Попробуйте подолгу вглядываться в картину, не отводя от нее взора ни на секунду…
Быть может Вы увидите, как она начнет постепенно меняется , будут ли добавляться новые сюжеты или же старые будут приобретать больше красок, Но если ты с неумолимой стойкостью выдержишь все эти превращения и не оторвешь своего взгляда до тех пор, пока вновь не увидишь тот первоначальный образ картины, которую и изобразил на холсте художник, то откроешь для себя, пожалуй, скрытый смысл художника.
Сильнее всего все эти метаморфозы можно заметить именно на портретах. Лицо человека имеет своеобразную особенность меняться и не только по жизни, но и на холсте. Когда Вы долго смотрите на портрет одного из художников принадлежащих классикам, хотя и не всегда признанных своим временем, но однозначно талантливых, способных видеть душу человека и еще более, чем только видеть, но и умеющие перенести этот образ красками на холст. То, возвращаясь к потерянной уже немного мысли, можно сказать, что именно лицо, когда долго смотришь на него, начинает, то загадочно улыбаться, то словно следит за тобой одними глазами, то, просто оставаясь неподвижным, ловит каждое твое движение. И это все можно заметить лишь тогда, когда ты умеешь не просто видеть, а вглядываться, искать что-то большее, чем просто изображение, в этом лице.
Встречалось ли Вам бывать у одного господина с довольно известной фамилией, чтобы о ней говорить в 17 века во Франции в поместье Сен-Жермен? И посчастливилось ли Вам видеть, как солнце встает за шпилями замка и освещает первоначально одну из комнат этой белоснежно каменной громадины и только потом земли, раскинувшиеся перед ним? Замок покоился на высоком холме, так что все леса и поля казались намного меньше своих истинных размеров, если глядеть на них из окошка одной из старых башен этого древнего замка. Вероятно, что на все поставленные вопросы Вы слегка качнули головой, но не решились закрыть книгу, так как Вам, безусловно, интересно узнать, отчего я задал все эти вопросы.
Итак, уважаемый читатель, чтобы немного развеять Ваше любопытство, я начну с описания того самого замка, о котором говорил тремя строчками выше, а так же давайте познакомимся с его обитателями и непосредственно участниками будущей истории.
Хозяином замка Сен-Жермен был уже далеко не молодой господин. По понятиям того времени его смело можно было бы назвать стариком, но это обстоятельство никак не мешало ему оставаться самым влиятельным в ближайшей округе, да и за ее пределами. Имя его не было стерто историей, но мы предпочли бы его забыть, чтобы не омрачать тот век столь деспотичным персонажем. Будем называть его для удобства понимания вымышленным именем, а именно граф Де Пуатсьен.
Он был человеком старого порядка, считал, что его воля закон для всех и для каждого, общался только с людьми из определенного круга, так называемого своего. Нередко был вспыльчив и совершал поступки, о которых, совестливые люди, даже не смотря на их высокое положение в обществе, сожалели бы, но ему, казалось, было не ведомо ни чувство вины, ни чувство раскаяния. Но пусть читатель сам судит о нем, как о человеке, а не берет изложенное автором мнение за истинно верное, так как каждый субъективен и высказывает только свою мысль.
Господин Де Пуатсьен с рождения был ребенка, которого можно назвать золотым, но не в том смысле, что он был прилежным и трудолюбивым, а в том, что род его был одним из старейших того времени во Франции, и что немало важно, обладал состоянием, которому мог бы позавидовать сам король, если бы он когда-нибудь стал проводить сравнительную линию между собой, его величеством, и каким-то пусть и богатым, но все же ниже его по иерархической лестнице, графом. С детства ребенок был избалован и лаской своей матери, так как он стал впоследствии единственным наследником рода, и богатством своего отца, который вместо того, чтобы отдать мальчика в руки хорошего наставника, который смог бы обучить его грамоте и другим наукам, брал его на охоту, с свое излюбленное занятие, чуть ли не с пяти лет. Мать, конечно, противилась столь раннему посвящению сына во все тонкости этого ремесла, но отец был главой в семье и поэтому ни ее слезы, ни ее уговоры не помогли. Когда другие дети начали учить грамоту и заниматься философией, мальчик играл с заряженным ружьем пусть и холостыми патронами, следил за зайцами, лисами и другими животными в лесу. А далее, когда отец убивал их, то он с гордостью нес тушки за лапы, уши или хвост на показ матери. Хвастаясь, что эту лису он бы и сам подстрелил, будь у него нормально заряженное ружье. Мать отворачивалась от мертвых зверушек и говорила, чтобы он тотчас же спустился на кухню и отдал их повару.
Как-то раз, когда мальчик снова прибежал к матери с застреленным зайцем, а она повторила все тоже предложение отнести его на кухню, в гостиную зашел слуга и доложил, что некие господа приехали познакомиться со столь достопочтенным семейством и просят принять их.
-Очевидно, наши новые соседи, что купили земли у обнищавших Севилье-
сказала мать.
-Надо бы с ними познакомиться. А ты, сын мой, иди поиграй во дворе, нечего тебе здесь делать, пока взрослые ведут свои длинные разговоры, да и не забудь про зайца, что нужно отнести повару.
-Хорошо, мама.
Сказав это, он сразу же убежал. Мальчишки в этом возрасте особенно подвижны, им все время некогда, и сидеть на месте для них равносильно тому, что их заперли бы в одну комнату и заставили там провести целый день.
Госпожа проводила взглядом своего мальчика, а затем обратилась к слуге, сказав, чтобы он предупредил господина о нежданном приезде их новых соседей и пригласил его в гостиную составить ей компанию. Но оказалось, что слуга уже заранее обо все позаботился и доложил господину о прибытие коляски раньше, чем госпоже.
-Стало быть, он скоро придет. И тогда можно будет позвать ожидающих к обеду.
А пока госпожа сидела в своем любимом кресле и смотрела, как шикарно накрывают обеденный стол.
Мальчик же, как мы уже сказали, прибежал на кухню и отдал в руки повара , а правильнее, мясника, пойманную дичь.
Повар был человеком из-за границы, а потому, он сказал что-то мальчику, что на его языке означало:
- Какой прекрасный заяц, ну что, беги к себе малой.
Мальчик не знал того языка, на котором объяснялся старый повар, но изучивший его жесты, понимал, что следует покинуть это местечко, как он обычно и делал.
Он убежал сначала во двор. Но так как там спустя минуту почувствовал себя скучно, а пойти к отцу или матери было сейчас невозможным из-за приезда гостей, то он решил вернуться на кухню, сам не зная почему.
Когда он переступил порог кухни, первое, что он увидел, был повар, который с помощью ножа разделывал пойманного зайца. Несмотря на то, что мальчик считал себя вполне умелым охотником, и ему не раз приходилось видеть мертвых животных, однако он ни разу в жизни не видел, как с животного снимают шкуру. Мертвое животное не так страшно, как вид ярко кровавого мяса еще не так давно остывшего от жизни.
Поэтому он и застыл на месте. Это зрелище полностью поселилось в его голове. Когда повар повернулся к ящику, где была какая-то нужная ему вещь, то он случайно заметил этот неподвижный взгляд. Он что-то крикнул ему, да так громко, что мальчик очнулся и, увидев грозящего ему пальцем повара, кинулся из кухни, унося с собой это мрачное впечатление.
Зная то, насколько подвержена стрессу детская психика, мы боимся предположить, что именно описанное нами событие и послужило сбоем в нормальности мальчика.
Только спустя два дня после происшествия он вновь заговорил. Отец и мать, ничего не ведая, предполагали самое страшное, что сын их заболел какой-то неизъяснимой болезнью и на все их вопросы и мольбы отвечал каким-то невнятным мычанием. Мать подолгу молилась перед иконами, прося спасти свое дитя. И вот, как она потом считала, совершилось чудо. Сын вновь обрел дар речи. Никто и не догадывался, что его молчание было последствием пережитого им стресса.
Но радостью им суждено было наслаждаться недолго. Мальчик говорил только тогда, когда его спрашивали, сам он оставался молчаливым и сосредоточенным, качество, что редко встретишь в детях 10 лет. Казалось, что его бурный, кипящий, просто переполненный энергией характер, вдруг быстро переполнился и утих. Родители и этому нашли свое объяснение, предполагая, что мальчик просто растет, а потому и меняется. Но если со всеми этими проблемами они справились довольно легко, то оставалась еще одна, приводившая мать в отчаяние, а отца в негодование. Мальчик очень любил охоту, но пока что ему давали только возможность учиться, но не участвовать в ней в полную силу, как того велит обычай завсегдатых охотников.
Он по-прежнему каждый день выезжал вместе с отцом в рощу, а по возращению показывал добычу матери, и относил ее на кухню. Но теперь он не уходил из помещения до тех пор, пока мясник не разделает тушку. Поначалу тот ругался на него и выгонял, знаками объясняя, что он не может нормально работать, когда на кухне посторонний. Но мальчик только делал вид, что уходил за дверь, чтобы потом, когда мясник будет полностью занят своим делом и не сможет уже оторвать взгляда от зайца, наблюдать за всем этим процессом. Мясник обычно замечал юнца, только когда заканчивал с тушкой. Он снова начинал ругаться, мальчик убегал. Но, понимая, что, по-видимому, ему не удастся избавиться от любопытства мальчика, он стал меньше на него обращать внимание и уже ничего не говорил, если тот оставался с ним на кухне, пока мясник разделывал очередную добычу. Но на этом любопытство маленького Де Пуатсьена не остановилось, мало по малу он перестал носить добытые тушки мяснику, а стащив с кухни хорошо наточенный нож, сам снимал с них кожу и только в таком виде приносил повару. Сам не оставаясь у него, чтобы посмотреть дальнейший процесс. Очевидно, ему это было уже не интересно. Итак, десятилетний мальчик нашел свое излюбленное занятие, а именно, снимать шкурки с убитых отцом зверюшек. Дальше было еще хуже, ему надоели мертвые звери, и он повадился отлавливать живых, чтобы потом заниматься излюбленным ремеслом, если это можно так назвать. Крики и стоны были слышны очень и очень далеко. А бедные зверюшки умирали в сильных мучениях. О том, что делает маленький Де Пуатсьен стало известно вскоре и матери и отцу. С ним провели строгую беседу, которую он терпеливо выслушал, а потом все равно поступил по-своему. Поэтому родителям пришлось закрыть его на время дома в своей комнате, считая, что это единственный способ избавить мальчика от страшного занятия. Так же приглашали священника, чтобы тот провел обряд очищения сына от злых духов, которые, несомненно, в нем поселились и творили все эти безобразии. Но и это оказалось тщетно, мальчик теперь стал лишь осторожнее, чтобы его не увидели и не отругали. Но доказательства его злодеяний открывались быстро, и поэтому отец принял очень нелегкое решение- разлучиться яс сыном, Ради его же блага мальчика отправили в монастырь иезуитов, который отличался не столь хорошей учебой, сколько своими строгими правилами. Мать долго плакала, прощаясь с сыном, отец же хранил молчание, и только когда он прибыл в монастырь вместе с сыном, чтобы поручить его одному из местных служителей, сказал:
-Увидимся мы не раньше, чем через 7 лет, когда ты закончишь обучение. Слушайся же своих наставников. Прощай! Он обнял сына и подошел к одному из монахов.
Монаху, которому он отдельно платил, было сказано о пристрастии мальчика и наказано было следить за ним, чем строже, тем лучше. Забегая вперед, скажем, что монах этот отработал свое жалованье сполна, и во весь срок пребывания мальчика в монастыре, он ни разу не был замечен, за чем-либо подобным, чем он увлекался дома. Итак, мальчик излечился от этой странной болезни, но жестокость, приобретенная им в детстве, осталась на всю жизнь.
Описав события, которые, быть может, помогут читателю понять этого человека, перейдем непосредственно к тому времени, о которое мы задумали рассказать.
Замок Сен-Жермен со временем перешел в полное владение к младшему Де Пуатсьену. По началу молодой господин редко появлялся в своем родовом замке, он еще не перешел за ту границу, когда возраст требует обзавестись семьей и осесть .Де Пуатсьен много путешествовал , и знакомился с разными людьми, человеком он был вспыльчивым и поэтому дуэли случались с ним чуть ли не каждые 2 недели, но не забыв о том, что владеть ружьем он начал с пятилетнего возраста, все они были для него не более чем игрой. Ставка, в которой равнялась жизни, а для него непосредственно чужой жизни, потому как он всегда выходил из них победителем.
То время, о котором мы намериваемся рассказать, относилось уже не к молодому Де Пуатсьену, а человеку-семьянину. Но если же называть полноценной семьей можно только ту семью, где есть отец, мать и ребенок, то наш господин не относился к ней. Он был вдовцом, у которого осталась 11-летняя дочь. То, что произошло с его супругой можно назвать либо роковой случайностью, либо четко обдуманным убийством.
Несчастье в их семье было связано со злосчастной охотой. Ружье, лежавшее на земле, должно было быть не заряженным, но отчего – то оно оказалось неисправным и с патронами. Поэтому когда госпожа Де Пуатсьен по наказанию мужа взяла ружье, чтобы отнести его для дальнейшей охоты, оно внезапно выстрелило, как только графиня взяла его в руки. Так получилось что пуля задела жизненно важные органы и мать юной девочки, а также жена господина Де Пуатсьена скончалась на следующий день. В 11 лет девочка оказалась без матери, в окружение своего отца, который не очень то любил проводить с ней время и своей кормилицы, единственно близкой подругой и советчиком.
Господин Де Пуатсьен после смерти своей жены в родовом поместье почти не появлялся. Имея знатность и богатство, он предпочитал проводить время в кругу людей, чей статус позволял им если не стоять на одной ступени, так как мы забыли упомянуть, что он был еще и весьма эгоистичным человеком, то, по крайней мере, на одну ступеньку ниже. Заботу о дочери он проявлял довольно странным образом, оставив ее полностью на попечение кормилицы, он не забыл принять ряд мер для лучшей жизни девочки. А именно для обучения дочери была приглашена учительница с самой лучшей рекомендацией, которую только можно было найти. Мадам Виолетт, так ее звали, и впредь мы будем говорить о ней именно так, была женщиной за 40 лет, с непоколебимой репутацией и хорошим опытом в обучение детей. Поэтому господин не сомневался, что она даст прекрасное образование юной мадмуазель Де Пуатсьен. Так же была нанята преподавательница танцев, чтобы девочка овладела всем мастерством и могла бы со временем блистать в светском обществе. Еще мы забыли упомянуть слуг дома, но считаем их персонажами не столь первого плана, поэтому можно всего лишь сказать, что они были полностью во власти господина, и не один из них не имел ни влияния на девочку, ни своей собственной мысли. Как Вы, верно, заметили, почти все окружение девочки составляли в основном женщины. Из мужчин можно упомянуть, пожалуй, лишь повара, кучера и конюха., который за долгим отсутствием своего господина просиживал штаны и откармливал лошадей, так как никто кроме Де Пуатсьена на них не ездил.
Что следует сказать еще о жизни этого юного создания?! Она была словно узником своего собственного замка. В гости к ней никто не приезжал, кроме отца, приезды которого приносили ей лишь первоначальную радость, так как, натолкнувшись на лед, мы сначала чувствуем, что он рядом, а потом, поняв, что руки начинают холодеть, отталкиваем его в сторону. Общение ее сводилось к упомянутой нам уже мадам Виолетт и кормилицы, и учительнице танцев. Большую часть своего детства девочка проводила в своей комнате, иногда гуляла в саду, но и там ее прогулка была только под руку с кормилицей. За пределы своего замка и небольшого сада, где она любила прогуливаться. Маленькая девочка никогда не выезжала. Таким образом, она не видела не то что высший свет, но и кого-либо из ближайших соседей. Кормилица несколько раз пыталась поговорить с господином Де Путсьеном, но видя его сразу же помрачневшее лицо, переводила на какую-нибудь иную тему. Она, несомненно, боялась его разозлить и, несмотря на то, что обладала некоторыми правами, а именно, говорить на чистоту, почти ими не пользовалась.
Жизнь дочери, которую сотворил для нее ее же отец, представлялась довольно мрачной. Но как и у любого события, происходящего с человеком, есть своя предыстория, так и у поступка господина Де Пуатсьена была своя причина.
Для того чтобы читателю была более ясна картина происходящего, придется вернуться к истории господина и госпожи Де Пуатсьен. Их взаимоотношения были построены довольно необычным образом. Госпожа Де Пуатсьен была женщина видная и даже после замужества, бывшие кавалеры ее не покидали. Это приводило в ярость мужа, который считал, что этим вниманием они запятнали его честь и он, несомненно, был прав. По канонам того времени любой мужчина, кроме родственника, появлявшийся в доме без на то приглашения владельца, был преступником. Как мы уже сказали, Де Пуатсьен был искуснейшим дуэлянтом. А потому, застав дома очередного непрошенного гостя, он не забывал о чести дворянина и не убивал его сразу же в доме на глазах своей жены, а бросал ему перчатку и цивилизованно, если можно так выразиться, убивал его следующим утром на какой-нибудь зеленой поляне в своих владениях. С женой он поступал сурово, закрывая на ключ в ее комнате и не выпуская ее оттуда целую неделю, пока он мог жить в замке и полностью контролировать происходящее. Однако упомянутое наказание не была столь уж сурово, каким оно могло бы быть и при этом по закону. А причина крылась в том, что господин Де Пуатсьен, каким бы жестоким, он не был и как бы он не относился ко всем остальным людям, жену он свою любил, где-то глубоко в сердце зажегся этот маленький огонек, когда он ее впервые встретил. И именно он не давал ему возможность мстить ей за всю боль, которую она ему причиняла. О его любви к супруге не знала ни одна живая душа. Только она временами могла бы догадываться, замечать, как он с нежностью смотрит на нее, если бы только захотела. Но госпожа Де Пуатсьен оказалась с очень дурным нравом и привычками. В нем она видела только зло, и поэтому он оставался для нее мучителем.
Проблема их непростых взаимоотношений крылась не только в извечных изменах но и в том, что госпожа Де Пуатсьен долгое время не могла забеременеть и подарить наконец наследника столь знатной фамилии.
Еще об одном событие стоит упомянуть. Когда госпожа в одно весеннее утро стало жаловаться на плохое самочувствие, в дом привезли лекаря. Он тщательно осмотрел пациенту и сказал, что по всем симптомам, описанных самой пациенткой, и по его собственным взглядам он может почти с достоверностью сказать, что это болезнь называется не иначе, как беременность. Эта новость могла бы обрадовать все почтенное семейство, если бы не одно но. Господин Де Пуатсьен не был уверен, что дитя, ожидаемое супругой, будет носить фамилию графа. К сожалению, частое отбытие самого господина Де Пуатсьена с легкостью открывало двери его дома для посетителей мужского пола.
Узнав сию новость, господин больше не подходил к жене, и спустя неделю снова уехал. Жена была не менее встревожена, чем он, и в письмах, которые супруги писали, друг другу во время разлуки, клялась в том, что была верна только ему. На что Де Пуатсьен не отвечал и спрашивал только про ее здоровье. Так прошло 8-мь месяцев. Со дня на день госпожа Де Пуатсьен ожидала разрешения. И только тогда муж снова приехал в родовой замок. Как бы не были велики его сомнения по поводу истинного отца ребенка, он не мог оставить жену в столь ответственную минуту. Роды прошли благополучно. На свет божий появился мальчик. Госпожа Де Пуатсьен была так счастлива, что наконец подарила мужу долгожданного наследника, что просто сияла, не смотря на свою послеродовую слабость.
Она успела только обнять ребенка, как пришел муж вместе со слугой и сказал, чтобы она отдала ребенка ему. Жена, думая, что счастливый отец хочет пронянчить свое дитя, с радостью передала ему младенца. Тогда господин Де Пуатсьен не сказав жене более ни слова незамедлительно вышел из покоев, а за ним и его слуга. Бедная женщина все поняла, она даже попробовала встать с кровати, но была еще слишком слаба. Единственное, что осталось ей, это реветь и кататься в слезах на кровати.
Тем временем, господин Де Пуатсьен принял непростое решение. Он приказал слуге взять младенца и утопить его в озере ночью, так чтобы никто не видел. Так как до наступления темноты, нужно было ждать не менее двух часов, то младенца отнесли в одну из комнат прислуги.
Се эти два часа граф был настолько взволнован, что не переставал мерить комнату шагами. Решение, которое он принял, теперь казалось ему ошибочным. Ведь доказательств того, что этот ребенок от кавалера жены, у него не было, как впрочем и того , что он крови Де Пуатсьена. Поэтому сомнения гложили господина. Не сказать, что он боялся совершить грех перед Господом и убить ничем не повинное дитя, нет, он боялся убить своего сына. Поэтому по истечению двух часов он сам направился в комнату служанки и поменял приказ:
Младенца следовало отдать тайно в руки средней крестьянкой семьи. Естественно гарантией молчания всегда оставались деньги, поэтому господин Де Пуатсьен дал мешочек золота поменьше служанке и побольше той семье крестьян, в которой следовало оставить младенца. С тем условием чтобы служанка навек забыла, кому она отдала младенца, а крестьяне сказали бы всем, что он их родной сын. Так и поступили.
После этого случая ,опустив описание состояния бедной матери, мы скажем лишь о том. что господин Де Пуатсьен серьезно задумался над наследником. Графиня оказалась пленницей своего замка. Был нанят не один человек для наблюдения, как за домом, так и внутри. О всех событиях Господин Де Пуатсьен получал еженедельный отчет. Поэтому, не смотря на то, что он появлялся дома не чаще, чем делал до описанного события, он все-таки был в курсе всех дел. Так постепенно время, да и поддерживающие в этом событии извели всех кавалеров из замка Пуатсьена. Для этого понадобился срок не менее года. И когда господин Де Пуатсьен в последний месяц стал получать отчеты своих соглядаев, повествующих об отсутствии нежданных гостей, о том что Графиня стала все более спокойна и перестала бороться со совей участью, очевидно ее примирение заставило его вернуться в родовой замок и провести некоторое время со совей женой. Он отложил на время все свои дела в столице и других городах и поселился на 6 месяцев в родовом поместье, задавшись одной целью: обзавестись наконец-то истинным наследником. Отведенного времени должно было вполне хватить для установления беременности жены, а так же граф хотел быть уверенным в своем отцовстве. Время для него текло здесь очень медленно и скучно. Но если он ставил перед собой определенную цель, то непременно ее достигал. Поэтом уже спустя 3 месяца приехавший лекарь установил беременность жены. Принципе господин Де Пуатсьен мог уехать в тот же день. Ведь теперь он был уверен в том, что жена его ждет ребенка от него. Но так как первоначально он поставил себе срок 6 месяцев, то и уехал он ровно день в день, когда графиня Де Пуатсьен была уже кругленькой.
В этот раз она умоляла его не покидать ее так скоро, потому что нуждалась в простой поддержке мужа. Но он холодно отстранил ее от себя и ускакал, сказав, что вернется спустя 2 месяца.
Эти два месяца были отдыхом для жены Де Пуатсьена. И она с трепетом думала о растущим внутри нее ребенке. С каждым днем она чувствовала все сильнее его внутри себя, вот он поворачивается, вот уже толкается ножкой. Большую часть времени проводила она теперь в саду. Еще не рожденное дитя заставляла бедную мать возвращаться к воспоминаниям о своем сыне, о котором она не знала ничего. И если бы у нее была возможность, спросить у кого либо о нем, она бы спросила, но слуги с ней не разговаривали по наставлению господина Де Пуатсьена на эту тему. И мать терпеливо вынашивала своего второго ребенка, часто плача в своей комнате от воспоминаний и прежних ошибок. Необходимо сказать, что с того случая ее поведение сильно изменилось, она порвала связи со всеми своими любовниками . Сначала это получилось само собой, а потом, когда ей показалось, что бдительность мужа, а точнее его соглядаев притупилась, госпожа Де Пуатсьен написала каждому из ее ухажеров письмо, в котором четко давала понять, что ее более ничто не интересует, кроме своего будущего ребенка и просила больше не появляться в ее жизни.
Как ни печально об этом говорить, но поступок господина Де Пуатсьена оказался спасительным для его жены. Ибо с того времени никто бы не узнал прежнюю графиню, ее поведение изменилось в корне, она словно почувствовала себя в новой роли, которой ей скоро предстояло жить. Ровно через девять месяцев в семье Де Пуатсьен родилась маленькая девочка с чисто голубыми глазами. Появление ребенка немного сгладило взаимоотношения между супругами. Хотя и следует отметить, что господин Де Пуатсьен и ожидал наследника, но и родившейся дочери он был рад. Маленькую девочку назвали Силлит. Ей сразу же наняли кормилицу, молодую служанку из замка. Течение жизни немного ускорилось в замке, всех заставляла двигаться эта маленькая девочка с голубыми глазами. Но господин Де Пуатсьен не мог, как мы уже сказали, долго оставаться на одном месте, даже если теперь ему было приятно там проводить время, и спустя пару месяцев он снова уехал в столицу, из которой регулярно приезжал каждые 2 недели, чтобы проверить жену и дочь, гостил он по обыкновению своему не больше 5 дней.
