ЦАРСКАЯ ОБЫКНОВЕННАЯ
За двести с половиной лет до моего рождения, а именно в 1767 году, 18 мая, она сидела на этом же самом месте, в этом же самом доме, и, щедро обмакивая перо в чернила, торопливо и размашисто писала:
«Я предвещала вам, что вы получите письмо из какого-нибудь дальнего азиатского угла, - исполняю свое обещание теперь… Наконец-то я в Азии; я ужасно хотела видеть ее своими собственными глазами. В городе, здесь население состоит из двадцати различных народностей, совсем не похожих друг на друга. А между тем необходимо сшить такое платье, которое оказалось бы пригодно всем…»
38-летняя Екатерина II отвлеклась от письма и посмотрела сначала на свое платье, затем в окно. Уйма народу сновала внизу туда-сюда. Казалось, вся Казань была в курсе, где остановилась Императрица, и каждый пытался хотя бы одним глазком увидеть царственную особу.
Но не расшитые золотом диковинные тюбетейки казанских татар и не кожаные сапожки-ичиги любопытных местных дам приковали внимание Екатерины. С высоты второго этажа она смотрела ближе, оставив праздную толпу без внимания толпиться за забором. Одним лишь взглядом впитала она розы и анютины глазки, утопающие в сиреневом всепоглощающем цвете и цепко выловила тот объект, который так резко завладел ее краем глаза во время писания письма Вильмонту. По саду, меж сиреневых кустов, по зеленой, вымытой до изумруда ночным ливнем траве, бежала кошка. Обычная с виду кошка, каких в любом городе чертова прорва без дела слоняется по улицам – трехцветная, не особо пушистая… Голова ее клонилась к земле, хотя она старательно задирала ее кверху. Оттягивала кошачью голову книзу огроменная крыса, слегка придушенная, но все еще упрямо трепыхающаяся, желающая вырваться и жить дальше полной крысиной жизнью.
Екатерина бросила перо, отчего по полированной крышке бюро рассыпались мелкие причудливые кляксы, и прильнула к стеклу так близко, что расплющила царственный нос, вызвав ажиотаж у зевак на улице – все они, как по команде, уставились на окно и принялись улыбаться и кланяться. Многие даже пытались сотворить книксен. Но Екатерина не видела их, она, скосив до невозможности глаза, смотрела только на кошку, которая, пригибаясь под тяжестью своей ноши, спешила к черному ходу, куда и нырнула, провожаемая взглядом Императрицы.
Казанский, разряженный во все лучшее по случаю приезда Императрицы люд, неохотно смирился с тем, что миг нежных признаний между верхами и низами еще не наступил… Но позиций не сдал, продолжая держать в оцеплении дом купца Челышева, где остановилась Императрица, и почти всю улицу Воскресенскую.
Екатерина же, отпрянув от окна, велела одеть себя быстро, а эту команду выдрессированные слуги исполняли ровно за пять минут, игнорируя в таких экстренных случаях накладывания белил на царское лицо и затягивание корсета на императорской спине. Поэтому ровно через шесть минут Екатерина, накинув на не утянутую в корсет спину, длинную соболью накидку, уже спускалась в залу, где ее встречала принимающая сторона – хозяин – купец 1 гильдии Иван Алексеевич Челышев. И все его многочисленное семейство вместе с челядью, которые взирали на нее с почтением и благоговением.
Екатерина жестом царственной руки остановила изъявление почестей, на которые уже сподобились все присутствующие от мала до велика, и спросила нетерпеливо:
- А что, любезный Иван Алексеич, много ли у вас в доме котов?
- Котов, Ваше Величество? – переспросил, растерявшийся хозяин, не разумея сути вопроса, но находя в нем что-то дьявольски подковыристое.
- Да, да! – подгоняла его Императрица с ответом, помогая себе холеными пухлыми ручками. – Котов много ли в доме?
- Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, - отвечал он, краснея, они в верхние покои не ходят.
- Отчего же не ходят? – строго сдвинула брови Императрица.
- Не дозволяем-с, - склонился в полупоклоне совсем измученный этим инквизиторским допросом хозяин.
