев, что висели на стене и бросались в глаза, Милана снова улыбнулась, завидуя веющему здесь беззаботному духу. Хозяева сели на диваны, ещё раз одарили вставшего рядом графа Краусе комплиментом про столь талантливую супругу и смолкли, чтобы дать Милане приготовиться к исполнению...
-Романс. Голос с того света. Василий Андреевич Жуковский, - объявила Милана и, наигрывая летящую из под нежных пальцев мелодию, стала петь и уноситься всем своим существом к краю Читинского острога, где томился её возлюбленный:
Не узнавай, куда я путь склоняла,
В какой предел из мира перешла...
О друг, я всё земное совершила -
Я на земле любила и жила.
Нашла ли их?
Сбылись ли ожиданья?
Без страха верь; обмана сердцу нет;
Сбылося всё; я в стороне свиданья;
И знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.
Друг, на земле великое не тщетно;
Будь твёрд, а здесь тебе не изменят.
О милый, здесь не будет безответно
Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.
Не унывай: минувшее с тобою;
Незрима я, но в мире мы одном.
Будь верен мне прекрасною душою,
Сверши один начатое вдвоём.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/04/17/1125