Теперь у госпожи Де Пуатсьен появилось чуть больше времени и чуть больше свободы. Но она не собиралась совершать старые ошибки, слишком живы были события последних лет. Зато она приняла по настоящему женское решение, она решила разыскать своего сына или выяснить, по крайней мере, что с ним произошло, и жив ли он. Молчание купленное золотом, золоту и продается. Так постепенно через поверенную она выяснила, что сын ее жив, и был отдан в одну крестьянскую семью. Она начала понемногу помогать той семье. Не столько она помогала им, сколько старалась для сына, иногда передавая через служанка небольшую сумму денег. Все это находилось под покровом тайны. И никогда еще мать не видела своими глазами сына, и никогда сын не обнимал и не гладил волосы своей законной матери, так как при сложившихся обстоятельствах, это представлялось не столько опасным, но даже невозможным. Крестьянская семья понимала, что помогает им какая-то важная особа, но ничего другого они не знали.
Но сколько мать может знать, где находиться ее ребенок и не видеть его? Да, она не выдержала, и в один из летних дней решила прокатиться по своим владениям и проехать именно там, где живет мальчик в надежде все-таки его увидеть. Она взяла с собой свою служанку, чтобы та указывала ей точную дорогу, и они поехали…
Она увидела его еще издалека, черноволосый мальчишка бегал по двору и играл с собакой, дразня ее палкой. Служанка указала графине на него, а госпожа только кивнула, что означало, что она узнала его еще прежде. Все-таки материнское сердце обладает какой-то сверхчувствительностью и может отыскать свое дитя везде, даже если ей пришлось увидеть его только один раз в своей жизни. Они поехали чуть медленнее, чтобы госпожа могла, как следует разглядеть своего сына. Но этого ей было недостаточно. На обратном пути она приказала остановить карету и вошла в дом крестьянина. Это была ошибка, за которую она поплатилась. Крестьянин был настолько удивлен приездом графини, что онемел. Она молча вручила ему мешочек с золотом. Потом посмотрела на мальчика, который, так же как и крестьянин застыл в углу и смотрел голубыми глазами на незнакомую ему тетю.
-Подойди сюда, не бойся. Обратилась она к мальчику.
Но он не двигался с места. Тогда она сама подошла к нему поближе и хотела обнять сына, сердце материнское сжималось при одной мысли, но как только она опустилась на колени возле него, он заплакал и убежал к папе. Служанка, наблюдавшая не без слез за происходящим, подняла бедную мать и сказала, что им лучше уйти, чтобы не навлечь беду на эту семью. Госпожа Де Пуатсьен поднялась с колен и вся в слезах вышла из старого домика. Весь следующий день она была молчалива и не подошла ни разу к своей дочери, которая плакала от недостатка материнского внимания. Бедная кормилица, как могла, успокаивала бедное дитя.
В глубине своего сердца графиня затаила смертельную обиду на своего мужа. За то, как он поступил с ее сыном и с ней самой, она решила свести его с ума.
Забота о дочери закончилась, как только ею овладела эта губительная жажда мести. Как-то когда муж вновь навестил ее в особняке, она заявила, что ей надоело прятаться в этой глуши, и она хочет жить в Париже. Спустя месяц супруги поселились в особняке в столице. И здесь к ней вернулась не столько ее прошлые пороки ,сколько появились новые, теперь она занялась растрачиванием денег мужа .Не имеет смыла перечислять все, что покупала эта женщина, и, безусловно, эти вещи были ей абсолютно не нужны. Она просто разъезжала по новым гостями, устраивала званые обеды у себя,- вообщем, делала все, чтобы в обществе только ней и говорили. Муж по началу даже радовался такой перемене в супруге, пока не начал замечать то, что она снова переступает границы. И он увез ее обратно в родовой замок, что впрочем, не мешало ей продолжать веселиться.
Его ревности не было перерыва, чтобы он не делал, она всегда находила способ, избавится от надоедливого надзирательства и делать то, что хотела. О дочери она вообще больше не вспоминала, и та росла на глазах у кормилицы, а с родителями виделась лишь за ужином, если они оба были в замке.
То, что случилось с госпожой Де Пуатсьен за неделю до рокового события в лесу могло бы стать причиной ее случайной смерти, если бы мы рассматривали его в подобном повороте. Господи Де Пуатсьен вернулся двумя неделями раньше, чем писал в письме, и надо же было так случиться, что как раз в этот момент к госпоже Де Пуатсьен заехал ее старый любовник. Проникнув ночью к ней через окно, он, таким образом, не потревожил сон ни одного из слуг замка. А когда внезапно приехал поздно ночью граф, никто в доме не мог предположить, что там находиться посторонний. Поэтому господин Де Пуатсьен застал свою жену в самый щекотливый момент между мужчиной и женщиной, который из корректности мы не будем описывать. В тот же вечер он убил наглеца на дуэли, а, вернувшись, подошел к жене и очень спокойно и тихо произнес следующее:
-Ты запятнала мою честь, я не намерен терпеть более. Я тебя убью.
Ясно, что слова были произнесены в гневе, и потому можно было решить, что они спустя миг растворяться в воздухе, оставив лишь полузаметный след в сознании. Но так уж решила судьба, что слова графа осуществились и при том очень скоро, предполагать, конечно, можно многое, но без доказательств, это всего лишь слова, слова, что стоили госпоже Де Пуатсьен жизни.
Итак, со смерти графини прошло 3 года. Дочери к тому времени исполнилось 14,она становилась с каждым днем все красивее и красивее, и потому довольно жалко было смотреть, как лучшие годы юности она проводит в одиночестве у себя в замке.
Но если вдуматься в выше написанное, то при желании можно было бы понять, почему отец был с ней столь суров.
Безусловно, он боялся, что дурной характер матери перейдет и к ней. Именно поэтому в доме в основном были женщины, окружавшие ее своим вниманием и заботой, но, к сожалению, ни о какой другой любви она и не могла помыслить...
В ту пору пошла мода на картины известных живописцев. Каждый уважающий себя господин приобретал картины, как современных, так и прошлых гениев, кисти. Картины так же были отличным вложением денег, так как искусство нетленно, а талант вечен. Моду на картины ввел сам король. И большая часть придворных не то что слепо подрожала моде, но старалось понравится королю, а так же показать насколько оно само обладает великолепным вкусом. Господин Де Пуатсьен тоже подвергся это всеобщему влиянию и пристрастился к живописи. Его никогда в особенности не интересовали тонкие душевные порывы художников или немалая стоимость великолепных картин. При взгляде на которые можно было подумать, что это не нарисовано, а совсем реально, можно взять и потрогать. Но как мы уже сказали, мода на картины захватила все знатные и богатые фамилии Франции и его в том числе. Он не слишком – то разбирался в картинах, ценителем искусства в то время, пожалуй, можно было бы назвать очень и очень не многих. Но если знающие люди говорили, что нынче в моде Ван Гог, то все спешили стать обладателем хотя бы одной из его картин. Поэтому не имея особого вкуса, но имея деньги и связи, господин Де Пуатсьен обзавелся довольно быстро великолепной коллекцией. Сначала картин было не так уж и много, и они вполне помещались в одной из отведенных под них комнате. Но потом увлечение начало набирать темп, и размеры коллекции увеличились в несколько раз.
Мы забыли упомянуть, что в замке помимо всевозможных комнат и бальной залы была еще и небольшая зала для танцев, где обычно танцевала его дочь. Рассудив, что данная комната довольно вместительна и вполне подходит для размеров его коллекции, отец решил сделать там свою картинную галерею. Он поступил так, даже не предполагая, что ей, быть может, будет очень обидно, что заняли ее любимую залу для танцев. Но решение отца было законом. Поэтому она лишь попросила, чтобы там оставили одно большое зеркало. Так и поступили, спустя уже неделю бальная зала преобразилась, и по стенам были развешаны самые модные картины того времени.
Репетиции девушки были перенесены в большую бальную залу. Но она не любила бывать в большой и, по привычке, все еще танцевала в прежнем месте, называемой теперь картинной галереей.
Часами она кружилась по зале в вальсе, ее тонкие ножки и ручки казались чем-то неземным, когда она танцевала. И ей для танца не нужно было слышать музыку, потому что она играла у нее в душе. Развлечений у юной девушки было не так уж много, и поэтому большую часть своего времени она либо читала, либо вышивала в саду, либо танцевала. Ее сердце переполнялось светом, а во всех движениях и словах чувствовалась необыкновенная юность.
В день весеннего равноденствия, когда солнышко уже не просто светит с небес, а начинает дарить всему живому свое тепло, Силлит после прогулки по проснувшемуся саду, захотелось кружиться от радости весенней теплоты. И она, словно бабочка, полетела в бальную залу, а теперь уже картинную галерею, чтобы предаться божественному танцу своей души.
Она кружилась по зале в своем нежно-розовом платье и напевала какую-то мелодию… Вдруг она остановилась и оглянулась вокруг себя:
-Кормилица?- спросила девушка.
Ответа не последовало.
Силлит сначала подумала, что за своим танцем не заметила, как в залу вошла кормилица звать ее обедать. И потому, когда она обернулась, чтобы с ней поздороваться, то была сильно удивлена, что в зале не оказалось никого, кроме нее самой.
Но эмоции такие длятся недолго, и уже спустя какую-нибудь секунду, девушка снова кружилась в танце. И снова остановилась, замерла посреди комнаты. Она осмотрелась вокруг себя, но никого не увидела. Однако, она была почти уверена в том, что кто-то следил за ней, ее тонкая натура просто чувствовала на себе чей-то взгляд. И как только она начала об этом задумываться, то услышала, как кормилица зовет ее обедать. Но прежде чем увидеть ее, Силлит сначала услышала ее громкий голос, так что вполне спокойной она пошла в столовую.
На следующий день она по своей любви к танцу снова была в картинной галерее. Сначала ее ничто не тревожило, но вскоре девушка почувствовала, что кто-то следит за каждым ее движением, за каждым па или наклоном головы. Она остановилась, предполагая, что закружилась в своих пируэтах, и то внезапное ощущение, возникшее у нее, было всего лишь последствием танца. Но еще сильнее она чувствовала на себе этот непрерывный взгляд, когда стояла посреди бальной залы и прислушивалась к каждому движению занавесок. Сомнения не было, за ней кто-то следил. Девушка испугалась и убежала из комнаты.
Первое, что ей хотелось сделать, это рассказать кому-нибудь о том, что она почувствовала, но в таком случае она могла ссылаться лишь на интуицию, так как никаких других доказательств у нее не было…И поэтому она повременила с тем, чтобы обо всем рассказать кормилице. Целых два дня девушка не ходила в бальную залу, страх оказался сильнее желания танцевать.
Но объяснение, пришедшее ей сегодня утром, немного успокоило девушку, и потому она надела свое любимое розовое платье и отправилась в картинную галерею с твердым намерением раскрыть причину того взгляда.
Часто слыша, как кормилица говорит об излишней заботе отца, девушке в голову пришла мысль, что тот взгляд, которого она недавно испугалась, мог принадлежать одному из слуг, которого отец, опасаясь за благополучие своей дочери, нанял охранять ее в замке. Так сказать, человека, следившего за каждым ее шагом, что тот принципе удачно и выполнял. Силлит захотела сама найти этого человека.
Она специально долго кружилась по зале с тем чтобы тот человек подумал, будто она сейчас находиться полностью в своем мире и не замечает вокруг ничего. Тогда, быть может, он вышел бы из тени, а так как Силлит только делала вид, что была сильно увлечена танцем, то она сейчас же его заметила. При первых же шагах по паркету она снова почувствовала этот странный взгляд. И внутренне улыбнулась тому, что скоро ее план осуществиться. С легкостью девушка кружила в вальсе, делала пируэты и грациозно семенила ножками по паркету. Но пока что чувствовала на себе только его взгляд, ни малейшего шороха или движения, ничего. Страж ее покоя, по-видимому, был настоящим знатоком своего дела. Ничто нее могло выдать присутствия данного господина, и только взгляд Силлит по-прежнему улавливала своей натурой.
-Быть может он находиться не внутри замка, а за окном.
Предположила девушка и отправилась в сад, чтобы потом незаметно подойти к той части дома, где находиться картинная галерея и посмотреть, права ли она.
Но как не была она осторожна, как не скрывалась за деревьями в саду, когда она подошла к левому крылу (именно там находилась ее бывшая бальная зала), то не только никого там не заметила, но и не нашла свежих следов, говоривших о недавнем присутствии здесь человека. Все это сильно огорчило юную девушку, потому как она разочаровалась в своем плане и, возможно, в своем предположение. Печальная она вернулась в залу и присела на полу. Паркет был настолько ослепительным, что можно было сидеть на нем и не бояться, что нежная ткань платья запачкается….Больше пяти минут девушка не смола просидеть, так как взгляд снова почудился ей. Тогда она встала и пошла в своих раздумьях по периметру картинной галерее. Разные мысли приходили к ней в голову, и она ни от одной не отказывалась заранее, сначала нужно было ее хорошенько обдумать, просмотреть все возможные варианты, совпадающие с действительностью или нет. В своей задумчивости она шла мимо великих шедевров живописцев Голландии, Франции, Италии. Шла не торопясь, иногда останавливаясь напротив картины и вглядываясь в ее сюжет, словно искала какую-то подсказку, намек на ответ. Но картины молчали и не открывали ей ничего, кроме запечатленных художниками сюжетов. Поэтому она снова продолжала идти и останавливаться, когда ей в голову приходила очередная мысль.. Девушка не слишком любила живопись. Ей непонятно был данный вид искусства, и потому многие из картин здесь она просто не замечала, пусть и танцевала в своей новой бальной зале уже второй месяц.
Искусство бывает, по крайней мере, двух видов - молчаливое или тихое, такое которым приятно восхищаться; его лицезреют, но само оно никогда не будет двигаться и говорить с тобой на твоем же языке (например, картины, скульптуры, песни и стихи, музыка) и есть еще одно искусство, оно относиться к живому, находящееся в состоянии постоянного движения (это может быть танец, пьеса, езда на лошадях, фехтование).
Как правило, люди один вид предпочитают другому, и это, скорее всего, зависит от их собственной натуры, которая и выбирает что ближе по душе и характеру человеку. Силлит относилась как раз к любителям живого искусства.
При еще одной мысли она снова остановилась напротив одной из больших картин этой залы и присмотрелась. На картине был изображен всадник на белом коне. Довольно банальный сюжет для того времени, но что-то было такое в картине, что привлекло внимание девушки и заставило ее простоять возле нее минут семь в полной задумчивости.
Горящие глаза. Пока она стояла возле этой картины, ей казалось, что глаза этого благородного всадника все время светятся каким-то необычным светом.
-Наверное, это из-за солнышка в окне.
Подумала Силлит и вышла из залы.
На следующий день, девушка снова танцевала в зале. Как мы уже сказали, это было ее излюбленное занятие. Немного утомившись, она присела на паркете и посмотрела в высокое окно, сегодня шторы были нежно голубого цвета, и солнышко сквозь них придавало особый оттенок галерее. И снова она поймала себя на мысли, что, задумавшись, сидит и смотрит в одну точку, на ту самую картину с горящими глазами, так про себя она ее назвала. Силлит подошла и присмотрелась к ней. Ничего особенного, нарисованный юноша с длинными темными волосами, но сегодня он ей показался особенно красивым, быть может, всего лишь от солнечного света, игравшего на картине. Девушке было уже 14, а это возраст, когда начинаются задумываться о внимание. Но как мы уже сказали, ее отец был слишком суровым человеком и осторожничал до такой степени, что девушка ни разу еще не появлялась в свете и не была знакома ни с одним из представителей богатых родов.
Знакомства ей заменяли книги, которые девушка читала до глубокой ночи. И, несомненно, очень легко влюблялась в героев, сердцем чувствуя каждое их переживание. Ее юная душа уже давно была готова влюбиться и унестись на крыльях счастья
куда-нибудь на конец света. Хотя и следует отметить, что со взглядами отца, улететь ей бы пришлось не так бы рано, как хотелось и совсем не туда, куда бы стремилось сердце. Ее партия была бы оговорена заранее, и вряд ли бы до этого момента она могла бы хоть немного покрасоваться в свете. Но планы отца пока что не волновали девушку, живущую лишь своими мечтами. Заглядевшись на всадника, она вдруг поняла, что сердечко ее учащенно бьется в груди и кажется, она начинает влюбляться. И девушка представила, словно это нарисован один из героев недавно прочтенной ею книги, что вот он предстал пред нею. И, наконец, она может его не только слышать, переживать его мысли и чувства, но и видеть. Девушка настолько отдалась своим мечтам, что не заметила, как начала разговаривать с картиной. Сначала она представилась, потом просто смотрела на него, словно ждала ответа, далее спрашивала о героев и героини его книги, делала какие-то свои выводы.
Но картина молчала, тогда Силлит присела возле нее на колени и просто смотрела, восхищаясь красотою всадника, вдруг ей показалось, словно всадник смотрит прямо на нее. Раньше ей казалось, что взгляд его был устремлен куда-то вверх, а сейчас она точно знала, что он смотри на нее.
Силлит испугалась, приподнялась с колен, одернула шелковое платье, и снова посмотрела на картину. Глаза были устремлены куда-то вверх. Следовательно, ей все это привиделось. Вероятно за своими мечтами, унеслась и сама Силлит и так сильно, что ощутила на себе его взгляд.
Но время уже было обеденное, и она, попрощавшись со всадником, ушла.
С того времени Силлит не только каждый день танцевала, но и была гостьей картины с горящими глазами. У нее выработалась привычка не просто разговаривать не о событиях прочитанной книги, но и со временем делиться всеми своими мыслями и переживаниями. Немой слушатель был всегда внимателен к ней, он слушал ее мысли и кажется внимал каждому произнесенному слову. От недостатка общения Силлит сильно страдала. Но с появлением в ее жизни этой страной картины, девушка, как бы это написать, стала считать, что у нее появился друг, пусть он и не разговаривает, но ведь и слушать тоже очень сложное ремесло.
А горящие глаза продолжали жить на картине , так как и жили до этого прежде.
В одно солнечное утро девушка пришла снова в свою излюбленную залу. Еще раним утром кормилица передала ей письмо от отца. Силлит прочитала его и обрадовалась, потому как прошло уже больше месяца, как она последний раз виделась с отцом. В письме же он сообщал ей что намеревается приехать в замок в конце этой недели. Именно поэтому девушка , пританцовывая и вошла в залу. Прежде всего ей не терпелось поделится своим счастьем с благородным всадником. И подойдя к картине поближе, она начала с улыбкой на лице рассказывать, как скоро придет отец, и как она обнимет его, потому как очень сильно по нему соскучилась. Быть может если бы у нее было здесь больше развлечений, то юная девушка не так бы скучала по отцу. Который, как мы уже сказали, был к ней довольно холоден. Но при данных обстоятельствах, весть о скором приезде отца была настолько по душе девушке, что как мы уже сказали, она танцевала еще до того как зашла в танцевальную залу.
-скоро вернется отец. И мы будем все время проводить вместе. Рассказывала она картине. Возможно мы поедем вместе покататься на лошадях и он покажет мне наши владения. Возможно я сойду с экипажа, чтобы пройтись по свежей скошенной траве, возможно увижу другие сады еще более великолепные чем, те что расположились под окнами замка.
Картина молча слушала ее.
-А еще возможно, что отец возьмет меня в гости к какому -нибудь своему старинному другу, и там я встречу либо свою подругу, либо друга. Да, да он непременно возьмет меня в гости.
Силлит особенно хотелось побывать в ином замке и познакомиться с новыми людьми, ведь ей было всего 14 лет или же лучше сказать уже 14, возраст первых мечтаний и влюбленностей еще светлого сердца, недоступного порокам жизни.
-Он у меня такой добрый... Он точно выслушает мою просьбу. Ну, когда же ты приедешь, отец?
В слух вопрошала Силлит и смотрела на картину.
-Когда же ты посетишь свое дитя, которое так сильно истосковалось по тебе, когда же?
При этих словах девушка, не отрывавшая взгляда от картины, вдруг заметила, как что-то блестит на холсте, переливаясь солнечным светом. Она подошла еще ближе и внимательнее присмотрелась к тому месту, где, как ей показалось, играл солнечный лучик совершенно по-иному.
-Что это?
На картине блестела маленькая капелька воды. Она словно была нарисована, но, выделялась из общего фона, казалась выпуклой. И девушка инстинктивно захотела потрогать ее рукой, но так как картина висела не низко, она не смогла до нее дотянуться. Она простояла здесь еще какое-то время, стараясь разглядеть эту капельку и понять природу ее появления, но так никакого объяснения не нашла. Тогда девушка, предположила, что увидела чудо, приравнивая картину к плакающим священным иконам, побежала за кормилицей, чтобы показать ей это.
Кормилица была крайне удивлена, услышав рассказ девушки о том, как она увидела картину, которая плакала. И вместе они были в зале уже через несколько минут.
Но оказалось, что кормилица пришла напрасно, сколько ни смотрели они вдвоем на всадника, сколько ни искала Силлит признаков того, что картина недавно плакала, ничего они не нашли. И кормилица, погладив девушку по голове, проговорила:
-Ничего дорогая, верно тебе это показалось...
-Нет же, кормилица, я видела, видела слезу, вот здесь на холсте.
Доказывала ей Силлит, показывая указательным пальцем на середину картины.
Кормилица нежно улыбнулась, чтобы девушка не чувствовала себя неловко и ответила.
-Да, возможно ты и видела что-то, но это могло быть отражением солнышка, бликом на холсте, напоминающем по форме слезу.
-Нет же, кормилица, я видела, точно, я целых 15 минут провела здесь, разглядывая это явление.
-Да, я тебе верю. Могу лишь сказать, что возможно то, что ты видела, и было чудом . Но Силлит, девочка моя, чудо открывается не всем, а только избранным Господом Богом. Именно поэтому его смогла увидеть ты, но не я.
Силлит согласилась с доводами своей кормилице.
-Помолись, тем самым поблагодаришь Бога, а потом пойди и прогуляйся в саду, в котором так недавно распустились великолепные белые лилии.
-Хорошо. Я так и поступлю. Только дай мне помолиться в одиночестве.
-Конечно, моя дорогая. Я буду ждать тебя в саду.
Как только девушка осталась наедине с картиной, она тихо опустилась на колени и помолилась, почти не слышно, и ушла вслед за кормилицей в сад.
Там они долго беседовали, но Силлит так была взволнована, увиденным чудом, что едва ли правильно отвечала на ее вопросы. Девушка поддерживала разговор простым наклоном головы в знак согласия с доводами своей кормилицы и немым молчанием, когда была не согласна.
Назавтра она все равно пошла к картине. Долго стояла перед ней, смотрела, но картина молчала ей в ответ, и ничего не происходило.
Тогда девушка присела на колени и начала молится. Она хотела понять, почему именно ей доверился Всевышний и ниспослал какой-то знак с неба. Закончив молитву, Силлит вся в слезах поднялась с паркета, и увидела, как слеза снова скатилась прямо из глаз всадника. Девушка застыла на месте. Она решила, что быть может ей это показалось сквозь свои слезы, и она рукою потерла свои глаза и вновь посмотрела на картину. Без сомнения, всадник плакал...
Силлит могла бы побежать за кормилицей, показать ей то, что она увидела. Но, вспомнив вчерашнюю историю, девушка не решилась. Кормилица. сколько бы она не была добра и заботлива, могла испугаться за психику девушки и посчитать, что данная комната плохо на нее влияет, и решить ,что ей будет гораздо лучше, если она вообще не будет посещать картинную галерею... Силлит никак не хотела допустить этого, поэтому она стояла перед картиной и думала, что же это такое. Как картина может плакать, и что за знак Господь подает ей уже во второй раз?
Она пробыла в зале еще 2 часа, а потом поспешила в сад, чтобы позже вернуться снова , но так, чтобы не вызвать лишних подозрений частыми посещениями.
Слезы на картине, к тому времени как она пришла, высохли и не оставили никаких следов. Теперь было понятно, почему в тот раз ни она, ни кормилица не увидели капель на холсте... Девушка заметила, что как только она вошла в залу, глаза всадника словно поприветствовал ее, и взгляд устремленный сначала вверх, перешел на нее.
-Здравствуй, вот и снова я. Не могла пересилить себя и не прийти. Даже не знаю, что тебе сказать, ты словно бы слышишь меня, но не отвечаешь. Вчера я видела, как ты плакал, я не поняла причину этого явления и назвала чудом. Сегодня я стою перед тобой , но ты по-прежнему молчишь. И я не знаю, что Господь хочет мне сказать, я не понимаю... Вчера целую ночь я просидела в своей комнате на коленях в слезах и молитвах, прося тебя донести до своего дитя смысл посылаемых мне знаков. Но он, по-видимому остался глух к моим мольбам. Ибо сейчас я вновь стою перед тобою и спрашиваю, но ты не отвечаешь.
Вдруг в комнату вбежала кормилица.
-Силлит, Силлит,
Позвала она девушку взволновано.
Силлит обернулась.
-Твой отец вернулся, пойдем же скорее в гостиную, поприветствуем.
И, схватив девушку за руку, она потащила ее вон из залы, так что девушка не успела даже мысленно попрощаться с картиной. И только когда она обернулась, чтобы просмотреть на картину перед тем, как за ними захлопнется дверь, ей показалось, что на холсте что-то блестит.