В это время со стороны арки, ведущей в кухню, вышла та самая трехцветная кошка с крысою в зубах и, игнорируя почтенное собрание, прямым ходом направилась к хозяину. Он вспыхнул и, хотя природа и не создала его для насильственных действий, уж готов был броситься на нее с тумаками, обрушить на наглое животное, так его подставившее, весь гнев своего почти вырвавшегося наружу «Брысь!»… Но опять Императрица остановила купца волевым жестом руки, а взгляд ее приказал всем молчать.
Никак не реагируя ни на царское присутствие, ни на количество народу, кошка, вместе со своею неприятною, особенно в области хвоста, ношей, прошествовала сквозь толпу к хозяину и положила совсем уж бездыханную, но еще теплую добычу к его ногам. Дамы сморщили носы, лишь Императрица улыбалась одобрительно.
- Какая прелесть! – сказала она громко и захлопала в ладоши. Дамы враз прекратили морщить носы и тоже принялись восхищаться.
– Какая охотница! – продолжала Императрица. – И много ли она приносит вам такого улова?
- Каждое утро таскает, Ваше Величество, - успокоившись немного, заверил купец. – Словит, придушит и в дом несет – хозяину, значит, показать, похвалу получить за труды…
- Какая прелесть! – опять похвалила Екатерина. – Ежели еще словит, да принесет, меня зовите. В любое время дня и ночи. Посмотреть хочу еще разок на эту охотницу.
У купца, будто камень с плеч свалился, успокоился, блаженно затрепетал от лысой макушки до подметок ботинок и радостно закивал, клятвенно обещая на следующую крысу пригласить высокую гостью всенепременно.
Охотница, меж тем, успев умыться во время восхваляющего ее разговора, поспешила удалиться в сторону кухни, слова Императрицы ее не очень трогали.
А Императрица же и за завтраком продолжила подробно расспрашивать купца о кошке. И узнала много интересного, в частности и о том, что трехцветных кошек держат в Казани для того, чтоб приносили счастье.
- И приносят? – поинтересовалась Императрица, налегая на не пробованные никогда ранее пироги с бараниной, запивая их греческим вином «Бастр».
- Приносить – не приносят, - отвечал купец, - но так уж принято считать, что к счастью они – трехцветные-то…
- Как же не приносят? – возражала Императрица. – А от крыс вас избавляют – чем не счастие?
- Это да, это да, - поспешно согласился купец, закивав головой, как китайский болванчик.
- То-то же! – наставляла Екатерина. - Не цените своего счастия, Иван Алексеич. А между тем, скажу я вам, счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою… Еще чаще оно бывает результатом характера или поведения… О чем это я, Иван Алексеевич? Ах да! У меня вон, в Санкт-Петербурге, весь Эрмитаж, да весь Двор крысы сгрызают – управы на них не найдем… А у вас тут – такое счастие!
Они еще долго говорили о счастье. И подобно многим исследователям этого вида человеческого чувства, пришли к выводу, что счастье зависит главным образом от умения принимать то, что есть.
Рано поутру, когда в небе только-только появилась нездоровая бледность, трехцветная кошка принесла хозяину еще одну придушенную крысу. И не смотря на предрассветный час, купец не рискнул ослушаться императорского приказания, по-молодецки лихо выпрыгнул из кровати, и велел немедленно доложить о случившемся в царские покои. Уже через три минуты, разомлевшая ото сна, босая и простоволосая, в шелковом пеньюаре, вбежала в хозяйскую спальню Екатерина и опять долго любовалась на крысу, а затем и на трехцветную крысоловку, отдыхающую у печки на половике.
Потом сняла с руки перстень, протянула хозяину:
- Отдай мне ее, милостивый Государь Иван Алексеич, - попросила нежно так, но не терпяще возражений. – А если еще таких крысоловок с сотню найдешь и отправишь за мной в столицу – озолочу тебя. – Да от котов кладеных не откажусь, они, говорят, тоже на ловлю горазды. Много слышала о казанских крысоловах, когда еще Ее Величество Елизавета их выписывала отсюда целым обозом, но в охоте их не видала никогда. Очень впечатляет зрелище!
Шурша пеньюаром и кружевными нижними юбками под ним, Императрица в ожидании купеческого ответа из его оробевших уст, подошла к кошке и опустилась перед ней на колени, стала ласково гладить по голове, по спине… От кошки, по руке Императрицы и прямо в ее сердце заструилась мурлыкающая кошачья мелодия…
- Как звать-то ее, охотницу? – спросила Екатерина с обожанием.