Господина Де Пуатсьена было слышно, как только он переступил порог дома, сразу же были отданы тысячи приказаний слугам. В доме итак к его приезду был наведен строжайший порядок, ни одна вещь не была в неположенном месте:: статуэтки -в дубовом шкафу, блестящая посуда и столовое серебро- в кухонном. У каждой вещи в доме строго отведенное место. И данному правилу необходимо было безукоризненно следовать. А потому с какой скоростью женщина влетела в залу за девушкой, можно было предположить, как она не хочет случайно вызвать неудовольствие своего господина.
Но когда они вошли в гостиную, то увидели только слуг, шнырявших туда и сюда по дому, графа же не было. Кормилица подошла к одной из девушек и поинтересовалась, что с господином Де Путсьеном.
- Он так устал с дороги, что сразу же отправился в свои покои, приказав, принести ему хороший обед туда.
-Но неужели он не хочет сперва увидеть дочь свою?
Спросила кормилица.
Служанка не могла сказать напрямую, дабы не обидеть никого не осторожным словом. Хотя нужно и сказать, что кормилица специально отвела ее в сторону, так чтобы девушка не слышала их разговора.
-Господин Де Пуатсьен сказал, что будет ужинать как обычно в гостиной.
Кормилица все поняла и отправилась к Силлит, дабы объяснить ей причину отсутствия графа и по возможности успокоить девушку.
-Дорога моя,
так начала она.
-Твой отец приехал из дальнего края, он сильно устал и сразу же прилег отдохнуть, так как не хотел, чтобы ты видела его замученное дорогой лицо. Но к вечеру он приказал приготовить самый лучший ужин, специально для вас двоих.
-Понятно.
Сказала девушка и ,понурив голову, пошла куда-то от кормилицы.
-Дорогая моя, ты куда?
-Пойду пройдусь. Не волнуйся к вечеру я буду готова и минуту в минуту встречу отца в гостиной.
Силлит, как и догадался читатель, направилась не иначе как в картинную галерею, где и дала волю своим слезам. Все слова, которые сказала кормилица, были отговоркой отца. Она прекрасно понимала, что женщина как могла старалась скрыть грубость отца… Но она так же знала, что он не слишком спешил с нею и видеться, хотя и не был дома довольно долго…Осознание того, что ее радость омрачилась его сухостью и не любовью, девушка горько заплакала.. И снова картина, будто разделявшая ее горе, заплакала вместе с ней. Беззвучно и тихо, катились слезы по холсту. Силлит, увидев, что чудо повторяется снова и снова, на секунду перестала думать о себе и решила утешить бедную картину. Она взяла стул, что стоял здесь же, дабы танцующий мог бы присесть и отдохнуть. Подставила его к картине и сама, аккуратно подобрав подол платья, встала на него тоненькими ножками. Таким образом, она оказалась почти напротив глаз всадника. Силлит дотянулась до выступивших на картине слез и вытерла их рукавом своего платья. И словно ее потянула вверх невидимая сила, она подняла голову и присмотрелась к всаднику.
-О, Боже!
Вскрикнула Силлит. Глаза всадника действительно показались ей живыми. Он смотрел на нее, оттуда с картины, и глаза его выражали неподдельную человеческую грусть.. Карие, почти черные глаза полные слез, неотрывно смотрящие на девушку
-Что ты? Спросила девушка вслух...
Но глаза не могли бы ей ответить, и поэтому ей оставалось лишь созерцать молчаливую суть картины, но...Если бы девушка только знала, что находиться по ту сторону картины, тогда бы, услышав внезапно тихий голос, она бы не испугалась, так , как испугалась сейчас, когда задав свой вопрос, она услышала слабый голос, жалобно прозвучавший в ее ушах:
-Помоги...
От неожиданности Силлит сделала шаг назад и ,забыв, что стоит не на полу, упала вместе со стулом …
-Ой.
вскрикнула девушка. К счастью, удар, полученный ею от падения ,был не столь сильным, как впечатление оттого, что она услышала...
Поэтому она лишь встала с паркета, отряхнула платье и снова залезла на стул.
-Что, Боже, что же ты сказал?
Девушка, обращавшаяся с мольбой к картине, была похожа на чистого ангела, парящего под небесами. Один ее подаренный взгляд мог бы стать для человека истинным наслаждением. Но как не молила Силлит повторить ей слово, картина оставалась молчаливой... И девушка, поняв, что ей, видимо, показалось снова, ушла в свою комнату.
Там она провела остаток вечера и к ужину, не смотря на всю свою скопившуюся в сердце грусть, была одета в великолепное платье и спустилась в гостиную, чтобы увидеться с отцом.
Они сели друг напротив друга за красивым отполированным столом из крепкого дуба. В то время была мода именно на предметы из дубового дерева. Поэтому гостиная была оформлена с последними тенденциями вкуса и стиля.
-Здравствуй, дочь моя.
-Здравствуй, отец.
Девушка ждала, что он поинтересуется ее жизнью здесь или спросит о здоровье. Самые обычные, почти не значащие вопросы. Но они бы ей показали, что он хотя бы немного думал о ней и проявлял к ней интерес. Но отец взял в руку запеченную ножку свинины, а в другую руку бокал красного вина и молча принялся трапезничать. Девушка не посмела нарушить своим, словом его трапезу и тоже молча принялась за еду. Она съела совсем чуть-чуть за это время и ждала только того момента, когда отец, наконец, закончит, чтобы пожелать ему спокойной ночи и удалиться в свою комнату.
Наконец, опустел его бокал, и господин Де Пуатсьен отвалился на спинку своего кресла, сытым и вроде как довольным, хотя его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым для девушки. Тогда Силлит встала из-за стола и подошла к отцу, который тоже в свою очередь с трудом поднялся с мягкого кресла.
-Спокойной ночи, отец.
Сказала девушка и подставила лоб для поцелуя.
-Доброй ночи и тебе, дочь моя.
Отец слегка прикоснулся губами к ее челу. И девушка, не столько радостная, сколько печальная, ушла в свои покои, чтобы выплакаться там, а утром снова сверкать румянцем и голубыми глазами. Ничто так не омрачает юное сердце, как безразличие единственно родного человека. Конечно, у нее была кормилица, которая истинно ее любила и заботилась о ней, как о родной дочери, но одной любви ей было не достаточно, хотелось, чтобы и отец был с нею рядом, чтобы делился с ней своим сердцем. Тогда девушка была еще слишком юна и не могла предположить, что некоторые сердца людей могут быть черствыми или злыми. Она думала, что все, все могут любить, просто любовь это выражается по-разному... Поэтому отца она никак не могла понять, и оттого ей было очень и очень грустно.
Утром она проснулась с одной мыслью, словно снился ей тот всадник с картины, но во сне он был живым, так, если бы она видела его воочию стоящим перед ней в комнате. Сначала он долго смотрел на нее, а потом сказал:
-Помоги мне.
И девушка проснулась с этими словами на устах. Словно Бог сказал их снова для нее, дабы она убедилась в том, что ей все это не привиделось. И Силлит, не спустившись к завтраку, как обычно, сказала служанке, что есть ей пока что не хочется, и она лучше пройдет прогуляться, так как считает, что это поможет ей возбудить аппетит. А сама отправилась в залу, прямиком к картине с горящими глазами.
Первое, что она произнесла было:
-Вчера я все слышала, я осознала, что это было не мое воображение. Скажи же мне снова, чтобы я могла понять тебя больше и объясни, что же тебе нужно от юной девушки.
Я не знаю, кто ты: ангел или дух, но я знаю, что сейчас должна поговорить с тобой. Как только я проснулась, я сразу же прибежала к тебе, не теряя драгоценные минуты на завтрак и любование утренним солнышком. Прошу же тебя, поговори со мной. Я знаю, что я не сошла с ума и твой голос, я слышала его.. Скажи же мне, ответь, о дух или призрак...
Но картина молчала, как молчала и все время до этого... И только глаза были полны слез, которые еще только блестели на нижнем веке, но не успели омочить старый холст.
Девушка, стоявшая здесь в мольбах и слезах еще минут 15, не услышала ничего, и ушла к завтраку, как и обещала служанке.. . Выяснилось, что отец уехал уже как час назад на охоту... Поэтому она осталась наедине со свежевыпеченными булочками и своими мыслями...
Ежедневная прогулка в саду привела ее еще в большее отчаяние... Силлит присела на скамеечку возле озера и тихо заплакала... И так случилось, что как раз в это же самое время кормилица проходила рядом. Наверное, то был зов женского сердца, чувствовавшее боль дорогого сердца и спешившее к нему, дабы успокоить или же поплакать вместе с ним.
Кормилица без лишних слов села рядом с девушкой и обняла ее, так как сжимают в объятьях хрупкую душу, нежно и ласково…
-Кормилица, кормилица…
Вся в слезах Силлит еще крепче к ней прижалась, и не только для того чтобы чувствовать ее теплоту, но и для того, чтобы поговорить с ней.
-Я не знаю, что происходит... Что это, и, может быть, я действительно схожу с ума…
-Что случилось с тобой, дитя мое? Что? О чем ты горюешь? Об отце?
-Нет, не о нем... Он печалит меня, но не так сильно, как она…
-О чем же ты говоришь? Я не могу понять пока что ничего из твоих слов... Объясни мне, расскажи все по порядку, дабы я смогла бы тебе помочь или успокоить…
Но Силлит засомневалась, в том нужно ли ей все это говорить своей доброй кормилице...
-Скажи сначала, что ты выслушаешь меня так, как священник выслушивает своих прихожан, молча, тихо и без упреков… Скажи мне сначала это...
Кормилица немного расслабила объятия, чтобы увидеть свою девочку и посмотрела с нежностью в своем сердце ей в глаза...
-Обещаю тебе, моя дорогая, что я выслушаю тебя так, и чтобы ты сейчас мне не поведала, не буду осуждать тебя или обвинять в чем-то, а буду твоим слушателем и с участием отнесусь к твоим словам и делам, если ты только об этом попросишь…
-Хорошо…
И девушка поведала ей о картине, о живых горящих глазах, о том, почему они не видели слез на холсте.. И как всадник заплакал вместе с нею. А она решила утереть рукавом своего платья слезы, выступившие на холсте, и увидела эти карие, почти черные глаза, что смотрели на нее неотрывно с картины. На таком близком расстояние они было словно человеческими… И потом голос, и сновидение, а позже молчание благородного всадника, когда она пыталась заговорить с ним... Кормилица, потрясенная услышанным, все же постаралась успокоить девушку. Прежде всего, ей следовало найти причину всего того, что она слышала из ее уст. Рассказ Силлит мог бы показаться бурной фантазией, но старая женщина пообещала, что отнесется с пониманием, и потому искренне хотела ей помочь. Было решено, что после обеда они вместе направятся в бальную залу, чтобы кормилица сама могла осмотреть картину....
За обедом вернулся господин Де Пуатсьен. И их совместное посещение картинной галереи было отложено. Естественно, что граф не должен был быть в курсе происходящего со своей дочери, иначе он бы решил, что в его отсутствие слуги так повлияли на воспитание юной девушки, что она под их присмотром сошла с ума. А там и до монастыря недалеко...
И только на следующее утро, пока отец видел сладкие сны, они вместе с кормилицей пошли в бальную залу. Женщина еще вчера предложила Силлит встать пораньше, и чтобы, не дай Бог, не возбудить каких-либо подозрений, сказала, что сама войдет в ее комнату рано утром и разбудит.
Картина молчаливо весела в комнат. Они не сводили с нее глаз довольно продолжительное время, но ничего такого, чтобы могло привлечь хоть малейшее внимание, они не заметили. Да, если говорить о глазах, на которые все время указывала девушка, то они действительно были очень красивыми, очевидно художник был талантлив и трудолюбив и наверное потратил немало времени, чтобы добиться такого поразительного сходства. Оставаться долго в галерее было нельзя, и потому они поспешили в гостиную, где и встретили господина Де Пуатсьена уже за завтраком. Силлит робко поздоровалась и села. Кормилица же попросила разрешения отлучиться по накопившемся делам и тут же покинула гостиную.
И здесь отец заговорил.
-Дочь моя, к обеду к нам в гости пожалует мой добрый друг, оденьтесь, как подобает юной девушке, со всей изысканностью и пышностью.
-Отец, но разве мне не следует уйти в мою комнату, как только Ваш друг подъедет к воротам замка?
-Нет. Сегодня мы не будем говорить о делах, а просто пообедаем. Я хочу, чтобы Вы присутствовали.
И на этой ноте он снова принялся за оставленные булочки с джемом. Силлит спросила разрешения и вышла.
Просьба отца немного удивила ее, но никак не огорчила. Ведь девушка настолько чуждая обществу решила, что наконец-то отец позволит ей чуточку больше, чем каждодневное сидение в замке, прогулки в саду и другие приятные сердцу юные мелочи.
К обеду она была готова. Ее служанка заканчивала укладывать последнюю прядь волос, как в дверь постучали. Она открыла… На пороге стояла бледная кормилица.
-Что случилось?
В испуге спросила Силлит.
-Не сейчас, дорогая, позже, тебя все ждут. Господин Ревули уже приехал. Он в гостиной вместе с твоим отцом.
Но Силлит, словно не слышала того, что сказала ей женщина. Видя бледность на ее лице, вызванную, скорее всего сильным волнением, Силлит еще раз спросила
-Тебе плохо? Что случилось? Всадник?
-Кормилица слегка кивнула головой и приложила указательный палец к губам девушки.
- Ни слова, дорогая. Будем разговаривать, когда у нас обеих будет на то время. А сейчас спеши к своему отцу, а то он не иначе, как сам сюда скоро придет, если ты через минуту не предстанешь перед ним.
Силлит также кивнула головой в знак согласия с кормилицей и поторопилась в гостиную, где два старика оживленно о чем-то беседовали. Увидев Девушку, они сразу же свернули весь свой диалог.
-Разрешите представить Вам, дорогой друг, мою дочь, Силлит.
Силлит поздоровалась. Ей было неловко среди двух этих людей. Но когда принесли долгожданный обед, девушка не посмела сказать отцу о своем желание удалиться в комнату и села вместе с ними.
Господин Ревули обратился к ней с вопросом.
-Не правда ли сегодня замечательная погода, мадмуазель?
-Да.
Слегка опустив глаза, сказала Силлит.
-Ваш отец предлагает прокатиться в карете. Не составите ли Вы нам компанию?
Все это время отец молчал. Силлит подняла голову, посмотрела на него, чтобы уловить настроение, а потом, сказала
-Если отец мой изъявит такое желание, то я поеду с Вами.
-Да, Силлит.
Сказал господин Де Пуатсьен.
-Закончи обед, иди наверх и переоденься в более удобное платье.
И вот втроем они выехали из замка, чтобы осмотреть окрестности и насладиться уже садящимся солнцем за горизонт.
Господин Ревули всю дорогу интересовался какими-то мелочами в жизни девушки и честно надоел ей своими вопросами. Но из чувства приличия, а так же из уважения к отцу девушка не столь сговорчиво, но все же отвечала ему короткими фразами. Сама же она всю дорогу думала о всаднике и о том, что не успела ей рассказать кормилица.
Наконец-то карета въехала в ворота замка и Силлит, сказав, что усталость в конец одолела ее, попросила отца уйти в свою комнату. После столь длительной прогулки отец не высказал никакого неудовольствия словами девушки, и ни сказать что с грустью, а скорее с радостью отпустил ее к себе. Ведь не смотря на то, что весь сегодняшний день, они просто отдыхали, друг приехал к графу очевидно по какому-то важному делу. И теперь после прогулки, они могли полностью отдаться своим делам.
Итак, Силлит спешила в свою комнату, но, прежде всего, хотела увидеться с кормилицей. Поэтому она и передала с одной из служанок эту просьбу.
Силлит, уже приготовившись ко сну, ждала только одного, когда же придет добрая женщина. И вот в дверь постучали. Это была она,. Силлит точно знала, она еще по шагам в коридоре узнавала свою кормилицу.
-Входи, не заперто.
Женщина вошла и присела на кровать.
-Так что же что случилось?
Силлит не терпелось узнать.
-Подожди, сначала мне нужно у тебя кое-что узнать, дабы не ввести тебя в заблуждение.
-Так спрашивай, спрашивай.
- Когда твой отец решил переделать бальную залу в картинную галерею, он ничего не сказал о мотивах принятого решения. Почему, например, нельзя было взять другую большую комнату, у нас в замке их немало.
-Нет. Он лишь сказал, что теперь здесь будет галерея. И чтобы я наслаждалась танцами в большой бальной зале. Ты же знаешь, он никогда не объясняет причины своих поступков.
-Да, знаю. А давно ли ты заметила ту картину, о которой мне рассказывала?
- Не помню. Я все время танцевала и не сильно присматривалась к тому, что украшает стены. Я ведь так люблю танцевать.
-Да, да, дорогая. И стало быть, ты не помнишь, когда появилась та картина со всадником, не позже ли всех остальных она была установлена?
-Не знаю, правда...
-Хорошо. Все, что я хотела, я узнала. И кормилица уже собиралась покинуть девушку, как Силлит остановила ее.
-Кормилица, но раз ты все узнала, скажи же и мне, что повергло тебя в такой испуг, когда мы встретились сегодня днем?
-Не могу, пока что тебе всего рассказать, так как у меня есть только предположение, не больше.
-Но хотя бы его скажи! Прошу тебя, не мучь меня! Я сегодня весь день об этом думала….
-Скажу лишь, что почаще бывай в бальной зале и наблюдай за всадником, если что-то интересное повториться, сообщи об этом мне. Но будь аккуратна, моя дорогая, твой отец не должен замечать, того, что твое поведение как-то по изменилось.
Сказав это, она пожелала ей доброй ночи и вышла, оставив девушку наедине с темной ночью и своими мыслями.
Силлит уснула в очень волнительном состояние, и сон ее был так чуток, что едва солнце появилось на горизонте, она открыла глаза. Время было раннее, и даже слуги еще спали. Однако это и нужно было Силлит. Она потихоньку встала, оделась и вышла из своей комнаты. Не трудно догадаться, куда девушка направилась в столь ранний час.
Она неслышно приблизилась к картине. И хотела поздороваться с ней, как она делала обыкновенно каждое утро, но слова так и остались у нее в горле, когда взгляд ее остановился на продырявленных глазах всадника. Словно кто-то поступил так низко и подло, что взял перочинный ножик и выцарапал картине глаза, эти притягательные, почти черные глаза. Девушка почувствовала такую боль в сердце при взгляде на поверженную картину, что не осталась ни на секунду более и выбежала из зала.
Кормилица еще спала, но девушка постучала в ее комнату в надежде, что только добрая женщина сможет ее утешить.
Спустя минуту послышался хриплый спросони голос:
-Кто там?
-Это я, Силлит, добрая моя кормилица. Открой, мне очень нужно с тобой поговорить.
Дверь распахнулась, и девушка вошла. Увидев ее заплаканные глаза, кормилица нежно обняла ее и спросила:
-Что случилась, отчего ты плачешь?
-Кормилица... Я была сейчас в зале...
В столь ранний час?
Да.
И что?-
Кто-то испортил картину!
-Как такое может быть? Неужели, кто-то пробрался в замок?
Произнесла она в слух.
-А что случилось с картиной, я так понимаю это та, о которой мы говорили поздно вечером?
-Да... да...
И Силлит залилась слезами…Женщина не могла ничего узнать, пока девушка наконец не выплакалась.
-Так что же случилось с картиной?
-О-о-о... Как можно так? Как? Кто-то вырезал ей глаза! Эти глаза, эти чудные. почти черные глаза…Когда я вошла, я увидела две дырки вместо глаз…
И она снова заплакала...
-Дорогая, погоди, не плачь, объясни мне все до конца. Скажи, в остальном картина была в порядке? Никаких других повреждений ты не заметила?
-Я, я не помню... Как только я увидела это богохульство, то, не выдержав более этого ужасного зрелища, я бросилась к тебе.
-Так значит ты не уверена, что видела еще хоть что-то?
Силлит слегка кивнула головой.
-Не плачь дорогая . Кажется я догадываюсь в чем дело... Но эта догадка еще страшнее слов, которые ты произносишь. И потому, я должна удостовериться во всем сама. Тебе же следует подняться в свою комнату, и никому, слышишь, никому не говорить, что ты уже просыпалась. Да, кстати, тебя никто из слуг не видел?
-Нет, не видел. Я была аккуратна, как ты просила. Да и спят еще все.
Утро выдалось не из приятных, сначала ей пришлось завтракать вместе с отцом и его другом, так как тот воспользовался правилом гостеприимства и остался на ночь в замке. А позже, когда отец проводил господина Ревули, ей пришлось дожидаться возвращения отца с прогулки, которая заняла у него не меньше часа. Граф сказал, что у него есть серьезный разговор. Эта новость не предвещала бы для девушки ничего хорошего, если бы только у нее был опыт в подобных высказываниях. Но так как мы сказали отец общался с дочерью крайне редко, девушка не о чем таком не подумала.
Силлит, предполагая, что отец уехал ненадолго, решила себя занять прогулкой в саду. Она неспешно шла по аллее и думала картине, о всаднике, о красоте его глаз и о том ужасном зрелище, которое предстало перед ней сегодня утром. Не правильно было бы сказать, что девушку не тянуло в галерею, однако она пообещала кормилице, что будет вести себя осторожно. Ей была непонятна причина, но женщина просила соблюдать особую аккуратность в разговорах с отцом.
-Наверное, она боялась его взрывного характера и просто еще раз меня предупредила, - подумала Силлит.
Так что рисковать не стоило, отец мог приехать внезапно, и потому она просто прогуливалась по аллее, предаваясь, как обычно в такие часы, своим прекрасным мечтаниям.
И вправду, отец вернулся в замок спустя всего лишь час с небольшим. И как только ей сообщили о прибытии графа, девушка вошла в гостиную и ожидала его там с покорностью дочери.
Разговор, начатый с неожиданного предложения, заставил девушку раскраснеться:
-Дочь моя, тебе уже 14 и скоро будет 15.Ты довольно взрослая для того, чтобы выйти замуж.
Не легко сказать, какую реакцию вызвали эти слова у юной девушки. Она и помыслить не могла, что отец пригласил ее сюда для того, чтобы поговорить о предстоящем замужестве, о том, что она наконец-то увидит свет и познакомиться с интересными людьми. И дочь, забыв о сухих правилах приличиях, бросилась на шею отцу.
-О, отец, отец!
Радостно повторяла она.
-Я так давно об этом мечтала.
Он тоже обнимал ее, радуясь, что его дочь так легко восприняла эту новость.
-Так, когда же, когда мы поедем знакомиться?
С вдохновенной надеждой произнесла Силлит, которая, кажется, вся светилась счастьем.
-Тебе не следует никуда ехать. - сказал он.
-Так значит, мы будем принимать гостей у нас в замке?
-Нет, не будем.
Силлит с недоумением посмотрела на отца. Два этих предложения ввели ее в тупик, и она не знала, какой вопрос задать следующим, а потому молча смотрела на него.
-Твоя судьба уже предрешена. Я выбрал тебе будущего мужа.
Девушка погрустнела, представив, что будет лишена счастья, познакомиться с молодыми людьми, блистающими в свете, чтобы выбрать себе избранника, однако же, спросила:
-И когда намеривается мне представиться?
Ответ был слишком сильным, чтобы девушка не прислонилась к стенке, чтобы не упасть.
-Вы уже знакомы. Граф Ревули вчера попросил твоей руки, я дал согласие.
-Но, отец, он же…
И Силлит не успела докончить предложение,
-Все решено через 3месяца ты станешь графиней Ревули. Это не обсуждается.
Сказав, он вышел из покоев, оставив девушку в полуобморочном состояние. Она пробыла здесь еще какое-то время, а потом словно в трансе побрела в свою комнату, где и отдалась своим слезам…
Судьба бедной девушки была предрешена, отец никогда не менял своих решений.
И даже если бы она на коленях умоляла жалиться над его единственной дочерью, то ничего, кроме стеклянных глаз, она бы не увидела.
-Но он же старый, старый.
Причитала девушка.
-Я так молода, а он полный старик. Его лицо давно избороздили морщины, волосы превратились в жалкие остатки от когда-то красивых жгучих кудрей, а глаза…О, Боже, какие они тусклые.. И тут она невольно вспомнила совершенно противоположные, глаза благородного всадника, тот, что плакал вместе с ней и которого теперь она должна оплакивать сама, ибо, картину лишили ее великолепия…
Силлит ждала только того, когда отец покинет замок, чтобы пойти в галерею. Но в этот день она смогла увидеться лишь с кормилицей, которая зашла к ней в покои, чтобы поддержать бедную девушку и дать ей выплакаться в своих объятьях. Так как граф Де Пуатсьен весь вечер провел у себя в кабинете, приводя в порядок дела.
Чтобы не ужинать вместе с отцом, Силлит высказалась больной и осталась, таким образом, у себя в комнате.
На утро добрая женщина разбудила ее и сказала, что господин Де Пуатсьен снова собирается в дорогу и ждет ее в гостиной, чтобы проститься. Девушка, не хотя, вышла из комнаты и встретилась с отцом. Он был краток, впрочем, как и всегда.
-Дочь моя, сегодня я уезжаю в город, чтобы привести накопившиеся дела в порядок. Все это время ты пробудешь здесь, твоя кормилица подготовит тебя к предстоящей свадьбе. Через 3 месяца я вернусь, и ты станешь графиней Ревули.
-Но, отец,- решилась возразить Силлит.
-Отец, прошу тебя, не выдавай меня замуж за него. Посмотри на дочь свою, она так молода, господин Ревули старше даже тебя! Моя красота завянет рядом с ним, неужели ты хочешь этого?! Отец, не делай меня несчастной, прошу тебя, не выдавай меня за него замуж.
-Что? Что, ты перечишь моей воли?!
В гневе проговорил он.
-Так знай же, через 3 месяца и не днем позже мы сыграем свадьбу и точка.
И в дурном расположение духа он вышел из гостиной, сел в карету и оставил после себя лишь дорожную пыль и дочь, которая после его строгих слов, опустилась на колени прямо здесь и залилась слезами. Кормилица, снова обняла ее, и проводила в комнату, дала ей какого-то настоя. Выпив, который, Силлит поклонило в сон, и она не заметила, как уснула. Сон ее был не так уж крепок, как до этого, но однако ж он был ей нужен. Он словно свежий воздух придал ей новые силы, и когда девушка проснулась, а проснулась она уже далеко за полдень, то поначалу подумала, что ей приснился страшный сон.
Но если бы это только было так…То можно было бы еще на что-то надеяться…
Девушку мучили мысли, а потому она по обыкновению своему, пошла в галерею поведать о своем горе молчаливому всаднику, забыв о том, что вчера и он ее покинул.
И только переступила она порог зала, как вспомнила о несчастье. И еще не подойдя к картине, по щекам девушки покатились слезы, от обиды, от разломленного сердца.
-И даже ты меня покинул, мой единственный друг, сквозь слезы проговорила Силлит.
Она стояла у картины, но не поднимала глаз, чтобы не видеть погубленную красоту. И она начала исповедь свою, но стоя на коленях и с опущенной головой, так ей было легче говорить.
-Я пришла с тобой поделиться. Как и делилась всегда в последние месяцы, но то, что я тебе говорила, обычно было наполнено мечтами и радостью. Сейчас же я пришла поделиться с тобой своим горем. Отец мой, что нынче покинул замок, обрекает меня на извечные страдания. Он выдает меня замуж за своего друга, который старше его самого! Я умоляла его не поступать так со мной, но он остался глух и нем. Так через 3 месяца я стану графиней Ревули и покину замок… Старая кормилица успокаивает меня. Ее любящее сердце, я чувствую, разрывается вместе со моим. Она уверяет меня, что поговорит с отцом, и что он передумает. Но, зная его характер и нрав, я почти уверена, что он даже слушать ее не станет, не смотря на то, как долго она пребывает в нашем семействе и как заботиться обо мне и о нем. А потому надеяться мне не на кого и не на что. Через три месяца я либо стану госпожой Ревули и на всю жизнь свяжу себя узами брака со стариком, либо через 3 месяца... О, Боже…
Она снова заплакала. Стон и крик вырвался из ее груди при словах:
« меня уже не станет».
Как же страшно юному сердцу, еще не повидавшему мира, не испытавшему и 100 доли радостей, возможных в жизни, покидать эту землю, навек расставаясь со всем, что так дорого.
-Но лучше я останусь чистой, чем буду себе омерзительна после его прикосновений…
Она плакала, стоя на коленях. Как вдруг, словно вспомнив о чем-то, поднялась и с покрасневшими от слез глазами посмотрела на картину. Сюжет картины еще расплывался перед глазами, а она уже произнесла:
-О, бедный всадник, кто же это сделал с тобой?!
Но благородный юноша смотрел на нее с картины, и да, это были те самые великолепные карие глаза, те, что полюбила девушка, и о которых она недавно плакала.
-О боже!
Искренне вскрикнула девушка. Она не поверила сама себе и поэтому снова забралась на стул, чтобы получше рассмотреть чудо, что словно бы по ее молитвам ей явилось. Таким образом, она оказалась почти на одном уровнем с лицом всадника, и этого было достаточно для того, чтобы картина заговорила. Тихий голос прошептал:
-Приходи ночью, я помогу тебе, Силлит.
-Как? Как ты говоришь?!
Девушка хотела услышать от него хоть слово, просто для того, чтобы удостовериться, что она не спит и не бредит. Но картина, как и в прошлый раз, отгородилась стеной молчания. И только глаза все еще жили на ней и смотрели на девушку.
Иногда происходящее с нами требует быть рассказанным близкому человеку, дабы тот смог стать отдушиной для сердца. И Силлит, не добившись от картины больше ни звука, побежала искать свою кормилицу, но не застала ее ни в комнате, ни в саду. Одна из служанок сказал, что она, должно быть, отлучилась по своим делам и вернется только вечером. А пока она может сделать для юной девушки все, что потребуется. Но Силлит сказала, что ей ничего сейчас не нужно, и что служанка может быть свободна.
Силлит прождала свою кормилицу до позднего вечера, сначала до захода солнца она сидела в саду и поглядывала в сторону ворот, затем перешла в гостиную, а поужинав, ушла в свою комнату, приказав одной из служанок, что если кормилица вернется, то обязательно пусть зайдет к ней в покои, какого бы не было времени суток. И если та будет спать, то пусть разбудит ее. На этих словах Силлит вошла в свою комнату и кинулась на кровать, на которой она очень быстро и уснула, переживания и эмоциональное состояние, оказались, лишили ее полностью сил. И потому, сну было нетрудно одолеть бедную девушку.
Посреди ночи девушка проснулась… И первое, что она подумала , что в дверь постучали.
-Неужели это кормилица?
- кто там? Кто там?
.Но ответа не последовало. Тогда она, накинув на плечи теплый платок, вышла из комнаты. Скользящими шагами прошла все коридоры, и, наконец, перед нею предстала темная галерея. Девушке ни разу не приходилось бывать здесь ночью. И сердце ее колотилось от осознания своего страха. Она, безусловно, понимала, что замок находиться под надежной охраной и бояться ей по сути нечего. Но дрожь все равно пробежала по всему телу, когда она переступила порог старой бальной залы. Она благодарила Бога, что выпустил в тот момент яркую луна из-за облаков, и что свет ее падал легкой тенью на паркет. Этого было вполне достаточно, чтобы не брести на ощупь по галерее, а, присмотревшись, идти прямо к картине.
Она подошла. Все было тихо. И девушка едва слышным голосом поздоровалась, как она и делала обычно.
-Здравствуй, благородный всадник. Я пришла, как ты и просил.
Если бы кто-нибудь в это время видел ее, то ни мог бы не заметить, как при каждом произнесенным слове дрожь ее все усиливалась, но не от холода, а от волнения, захватывающее все ее существо.
Она стояла молча и смотрела на картину, но не могла разглядеть ничего, кроме рамы и размывшегося сюжета. Так прошло еще немного времени, и девушка уже отвернулась от картины, чтобы уйти. Как вдруг услышала очень тихий голос…
-Здравствуй, Силлит. Я ждал тебя…
Она тот час обернулась.
-Как ты здесь, мне не привиделось?
И в этот раз ее вопрос не остался без ответа.
-Нет, не привиделось. Подставь же стул ближе к картине, чтобы ты могла лучше слышать меня…
Девушка без лишних вопросов выполнила все, о чем просил ее всадник. Но повиновение было скорее инстинктивным, чем осмысленным, ибо, сердце ее колотилось в груди, так сильно, что она боялась забыть, как дышать.
-Кто ты? И почему просил меня прийти?
-Ты, очевидно, думаешь, что я какой-то дух, я видел, как ты молилась Богу, или же ты называешь меня благородным всадником. Но я Силлит, не дух и не всадник с картины, и не тем более не бред твоего воображения. Я человек, живой, из плоти и крови.
Силлит вскрикнула и прикрыла рукой рот, чтобы ее, не дай Бог, кто не услышал.
-Прошу тебя не бойся. Я не для того позвал тебя, чтобы испугать или обидеть. Силлит, моя бедная Силлит, ты так много всего не знаешь. И ты так несчастна..
В его голосе звучало сочувствие.
Она превозмогла себя и свой страх и спросила всадника.
-Кто же ты? Как тебя зовут?
-Канрицио.
-Покажись, я должна тебя увидеть, прежде чем всему поверить.
-Увы. Тебе придется просто мне поверить на слово. Я не могу показаться.
-Отчего же? Разве я прошу невозможного?
-Увы, должен признать, это так. Я нахожусь запертым внутри этой картины. И только глазами мои способны тебя видеть. Сейчас темно, и ты, наверное, не видишь того, кто смотрит на тебя с такой надеждой. Зато я, привыкший за эти месяцы к темноте, могу четко различить контуры твоих оборочек на шее и волосы, струящиеся по плечам.
Силлит посильнее запахнулась платком. Ведь если предположить, что сейчас она действительно разговаривала с мужчиной, то вид ее был не слишком приличным
-Но как? Как? Ты оказался внутри картины? Я не могу понять…
-О, это длинная история… И если я начну тебе ее рассказывать, то боюсь, ночи нам не хватит, а с рассветом тебя уже не должно быть здесь, если хочешь еще раз увидеть меня.
-Так что я могу для тебя сделать?! Я, несчастная дочь, которую отдают в руки жестокой судьбы…
-Я сказал, что помогу тебе. А теперь ты спрашиваешь: «что можешь для меня сделать»? Но право, какое у тебя доброе сердце. В минуту своей самой сильной, я уверен, в жизни горести, ты предлагаешь помощь человеку, лишенного даже способности свободно передвигаться
-Но почему? Почему ты не можешь выйти?
-Потому что я заперт.
-Как, ты находишься в нашем замке, и я ничего об этом не знаю?
-Почти никто об этом не знает, кроме двух стражников, что приносят мне еду и питье по ночам.
-Так ты здесь живешь уже не первый месяц?
-Да, Силлит. С того времени как появилась эта картина, я живу здесь, а месяц до этого провел в старом погребе.
-О... У девушки на глазах появились слезы.
-Но как, за что? Кто это с тобой сотворил?
-Слишком много вопросов и слишком мало времени, чтобы на все ответить.
Боюсь, что если я назову тебе имя того, кто повинен в моем заточение, ты отвернешься от меня. И тогда я останусь здесь умирать…
-Прошу, не говори этих страшных слов…Я сразу вспоминаю мою матушку...
-О, да, я тоже.
Обронил всадник, и на минуту смолк, чтобы вернуться к начатому разговору.
-Силлит, только ты одна можешь помочь мне…И я тебя уверяю, что если я выйду отсюда, то сделаю так, что ты не выйдешь за муж за старика, которого нарек тебе в мужья твой отец. Твое сердце будет оставаться на столько свободным, на сколько ты пожелаешь, а когда найдется юноша достойный ангела, ты сама примешь решение. Я клянусь тебе своей честью и душой!
-Что же ты натворил такого, что оказался в моем замке запертым?
Задала вполне логичный вопрос девушка.
-Я родился.
-Что?
-О, это долгая история, не сегодня….
-Снова отговорка про длинную историю…
-Он явно что-то от меня скрывает,- подумала Силлит.
-И.?
Она ждала продолжения, и Канрицио решил ей рассказать хотя бы малую долю из того, что с ним случилось.
-В одно весеннее утро. Я как обычно работал в поле.
-Как? Ты крестьянин?
-Не совсем…
-Не может быть, чтобы из благородных?
-Может, но об этом позже. Прошу не перебивай меня, а то я не смогу закончить, горло снова першит.
Он пару раз кашлянул и снова заговорил:
-Я работал в поле. Как ко мне сзади подошли два человека, явно чьи-то слуги, так как одеты они были одинаково и не бедно. Я обернулся к ним и спросил в чем дело?
А они, игнорируя мой вопрос, словно бы и не услышали его, поинтересовались, как меня зовут.
-Канрицио,- ответил я честно и быстро. Ведь скрывать мне было нечего.
Тогда они переглянулись между собой и пригласили меня пройти с ними до кареты. Которая, я видел, остановилась на краю дороги и ждала нас.
Я сказал, что не могу пройти с ними, так как еще незакончена моя работа на поле.
Наш господин настаивает, уже не так обходительно сказали они мне.
А я не привык, чтобы мне кто-то приказывал или указывал что делать, я с роду слушал только себя, и эта наглость почти вывела меня из себя. Но рассудок, еще не успел наполниться злобой и подал мне знак, знак опасности.
Я понял, что здесь дело неладное. И повторил им тоже самое, что и сказал минуту назад. Но они были не тверды в своих словах, а точнее приказах, словно камень.
Я просто махнул на них рукой и принялся за оставленную работу, словно их здесь нет. Но они встали у меня пути и повторили приказ своего хозяина.
Моя интуиция подсказывал, что они не отвяжутся и надо что-то делать.
Я решительно отказался идти с ними и отвернулся в другую сторону. Это была моя роковая ошибка. Они вдвоем кинулись на меня и хотели увезти силой. Но я был моложе и крепче их, я выпутался из их оков и убежал. Естественно, я вернулся в дом матери и отца, я не собирался прятаться, да и по правде не думал, что они начнут меня искать, зачем им обычный крестьянин. Но я ошибся. Вечером в наш дом постучали. Двое моих нежеланных знакомых плюс еще пару человек, одетых в одинаковые наряды. Я попытался бежать. Но дом окружили. Моя мать бросилась на колени перед тем, кто казался ей главным, и просила пощадить ее сына. Не зная, в чем я повинен, она просила меня пощадить?! Какая же нелепость! Но он перешагнул через нее и направился ко мне, сказав, что таков приказ. И меня возьмут либо живым, либо мертвым. Я схватил то, что было под рукой, кочергу и решил бороться до конца за себя и свою семью. Отец был рядом, но с беспомощным видом смотрел на все это, их было много и они были при оружии, нас же можно было взять голыми руками…Я решил защищаться, но мать, видя лучше меня, беспомощность нашего положения, уговорила слезами своими меня пойти с ними, чтобы я хотя бы остался живым. О, материнское сердце, как ты боялось потерять своего сына. но лучше бы я тогда дрался и умер, чем жить в таких условиях, в которых я сейчас… Я вышел из дома с теми людьми, мать моя и отец остались внутри, и я не знаю, не вернулись ли они в наш дом, чтобы прикончить их…Я не знаю…
Голос его дрожал при последних словах, так глубоко было пережито им то событие…
-Сначала меня поместили в какой-то погреб. Где каждое утро мне спускали ведро воды и что-то из еды. Так я просуществовал месяц, не понимая ничего в происходящем, и отчего меня держат здесь и почему сразу не прикончат. Иногда я пытался заговорить с ними, с теми, кто старожил меня, узнать, в чем же причина моего заточения. Но тщетно. Они со мной не разговаривали.
Однажды это был вечер или ночь, так как на улице уже было темно, меня выпустили из погреба. И я снова увидел свободную землю и вдохнул чистый воздух. Но они не думали меня отпускать. Меня перевели в твой дом и поместили в маленькую комнату, почти коморку, где стояла по сути дела одна кровать и стул. Меня закрыли здесь. А на следующий день ко мне пришел человек, из благородных, он сказал мне, что если я хочу жить, то должен во всем ему подчиняться.
Я молча выслушал его.
Через 2 недели меня сделали тем благородным всадником, с которым ты разговаривала.
-Но как это? спросила Силлит.
-Как такое может быть? Как ты можешь жить в картине?!
-Все довольно просто. Та коморка, о которой я тебе говорил, находиться за задней стенкой картины. А глаза, которые были приняты тобой за живые, были моими..Приказ же мой заключалсяв том, что весь день, начиная с рассвета, я должен был стать глазами картины и при этом не издавать ни звука, если мне дорога жизнь.
-Так вот почему ты не отвечал мне, когда я спрашивала?
-Да. Иначе мне грозила смерть. Но и недостаток воды, заставлял меня побольше части молчать.
-Как тебе не давали пить?
-Давали, иначе бы я умер от обезвоживания. Но только ночью, впрочем как и есть... Вот отчего я могу сейчас говорить с тобой. Весь день я и занимался лишь тем, что разглядывал залу, а потом, когда ты начала здесь танцевать, то была моим единственным отвлечением от черных мыслей, которые с каждым днем все сильнее терзали мое сердце. А тот день, когда ты обратила на меня внимание, был самым чудесным в моей жизни.
-И оттого ты плакал?
-О, да. И мне не стыдно признаться в этом тебе.
-Но неужели же никто не знал о тебе?
-Знали, это и были мои обидчики. Когда я увидел тебя, у меня появилась надежда на спасение.
-Но что я могу для тебя сделать? Ты так и не сказал, Канрицио?
-О, ты можешь достать ключ от комнаты и освободить меня. И я обещаю, что тебе не придется выходить замуж. Не думай, что это простые слова, чтобы подкупить тебя. Я не такой, если я говорю, то выполняю все в точности.
-Канрицио, нет. Даже если бы ты не говорил мне этого, не обещал, я все равно бы освободила тебя, ибо не могу знать и видеть, как страдает еще один человек.
-Спасибо тебе.
-Но где же мне достать ключ?!
-У своего отца.
-Что? Как?
Не поняла Силлит.
Вдруг послышался шум шагов в коридоре.
-Это охранник, наверное ко мне. Беги быстрее же отсюда и никому не говори, что видела этой ночью, иначе я погиб.
-Но как же ключ?! Ты не сказал, как мне его найти.
-Сейчас уже поздно, сейчас придет охранник. Беги в свои покои, Силлит, .встретимся завтра ночью. Я договорю.
-Прощай, прощай!
И он, словно молния, просверкала по темным коридорам, разрешив себе отдышаться, только когда присела на постель.
-Что же это было?
Задала она вопрос сама себе. В голове все кружилось, словно она опьянела от вина, которого ни разу в жизни своей не пробовала.
Но обо всем этом она предпочла подумать утром, так как все-таки сон был ей очень нужен в тот момент.
С кормилицей она встретилась только за завтраком, когда та подошла и поздоровалась, сказав при этом, что ей бы хорошо после завтрака прогуляться в саду, так как состоит по-настоящему теплая погода. Намек, сделанной ею был понят сразу. Поэтому спустя какое-то время они встретились на алее роз, которые еще только начинали набивать бутоны.
-Почему ты вчера не пришла? первая спросила Силлит. Я ждала тебя так долго, что не выдержала и уснула.
-Я отлучалась по важному делу. Однако же ты не права, потому что к тебе я зашла. И право, удивилась, не застав тебя в постели. Я думала, что разбужу тебя своим приходом, но оказалось, что будить просто некого, тогда я подождала минут пять в комнате и ушла к себе. Путь мой, что я проделала пешком за вчерашний день бы довольно длинный, и я сильно устала.
-Так где же ты была?
Почти одновременно задали они вопрос
-Сначала ты, - сказала Силлит.
-Так как ты ушла раньше меня и заставила волноваться о себе, моя дорогая кормилица.
-Хорошо. Я не так упряма, как ты, дитя мое. И поэтому я начну…Сначала только давай прогуляемся по аллее, чтобы быть уверенными в том, что никого поблизости нет. Так как то, что я собираюсь поведать тебе, является тайной и нам не к чему чужие уши.
И они, взявшись за руки, как лучшие подруги, хотя почему как, они и являлись лучшими подругами, не смотря на их большую разницу в возрасте, пошли среди зеленой листвы, свежей травы, и набирающих силу цветов.
И женщина начала свой рассказ:
-Я была в одном месте, которое находится довольно далеко отсюда, но которое мне памятно тем, что связано с твоей матерью и еще с одним человеком.
В ту пору, когда тебя еще не было на свете. А граф и графиня были молоды и полны жизненных сил, у них родился ребенок…
-Как? Взволнованно вскрикнула девушка, неужели ей все это сниться, как же такое может быть?!
-Да. Это нелегко. Тем более мне говорить тебе об этом, кода я по сути дела не являюсь тебе не матерью, не отцом.
-Нет, прошу, не говори так, кормилица, ты мне самый близкий человек. Родство кровное не так важно, как родство наших душ.
И она обняла старую женщину.
-Твои слова греют меня, Силлит. Но не будем отходить от темы… В то время и я была молода и недавно стала прислуживать у них в доме. Твой отец был строг и требователен, твоя мать не сильно интересовалась жизнью и благополучием семьи, больше всего она думала о собственных утехах, как не прискорбно мне тебе об этом говорить. Но будем же чисты друг перед другом, раз уж мы взялись начать этот непростой разговор.
-Да. Так что же случилось с ребенком? Почему я о нем ничего не слышала? И почему ты мне не сказала ранее сегодняшнего дня?! Где он? Что с ним? Он умер?
-Подожди, моя дорогая, не все так сразу. Ты задала слишком много вопросов, чтобы я смогла донести до тебя ответы в двух словах.
-Во-первых твой брат жив, он не умер.
-Как, так значит у меня есть брат?!
Казалось, что у девушки от пережитых эмоций остановиться сердце. Глаза ее лихорадочно блестели, а голова переполнялась от полученных сведений.
-Не видела ты е го и не слышала, потому что так захотел твой отец. Сразу после рождения он отдал ребенка мне, чтобы я сама отнесла его в крестьянскую семью и дал мне мешочек с золотом, чтобы я отдала его той семье, что примет младенца. С тем условием, что они признают его своим и никому не откроют тайну рождения дитя. Однако, кроме того, что младенец был знатной крови, они больше ничего и не знали Я с тяжелым сердцем выполнила приказ.
-А мать? Как же она? Неужели она не воспротивилась его воле?!
-Мать твоя, убивалась целую неделю по своему ребенку. Тем боле, что отец сказал ей, что он мертв.
-О, Боже, как?! Кормилица, но ты ей сказала о том, что отнесла ребенка в другую семью? Силлит не могла сдерживать волнения и торопила кормилицу, чтобы Как можно быстрее узнать конец этой странной истории.
Я была всего лишь служанкой, не имеющая голоса.
Но, видя ее горе, я нарушала приказ графа и рассказала, сын ее жив, и что я знаю где живут его теперешние родители. Госпожа Де Пуатсьен хотела знать где он, и рвалась его забрать. Но я взяла на себя смелость и поведала ей, какие последствия могут быть для ее ребенка и для нее самой, если она так поступит. Она с трудом, но согласилась с моими доводами, признав, что в них есть некоторая логичность. Тогда она, лишенная находиться рядом со своим ребенком, начала помогать его новой семье деньгами. Я была поверенной, и каждую неделю приходила в тот дом с каким-нибудь гостинцем от твоей матери. Та семья всегда была рада видеть меня. Я видела, как рос мальчуган, как взрослел. Они передавали ей сведения о его здоровье и каких—то качествах, которые постепенно закладывались в ребенке, а я приносила им небольшие суммы от матери. Тем самым облегчая их тяжелое существование и помогая твоей матери, хоть как-то держаться в этом мире. Но она не выдержала каждодневной пытки своего материнского сердца и в один летний день, приехала вместе со мной. Она увидела его и заплакала, потом вышла из кареты, чтобы позвать сына. Но четырех летний мальчик, видя перед собой абсолютно чужую женщину, испугался и не подошел к ней.
Так вот, моя дорогая, вчера я была имеемо в том самом крестьянском доме. Я повидала старого приемного отца и мать, но сына там не было. Тогда я поинтересовалась, когда же он придет. Мать сразу залилась слезами... А отец сказал, что вот уже 4 месяца, как они не видели своего сына и не знают, что с ним стало, и жив ли он. Они рассказали историю о том, как незнакомые люди забрали его силой из родительского дома и увезли в неизвестном направлении. Ну, вот теперь ты знаешь тайну своей семьи.
-О, кормилица,-. Проговорила Силлит.
У которой едва хватало дыхания на слова, так сильны были ее волнения от услышанного рассказа.
-А как звали моего брата ты знаешь?
-Что даст тебе его имя?! Когда мы не знаем, где он и что с ним?
-Скажи, все рвано скажи!
-Ну, да Бог с тобой, раз уж я начала этот разговор мне его и оканчивать. Имя ему выбрала твоя мать, она хотела, чтобы он был особенным и носил бы имя, достойное его благородного происхождения.
-Имя, скажи мне имя! Потребовала девушка.
-Канрицио, твой брат Канрицио, вот его имя…
-Канрицио, как бы припоминая, произнесла девушка. Да, кажется, я знаю, где он…
Эти слова повергли в шок кормилицу, которая думала, что открывает ей самую величайшую в жизни тайну.
-Но как?- спросила с недоумением она.
И вся обратилась в слух, дабы не пропустить ни слова.
-Кормилица, позволь сначала я задам тебе вопрос, а потом отвечу сама, если ты не поймешь.
-Ладно.
-Отчего ты спустя столько лет именно вчера пошла повидать приемную семью моего незнакомого брата?
-Да, и вправду я не объяснила причину своего поступка. После всего того, что ты мне говорила о картине, и увидев самолично глаза, я вдруг подумала о том мальчике. И решила проведать его.
-И? Силлит протянула гласную, так чтобы кормилица обратила внимание на только что произнесенное предложение.
-Что?
Сначала она как будто не поняла.
-Картина.
Одно слово могло прояснить все и именно это и сделала Силлит.
-Так значит, ты знаешь про Канрицио?!
-Более, я разговаривала с ним. Он не сказал мне всего. Поведал только вторую часть, а именно что было с ним после того, как его забрали слуги. Ты рассказала мне его прошлое. И теперь я знала все.
-О чем же вы говорили вчера ?