- Мура, - отвечал взопревший купец. – Муркой звать, Ваше Величество.
- Мур-р-ра… - пророкотала Императрица с французским прононсом. - Ну, что, отдашь мне Мурку, купец? – посмотрела она на него снизу вверх. – В главные царские охранницы от крыс и мышей ее возведу. Есть-пить сладко будет. На пуховой перинке в корзине спать будет. Не обижу.
- Конечно, конечно, Ваше Величество! – опять резво закивал головой купец. – Разве ж жалко для вас, Матушка! Забирайте Мурку! И еще котов найдем-наловим, не сумлевайтесь в наших-то казанских крысоловах!
- Вот и ладно, - Императрица поднялась с колен и, улыбнувшись на прощание сначала Мурке, потом купцу с супругой, пошла досыпать в опочивальню.
… Да дивное утро было 19 мая 1767 года, одно из самых дивных, когда-либо ниспосланных сверху, чтобы радовать сердца человеческие и купеческие. Носовой платок после энергичного и опустошающего использования купцом вновь спрятался в карман, а сам хозяин пошел умываться. Спать ему больше не хотелось.
Письмо Екатерина дописывала уже поздно ночью, после маскарада в Дворянском собрании, который давали в ее высочайшую честь. За тем же бюро, вдыхая через открытое окно сиреневые запахи освещенного круглой луной сада:
«…По всей дороге прием мне был весьма ласковый и одинаковый, только здесь еще кажется градусом выше… Чувствую здесь себя весьма хорошо, и истинно как дома».
Кошек меж тем уже отлавливали по всей Казани чернявые татарчата и приносили их к дому купца Челышева, где получали за каждого зверя по гривеннику. Набрав восьмьдесят штук обоих полов, их рассортировали по деревянным коробам с просверленными для поступления воздуха дырками и отправили со специальным человеком в Петербург на трех подводах.
За такое усердие Екатерина повелела снять все запреты на строительство в городе каменных мечетей. Услуга за услугу.
Совершив за два дня гостевания в Казани такую важную по разумению Екатерины миссию, далее – в Симбирск - Императрица отплывала в самом распрекрасном расположении духа. Она чувствовала себя молодой, полной сил и женского очарования, коим одаряет любую, даже самую высокородную и властную даму, общение с гордыми представителями семейства кошачьих. И имея неугасающую склонность к писательству, сочинила тогда для себя шутливую эпитафию, которую, хохоча после рейнского красного не совсем пристойно, нараспев декламировала на французском президенту адмиралтейств-коллегии Чернышеву, возглавлявшему флотилию и всю экспедицию.
Только через одиннадцать лет то французское произведение перевели на русский язык. И оно опять попавшись на глаза Екатерине, напомнило ей, что именно в Казани она была так весела и так молода, что не прочь была здесь, если не остаться на веки в образе «казанской помещицы», то хотя бы вернуться сюда, чтобы быть… погребенной:
«Здесь погребена
Екатерина Вторая, рождённая в Штеттине
21 апреля 1729 года.
Она провела 1744 год в России, и вышла
Там замуж за Петра III.
Четырнадцати лет от роду
Она составила тройной проект — нравиться
Супругу, Елизавете I и народу.
Она пользовалась всем для достижения в этом успеха.
Восемнадцать лет скуки и уединения заставили ее прочесть много книг.
Вступив на русский престол, она стремилась к добру,
Желала доставить своим подданным счастье, свободу и собственность.
Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти.
Снисходительная, любившая непринужденность в жизни, весёлая от природы, с душой республиканки
И добрым сердцем — она имела друзей.
Труд для нее был легок,
В обществе и словесных науках она
Находила удовольствие».
Увы, летописец не сохранил для потомков эту кошачью историю, упомянув лишь, что именно Екатерина Великая придала казанским котам статус охранников Эрмитажа. Но именно так оно все и было, поверьте. В любом случае другая версия переселения Мурки из Казани во дворцовые покои (и вытеснения ею из сердца Императрицы сэра Томаса Андерсона - любимой собачки-левретки) - живых свидетелей тоже не имеет.
18 мая, 2005 г.