Силлит еще долго сидела рядом с кормилицей и рассказывала ей обо все пережитом в картинной галерее. Обоим женщинам была ясно, по чьему приказу забрали Канрицио из семьи и заключили в картине. Кормилице был знаком характер своего господина. Дочери, после открытых фактов, он показался чудовищем, и она больше не захотела говорить на тему своего отца. Девушка перешла к более необходимому, а именно, к тому, как вызволить брата из картинной тюрьмы
Было решено, что Силлит будет проще пробраться кабинет отца, где он, несомненно, прятал и ключи, и добыть их. Когда ключ будет у нее, настанет черед кормилицы. Она пойдет к дверям той комнаты и проследит за охранниками, сколько их и в какое время они меняются, если момент, когда двери свободны от охраны.
-Должна быть, дверь хорошо замаскирована, ибо до разговора с тобой я и не подозревала о ней. Я, хотя и служила здесь довольно долго, но видела не все.
На том они и остановились. Силлит сидела в своей комнате и думала о предлоге, позволяющим ей зайти в заветный кабинет, кормилица же - о порядке охраны брата девушки.
Наступила темная ночь, Силлит поднялась с постели, накинула на бархатные плечи платок и спустилась вниз в картинную галерею.
-Канрицио, Канрицио.
Тихо позвала девушка, так чтобы только он и мог ее услышать.
-Я пришла к тебе.
-Здравствуй, а я целый день ждал тебя. От чего же ты не приходила навестить меня? Мне так одиноко здесь… Твой образ придает мне сил и во мне снова зарождается вера.
-Канрицио, поверь мне, что скоро не только мой образ, но и сила свободного ветра, и яркого солнца подарит тебе твоя жизнь. Ибо не было меня сегодня лишь по одной причине, я была со своими мыслями. Я знаю, как тебя спасти.
Канрицио молчал, хотя каждое слово девушки приводило его в лихорадочное состояние, в предвкушение настоящей свободы и жизни, а не такого жалкого существования, которое он призван по прихоти старика волочить в этой комнатушке.
-Помоги же ты мне для начала. Наверное, за то время, что ты провел здесь, ты изучил досконально поведение своей стражи и знаешь, когда они стерегут тебя меньше всего.
-Это было первое над чем я думал первую неделю ибо собирался бежать. Выяснилось, что охранники меняются, один сдает пост другому. Смена их происходит в 3 часа ночи. Тогда один уходит за едой для меня, а другой в это же самое время заступает на стражу.
-Но неужели они совершенно не спят?!
-Этого я тебе с достоверностью сказать не могу. Иногда мне кажется будто за дверью кто-то начинает посапывать. А иногда я думаю, что это всего лишь ветер завывает на улице и доносит до меня отдаленный звук своего голоса. Естественно, если они и засыпают, то очень ненадолго и конечно не по расписанию.
-Да, с этим возникнут трудности.
Печально произнесла девушка.
-Но кормилица обязательно что-нибудь придумает. По крайней мере, мы теперь знаем, что их двое. Это уже кое-что. Да и то что есть второй ключ. Это на случай, если мне не удастся добыть основной. Канрицио, мужайся, мы найдем способ тебя отсюда вытащить. Может случится так, что я не буду днем приходить сюда, как обычно, но это лишь оттого, что я буду занята твоим спасением. Так не расстраивайся (она хотела назвать его братом, но не решилась). Ночью я приду к тебе в любом случае. И в одну из таких ночей, как сегодня, мы вытащим тебя из заточения, так что будь готов.
-Я всегда готов, Силлит.
-До завтра.
Сказала она и, он услышал легкий шум ее шагов по паркету.
-До свидания, сестра моя.
И в замке снова наступила полнейшая тишина.
Пробраться в кабинет отца было не просто, ключ имелся у него и возможно еще у кого-нибудь из слуг, которым он безусловно не доверял. Но, опасаясь, что свой ключ он мог бы ненароком потерять, так как путешествовал везде с ним, господин Де Пуатсьен оставил запасной в замке, чтобы при случае не пришлось выламывать хорошую дубовую дверь. Но ключ от кабинета совершенно не означал, что открываются все потаенные местечки замка.
Безусловно, ни Силлит, ни тем более кормилица не имели возможности пользоваться кабинетом, и для них он был всего лишь закрытой комнатой. Никого это не печалило и не огорчало. Ибо в ней не было ничего нужного до сегодняшнего момента. Теперь же Силлит могла лишь сожалеть, что не потребовала от отца ключа, как его законная дочь и единственная наследница. Тогда бы не пришлось придумывать много всяких басен, чтобы во-первых, выяснить, у кого может быть ключ из слуг от кабинета, и как туда пробраться...
Простой отмычкой открыть старую дубовую дверь, поставленную на века, было просто не мыслимо. После дня раздумий и совещаний с кормилицей, которая искала по всему замку следы пребывания владельца второго ключа, они пришли к выводу, что открыть дверь кабинета, что-то из мира фантастики, и необходимо заняться размышлениями над запасным планом.
Оказалось, что вычислить двух стражников Канрицио было очень и очень просто.
Все что подчиняется строгой системе порядка и повторяется изо дня в день легко систематизируется и становиться известным до малейших деталей.
Уже через 4 дня, после начала слежки за дверью и уточнения деталей ночью, обе женщины были в курсе всего. Как и в какое время происходит смена караулов, что едят стражники и пьют, в какое время покоряются ночной дреме и дневной, и через сколько минут встряхивают головой, пробуждаясь от случайно нагрянувшей дремоты.
Стражники кушали два раза за день (блюдо, в котором юноше приносили еду, было одно и то же, его приметили женщины). Так вот один стражник, только что заступивший на службу, караулил пленника картины, пока другой, сдав свою смену, шел за ужином для Канрицио, а позже кушал сам. Стражник же, прежде чем заступить на ночное дежурство всегда посещал кухню и набивал желудок до отвала, чтобы не хотелось больше кушать. Можно было бы предположить, что ему придется после столь плотного ужина, часто отлучаться по нужде, но все было продуманно до мельчайших деталей. За комнатой, в которой находился стражник, имелась уборная, специально для этих нужд. Так что даже отойдя на 1 минуту, чтобы удовлетворить собственную нужду, стражник не рисковал выпустить пленника, так как, комната в которой он сидел, закрывалась снаружи.
У любой девушки того времени было средство от бессонницы. Кормилица вспомнила о нем во время обсуждения проблемы спасения брата. Предложение усыпить на время стражника, а самим взяв ключ, открыть дверь ведущую в комнату Канрицио, было встречено с восторгом. Но просто дать его стражнику не вызвав подозрения, представлялось невозможным Нужен был повод, веский, однозначный, не требующих каких – либо разъяснений.
- Если бы мы смогли положить снотворное к ним в еду, тогда бы все получилось! Высказалась кормилица. Нужно добавить снотворное еду, которую съест стражник перед тем как приступить к службе.
-Но как быть уверенным, что он съест именно то, куда мы добавим снотворное?
Этот вопрос оставался самым важным и пока что не решенным.
Как мы уже сказали, одним из излюбленных занятий молодой девушки было чтение. А знания, полученные из книг в сочетании с живым умом и воображением, могут стать незаменимым оружием с трудностями в жизни. Последние дни Силлит, почти не приходила к всаднику, кроме ночи, чтобы если что предупредить его о завтрашнем дне или же сказать приободряющие слова, и оживить с каждым днем угасающую надежду. Но на это у нее были довольно объективные причины. Девушка спускалась вниз только чтобы поесть или же встретиться с кормилицей, большую же часть времени она проводила в своей комнате, пролистывая уже прочтенные ею книги и пытаясь найти способ заставить охранников съесть еду со снотворным. Было очевидно, что они должны съесть именно ту еду, что приготовят для них женщины. В голове все вертелась какая-то мысль, которая не давала Силлит спать ночами и тревожила ее днем. Такое ощущение, что она знает, как правильно поступить, но никак не может правильно сформулировать у себя в голове и облечь мысль в форму, с помощью которой уже можно было бы действовать.
Мысль пришла внезапно. Когда в одном письме от отца, она прочитала пожелание видеть ее в новом платье и готовиться к предстоящему празднику. Естественно, что в письме господин Де Пуатсьен писал о свадьбе.
Но ни одна свадьба может быть поводом для гуляния… И если на плечи прислуги ложатся заботы, то и в конце они получают что –то для себя, будь то новое платье или же вкусная еда. У господ того времени была традиция, во время своих празднеств угощать и прислугу, особо близкую дому, тем самым, проявляя щедрость и благосклонность к простому люду, что непосредственно формировала положительный образ в глазах других господ. Нужен был только повод, чтобы начать запланированное представление. И он был найден.
На 15 число было назначено отмечание святой, которая была покровительницей молодых девушек. Все торжество было для Силлит. Так как пригласить гостей, девушка не имела права, то к вечеру было приказано подготовить столько порций, сколько людей в доме, дабы они могли почтить своим вниманием святую и восхвалить мадмуазель Силлит. Девушка пожелала, чтобы за всем проследила ее кормилица, так как она одна из всех присутствующих знает ее вкус и несомненно угодит ей в исполнение желания. Таким образом, контроль над приготовлением еды был в их руках. Готовить начали с самого раннего утра 15 числа, так как блюд несомненно было не мало, а для Силлит был приготовлен отдельный ужин по ее собственному заказу.
За день до предстоящего празднества девушка танцевала в бывшей бальной зале, а ночью, когда все комнаты покорились темноте, взяла в руки оконную свечу и пошла повидать Канрицио.
Он давно ждал ее, и только услышав ее шаги, а потом тихий голосок возле картины, сразу же ответил ей.
Мы никогда не говорили об одиночестве, которое убивало молодого человека, здесь в плену картины без возможности не только свободно передвигаться, но и общаться с другими людьми. Такое отсутствие важного аспекта человеческой жизни могло привести и к помутнению рассудка. Вот отчего одиночные камеры были порою страшнее смерти. Пленник просто сходил с ума, и мучился уже не только от предоставленных ему условий камеры, но и от потери реальности. Быть может, господин Де Пуатсьен как раз и надеялся на этот случай, тогда бы юноша не предоставлял ему никакой опасности. У читателя очевидно возник вопрос, отчего было не поступить проще и не убить пленника. Граф был искусным фехтовальщиком и дуэлянтом, но убить безоружного, не мог. Ибо считал для себя потерей чести, о которой больше всего и заботился. Его можно было бы вызвать на дуэль, но причины, к глубокому сожалению господина де Пуатсьена, не было, да и юноша был еще слишком молод для подобного. Вот от этого он и проводил бесконечные часы запертым в темной комнате.
Голос девушки приободрил его, и, если можно было видеть его лицо, в тот момент, когда Силлит поднялась на стульчик и посмотрела в глаза всадника, то мы бы заметили промелькнувшую улыбку немного с тенью грусти, но искреннюю и настоящую. Силлит стала для него светом, и он каждый день ждал ее прихода.
-Я была занята. Как бы в оправдание сказала девушка.
-Я знаю. Я ждал тебя.
-И не напрасно.
-Неужели есть надежда?- его голос изменился, в нем появилась какая-то новая нотка.
-Надежда всегда есть... Но на сей раз есть и возможность осуществить нашу надежду. Слушай…
-Я весь во внимании.
-Не говоря ни одной подробности, ибо сейчас я не доверяю даже стенам, скажу тебе, что завтрашней ночью, дай Бог, нам увидеться. И еще советую тебе завтра потерпеть и ничего не есть, но так чтобы стражники твои этого не заметили.
-Я понял. Я бы хотел еще много чего тебе сказать, Силлит.
-Да.
Перебила она его.
-И я тоже, но сейчас мне пора бежать к себе, и если будет угодно Богу, мы еще поговорим наедине, а не через стенку, что сейчас отдаляет каждое наше слово друг от друга.
И она скрылась из круга обзора всадника.
Утро наступило незаметно, Силлит поднялась от голоса своей кормилицы, время было уже далеко за полдень.
-Кажется, кто-то проспал свой собственный праздник.
Ласково проговорила она.
Силлит сама удивилась, столь позднему пробуждению, ведь она всегда вставала без чьей – либо помощи и довольно рано. Очевидно, вчерашний день был для нее слишком эмоциональным и волнительным, и для восстановления сил организму потребовалось чуть больше времени.
Она быстро привела себя в порядок и спустилась в гостиную. Все было приготовлено идеально. Повар наготовил много всяких вкусностей, и у Силлит захватило от всего этого дыхание. Однако она довольствовалась лишь тем, что попробовала самые соблазнительные из них, чтобы не чувствовать голода, но обладать достаточной энергией для передвижения и мыслей. После завтрака следовала запланированная прогулка в саду. Где, как мы можем догадаться, ее поджидала в тени деревьев верная кормилица.
; Что приготовили для слуг?- первое, что спросила Силлит, как только увидела женщину.
; Эклеры.
; Крем заварной?
Кормилица кивнула в ответ.
; Так значит, ты уже его пробовала. Он должно быть вкусен?
; Да, все как Вы любите.
Обменявшись поднимающими друг друга взглядами, женщины продолжили разговор о предстоящем празднике. Было предложено принести угощение каждому в доме сразу после ужина госпожи.
Это давало необходимое время для того, чтобы подействовало снадобье, и так же время, дабы проверить его. А каждый, кто получил эклер, должен был написать пожелание девушке (это была уже ее личная прихоть), поэтому хоть она и вызвала некоторое неоднозначное отношение со стороны слуг, но никто не позволил себе высказать что-либо против, и выполнил волю госпожи. Так можно было быть уверенным, что каждый человек съел приготовленное заботами благодушной хозяйки кушанье, а следовательно, что и снадобье, в него добавленное, подействовало.
Стражник, который приступал к своей работе в 3 часа ночи и сменял другого дневного, перед дежурством посетил кухню, где и был угощен приготовленной для него порцией.
Второй же, поменявшись с другим, первым делом отправился на кухню, дабы подкрепить свой проголодавшийся желудок и наполнить его вкусностями, доставленными с хозяйского стола.
Пока происходили описанные нами события, девушка находилась в своей комнате на коленях перед алтарем и молилась в темноте, без единой свечи, словно она давно покорилась сонным грезам.
Кормилица тоже не спала и все мерила свою небольшую комнату шагами, обдумывая картину предстоящих действий.
В 3.15 в комнату Силлит постучали, девушка вздрогнула, хотя и ждала этого стука с того момента, как зашла в комнату.
-Это ты кормилица? Спросила она.
В дверь постучали, как было обусловлено при положительном ответе.
Силлит открыла, и кормилица быстрыми шагами зашла в ее комнату.
-Прикрой дверь и садись.
Сказала она. Тем самым приказывая девушке, хотя и не имела на это никакого права. Но в тот момент было не до правил хорошего тона, да и подобная выходка, не могла быть воспринята Силлит, которая любила свою кормилицу, как мать, да и ситуация была совершенно не подходящая, чтобы терять время на подобные глупости устоявшиеся в обществе, разделенного классами.
-У нас с тобой мало времени. Сейчас один и стражников, я сама видела, поедал приготовленные эклеры с повадками голодного зверя. Соответственно, скоро наступит дремота, а там и спасительный для нас сон. Второй заступил на дежурство когда первый принес ужин твоему брату. Надеюсь, что он не пошел на поводу у своего голода. Который несомненно его тревожит и, не съел свой ужин. В противном случае я не представляю, как мы спасем его и откуда должны будем взять силы, чтобы вытащить из той конуры, куда заточил его твой отец. Но сейчас давай не будем об этом, так как нам лучше подумать о том стражнике, который сидит возле его двери.
Он как и все должен был получить приготовленную для него еду, но так как ел он не со всеми, а отдельно, и я сама не видела, действительно ли он попробовал эклеры, то не могу с гарантией сказать, что дело наполовину сделано…
-Но как же так, кормилица?! Ты обещалась проследить за этим… Теперь все пропало... сказала Силлит и опустила голову.
-Я не могла этого сделать, не вызвав подозрения. Сама посуди, что делает старая женщина на кухне в 3 часа ночи? Но я не думаю, что все потеряно. Первое, что мы сделаем с тобой, так заглянем в твои пожелания. И сравним количество писем для тебя с тем, сколько людей находиться в нашем доме.
-О!!! Это превосходно придумано!
-Сейчас не до похвал. Вот тебе твоя почта, давай считай. А я пока помыслю, что нам делать в случае, если стражник все-таки не попробовал нашего угощения.
-Одного не хватает…
-Значит, все же не съел.. ответила, сомкнув губы, кормилица.
У Силлит перехватило дыхание…
-Неужели, все их труды бесполезны и Канрицио так и останется в плену картины…
-Или же.. старая женщина сделала паузу.. как бы хорошенько обдумывая ответ..
Или же он просто не успел оставить тебе пожелание, так как торопился на дежурство.
-Тогда мы должны проверить догадку.
-Сейчас весь дом должен находиться в объятьях сна, поэтому я надеюсь, что это даст нам дополнительный шанс. Первым делом, я обойду комнаты прислуги, находившиеся непосредственно близко к картинной галерее, проверю, спят ли все.
Нам нельзя вызывать подозрения ни у кого, даже у них, так как если твой брат вдруг исчезнет из комнаты, твой отец будет искать его и проверять каждого, в том числе и свою дочь. Если только он посмеет после все случившегося к тебе приблизиться и признаться в своем злодеянии, в чем я кстати сильно сомневаюсь. Так что, я пойду. Тебе же следует позаботиться о коне, иди проверь, готов ли он и жди меня в саду на скамейке. Не испугаешься там побыть 10 минут ночью одна?
-Нет. Ну, что ты … Я уже не маленькая…
- Ступай тогда.
И женщины разошлись в разные стороны. Чтобы начать, им следовала убедиться в том, что все приготовлено.
Как и предполагала кормилица, слуги спали крепким сном, снотворное подействовало отлично и именно тогда, когда это было нужно…
Конь тоже ждал, уже с закинутым седлом и буквально натянутыми поводьями. Оставалось дело самое важное и опасное: освобождение узника.
Так как охранника проверить и остаться при этом незамеченными, если он все-таки не спит, не представлялось возможным, они придумали следующее.
Кормилица попросила Силлит принести небольшой камешек из сада. И когда она подошла довольно близко к двери, за которой был стражник, а за ним и запертый Канрицио, то женщина бросила камушек. Он стукнулся о деревянную дверь и издал глухой звук. Кормилица, тотчас спряталась за стенку и зажала рот Силлит, чтобы та случайно не напугавшись, не вскрикнула, если вдруг выйдет охранник.
Но в эту ночь им определенно везло. Никто не ответил ни спустя минуту, ни спустя две. Неужели он все-таки уснул?! О, эта была по-настоящему удача, которой они незамедлительно воспользовались…
Тонкая изящная тень промелькнула мимо охранника и судорожно начала искать ключи … Волнение не давало ей сосредоточиться, и она смотрела на стол невидящими глазами. Внутренне успокаивая себя, девушка все-таки заставила увидеть то, что было нужно. Схватив со стола ключи, Силлит устремилась к двери. В связке было по меньшей мере 10 ключей, и ей понадобилось время, чтобы подобрать подходящий. Все действия девушка делала по какому-то наитию. Вот она нашла нужный ключ, вот вставила его в замок из блестящей стали, и начала аккуратно поворачивать, чтобы не создавать дополнительного шума и не разбудить охранника. Хоть кормилица и сказала, что все в порядке и снотворное подействовало. На третьем обороте ключ перестал двигаться, словно застрял. Это могло бы вызвать дополнительные трудности.
-Неужели замок сломался?!
Подумала Силлит, но она дернула ключ, чтобы вынуть его из замочной скважины, а дверь под эти небольшим усилием, распахнулась….Девушка чуть не вскрикнула от неожиданности, но вовремя зажала себе рот рукой, потому что на пороге открывшейся коморки появился черноволосый юноша…
Трудно было разглядеть его в пламени одной свечи, но казалось, он улыбался со слезами ей…
Кормилица, увидев брата и сестру вместе, и сама прослезилась. Особенно глубоки были ее переживания, когда Канрицио, переполненный эмоциями, нежно обнял Силлит.
Но женщина быстро опомнилась, времени у них было немного.
-Поспешим же..
Сказала она и вышла из комнаты охранника.
Силлит уже было последовала за ней, но Канрицио взглядом остановил ее.
-Дай мне ключи.
Он взял и закрыл вновь свою комнату, а затем положил ключи на прежнее место, так словно никого и ничего здесь не было.
-До утра можете быть спокойны, никто не обнаружит, что меня нету.
И взяв сестру за руку, он вышел из заточения спустя 3 месяца Они спустились по лестнице, словно сумерки, проскользнули мимо всех комнат и уснувших людей и наконец вышли на улицу. Канрицио на минуту остановился и посмотрел на небо, которое было усеяно звездами, словно маленькими бриллиантами. Силлит стояла рядом с ним, но она смотрела не на небо, а на него, все еще пытаясь разглядеть его волосы, глаза, овал лица и форму губ и запомнить. Подошла минута вынужденного расставания, Канрицио не мог оставаться в владениях графа, который в любое удобное для него время, мог повторить прежний опыт и заточить юношу в темницу.
Канрицио обнял сначала кормилицу, которая едва сдерживала слезы. А потом и Силлит, которая сама бросилась к нему в объятья, словно знала и любила его всю свою жизнь…
-Мне пора,- сказал юноша. Спасибо тебе! Ты спасла мою жизнь. И не бойся ничего, ни отца, не предстоящей женитьбы, я вернусь...
Ее глаза выражали немой вопрос.
-Скоро ли, скоро ли мы свидимся?
-Я вернусь,- сказал Канрицио,- и ты будешь свободна.
А затем, вырвавшись из сестринских объятий, он вскочил на коня…. И как только бурый жеребец взмахнул гривой, юноша исчез за перелеском…
Две женщины стояли рядом, молча, так словно бы прощались они навсегда… Вместе пошли в замок, ни слова ни говоря друг другу, лишь обменявшись сочувствующими взглядами…
Возможно, им бы следовало все обсудить, и обдумать план на будущее, так как несомненно, завтра будет что-то неладное твориться в доме, но они, уморенные сегодняшними волнениями, не имели на это никаких сил… Да, и душа иногда требует одиночества, чтобы мысли были светлыми и постепенно перешли в состояние порядка или хотя бы чисто сердечной уравновешенности...
Силлит не могла ни плакать, и как только ее гибкий стан коснулся мягкой постели, из глаз беззвучно потекли слезы…
Этот коктейль чувств не давал ей покоя… Она радовалась тому, что освободила Канрицио из заключения. Но еще больше была огорчена тем, что не сможет увидеть его завтра, да и увидит ли? Юноша ускакал в неизвестном направлении, и что могло произойти с ним по дороге, знал один лишь Господь.. А им оставалось молиться о его жизни и о скором возращении.
Но что мог бедный юноша против властного отца с деньгами и связями?!
Ничего, кроме как найти властного покровителя и одновременно кровного врага своего отца.
Но на это потребовалось бы не один месяц, а у него с трудом был один. И потому он обдумывал иную затею, над которой мыслил каждый день своего заточения. Идея под номером 2. Не трудно догадаться, что под номером 1 подразумевался побег из замка. Но так как он при помощи Силлит и кормилицы был осуществлен, юноша думал над воплощением следующей задачи. Связанная с риском, на который необходимо было пойти, она давала либо все, либо забирала недавно обретенную свободу и теперь очевидно навсегда. Какое же это страшное слово «навсегда»! Человек по сути не может правильно себе его представить, по той причине, что он никогда не испытывал на себе действия слова, он не знает что это… Канрицио бежал из замка, вырвался из лап графа Де Пуатсьена, чтобы потом вернуться снова. Он мог просто исчезнуть из их жизни, уехать далеко-далеко, там где старый граф не станет и думать его искать. Но он пообещал одной милой девушке, спасти ее от ненавистного брака. А как человек чести он не мог ее бросить и не выполнить обещанного.
И потому, проехав совсем небольшое расстояние, уже с рассветом он остановил коня. Юноша привязал поводья к ближайшему дереву, уселся на траву, чтобы немного перекусить тем что, приготовила для него сестра, и подумать над тем, что делать дальше.
Итак, каждый из наших героев размышлял в полном одиночестве над недавно случившимся, с надеждой глядел в будущее и пытался понять, что оно сулит и что здесь может сделать сам человек, чтобы, быть может, хоть немножечко смягчить хозяйку судьбу.
Утро пришло светлым и солнечным, день начинался по иному…для Силлит. Она смотрела в окно другими глазами. Для кормилице, которая ждала скорее плохого, чем хорошего от этого дня. И для Канрицио, который лежал на траве как когда-то в детстве, когда был совсем еще мальчиком, и вдыхал свежий воздух полной грудью. Он уже и забыл, как пахнет букет собранный из лесных трав, как может быть ярко солнце и как все живет и движется. Как кружат над вершинами деревьев ранние птички, как стрекочут кузнечики, как дышит природа свежестью зеленой травы. Когда ты теряешь все это, то только тогда начинаешь ценить и видеть больше, чем мог себе предположить. Канрицио был бы безмерно счастлив, счастлив как мальчишка, если бы его не тяготила данное слово. И потому он отдался этому безусловно эйфорическому состоянию всего на несколько минут, а потом сел и начал думать. Времени у него оставалось немного, чтобы осуществить задуманное. Силлит не должна была выйти замуж за того старика, из-за которого она так горько плакала возле картины…Прокручивая этот эпизод в голове раз, за разом, Канрицио и сам едва не прослезился. Так глубока была печаль девушки, что она не могла не затронуть сердце юноши…
Так уж повелось, что людям рожденным под счастливой звездой на долю выпадает много трудностей. Тем самым, она словно испытывает тебя и твой характер. И если ты сможешь со всем справиться, победить не только других, но и себя, тогда откроется судьба твоя в полной мере. И на фоне заходившего солнца увидишь ты, как темнота, поглотив свет, тотчас одарит тебя новым, светом холодной звезды. И тогда ты сможешь идти дальше...
Канрицио за всю свою жизнь испытал немало трудностей. Выросший в обыкновенной крестьянской семье он смолоду научился работать, помогать своим бедным родителям зарабатывать на хлеб… А позже столкнулся с непонятной для него жестокостью. Он не понимал, как можно жить, не причиняя никому зла, и одночасье оказаться пленником другого человека. За что его можно так мучить, если он всего лишь жил?! Он не понимал этого до определенного момента… Пока не стала ему известна тайна своего рождения и тогда поступок господина Де Пуатсьена обрел некоторую логичность. И сейчас, находясь под тенью деревьев Канрицио все думал над тем, как он может повернуть обстоятельства в свою сторону. Мысль не может не прийти, если ты отдаешься ей полностью, и озарение приходит внезапно… Свет, падающий на его темные волосы и отразившийся тенью на траве, остановил его взгляд на себе…И Канрицио внезапно понял очевидное. Юноша, стоящий перед ним великолепен, а точнее его тень, скрывающая истинное обличие… Не видно ни рваной рубахи, не потрепанных штанов и смятых сапог… Тень рисует только его контуры…и волосы, черные, а сейчас в однотон с лицом и одеждой, тоже были частью тени, свободно развивающие на ветру, они дарили ощущение неземной свободы…
-Оказывается, одежда сковывает меня и заставляет ощущать себя подавленным или подчиненным чьей-то власти.
Произнес он в слух.
-А ведь я ничем не уступаю господам, что баронам, что графам … А по молодости своей и красоте превосхожу многих…Так отчего же я должен прятаться и бояться? Я не трус …И я его сын, незаконный, непризнанный ни отцом, ни обществом. Вот в чем зерно, вот в чем суть, вся кроется в законности….Если бы у меня были права, права сына, наследника его фамилии, я бы смог многое, прежде всего, наказать того, кто выкинул меня из отчего дома, и спасти свою сестру…
Но что я могу? Есть ли у меня бумага, доказывающая мое родство с ним или же еще что-то? Увы, я гол, как сокол… И за душой не имею ничего, даже конь и тот не мой...
Под тяжестью проблемы он склонил голову, и всего одна слеза скатилась из его глаз. Но мне нельзя, нельзя сдаваться, ради моей сестры, хотя бы ради нее я должен попытаться исправить положении, в котором оказались мы оба…
Если все пути сводятся к одному человеку, то я должен идти к нему…И он станет камнем преткновения, с которого я начну и чьим именем закончу…
Если нет простого пути, мы пойдем по обходной…
И он снова пришпорил коня, так что животное даже заржало, натянул поводья и помчался обратно, обратно в замок, который покинул только день назад.
Тем временем в замке ждали скорого приезда господина Де Пуатсьена. Никто не знал, отчего он должен приехать так поспешно, и что случилось. Но все слуги начищали до блеска посуду и драили паркет. А Силлит ходила по дому в сильнейшем волнение, ибо догадывалась, что приезд отца не сулит им ничего хорошего. Одно радовало ее, что брату ничего не грозит. И если даже откроется отцу вся правда, то бояться ей нужно только за себя и за кормилицу.
–Но ничего, отец меня все равно любит… И получив от него изрядную долю брани и наказаний, я все же переживу это.. А дальше все будет по-прежнему, лишь бы с Канрицио все было хорошо, лишь бы он не попался к нему в руки снова…
Она лишь с грустью думала о том., что скоро ей предстоит обручиться со стариком. Но жизнь, казалась ей, разменяна честно… Брат, который мог умереть, теперь был на свободе, а она что ж, выйдет замуж и проживет как-нибудь с ним… Думать о том, что Канрицио вернется и спасет ее от этого брака, она не хотела. Хотя и безоговорочно верила его словам. По-видимому, оттого, что юному сердцу проще смериться, чем плакать потом по несбывшейся мечте…
Вечером кормилица пришла к ней в комнату, и они долго беседовали. Не стоит упоминать тему их разговора, она и так была довольно понятной…
-И по возможности не слишком лезь к отцу с расспросами.. Он держал твоего брата в заключении в тайне от всех. Поэтому может случиться так, что ни при каких обстоятельствах, он не захочет ничего рассказывать.. А ты его и не спрашивай.. Словно ничего и не знаешь, и не видела, и не слышала всей этой суматохи.. Можешь встретить теплым взглядом и сказать, что не ожидала, что он вернется так скоро. Этого будет вполне достаточно, чтобы проявить дочернюю заботу о нем и не вызвать никаких подозрений. Может гроза стихнет так же быстро и скоро, как и располосовала молниями небо.
Отец приехал вечером следующего дня…Кормилица была права.. Он не решил раскрыть страшную тайну кому – либо. Все время пребывания в замке он был сосредоточен и постоянно морщил лоб, словно обдумывал что-то… Кормилице и дочери было понятно над чем размышляет граф, но не та, не другая не заикнулись с ним о предмете его мук и делали вид, словно они ничего не замечают, и только иногда спрашивали о здоровье…
Однажды кормилица заметила, как в дом стали наведываться чужие люди. Обычно они приходили ближе к ночи, напрямую заходили к графу, были у него какое-то время в кабинете, а потом сразу же покидали замок, молча и незаметно, словно их тут и не было вовсе.
Кормилицу тревожили все эти незваные гости, приходившие в дом по душу того, кого они с таким трудом смогли освободить из лап картины…
Если Канрицио не уехал их страны или, по - крайней мере, не находиться довольно далеко от родных краев, то рано или поздно эти ищейки обнаружат его. И тогда, добрая женщина сомневалась, оставят ли они вообще его в живых или решат, что проще не возиться с ним, да и труп уж точно никуда не убежит. И конечно приказы господина Де Пуатсьена оставались покрыты мраком. А он вполне мог им приказать не просто его найти и снова заточить, нет вряд ли, он не ошибается дважды, а первая попытка безусловно была ошибочной и провальной, раз пленник сумел каким-то способом сбежать. Поэтому он мог приказать избавить его навсегда от общества это отродья. Надо было как-то послать весточку Канрицио, но они второпях не условились ни о месте возможной встречи, ни о том, через кого можно было бы передать послание. Все концы были отрезаны, путей не было… И потому им приходилось только ждать, сами еще не зная чего дурного или хорошего, и молиться… Молитва давала силы хоть на какое-то время и отрывало ту же Силлит от плохих мыслей о судьбе брата и о своей с каждым днем приближающейся неизбежной перемене.
Но Канрицио не заставил себя ждать. Он сам появился одной темной ночью в комнате кормилицы. Он бы может и хотел больше увидеть Силлит, но не решился, боясь во-первых испугать ее, а во-вторых, из ее комнаты было труднее выбраться, чем из комнаты простой прислуги…
Когда он перебрался через открытое окно к кормилице в комнату, она уже во всю храпела, лежа на спине…
Он тихонько толкнул ее по плечу… Она продолжала спать, ничего не видя и не чувствуя.. Тогда он повторил попытку и немного прикрыл ей рукою рот, чтобы она, проснувшись, не вскрикнула от неожиданности.
Предостережение было не напрасным.. Женщина действительно, как только открыла глаза, выражавшие неподдельный страх, чуть ли не вскрикнула… Канрицио сказал ей, что пришел сюда поговорить и времени у него мало
-Но как ты пробрался сюда? И почему ты здесь?
-Кормилица, не спеши с вопросами, сейчас прошу, выслушай меня и сделай так, как я скажу.
-Тебе нужно уходить, если хозяин увидит тебя, он снова ..
Канрицио перебил ее:
-Да, да знаю…Но сейчас не об этом, слушай меня, если не хочешь, чтобы он поймал меня сегодня здесь ..Ты умеешь писать?
-Откуда уж мне писать, простой смертной?! Сказала женщина.
- Плохо, очень плохо…
Канрицио приложил указательный палец к губам и задумался…Спустя минуту, он словно весь озарился..
-А точно.. сказал он самому себе..
-Скажи-ка, умеет ли Силлит писать?
-Да, конечно.
-А читать? И читать. Граф нанял ей самых лучших учителей…
-Так это уже дает нам шанс..
-Сможешь ли ты запомнить слово в слово, все что я сейчас скажу и передать это Силлит?
-А много ли ты скажешь мне. Не так много, но главное, ты должна запомнить слово в слово, смысл нельзя потерять.
-Хорошо, я постараюсь.
-От того, насколько хорошо ты запомнишь, зависит жизнь Силлит и моя…Помни об этом, кормилица. Сейчас я буду говорить, а ты повторяй за мной каждое слово.
И он начал свой рассказ, предложений было не так уж много, но как мы и сказали ранее, был важен смысл. Слова нужно было донести в их первоначальном рождении до Силлит.
Спустя час Канрицио попросил кормилицу повторить снова все, что он сказал и попросил ее быть впредь внимательной к словам и не ошибиться.
-Все, теперь вес. Ты запомнила. Торжественно изрек он.
-Теперь не для записи… Эти слова ты завтра передашь Силлит: она по диктовку, так же как сейчас тебе диктовал я, запишет их на бумаге. И попроси ее писать немного не четко, не выводя букв, а как бы небрежно…Так вот она напишет письмо, которое вы запечатаете и передадите лично в руки почтальону, что приносит каждый день вам почту в дом и газеты… Это письмо должно попасть лично в руки господину Де Пуатсьену, ты должна сама удостовериться. Как только он получит письмо, через день после этого он соберется на прогулку. И возьмет с собой изрядный мешочек золотых, по этому признаку вы увидите, что он собрался на место условленной встречи.
Попросите запрячь лошадей в карету и езжайте следом за ним спустя 15 минут, куда вы теперь знаете, да и захватите с собой еще одного человека, который придет к вам сразу после отъезда господина Де Пуатсьена. Дайте ему 300 золотых, надеюсь у Вас они найдутся?
-Да, конечно. У Силлит есть все, что она захочет в том числе и золото, которое она не знает, как потратить, потому что отец никуда ее не отпускает.
Канрицио поцеловал кормилицу в лоб и забрался на подоконник и у же было собирался спрыгнуть, как она позвала его.
-Погоди…
Он обернулся…
А если твой план не удастся?
- Значит мы простимся с вами так же поспешно, как и познакомились…
Прощай, кормилица, или же до встречи..
И он выпрыгнул из окна, приземлившись на мягкий ковер из травы..
Старая женщина, посмотрела на него, затем перекрестила окно, из которого только что выпрыгнул молодой человек, а потом прикрыла его, чтобы ветер не продул ей спину.
Как только солнце осветило ее комнату, она поднялась с кровати и разбитая отсутствием сна, все-таки вышла из комнаты. Время было самым благоприятным, чтобы незаметно проскользнуть в комнату Силлит, так как все еще спали.
Дверь оказалась закрытой, тогда кормилица достала из кармана своего платья небольшой ключик, вставила его в замочную скважину и повернула.
Не так давно, а точнее когда началась вся эта история, они с Силлит решили сделать общение проще. На ночь девушка всегда закрывала на ключ дверь в свои покои. Но у кормилицы был еще один, который сделал по подобию первого кузнец. И если надо было срочно связаться друг с другом, то кормилица беспрепятственно оказывалась в комнате своей любимой Силлит. О втором ключе знали только они вдвоем, и еще кузнец, что изготавливал ключ, правда для кого он предназначался, он и не имел понятия.
Девушку пришлось нежно раззудить, да так, чтобы она потихоньку пришла в себя и начала понимать то, что требует от нее кормилица. На разъяснение вчерашней ситуации ушло примерно минут 40.. Силлит никак не могла поверить, чтобы ее брат, вырвавшись на свободу, смог бы не только вернуться сюда, но и думать над ее спасением!
-Все, Силлит. Давай бери перо, чернила и пиши. Времени у нас мало, скоро уже почтальон придет . А до этого часа мы должны с тобой написать то, о чем просил Канрицио и еще как-то подсунуть почтальону письмо в сумку..
Так что не мешкай, пиши, да так, чтобы подчерк твой на твой был не похож, поразмашистее…
Силлит отлично справилась с заданием. Кормилица бережно взяла у нее письмо и ушла.
Почтальона кормилица встретила уже у входа в ворота замка, он собирался звонить в колокольчик, чтобы ему открыли.
-Здравствуйте!
Расплылась в улыбке женщина.
Они давно знали друг друга в лицо, та как служили у господина Де Пуатсьена по меньшей мере 10 лет оба.
-Здравствуйте.
-Вам наверное нужно открыть ворота.
-Да, да. Я как раз собирался звонить в колокольчик, чтобы кто-нибудь пришел из слуг
-Но сейчас Вам это уже не к чему, ведь я и так здесь..
-Верно. Улыбнулся почтальон.
Они немножко поговорили про погоду, пока кормилица искала ключ и отпирала замок.
Почтальон зашел с большой набитой сумкой.
-Многое ли почты у Вас на сегодня, уважаемый, для нас?
- Да как обычно: 3 газеты и пару писем.
-О, это совсем немного. А долго Вам еще работать сегодня?
-Так день только начался, вот я к Вам первым и заехал, а потом еще, да, много… 4 замка в разных сторонах друг от друга.
-Далеко.. И как много времени вы тратите на все это…
Проговорила кормилица, явно выражая сочувствие его нелегкой работе.
-Да.. А куда деваться?!
Дополнил ее разговор почтальон и направился к дому графа, чтобы передать ему почту.
-А вы знаете, уважаемый, давайте я Вам помогу, хоть немножечко, сберегу ваше время и ваши силы, да господин Де Пуатсьен еще не проснулся. Он вчера вернулся поздно, давайте ваши письма и газеты, я передам.
-Но как же так? Проворчал почтальон. У нас ведь условность с ним, что я всегда почту лично в руки ему передаю…
-Так он для этого специально в этот день и встает рано, чтобы почту у вас принять. А сегодня вам его еще как минимум 2 часа дожидаться придется…Говорю же, он вчера спать поздно лег… Ну, вообщем-то как хотите.. хотите ждите….раз у вас так оговорено..
И кормилица махнув на него рукой, устремилась в замок… Почтальон остановился на пороге в нерешительности…
- Эй! Окликнул он кормилицу.. Погодите, держите письма. Вы их точно передадите графу Де Пуатсьену?
-Обижаете, уважаемый. Конечно же передам. Мне ты то они к чему. Я и читать то не умею...
-Ну, хорошо. Спасибо.
Он поблагодарил и ушел…
А кормилица улыбнувшись тому, что первая часть плана получилась, как нельзя лучше, взяла письма, добавила в них среди газет еще одно, написанное Силлит и поспешила в дом. Господин Де Пуатсьен уже сидел в гостиной и ждал.
Женщина поздоровалась с ним и протянула стопку, которую передал ей почтальон.
- Я осмелилась взять их у него, дабы передать Вам, так как он очень спешил.
-Давай сюда. Сказал господин Де Пуатсьен.
Кормилица отдала ему письма и газеты, а сама удалилась, чтобы не мешать хозяйским делам.
Он уселся в любимое кресло и, первым делом, взялся за газеты, прочитав их почти полностью или же ту часть, что казалась ему весьма интересной, он перевел свой взгляд на письма... Два отложил в сторону, чтобы рассмотреть их позже за обедом, а третье оставил у себя и потянулся за очками на столике.
Господин Де Пуатсьен повертел в руках письмо, разглядывая печать, которой оно была скреплено, и рассматривая подчерк, что-то невнятное пробормотал себя под нос.
А потом развернул и прочел, потом прочел снова, что-то не укладывалось у него в голове. Он бродил по комнате взад и вперед, так лучше мыслилось, затем, открыл свой потаенный ящик с ключами, положил туда же полученное письмо, а сам позвонил в колокольчик.
Слуга явился меньше, чем через минуту.
-Впускал ли ты сегодня почтальона ко мне?
; Нет.
; Очевидно он пришел слишком рано. Хорошо. Разыщи мне этого плута и приведи ко мне в течение сегодняшнего дня.
; Можно идти?
; Ступай.
Слуга поклонился и вышел. Время близилось к завтраку, и господин Де Пуатсьен сменил свой домашний халат на более подходящую одежду.
В гостиной его встретила Силлит, они молча приступили к еде. Отец заговорил с ней, только после того, как сделал последний глоток чая с малиновым вкусом.
-Завтра я быть может, уеду ненадолго. Но ты не должна терять времени и готовиться к свадьбе, поняла?
-Да, отец.
Покорно отвечала девушка. А у самой сердце билось так при этих словах, что она не различала пауз между ударами, казалось душа улетает вместе со словами...
Теперь совершенно точно было ясно, что он получил написанное ею письмо, и что готов незамедлительно ехать. Но неужели же отец отправиться вот так, без выяснения причин и досконального изучения деталей?!
Силлит не могла в это поверить...И правильно…
Хоть слуга и был осторожен, но когда он проводил бедного почтальона через черный ход, Силлит заранее предусмотрев этот вариант, спряталась в благосклонно раскинувшихся деревьях и прекрасно все видела...
Но почтальон не мог ответить хозяину на вопросы, что он задавал ему. Что это за письмо и откуда он мог его получить? Ибо, у него так много работы, что он уже и не помнит к кому и за чем заезжал. Он еще раз попросил взглянуть на конверт, быть может, надпись или подчерк напомнит ему от кого, он его получил. Но ничего...
Спустя почти полтора часа граф вынужден был отпустить несчастного.
А сам решил готовиться к завтрашнему дню.
Незнакомец требовал, чтобы он прибыл один, без слуг и свиты. Он не объяснял, чем вызвано столь рьяное желание встретиться где-то в лесу, да еще и в полном одиночестве. Писал лишь о том, что крайне не хочет быть вовлеченным в историю и тем более, ему не к чему лишние свидетели тайн. И потому если милейший господин хочет с ним увидеться и получить безусловно ценную информацию, а именно (приведем здесь отрывок из письма, он откроет ему место расположения человека, которого он с недавнего времени ищет и который портит своим существованием его чистую кровь и беззаботную жизнь). Так вот, если он все же изъявить желание, то следует приехать в лес между двумя деревеньками, что расположились поблизости, рядом с хвойной чащею, ровно в 10:30,но без сопровождения. Он легко узнает всадника, так как он там будет один и на буром коне.
Место было выбрано отдаленным на столько, чтобы местные жители не могли внезапным появлением помешать их непростому разговору, но все так не в гуще леса, а скорее в просеке.
Любого человека такая таинственность привела бы в замешательство, именно поэтому господин Де Пуатсьен очень хотел узнать больше, чем написано в письме о загадочном незнакомце, прежде, чем встретиться с ним. И именно поэтому, он не решившийся нарушить его желание, ибо пишущий открыто говорил, что если заметит еще хоть кого-то поблизости 200 метров, сразу же покинет место встречи и более уж не увидеться с ним согласился на поставленные условия. Но граф не забыл о своей безопасности, и решив не брать никого с собой, положил револьвер в карман сюртука.. Он достал из позолоченного ларчика свой фамильный пистолет, что когда-то подарил ему отец и начистил его сам так, словно он собирался не на деловую поездку, а на дуэль...
Он никому никогда не доверял чистить свое оружие, быть может, врожденная боязнь...И хотя слуги могли сделать это не хуже своего господина, Де Пуатсьен был верен своим традициям и всегда сам вычищал, заряжал, проверял свое оружие. Ему необходимо быть уверенным, что оно всегда с ним, готовое, если что, стать самым верным другом.
Следовало бы объяснить, как провел все это время один из наших героев, что покинул замок с месяц назад и вернулся в него той ночью, когда перепугал старую женщину. Начнем с того места, на котором мы остановились…
Когда он развязал узелок, чтобы отведать еды, приготовленную девушкой, то здесь же обнаружил еще один маленький мешочек, довольно тяжелый для простого хлеба. Сначала он его не приметил и только наевшись, взял в руки, повертел. В голове пронеслась одна мысль, но пока он не открыл его, то не мог ей позволить развиться дальше, чем предположение.. В этом мешочке, лежали золотые, не так много, чтобы кутить, но и не мало. Их вполне хватило бы на то, чтобы с месяц, а то и побольше, если быть экономным, нормально питаться и жить. Сестра не могла отпустить его без гроша в кармане, и как мы уже сказали, от чистого сердца отдала ему горстку своих золотых. Именно на эти деньги Канрицио и жил все это время. Так он сменил свои лохмотья на недорогую, но чистую одежду и нашел приют в соседней деревне. Да и человек, который должен был прийти в замок, сразу после того, как уедет господин Де Пуатсьен был найден и нанят на эти же деньги. Канрицио отдал ему часть оговоренной суммы, а вторую сказал, что тот получит, если исполнит его приказания в точности. На том они и условились.
Но не будем далее тянуть момент встречи и обратимся же наконец-то к героям, которые ждут каждый своего часа.
Встреча была назначена на пол одиннадцатого утра следующего дня. Так что вполне разумно начать описывать все происходящие события по их очередности. Для кормилицы ничего не поменялось и день начался как и обычно в восемь часов утра. Следом за ней проснулся старый граф. Девушка из-за волнения не смогла уснуть и всю ночь провалялась на кровати, поглощенная в разговоры с самой собой, а также рисую в голове картины возможного завтрашнего дня.
Господин Де Пуатсьен, не смотря на то, что внутри чувствовал некоторое напряжение предстоящей встречи, не отказался от плотного завтрака, который по вкусу пришелся его голове и желудку. Не забыв положить в карманы заряженный револьвер и взяв условленную сумму вознаграждения, господин Де Пуатсьен сел на коня и уехал где-то без 15 минут 10. Предполагая, что прибудет не минутой раньше и не минутой позже, он решил быть пунктуальным и относился довольно серьезно ко всякого рода сделкам.
Кормилица видела, как ускакал хозяин и сразу же поспешила к Силлит, которая готовой и собранной сидела на кровати и смотрела в окно не в то, что выходило на дорогу из замка, а в то, откуда виднелись прекрасные клумбы цветов и кусочек голубого неба...
-Ты готова?
-Конечно.
-Тогда поспешим, милая моя. И будем надеяться, что тот человек, о котором упомянул твой брат, будет ему верен и пунктуален во всем. Как я догадываюсь, этот человек непростой смертный и какое-то отношение имеет к твоему брату и отцу.
И кормилица буквально схватила Силлит за руку и потащила ее по лестнице. Девушка немного притормозила на одной из ступенек, чтобы спросить кормилицу:
-А карета?
-Что карета?
-Готова?
-А как же иначе, того гляди без нас лошадки уедут.
-А как же слуги? Мне же нельзя уезжать из замка без повеления на то отца. Они все узнают и доложат ему.
-И с каких это пор ты стала такой трусишкой? Или это не ты вызволила своего брата из плена картины, не ты рисковала своей шкурой, когда это было нужно?! Что же сейчас?
Силлит только опустила голову, ей действительно было страшно, но одно дело скрывать свой страх, а другое - слышать из уст человека правду, которую не хочешь, чтобы кто-либо знал, кроме тебя самого.
-Вижу, ты боишься, больше чем тогда, когда дело было действительно очень и очень серьезным. Но не будем углубляться в твои чувства, ибо бояться то нам нечего.
Мы поедем за твоим отцом, ибо он забыл свои драгоценные часы, чтобы отдать ему их. И ты, зная, как он любит этот дорогой подарок, ринулась сама лично отвезти их ему, тем более, что ты одна единственная знала, куда он направился. И не волнуйся эту информацию невозможно проверить, так как никто из домашних сам этого не знает. Так что, такая сказка вполне вероятна.
-Но…
Вопрос Силлит так и остался неоконченным, потому что кормилица уже дала ответ, достав из маленького мешочка, что она носила всегда собой, желтые украшенные камнями часы.
-Но как? Ты что их украла?
-Разве сейчас время до выяснения деталей, нам нужно поторапливаться, если мы хотим успеть вовремя….
И обе дамы, наконец-то спустились по лестнице и оказались на мощенной дорожке, по бокам которой были посажены кусты красных и белых роз. Они дошли до ворот замка, Кормилица на немного отстала от юной девушки, дабы подойти к сторожу и переговорить с ним. Силлит стояла около изящно позолоченных витых прутьев ворот и краем глаза наблюдала. Она видела, как кормилица что-то упорно объясняла не легкому на подъем стражнику, затем она показывала ему часы, дабы подтвердить свои слова и намерения. Потом, кивнула в сторону Силлит, она обернулась к стражнику и бросила ему пару слов, которые за не близким расстоянием девушка не расслышала. Наконец-таки он сдался, и пошел открывать ворота, в тот же миг прибыл кучер и карета, с которым кормилица договорилась заранее и он ждал, только момента, когда откроют ворота, чтобы подъехать к дамам.
Итак, за небольшое вознаграждение у них была карета, кучер, готовый отвезти их куда угодно. Оставалось самое важное: человек, с которым договорился Канрицио должен прибыть на условленное место и встретиться с ними.
Как только карета выехала за пределы замка, кормилица приказала кучеру повернуть направо и обогнуть замок. Это было принято специально в целях безопасности. Они поехали сначала в абсолютно другую сторону, но этот круг был необходим, ибо только так могли они приблизиться ко второму не парадному въезду в замок, находившийся по ту сторону ворот. Именно там, по словам Канрицио, и должен ждать их человек.
Дорога до вторых ворот заняла всего нечего минут 15 от силы, но для людей, что с трепетом и волнением вглядываются в приближающееся место, ища глазами нужного человека ,время это было неизмеримо большим.
Карета остановилась. Кормилица поспешила открыть дверцу и выйти. Силлит затаила дыхание, ибо ей как и всем молоденьким девушкам было страшно.
В нескольких шагах от их кареты действительно стоял молодой человек, одетый в темное платье со строгими острыми башмаками.
-Здравствуйте.
Молодой человек снял шляпу и поклонился.
- Вы тот человек от Канрицио?
-Он не назвал мне своего имени, но сказала, что я должен прибыть замок Сен-Жермен к условленному часу и что меня встретит карета с двумя дамами. Итак, вас я вижу, и карету тоже, но…он сделал паузу. Кажется Вы одна, не так ли?
-Нет, нет. Вы ошибаетесь. В карете Вас дожидается еще одна юная особа. Если хотите, мы подойдем и Вы ее увидите, а так же замечу, что с нею вас ждет и вторая часть вознаграждения за уделенное нам время, так что следуйте за мной.
Силлит увидела, как кормилица вместе с незнакомцем приближаются к карете, и она снова затаила дыхание.
-Здравствуйте, мадмуазель.
Сказал мужчина, как только оказался в карете.
-Теперь я понимаю, почему вы остались здесь. Такому милому созданию не к чему лишний раз показываться этому жестокому миру.
Силлит залилась краской, комплименты полученные от мужчины ее сильно смущали…
-Здравствуйте. Мне приятна наша встреча, сейчас Вы получите оговоренную сумму и мы двинемся к назначенному месту.
Силлит достала мешочек и передавала его незнакомцу.
Он не смотря положил его в кармана своего сюртука.
-Как, Вы даже не будите перечитывать?
-Нет. А зачем? По вам и так видно, Вы не умеете обманывать. А это ли не залог честности?!
-Ну, так что же мы стоим – поехали!
Кормилица, сидевшая в карете молча все это время, пока молодой человек знакомился с Силлит, наконец открыла рот и крикнула кучеру.
–Двигай!
Карета помчалась во все четыре колеса.
А сейчас, оставив одних наших героев по дороге к развязке, обратимся к старому графу и его непризнанному сыну. Канрицио прибыл на место раньше всех и поджидал их в тени приветливых деревьев, разглядывая синеватое небо. Он видел господина Де Пуатсьена всего лишь несколько раз, когда тот приходил разговаривать с пленником. И если бы он назначил встречу ему в более людном месте, то с большей доли вероятности прошел бы мимо него и не остановился бы. Да и место в лесу было куда удобней для предстоящей развязки. Канрицио, хоть и обдумывал план, но скорее в общих чертах, не углубляясь в детали, был не слишком подготовлен к встрече и все могло рухнуть, если не сбудется хотя бы одно событие из намеченного…
Осознав сей непростой факт, молодой мужчина стал вглядываться в мельчайшие частички местности… Он приметил дерево, возле которого решил ждать, небольшой холмик в 3-хшагах от него, встав на который можно с легкостью увидеть всадника, если таковой вдруг появиться на горизонте. Его можно будет заметить задолго до того, как он остановиться рядом с Канрицио и спрыгнет с лошади…
И все же он сомневался: приедет ли человек, получивший письмо, или же нет, и как сложатся дела и обстоятельства у Силлит и кормилицы… Со своей стороны он сделал все, чтобы сегодняшняя встреча прошла так как надо, и план в некоторых местах казался ему идеальным изобретением ума, а в некоторых при малейшем сдвиге трещал по швам.
Не будем забывать, что Канрицио опасался того, что господин Де Пуатсьен приедет не один. И уж тем более он был уверен в том, что не позволит приехать себе в чащу леса безоружным. В кармане Канрицио не так давно появился револьвер, не дорогой, но меткий, как называл его сама юноша. Однако же даже поупражнявшись несколько дней с ним, он отдавал себя отчет, что не сравниться с человеком, который вдвое старше него и имеет соответствующий опыт. Тем более, когда дочь его рассказывала насколько он удачлив в дуэлях, и сколько людей полегло от его руки
Но между этим, не взять с собой револьвер было бы чистым безумием… Попытаться все же стоит, а если судьбе будет угодно, то ее ничто не остановит, ни человеческая рука, ни оружие, если суждено умереть тебе - ты умрешь….
Издалека он заметил, как скачет конь, а в седле умело, но устало держится некий господин. По всей вероятности это и был старый граф. Как мы и сказали ранее, он был пунктуален, впрочем как и всегда. Канрицио не так много видел отца Силлит, а точнее он видел его всего лишь два раза, первый когда он приходил за ним и второй раз, когда он разговаривал с ним уже в коморке.
Поэтому Канрицио изо всех сил пытался различить лицо приближающего человека. В голове рождались самые невероятные мысли, что это приехал один из его слуг, и что сам граф приедет позже. Или что он давно раскусил его замысел и для Канрицио приготовлена та же самая темница, из которой ему с таким трудом удалось вырваться...И что было бы без появления Силлит и кормилицы в его жизни, трудно представить.
Но его страхи почти исчезли, как только человек приблизился на расстояние доступное глазу. По всем представлениям Канрицио это был тот, кто нужен.
Юноша надвинул посильнее шляпу на глаза, так что ему было едва видно лошадь господина Де Пуатсьена. Необходимость, которая выражалась в натягивании черной шляпы на глаза делалась из опасения быть узнанным раньше положенного времени.
Господину Де Пуатсьену потребовалось чуть меньше времени, чем ожидал Канрицио, чтобы остановиться возле него и слезть с лошади.
-Здравствуйте, сеньор.
Проговорил он, как только его ноги коснулись земли.
Канрицио стоял к нему спиной, так он немного давал себе времени, чтобы не быть сразу опознанным. И тогда он спросил, не поворачиваюсь к нему, но говоря четко и спокойно.
-Здравствуйте. Вы прибыли один ?
-Да.
-И согласные с теми условиями, что получили?
-Да.
Он снова ответил, но в словах уже чувствовалось сдерживаемое неудовольствие. Которое, будь он у себя дома, давно бы вытекло наружу и обрушилось на того, кто посмел бы так неуважительно разговаривать с ним. Но в данной ситуации ему было необходимо, чтобы то ради чего он приехал, осуществилось. И еще учитывая тот факт, что господин был ему незнаком лично, и следовательно ничем ему не обязан, он решился подождать, когда тот само лично решит засвидетельствовать ему почтение и повернется лицом.
Но очевидно сей незнакомец не торопился этого делать или же чего-то опасался.
Так получилось, что господин Де Пуатсьен стоял спиной к дороге, по которой должны были не так скоро приехать Силлит и кормилица. А Канрицио, как только он повернется, должен был оказаться в более выгодном положении, он смог бы видеть подъезжающий экипаж и рассчитывать на некоторые благополучные для него обстоятельства.
Старый граф ждал... Однако незнакомец не менял своего положения относительно господина Де Пуатсьена.
-Быть может, он не знает обычаев нашей страны?
Промелькнуло у графа. Или же, сразу на ум пришла другая мысль: он что-то затевает.
Наконец юноша заговорил, но так и не обернулся…
-Я знаю граф, что если вы и пришли один, то небезоружным, впрочем, как и я. И чтобы не произошло непоправимому, предлагаю Вам и мне избавиться от этих безусловно заманчивых игрушек.
-Отчего же, сеньор? Разве Вам недостаточно моего слова? Да, и пришел я по делу, которое Вы, замечу, сами и предложили, а не на дуэль.
-Слова хороши только между знающими друг друга людьми, мы же с Вами не знакомы. И потому возможно возникнуть недопонимание, о котором и Вы и я потом пожалеем. Так что, если Вам не трудно, положите револьвер на землю рядом с Вашей лошадью. Я же сделаю тоже самое.
Можно было бы поспорить, но господину Де Пуатсьену показались условия вполне разумными. Он пошел к своей лошади положить револьвер.
Канрицио повернулся в тот же момент, как его собеседник выпрямился и пошел ему на встречу. Юноша так же положил револьвер, чтобы его противник видел, рядом с собою, не слишком близко, но и не так далеко, чтобы в случае чего, ему хватило бы и шага, чтобы вновь схватить его рукой
-Итак разрешите еще раз Вас поприветствовать.
Сказал, Канрицио и обернулся к графу. Но не будем забывать о шляпе, прикрывавшую верхнюю часть лица.
-Так Вас интересует этот юноша?
-Да, сеньор. Вы сказали, что могли бы помочь в моем деле и ваши хлопоты не останутся не замеченными...
-Не сомневаюсь в Вашем денежном благополучие, господин Де Пуатсьен. Но разрешите поинтересоваться, если не для чего он Вам нужен, так хотя бы, кто он такой, что вы готовы выложить за него кругленькую сумму?
; Вы сказали, что у Вас есть нужная информация. А за нее я готов заплатить, но я не обязан давать вам отчет в своих действиях.
; Да конечно. Прошу прощения. Мое любопытство доводит меня самого. Из первой информации я узнал, что этот человек Ваш слуга, а из другой, что он намного дороже Вам обычного слуги, ибо имеет к Вам прямое отношение и грозит всему вашему древнему роду и фамилии.
Господин Де Пуатсьен нахмурил брови, но не произнес ни слова, на которые рассчитывал Канрицио. Разговорить его не удалось. Но времени оставалось немного, граф, упертый в своих намерениях, никак не поддавался уловкам Канрицио.
-Ну что ж сеньор, раз ни одна из этих баек Вам не знакома, оставим эту тему на сплетни толпе и на обсуждение шелесту листьев, под которыми мы с Вами встречаемся. И перейдем к делу.
-Толпе? Что судачит эта чернь?
Переспросил господин де Пуатсьен. Стрела попала в цель.
-Да говорят, что Вы неспроста ищете юношу.
-А разве кто-нибудь об этом знает.
-Да почти все.
-Но как?!
-Очевидно, тот самый беглец и рассказал.
-Вот бес!
Выругался господин Де Пуатсьен в слух, но тот же сдержал свой гнев, чтобы не сболтнуть лишнего.
-И так продолжим, Вы хотите знать, где он находиться.
-Именно.
Уже сухо произнес господин Де Пуатсьен.
-Иначе Вы бы не приехали и не удостоили меня своим вниманием.
-Может уже хватит, нетерпеливо сказал господин Де Пуатсьен. Если время для Вас бесценно, сеньор, то для меня напротив, дорога каждая минута. И я не считаю, что нельзя обойтись без всего того, что вы сейчас мне наговорили. Так давайте же наконец-то перейдем к делу, иначе я уже не гарантирую проявлять к вам свое спокойствие и благосклонность.. Так где он находиться?
Канрицио улыбнулся, но так чтобы улыбку не увидел собеседник.
-О.. Он гораздо ближе, чем Вы думаете…
-Говорите, сеньор, не злите меня. Если конечно Вы сами знаете, где он. А если Вы впустую тратите мое время, то берегитесь, никто не помешает мне вызвать Вас на дуэль и покончить с Вашим хамством!
-Не поторопились ли вы с угрозами, граф?! И не думаете ли Вы, что подобное обращение может вызвать мой гнев, и тогда я сам не пощажу пули в своем револьвере, чтобы не выстрелить в Вас.
Два человека почти что сталкивались носом… Казалось, развязка неизбежна….Но история не заканчивается, у нее всегда находиться продолжение..
- Возможно, должен это признать…Прошу Вас, продолжайте.
Покорно ответил господин Де Пуатсьен…Не сказать с каким большим усилием ему пришлось это сделать. Но как и рассуждал Канрицио : найти пленника для него было важнее, чем даже принципиальность в разговоре, который он привык не вести, а вещать словно оратор, а все остальные были только куколками, которые отвечали целесообразно с полученными вопросами…
- Он ближе к Вам, чем Вы предполагаете, и я конечно же знаю Канрицио.
Нужно было видеть, как граф вытянул шею, услышав это имя, произнесенное устами незнакомца.
Не дав ему сказать ни слова, юноша продолжил:
-О, кажется, Вы удивлены…И что Вас так напугало? Может быть то, что я назвал его имя, а может быть то, с какой интонацией я произнес ваше, господин Де Пуатсьен.
С каждым словом Канрицио все приближался и приближался к старику. А тот, находясь в каком-то непонятном состоянии, при каждом шаге юноши, делал шаг назад,, пытаясь тем самым сохранить разделявшее их до сели расстояние. Но юноша надвигался словно скала, словно ветер... Или нет, не ветер, ветер не может такого сотворить… Это должен быть ураган, вихорь…
Господин Де Пуатсьен нутром чувствовал, как что-то, еще не до конца осознанное им самим, приближается все ближе и ближе.
Этот человек прямо намекал на что-то, что для него все еще оставалось неизвестным.. Хотя быть может, что в спокойной обстановке или спустя время после происшедшего события он с легкостью бы все понял. Но тут другой случай, он чувствовал, как с каждым шагом приближается к пропасти.. Как мы уже сказали в начале, место, на котором они находились было небольшим пригорком, а внизу расположилась низина.. Но в этот момент Господину Де Пуатсьену казалось, что это не просто низин, а что это пропасть, в которую он вот-вот упадет…
Так постепенно Канрицио сместил его подальше от выброшенного им револьвера. Проходя мимо которого, он пнул его ногой для надежности, и тот улетел куда-то в густую траву…
Наконец, господину Де Пуатсьену отступать было некуда. Он итак спустился на половину в низину. И когда Канрицио наступил на него, то оказался выше него и смотрел на старика, как на провинившегося, хотя по сути он таковым и являлся.
-Он так близко и так рядом с Вами, что Вы и представить себе не можете.. Продолжал тем самым свое наступление юноша.
-Вы, заточивший его в плену картины, Вы, желающие погубить его лишь за то. что он появился на свет.. Вы…
До старика вдруг начал находить ужас, еще сильнее, чем прежде его ноги вросли в землю… Догадка была страшнее всей загадочности незнакомца… И объяснения его сиюминутно поменявшегося поведения, направлено только в одну сторону..
А Канрицио все еще продолжал.
- А что, если этот человек...
Он сделал небольшую паузу, тем самым словно акцентируя внимание на нем. А затем повторился..
-А что, если этот человек, я?! И вместе с окончанием этого предложения юноша левой рукой сбросил шляпу…Предоставив лицо лучам яркого солнца и пылающие черные глаза ужасу господину Де Пуатсьена.
Глаза графа расширились. Но в них не было ни гнева, ни досады от понимания происходящего, он сначала потерял дар речи, а потом судорожно начал рыться в карманах, ища свой револьвер.
Канрицио использовал отведенное ему время сполна. Неужели же вы человек, человек, который хотел убить собственного сына?! Человек, напуганный сейчас до такой степени, что не имея сил вымолвить ни слова, ищет оружие для моего убийства. Как это низко и подло!
-Молчи, молчи, щенок! Ты исчадье ада, ты умрешь, как собака, что подняла голос на хозяина!
-Ошибаетесь… Вы есть никто, и Вы не хозяин мне! Я свободен словно ветер. И Вы со свои низменными желаниями могли бы давно лежать в земле. Но по какой-то неизвестной мне причине, Бог оставил Вас здесь. И я не вправе решать за него Вашу участь. И не ищите его, разве Вы забыли, что выкинули его по моей же просьбе.
-Черт. Выругался господин Де Пуатсьен.
-Успокойтесь, я не собираюсь Вас убивать. Мне это не так нужно, как Вам.
-Тогда что тебе нужно, отродье собачье?
-Попридержите язык, и не опускайтесь до обзываний, иначе я могу и передумать и схватить с земли револьвер.
Глаза Канрицио засверкали такой злобой, что господин Де Пуатсьен посекся продолжать.
-Чего Вы хотите, если не убить меня?
-Я хочу правду!
-Кажется ты и так знаешь слишком много, чтобы жить.
Сказал господин Де Пуатсьен. В его словах чувствовалась угроза.
-Говорите, приказал юноша. Иначе я припугну Вас Вашим же револьвером. Говорите!
-Только попробуй, чернь!
-Я не более чернь, чем Вы, и Вы это знаете ! Говорите, говорите! Предупреждаю, мое терпение на исходе.
-Ты мне не сын.
-Как бы не было мое желание ни малейшим образом ни принадлежать к вашей крови, я не могу отрицать, что Вы мой отец…
-Ты никто, и никогда не станешь кем-то! Тем более моим сыном! У меня есть только дочь!
-Вы так в этом уверены, уважаемый?!
-Более чем. Твоя мать была шлюхой.. И отцом ты можешь называть кого угодно, но только не трогай мой благородный род! Ко мне ты не имеешь ни малейшего отношения!
-Да, тогда как же Вы можете быть уверены, что это ваша дочь?!
; Я не собираюсь тебе ничего отвечать.
; И снова мы за старое.. Ну что ж Вы должно быть сильно любите свою дочь, раз запираете ее в своем замке и не даете ей дышать свежим воздухом юности?
; У нее есть все необходимое.
; Да, для существования. Но не для жизни, достойной ее красоты и молодости.
Очевидно, она расплачивается за грехи своей матери, так же, как и я.
-Не сравнивай себя с моей дочерью! Закричал старик. Ты никто.
-Вы можете утверждать, что я Вам не сын, но то, что она мне сестра, а я ей брат остается бесспорным фактом. И с этим Вы ничего не сможете сделать...
-Нет, смогу.
И старик, выхватив из-за спины палку, которую приберег для удобного случая, ринулся на юношу. Но молодость, молодость... Канрицио давно заметил как господин Де Пуатсьен спрятал ее за спиной. Поэтому он не только не смог застать его врасплох, но и спланировал свои дальнейшие действия. Канрицио не двигался с места, он ждал, так как в тот самый момент увидел приближающуюся карету, а значит, экипаж прибыл в назначенное место.
Старика он поймал налету и схватил его за палку, когда открылась дверка кареты и из нее ступила на землю прелестная ножка Силлит.
-Так значит, Вы господин Де Пуатсьен решили убить не в чем не повинного юношу, юношу, который для Вас не представляет никакой опасности, и который якобы не знаком Вам? Ведь так? Признайтесь, Вы просто не хотите, чтобы Силлит знала хоть что-то о своей семье, Вы заперли ее в четырех стенах и думаете, что она стала слепа и глуха. Я ее брат, и Вы это знаете!
-Нет, ты никогда не станешь ей братом!
Словно в агонии кричал старик. Он не видел ничего, что происходило за его спиной, все его внимание было сосредоточено лишь на Канрицио, а мысли только на смерти, смерти его...
Он не видел, как Силлит вышла из кареты. Как за ней вышли кормилица и человек в шляпе. Как они стояли в десяти шагах от происходящей сцены и слышали и видели все, что происходило на этом маленьком кусочке земли.
-Ты никогда не будешь ей братом, ты челядь, тебя просто не будет на свете... И никто никогда не узнает, твоя тайна умрет вместе с тобой. Нужно было тебя убить раньше, когда ты только родился...
Канрицио слушал внимательно проповедь старика, не произнося ни слова, только видел, как приглашенный господин делал какие-то записи в своей тетради.
-А я дурак пожалел тебя, решил не брать грех на душу... Но ничего, сейчас я это исправлю...
И он снова постарался дотянуться до палки и выхватить ее из рук юноши, но очевидно так сильно потянул себе спину, что аж вскрикнул от боли, но не оставил попытку.
Наконец, Канрицио решил прервать всю эту мелодраму, на которую было трудно смотреть без слез со стороны Силлит и внутреннего смеха со стороны Канрицио.
-То есть Вы готовы признать, господин Де Пуатсьен, что я был рожден в Вашем доме от госпожи Де Пуатсьен и от Вас?
-Что, от меня?! Нет же, от этой шлюхи — да, но не от меня, никогда!
-Хорошо. И Вы выкинули меня на улицу только потому, что подозревали, что я не Ваш сын? А что, если бы и Силлит оказалась не вашей дочерью, Вы бы тоже убили ее, как это хотите сделать со мной?!
Он не отвечал.
-Вы, никогда не задумывались, чтобы сказала Вам она, если бы узнала о том, что у нее есть брат и что Вы хотели с ним сделать?
-Она бы ничего не узнала, не надейся...
-Вы и вправду так считаете, господин Де Пуатсьен? Тогда Вы можете прямо сейчас спросить ее об этом? Прошу Вас, обернитесь
И Канрицио наконец разжал свои крепкие объятья, так как бояться ему было уже нечего.
Старик не сразу расслышал его слова и повернулся только, когда Силлит заявила о своем присутствии тоненьким голоском:
-Отец, неужели все, что говорит этот юноша правда?! Неужели Вы так могли поступить со мной, с ним?
-Силлит? Удивленно произнес он. О чем ты говоришь, я не понимаю тебя.
Решил выпутаться Господин Де Пуатсьен.
-Отец не стоит, мы все слышали и этот человек, что стоит рядом тоже. Но сейчас ответьте мне, своей дочери. Этот юноша брат мне?
-Нет же, не брат, как ты можешь усомниться во мне?! Он все придумал…
В разговор вступил высокий мужчина:
-Господин Де Пуатсьен, не советую Вам отпираться от слов произнесенных ранее, ибо мы все слышали, а так же я зафиксировал Ваши слова. Я пока что не буду вмешиваться в Ваш разговор с дочерью, но это не значит, что Вы можете говорить все, что Вам захочется и не понести наказания.
Сказав, он отошел немного дальше, а Силлит напротив подошла ближе к отцу. Таким образом получилось, что господин Де Пуатсьен оказался между братом и сестрой.
; Брат, если только по матери, опустив голову со вздохом, произнес побеждено отец. Если можно назвать братом, человека, который не сравниться с тобой ни в манерах, ни в воспитанности, ни в чистоте крови.
; Отец,
Девушка пошла в наступление.
- А Вы уверены, что я действительно Ваша дочь, а что если нет?
Вопрос поверг господина Де Пуатсьена в ужас! Он до сегодняшнего момента не задавался и тенью сомнения насчет отцовства дочери. Возможно, он как и любой другой человек, просто хотел верить. Но стоило ему услышать этот вопрос из уст дочери, как его лицо страдальчески исказилось, а сердце забилось. Но это было лишь минутное волнение, которое впрочем осталось замеченным всеми присутствовавшими, и он произнес довольно твердо:
-Ты моя дочь, у меня нет никаких сомнений.
; Сеньор, разрешите и мне вступить в разговор?
Поинтересовался молодой высокий человек у господина Де Пуатсьена. Так как из всех присутствовавших лиц на сцене, видел только одно, у которого стоило б спросить разрешения. Ибо, все остальные были скорее наблюдателями, чем участвовавшими в предмете разговора.
; Конечно.
; Я обращаюсь к господину Канрицио. Из всего что было мною услышано, а так же зафиксировано. Я не в коем мере не сомневаюсь, но мой долг обязывает слова подкреплять бумагами. Так какие доказательства есть у Вас, чтобы подтвердить все то , что Вы сказали. Начнем с начала, что подтверждает, что Вы родились от графини Де Пуатсьен? Есть ли у Вас какие-нибудь доказательства на сей счет?
Канрицио быстро понял вопрос и подготовился он к нему заранее, так как молодой мужчина сказал ему о том, что все его слова придется подкреплять.
-Да есть, вот письмо, в котором подробно описана история моего рождения моей матушкой госпожой Де Пуатсьен. Эту бумагу со своей подписью и печатью дома Пуатсьена, она отдала моим приемным родителям, когда мне исполнилось 10 лет. Можно считать, что это ее исповедь, здесь она признается во всех своих грехах перед своим мужем и своим ребенком, то есть мной. И молит простить ее за неудавшуюся жизнь и за то, что мне приходиться жить вдали от родного дома. И здесь же она пишет, что я являюсь сыном господина Де Пуатсьена, хоть он этого и никогда не признает.
-Давайте мне это письмо, оно уже стало доказательством.
; Но она не может до конца быть уверенной, что этот человек мне сын! Если она и родила его, что совершенно не значит от меня. Она шлялась чуть ли с каждым симпатичным мужчиной, что заезжал к нам в замок!
; И это мы учтем, господин Де Пуатсьен.
; У меня есть еще неопровержимо доказательство. Моя покойная матушка писала о том, что заметила интересную родинку на правой ладони, у семьи Де Пуатсьен. Возможно, она писала, она передается только по мужской линии, так как ее она видела на руке у старого графа, у мужа и у меня.
; Хорошо, сказал высокий человек. Господин Де Пуатсьен покажите нам Вашу правую ладонь.
Он открыл ее, и все устремили на нее свой взгляд.
Действительно, чуть ниже основания большого пальца правой руки была крупная родинка, похожая скорее на родимое пятно чем на ту точку, которую мы привыкли называть родинкой.
; А теперь, Вы мадмуазель, попросил высокий мужчина, дайте мне свою правую ручку.
Она боясь прикасаться к мужской руке, и боязливо протянула сжатый правый кулачек. – Мадмуазель, покажите нам Вашу правую руку.
Здесь в разговор вступила кормилица, она подошла к Силлит и ласково проговорила:
; Дорогая моя, открой ручку, этот сеньор не сделает тебе ничего дурного.
Силлит послушалась ее. Но к большому сожалению, на ее ручке не было даже маленькой родинки, руки были белые без каких-либо пятнышек.
-Хорошо, теперь Вы, господин Канрицио.
Юноша стоял уже с приготовленной рукой и как только высокий мужчина произнес слова, он продемонстрировал открытую правую руку, чуть ниже пальца которой имелось не сильно заметное родимое пятнышко. Мужчина сравнил две руки, одну молодую, другую старую. Но не смотря на это возрастное различие, пятнышки были почти идентичны по форме и величине. Не было сомнения, что если эти руки не одной крови, то должно быть были скопированы очень тонким мастером.
-Это все фальшивка, вскричал господин Де Пуатсьен. Он сам нарисовал ее. И он схватил руку юноши и начал тереть ее изо всех сил!
-Что Вы делаете?
Спросил Канрицио и силой вырвал руку!
-Оно не сотрется, оно с рождения у меня. Только когда я родился оно было очень и очень маленьким, почти незаметным, и очевидно поэтому матушка не могла бы Вам доказать, что я Ваш сын. Но с возрастом росла рука, а вместе с ней и родимое пятнышко. Я не обращал на него внимания, ибо не знал тогда ничего, и только после прочтения письма. А прочитал я его весьма недавно, так как мои родители, заботясь о моем благополучие, решили его скрыть и дали мне его только после того, как я вернулся из заточения. Я поделился с ними всем со мной происшедшим, и они решили, что сейчас бессмысленно, что-либо скрывать. И тогда моя приемная матушка, хотя я никогда ее так не называл, ведь именно она и вырастила меня и дала мне все те качества моего ума и характера, которые я имею. Так вот она достала из запыленной медной шкатулке, единственной ценностью нашего дома, письмо и отдала его мне. Не скажу, что узнал из него много, так как к тому времени, я был знаком со своей жизнью гораздо лучше, чем с ее описание на бумаге. Встреча с Вами, господин Де Пуатсьен, с тобой Силлит, сестра моя, и с Вами, кормилица, многое дали мне. Так вот, письмо приподняло занавес над моей жизнью, того что я не знал и не узнал, и дало мне надежду на обретение, нет не мести, но справедливости.
-Итак, обратился Канрицио к адвокату, что немного заскучал, пока слушал юношу.
-Есть ли это доказательство нашего несомненного родства, указав на родинку на руке, спросил он?
-Да, без сомнения. Тем более Ваша матушка писала Вам об этом в письме, а это и есть тот письменный источник, необходимый для доказательства вашего родства.
-Но.
Сказал господин Де Пуатсьен. Понимая что без его участия разыгрывается самая большая драма его жизни. Ни в коем случае он не хотел признавать этого оборванца своим сыном. Даже не смотря на доказательства, которые соблаговолила предоставить им сама природа, дабы две родные кровинки не потеряли друг друга в этом мире. Наверное в этом и кроется вся сила провидения…
-Я не договорил, господин,- сказал адвокат.
-Вы, господин Канрицио можете начать судебный процесс против графа. С требованием, чтобы он официально признал Вас законным наследником и носителем своего рода, а так же параллельно можете начать другой процесс: разбирательство и попытки Вас убить, а так же инцидент, касающийся заточения. Все это обойдется, конечно Вам в кругленькую сумму, но я Вам гарантирую, что оба процесса будут решены в Вашу пользу. Или же, если господин Де Пуатсьен официально признает Вас своим сыном и подпишет все нужные для этого бумаги, то судебный процесс не обязателен. Если, Вы конечно сеньор Канрицио не захотите отомстить за то время, что провели в заточении. Итак слово за господином Де Путсьеном. Готовы вы ли Вы признать господина Канрицио своим сыном и законным наследником?
-Но. У меня отличный адвокат, и Вы никогда не сможете доказать, что этот самозванец мой сын! У меня связи, у меня деньги! Так что можете начинать свой судебный процесс. Все равно ты ничего не получишь!
И он тыкнул пальцем в грудь Канрицио, тем самым как бы попрекая его, как человека и вызывая на ответную агрессию. Но юноша был молчалив и сдержан, он отлично понимал, что теперь правда на его стороне. Поэтому он молча отошел к служителю закона
-Это надо расценивать, господин Де Пуатсьен, что Вы не признаете господина Канрицио своим законным сыном и то что отказываетесь от полюбовного разрешения данной проблемы и согласны идти на конфликт с самим законом? Я вас верно понял?
-Да.
Грозно сказал старик.
-Но тогда предупреждаю, что как противная сторона, Вам придется участвовать сразу в двух процессов. И если Вы проиграете, то все судебные издержки лягут на ваши плечи. А я уверен, что господин Канрицио выиграет суд.
-Да интересно, чем этот бедняга собирается Вам платить за Ваши труды? Съязвил старик.
Канрицио действительно в этот момент приобрел такой жалкий вид, над этим он как раз и не подумал, ведь действительно, для того, чтобы разыграть здесь спектакль, деньги дала ему Силлит, но это было из ее личных запасов, которые она получала от отца. Но оплатить адвоката дело нелегкое и у него действительно не было денег, и он наконец-то понял, что его дело просто не начнется, и все угрозы предъявленные Господину Де Пуатсьену окажутся лишь туманом, который рассеется лишь только подует ветер. А ветер в его случае дул со стороны денег...
Но в эти самые мрачные мысли внезапно вмешался голос адвоката. Слова, произнесенные им, заставило юношу приподнять, было опустившуюся голову и взглянуть на мир снова горящими глазами:
-Я возьму на себя все издержки господина Канрицио, так как уверен в успехе на все 100 процентов. Мою работу он оплатит позже, когда станет обладателем столь большого состояния, которым владеет господин Де Пуатсьен!
Этот вывод поверг в шок всех, даже кормилицу, которая во время всего разговора стояла в стороне и наблюдала за событиями.
-Ах! Только и произнесла она.
При словах адвоката, Силлит бросилась к отцу и начала его слезно уговаривать:
-Отец, прошу Вас откажитесь от вашей затеи, Вы потеряете все, а я потеряю Вас... Признайте Канрицио своим сыном, и я обещаю, что уговорю его отказаться от своих убеждений и не начинать суда! Отец, прошу Вас.. Посмотрите на его лицо, у него действительно благородные черты, черты нашего рода. Он не мошенник, он не врет, а его ладонь.
Силлит подвела Канрицио за руку к господину Де Пуатсьену. Хоть он и сопротивлялся, и взяла за руку своего отца, перевернула обе руки и прислонила друг другу. Так чтобы отец и сын могли видеть два родимых пятнышка, словно близняшек прислонившихся друг к другу.
-Посмотрите отец, посмотри и ты, Канрицио на ваши рук, как они похожи, и пальцы, и форма, если убрать морщинки на твоей отец, словно бы это две руки одного человека. Вот и пятнышко, которое вы видите. Прошу вас, примиритесь...
Но они отдернули друг от друга руки, как только Силлит ослабела свои.
-Не утруждай себя, сестра моя, проговорил Канрицио.
-Твой отец упрям и никогда не сможет признать своих ошибок, и мне придется обратиться за помощью к этому благородному человеку, чтобы восстановить свое имя и выполнить обещание, которое я дал тебе.
-Канрицио, обратилась к нему девушка, прошу тебя сжалься над старым человеком, не начинай процесса, его ведь посадят в тюрьму .Я понимаю, что ты испытал подобное и хочешь ему отомстить, но мне будет так горько видеть страдания кого-либо из вас, что днями мои глаза будут мокрыми от слез.
Все это она говорила негромко, так чтобы ее мог слышать только он.
-Прошу тебя, дай мне неделю, и я уговорю его.
Канрицио подумал, посмотрел на бедную девушку, которая принимала очень тяжело к сердцу все, что происходило и сказа:
-Раз ты так хочешь. Я сделаю для тебя.
А потом во всеуслышание объявил:
-Господин Де Пуатсьен, я собираюсь подавать в суд, но прежде мне нужно решить кое-какие дела, поэтому встретимся с Вами еще раз через неделю. Я прибуду к Вам в замок. Прощайте!
Он обнял сестру, поклонился кормилице и ускакал, следом за ним уехали и все остальные.
Силлит выполнила данное Канрицио обещание. Отец сразу после приезда в замок отдал распоряжение прислать к нему своего адвоката, с которым он и вел все свои дела. И посоветовавшись с ним, не пускаясь в довольно широкие подробности своих жизненных дел, старый граф был немного встревожен. Адвокат конечно заверил его, что сможет выиграть данное дело.
-Но если письмо, существующее у юноши, действительно написано рукой госпожи Де Пуатсьен с ее подписью и печатью Вашего дома, то дело безнадежное.
Последний вопрос, который он задал старику звучал подобным образом:
-А Вы действительно, уверены, что он не Ваш сын или просто не хотите его признавать?
Старик промолчал, а сам подумал, что быть может, совершил двадцать лет тому назад самую страшную ошибку в своей жизни...
Иногда лучше заблуждаться, чем признавать свою неправоту и сознаваться в подобных грехах, давящих на душу. А ведь и у старика была душа, несомненно скрытая под покрывалом его черствости и корысти...У каждого живого существа есть душа...
И как-то вечером, когда ночь спустилась на ветки деревьев, а луна взошла вместо погасшего солнца, он сидел один у камина с бокалом вина, размышляя над своей жизнью, увы уже прожитой или прожженной временем... А сердце его обуревало прошлое, время безвозвратно потерянное. Он все чаще задумывался над тем, какой бы была его жизнь, будь все немного по-другому, будь жена его благочестива, будь он уверен в том, что сын, родившийся в то утро, был его прямым наследником...В мыслях он возвращался к тому дню и переживал каждый его миг заново, все снова и снова. И мысли его были так глубоко от реальности, что он не заметил, как в комнату вошла его дочь и, опустившись рядом с ним в кресло, увидела, как отец, о чем-то очевидно размышлявший, вдруг закрыл глаза, и из них скатилась слеза, первая, которую видела Силлит за всю прожитую с ним жизнь.
Но он словно не замечал этого, и за первой слезой последовала вторая и третья, отец плакал... Силлит, сидевшая рядом, спросила его:
-Что с Вами, отец? Поговорите со мной...
Но ответа не последовала. Тогда дочь, своей нежной рукой прикоснулась к его морщинистому лицу и утерла слезы, капавшие уже на его домашний халат.
Он словно очнулся от этого прикосновения...
-Ах, милая моя, - проговорил он,- почему же ты была так жестока ко мне, и отчего мне теперь так горько?
Силлит поняла, что он говорил не с ней, но она продолжала сидеть рядом с ним и внимать всем произнесенным словам...
Первый раз она видела, как отец плачет, этот жесткий человек, потративший всю свою жизнь на силу, власть и богатство, плакал, вспоминая свою жену...
-Но почему, почему ты ставишь меня в такое положение? Чего ты хочешь от меня, скажи мне?!
И Силлит решилась заговорить, понимая, что, скорее всего, отец ее не услышит, но...
-Тебе не кажется, что он слишком много страдал, и пришла пора вернуть судьбе долг? Ты понимаешь, что он твой сын, ты сам это знаешь, так отчего же ты боишься верить? Неужели же из предрассудков, быть униженным в своих же собственных глазах, неужели же из-за того, что скажут в обществе?! Боже, вспомни, сколько раз ты мечтал о сыне, и посмотри, что твоя мечта может осуществиться. Пусть между вами сейчас пропасть. Но она есть между любыми незнакомыми людьми... Он твой сын. Ты не только видел это, но и почувствовал сердцем, душой, отец всегда чувствует свое дитя, нужно только услышать свой внутренний голос, который скажет тебе, что Канрицио твой сын...
-Да...ты права, права, милая... Прости меня, прости ,что не поверил тебе, прости за то, что я сделал с нашим сыном... О, Господи, что же я натворил?!
Силлит уверилась теперь уже полностью в том, что отец принял ее за покойную матушку, и разговор дававшийся ей с таким трудом, для него был голосом свыше...
И она решилась играть дальше и не прерывать его загадочной мечтательности...
; Я тебя давно простила, и сейчас не об этом, не у меня тебе нужно просить прощение, а у того, кто рядом с тобой, кто в эту самую минуту думает о тебе. У человека, у которого ты отнял его настоящую семью и детство, у своего сына, который страдал все свои годы...
; Но сможет ли он простить меня, после всего что я сделал? Я ведь даже хотел убить его, Боже, и убил бы, не будь провидение к нему благосклонно... Что я натворил?!
И он обхватил руками голову, раскаяние его достигло апогея... Старик снова заплакал...
Немного погодя, Силлит снова заговорила с отцом в образе своей матушки:
; Готов ли ты впустить сына в свое сердце и в свой дом и сделать все, чтобы он был счастлив, чтобы хоть как-то искупить вину прошлого, которое ты не вернешь не за какие богатства?
; Да, готов.
; Тогда, прежде всего, ты должен признать его законным сыном и дать ему фамилию Де Пуатсьен...
; Да, ты права, милая моя.
Словно во сне проговорил он. Силлит отошла от него на минутку, открыла письменный стол. достала перо и чернила, чистый лист бумаги и отнесла отцу.
; Вот тебе бумага, чернила и перо, делай то, что решил, а мне пора, прощай, я буду молиться за вас...
С этими словами девушка приподнялась с бархатного кресла, поцеловала отца в лоб...
; Прошу не уходи, милая. Побудь еще немножечко со мной. Мне так без тебя одиноко...
; Я не могу, прощай, и позаботься о наших детях...
И она, словно птичка, выпорхнула из комнаты...
Перед сном, она попросила прощение у Бога за то, что воспользовалась слабостью отца и ввела его в замешательство, и помолилась за то, чтобы Канрицио стал бы ей законным братом, которого она за время своего общения очень полюбила...
Ранним утром к ней вбежала взволнованная кормилица и разбудила ее.
; Силлит, вставай быстрее, твоему отцу плохо.
Силлит, словно без памяти, понеслась за кормилицей... Отец лежал на широкой кровати, бледный и недвижимый, и только глаза все еще жили на этом морщинистом лице...
Силлит присела возле него на колени...
; Прости меня отец, это я, я во всем виновата...
И она залилась слезами, прижимая к самому сердцу его худую руку...
Кормилица подумала, что бедная девочка совсем потеряла голову от горя...
Она подошла к ней и погладила ее по голове, как делала когда-то в детстве, когда Силлит плакала…
Как ни странно, но так уж совпало, что Канрицио приехал на день раньше обещанного. Причина была проста: он соскучился и решил повидать сестру.
Но еще при входе, он понял, что все слуги чем-то озабочены
Как только он узнал причину, юноша попросился войти в дом, его пустили...но сказали, чтобы он ждал в прихожей. Единственным человеком, с которым он мог бы сейчас переговорить, была кормилица, поэтому он и приказал слуге позвать ее.
Через минуту в прихожей появилась взволнованная женщина, в руках она держала платок, глаза были мокрые от слез...
-Пойдемте скорее со мной, - сказала она.
-Но, быть может, сейчас не лучший момент, я не хочу его тревожить...
-Нет же, идемте... Он будет рад вас видеть.
И она, взяв его за руку, потащила за собой в комнату господина Де Пуатсьена..
Врач, что недавно приехал, осматривал пациента, и потому, когда кормилица за руку с юношей подошли к покоям графа, они застали Силлит и всех слуг перед дверью Де Пуатсьена. Силлит не хотела уходить из спальни отца, но врач настоял на том, что ему необходимо обследовать пациента и попросил всех удалиться.
Она встретила Канрицио с мокрыми глазами и упала к нему в объятья. Юноша погладил девушку рукой по длинным струящимся волосам, которые она даже не успела второпях заплести в косу, так как выбежала из комнаты, так скоро, как проснулась.
Все ждали заключения врача. Наконец, он вышел из комнаты. Все устремили на него свои нетерпеливые взгляды...
-Что с ним?- первая спросила Силлит, которая немного отслонилась от брата, чтобы лучше видеть врача.
-Боюсь, что граф очень плох. Это апоплексический удар. Я пустил ему кровь, но, признаюсь откровенно, не думаю, что это может хоть как-то помочь ему. Возможно, ему станет немного легче, но это улучшение лишь облегчит его состояние, но вряд ли продлит жизнь. Ему осталось самое большое, пару дней, не больше...
-Доктор, а можно к нему?- спросила, еле держащаяся на ногах, Силлит.
- Спустя полчаса, после того как я уеду, вы можете к нему зайти. А сейчас ему надо немного отдохнуть.
-Но разве ничего нельзя сделать?- спросила кормилица.
-К сожалению, в наше время медицина не располагает такими средствами, способными вывести человека из могилы...А одной ногой он уже в ней...И я могу лишь сократить его страдания до минимума... Прошу вас простить и извинить, я бы мог остаться, имей он хоть малейшую надежду на жизнь. Но увы...
И доктор откланялся и вышел.
Силлит зашла сразу же , как разрешил доктор. Кормилица, чтобы не оставлять ее там одну, вошла вместе с ней. Канрицио остался в коридоре, так как больше, чем кто-либо, понимал, что причина, постигшая господина Де Пуатсьена несчастья, кроется, нет не от части, а почти полностью в их недавней встрече в лесу.
Через час дверь покоев распахнулась и появилась кормилица, женщина, искавшая глазами Канрицио, почти сразу на него натолкнулась, так как он все это время провел здесь, под дверью, не отлучаясь ни на минуту, но и не решаясь в нее войти.
-Пойдем со мной, он хочет тебя видеть...
-Но...
Возразил юноша, но не успел закончить предложение, как женщина его перебила.
-Он назвал твое имя... Силлит услышала его, так как склонилась ухом почти вплотную к его устам...Идем же, у нас мало времени. Ты слышал, что сказал доктор.
И Канрицио осторожно переступил порог комнаты... Ему было одновременно и страшно, и неловко, и еще внезапно появилось какое-то состояние, сжимающее сердце, которое при всем мастерстве пера, мы бы не смогли описать. Что-то внезапно возникло в его душе, когда он увидел бледного старца, лежащего на шелковых бордовых подушках, с немым взглядом в пустоту... Он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, удар, случившийся с ним, отнял не только движение, но и голос... И только глаза, смотрящие беспомощно на приходящих могли свидетельствовать о том, что душа еще не покинула тело.
Канрицио остановился в дверях, дальше он не позволил бы себе пройти...
Но Силлит, увидев его, позвала.
-Подойди ко мне, Канрицио.
Он мог бы не слышать ее, но он предпочел переступить через себя и приблизился к кровати.
Юноша обошел кровать и присел на колени возле постели отца. Силлит сидела по одну сторону кровати, Канрицио по другую. И любой, кто находился сейчас в комнате не смог бы смотреть безучастно на эту сцену. Силлит держала в руке левую руку старика, прижимая ее нежно к своей щеке, мокрой от пролитых слез. А Канрицио, как только он присел возле постели господина Де Пуатсьена, Силлит попросила взять правую руку отца. Она одна видела взгляд его почти безжизненных глаз, которые словно умоляли юношу. Отец не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог сказать... Силлит, видевшая усилие отца, которое выражалось лишь в глазах, сказала об этом Канрицио и нежно попросила исполнить его последнюю просьбу.
Канрицио и сам почувствовал какую-то горечь к этому человеку, для него вечно отдаленному и чужому, и причинившего столько боли ему и его семье...Но бывает так, что доброе сердце способно прощать многое, даже то, что считало для себя непостижимым. И в минуту глубокой скорби, наступившей для человека, их сердце не может оставаться безучастным и страдает вместе с остальными...
Канрицио взял безжизненную руку отца с кровати, холодную и недвижимую. Старик одними глазами поблагодарил его за милосердие...
Кормилица, стоявшая в углу комнаты, смотрела, как дети с двух сторон держат его за руки, словно два моста, соединяющие реку...И утирала платком, полностью мокрым от слез, глаза.
Смерть, приходящая всегда не вовремя, имеет огромную силу... И человек, как бы склоняясь перед ней в земном поклоне, многое прощает, смягчая свое сердце, только когда понимает, что это последнее что он может сделать для умирающего и для себя...
Несправедливо, но только осознав, что ты теряешь что-то навечно, ты начинаешь это ценить и лелеять минуты, а то и секунды, отведенные вам уже не жизнью, а смертью...
Господин Де Пуатсьен жил одним человеком, а умирал совершенно иным, и если кто-нибудь смог бы прочесть, сколько слез и сожалений кроется в его сердце, то, несомненно, не узнал бы его...Столь жестокого по жизни и сейчас прощавшегося с ней и с тем, что было ему непонятно дорого...Он, освобождающий свою душу от жизненных оков, отпускал ее в небо... А душевная оболочка всегда прекрасна, она создана такой и оставалась бы такой же всю жизнь, если бы только человек научился ее беречь и заботиться о своем внутреннем мире, так как мы заботимся о своей внешней красоте.
Силлит, заметила, как стали сухими губы у отца. Она взяла стакан воды, поставленный на столике возле больного, приподняла ему немного голову, и дала воды, но совсем чу-чуть, чтобы он не захлебнулся...
Отец глазами поблагодарил дочь.
Смерть смыкала над стариком свои объятья...Все чувствовали какую-то тяжесть, витающую в воздухе... И было трудно дышать даже живым...
Отец, глотнув немного воды, собрал в себе последние силы и повернул голову в сторону Канрицио. Казалось, что после такого немыслимого движения он должен был потерять сознание, но словно судьба смиловалась над ним. И Силлит, увидевшая это движение отца, загорелась надеждой, что может быть доктор ошибся, и если паралич отступит, то можно надеяться на выздоровление...
Все присутствовавшие ахнули, когда господин Де Пуатсьен повернул голову. Но это требовало от него неземных усилий, поэтому он закрыл глаза на пару минут, а потом так же неожиданно открыл их...Он плохо различал предметы на тот момент, сознание начинало покидать его, но внутри себя он еще чувствовал, что кто-то есть рядом...
Он увидел, а возможно узнал Канрицио. Юноша сидевший рядом с ним, не заметил сам, как глаза наполнились слезной пеленой...
Господин Де Пуатсьен посмотрел на сына и, словно выкрикнув из глубины души:
-Прости!,- застыл со стеклянным взглядом...
-Отец!
-Отец!
Одновременно выкрикнули и сестра и брат!
Но его зрачки уже не реагировали, и последние слова, быть может столь нужными ему для успокоения души, остались не услышанными...
-Дети, дети...
Проговорила кормилица.
- Все кончено, он умер…
Силлит упала на грудь отца, и залилась слезами...
Канрицио, находясь в каком-то полу отключенном состоянии, все еще держал холодную руку отца в своей руке...
Но в ней больше чувствовался пульс, жизнь покинула бренное тело, Канрицио слегка прикоснулся к ней губами, запечатлев первый и последний сыновний поцелуй:
-Прощаю тебя отец, пусть ты услышишь эти слова, где бы ты сейчас не был...
Кормилица подняла полуживую Силлит с кровати отца и попросила Канрицио отвезти сестру в комнату.
Юноша ни сразу услышал слова кормилица, слишком глубоко было его потрясение...
Но выполнил все с точностью...
-Идите в комнату, побудьте там вместе, вам есть о чем поговорить, дети мои, проговорила она. Успокой ее, -сказала она Канрицио,- ты сильнее, чем она...А она так чувствительна, что я боюсь за нее, как бы не потеряла сознание..
-А отец? Спросил юноша.
-Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь... Я почти всю жизнь прослужила у него, так что в последний путь мы проводим его достойно...
И кормилица практически вытолкнула их за дверь...
Брат с сестрой провели целый вечер в комнате Силлит, попеременно плача и успокаивая друг друга... Две кровинки, разлученные столько лет, были теперь рядом и горевали об одном и том же человеке...
Через день после описанного события, произошли похороны. Хоронили господина Де Пуатсьена на семейном кладбище рядом с могилой госпожи Де Пуатсьен...
День был пасмурным.. И почти сразу, после того, как опустили гроб и засыпали его землей, хлынул дождь, смывающий пыль с дорог и дарящий спасительную влагу всему живому на земле...
Канрицио и Силлит вместе проводили отца в последний путь...
И решили остаться на его могиле еще на некоторое время, одни без всех.. Поэтому кормилица, удостоверившись в том ,что обратно они доберутся сами без слуг и сопроводителей, приказала оставить им карету и кучера, а сама вместе со всеми остальными уехала в замок...
Силлит и Канрицио сидели на могиле отца; под дождем волосы девушки стали мокрыми... Но было тепло, и она не заметила этого... Слезы их смешивались с дождем и падали на свежую землю... Девушка укладывала красные розы на могилу отца... Канрицио просто сидел с нею, обнимая нежно за плечи... Оба молчали...
А на письменном столе в кабинете отца осталось лежать ни кем незамеченное письмо... Которое можно было назвать скорее исповедью, чем письмом... Господин Де Пуатсьен сбросил с себя оболочку, принадлежащую ему всю жизнь, и просил у сына прощение за все, что он пережил из-за него...И сколько чувств только могло вместить в себя письмо, и какими словами могло быть донесено до сердца читающего, все, что только мог отец, все он написал в нем, раскрыв полностью свою душу, молчавшую столько лет и наконец заговорившую...
В этом же письме была бумага с подписью и печатью графа, в которой он признавал Канрицио законным сыном и носителем родовой фамилии Де Пуатсьен, и которую он так и не успел вручить сыну...
02.05.11
Таня Астрит